|
|
||
Из цикла "ПРОСТИШЬ ЛИ, РОССИЯ, МЕНЯ?"
ПРОСТИШЬ ЛИ, РОССИЯ, МЕНЯ?
I
Дождь припустил по унылой и серой дороге,
За дальней околицей тихо пропел "журавель".
Время летит: лето, осень, зима и тревоги.
Время летит, как с оттаявшей крыши капель.
Нервно скрипит колесо у разбитой телеги,
Тут узелок, саквояж, и опять узелок...
Дома на полке оставлен любимый Онегин,
Брошен в саду детства милый родной уголок.
Колокол плачет, и ноет гудок парохода,
Как наважденье обрушился огненный рок.
Это недолго, это всего на полгода,
Я возвращусь к тебе, сердцу любимый порог.
II
А было детство: масленицы шум,
Пылал огонь в печи, и угли тлели,
И помню, как под скрип веретена
"Лучинушку" с любовью нежной пели;
И сенокос, и летние дожди,
И земляники красной пол лукошка,
И ворох желтых листьев под ногой,
И кошку ярко-рыжую в окошке.
А было детство... Было и прошло.
Примчалась юность вихрем-сумосбродом,
Вы помните, ромашки как белели?
А радугу вы помните над бродом?
Примчалась юность... И всего лишь раз
Соловушка на зорьке так горланил!
И только раз глаза в глаза глядели,
И только раз друг словом сердце ранил...
III
Распогодилось, солнце вымерзло,
Мужику погодка-то нравится.
И пошел мужик, чрез плечо топор,
И пошел мужик позабавиться.
"Эй, открой-ко дверь, я тя выброшу,
Хлеб сюда гони, да бутылочку.
Что, нажрал живот, племя бесово?
Приготовлю-ко я те выволочку!"
И пошел мужик, стал с плеча рубить,
Он в азарт вошел, он не ест, не спит,
Как взмахнет рукой, слышен стон да плач,
Как взмахнет еще - голова летит.
И окрасилось красным солнце желтое.
То река разлилась или кровушка?
Загорелось огнем поле хлебное,
И голодной стоит коровушка.
Эх, гуляет мужик: лапоть выбросил,
И надел кожанок да ботиночки.
Эх, гуляет мужик, пир горой стоит,
Не вино он пьет - пьет кровиночку.
Оказалась его страшней страшной месть,
Тлеет где-то в канаве иконушка,
Захлебнулся в слезах колокольный звон,
Осушил мужик Русь до донышка.
IV
Константинополь. Пыльная жара.
Сумятица, тревоги, слезы, горе.
- Ты знаешь, все же я была права -
России доля - наша с тобой доля.
- Нет сил смотреть, как рушится и рвется.
Предательство, измена... Кровь рекой.
Терпеть, когда во гневе сердце бьется?
Молчать? Искать ненужный нам покой?
- Но ведь Россия - дом, друзья, ночлег.
Святое! Сосны, поле с васильками,
Кресты, могилы. Страшен этот бег...
- Не надо, слышишь, жечь меня словами!
Еще недавно ухала весна, и только раз
Соловушка горланил!
И только раз глаза в глаза глядели,
И только раз друг словом сердце ранил.
V
Китель одернул, устало взглянул в даль ночную -
Звезды устроили в море безумный дебош.
"Где я? В какой стороне заночую?
Ветер чужой, ты мне русые кудри не трож!".
Бывший кадет слезы вытер украдкой и сплюнул.
- Кто тут? Михайлов?- окликнул его часовой.
Что пригорюнился? - зябко на пальцы он дунул,
- Что ты молчишь? Хочешь, видно, родимый, домой?
Нет, брат, нельзя. Жаль, конечно, мамашу-старушку,
Жалко березок, что робко листвой шелестят.
Нет, брат! А хочешь, плесну тебе в кружку?
Градусы эти порой облегченье творят.
Молод еще... Да, Михайлов, совсем ты малец.
Крали-то нет? Эх, Россея, чего ты творишь?
Вздрогнул кадет и услышал набаты сердец...
-Что? Не расслышал, о чем ты сейчас говоришь?
Вспомнил: она умоляла вернуться. Все убеждала
Словам своим, впрочем, не веря;
Крик, суматоха - толпа по перрону бежала.
Слезы и дым. И... ужасная эта потеря.
