Перед воротами колонии общего режима ? 16, что ютилась на окраине города Лесоповальска, собралась толпа весьма колоритных демонстрантов. Будь здесь великий криминолог Чизаро Ломброзо, он без труда распознал бы в присутствующих героев своей знаменитой теории, утверждавшей, к слову, что преступная сущность человека напрямую связана с его внешним обликом: морда кирпичом - значит, разбойник, хитрые бегающие глазки - мошенник, алчущие сальные губы - хапуга и так дальше.
В авангарде пестрой толпы стояла группка бойких мужичков с огромным плакатом 'На абордаж!' и пеной у рта. Эти ребята не подпадали под классификацию великого Ломброзо. Их нельзя было отнести ни к бандитам, ни к жуликам, ни к хапугам, впрочем, как невозможно их было причислить и к людям достойным. Сами они называли себя горнистами новой эпохи, элитой свободного общества. Народ же считал их балалайками, бренчавшими на всех мало-мальски заметных сборищах и доведших трудяг до цугундера. Благодаря усилиям балалаечников давно уже были закрыты ЛТП, сокращены сроки уголовных наказаний, разрешены: тунеядство, пьянство, употребление наркотиков и прочие тихие радости. Работяги это 'счастье' терпели долго и покорно, вставляя в окна решетки, в подъезды железные двери, в челюсти выбитые хулиганами зубы, а когда стало совсем уж невмоготу (количество бандитов превысило число мирных жителей), они плюнули на все и, собрав скромные пожитки, убежали за высокий забор в колонию. Оттуда как раз выпустили последних заключенных.
И вот через некоторое время исправительно-трудовое учреждение ?16 превратилось из зоны в ухоженный зеленый городок, раздавшийся вширь, засверкавший чистыми улочками, красивыми домами и счастливыми лицами добропорядочных горожан. На воле же напротив, все стало тускнеть и приходить в негодное состояние, что, разумеется, вызвало недовольство в рядах криминалитета и примкнувших к нему балалаечников. Поначалу бандиты кое-как сводили концы с концами - обворовывали своих же сподвижников. Последние, конечно, возмущались. Но жулики быстро затыкали им рты кляпами и студили на животах горячие утюги (поговаривали, что одного балалаечника даже прибили ушами к стенке, хотя последний это всячески отрицал и утверждал, что сделал сам себе проколы для сережек). А когда грабить стало больше некого, воры не по-детски озадачились. Выхода из ситуации они не видели. Оставалось только одно - требовать возвращения в город кормильцев или самим идти к ним в гости.
- Пустите нас внутрь! - хором вопили балалаечники и бандиты, семафоря плакатами. - Не имеете права! Мы свои права знаем! Имеем полное право! Мы найдем на вас управу!
- Эй ты, папуас! - крикнул бритоголовый африканец молодому сержанту, стоявшему на вышке. - Открывай ворота, а то возьмем на абордаж.
Светловолосый часовой изумленно вскинул бровь.
- Это я, что ль папуас?
- Ну, а кто?.. Не я же! - негр заржал, как лошадь Пржевальского. - Открывай, говорю, дверь, а то вынесем вместе с забором.
Между тем на вышку тяжело взошел седой подполковник - начальник колонии.
- Что здесь у тебя творится, сынок? - спросил он, одолев последнюю ступеньку.
- Мои предки боролись за свои права в негритянских кварталах.
- И что? Остановиться не могут? Теперь к нам потянуло? Тебе какого рожна здесь надо?
- Свободы! - крикнул африканец. - Я не хочу жить за забором!
- По-моему, это мы живем за забором, - возразил подполковник. - Тебе так не кажется?
- Тогда я тоже хочу жить за забором.
- Я щас сдохну от такой логики, - потряс головой сержант. - Или это снова черный юмор, - предположил он не совсем уверенно.
Начальник утвердительно кивнул.
На помощь заговорившемуся африканцу пришел сутулый рахит с подлой физиономией и гнусавым голосом.
- Послушайте, сатрапы! - взвизгнул он, щедро брызнув слюной. - Мы состоим в международной организации правозащитников! Вы нарушаете наши права и свободы. Мы не позволим! Мы отстоим! Мы отплатим!
