Стандур Татьяна Владимировна : другие произведения.

Цитаты из классики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перечитав в свое время гектары текста решила не пропадать же добру) Вашему вниманию представлены цитаты из классики и произведений близким к ней. В процессе составления. Приятного чтения.
    Да, как и в файле с фэнтези, добавлено содержание... Это, как думаю, облегчит жизнь не только мне))

Цитаты из классики

  
   Содержание:
  
   Агата Кристи.
   "Немой свидетель"
   "Трагедия в трех актах"
   "Убийства по алфавиту"
   "Убийство в доме викария"
   "Убийство Роджера Экройда"
  
   Айзек Азимов.
   "Немезида"
  
   Айн Рэнд.
   "Атлант расправил плечи"
   "Источник"
   "Концепция эгоизма"
   "Мы живые"
  
   Александр Валентинович Вампилов.
   "Из записных книжек"
  
   Александр Сергеевич Грибоедов.
   "Горе от ума"
  
   Александр Грин.
   "Алые паруса"
   "Бегущая по волнам"
  
   Александр Дюма.
   "Граф Монте-Кристо"
   "Дама с камелиями"
   "Королева Марго"
   "Робин Гуд"
   "Чёрный тюльпан"
   "Три мушкетёра"
   "Виконт де Бражелон, или Десять лет"
  
   Александр Куприн.
   "Гранатовый браслет"
   "Олеся"
  
   Александр Николаевич Островский.
   "Бесприданница"
   "Гроза"
  
   Александр Пушкин.
   "Капитанская Дочка"
  
   Александр Нилл.
   "Саммерхилл - воспитание свободой"
  
   Альбер Камю.
   "Посторонний"
   "Миф о Сизифе"
   "Чума"
  
   Антон Павлович Чехов.
   "Вишневый сад"
   "Дядя Ваня"
   "Три сестры"
   "Человек в футляре"
  
   Антуан де Сент-Экзюпери.
   "Маленький принц"
  
   Бернард Шоу.
   "Пигмалион"
  
   Брэм Стокер.
   "Дракула"
  
   Вальтер Скотт.
   "Айвенго"
  
   Вашингтон Ирвинг.
   "Легенда о Сонной Лощине"
   "Рассказы об Альгамбре"
   "Рип Ван Винкль"
  
   Виктор Гюго.
   "Собор Парижской Богоматери"
   "Отверженные"
   "Человек, который смеётся"
  
   Габриэль Гарсиа Маркес.
   "Вспоминая моих грустных шлюх"
   "Любовь во время чумы"
   "Сто лет одиночества"
   "Полковнику никто не пишет"
  
   Гастон Леру.
   "Призрак Оперы"
  
   Генри Хаггард.
   "Владычица Зари"
   "Дочь Монтесумы"
   "Клеопатра"
   "Копи царя Соломона"
   "Прекрасная Маргарет"
  
   Генрик Ибсен.
   "Кукольный дом"
   "Пер Гюнт"
  
   Ги де Мопассан.
   "Бесполезная красота"
   "Жизнь"
   "Милый друг"
   "Наше сердце"
   "Одиночество"
   "Сильна как смерть"
  
   Григорий Остер.
   "Вредные советы"
  
   Гюстав Флобер.
   "Госпожа Бовари"
  
   Даниэль Дефо.
   "Робинзон Крузо"
  
   Дафна дю Морье.
   "Паразиты"
   "Ребекка"
  
   Дейл Карнеги.
   "Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей"
   "Как перестать беспокоиться и начать жить"
  
   Джакомо Казанова.
   "История моей жизни"
  
   Джеймс Болдуин.
   "Комната Джованни"
  
   Джеймс Джойс.
   "Улисс"
  
   Джеймс Купер.
   "Зверобой"
  
   Джейн Остин.
   "Гордость и предубеждение"
   "Доводы рассудка"
   "Мэнсфилд-парк"
   "Нортенгерское аббатство"
   "Чувство и чувствительность"
   "Эмма"
  
   Джек Лондон.
   "Белый клык"
   "Мартин Иден"
   "Морской волк"
   "Сердца трёх"
   "Смирительная рубашка" ("Межзвёздный скиталец")
   "Тропой ложных солнц"
  
   Дженни Даунхэм.
   "Пока я жива"
  
   Джером Дэвид Сэлинджер.
   "Над пропастью во ржи"
  
   Джоанн Харрис.
   "Ежевичное вино"
   "Мальчик с голубыми глазами"
   "Пять четвертинок апельсина"
   "Шоколад"
   "Леденцовые Туфельки"
   "Персики для месье кюре"
   "Блаженные шуты"
  
   Джованни Боккаччо.
   "Декамерон"
  
   Джоди Пиколт.
   "Ангел для сестры"
   "Девятнадцать минут"
   "Последнее правило"
   "Хрупкая душа"
   "Чужое сердце"
  
   Джон Голсуорси.
   "Сага о Форсайтах"
   "Сильнее смерти"
  
   Джон Грин.
   "Виноваты звезды"
   "В поисках Аляски"
   "Бумажные города"
  
   Джон Стейнбек.
   "Гроздья гнева"
   "Зима тревоги нашей"
   "На Восток от Эдема"
   "Путешествие с Чарли в поисках Америки"
  
   Джон Фаулз.
   "Волхв"
   "Коллекционер"
   "Любовница французского лейтенанта"
  
   Диана Сеттерфилд.
   "Тринадцатая сказка"
  
   Дэн Браун.
   "Код Да Винчи"
   "Ангелы и демоны"
   "Утраченный символ"
   "Инферно"
  
   Жан-Батист Мольер.
   "Мизантроп"
   "Мещанин во дворянстве"
   "Тартюф, или Обманщик"
  
   Жорж Санд.
   "Консуэло"
   "Графиня Рудольштадт"
  
   Жюль Верн.
   "Двадцать тысяч лье под водой"
   "Дети капитана Гранта"
   "Таинственный остров"
  
   Зигмунд Фрейд.
   "Будущее одной иллюзии"
   "Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве"
   "Психология масс и анализ человеческого "Я""
   "Толкование сновидений"
  
   Иван Александрович Гончаров.
   "Обломов"
   "Обрыв"
   "Обыкновенная история"
  
   Иван Алексеевич Бунин.
   "Окаянные дни"
   "Натали"
   "Жизнь Арсеньева"
   "Тёмные аллеи"
  
   Иван Ефремов.
   "Таис Афинская"
  
   Иван Сергеевич Тургенев.
   "Отцы и дети"
   "Первая любовь"
   "Рудин"
  
   Илья Ильф и Евгений Петров.
   "Золотой теленок"
   "Двенадцать стульев"
  
   Иоганн Вольфганг Гёте.
   "Страдания юного Вертера"
  
   Карл Маркс.
   "Капитал"
  
   Кен Кизи.
   "Над кукушкиным гнездом"
   "Порою нестерпимо хочется" ("Порою блажь великая")
  
   Колин Маккалоу.
   "Поющие в терновнике"
  
   Лев Николаевич Толстой.
   "Анна Каренина"
   "Война и мир"
   "Путь жизни"
  
   Леопольд фон Захер-Мазох.
   "Венера в Мехах"
  
   Лопе де Вега.
   "Валенсианская вдова"
   "Собака на сене"
  
   Майн Рид.
   "Всадник без головы"
   "Белый вождь"
   "Квартеронка"
  
   Максим Горький.
   "На дне"
   "Фома Гордеев"
  
  
   Агата Кристи.
   "Немой свидетель"
  
   Мы должны позаботиться не о мертвых, а о живых.
  
   - Тереза считает, что ради денег каждый готов на все, что угодно, - сказал молодой доктор скучным голосом, каким обычно произносят прописные истины.
   - Верно. Точно так же рассуждает и ее брат.
   - Чарлз сам, вероятно, готов на что угодно ради денег.
  
   - А что, наш убийца и вправду становится опасным?
   - Убийца всегда опасен, - мрачно отозвался Пуаро. - Удивительно, как часто об этом забывают.
  
   - Знаете, Пуаро, я уже просто перестал соображать, что к чему.
   - Извините меня, Гастингс, но вы ничего не соображали с самого начала.
  
   - Очень умная старуха, - заметил Пуаро.
   - Несмотря на то, что не отдала должное вашим усам?
   - Вкус - это одно, - холодно заметил Пуаро, - а мозги - другое.
  
   Да, счастлив тот, кто доволен тем, чем его наградил господь. Чаще бывает наоборот.
  
   Помню, утащит он, бывало, половину пирога с крыжовником - и бегом сюда! А кухарка мечется, ищет его по саду. А потом идет он себе домой, да с таким невинным лицом, что остается только все валить на кошку, хотя я сроду не видел, чтобы кошка польстилась на пирог с крыжовником.
  
   Вера стоит всех изобретенных на сей день лекарств.
  
   Что же касается подглядывания или обыкновения шарить по чужим столам, - продолжал Пуаро, - то этим занимаются больше людей, чем вы себе представляете. Робкие и запуганные, вроде мисс Лоусон, часто обретают довольно постыдные привычки, которые служат им утешением и развлечением.
  
   - Знаете, кого вы мне напоминаете, Пуаро?
   - Нет, mon ami.
   - Жонглера, работающего с разноцветными шариками! Да еще когда все они одновременно в воздухе.
   - Разноцветные шарики - это разного рода небылицы, которыми я потчую окружающих, да?
   - Что-то в этом роде.
   - И в один прекрасный день, по-вашему, они все упадут и с замечательным треском разобьются об пол?
   - Нельзя же держать их все время на лету, - заметил я.
   - Верно. Но наступит замечательный миг, когда один за другим они очутятся у меня в руках и я с поклоном удалюсь со сцены.
  
   Пристрастное отношение к людям часто мешает сделать правильные выводы. Следует доверять фактам, а не чувствам.
  
   Миссис Таниос в самом деле была верной женой и любящей матерью. И действительно чем-то напоминала уховертку.
   Пояснение к цитате:
   Уховертки отличаются чрезмерной заботой о потомстве.
  
   Что бы мы ни собирались предпринять, будет совершенно законным [...] Закон допускает обширное толкование.
  
   - Я верю, что всегда можно найти обходной маневр, если быть неразборчивой в средствах и хорошо заплатить. Я готова платить.
   - И вы заранее уверены, что я готов быть неразборчивым в средствах, если мне заплатят?
   - По-моему, так поступает большинство. Не понимаю, почему вы должны быть исключением. Впрочем, все поначалу любят потолковать о своей честности и незыблемых моральных устоях.
  
   Ее скрытая энергия стала менее заметной. Словно она спряталась в раковину.
  
   -- Все их высказывания очень полезны и крайне любопытны. Они побуждают вас только к одному.
   -- К чему же именно?
   -- Убедиться во всем самим, друг мой.
  
   Я полностью разделяю ваше мнение относительно сестер Трипп, но тот факт, что они фанатично верят в "Христианскую науку", вегетарианство, теософию и спиритизм, ничуть не умаляет ни одного из этих понятий. Если какая-нибудь дурочка наплетет вам разной чепухи о поддельном скарабее, купленном у какого-нибудь мошенника, то это вовсе не значит, что нужно скептически относиться к египтологии в целом. [...] Многие ученые считают, что необычные явления существуют и им пока не находят объяснения, и дело тут вовсе не в том, что примерещится какой-нибудь мисс Трипп.
  
   - Сестры Трипп утверждают, что мисс Лоусон была потрясена, когда прочли завещание, - задумчиво сказал я.
   - Да, но они говорят со слов самой мисс Лоусон, - возразил Пуаро.
  
   Истинное дарование часто гибнет из-за отсутствия денег <...> А те, у кого они есть, не хотят помочь.
  
   Сами посудите, в былые времена, когда ребенок объедался незрелыми яблоками и у него начиналась желчная колика, врач так и говорил "желчная колика" - и посылал ему несколько пилюль из своей приемной. Теперь же вам твердят, что у ребенка ярко выраженный цирроз, что требуется диета, и прописывают то же самое лекарство, только в виде крохотных таблеток, которые производят фармацевтические фабрики и за которые надо платить втридорога!
  
   Разве вам не известно, каково людское нутро? Стоит кому-то умереть, скандалов не оберешься. Покойник еще в гробу лежит, а скорбящие ближние уже готовы выцарапать друг другу глаза.
  
   Однажды пятеро адвокатов советовали мне не предпринимать никаких действий. И что же? Я не послушала их. И выиграла процесс. Меня усадили на место истицы, а какой-то умник из Лондона стал задавать дурацкие вопросы, пытаясь меня запутать. Но не тут-то было! "Как вы можете доказать, что это ваши меха, мисс Пибоди? - спросил он у меня. - На них нет даже клейма меховщика!" - "Вполне возможно, - ответила я, - зато на подкладке есть штопка и, если нынче хоть кто-нибудь умеет так штопать, я готова съесть свой зонтик". Он потерпел полную неудачу, вот так-то.
  
   Впрочем, в армии умному человеку до больших чинов не добраться. Еще мой покойный отец любил говорить: "Если хочешь продвинуться по службе, то надо быть лизоблюдом: заискивать перед женой полковника и подчиняться приказам старших офицеров".
  
   Ее первые вопросы привели нас в полное замешательство:
   - Чем торгуете?
   - Ничем, мадам, - ответил Пуаро.
   - Правда?
   - Конечно.
   - А пылесосами?
   - Нет.
   - И чулками не торгуете?
   - Да нет же.
   - А коврами?
   - Нет.
   - Вот и хорошо, - успокоилась мисс Пибоди, усаживаясь в кресло. - Значит, все в порядке. Тогда присаживайтесь.
  
   В данном случае ложь (которая, как я успел заметить, претит вашему естеству) - ложь во спасение. И я готов пользоваться ею без зазрения совести [...] если возникает необходимость в подобной лжи, лгать надо умеючи, творчески, даже возвышенно.
  
   - Если показать гончей кролика, мой друг, разве она побежит в Лондон? Нет, она ринется вслед за кроликом в нору.
   - Что вы имеете в виду?
   - Гончая охотится за кроликами. Эркюль Пуаро - за убийцами. А здесь налицо убийца, попытка которого совершить преступление сорвалась. Тем не менее это - убийца. И я, друг мой, полезу за ним в любую нору.
  
   Боб радостно откликнулся на эту ласку и в надежде поиграть принес большой кусок угля. Но его хорошенько отчитали и отобрали уголь. Он посмотрел на меня, ища сочувствия. "Ох уж эти женщины! - как бы говорил он. - Кормят-то на славу, а вот играть не хотят!"
  
   Она из числа тех, кто, усевшись в темноте вокруг стола, вызывает души умерших и с ними разговаривает. По-моему, верующим людям грех этим заниматься, потому что души умерших знают свое место и не любят его покидать.
  
   Вы еще молоды, моя дорогая! И не представляете, сколько сил обретает человек с возрастом, когда ему приходится сражаться со смертью. Это молодые лежат, задрав лапки кверху, и умирают лишь потому, что не знают, что такое жизнь. Посмотрите на человека, которому перевалило за семьдесят. Он горит желанием жить и готов бороться за жизнь.
  
   Разговоры о смерти развязывают язык скорей, нежели любая другая тема.
  
   - Не понимаю, почему собаки недолюбливают почтальонов? - удивлялась горничная.
   - Чего тут непонятного? Вполне естественная реакция, - объяснил Пуаро. - Собака тоже соображает. Она по-своему умна и делает свои выводы. Одним людям разрешается входить в дом, другим нет. Собака это быстро улавливает. Кто часто пытается проникнуть в дом и по нескольку раз в день звонит в дверь, но его никогда не впускают? Почтальон. Значит, он нежеланный гость с точки зрения хозяина дома. Его не впускают, а он снова приходит и снова звонит, пытаясь проникнуть внутрь. Вот собака и считает своим долгом помочь хозяину отделаться от непрошеного гостя, а если надо, то и укусить. Вполне логично.
  
   -- Для Эркюля Пуаро, мой друг, главное - как следует посидеть и подумать.
   -- То-то мы тащимся в невыносимую жару по этой раскаленной улице.
  
   -- Весь ваш облик, Пуаро, бросается в глаза. Я всегда удивлялся, как это не помешало вам в вашей карьере.
   -- Все потому, - вздохнул Пуаро, - что вы вбили себе в голову, будто сыщик обязательно должен носить фальшивую бороду и прятаться за столбами. Фальшивая борода - vieux jeu, а за столбами прячутся лишь самые бездарные представители моей профессии.
  
   - В этом городке я чувствую себя белой вороной. Что касается вас, Пуаро, то вы и вовсе выглядите заморской птицей.
   - По-вашему, я похож на иностранца?
   - Как две капли воды, - заверил его я.
   - Но ведь на мне костюм английского покроя, - задумчиво произнес Пуаро.
  
   Единственная широкая улица и площадь, где раньше был рынок, казалось, утверждали: "Мы тоже когда-то играли немаловажную роль и для людей разумных и воспитанных таковыми и остались. Пусть современные машины мчатся по новой дороге, зато мы появились еще в ту пору, когда царила полная гармония, а согласие и красота шли рука об руку".
  
   - Ладно, - устало согласился я. - Сдаюсь.
   - Сдаетесь? Куда?
   - Да это такое выражение. То есть я признаю себя побежденным и согласен, что полный дурак.
  
   Не произносите при мне этого слова! Терпеть его не могу! "Чутье подсказывает!" Это вы хотите сказать? Jamais de la vie. Я рассуждаю. Включаю в работу свои серые клеточки.
  
   Мужчина не должен рассчитывать на деньги своей жены.
  
   Мы провели очень приятный вечер, хотя я допустил небольшую бестактность, пригласив Пуаро на детектив. Хочу дать совет всем моим читателям. Никогда не водите солдата на пьесу о войне, моряка - на пьесу о море, шотландца - о Шотландии, сыщика - на детектив, а актера и подавно незачем вести в театр. Поток самой беспощадной критики будет обрушиваться на вас весь спектакль. Пуаро неустанно клеймил психологическую примитивность, а отсутствие у героя-сыщика метода просто выводило его из себя. На обратном пути Пуаро все еще не мог успокоиться и бубнил, что весь спектакль можно было бы закончить еще в первой половине первого акта.
   -- Но в таком случае, Пуаро, не было бы и спектакля, - заметил я.
   Пуаро был вынужден с этим согласиться. На том мы и расстались.
  
   -- Нужно действовать крайне осторожно. В противном случае убийца нанесет новый удар.
   -- Тогда вы его точно поймаете.
   -- Вполне вероятно, но сохранить жизнь невиновному важнее, чем поймать убийцу.
  
  
   "Трагедия в трех актах"
  
   -- Убраться с дороги -- вот все, что я могу сделать, -- продолжал он с веселым отчаянием в голосе. -- Молодость тянется к молодости... Эти двое, они созданы друг для друга... Я должен исчезнуть...
   -- Куда же это? -- поинтересовался мистер Саттертуэйт.
   Сэр Чарлз беззаботно махнул рукой.
   -- В никуда. Разве теперь это важно?.. Может быть, махну в Монте-Карло, -- добавил он вдруг, немного выйдя из образа, но тут же спохватился и заговорил, как того требовала чувствительная сцена, упавшим голосом:
   -- Затеряться ли в толпе.., или в пустыне... Какая разница? По сути своей человек всегда одинок... Одиночество -- вот мой удел...
   Это была явно реплика под занавес.
   Кивнув своему собеседнику и единственному зрителю, сэр Чарлз покинул комнату.
  
   Самолюбие сэра Чарлза, уязвленное ролью второй скрипки, жаждало удовлетворения. Теперь он исполнял великолепную сцену самопожертвования, столь часто игранную им в разных спектаклях: вот он во имя священных уз брака отрекается от возлюбленной и отсылает ее назад, в объятия безутешного супруга; или в силу роковых обстоятельств отказывается от девушки, к которой пылает безумной страстью.
  
   -- Наверное, у него было столько любовных связей, что и не счесть, -- сказала Мими.
   -- Э-э.., гм.., вероятно, -- промямлил мистер Саттертуэйт, чувствуя себя безнадежно старомодным.
   -- А мне нравится, когда у мужчины есть любовные связи, -- продолжала Мими. -- Значит, он не гомик и вообще без всяких отклонений.
   Викторианским представлениям мистера Саттертуэйта был нанесен еще один сокрушительный удар.
  
   -- Он вступил в дело к своему дяде и стал, как бы это сказать, какой-то пресный, что ли. Правда, уверяет, что бросит службу и займется журналистикой -- он неплохо пишет. Но я не верю в эти разговоры. Он хочет одного -- разбогатеть. Это так противно, по-моему. Вы не согласны, мистер Саттертуэйт?
   Он был растроган ее молодостью, ее детской самоуверенностью...
   -- Голубушка, -- сказал он, -- на свете так много противного! Так много противных людей, одержимых не только мыслью о деньгах.
  
   Если же этот славный старик решился на самоубийство, думаю, он не стал бы этого делать публично. На такое мог бы пойти только тот, кто начисто лишен такта, а мистер Беббингтон производил впечатление на редкость деликатного человека.
  
   -- Толли, вы когда-нибудь видели, чтобы человек вот так просто взял и умер?
   -- Нет, -- ответил, подумав, сэр Бартоломью. -- Нет, не видел. -- Впрочем, мне не так уж часто приходится видеть смерть, как вам могло бы показаться. Обычно у невропатологов пациенты не умирают. Они живут и здравствуют, принося нам доход.
  
   Маленький человечек оказался чрезвычайно любезен. Правда, мистер Саттертуэйт заподозрил, что он намеренно подчеркивает свою неанглийскую манерность. Его небольшие насмешливые глаза, казалось, говорили: "Вы ждете, что я буду строить из себя шута? Разыгрывать комедию? Bien, -- пусть будет по-вашему!"
  
   Видите ли, я считаю, что человек сам притягивает к себе разные приключения, а не наоборот. Почему у одних людей жизнь увлекательная, а у других -- унылая? Думаете, это зависит от обстоятельств? Ничуть не бывало. Один колесит по всему свету, и с ним ничего не случается. Накануне его приезда происходит кровавая бойня, только он уедет -- землетрясение; на пароход, которому суждено пойти ко дну, он непременно опоздает. Другой же всю жизнь проводит в Бэллеме, ездит изо дня в день только в Сити, но у него сплошные неприятности.
   Банды шантажистов, роковые красотки, угонщики автомобилей -- все тут как тут. Есть люди, которым на роду написано потерпеть кораблекрушение. Посади их в лодку посреди детского бассейна, они все равно утонут.
  
   -- Я уже отдала распоряжение Холгейту. Кстати, сэр Чарлз, прошу прощения, но, пожалуй, лучше бы мне сегодня обедать вместе со всеми.
   Сэр Чарлз был явно удивлен, однако ответил вполне любезно:
   -- Разумеется, мисс Милрей, весьма рад.., но.., гм...
   -- В противном случае, сэр Чарлз, за столом окажется тринадцать человек, а вы же знаете, сколь свойственны людям суеверия, -- спокойно объяснила мисс Милрей.
   Сказано это было так, что никто не усомнился -- сама-то мисс Милрей готова бесстрашно всю свою жизнь, изо дня в день садиться за стол тринадцатой.
  
   -- Солнце, ветер и море -- что может быть лучше! И скромная обитель, куда так приятно вернуться.
   И он окинул довольным взором свой дом с тремя ванными, несколькими спальнями, снабженными холодной и горячей водой, с системой центрального отопления и всякими новейшими электрическими приборами, с вышколенной горничной, уборщицей, поваром и судомойкой, дом, который конечно же вполне соответствовал его представлениям о скромной деревенской обители.
  
   -- Вам тоже следовало бы походить на яхте, Толли, -- обратился он к своему другу. -- Вы же у себя на Харли-стрит только и делаете, что расписываете своим пациентам прелести морских прогулок.
   -- Знаете, в чем главное преимущество профессии врача? -- проговорил сэр Бартоломью. -- Возможность не следовать своим собственным советам.
  
   В человеке, который превратил свою жизнь в театр, так легко ошибиться. Не стоит доверять его искренности.
  
   Он всегда такой -- в жизни играет лучше, чем на сцене. А играет он постоянно. Ничего не попишешь: привычка -- вторая натура. Он даже из комнаты не выйдет, как все люди, он... "удалится" да еще под занавес эффектную реплику бросит.
  
  
   "Убийства по алфавиту"
  
   -- ...И занялся выращиванием кабачков. И сразу же произошло убийство, и я послал кабачки к чёрту. Я хорошо знаю, что вы на это скажете: я как примадонна, которая дает прощальный спектакль. Дает неопределённое количество раз.
  
   Моя сила, в голове, а не в ногах! Всякий раз, когда вам кажется, что я бездействую, я размышляю.
  
   -- Откуда у сумасшедших мотивы, сэр? -- недоверчиво спросил инспектор.
   -- Как откуда, уважаемый? Железная логика -- одна из особенностей остротекущей мании.
  
   Нет ничего страшнее, чем жить в атмосфере подозрения, видеть, как за вами наблюдают и как любовь в глазах окружающих сменяется страхом, нет ничего страшнее, чем подозревать тех, кто дорог и близок... Это отравляет.
  
   На лице ее застыла тупая, деревянная улыбка, которая так часто обезображивает людей, позирующих перед аппаратом, и заставляет меня предпочитать мгновенные снимки.
  
   Он хорошо знал, что, если кто начинает рассказывать о своем здоровье, его уже не остановишь.
  
   Думать, что преступник совершает безумные действия просто потому, что он безумен, глупо. Безумец так же логичен и последователен в своих поступках, как и нормальный человек, но он опирается на безумную точку зрения.
  
   -- Какой вы барахольщик, Пуаро! Я никогда не обращаю внимания на одежду.
   -- Тогда вступите в общество нудистов.
  
   Могу заверить вас, - сказал он, улыбаясь, - что я никогда не позволяю себе получать неверное впечатление. Я формирую свое собственное.
  
   Женщины всегда были очень странными. Непредсказуемо жестоки и непредсказуемо добры.
  
   То, что часто называют интуицией, на самом деле является впечатлением, основанным на логической дедукции или на опыте. Когда знаток чувствует, что что-то не так с картиной, или элементом мебели, или с подписью на чеке, он на самом деле основывает свое ощущение на множестве признаков и деталей. Ему нет необходимости вникать в них подробно, - его опыт избавляет его от этого, а результатом является определенное впечатление, что что-то не так. Но это не догадка - это впечатление, основанное на опыте.
  
   Нет ничего опасней болтовни для человека, который хочет скрыть свои мысли. Человеческое существо не в состоянии сопротивляться соблазну саморазоблачения, который создается болтовней.
  
   -- Я не одобряю войну, -- продолжал молодой человек.
   Его сосед повернулся к нему:
   -- Я не одобряю чуму, муху цеце, голод и рак... но это все равно случается!
  
   Произнесенное слово и напечатанное -- какая пропасть между ними. Вот вам способ переиначивания, который полностью меняет смысл.
  
   Напевать мелодию -- это чрезвычайно опасно. Это выдает подсознательные мысли.
  
   Как бы тщательно ни планировалось преступление, оно не достигнет успеха без везения!
  
   Если не тренировать серое вещество, оно покроется ржавчиной.
  
   Речь, как сказал мне когда-то один мудрый старый француз, изобретена человеком, чтобы не думать. Она, кроме того, отличное средство установить, что человек скрывает. Человеческое существо, не может устоять перед возможностью раскрыться и выразить себя -- а именно эту возможность предоставляет ему речь. И так человек выдает себя.
  
  
   "Убийство в доме викария"
  
   Он ведь точь-в-точь как молоденькая продавщица в обувной лавке, которая хочет непременно заставить вас купить лакированные лодочки, потому что у нее есть как раз ваш размер, и слышать не хочет, что вам нужны простые опойковые туфли.
  
   Вам-то хорошо, - проворчал он. - Рассуждаете обо всех этих высоких материях, о книгах, об искусстве. А я сижу развесив уши и чувствую себя круглым идиотом.
  
   Чувства толпы - это нечто необъяснимое и ужасное.
  
   В тот вечер по воле обстоятельств пришлось проповедовать ex tempore, и, когда я взглянул на море поднятых ко мне лиц, мой мозг захлестнуло безумие. Во мне ничего не осталось от служителя Божьего. Я превратился в актера. Передо мной была публика, и я жаждал власти над чувствами публики, более того - я чувствовал, что эта власть в моих руках.
   Мне не пристало гордиться тем, что я сделал в тот вечер. Я всегда был серьезным противником эмоций, всяких сектантских радений. Но в этот вечер я сыграл роль неистового, красноречивого проповедника.
  
   Церковь была полна народу. Вряд ли такое необычное стечение верующих можно было объяснить желанием послушать проповедь Хоуза. Хоуз - нудный догматик.
   А если они успели проведать, что я буду говорить вместо Хоуза, это тоже не могло их привлечь. Мои ученые проповеди не менее нудны. Боюсь, что приписать эту многолюдность религиозному рвению тоже нельзя.
   Я решил, что все пришли поглядеть, кто еще будет в церкви, и, возможно, немного посплетничать после службы.
  
   - Чистая правда, сэр, я слышала - кто-то ка-ак чихнет! И это чиханье было не простое, нет, не простое.
   Все связанное с убийством не простое, а особенное. И выстрел был какой-то особенный. И чихнул кто-то как-то необыкновенно. Думаю, это было фирменное чиханье, специально для убийц.
  
   - Но вы не допустите, чтобы меня допрашивала полиция? - жалобно сказала мисс Уэзерби, сжимая мою руку обеими руками. - Я не выношу, совершенно не выношу толпу. А стоять перед судом!..
   - В особых случаях, - сказал я, - они разрешают свидетелю сидеть. - И ускользнул.
  
   - Вы не можете мне сказать, от кого вы это слышали?
   - Я дала слово, дорогой мистер Клемент. А честное слово для меня святыня. - Она приняла чрезвычайно серьезный вид. - Давайте скажем, что мне начирикала птичка, ладно? Так будет спокойнее, не правда ли?
   Мне очень хотелось сказать: "Чертовски глупо!" Жаль, что я удержался. Хотелось бы посмотреть, как это подействует на мисс Уэзерби.
   - Так вот, эта маленькая птичка сказала мне, что она видела одну даму, которую я называть не стану.
   - Стало быть, видела еще одну птичку? - поинтересовался я.
  
   Очень трудно уследить, когда мисс Хартнелл переходит от изложения фактов к поношению ближних.
  
   - Вполне естественно, мне кажется, бороться за свою жизнь, - задумчиво произнес я.
   - Знали бы вы, сколько убийц разгуливает на свободе по милости добросердечных присяжных, - мрачно сказал инспектор, - вы бы поразились.
  
   - Неужели вы думаете, - воскликнул я, - что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?
   - Нет ничего проще, чем представиться дурочкой. Легче легкого.
  
   Человеку, который всегда и повсюду, словно нарочно, восстанавливает людей против себя, не приходится ждать от них хорошего отношения.
  
   Эта полудетская любовь всегда протекает как острое заболевание.
  
   - Верно, дядя Лен, только я подумал... Когда придет время жениться, понимаешь, чтобы жениться на хорошей девушке, надо быть богатым.
   - Твоя теория не подтверждается фактами, - заметил я.
  
   Понимаете ли, если бы ваше подсознание жаждало его смерти, оно бы не допустило, чтобы вы высказались вслух.
  
   - Я считаю Сент-Мэри-Мид, - многозначительно отчеканил он, - лужей со стоячей водой.
   Он взглянул на всех вызывающе, ожидая возражений, но никто не возмутился; мне кажется, это его разочаровало.
   - Сравнение не очень удачное, милый Рэймонд, - живо отозвалась мисс Марпл. - Мне кажется, если посмотреть в микроскоп на каплю воды из стоячей лужи, жизнь там, наоборот, так и кипит.
   - Конечно, там кишит всякая мелочь, - сказал литератор.
   - Но ведь это тоже жизнь, в принципе мало отличающаяся от всякой другой, - сказала мисс Марпл.
   - Вы равняете себя с инфузорией из стоячей лужи, тетя Джейн?
   - Мой милый, это же основная мысль твоего последнего романа, я запомнила.
   Остроумные молодые люди обычно не любят, когда их собственные изречения обращают против них.
  
   Я знаю, что его считают прекрасным прозаиком, а стихи принесли ему широкую известность. У него в стихах нет ни одной заглавной буквы; как я понимаю, это основной признак авангардизма. Все его романы о пренеприятных людях, влачащих неимоверно жалкое существование.
  
   У Лоуренса у самого сексапильности - хоть отбавляй. Таким мужчинам обычно нравятся - как бы это сказать - квакерши, понимаете? Замкнутые скромницы. Таких женщин все почему-то считают холодными.
  
   Она очень привлекательная, Лен. Даже лысые археологи это чувствуют.
  
   - Да, она очень привлекательна, - сказал он, глубоко вздохнув. - Ей все время делают предложения, она сама мне сказала.
   - Если это происходит здесь, предложения незаконные - у нас нет ни одного неженатого мужчины, - сказал я.
  
   - Никогда не помнит, куда что бросила, - сказал Деннис с совершенно необоснованной, на мой взгляд, нежностью, словно тут было чем гордиться. - Теряет с дюжину вещей каждый день.
   - Необычайно привлекательная черта, - произнес я.
   Но Деннис не заметил никакого сарказма.
  
   Увлекшись своими обличениями, Мэри выковыривала глазки из картофеля так энергично, что они летали по кухне, стуча, как частый град. Один из них попал мне прямо в глаз, и это вызвало небольшую паузу.
  
   В Усадьбе ее не очень-то любят, скажу я вам. Чтобы сказать "пожалуйста" или "спасибо" - это нет, а вещи направо-налево раскидывать - это сколько угодно.
  
   Что касается меня, то мне Мэри никак не могла угодить. Признаюсь, я вижу в мечтах комнату, которую аккуратно прибирают каждое утро - стирают всюду пыль, ставят вещи на место... У Мэри свой метод - смахнуть пыль на самых видных местах, например на столе, - и мне он кажется крайне несовершенным.
  
   По-моему, это был совершенно естественный ход мыслей. Когда одна прислуга уходит, вы нанимаете другую. Я не понимал, почему Гризельда смотрит на меня так укоризненно.
   - Лен, ты - бессердечное существо. Тебе все равно.
   Вот этого я бы не сказал. Напротив, я чувствовал, что сердце мое встрепенулось от радости при мысли о том, что кончится эра подгорелых пудингов и недоваренных овощей.
  
   Эта необыкновенная женщина обладала поразительным, неотразимым обаянием. Я сам всеми силами противился даже мысли о том, что она могла совершить преступление.
   Сердце говорило мне: "Она на это не способна!"
   А бесенок в моем мозгу возражал: "Ну да, и только потому, что она на редкость красивая и привлекательная женщина!"
   Как сказала бы мисс Марпл, такова уж человеческая натура.
  
   Наконец дело было улажено - после долгого обсуждения особо щекотливых моментов. Было назначено подпольное свидание в саду, где кусты погуще.
  
   Могу себе представить, что в эту минуту Лоуренс был неотразим. Красивая голова откинута назад, в синих, как небо, глазах мольба. Роза растаяла и капитулировала.
  
   На полках и на столе громоздились самые разные вещи. Лоуренс спокойно жил среди такого артистического беспорядка, который меня свел бы с ума, и очень скоро.
   - Иногда не так-то просто отыскать нужную вещь, - сказал он, поймав мой взгляд. - А если посмотреть с другой стороны - все под рукой, ничего не запрятано.
   - Да, ничего не запрятано, - сказал я. - Может, было бы все-таки лучше, если бы пистолет был запрятан подальше.
  
   -- Да она вообще полоумная, я давно заметил.
   -- Всего лишь уловка, камуфляж для бедняков, - объяснил ему я. - Они прячутся за маской идиотизма. Стоит присмотреться, и окажется, что старушка не глупее нас с вами.
  
   Что толку запирать конюшню, когда коня свели, верно?
  
   Он гордится своим самообладанием и невозмутимостью, а попробуйте остаться невозмутимым, когда на вас кто-то вульгарнейшим образом натыкается в дверях.
  
   Самовлюбленный невежда - это точная характеристика. Только потому, что он просмотрел пару книжонок, он осмеливался спорить на равных с человеком, который всю жизнь посвятил этой теме.
  
   Я был вынужден признаться, что ни малейшего представления об археологии не имею.
   Да, доктор Стоун был не из тех, кого может охладить признание в невежестве. Можно было подумать, что я признался в том, что моя единственная отрада - копаться в земле. Он нырнул в свою стихию, взлетая на волнах собственного красноречия. Продольные разрезы, круговые раскопки, каменный век, бронзовый век, гробницы и кромлехи - все это лилось из его уст бурным потоком. Мне оставалось только кивать головой, сохраняя умный вид - последнее, боюсь, мне плохо удавалось. Доктор Стоун несся на всех парусах. (...) Мне не случалось встречать человека, который впадал бы в такое неистовство без всякой видимой причины. Он перебрал все доводы за и против своей излюбленной теории - кстати сказать, я так и не понял, в чем она заключается!
  
