Старый Змейсс : другие произведения.

Игра на выживание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Hikaru no Go. Персонажи: Акира, Хикару, мелькают Сай и Тойя-старший. Ангст, романс, приключения, драма Предупреждения: АУ, пост-канон (ребятам года по 23), смерть персонажа, условный ХЭ Спасибо Naraniel за редактирование авторского произвола.

  Странная печаль иногда возвращалась с облетающими вишневыми лепестками или желтым пожаром осенней листвы. Возвращалась все реже и реже с течением времени. Время, оно ведь почти все может вылечить. Почти. Оно заносит песком города и стирает из памяти людской прошедшие разлуки. Оно почти всемогуще, но только почти, и это было самой страшной тайной мироздания. То, что время можно преодолеть, пусть и ненадолго, пусть ценой невероятных усилий, но это возможно.
  И тогда души, стоящие по разные стороны пропасти времени, могут встретиться.
  Встретиться и... быть может, это была любовь. Быть может, просто очень сильная дружба. Быть может, этому можно было дать тысячи названий, от которых не поменялась бы суть.
  Это - было.
  Одно имя.
  Один голос.
  Одно го.
  Он никогда не думал, что первым уйдет Сай. Наоборот, что для бессмертного, вечного призрака одна короткая жизнь одного человеческого существа? Онрё тысячелетиями скитаются по миру людей, так что для них время? Но даже и это было больно и горько. А уж потерять его...
  Нить бытия прервалась. Вот только вправду ли для Сая это было так уж плохо? И для него.
  Эти мысли стали приходить гораздо позже, когда он повзрослел и научился думать. Когда он вообще многому научился, а не только го. У него были хорошие учителя - его друзья и близкие, его покойный ныне дедушка, Тойя-сенсей и многие, многие другие, что не позволили ему захлебнуться в собственной вине.
  И Сай. Снова, как и до этого. И веер, что всегда сжимали руки, был теперь - спустя годы и два отвоеванных титула - этот веер был антикварным. Настоящий веер. И настоящий гобан, с которого давно уже стерлись застарелые следы крови. А может, их никогда и не было.
  И по прошествии всех этих лет все былое казалось сном, просто сном. И все чаще казалось, что Сая никогда и не существовало в действительности. Впрочем, Хикару Хонимбо было достаточно и того, что для него - двенадцатилетнего пацана - Фудзивара-но-Сай был живым. И оставался - в его го, в его памяти и в его сердце.
  Детская любовь, наивная и светлая, больше похожая на восхищение учителем и другом, чем на что-то большее.
  Детская любовь, оставившая после себя светлый муар печали и солнечный привкус солоноватых слез. Слез, которые несли очищение и новую надежду.
  
  ***
  А с ним все было иначе - ярче, спокойнее и вернее. И неизменная прическа-каре, оттеняющая безумное спокойствие взгляда - она была другой и все же той же, и все еще слишком тонкая шея, и все еще слишком плотно сжатые губы - словно в вечном раздражении. И все то же выражение "играйтолькосомнойятебяпобью" в морской глубине острого взгляда. И по-прежнему клинками скрещиваются камни на гобане. И по-прежнему неразрывно связаны судьбы.
  Ярче. Вспышкой молнии в грозовую ночь - понимание, от которого никуда не деться. И они уже не дети, давно не дети, чтобы можно было позволить себе не осознавать этих ощущений почти свихнувшегося тела. Пусть молчаливо, пусть невозможно - но мир обретал иные краски, превращаясь в абстракцию Дали: непонятную, волнующую, жуткую местами, но такую стройную, логичную и выверенную до мелочей. И больше не было сторон - словно го стало одноцветным, таким, в какое так часто с того первого раза играли они друг с другом.
  Спокойнее. Потому что больше не было взрывов и резких виражей. Потому что слишком многое заставляло их становиться почти полными противоположностями друг с другом, а война велась только на черно-белом поле девятнадцать на девятнадцать, за которым все было иначе. На нем, на этом поле, малейшая эмоция могла стоить жизни, пусть и не в прямом смысле. И когда они играли, они оставались спокойными. И это отражалось на их взаимоотношениях, давно уже ставших ровной, сдержанной дружбой соперников.
  Да и юношеского пыла не было, он исчез, смятенный ураганом по имени Фудзивара-но-Сай.
  Его личный ветер перемен.
  Вернее. Потому что в отличие от Сая, Тоя Акира был живым, и прикосновение к нему не трогало воздух. И можно было оставаться рядом, препираясь из-за очередного хода, споря по пустякам и перешучиваясь шепотом на скучных конференциях. Они оба давно уже стали сенсеями, давно - еще когда выиграли первые титулы и удержали их. А до того было страшно, и каждая серьезная игра заставляла дрожать руки так, что не удержать было камней. А раньше был взгляд, внимательный и серьезный, и тысячи игр - чтобы преодолеть. Игр, которые не помогли. И был вызов, вызов на полном серьезе - за титул, который был дороже всего, за титул Хонимбо. И проигрыш был бы подобен смерти, конечной и неотвратимой, и не было иного выхода кроме победы.
  Тогда - он помнил так хорошо - он победил. И Сай был рядом с ним, словно они снова сидели в том самом, первом в жизни, салоне го, и им с Акирой снова было по двенадцать лет.
  Акира прошел с ним через все, и чувства были всегда, со временем став просто жизнью. Той, что не замечаешь. Часто ли замечаешь воздух, которым дышишь? Воду, которую пьешь? Лишь тогда, когда их больше нет в твоей жизни, но и жить тебе тогда остается уже недолго. Ведь без них нельзя выжить.
  Сай никогда не был для него воздухом или водой. Это понимание пришло со временем.
  Акира... Без Акиры он вряд ли смог бы протянуть слишком долго. Понимание этого тоже пришло потом.
  Потом, когда в один далеко не прекрасный день он увидел, как хватают его друга, заталкивая в какую-то незнакомую машину. Потом, когда, не раздумывая, кинулся на помощь. Потом, когда потерял сознание от сильного удара чем-то тяжелым, от которого голова словно взорвалась и разлетелась на мелкие кусочки.
  Потом. Потом. Потом.
  
  ***
  - Да какого черта?!
  Держаться за кровоточащий затылок, ощущая боль от каждого движения головой - явное сотрясение. В тесной комнатке все плывет перед глазами, но осторожные руки друга-соперника прижимают к ране оторванный зубами край рукава - почти подвиг для аккуратиста Акиры. Хикару закрывает глаза и старается прийти в себя, понимая, что у них нет времени на долгие вопросы и колебания. И уж точно его нет на то, чтобы вот так кружилась голова - только непонятно отчего: то ли от боли, то ли от осторожных пальцев, прижимающих тряпку к ране.
  - Нас похитили. Лежи. Тебе нельзя двигаться.
  - Черт, я знаю, что нас похитили! Как такое, к чертям, могло произойти?! Куда смотрела охрана института?!
  - Синдо, успокойся.
  В этом полулежащем молодом человеке в потрепанных джинсах и окровавленной ветровке сложно было узнать того мальчика, который когда-то выиграл у него первую в своей жизни партию в го. Но порывистость и резкость никуда не ушли, просто спрятались поглубже, отполированные лоском телекамер и светских приемов. Акира любил эту порывистость, эту страстность его натуры, которую невозможно было вытравить, изменить или сломать. То, что помогало жить дальше при любых обстоятельствах. То, без чего было просто неинтересно жить.
  Хикару - и его го, полное противоречий, красоту которых никто не замечал до самой последней секунды. Продуманная взвешенность того, что все вокруг считали ошибкой.
  Акира знал: Хикару никогда не ошибается.
  Акра знал: никогда нельзя недооценивать Хикару, играющего прежде всего на инстинктах
  А еще Акира знал: сейчас им нужно успокоиться и не делать глупостей. Потому что похищали только его, а забрали и Хикару. И это значило только одно: кто-то из них был лишним, а это могло очень плохо кончиться для одного из них. Для Хикару.
  Акира не хотел терять это чудо природы. Потому что это было его персональное чудо - только его.
  - Акира, - они давным-давно называли друг друга по именам, не видя в этом ничего необычного. Наверное, об их дружбе ходили и слухи и легенды, Акира краем уха слышал некоторые из них. - Акира, слушай. Отсюда надо выбираться. Где мы? Ты запомнил дорогу?
  - Нет. Мне глаза закрыли. А ты валялся без сознания. И технику всю у нас забрали.
  - Проклятье. Нужно осмотреть комнату...
  - Лежи. Тебе нельзя вставать. С сотрясением нельзя ходить.
  - Нифига у меня не сотрясение! Просто пустяковая рана, кожа содрана.
  - Синдо...
  - Гррррр!
  Переспорить друга было невозможно, даже сейчас, когда им было по двадцать-три, и Хикару давно уже не был тем гиперактивным комком энергии, самонаводящейся ракетой летя по заданному вектору. И плевать на последствия. Сейчас, когда друг рвал и метал, осматривая небольшую комнатку без окон и с одной-единственной запертой дверью, когда начал проходить шок от похищения - именно сейчас пришел страх. Отчаянный страх, безумный, скручивающий все внутри в тугой, леденящий комок нервов. Страх - за него, за это светлое создание с печалью в глубине таких невероятных, таких сводящих с ума зеленых глаз. Страх - потерять, потерять навсегда. Потому что...
  А вот додумывать мысль Акира не стал. Ни к чему это было сейчас, когда думать стоило совсем о другом. К примеру о том, чтобы заставить Хикару лечь на единственный футон, занимавший почти всю комнату. О том, чем бы перевязать его голову, чтобы остановить кровотечение. О том, как выбраться отсюда, не потеряв ни одной жизни - ни своей, ни Хикару.
  
  ***
  - Ты смотри, какие голубки...
  - Да ладно. Главное, что нам со вторым делать? Может, его сразу того, а, босс?
  - Вы, дебилы, что, не узнаете?! Нам же удача привалила - закачаешься! Это ж сам Хонимбо!
  - Босс, но ведь вопрос не в вашем восторге... ай!
  - Еще одно слово в том же духе, и вы трупами станете. Впрочем, в чем-то вы правы. Поговорим с нашими гостями.
  
  Когда дверь открылась, Акире кое-как удалось уговорить разошедшегося друга хотя бы присесть, так что теперь он бинтовал его голову рукавами собственной рубашки, оторванными на бинты. Синдо пытался протестовать, но Тоя резко осадил его, непререкаемым тоном заявив, что рубашка - его и что с ней делать, тоже только его, Акиры, дело. Принять резонность слов друга стоило труда, но и это оказалось возможным. Но когда скрипнула дверь, когда скрежетнул отпираемый замок, первой реакцией обоих парней была защита - другого. В итоге, столкнувшись лбами, парни замерли, и лишь рука Тойи, поддерживающая плечи Хикару, выдавала его напряжение.
  В комнатку вошли двое, еще двое остались за дверью.
  "Безнадежно", - мелькнула мысль, и ее отражение прочитал он в резком выдохе друга. А Хикару словно расслабился, замирая и с легким прищуром глядя на вошедших. И первым нарушил молчание именно он, резко и немного вызывающе.
  - И что теперь? Убьете?
  - Ну что вы, господин Хонимбо, - легкая ирония плохо сочеталась с искренним уважением, но тем не менее говорящий умудрился их сочетать каким-то образом. Акира смотрел. Акира думал. Акира анализировал и накапливал статистический материал, как часто делал это во время игр. В импровизации он был не слишком силен, оставляя это специалисту. Синдо был превосходен в импровизации. Да и изворачиваться он умел, как никто другой. Взять хотя бы тот факт, что друг до сих пор не рассказал Тойе, ни старшему, ни младшему - о Сае, не смотря даже на обещание. А главарь продолжал, ни мало не смущаясь под сверкающе-гневным взглядом изумрудных глаз. - Что вы, мы не убьем ни вас, ни господина Мэйдзина. По крайней мере, сразу. А при выполнении некоторых условий, вообще не убьем.
  - Ну конечно, - язвительность в голосе граничила с откровенным вызовом. Мужчины в масках явно переглянулись.
  - Первоначально планировалось похитить только господина Мэйдзина и не показываться ему на глаза. И все прошло бы гладко, но вы решили вмешаться. Зачем, кстати?
  - Не ваше дело.
  - Разумеется. Однако теперь перед нами стоит дилемма, господа. Вы двое нам не нужны, а у вас, господин Хонимбо, по слухам нет сбережений, достаточных для выкупа вашей бесценной персоны...
  - Я заплачу выкуп за обоих, - голос Акиры прозвучал резко и очень решительно, хотя внутри все буквально замерло на тонкой-тонкой струне над пропастью бессильного отчаянья.
  - Это, безусловно, меняет дело. Я поверю вашему слову, господин Тоя. По крайней мере, до первой попытки меня обмануть. А теперь, раз уж вы у меня в гостях, я предлагаю вам партию.
  - Не думаю, что кому-то из нас захочется сыграть с вами, - ледяное презрение и гордо вскинутая голова. В этом весь Акира, всегда был таким, таким и останется. Никогда не изменится. Как же Синдо любил его - вот такого: гордого, несгибаемого, хоть руки сжаты так сильно, что на плече самого Хикару наверняка останутся синяки.
  - Ну, господа, вы ведь знаете: все дело в мотивации, быть может, вас заинтересует игра на выживание? Скажем, за каждый проигрыш я буду отрезать у одного из вас какую-нибудь деталь организма. О, не беспокойтесь, я начну с ног, так что когда вы уплатите выкуп, небольшие раны не помешают вам и дальше играть в го. Я - ваш поклонник и не желаю причинять вам серьезного вреда. Ну, так как? Сейчас отдыхайте, вы устали с дороги. Еду вам принесут. А завтра сыграем со свежими силами.
  Когда за ними закрылась дверь, Хикару ударил кулаком по полу, а Акира прикрыл глаза, просчитывая варианты. Варианты перспективами не радовали. Главным было то, что играть придется, и придется проигрывать. Хотя бы иногда. Потому что разозлить похитителей постоянными выигрышами - и они убьют обоих, и возможно, убьют отнюдь не быстро и легко. Акира не хотел видеть, как кто-то причиняет боль его светлячку. Он вообще не хотел видеть, как кому-то причиняют боль, но в отношении Хикару это желание было почти подавляющим.
  - Играть будешь ты.
  Спокойный, безапелляционный голос Хикару заставил содрогнуться, выныривая из анализа ситуации и планов. Синдо смотрел на него серьезно и сосредоточенно, как смотрел всегда во время игр, и видно было, что он давно уже все просчитал и нашел тот единственный выход, который другим мог показаться ошибкой. Акира знал: Хикару никогда не ошибается, но сейчас...
  - Нет. Играть будешь ты. Ты сумеешь сделать выигрыш случайным, а значит, менее опасным для нас обоих.
  - Хочешь сказать, что я выигрываю случайно?!
  - Тшшш, - Акира невольно улыбнулся этой мальчишеской реакции, и Хикару с готовностью улыбнулся в ответ. Словно трава засияла под солнечными лучами. - Я хочу сказать, что ты делаешь такие ходы, которые могут приниматься за грубые ошибки. Даже профессионалами высочайшего класса типа Огаты-сенсея или моего отца... А этих любителей они точно обведут вокруг пальца. И раззадорят. У нас может появиться шанс.
  - Я понял, Акира. Но если я проиграю...
  - Ты не проиграешь. Синдо, ты не проиграешь, - в голосе парня звучит такое знакомое, такое родное раздражение, что Хикару не выдерживает: накрывает его ладонь своей, сплетая пальцы.
  Не время.
  Не место.
  Но Хикару откровенно плевать - он уверен, что его поймут и поймут правильно. Потому что иначе и быть не может. Потому что они слишком хорошо знают друг друга, до самых мелочей, до самого нутра знают - всю душу видно в их го, а они слишком много играют друг с другом. И страх Хикару понятен Акире, и желание Акиры понятно Хикару. но до чего же не хочется соглашаться!
  - Акира, твоя система игры может сработать гораздо лучше. А твое умение все свести к ничьей, вообще превосходит мое в несколько раз. Мы всегда сможем поменяться.
  - Не уверен, что сможем. Я не могу позволить тебе сидеть и ждать, ты натворишь глупостей, за которые поплатимся мы оба. Ты же ненавидишь ждать. И сидеть на одном месте.
  - Я вполне могу ждать, когда это необходимо!
  - О да! Вспомни хотя бы тот случай на приеме у господина председателя....
  - А что такого?! Я что, не могу уже на балкон выйти?!
  Язвительно-возмущенная перепалка. Такая обычная. Такая привычная. И еда, принесенная одним из похитителей - одна порция на двоих. Так мало и почти несъедобно, но это не страшно. Главное: промыть рану на затылке Синдо, даже если потом придется сутки сидеть без воды. Видимо, похитители решили не заморачиваться и наказать Хикару за вмешательство. Акира скрипнул зубами. Он все им припомнит.
  Потом.
  