-Что ты сказал? - русым чубом упрямо взметнул. -
Ну-ка, плесни. Никогда это зелье не пил...
Я только раз ей так нежно в глаза заглянул,
Пел соловей, и я ей о любви говорил.
VI
Тепло по жилам быстро - кап да кап.
В канаве грязной мертво спит солдат,
И черный ворон на ветвях сидит,
И алчно вдаль далекую глядит.
Тепло по жилам быстро - кап да кап.
-Плесни еще побольше, часовой,
Впервые сердцем крепким я ослаб,
Дай, слышишь, потолкую я с тобой.
Хочу я выпить за родимый край,
За Родину, за мать, за тихий плес,
Ты не жалей, еще мне наливай -
Я выпью за волшебный шум берез.
За васильки, за небо над рекой,
Эх, Русь моя! Верни своих детей!
Россия, обретешь ль когда покой?
Россия... Мне еще, дружок налей.
Тепло по жилам быстро - кап, да кап.
В канаве грязной мертво спит солдат.
А черный ворон на порог летит,
Все свирепей на жертву он глядит.
VII
Стеклом пальцы себе изрезала,
Тыщу верст шагами намеряла,
Из газеты кораблики резала,
И в Россию все еще верила.
Внучке тихо шептала заветное
Про далекий заоблачный рай,
Где за дальним седым крутогором
Мерзнет снегом засыпанный край.
Где в полнеба звезда огромная,
Где пылает рябина алая,
Где встает утром солнце томное,
Где вода чище неба талая.
Где поет серебристо колокол,
Где ручьи, словно галки, горланят,
Только там переливы соловушки,
Только там словом сердце ранят.
Там и вьюга такая кроткая,
Там и непогодь-то - погода.
Все казалось, разлука короткая,
Все казалось - всего на полгода,
VIII
И приснился ей странный, чудный сон:
Птицей выпорхнула в оконышко,
Полетела она, чтоб глазком взглянуть,
Как там Русь, родная сторонушка.
И летит она, а внизу - поля.
Дни, должно быть, стоят морозные.
И кричит она: "Мерзнут чьи хлеба?"
"А ничьи, - отвечают, - колхозные"
Дальше смотрит - заводы в разрухе стоят
(Где казармы стояли кадетские).
"Чьи заводы, - кричит, - почему молчат?"
"А ничьи, - отвечают, - советские".
Глядь, без окон дома-развалюхи,
И собаки гуляют тощие.
"Чьи же это, скажите, домишки?"
"А ничьи, - отвечают, - общие".
Сердце сжалось, крылом еще раз взмахнула
И туда, соловьи где когда-то пели,
Только нет той веселой зеленой дубравы,
И дубы там давным-предавно сгорели.
Закричала она - вдруг услышит кадет...
О стекло себе крылья изрезала.
Понапрасну ждала сотню тягостных лет,
Понапрасну кораблики резала.
IX
Сен Женевьев де Буа, тих твой печальный приют,
Сен Женевьев де Буа... Чуждо и холодно тут.
Сен Женевьев де Буа - падает медленный свет,
Он не успел домечтать, чуть поседевший кадет.
Сен Женевьев де Буа... Птица взмахнула крылом.
Сен Женевьев де Буа... Где же он, ласковый дом?
Где же далекий плес, где материнский уют?
Сен Женевьев де Буа... Чуждо и холодно тут.
Чуждо и холодно тут. Были глаза в глаза...
Были и шум, и дым, и на ресницах слеза.
Первое было "люблю", был пароходный гудок,
Было... Но в бездну унес Россию безумный поток.
Птица взмахнула крылом, сотни промчались лет...
Сен Женевьев де Буа... Было. Теперь уж нет.
Сен Женевьев де Буа... Нет, я уже не ропщу.
Простишь ли, Россия, меня? Я же тебя - прощу...
Мы не нужны ни Богу, ни стране,
Страна погрязла в распрях и тревогах.
Мы странники на грешной той земле,
Мы странники на выцветших дорогах.
И нас несет ненастья ураган,
Мы, словно пух, легки и невесомы,
То пред глазами сладостный туман,
То с силой рвем все цепи и оковы.
Болит душа, болит душа, болит...
О, Боже, дай нам силы, чтобы выжить.
Мы простираем руки к небесам,
Но небо глухо, небо нас не слышит.
Не мы ль грешны? Не Божья ль кара это?