Подполковник вытащил из кителя пачку 'Беломора' и глубокомысленно закурил.
- Мне кажется, - сказал он, пустив струйку черного дыма, - что вы заблудились, товарищ.
- Гусь свинье не товарищ!
- Тогда перестаньте визжать, как недорезанный. Идите и живите, как хотите. Нам на вас начхать... апчхи!.. я извиняюсь. Можете грабить и воровать сколько душе угодно. Нам на это плевать... тьфу, тьфу... я извиняюсь. Мать вашу.
- А некого тут больше грабить, - оттеснил в сторонку Рахита здоровенный бугай с наколками на руках. - Все пахари у вас за забором шкерятся.
- Тогда беритесь за ум и сами идите работать.
По толпе прокатился возмущенный гул.
- Это юмор, что ли, начальник? - спросил африканец, крутя пальцем у виска.
- Угу. Черный.
- Кто черный? - встрепенулся негр.
- Юмор, говорю, черный.
- Ты так больше не шути, нам про работу говорить не надо. Это хуже, чем козлом обозвать.
Рахит, услышав слово 'работа', воздел руки к небесам и истерично завизжал.
- Вы слышали?! Нет, вы слышал?! Он заставляет нас работать! Мерзавец! Негодяй! Подонок! Как у тебя язык поганый повернулся! Я б даже матери такого не простил. Вы посмотрите-ка - какая-то скотина желает сделать из меня скотину. Не сметь такое говорить! Не сметь! Немедленно откройте двери. На абордаж, друзья! Сотрем этот позор с лица нашего городка. Вперед, орлы! Ломай запоры!
- А чем ломать? - спросили из толпы.
- Хоть головами, - неосторожно пропищал Рахит.
Двое дюжих бандитов, восприняв эту фразу за чистую монету, тут же подхватили его под руки и с разгона впечатали лбом в ворота... Рахит, лобызнув железо взасос, успокоено стек на землю и развалился бесформенной массой. Бандиты хотели стукнуть им еще разок - все равно уж не жилец - но не смогли сгрести его в твердую кучку, размазался. Какой-то уголовник привычно прошвырнулся по его карманам.
- Ого, мобила! - вскрикнул он, с укором посмотрев на корешей (не доработали, не все еще украли).
Один из балалаечников отбросил в сторону плакат и выхватил у воришки трубку.
- Сейчас я позвоню куда следует, - прошипел он, набрав нужный номер. - Сейчас я подниму общественность на ноги. Сейчас, сейчас... Але, але?.. Это комиссия по правам человека? Приветствую вас. Это униженный и оскорбленный Шпак звонит... Да, да тот самый... Э, нет... у нас тут дела почище творятся... А я вам сейчас расскажу...
Через пять минут в кармане начальника колонии сдавленно запищал сотовый телефон.
- Я слушаю, - вынул трубку подполковник. - Да... Так точно... Нет, никакой самодеятельности... Так зона же пуста была... Да, принимали только тех, кто натерпелся от бандитов... Да, по желанию, конечно... А эти сами не желали... А сейчас возжелали... А я откуда знаю... Нет, не могу я их впустить... Потому что козла в огород... Ни чьих я прав не нарушаю... Они сами двери лбом колотят... А я при чем?.. Ну и что?.. Да и пошли они в задницу... А как прикажете быть с работягами?.. Мы их как раз и защищаем... Нет, мы не ищем легких путей... А... Ну... Нет, конечно... Понятно дело... Так точно... Хорошо... Нет, не хочу... Да... Все сделаю... Хорошо, сегодня же...
К вечеру ворота зоны были открыты. Стадо рогочащих бандитов с радостью затопило красивые улочки. С противоположной стороны колонии в это же время выехали машины с работягами, которые, тяжело вздыхая, отправились в запущенный и опустевший город. С наступлением сумерек входные и выходные двери захлопнулись.
Вскоре Лесоповальск начал буйно расцветать, а зона, как и следовало ожидать, хиреть и приходить в упадок. Когда были съедены все продукты, кое-где забытые трудягами, Бандиты снова собрались на митинг.