"О железном коне, который так и не сделался крестьянской лошадкой"
Этот случай произошел давно, в 1984 году, но от этого он не теряет своей занимательности и сегодня. Просто, до сих пор некому было поведать о нем широкой публике.
Дело происходило в археологической экспедиции в далекой Евпатории. Раскапывали древнее поселение греков.
Проступавшие там и сям величественные руины разрушенных временем построек живо воскрешали картины былой жизни. Вот там была кухня с найденными в ней объедками, которым 2000 лет; а там - хозяйственные постройки с сохранившимся рядом вырытым глубоко в земле колодцем, пересохшим примерно столько же лет назад. А вот это - главная усадьба, где жил богатый рабовладелец. Об этом свидетельствуют массивность кладки и размах стен, даже в разрушенном виде поражающих воображение.
Но речь здесь пойдет не об этом. Хотя и руины, конечно, заслуживают отдельного описания, рассказ поведется о трудовых буднях экспедиции, освобождающей мертвые камни от праха тысячелетий. Каждое утро группа рабочих, общим количеством 60 человек, поднималась в 6 утра криком: "Маяк", "Песчанка" на машину!" (условные обозначения объектов, где велись раскопки), усаживалась в кузов старенького ЗИЛ-130 1970-го года рождения и разъезжалась по вышеозначенным местам. Часть же группы оставалась работать в лагере.
Так вот, речь здесь даже не столько об экспедиции, сколь о водителе легендарного ЗИЛа - Толике. Надо сказать, что Толик свою машину знал, как свои 5 пальцев. Он с ней сжился и сроднился. Зная вздорный ее характер, Толик всегда ведал, как ему лучше всего ей потрафить. Каждый раз, когда ЗИЛ останавливался и глох (а это происходило примерно через каждые 300 метров), Толик выскакивал из кабины, углублялся в чрево капота и ловкими, одному ему известными движениями рук убеждал своего строптивого Мустанга двинуться дальше. Кроме него этого больше не удавалось никому. Многие пробовали, но только цокали языком - машина вставала, как вкопанная. Однажды Толик передал руль одному солдату из воинской части, где велись раскопки. Машина сделала скачок, взлетев на холм, как на трамплин, передними колесами скакнула в яму, села на ось и заглохла, казалось, навсегда. Ничьи попытки, не исключая и самого Толика, ее реанимировать не привели ни к чему. Чудилось, будто верный конь, почуяв над собой чужую руку, взвился вихрем - весь единый порыв, - выбил-таки ненавистного чужака из седла, но и сам пропал, скинув в пропасть свои бренные кости.
Несколько дней потом ЗИЛ стоял в гараже воинской части на ремонте, а экспедиция довольствовалась фронтом работ только на территории лагеря.
ЗИЛ слушался только Толика, и иногда казалось, что ему даже и не нужно крутить руль, а достаточно только цокать языком и покрикивать: "Тпрру! Н-но! Куда пошел, ворона, правей бери!"
А к такому впечатлению привел всех следующий случай.
Дело в том, что ночная жизнь в лагере была весьма насыщена. После отбоя в 23.00, который, впрочем, был весьма условным понятием, чьи-то шаги, говор, смех и тихий перебор гитары в вперемешку с оглушающим стрекотом сверчков и цикад не смолкали в лагере часов до 4-х - 5-ти утра. А поскольку пробуждающий возглас раздавался ровно в 6.00, можно себе представить, в каком сонном состоянии народ выходил (выползал) и грузился (некоторых грузили) в кузов машины. Кляня Кольку, начальствующего над рабочими, автора памятного крика, люди (точнее, бледные тени вчерашних людей) вперемешку с тяпками и лопатами, повалившись друг на друга, ухватывали последние минуты сна по дороге до объекта, благо машина глохла каждые 3 минуты, счастливо отдаляя тем самым час прибытия.
