Сидя в уютной хижине из ветвей неизвестного дерева, я думаю о том, что не все в моей жизни сложилось так уж плохо. То, что моя яхта затонула, было последней крупной неприятностью. Теперь у меня даже мелких нет.
На мне мягкое просторное платье из волокон неизвестного растения, в ногах - пушистая искрящаяся шкура какого-то хищника. Я дышу чистейшим воздухом, слушаю сладостное пенье незнакомых птиц. Когда мне надо поразмышлять о вечном, я иду к океану и прохаживаюсь у кромки воды, любуясь величественной панорамой - берегом, окаймленным кружевом белоснежной пены, смазанной на горизонте линией поросших буйной растительностью неизвестных гор, очертаниями мелких безымянных островков в сияющей морской дали. Жизнь на комочке суши средь необъятной синевы неба и морской лазури. Вечный отпуск и никаких забот, лишь отмахивайся от туземцев, окруживших меня неведомым представителям моей цивилизации почетом.
Я вытягиваю загорелые ноги и любуюсь идеально ухоженными, окрашенными соком неизвестного плода ногтями. Такой педикюр не снился ни одной парижской моднице. Две какие-то туземки полдня полировали их неизвестным порошком.
Ветка неизвестного дерева у входа, служащая перекладиной для сплетенного из неизвестных трав занавеса, слегка дрожит - я знаю, что это вождь нерешительно постукивает по ней полусогнутым пальцем, спрашивая, можно ли войти.
Я лениво говорю: "Ага".
Он входит и что-то говорит на неизвестном языке. За эти годы все как-то недосуг его выучить. Зачем засорять себе мозги, если можно прекрасно объясниться на пальцах.
- Я давай-давай обед, - лопочет вождь, почтительно кланяясь.
Дикари, что с них взять. Подражая мне, они заговорили на моем родном языке, но делают это так забавно! Я смеюсь. Вождь смотрит на меня и нерешительно улыбается. Он еще раз кланяется и, пятясь, выходит из хижины, не забыв вновь задернуть занавес.
- Богиня сегодня хороший настроение! - кричит он соплеменникам.