   Не выношу я старушек! Вечно жалуются на больные ноги и норовят еще сунуть их тебе под нос!
  
   - Насколько я понял, передо мной излюбленный герой приключенческих историй - сыщик-любитель, - сказал я. - Не уверен, что в реальной жизни они и впрямь оказываются удачливей профессионалов.
  
   Конечно, он из кожи вон лезет, но усердие никогда не заменит ума.
  
   Какие чувства кипят под этой маской вежливого равнодушия? Может быть, он знает что-то, но не говорит? Трудно найти что-либо более неестественное для человека, чем маска вышколенного слуги.
  
   Заставить себя полюбить инспектора Слака - свыше сил человеческих, но его кипучей энергией нельзя не восхищаться.
  
   Инспектор украдкой дотронулся до своего лба и шепотом спросил:
   - Что, малость не в себе?
   - Ничего подобного, - сказал я. - Но ей нравится такой казаться.
  
   Какую бы антипатию он ко мне ни испытывал, он не из тех, кто допустит, чтобы симпатии и антипатии мешали ему раздобыть нужную информацию.
  
   - Вы сказали "между шестью и семью", инспектор. Несколько раньше я выходила прогуляться. Когда я вернулась, еще не было пяти.
   - Значит, если некая дама - к примеру, мисс Хартнелл - определенно заявляет, что зашла сюда около шести, позвонила, но, так никого и не дождавшись, вынуждена была уйти, вы скажете, что она ошибается, э?
   - О нет. - Миссис Лестрэндж покачала головой.
   - Однако...
   - Если горничная дома, она может сказать, что вас нет. А когда остаешься одна и тебе не хочется принимать визитеров - что ж, остается только терпеть, пока они трезвонят в дверь.
  
   Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, - это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер - один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.
  
   Он сегодня собирается зайти в Старую Усадьбу, вполне вероятно, что от усердия в поисках истины он сделает жизнь тех, кто там живет, совершенно невыносимой.
  
   Деннису, правда, очень понравился пассаж про телефонный звонок к миссис Прайс Ридли, и, когда я описывал нервное потрясение, которое потребовало успокоительного в виде терносливовой наливки, он так и покатывался со смеху.
   - Так ей и надо, старой греховоднице, - заявил он. - Самая заядлая сплетница в округе. Жаль, что не мне пришло в голову позвонить ей и напугать до полусмерти. Слышь, дядя Лен, а не вкатить ли ей вторую дозу, как ты думаешь?
   Я поспешно стал его убеждать даже и не думать об этом. Нет ничего опаснее, чем благие намерения молодежи, которая проявляет сочувствие и искренне старается помочь вам.
  
   - Мой племянник - вот кто получает от всего этого бездну удовольствия, - заметил я. - Все забросил, рыскает в поисках следов и окурков.
   Хэйдок улыбнулся.
   - Сколько ему лет?
   - Шестнадцать исполнилось. В этом возрасте трагедии всерьез не воспринимаются. В голове только Шерлок Холмс да Арсен Люпен.
  
   - Мы набиты предрассудками, чванством и ханжеством и обожаем судить о том, чего не понимаем. Я искренне считаю, что преступнику нужен врач, а не полиция и не священник. А в будущем, надеюсь, преступлений вообще не будет.
   - Вы могли бы их лечить?
   - Мы вылечили бы их. Какая удивительная мысль! Вы когда-нибудь интересовались статистикой преступности? Нет? Очень немногие ею интересуются. А я ее изучал. Вас поразило бы количество несовершеннолетних преступников - опять дело в железах, понимаете? Юный Нийл, убийца из Оксфордшира, убил пять маленьких девочек, прежде чем его задержали. Хороший мальчик, никогда никаких проступков за ним не водилось. Лили Роуз, девчушка из Корнуэлла, убила своего дядю за то, что он не разрешал ей объедаться конфетами. Ударила его молотком для разбивания угля, когда он спал. Ее отослали домой, и она через две недели убила свою старшую сестру из-за какой-то пустяковой обиды. Конечно, их не приговаривали к повешению. Отослали в исправительные заведения. Может, они с возрастом исправились, а может, и нет. Девочка, во всяком случае, вызывает у меня сомнение. Ничем не интересуется, обожает смотреть, как режут свиней. Вы знаете, на какой возраст падает максимум самоубийств? На пятнадцать-шестнадцать лет. От самоубийства до убийства не так уж далеко. Но ведь это не моральный порок, а физический.
   - Страшно слушать, что вы говорите!
   - Нет, просто это для вас внове. Приходится смотреть прямо в лицо новым, непривычным истинам. И соответственно менять свои понятия. Однако порой это сильно осложняет жизнь.
  
   - Сейчас мы с ужасом думаем о тех временах, когда жгли на кострах ведьм. Мне кажется, что настанут дни, когда мы содрогнемся при одной мысли о том, что мы когда-то вешали преступников.
   - Вы против высшей меры наказания?
   - Дело даже не в этом. - Он умолк. - Знаете, - медленно произнес он наконец, - моя профессия все же лучше вашей.
   - Почему?
   - Потому что вам приходится очень часто судить, кто прав, кто виноват, а я вообще не уверен, что можно об этом судить. А если все это целиком зависит от желез внутренней секреции? Слишком активна одна железа, слишком мало развита другая - и вот перед вами убийца, вор, рецидивист. Клемент, я убежден, что настанет время, когда мы с ужасом и отвращением будем вспоминать долгие века, когда мы позволяли себе упиваться так называемыми справедливыми мерами наказания за преступления, и поймем, что осуждали и наказывали людей больных, которые были не в силах справиться с болезнью, бедолаги! Ведь не вешают же того, кто болен туберкулезом!
   - Он не представляет опасности для окружающих.
   - Нет, в определенном смысле он опасен. Он может заразить других. Ладно, возьмем, к примеру, несчастного, который воображает, что он китайский император. Вы же не обвиняете его в злом умысле. Я согласен, что общество нуждается в защите. Поместите этих людей куда-нибудь, где они никому не причинят вреда, даже устраните их безболезненным путем, да, я готов согласиться на крайние меры, но только не называйте это наказанием. Не убивайте позором их семьи - невинных людей.
  
   В глубине души миссис Прайс Ридли началась жестокая борьба. Скрытность боролась с мстительностью. Мстительность возобладала.
  
   - Голос был мужской или женский?
   - Голос дегенерата, - авторитетно заявила миссис Прайс Ридли.
  
   Мельчетт - человек, умудренный опытом. Он знает, что единственный способ обращения с разгневанной дамой средних лет - это выслушать ее до конца. Когда она выскажет все, что хотела сказать, появится хотя бы небольшая вероятность, что она услышит и то, что вы ей скажете.
  
   Мы застали миссис Прайс Ридли уже в участке: она с неимоверной скорострельностью вела словесную атаку на сильно растерявшегося дежурного констебля. Я с первого взгляда понял, что она возмущена до крайности - бант на ее шляпке весьма красноречиво трясся. Миссис Прайс Ридли носит, насколько я понимаю, головной убор, называемый "шляпка для почтенной матери семейства", - фирменный товар, выпускаемый в соседнем городке Мач-Бенэм. Эта шляпка изящно балансирует на бастионе из волос, хотя и несколько перегружена пышными шелковыми бантами. Когда Гризельда хочет меня напугать, она грозится купить "шляпку для почтенной матери семейства".
  
   У прислуги, как правило, чувство юмора - такая же редкость, как и у полиции.
  
   -- Может быть, она все же что-то слышала. Она у вас, часом, не туга на ухо, с ней все в порядке?
   - Я бы сказал, что слух у нее на редкость острый. Я сужу по тому количеству сплетен, которые она распускает, уверяя, что "услышала по чистой случайности".
  
   Ему палец в рот не клади. Он вроде хорька. Разнюхает правду, как только возьмет след.
  
   -- Правда, старушка Марпл показывает, что пистолета при ней не было, но эти престарелые дамы частенько ошибаются.
   Я промолчал, но с ним не согласился. Я был совершенно уверен, что у миссис Протеро револьвера не было, коль скоро мисс Марпл это утверждает. Мисс Марпл не из тех "престарелых дам", которые ошибаются. Она каким-то непостижимым образом всегда оказывается права. Подчас даже оторопь берет.
  
   Ведь ничего плохого в этом не было. Не было ничего. Мы хотели быть друзьями. Но не любить друг друга мы не могли.
  
   Нашли кому верить - доктору. Выдерут у вас все зубы до единого - теперешние доктора все такие, - а потом: ах, извините, у вас, оказывается, был аппендицит! Доктора называются!
   инспектор Слэк
  
   -- Да она же всю жизнь из этой деревушки носу не высовывала! Многовато на себя берет! Что она может знать о жизни?
   Я кротко возразил, что если мисс Марпл практически ничего не знает о Жизни с большой буквы, то о жизни в Сент-Мэри-Мид она знает все досконально.
  
   - Нет уж, коли дело доходит до убийства, всегда ужасно стараешься вспомнить каждую мелочь.
   - Откуда тебе знать, дорогая моя, - мягко заметил я. - Ты никогда никого не убивала.
  
   Меню было составлено роскошное, и Мэри, казалось, получала какое-то нездоровое удовольствие, со злостной изобретательностью чередуя полусырые блюда с безбожно пережаренными. Правда, Гризельда заказала устрицы, которые, как могло показаться, находятся вне досягаемости любой неумехи - ведь их подают сырыми, - но их нам тоже не довелось отведать, потому что в доме не оказалось никакого прибора, чтобы их открыть, и мы заметили это упущение только в ту минуту, когда настала пора попробовать устриц.
  
   -- Только, милая, постарайся следить за тем, что ты говоришь, не давай воли своему язычку. У этих дам нет ни малейшего чувства юмора, помни об этом, они все принимают всерьез.
   -- Я знаю, чего им не хватает, - сказала Гризельда. - Надо бы им самим обзавестись какими-нибудь грешками, тогда у них не останется времени вынюхивать повсюду чужие.
  
   -- Лоуренс ни разу не попытался за мной поухаживать - никак не пойму, в чем тут дело.
   -- Он знал, что ты замужняя женщина, вот и...
   -- Лен, только не притворяйся, что ты только что вылез из Ноева ковчега! Ты отлично знаешь, что очаровательная молодая женщина, у которой пожилой муженек, для молодого человека просто дар небесный. Тут есть какая-то особая причина, а вовсе не недостаток привлекательности - чего-чего, а этого мне не занимать.
  
   - Вам не кажется, мисс Марпл, - сказал я, - что все мы слишком склонны злословить о ближних своих? Добродетель не мыслит злого, как вы знаете. Можно причинить неисчислимый вред, позволяя себе болтать глупости и распускать злостные сплетни.
   - Дорогой викарий, - ответила мисс Марпл, - вы человек не от мира сего. Боюсь, что человеческая натура, за которой мне довелось наблюдать столь долгое время, не так совершенна, как хотелось бы. Конечно, праздная болтовня - это дело грешное и недоброе, но ведь она так часто оказывается правдой, не так ли?
   Эта последняя, парфянская стрела попала в цель.
  
   - Настоящий роман, правда? - сказала сентиментальная мисс Уэзерби. - Он такой красивый!
   - Но распущенный, - бросила мисс Хартнелл. - А чего еще ждать? Художник! Париж! Натурщицы! И... и всякое такое!
   - Писал ее в купальном костюме, - заметила миссис Прайс Ридли. - Такая распущенность.
   - Он и мой портрет пишет, - сказала Гризельда.
   - Но ведь не в купальном костюме, душечка, - сказала мисс Марпл.
   - Вы совершенно правы... зачем он вообще нужен... - заявила Гризельда.
   - Шалунья! - сказала мисс Хартнелл, у которой хватило чувства юмора, чтобы понять шутку. Остальные дамы были слегка шокированы.
  
   Душечка, вы так молоды. Молодость так неопытна и доверчива! <...> Естественно, вы всегда думаете обо всех только самое хорошее.
  
   -- Если бы у меня были деньги, я бы сбежала, а без денег куда денешься? Если бы папочка, как порядочный человек, приказал долго жить, у меня бы все устроилось.
   -- Летиция, такие слова говорить не следует.
   -- А что? Если он не хочет, чтобы я ждала его смерти, пусть не жадничает, как последний скряга.
  
   -- А ты сегодня что собираешься делать, Гризельда?
   -- Исполнять свой долг, - сказала Гризельда. - Свой долг супруги пастыря. Чай со сплетнями в половине пятого.
  
   Я уже хотел упрекнуть жену за нехристианские чувства, но тут Мэри внесла полусырой рисовый пудинг. Я попробовал слабо протестовать, но Гризельда заявила, что японцы всегда едят недоваренный рис и от этого у них так хорошо варят мозги.
  
   -- Выходит, он думает, будто я прикарманиваю церковные средства!
   -- О тебе никто такого не подумает, мой родной, - сказала Гризельда. - Ты настолько выше всех подозрений, что тебе просто грех не воспользоваться такой возможностью.
  
   Протеро из тех людей, которые обожают скандалить по любому поводу. Он и устроил скандал. [...]
   - Что ж тут такого - надо же и ему хоть чем-то развлечься, - сказала моя жена с видом праведного и беспристрастного судьи. - Около него никто не увивается, называя его нашим дорогим викарием, и никто ему не дарит жутких расшитых туфель, а к Рождеству - теплых ночных носочков. И жена и дочь на дух его не переносят. Наверно, ему приятно хоть в чем-то почувствовать себя важной персоной.
   - Но ведь для этого вовсе не обязательно оскорблять других.
  
   Жену мою зовут Гризельда - имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее. Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в ней нет ни капли.
  
   В книгах преступником всегда оказывается тот, кого меньше всех подозревают... Только это правило вовсе не годится для реальной жизни. Чаще всего именно то, что бросается в глаза, и есть правда.
  
   Признаться, когда узнаешь человека получше, непременно углядишь в нем какую-то странность. Нормальные люди иногда такое выкинут, что и не придумаешь, а ненормальные часто ведут себя очень разумно.
  
   - Жизнь в общем везде одинакова... Человек рождается, потом растет, взрослеет, сталкивается с другими людьми, обкатывается, как галька, потом женится, появляются новые дети...
   - А финал один - смерть... И не всегда имеется свидетельство о смерти. Порой умирают заживо.
  
   Интуиция - это как привычка читать слова, не складывая их по буковкам. Дитя этого не умеет - у него слишком мало опыта. Но взрослый человек узнает слово с первого взгляда, потому что видел его сотни раз.
  
   - Вы забываете, - сказал я, - что мое призвание обязывает меня ставить превыше всех одну добродетель - милосердие.
   - Я человек справедливый. Это все знают.
   Я не отвечал, и он сердито спросил:
   - Почему вы молчите? Выкладывайте, что у вас на уме!
   Я немного помедлил, потом решил высказаться.
   - Я подумал о том, - сказал я, - что, когда настанет мой час, мне будет очень грустно, если единственным доводом в мое оправдание будет то, что я был справедлив. Ведь тогда и ко мне отнесутся только справедливо...
  
   Очень неразумно, моя душечка. Когда выдумываешь небылицы, люди непременно им верят. А это может вызвать осложнения.
  
   Дорогой юноша, вы недооцениваете рвение наших доморощенных детективов. В Сент Мэри Мид всем известны самые интимные отношения между людьми. Во всей Англии ни один сыщик не сравнится с незамужней дамой неопределенного возраста, у которой бездна свободного времени.
  
   Для меня остается тайной, как у нас тут люди успевают поесть. Должно быть, едят стоя, только бы не пропустить что-нибудь.
  
   Остальные мои кавалеры считали, что я просто чудо, и, разумеется, для каждого из них я была бы отличной женой. Но для тебя я - воплощение всего, что ты не любишь и не одобряешь, и все же ты не мог передо мной устоять. Мое тщеславие просто не выдержало этого. Знаешь, куда приятнее, когда тебя втайне обожают, сознавая, что это грех, чем когда тобой гордятся и выставляют напоказ. Я доставляю тебе кучу неудобств, я непрерывно тебя шокирую, и, несмотря ни на что, ты любишь меня до безумия.
  
   Хотите видеть безудержную, первозданную ярость в чистом виде, пожалуйста, стоит только довести до белого каления убежденного гуманиста.
  
   Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают, что молодые -- дураки!
  
  
   "Убийство Роджера Экройда"
  
   Женщины бессознательно замечают тысячи мелких деталей, бессознательно сопоставляют их -- и называют это интуицией.
  
   Все беды происходят из-за денег или их отсутствия.
  
   ... меня просто пугает, что читают современные девушки, да ещё делают вид, будто получают удовольствие.
  
   В наши дни никак не угадаешь, кто леди, а кто нет.
  
   Нельзя осуждать человека, не выслушав его.
  
   Слова, если только умело ими пользоваться, позволяют успешно скрывать голое безобразие поступков.
  
   Не вредно иногда прибегать к услугам серых клеточек.
  
   Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудь высказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется его опровергнуть.
  
   Если вы сказали что-то обидное мужчине, пусть это вас не тревожит. Мужчины слишком самодовольны, они просто даже не верят, что вы говорите серьёзно, если это что-то нелестное для них.
  
   Мужчину можно выжимать до бесконечности, но не женщину. Потому что женщина всегда стремится сказать правду. Сколько мужей, изменявших женам, унесли в могилу свои секреты! Сколько жён, обманувших мужей, разбивали свою жизнь, швыряя правду в лицо мужьям!
   Доведённые до крайности, потеряв голову -- о чём они, безусловно, потом жалеют, -- они забывают о чувстве самосохранения и говорят правду, испытывая глубочайшее, хотя и минутное удовлетворение.
  
   Уж если женщина пойдет на убийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая в такую сентиментальность, как раскаяние.
  
  
   Айзек Азимов.
   "Немезида"
  
   Ничто так не удовлетворяет самолюбие человека, как так называемый вклад в общее благосостояние. Этим можно оправдать любые поступки.
  
   ... Ничто так не успокаивает и не умиротворяет, как звёздное небо.
   звездыумиротворенность
  
   Если мы нуждаемся прежде всего в утешении, значит, жизнь идёт к закату.
  
   Обычно наша жизнь протекает очень скучно, мы постоянно стремимся отыскать смысл своего существования, чаще всего ничего не находим и кончаем либо воинственным отчаянием, либо тихой покорностью судьбе.
  
   Сколько существует человечество, столько люди были готовы на жертвы -- если в жертву приносятся жизни других.
  
   Если человек по-настоящему ленив, он никогда не будет лгать.
  
   Незаметный человек всегда незаметен, но и он умеет любить.
  
   ... Жизнь -- это цепь потерь. Ты теряешь молодость, родителей, любимых, друзей, удовольствия, здоровье и, наконец, саму жизнь. Ты можешь не принимать этого -- и все равно будешь терять.
  
   Такая уж она у меня девушка. Серьезная, ответственная, практичная, исполнительная. Именно те качества, которые не вызывают любви, -- так, кажется, говорил кто-то.
  
   Если мы не будем говорить о чем-то, это вовсе не значит, что этого не существует. А если мы назовем что-то глупостью, то это еще не означает, что оно глупостью станет.
  
   Старики всегда считают, что молодые люди еще ничего не знают о любви, а молодые уверены, что старики уже все забыли. Ты знаешь, и те и другие не правы.
  
  
   Айн Рэнд.
   "Атлант расправил плечи"
  
   Ценность -- это то, что человек добывает и сохраняет своими действиями, добродетель -- это действие, с помощью которого он добывает и сохраняет ценность. Ценность предполагает критерий -- цель и необходимость действия перед лицом выбора. Там, где нет выбора, невозможно существование ценностей.
  
   - Я никогда не презирал роскошь, - сказал он, - хотя всегда презирал людей, купающихся в роскоши. Я взирал на то, что они называют своими развлечениями, и это казалось мне таким ничтожно-бессмысленным - после того, что я чувствовал на заводе. Я видел, как варят сталь, как по моему желанию тонны расплавленного металла текут туда, куда я хочу. А потом шел на банкет и видел людей, благоговейно трясущихся над своей золотой посудой и кружевными скатертями, словно не столовая призвана служить им, а они ей, словно не они владеют бриллиантовыми запонками и ожерельями, а наоборот. Тогда я убегал к первой же замеченной мною груде шлака - и они говорили, что я не умею наслаждаться жизнью, потому что думаю лишь о делах.
  
   Отказ от признания реальности всегда приводит к гибельным последствиям.
  
   Тогда по какому праву вы рассуждаете о том, что значит быть человеком? Вы, предавший человека в себе?
  
   Почему люди готовы отречься от лучших мгновений в их жизни, как от греховных? Почему они предают лучшее в себе? Что заставило их поверить, будто земля -- царство зла, а безысходность -- их судьба?
  
   Ему никогда не было одиноко, за исключением тех минут, когда он чувствовал себя счастливым.
  
   Кто бы ты ни был, мысленно обращалась она к своему герою, ты, человек, которого я всегда любила, но так и не встретила, ты, кого я надеялась увидеть в конце уходящего за горизонт пути, чье присутствие ощущала на улицах города и чей мир была готова заполнить, - знай: мною двигали любовь к тебе, надежда найти тебя и желание достойно предстать перед тобой. Теперь я понимаю, что мне не отыскать тебя, - ты недосягаем и нереален, и все-таки остаток моей жизни принадлежит тебе. Я буду жить во имя твое, даже если мне не суждено узнать его, буду продолжать служить тебе, даже если моя игра проиграна, я не сойду с пути. Я сделаю все, чтобы достойно предстать перед тобой, зная, что этого никогда не произойдет...
  
   Хэнк, мне ничего не нужно от тебя, кроме того, что ты сам хочешь мне дать.
  
   Потом однажды вечером, на заводском митинге, я услышал, что приговорен к смерти за свое достижение. Трое паразитов утверждали, что мой мозг и моя жизнь -- их собственность, что мое право на существование условно и зависит от удовлетворения их желаний. Назначение моей способности, говорили они, служить потребностям тех, кто менее способен. Я не имел права жить, говорили они, по причине моей способности жить; их право жить было безусловным по причине их неспособности.
   Тут я понял, что неладно с миром, понял, что уничтожало людей и государства и где нужно вести битву за жизнь, понял, что врагом была извращенная мораль, и мое согласие было единственной ее силой. Я понял, что зло бессильно, неразумно, слепо, антиреально, и единственным оружием его была готовность добра служить ему. <...> Я осознал, что могу положить конец вашему насилию, произнеся мысленно одно слово. Я произнес его. Это слово "нет".
  
   Любить человека за достоинства презренно и человечно, говорит она вам, любить за недостатки -- божественно. Любить достойных эгоистично, любить недостойных жертвенно. Вы должны любить тех, кто этого не заслуживает, и чем меньше они этого заслуживают, тем больше вы должны их любить, чем отвратительнее предмет, тем благороднее ваша любовь, чем непритязательнее ваша любовь, тем выше ваша добродетель, и если вы способны довести свою душу до состояния мусорной кучи, которая одинаково принимает все, что угодно, если можете перестать ценить моральные ценности, значит, вы достигли морального совершенства.
   Такова ваша жертвенная мораль, таковы близкие идеалы, которые она предлагает: переделать жизнь своего тела по образу человеческого скотного двора, переделать жизнь своего духа по образу мусорной кучи.
  
   Заслуженное относится к эгоистичной, коммерческой сфере взаимной выгоды; только незаслуженное требует моральной сделки такого рода, которая заключается в выгоде одного ценой несчастья другого. Требовать вознаграждения за свою добродетель эгоистично и аморально; отсутствие добродетели придает вашему требованию моральное право.
  
   Почему морально служить счастью других, но не своему? Если радость -- это ценность, почему морально, когда ее испытывают другие, но аморально, когда испытываете вы? Если торт -- это ценность, почему, когда его едите вы, это аморальное потакание своим слабостям, но ваша моральная цель в том, чтобы его ели другие? Почему вам аморально хотеть его, а другим -- морально? Почему аморально создать ценность и оставить у себя, но морально отдать ее? И если оставлять ценность у себя аморально, почему морально другим принимать ее? Если вы бескорыстны и благонравны, когда ее отдаете, разве другие не корыстны и порочны, когда ее берут? Разве добродетель представляет собой служение пороку? Разве моральная цель тех, кто благонравен, приносить себя в жертву тем, кто порочен?
   Вот вам ответ, которого вы избегаете, чудовищный ответ: нет, те, кто берут, не порочны, если не заработали ту ценность, которую вы даете им. Для них не аморально принимать ее, если они не могут создать ее, заработать ее, дать вам взамен другую ценность. Для них не аморально пользоваться ею, если они не получили ее по праву.
   Вот вам тайная сущность вашего кредо, вторая сторона ваших двойных мер: аморально жить своим трудом, но морально жить трудом других, аморально потреблять свой продукт, но морально потреблять продукты других, аморально зарабатывать, но морально воровать, паразиты являются моральным оправданием существования созидателей, но существование паразитов -- это самоцель, порочно получать прибыль от достижений, но пристойно получать ее от чужих жертвований, порочно создавать собственное счастье, но достойно наслаждаться счастьем, полученным ценой крови других.
   Ваш кодекс делит человечество на две касты и велит им жить по противоположным правилам: на тех, кто может желать всего, и тех, кто не может желать ничего, на избранных и проклятых, на едущих и везущих, на поедателей и поедаемых. Какой мерой определяется ваша каста? Какая отмычка открывает вам дверь в моральную элиту? Эта отмычка -- отсутствие ценностей.
   О какой бы ценности ни шла речь, отсутствие ее дает вам право предъявлять требования тем, у кого она есть. Ваша потребность дает вам право на вознаграждение. Если вы способны удовлетворить свою потребность, ваша способность лишает вас права удовлетворять ее. Однако потребность, удовлетворить которую вы не способны, дает вам право на жизни человечества.
  
   В чем сущность вины, которую ваши учителя называют Первородным Грехом? Какие пороки приобрел человек, выйдя из того состояния, которое они считают совершенным? Их миф гласит, что человек съел плод с древа познания, -- он обрел разум и стал разумным существом. То было познание добра и зла -- он стал моральным существом. Он был осужден добывать хлеб трудом -- он стал созидающим существом. Он был осужден испытывать страсть -- он приобрел способность знать любовные радости. Пороки, за которые его осуждают: разум, мораль, созидательность, радость -- основные добродетели его существования. Их миф о падении человека создан не затем, чтобы объяснить и осудить его пороки, виной считаются не его заблуждения, а сущность его природы как человека. Кем бы ни был тот робот в райском саду, который существовал без разума, без ценностей, без труда, без любви, -- он не был человеком. Падением человека, по словам ваших учителей, является то, что он обрел добродетели, необходимые, чтобы жить. Эти добродетели, по их меркам, есть его Грех. Его порок, судят они, в том, что он -- человек. Его вина, судят они, в том, что он живет. Они именуют это моралью милосердия и доктриной любви к человеку.
  
   Мораль кончается там, где начинается оружие.
  
   Справедливость есть признание того факта, что ты не можешь фальсифицировать сущность людей, как не можешь фальсифицировать сущность природы, что ты должен судить о всех людях так же добросовестно, как судишь о неодушевленных предметах, с тем же уважением к истине, с тем же неподкупным подходом, с таким же чистым и разумным процессом отождествления, что о каждом человеке нужно судить по тому, что он есть, и относиться к нему соответственно. Как не платишь за ржавый хлам более высокую цену, чем за блестящий металл, так ты не ценишь подлеца выше героя; твоя моральная оценка -- это монета, которой ты платишь людям за их добродетели или пороки, и эта плата требует от тебя такой же скрупулезной честности, с какой ты проводишь финансовые операции. Сокрытие своего презрения к людским порокам есть акт моральной подделки, а сокрытие восхищения добродетелями людей есть акт морального утаивания; ставить какие-то другие интересы выше справедливости значит обесценивать свою моральную валюту и обманывать добро ради зла, поскольку только добро может потерять из-за отсутствия справедливости, и только зло может выиграть; наказание людей за их добродетели и награждение за пороки представляет собой яму в конце этой дороги, моральное банкротство, падение к полной греховности, черная месса в культе смерти, посвящение своего сознания разрушению существования.
  
   И самая низкая форма самоунижения и саморазрушения -- это подчинение своего разума разуму другого, принятие авторитета над своим мозгом, его утверждений как фактов, его высказываний как истины, его распоряжений как посредника между своим сознанием и существованием.
  
   Но "моральная заповедь" -- это нарушение логики. Мораль -- это избранное, а не навязанное, понятое, а не принятое как приказ.
  
   -- Я это чувствую. Я руководствуюсь не умом, а сердцем. Вы, должно быть, сильны в логике, но совершенно бессердечны.
   -- Мадам, когда мы видим вокруг людей, умирающих с голоду, ваше сердце ничем не поможет. А я достаточно бессердечен и скажу, что если вы воскликнете: "Я этого не знала!", вам этого никогда не простят.
  
   Но деньги -- всего лишь инструмент. Они дадут вам все, чего вы пожелаете, но не заменят вас как человека, идущего к цели. Они дадут вам средства для удовлетворения ваших сегодняшних желаний, но не породят новых. Деньги наказывают тех людей, которые пытаются повернуть вспять закон причинности -- тех, кто хочет заменить разум продуктами разума.
   Деньги не принесут счастья человеку, который не имеет понятия, чего он хочет. Если он отрицает знание о том, что нужно ценить, если он избегает выбора среди того, что можно ценить, деньги не дадут ему законов определения ценности. Дурак не купит за деньги интеллект, трус -- отвагу, некомпетентный -- уважение. Человек, который за деньги пытается купить мозги тех, кто находится ниже него, поставив во главу угла деньги, в итоге становится жертвой нижестоящих. Интеллектуалы избегают его, а мошенники и обманщики льнут к нему, привлеченные законом, который ему не дано понять: никому не позволено быть меньше, чем его деньги. По этой причине вы называете их злом?
   Только человек, который в нем не нуждается, способен унаследовать богатство. Человеку, который сам способен заработать состояние, неважно, с чего он начнет. Если наследник достоин своих денег, они станут ему служить. Если же нет, они его разрушат. А вы кричите, что деньги развращают его. Так ли это? Или это он развращает деньги? Не завидуйте негодному наследнику, его богатство -- не ваше, и вы не стали бы лучше, получив его.
  
   Девушка ужасно смутилась, чувствуя себя так, будто пыталась удержать восход солнца в грязной луже, но Джим улыбался, сел на единственный стул и окинул быстрым взглядом ее комнату.
  
   Трагедию она заметила сразу, и отчаянный крик ее прорезал глухой ропот толпы; именно это она и ожидала увидеть, именно этого и боялась. Между двух гор, новой зарей освещая все небо, горы, крыши и стены станционных зданий, над нефтепромыслом "Уайэтт Ойл" стояла сплошная стена пламени.
   Потом ей сказали, что Эллис Уайэтт исчез, оставив после себя только доску, прибитую гвоздями к столбу у подножия горы... Увидев на доске выведенную его почерком надпись, она поняла, что ждала увидеть именно эти слова: "Оставляю все таким, каким было оно до моего прихода. Берите. Оно ваше".
  
   Понимаете, доктор Стэдлер, люди не хотят думать. И чем глубже пропасть, в которую они попали, тем меньше им хочется думать. Интуитивно они понимают: думать необходимо, что рождает в них чувство вины, поэтому боготворят каждого, кто оправдывает их нежелание мыслить; готовы следовать за всяким готовым превратить в добродетель, причем высоко интеллектуальную то, что привыкли считать грехом, слабостью, виной.
  
   Ученый понимает, что камень вовсе не камень. На самом деле он тождественен пуховой подушке. Оба предмета представляют собой лишь образование из невидимых вращающихся частичек. Вы возразите, что камень нельзя использовать как подушку. И это еще раз доказывает нашу беспомощность перед лицом реальности.
  
   Люди все лезут из шкуры вон, пытаясь навести марафет, когда кругом гниль, сплошная черная гниль -- автомобили, дома и души, и безразлично, каким образом они сгнили. Видели бы вы, как эти грамотеи кувыркались по моему желанию -- это когда у меня были деньги. Профессора, поэты, интеллектуалы, спасители мира и эти, как их там... возлюбившие брата своего. Стоило только свистнуть.
  
   Дагни, Дагни, если я должен платить за тебя такую цену, я ее заплачу... Торговец до мозга костей, он не знал другого закона, кроме оплаты сполна всех своих желаний.
  
   Назад отлетали мили, уносились станционные города, где они не делали остановок, перроны, переполненные людьми, пришедшими только для того, чтобы увидеть, приветствовать и надеяться. Под почерневшими от сажи карнизами старых станций висели гирлянды цветов, траченные временем стены были украшены красно-бело-синими флагами. Все было как на картинках, которые она -- завидуя -- видела в учебниках по истории железных дорог, дошедших с той поры, когда люди собирались вместе для того лишь, чтобы увидеть первый в своей жизни поезд. Так было в тот век, когда по стране проходил Нат Таггерт, и остановки на пути его привлекали людей, стремившихся узреть новое достижение человеческого духа. Тот век, думала Дагни, ушел; успели смениться поколения, не знавшие событий, которым можно было порадоваться, видевшие только трещины, все глубже с каждым годом рассекавшие стены, возведенные Натом Таггертом. Но люди пришли снова, как приходили и в его время, повинуясь тому же велению сердца.
  
   Это был один из новых городов Колорадо -- тех, что сами собой вырастали вокруг нефтяного месторождения Уайэтта. Дагни заметила угловатые контуры современных домов, плоские крыши, огромные окна. Расстояние не позволяло различить фигуры людей. И в тот момент, когда она подумала, что из такого далека они, конечно же, не смотрят за поездом, откуда-то из-за домов в небо вспорхнула ракета, поднявшаяся над городом и рассыпавшаяся золотыми звездочками по темнеющему небу. Люди, которых она не видела, ждали появления состава на склоне горы и приветствовали его салютом, осветившим сумерки огненным дождем, знаком праздника или призыва на помощь.
  
   Что ж, возможно, это плохо, несправедливо, возмутительно, но такова жизнь общества. Кого-то всегда приносят в жертву, причем, как правило, несправедливо; но так принято среди людей. Что может сделать с этим один человек?
  
   Твоя сестра -- воплощение симптома общей болезни нашего времени. Упадочное порождение века машин. Механизмы погубили в человеке человечность, оторвали его от почвы, украли у него природные искусства, убили его душу и превратили в бесчувственного робота.
  
   На мой взгляд, существует единственная форма человеческого падения - потеря цели.
   падениецель
  
   Вы боитесь того, у кого на доллар меньше, чем у вас, этот доллар по праву принадлежит ему, из-за него вы чувствуете себя моральным должником; того же, у кого на доллар больше, чем у вас, вы ненавидите, этот доллар по праву принадлежит вам, и вы чувствуете себя морально обворованным. Тот, кто стоит ниже вас, -- источник вашей вины, тот, кто стоит выше, -- источник вашего раздражения.
  
   И во времена всех крестовых походов против коррупции решение видели не в том, чтобы дать свободу ее жертвам, а в том, чтобы дать большую власть вымогателям.
  
   Опыт долгих лет борьбы научил его, что немотивированная вражда не так страшна, как немотивированная забота. За ней всегда крылась опасность.
  
   Тот, кто сочувствует виноватому, лишает сочувствия правого. Теперь спроси себя, кто же бесчувственный. Тогда ты поймешь, какой принцип противостоит благотворительности. -- Какой же? -- прошептала она. -- Справедливость, Шеррил.
  
   "Только не бояться, а учиться" -- эти слова Шеррил повторяла себе так часто, что эта мысль уже казалась ей столбом, до блеска отполированным ее беспомощно соскальзывающим вниз телом; этот столб поддерживал ее весь минувший год.
  
   В мире, где разум объявляется фикцией, где признается моральное право управлять посредством грубой силы, угнетать знание в интересах невежества, жертвовать лучшими ради худших, -- в таком мире лучшее должно выступать против общества и стать его смертельным врагом.
  
   Таков изъян их системы: они мгновенно ополчаются против человека честного и достойного, но подай им никчемного бездельника, и они увидят в нем приятного и безопасного -- безопасного! -- человека.
  
   Тем, кто требовал внимания к больным, сделав невыносимой жизнь здоровых, не приходило в голову, что человек, готовый работать из-под палки, -- это быдло, которому опасно поручать даже бездушный груз, не то что здоровье человека.
  
   <...> Будто вопрос был задан не ему лично, а тому необъяснимому беспокойству, что затаилось в его душе.
  
   Принимать незаслуженное обвинение -- тягчайший грех.
  
   Если удовольствие одного покупается страданием другого, лучше совсем отказаться от сделки. Когда один выигрывает, а другой проигрывает, это не сделка, а мошенничество.
  
   ... Когда его спросили, может ли он назвать человека более скверного, чем тот, чьему сердцу неведома жалость. -- Человек, который пользуется жалостью к себе как оружием.
  