Но глух Всевышний, и нет ответа...
ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ
"Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной..."
А.С. Пушкин
И солнца раскаленный круг скатился за печальный лес,
И птиц неслышно стало вдруг, и тишина легла окрест.
Легла холодная печать на очумевший этот мир,
И собирается начать незримый зверь безумный пир.
Остановись, не пей вина, не суетись, не хлопочи,
И пусть звериный этот вой умрет, не вспыхнувши в ночи...
Но зверь безумствует, кричит, полна провизии сума,
Он сыплет из нее печаль - он царствует, когда чума...
ПЛАЧ
В небе бьется-кружит воронье,
Солнца блик по лужам резво скачет,
Колокольный звон, как тяжкий стон -
Вся Россия плачет,
плачет,
плачет...
Грустные просящие глаза,
Худенькая грязная ручонка,
Бьет поклон глубокий до земли
Маленькая нищенка-девчонка.
И тебе в глаза с мольбой глядит,
Крест широкий, словно взмах крылами:
"Тетенька, подайте, - говорит, -
Мне подайте, братику и маме".
Хруст купюры, и слеза блестит,
И исчезла денежка в пальтишке.
"Тетенька, спасибо, - говорит, -
От меня, от мамы, от братишки!".
А вверху кружится стая птиц,
Солнца блик по лужам резво скачет.
"Тетенька", - девчонка пала ниц...
Вся Россия плачет,
плачет,
плачет...
Гнетет тоска - наш мир сошел с ума,
Со стоном на ветру деревья гнутся.
И что нас ждет: хоромы иль сума?
И как нам быть: смириться иль замкнуться?
Вопросы без ответов, ночь и день,
Зима и лето, хаос и тревоги,
Средь дня на солнце набегает тень,
В заоблачье ведут пути-дороги.
И как не заблудиться средь дорог,
И как средь лжи пустой не затеряться?
Как страшно вдруг попасть в водоворот,
Как глупо вдруг на мелочь разменяться.
Гнетет тоска - к закату мчится век,
Мелькают за окном то свет, то тьма.
Никто не остановит этот бег,
И топчет сердце злая кутерьма...
Странный мир - круговерть, кругопляс.
Серый день до безумия серый,
Белый снег мне не кажется белым,
И минута растянута в час.
Сбруей плечи усталость сожмет,
И натянуты нервы струною,
Чуть надавишь и взмоют стрелою -
Ветер голову буйную гнет.
Серой краской намазана грусть,
Серым цветом подернулась дымка.
Я в заснеженном мире - былинка.
Я такая... такая... И пусть.
Я ищу изумруд для венца.
Я стираю размытые краски.
Предо мною не лица, а маски -
Не поймешь, где начало конца.
Серый цвет, серый дом, серый снег.
Серый в розовый красить пытаюсь.
Не живу, не кричу - просто маюсь.
Жизнь, как загнанной лошади бег.
Думы странные, нет, не светлые,
Дни тяжелые, беспросветные.
Небо мрачное, вьюга мерзкая,
Жизнь, то тихая, то вдруг дерзкая.
То даст пряника, то кнутом стегнет,
То тащить ее, то сама ползет.
Улыбнусь слегка, закопаю грусть -
Пусть метель метет и тревоги пусть.
Как смахну слезу - захохочется...
Пусть дрянная жизнь - жить-то хочется
Я умерла, меня нет.
Солнце закрыло очи.
Стынет в ладонях снег,
Тишь беспробудной ночи.
Сердце трещит по швам,
Как скорлупа ореха.
Выхода нет словам,
Нет ни слезы, ни смеха.
Тяжесть беспутных лет,
Вздох уходящего лета -
Я умерла, меня нет.
Нет ни тепла, ни света.
ИЗ АПОКАЛИПСИСА
"В послушании и терпении явится тебе Спаситель, и узришь тайну и откроется жизнь из пяти мер. Пятая мера - вечное блаженство..."
У таинства четыре есть коня,
И каждому дан глас и гром Господен,
Конь белый мчится в даль, уздой звеня,
Безумному он вихрю уподобен...
А под второй печатью рыжий конь,
Сидящему на нем не удержаться.
Что он несет? Стон, боль, печаль, огонь...
Дан меч ему, чтоб тем мечем сражаться.
За рыжим вороной несется вскачь,
Грехи людские послан Богом мерить.