  ***
  Ночь проходит спокойно и странно. Спокойно, потому что их не трогает никто, потому что тишина стоит такая, что от нее, кажется, звенит воздух. Потому что здесь, наверное, слишком хорошая звукоизоляция - видно, не в первый раз место используется для содержания похищенных людей, и будь здесь кто-то один, было бы даже комфортно. Футон удобен, но для двоих он слишком узок, и Акира устраивается рядом, почти что на полу, только голова его лежит на плече Хикару - так удобнее. И Синдо заботливо укрывает одеялом друга, и пытается спорить, но глаза закрываются, и в ушах подозрительно звенит, и вообще напряжение и усталость буквально вырубают, не смотря даже на ситуацию, в которой они оба оказались.
  Хикару засыпает быстро, но вот Тойе не спится, и он лежит, слушая размеренное дыхание друга и стараясь не думать о том, что предстоит им завтра, и послезавтра, и, вероятно, еще некоторое время. Слишком велико напряжение. Слишком велико давление. И слишком велик страх. Акира хочет верить, что привыкший к подобным ситуациям Синдо справиться вернее, чем он сам. В конце концов, безвыходные ситуации в игре с более сильными противниками - это конек Синдо. Хотя сейчас ему все реже приходится иметь с подобным дело. Он, обладатель двух титулов, успешно защищающий их уже третий раз. Разве может быть кто-то, сильнее Хикару? Разве что сам Акира. Или отец. Или... Сай.
  Мысль о Сае неприятна и болезненна, словно неожиданный укол в самое уязвимое место. Хикару связан с Саем, но до сих пор их взаимоотношения остаются тайной за семью печатями. Акира подозревает: отец что-то знает, но Тойя-старший молчит, никогда не заговаривая об этом при Хикару. И Акира молчит тоже, не спрашивая. Лишь изредка он ловит взгляды отца, полные сочувствия и печали, и взгляды эти обращены к Синдо. Тойя-старший вообще старается как можно больше играть с Хикару, и каждая партия все сложнее и сложнее. Словно бывший Мэйдзин задался целью показать другу своего сына совершенное го. Возможно, так оно и есть. Но когда Акира видит, как они в полном молчании пьют на веранде их старого дома чай, и глаза Хикару задумчивы и печальны, а отец осторожно кладет руку на все еще слишком хрупкое плечо друга, внутри что-то словно переворачивается, и сжимаются кулаки.
  Эта тайна не принадлежит ему, и это обидно до прокушенных губ.
  Между ним и Хикару всегда стоит тень Сая. Всегда. И это больно.
  Сейчас Синдо спит, и во сне его лицо кажется таким юным. Акира видит - в комнате без окон никто не удосужился выключить свет, но это же позволяет прятать лицо на чужом плече и думать о том, как выбраться из этой поганой для них ситуации. И старательно не думать о других вещах. О близости его тела, о ровном стуке сердца под ладонью. О том, что завтра будет утро, и будет игра - самая важная в их карьере профессионалов игра. И может быть, ему, Акире, удастся уговорить похитителей отпустить хотя бы Хикару. Потому что...
  Потому что самое главное, чтобы этот свет остался, не погас. Никогда не погас этот теплый, ровный и чистый свет. Акире всегда хотелось, чтобы этот свет сиял лишь для него, но Хикару всегда был светом для слишком многих. Тойя смирился. Смириться было проще, чем пытаться это изменить. Хотя он все равно пытался. Сначала - просто изменить, получив в ответ резкую отповедь и ту ужасную игру в начале старшей школы. Потом - забыть, навсегда забыть об этих зеленых глазах, об этой манере игры и руках, спокойно лежащих на столе. Руках с тонкими пальцами музыканта, так легко и небрежно сжимающими камни...
  Сейчас Акира вспоминал. Вспоминал все то, что было между ними. Заезженные до дыр воспоминания - самое дорогое, что было у него помимо го. Бесконечная цепочка раз за разом послушно вставала в памяти, и многие необъяснимые моменты все четче выделялись в ней. Словно белые линии сгибов на старой кинопленке.
  Ночь прошла спокойно. И немного странно, наверное.
  А утром были туалет и кружка воды на завтрак - по-прежнему одна на двоих. Кружка, которую Акира заставил Синдо выпить, нарвавшись на очередной скандал, но победив. Потому что Синдо нужно было играть, и думать отнюдь не о том, что у него во рту пересохло, что хочется пить. Сутки без воды - это не смертельно. Хикару смотрел своими невозможными глазами и пил, и Акира тонул в этом взгляде глубже, чем в море. И больше никакой воды и не было нужно - только этот взгляд, дорогой, словно чистейший изумруд на ладони.
  И была игра - спокойная, ровная и, в то же время, жесткая. И от напряжения сводило скулы и кулаки, а Хикару играл - ох, как он играл! Акира никогда не видел у друга такой игры, потрясающие своей красотой и четкостью формы заставляли забывать обо всем, дрожа от желания оказаться по ту сторону гобана. И пальцы сводило в судороге уже не страха, нереализованного желания. А еще эти формы говорили, говорили так много, но эти недотепы, эти любители не могли ни оценить красоты, ни заметить изящества, ни понять их речи. Разве что капельки пота, бегущие по лицу и шее Синдо, они замечали. И как подрагивают камни в пальцах Хонимбо. И как он допускает такие грубые ошибки - от волнения, от безысходности, от огромного давления.
  Десять часов непрерывной игры с меняющимися противниками - три победы и одна ничья.
  Опустошение в зеленых глазах по возвращению в комнату.
  Тихий вздох, когда чужие пальцы стирают испарину со лба.
  Пропитавшиеся кровью повязки, которые никто из них не решился трогать, чтобы не позволить вновь открыться кровотечению.
  Почти боль на лице - от раны, от усталости, от тревоги и напряжения.
  Акира не может на это смотреть, ему во сто крат больнее, потому что это не его боль. Хикару сражается за них обоих, они так решили. Он, Тойя Акира, так решил. Но невозможность помочь буквально давит на плечи каменной плитой. И Тойя пытается сделать хотя бы то немногое, что ему остается - помочь, позаботиться, поддержать здесь, в этой комнате, раз уж за гобаном не получается.
  - Выпей, Синдо. Давай, - твердый голос, в котором, тем не менее, звучат почти умоляющие нотки. Забота и тревога в глазах, но Хикару отказывается наотрез.
  "Так нечестно", - говорит он хриплым, словно бы сорванным, голосом. У Тойи создается ощущение, что его друг все это время кричал, быть может, так оно и было - его го кричало, кричало его сердце.
  - Все честно. Ты вымотался.
  - Со мной все в порядке, Акира. А ты не пил уже сутки. Так нельзя.
  - Со мной все будет в порядке.
  - Вот же упертый баран! Пей. Я выпью утром. Так тебя устроит?
  Акира соглашается. Спорить не имеет смысла, как не имеет смысла пытаться убедить похитителей давать больше воды. Акира запоминает. Акира анализирует. Акира думает, но еще Акира тревожится, глядя на бледное лицо друга, и, в конце концов, просто обнимает его, устраивая светловолосую голову на своем плече. Потому что это кажется самым правильным на свете.
  Глаза Хикарру закрыты, и, кажется, что он дремлет, утомленный марафоном, но Акира знает, что Синдо не спит. Свет снова не выключают, видимо, здесь есть камеры, но нет на них режима ночной или инфракрасной съемки, и следует быть осторожными вдвойне, и Тойя вслушивается в тишину, но все равно чуть не пропускает тихий шепот Хикару:
  - Сай... Однажды уже так играли... помнишь?
  Акира слушает, хотя сердце пропускает удар. Тайна, что так долго влекла, так долго манила, начинает приоткрываться. Акира просто ждет. Он знает, будь Синдо адекватен, он никогда бы не упомянул Сая при Акире. Но сейчас Синдо не адекватен, и Акира, проклиная себя, слушает, ловя каждое слово. Но Хикарру больше ничего не говорит, только улыбается грустно-грустно, и у Тойи от этой улыбки снова щемит где-то в груди, в районе то ли солнечного сплетения, то ли сердца, и пальцы зарываются в волосы, слегка ероша такие мягкие и упругие пряди.
  - Не думай ни о чем. Просто спи. Отдыхай.
  Почти шепот, полный нежности. Шепот, который Синдо уже не слышит. Он спит. Его сны стережет Акира.
  Так проходит еще одна ночь.
  