   Какое оружие может быть там, где разум им уже не является?
  
   Она не знала, в чем причина ее одиночества. Она могла выразить это только словами: "Это не тот мир, на который я надеялась".
  
   Есть вещи, над которыми не стоит ломать голову, подумал он, потому что зло способно заразить того, кто о нем думает.
  
   Мысль -- это инструмент, с помощью которого человек создает выбор.
  
   Если человек поступает честно, ему не нужно завоевывать доверие другого, достаточно разумного анализа его действий.
  
   Кто же, если не большинство, должен решать, что делать?
  
   Он никогда не жалел себя. Когда на заводе возникали какие-нибудь проблемы, его первой заботой было установить, какую он допустил ошибку, -- он не искал виновного, он обвинял себя; от себя он требовал совершенства.
  
   Кодекс компетентности -- единственная мораль, отвечающая золотому стандарту.
  
   Дэгни, в жизни имеет значение лишь одно -- насколько хорошо ты делаешь своё дело.
  
   Не знаю, какой девиз выбит на фамильном гербе Д'Акония, но уверена, что Франциско изменит его на "Зачем?", -- сказала однажды миссис Таггарт.
   Это был первый вопрос, который он обычно задавал, когда ему предлагали что-то сделать, и ничто не могло заставить его действовать, если он не получал убедительно-веского ответа. Он словно ракета несся сквозь дни летнего месяца и, если кто-то останавливал его в этом полёте, всегда мог определить смысл и цель каждой минуты своей жизни. Для него невозможными были лишь две вещи: бездействие и отсутствие цели. "Давайте выясним" -- вот слова, которыми он аргументировал свои действия Дэгни и Эдди, берясь за что-то, или: "Давайте сделаем". Для него это было единственной формой радости и наслаждения.
  
   Вы надеетесь, что мне придется снизить уровень производительности до уровня вашей некомпетентности.
  
   Человека нельзя наказывать за способности, за умение делать дело.
  
   Говорят, любовь слепа, секс глух к разуму и насмехается над всеми философскими идеями. Но на самом деле сексуальный выбор -- это результат коренных убеждений человека. Скажите мне, что человек находит сексуально привлекательным, и я расскажу всю его жизненную философию. Покажите мне женщину, с которой он спит, и я скажу, как он себя оценивает. И какой бы ерундой насчет ценности альтруизма его ни пичкали, секс -- самое эгоистичное из всех действий, действие, которое совершается только ради собственного наслаждения. Только попробуйте представить себе половой акт в духе самоотречения и доброхотного даяния -- акт, который невозможен в самоунижении, только в самовозвышении, только в уверенности, что тебя желают и что ты этого желания достоин. Это действие заставляет человека обнажить дух, так же как и тело, и признать своё истинное Я мерилом своей ценности. Мужчину всегда притягивает женщина, отражающая его глубочайшее видение себя самого, женщина, завоевание которой позволит ему испытывать -- или притворяться, что испытывает, -- чувство собственного достоинства. Человек, который уверен в собственной ценности, захочет обладать женщиной высшего типа, женщиной, которую он обожает, самой сильной и самой недоступной, потому что только обладание героиней даст ему чувство удовлетворения. Обладание незамысловатой проституткой не даст ничего.
  
   Есть вещи, над которыми лучше не задумываться. Зло непристойно в своем обличье, и вид его оскверняет. Есть предел тому, что может видеть человек. И он не должен думать о нем, не должен вглядываться внутрь, не должен докапываться до корней.
  
   Но неужели вы считаете, что хоть кто-нибудь из этих людей приятно проводит время? Они просто стараются стать более бестолковыми и бесцельными, чем обычно. Они хотят ощущать себя легкими и незначительными... А знаете, истинную легкость может почувствовать лишь тот, кто осознает свою важность и значимость.
  
   -- Ты не думаешь ни о чем, кроме своего дела, -- слышал он всю свою жизнь, словно обвинительный приговор. Ему всегда давали понять, что в бизнесе следует видеть своего рода тайный и порочный культ, в который не следует посвящать невинного обывателя; что в занятии этом люди усматривают уродливую необходимость, которую исполняют, не распространяясь относительно подробностей; что деловые разговоры представляют собой преступление против высших материй; и что если следует отмыть руки от машинного масла, прежде чем вернуться домой, то необходимо и смыть со своего разума оставленное бизнесом пятно, прежде чем войти в гостиную.
  
   В жизни нет ничего важнее, чем то, как ты делаешь свою работу. Ничего нет. Это самое главное. И твоя сущность проявляется именно в этом. Такова единственная мера ценности человека. И все эстетические принципы, которые пытаются затолкать тебе в глотку, имеют не больше цены, чем бумажные деньги, с помощью которых жулье пытается лишить людей их добродетелей. Один лишь принцип компетентности способен стать основой того морального кодекса, который можно приравнять к золотому стандарту. Ты поймешь это, когда вырастешь.
  
   Мне нравятся сигареты, мисс Таггерт. Мне приятно представлять себе огонь в руке человека. Огонь -- опасная сила, и ее укрощают пальцы. Я часто задумываюсь о тех часах, которые человек проводит в одиночестве, вглядываясь в сигаретный дымок и размышляя. Хотелось бы знать, сколько великих идей рождено в такие часы. Когда человек мыслит, в разуме его загорается пламя, и огонек сигареты служит вполне уместным символом его.
  
   Взрослые и дети были скучны и неинтересны Дагни. И то, что жить ей приходится среди скучных людей, она воспринимала как некую грустную случайность, с которой надлежало терпеливо мериться какое-то время. Ей удалось заглянуть в другой мир, и она знала, что он где-то существует: мир, создавший поезда, мосты, телеграфные провода и мигающие в ночи огни семафоров. Надо подождать, решила она, и дорасти до этого мира.
  
   Несправедливо чувствовать обиду на близких: они пытаются проявить беспокойство -- жаль только, что довольно неприятным образом.
  
   ... дело в том, что культурному человеку скучны сомнительные чудеса чисто материальной изобретательности. Он просто отказывается восхищаться водопроводными трубами.
  
   Он не хотел, чтобы с детскими воспоминаниями было связано нечто печальное; он любил всё, связанное со своим детством: каждый из прежних дней был заполнен спокойным и ослепительным солнечным светом, Ему казалось, что несколько лучей этого света ещё достигают настоящего: впрочем, скорее, не лучей, а дальних огоньков, иногда своими отблесками озарявших его работу, одинокую квартиру, тихое и размеренное шествие дней.
  
   Он впервые понял, что никогда не знал страха, так как в любом несчастье прибегал ко всесильному средству -- способности действовать.
  
   Мысль -- это средство выбора. Но никакого выбора ему не оставили. Мысль устанавливает цель, равно как и способ достижения её. И сейчас, когда, кусок за куском, из него вырвали саму жизнь, он не мог протестовать, не мог найти цели, способа, защиты...
  
   Так рождаются великие проекты -- за выпивкой с друзьями.
  
   Вечно с тобой одна и та же история. Тебе всё хочется разделить на белое и чёрное. Но мир устроен совсем не так. В нём нет ничего абсолютного.
  
   Люди в той же мере, как и я, изголодались по радости -- по мгновению освобождения от серого гнёта страдания, необъяснимого и напрасного. Он никогда не мог понять, почему люди должны быть несчастными.
  
   В улыбках обоих ощущался избыток иронии. Однако Франґсиско смеялся потому, что видел за повседневностью нечто более веґликое. Джим же смеялся потому, что не хотел, чтобы нечто великое существовало.
  
   Она испытывала подобное в школе на уроках математики. Это был единственный предмет, который ей действительно нравился. Решая задачи, она ощущала необыкновенное волнение, дерзкое чувство восторга от того, что приняла брошенный вызов и без труда победила, и страстное желание и решимость идти дальше, справиться с очередным, куда более трудным испытанием. Хотя математика давалась ей очень легко, она испытывала растущее чувство уважения к этой точной, предельно рациональной науке. Она часто думала: "Как хорошо, что люди дошли до этого, и как хорошо, что я в этом сильна". Два чувства росли и крепли в ней: искреннее восхищение этой царицей наук и радость от осознания собственных способностей.
  
   Она воспринимала то, что ей пришлось оказаться в окружении тупых, серых людей, как некое печальное недоразумение, которое надо перетерпеть. Она замечала вокруг проблески иного мира и знала, что он существует,...
  
   Детей нужно всячески оберегать от потрясений, что они должны как можно позже узнать, что такое смерть, боль и страх.
  
   Праздники должны быть только у тех, кому есть что праздновать.
  
   Сексуальный выбор человека -- результат и сумма его базовых убеждений. Скажите мне, что человек считает сексуально привлекательным, и я раскрою вам всю его жизненную философию. Покажите мне женщину, с которой он спит, и расскажу вам о его самооценке.
  
   Потерян навсегда лишь тот, в ком угасли стремления.
  
   Счастье -- есть то состояние сознания, какое проистекает от достижения собственных ценностей человека.
  
   Нет никчемной работы, а есть никчемные люди, которых не устроит никакая работа.
  
   Просто я уверен, что сидеть и ждать смерти, ничего не предпринимая, - большой грех.
  
   Это кризис морали - величайший из всех, что видел мир, и последний. Наша эпоха - вершина столетий зла. Мы должны положить этому конец или исчезнуть - мы, думающие люди, это наша и только наша вина. Мы создали в этом мире комфорт, но мы позволили врагам навязать миру их моральный кодекс.
  
   Человеческая жизнь не должна представлять собой круг или цепочку кругов - тогда человек оставляет после себя лишь строчку нолей. Жизнь человеческая должна быть движением по прямой от цели к цели до самого конца, как поезд, идущий от станции к станции до...
  
   В неживой вселенной нет никакого другого вида движения, кроме циклического. Человеку же свойственны прямые линии - геометрическая абстракция, порождающая дороги, мосты, рельсы. Именно прямая линия своим движением к цели наполняет бесцельную хаотичность природы смыслом.
  
   Единственным эффективным средством убедить людей является страх.
  
   Когда грабеж происходит средь бела дня с позволения закона, а именно это происходит сегодня, честный поступок или возмещение ущерба совершаются подпольно.
  
   Когда поступаешь из жалости вопреки справедливости, достойный получает наказание вместо виноватого; спасая виновного от страданий, заставляешь страдать невиновного. От справедливости не скрыться, во вселенной нет ничего незаслуженного и безнаказанного - ни материального, ни духовного, и если не наказаны виновные, то расплачиваются невинные.
  
   Как случилось, что сами жертвы приняли кодекс, который возлагает на них вину за то, что они существуют?
  
   -- Я хочу сказать, что человека нельзя обезвредить иначе, как обвинив, - объяснил доктор Феррис. - Обвинив в том, в чем он может признать себя виновным. Если он когда-то прежде украл десять центов, вы можете применить к нему наказание, предусмотренное для взломщика сейфов, и он примет его. Он перенесет любые невзгоды и поверит, что не заслуживает лучшего. Если не хватает поводов обвинить человека, надо их придумать. Если внушить человеку,, что смотреть на весенние цветы - преступление и он нам поверит, а потом взглянет на них, мы сможем делать с ним что хотим. Он не будет защищаться. Ему и в голову не придет, что он вправе защищаться. Он не станет бороться. Но надо опасаться людей, которые живут на уровне собственных принципов. Надо держаться в стороне от человека с чистой совестью. Такой человек может уничтожить нас.
  
   Можно ожидать неприятностей от кого угодно, только не от современной интеллигенции: она все проглотит. Да по мне последняя портовая крыса из профсоюза грузчиков куда страшнее: он может вдруг вспомнить, что он человек, и тогда мне с ним не справиться. Но интеллигенты? Они давным-давно забыли, что они люди. И подозреваю, что именно для этого их обучали в их университетах. Делайте с интеллигенцией что хотите. Она все стерпит.
  
   Идея, не воплощенная в действии, - презренное лицемерие, как и платоническая любовь. А действие, не контролируемое идеей, - идиотский самообман. Таков и секс, если он отрезан от системы ценностей человека.
  
   -- ... Ты доказал, что справедливость в конце концов побеждает. - Она немного помолчала и добавила: - Если знаешь, что такое справедливость.
  
   Какая мораль допускает наказание, которое питается добродетелью жертвы?
  
   Убить человека - меньшая подлость, чем внушить ему мысль, будто самоубийство - величайший акт добродетели. Отвратительнее, чем швырнуть человека в печь для жертвоприношений, требовать, чтобы он прыгнул туда по собственной воле, да еще и сам построил эту печь.
  
   Спросите себя, что дает человеку система моральных ценностей и почему человек не может существовать без нее, что произойдет с ним, если он примет ложные нормы, согласно которым зло есть добро.
  
   Они заявляют, что вы рождены для рабства, именно потому, что вы талантливы, в то время как они по праву собственной бездарности рождены управлять, что вы должны только давать, а они только брать, что ваш удел - производить, а их - потреблять, что вам не надо платить - ни материально, ни духовно, ни богатством, ни признанием, ни уважением, ни благодарностью.
  
   - Любого человека можно остановить, мистер Реардэн.
   - Как?
   - Это лишь вопрос понимания движущей силы человека.
  
   Невозможно управлять невинными людьми. Единственная власть, которую имеет любое правительство, - это право применения жестоких мер по отношению к уголовникам. Что ж, когда уголовников не хватает, их создают. Столько вещей объявляется криминальными, что становится невозможно жить, не нарушая законов. Кому нужно государство с законопослушными гражданами? Что оно кому-нибудь даст? Но достаточно издать законы, которые невозможно выполнять, претворять в жизнь, объективно трактовать, - и вы создаете государство нарушителей законов и наживаетесь на вине.
  
   Вы спросите, что является самым ярким достижением американцев? Я считаю этим то, что люди этой страны придумали выражение "делать деньги". Ни в одном языке мира, ни у одного народа не было такого словосочетания. Испокон веков люди считали богатство статичным - его можно было отнять, унаследовать, выпросить, поделить, подарить. Американцы стали первыми, кто осознал, что богатство должно быть сделано. Выражение "делать деньги" стало основой новой морали этой части человечества.
  
   У меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это была страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений. Впервые в истории человеческий разум и деньги были объявлены неприкосновенными, здесь не осталось места для богатства, отнятого силой, здесь создали условия для накопления капитала собственным трудом, здесь не осталось места для бандитов и рабов, здесь впервые появился человек, действительно создающий блага, величайший труженик, самый благородный тип человека - человек, сделавший самого себя, - американский капиталист.
  
   С тех пор как люди живут на земле, средством общения для них были деньги, и заменить их в качестве такого средства может только дуло автомата.
  
   Человек, который кричит изо всех сил о своем презрении к деньгам, но в то же время готов продать душу за пять центов, ненавидит деньги. Человек, который готов ради них трудиться, любит деньги. Сказать вам, как разобраться, откуда у них деньги? Человек, проклинающий деньги, получил их нечестно, человек, уважающий деньги, заслужил их.
  
   Деньги всегда останутся лишь следствием, они никогда не заменят вас как причину. Деньги - продукт нравственности, но они не сделают вас нравственными, не исправят ваши пороки, не искупят ваши грехи. Деньги не дадут вам того, чего вы не заслуживаете, - ни в материальном мире, ни в духовном.
  
   Унаследовать богатство достоин лишь тот человек, который способен сам создать его, независимо от того, начинает он с нуля или нет, и который поэтому не нуждается в богатстве. Деньги будут служить наследнику, если он будет сильнее, чем они, в противном случае они его уничтожат. И вы, увидев это, закричите, что деньги развратили его. Они ли? Не он ли сам развратил свои деньги?
  
   Деньги не купят счастья тому, кто сам не знает, чего хочет. Деньги не построят систему ценностей тому, кто боится знания цены; они не укажут цель тому, кто выбирает свой путь с закрытыми глазами. Деньги не купят ум дураку, почет - подлецу, уважение - профану.
  
   Товарообмен посредством денег - вот закон чести людей доброй воли. В основе денег лежит аксиома, что каждый человек - единоличный и полновластный господин своего разума, своего тела и своего труда. Именно деньги лишают силу права оценивать труд или диктовать на него цену, оставляя место лишь свободному выбору людей, желающих обмениваться с вами плодами своего труда. Именно деньги позволяют вам получить в награду за свой труд и его результаты то, что они значат для тех, кто их покупает, но ни центом больше. Деньги не признают иных сделок, кроме как совершаемых сторонами без принуждения и со взаимной выгодой. Деньги требуют от вас признания факта, что люди трудятся во имя собственного блага, но не во имя собственного страдания, во имя приобретения, но не во имя потери, признания факта, что люди не мулы, рожденные, чтобы влачить бремя собственного несчастья, - что вы должны предлагать им блага, а не гноящиеся раны, что естественными взаимоотношениями среди людей является обмен товарами, а не страданиями. Деньги требуют от вас продавать не свою слабость людской глупости, но свой талант их разуму. Деньги позволяют приобретать не худшие из предложенных вам товаров, а лучшее из того, что позволяют ваши средства. И там, где люди могут свободно вступать в торговые взаимоотношения, где верховным судьей является разум, а не кулаки, выигрывает наилучший товар, наилучшая организация труда, побеждает человек с наивысшим развитием и рациональностью суждений, там уровень созидательности человека превращается в уровень его возрождения. Это моральный кодекс тех, для кого деньги являются средством и символом жизни.
  
   Сами по себе деньги - лишь средство обмена, существование их невозможно вне производства товаров и людей, умеющих производить. Деньги придают вес и форму основному принципу: люди, желающие иметь дело друг с другом, должны общаться посредством обмена, давая взамен одной ценности другую. В руках бездельников и нищих, слезами вымаливающих плоды вашего труда, или бандитов, отнимающих их у вас силой, деньги теряют смысл, перестают быть средством обмена. Деньги стали возможны благодаря людям, умеющим производить.
  
   Здесь были люди, чье присутствие означало особое покровительство, оказываемое Джеймсу Таггарту, и люди, чье присутствие выказывало желание избежать враждебности с его стороны, - те, кто протягивал руку, чтобы подтянуть его вверх, и те, кто подставлял спину, чтобы он мог оттолкнуться. По неписаному закону нынешней морали никто не получал и не принимал приглашения от человека выдающегося общественного положения по иным причинам, кроме этих двух.
  
   Жизнь определяется как движение. Жизнь людей - это целенаправленное движение; каково же положение того, кому запрещены цель и движение, существа, закованного в цепи, но еще способного дышать и сознавать, каких блистательных высот можно было бы достичь, если бы?.. Ему остается лишь кричать: "Почему?" - ив качестве единственного объяснения видеть перед собой дуло пистолета.
  
   Реардэн не знал, невозможность действовать вызвала в нем чувство отвращения или отвращение убило всякое желание действовать. Пожалуй, и то и другое, думал он; желание предполагает возможность действовать; действие предполагает наличие цели, достойной действий. Если единственной возможной целью стало выманивание лестью случайного сиюминутного одобрения у людей с пистолетом на поясе, то ни действие, ни желание не могут больше существовать.
  
   Хэнк, я... У меня в жизни нет ничего дороже, чем быть... предметом роскоши, предназначенным только для тебя...
  
   Это было величайшее ощущение жизни: не верить, а знать.
  
   Можно чувствовать себя поистине легко и непринужденно, лишь когда осознаешь свою значимость.
  
   Репортеры, собравшиеся на пресс-конференцию в офисе "Джон Галт инкорпорейтэд", были молодыми людьми, которых учили думать, что их работа заключается в том, чтобы скрывать от мира природу происходящих в нем событий. Их повседневной обязанностью было выступать слушателями какого-нибудь общественного деятеля, который тщательно подобранными фразами, лишенными всякого смысла, разглагольствовал о благосостоянии общества. Их повседневная работа заключалась в том, чтобы собрать эти слова в любых приемлемых сочетаниях, но так, чтобы они не выстраивались в последовательную цепочку, выражающую что-то определенное. Они не могли понять того, что сейчас говорила Дэгни.
  
   Позиция прессы была сформулирована одним видным журналистом еще пять лет назад. "Фактов нет, -- сказал он. -- Есть только их интерпретация. Поэтому писать о фактах нет смысла".
  
   Он впервые в жизни понял, что никогда ничего не боялся, потому что у него было универсальное лекарство от любой беды -- возможность действовать. Нет, думал он, не уверенность в победе -- кто может быть в этом уверен? -- всего лишь возможность действовать -- вот что нужно человеку в подобных обстоятельствах. Сейчас впервые в жизни он отстраненно наблюдал картину, ужасней которой не бывает: его волокут к пропасти. А руки связаны за спиной.
  
   Душа... -- продолжал между тем бродяга. -- В производстве и в сексе нет никакой души. А что еще волнует человека? Материя -- вот все, что он знает и о чем печется. Свидетельство тому -- всемогущая промышленность, являющаяся единственным достижением нашей мнимой цивилизации и созданная вульгарными материалистами с интересами и моралью свиней. Чтобы собрать на конвейере десятитонный грузовик, мораль не нужна.
  
   Говорили, что во Франциско Д'Анкония бурлит энергия великолепного здорового животного, но, говоря так, люди смутно осознавали, что ошибаются: в нем кипела энергия здорового человека -- явление настолько редкое, что никто не мог его определить.
  
   -- Не стоит высказывать свое мнение, Джеймс, когда тебя не просят. Иначе ты рискуешь оказаться в дурацком положении, поняв, какова ценность твоих суждений в глазах собеседника.
  
   Этому мальчику придется нелегко. У него слишком развита способность радоваться. Что он будет делать с ней в мире, где почти нет места для радости?
  
   Ему все еще казалось очевидным и предельно ясным, что человек должен делать только то, что правильно, и он так и не понял, как люди могут поступать иначе; понял только, что они так поступают. Это до сих пор казалось ему простым и непонятным: простым, потому что все в мире должно быть правильно, и непонятным, потому что это было не так.
  
   ... когда она спросила, что бы он хотел делать, когда вырастет, ответил не раздумывая:
   - Только то, что правильно. - И тут же добавил: - Ты должна сделать что-то необыкновенное... я хочу сказать, мы вместе должны это сделать.
   - Что?
   - Я не знаю. Мы сами должны это узнать. Не просто, как ты говоришь, заниматься делом и зарабатывать на жизнь. Побеждать в сражениях, спасать людей из пожара, покорять горные вершины - что-то вроде этого.
   - А зачем?
   - В прошлое воскресенье на проповеди священник сказал, что мы должны стремиться к лучшему в нас. Как по-твоему, что в нас - лучшее?
   - Я не знаю.
   - Мы должны узнать это.
  
   Если удовольствие одного из нас потребует от другого жертвы, то никакой сделки не будет. Торговля, при которой один человек выигрывает, а другой теряет - обман. В бизнесе ты этого не делаешь, правда? Не поступай так и в личной жизни.
  
   Бегите прочь от человека, который скажет вам, что деньги - зло. Эта сентенция, как колокольчик прокаженного, предупреждает нас о приближении грабителя. Пока люди на земле живут вместе и у них есть причины взаимодействовать, их единственным доводом, если они отринут деньги, станет ружейный ствол.
  
   Любить деньги - значит знать и любить тот факт, что деньги - порождение лучшей силы в вас самих и ваше разрешение на продажу ваших усилий за усилия лучших среди людей.
   Только тот, кто продал душу за грош, громко провозглашает свою ненависть к деньгам, и у него есть на это веская причина.
   Те, кто любит деньги, хотят ради них работать. Они знают, что способны их заслужить.
  
   -- Я намеревался, я действительно хотел отправить тебе заказ, и поэтому ты не вправе обвинять меня. Мои намерения были совершенно искренними!
   -- Если мне придётся остановить одну из моих доменных печей, можно её будет загрузить твоими намерениями?
  
   Я могла бы умолять вас сделать это, чтобы спасти свое дело. Я могла бы просить вас сделать это, чтобы избежать национальной катастрофы. Но я не буду прибегать к этим причинам. Они могут оказаться недостаточно вескими. Остаётся одна-единственная причина: вы должны сказать правду просто потому, что это правда.
  
   Буду ли я желать тебя? Буду отчаянно. Буду ли я завидовать другому счастливцу? Конечно. Но какое это имеет значение? Уже так много просто видеть тебя здесь, любить тебя и жить.
  
   -- Мистер Риарден, -- голос Франсиско звучал спокойно и серьезно. -- Скажите, если бы вы увидели Атланта, гиганта, удерживающего на своих плечах мир, если бы увидели, что по его напряженной груди струится кровь, колени подгибаются, руки дрожат, из последних сил тщась удержать этот мир в небесах, и чем больше его усилие, тем тяжелее мир давит на его плечи, что бы вы велели ему сделать?
   -- Я... не знаю. Что... он может поделать? А ты бы ему что сказал?
   -- Расправь плечи.
  
   Истинная самозабвенная любовь состоит в готовности солгать, обмануть для того, чтобы сделать другого человека счастливым, чтобы создать для него ту реальность, которую он ищет, если ему не нравится та, в которой он живёт.
  
   Мысль - примитивный предрассудок. Разум - иррациональная идея, наивное представление о том, что мы способны мыслить. Это ошибка, за которую человечество платит непомерную цену.
  
   - Если вы не можете принять решение из-за конфликта между умом и сердцем, - сказал Галт, - доверьтесь уму.
  
   Ты, кого я всегда любила, но так и не обрела, ты, кого я мечтала увидеть в конце пути за горизонтом...
  
   Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня.
  
   Удовольствие, которое я испытываю при виде того, как он ест приготовленную мною пищу, происходит от сознания, что я доставила ему чувственное наслаждение, что удовлетворение одной из его телесных потребностей исходит от меня...
   Существует объяснение тому, что женщине хочется стряпать для мужчины... нет, не по обязанности, не изо дня в день, это должно быть редким, особым ритуалом, символизирующим нечто особенное... но что сделали из него проповедники женского долга?
   Объявили эту нудную работу истинной добродетелью женщины, а то, что действительно придает ей смысл и цель, -- постыдным грехом... работа связанная с жиром, паром, скользкими картофельными очистками в душной кухне считается актом исполнения морального долга.
  
   - Что сделало бы тебя счастливой, Лилиан?
   О, дорогой! Это же нечестно. Этот вопрос - лазейка для тебя. Ты пытаешься увильнуть. Она встала и беспомощно пожала плечами.
   - Что сделало бы меня счастливой, Генри? Это должен сказать мне ты. Ты сам должен был это понять. Ответа на этот вопрос я не знаю. Ты должен был создать для меня счастье и предложить его мне. Это было твоей обязанностью. Но ты не первый, кто не выполнил своего обещания. Из всех долгов от этого отказаться проще всего. Ты бы никогда не позволил себе не уплатить за поставленную тебе партию железной руды. А вот мою жизнь ты обокрал.
  
   Всё очень просто. Если ты говоришь прекрасной женщине, что она прекрасна, что ты ей даешь? Это не более чем факт, и он тебе ничего не стоил. Любить женщину за её достоинства бессмысленно. Она заслужила это. Это плата, а не дар. А вот любить женщину за ее пороки - это и есть настоящий дар, потому что она не заслуживает этого. Любить её за её пороки, значит осквернить ради неё все понятия о добродетели, и это является истинной данью любви, потому что ты приносишь в жертву свою совесть, свой разум, свою честность и своё неоценимое самоуважение.
  
   Ты говоришь, что пожертвовал бы высочайшей добродетелью ради этой низменной страсти, мне же... мне нечем жертвовать. Ты не должен бояться, что попадешь в зависимость от меня. Это я теперь буду зависеть от малейшего твоего каприза. Я буду твоей всегда, когда ты захочешь, в любое время, в любом месте, на любых условиях.
  
   Сначала видение - затем его материальное воплощение. Сначала мысль - затем целенаправленное движение по единственному пути к избранной цели. Может ли одно иметь хоть какой-то смысл без другого? Разве это не порок - желать чего-то и бездействовать или действовать, не имея цели?
  
   Истинную легкость можно ощутить, лишь чувствуя огромную значимость себя...
   Мудрые цитатызначимостьлегкостьчеловек, люди
  
   Если ты намерен сдержать своё слово, не нужно уверять меня в этом, просто сдержи его и всё.
  
   Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким. Он подумал, что Гвен и мистер Уорд могли, опираясь на него, найти проблеск надежды, облегчение и утешение, почерпнуть мужества. А на кого опереться ему? Кто мог дать ему всё это? Сейчас ему впервые в жизни нужна была поддержка. Ему вдруг захотелось иметь друга, перед которым он мог бы не стесняться своих страданий, на которого он мог бы опереться и сказать: "Я очень устал", -- чтобы хоть на мгновение обрести покой.
  
   ... ты хочешь пресмыкаться передо мной? Ты не знаешь, что это значит, и никогда не узнаешь. Человек не пресмыкается, когда заявляет об этом так честно, как это сделала ты.
  
   Было время, когда, видя этот сумасшедший дом, в который превратили мир, я хотел кричать, умолять выслушать меня - я мог научить людей жить намного лучше. Но слушать меня было некому, да и они все равно не услышали бы меня, потому что были глухи... Интеллект? Это случайная искорка, которая изредка на миг сверкнет среди людей и тут же гаснет.
  
   - А что такое мораль? - спросила Дагни.
   - Критерий, по которому отличают истинное от ложного, способность видеть правду, преданность идеалам добра, честность и готовность во что бы то ни стало, любой ценой отстоять их.
  
   Тот, кто всячески пытается заручиться доверием другого, имеет нечестные намерения, независимо от того, признается он себе в этом или нет.
  
   Ей были хорошо известны взгляды на секс, которых в той или иной форме придерживалось общество: секс - это уродливая, низменная человеческая слабость, с которой, к сожалению, приходится мириться. Целомудрие заставляло её воздерживаться - но не от желаний своего тела, а от контактов с людьми, разделявшими такие взгляды.
  
   Она солгала первый раз в жизни. Она сделала это не для того, чтобы защитить Франциско, - она сказала так потому, что чувствовала: по какой-то непонятной ей самой причине это происшествие - тайна, слишком драгоценная, чтобы посвящать в нее кого-то.
  
   - Франциско, а кого ты считаешь самым порочным человеком?
   - Человека, у которого нет цели.
  
   Иногда наступали такие моменты, как сегодня, когда она внезапно чувствовала невыносимую пустоту, даже не пустоту, а безмолвие, не отчаяние, а неподвижность, будто в ней самой без каких-либо особых неполадок все остановилось. Тогда она ощущала желание получить кратковременную радость извне, желание быть сторонним наблюдателем чужой работы или величия. Не обладать, а лишь отдаваться; не действовать, а только реагировать; не создавать, а восхищаться. Только потом я смогу продолжить существование, ибо счастье - топливо для души.
  
   Я наблюдаю за людьми вот уже двадцать лет и заметил большие перемены. Я помню, как когда-то они торопливо проходили мимо, и мне нравилось наблюдать за ними. Да, все спешили, но знали, куда именно они спешат, и им очень хотелось туда успеть. Сейчас люди торопятся оттого, что им страшно. Ими движет не целеустремленность, нет. Ими движет страх. Они никуда не спешат, они просто убегают, и я далеко не уверен в том, что они сами знают, от чего бегут.
  
   Любит ли он их? Нет, подумал он, он всегда лишь хотел любить их, что не одно и то же. Он хотел любить их во имя неких скрытых ценностей, которые прежде пытался распознать в каждом человеке. Сейчас он не испытывал к ним ничего, кроме равнодушия. Не было даже сожаления об утрате.
  
   Он не мог осудить их не поняв, а понять их он не мог.
  
   Если она доверяет мне, -- думал он, -- значит, её чувство ко мне ещё не умерло, и, следовательно, я не вправе обмануть эту веру.
  
   Он горел желанием добиться благородного идеала -- без образования, но способный, с хорошей головой на плечах. В первый год он придумал рабочий процесс, который сэкономил нам тысячи человеко-часов. Передал его "семье", ничего не прося взамен. Он был хороший парень. Говорил: для достижения идеала. Но когда увидел, что голосованием его избрали лучшим и присудили к работе по ночам, потому что не все еще из него выжали, он прикусил язык и отключил мозги.
  
   Чтобы разрушить человека, нет средства вернее, чем поставить в положение, когда его целью становится не добиться наивысшего успеха, а день за днём работать хуже.
  
   Нет плохих мыслей, кроме одной: отказа от мыслей.
  
   Она просто не могла существовать согласно жизненному правилу: молчи и не рыпайся, сиди тихо и не лезь из шкуры вон -- стараться сделать лучше не надо, этого никто от тебя не ждёт!
  
   Ты доказал, что право всегда работает и всегда побеждает, -- она замолчала, потом добавила: -- Если человек знает, что есть право.
  
   Когда человек думает, в его мозгу горит огонёк, и кончик зажжённой сигареты -- достойное и единственное тому свидетельство.
  
   Мы не отделяем ценностей разума от поступков своих тел, не предаемся пустым мечтаниям. Мы облекаем мысль и реальность в конкретные формы, мы создаём сталь, железные дороги и счастье.
  
   Узнав об очередной катастрофе, мы вспоминали о НЁМ, хоть и не могли объяснить, почему это случается при каждом ударе судьбы, при гибели надежды, каждый раз, когда все оказывалось в густой серой мгле, непреодолимо окутывающей землю.
   Они тоже замечали, что в мире исчезло что-то важное. Возможно поэтому они и начали повторять этот вопрос, когда чувствовали, что надежды нет.
   ... я думаю о человеке, который обещал остановить мотор, движущий мир. Понимаете, его звали Джон Голт.
  
   -... я не могу объяснить его, не могу понять, и эта беспомощность усиливает ужас, кажется, что весь мир внезапно погиб, но не от взрыва -- взрыв это нечто жестокое, конкретное -- а от... какого-то жуткого размягчения... кажется, что ничего конкретного больше нет, ничто не сохраняет никакой формы: ты можешь сунуть пальцы в каменную стену, и камень поддастся, словно желе, гора расползётся, здания будут менять очертания, как облака... и это станет концом мира -- не огонь и сера, а утлость.
   -- Черрил... Черрил, бедная малышка, философы веками пытались сделать мир таким -- сокрушить разум, заставив людей поверить, что он такой. Но ты не должна принимать этого. Не должна смотреть чужими глазами, смотри своими, держись своих убеждений, ты знаешь, что представляет собой мир, тверди это вслух, как самую благочестивую из молитв, и не позволяй никому внушать тебе другое.
  
   Чтобы жить, человек должен считать высшим и решающими ценностями три вещи: Разум, Цель, Самоуважение.
  
   Я считаю это смешным. Были времена, когда люди боялись, что кто-нибудь раскроет секреты, которые неизвестны их ближним. Сегодня боятся, что кто-нибудь произнесет вслух то, о чем все знают. Задумывались ли вы, практичные люди, о том, что этого вполне достаточно, чтобы уничтожить всю вашу огромную сложную систему с её законами и оружием, -- просто если надо точно назвать суть того, чем вы занимаетесь?
  
   Деньги -- источник всех бед и корень зла. За деньги счастье не купишь. Любовь преодолеет любое препятствие и любую социальную дистанцию. Это, может, и банально, ребята, но это то, что я чувствую...
  
   Множество людей попытаются причинить тебе боль за то добро, что увидят в тебе, зная, что это добро, завидуя ему и наказывая тебя за него.
  
   Никогда не сердитесь на человека за то, что он говорит правду.
  
   Нет никакой необходимости в боли. Почему же тогда самую мучительную боль испытывают те, кто отрицает её неизбежность? Мы, несущие любовь и тайну радости, к какому наказанию мы приговорены за это и кем?
  
   He had never known fear because, against any disaster, he had held the omnipotent cure of being able to act.
  
   I don't like people who talk too much about how everything they do is just for the sake for others. It's not true, and I don't think it would be rignt if it were true.
   Мне не нравятся люди, которые на всех углах кричат о том, что трудятся исключительно на благо общества. Это неправда, а если бы даже и было правдой, то все равно, по-моему, это неправильно.
  
   Disunity seems to be the basic cause of all social problems.
   Разобщенность является главной причиной всех социальных проблем.
  
   Что такое человек? Всего лишь набор химических компонентов в соединении с манией величия.
  
   Мужчина ищет в женщине отражение самого себя.
  
   Знаете ли вы отличительную черту посредственности? Негодование из-за успеха другого.
   ограниченностьчеловек, люди
  
   Исходя из сути и природы бытия противоречий не существует... Проверьте исходные данные, одно из них не верно...
  
   Мысль -- это оружие, которым человек пользуется для того, чтобы действовать.
  
   Покажите мне женщину, с которой он спит, и я скажу, как он себя оценивает.
  
   The purpose of philosophy is not to help men find the meaning of life, but to prove them that there isn't any.
   Цель философии не в том, чтобы помочь людям найти смысл жизни, а в том, чтобы доказать им, что его нет.
  
   Богатство -- это результат умения человека мыслить. В противном случае получается, что деньги созданы изобретателем двигателя за счет тех, кто не умеет изобретать.
  