Бросает на весы он стон и плач,
Но можно ль горе-горькое измерить?
Конь бледный на спине своей везет
И смерть и ад. Ад - все грехи разбудит.
А смерть косою страшной все сметет,
И грешникам спасения не будет.
Как ни крути умом, как не гадай -
Надежды ждем мы, и любви, и веры.
Увы, напрасно. Где он этот рай?
Не зреть нам тайны пятой сладкой меры.
Но, только - чу. Господен слышен глас:
"Предстаньте все пред ракою святого.
Предстаньте. Я молюсь пока за вас...
Молюсь пока, да толку никакого..."
Сырая осень ливни льет - просвета белого не вижу.
Я родину свою люблю, а государство ненавижу.
То не мои слова - поэта, но мысль его с моею сходна,
Я государство ненавижу. Ужели нелюбовь удобна?
Я обожаю лес кудрявый и трель скромняги-соловья,
Но взгляд сиротский в подворотне - то боль моя и скорбь моя.
Люблю березы шелест тихий, люблю реки зеленый плёс,
Но всей душою ненавижу потоки черных горьких слёз.
Люблю изгиб дороги пыльной, и васильки люблю во ржи.
Ужели нелюбовь удобна? Скажи мне, Родина, скажи...
Плакали и молились,
землю скребли руками,
Плакали и молились,
молча крича: "За что?".
Все растворилось и сгинуло
в сизом и едком дыме,
Все растворилось и сгинуло,
все превратилось в НИЧТО.
Молча склонилась ива
над пересохшей речкой,
Солнце кроваво-красное
рухнуло вдруг в овраг.
Думали, сложат песню,
новую и красивую.
Думали, сложат песню,
а получилось - НИКАК.
Ухнул тоскливо колокол,
возглас разлив над Русью.
В темной космической дали
млечный мерцает путь.
Было одно желание-
вспять повернуть вселенную.
Было одно желание.
Вышло все - КАК-НИБУДЬ.
Я уеду. Я не знаю зачем,
но уеду.
Я накрою на стол и друзей соберу
всех к обеду.
Почитаем стихи, или песню споем
с тихой грустью.
И польется она под печальной звездой
и над Русью.
Я уеду. Соберу свой багаж
и уеду.
Я не знаю когда, через год или два.
Или в среду.
Я не буду рыдать. Слезы - соль на щеках.
Все пустое.
Лучше выпью за дом, за рябину в цвету -
за святое.
Я уеду Я не знаю куда,
но уеду.
В дальний путь не возьму ни туманы седые,
ни беды.
Лишь "прости" прошепчу и склонюсь над заросшею
старицей.
Я за Русь вдалеке помолюсь,
за страдалицу.
ПОБЕГ
Т.М.
Кричала так, что содрогалась ночь,
И звезды меркли, вспыхнуть не успев.
Ей от себя сбежать хотелось прочь,
К себе привыкнуть так и не сумев.
Пером, отточенным, как лезвие клинка,
Кромсала то, что называлось ложью...
Но звук трусливого, холодного пинка,
Спустя недели, отрыгнется дрожью.
Страница за страницей, день за днем
Искала смысл, и истину, и суть.
Но истина взметнулась ввысь огнем,
Который жег, мешая ей заснуть.
Кричала так, что содрогалась ночь...
И ложь пером замазать не сумев,
Решила от себя умчаться прочь,
К себе привыкнуть так и не успев.
Из цикла "ОБНАЖЕННАЯ ДУША"
Ах, какая жара,
ах, какая над Вяткой жара,
И полощут в пруду
свои космы лохматые ивы.
Полыхает закат,
краснощекий июльский закат,
Освещая багрянцем
золотистые тихие нивы.
А в зеленом лесу,
а в загадочном этом лесу
комариные пляски,
да посвист невидимой птицы.
И сверкает роса,
на веселой ромашке роса,
как слеза, как слеза
на дрожащей реснице.
Солнце плещется в небе,
как желтый утенок в воде,
И выводит кузнечик
симфонию нежную лета...
Ах, какая жара,
ах, какая над Вяткой жара...
Я теплом,
я теплом, как мужским поцелуем
согрета.
Ах, какая жара...
Туман на травы молодые лег,
Разлился морем пенистым вдоль леса,
И землю сонную в вечерний час,
Окутала туманная завеса.