  ***
  Утро было таким же, как и предыдущее. С той лишь разницей, что воду, как и обещал, выпил Хикару. Не мог не выпить, хотя, глядя на сухие губы Акиры, ему хотелось отдать все, все - до последней капли. И чтобы тот выспался, а то синяки под глазами живо напоминали о пандах. Наверняка ведь всю ночь глаз не сомкнул. Как и предыдущую.
  - Поспи сегодня, пока я буду играть. Тебе нужно спать.
  Пустые слова, которые - и это Хикару прекрасно знал - не достигнут разума друга. Акира будет сидеть рядом, он будет смотреть на гобаны этим своим горящим взглядом, таким необычным для его и таким естественным, когда дело касалось игры. Он будет волноваться и переживать, и Хикару тоже будет волноваться за него, и за их будущее, и за результаты партий, и все это будет накапливаться, словно снежный ком, который, в конце концов, сорвет лавину. И кто-то из них не выдержит. Хикару очень надеялся, что это будет Акира - ведь его собственный срыв в данной ситуации грозил бедой тоже Тойе.
  Их наверняка уже ищут. Конечно, ищут, иначе и быть не может. И отец Акиры, и его собственные родители, и Огата-сенсей, и многие другие. Сегодня у Хикару должна была быть игра, одна из игр третьего круга на очередной титул - вот и поиграем. Ведь гобан одинаков - что здесь, что в игровом центре, что в комнате концентрации. И камни тоже одинаковые, и больше ничего не имеет значения, ничего не существует - только ты, твой соперник, поле девятнадцать на девятнадцать и черно-белый мир, в котором не бывает полутонов. Только черное и белое, которые не могут существовать друг без друга, находясь в вечном противоборстве. Как он и Акира, наверное.
  Разве смогут они друг без друга?
  И потому невозможно проиграть, уступить и отступить.
  Играть. Играть. Играть во что бы то ни стало. И выигрывать.
  Ах, как же пригодились ему уроки Метании, полученные еще в начале старшей школы. При всем своем сволочизме характера, его старый школьный товарищ слишком хорошо умел применять всяческие уловки, позволявшие ему обводить вокруг пальца даже опытных игроков. Сам Хикару никогда не применял их, но знал, видел их в действии - и это позволяло избежать многого, что могло бы быть. И каждый раз, когда очередной камень занимал на гобане свое место, Синдо Хонимбо уже видел возможные варианты игры, продумывая все - тысячи, тысячи партий, словно перед глазами. И тщательно запомненные, безупречные в своей красоте партии Сая. И порывистые, немного детские партии Метании. И совсем неопытные, словно жеребенок, впервые вставший на ножки, партии его школьной подруги... Сейчас он забыл даже ее имя, оно не имело значения. Но он вспомнит, обязательно вспомнит - потом, когда доиграет эту партию. И следующую тоже. Потом.
  Потом он обязательно придет к ней с букетом ее любимых цветов - просто так, чтобы поблагодарить за то, что она спасла его, сама того не зная. Спасла его - и Акиру тоже.
  Он видел тысячи партий. Он сыграл тысячи партий.
  Он не играл - он копировал. Играть со столь слабыми соперниками было для него неинтересно и почти стыдно, и в иной ситуации он подробно объяснил бы, научил и помог - как учили и помогали ему. Стать сильнее. Понять, что го - это жизнь, а жизнь - это го, и иного не дано, иного просто не может быть. И за гобаном нет места ничему из внешнего мира. И под тихий перестук камней умирает один мир, чтобы родился другой, и в горниле этого рождения переплавляются характеры и судьбы, и сгорает, улетая с дымом, ненависть, предательство, низость и подлость того, прошлого мира.
  Он хотел бы научить этому, и его го кричало об этом.
  Но эти люди были глухи к голосу его го.
  И поэтому он продолжал выигрывать. Выигрывать так, чтобы это больше было похоже на случайные победы, чем на профессиональную игру. И смеялись над ним похитители, а в их маленькой комнатке было уже почти нечем дышать от табачного дыма отвратительно-дешевых сигарет, и отчаянно хотелось пить, и есть тоже, и кружилась голова, и плыл в этом дыму перед глазами гобан. И снова - как много лет назад - звучал в ушах уверенный голос Сая, уверенно указывающего призрачным веером своим на самую важную, единственно верную точку. Точку жизни и смерти. Нового угасания и иного рождения. И пальцы Хикару послушно опускали камень именно туда, и досадливо вздыхал противник, и хохотали зрители. И смотрел, смотрел своими невозможными глазами сидящий рядом Акира. И все сильнее болели голова и глаза, а мир казался нереальным сборищем теней и иллюзий.
  - Дайте же ему отдохнуть!
  Возмущенный голос Тойи, будто ножом, взрезал всю нереальность, заставляя подобраться и внимательнее присмотреться к гобану, да и к окружающему миру тоже. Осмотр не порадовал. На одном из двух гобанов ситуация была, мягко говоря, нехорошая. Настолько, что внутри все почти замерзло от ощущения собственной вины. Наверное, Акире было гораздо хуже сейчас, но он стоял перед похитителями, почти заслоняя Синдо собой, и на его узкой спине выступали лопатки - как и раньше, когда они еще были детьми. И кулаки сжимались, и в голосе звучала неприкрытая ярость - и не следа отчаянья или страха. Правильно, нельзя показывать страх. Никогда нельзя показывать страх. Никому.
  - Эй, смотри, как разошелся. Да ты не бойся, мы быстро. И не больно почти.
  - Плевать. Хотите калечить, делайте. Только дайте Синдо отдохнуть.
  - Глянь, как заговорил. Что, дружка своего бережешь? А может, вы того?.. Может, нам с твоим любовничком поразвлечься?
  Грубый хохот, хорошая шутка, но кулаки Акиры сжимаются крепче, и Синдо тоже встает - плечом к плечу. Он не может оставить Акиру одного. Он не может допустить, чтобы тот в одиночку противостоял этой стае шакалов. И чтобы делал глупости, тоже не может позволить. Кто б раньше ему сказал, что Тойя-младший будет делать глупости, а Хикару его останавливать?! Да он бы в лицо посмеялся этому человеку! А вот поди ж ты...
  - Достаточно, - голос кажется хриплым и чужим, но ладонь на плече Тойи не дрожит больше. Не дрожит и взгляд. - Господа, прошу прощения. Продолжим наши партии?
  Игра возобновляется, и ему даже удается свести ту самую, плохую, партию к ничьей. Но она - просто тревожный звоночек. Так дальше не может продолжаться, он понимает это, и Акира понимает это, и - самое интересно - видимо, главарь тоже понимает это, потому что по окончанию партий заходит в комнату, выгоняя всех, кроме двух пленников, и смотрит на них, прислонившись к стене. Спокойно так смотрит и немного сочувственно. Совсем чуть-чуть, но этого достаточно. На самом деле, этого даже слишком много.
  - Завтра будете отдыхать. Сделаем перерыв. Потом будете играть со мной, Хонимбо-сама. Я распоряжусь, чтобы вам принесли поесть.
  И Акира не выдерживает, делает шаг к мужчине, гораздо старше и опытнее его - это видно, слишком хорошо видно в разнице телосложений, пусть лицо и закрыто маской так, что не разглядеть. Но глаза, острые, словно отточенное лезвие, предупреждают об опасности. Словно кричат "не подходи". Будто благородный волк, затесавшийся в стаю шакалов. Впрочем, возможно, так оно и есть на самом деле. И Тойе, и Хикару на это плевать, но сейчас Акире нужна услуга. То, что он готов на коленях вымаливать, наплевав на собственную гордость. Ничего, потом почистит, а сейчас:
  - Прошу вас, дайте нам больше воды. Пожалуйста.
  Акира просит, склоняя гордую голову, и у Синдо сжимаются кулаки от этого унижения. Сам он не стал бы просить, хотя... Возможно, стал бы. Каково это: видеть, что близкий человек мучается - и не иметь возможности помочь иначе, нежели сломать себя, заставить умолять, просить того, кто запер их здесь? Синдо больно, но он не вмешивается. Просто стоит. Смотрит. Ждет.
  - Нет, - резкий отказ, и Тойя почти готов опуститься на колени. Его удерживает лишь рука Синдо, твердо и спокойно обнимающая за плечи. Не позволяющая сделать то, что нужно сделать. - Нет. Тойя-сама, ваш друг сделал выбор, когда решил попытаться вам помочь. Что ж, это его право. Я оставил ему жизнь, и я даже отпущу его вместе с вами, но я не собираюсь кормить и поить его. Все остальное - ваше дело. А теперь до послезавтра. Хорошего отдыха, господа.
  Когда за мужчиной закрывается дверь, одна из двух люминесцентных ламп на потолке гаснет, создавая в комнате более комфортное освещение. Видимо, хотя бы в этом похитители решили пойти на уступки. Хикару по-прежнему обнимает Тойю за плечи, не торопясь выпускать его из рук, но Акира чувствует, что парень больше опирается на него, нежели обнимает. И хотя это так, ему все равно до дрожи приятно ощущать это крепкое, сильное и надежное объятие, стоять в кольце этих рук - просто так. Просто - так. И никак иначе.
  
  ***
  - Какой же ты бываешь идиот, - тихий шепот почти в самое ухо заставляет вздрогнуть. Хикару, оказывается, уже успел уткнуться лбом в его загривок, хотя ему, наверное, не слишком удобно, ведь он немного выше Акиры. Впрочем, никого из них разница в росте не волнует, потому что поводов для волнения хватает и других. Например, горячее, почти обжигающее дыхание на коже. И близость, невозможная и желанная близость, пробуждающая совсем-совсем не те мысли, какие должны бы быть в ситуации, когда они похищены, заперты и под прицелом как минимум одной камеры. Но Хикару это явно не волнует сейчас, и Тойя старается не дергаться. Очень-очень старается. В конце концов, у них все равно нет выбора.
  - Уж чья бы корова мычала, - тянет Тойя с легким ехидством, получая в ответ возмущенное сопение. Наверное, они никогда не были так близки вне гобана, и это странно, но невероятно хорошо - даже учитывая ситуацию в целом. А может, именно благодаря ей. Когда знаешь, что жизнь может закончиться в любую минуту, становиться как-то глубоко наплевать на все моральные и этические дилеммы. А вот на состояние друга далеко как не наплевать, и Акира выпутывается из рук, чтобы повернуться и с тревогой заглянуть в такие родные глаза, подернутые сейчас дымкой невероятной усталости, почти утратившие свой обычный блеск. - Давай, Синдо. Тебе нужно лечь. И надо осмотреть твою рану. Ну, давай, вот так.
  Акира больше ничего не может сделать. Он с радостью отдал бы и какую-то часть себя, и всего, всего себя отдал бы, только чтобы помочь, чтобы снять эту усталость, чтобы вновь - солнечные травы и роса, или осенние листья, и - улыбка, смех, свет. Тот самый, теплый и родной, согревающий всех и вся свет. Им обоим два этих дня стоили дорогого, но Хикару пришлось гораздо хуже. Так думает Акира, и еще он думает, что сам Хикару с ним бы не согласился.
  К ране страшно прикасаться. В основном потому, что Акира не врач и ничего не знает о том, как можно помочь, кроме как промыть и перевязать. Промыть - нечем, остается только сменить повязку, но кровь запеклась и склеила волосы, и импровизированные бинты тоже, и страшно, страшно прикасаться, чтобы не причинить боль. И Хикару усмехается, и сам отдирает повязки, выдирая клоки волос и тихо шипя сквозь зубы. А затем отрывает подол от собственной рубашки и отдает Акире. Рана выглядит ужасно, но Тойя уверен, что все будет хорошо, что это просто потому, что она необработанна как следует, вот и все. И он перевязывает голову Хикару снова, и заставляет его лечь, вновь устраиваясь так, как в ту самую первую ночь здесь - головой на его плече. Сам Синдо шипит, ему неприятно и больно лежать головой на подушке, и он старается устроиться так, чтобы лежать виском, а не затылком. И как-то так получается, что его нос утыкается прямо в макушку Акиры, и тот мягко улыбается в плечо друга, и обнимает его, и Хикару обнимает Тойю в ответ, набрасывая на обоих убогое одеяло.
  Им не спится. Наверное, слишком сильное напряжение, слишком натянуты нервы. Слишком большая усталость скопилась в них. Бессонница тяжела, будто бетонная плита, и давит также, и в какой-то момент Акира не выдерживает, и тихо зовет:
  - Синдо... Синдо, ты спишь? - Словно дети в детском лагере после отбоя, которых тянет на поговорить. Но и у взрослых так тоже бывает.
  - Нет. Не сплю. А ты спи, Акира. Тебе действительно нужно отдохнуть.
  - Я не могу уснуть, - совсем по-детски. Откуда эти интонации? Он ведь не думает, что Синдо сможет как-то помочь решить и эту проблему? Ведь нет же? Но почему-то когда рядом Хикару Синдо, кажется, что в мире нет ничего невозможного. - Расскажи что-нибудь.
  - Хм.... Что бы тебе рассказать? Хочешь анекдоты?
  - Придурок.
  - Ладно... Тогда я расскажу тебе одну совершенно фантастическую историю. В свое время мне она очень нравилась, эта истории.
  - О чем она? - Акира слушает внимательно, улыбаясь мягким и почти расслабленным интонациям в голосе друга. История обещает быть интересной, Хикару вообще всегда был прекрасным рассказчиком, когда его эмоции и от природы взрывной темперамент не брали верх над повествованием.
  - Это история о том, как один маленький мальчик нашел смысл своей жизни, - Акира не видит лицо Хикару, а тот не видит лица Акиры, и это, наверное, хорошо для обоих, потому что в глазах Синдо стоит застарелая уже печаль, а Акира просто закрывает глаза и закусывает губы, понимая, что это за история. Он всегда хотел эту тайну, но сейчас ему кажется, что Синдо рассказывает лишь потому, что не рассчитывает выбраться живым. Быть может, ему просто хочется, чтобы кто-то помнил? Тойя чувствует, как на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Но он не позволяет им пролиться. Он просто слушает.
  - Однажды одному маленькому мальчику родители не дали карманных денег, потому что он плохо учился и слишком любил шалости. И тогда пацану пришла в голову потрясающая идея: залезть на старый дедов чердак, найти там антиквариата и загнать по сходной цене, таким образом возместив потери, - Акира невольно хихикнул, представив эту картину. Как, должно быть, забавно смотрелся тогда его друг со стороны. - Ну и вот. Забрался он, значит, на этот чердак, и в ходе раскопок, среди всякого хлама и мусора наткнулся на старый гобан с какими-то подозрительными, давно засохшими пятнами. Хотя тогда он еще не знал, как это называется.
  