   Когда вы видите, что торговля ведется не по согласию, а по принуждению, когда для того, чтобы производить, вы должны получать разрешение от тех людей, кто ничего не производит, когда деньги уплывают к дельцам не за товары, а за преимущества, когда вы видите, что люди становятся богаче за взятку или по протекции, а не за работу, и ваши законы защищают не вас от них, а их -- от вас, когда коррупция приносит доход, а честность становится самопожертвованием, знайте, что ваше общество обречено.
  
   Взгляните на нашу страну. Это самая благородная страна в истории человечества. Страна величайших достижений, величайшего процветания, величайшей свободы. И эта страна возникла не на бескорыстном служении, не на жертвенности, не на самоотдаче и не на альтруизме. Эта страна возникла на праве человека добиваться счастья. Собственного счастья. Своего, и ничьего другого. Частная, личная, эгоистичная мотивация. А каковы результаты!
  
   Крест -- это символ пытки. Я предпочитаю знак доллара -- символ свободной торговли и свободного разума.
  
   Каждый человек строит мир по своему образу и подобию. У него есть возможность выбирать, но нет возможности избежать необходимости выбора.
  
   Ты должен научиться как-то развлекаться, иначе ты станешь скучным, ограниченным человеком. Зациклишься. Пора тебе выбраться из своей норы и взглянуть на мир.
  
  
   "Источник"
  
   -- И что ты называешь свободой?
   -- Ни о чем не просить. Ни на что не надеяться. Ни от чего не зависеть.
  
   Все самое страшное в мировой истории свершалось во имя человеколюбия.
  
   Бесполезно быть изощренно ехидным, с людьми, которые даже не понимают, что ты изощренно ехиден.
  
   Есть две вещи, от которых стоит избавляться как можно раньше: чувство личного превосходства и преувеличенное уважение к половому акту.
  
   У Китинга мелькнула мысль, действительно ли он любит свою мать. Но она была его матерью, а по всеобщему убеждению, этот факт автоматически означал, что он ее любит; и все чувства, которые он к ней испытывал, он привык считать любовью. Он не знал, почему обязан считаться с ее мнением. Она была его матерью, и предполагалось, что это заменяет все "почему".
  
   Если бы я нашла работу, дело, идеал или человека, который мне нужен, я бы поневоле стала зависимой от всех. Всё на свете взаимосвязано. Нити от одного идут к чему-то другому. И мы все окружены этой сетью, она ждет нас, и любое наше желание затягивает нас в нее. Тебе чего-то хочется, и это что-то дорого для тебя. Но ты не знаешь, кто пытается вырвать самое дорогое у тебя из рук. Знать это невозможно, все может быть очень запутанно, очень далеко от тебя. Но ведь кто-то пытается сделать это, и ты начинаешь бояться всех. Ты начинаешь раболепствовать, пресмыкаться, клянчить, соглашаться -- лишь бы тебе позволили сохранить самое дорогое.
  
   Люди хотят, чтобы их окружали только зеркала. Чтобы отражать и отражаться.
  
   Когда они были в постели, это превращалось в акт насилия -- как того с неизбежностью требовала сама природа этого акта.
  
   Непризнанный гений -- эта история стара как мир. А не приходило ли тебе в голову, что есть трагедия похуже -- чрезмерно признанный гений?..
  
   Сострадать -- это чудесно. Это то, что чувствуешь, глядя на раздавленную гусеницу. Возвышающее чувство. Можно размягчиться и раздаться вширь... понимаете, все равно что снять с себя корсет... Сострадание -- великая добродетель. Оно оправдывает страдание. В этом мире надо страдать, ибо как иначе стать добродетельным и испытать сострадание?.. О, оно имеет свою противоположность, но такую суровую и требовательную... Восхищение.
  
   -- Если хочешь моего совета, Питер, -- сказал он наконец, -- то ты уже сделал ошибку. Спрашивая меня. Никогда никого не спрашивай. Тем более о своей работе. Разве ты сам не знаешь, чего хочешь? Как можно жить, не зная этого?
  
   Всем нам будет гораздо лучше, если мы забудем высокопарные идеи нашей пижонской цивилизации и обратим больше внимания на то, что задолго до нас знали дикари -- уважение к матери.
  
   Когда человек совершенно незнаком с чем-либо, он обычно не подчеркивает свое полное незнание.
  
   Когда исчезнет Британская империя, историки обнаружат, что она сделала два неоценимых вклада в цивилизацию -- чайный ритуал и детективный роман.
  
   -- Не могу же я вылезти из собственной кожи.
   -- Нет, но можно вылезти из собственной мелкой души.
  
   Это так непривлекательно -- быть мученицей. Слишком большая честь для мучителей.
  
   Люди различаются по своим достоинствам, если они вообще у них имеются, но всегда одинаковы в своих пороках.
  
   На пути к миллионам, которыми он владел сегодня, ему никто никогда не оказывал ему помощи. "Именно поэтому, -- объяснял он, -- никто мне никогда не мешал".
  
   Люди хотят стать бессмертными. Но они умирают с каждым прожитым днем. Они всегда уже не те, что при прошлой встрече. Каждый час они убивают какую-то часть себя. Они меняются, отрицают, противоречат -- и называют это развитием. В конце концов, не остается ничего, ничего не пересмотренного и не преданного; как будто человек никогда не был цельной личностью, лишь последовательностью сменяющих друг друга определений.
  
   Свобода соглашаться или не соглашаться -- основа истинно свободного общества.
  
   История, друзья мои, не задает нам вопросов, не испрашивает нашего согласия. Она неотвратима, как и голос народных масс, определяющий ее ход.
  
   -- ... почему вас должно беспокоить, что им нравится?
   -- Надо считаться с людьми.
   -- Разве вы не знаете, что большая часть людей берет что дают и не имеет ни о чем собственного мнения? Вы хотите руководствоваться их представлениями о том, что вам надлежит думать, или своими собственными суждениями?
  
   -- Тебе надо научиться обращаться с людьми, находить к каждому особый подход.
   -- Не могу.
   -- Почему?
   -- Я с детства лишен нужного для этого чувства.
   -- Оно приобретается.
   -- У меня нет органа, которым его приобретают. Не знаю, то ли мне недостает чего-то, то ли во мне есть что-то лишнее. Кроме того, я не люблю людей, к которым нужен особый подход.
  
   ... полурадость лучше, чем полная безрадостность.
  
   Большинство людей из кожи вон лезут, стараясь убедить себя, что они себя уважают. И, конечно, это стремление к самоуважению является доказательством его отсутствия.
  
   ... каждый человек сам находит для себя смысл, форму и назначение. Почему так важно, что сделали остальные? Почему освящается простой факт подражательства? Почему прав кто угодно, только не ты сам? Почему истину заменяют мнением большинства? Почему истина стала фактом арифметики, точнее, только сложения? Почему все выворачивается и уродуется, лишь бы только соответствовать чему-то другому? Должна быть какая-то причина. Я не знаю и никогда не знал. Я бы хотел понять.
  
   Лица людей и первые впечатления еще ни о чем не говорят. <...> Это одно из наших общих и самых больших заблуждений. Нет ничего более значительного, чем лицо человека. И более красноречивого. На самом деле мы можем по-настоящему узнать человека только с первого взгляда. Более того, при этом взгляде мы узнаем о нем все, хотя не всегда бываем достаточно мудры, чтобы развить это наше знание.
  
   -- ... я никак не разберу, когда ты говоришь то, что на самом деле думаешь, а когда подстраиваешься под меня.
  
   Продолжительная борьба против власти одной-единственной страсти сама по себе тоже рабство.
  
   Это так заурядно <...>, когда тебя все понимают.
  
   Даже в худшем из нас есть что-то хорошее, черта, которая искупает все остальное.
  
   В делах духовных есть простое и надежное правило: все, что идет от человеческого Я, -- зло, все, что идет от любви к ближнему, -- благо.
  
   Думая о себе час, подумай и о других минутку...
  
   Тебе тоже пришлось узнать, что лучшие друзья любят в тебе все, за исключением того, что действительно важно? А то, что действительно важно, для них ничто, пустой никчемный звук.
  
   Человек, который любит всех и чувствует себя дома всюду, -- настоящий человеконенавистник. Он ничего не ждет от людей, и никакое проявление порочности его не оскорбляет.
  
   ... никакой свободы не существует, ибо все творческие устремления людей, как и все прочее, жестко обусловлены экономическим укладом эпохи, в которой живут эти люди.
  
   ... исключительность -- это великолепно. Но совсем непрактично.
  
   -- Страдание -- это благо. Не жалуйтесь. Несите его, склоняйтесь перед ним, принимайте его и будьте благодарны, что Господь позволил вам страдать. Ибо это сделает вас лучше тех, кто сейчас смеётся и счастлив. Если вы этого не понимаете, не старайтесь понять. Всё зло исходит от ума, ибо ум задаёт слишком много вопросов. Благословенна вера, а не разум.
  
   Мне бы хотелось отомстить миру за то, что мне не за что ему мстить.
  
   Китинг откинулся назад с ощущением теплоты и удовольствия. Ему нравилась эта книга. Она преобразила его рутинный воскресный завтрак в глубокое духовное переживание. Он был уверен, что оно глубокое, потому что он ничего не понимал.
  
   Рост предполагает разрушение. Нельзя приготовить омлет, не разбив яйца.
  
   Послушай любого пророка и, если он говорит о жертвенности беги. Беги, как от чумы. Надо только понять, что там, где жертвуют, всегда есть кто-то, собирающий пожертвования. Где служба, там и ищи того, кого обслуживают. Человек, вещающий о жертвенности, говорит о рабах и хозяевах. И полагает, что сам будет хозяином.
  
   -- А знаешь, Кэти, ты такая дурочка. Твой метод никуда не годится.
   -- Мое что?
   -- Твой метод. Нельзя же так прямо, не стесняясь, показывать мужчине, что ты от него практически без ума.
   -- А если так и есть?
   -- Да, но об этом нельзя говорить. Тогда ты не будешь нравиться мужчинам.
  
   Одиночество -- тоже пьедестал.
  
   Чтобы сказать: "Я тебя люблю", надо научиться произносить Я.
   Мотивирующие цитатылюбовьпризнаниесамоуважениея
  
   -- Мой дорогой друг, кто вам позволит?
   -- Это не главное. Главное -- кто меня остановит?
  
   Говорят, худшее, что можно сделать с человеком, -- это убить в нем самоуважение. Но это неправда. Самоуважение убить нельзя. Гораздо страшнее убить претензии на самоуважение.
  
   Если человек не уважает самого себя, он не может ни любить, ни уважать других.
  
   Я мог бы умереть за тебя. Но я не могу и не хочу жить для тебя.
  
   Немногие понимают, что дом -- это великий символ. Мы живём в своём Я, а существование -- это попытка перевести внутреннюю жизнь в физическую реальность, выразить её жестом и формой. Для понимающего человека дом, которым он владеет, -- выражение его жизни. Если такой человек не строит, хотя и располагает средствами, значит, он ведёт не ту жизнь, которую хотел бы вести.
  
   Ты гораздо хуже, чем стерва. Ты -- святая.
  
   С молодыми всегда так -- они видят препятствия там, где их нет.
  
   Ум -- не что иное, как опасное свидетельство слабости. Говорят, мужчины начинают развивать свой ум, когда терпят неудачу во всем остальном.
  
   Нищий духом -- звучит прекрасно, но просто нищий -- это совершенно не респектабельно.
  
   Если ты научился любить всё самое скромное, самое мелкое, самое серое, то и в тебе полюбят и самое невзрачное.
  
   Помнить о боли, которую тебе причинили, и ничего при этом не чувствовать -- это страшно. Страшнее, чем переживать всё снова и снова.
  
   Человек теряет всё, если он теряет чувство юмора.
  
   Перемены -- основной закон вселенной. Всё меняется. Времена года, листья, цветы, птицы, мораль, люди и дома. Это закон диалектики, Питер.
  
   Я не понимаю литературы. Это непродуктивная и напрасная потеря времени. Писатели исчезнут.
  
   Я никогда не шучу. Это вульгарно.
  
   Творчество -- вещь серьёзная, она не для случайных подонков, решивших попытать счастья.
  
   Любовь -- это почтение, обожание, поклонение и взгляд вверх. Не повязка на грязных ранах. Но они этого не знают. Тот, кто при всяком удобном случае говорит о любви, никогда ее не испытывал. Они стряпают неаппетитное жаркое из симпатии, сострадания, презрения и безразличия и называют это любовью. Если вы испытали, что означает любить, как вы и я понимаем это: полнота страсти до высочайшей ее точки -- на меньшее вы уже не согласны.
  
   Ты стал важной частью моей жизни, а такое уже не повторится.
  
   Ты замечал, что идиоты всегда улыбаются? Первое нахмуривание лба у человека -- это первое прикосновение Господа. Прикосновение мыслью.
  
   Я считаю, если у человека в сердце нет любви, не очень-то он и хорош.
  
   Люди ненавидят страсть, особенно страсть великую.
  
   Ты знаешь, я никогда не открываю второй раз хорошую книгу, которую я прочла и полюбила. Мне больно сознавать, что её читали другие глаза, потому что я не знаю, чьи это были глаза. Такие вещи нельзя делить. Во всяком случае, с такими людьми.
  
   Людей можно уважать, если они способны страдать. В этом случае у них сохраняется человеческое достоинство.
  
   У него не было друзей. К нему относились как к мебели -- полезной, но безликой, и такой же безмолвной.
  
   Я всегда требовал от людей, которые мне нравились, некоего качества. И всегда сразу его узнавал -- это единственное качество, которое я уважаю в людях. Руководствуясь им, я выбираю друзей. Теперь я знаю, что это такое: самодостаточное Я. Всё остальное не в счёт.
  
   Он скучал по ней каждый день, и больше всего, видимо, в те дни, когда вовсе не вспоминал о ней.
   Пояснение к цитате:
   О Питере Китинге к Кэтрин.
  
   Толпа может простить что угодно и кого угодно, только не человека, способного оставаться самим собой под напором её презрительных насмешек.
  
   Или ещё вот этот способ. Один из самых важных. Не позволяй людям быть счастливыми. Счастье самосодержательно и самодостаточно. Если люди счастливы, ты им не нужен. Счастливые люди свободны. Поэтому убей радость в их жизни. Отними у них всё, что им дорого и важно. Никогда не позволяй людям иметь то, чего они хотят. Заставь их почувствовать, что само личное желание -- зло.
  
   -- Разрушить ощущение целостности. Разрушить способность различать величие и достигать его. Великим человеком нельзя управлять. Нам не нужны великие люди. Не отрицай понятие величия. Разрушай его изнутри. Великое редко, трудно, оно -- исключение. Установи планку на уровне, доступном для всех и каждого, вплоть до самого ничтожного, самого глупого, -- и убьёшь желание стараться у всех людей, маленьких и больших. Ты уничтожишь мотив к совершенствованию.
  
   Душа, Питер, -- это то, чем нельзя управлять, она должна быть сломлена. Вбей в неё клин, возьми её в свои руки -- и человек твой. Не нужно кнута -- он принесёт тебе его сам и попросит выпороть себя.
   Заставь человека почувствовать себя мальеньким. Заставь его почувствовать себя виновным. Уничтожь его стремления и его целостность... И он твой.
  
   -- Слов совсем мало. Только "Говард Рорк. Архитектор". Но это как тот девиз, который когда-то вырезали над воротами замка и за который отдавали жизнь. Это как вызов перед лицом чего-то столь огромного и темного, что вся боль на свете -- а знаешь ли ты, сколько страданий в мире? -- вся боль исходит оттуда, от этого темного Нечто, с которым ты обречен сражаться. Я не знаю, что это такое, не знаю, почему оно выступит против тебя. Знаю только, что так будет. И еще я знаю, что если ты пронесешь свой девиз до конца, то это и будет победа. Победа не только для тебя, Говард, но и для чего-то, что обязано победить, чего-то, благодаря чему движется мир, хотя оно и обречено оставаться непризнанным и неузнанным. И так будут отомщены все те, кто пал до тебя, кто страдал так же, как предстоит страдать тебе. Да благословит тебя Бог -- или кто там есть еще, кто один в состоянии увидеть лучшее, высочайшее, на что способны человеческие сердца. Говард, ты встал на путь, который ведет в ад.
  
   Когда он вошёл, Винанд встал из-за стола, глядя прямо на него. Лицо Винанда не было лицом незнакомого человека; лицо незнакомца -- неизвестная земля, её можно открыть и исследовать, будь на то воля и желание. Тут же было знакомое лицо, которое замкнулось и никогда не откроется. В нём не было боли самоотречения, это было лицо человека, отказавшего себе даже в боли. Лицо отрешённое и спокойное, полное собственного достоинства, но не живого, а того, которое запечатлели изображения на средневековых гробницах, -- достоинства, говорящего о былом величии и не позволяющего касаться останков.
  
   Я вышел заявить, что я человек, существующий не для других. Заявить это необходимо, ибо мир гибнет в оргии самопожертвования.
   Я не признаю никаких обязательств перед людьми, кроме одного -- уважать их свободу и не иметь никакого отношения к обществу рабов. Я готов отдать моей стране десять лет, которые проведу в тюрьме, если моей страны больше не существует. Я отдам их в память о ней и с благодарностью к ней такой, какой она была. Это будет актом верности моей стране и актом отказа жить и работать в той стране, которая пришла ей на смену.
  
   В абсолютном смысле эгоист отнюдь не человек, жертвующий другими. Это человек, стоящий выше необходимости использовать других. Он обходится без них. Он не имеет к ним отношения ни в своих целях, ни в мотивах действий, ни в мышлении, ни в желаниях, ни в истоках своей энергии. Его нет для других людей, и он не просит, чтобы другие были для него. Это единственно возможная между людьми форма братства и взаимоуважения.
  
   Людям внушают, что их первая забота -- облегчить страдания ближних. Но страдание -- болезнь. Видя боль, люди стараются облегчить её. Но провозглашая страдание высшим критерием добра, страдание превращают в важнейшее дело жизни. И вот уже люди хотят видеть страдания других, чтоб самим быть добродеятельными.
  
   На земле ничто не дано человеку. Всё, что ему требуется, надо произвести. И он сталкивается с главным выбором: есть только два способа выжить -- живя своим умом или паразитируя на уме других. Творец творит. Паразит всё получает из вторых рук. Творец стоит лицом к лицу с природой. Паразит прячется за посредником.
  
   Первейшее на земле право -- это право Я. Первейший долг человека -- долг перед собой. Его нравственный долг -- никогда не отождествлять свои цели с другой личностью; нравственный закон -- делать то, что он хочет, при условии, что его желания в основе своей не зависят от других людей.
  
   Тебе на надо бояться мира. Чтобы он держал тебя так, как держит сейчас. Чтобы он не причинял тебе боли, как это было в суде. Я должен позволить тебе учиться самой. Я не могу помочь тебе. Ты должна сама отыскать свой путь. И когда ты его найдёшь, ты вернёшься ко мне. Они не уничтожат меня, Доминик. И тебя они не уничтожат. Ты победишь, потому что избрала самый трудный путь борьбы за свою свободу от мира. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя. Я говорю это впредь на все годы, пока нам придётся ждать. Я люблю тебя, Доминик. -- Он поцеловал и отпустил её.
  
   Может быть боль настолько велика, что я уже её не чувствую. <...> Существует некий предел, до которого можно выдерживать боль. Пока существует этот предел, настоящей боли нет...
  
   Он посмотрел на огонь в камине. Вот что делает человека счастливым -- сидеть и мечтательно смотреть на огонь -- у своего собственного камина, в своём собственном доме; это было то, о чём он всегда слышал и читал. Он смотрел, не мигая, на пламя, стараясь проникнуться установленной истиной. "Пройдёт ещё минута покоя, и я почувствую себя счастливым", -- подумал он сосредоточившись. Но ничего не произошло.
  
  
   "Концепция эгоизма"
  
   Только человек, способный сам создать состояние (с чего бы он не начал) и потому не нуждающийся в богатстве, достоин унаследовать его. Если наследник достоин своих денег, они будут служить ему, если нет -- разрушат его.
  
   Когда я не согласен с рациональным человеком, я назначаю беспристрастным судьей реальность; если я прав, он извлечёт урок, если прав он, это сделаю я; победит один из нас, но выиграем мы оба.
  
   ... скрывать своё презрение к порокам других значит быть моральным фальшивомонетчиком, а скрывать своё восхищение их добродетелями -- значит быть моральным вором.
  
   ... единственная моральная заповедь человека -- ты должен мыслить.
  
   ... средство вашего выживания -- разум, следовательно, для вас, существа разумного, вопрос "быть или не быть?" -- это вопрос "мыслить или не мыслить?".
  
   Любой вид счастья -- дело очень личное. Величайшие моменты в нашей жизни -- очень интимны, мотивированы внутренне и неприкасаемы. Для нас свято и дорого то, что мы отказываемся с кем-либо разделить. Но теперь нас учат, что нужно выставить всё личное на публичное обозрение и дать облапать всем.
  
   Остановить мысль -- значит остановить жизнь.
  
   Ибо в храме духа своего каждый одинок.
  
   ... альтруизм старается украсть у разума его достижения, утверждая, что моральный долг способных -- служить неспособным и жертвовать собой во имя чьих угодно нужд...
  
   Возможно, какой-нибудь товар не будет сразу оценен по достоинству, особенно если он окажется слишком радикальным нововведением, но, за исключением отдельных случаев, в конце концов он выигрывает.
  
   Неспособные самостоятельно мыслить подражатели, которые поставляют на рынок то, что, по их мнению, отвечает распространённым вкусам общества, постоянно проигрывают первопроходцам, чьи товары повышают знания и развивают вкусы. Именно в этом смысле свободным рынком управляют не потребители, а производители. Наибольшего успеха добиваются те, кто открывает новые области производства, о существовании которых до них никто не догадывался.
  
   В условиях свободного рынка большинство учится новому с помощью демонстрации, а меньшинство свободно демонстрирует новое.
  
   Пока большинство понемногу осознавало ценность автомобиля, талантливое меньшинство предложило обществу самолёт.
  
   ... люди исключительные, творцы, интеллектуальные гиганты не сдерживаются большинством. В действительности именно они, меньшинство, подтягивают всё свободное общество до уровня своих достижений, поднимаясь выше и выше.
  
   Право соглашаться с другими не вызывает никаких сложностей в любом обществе; самое важное -- это право не соглашаться.
  
   Любая гуманитарная наука должна начинаться с изучения человека, а не неопределённой совокупности, известной как общество.
  
   Суть европейской идеи освобождения сводилась к тому, что человек из раба абсолютистского государства, воплощённого в монархе, превращался в раба абсолютистского государства, воплощённого в народе...
  
   Моя философия -- это представление человека как существа героического, для которого моральная цель жизни -- собственное счастье, самая благородная деятельность -- творчество, а единственный абсолют -- разум.
  
   Свобода -- это фундаментальная необходимость человеческого мышления.
  
   Каждый должен жить своим умом и для самого себя, не принося себя в жертву другим, и не делая других своими жертвами.
  
  
   "Мы живые"
  
   Мне никогда не приходилось сталкиваться в жизни со слишком уж большим количеством вопросов. Люди создают себе вопросы, потому что боятся смотреть прямо. А нужно только смотреть прямо и видеть путь, а когда ты его видишь, то не надо сидеть и смотреть на него - надо идти.
  
   Он посмотрел на нее со слабой тенью улыбки и похлопал по руке, словно ребенка.
   -- Разве вы не понимаете, -- спросил он, -- что мы не можем жертвовать миллионами во имя нескольких человек?
   -- А жертвовать несколькими, когда эти несколько -- лучшие из лучших? Отберите у лучшего его право на вершину, и у вас не останется лучшего. Что есть ваши массы, как не миллионы глупых, съежившихся, безразличных душ, у которых нет собственных мыслей, собственных мечтаний, собственных желаний, которые едят, спят и беспомощно твердят слова, вбитые в их мозг другими? И для этих вы пожертвовали бы несколькими, кто знает жизнь, кто есть сама жизнь? Меня тошнит от ваших идеалов, потому что я не знаю худшей справедливости, чем раздавать не по заслугам. Потому что люди не равны в способностях и нельзя обращаться с ними так, будто они равны.
  
   Война не опасна до тех пор, пока ты не сдашься. Ты -- солдат, Кира, и ты не сдашься. И чем труднее, тем счастливее ты должна быть от того, что ты можешь все это выдержать.
  
   -- Еще не известно, кому из нас нужно запастись мужеством.
   -- Мне будет страшно только в тот день, когда я сдамся. А этот день никогда не настанет.
  
   Она была некрасива, но использовала свою невзрачность настолько умело, что даже самые красивые девушки признавали в ней опасную соперницу.
  
   -- Есть вещи, которые ни за что нельзя предавать, -- голос Василия Ивановича был звучен и тверд как у пророка.
  
   Я обращаюсь к вам, священные воины новой жизни! Действительно ли мы уверены в правильности того, что делаем? Никто не вправе решать за других, ради чего они должны жить, -- потому что в лучших из нас есть то, что стоит над всеми государствами и коллективами. Я говорю о разуме человека и его ценностях. Вглядитесь я себя бесстрашно и честно, но ни мне, ни кому другому ничего не говорите, просто-напросто задайте себе один вопрос: "Для чего я живу?" Признайтесь, что вы живете только для себя. Называйте это целью, любовью, делом, идеалом, наконец. Но все эти цели и идеалы -- ваши, лично ваши, и ничьи другие. Каждого честного человека можно назвать эгоистом. Тот, кто живет не для самого себя, -- вообще не живет. Вы не сможете изменить этого, потому что с самого рождения единственной и совершенной целью для человека является он сам. Ни законы, ни партия, ни ГПУ никогда не смогут подавить в человеке его собственное "я". Вам не удастся поработить человеческий разум, вы только разрушите его. Вы уже сделали попытку и посмотрите, что получилось. Взгляните на тех, кого вы породили, кому позволили восторжествовать. Отбросьте самое лучшее, что есть в человеке, -- и вы увидите, что останется. Неужели нам нужны искалеченные и обезображивающие других пресмыкающиеся уроды?
  
   -- Посмотри на меня! Хорошо посмотри! Я была рождена, и я знала, что я живу, и понимала, чего хочу.
   Как ты думаешь, что поддерживает во мне жизнь? Почему я живу? Потому, что у меня есть желудок, который я набиваю пищей? Потому, что я дышу и зарабатываю себе на пропитание? Или потому, что я знаю, чего я хочу, -- может быть, именно это и есть сама жизнь.
   И кто -- в этой проклятой вселенной, -- кто может сказать мне, почему я должна жить не ради того, чего хочу.
   Кто членораздельно ответит мне на этот вопрос?
   Вы пытались дать нам свои установки относительно того, чего нам хотеть, а чего нет. Вы пришли, подобно армии в победном шествии, с миссией построения новой жизни. С корнем вырвав старую жизнь, о которой вы ничего не знали, вы определили критерии новой. Вы влезли во все естество человека, в каждый его час, каждую минуту, каждый нерв, каждую потаенную мысль -- и заявили, что теперь все обязаны жить иначе. Вы пришли и запретили живым жить. Вы заперли нас в каменном подвале, от ваших тесных оков у нас лопаются вены! И вы с любопытством наблюдаете за тем, что с нами будет. Что ж, смотрите! Смотрите все, у кого есть глаза!
  
   Мы задумали построить храм. Выйдет ли у нас, в конечном счете, хотя бы часовня? Нет. У нас не получится даже сортира. Мы построили затхлую кухню с одной старой печкой! Мы поставили на огонь чайник и стали готовить варево из крови, пепла и стали. Что же у нас получилось? Новое человечество? Люди из гранита? Или, по меньшей мере ужасное чудовище? Нет. Мы народили извивающихся ничтожеств. Гуттаперчевых, двуличных созданий. Этих тщедушных людишек даже не нужно наказывать. Они покорно берут кнут в свои руки и секут сами себя. Тебе никогда не доводилось присутствовать на заседании какого-нибудь кружка политпросвета? Не мешало бы. Там многое можно узнать о человеческом духе.
  
   -- Я хотела бы помочь тебе. Но из всех людей я меньше всех могу помочь тебе. Ты ведь знаешь это.
   Он тихо засмеялся:
   -- Но ты помогаешь мне, Кира. Ты -- единственная, кто помогает мне.
   Она прошептала:
   -- Почему?
   -- Потому что, что бы ни случилось, у меня есть ты. Потому что, какую бы человеческую трагедию я не увидел вокруг себя, у меня все равно есть ты.
  
   Когда-то людьми руководило благоговение. Затем страх. Сегодня людьми руководит их желудок. Раньше люди были скованы по рукам и ногам цепями. Сегодня они опутаны прямой кишкой.
  
   -- Послушай, -- тихо сказала она, прильнув щекой к его светлым волосам, -- я знаю, что не всегда будет легко сохранять присутствие духа. Иногда возникает мысль: что толку быть смелым ради собственной гордости? Поэтому давай договоримся, что попробуем выстоять ради самих себя. Когда тебе будет очень плохо, просто улыбнись -- и вспомни обо мне. Я буду поступать так же. И тогда мы останемся вместе. Запомни, очень важно хранить присутствие духа. Попробуем продержаться как можно дольше.
  
   ... Если мы спокойно и просто подумаем над всем этим -- как оно есть -- можем ли мы знать, что такое смерть? Ведь это конец всему, навсегда, никогда снова, никогда, независимо от того, хотим мы этого или нет.
   Разве вы не видите, почему он не может умереть? Потому, что я люблю его.
   Нам всем приходится страдать. Мы все чего-то добиваемся и что-то теряем. Это все неважно. Но, потому что мы -- живые, в каждом из нас есть что-то, что... что как... основа нашего существования -- и этого нельзя касаться.
  
   Разве я много пью? А хочешь узнать, почему я пью? Я тебя уверяю, молокосос, что, узнав причину, ты еще удивишься, что я пью так мало.
  
   Она видела это в мгновения более краткие, чем молния, и затем каждый ее мускул кричал от боли так громко, что ей казалось, что не одна она слышит это.
  
   Раньше она всегда знала, что она живая, особо не задумывалась над этим. Но теперь она вдруг обнаружила, что простое выживание превратилось в проблему, для решения которой требовалось много сил и времени. Нужно было очень стараться, чтобы всего лишь оставаться живыми. Она поняла, что с этим можно справиться, лишь усилив презрение к суете борьбы за выживание. Иначе, если к этому привыкнуть, вся жизнь сведется лишь к этому маленькому языку пламени в примусе и к разогревающейся на ужин каше из проса.
  
   Я ни во что не хочу верить. Я не хочу видеть слишком много. Кто страдает в этом мире? Те, в ком чего-то недостает? Нет. Те, в ком есть что-то, чего в них не должно быть. Слепец не может видеть. Но для того, чье зрение слишком остро, еще более невозможно не видеть. Более невозможно и более тягостно. Разве только ему удастся утратить зрение и опуститься до уровня тех, кто никогда не видел и никогда не хотел видеть.
  
   Бывали дни, когда она убегала из своей комнаты к людям и голосам, но убегала и от людей, потому что вдруг ощущала себя еще более одинокой.
  
   Так как будущего у них не было, то жили они сегодняшним днём.
  
   -- Если ты еще будешь жив и если ты...
   -- Нет. Я буду жив, потому что я не забуду.
  
   -- У тебя нет мечты?
   -- Есть. Одна. Научиться мечтать о чем-нибудь.
  
   По неизвестно откуда появившейся привычке, мгновенно распространившейся по всей стране и захватившей даже партийцев, по привычке, за которую никто не отвечал и никого нельзя было наказать, все некачественные отечественные изделия назывались "советскими": были "советские" спички, которые нельзя было зажечь, "советские" платки, которые рвались как только их надевали, "советские" ботинки с картонными подметками.
  
   Это редкий дар -- уважать себя и свою жизнь, желать самого лучшего, самого высокого в этой жизни только для себя! Представлять себе рай небесный, но не мечтать о нем, а стремится к нему, требовать!
  
   Любой бог -- какой бы смысл ни вкладывали в это слово -- это воплощение того, что человек считает выше себя. А если человек ставит выдумку выше самого себя, значит он очень низкого мнения о себе и своей жизни.
  
   Ну, если бы я спросила людей верят ли они в жизнь, они бы не поняли меня. Неудачный вопрос. Он может значить многое, и не значить ничего. Поэтому я спрашиваю, верят ли они в бога. И если они говорят "да", значит они не верят в жизнь.
  
   -- Ты знаешь, где место таким девочкам как ты?
   -- Да, там, где таких мужчин как вы, не пустили бы даже через черный ход.
  
   Когда вопрос спорный и есть сомнение в правоте любой из сторон, правильнее встать на сторону слабейшего из противников.
  
   Первое, что Кира осознала в жизни, и первое, что испуганные родители заметили в ней, была радость одиночества.
  
   Женская элегантность -- высочайшее из искусств.
  
  
   Александр Валентинович Вампилов.
   "Из записных книжек"
  
   В столице трудно родиться поэту. Москвичи с детства все знают. Задумчивых в Москве нет. Всех задумчивых в Москве давят машинами. Поэты родятся в провинции, в столице поэты умирают.
  
   Люди умирали и умирают за идеи, которые им не нужны и в которые они, в общем-то, никогда не верили и не верят.
  
   Любовь -- творчество, у бездарных она -- нудная драма с утюгом в валенке.
  
   Если речь идет о женщинах, то тут ни за что нельзя поручиться.
  
   Настроение такое паршивое, как будто из кармана вынули 200 рублей.
  
   Лучшие, самые красивые, возвышенные слова сейчас до того скомпрометированы газетами и ремесленниками, столько от них пыли, плевков и ржавчины, что -- сколько надо думать и чувствовать, чтобы эти слова употреблять в их высшем назначении.
  
   Я люблю тебя, но в то же время я готова к чему-нибудь новому.
  
   Лёгкое платье, полуулыбка, жесты. "Вся тут" и действительно, больше у неё ничего не было...
  
   Под забором лежит пьяный мужчина. Некоторые проходящие мимо женщины всматриваются, облегчённо вздыхают.
  
   Недостаток ума заменял ей избыток хитрости.
  
   Она требует верности. Это её маленькая слабость.
  
   Вокзал -- место ничего не значащих безнаказанных поцелуев.
  
   О тридцатилетнем мужчине:
   -- Сколько бы вы ему дали?
   -- Не меньше 10 лет.
  
   -- Не могу переносить женских слез. Когда плачет, я готов на все, даже могу жениться.
  
   Юмор -- это убежище, в которое прячутся умные люди от мрачности и грязи.
   Мудрые цитатычеловек, людичувство юмора
  
   Её приданое состояло из сундука, набитого любовными письмами.
  
   Красивая женщина, выбрав некрасивого человека, сознаёт, что она делает ему снисхождение, и всю жизнь напоминает ему об этом.
  
   Имейте дело с красивыми женщинами, потому что, если вы уходите от некрасивой, вы делаете её несчастной, а красивая никогда не пропадет.
  
   Измены не было, но подозрение велико. Измена была, но лучше считать, что её не было. Факты таковы, что измены не могло не быть, но её не было, и в неё не верят.
  
   Условия для самоубийства у тебя есть. Тебе не хватает только теоретической подготовки. Читай Шопенгауэра, Достоевского, Кафку...
  
   Душой я страстный, но тело у меня не энергичное.
  
   Разыгрывать перед её родителями благородного, чуткого, непьющего человека -- пошло, невыносимо.
  
   Счастливый человек всегда в чём-нибудь виноват. Перед многими людьми он виноват уже в том, что он счастлив.
  
   Он чувствовал себя там, как дома, а дома он чувствовал себя скверно.
  
   Человеческая жизнь начинается и кончается -- слезами.
  
   Женщине много думать вредно. От этого у неё портится характер.
  
   Живите, если вам не скучно.
  
   Прекрасное только то, что мы видим издалека. Не приближайтесь к прекрасному.
  
   Перед смертью думать о своей репутации? А ведь вся жизнь -- это перед смертью.
  
   Человечество родит примерно одинаковое количество гениев и знаменитых убийц. Последние века эта пропорция нарушена и появляются -- гениальные убийцы.
  
   Богатые и бедные -- категория старая, но дураки и умные -- категория бессмертная.
  
   Первая любовь -- это не первая и не последняя. Это та любовь, в которую мы больше всего вложили самих себя, душу, когда душа у нас ещё была.
  
   Забыть меня здесь, когда мы рядом, -- это значит замуровать меня в толпу соглядатаев. Это невозможно. Из этой свинцовой стены будет торчать моя к тебе нежность, так же, как если бы из моей могилы торчала моя рука. Ты этого не вынесешь.
  
   Уж гипнотизирует лягушку. Против воли она прыгает в его пасть. Так люди загипнотизированы своим будущим. "Как медленно, -- говорят они, -- идёт время! Скорей бы весна! Скорей бы 19 лет! Скорей бы завтра! Скорей бы! Скорей бы!" Куда? В ту же пасть.
  