Останови машину, милый друг,
И дверцу приоткрой капризной даме,
Хочу нырнуть в загадочный туман,
И раствориться в пенистом тумане.
Всего лишь шаг, всего один лишь шаг -
И я исчезну, пропаду, растаю,
Ты скажешь - сумасбродная. Ты прав.
Чего хочу, чего ищу - не знаю.
То ль радугу цветную над прудом,
То ль дождь грибной, такой, как в детстве раннем,
То ли в траву ничком с небес упасть,
Как грозный ястреб с неба, в травы - камнем.
А может, небом звездным стать хочу,
Я вижу, как звездою я сверкаю...
Ты скажешь - сумасбродная, ты прав,
Чего ищу, чего хочу - не знаю.
Останови машину, милый друг...
Средь гор, туманных и седых,
Где тишь, прохлада и покой,
Среди невиданных цветов
Журчит родник воды святой.
Сверкая, как алмазов сыпь,
Куда течет, куда бежит?
К нему, в предутренних лучах,
Горянка юная спешит.
Стройна, как нежная газель,
Неся в руках кувшин пустой,
Спешит она, царевна гор,
Спешит за чистою водой.
Еще туман дрожит сырой,
Еще и птахи не поют,
Но здесь, у чистого ручья,
Ее уже подруги ждут.
Так сговорилися они:
Пусть первой будет их струя,
Их будет солнца первый луч.
Пусть пробуждается земля.
Пусть пробуждается земля,
Пока - безмолвие, покой.
Сюда, в рассветный тихий час,
Пришли горянки за водой.
Стыдно, стыдно до боли,
За свои безвозвратные дни,
Жизнь, как книгу комедий раскрою,
А в той книге - гримасы одни.
Все смеялась, гуляла да пела,
Жизнь, как сок из березы пила,
Но березонька вмиг облетела,
"Отгуляла!" - судачит молва.
Как монетки я дни растеряла,
Не найти их теперь, не собрать.
Может, книгу начать всю сначала,
По страницам, по строчкам начать?
Все по новой... А может, не гоже?
И несмело взглянув на божницу
Прошепчу: "Ты прости меня, Боже!"
И тихонечко вырву страницу.
С листа и снова на листок
порхала бабочка беспечно,
и ей, прелестнице, казалось,
что жизнь длинна, и жить ей вечно.
Но вдруг жестокая рука,
негаданно, как дикий смерчь,
накрыла трепетное тело,
вонзив стремглав иглицу-мечь,
прижав красавицу к картону.
Все мы едины перед Богом.
Река и та спешит к излому.
Все мы едины перед Богом...
Слетает лет былых пыльца,
И лист, от времени увядший,
Летит с цветочного венца.
Судьбу, увы, не изменить,
И, как бы сердце не хотело,
настанет миг - иглица-мечь
вонзится в трепетное тело.
Вдруг солнца луч в мою ворвался дверь,
Коснувшись нежного теплого плеча,
Шепнул он: "Счастье есть, поверь!", -
И в миг исчез, безумно хохоча.
Он прыгал и дразнил меня, играя.
И кувыркался в комнатной пыли.
То появляясь, вновь то исчезая,
Дразня кричал: "Лови меня, лови!"
И я, как девочка, за ним гоняясь, пела,
Ловила в руки быстрый яркий луч.
О многом я спросить его хотела:
"Что счастье есть, и много ль в жизни туч?"
Я, глупая, никак не понимала,
Что вот он есть, и тут же нет его.
Удачи как-то все бывает мало -
То светлый день, то вдруг совсем темно.
И счастье, как и луч, неуловимо -
То есть оно, то пролетает мимо.
Я спросила: "Есть ли жизнь на небе?"
"Может быть", - так мне ответил ты.
"Там заботы о земле, о хлебе?"
"Что ты, милая, там все цветы, цветы".
Я спросила: "Грешник ты, святой?
И куда же путь нам уготован?"
Засмеялся: "Я и в ад с тобой,
Сердцем навсегда к тебе прикован".
"А не страшно на огне гореть?"
"С милой можно и в Геенне петь!".
ВЕСЕННИЙ ВОДЕВИЛЬ
Вот и кончилась долгая, долгая стынь,
И капели трезвон слышен в улице сонной,
И разлил кто-то по небу нежную синь,
И заходится сердце негою томной.