Кольке, кстати, однажды самому, на собственной шкуре, довелось испытать, каково это - просыпаться от крика, когда ты сомкнул сонные вежды каких-то 2 часа назад. Какой-то шутник не поленился встать в 6 утра в воскресенье, когда в лагере был выходной, и все досматривали еще третий сон, и подойдя к Колькиной палатке, крикнуть сакраментальную фразу. Колька выскочил, как ошпаренный, опасаясь, что он, как начальник, не выйдет на работу, и подчиненные уедут без него. Он дорого бы дал, чтобы узнать фамилию шутника. И долго после этого просил то одного, то другого крикнуть ту самую фразу, но один кричал ее петухом, другой - замогильным басом, а третий - и вовсе черт те как - треснутым фальцетом, переходящим в какие-то ультразвуки, так что удовлетворительно идентифицировать ее с кем-то определенным ему так и не удалось.
Но вернемся к главному герою нашего рассказа - Толику. Будучи сам активный участник ночной жизни лагеря, Толик выгодно отличался от прочих джентльменов кирки и лопаты тем, что мог пригласить к себе в машину на брудершафт любую понравившуюся ему девушку, тогда как все остальные дон Жуаны лагеря довольствовались открытым ночным пляжем. Хотя, впрочем, еще неизвестно, кто был больше в выигрыше, ибо, что лучше, решайте сами: вдыхать пары бензина, будучи втиснутым в прокрустово ложе между приборным щитком и спинкой сидений, или же слушать шелест песка, невнятный лепет волн, тысячелетия рассказывающие небесам одни и те же сказки, и наслаждаться созерцанием лунной дорожки, пробежавшей по искрящимся под звездами водам к самым твоим ногам.
Хотя многие почли бы за честь быть приглашенными в кабину его побитого жизнью "Роллс-ройса", Толик звал лишь избранных. В ночь, о которой идет речь, его гостьей была молоденькая девушка, которую он безуспешно уговаривал выпить с ним стакан вина до половины шестого утра. Не добившись своего, Толик так и заснул за рулем. И вот тут-то мы подходим к самой поразительной части нашего рассказа. Дело в том, что перед отправкой машина подавалась к воротам лагеря. А стояла она обычно в центре, возле навеса, где обычно сидел дежурный. Чтоб добраться до ворот, нужно было миновать хитрый лабиринт палаток, поочередно повернув несколько раз налево и направо.
Подъем в 6 утра вывел нашего Толика из состояния сна, но не привел в состояние бодрствования, оставив где-то посредине. Но предоставим слово самому Толику:
- Слышу - подъем. А отнять голову от руля - сил нету. Ну, слава Богу, каждый поворот наизусть знаю. С закрытыми глазами доведу. Так и вырулил к воротам, не поднимая головы. Слышу, за окном аплодисменты и приветственные крики. Что такое? Ну тут-то я голову и поднял. Смотрю - Батюшки! Капот не закрыт. С вечера забыл. Так и ехал с открытым капотом. Выходит, все видели, что я с закрытыми глазами ехал.
Тут к Толику подбежал Колька:
- Ну, тра-та-та, Толик, ты, конечно, асс, мать твою, но в следующий раз с открытыми глазами езди, а то передавишь людей в палатках к едрене фене!
С тех пор Толик ездил только с открытыми глазами, а если и спал за рулем, то уж не иначе, как с закрытым капотом. А чего в самом деле, смотреть, когда знаешь машину, как свои 5 пальцев, и она, как старый добрый конь, и без тебя сама дорогу найдет - только не мешай!
Как бы то ни было, а идиллия Толика с его железным четырехколесным скакуном была недолгой. По слухам, по возвращении из экспедиции, ЗИЛ был отправлен в гараж МГУ на длительный ремонт, а после и вовсе - на списание. А жаль, хорошая была машина! И уже на следующий год по Евпатории ездили на другой - новенькой и безликой - такой сверкающей и чистой, хоть бутылки о бензобак открывай!