Ежик, пыхтя, взбирался по сосновому стволу. Перебирал лапками, устало цеплялся коготками за кору. Ежику хотелось в облако. Облако волглой массой уцепилось за верхушку сосны, клоком войлока торчало над лесом. В облаке были сладкие яблочки, крупная клюква, мед и орехи. Повезло ежику.
Лукоян и Митка притаились внизу, в зарослях можжевельника. Сидеть в колючих кустах было Митке не в радость, он постоянно подергивался и только пуще расцарапывал затылок о колючки. Лукоян жевал горькую ягоду, поплевывал сквозь пожелтевшие от старости зубы. Усы у него тоже были желтые, вислые, а лук наоборот потемнел, залоснился. Лукоян поучал Митку:
--
Ты сейчас ежа не стреляй. Вот сходит он в облако, к вечеру спускаться начнет. Тут-то ты его и снимешь. Он яблок принесет, ягод, диковин медовых. Все тебе и достанется.
Митка расчесывал царапины, тихо сопел. Стрелять ежа надо было в глаз, чтобы шкуру не попортить. Иначе ежовых рукавиц не сошьешь. А как вечером ежиный глаз разглядишь? И сейчас-то от облака свет блеклый, неяркий. Хорошо Лукояну - даром что старый, в темноте видит, как рысь. Лучник. А Митке лучником не быть. Пальцы короткие, плечи узкие, глаза косят. Лукоян его в лес таскает, стрелять учит, а толку-то? Совсем никудышный парень Митка. Видно, придется из поселка уходить. К земляным идти придется, которые землю роют, в нее семена кидают. Лучники-лесовики над ними посмеиваются, для них земляные - те же черви. Зачем землю рыть, зачем спину гнуть, когда живность в лесу настрелять можно, а орехи, яблочки сахарные, диковины, каких земляным и не снилось - все ежи из облака тащат. Жить бы да радоваться Митке, что в семье лесовика родился, ан нет - не годится он для жизни такой. Ему и лук согнуть - работа тяжкая, а уж выстрелить... Недаром Митку в поселке сморчком-кацапухой прозвали, девки на него и не глядят, малышня прохода не дает - шишками закидывает.
Лукоян прожевал ягодку, выплюнул, на Митку темным взглядом зыркнул:
--
Ну что, парень, добудешь ежа?
Митка - делать нечего - кивнул. Понятное дело, без ежа ему в поселок лучше не возвращаться, можно прямо к земляным топать. Ежик между тем уже до облака добрался, скрылся в тумане.
Старый лучник вылез из кустов, штаны от еголок отряхнул.
--
Давай, паря. Приноси ежа. Будет с яблоками - бражку сварим, Ульку позовем. Любит Улька бражку?
А кто ж бражки не любит? От бражки-то девка не откажется, а вот Митка ей и даром не нужен. Вздохнул парень. Тетиву на луке ослабил, поудобней устроился среди колючих веток. Лукоян головой седой покачал, вскинул колчан на плечо и пошел к поселку. Шурхнула опавшая хвоя, дублет кожаный между стволов мелькнул - и нет Лукояна. Один Митка остался, ночи ждать, ежа караулить.
***
Завечерело. Солнце мазнуло красным по стволам и ухнуло за бор. Посерел можжевельник. Митка уж и так ворочался, и сяк, глаз расчесал, комарами весь был изъеден - а ежа нет и нет. Облако между тем погустело, налилось соком, ближе к земле протянулось. Казалось, подпрыгни, за ветки уцепись - как раз в облаке и окажешься. Плохо было Митке. Боязно. Ночью в лесу не то что днем. Придет медведь, лицо изгложет, придет верткая куница, душу выест. Унесет в гнездо, шерсть из нее справит голым новорожденным куничатам. Ночью человеку в лесу нельзя. Но и в поселок не вернешься. Засмеют без ежа. Малышня камнями, ветками сухими закидает, кричать будет: "Митка-кацапуха, нос да два уха!". Улька хмыкнет и отвернется, и даже старый Лукоян вздохнет да и махнет рукой - сколько можно с недотепой возиться. Некуда Митке идти, хоть в облако лезь. А облако, как нарочно, над самой землей нависло, по сосновому стволу стелется, руками толстыми манит - залезай, мол.
--
Ну и залезу! - буркнул Митка. - Возьму вот и залезу.