  ***
  - И что случилось дальше? - В голосе Акиры слышатся легкий интерес и мягкая улыбка, а в словах Синдо звучит та самая печаль, которую младший Тойя так ненавидит. И это сводит с ума.
  - А дальше мальчик встретился с призраком по имени Фудзивара-но-Сай, но ты ведь уже догадался, правда? - Чувствуется, что Хикару улыбается. - И начал играть в го. Потому что призрак хотел играть, и был мастером, а мальчик хотел покоя, и они пришли к компромиссу. Мальчик иногда будет играть в го, а призрак будет помогать мальчику в обучении и не особо действовать на нервы в остальное время. И тогда они пошли в го-сало. И встретили другого мальчика.
  Акира вздрогнул. Да, это была их история. Невероятная история о том, как мальчишка, не умеющий ее держать камни, дважды выиграл у того, с кем и серьезные профи предпочли бы не встречаться за одной доской. Он так хорошо помнил свое недоумение, свою обиду. Даже не на Хикару - на мир вообще. "Как это могло произойти?! Как я мог проиграть?!" Те чувства до сих пор были невероятно яркими, но именно благодаря им Тойя Акира заметил Хикару Синдо, и их судьбы связались незримой алой нитью. Навсегда. Потом было много других, но эти - эти были самыми важными. Может быть, именно потому, что были первыми.
  Истории Акира верит. В конце концов, она ничем не хуже варианта с раздвоением личности, частенько высказываемого Огатой-сенсеем.
  - Этот другой мальчишка так поразил нашего героя, что тому захотелось стать достойным его игры, его дружбы. И тогда он начал учится. Сотни, тысячи партий с призраком, клубные занятия, первый провал, учеба в институте. И презрение в глазах самого главного соперника. Мальчик рос, и его го росло вместе с ним. Сай радовался успехам, но у него была своя цель. Целью Сая был тот, кто ближе всех в этой эпохе подошел к познанию тайны высшего мастерства. Его целью был Тойя Мэйдзин. Вот только как невидимый призрак смог бы сыграть с ним? И однажды выход был найден...
  - Интернет, - уверенно заканчивает Акира. Да, многое становится понятным, но сейчас младший Тойя готов отдать все на свете за то, чтобы никогда не слышать этих теплых интонаций в голосе друга. Тех интонаций, с которыми слетает с родных губ чужое имя. Другое. Не его. Это очень больно, его словно режут по живому. И Акира предпочел бы это ощущению беспомощной безнадежности, прорастающей его сердце сейчас. Так больно.
  - Да, интернет. Простое и логичное решение, правда? И состоялась игра. И Сай выиграл, достигнув своей цели. И ушел. Наверное, он познал высшее мастерство. А может, просто пришло его время уходить. И мальчик, а тогда уже юноша, остался один.
  Горе, звучащее в словах Хикару, - обнаженное, и бьет по нервам, и Акира поднимает руку, чтобы успокоить, чтобы провести по щеке, зарыться в волосы, поддержать - и ощущает слезы. Синдо плачет беззвучно, без всхлипов и рыданий. Просто катятся слезы, путаясь в переплетении их волос. Так просто. Так плачут о том, с чьей потерей смирились, но не хотят отпускать. Так плачут о ком-то бесценно дорогом, бесконечно родном и близком. Так не плачут об учителях и наставниках, так плачут - о любимых. Акира хотел бы поддержать, но внутри все скручивается от ненависти и ревности. Да, наверное, это и есть ревность - к тому, другому, умершему. С умершими ведь невозможно соревноваться. Их невозможно победить. Бессилие и безнадежность. И чужое дыхание в волосах: так близко - и так бесконечно далеко.
  - Ты любил его, - не вопрос, простое утверждение. Но его так сложно вытолкнуть сквозь пересохшие губы. Но это просто жажда, просто слишком мало воды. Просто хочется пить. И именно по этой причине Акира поворачивается, запрокидывает лицо и собирает губами влажные дорожки чужих слез. Они соленые-соленые, а глаза Хикару такие огромные, что заполняют собой весь мир. И Акира сдается, погружаясь в них все глубже. Он не хочет всплывать. Никогда.
  - Акира, - тихий, чуть хриплый голос с растерянными интонациями. Возможно, сейчас просто не время признаваться в каких бы то ни было чувствах. Но и по-другому нельзя. Тойе хочется дать понять этому невозможному существу, что он никогда не был один, и никогда больше не будет. Сай там, или не Сай. Он, Тойя Акира, никогда не позволит ему остаться в одиночестве.
  - Не говори ничего. Просто рассказывай дальше.
  - Да рассказывать-то больше и не о чем, вроде, - Хикару пожимает плечами, едва заметно, но Акира чувствует. Слезы иссякают, слишком мало для них воды. И Тойя думает о том, сколько же их выплакал Синдо за эти годы. И еще больше ненавидит Сая. - Несколько дней я метался по стране, пытаясь найти его. Я думал, что он просто обиделся на меня за что-то, хотел извиниться. Разумеется, я ничего не наше. Потом, пересматривая старые рукописи с записями партий Шуусаку, я осознал, насколько велик был Сай, насколько гениален. И тогда я подумал, что если больше не возьму в руки камни, не сяду за гобан, то Сай вернется. И тогда я стану его руками, его голосом и глазами. Но Сай не вернулся. Зато вернулся один мой друг и сумел заставить меня играть. И вот тогда я осознал, что пока я играю, в моем го я всегда смогу найти Сая. Он всегда со мной. Рядом. И я стал играть.
  - А почему ты о Шуусаку вспомнил? - Беседа вызывала боль, но заканчивать ее Акира все равно не хотел. Наверное, это и называлось мазохизмом.
  - Потому что гений Шуусаку - это гений Сая. В отличие от меня, Шуусаку сразу оценил его, и стал его руками в мире живых.
  - Почему я тебе верю?
  Хикару долго молчал, но когда заговорил, то заговорил о другом.
  - Давай спать. Поздно уже.
  - Откуда ты знаешь?
  - Мне так кажется. Спи. Тебе нужен сон. Все остальное может подождать.
  Акира согласился, ведь Хикару в кое-то веки был прав.
  Так прошла третья ночь.
  
  ***
  Они спали долго. Наверное, проспали большую часть дня. Они не знали, да и не думали над этим.
  В этой комнате не было времени.
  А когда Акира просыпается, Хикару не спит - просто лежит почти неподвижно и смотрит. Почему-то, на него, Акиру, смотрит, и невозможно-зеленые глаза, из-под которых даже сон не вывел темные круги усталости, так невероятно близко, что младшему Тойе и не верится в это. Хотя почему, он и сам не знает. Вроде уже сколько раз были так близко, что - глаза в глаза и дыхание на коже. А вот сейчас почему-то иначе.
  "Может быть", - думает Акира: "Это потому, что не осталось тайн".
  Теперь он знает если не все, то многое, а о многом - догадывается, и сейчас, после отдыха, боль минувшей ночи кажется призрачной, страшным кошмаром. Как и все остальное - потому что в глазах напротив и в помине нет грусти. В них лишь сонная смешинка и что-то еще, чему Акира не может дать названия. А может, он просто особо не пытается.
  - Утра, - голос Синдо хрипловатый, а губы совсем сухие и, наверное, теплые. Они тоже слишком близко, по мнению Акиры. Он отодвигается, одновременно удобнее устраиваясь на кусочке подушки. Оказывается, он успел отлежать Хикару руку, судя по тому, как тот разминает конечность. А еще он взъерошен до невозможности, но Тойя подозревает, что и у него прическа сейчас больше напоминает воронье гнездо, нежели всегда аккуратное каре. Иначе и быть не может, после нескольких-то дней без нормальной ванной! А еще вдруг становится дико неловко от осознания того, что рубашка грязная, и брюки тоже, и рукавов у рубашки нет, а еще изо рта пахнет, наверняка ведь... Акира вздыхает чуть слышно и отодвигается еще немного дальше, хотя даже на его взгляд это смахивает на девчачьи капризы. И уж точно недостойно вот так вот переживать по таким пустякам, пусть в данный момент это пустяком и не кажется. И вообще, Синдо в той же ситуации, но не заморачивается ведь особо! но поделать с собой Акира ничего не может, разве что загнать это идиотское совершенно смущение куда поглубже и ответить на приветствие.
  - Утра.
  Они оба не назвали бы его добрым, но оба признают, что это и не самое худшее утро их жизни. Хикару улыбается так, словно и не было изматывающих игр и ночного разговора, и Акире кажется, что впервые эти глаза смотрят только на него, на Акиру. Именно на Акиру - двенадцатилетнего мальчика из го-салона, впервые согласившегося поиграть в го не ради победы или совершенствования, а просто так, для удовольствия. И Акира улыбается так же, как и тогда, только сейчас в его улыбке больше радости и нежности. Наверное.
  Акира не знает, потому что слишком редко улыбается.
  Делать нечего, то есть совсем нечего. Только валяться, деля на двоих узкий футон, и слушать дыхание другого. И молчать, чтобы не дай боги не сказать все то, что вертится на языке. Ну, по крайней мере, у Тойи вертится. Хикару просто молчит, и лежит почти неподвижно, и подобное настолько нехарактерно для этого вечно гиперактивного солнышка, что Акира в конце концов не выдерживает и пытается начать разговор. Разумеется, у него получается сплошное издевательство над понятием беседа, но Синдо улыбается, и для Акиры это - лучшая награда, ради которой стоит говорить, переламывая привычку молчать и слушать.
  Спустя долгое время Хикару предлагает поиграть в города, и они играют, но это быстро надоедает. Слишком хорошая у обоих память, натренированная годами учебы и тысячами запомненных партий.
  В итоге все сводится к обсуждению го. Разумеется.
  Акира чувствует: он сейчас по-настоящему счастлив.
  Акира думает: что не хочет, чтобы это заканчивалось.
  Акира гонит эту мысль прочь, но она, подлая, все равно возвращается. Особенно когда Хикару смеется над какой-то забавной историей или поворачивает голову. Акира ловит себя на том, что игра света и тени на коже Синдо напоминает ему о го. А еще на том, что без Синдо го просто теряет всякий смысл.
  Для Акиры го всегда было единственным смыслом жизни.
  Без Хикару у него нет жизни, и смысла тоже нет.
  А еще Акире отчаянно хочется прижаться лбом к такому надежному плечу друга, закрыть глаза и поверить хоть на мгновение, что все будет хорошо. И что когда они выйдут отсюда - а их обязательно выпустят - все, что было между ними здесь, не забудется, как дурной сон.
  Акира не делает ничего, просто переплетает их пальцы. И получает ответное пожатие.
  Акире отчаянно хочется верить, что при этом в таких невозможно-зеленых глазах Хикару он на мгновение видит нежность и любовь. Впрочем, Тойя Акира не живет иллюзиями, прекрасно зная, что возможно, а что - нет. Потому он предпочитает остановиться на дружеской поддержке.
  Они ведь друзья, правда?
  
  ***
  А Хикару улыбался - много улыбался, и ворчал что-то про излишнюю мнительность, и смеялся над смущением друга - всегда друга, что бы еще ни случилось между ними. Или не случилось. Почему-то Синдо знал, что торопиться нельзя, наверное, он вынес это из своего и чужого игрового опыта. Го многому научило его. Го и Сай. Тогда, будучи ребенком, он не понимал этих уроков.
  Теперь, по прошествии стольких лет, он пожинал их плоды с благодарностью и нежностью к своему самому первому учителю.
  Смущение Акиры было настолько заметным - для него, Хикару, заметным, - что хотелось обнять покрепче это чудо и не отпускать, и сказать, что все хорошо, и такой вот: растрепанный, заспанный Акира, в измятой одежде и с нечищеными зубами гораздо роднее и ближе, и уж точно более живой, нежели обычный Тойя-младший, презрительно глядящий на соперника из-под чуть опущенных ресниц и благоухающий великолепным и дорогим парфюмом. Такого Акиру хотелось уничтожить. Этого Акиру хотелось защищать, будить утром и целовать до прерывистого дыхания и цветных кругов перед глазами. Хотя Синдо не особо умел целоваться, но был твердо намерен провести ряд экспериментов. Практических, разумеется. Вот если бы не камера... ибо показывать шоу похитителям не хотелось до невероятия.
  Они обсуждали какую-то партию кого-то из прошлых Мэйдзинов, когда в камере погас свет. Первое, что сделал Синдо - потянулся к Акире. И встретил его руку.
  - И что происходит? Это нас спасают или пытаются убить?
  Когда первое удивление прошло, Хикару начал фыркать в лучших традициях собственного, иногда весьма дурного, характера. Впрочем, ответить Акира не успел, да и нечего ему было отвечать, в общем-то.
  - Будь что будет. Давай вздремнем хоть нормально.
  Синдо устроился на футоне, и Акира вновь улегся рядом, опуская голову на его плечо. Кажется, это стало уже привычкой, и Тойя улыбался, прислушиваясь к дыханию и к биению чужого пульса. И чувствовал, как все чаще бьется собственный. Наверное, от волнения. И рука Хикару, обнимающая за плечи, была тут абсолютно не при чем.
  Разумеется.
  
  ***
  - Ты спишь?
  - Нет. А почему шепотом?
  - Не знаю. Слушай, вот выберемся отсюда - и что дальше?
  - В смысле?
  - Просто так. Интересно.
  - И все же, что ты имеешь в виду под "дальше"?
  - Зануда. Забей, сказал же.
  - Хикару!
  - Тойя!
  - Ты невозможен! Нет, правда. Дальше все снова будет как раньше.
  - Обещаешь?
  - Синдо, я не понял: что с тобой?
  - Все нормально. Но...
  - Но?
  - Спи давай.
  - Ага, щас. Хрен я теперь усну.
  - Аки-и-ира, где ты научился так разговаривать?!
  - У одного своего друга.
  - Не толкайся! У тебя, между прочим, острые локти!
  - А ты не болтай глупости.
  - Зануда.
  - Обалдуй. Заткнись и спи уже.
  - Как скажешь, Акира-чан, как скажешь... Ай!
  
  ***
  - Эй, Акира? Акира... Спит, наверное. Черт...
  Хикару лежал неподвижно, и пальцы зарывались в растрепанные волосы спящего у него на плече человека - уже давно не мальчика, а молодого мужчины. А еще Синдо пытался думать, да только в голову, уставшую не смотря даже на отдых, лезло что-то совершенно не то, что должно было бы. По крайней мере, ни мысли, ни чувства, ни - да, черт возьми! - желания его не подходили ситуации. Хотя, наверное, сейчас камера была выключена, ведь не было света, правильно? Наверное.
  Синдо не спалось, и теплое мерное дыхание Тойи согревало кожу где-то в районе шеи, и по телу бежали такие знакомые мурашки - почти знакомые, и все же другие. Эти самые мурашки бегали по телу всегда, когда Хикару сталкивался с отточенным и изящным стилем игры друга, но сейчас они воспринимались иначе. Быть может, потому, что от Акиры не разило ледяным презрением, и между ними не было гобана. Он не разделял их, не заставлял быть по разные стороны в вечном сражении белого и черного, на самом деле, сейчас их не раздело ничто, кроме остатков их одежды, порванных и грязных.
  Не преграда - иллюзия. Человеческая иллюзия защищенности.
  А волосы Тойи все равно были мягкими, и такими послушными сейчас, и Хикару думалось, что Тойя наверняка бы беспокоился, что они слишком сальные, и спутались, и что изо рта у него пахнет. А Хикару все равно бы поцеловал - и не так, как сейчас: в лоб, в самое начало челки, за которой Тойя так любил прятать взгляд, а по-настоящему поцеловал, то есть совсем по-настоящему. И к черту все остальное - и похитителей, и запах, и сальность волос, и вообще весь мир. Что такое мир в сравнении с любимым человеком, который рядом с тобой, но который не будет рядом с тобою вечно?
  О, последний урок Сая Хикару запомнил накрепко: никто никогда не будет рядом всегда, а любое счастье непрочно и хрупко. И чтобы сохранить его, нужно не только отказаться от себя самого - своих чувств, желаний, мыслей и принципов, но и отказаться от всего этого в единственно верное время. Потому что иначе можно опоздать, и тогда все станет бессмысленно, как детский секретик с фантиком под цветным бутылочным стеклом, закопанный на заднем дворе заброшенного давно дома.
  Вот и теперь Синдо боялся, отчаянно боялся, как торопить события, так упустить тот самый момент - самый важный момент. Впрочем, подобные приступы нерешительности случались с ним почему-то только в связи с Акирой. Хикару уже привык, что вне гобана Тойя Акира вгоняет его в два состояния: огромного бешенства или чудовищной нерешительности. Но хуже всего было, когда состояния эти пересекались на плоскости их отношений...
  Сейчас все было по-другому. Словно бы и не было никогда между ними ни криков, ни соперничества - а было совсем другое, было притяжение и привязанность, и еще нежность, с которой чуть загорелые пальцы зарывались в зеленоватые пряди. Этот цвет всегда поражал Синдо. Они не были зелеными, они не были крашенными - это был их естественный, природный цвет в тон глазам, и глубина этого цвета манила и завораживала почти так же, как и пальцы, опускающие на гобан последний в игре камень. Опускающие беспощадно и без малейших сомнений.
  Эту черту Синдо в Акире тоже любил. Острейшая сталь, не знающая пощады - под муаром вежливости, под лоском привитой вроде бы мягкости, которой на самом деле нет и в помине. Спокойствие, за которым скрывается порывистая, страстная и бесконечно одинокая натура. Наверное. Хикару никогда не заморачивался рассуждениями. Он просто чувствовал и действовал, исходя из этих чувств, и частенько из-за этого влипал в неприятности.
  В конце концов, он же здесь, да? Но это лучше, чем если бы здесь был только Акира. Один.
  Синдо снова осторожно касается губами лица Акиры, на этот раз целуя прядь волос, струящуюся по виску.
  А завтрашнюю игру он обязательно выиграет!
  
