Действующие лица: Авель, Бог, впоследствии Варлам.
По фильму "Покаяние"
(Посвящается Тынгизу Абуладзе)
- Здравствуй, Господи!
- Здравствуй, сын мой.
- Пришел к тебе покаяться. Грешен я, Господи. Ох, как грешен!
- В чем же грех твой?
- Боюсь. Всех боюсь, Господи! Жену, детей своих, людей сторонюсь. Кажется, всех могу простить: и правого, и виноватого. Любую ложь стерплю, даже саму гнусную.
- Так ты - Христос, сын мой, тебе ли жаловаться! За что ты просишь, чтобы простил я тебя?
- Гордость меня заела. Строил дом, завел семью, дом - полная чаша, а все не из любви. Любви-то, Господи, я как раз и не чувствовал. Все как у людей хотел, чтоб было... Ну а мне-то, мне-то самому, Господи, что нужно?
- Спрашиваешь, что нужно тебе, сын мой? А ведь ничего и никого ты не боишься - вон ты какой бугай вымахал! И если кто ударит тебя в левую щеку, ты никакую правую не подставишь, а так врежешь в ответ, что только искры из глаз полетят!
- Да, верно, Господи.
- Гордыня, говоришь, замучила, а кто лебезит перед начальством? Кто любое издевательство, любое поношение от него на свою голову стерпит, лишь бы вовремя шепнуло оно кому надо словечко, чтобы сыночка своего в институт пристроить? Кто любую напраслину на друзей возводит, лишь бы его не трогали, лишь бы самому в тени остаться - это по-твоему гордость?
- Да, правда, Господи, грешен. Не гордость это и не всепрощение, что же тогда, Господи?
- У меня спрашиваешь, а ты ответ у себя спроси! Зачем начал ты собирать в житницы свои, не испрося отцовского благословения? Да и то ли, что нужно, собираешь ты, получаешь ли ты радость от трудов своих?
- Нет, Господи. Просто хотел жить, как все.
- Вот ты сам и ответил на свой вопрос, сын мой: хотел жить, как все, никого не любя, и ни о чем особенно не задумываясь, и так и хотел сойти в могилу чистеньким и ни чем не запятнанным. А как припекло тебя за одно место (вижу, что припекло!), ткнулся туда - сюда, глядь: а всех-то и нету! Есть отдельно взятые живые люди, с которыми у тебя, оказывается, - даже с собственной женою и детьми! - нет ничего общего, да и не могло быть, потому что любил ты в этих всех одного только себя!
- Твоя правда, Господи!
- Да что ты в самом деле все заладил, сын мой: "Твоя правда, твоя правда", - моя-то правда всегда со мной, а вот ты мне лучше скажи, где ты свою обронил? И страх твой перед несправедливостью не потому что может пострадать кто-нибудь невинный - на ближнего своего тебе в высшей степени наплевать - но что тебя заденут, что твое законное благосостояние пошатнется! Как копошился ты в навозной куче своих интересов, так и продолжаешь копошиться, хотя и обрыдла она тебе - видно и таким, как ты, есть свой предел - а подняться-то из нее и не можешь, потому что не хочешь. Тьфу! Мне и смотреть-то на тебя противно!
- Мой отец говорил, когда я был маленький, видя беззаконие, творимое вокруг, что так нужно во имя исторической необходимости, ради светлого будущего, в котором я буду жить.
- Ну и где оно, твое светлое будущее?
- Не знаю, прямо пелена какая-то перед глазами: не вижу ни правого, ни виноватого.
- А пелена-то какого цвета?
- Красного, Господи.
- Это тебе невинно пролитая в землю кровь видеть мешает.
- Но ведь не я же проливал ее, не я был замешан во всех этих преступлениях, - мой отец.
- А светлого дня все равно не видишь, не потому что не можешь, а потому что не хочешь его видеть: страшишься свои дела людям показать, потому что не праведные это дела.
- Да, Господи. Не праведные.