   Ложь стала естественной, как воздух. Правда сделалась исключительной, парадоксальной, остроумной, таинственной, поэтической, из ряда вон выходящей.
  
   Бывает, что женщине много тепла не надо, бывает, она и дымком согревается.
  
   Каждый человек -- государство, которым безраздельно управляет эгоизм.
  
   У всех у них есть один недостаток: они -- не ты.
  
   Молодость даётся нам для эксперимента, а не для прозябания.
  
   Женщина, захватанная как дверная ручка.
  
   С таким рылом следует запретить неожиданно появляться из-за угла.
  
   -- Убирайся!
   -- Что? Что ты сказала?
   -- Она сказала, что она вас любит, но что вам пора расстаться.
  
   -- Не обманываясь, скучно жить. Человеку необходимы иллюзии -- для радостей, для восторгов для наслаждений. Обманывайте меня, но так, чтобы я вам верила.
  
   -- Но ты ведь любишь меня?
   -- Сегодня я этого не говорил.
  
   Таким взглядом можно напугать ребёнка или заморозить воду.
  
   Это было так обыденно, что присутствующая при этом луна зевнула и укрылась большим и, наверное, очень тёплым облаком.
  
   -- Этого не вернуть. Я бы и рад снова побыть безумным и слепым, но люди, к сожалению, постепенно взрослеют, а не становятся моложе.
  
   Время нужно только для того, чтобы разлюбить. Полюбить -- времени не надо.
  
   Если ты не приедешь на день моего рождения, то мне исполнится не 22, а 44 года...
  
   До такого состояния, которое не позволяет регулировать походку.
  
   Бродя за тобой, я износил свою душу.
  
   Лицо помятое, как будто кто-то выспался на нём.
  
   Ты появляешься всюду, как будто бы разгуливаешь в нескольких экземплярах.
  
   Я не ангел, у меня нет крыльев и есть предел терпению.
  
   Жизнь коротка, и чем меньше мы будем вместе, тем больше упустим счастья.
  
   Жизнь прекрасна и удивительна, -- сказал поэт и... застрелился.
  
   Без не мне было только грустно, она приехала и привезла с собой беспокойство, тревогу, ревность и т. д.
  
   Он был горд и из боязни, что с ним не поздороваются, не здоровался сам.
  
   Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать.
  
   Старые друзья, которые могут скомпрометировать.
  
   Что такое, собственно, счастье? Для одних -- душевное равновесие, для других -- материальное благополучие. Для третьих то и другое неотделимо. Для молодого человека с фантазией и эмоциями -- это жить в шумном городе, где есть такой дворик и дом -- вечером нажал кнопку -- выбегает любимая девушка.
  
   Не будем ссориться -- пусть нам завидуют.
  
   Я её люблю, она мне сочувствует.
  
  
   Александр Сергеевич Грибоедов.
   "Горе от ума"
  
   Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
   Кто с вами день пробыть успеет,
   Подышит воздухом одним,
   И в нем рассудок уцелеет.
  
   София:
   ... Молчалин вам наскучил бы едва ли,
   Когда б сошлись короче с ним.
   Чацкий:
   (с жаром)
   Зачем же вы его так коротко узнали?
  
   Случалось ли, чтоб вы смеясь? Или в печали?
   Ошибкою? Добро о ком-нибудь сказали?
   Хоть не теперь, а в детстве, может быть.
  
   Чацкий:
   Желал бы с ним убиться...
   Лиза:
   Для компаньи?
  
   София:
   Нет, оставайтесь при желаньи.
  
   Чацкий:
   ... Велите ж мне в огонь: пойду как на обед.
   Софья:
   Да, хорошо -- сгорите, если ж нет?
  
   Бог знает, за него что выдумали вы,
   Чем голова его ввек не была набита.
  
   Как с ранних пор привыкли верить мы,
   Что нам без немцев нет спасенья!
  
   Какое личико твоё! Как я тебя люблю!
  
   Как платья, волосы, так и умы коротки.
  
   Судьба, проказница -- шалунья,
   Определила так сама:
   Всем глупым -- счастье от безумья,
   Всем умным -- горе от ума.
   Пояснение к цитате:
   Эпиграф к "Горе от ума", написанный не А.С.Грибоедовым.
   "(Вариант второго стиха: "Устроила на свете так она"). Этот эпиграф, имеющийся еще в списках 1824 г., около 20 раз предпосылался комедии в изданиях 1860 -- 1912 гг. Однако ни в одном из авторизованных списков этого эпиграфа нет, нет и никаких других указаний на принадлежность его Грибоедову. В некоторых списках автором его назван А. И. Полежаев" (http://feb-web.ru/feb/griboed/texts/lp87/lp_pic2.htm)
  
   Уж коли горе пить, так лучше сразу, чем медлить, а беды медленьем не избыть.
  
   Когда из гвардии, иные от двора
   Сюда на время приезжали:
   Кричали женщины: ура!
   И в воздух чепчики бросали!
  
   В горах изранен в лоб, сошёл с ума от раны.
  
   В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов.
  
   Упал он больно, встал здорово.
  
   -- Зачем же вы его так коротко узнали?
   -- Я не старалась, Бог нас свёл.
  
   А у меня к тебе влеченье, род недуга.
  
   Я правду об тебе порасскажу такую,
   Что хуже всякой лжи.
  
   Свой талант у всех.
  
   Делить со всяким можно смех.
  
   Тогда не то, что ныне.
  
   Бывают странны сны, а наяву страннее.
  
   Я глупостей не чтец,
   А пуще образцовых.
  
   Где? укажите нам, отечества отцы,
   Которых мы должны принять за образцы?
   Не эти ли, грабительством богаты?
   Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
   Великолепные соорудя палаты,
   Где разливаются в пирах и мотовстве,
   И где не воскресят клиенты-иностранцы
   Прошедшего житья подлейшие черты.
   Да и кому в Москве не зажимали рты
   Обеды, ужины и танцы?
  
   <...> у нас уж исстари ведется,
   Что по отцу и сыну честь.
  
   Хлопочут набирать учителей полки,
   Числом поболее, ценою подешевле.
  
   К лицу ль вам эти лица!
  
   Чуть свет -- уж на ногах! И я у ваших ног.
  
   -- Частенько там мы покровительство находим, где не метим.
   -- Я езжу к женщинам, да только не за этим.
  
   Помилуйте, мы с вами не ребяты;
   Зачем же мнения чужие только святы?
  
   Да умный человек не может быть не плутом.
  
   Вы, сударь, камень, сударь, лед.
  
   Кому известно, что найду я, воротясь?
   И сколько, может быть, утрачу!
  
   В вас меньше дерзости, чем кривизны души.
  
   Ей все равно, другой ли, я ли,
   Никем по совести она не дорожит.
  
   Послушай! Ври, да знай же меру.
  
   И в многолюдстве я потерян, сам не свой.
  
   Хорош! Пустейший человек, из самых бестолковых.
  
   Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут
   Воспоминания о том, что невозвратно!
  
   Да этакий ли ум семейство осчастливит...
   Пояснение к цитате:
   О необходимости единомыслия в группе
  
   Что мне молва? Кто хочет, так и судит.
  
   Повыкинь вздор из головы;
   Где чудеса, там мало складу.
  
   Фамусов:
   Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом...
   Чацкий:
   Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?
  
   Дома новы, но предрассудки стары, порадуйтесь, не истребят ни годы их, ни моды, ни пожары.
  
   Шумим, братец, шумим.
  
   София
   Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!
   Где ж лучше?
   Чацкий
   Где нас нет.
  
   Не подличайте, встаньте...
   Упреков, жалоб, слез моих
   Не смейте ждать! Не стоите вы их!
  
   Как истинный философ я сужу:
   Мне только бы досталось в генералы.
  
   Кто что ни говори:
   Хотя животные, а все-таки цари.
  
   В мои лета не должно сметь
   Свое суждение иметь.
  
   Ах! Злые языки страшнее пистолета.
  
   Улыбочка и пара слов,
   И кто влюблен -- на все готов.
  
   Забыла волосы чернить
   И через три дни поседела.
  
   В глазах темно, и замерла душа;
   Грех не беда, молва не хороша.
  
   Минуй нас пуще всех печалей
   И барский гнев, и барская любовь.
  
   Не помню ничего, не докучайте мне.
   Воспоминания! Как острый нож оне.
  
   Чацкий: Лицом и голосом герой...
   Софья: Не моего романа.
  
   Конечно, нет в нем этого ума,
   Что гений для иных, а для иных чума.
  
   Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.
  
   Да хоть кого смутят
   Вопросы быстрые и любопытный взгляд...
  
   Ах! Если любит кто кого,
   Зачем ума искать и ездить так далеко?
  
   Он слова умного не выговорил сроду, -
   Мне всё равно, что за него, что в воду.
  
   Судьба нас будто берегла;
   Ни беспокойства, ни сомненья...
   А горе ждёт из-за угла.
  
   Подумаешь, как счастье своенравно!
  
   Шёл в комнату, попал в другую.
  
   Счастливые часов не наблюдают.
  
   Бывало, я с дражайшей половиной
   Чуть врознь -- уж где-нибудь с мужчиной!
  
   Ба! знакомые все лица!
  
   Уж коли зло пресечь:
   Забрать все книги бы да сжечь.
  
   Ну вот! великая беда,
   Что выпьет лишнее мужчина!
   Ученье -- вот чума, учёность -- вот причина,
   Что нынче пуще, чем когда,
   Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
  
   Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!
   Попробуй о властях - и нивесть что наскажет!
   Что низко поклонись, согнись-ка кто кольцом,
   Хоть пред монаршим лицом,
   Так назовёт он подлецом!..
  
   Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,
   Ну как не порадеть родному человечку!..
  
   Да, счастье, у кого есть эдакий сынок!
   Имеет, кажется, в петличке орденок?
  
   Хоть душу отпусти на покаянье!
  
   Что говорит! и говорит, как пишет!
  
   Вот то-то, все вы гордецы!
   Спросили бы, как делали отцы?
   Учились бы на старших глядя:
   Мы, например, или покойник дядя.
  
   Куда как чуден создан свет!
   Пофилософствуй -- ум вскружится;
   То бережёшься, то обед:
   Ешь три часа, а в три дни не сварится!
  
   Достань-ка календарь;
   Читай не так, как пономарь,
   А с чувством, с толком, с расстановкой.
  
   Что за комиссия, Создатель,
   Быть взрослой дочери отцом!
  
   Ну выкинул ты штуку!
   Три года не писал двух слов
   И грянул вдруг как с облаков.
  
   Обычай мой такой:
   Подписано, так с плеч долой.
  
   Ах! Матушка, не довершай удара!
   Кто беден, тот тебе не пара!
  
   А пуще дочери, да сами добряки.
   Дались нам эти языки!
  
   Не надобно иного образца,
   Когда в глазах пример отца.
  
   Нельзя ли для прогулок
   Подальше выбрать закоулок?
  
   На весь квартал симфонию гремишь.
  
   Ей сна нет от французских книг,
   А мне от русских больно спится.
  
   Вот то-то невзначай, за вами примечай.
  
   Карету мне, карету!
  
   Так! отрезвился я сполна,
   Мечтанья с глаз долой -- и спала пелена.
  
   Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей -
   Высокий идеал московских всех мужей.
  
   Молчалины блаженствуют на свете!
  
   О! если б кто в людей проник:
   Что хуже в них? Душа или язык?
   Чьё это сочиненье!
   Поверили глупцы, другим передают,
   Старухи вмиг тревогу бьют --
   И вот общественное мненье!
  
   Да, мочи нет. Мильон терзаний
   Груди от дружеских тисков
   Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
   А пуще голове от всяких пустяков.
  
   Окроме честности, есть множество отрад:
   Ругают здесь, а там благодарят.
  
   Платон любезный, славно,
   Похвальный лист тебе: ведёшь себя исправно.
  
   Когда в делах - я от веселий прячусь,
   Когда дурачиться - дурачусь,
   А смешивать два эти ремесла
   Есть тьма искусников, я не из их числа.
  
   Чины людьми даются,
   А люди могут обмануться.
  
   Но чтоб иметь детей,
   Кому ума недоставало?
  
   Мне весело, когда смешных встречаю,
   А чаще с ними я скучаю.
  
   Я странен, а не странен кто ж?
   Тот, кто на всех глупцов похож;
   Молчалин, например...
  
   Мне в петлю лезть, а ей смешно.
  
   Судьба любви -- играть ей в жмурки.
  
   Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!
   Так можно только ощущать,
   Когда лишаешься единственного друга.
  
   Прошедшего житья подлейшие черты.
  
   А судьи кто?
  
   Хоть есть охотники поподличать везде,
   Да нынче смех страшит и держит стыд в узде;
   Недаром жалуют их скупо государи.
  
   Служить бы рад, прислуживаться тошно.
  
   Как посравнить да посмотреть
   Век нынешний и век минувший:
   Свежо предание, а верится с трудом,
   Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
   Как не в войне, а в мире брали лбом,
   Стучали об пол не жалея!
  
   А впрочем, он дойдет до степеней известных,
   Ведь нынче любят бессловесных.
  
   Господствует ещё смешенье языков:
   Французского с нижегородским?
  
   В России, под великим штрафом,
   Нам каждого признать велят
   Историком и географом!
  
   И дым Отечества нам сладок и приятен!
  
   Что нового покажет мне Москва?
   Вчера был бал, а завтра будет два.
  
   Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
  
  
   Александр Грин. "Алые паруса"
  
   Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя.
  
   Счастье сидело в ней пушистым котенком.
  
   Я был в одной стране. Там царствует любовь. Хоть ей не строят храмы. Детей не заставляют петь хвалу. Там просто любят. Медленно и скромно. Наивно и немножечко смешно. Обыденно - ведь там не представляют, как можно жить, не ведая любви...
  
   Море и любовь не терпят педантов.
  
   Она умела и любила читать, но и в книге читала преимущественно между строк...
  
   Мы любим сказки, но не верим в них.
  
   Дети не играют, а учатся. Они все учатся, учатся и никогда не начнут жить.
  
   Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни, сохранив неприкосновенным тончайший узор каждого отдельного счастья. Опасность, риск, власть природы, свет далёкой страны, чудесная независимость, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, о Медведица, и все материки -- в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с её книгами, картинками, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твёрдой груди.
  
   Когда для человека главное -- получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения -- чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя.
  
   Не знаю, сколько пройдёт лет, но однажды настанет день, когда расцветёт одна сказка, памятная надолго. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнёт алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберётся народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдёт величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка.
  
   Чудеса делаются своими руками.
  
   Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и -- вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим -- значит владеть всем.
  
  
   "Бегущая по волнам"
  
   Ну, а у меня жалкий характер; как что-нибудь очень хорошо, так немедленно начинаю бояться, что у меня отнимут, испортят; что мне не будет уже хорошо...
  
   У каждого человека свой мир.
  
   Она нравилась мне, как тёплый ветер в лицо; и я думал, что она могла бы войти в совет министров, добродушно осведомляясь, не мешает ли она им писать?
  
   Человеческие отношения бесконечно разнообразны; я встречал случаи, когда громадный интерес к тёмному положению распыливался простейшим решением, иногда -- пустяком.
  
   Кто сказал "А", тот скажет и "Б", если его не мучить.
  
   Итак, -- это ушло, возникло и ушло, как если бы его не было.
  
   Не один раз наблюдал я это совершенное поглощение одного существа другим. Я никогда не мог установить где подлинное начало этой приверженности, столь сильной, что нет даже стремления к обладанию -- встреча, взгляд, рука, голос, смех, шутка -- уже являются облегчением, таким мощным среди остановившей всю жизнь одержимости единственным существом, что радость равна спасению.
  
   При передаче лица авторы, как правило, бывают поглощены фасом, но никто не хочет признать значение профиля. Не раз профиль указывал мне второго человека в одном. Я только в том случае не вспоминаю о нем, если профиль и фас уравнены духовным балансом. Но это встречается так редко, что является исключением.
  
   Кто сказал, что море без берегов -- скучное, однообразное зрелище? Это сказал (многий), лишенный имени. Нет берегов, -- правда, но такая правда прекрасна.
  
   Море! Когда произнесешь это слово, кажется, что вышел гулять, посматривая на горизонт. Море..
  
   Человека не понимают. Надо его понять, чтобы увидеть, как много невидимого.
  
   Неоднократно повторяющийся обман принимал вид жеста, слова, лица, пейзажа, и, как закон, оставлял по себе тлен.
  
   Среди экипажей, родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек, гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности себе до последней мелочи, спокойствие -- принимая во внимание обстоятельства -- почти развратное, так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие по трапу неизвестной молодой девушки, по-видимому небогатой, но, казалось, одаренной талантами подчинять себе место, людей и вещи.
  
   Кто сказал "А", тот скажет "Б", если его не мучить.
  
   Ничто не может так внезапно приблизить к чужой жизни, как телефон -- оставляя нас невидимыми, и тотчас по желанию нашему -- отстранить, как если бы мы не говорили совсем.
  
   Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся?
  
   У каждого человека -- не часто, не искусственно, но само собой, и только в день очень хороший среди других просто хороших дней -- наступает потребность оглянуться, даже побыть тем, каким был когда-то.
  
   Есть вещи, сила которых в их содержании. Шепот на ухо может иногда потрясти, как гром, а гром -- вызвать взрыв смеха.
  
  
   Александр Дюма.
   "Граф Монте-Кристо"
  
   Дебрэ покраснел, потому что у него в бумажнике лежал миллион; и, как ни был чужд поэзии его трезвый ум, он невольно подумал, что в одном и том же доме, еще недавно, находились две женщины, из которых одна, заслуженно опозоренная, уходила нищей, унося под своей накидкой полтора миллиона, тогда как другая, несправедливо униженная, но величественная в своем несчастье, обладая жалкими грошами, чувствовала себя богатой.
  
   Эта история в том виде, как ее будут преподносить, погубит нас, потому что в нашем обществе смех наносит страшные, неизлечимые раны.
  
   Ну, не следует и преувеличивать, -- сказал Монте-Кристо, -- желая избежать ошибки, можно сделать глупость.
  
   Отсюда положение: если хочешь найти преступника, ищи того, кому совершенное преступление могло принести пользу.
  
   Но бог дал человеку ум, который возмещяет несовершенство чувств.
  
   Посмотрите, -- сказал аббат, -- на солнечный луч, проникающий в мое окно, и на эти линии, вычерченные мною на стене. По этим линиям я определяю время вернее, чем если бы у меня были часы, потому что часы могут испортиться, а солнце и земля всегда работают исправно.
  
   Теперь уж он, наверное, не будет один; а может быть, удастся и бежать. Если он даже останется в тюрьме, у него все же будет товарищ; разделенная тюрьма -- это уже только наполовину тюрьма. Жалобы, произносимые сообща, -- почти молитвы; молитвы, воссылаемые вдвоем, -- почти благодать.
  
   Тогда все благочестивые мысли, которыми живут несчастные, придавленные судьбою, оживили его душу; он вспомнил молитвы, которым его учила мать, и нашел в них смысл, дотоле ему неведомый; ибо для счастливых молитва остается однообразным и пустым набором слов, пока горе не вложит глубочайший смысл в проникновенные слова, которыми несчастные говорят с богом.
  
   Как подумаешь, -- сказал Кадрусс, ударяя рукой по бумаге, -- что вот этим вернее можно убить человека, чем подкараулив его на опушке леса! Недаром я пера, чернил и бумаги всегда боялся больше, чем шпаги или пистолета.
  
   Фернан, -- отвечала Мерседес, покачав головою, -- можно стать дурной хозяйкой, и нельзя ручаться, что будешь честной женой, если любишь не мужа, а другого.
  
   Мать может надеяться на беспрекословное послушание дочери лишь в том случае, если она неизменно служит ей примером благоразумия и образцом совершенства.
  
   Все мужчины подлецы, и я счастлива, что могу не только ненавидеть их; теперь я их презираю.
  
   Дипломатии, знаете, нельзя выучиться, - для этого нужно чутье.
  
   Я не против банкротства, но банкротство должно обогащать, а не разорять.
  
   Боже, иногда твоё мщение медлит; но тогда оно еще более ничтожным нисходит с неба.
   Пояснение к цитате:
   За всё приходится платить.
  
   Сегодняшние друзья -- завтрашние враги.
  
   Женщины обладают безошибочным чутьем, у них имеется алгебра собственного изобретения, при помощи которой они вам могут объяснить любое чудо.
  
   Когда показываешь приятелю город, в котором сам уже бывал, то вкладываешь в это столько же кокетства, как когда знакомишь его с женщиной, любовником которой когда-то был.
  
   Можно утешать того, кто ищет утешения.
  
   -- А вы сами, -- сказал Фариа, -- почему вы не убили тюремщика ножкой от стола, не надели его платья и не попытались бежать?
   -- Потому, что мне это не пришло в голову, -- отвечал Дантес.
   -- Потому что в вас природой заложено отвращение к убийству: такое отвращение, что вы об этом даже не подумали, -- продолжал старик, -- в делах простых и дозволенных наши естественные побуждения ведут нас по прямому пути. Тигру, который рождён для пролития крови, -- это его дело, его назначение, -- нужно только одно: чтобы обоняние дало ему знать о близости добычи. Он тотчас же бросается на неё и разрывает на куски. Это его инстинкт, и он ему повинуется. Но человеку, напротив, кровь претит; не законы общества запрещают нам убийство, а законы природы.
  
   Для чего же и существует течение времени, всякие меры поощрения, медали, ордена, Монтионовские премии, как не для того, чтобы вести общество к наивысшему совершенству? А человек достигнет совершенства лишь тогда, когда сможет, подобно божеству, создавать и уничтожать по своему желанию; уничтожать он уже научился - значит, половина пути уже пройдена.
  
   - Вот видите, - сказал он ему, - до чего женщины неблагодарны: ваша предупредительность нисколько не тронула баронессу; неблагодарны - не то слово, следовало бы сказать - безумны. Но что поделаешь! Все, что опасно, привлекает; поверьте, любезный барон, проще всего - предоставить им поступать, как им вздумается; если они разобьют себе голову, им по крайней мере придется пенять только на себя.
  
   Нет ничего, что не продавалось бы, когда умеешь предложить нужную цену.
  
   Каждая революция влечет за собою жертвы.
  
   Право, газеты становятся день ото дня скучнее.
  
   ... молодым людям необходимо, чтобы на их горизонте всегда мелькали хорошенькие женщины, хотя бы этот горизонт был всего только улицей.
  
   Они выросли друг подле друга, как два дерева, которые переплелись под землей корнями, над землей - ветвями и ароматами - в воздухе; у них было только одно желание: всегда быть вместе; это желание стало потребностью, и они скорее согласились бы умереть, чем разлучиться хотя бы на один день.
  
   Человек, стоящий выше других, где бы он ни был, всегда находит почитателей.
  
   Не нужно знать опасности, чтобы бояться ее; напротив, именно неведомая опасность внушает наибольший страх.
  
   Как бы человек ни был добр, он перестает навещать людей, на которых тяжело смотреть.
   Кадрусс
  
   Человек в горе должен бы прежде всего обращаться к богу, но он делает это, только утратив все иные надежды.
  
   ... мы, моряки, что масоны, -- узнаем друг друга по знакам.
  
   У человека два зрения: взор тела и взор души. Телесное зрение иногда забывает, но духовное помнит всегда.
  
   Вы превыше других, но превыше вас Бог!
  
   Жизнь так изменчива, что надо ловить счастье, пока оно даётся в руки.
  
   Во всяком правильно работающем мозгу господствующая мысль, а таковая всегда имеется, засыпает последней и первая озаряет пробуждающееся сознание.
  
   ... люди, которые никогда ни о чем не спрашивают, самые лучшие утешители.
  
   На первой ступени эшафота смерть срывает маску, которую человек носил всю жизнь, и тогда показывается его истинное лицо.
  
   ... чем больше видишь умирающих, тем легче умирать.
  
   У каждого человека есть своя страсть, грызущая ему сердце, как у каждого плода есть свой червь.
  
   В сердце моем обитают три чувства, с которыми никогда не соскучишься: печаль, любовь и благодарность.
  
   Если живешь среди сумасшедших, надо и самому научиться быть безумным.
  
   Что такое в сущности жизнь? Ожидание в прихожей у смерти.
  
   Ревность -- признак любви.
  
   Совет -- больше, чем услуга.
  
   Редко случается, чтобы то, чего пламенно желаешь, столь же пламенно не оберегали другие люди.
  
   Вы умеете так любезно исправлять свои ошибки, что хочется поблагодарить вас за то, что вы их совершили.
  
   Да, я знаю, -- отвечал Франц, -- человеческое правосудие -- плохой утешитель; оно может пролить кровь за кровь и только; не следует требовать от него большего, чем оно может дать.
  
   Любишь по-настоящему только раз в жизни.
  
   Сегодня я живу надеждой и презираю их богатство, которое кажется мне глубочайшей нищетой; завтра, быть может, меня постигнет разочарование, и я буду считать эту нищету величайшим счастьем.
  
   Есть знающие и есть учёные, -- одних создаёт память, других -- философия.
  
   Философии не научаются; философия есть сочетание приобретённых знаний и высокого ума, применяющего их.
  
   С любовницей можно расстаться, но жена, чёрт возьми, это другое дело, с нею вы связаны навсегда вблизи или на расстоянии, безразлично.
  
   Бездействие -- самый лёгкий способ проявить милосердие.
  
   Бывают трагедии, которые люди постигают чувством, но не могут охватить разумом.
  
   Безумец, зачем в тот день, когда я решил мстить, не вырвал я сердца из своей груди!
  
   После вас я больше всего на свете любил самого себя, то есть мое достоинство, ту силу, которая возносила меня над людьми; в этой силе была моя жизнь. Одно ваше слово сломило ее. Я должен умереть.
  
   Если бы мы оставались друзьями, я бы сказал вам: терпение, друг; вы стали моим врагом, и я говорю вам: а мне что за дело, милостивый государь?
  
   Странная вещь: невозможно было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого человека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в его душу, наталкивался на непреодолимую стену.
  
   Я не принадлежу ни к одной стране, не ищу защиты ни у одного правительства, ни одного человека не считаю своим братом, и потому ни одно из тех сомнений, которые связывают могущественных, и ни одно из тех препятствий, которые останавливают слабых, меня не останавливает и не связывает.
  
   Может быть, мои слова покажутся вам странными, господа социалисты, прогрессисты, гуманисты, но я никогда не забочусь о ближних, никогда не пытаюсь защищать общество, которое меня не защищает и вообще занимается мною только тогда, когда может повредить мне.
  
   Он говорил себе, что ненависть людей, а не божия кара ввергла его в пропасть; он предавал этих неизвестных ему людей всем казням, какие только могло изобрести его пламенное воображение, и находил их слишком милостивыми и, главное, недостаточно продолжительными: ибо после казни наступает смерть, а в смерти - если не покой, то по крайней мере бесчувствие, похожее на покой.
  
   - Только смерть может разлучить их.
   - Вы рассуждаете, как устрица, друг мой.
  
   Ненависть его, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о неодолимую власть, которую эта девушка имела над ним.
  
   Счастье или несчастье, про это знают стены; у стен есть уши, но нет языка...
  
   Сердце разбивается, когда, чрезмерно расширившись под теплым дуновением надежды, оно вдруг сжимается от холода реальности!
  
   Я почти столь же страшусь вестей о моем корабле, как неизвестности. Неизвестность - все-таки надежда.
  
   - Смотрите, - сказал граф, схватив молодых людей за руки, - смотрите, ибо клянусь вам, на это стоит посмотреть: вот человек, который покорился судьбе, который шёл на плаху, который готов был умереть, как трус, правда, но без сопротивления и жалоб. Знаете, что придавало ему силы? Что утешало его? Знаете, почему он покорно ждал казни? Потому, что другой также терзался; потому, что другой также должен был умереть; потому, что другой должен был умереть раньше него! Поведите закалывать двух баранов, поведите двух быков на убой и дайте понять одному из них, что его товарищ не умрёт; баран заблеет от радости, бык замычит от счастья, а человек, созданный по образу и подобию божию, человек, которому бог заповедовал, как первейший, единственный, высший закон - любовь к ближнему, человек, которому бог дал язык, чтобы выражать свои мысли, - каков будет его первый крик, когда он узнает, что его товарищ спасён? Проклятие. Хвала человеку, венцу природы, царю творения!
  
   Нужда и нищета -- синонимы, между которыми целая пропасть.
  
   День состоит из двадцати четырех часов, час из шестидесяти минут, минута из шестидесяти секунд; в восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд можно многое сделать.
  
   -- Жалкое человеческое тщеславие, -- сказал Монте-Кристо. -- Каждый считает, что он несчастнее, чем другой несчастный, который плачет и стонет рядом с ним.
  
   Валентина, я не скажу вам, что только одну вас люблю на свете, -- я люблю свою сестру и зятя, но это любовь нежная, спокойная, совсем не похожая на мое чувство к вам. Когда я думаю о вас, вся моя кровь кипит, мне трудно дышать, сердце бьется, как безумное; все эти силы, весь пыл, всю сверхчеловеческую мощь я вкладываю в свою любовь к вам. Но в тот день, когда вы мне скажете, я отдам их для вашего счастья.
  
   Не страх удержал Мерседес от самоубийства, -- она нашла утешение в религии, и это спасло её.
  
   Я любитель привидений. Я никогда не слыхал, чтобы мертвецы за шесть тысяч лет наделали столько зла, сколько его делают живые за один день.
  
   Иные предприятия кажутся столь несбыточными, что даже не приходит в голову браться за них; какой-то инстинкт заставляет избегать их.
  
   Желать немедленной удачи -- это значит требовать от провидения слишком многого.
  
   Только любимый монарх -- монарх законный.
  
   В политике, мой милый, нет людей, а есть идеи; нет чувств, а есть интересы. В политике не убивают человека, а устраняют препятствие, только и всего.
  
   И влюбленные продолжали свой путь, спокойные и счастливые, как два избранника небес...
  
   Пафос -- это почти экзальтация; а экзальтация возносит душу над всем земным.
  
   От графа Монте-Кристо может чего-нибудь требовать только граф Монте-Кристо.
  
   -- Полуденный отдых у каторжников! Вот и жалей их после этого! -- сказал аббат.
   -- А как же, -- заметил Кадрусс. -- Нельзя все время работать, мы не собаки.
   -- К счастью для собак, -- сказал Монте-Кристо.
  
   Смотря по тому, приветливо или враждебно мы ее встречаем, смерть для нас либо друг, который нежно убаюкивает нас, либо недруг, который грубо вырывает нашу душу из тела.
  
   Смерть, как и жизнь, таит в себе и страдания и наслаждения; надо лишь знать ее тайны.
  
   В этом мире нет ни счастья, ни несчастья, то и другое постигается лишь в сравнении. Только тот, кто был беспредельно несчастлив, способен испытать беспредельное блаженство.
  
   Говорят, что сердца, воспламененные препятствиями, охладевают в благополучии!
  
   Женщина священна; женщина, которую любишь, -- священна вдвойне.
  
   -- Неужели мир населен только тиграми и крокодилами?
   -- Да, но только двуногие тигры и крокодилы куда опаснее всех других.
  
   А вдруг тот, кого ты ждешь, непостоянен, а если не он, непостоянно море?
  
   Карнавал во всех странах света, сохранивших этот похвальный обычай, есть пора свободы, когда люди самых строгих правил разрешают себе безумства.
  
   Только несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума; для того, чтобы порох дал взрыв, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях; они столкнулись на узком пространстве, -- а вы знаете, из столкновения туч рождается электричество, из электричества -- молния, из молнии -- свет.
  
   У тех, кто боится вина, вероятно, дурные мысли, и они боятся, как бы вино не вывело их наружу.
  
   Я не горд, я счастлив, а счастье ослепляет гораздо больше, чем гордость.
  
   Вот еще уста, которые говорят одно, между тем как сердце думает другое.
  
   Когда королевский прокурор исчез из виду, Монте-Кристо с усилием перевел дыхание и улыбнулся. -- Нет, -- сказал он, -- нет, довольно яда, и раз мое сердце им переполнено, поищем противоядия.
  
   Монте-Кристо, продолжая улыбаться, издал в глубине сердца такое рычание, что если бы Вильфор мог его слышать, он бежал бы без оглядки.
  
   Для исстрадавшихся сердец радость подобна росе, падающей на иссушенную зноем землю.
  
   К сожалению, на этом свете каждый имеет свою точку зрения, мешающую ему видеть точку зрения другого.
  
   Душевные раны незримы, но они никогда не закрываются; всегда мучительные, всегда кровоточащие, они вечно остаются разверстыми в глубинах человеческой души.
  
   От всякой беды есть два лекарства -- время и молчание.
  
   Люди всегда так -- по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят.
  
   Ненависть слепа, гнев безрассуден, и кто упивается лицемерием, рискует испить горькую чашу.
  
   Как часто мы проходим мимо нашего счастья, не замечая его, не взглянув на него; а если и взглянем, то не узнаем его.
  
   Выучиться, не значит знать.
  
   Последовательность -- ключ ко всем загадкам.
  
   Всегда торопишься быть счастливым. Кто долго страдал, тот с трудом верит своему счастью.
  
   Меланхолия -- это пища для заурядного ума, черпающего в ней мнимую оригинальность, но она пагубна для сильных натур.
  
   Слабые духом всегда всё видят через траурную вуаль; душа сама создает свои горизонты.
  
   Всякое великое горе внушает уважение.
  
   Величайшим достоинством я считаю умение признать свою неправоту.
  
   Мир -- это гостиная, из которой надо уметь уйти учтиво и прилично, раскланявшись со всеми и заплатив свои карточные долги.
  
   Истинно великодушные люди всегда готовы проявить сострадание, если несчастье их врага превосходит их ненависть.
  
   Вся человеческая мудрость заключается в двух словах: ждать и надеяться!
  
   Замечали ли вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм всё, что нам принадлежит?
  
   ... осужденный, говорят, отявленный мерзавец, негодяй, убивший каминным таганом почтенного каноника, который воспитал его, как сына. Черт возьми, когда убиваешь духовное лицо, нужно выбирать более приличное орудие, чем таган...
  
   Никогда не бываешь в расчёте с теми, кто нам помог.
  
   Кто сам ненавидит, тот не ошибается в чужом чувстве.
  
   Вы, стоящие у власти, владеете только теми средствами, которые можно купить за деньги; а мы, ожидающие власти, располагаем всеми средствами, которые даёт нам в руки преданность, которые нам дарит самоотвержение.
  
   В жизни нет более интересного зрелища, чем смерть.
  
   Нет такого общества, с которым не надо было бы расставаться, иногда его приходится даже менять на неприятное.
  
   Спасти человека, избавить отца от мучений, а женщину от слёз -- вовсе не доброе дело, это человеческий долг.
  
   Показывай, что уважаешь себя, -- и тебя будут уважать.
  
   Что такое чудо? То, чего мы не понимаем. Что всего желаннее? То, что недосягаемо.
  
   Независимость заменяет свободу.
  
   Опасность рождает красноречие.
  
   Надо возжаждать смерти, чтобы понять, как хороша жизнь.
  
  
   "Дама с камелиями"
  
   Если бы мне сказали: "Сегодня вы будете обладать этой женщиной, но завтра будете убиты", я бы согласился. Если бы мне сказали: "Дайте десять луидоров -- и вы будете ее любовником", я бы отказался и заплакал, как ребенок, у которого поутру исчезает замок ночных сновидений.
  
   Бедные создания! Если нельзя их любить, то можно пожалеть. Вы жалеете слепого, который никогда не видел дневного света, глухого, который никогда не слышал голосов природы, немого, который никогда не мог передать голос своей души, и из чувства стыда не хотите пожалеть слепоту сердца, глухоту души и немоту совести, которые делают несчастную страдалицу безумной и помимо ее воли неспособной видеть хорошее, слышать Господа Бога и говорить на чистом языке любви и веры.
  
   В наше время двадцатипятилетние молодые люди редко проливают слезы и не могут оплакивать первую встречную. Оплакивают только родителей, которые платят за слёзы, и в зависимости от суммы, которую они уплатили.
  
   Дорогая Мари, я не настолько богат, чтобы любить вас так, как мне хотелось бы, и не настолько беден, чтобы быть любимым так, как хотелось бы вам.
  
   Когда художник расстается с любимой женщиной, любовь начинает новую жизнь в его воображении.
  
   Если бы мужчины знали, чего можно добиться единственной слезой, они были бы больше любимы, а мы бы не так их разоряли.
  
   -- Вам может показаться странным, что я так скоро согласилась. Знаете почему?... Потому что мне осталось жить меньше, чем другим, и я решила жить быстрее.
  
   Женщины безжалостны с людьми, которых они не любят.
  
   Знаете, когда собак обливают духами, они начинают кататься по лужам, чтобы заглушить этот запах.
  