Никто в облаке не бывал. Только Улькин дед сказки-побасенеки травил о Сером Лучнике, что в облако ушел. Ну так то когда было! Да и было ли... Страшно идти нехоженой дорогой, но и бесприютным меж людей мыкаться не лучше.
Подошел Митка к ежовой сосне, подпрыгнул, за нижние ветки ухватился. Лук больно о спину ударил, хвоя руки уколола, смола к пальцам прилипла - а все равно лезет Митка. Выше и выше взбирается. Сосна дрожит, корой теплой греет, вверх подталкивает. Не так уж близко оказалось облако. Хорошо, что земли не видно было, а то бы непременно сверзился парень. Не раз и не два сучок ему сухой попадался, рука скользила. Скользила, да не отпускала. Забрался Митка туда, где ветки совсем тонкие стали, и ухватиться-то не за что. Лук за ветку зацепился, дальше не пускает. Подумал Митка, да и сбросил лук вниз. Все равно стрелок он никакой, зачем ему лук в облаке? Следом и колчан полетел, хвоей зашуршал. Пусть его кто-нибудь поудачливей Митки найдет.
Вверх и вверх карабкался парень, а по бокам белые пряди ползли, туман-не туман. Ожидал Митка, что облако волглым и мокрым будет, а было оно сухое, как листья по осени, и пахло травой и листьями. Невтерпеж Митке стало, хочется взглянуть - как оно там, в мареве белом. Высунул парень голову из ветвей. А в облаке светло. Тихо, туманно в облаке. Под ногами, не дальше трех локтей, земля брезжится. Будто и не лез Митка вверх, кожу с ладоней не сдирал. Вздохнул он - боязно прыгать, вдруг обман это, морок заоблачный? Все же собрался с духом и спрыгнул вниз. Земля мягко его приняла. Глянул он - под ногами листья опавшие, золотые, бурые, черные - то ли листья, то ли память о них. От листвы теплом веет, кругом в тумане стволы древесные сквозят. Медлил Митка, от сосны отойти не решался - все же последняя дорожка, что к дому ведет. Но не вечно же тут стоять? Погладил парень хвою сосновую, родную - и в облачный лес пошагал. Только сделал несколько шагов, как туман начал рассеиваться. Под ногами потрескивало, поскрипывало - шурх да шурх. Сверху лился прозрачный свет, по стволам вниз стекал, по веткам голым. Тихо здесь было, безветрено - золото да чернь, да сухая листва.
Шагал Митка по листьям палым, дышал чистым осенним воздухом, полной грудью дышал. Не бил по плечу тяжелый колчан, не хлюпало под ногами болотище, зоркий Лукоянов глаз не косил недовольно. Привольно, хорошо было Митке в облачном лесу. А потом понял парень, что не один он здесь. Вон справа шурхнуло в листьях, слева протопало маленькими ножками, вон под корнями черный глазок блеснул. Остановился Митка, огляделся. Впереди деревья расступались, и туда по сотне неприметных тропок спешили - топотали ежи. Никогда Митка столько ежей не видел - маленьких и побольше, ежат и вовсе старых, вперевалочку бредущих долгоживов. Торопились ежи к поляне, и Митка за ними пошел.
На поляне трава росла низкая, зеленая. Тут и там в траве ежиные спины сновали, некоторые просто так, а некоторые и с гостинцами. В центре поляны пенек стоял, и на пне том сидел человек. Сидел, задумавшись или пригорюнившись, а у ног его ежи так и колготились. Шагнул Митка вперед, пригляделся: что ж там такое, отчего твари мелкие к сидящему тянутся? А тот голову поднял и на Митку глянул. Обомлел парень. Глаза у незнакомца темные были, только вокруг зрачка ободок золотой. На голове вместо волос иглы ежиные. А лицо обычное, человеческое лицо. Смотрит человек на Митку, и Митка на него уставился, заговорить не решается. Тот рукой по пню похлопал, приглашает - садись, мол, рядом. Парень подошел, а присесть не решается.
--
Яблока хочешь?
Игловолосый руку протянул, на ладони - яблочко красное, наливное. Редко когда Митке удавалось такую красоту отведать. Потянулся было к подарку, да на душе свербнуло, вспомнилось из баек Ульянкиного деда: не ешь ничего в лесу заколдованном, не то навек там останешься. Но и хозяина обижать негоже. Уселся Митка на пень рядом с чудо-человеком, взял яблоко, а надкусить не торопится.
