Аннотация: Девятнадцатое стеклышко. Про воздух, пространство и полеты.
Иголка
Клевер никогда в жизни, даже в самом раннем детстве, не читала сказок. А причина тому была странная и в чем-то нелепая.
Клевер самой впору бы быть персонажем "Сна в летнюю ночь". Потому что бабушка ее была из рода брауни. Еще до Бунта, еще сколько-то десятков лет назад какой-то смешной человек позарился на сомнительную красоту брауни, и родилась мать Клевер. Мать не переняла ни внешнего фейского, ни внутреннего, а вот Клевер была точно внучкой своей бабушки: смуглая, маленькая, угловато-сучковатая, как куст с тонкой корой. У нее было лягушачье личико, с по-негритянски широким носом, тонкими губами при большом рте, наивные большие зеленые глаза - и, хотя симпатичной ее мог бы назвать только человек с ну очень специфическими предпочтениями, яркость и харизма были неотъемлемой ее чертой.
А еще для Клевер все сказки, вся фантастика, вся эта нелепица и небылица - все это всегда было чем-то совершенно будничным и обыденным. Клевер совершенно спокойно бродила как по Сфере, так и по Ноте. Глаза ее не были по-фейски пустыми, однако часть слабенького гламора, доставшегося ей от бабушки, позволяла это скрывать. Жаль, что больше ни на что этого дара не хватало.
Впрочем, такое родство само по себе дало ей возможность проходить через пелену. Она не искала дорог и лазеек, она не рвала ткань реальности, проходя из логоса в мифос и обратно. Она пронизывалась иголкой сквозь полотно и возвращалась обратно в любой точке, потому что мир - это не монолитное создание, а переплетение нитей. Так, во всяком случае, объясняла ей бабушка. Самой Иголке процесс перехода еще представлялся нырком в воду, когда расступившиеся было волны сразу закрывают прореху.
Клевер не находила ничего интересного для себя ни в Сфере, ни в Ноте. Для нее оба слоя мира, обе его стороны были совершенно обыденностью, и смену лицевой стороны она воспринимала так же, как обычные люди воспринимают, например, выход из автобуса на улицу. Или возвращение с работы домой.
Но при всей той скучности, какой, по мнению Клевер, была окружающая ее реальность, все же было нечто завораживающее и в ее восприятии. И это был сам момент перехода. Это был полет, песнь, воплощенная в мысли, это был пронизывающий свет, ни добрый, ни злой, просто проникающий везде и всюду, так что каждый кровеносный сосуд в ладони сияет раскаленным проводом. Иголке доставляло особое удовольствие представлять, как ее тело просачивается сквозь непреодолимое для многих и многих. Там, где сквозь сукно не пройдет песок, вода проникнет без препятствий. И, наверное, если бы не родственники по бабушкиной линии, следившие за Клевер с той стороны, она так и сбежала бы - от нелюбимого города, от неинтересных знаний, от наскучивших увлечений.
А на той стороне не все было хорошо. На той стороне сильные мира сего решали, что делать.
- Это совершенно невозможно.
- Но это то, что нам предстоит каким-либо образом решить.
- Вы считаете, что иначе справиться невозможно?
- Разумеется! Посчитайте сами. В последнее время в Сферу сбежало около десятой части ушедших после Бунта. Они возвращаются! Они не понимают, скольких сил стоило подготовить Бунт, не понимают, зачем было сделано это разделение...
- И зачем же оно было сделано? - тут идет ехидная ухмылка.
- Да подумайте сами, болван вы этакий! Мы не можем нормально развиваться, пока человечество заставляет нас прятаться по углам. Единственное их преимущество становится ключевым: их эволюция подразумевает естественный отбор, а значит, они "плодятся и размножаются", как и завещал им какой-то их там пророк. Существа эфирной крови достаточно высокоразвиты, чтобы не представлять размножение приоритетной целью существования. Но при этом нас просто выселяют! И это я еще не говорю о чудовищном насаждении логоса, которое попросту выбивает из нас весь дух. К слову, наши наблюдатели заметили, что находящиеся в Сфере на постоянной основе феи неизбежно чахнут.