   Насколько правы были древние, установив одного общего бога для торговцев и для воров!
  
   Как часто рука, привыкшая к цветам, тщетно просит милостыни и черствого хлеба!
  
   Она его слушала, не слыша, и смотрела на него, не видя...
  
   Глаз -- одна точка, но он обнимает пространства.
  
   Мозг тесен, но в нем сокрыта мысль.
  
   Малый ребенок заключает в себе большого человека.
  
   Небо больше радуется одному раскаявшемуся грешнику, чем ста праведникам, которые никогда не согрешили.
  
  
   "Королева Марго"
  
   Господи Иисусе! А что бы было, кабы клинья были не кожаные, а деревянные?
  
   ... воскликнула Екатерина с несвойственной ей смелостью перед страшной волей своего сына.
  
   Но если такого наблюдателя не оказалось в галереях Лувра, зато он был на улице, где грозно раздавался его ропот и гневом искрились его глаза: то был народ, с его инстинктом, предельно обострённым ненавистью; он издалека глядел на силуэты непримиримых врагов своих и толковал их чувства также простодушно, как это делает проожий, глазея в запертые окна зала, где танцуют. Музыка увлекает и ведёт танцоров, а прохожий видит одни движения и, не слыша музыки, потешается над тем, как эти марионетки скачут и суетятся без видимой причины.
  
   ... да и у каждой женщины, даже заурядной, когда она в действительности любит, любовь несовместима с унижением, потому что настоящая любовь тоже честолюбива.
  
   В этом -- вся человеческая мудрость. Самый великий, самый сильный, самый ловкий -- тот, кто умеет ждать.
  
   От умирающих не ускользает ни одно выражение на лицах тех, кто окружает их...
  
   -- Обратите внимание! У вас на руке кровавое пятно.
   -- Это пустяки! Важно, что у меня на губах улыбка.
  
   О! Она счастливица! Ей можно остаться здесь, можно плакать, можно горевать, сколько захочет. Она не королевская дочь, не королевская жена, не королевская сестра -- она не королева!
  
   Иногда достойнее почтить память мертвых, подавив, или вернее, скрыв свое горе.
  
   Марго, я знаю -- ты потеряла сегодня друга, но взгляни на меня: я потерял всех своих друзей! Больше того -- я потерял мать! Ты всегда могла так плакать, как сейчас; я всегда должен был улыбаться, даже при самой сильной душевной боли. Ты страдаешь; а посмотри на меня -- ведь я же умираю! Ну, Марго, будь мужественной! Прошу тебя, сестричка, во имя нашей доброй славы! Честь нашего королевского дома -- это наш крест, будем же нести его, подобно Христу, до Голгофы; а если мы и споткнемся на своем пути, то снова встанем, безропотно и мужественно, как он. <...> Да, сестричка, жертва тяжела; но каждый приносит свою жертву -- один жертвует честью, другой -- своей жизнью. Неужели ты думаешь, что я, будучи двадцати пяти лет от роду и занимая лучший престол в мире, хочу смерти и умру без сожаления? Вглядись в меня... ведь у меня и глаза, и цвет лица, и губы умирающего; но я улыбаюсь... и глядя на мою улыбку, разве нельзя подумать, что я надеюсь жить? А на самом деле, моя сестричка, через неделю, самое большее -- месяц, ты будешь оплакивать меня, как оплакиваешь сейчас того, кто умер сегодня утром.
  
   Эта женщина, в дни своего благоденствия такая гордая, такая дерзновенная, такая бесстрашная, доходившая в скептицизме до предела, в страсти -- до жестокости, -- эта женщина никогда не думала о смерти.
  
   Если любишь, люби и в смерти.
  
   Ведь у палача тоже есть память и душа, какой он там ни будь палач, а может быть, как раз от того, что он палач.
  
   Побаиваюсь я этих смертных приговоров при закрытых дверях в крепости, да еще со стороны таких противных рож, как те, что сидели перед нами.
  
   Для узника все может стать поводом к радости, к надежде, но также и к подозрению, тревоге.
  
   Подумай, пятьсот экю от нас да вознаграждение от правительства, а может быть, и повышение по службе. Как этот молодец будет хорошо жить, когда я его убью!
  
   Каждому из нас довольно одного поцелуя, чтобы стать веселым, сильным. Ты представляешь себе, Аннибал, как мы несемся, пригнувшись к нашим быстрым скакунам, а сердце сладко замирает от боязни? О, этот страх в предчувствии опасности! Как он хорош на воле, когда у тебя сбоку хорошая шпага, когда кричишь "ура", давая шпоры своему коню, а он при каждом крике наддает и уже не скачет, а летит!
  
   Честное слово, теперь я люблю Анриетту; наверно, она мне изменила, если я взялся за ум.
  
   Ну, дорогой друг, по-моему, все идет прекрасно и в ближайшее время сами судьи откажутся от нас, а это совсем не то, что отказ врачей: врач тогда отказывается от больного, когда уже нет надежды его спасти; если же судья отказывается от обвиняемого -- это значит, что у судьи нет надежды отрубить ему голову.
  
   От ярости кровь закипела у него в жилах, ему хотелось закричать; но короли, скованные собственным величием, не могут поддаваться первому порыву, которым руководится обычный человек в своих страстях или в случае самозащиты.
  
   Всем тварям, по самой их природе, свойственно бежать от смерти. Так почему же не делать сознательно того, что делается по инстинкту?
  
   Королевское достоинство дается не короной, а рождением...
  
   Мы, дорогой мой, заговорщики, а когда заговорщикам не повезло -- им надо убегать.
  
   Пусть пятьсот тысяч чертей унесут в ад любовь, которая может стоить жизни двум честным людям!
  
   Двери не для тех, кому пришлось бежать...
  
   Любовник, увлеченный настоящим чувством, бывает счастлив лишь в то время, когда любуется или обладает предметом своей любви, но страдает, когда с ним разлучен.
  
   Когда человек, преследуя свои цели, служит нашим целям, -- разве это не выгодно для нас?
  
   Во всех этих интригах всяких принцев, во всех этих королевских кознях мы можем, в особенности мы, только промелькнуть, как тени; там, где король Наваррский потеряет кусок пера от своей шляпы, а герцог Алансонский -- пряжку от плаща, мы потеряем жизнь.
  
   Для королевы ты лишь прихоть, а королева для тебя -- одна мечта, не больше.
  
   Ты влюблен, так и действуй, как влюбленный; я же честолюбив и, как честолюбец, думаю, что жизнь дороже поцелуя женщины.
  
   Всегда бываешь благодарен Богу, когда он спасет тебе жизнь.
  
   Коконнас не боялся смерти, но это не мешало ему любить жизнь...
  
   Обстоятельства не могут изменить судьбы; наоборот, судьба направляет обстоятельства.
  
   Любовь женщин, занимающих такое положение, как я, может быть или светочем, или злым гением своей эпохи.
  
   Когда имеешь власть над женщиной, самой красивой во всей Франции, можно желать только одного -- чтобы исчез свет и наступил мрак, ибо во мраке ждет нас блаженство.
  
   Я лишь умею отличать своих друзей от моих врагов, люблю тех, кто меня любит, и не выношу тех, кто ненавидит меня.
  
   В отдалении два всадника уже скакали прочь от Лувра. То был Ла Моль, а с ним Ортон. Маргарита указала на них Карлу.
   -- Что это значит? -- спросил король.
   -- Это значит, -- отвечала Маргарита, -- что герцог Алансонский может спрятать в карман шелковый шнурок, а герцоги Анжу и Гиз -- вложить шпаги в ножны: месье де Ла Моль сегодня не пойдет по коридору.
  
   Только ненависть заставляет нас делать столько же глупостей, сколько и любовь.
  
   Женщина только тогда по-настоящему сильна, когда любовь и личный интерес действуют в ней с равной силой.
  
   Так прошло минут десять -- целая вечность из мучительных секунд, и каждая из них несла с собою все, что способен породить безумный страх в воображении человека, -- целый мир видений.
  
   Дружба -- это звезда, а любовь только свечка. Вы мне возразите, что бывают различные сорта свечей, и среди этих сортов бывают и приятные: например, розовые, возьмем розовые... они лучше, но хотя бы и розовая, все равно -- она сгорает, а звезда блистает вечно.
  
   Сложи голову за любовь, но не за политику.
  
   Но вы знаете -- во всяком счастье всегда чего-то не хватает. Даже Адам среди райского блаженства не чувствовал себя вполне счастливым и вкусил от злосчастного яблока, наградившего всех нас потребностью все знать, а поэтому в течение всей нашей жизни мы ищем то, что нам еще неведомо.
  
   Никогда не спрашивайте у женщины, за что она Вас любит; довольствуйтесь вопросом: "Любите ли Вы меня?"
  
   Во время нервного кризиса, после таких великих потрясений, люди ревниво относятся к своей душевной боли, как скупец к своим сокровищам, и полагают врагом всякого, кто попытается отнять у них малейшую частицу.
  
   Ключи открывают не только те двери, для которых созданы.
  
   Труп врага всегда пахнет хорошо.
  
   Женщины никогда не имеют такой силы, как после поражения.
  
  
   "Робин Гуд"
  
   Я мыслю, чувствую и поступаю как человек, который много страдал, а следовательно давно сложился.
  
   Счастье никогда не приходит слишком быстро.
  
   Счастье вернется, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье.
  
   Он искренне любил дочь, и стыд от того, что она бежала с чужим мужчиной, мучил его в меньшей степени, чем мысль о том, что он больше ее не увидит, не сможет обнять и снова тиранить.
  
   Если бы богатство могло состоять в уродстве, то мы бы сказали, что гость барона был необычайно богат.
  
   ... иногда сказать можно многое, а порою -- ничего. Ведь у одних счастье бывает многословным, а у других -- молчаливым.
  
   ... у страданий есть право на скромность...
  
   Я знаю муки безнадежной любви, друг мой, я испытала их все одну за другой, и ничто на земле не сравнится с горечью отвергнутого чувства.
  
   Женщины редко испытывают неприязнь к мужчинам, которые их любят, и, когда им встречается истинно преданное сердце, они все же в какой-то мере отвечают ему взаимностью.
  
   -- Ах, женщины, женщины! В одном их волоске больше хитрости, чем во всей нашей мужской бороде!
  
   ... в великой печали человек не нуждается ни в утешении, ни в свидетелях.
  
  
   "Чёрный тюльпан"
  
   Нет ничего более неприятного для разгневанного человека, чем когда на его гнев отвечают полным равнодушием.
  
   -- Бывают роковые случайности, -- небрежно ответил молодой человек, -- и самые великие люди порой падают жертвой таких случайностей.
  
   Но великие души в тяжелые минуты жизни находят удивительную поддержку в философии.
  
   Не всегда случается, чтобы для выполнения великого исторического дела появлялся столь же великий деятель. Когда же такое совпадение происходит, история тотчас же отмечает имя такого деятеля, чтобы им могли восхищаться потомки.
  
   Иногда так много выстрадаешь, что имеешь право никогда не говорить: я слишком счастлив.
  
   Известно, что в самых незначительных речах политических деятелей их друзья или враги всегда пытаются обнаружить и так или иначе истолковать какие-либо важные намеки.
  
   Известно, что ленивые люди больше других склонны утомлять себя, но только не работой, а развлечениями.
  
   Всякий порядочный негодяй, который наточил свою злость, хочет, по крайней мере, нанести этим орудием кому-нибудь хорошую рану.
  
   И он потерял веру, ибо несчастие не способствует вере.
  
   Роза принадлежала к числу тех женщин, которые из-за пустяка легко падают духом, но которые полны сил перед лицом большого несчастья и в самом же несчастье черпают энергию, чтобы побороть его.
  
   Это расцветала любовь, заставляя цвести все кругом: любовь - небесный цветок, еще более сияющий, более ароматный, чем все земные цветы.
  
   Он принадлежал к людям, обладающим достаточно сильной волей, чтобы на время забывать об опасности, угрожающей им вечером или на следующий день. Поборов это беспокойство, они продолжают жить своей обычной жизнью. Только время от времени сердце их щемит от этой забытой угрозы. Они вздрагивают, спрашивая себя, в чем дело, затем вспоминают то, что они забыли. "О да, -- говорят они со вздохом, -- это именно то".
  
   Когда злой рок начинает выполнять свое дурное намерение, то очень редко бывает, чтобы он великодушно не предупредил свою жертву, подобно забияке, предупреждающему своего противника, чтобы дать тому время принять меры предосторожности.
  
   Всякий зародыш гражданских раздоров гибелен, так как он раздувает пламя войны, которое в интересах всех надо погасить.
  
   В злых мыслях самое страшное то, что злые души постепенно сживаются с ними.
  
   Когда человек трудится над осуществлением какой-то заветной мысли, это придает усилиям его духа и тела мощь и благородство.
  
  
   "Три мушкетёра"
  
   Наконец, честность его была безукоризненна, и это в тот век, когда военные так легко входили в сделку с верой и совестью, любовники -- с суровой щепетильностью, свойственной нашему времени, а бедняки -- с седьмой заповедью господней. Словом, Атос был человек весьма необыкновенный.
  
   Зато Арамис, хотя и могло показаться, что у него нет никаких тайн, был весь окутан таинственностью. Скупо отвечая на вопросы, касавшиеся других, он тщательно обходил все относившееся к нему самому.
  
   Портос, как мы уже успели узнать, был прямой противоположностью Атоса: он не только много разговаривал, но разговаривал громко. Надо, впрочем, отдать ему справедливость: ему было безразлично, слушают его или нет. Он разговаривал ради собственного удовольствия -- ради удовольствия слушать самого себя. Он говорил решительно обо всем, за исключением наук, ссылаясь на глубокое отвращение, которое, по его словам, ему с детства внушали ученые.
  
   Этот достойный господин -- мы, разумеется, имеем в виду Атоса -- был очень молчалив. Вот уже пять или шесть лет, как он жил в теснейшей дружбе с Портосом и Арамисом. За это время друзья не раз видели на его лице улыбку, но никогда не слышали его смеха. Слова его были кратки и выразительны, он говорил всегда то, что хотел сказать, и больше ничего: никаких прикрас, узоров и красот. Он говорил лишь о существенном, не касаясь подробностей.
  
   ... герцог время от времени поглядывал на молодого человека, словно не веря, что такая предусмотрительность, такое мужество и преданность могут сочетаться с обликом юноши, которому едва ли исполнилось двадцать лет.
  
   Оттенок таинственности, окутывавшей Атоса, делал еще более интересным этого человека, которого даже в минуты полного опьянения ни разу не выдали ни глаза, ни язык, несмотря на всю тонкость задаваемых ему вопросов.
  
   Во время переправы миледи удалось распутать веревку, которой были связаны ее ноги; когда лодка достигла берега, миледи легким движением прыгнула на землю и пустилась бежать.
   Но земля была влажная; поднявшись на откос, миледи поскользнулась и упала на колени.
   Суеверная мысль поразила ее: она решила, что небо отказывает ей в помощи, и застыла в том положении, в каком была, склонив голову и сложив руки.
  
   -- ... Опасайтесь всех: друга, брата, любовницы... Особенно любовницы.
   Д'Артаньян покраснел.
   -- Любовницы?.. -- машинально повторил он. -- А почему, собственно, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
   -- Потому что любовница -- одно из любимейших средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех: женщина продаст вас за десять пистолей.
  
   Бывают часы, которые длятся годы...
  
   Снедавшие её всё новые страсти делали её жизнь похожей на те облака, которые плывут по небу, отражая то лазурь, то пламя, то непроглядный мрак бури, и оставляют на земле одни только следы опустошения и смерти.
  
   Отсюда явствует, что истинной ставкой в этой партии, которую два могущественнейших королевства разыгрывали по прихоти двух влюбленных, служил один благосклонный взгляд Анны Австрийской.
  
   Д'Артаньян смотрел поочередно на этих двух женщин и вынужден был признать в душе, что, создавая их, природа совершила ошибку: знатной даме она дала продажную и низкую душу, а субретке -- сердце герцогини.
   Пояснение к цитате:
   Д'Артаньян сравнивал миледи и Кэтти.
  
   Все это были лишь химеры и иллюзии, но разве для истинной любви, для подлинной ревности существует иная действительность, кроме иллюзий и химер!
  
   Хозяин должен кормить свою лошадь, в то время как сто пистолей, напротив, кормят своего хозяина.
   Пояснение к цитате:
   Совет Атоса Д'Артаньяну, который колебался в выборе между лошадью и ста пистолями.
  
   Не надо смешивать осторожность с трусостью, сударь. Осторожность -- это добродетель.
  
   Лучше ехать одному, чем со спутником, который трясется от страха.
  
   Слуг, как и женщин, надо уметь сразу поставить на то место, на котором желаешь их видеть.
  
   Это правда, -- согласился Д'Артаньян, -- на мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое -- сердце мушкетера. Я чувствую это и действую как мушкетер.
  
   Мужество всегда вызывает уважение, даже если это мужество врага.
  
   Надежда есть последнее, что угасает в душе человека.
  
   Ты будешь клясться честью, а я -- ручаться честным словом, и один из нас при этом, очевидно, будет лжецом.
  
   Только мужеством -- слышите ли вы, единственно мужеством! -- дворянин в наши дни может пробить себе путь. Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в это мгновение ему предоставляла фортуна.
  
   -- Друг, будь мужчиной: женщины оплакивают мёртвых, мужчины мстят за них!
  
   -- Мой Бог? -- сказала она. -- Безумный фанатик! Мой Бог -- это я и тот, кто поможет мне отомстить за себя!
  
   Жалкий безумец -- тот, кто осмеливается ручаться за другого, когда наиболее мудрые, наиболее угодные богу люди не осмеливаются поручиться за самих себя.
  
   Миледи одарила его одним из тех взглядов, которые делают раба королем.
  
   -- Надо рассчитывать на пороки людей, а не на их добродетели.
   -- Нам нужны надежные исполнители наших поручений не только для того, чтобы добиться успеха, но также для того, чтобы не потерпеть неудачи.
  
   Атос был оптимистом, когда дело шло о вещах, и пессимистом, когда речь шла о людях.
  
   Никогда будущее не представляется в столь розовом свете, как в те мгновения, когда смотришь на него сквозь бокал шамбертена.
  
   Это, видишь ли, одна из её слабостей: тем или иным способом отделываться от людей, которые ей мешают.
  
   Безумцы и герои -- два разряда глупцов, очень похожих друг на друга.
  
   Во все времена и во всех государствах, в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как стать мучениками.
  
   -- Встречусь ли я с ней когда-нибудь?
   -- Помните, что только с мертвыми нельзя встретиться здесь, на земле.
  
   -- Знайте, что когда бы и где бы мы не встретились, я буду любить вас так же, как люблю сейчас!
   -- Клятва игрока.
  
   Всякая минута счастья таит в себе будущую тревогу.
  
   Четыре товарища пустились в путь: Атос на лошади, которой он был обязан своей жене, Арамис -- любовнице, Портос -- прокурорше, а д'Артаньян -- своей удаче, лучшей из всех любовниц.
  
   Счастье эгоистично.
  
   Эта женщина имела над ним поразительную власть, он ненавидел и в то же время боготворил её; он никогда не думал прежде, что два столь противоречивых чувства могут ужиться в одном сердце и, соединясь вместе, превратиться в какую-то странную, какую-то сатанинскую любовь.
  
   Неправильно было бы судить о поступках одной эпохи с точки зрения другой.
  
   Сердце лучшей из женщин безжалостно к страданиям соперницы.
  
   Поглощенный желанием нравиться знатной даме, он пренебрегал субреткой: тот, кто охотится за орлом, не обращает внимания на воробья.
  
   Путь всегда кажется гораздо короче, если путешествуешь вдвоем.
  
   Знаете пословицу: "Кому не везет в игре, тому везет в любви"? Вам слишком везет в любви, чтобы игра не мстила вам за это.
  
   Тот, кто засыпает на мине с зажженным фитилем, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
  
   О, женщины, женщины! Узнаю их по романтическому воображению. Все, что окрашено тайной, чарует их...
  
   -- Мы говорим: "Горд, как шотландец", -- вполголоса произнес герцог.
   -- А мы говорим: "Горд, как гасконец", -- ответил д'Артаньян. -- Гасконцы -- это французские шотландцы.
  
   Д'Артаньян вздохнул при мысли о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга во имя интересов третьих лиц, им совершенно чуждых и нередко даже не имеющих понятия об их существовании.
  
   Тайну может случайно выдать дворянин, но лакей почти всегда продаст её.
  
   -- Раз мы рискуем быть убитыми, я хотел бы, по крайней мере, знать, во имя чего.
   -- Вот наши три отпускных свидетельства, присланные господином де Тревилем, и вот триста пистолей, данные неизвестно кем. Пойдем умирать, куда нас посылают. Стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать!
  
   -- Поверьте мне, в такие предприятия нужно пускаться четверым, чтобы до цели добрался один.
  
   Каждая встреча с вами -- это алмаз, который я прячу в сокровищницу моей души. Сегодняшняя встреча -- четвертая драгоценность, оброненная вами и подобранная мной.
  
   Нежность вашего голоса смягчает жестокость ваших слов...
  
   Я знаю, что был глупцом, безумцем, поверив, что мрамор может ожить, снег -- излучить тепло. Но что же делать: когда любишь, так легко поверить в ответную любовь!
  
   Я умею быть храбрым, когда постараюсь, поверьте мне. Вся штука в том, чтобы постараться.
  
   Если бы вы могли читать в моем сердце, открытом перед вами, вы увидели бы в нем такое горячее любопытство, что сжалились бы надо мной, и такую любовь, что вы в ту же минуту удовлетворили бы это любопытство! Не нужно опасаться тех, кто вас любит.
  
   -- При известных обстоятельствах пять минут -- это пять столетий.
   -- Когда любишь!
  
   Всегда наступает такая минута, когда однажды сделанное нами добро становится нашим ходатаем перед богом.
  
   Бог хочет обращения грешника, а не его смерти.
  
   Самые опасные пули не те, что посылает неприятель.
  
   Смеётся над конём тот, кто не осмелился смеяться над его хозяином!
  
   Кто дрогнет хоть на мгновение, возможно, упустит случай, который именно в это мгновение ему представляет фортуна.
  
   Смерть -- это врата, ведущие к погибели или к спасению.
  
   -- Печально все же, -- вновь заговорил де Тревиль, -- что в такое злосчастное время, как наше, самая чистая жизнь, самая неоспоримая добродетель не может оградить человека от позора и преследований.
  
   С достатком сопряжено множество аристократических мелочей, которые приятно сочетаются с красотой. Тонкий, сверкающий белизной чулок, кружевной воротничок, изящная туфелька, красивая ленточка в волосах не превратят уродливую женщину в хорошенькую, но хорошенькую сделают красивой, не говоря уж о руках, которые от всего этого выигрывают.
  
   Налёт провинциальной нерешительности -- этот хрупкий цветок, этот пушок персика -- был быстро унесен вихрем не слишком-то нравственных советов, которыми три мушкетера снабжали своего друга.
  
   Один за всех, и все за одного -- это отныне наш девиз!
  
   -- Что за гадость вы тут сделали? -- сказал Портос, когда глава альгвазилов удалился вслед за своими подчиненными и четыре друга остались одни. -- Как не стыдно! Четверо мушкетеров позволяют арестовать несчастного, прибегшего к их помощи! Дворянин пьет с сыщиком!
  
   Головы высоких людей видны издалека, а у кардинала хорошее зрение.
  
   -- Если вы смеетесь и сомневаетесь в моих словах, -- сказал Арамис, -- вы больше ничего не узнаете.
   -- Мы верим, как магометане, и немы, как катафалки, -- сказал Атос.
  
   -- Этот гасконец необычайно сообразителен! -- с восхищением воскликнул Портос.
   -- Я очень люблю его слушать, -- сказал Атос. -- Меня забавляет его произношение.
  
   -- Чёрт возьми, капитан! Не всякий бой можно выиграть!
  
   Время, милый друг, время доставит удобный случай, а случай дает человеку двойные шансы на выигрыш: чем больше вы поставили, тем больше выйграете, если только умеете ждать.
  
   Вот уже третий раз я пишу вам о том, что люблю вас. Берегитесь, как бы в четвертый раз я не написала, что я вас ненавижу.
  
   Если счастье мне даровала ошибка, не будьте так жестоки, чтобы исправлять ее.
  
   Ведь воспоминания не так стесняют, как живое существо, хотя иной раз воспоминания терзают душу!
  
   ... чем больше в сердце гордости, тем труднее бывает покорить его.
  
   Когда меня оскорбляют, я не лишаюсь чувств -- я мщу за себя, слышите?
  
   Никакая дружба не выдержит разоблачения тайны, особенно если эта тайна уязвляет самолюбие; к тому же мы всегда имеем известное нравственное превосходство над теми, чья жизнь нам известна.
  
   Случается, что мелкое препятствие может помешать достижению великой цели.
  
   -- Однако вы играли с нами, не зная наших имен, -- заметил Атос, -- и даже выиграли у нас двух лошадей.
   -- Вы правы, но тогда мы рисковали только деньгами, на этот раз мы рискуем жизнью: играть можно со всяким, драться -- только с равным.
   Пояснение к цитате:
   Из правил "на каждый день"
  
   Герб льва на червленом поле с девизом: "Fidelis et fortis" -- Верный и сильный (лат.)
   Много нашлось бы таких, которые могли считать своим девизом слово "сильный" -- вторую часть надписи в гербе де Тревилей, но мало кто из дворян мог претендовать на эпитет "верный", составлявший первую часть этой надписи. Тревиль это право имел.
  
   Для тех, кто попадает в Бастилию, не бывает никакого "потом".
  
   Будем бороться женским оружием: моя сила в моей слабости.
  
   Быть вежливым и предупредительным не значит ещё быть трусом.
  
   Женщина сотворена нам на погибель, и она источник всех наших бед.
  
   Большим преступникам предназначен в жизни определенный путь, на котором они преодолевают все препятствия и избавляются от всех опасностей вплоть до того часа, когда по воле провидения, уставшего от их злодеяний, наступает конец их беззаконному благополучию.
  
   Всякое доброе дело несет награду в себе самом.
  
   Судьба -- куртизанка: сегодня она благосклонна, а завтра может повернуться ко мне спиной.
  
   - Ваше имя? - спросил комиссар.
   - Атос, - ответил мушкетер.
   - Но ведь это не человеческое имя, это название какой-нибудь горы! - воскликнул несчастный комиссар, начинавший терять голову.
   - Это мое имя, - спокойно сказал Атос.
   - Но вы сказали, что вас зовут д'Артаньян.
   - Я это говорил?
   - Да, вы.
   - Разрешите! Меня спросили: "Вы господин д'Артаньян?" - на что я ответил: "Вы так полагаете?" Стражники закричали, что они в этом уверены. Я не стал спорить с ними. Кроме того, ведь я мог и ошибиться.
   - Сударь, вы оскорбляете достоинство суда.
   - Ни в какой мере, - спокойно сказал Атос.
  
   Ничто так не убивает время и не сокращает путь, как упорная, всепоглащающая мысль. Внешнее существование человека похоже тогда на дремоту, а эта мысль является как бы сновидением. Под ее влияние время теряет -- счет, а пространство -- отдаленность.
  
   Не от того, кто влюблен впервые, можно требовать умения молчать. Первой любви сопутствует такая бурная радость, что ей нужен исход, иначе она задушит влюбленного.
  
   Любовь из всех видов страсти -- самая эгоистичная.
  
   Любовь -- это лотерея, в которой выигравшему достается смерть!
  
   ... Скрывайте свои раны, когда они у вас будут! Молчание -- это последняя радость несчастных; не выдавайте никому своей скорби. Любопытные пьют наши слезы, как мухи пьют кровь раненой лани.
  
   Мошенник смеется не так, как честный человек; лицемер плачет не теми слезами, какими плачет человек искренний. Всякая фальшь -- это маска, и, как бы хорошо не была она сделана эта маска, всегда можно отличить её от истинного лица, если внимательно присмотреться.
  
   На каких неуловимых и тончайших нитях висят подчас судьбы народа и жизнь множества людей!
   Пояснение к цитате:
   В момент, когда лондонский граф объявил войну Франции, лишь бы не стало известно о его романе с французской королевой.
  
   Всем известно, что у пьяных и у влюбленных есть свой ангел-хранитель.
  
   Обычно люди обращаются за советом, -- говорил Атос, -- только для того, чтобы не следовать ему, а если кто-нибудь и следует совету, то только для того, чтобы было кого упрекнуть впоследствии.
  
   Соблаговолите сказать, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе!
  
   Жизнь -- это четки, составленные из мелких невзгод, и философ, смеясь, перебирает их.
  
  
   "Виконт де Бражелон, или Десять лет"
  
   Только храня тайну, можно любить безмятежно, только безмятежная любовь может дать счастье.
  
   Образ мыслей - это волшебный фонарь, в котором глаз человека каждый раз меняет оттенки. Так что с последнего дня какого-нибудь года, когда вы видели всё белым, до первого дня следующего, когда всё покажется вам чёрным, достаточно промежутка в одну ночь.
   восприятие
  
   Удовольствия, к которым мы не привыкли, беспокоят нас больше, чем привычные горести.
  
   Как хороши слова, которые много обещают! Как приятно жевать их, когда нечего есть!
  
   Каждый из нас смотрит на других через призму своих страстей.
  
   Начинаешь копаться именно тогда, когда нужно торопиться, и особенно шумишь, когда нужно двигаться беззвучно.
  
   Страна Нежных Чувств разделена на множество областей. Ну вот, я прежде всего остановлюсь в деревне Ухаживаний, на хуторе Любовных Записочек, а потом уже направлюсь по дороге к Откровенной Любви. Тут путь ясен, вы знаете. Мадемуазель Скюдери никогда бы мне не простила, если бы я перескочил через станцию.
  
   Страдание в этой жизни соразмерно с силами человека.
  
   О, да вы воплощённое коварство, господин честный человек!
  
   В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
  
   Посмотрите, какая простота в обращении, какая грация в движениях! Вот это женщина, а все остальные манекены.
  
   Скупость сушит душу.
  
   Без наслаждений нет счастья на земле.
  
   Силы вырастают в борьбе.
  
   Люди иногда не столь глупы, как кажутся.
  
   Каждая женщина скажет, что между красотой любовника и красотою мужа огромная разница.
  
   Инстинктивная ненависть неистрибима: ничто не может её загасить;иногда слой покрывает её, но под ним она раскаляется ещё сильнее.
  
   Сегодня Вы в дурном настроении; богатство озлобило Вас, как других озлобляет бедность.
  
   Пенистое анжуйское вино превратило трех собутыльников сначала в трех чертей, а потом в три бревна.
  
   Мужчины во многом настоящие глупцы, они одинаково называют кокетством и гордость и непостоянство женщин.
  
   Опаснее всего коварство того, кто ведёт себя безукоризненно.
  
   Ах, вот что значит правда! Она жестокая подруга -- вся в железных остриях, ранит того, кого коснется, а иногда и того, кто говорит ее.
  
   Ожидание -- это своего рода безумие. А что такое безумие, если не избыток надежды?
  
   Люди, старея, возвращаются к детству.
  
   Когда знаешь, что не можешь составить счастье того, кто тебя любит, -- лучше отвергнуть его.
  
   Человек, пока он пребывает на этой бренной земле, должен быть ко всему готовым, должен бестрепетно идти навстречу всему.
  
   Тишина -- это смертельный враг беспокойных сердец.
  
   Честь -- это уважение, воздаваемое другими прежде всего себе самому.
  
   Влюбленные нежны со всеми, кто имеет отношение к их возлюбленной.
  
   Ревность -- дурное чувство, которое разрастается, как сорная трава, если ее не вырвать с корнем.
  
   Любовь такая сладкая химера, что, теряя ее, теряешь больше, чем жизнь.
  
   Расспрашивая других, надо и самому приготовиться к вопросам с их стороны (аксиома любопытства).
  
   Дружба, собственно, состоит из воспоминаний и привычек.
  
  
   Александр Куприн. "Гранатовый браслет"
  
   И вот среди разговора взгляды наши встретились, между нами пробежала искра, подобная электрической, и я почувствовал, что влюбился сразу -- пламенно и бесповоротно.
  
   Не лезь на смерть, пока тебя не позовут.
  
   Почем знать, может быть, твой жизненный путь пересекла настоящая, самоотверженная, истинная любовь.
  
   Я её люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее.
  
   Вот сейчас я вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою -- одна молитва: "Да святится имя твое".
  
   Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один... молча... так было угодно Богу и судьбе.
  
   Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете.
  
   Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей -- для меня вся жизнь заключается только в Вас.
  
   Я проверял себя -- это не болезнь, не маниакальная идея -- это любовь.
  
   Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки.
  
   "Олеся"
  
   Смутное влечение сердца никогда не ошибается в своих быстрых тайных предчувствиях.
  
   Нигде человек не высказывается так ясно, как во время еды.
  
  
   Александр Николаевич Островский.
   "Бесприданница"
  
   Да, с деньгами можно дела делать, можно. Хорошо тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много.
  
   Прежде женихов-то много было, так и на бесприданниц хватало; а теперь женихов-то в самый обрез: сколько приданых, столько и женихов, лишних нет -- бесприданницам-то и недостает.
  
   Жениться! Не всякому можно, да не всякий и захочет; вот я, например, женатый.
  
   У вас шансов больше моего: молодость -- великое дело.
  
   -- Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши? Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует.
   -- И хорошего ювелира.
   -- Совершенную правду вы сказали. Ювелир -- не простой мастеровой: он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.
  
   Я еще только хочу полюбить вас; меня манит скромная семейная жизнь, она мне кажется каким-то раем. Вы видите, я стою на распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение, сочувствие; отнеситесь ко мне нежно, с лаской! Ловите эти минуты, не пропустите их!
   Лариса Дмитриевна Огудалова
  
   Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее!
  
   Значит, приятели: два тела -- одна душа.
  
   Без хитрости на свете не проживешь.
  
   -- Мы люди бедные, нам унижаться-то всю жизнь. Так уж лучше унижаться смолоду, чтоб потом пожить по-человечески.
   -- Нет, не могу; тяжело, невыносимо тяжело.
   -- А легко-то ничего не добудешь, всю жизнь и останешься ничем.
   -- Опять притворяться, опять лгать!
   -- И притворяйся, и лги! Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь.
  
   -- Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц... имел ли право Гамлет сказать матери, что она "башмаков еще не износила" и так далее.
   -- На ваш вопрос я вам не отвечу, Сергей Сергеич; можете думать обо мне, что вам угодно.
   -- Об вас я всегда буду думать с уважением; но женщины вообще, после вашего поступка, много теряют в глазах моих.
   -- Да какой мой поступок? Вы ничего не знаете.
   -- Эти "кроткие, нежные взгляды", этот сладкий любовный шепот, -- когда каждое слово чередуется с глубоким вздохом, -- эти клятвы... И все это через месяц повторяется другому, как выученный урок. О, женщины!
   -- Что "женщины"?
   -- Ничтожество вам имя!
   -- Ах, как вы смеете так обижать меня? Разве вы знаете, что я после вас полюбила кого-нибудь? Вы уверены в этом?
   -- Я не уверен, но полагаю.
   -- Чтобы так жестоко упрекать, надо знать, а не полагать.
  
   Да ведь ревнивые люди ревнуют без всякого повода.
  
   -- Ведь это как кому; на вкус, на цвет образца нет.
   -- Правда, правда. Кому город нравится, а кому деревня.
   -- Тетенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, а другой -- свиной хрящик.
  
   У меня правило: никому ничего не прощать; а то страх забудут, забываться станут.
  
   Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое -- лучше бы и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда, да с этим добрым намерением и на свете живу. Это цель моей жизни.
  
   Велико наслаждение видеть вас, а еще больше наслаждения слушать вас.
  
   Да, это смешно... Я смешной человек... Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны? Я смешон -- ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной -- я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
  
   Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет.
  
   Для несчастных людей много простора в божьем мире: вот сад, вот Волга. Здесь на каждом сучке удавиться можно, на Волге -- выбирай любое место. Везде утопиться легко, если есть желание да сил достанет.
  
   -- ... допускаете ли вы, что человек, скованный по рукам и по ногам неразрывными цепями, может так увлечься, что забудет все на свете, забудет и гнетущую его действительность, забудет и свои цепи?
   -- Ну, что же! И хорошо, что он забудет.
   -- Это душевное состояние очень хорошо, я с вами не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны.
   -- Неразрывные цепи! Вы женаты?
   -- Нет.
   -- А всякие другие цепи -- не помеха! Будем носить их вместе, я разделю с вами эту ношу, большую половину тяжести я возьму на себя.
   -- Я обручен.
   -- Ах!
   -- Вот золотые цепи, которыми я окован на всю жизнь.
  
   Пусть веселятся, кому весело... Я не хочу мешать никому! Живите, живите все! Вам надо жить, а мне надо... умереть... Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех люблю.
  