Веселей все капель и никак не уснуть,
Все смешалось в поющем, танцующем мире.
Птахой резвою хочется в небо вспорхнуть,
Закружиться в весеннем шальном водевиле.
Я пьяна без вина, молода, как вчера -
Никому не скажу, что творится со мною.
До чего же весной хороши вечера,
Я в весенний поток окунусь с головою.
Я умою лицо дождевою водой,
Я пьянящим веселым дождем наслаждаюсь,
Ни кому не скажу, что творится со мной -
Я пьяна без вина, я весной наслаждаюсь.
Растай мой сон, прошу тебя,
Не надо сладостных видений,
Не снись, молю тебя, не снись,
Я жить хочу без сновидений.
Зачем? Весна давно прошла,
Шальные ветры отшумели,
И соловьи весны моей
На юг давно уж улетели.
Стучит в окно осенний дождь -
Тоска, покой, уединенье.
Когда цветок слегка увял,
К чему увядшему волненья?
Течет под горку тихо жизнь,
Не надо ей преград и трений,
О буйстве зелени забыв,
Я жить хочу без сновидений.
Обидно, обидно и больно... Ночь, звезды, луна - тишина.
А в воздухе пахнет весною, и в этой весне я одна.
Ни слез и ни чувств - одиноко. А сердце, как нитей клубок,
Потянешь немного и мыслей, и мыслей польется поток.
Все как-то не так, наизнанку. Все что-то не то - вперекрест.
Подобно божественной Никте сольюсь с мириадами звезд.
И скину одежды дневные, впрягу в колесницу коней...
Пусть звезды сияют поярче, а ночь будет - ночи черней.
О, звезды! Меня не отриньте, примите в сияющей рай.
О, звезды, меня научите искать, где начало, где край.
Скажите...
Ну что вы молчите? Ночь, звезды, луна, тишина -
И в воздухе пахнет весною... А я все одна и одна.
А цветочек к цветочку тянется, а звезда со звездой целуется,
А любовь - это птаха чуткая, как заденешь ее, разволнуется.
А любовь, она птица нежная, и кормить ее свежим хлебушком.
А обидишь ее, пугливую, упорхнет далеко, аж в небушко.
А любовь, она, словно кисонька - все по шерстке ее,по шерсточке.
А слова сладко-томно-нежные всем приятны, не только кошечке.
А любовь, она, как котеночек, не лелеют ее - норовит сбежать.
А любовь - это штука хрупкая, и у сердца ее нелегко держать.
Еще не допито вишневое это вино,
Еще не допеты есенинские напевы,
А в небе блистает созвездие яркое Девы
И в старом троллейбусе пусто и как-то темно.
Одна я, безмолвие, птичий не слышен трезвон.
Душа, словно море, штормит или снова отливы,
Еще не забыты серебряных струн переливы,
А сердцу уж чудится новый серебряный звон.
Как трудно бывает в себе разобраться порой,
В веселом застолье блеснет вдруг росою слезинка,
Покажется мир вдруг такою ничтожной пылинкой,
И грешные мысли вонзаются в сердце стрелой.
Еще не утихли есенинские слова,
А старый троллейбус мчит путницу в темень ночную,
Я в мыслях под звуки волшебной гитары танцую,
А утром так странно, так странно болит голова.
Не надо ничего менять,
пусть все как было, так и будет...
Хочу безумную понять,
но кто безумную рассудит.
А за окном таится ночь,
и в сторону пугливый взор.
Вы, мысли глупые, все прочь -
безумство грех, безумство вздор.
Не надо ничего менять.
Угаснет вспыхнувший костер.
Безумства мудрым не понять,
в глазах - пугающий укор.
Не нужен слов пустых поток,
закроем сердце на замок.
Никогда не забыть твоих рук,
Не забыть твоих губ и взгляда.
На меня не сердись. Не сердись.
Мне не много от жизни надо.
Мне бы знать, что ты счастлив и весел,
Что здоров, что тебе хорошо,
Что тебя не терзают сомненья.
Да терзаться к чему? Все прошло.
Все прошло! Я тебя разлюбила.
Знаешь, можно прожить не любя...
Мне бы только к тебе прикоснуться,
Мне бы изредка видеть тебя.
Все прошло. Помнишь, хлебное поле,
Запах леса, глаза васильков?
Я забыла! Забыла объятья
И не помню тех ласковых слов.