--
Как сюда забрел?
Голос у незнакомца негромкий, глуховатый, а иглы - Митка вблизи разглядел - не как ежиные, мягче и площе.
--
По дереву влез.
Усмехнулся игловолосый.
--
Знаю, что по дереву. Что ж тебе внизу не сиделось?
Митка пожал плечами. Как лесному чуду рассказать о жизни в поселке?
--
Люди тебя обижали?
Мотнул парень головой. Что обиды считать? Кто ж виноват, что он ни на что не годным уродился...
--
Вот, посмотреть решил, что это за облако такое.
--
Ну, смотри, - незнакомец рукой повел. - Смотри на мой лес. Смотри, пока не насмотришься.
Почудилась Митке в голосе незнакомца горечь, будто сам он красоте облачной вовсе не рад был.
--
Погляди на малых моих, - игловолосый указал под ноги, где в траве ежи копошились.
Присмотрелся Митка. Ежики пихались, фыркали, все до ног игловолосого добраться пытались. Тот без сапог, без лаптей сидел, только пятки босые. Вот один еж пробился, ткнулся носом незнакомцу в лодыжку. Глядь - а на ежовой спине клюквы крупной так и насыпало, ниоткуда взялось и на иглы нанизалось.
--
Ты, что ль, дарами их наделяешь? - удивился Митка.
--
Выходит, что я.
И опять грустью от слов незнакомца повеяло, словно и нужна тому чудесная сила. Удивился Митка. Что же ему надо еще, хозяину облачного леса? Такая кругом красота, такой покой. Вот бы в траву эту лечь, светом белым любоваться, листвяным запахом дышать. Пусть бы мелкие твари носами тыкались, немудрящее счастье свое уносили. Не все из них до земли дойдут, ну так то там, внизу. А здесь их всегда ждет тепло и плоды сахарные, ягода сладкая, и ни стрел, ни охотников. Покатал Митка яблоко в руках. Хотелось ему спросить, что ж невесел хозяин, да духа недостало. Тот сам спросил:
--
Как оно там, на земле?
--
На земле...
Задумался парень. Кажется, недолго он в облаке пробыл, а все земное уже будто дымкой подернулось.
--
Холодно там сейчас. Зима скоро. Как белые мухи посыпятся, парни на реку выйдут, лед колоть, рыбу ловить. Девки по светелкам сядут сети вязать, рукавицы охотникам шить. Бабка Улькина к проруби пойдет пряжу мыть, чтобы была белее снега. А тебе-то что?
Отвернулся облачник, проговорил тихо:
--
Давно я оттуда ушел. Не помню, сколько лет назад я сюда забрался. Как ты, по сосне. Там меня серым звали, потому что ни черен, ни бел - от лучников к земляным ходил, от земляных к лучникам. Места себе найти не мог. Здесь вот нашел. Тут, когда я в облако забрался, тоже человек один был. Называл себя ежиным богом. Земного уж и не помнил почти, а вернуться хотел. Мне тогда полюбился этот лес, вот и сменялся я с ним. А сейчас чего бы я не отдал, чтобы обратно спуститься, к людям. Я бы там сады насадил, такие, о каких земляные и не слыхивали...
Передохнул Митка. Опустил голову, на яблоко в руках своих уставился. А ежи в траве шебуршатся, в ноги носами глупыми тыкаются - видно, путают его с облачником. Много ли надо тварям неразумным?
--
Иди.
Митка удивился, свой голос услышав - вроде бы и он, а вроде и другой кто сказал.
--
Иди, я тут за тебя побуду.
Стукнуло о землю пятками босыми. Митка так и не поднял головы, только, когда уже у самого леса зашуршало, окликнул:
--
Яблок Ульке передай. Скажи, от меня, от Митки-кацапухи.
--
Передам.
Тоска из голоса облачника исчезла. Митка улыбнулся - вот кто, значит, его лук подберет. Этот-то точно ежей стрелять не будет. Сполз Митка с пня, улегся в траву, обувку с ног скинул. Ступни овеял ветерок, укололи колоски. Хорошо! Парень потянулся и запустил зубы в яблоко. Оно было сладким.