- Возможно, в таком случае имеет смысл ограничить законодательно... - беспомощное предположение.
- Друг мой, где вы видели фей, которые подчиняются законам? Откуда у вас вообще такая идея взялась?
- Но ведь существует же иерархия! Смысл в ней, если никакого влияния на нижестоящих оказать нельзя...
- Почему же, можно. Вы приходите, объясняете, почему именно вас надо слушаться, нижестоящий вникает, подлечивается и слушается. Другое дело, что каждого не навестишь.
- В таком случае почему бы не предупредить и не пустить на самотек?
- Потому что мы вымрем, как мухи. Неужели вас никогда не тянуло к людям?
- Тянуло, конечно.
- Ну а вот далеко не все обладают вашей силой воли.
Странный взгляд, брошенный быстро, но цепко.
- Правильно ли я понимаю, что вас интересует слабость их воли только в контексте соотношения ее с вашими целями?
И загадочная, но понятная насквозь улыбка:
- Вы можете трактовать так, как вам захочется.
- Да вы сдурели, закрыть проходы?! Да мы же загнемся без людей! И люди без нас - так же!..
- Точно сдурели, по глазам вижу.
- Эти Благие...им только дай волю! Неблагие хоть не отговариваются...
Про себя Клевер всегда называла это переходом на Изнанку, хотя бабушка некогда и пыталась объяснить разницу между фейским слоем и изнанкой. Клевер не поняла, и, откровенно говоря, решила, что бабушка и сама не понимала - не без оснований решила.
Клевер всегда знала, что переходить лучше всего на рассвете. Идеально - когда рассвет дымный, сиплый, как голос спросонья, пахнет то ли дымом, то ли мокрым асфальтом. Рассвет был образцовый, просто хоть немедленно в самоучитель по переходам: с нежной серой шифоновой поволокой в небе, с обострившимся воздухом, прохладный и чистый в своей прохладе.
Клевер всегда знала, что пронизывать лучше всего с какой-либо высокой точки; так легче всего перенести переход, так быстрее и острее он чувствуется. И поэтому рассвет она встречала на крыше небоскреба. О, скольких сил было положено на то, чтобы получить сюда свободный проход!.. но сопричастные так до сих пор и думают, что она просто любит пить чай на крыше по утрам. А у нее между тем богатый опыт прыжков вниз...
Она закрепила рюкзак попрочнее, затянула лямки, проверила молнии - поодикочке, без ее участия, ни одна вещь не пройдет. Встала на самом краешке крыши, расправила вечно сутулые плечи, шумно вдохнула со сладковатым привкусом предвкушения на корне языка. Раскинула руки - никакой пользы, но сколько удовольствия! И распятой фигурой упала вперед.
Именно за эти полеты Клевер обожала переходы. Это было лучше любых наркотиков, какие можно было бы придумать, потому что было взаправду. Восходящее солнце роняло на стремительно падающую фигурку косые, наотмашь, белесые лучи, ветер прорывался сквозь пальцы, трепал волосы, охватывал со всех сторон невидимой плотной подушкой...
Клевер успела испугаться. Если бы переход происходил в момент соприкосновения с землей, она не осознала бы.
Но когда мимо мелькнула рекламная растяжка, у которой она обычно пронизывала ткань реальности, а дорога становилась все ближе, Клевер запаниковала.
Ветер, казавшийся таким упругим и плотным, рассеялся от попыток ухватиться за него, солнце только слепило глаза, не давая понять, сколько еще лететь, почему, что не так, и только в голове была ошалевшая, нервная, дрожащая мысль, настолько глупая, насколько глупой может быть только в страшные моменты. Мысль была простая: "Подумают же, что это самоубийство..."