Аннотация: Что главное в жизни и нужна ли в ней цель? Оказывается такими вопросами задаются не только люди.
Художник ощущал необходимость творить. Нет, необходимость слишком слабое слово. Это была сама его суть, основа и смысл всей жизни. Каждый день он и сотни таких же как он просыпались с единственной мыслью - менять мир, делать его совершеннее. Пусть его вклад был мал и почти незаметен, но он знал - мир меняется. Мир пел под его руками, принимая форму, которую он видел только в своих снах, только в своих мечтах. Художник не мог видеть весь мир, тот был слишком велик, но в нем уже был его след, мир действительно менялся благодаря Художнику и его братьям. Час за часом мир менял свою форму, пусть медленно, но верно.
Художник работал неустанно, снова и снова он вытачивал, сверлил, соскребал и отбрасывал материал, освобождая совершенную форму, до поры скрытую от глаз. Но не его глаз. Художник знал где она, эта форма. Он видел её постоянно, она была намертво отпечатана в его сердце, в некотором смысле она и была сердцем Художника.
Работы было очень много. Художник не знал, успеет ли он за свою жизнь изменить мир так, чтобы тот хотя бы на ничтожный шажок приблизился к совершенству. Но он все равно работал, потому что верил - когда он умрет, придут другие и продолжат его дело. Совершенство - как истина, едино и вечно, и если ты родился Художником, ты не сможешь отказаться, не сможешь бросить. Ты будешь возвращаться снова и снова, откалывая каждый день по кусочку.
Художник часто видел других. Внешне они выглядели так же как он и его братья-художники, но они не творили. Они бездумно двигались без всякого смысла, ели и размножались чтобы породить больше таких же. Художника это печалило. Он был добр и хотел чтобы все были счастливы. А они были несчастливы, Художник это видел. Их жизнь была похоже на бесконечное движение кругами, лишенное цели и смысла, лишенная видения совершенной формы, да и любого совершенства и красоты. Они проплывали мимо, несомые потоком, рождались и умирали, так и не приближаясь к высшей цели, к тому что было больше каждого из них и всех вместе взятых. А жизнь без цели - это жизнь без счастья.
Но не все было потеряно, иногда и среди других рождались художники. Не так часто как хотелось, но рождались. Каждый такой случай наполнял его счастьем, с каждым новым художником мир становился светлее и совершеннее.
Но он не часто позволял себе задумываться, у него было слишком много работы. Пока мир не совершенен, ему предстояло трудится - вытачивая, отрезая и шлифуя, вытачивая, отрезая и шлифуя, снова и снова.
***
Усталый человек в белом халате недовольно постучал пальцем по шкале индикатора и разочарованно вздохнул, когда она не сдвинулась ни на деление.
- Опять провал активации, Геннадий Петрович. Менее процента работоспособных.
Маленький седой человек в толстых очках подошел к аппарату. Его глаза были красными от постоянного недосыпания - ночи проведенные в лаборатории давали о себе знать. Возраст был уже не тот. Время уже было не то. Геннадий Петрович помнил время, когда их лаборатория наноэлектроники только открылась, помнил себя молодым ученым с горящими глазами, готовым на все, даже перевернуть мир. Помнил толпы студентов, восхищенно ахающих, разглядывая микрофотографии первых нанороботов.
Теперь эта эпоха ушла. Остался только он, да Полужайкин - единственный аспирант со всего потока.
Геннадий Петрович огляделся по сторонам. Старые аппараты, давно не работающие и покрытые пылью, завернутые в пленку ящики с просроченными реактивами, обшарпанная краска на стенах. Есть чему удивиться. Весь мир рукоплещет технологическим достижениям, каждый может увидеть фотографии с Марса, машины летают, люди летают, а телефоны становятся все тоньше и тоньше. И все же вот он, да Полужайкин, одни в этой комнате, заполненной архаичным оборудованием и дешевыми материалами. Наверно это не "хайпово", наверное не современно. Мода на нанороботов ушла, а с ней ушло финансирование. И вот теперь все что у него есть - это материалов на месяц работы, да Полужайкин, который просто прячется в аспирантуре от армии. Болван Полужайкин, который наверняка не откалибровал активатор после вчерашних экспериментов. "И все же", думал Геннадий Петрович - "это мое призвание, я здесь, на переднем крае науки, возможно готов совершить прорыв, который перевернет мир."
- Да, - Геннадий Петрович вздохнул. - Дохлый номер. Очисти рабочую зону, завтра начнем сначала.
Полужайкин почесал в затылке. Потом достал колбу из аппарата и выплеснул её содержимое в утилизатор.
***
Спуск в ад был головокружительным. Свет сменился тьмой и быстрое кружение остановилось. Художник огляделся. Вокруг плавали мертвые и умирающие. Кто-то еще шевелил своими крошечными манипуляторами, но большинство не двигалось. Художник впал в отчаяние - слишком быстро у него отобрали счастье и смысл жизни. На секунду он подумал, что лучше было бы и ему умереть и безвольно плавать во тьме, избавившись от ноющей боли и потеряного предназначения.
Но что то непостижимо огромное двинулось во тьме и Художник почуствовал что его увлекает это движение. Он ощутил что-то мягкое и теплое. Это был новый мир. Новый мир был не похож как старый - тот был светлый и твердый, а этот - темный и мягкий. Но все же это был мир, и боль отступила. Художник снова ощущал необходимость творить.
Через секунду у него родился сын. И он тоже был художником. Художник ощутил небывалую радость. У него снова появилось предназначение. Он не один. У них есть целый мир. И Художник точно знал какую форму ему нужно придать.