  ***
  Спали они долго, и отдых принес за собой ясное понимание действительности. Когда Акира проснулся, Хикару еще спал, и Тойя позволил себе долго вглядываться в его черты, рискуя разбудить этим внимательным, почти жадным взглядом. И разбудил ведь, зато увидел, как просыпается Синдо: постепенно - сначала дрожат ресницы, потом улыбаются губы чему-то хорошему, а может просто новому дню, в котором все просто не может быть плохо, затем поднимаются веки, открывая сонный и чуть растерянный зеленый взгляд. Хотелось смотреть на это всегда, всегда, каждое утро видеть одно и то же.
  Акира знал, что ему никогда не надоест.
  Но миг пробуждения не длится вечно, и вскоре за ними приходят, и следуют обычные уже процедуры их быта в плену этих милых людей. Когда им приносят вдоволь воды и еды, Акира почти счастлив, хотя и не настолько, чтобы не заметить тревоги в глазах Синдо. Он сам испытывает такую же. Только вот объект у этой тревоги совершенно разный.
  Когда начинается игра, мир исчезает. Остается только гобан - только он один имеет значение. Синдо смотрит лишь на него, да еще - иногда - на противника, и Тойя разделяет его целеустремленность, боясь лишним вздохом нарушить ту почти запредельную концентрацию, в какую загнал себя Хикару. И еще Акире казалось, что за спиной его друга и любимого неподвижно сидит призрачная фигура в старинных одеждах, словно защищая от всего, что может происходит и еще только может произойти.
  Лица Акира не видел - он и не знал его никогда - но, боги, как же он ненавидел это лицо! Ненавидел отчаянно, люто, почти по-звериному ненавидел того, кто причинил Синдо столько боли. И плевать Тойе было на то, что только благодаря этому призраку они с Хикару вообще встретились. Когда дело касалось Синдо, логика Акире почему-то отказывала напрочь. Вне гобана, разумеется.
  А игра шла, и словно клинки раз за разом ударялись друг о друга в смертельной схватке. И в зеленых глазах светилась сталь и спокойная решимость, а в глазах сидящего напротив Синдо мужчины в маске росло уважение, восхищение и та же решимость. Решимость не отступать, идти до самого конца в битве с более чем достойным противником.
  Неожиданности начались сразу же, как только Хикару сделал тот самый ход. Собравшиеся вокруг немногочисленные зрители смеялись над парнем, не понимая ничего, а Акира уже видел возможные варианты, хотя и далеко не все, но еще он видел, как дрогнули пальцы Синдо, когда черный камень соперника опустился на гобан. Видел, как сжались губы, как чуть опустились ресницы, скрывая взгляд. Что было в том взгляде, Тойя увидеть не успел, да только и остального за глаза хватило, чтобы понять: ой непростой им попался противник. Совсем непростой. Наверное, до сегодняшнего дня Хикару и не встречал никого, кто мог бы сопротивляться его игре на интуиции, той самой, что так поражала всех. Той самой, что заставила отступить корейских инсеев или его противника на международных молодежных матчах. Той самой, что каждый раз заставляла сердце Акиры пропускать удар, замирая в ожидании чего-то волшебного и головокружительного.
  Этот черный камень рядом с белым ломал, уничтожал красоту игры.
  Этот черный камень превращал четкую последовательность ходов в хаос черно-белых линий.
  Этот черный камень...
  ...но рядом с ним уверенно ложится белый, и сердце снова стучит в прежнем ритме, и снова смотрят пристально и остро обычно веселые и беззаботные зеленые глаза. И снова слышится лишь перестук камней да комментарии зрителей, но и их игроки не слышат. Для них есть лишь гобан - их персональное поле битвы, и нет даже противника, потому что го - это всегда сражение, прежде всего, с самим собой.
  Твой противник - это часть тебя самого, и если ты проиграешь себе, ты проиграешь и ему.
  Как часто Акира выигрывал у Синдо? Значило ли это, что Акира сильнее?
  Или это означало совсем, совсем другое?
  Почему же о таких вещах начинаешь задумываться только тогда, когда смерть наступает на пятки, дышит в шею ледяным дыханием? Не своя смерть. Своя - это не страшно, но потерять Синдо - немыслимо, невозможно. И птицей о клетку из ребер бьется в отчаянье сердце. И забываешь обо всем на свете, кроме одного человека. И больше всего на свете мучает невозможность помочь, вмешаться или хотя бы поддержать его в этой битве.
  Акира просто замирает. Он просто смотрит.
  Ни одна эмоция не отражается на его бесстрастном лице профессионального игрока в го.
  Хикару удается свести все к ничьей, и не понять - то ли он с самого начала хотел этого, то ли действительно едва не проиграл эту партию. Впрочем, Акире понятно, а остальным знать незачем. Главное, главарь их похитителей доволен, словно обожравшийся сметаны кот, и облегчение волной прокатывает по телу Акиры: они сумели. Они смогли. Хикару смог.
  - Хонимбо-сма, вы прекрасно играли. Хотя та ваша ошибка заставила меня усомнится в вашем профессионализме.
  - Не беспокойтесь, - усмешка на лице Синдо так не похожа на его обычную улыбку. Это почти оскал, и будь у парня шерсть, она бы давно стояла дыбом. А будь у него еще и когти с клыками, этим подонкам вообще бы не поздоровилось. Тойя очень хорошо понимал чувства друга. - Больше я такой ошибки не допущу.
  - Уверен в этом, - мужчина кивнул. Чувствовалось, что он улыбается. - Ну что ж, раз никто не выиграл, думаю, стоит повторить нашу партию, чтобы определить победителя в этой небольшой и занимательной игре.
  - Если вы того желаете.
  - Нет! - Акира не хотел вмешиваться, но допустить еще одного марафона, подобного тому, что уже пережил Хикару, он не желал. - Вы говорили об одной игре. Вы говорили, что если Хикару проиграет, вы убьете меня. Хикару не проиграл. Хватит. Или вы просто хотите кого-то из нас уничтожить?
  - Ну что вы, Мэйдзин-сама, - в голосе главаря теперь явственно ощущалась неприятная усмешка. - Что вы, как можно! Однако...
  - Однако думаю, что на этом нашу партию следует закончить, - голос Хикару был тверд и решителен, и Тойя в очередной раз некстати совсем залюбовался другом. - Речь действительно шла об одной игре. Если вы желаете убить меня, сделайте это. И давайте заканчивать этот балаган.
  - Речь не мальчика, но мужа. Что ж, хорошо, если вы настаиваете. Уведите его, - главарь кивнул на Синдо, и перед глазами Акиры все потемнело. Остался только теплый и нежный взгляд зеленых глаз из-под растрепанной челки, да мягкая, немного грустная и виноватая улыбка в уголках губ. Синдо ушел, не пытаясь сопротивляться, и мир Тойи медленно и неотвратимо начала заполнять темнота.
  
  ***
  - Боишься? - Ирония в голосе мужчины и издевательский смех вокруг.
  - Нет, - твердый и прямой взгляд. Он действительно не боится за себя, не боится ни боли, ни смерти. Потому что там его ждут, и он знает, что там его встретит тепло таких родных глаз и, быть может, наконец, Хикару сможет почувствовать крепкие объятия того, кого он так долго любил. Любил - и любит. Иногда Хикару думал, что любить двоих сразу - это не нормально совсем, но Сай был призраком и ушел раньше, чем Хикару окончательно повзрослел. У него остался Акира. И го. То, что подарил ему Сай, и за что Хикару был ему бесконечно благодарен. Но так и не поблагодарил.
  Акиру оставлять не хотелось, но Синдо был уверен, что тот сумеет прекрасно прожить и без него.
  Нет, Синдо не боялся. Разве что не хотел испытывать ненужную боль, но это уже зависело совсем не от него. Просить ни о чем он тоже не станет, и будь что будет.
  - Ты храбрый парень, только безрассудный очень, - мужчина покачал головой. - Слушай, сегодня вечером нам передадут деньги за вас обоих. Если бы ты играл со мной до этого времени и не проиграл, вы оба могли остаться целыми и невредимыми.
  - Я не собираюсь вымаливать жизнь, если ты об этом. Собрался убивать - убивай. У тебя же не так много времени до вечера, я прав?
  - Прав. Что ж, тогда прощай, Хонимбо-сама.
  Мгновенная боль где-то в затылке, и Хикару проглотила темнота. Последней мыслью была мысль об Акре. И безумное облегчение, что хотя бы для него все закончится хорошо.
  А главарь аккуратно опустил тело на пол и, вздохнув, стянул маску. В ней больше не было нужды. Карие глаза взглянули на лежащего с грустной теплотой и бесконечной печалью. А затем мужчина поднял тело на руки и поудобнее устроил на небольшой походной раскладушке, явно принадлежащей ему самому.
  - Босс, у нас все готово.
  - Тогда валим отсюда к чертям.
  - Вы уверены, босс?
  - Мы получили деньги, так что пора сваливать. Или хочешь, чтобы нас тут повязали?
  - Понял. Тогда все готово.
  - Сейчас буду.
  Ладонь осторожно скользит по волосам, и на ней остаются кровавые следы. Удар действительно был сильным и, может быть, у Хикару будет сотрясение. Когда он очнется. Скорее всего, ему придется провести в больнице довольно долгое время. На губах сама собой возникает горькая усмешка, и, склонившись, мужчина тихо шепчет в эти волосы:
  - Никогда не торопись умирать, Хикару Синдо, мой светлячок. Ты вырос таким красивым и сильным без меня. Так что живи и будь, наконец, счастлив.
  
  ***
  Когда приезжает полиция, в здании небольшого заброшенного склада на окраине Токио остаются только два человека: Хонимбо-сама, без сознания лежащий на кушетке, и смотрящий в пустоту Мэйдзин-сама, по щекам которого неостановимо катятся слезы.
  