   -- Извините за нескромный вопрос!
   -- Коли очень нескромный, так не спрашивайте.
  
   Счастье не пойдет за тобой, если сама от него бегаешь.
  
   Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то.
  
   ... видно сокола по полету.
  
   Нет хуже этого стыда, когда приходится за других стыдиться.
  
   -- Кабы любовь-то была равная с обеих сторон, так слез-то бы не было. Бывает это когда-нибудь?
   -- Изредка случается. Только уж это какое-то кондитерское пирожное выходит, какое-то безэ.
  
   Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла... ее нет на свете... нечего и искать.
  
   -- Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек... Наконец слово для меня найдено, вы нашли его... Всякая вещь должна иметь хозяина, я пойду к хозяину.
   -- Я беру вас, я ваш хозяин.
   -- О, нет! Каждой вещи своя цена есть... я слишком, слишком дорога для вас... Уж если быть вещью, так одно утешение -- быть дорогой, очень дорогой.
  
   Расставаться с жизнью совсем не так просто, как я думала... А ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко... Да ведь и мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь?.. Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть как-нибудь, да жить... когда нельзя жить и не нужно... Как хорошо умереть... пока еще упрекнуть себя не в чем.
  
   Но знайте, что и самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники -- злодеи, и смирный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет.
  
   Лариса. Значит, пусть женщина плачет, страдает, только бы любила вас?
   Паратов. Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать.
   Лариса. И непременно женщине?
   Паратов. Уж, разумеется, не мужчине.
  
  
   "Гроза"
  
   Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!
  
   Легко сказать - бросить! Тебе это, может быть, все равно; ты одну бросишь, а другую найдешь. А я не могу этого! Уж я коли полюбил...
  
   Люблю очень с детьми разговаривать -- ангелы ведь это.
  
   Молодость-то что значит! Смешно смотреть-то даже на них! Кабы не свои, насмеялась бы досыта. Ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Хорошо еще, у кого в доме старшие есть, ими дом-то и держится, пока живы. А ведь тоже, глупые, на свою волю хотят, а выдут на волю-то, так и путаются на покор да смех добрым людям. Конечно, кто и пожалеет, а больше все смеются. Да не смеяться-то нельзя; гостей позовут, посадить не умеют, да еще, гляди, позабудут кого из родных. Смех, да и только! Так-то вот старина-то и выводится. В другой дом и взойти-то не хочется. А и взойдешь-то, так плюнешь да вон скорее. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж хоть то хорошо, что не увижу ничего.
  
   Вот тебе первая примета: как ты увидишь его, вся в лице переменишься.
  
   Молоду тебя замуж-то отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось; вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.
  
   Вот еще какие земли есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так дураками и померли.
  
   Нельзя, матушка, без греха: в миру живем.
  
   Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми.
  
   Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду.
  
   Что при людях, что без людей, я всё одна, ничего из себя не доказываю.
  
   Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать.
  
   Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.
  
   Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.
  
   Не очень-то нынче старших уважают.
  
   ... честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать.
  
   Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие!
  
   Вот красота-то куда ведет. Вот, вот, в самый омут!
  
   Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.
  
   Открылась бездна, звезд полна,
   Звездам числа нет, бездне - дна.
   Пояснение к цитате:
   Цитирует М. Ломоносова. "Вечернее размышление о Божием величестве"
  
   Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьет! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас все гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: "с полночных стран встает заря"! А вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идет, -- не отвел бы глаз! Красота! Звезды-то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берет! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ.
  
   Молчи, коли уж лучше ничего не умеешь.
  
   Отчего люди не летают! Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела.
  
   А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то и часы все те же как будто остались, а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
  
   Вот жизнь-то! Живем в одном городе, почти рядом, а увидишься раз в неделю, и то в церкви либо на дороге, вот и все! Здесь что вышла замуж, что схоронили -- все равно.
  
   Чужая душа потёмки.
  
  
   Александр Пушкин. "Капитанская Дочка"
  
   Кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.
  
   Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!
  
   Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-всего только тридцать три года?
   -- Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной.
   Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же.
   Хорошо. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь; сели.
   Ворон стал клевать, да похваливать.
   Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!
  
  
   Александр Нилл.
   "Саммерхилл - воспитание свободой"
  
   Наказание всегда представляет собой акт ненависти. В акте наказания учитель или родитель ненавидит ребенка -- и ребенок понимает это.
  
   Наказание не бывает справедливым, потому что никакой человек не может быть справедливым.
  
   Ребенок, которого заставляют подчиняться, будет выражать свою ненависть к власти, нарочно раздражая родителей. И правда, плохое поведение детей по большей части является наглядным доказательством неправильного обращения. Любой нормальный ребенок примет родительское поучение, если в семье есть любовь. Если же в семье живет ненависть, ребенок либо не слышит никаких аргументов, либо воспринимает все негативно: разрушает, лжет и дерзит.
  
   Строгая дисциплина в семье -- это всегда проекция ненависти к себе.
  
   Заблуждение заставляет нас считать, что любой член семьи является защитником и руководителем для всех, кто младше его.
  
   Церковь вдалбливает нам ложь о том, что человек рожден в грехе, и требует искупления.
  
   Если ребенок лжет, он либо вас боится, либо вас же копирует. У лживых родителей вырастают лживые дети. Если вы хотите слышать от своего ребенка правду, не лгите ему!
  
   Дети не так сильно любят, как сильно хотят быть любимыми. Для всякого ребенка одобрение взрослого означает любовь, а неодобрение -- ненависть.
  
   Именно ненависть, накопленная родителями, делает ребенка трудным, точно так же, как ненависть, разлитая в обществе, создает проблему правонарушителей.
  
   Обучение нужно детям гораздо меньше, чем любовь и понимание. Чтобы быть естественным образом хорошими, им нужны поддержка и свобода. И только сильный и любящий родитель способен дать ребенку свободу быть хорошим.
  
   Свобода означает право делать все, что ты хочешь, если только этим не нарушается свобода других.
  
   Когда отсутствует давление страха и дисциплины, дети не проявляют агрессии.
  
   Именно различие между свободой и вседозволенностью и не могут ухватить многие родители. В строгой, суровой семье у детей нет никаких прав, в испорченной семье у них есть права на всё. Хороша та семья, в которой у детей и взрослых равные права.
  
   Нет трудных детей, есть только трудные родители. Лучше сказать, что существует просто трудное человечество.
  
   Трудный ребенок -- это ребенок, задавленный требованиями чистоплотности и подавлением сексуальности. Взрослые считают само собой разумеющимся, что ребенка надо научить вести себя так, чтобы жизнь взрослых была как можно более спокойной.
  
   Трагедия человека состоит в том, что его характер, как и характер собаки, поддается формированию. Вам не дано сформировать характер кошки -- животного, которое выше собаки.
  
   Можно утверждать, и не без основания, что пороки цивилизации обязаны своим существованием тому факту, что ни одному ребенку никогда еще не удалось вдоволь наиграться. Или, иначе говоря, каждого ребенка специальными усилиями превращают во взрослого задолго до того, как он достигнет взрослости (подобно тому как растения в теплицах выгоняют в рост до срока).
  
   То, что называют ленью, обычно отсутствие либо интереса, либо здоровья.
  
   Родители не спешат понять, насколько неважна учебная сторона школы. Дети, как и взрослые, научаются только тому, чему хотят научиться. Все награды, оценки и экзамены лишь отвлекают от подлинного развития личности. И одни лишь доктринеры могут утверждать, что учение по книжкам и есть образование.
  
   Чересчур высокая агрессивность, которую мы видим в несвободных детях, есть утрированный протест против ненависти, направленной на них.
  
   Если дети свободны, на них не так-то легко повлиять, и причина -- в отсутствии страха. Что и говорить, отсутствие страха -- самое прекрасное, что может быть в жизни ребенка.
  
   Ненависть вскармливается ненавистью, а любовь -- любовью.
  
   Трудный ребенок -- несчастливый ребенок. Он находится в состоянии войны с самим собой, а следовательно, и со всем миром.
  
  
   Альбер Камю. "Посторонний"
  
   Я от природы так устроен, что физические мои потребности зачастую не соответствуют моим чувствам.
  
   Итак, меня считали разумным. Но я не мог понять, почему же то, что в обыкновенном человеке считается достоинством, оборачивается сокрушительной уликой против обвиняемого.
  
   Я корил себя за то, что не обращал прежде внимания на рассказы о казнях. Следовало интересоваться этим вопросом. Никогда не знаешь, что может с тобой случиться.
  
   Ложь -- это то, к чему все мы ежедневно прибегаем с целью облегчить себе жизнь.
   ... Я, может быть, не всегда уверен в том, что именно меня интересует, но совершенно уверен в том, что не представляет для меня никакого интереса.
  
   В сущности, нет такой мысли, к которой человеку нельзя привыкнуть.
  
   Я очень хорошо ко всему приспособился. Мне часто приходила тогда мысль, что, если бы меня заставили жить в дупле засохшего дерева и было бы у меня только одно занятие: смотреть на цвет неба над моей головой, я мало-помалу привык бы и к этому.
  
   Иногда людям кажется, будто они в чем-то уверены, а на самом деле это не так.
  
   Я уверен, что жив и что скоро умру. Да, кроме этой уверенности, у меня ничего нет. Но по крайней мере этой истины у меня никто не отнимет.
  
   Человек всегда бывает в чем-то немножко виноват.
  
   Всё -- правда, и ни в чём нет правды!
  
   ... Он спросил, неужели мне не интересно переменить образ жизни. Я ответил, что жизнь все равно не переменишь.
  
   Мама часто говорила, что человек никогда не бывает совершенно несчастен. В тюрьме, когда небо наливалось краской и в камеру проскальзывал свет нового дня, я понял -- она была права.
  
   Даже сидя на скамье подсудимых, всегда бывает интересно услышать, что говорят о тебе.
  
   И тогда я понял, что человек, проживший на свете хотя бы один день, мог бы без труда провести в тюрьме сто лет. У него хватило бы воспоминаний для того, чтобы не скучать. В известном смысле это было благодетельно.
  
  
   "Миф о Сизифе"
  
   Глубокие чувства подобны великим произведениям, смысл которых всегда шире высказанного в них осознанно.
  
   В привязанности человека к жизни есть нечто превосходящее все на свете невзгоды.
  
   Неизбежно только одно -- смерть, всего остального можно избежать. Во временном пространстве, которое отделяет рождение от смерти, нет ничего предопределенного: все можно изменить и можно даже прекратить войну и жить в мире, если желать этого как следует -- очень сильно и долго.
  
   По недостаткам человека мы судим о нем самом, а не об обстоятельствах его жизни.
  
   Человек способен видеть и познавать лишь окружающие его стены.
  
   Коллекционировать -- значит уметь жить прошлым.
  
   Ничем не заполнить рва между достоверностью моего существования и содержанием, которое я пытаюсь ей придать.
  
   Жизнь слишком быстро входит в привычку. Хочешь заработать деньги, чтобы жить счастливо, и в итоге все силы, весь цвет жизни уходят на их добывание. Счастье забыто, средство принято за цель.
  
   Есть люди созданные для жизни, есть -- созданные для любви.
   Мыслить -- значит научиться заново смотреть, направлять свое сознание, не упуская из виду самоценности каждого образа.
  
   "Всё дозволено" не означает, что ничто не запрещено.
  
   К концу жизни человек понимает, что провел столько лет лишь для того, чтобы удостовериться в одной-единственной истине. Если она очевидна, для жизни достаточно ее одной.
  
   То, что будет после смерти, не имеет значения, а сколько ещё долгих дней у того, кто умеет жить!
  
   Гений -- это ум, знающий свои пределы.
  
   Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется: стать человеком.
  
   Абсурд рождается из столкновения человеческого разума и безрассудного молчания мира.
  
   Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема -- проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, -- значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное -- имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями -- второстепенно.
  
  
   "Чума"
  
   Очевидность обладает чудовищной силой и всегда в конце концов восторжествует.
  
   Все всегда стоит труда.
  
   Я слишком много времени провёл в больницах, чтобы меня соблазняла мысль о коллективном возмездии. Но знаете ли, христиане иной раз любят поговорить на эту тему, хотя сами по-настоящему в это не верят. Они лучше, чем кажутся на первый взгляд.
  
   Они по-прежнему делали дела, готовились к путешествиям и имели свои собственные мнения. Как же они могли поверить в чуму, которая разом отменяет будущее, все поездки и споры? Они считали себя свободными, но никто никогда не будет свободен, пока существуют стихийные бедствия.
  
   Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие -- это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдёт. Но не сон кончается, а от одного дурного сна к другому кончаются люди, и в первую очередь гуманисты, потому что они пренебрегают мерами предосторожности.
  
   Когда разражается война, люди обычно говорят: "Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо". И действительно, война -- это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго.
  
   Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на нашу голову. В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, как правило, заставали людей врасплох.
  
   Единственное, что для меня ценно, -- это умереть или жить тем, что любишь.
  
   Стоит только обзавестись привычками, и дни потекут гладко.
  
   ... Бесплодна жизнь, лишенная иллюзий.
   ... Тяжело жить только тем, что знаешь, и тем, что помнишь, и не иметь впереди надежды.
  
   Не может человек по-настоящему разделить чужое горе, которое не видит собственными глазами.
  
   Лишь одни художники умеют видеть!
  
   В истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два - четыре, карают смертью.
  
   Общественное благо как раз и есть счастье каждого отдельного человека.
  
   Так бывает нередко - человек мучается, мучается и сам того не знает.
  
   Не может человек вечно находиться в одиночестве.
  
   Существует на свете нечто, к чему нужно стремиться всегда и что иногда даётся в руки, и это нечто -- человеческая нежность.
  
   Есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.
  
   Тревога -- это легкое отвращение перед будущим.
  
   Вообще-то глупость -- вещь чрезвычайно стойкая, это нетрудно заметить, если не думать все время только о себе.
  
   Когда ждёшь слишком долго, то уж вообще не ждёшь.
  
   Начало бедствий, равно как и их конец, всегда сопровождается небольшой дозой риторики. В первом случае еще не утрачена привычка, а во втором она уже успела вернуться. Именно в разгар бедствий привыкаешь к правде, то есть к молчанию.
  
   Вопрос: как добиться того, чтобы не тратить зря времени?
   Ответ: почувствовать время во всей его протяженности.
   Средства: проводить дни в приемной зубного врача на жестком стуле; сидеть на балконе в воскресенье после обеда; слушать доклады на непонятном тебе языке; выбирать самые длинные и самые неудобные железнодорожные маршруты и, разумеется, ездить в поездках стоя; торчать в очереди у театральной кассы и не брать билета на спектакль и т. д. и т. п.
  
   Мука эта вот что такое -- жить памятью, когда память уже ни на что не нужна.
  
   Раз я знаю, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно.
  
   И в конце концов понимаешь, что никто не способен по-настоящему думать ни о ком, даже в часы самых горьких испытаний. Ибо думать по-настоящему о ком-то -- значит, думать о нём постоянно, минута за минутой, ничем от этих мыслй не отвлекаясь: ни хлопотами по хозяйству, ни пролетавшей мимо мухой, ни приёмом пиши, ни зудом.
  
   Любая радость находится под угрозой.
  
   В обычное время мы все, сознавая это или нет, понимаем, что существует любовь, для которой нет пределов, и тем не менее соглашаемся, и даже довольно спокойно, что наша-то любовь, в сущности, так себе, второго сорта.
  
  
   Антон Павлович Чехов. "Вишневый сад"
  
   Называют себя интеллигенцией, а учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало.
  
   Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего.
  
   Твой отец был мужик, мой -- аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.
  
   Жизнь-то прошла, словно и не жил.
  
   Я знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на свою судьбу.
  
   Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова.
  
   Голодная собака верует только в мясо...
  
   И хорошо, и чувствительно, только непонятно.
  
   Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
  
   Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом.
  
   Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, -- вот цель и смысл нашей жизни.
  
   По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная.
  
   Конечно, каждая девушка должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения.
  
   Мы отстали, по крайней мере, лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку.
  
   Это правда. Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая.
  
   Будьте свободны, как ветер!
  
   Господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами.
  
   Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
  
   Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер.
  
   Человечество идёт вперёд, совершенствуя свои силы. Всё, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину.
  
   Все серьёзны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота... И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим.
  
   Эти умники все такие глупые, что не с кем поговорить.
  
   Вы смело решаете все важные вопросы, но скажите, голубчик, не потому ли это, что вы молоды, что вы не успели перестрадать ни одного вашего вопроса? Вы смело смотрите вперед, и не потому ли, что не видите и не ждете ничего страшного, так как жизнь еще скрыта от ваших молодых глаз?
  
   А у моей и вашей души нет общих точек соприкосновения.
  
   Всякому безобразию есть свое приличие.
  
   И что значит умирать? Быть может, у человека сто чувств, и со смертью погибают лишь только пять известных нам, а последние девяносто пять остаются живы.
  
   ... Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй.
  
   Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима.
  
   И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю... Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу.
  
  
   "Дядя Ваня"
  
   Талантливый человек в России не может быть чистеньким.
  
   Праздная жизнь не может быть чистою.
  
   Старые что малые, хочется, чтобы пожалел кто, а старых-то никому не жалко.
  
   ... когда я слышу, как шумит молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я.
  
   Ты точно обвиняешь в чем-то свои прежние убеждения... Но виноваты не они, а ты сам. Ты забывал, что убеждения сами по себе ничто, мертвая буква... Нужно было дело делать.
  
   Я был светлою личностью, от которой никому не было светло.
  
   Ты не сумасшедший, а просто чудак. Шут гороховый. Прежде и я всякого чудака считал больным, ненормальным, а теперь я такого мнения, что нормальное состояние человека -- это быть чудаком. Ты вполне нормален.
  
   Кругом тебя одни чудаки, сплошь одни чудаки; а поживешь с ними года два-три и мало-помалу сам, незаметно для себя становишься чудаком.
  
   Все вы безрассудно губите леса, и скоро на земле ничего не останется. Точно так вы безрассудно губите человека, и скоро благодаря вам на земле не останется ни верности, ни чистоты, ни способности жертвовать собою. Почему вы не можете видеть равнодушно женщину, если она не ваша? Потому что во всех вас сидит бес разрушения. Вам не жаль ни лесов, ни птиц, ни женщин, ни друг друга.
   Непосредственного, чистого, свободного отношения к природе и к людям уже нет...
  
   Вы должны бы понимать, что мир погибает не от разбойников, не от пожаров, а от ненависти, вражды, от всех этих мелких дрязг...
  
   Нет ничего хуже, когда знаешь чужую тайну и не можешь помочь.
  
   Проклятая, отвратительная старость. Черт бы ее побрал. Когда я постарел, я стал себе противен. Да и вам всем, должно быть, противно на меня смотреть.
  
   Когда вы мне говорите о своей любви, я как-то тупею и не знаю, что говорить. Простите, я ничего не могу сказать вам. Спокойной ночи.
  
   Когда нет настоящей жизни, то живут миражами. Все-таки лучше, чем ничего.
  
   В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.
  
  
   "Три сестры"
  
   Что ж? Если не дают чаю, то давайте хоть пофилософствуем.
  
   Если бы, знаете, к трудолюбию прибавить образование, а к образованию трудолюбие...
  
   Мне ничего не нужно, но меня возмущает несправедливость.
  
   Может быть, я и не человек, а только вот делаю вид, что у меня и руки, и ноги, и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю. О, если бы не существовать!
  
   Мне кажется, человек должен быть верующим или должен искать веры, иначе жизнь его пуста, пуста...
  
   Русскому человеку в высшей степени свойствен возвышенный образ мыслей, но скажите, почему в жизни он хватает так невысоко? Почему?
  
   Я не любила ни разу в жизни. О, я так мечтала о любви, мечтаю уже давно, дни и ночи, но душа моя, как дорогой рояль, который заперт и ключ потерян.
  
   Через двести-триста, наконец, тысячу лет, -- дело не в сроке, -- настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну, страдаем, мы творим ее -- и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
  
   Мне кажется, нет и не может быть такого скучного и унылого города, в котором был бы не нужен умный, образованный человек.
  
   Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение, вдруг ни с того ни с сего.
  
   Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги.
  
   Что ж? После нас будут летать на воздушных шарах, изменятся пиджаки, откроют, быть может, шестое чувство и разовьют его, но жизнь останется все та же, жизнь трудная, полная тайн и счастливая. И через тысячу лет человек будет так же вздыхать: "ах, тяжко жить!" -- и вместе с тем точно так же, как теперь, он будет бояться и не хотеть смерти.
  
   Отчего мы, едва начавши жить, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны... Город наш существует уже двести лет, в нем сто тысяч жителей, и ни одного, который не был бы похож на других, ни одного подвижника, ни в прошлом, ни в настоящем, ни одного ученого, ни одного художника, ни мало-мальски заметного человека, который возбуждал бы зависть или страстное желание подражать ему. Только едят, пьют, спят, потом умирают... родятся другие и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкой сплетней, водкой, картами, сутяжничеством, и жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей, и искра божия гаснет в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери...
  
   Когда берешь счастье урывочками, по кусочкам, потом его теряешь, как я, то мало-помалу грубеешь, становишься злющей..
  
   Когда читаешь роман какой-нибудь, то кажется, что все это старо и все так понятно, а как сама полюбишь, то и видно тебе, что никто ничего не знает и каждый должен решать сам за себя...
  
   И как бы мне хотелось доказать вам, что счастья нет, не должно быть и не будет для нас... Мы должны только работать и работать, а счастье -- это удел наших далеких потомков.
  
   Я часто думаю: что, если бы начать жизнь снова, притом сознательно? Если бы одна жизнь, которая уже прожита, была, как говорится, начерно, другая -- начисто! Тогда каждый из нас, я думаю, постарался бы прежде всего не повторять самого себя, по крайней мере создал бы для себя иную обстановку жизни, устроил бы себе такую квартиру с цветами, с массою света..
  
   Допустим, что среди ста тысяч населения этого города, конечно, отсталого и грубого, таких, как вы, только три. Само собой разумеется, вам не победить окружающей вас темной массы; в течение вашей жизни мало-помалу вы должны будете уступить и затеряться в стотысячной толпе, вас заглушит жизнь, но все же вы не исчезнете, не останетесь без влияния; таких, как вы, после вас явится уже, быть может, шесть, потом двенадцать и так далее, пока наконец такие, как вы, не станут большинством. Через двести, триста лет жизни на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной. Человеку нужна такая жизнь, и если ее нет пока, то он должен предчувствовать ее, ждать, мечтать, готовиться к ней, он должен для этого видеть и знать больше, чем видели и знали его дед и отец.
  
   В этом городе знать три языка роскошь. Даже и не роскошь, а какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца. Мы знаем много лишнего.
  
   Если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика; если же философствует женщина или две женщины, то уж это будет -- потяни меня за палец.
  
   И интересно, мы теперь совсем не можем знать, что, собственно, будет считаться высоким, важным и что жалким, смешным. Разве открытие Коперника или, положим, Колумба не казалось в первое время ненужным, смешным, а какой-нибудь пустой вздор, написанный чудаком, не казался истиной? И может статься, что наша теперешняя жизнь, с которой мы так миримся, будет со временем казаться странной, неудобней, неумной, недостаточно чистой, быть может, даже грешной...
  
   Счастлив тот, кто не замечает, лето теперь или зима.
  
   То, что кажется нам серьёзным, значительным, очень важным, -- придёт время, -- будет забыто или будет казаться неважным....
  
  
   "Человек в футляре"
  
   Оно, конечно, так-то так, всё это прекрасно, да как бы чего не вышло.
  
   Разве то, что мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт -- разве это не футляр? А то, что мы проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор -- разве это не футляр?
  
   Жизнь -- это миг. Ее нельзя прожить сначала на черновике, а потом переписать на беловик.
  
   В любовных делах, а особенно в женитьбе, внушение играет большую роль.
  
   Видеть и слышать, как лгут и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь, сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, -- нет, больше жить так невозможно!
  
  
   Антуан де Сент-Экзюпери. "Маленький принц"
  
   Когда мне было шесть лет, взрослые убедили меня, что художник из меня не выйдет, и я ничего не научился рисовать, кроме удавов -- снаружи и изнутри.
  
   Когда говоришь взрослым: "Я видел красивый дом из розового кирпича, в окнах у него герань, а на крыше голуби", они никак не могут представить себе этот дом. Им надо сказать: "Я видел дом за сто тысяч франков", -- и тогда они восклицают: "какая красота!"
  
   Взрослые очень любят цифры. Когда рассказываешь им, что у тебя появился новый друг, они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: "А какой у него голос? В какие игры он любит играть? Ловит ли он бабочек?" Они спрашивают: "Сколько ему лет? Сколько у него братьев? Сколько он весит? Сколько зарабатывает его отец?" И после этого воображают, что узнали человека.
  
   Дети должны быть очень снисходительными к взрослым.
  
   -- Одни только дети знают, чего ищут, -- промолвил Маленький Принц. -- Они отдают всю душу тряпичной кукле, и она становится им очень-очень дорога, а если ее у них отнять, дети плачут.
  
   Все мы родом из детства.
  
   Будь то дом, звезды или пустыня -- самое прекрасное в них то, чего не увидишь глазами.
  
   Но я, к сожалению, не умею видеть барашка сквозь стенки ящика. Может быть, я немного похож на взрослых. Наверно, я старею.
  
   Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать.
  
   Мой друг никогда мне ничего не объяснял. Может быть, он думал, что я такой же, как он.
  
   Миллионы лет у цветов растут шипы. И миллионы лет барашки всё-таки едят цветы.
  
   -- Да не тяни же, это невыносимо! Решил уйти -- так уходи.
   Она не хотела, чтобы Маленький принц видел, как она плачет. Это был очень гордый цветок...
  
   Да, да, я люблю тебя. Моя вина, что ты этого не знал.
  
   Встал поутру, умылся, привел себя в порядок -- и сразу же приведи в порядок свою планету.
  
   Глупо лгать, когда тебя так легко уличить.
  
   Там хорошо, где нас нет.
  
   Ведь можно быть верным долгу и все-таки ленивым.
  
   ... Короли смотрят на мир очень упрощенно: для них все люди -- подданные.
  
   Когда он зажигает свой фонарь, то в небе как будто бы появляется ещё одна звезда или цветок. Прекрасное занятие. Оно полезно, потому что красиво...
  
   У каждого человека свои звезды. Одним -- тем, кто странствует, они указывают путь. Для других это просто огоньки.
  
   Ты для меня пока всего лишь маленький мальчик, точно такой же, как сто тысяч других мальчиков. И ты мне не нужен. И я тебе тоже не нужен. Я для тебя всего только лисица, точно такая же, как сто тысяч других лисиц. Но если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете. И я буду для тебя один в целом свете...
  
   Узнать можно только те вещи, которые приручишь.
  
   А если ты приходишь всякий раз в другое время, я не знаю, к какому часу готовить свое сердце... Нужно соблюдать обряды.
  
   Я ведь не хотел, чтобы тебе было больно. Ты сам пожелал, чтобы я тебя приручил.
  
   Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.
  
   Ведь она такая таинственная и неизведанная, эта страна слёз.
  
   Я пытаюсь рассказать о нем для того, чтобы его не забыть.
  
   Довольно только передвинуть стул на несколько шагов.
   И ты снова и снова смотришь на закатное небо, стоит только захотеть...
  
   И у людей не хватает воображения. Они только повторяют то, что им скажешь...
  
   Мне кажется, где-то на моей планете живет старая крыса. Я слышу, как она скребется по ночам. Ты мог бы судить эту старую крысу. Время от времени приговаривай ее к смертной казни. От тебя будет зависеть ее жизнь. Но потом каждый раз надо будет ее помиловать. Надо беречь старую крысу: она ведь у нас одна.
  
   Тщеславным людям всегда кажется, что все ими восхищаются.
  
   Тщеславные люди глухи ко всему, кроме похвал.
  
   Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдавал ей всю душу.
  
   ... Трогательней всего в этом спящем Маленьком принце его верность цветку, образ розы, который лучится в нем, словно пламя светильника, даже когда он спит...
  
   Если любишь цветок, что растет где-то на далекой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звезды расцветают.
  
   Все дороги ведут к людям.
  
   Это очень печально, когда забывают друзей. Не у всякого был друг. И я боюсь стать таким, как взрослые, которым ничто не интересно, кроме цифр.
  
   У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей.
  
   -- Хотел бы я знать, зачем звезды светятся... Наверно, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою.
  
   Слова только мешают понимать друг друга.
  
   Люди забираются в скорые поезда, но они сами не понимают, чего они ищут, поэтому они не знают покоя, бросаются то в одну сторону, а то в другую... И все напрасно... Глаза слепы. Искать надо сердцем.
  
   Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
  
   Ты живешь в своих поступках, а не в теле. Ты -- это твои действия, и нет другого тебя.
  
   Себя судить куда трудней, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр.
  
   Если идти все прямо да прямо, далеко не уйдешь...
  
   -- Напрасно я ее слушал, -- доверчиво сказал он мне однажды. -- Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Мой цветок напоил благоуханием всю мою планету, а я не умел ему радоваться. Эти разговоры о когтях и тиграх... Они должны бы меня растрогать, а я разозлился...
   И еще он признался:
   -- Ничего я тогда не понимал! Надо было судить не по словам, а по делам. Она дарила мне свой аромат, озаряла мою жизнь. Я не должен был бежать. За этими жалкими хитростями и уловками я должен был угадать нежность. Цветы так непоследовательны! Но я был слишком молод, я еще не умел любить.
  
   Прости меня. И постарайся быть счастливым!...
  
   Напрасно ты идешь со мной. Тебе будет больно на меня смотреть. Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...
  
   Ночью, когда ты будешь смотреть на небо, ты увидишь мою звезду, ту, на которой я живу, на которой я смеюсь. И ты услышишь, что все звёзды смеются. У тебя будут звёзды, которые умеют смеяться!
  
   ... Для всех этих людей звёзды -- немые. А у тебя будут совсем особенные звезды...
  
   И когда ты утешишься (в конце концов всегда утешаешься), ты будешь рад, что знал меня когда-то.
  
   Я не знал, что еще ему сказать. Я чувствовал себя ужасно неловким и неуклюжим. Как позвать, чтобы он услышал, как догнать его душу, ускользающую от меня...
  
   Вам, кто тоже полюбил Маленького принца, как и мне, это совсем-совсем не все равно: весь мир становится для нас иным оттого, что где-то в безвестном уголке Вселенной барашек, которого мы никогда не видели, может быть, съел незнакомую нам розу.
  
  
  
  
   Бернард Шоу. "Пигмалион"
  
   Тот, кого я не интересую, никогда не будет интересовать меня.
  
   ... научить чему-нибудь можно лишь при условии, что личность ученика -- священна.
  
   О будущем она успеет подумать тогда, когда впереди уже не будет будущего.
  
   Он один из тех энергичных людей науки, которые глубоко, даже страстно интересуются всем, что может служить предметом научного исследования, и в то же время равнодушны к себе и ближним, заодно и к их чувствам.
  
   А если он бедный и слабенький и я нужна ему, то, может быть, я буду с ним счастливее, чем с человеком, который стоит выше меня и которому я не нужна.
  
   Леди отличается от цветочницы не тем, как она себя держит, а тем, как с ней себя держат.
  
   -- Когда соскучитесь по мне, можете завести граммофон, -- по крайней мере без риска оскорбить чьи-нибудь чувства.
   -- В граммофоне я не услышу вашей души. Оставьте мне вашу душу, а лицо и голос можете взять с собой. Они -- не вы.
  
   Вероятно, все дело в том, что женщина хочет жить своей жизнью, а мужчина -- своей; и каждый старается свести другого с правильного пути. Один тянет на север, другой на юг; а в результате обоим приходится сворачивать на восток, хотя оба не переносят восточного ветра. Вот почему я твердо решил остаться холостяком и едва ли переменю когда-либо свое решение.
  
   -- Я не могу изменить свой характер и не желаю менять свое поведение. Я веду себя точно так же, как полковник Пикеринг.
   -- Неправда. Полковник Пикеринг с цветочницей обращается как с герцогиней.
   -- А я с герцогиней обращаюсь как с цветочницей.
  
   Секрет не в уменье держать себя хорошо или плохо или вообще как бы то ни было, а в уменье держать себя со всеми одинаково.
  
   Да и вообще, кто из нас понимает, что делает? Мы бы никогда ничего не делали, если бы понимали, что делаем.
  
   Что такое жизнь, как не ряд безрассудных поступков? Вот повод для них найти труднее. Никогда не упускай случая: он подворачивается не каждый день.
  
   Поистине счастлив тот, кому любимое занятие дает средства к жизни.
  
  
   Брэм Стокер. "Дракула"
  
   На жизнь надо смотреть широко, не следует допустить, чтобы маленькая ничтожная истина подавляла бы великую истину.
  
   Как счастливы те, жизнь которых проходит без страха, без ужасов, для которых сон является благословением ночи и не доставляет ничего, кроме сладких сновидений.
  
   Мне кажется, есть нечто в самой природе женщины, что позволяет мужчинам открывать им душу, делиться чувствами, не испытывая при этом унижения мужского достоинства.
  
   Никто, кроме женщины, не может помочь мужчине, когда у него сердечное горе; а его некому утешить.
  
   ... Знать -- значит любить.
   Есть причины для того, чтобы все было так, как оно есть.
  
   Ненормальный всегда исходит из своей собственной цели. Хотел бы я знать, во сколько он ценит свою человеческую жизнь.
  
   Ненормальность Рэнфилда становится всё интереснее. Некоторые черты характера у него особенно сильно развиты: эгоизм, скрытность, упрямство.
  
   Маленькая деточка, ваша искренность и честность сделали меня вашим другом; имейте в виду, это встречается реже, чем возлюбленный; во всяком случае, друг менее эгоистичен.
  
   И отчаяние имеет свои хорошие стороны...
  
   Вода спит, но враг никогда не смыкает очей.
  
   Здесь я знатен; я -- магнат; весь народ меня знает, и я -- господин. Но иностранец на чужбине -- ничто; люди не знают его, а знать человека -- значит заботиться о нем.
  
   ...Сумасшествие легче перенести, чем такую действительность...
  
   Вы не думаете, что существуют вещи, которых вы не понимаете, но которые тем не менее существуют, что есть люди, которые видят то, чего другой не может видеть; но имейте в виду, существуют вещи, которых просто так не увидишь. В том-то и ошибка нашей науки, она всё хочет разъяснить, а если это не удаётся, утверждает, что это вообще не поддаётся объяснению.
  
   Нельзя, чтобы он заметил, какой плаксой я стала. Это, по-моему, одно из главных заповедей, которые мы, бедные женщины, должны твёрдо усвоить.
  
   Как приятно было видеть бегущие по небу облака, а в просветах мерцание лунного света -- не так ли чередуются радости и горести в человеческой жизни?
  
   Подружки невесты радуют взор тех, кто ожидает невесту, но, когда невеста появится, они перестают их замечать.
  
   Сочувствие хоть и не может изменить обстоятельства, зато может их сделать более сносными.
  
   Не объяснишь ли ты, почему черепаха живет дольше, нежели целые поколения людей; почему слон переживает целые династии и почему попугай умирает лишь от укуса кошки или собаки, а не от других недугов? Не объяснишь ли ты, почему люди всех возрастов и местностей верят в то, что существуют такие люди, которые могли бы жить вечно, если бы их существование не прекращалось насильственно, что существуют мужчины и женщины, которые не могут умереть. Нам всем известно - ибо наука подтверждает факты - что жабы жили тысячи лет, замурованные в скалах. Не можешь ли ты сказать, как это индийский факир убивает себя и заставляет хоронить; на его могиле сеют рожь; рожь созревает, ее жнут, она снова созревает, и снова ее жнут, затем раскапывают могилу, вскрывают гроб, и из него выходит живой факир и по-прежнему продолжает жить среди людей?
  
   О, дорогой мой, если мне суждено принять смерть от чьей-либо руки, то пусть это будет рука того, кто любит меня сильнее всех.
  
   Не забывайте старой истины -- спешить надо медленно.
  
   I have been so long master, that I would be master still -- or at least that none other should be master of me.
  
   Я так долго был хозяином, что я и впредь им буду -- или по крайней мере, никто никогда не будет моим хозяином.
  
   Жизнь -- нечто иное, как ожидание чего-то большего, чем здешняя суета, а смерть -- единственное, на что мы и впрямь надеемся.
  
  
   Вальтер Скотт. "Айвенго"
  
   Я и слушать не хочу, что бывают на свете такие животные, как пьяные попы, -- возразил на это монах, -- а если и бывают, то негоже, чтобы мирянин так отзывался о духовном лице! Соблюдай приличия, друг мой, и скажи, что святой человек был погружен в размышления, а от этого нередко бывает, что голова кружится и ноги дрожат, словно желудок переполнен молодым вином. Я на себе испытал такое состояние.
  