- Своими мелкими грязными делишками ты своего отца оправдываешь, тем, что ты его земле предал, ты его нечистые дела в сердце своем сохранил, да еще и ко мне пришел, чтобы я с тебя отцовское проклятье снял, от твоих грехов тебя освободил. Не буду я с тебя твои грехи снимать, потому что гордый ты и трусливый и оттого гадок мне вдвойне. И пока такие, как ты, живы на свете, твой отец может спать в земле спокойно.
- Так кто же ты, Господи, куда я попал?
- Не узнал меня, сынок?
- Отец!
- Иди, сынок, укрепись! Ничего назад уже не вернешь, две трети жизни позади, вспять не воротишь! Не желал ты думать в начале своего жизненного пути, не хотел ни с кем отношения портить, хотел во всем чистым остаться, а видишь - мы с тобой одной цепью скованы, коготок увяз - всей птичке пропасть. Ну, да ничего, как-нибудь выкарабкаешься, ты ведь у нас способный!
- От чего так холодно?
- Мать сыра - земля, сынок, все из нее вышли, в нее же и вернемся.
- Ты меня не понял, почему так темно и пустынно вокруг?
- Погоди, у меня есть кусок старой газеты с речью вождя и спички, мы сейчас разложим маленький костерок и попробуем согреться.
- Что это за выстрел?
- Это твой сын застрелился. Не выдержал удушливой атмосферы лжи и лицемерия, царящей в твоем доме, и застрелился.
- Я не дам пожрать тебе моего сына, чудовище!
- Поздно, ведь ты же знаешь, как твой сын любит охотиться. Ведь это я подарил ему ружье, такое - с надписью: "От любящего дедушки на память", - ты знаешь. Он не выдержит спертой духовной атмосферы, царящей в твоем доме, твоего нежелания признать свою вину перед ним, и застрелится. Все уже предрешено заранее, моим предсказаниям остается только сбываться. Он сначала захочет убить тебя, а потом выстрелит в себя. Не дрожи, ты ведь останешься жив! Ба-бах! Вот он, выстрел, ты слышишь? Как видишь, моя жизнь продолжается в моих делах и после смерти. И пока есть хоть один плачущий обо мне, преклоняющий колена пред мертвым кумиром, я буду жить на земле вечно!
- Ты лжешь, исчадие ада! Это всего лишь твои дьявольские выкрутасы, насылающие порчу на людей, превращающие их жизнь в кошмарный сон, отравляющие их сердца ядом зависти и клеветничества. Мой сын жив! Вот он спит со мной рядом. И не от страха за себя я трясся, а от того, что боялся, что он умрет, не услышав от меня ТЕПЕРЬ слова. Воистину! Это было бы не удивительно, дыша тем воздухом, которым дышим мы, насквозь пропитанным ложью. Удивительно, как у такого негодяя, как я, мог родиться такой чистый сын, коли я, и к Богу-то обращаясь, прихожу к тебе! Но ты - не Бог, хотя казалось, сделал все, чтобы стать им. Пусть превратится вино твое в воду, а хлеб - в землю! Зачем ты родился, Авель Аравидзе! Полно, ты больше не сможешь безнаказанно творить зло, издеваться над людьми! Твое наказание в моем покаянии, в том, что в мир уже пришел свет. Смотри, он разливается все шире, освещая все вокруг! Да, смотри, есть свет! Вот он восходит! Разгорается! Уже одно то, что я подумал прежде о смерти сына, чем о своей собственной, говорит о том, что я люблю его по-настоящему! Ты - не отец мне! Дух ты не мой, а значит, и плоть я не твоя! Ты уже тем наказан, что нет тебя! Нет! Ау, где ты! Только эхо! Сколько же я спал, сколько ходил в потемках! Боже! Пошли свет в наши сердца, очисти наши чувства и просвети наши помыслы! Сын мой, живи! Мы будем шагать вместе, рука об руку! Открой навстречу людям родник своего любящего сердца! Пусть потекут по нему густым потоком добрые дела и да не поселятся в нем злоба и ненависть! Пусть дела твои обратятся только к их светлым помыслам, проложив через сердца людей дорогу к Храму.
13.02.92 г.
P.S. Желательно, чтобы актеры произносили свои реплики с небольшим грузинским акцентом.