  ***
  Потом был полицейский участок, встревоженный отец и плачущая мать, были вопросы и охи, а Акира ничего не видел, кроме той самой, прощальной улыбки и грусти в зеленых глазах. Этот цвет, этот сумасшедший зеленый цвет остался единственным цветом, все остальное стало серым и тусклым, пустым. Бессмысленным.
  Наверное, именно так чувствовал себя сам Синдо, потеряв Сая.
  Акира злился: зная эту боль, как Хикару мог позволить испытать ее другому?
  Акира молился: пусть хоть призрак, хоть как, только бы рядом, только бы видеть...
  А еще Акира говорил: о Синдо, о том, что произошло, об играх и разговорах, о поведении похитивших их людей - все, все, что может хоть как-то помочь найти этих тварей, отнявших единственный свет. Только о Сае он не сказал ни слова - но он помнил, он знал, что никогда не забудет. Ведь Синдо хотел, чтобы хоть кто-то помнил...
  Когда удивленный детектив мягко сказал ему, что его друг жив, Акира не поверил. Точнее, не так: он не услышал. Он видел, как шевелятся губы, произнося слова, он слышал сами слова, но смысл он не услышал. Лишь когда озабоченный мужчина предложил ему воды и еще прерваться до завтра, и съездить к Хонимбо-сама - вот тогда Тойю-младшего затрясло. Да так, что стакан разбился. Надежда, отчаянная, почти обреченная надежда - и плевать на светофоры, перекрестки и полицию, и вообще на все плевать, кроме одного храброго до сумасшествия придурка, вечно лезущего не в свое дело и заставляющего сердце Акиры каждый раз замирать над бездонной пропастью пустоты.
  В палату Синдо он ворвался, несмотря на медсестру, лопотавшую что-то о не приемных часах и о том, что пациенту нужно отдыхать, потому что у пациента сотрясение мозга средней тяжести, признаки нервного истощения и много чего еще. Акира слушал, но в палату все равно прошел.
  И замер.
  Потому что Синдо действительно был живой. Дышал. Улыбался. Сверкал весело своими зелеными глазищами, хотя взгляд и был несколько затуманенным. И вообще, он был таким бледным, почти в цвет простыней, и круги темные под глазами оставались, и голова забинтована... Акира просто подошел и опустился рядом, и за руку взял. Ту самую, от которой проводки шли и капельница. И держал - не отпустить, не разжать пальцев. И смотрел, смотрел, смотрел на него, и не мог насмотреться. И Синдо больше не улыбался, только тревожно сжимал его ладонь своей, такой удивительно теплой, такой настоящей. Он даже приподнялся, хотя голова кружилась немилосердно, а перед глазами все плыло. Но то, что происходило сейчас, Хикару нормальным не казалось. Акира был бледным, и казался таким хрупким и уязвимым - словно марионетка с обрезанными ниточками, пытающаяся стоять самостоятельно. И лицо, застывшее восковой маской. И только глаза на этом лице - огромные, живые, и в них - столько всего, что не разобрать даже. И молчит, а губы тоже почти белые, и сжаты так плотно, что их и не видно почти. И Синдо тянется, и осторожно проводит пальцем по полосочке этих губ, и мягко говорит:
  - Ну что ты... Все хорошо. Успокойся...
  И словно плотину прорывает, и Акира опускает голову, утыкаясь лбом куда-то в живот Синдо, и плачет. Отчаянно, по-детски совсем, а Хикару гладит его волосы и молчит. Не потому, что сказать нечего, а просто потому, что понимает. И думает о том, почему же все-таки выжил. О том, как был изумлен, очнувшись в машине скорой помощи, как суетились вокруг врачи, как проводили всякие процедуры и обклеивали его всякими датчиками и проводками. Как его тошнило, и до сих пор тошнит... Синдо был уверен, что умрет, и он не боялся этой смерти, но почему-то выжил. И теперь его друг и любимый отчаянно плакал у него на руках, словно был тем двенадцатилетним мальчишкой, каким его впервые узнал Синдо. А еще Синдо думает, что потом всегда пытающийся быть сильным и бесстрастным Акира будет отчаянно стыдиться этих вот слез, и вообще своего поведения будет стыдиться, а Синдо будет его подкалывать тем, что Тойя ревел, как девчонка. Или не будет, потому что сейчас у его друга просто сдали нервы. Никто из них не был железным, а напряжение этих нескольких дней начинало отпускать. И Хикару самому хотелось разреветься от облегчения.
  Выкрутились. Выбрались. Выжили.
  Оба.
  - Прости, я снова веду себя как сопливая девчонка.
  - Не страшно. Я ничего не видел.
  - Дурак ты, Синдо.
  - Почему?
  - Зачем ты полез? Тебя чуть не убили... Я чуть тебя не потерял...
  - Акира...
  - Нет, я больше не собираюсь ждать. Не могу, Синдо. Больше не могу. Не отпущу тебя, никогда, никуда, ни с кем. Никому не отдам. Ни Саю твоему, ни смерти - никому и никогда. - Несколько бессвязная речь, редкие всхлипы остаточным явлением после истерики, и побелевшие пальцы, до синяков вцепившиеся в родную ладонь. И абсолютно круглые от изумления глаза Синдо. Акира усмехается, но в усмешке этой сквозит горечь. - Плевать, что ты любишь Сая. Он мертв, давно мертв, я жив, я рядом. И я тебя не отпущу. И не оставлю никогда, никогда одного не оставлю. У нас го - одно на двоих, жизнь - одна на двоих. Мы живы, живы, а Сай мертв. Он не вернется, никогда не вернется...
  - Акира, я...
  - Ты его любишь, я знаю. Это невозможно не понять. Но он ушел, он оставил тебя, он - призрак, дурной сон. А я здесь, я могу целовать тебя, держать за руку, быть рядом. Могу обнимать, могу играть с тобой в го столько, сколько ты захочешь и когда захочешь. Ты чувствуешь мое тепло? Разве твой призрак может тебе дать такое же?!
  - Акира! - Синдо пришлось повысить голос. Не то, чтобы он не понимал... просто у него отчаянно кружилась голова, а слова друга были важными и такими долгожданными, что в них невозможно было поверить сразу. С другой стороны, кажется, Тойе требовалась водичка, поскольку у того явно начинался новый виток нервного срыва. Хикару думал, что в каком-то смысле ему самому пришлось гораздо легче. Не ему же нужно было смотреть на то, как мучается друг - и любимый, как выяснилось, и не иметь возможности помочь. Выслушивать исповедь и смотреть, как уходит умирать близкий человек. И не так уж и важно, что все закончилось хорошо, и что никто не умер и даже не особо пострадал. Синдо слишком хорошо знал, каково сейчас может приходиться Тойе. Если бы тогда, годы назад, Сай все-таки вернулся, Хикару тоже никогда и никуда не отпустил бы его больше. Никогда. Никуда. Ни с кем. И также боялся бы.
  Все получилось так странно...
  - Акира, послушай меня, ладно? - Хикару отчаянно старался, чтобы голос звучал мягко и ровно, а не прерывисто из-за ухудшающегося самочувствия. - Акира, я тоже тебя люблю. Правда. Сай - это прошлое, не забытое, но ушедшее. Да, я его любил, но больше как учителя и друга, нежели как любимого. Я - жив, и я с тобой. Я люблю тебя, давно люблю. И никуда я больше не денусь. Обещаю тебе.
  И все-таки поцеловаться им не дали. Злая дежурная медсестра едва ли не метлой выставила Акиру из палаты, потому что пациенту было явно плохо, и начинали тревожно попискивать некоторые датчики. И Тойя сидел в коридоре перед закрытой дверью палаты, и смотрел на эту дверь, не отрываясь. Словно сторожил. Словно Синдо мог просто исчезнуть из этой вот самой палаты, если Акира на минуту хоть отвернется. И пока все та же сестра не принесла ему воды с явно намешанным успокоительным или еще какой-то хренью, и не объяснила, что пациенту требуется покой, что с ним все будет хорошо, что грозы для жизни пациента нет никакой - это просто сотрясение и переутомление, и все - Акира так и не смог уйти.
  Его увел приехавший отец. Домой - чиститься, отсыпаться и отъедаться. И певать ему было, что Акире уже двадцать три, что у него давно есть свой собственный дом и на все остальное тоже. Для Тойи Койо Акира был единственным ребенком, и ребенком останется для него навсегда. Как и для матери. Но Акира был сейчас даже рад этому, ведь оставаться одному было невозможно. Еще хотелось быть с Синдо, и бесконечно слушать эти простые слова, слетающие с его губ.
  "Я люблю тебя". "я ЛЮБЛЮ тебя". "я люблю ТЕБЯ".
  И так хотелось в них поверить.
  И они с отцом пили чай на веранде дома, и молчали. Тойя-старший ни о чем не спрашивал, предоставляя сыну самому решать, говорить и о случившемся или нет. А Акира просто молчал, и тянул обжигающе горячий чай. И думал о Синдо. Только уже перед самым рассветом, когда закрывались глаза и тянуло в сон, Акира тихо спросил:
  - Ты знал? О Сае?
  И отец кивнул, мягко сжав ладонью плечо сына.
  Акира не сказал ничего. Он просто пошел спать.
  
  ***
  С того дня, а точнее, ночи, Акира буквально поселился в палате Синдо, покидая ее разве что для того, чтобы съездить домой и привести себя в божеский вид. Он даже спал там. Хикару посмеивался и подкалывал друга, а Акира улыбался каждой шутке в своей совершенно сводящей Синдо с ума манере и молчал. Они вообще больше не говорили о том, что так давно возникло между ними и так долго нарастало, набираясь сил и дожидаясь нужного времени. И все равно случилось не вовремя. А может, в самое время как раз и случилось.
  Они не знали ответа, они просто были вместе - каждую возможную минуту. Акира таскал любимому яблоки, и Хикару кричал, что ненавидит их, и они спорили до хрипоты о полезности и важности железа, содержащегося в этих фруктах, а потом снова спорили, потому что Синдо хотел играть, а Акира, повинуясь настоятельным пожеланиям врачей, которых давно припер к стенке и выпытал всю имеющуюся информацию, отказывал другу в этом развлечении. Потому что тому нельзя было нервничать, нельзя было напрягаться и уж точно нельзя было играть. Какое-то время, несколько недель, быть может, пока не станет получше. А пока у Хикару часто кружилась голова, и тошнило его нередко - все еще. Последствия сотрясения, последствия раны на затылке и последствия того самого жуткого марафона, той игры на выживание.
  Они выжили, но Акира знал, что только он сам виноват в случившемся с любимым. Потому что так и не научился держать язык за зубами. Потому что этого его Синдо полез спасать. Потому что именно за него готов был умереть.
  Нужно ли большее, чтобы понять всю глубину чувства?
  Акира ненавидел себя за то, что этого ему было недостаточно. Тень Сая все равно стояла рядом, и парень ничего не мог поделать со своей ревностью. Разве что упрятать ее так глубоко, чтобы не слишком проницательный в обычной жизни Хикару никогда до нее не докопался. Для Акиры существовал только Синдо, но в отношении самого Хикару это было не так, а Акире отчаянно хотелось иного. И от невозможности добиться этого, от недостижимости цели он сходил с ума.
  Впрочем, это не мешало ему наслаждаться каждым мгновением, проведенным с любимым человеком. С человеком, с которым он теперь будет рядом, не смотря ни на что.
  Хикару приходил в себя быстро, но все равно к моменту выписки у него еще иногда кружилась голова. Хотя в этом, возможно, были виноваты бессонные ночи, проведенные за контрабандой протащенным Вайей в больницу ноутбуком. Виртуальное го было интересным, но теперь Хикару понимал Тойю Койю, который так его не любил. Синдо отчаянно хотелось ощутить в пальцах гладкость и тяжесть камней, услышать тот легкий стук, с которым эти камни занимают свои месса на игровом поле. У каждого из них - свое, особое, уникальное место. Каждый из них драгоценен по-своему, а вместе они создают причудливую, но логически выверенную связь. Потрясающая красота переплетения фигур. Черно-белое полотно.
  Черное.
  Белое.
  Белое - не обязательно добро, а черное - не обязательно зло. Они переплетаются и дополняют друг друга. И на гобане они никогда не смешаются, но в конечном итоге все зависит лишь от игрока, который вводит в игру все новые и новые камни. Только он, этот игрок, может выиграть или проиграть в игре. Камни же сами по себе не могут ничего.
  Кто был тот человек? Почему он оставил ему жизнь? Что произошло тогда?
  Раз за разом Хикару задавал себе эти вопросы. Когда он рассказывал о произошедшем полиции, он рассказал все подробно, и эти же вопросы Синдо видел в глазах полицейских. Почему он выжил? Только ли потому, что деньги уже были переданы? Ой, вряд ли. Особенно учитывая тот факт, что эти деньги потом нашли. Абсолютно не тронутые, до последней йены. Полиция медленно и печально заходила в тупик, не находя основных составляющих любого преступления: цели и мотива. Похищение ради выкупа отпадало само собой, а иных мотивов и целей не видел никто. Не видел их и Хикару.
  Не видел, да. До того момента, пока не получил то письмо. То письмо, которое никогда не покажет никому. Письмо, полное пронзительной нежности и легкой грусти, и пожелания удачи и счастья. И гордости. И еще - любви.
  Там, в этом письме, говорилось о многом: о прошедших годах и не прошедших чувствах, о гордости и о надежде, об отчаянье и об уверенности. И читая его, Хикару думал о Сае. Наверное, тот тоже мог бы написать такое письмо, если бы был жив. Синдо раз за разом перечитывал не слишком-то длинное послание, и в каждой строчке, в каждой букве чувствовал любовь. Письмо дышало ей, оно было ей пропитано - любовью, да еще печалью и нежностью.
  Письмо было без подписи.
  На письмо Хикару не ответил. Ему было нечего отвечать. Потому что кем бы ни был этот человек, он сделал свой выбор тогда, когда похитил их. И еще тогда, когда не подписал письмо. А Хикару сделал свой, приняв готовность умереть за любимого человека. Того, кто был рядом так долго. Того, с кем можно было бы прожить вместе долгие годы. Кто дарил тепло и радость прикосновения.
  Акира был для него единственным. Тем, кого Хикару сейчас любил больше жизни.
  А что будет дальше? Да кто ж его знает-то?!
  И потому Хикару ничего не ответил, но письмо сохранил. Он мог хотя бы это.
  
  ***
  А где-то далеко кареглазый мужчина в отличном костюме небрежным движением откинул за спину длинную косу и улыбнулся, глядя в ночное небо. Он недавно отправил письмо человеку, который заслужил собственное счастье больше, чем кто бы то ни было другой. Мужчине было грустно, потому что счастьем этим стал не он, но иного не стоило и ждать. Просто...была надежда. Глупая, бессмысленная надежда на чудо, которого не могло случиться.
  Мужчина протянул руку к далеким звездам и сжал ее в кулак. Даже по прошествии нескольких лет, он все еще не мог привыкнуть к этому телу. Оно казалось тяжелым и неповоротливым после тысячи лет призрачной легкости, но оно было живым. Он так хотел этого: вернуться, обрести тело, чтобы иметь возможность быть рядом. Наверное, лишь эти звезды знают, через что пришлось ему пройти и какие законы бытия нарушить, чтобы вернуться вот таким - живым, настоящим. Вернуться - и узнать, что все изменилось, а мальчик вырос, и изумрудные глаза смотрят на совсем другого человека с восхищением и любовью.
  Живого человека, близкого.
  
  ***
  И впервые за долгие, долгие годы захотелось растоптать, уничтожить этого другого, чтобы навсегда - только для себя оставить эти изумруды, и этот свет... Вот только опыт минувших столетий ясно твердил, что ничего не выйдет. Что время ушло безвозвратно и навсегда, и что его светлячок не узнает его больше.
  И все равно оставалась надежда, и имя этой надежды было - го. Но и тогда Хикару не узнал своего учителя. И тот, кого когда-то звал Фудзивара-но-Сай, прошедший через ад и вернувшийся на землю, осознал, что здесь, на земле, ему больше нет места. И никогда не будет.
  У него еще оставалось го, но одного го ему уже давно было мало. Без света этих глаз... Мужчина улыбался, глядя в ночное небо. Улыбка его была немного горькой, немного нежной, немного ироничной. Она просто была, не желая уходить со спокойного лица. Он думал, что это - его судьба, вот так вот уходить, оставляя самое драгоценное кому-то другому.
  - Кавасаки-сама, завтра будет собрание кредиторов. Вы придете, - трель телефона и голос секретаря в трубке. А он все еще не мог привыкнуть к этому своему новому имени. Не мог привыкнуть к тому, что теперь у него есть тело, деньги и все, что только может пожелать человек, очнувшийся после трехлетней комы и наконец восстановивший былую физическую форму. Хотя бы отдаленно. По крайней мере, научившийся обходиться при ходьбе без костылей и трости. Хотя уставал он все еще часто от самых незначительных нагрузок, ну да чего там говорить... Он был рад и этому. Потому что не ожидал, что получиться. Потому что не ожидал, что сможет, сумеет, пробьется обратно. Что сможет занять тело живого человека, что вообще найдет тело, которое можно занять, не убивая и не подавляя душу и сознание.
  Тогда, много лет назад, он слукавил, отвечая на вопрос Хикару. Потому что даже тогда он мог завладеть телом человека, который его видел. Как любой другой онрё, Сай мог это сделать - вот только это означало неминуемую смерть сознания и души владельца, а с принципами самого Сая это не согласовывалось совершенно. Приходилось обитать в гобане. Но... у него оставалось то, ради чего стоило поступиться принципами. А оказалось: у него и не было ничего, а все любовь и нежность обернулись льдинкой, растаявшей в теплой ладони.
  А значит, все было бессмысленно и глупо, как и многие другие людские поступки и чаяния.
  - Нет, Саори-сан, у меня есть другие дела на завтра.
  - Кавасаки-сама, с вами все в порядке? - В голосе секретаря отчетливо слышалась тревога.
  - Да, все хорошо, - мягкая улыбка сопровождала эти слова. Мужчина закрыл глаза, и перед ними снова кадрами старого фильма возникал образ Хикару Синдо. - Спасибо, Саори-сан.
  - Кавасаки-сама, где вы? Я приеду за вами? Кава...
  Мужчина нажал кнопку сброса и выключил аппарат. А потом снова подставил лицо холодному звездному свету. Как все глупо и бессмысленно. А звезды на черном ночном небе были так похожи на гобан, на переплетение черно-белых ходов. Он проиграл в этой игре. Он снова проиграл...
  Мужчина, которого когда-то звали Фудзивара-но-Сай, еще раз улыбнулся и сделал шаг вперед. И на мгновение ему показалось, что за спиной выросли крылья.
  Удара об асфальт он не почувствовал.
  