Я не помню, как утром ранним
От безмерного счастья светла,
Я на плечи тебе и руки
Родниковую воду лила.
Все прошло! Ничего не помню -
Ни бессонных ночей, ни мук...
Никогда не забыть, ты слышишь,
Твоих глаз, твоих губ, твоих рук.
БАЛЕРИНА
Дочке
Как гибок стан, как нежен профиль твой,
И с птицею тебя отожествляя
Поэт не зря томился над строфой,
В своих стихах твой стан обожествляя.
О, нежная! Ты словно божество -
Из неги вся ты, из любви, из страсти.
Из солнечных ты соткана лучей,
И публика в твоей незримой власти.
Мы восхищаемся тобой, о, нежный стан,
О, профиль твой!
Сердце наполняется тоскою
по ушедшей юности моей.
Глажу чуть дрожащею рукою
славных синеоких дочерей.
Помню детство ситцевое, милое,
речку голубую средь травы,
Водомерок плаванье игривое,
крики шумной резвой детворы.
А еще рябины бисер яркий,
апельсин на крашеном столе.
Помню все, и день июльский жаркий,
помню все - и плохо спится мне.
Ситец детства выцвел, полинял,
шелковая юность отблестела...
Жаль, Господь молениям не внял -
мое древо быстро облетело.
Мчусь по жизни, словно на коне,
платье на ветру мое трепещется,
Дочкам я в глаза смотреть люблю -
в их глазенках детство мое плещется.
А одиночество не красит,
От одиночества стареешь,
Мечтаешь вспыхнуть светом ярким,
Но не горишь, а только тлеешь.
Мелькают дни, бегут минуты,
И жизнь становится короче,
Но одиночество упрямо
И мир твой покидать не хочет.
Сидит оно укором свету -
Над светом яростно хохочет.
Мне весна в глаза вдруг заглянула,
Улыбнулась ласково и мило,
И сирень к ногам моим швырнула,
И весенним солнцем напоила.
А июль-развратник одурманил,
Медом и душистою травою,
Закружил в июльском хороводе-
Лихо посмеялся надо мною.
Не успела солнцем насладиться,
Осень слезы брызнула в окно.
И снегирь уж на ладонь садится-
Жаль, что лето кончилось давно.
Только ты, зима, не торопись,
Я тебя, седую, не боюсь,
Бросишь снегом мне в лицо колючим,
Я в ответ жарою засмеюсь.
Говорят, ранимая. Ранима.
Говорят, обидчива.
Ну, что ж...
Грубость, лицемерие и лживость
Вызывают гадостную дрожь.
Говорят, плаксивая. Плаксива.
Но сентиментальность - не беда.
Лучше слезы пусть и сантименты,
Чем в груди кусок холодный льда.
Говорят, доверчива. А как же?
"Старомодна!", - слышится окрест.
А такою, видно, уродилась!
А такой и понесу свой крест!
ОБНАЖЕННАЯ ДУША
Слезы капают на стол - как, кап, кап...
Что-то делаю не так? Так... Так. Так!
Что-то говорю не то? То... То. То!
Почему тогда в душе, как в окне - темно.
Обнаженная душа - хрупкое стекло,
Тысячи разбитых брызг в бездну утекло.
Тысячи стеклянных брызг в небо - выше, выше.
Слово камнем по душе, словно дождь по крыше.
Обнаженная душа... Сталью по стеклу -
И летит, крича и корчась, и летит во мглу.
Обнаженная душа...
ВЗДЫХАНИЯ...
Посидим за рюмкой сладкого,
Вспомним юность оглашенную,
Поцелуйчики украдкою,
И любовь на всю вселенную.
Помнишь, танцы были допоздна,
О любви слова пугливые?
Ах, какие были глупые,
Ах, какие были милые.
Хохотали, так уж до неба,
Слезы лили - бесконечные.
Все весна казалась долгую,
Нам весна казалась вечною.
И казалось, не состаримся,
И стучало сердце молодо,
А, поди ж ты, ветер северный
Напугал осенним холодом.
А, поди ж, ты заморозило,
Что смешило - смысл утратило,
И трава в любимом дворике
В один миг покрылась патиной.
Посидим за рюмкой сладкого,
Повздыхаем: "Жизнь торопится!"
Улыбнемся горько-приторно:
"А стареть-то как не хочется..."
|