  ***
  - Сегодня в Синдзюку было найдено тело заместителя председателя совета директоров Схаи ииндастриал групп господина Кавасаки Котаро, тридцати шести лет. По предварительным данным, которые удалось получить нашему корреспонденту, единственной версией полицейских остается самоубийство...
  Хикару выключил телевизор и потянулся к лежащему под подушкой ноуту. Скоро должен был прийти Акира, у которого с утра была какая-то важная встреча, и Хикару хотелось поиграть немного до того, как придет его любимый. Иначе он рисковал нарваться на скандал и конфискацию заветного аппарата - Акира был трепетен до смешного. За здоровьем Синдо он следил гораздо тщательнее самого Синдо. И пусть тот, первый, самый глубокий страх уже поотпустил, Тойя все равно частенько напоминал наседку. Хикару не смеялся, потому что не было в этом ничего смешного. Совершенно. А было немного грустно смотреть на такого Акиру - заботливого, носящегося с ним так, словно Хикару был стеклянным и мог разбиться от малейшего неосторожного прикосновения. И больно до невероятия видеть мелькающую в глазах цвет морской волны - таких любимых глазах - вину. Акира винил себя, а Синдо - себя, и ничего с этим сделать не получалось. Быть может, только времени и дано будет стереть это чувство, заменив его светлой нежностью разделенной на двоих любви. Но пока... было так, как было.
  Иногда к нему заходил старший Тойя. Когда он пришел в первый раз, Акиры не было, и Синдо удивился этому визиту. Но мужчина просто сел рядом с кроватью и долго молчал, а потом склонился в глубоком поклоне. Все также молча. И Синдо поклонился в ответ - насколько позволяло его состояние. Они поняли друг друга без слов. Затем бывший Мэйдзин приходил еще несколько раз, принося с собой складную доску для игры в го и набор камней, и тогда они играли, хотя Тойя-сан всегда прекращал игру при малейших признаках недомогания у Синдо, а в начале такое случалось довольно часто.
  Синдо ненавидел свое состояние, ненавидел быстро уставать, ненавидел быть беспомощным. Его деятельная натура, привыкшая к регулярным инъекциям адреналина в кровь, требовала немедленно чем-то заняться. К концу месяца, на котором настояли врачи, он ворчал, что отлежал себе весь зад, а ноги у него вообще скоро совершенно атрофируются. Так что выписка была практически праздником, и судя по лицам медперсонала - не только для самого пациента.
  
  ***
  Они теперь жили вместе - по умолчанию съехались. Просто, все было так безумно просто. Просто Акира поехал с ним, в его квартиру. Просто остался в ней до утра. Просто - так безумно просто получилось все между ними. Нет, они ничем таким не занимались, просто - лежали рядом, деля одну кровать на двоих, и голова Акиры так привычно покоилась на плече Синдо, а пальцы Хикару путались в волосах любимого. И казалось, что их кровать - это плот, и они плывут по этой ночи вдвоем, и от одного неверного движения все перевернется и пойдет ко дну.
  - Переезжай ко мне, - тихие слова, казавшиеся призраками ночи, такими же, как переплетение лунных теней на полу. Акира сначала подумал, что ему эти слова приснились, но Хикару повторил. - Переезжай ко мне.
  И Акира улыбнулся, и ответил:
  - Конечно.
  Они были вместе, и они не скрывали этого: ни взглядов, ни жестов, ни чувств. Они не скрывали ничего, но начавшийся было скандал быстро пресекли друзья и родные, выступавшие на стороне ребят единым фронтом. Явно не ожидавшие такого единодушия акулы пера быстро сникли и уплыли на поиски других, более доступных, жертв своего писательского таланта, напоследок философски заметив, что этого, возможно, и следовало ожидать с самого начала. Парням было как-то плевать.
  А еще Хикару пришел к своей подруге детства с цветами. С огромным букетом, из-за которого едва видно было его макушку. Потому что обещания нужно выполнять, особенно если это обещание дано самому себе. И еще потому, что хотелось сделать что-нибудь приятное именно этой скромной девушке, которая всегда была рядом, помогая и поддерживая в самые трудные минуты, и которой он ничем не мог отплатить, кроме вот этого вот огромного букета.
  Что ж, она все понимала. Наверное, она поняла все намного раньше самого Хикару, потому что лишь улыбнулась радостно и затащила его пить чай на кухне, и кормить, и расставляла цветы по вазам и вазочкам, и щебетала что-то о том, что скоро выйдет замуж, и про то, как она счастлива иметь такого замечательного друга. Хикару слушал, опустив подбородок на руки, и улыбался, поддакивая в нужных местах. На прощание он получил материнский поцелуй в лоб и шутливый подзатыльник за слишком редкие визиты.
  А дома его ждал Акира, и был поцелуй, долгий и нежный, полный любви, и были объятия и ласки, и бесконечное море нежности, и нарастающая страсть.
  И было: прохлада простыней на разгоряченной коже.
  И было: капельки пота, бегущие по телу, которые так чудесно ловить языком.
  И было: закушенные губы и стоны, жаркие стоны, и тяжелое дыхание, и поцелуи, и невыносимый, огромный жар, нарастающий изнутри.
  И было: единение тел и душ, и крик наслаждения, нашедшего, наконец, выход.
  И бесконечная нежность объятий после, и смущение, которого не было раньше, и так смешно от этого смущение, и невероятно легко на сердце. И душ - вместе. И перестеленная кровать - аккуратист-Акира. И сплетение их тел, и волос на подушке, и улыбки. И утренний кофе, сваренный Акирой, и омлет, на скорую руку сделанный Синдо, который он пересолил, засмотревшись на взъерошенного с утра любимого. И возмущенный вопль Тойи, когда он этот омлет попробовал.
  Они просто были молоды, молоды и влюблены.
  Они просто - были.
  Жизнь - это бесконечная игра в го, но ведь в игру эту можно играть только вдвоем.
  
  ***
  Все у них было хорошо, и жизнь постепенно входила в привычную колею. Снова - игры, защита титулов и победы в новых и новых кругах войны за новые титулы. Но не титулы были важны, совсем не они. Самым важным в этих играх были сами игры, и каждый их них играл ради самой игры. Ради того ощущения, что возникает от вида изломанных и строгих линий на поле битвы, на котором вместо солдат - черно-белые камни.
  Все было хорошо.
  Вот только Акира никак не мог забыть то самое, ушедшее, словно дурной сон, время их злоключений. Раз за разом прокручивая в голове разговор, ища новые и новые, не замеченные ранее, детали - Акира все яснее понимал, что он - второй. Не замена, нет. И Синдо он действительно небезразличен, но все же... он был вторым, и это мучило гораздо сильнее, чем даже собственная вина перед другом. А вина не ушла, она лишь затаилась до поры в самой глубине сердца, деля его с двумя соседками: любовью и ревностью.
  Акира ревновал, ревновал отчаянно и безумно. Ревновал, не позволяя этой ревности ни на миг вырваться из-под контроля холодной логики. Не позволяя ей проявиться, выплеснуться вовне разговором, обвинениями или даже - пусть, пусть же! - истерикой.
  Нет.
  Никогда.
  Он не позволит себе подобной слабости. Больше - нет.
  Акира знал: Синдо любит его. Действительно любит. Невозможно было не видеть этого в простом и открытом Хикару. Но этот свет был зажжен не Акирой и не для Акиры, и тот чувствовал себя мотыльком, летящим на свет и тепло золотистого огонька свечи, только для того, чтобы сгореть в этом притягательном и светлом пламени. А пламя не заметит, оно будет все также согревать кого-то своим теплом, и свет дарить оно будет кому-то другому.
  Но мотылек этого уже не увидит.
  Акира чувствовал, как начинают обращаться в пепел его крылья.
  А еще он ловил себя на мысли, что постепенно сходит с ума.
  Он отчаянно не хотел беспокоить любимого, и столь же отчаянно боялся того дня, когда найдется кто-то, кто заставит сердце Хикару забыть о Сае. Кто-то, кто займет в сердце Синдо то место, которое так хотел занять Акира.
  Наверное, он вел себя глупо. Да, точно.
  Наверное, он просто боялся, что Синдо уйдет.
  Наверное, это было потому, что Акира чувствовал, что Синдо не принадлежит ему полностью.
  Наверное, он просто был эгоистом, слишком жадным ребенком и просто ревнивым ослом.
  Он боялся. И этот страх заставлял его вести себя едва ли не хуже иных ревнивых жен. Синдо молчал. Молчал, когда поймал случайно Акиру за чтением его, Хикару, мобильника. Молчал, когда Акира отказывался отпустить его одного куда-либо. Молчал... только хмурился все сильнее, и непривычные морщинки появились на его лице. Их не было раньше. И от этого Акире становилось еще хуже.
  Он знал, что мучается сам и мучает Синдо.
  Он знал... да все он знал. Просто он не мог иначе. Страх, безумный страх, поселившийся в его душе в тот момент, когда он услышал историю о Сае, этот самый страх заставлял его поступать вот так вот глупо.
  Синдо молчал. Но и он понимал, что дальше так не может продолжаться. Потому что иначе Акира сойдет с ума. Вот только Хикару абсолютно не знал, что можно сделать. Потому что разговоры в такой ситуации не помогут, как не помогут и поступки. На самом деле только сам Акира мог справиться с этим, но для начала надо было осознать проблему... И Хикару отправился за советом к единственному человеку, с которым в данной ситуации мог посоветоваться.
  Тойя Койо встретил его на пороге дома. Как всегда, одетый в традиционную одежду и держащийся с традиционным же достоинством. Спокойный, внимательный и сдержанный мужчина лет пятидесяти.
  Традиционный чай.
  Традиционная партия в го.
  
  
  ***
  - В твоем сердце смятение. Оно отражается на твоей игре.
  - Да, Тойя-сама, я знаю.
  - Позволю предположить, что причина твоего смятения заключается в моем сыне. И не стоит так удивляться, я, возможно, и отошел от дел, однако наблюдательности, смею надеяться, не утратил. Так что же натворил Акира на этот раз?
  -Он терзает себя беспочвенной ревностью, а я не знаю, как убедить его в том, что ревность эта беспочвенна.
  - Довольно сложная задача, как мне кажется. И что ты планируешь делать?
  - Играть дальше. В конце концов, он должен будет понять, что сделал неверный ход.
  - Его дух в смятении. Он может и не понять своей ошибки.
  - Тогда я укажу на нее. Хотя и сам не очень отчетливо понимаю ее причины...
  - Уверен, что не понимаешь? Ты ведь рассказал ему.
  - Да, - всего мгновение боли на лице, но старшему Тойе и этого достаточно. От его внимательного взгляда не ускользает ничего, но он ничего и не спрашивает. - Вы думаете, это потому, что Акира уверен, что я люблю Сая?
  - А ты его любишь?
  - Н... - теперь пауза более ощутима, и мужчина видит, как дрожит камень в пальцах собеседника. Ему грустно. Потому что на самом деле он ничем не может помочь ни своему единственному сыну, ни его другу и возлюбленному. В этой жизни, как и в го, никто и никогда не сможет подсказать единственного верного хода, не потому, что правила запрещают, какие, к чертям, могут быть правила у жизни?! Просто потому, что единственно верного хода не существует. - Он был мне учителем и другом. Конечно, я любил его.
  - Я не об этом спрашиваю, - Тойя Койо слегка укоризненно качает головой и делает ход, разворачивая ситуацию на гобане в свою сторону, но Синдо этого не видит. Не замечает, потому что его взгляд устремлен внутрь собственной души.
  - Я знаю, Тойя-сама. Да, я любил его. Любил... и, наверное, всегда буду любить. Но то было детское чувство. Та любовь, что бывает к школьной учительнице в манге или мелодраме. В этой любви было больше восхищения. Да ничего и не могло быть иного, вы сами же понимаете. А ваш сын...
  Синдо замолчал, опустив голову. Молчал и его собеседник. А что он мог бы сказать? Да ничего. Иногда лучше хранить молчание и слушать - сердцем слушать плачь другого сердца, разрывающегося от боли и тревоги.
  - Ваш сын сражается с призраком, не осознавая, что в этой игре он победил с самого ее начала. И я не знаю, как объяснить ему это. Как доказать. Как еще ему это доказать?!
  Тойя по-прежнему молчал. Быть может, он тоже не знал этого. А может, просто считал, что вмешиваться не вправе.
  
  ***
  - Помоги ему, - спустя долгое время нарушил молчание старший мужчина. - Помоги ему осознать свою ошибку. Расскажи ему все, до самого конца.
  От этих слов собеседника, простых и почти что спокойных, Хикару буквально тряхнуло. Он вскинул голову, но лицо мужчины было просто немного грустным, как и подобает в подобном разговоре, и не больше. А Синдо... наверное, эти слова просто стали последней каплей. Он никогда не был железным, он многое мог вынести и пережить, и однажды сделав выбор, никогда не уклонялся от ответственности за него. Но сейчас, здесь, в этом традиционном доме за чашкой горячего чая и гобаном... здесь сидел человек, который стал для Хикару подобием отца. Возможно, потому что именно Тойя Койо был ближе всего к Саю... а может, по другой причине. Хикару не знал, он не разбирался в причинах, но здесь и сейчас он позволил себе то, что не позволял долгие годы.
  Закрыв лицо руками, Хикару плакал, и слезы текли сквозь ладони. И вздрагивали плечи от беззвучных всхлипов.
  Обнаженное горе.
  И сидящий рядом мужчина, обнимающий его за плечи, позволяющий выплакаться хотя бы здесь и сейчас, чтобы потом и дальше быть сильным, веселым и светлым. А когда Хикару постепенно успокоился, то начал говорить, и Тойя-старший слушал, внимательно и горько, как и тогда, несколько лет назад, он слушал несколько бессвязный рассказ Синдо о своем учителе.
  - Я не могу доказать... рассказать... Он же был. Он. Го его, ничье другое не могло быть. Значит, он вернулся. Понимаете, Тойя-сама? Он вернулся, а я ведь даже не вижу его теперь. Почему, почему так?! Зачем? А он играл, и он хотел выиграть, я же видел. Тогда почему не убил? Почему? Акиру хотел убить? Зачем выкуп тогда? ничего не понимаю... Но почему, почему просто не пришел? Как я искал, как долго ждал его, и - вернулся, но с другим теперь. И это больно. Я же люблю Акиру, так почему мне так больно?
  Тойя Койо мог лишь слушать, предоставляя возможность высказаться, выплакаться, и тихонько поглаживая плечи и спину Синдо. Он тоже не мог бы ответить на эти вопросы, как не мог бы ответить на них никто иной. Похищение произошло не ради денег, значит, у преступников были иные мотивы. Какие они могли быть, кто мог сказать, кроме них самих? А теперь парень его сына плакал от боли потому, что его давно мертвая любовь воскресла и... ушла.
  - Простите, Тойя-сама. Я не должен был позволять себе подобного.
  - Не важно. Тебе лучше?
  - Да, благодарю вас. Наверное, мне стоит уйти.
  - Я думаю, что тебе стоит остаться еще ненадолго и выпить чаю. И умыться.
  - Благодарю вас, Тойя-сама.
  - Пустое. Идем, я провожу тебя.
  Из особняка семьи Тойя Хикару вышел спустя почти два часа, со слегка припухшими глазами, но вполне спокойный, и даже с улыбкой. И долго бродил по городу, снова и снова возвращаясь к местам старых встреч, прошлых побед и поражений, горестей и радостей.
  Да, это был его выбор, и он готов был нести тяжесть этого выбора. Потому что он действительно любил Акиру, а любить двоих нельзя. Любимый, как и соперник на противоположной стороне гобана, может быть лишь один. И в душе у Синдо жила вина, огромная, как небо над головой. Потому что он едва не проиграл самую важную в своей жизни партию - партию за жизнь любимого человека. Потому что он едва не проиграл, поддавшись чувствам. Так больно было признавать, но эта была реальность. О реальности нельзя бегать. Никогда.
  Тот ход рассказал Хикару слишком много из того, чего он предпочел бы не знать никогда. Вообще, вся та игра была книгой, которую Синдо не хотел бы читать. А может, и хотел, но по-другому. Иначе. Не так.
  Внутри все крутило от боли, но Хикару улыбался ночному небу. Впервые за долгое время ему не хотелось возвращаться домой, но он все же поймал такси и отправился туда. Потому что нельзя бегать от реальности.
  Никогда.
  
  ***
  А дома был Акира, и темные круги под встревоженными глазами. И страх в самой глубине их. Страх, который поселился там, казалось, навсегда. Иногда Хикару тоже так казалось. Порой он думал, насколько было бы легче, если бы его любимый не держал все в себе, а высказывал - тогда можно было бы либо успокоить его, либо уйти, хлопнув дверью. Не навсегда - Синдо никогда не смог бы оставить этого странного и до безумия любимого парня навсегда - но на время, необходимое для того, чтобы успокоиться. Пусть это и заняло бы годы. Хикару научился ждать, просто не любил.
  Жизнь никогда не спрашивает, нравятся ли нам ее бесконечные сюрпризы.
  Он не знал, как начать этот разговор, но этого и не потребовалось, Акира все сделал за него. Видимо, было что-то в лице Хикару, что заметил внимательный взгляд профессионального тактика и игрока. Заметить-то заметил, да вот истолковал, видимо, совершенно неправильно. Потому что после ужина, когда они сидели в гостиной, и Синдо размышлял, с чего бы начать, именно Тойя подошел к нему осторожно, и сел рядом, но все равно на расстоянии, и в глазах его стояло какое-то обреченное, загнанное выражение, заставившее Синдо задохнуться.
  В глаза ему Акира не смотрел.
  - Синдо... ты уходишь, да?
  - С чего ты решил? - С голосом справиться было сложно, самообладание вообще никогда не было коньком Хикару, он предпочитал действовать, и даже его го было достаточно агрессивным, нападающим. А здесь от него требовалось совершенно иное.
  - Ты не думай, я все понимаю, - Акира словно и не слышал вопроса. А может, просто решил проигнорировать, потому что вопрос этот не вписывался в его картину мира. - Сколько можно так жить? А я вот не могу, не получается иначе. Все время боюсь, что ты уйдешь. Что я больше тебя не увижу. Что ты к тому человеку уйдешь. Думаешь, я не понял ничего? Сложно было не понять...
  Синдо задохнулся второй раз. Он и не думал, что Акира мог понять, с кем именно играл Синдо ту, самую последнюю, игру. Он совсем забыл, что младший Тойя тоже не раз играл с Саем и видел достаточно его партий, чтобы узнать игрока такого уровня. А он еще мучился, как рассказать об этом любимому? А тот тоже хорош: столько молчал, так себя измучил... И все беспокойство, вся боль Синдо вылилась в едином:
  - Придурок!
  Хикару вскочил и теперь стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки и чувствуя, как сердце колотиться где-то в горле, и именно оно мешает дышать. И было так отчаянно и так паршиво где-то глубоко внутри, потому что Акира молчал, только смотрел своими глубокими, темными сейчас глазами, и словно ждал приговора.
  - Какой же ты придурок, Тойя! Да чтоб тебе пусто было! Чтоб тебя со всеми твоими заморочками какая-нибудь черная дыра засосала! Ками, да ты же логик и аналитик, каких поискать! Так какого черта ты не в состоянии сделать правильных выводов?!
  Горечь жгла язык, голос срывался, но Хикару было плевать. Только бы докричаться, только бы понял, наконец. Чтобы дошло.
  - Ну что мне сделать, чтобы ты понял: я с тобой! Я здесь! Все еще и всегда! Я здесь, чертов ты упрямец! Посмотри же на меня, наконец! Хватит смотреть на Сая, а то ведь я тоже так могу! В эту игру играть можно и вдвоем, Акира-чан...
  Хикару отпустил плечи любимого, которые сжимал до того, тряся его при каждом слове, и отвернулся. В душе рождалось нечто, и имя этому нечто было - пустота. А еще почему-то вдруг стало очень холодно. Синдо закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. Да, нервы все еще были ни к черту.
  - Синдо...
  Хикару не обернулся на этот робкий голос. Наверное, ему просто уже нечего было сказать. Он любил, он выбрал настоящее и будущее, перечеркнул прошлое... И если сейчас это будущее окажется всего лишь тем самым детским секретиком, что ж. Это тоже его выбор.
  Молчание, висевшее в комнате, было тяжелым и плотным, и в этом молчании их любовь стояла между ними, беспомощно разводя руками. Синдо по-прежнему не смотрел на любимого, обхватив себя руками за плечи, а Акира... что он мог сказать? Бросится в ноги, просить простить и не уходить? Остатки гордости не позволяли ему этого, но страх - тот самый, отчаянный страх - требовал сделать хотя бы что-то, чтобы задержать, оставить рядом. Но, в конце концов, именно Синдо нарушил молчание, и его тихий голос взрезал тишину, разорвал ее в клочья.
  - Давай сыграем, Акира. Просто... давай сыграем.
  И они играли, и за гобаном царило безмолвие. И друг на друга они не смотрели. Синдо смотрел на гобан, не отрываясь, словно хотел что-то найти там, за гранью этих пока еще практически пустых клеток. Акира просто не смотрел на Синдо. Потому что не мог. Потому что боялся, отчаянно боялся увидеть на родном лице все те чувства, что, наверняка, испытывал сейчас Хикару. Акире казалось, что они играют друг с другом в последний раз, что дальше - только разлука и ледяная пустота одиночества. Он заслужил ее, но все равно в глубине оставалось отчаянное желание выиграть в этой игре. Выиграть - и тогда все получится, тогда Синдо Хикару обязательно останется рядом...
  - Ты сделал неверный ход, Акира.
  Сначала Тойя даже не понял, о чем говорит любимый, о каком ходе да еще столь спокойным, почти бесцветным голосом. Этот голос был так не похож на обычный жизнерадостный, веселый или гневный и решительный голос, что Тойя невольно вскинул глаза - и увидел грусть на бледном лице, глубокие морщинки на переносице, тени под глазами, в которых безбрежным океаном плескалась все та же грусть. Увидел - и промолчал. А Хикару продолжил говорить, все также тихо и спокойно.
  - Ты сделал неверный ход, и теперь имеешь дело с последствиями. Наверное, так и должно было быть, и стоило сразу рассказать тебе все. Но я не смог. Было слишком больно вспоминать. Понимаешь, Акира, - Синдо опустил голову и на мгновение прикрыл глаза, словно сражаясь с чем-то внутри собственной души. Быть может, это были остатки слез, не нашедшие выхода. Все может быть. - Я узнал его тогда. Я играл с ним за тебя. Но я виноват: когда я узнал его, мое сердце дрогнуло. И потому я едва не проиграл. Мне кажется, он не причинил бы тебе вреда. Как и мне. Просто... я не знаю. Не знаю ни его мотивов, ни его целей. Не знаю, почему он просто не пришел ко мне. Не понимаю, почему я больше не могу его видеть. Почему он выбрал кого-то другого. Но мы с ним оба сделали свой выбор. Я выбрал тебя. А он - того человека. И этого уже не изменить.
  Тойя молча слушал, и ему было холодно. Так холодно, словно он сидел голый в центре метели. Он слушал. Просто слушал. Наверное, это было единственным, что он еще мог сделать для любимого человека. Просто выслушать.
  - Я, наверное, все еще люблю его. По крайней мере, он всегда будет в моем сердце. Прости, я знаю, что это больно для тебя, но этого тоже уже не изменить. И я знаю, что ты никогда не сможешь с этим смириться. Но и просить прощения за эти чувства к Саю я у тебя тоже не буду. Тогда, - Синдо сглотнул и сделал еще один ход. Они играли без времени, и время не имело сейчас значения для них. Важнее были чувства, мысли и слова. - Тогда я узнал его, но я не проиграл. Я делал все, чтобы выиграть. Я хотел спасти тебя, я играл для тебя, не для него. Весь я, все мое го, вся моя жизнь - она для тебя сейчас. Если этого не достаточно, то я не знаю, что еще могу дать тебе. Я люблю тебя, Акира. Я сделал выбор, и выбрал я тебя. А ты все еще смотришь на Сая, все еще гонишься за его тенью. Ты застрял в прошлом, а я выбрал будущее. И я не думаю, что я выбрал не правильно. Но теперь выбор за тобой.
  Тойя сидел, опустив голову, и на его глаза наворачивались слезы. Синдо был прав, абсолютно прав, и Акира впервые, наверное, действительно подумал о чувствах самого Хикару. О боли, что носил в себе этот парень, о его горе - и о его любви. А сам Акира казался себе в этот момент полным ничтожеством, эгоистом и подлецом, и его сердце плакало вместе с сердцем Синдо.
  - Твой ход, Акира, - тихий голос любимого вырвал его из омута ненависти и презрения к себе. Зеленые глаза смотрели на него с теплотой и нежностью, и под этим взглядом остальной мир становился неважным. И пальцы опустили на гобан очередной камень. И в глазах цвета морской волны горе мешалось с любовью, бесконечной, как море.
  - Синдо, я тоже тебя люблю. Очень люблю, - голос прерывался, но Тойя заставлял себя говорить. Договаривать. - Я так хочу, чтобы ты смотрел только на меня, но между нами стоит тень Сая, словно проклятие. Мне все время кажется, что нас трое: ты, я и этот призрак. Он всегда с тобой, и я ревную, ревную и боюсь.
  - Чего?
  - Что стоит ему еще появиться, и ты уйдешь, уйдешь к нему. Эта твоя любовь, она словно проклятие. И ничего не исправить. И я схожу с ума от этой ревности, от этого страха. И мучаю тебя этим. Я же вижу, как тебе больно. Ты за это время столько сделал для меня, что я никогда не смогу отплатить тебе за все это. Черт, ты умереть ради меня был готов, а я только и делаю, что треплю тебе нервы!
  Теплые руки Хикару обняли его, прижимая к груди, и Акира всхлипнул, и прижался ближе, впитывая такое родное тепло всем своим существом. В кольце этих рук отступали проблемы, отступали страхи и сомнения, утихала боль. Но этого было, наверное, все же недостаточно.
  - Измучил себя совсем. Разве можно так? Ну что ты, успокойся. Ш-ш-ш-ш... Все хорошо, я рядом. Я здесь. Никуда не уйду, с тобой останусь. Глупый мой... Ш-ш-ш-ш...
  - Хикару, я не хочу причинять тебе боль. Не хочу. Но я не смогу смириться, ты прав. Наверное, для тебя будет лучше, если без меня. Ты обязательно...
  - Дурак ты, Акира. Какой же ты дурак... Мне никто не нужен, кроме тебя. Никто. Ну что же мне сделать, чтобы ты поверил, если даже жизни моей не достаточно? Все, что я могу - оставаться рядом. Просто быть рядом, не смотря ни на что. Потому что сейчас у меня есть только ты, а если тебя не станет, то...
  Предложение Хикару не закончил. Он не знал, как это объяснить, как выразить. Он вообще никогда не умел нормально выражать словами свои чувства. Акира был для него единственным. Одним-единственным. И этим было сказано все. Он мог только осторожно прикоснуться губами к растрепанной макушке, мог только убаюкать любимого в кольце рук, мечтая никогда не разжимать объятий. И еще он мог верить, что вместе они найдут выход, смогут выбраться и выбрать тот самый, единственно верный ход в этой бесконечной игре. Потому что главным судьей в этой партии была и оставалась их любовь друг к другу.
  И на самом деле это было единственным, что имело значение.
  
  Конец.
Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"