   Нет, мщение -- это пир богов. И если правда, как уверяют нас священники, что боги приберегают это право для самих себя, значит, они считают это наслаждение слишком ценным, чтобы предоставлять его простым смертным. А честолюбие! Это такое искушение, которое способно тревожить человеческую душу даже среди небесного блаженства.
  
   Когда учтивые слова прикрывают грубые поступки, они похожи на рыцарский пояс на подлом рабе.
  
   Слыхал я, как люди восхваляли свободу, а вот теперь мне хотелось бы, чтобы какой-нибудь мудрец надоумил меня, что делать с этой свободой!
  
   Нам остался только воздух, чтобы дышать, да и его не отняли только потому, что иначе мы не выполнили бы работу, наваленную на наши плечи. Что повкусней да пожирнее, то к их столу; женщин покрасивее -- на их ложе; лучшие и храбрейшие из нас должны служить в войсках под началом чужеземцев и устилать своими костями дальние страны, а здесь мало кто остаётся, да и у тех нет ни сил, ни желания защищать несчастных саксов. Дай бог здоровья нашему хозяину Седрику за то, что он постоял за нас, как подобает мужественному воину...
  
   Сражайтесь, храбрые рыцари! Человек умирает, а слава живёт! Сражайтесь! Смерть лучше поражения! Сражайтесь, храбрые рыцари, ибо прекрасные очи взирают на ваши подвиги.
  
   Так кончилась достопамятная ратная потеха при Ашби де ла Зуш -- один из самых блестящих турниров того времени. Правда, только четыре рыцаря встретили смерть на ристалище, а один из них попросту задохнулся от жары в своем панцире, однако более тридцати получили тяжкие раны и увечья, от которых четверо или пятеро вскоре также умерли, а многие на всю жизнь остались калеками. А потому в старинных летописях этот турнир именуется "благородным и веселым ратным игрищем при Ашби".
  
   Чем больше препятствий и затруднений, тем больше славы впереди.
  
   Язык легко обнаруживает тайны, которые сердце предпочло бы скрыть.
  
   Одна капля дождя, упавшая в море, становится составной частью того непреодолимого океана, что подтачивает скалы и поглощает королевские флоты.
  
   Если ты только затем читаешь Библию и жизнеописания праведников, чтобы находить в них оправдание своему распутству и беззаконию, то повинен в таком же преступлении, как тот, кто извлекает яд из самых здоровых и полезных трав.
  
   Хоть оно и труднее, зато куда почетнее быть первым из ста человек, чем первым из двух.
  
   Люди нередко сваливают на судьбу то, что есть прямое последствие их собственных буйных страстей.
  
   Мы с тобой оба -- слепые орудия судьбы, неудержимо влекущей нас по предначертанному пути, как два корабля, которые несутся по бурным волнам, а бешеный ветер сталкивает их между собой на общую погибель.
  
   Гнев Божий изгнал евреев из отечества, но трудолюбие открыло им единственный путь к власти и могуществу, и на этом пути они не встретили преград и притеснений.
  
   Могу тебя уверить, гордый рыцарь, что ни в одном из самых страшных сражений не проявлял ты столько мужества, сколько проявляет его женщина, когда долг или привязанность призывает ее к страданию.
  
   Человеческое сердце под влиянием несчастий делается покорным, как твердая сталь под действием огня.
  
   Кто творит добро, имея неограниченную возможность делать зло, тот достоин похвалы не только за содеянное добро, но и за все то зло, которого он не делает.
  
   Суд всегда совершается очень быстро, если судья заранее вынес приговор.
  
  
   Вашингтон Ирвинг. "Легенда о Сонной Лощине"
  
   Признаюсь, мне неизвестно, каким собственно способом осаждают и как в конце концов завоёвывают женское сердце. Оно для меня всегда оставалось загадкой и предметом неподдельного восхищения. Иной раз сердце это имеет какое-нибудь уязвимое место, иначе говоря -- как бы входную дверь, в то время как в другие сердца ведут тысячи путей, так что овладеть ими можно с помощью тысячи способов. Победа над первым -- величайший триумф ловкости и находчивости, но высшее доказательство стратегического таланта -- это умение удерживать власть над вторым, ибо тут мужчине приходится биться за крепость у всех ворот и у каждой бойницы.
  
   Услышав от него, что не нужно тревожиться, они, как подобает разумным женщинам, немедленно ударились в панику.
  
   Его достойная женушка была по горло занята домашним хозяйством и птичьим двором, ибо она рассудила, и, надо признать, весьма мудро, что утки и гуси -- сумасшедший народ, нуждающийся в присмотре, тогда как девушки сами в состоянии позаботиться о себе.
  
   Наперекор дьяволу со всеми его проделками Икабод Крейн прожил бы, вероятно, спокойную и счастливую жизнь, не повстречай он на своем пути существо, доставляющего смертным неизмеримо больше хлопот и мучений, нежели духи, привидения и вся порода волшебников и чародеев, вместе взятых. Этим существом была женщина.
  
  
   Рассказы об Альгамбре
  
   Полдела -- климат, остальное темперамент. Дайте испанцу летом -- тени, зимой -- солнца, краюшку хлеба, головку чеснока, ложку оливкового масла, горстку гороха, затасканный бурый плащ и гитару -- и всё ему нипочём. Подумаешь, бедность! Он знает, что бедность -- не порок. Бедность ему к лицу, вроде драного плаща. Хоть в лохмотьях, а все идальго.
  
   Любовь -- это мука для одного, счастье для двоих и раздор и вражда для троих.
  
   Нет ничего богаче, чем воображение нищего.
  
  
   Рип Ван Винкль
  
   Рип Ван Винкль принадлежал к разряду тех вечно счастливых смертных, обладателей легкомысленного и беспечного нрава, которые живут не задумываясь, едят белый хлеб или чёрный, смотря по тому, какой легче добыть без труда и забот, и скорее готовы сидеть сложа руки и голодать, чем работать и жить в довольстве.
  
   Супружеские нахлобучки лучше всех проповедей на свете научают человека добродетели терпения и послушания. Вот почему сварливую жену в некоторых отношениях можно считать благословением неба...
  
   Дурной характер никогда не смягчается с возрастом, а острый язык -- единственный их всех режущих инструментов, которые не только не притупляется от постоянного употребления, но, наоборот, делается всё острей и острей.
  
  
   Виктор Гюго. "Собор Парижской Богоматери"
  
   Лучший способ заставить публику терпеливо ожидать начала представления -- это уверить ее, что спектакль начнется незамедлительно.
  
   Ко всем человеческим поступкам можно относиться двояко: за что клеймят одного, за то другого венчают лавром.
  
   Кривому хуже, чем слепому. Он знает, чего от лишен.
  
   В этом сердце звучит все та же струна, струна самая затаенная, самая чувствительная; но вместо ангела, ласково прикасающегося к ней, ее дергает демон.
  
   Что же останется к концу, если всё будет известно с самого начала?
  
   Страдание всегда сопутствует наслаждению.
  
   За тщеславием по пятам всегда следует разорение и позор.
  
   Достаточно какой-нибудь одной несчастной мысли, чтобы сделать человека бессильным и безумным.
  
   Девушка, которая любит смеяться, на пути к слезам.
  
   Слитный гул обычно стоящий над Парижем днём, -- это говор города, ночью -- его дыхание.
  
   Тебе придётся выбирать между потаскушкой и верёвкой.
  
   Я больше не граблю, я выше этого, я теперь убиваю.
  
   То был какой-то новый мир, невиданный, неслыханный, уродливый, копошащийся, неправдоподобный.
  
   В этом городе, как в пандемониуме, казалось, стерлись все видовые и расовые границы.
  
   Гнев людей, подобных Фебу, похожа на молочный суп: одной капли холодной воды достаточно, чтобы прекратить его кипение.
  
   Тот ад, в котором будешь ты, -- мой рай!
  
   Я имею счастье проводить время с утра и до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно.
  
   О, с каким удовольствием я утопился бы, не будь вода такой холодной!
  
   Тут сожаление так же уместно, как перо в заду у свиньи.
  
   Создание, представленное очам моим, было так сверхчеловечески прекрасно, что могло быть послано лишь небом или адом. Она не была обыкновенной девушкой, созданной из персти земной и скудно освещенной изнутри мерцающим лучом человеческой души. То был ангел! Но ангел мрака, сотканный из пламени, а не из света.
   Я перестал принадлежать себе. Другой конец нити, которую дьявол привязал к моим крыльям, он прикрепил к твоей ножке.
  
   Ничто не трогает нас в том, кого мы ненавидим.
  
   Оба некоторое время хранили неподвижность и молчание: он -- любуясь её красотой, она -- удивляясь его безобразию.
  
   Однажды утром, проснувшись, она нашла у себя на окне два сосуда, наполненные цветами. Один из них -- красивая хрустальная ваза, но с трещиной. Налитая в вазу вода вытекла, и цветы увяли. Другой же -- глиняный, грубый горшок, но полный воды, и цветы в нем были свежи и ярки.
   Не знаю, было ли то намеренно, но Эсмеральда взяла увядший букет и весь день носила его на груди.
  
   Не гляди на лицо, девушка, а заглядывай в сердце.
  
   Человеческое сердце может вместить лишь определенную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над ней свои волны -- она не впитывает больше ни капли.
  
   Завидовать! Но чему же? Их силе, их вооружению, их дисциплине? Философия и независимость в рубище стоят большего. Я предпочитаю быть головкой мухи, чем хвостом льва.
  
   Да и что такое смерть, в конце концов? Неприятное мгновение, дорожная пошлина, переход из ничтожества в небытие.
  
   Великолепно умереть так, как жил!
  
   Подобно греку, у которого было столько же богов, сколько источников в его стане, или персу, у которого было столько же голов, сколько он видел звезд на небе, -- француз насчитывает столько же королей, сколько замечает виселиц!
  
   Это была одна из тех нескладно скроенных голов, где разуму так же привольно, как пламени под гасильником.
  
   Он хорошо делает, что валяется у его ног. Короли подобны Юпитеру Критскому -- у них уши только в ногах.
  
   Измена супружеской верности -- это удовлетворенное любопытство к наслаждению, которое испытывает другой.
  
   Обычно судьи подгоняют свое дурное расположение духа к дням судебных заседаний, чтобы всегда иметь кого-нибудь под рукой, на ком можно было бы безнаказанно сорвать сердце именем короля, закона и правосудия.
  
   Самые прекрасные александрийские стихи не заменят зубам сыра бри. Но, почтенный учитель, мало того, что живешь, нужно ещё и поддерживать жизнь.
  
   В чрезмерности греха таится исступленное счастье.
  
   Собравшаяся с утра толпа ждала полудня, послов Фландрии и мистерии. Своевременно явился только полдень.
   Мечтательное настроение чаще всего приходит, когда преследуешь хорошенькую женщину, не зная, куда она держит путь. В этом добровольном отречении от своей свободной воли, в этом подчинении своей прихоти прихоти другого, таится смесь какой-то фантастической независимости и слепого подчинения, -- нечто промежуточное между рабством и свободою.
  
   Инстинкт объединяет женщин гораздо быстрее, нежели разум -- мужчин.
  
   Коза вприпрыжку побежала за ними; она так радовалась встрече с Гренгуаром, что поминутно тыкалась рожками ему в колени, заставляя поэта то и дело терять равновесие.
   -- Вот она, жизнь! -- говорил философ всякий раз, как спотыкался. -- Зачастую именно лучшие друзья подставляют нам ножку!
  
   Но каждая дурная мысль настойчиво требует своего воплощения. И в том, в чем я мыслил себя всемогущим, рок оказался сильнее меня. Увы! Этот рок овладел тобою и бросил тебя под ужасные колеса машины, которую я коварно изготовил!
  
   Мое тело, моя душа, моя кровь, я сам -- все принадлежит тебе.
  
   -- А знаете ли вы, что такое дружба?
   -- Да. Это значит быть братом и сестрой; это две души, которые соприкасаются, не сливаясь; это два перста одной руки.
   -- А любовь?
   -- О, любовь! Любовь -- это когда двое едины. Когда мужчина и женщина превращаются в ангела. Это -- небо!
  
   Как привлекателен разврат с виду и как отвратительна его изнанка.
  
   Сильное отчаяние, как и сильная радость, не может долго продолжаться.
  
   Матери, потерявшей своего ребенка, время не приносит забвения. Такое горе не старится. Траурные платья изнашиваются, в сердце же остается мрак.
  
   Достаточно одной капли вина, чтоб окрасить целый стакан воды, а чтоб испортить настроение целому собранию хорошеньких женщин, достаточно появления женщины еще более хорошенькой, -- особенно когда в обществе есть мужчина.
  
   Ведь дети-то наши -- мозг наших костей.
  
   Последствия великих событий неисчислимы.
  
   Нас окружили вещи столь старинные, что они для нас полны новизны.
  
   Даже старая девушка бывает молодой матерью
  
   ... Без любви и нежности жизнь не что иное, как мертвый, ржавый, скрипучий и безобразный механизм.
  
   Каждая цивилизация начинается с теократии, а заканчивается демократией.
  
   Не всегда тот женится, кто обручился.
  
   То, что устраивают люди, расстраивают обстоятельства.
  
   Бывают в жизни минуты, когда даже неверующий готов исповедовать религию того храма, который окажется близ него.
  
   Виселица -- коромысло весов, к одному концу которого, подвешен человек, а к другому -- вселенная.
  
   Когда творишь зло, твори его до конца.
  
   Она осталась одна, размышляя о странных речах этого чудовищного существа, пораженная звуком его голоса, такого грубого и вместе с тем такого нежного.
  
   Любовь подобна дереву: она растет сама собой, глубоко пуская в нас корни, и нередко продолжает зеленеть даже в опустошенном сердце. И вот что необъяснимо: слепая страсть -- самая упорная. Она особенно сильна, когда она безрассудна.
  
   Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем.
  
   Мать чаще всего сильнее любит именно то дитя, которое заставило ее больше страдать.
  
   Великие здания, как и высокие горы, -- создания веков.
  
   Теtрun edax, homo edacior [Время прожорливо, человек еще прожорливей (лат.)], что я охотно перевел бы так: "Время слепо, а человек невежествен".
  
   Ничто не делает человека столь склонным к рискованным предприятиям, как ощущение невесомости своего кошелька.
  
   Феб де Шатопер тоже кончил трагически. Он женился.
  
  
   "Отверженные"
  
   Под предлогом возврата к здравому смыслу не следует опускаться слишком низко.
  
   Любовь -- вот единственное счастье на земле. Все остальное -- юдоль слез.
   Любить, испытать любовь -- этого достаточно. Не требуйте большего. Вам не найти другой жемчужины в темных тайниках жизни. Любовь -- это свершение.
  
   Нации, застывшие в мертвых догмах или развращенные корыстью, непригодны к тому, чтобы двигать вперед цивилизацию.
  
   Здесь требуют осторожности в выборе знакомств; совершенно так же, как от соседства с зябнущими происходит убыль тепла, от близости к лицам, заслуживающим презрение, происходит убыль уважения.
  
   Такое благочестие -- все равно что насморк. Ты не чувствуешь запаха жизни. Ни ее зловония, ни аромата.
  
   Он испытывал странные муки, словно с его сознания внезапно сняли катаракту.
  
   Счастье всухомятку похоже на черствый хлеб. Им можно закусить, но нельзя пообедать. Я жажду избытка, жажду бесполезного, безрассудного, чрезмерного, всего, что ни на что не нужно.
  
   Дело могильщика становится веселым, когда за него берется ребенок.
  
   Тщетно пытаемся мы как можно искуснее обтесывать таинственную глыбу, которую мы называем нашей жизнью. Черная жилка рока неизменно проступает на её поверхности.
   Я встретил на улице молодого человека, очень бедного и влюбленного. Он был в поношенной шляпе, в потертой одежде; у него были дыры на локтях; вода проникала в его башмаки, а звездные лучи -- в его душу.
  
   Я ничто. Я господин Ничто, сенатор и граф. Существовал ли я до рождения? Нет. Буду ли я существовать после смерти? Нет. Что же я такое? Горсточка пылинок, соединенных воедино в организме. Что я должен делать на этой земле? У меня есть выбор: страдать или наслаждаться. Куда меня приведет страдание? В ничто. Но я приду туда настрадавшись. Куда меня приведет наслаждение? В ничто. Но я приду туда насладившись. Мой выбор сделан. Надо либо есть, либо быть съеденным. Я ем. Лучше быть зубом, чем травинкой. Такова моя мудрость. Ну, а дальше все идет само собой; могильщик уже там, нас с вами ждет Пантеон, все проваливается в бездонную яму. Конец. Finis! Окончательный расчет. Это место полного исчезновения. Поверьте мне -- смерть мертва.
  
   Для чего стоять наверху, если не видишь дальше кончика носа своего ближнего?
  
   Никогда не надо бояться ни воров, ни убийц. Это опасность внешняя, она невелика. Бояться надо самих себя. Предрассудки -- вот истинные воры; пороки -- вот истинные убийцы. Величайшая опасность скрывается в нас самих. Стоит ли думать о том, что угрожает нашей жизни и нашему кошельку? Будем думать о том, что угрожает нашей душе.
  
   Любовь -- это полнота человеческого существа.
  
   Женщины играют своей красотой, как дети ножом. Им случается самих себя поранить.
  
   Человек дурен, человек безобразен. Бабочка удалась, а человек не вышел. С этим животным господь бог опростоволосился.
  
   Я не отрицаю, что у России есть свои преимущества, в том числе деспотическая власть. Но мне жаль деспотов. У них хрупкий организм. Обезглавленный Алексей, заколотый Петр, один Павел -- задушенный, другой -- затоптанный сапогами, ряд зарезанных Иванов, несколько отравленных Николаев и Василиев -- все явно свидетельствует о том, что обстановка во дворце русских императоров вредна для здоровья.
  
   Нельзя запретить мысли возвращаться к определённому предмету, как нельзя запретить морю возвращаться к своим берегам. Моряк называет это приливом, преступник -- угрызениями совести. Бог вздымает душу, как океан.
  
   Женский взгляд напоминает машины с зубчатыми колёсами, с виду безобидные, а на деле страшные.
  
   Мариус и Козетта не задавались вопросом, куда это их может привести. Они считали, что уже достигли конца пути. У людей странное притязание: они хотят, чтобы любовь вела их куда-нибудь.
  
   Когда к нему заявлялась беда, он дружески приветствовал её как старую знакомую и похлопывал невзгоды по плечу.
  
   Впрочем, и у этого скептика имелся предмет фанатического увлечения. Им не являлась ни идея, ни догма, ни наука, ни искусство, им являлся человек, а именно Анжольрас. Грантэр восхищался им, любил его и благоговел перед ним.
  
   Им владела одна только страсть - справедливость и одна только мысль - ниспровергнуть стоящие на пути к ней препятствия.
  
   Величие революции состоит в том, чтобы, не отрывая глаз от ослепительно сияющего идеала, стремиться к нему сквозь громы и молнии, обжигая руки в огне, обагряя их в крови...
  
   Ум -- это сад.
  
   Действительно, в эшафоте, когда он воздвигнут и стоит перед вами, есть что-то от галлюцинации. До тех пор пока вы не видели гильотину своими глазами, вы можете более или менее равнодушно относиться к смертной казни, можете не высказывать своего мнения, можете говорить и "да" и "нет", но если вам пришлось увидеть её - потрясение слишком глубоко, и вы должны окончательно решить, против неё вы или за неё. Одни восхищаются ею, как де Местр; другие, подобно Беккарии, проклинают её. Гильотина - это сгусток закона, имя её vindicta*, она не нейтральна и не позволяет вам оставаться нейтральным. Увидев её, человек содрогается, он испытывает самое непостижимое из всех чувств. Каждая социальная проблема ставит перед ножом гильотины свой знак вопроса. Эшафот - это виденье. Эшафот не помост, эшафот - не машина, эшафот - не бездушный механизм, сделанный из дерева, железа и канатов. Кажется, что это живое существо, обладающее неведомой зловещей инициативой: можно подумать, что этот помост видит, что эта машина слышит, что этот механизм понимает, что это дерево, это железо и эти канаты обладают собственной волей. Душе, охваченной смертельным ужасом при виде эшафота, он представляется грозным и сознательным участником того, что делает. Эшафот - это сообщник палача. Он пожирает человека, ест его мясо, пьёт его кровь. Эшафот - это чудовище, созданное судьёй и плотником, это призрак, который живёт какой-то страшной жизнью, порождаемой бесчисленными смертями его жертв.
   vindicta - наказание (лат.).
  
   Мириэлю пришлось испытать судьбу всякого нового человека, попавшего в маленький городок, где много языков, которые болтают, и очень мало голов, которые думают.
  
   Нас всегда влечет то, чего недостает нам самим. Никто не любит дневной свет более слепца.
  
   Мы безжалостны к влюбленным, мы торчим рядом, когда им больше всего хочется остаться наедине. Ведь в сущности им никого не нужно.
  
   Закрыть глаза -- это лучший способ видеть душу.
  
   Он читал все, что выходило, посещал театры, публичные лекции, слушал, как объясняет Араго явления поляризации света, восхищался сообщением Жоффруа Сент-Илера о двойной функции внутренней и наружной сонной артерии, питающих одна -- лицо, другая мозг, был в курсе всей жизни, не отставал от науки, сопоставлял теории Сен-Симона и Фурье, расшифровывал иероглифы, любил, надломив поднятый камешек, порассуждать о геологии, мог нарисовать на память бабочку шелкопряда, обнаруживал погрешности против французского языка в словаре Академии, штудировал Пюисегюра и Делеза, воздерживался от всяких утверждений и отрицаний, до чудес и привидений включительно, перелистывал комплекты Монитера и размышлял. Он утверждал, что будущность -- в руках школьного учителя, и живо интересовался вопросами воспитания. Он требовал, чтобы общество неутомимо трудилось над поднятием своего морального и интеллектуального уровня, над превращением науки в общедоступную ценность, над распространением возвышенных идей, над духовным развитием молодежи. Но он опасался, как бы скудность современных методов преподавания, убожество господствующих взглядов, ограничивающихся признанием двух-трех так называемых классических веков, тиранический догматизм казенных наставников, схоластика и рутина не превратили бы в конце концов наши школы в искусственные рассадники тупоумия.
  
   Всем известна повадка кошек останавливаться у приотворенной двери и прохаживаться между её створок. Кто из нас не говорил кошке: "Да ну, входи же!". Есть люди, которые, попав в неопределённое положение, так же склонны колебаться между двумя решениями, рискуя быть раздавленными судьбой, внезапно закрывающей для них все выходы. Слишком осторожные, при всех их кошачьих свойствах и благодаря им, иногда подвергаются большей опасности, чем смельчаки.
  
   В любви нет дружбы. Где есть хорошенькая женщина, там открыта дорога вражде. Никакой пощады, войн не на жизнь, а на смерть! Хорошенькая женщина -- это causus belli*; хорошенькая женщина -- это повод для преступления. Все набеги, какие знает история, вызвана женской юбкой. Женщина по праву принадлежит мужчине. Ромул похищал сабинянок, Вильгельм -- саксонок, Цезарь -- римлянок. Человек, у которого нет возлюбленной, как ястреб, парит над чужими любовницами; и что касается меня, то я обращаю ко всем этим несчастным бобылям великолепный клич Бонапарта, брошенный им итальянской армии: "Солдаты, у нас ничего нет. У врага есть всё.
   * Повод к войне (лат.)
  
   Козетта не знала что такое любовь. Она никогда не слышала этого слова в земном её значении... И она не знала, как назвать то, что испытывала теперь. Но разве в меньшей степени болен человек оттого, что не ведает названия своей болезни?
  
   В романах так злоупотребляли силой взгляда, что в конце концов люди перестали в неё верить. Теперь нужна смелость для того, чтобы сказать, что он и она полюбили друг друга, потому что их взгляды встретились. И, однако, именно так начинают любить, и только так. Всё остальное является лишь остальным и приходит позже. Нет ничего реальней этих глубочайших потрясений, которые вызывают друг в друге две души, обменявшись такой искрой.
  
   Нередко, думая связать одни нити, человек связывает другие.
  
   Душа любящая и страдающая -- возвышенна.
  
   Если у человека завелась привычка выходить из дому, чтобы мечтать, то настанет день, когда он уйдёт из дому, чтобы броситься в воду.
  
   Мечтательность хороша, как наркотическое средство в умеренной дозе. Она успокаивает лихорадку деятельного ума, нередко жестокую, и порождает в нём лёгкий прохладный туман, смягчающий слишком резкие очертания ясной мысли, заполняет пробелы и пустоты, связывает отдельные группы идей и затушёвывает их острые углы. Но одна лишь мечтательность всё затопляет и поглощает. Горе труженику ума, позволившему себе, покинув высоты ума, всецело отдаться мечте! Он думает, что легко воспрянет, и убеждает себя, что, в общем, это одно и то же. Заблуждение!
   Мышление -- работа ума, мечтательность -- его сладострастие. Заменить мысль мечтой -- значит принять яд за пищу.
  
   Лень -- это мать. У неё сын -- воровство и дочь -- голод.
  
   Если существует на свете что-либо ужасное, если есть действительность, превосходящая самый страшный сон, то это: жить, видеть солнце, быть в расцвете сил, быть здоровым и радостным, смеяться над опасностью, лететь навстречу ослепительной славе, которую видишь впереди, ощущать, как дышат легкие, как бьется сердце, как послушна разуму воля, говорить, думать, надеяться, любить, иметь мать, иметь жену, иметь детей, обладать знаниями, -- и вдруг, даже не вскрикнув, в мгновение ока рухнуть в бездну, свалиться, скатиться, раздавить кого-то, быть раздавленным, видеть хлебные колосья над собой, цветы, листву, ветви и быть не в силах удержаться, сознавать, что сабля твоя бесполезна, ощущать под собой людей, над собой лошадей, тщетно бороться, чувствовать, как, брыкаясь, лошадь в темноте ломает тебе кости, как в глаз тебе вонзается чей-то каблук, яростно хватать зубами лошадиные подковы, задыхаться, реветь, корчиться, лежать внизу и думать: "Ведь только что я еще жил!".
  
   Когда сердце скользит вниз, трудно остановиться на склоне.
  
   В пору первой любви душой овладевают гораздо раньше, чем телом; позднее телом овладевают гораздо раньше, чем душой, иногда же о душе и вовсе забывают.
  
   Стоять прислонившись к чему-нибудь-это один из способов, оставаясь на ногах, чувствовать себя развалившимся в постели.
  
   Она смягчила бы каменное сердце, но деревянное сердце смягчить нельзя.
  
   Подделки из прошлого принимают чужое имя и охотно выдают себя за будущее. Прошлое -- это привидение, способное подчистить свой паспорт.
  
   Книги -- это друзья, бесстрастные, но верные.
  
   Правдива или лжива людская молва, она часто играет в жизни человека, и особенно в его дальнейшей судьбе, не менее важную роль, чем его поступки.
  
   Есть такие разлуки, которые как будто протекают спокойно, но они полны отчаяния.
  
   Не спрашивайте того, кто просит у вас приюта, как его зовут. В приюте особенно нуждается тот, кого имя стесняет.
  
   Совесть -- это хаос химер, вожделений и дерзаний, горнило грёз, логовище мыслей, которых он сам стыдиться, это пандемониум софизмов, это поле битвы страстей.
  
   Бог дарит людям воздух, а закон продает его.
  
   Она казалась сотканной из тени; ровно столько плоти, сколько нужно, чтобы слегка наметить пол; комочек материи, светящийся изнутри; большие глаза, всегда опущенные долу, словно душа её искала предлога для своего пребывания на земле.
  
   Казалось, он стремился к некоей цели и вместе с тем боялся минуты, когда окажется слишком близко к ней.
  
   Такова юность: она быстро осушает слезы, она считает страдание ненужным и не приемлет его. Юность -- улыбка будущего, обращенная к неведомому, то есть к самому себе. Быть счастливой -- естественно для юности, самое дыхание её как будто напоено надеждой.
  
   Любовь не знает середины: она или губит, или спасает.
  
   Подтачивающая изнутри болезнь не менее смертельна, чем удар молнии.
  
   Правильное разделение людей таково: озаренные светом и пребывающие во мраке.
  
   Обычно пламя, которое сжигает нас, вместе с тем просветляет, отбрасывая мерцающий отблеск вовне и указывая нам путь.
  
   А мы в иных случаях почитаем прошлое и щадим его всюду, лишь бы оно соглашалось мирно покоиться в могиле. Если же оно упорно хочет восстать из мертвых, мы нападаем на него и стараемся убить.
  
   Он повторял себе, что, разумеется, ему предстоят тяжелые минуты, но он найдет в себе силы перенести их, как бы ни была жестока его судьба, в конце концов она в его руках, он волен в ней. Он цеплялся за эту мысль.
  
   Алмазы можно отыскать лишь в недрах земли; истины можно отыскать лишь в глубинах человеческой мысли.
  
   Он не терял мужества, но множество мрачных мыслей утомило его мозг. Он невольно стал думать о другом, о совершенно безразличных вещах.
  
   Любопытство подобно чревоугодию. Увидеть -- все равно что полакомиться.
  
   Нет ничего более очаровательного и ничего более величественного, чем зрелище свежих, распускающихся душ.
  
   Подобно тому, как множество свитых бечевок образуют канат, нередко огромная глупость является всего лишь суммой глупостей мелких. Рассучите канат, бечеву за бечевой, рассмотрите, каждую в отдельности, мельчайшие решающие причины, приведшие к большой глупости, и вы легко поймете все. "И только-то", -- скажете вы. Но скрутите, свяжите их снова -- и вы увидите, как это страшно.
  
   "Человек, который смеётся"
  
   Жизнь - лишь длинная цепь утрат любимых нами существ. Идешь и оставляешь за собою вереницу скорбей. Рок оглушает человека, осыпая его градом невыносимых страданий. Как после этого удивляться, что старики вечно твердят одно и то же? Они глупеют от отчаяния.
  
   Кому не случалось быть с виду свободным, но чувствовать, что у него связаны крылья!
  
   Страдания -- это допрос. Ни один судья не допрашивает нас так пытливо, как допрашивает нас собственная совесть.
  
   Находясь на вершине горы, мы всматриваемся в пропасть.
   Упав в бездну, созерцаем небо.
   И говорим себе: "Вот где я был".
  
   Есть такая степень страха, когда человек сам делается страшен. Кто боится всего, тот уже ничего не боится. В такие минуты мы способны ударить ногой даже сфинкса.
  
   Страх делал его жестоким. Нет никого безжалостнее перепуганного труса.
  
   Беспричинная ненависть ужасна. Это ненависть, которая находит удовлетворение в самой себе.
  
   Нет ничего приятнее, чем поступать справедливо, когда тем самым причиняешь огорчение тому, кого ненавидишь.
  
   В беде нельзя поддаваться панике, беде надо смотреть прямо в лицо; это долг каждого, если только он не дурак.
  
   Жгучее прикосновение незримого дьявола - это угрызение совести за дурную мысль.
  
   Но надо же иногда слегка побранить то, что нас очаровывает. Это брюзжанье и называют благоразумие.
  
   К счастью, отчаяние во много крат увеличивает силы человека. Рука объятого ужасом ребенка не слабее руки великана. В минуты смертельного страха пальцы женщин превращаются в настоящие тиски; молодая девушка способна тогда вонзить свои розовые ноготки даже в камень.
  
   И вместе с тем она была в сущности кроткой женщиной. Это противоречие только кажущееся. Ее преображал гнев. Подогрейте сахар -- он закипит.
  
   ... Вечность подчиняется человеку гораздо больше, чем принято думать.
  
   Отнять у любви иллюзию -- всё равно что лишить её пищи.
  
   Вера в дьявола -- оборотная сторона веры в бога. Одна доказывает наличие другой. Кто хоть немного не верит в черта, не слишком верит и в бога. Кто верит в солнце, должен верить и в тень. Дьявол -- это ночь господня. Что такое ночь? Доказательство существования дня.
  
   Дурацкие истины оказываются самой настоящей правдой.
  
   Закон сильных мира сего -- бездельничать; закон маленьких людей -- молчать. У бедняка только один друг -- это молчание. Он должен произносить лишь односложное "да".
  
   Невежество есть нечто такое, чем можно снискать себе пропитание, наука же заставляет голодать. Приходится выбирать: либо быть учёным и худеть, либо быть ослом и пощипывать травку. О граждане, пощипывайте травку! Наука не стоит ни одного лакомого куска.
  
   При таком обилии знаний можно жить только впроголодь.
  
   В зиме есть что-то вероломное.
  
   Тот, кто всем удовлетворён, -- неумолим. Сытый голодного не разумеет. Баловни судьбы ничего не хотят знать, они отгородились от несчастных. На пороге их рая, так же как на вратах ада, следовало бы написать: "Оставь надежду навсегда".
  
   Да, говорить за немых -- это прекрасно, но как тяжело говорить перед глухими!
  
   Я смеюсь -- и это значит: я плачу.
  
   Существует зловещее слово: отрезвление. Это -- трагическая мудрость, которую рождает опьянение.
  
   Гордость -- ахиллесова пята всех героев.
  
   Сознавать -- значит видеть.
  
   Милостивые государи и милостивые государыни, выращивайте в душе своей, в самом светлом её уголке, такие прекрасные цветы, как добродетель, скромность, честность, справедливость и любовь. Тогда каждый из нас сможет здесь, в этом мире, украсить своё окошко небольшим горшочком с цветами.
  
   Если существует на свете зараза, которой человек не боится, то это заразительное веселье.
  
   Заставить людей смеяться -- значит дать им забвение.
  
   Во внутреннем мире человека доброта -- это солнце.
  
   Самая тяжёлая задача -- постоянно подавлять в своей душе желание зла, с которым так трудно бороться. Почти все наши желания, если хорошенько разобраться в них, содержат нечто такое, в чём нельзя признаться.
  
   Холодность людей была для ребёнка ещё страшнее, чем холод ночи. В ней всегда чувствуется преднамеренность.
  
   Тот, кого едва терпят, не может надолго осесть на одном месте.
  
   Иногда темные стороны самого общественного строя благоприятствуют развитию преступных промыслов; в подобных случаях они особенно живучи.
  
   Кто жил в уединении, знает, до какой степени человеческой природе свойствен монолог.
  
   Как это ни странно, единственные люди, которых он знал, были ему неизвестны.
  
   Чем дольше мы скитаемся по свету, тем более мы одиноки.
  
   Человек искони стремился прибавить к творению божьему кое-что от себя.
  
   Никогда не принимайте ничьих услуг. Вас непременно поймают на удочку. Не давайтесь благодетелям в руки в ту минуту, когда вы валитесь с ног от изнеможения... Счастливцы власть имущие пользуются моментом, когда вы протягиваете руку, чтобы сунуть вам грош, они пользуются минутой вашей слабости, чтобы превратить вас в раба, в худшую разновидность раба -- в раба облагодетельствованного милостыней, в раба, обязанного любить!
  
   Быть "за" выгодно только тогда, когда ты в то же время и "против".
  
   Грубость брака приводит к непоправимым положениям, он уничтожает волю, исключает выбор, устанавливает, подобно грамматике, свой собственный синтаксис отношений, заменяет вдохновение орфографией, превращает любовь в диктант, лишает ее всякой таинственности, низводит с облаков образ женщины, одевая ее в ночную сорочку, умаляет тех, кто предъявляет свои права и тех, кто им подчиняется: наклоняя одну чашу весов, уничтожает очаровательное равновесие, существующее между полом сильным и полом могущественным, между силой и красотой, мужа делает господином, а жену служанкой, тогда как вне брака существуют только рабы и царицы.
  
   Брак - убийственно ясное разрешение вопроса. Женщина отдаёт себя мужчине при посредничестве нотариуса - какая пошлость!
  
   Подлинная добродетель -- это рассудительность. То, что падает, должно было упасть, то, что преуспевает, должно было преуспеть. У провидения есть свои цели: оно награждает достойного.
  
   Старик -- это ни что иное, как мыслящая руина.
  
   Мы рождаемся с криком, умираем со стоном. Остаётся только жить со смехом.
  
   Нам приятны люди, которые видели нас счастливыми. Чувствуешь к ним благодарность за то, что они были свидетелями нашей радости.
  
   Он пришел к твердому убеждению, что человеческая жизнь отвратительна; он заметил, что существует своего рода иерархия бедствий: над королями, угнетающими народ, есть война, над войною -- чума, над чумою -- голод, а над всеми бедствиями -- глупость людская; удостоверившись, что уже самый факт существования является в какой-то мере наказанием, и видя в смерти избавление, он тем не менее лечил больных, которых к нему приводили.
  
   Долгое пребывание в одном каком-нибудь месте казалось ему переходом от свободного состояния к неволе. Вся его жизнь прошла в скитаниях. При виде города в нем возрастала тяга к чаще, к лесным дебрям, к пещерам в скалах. В лесу он был у себя дома. Но глухой гул толпы на площадях не смущал его, так как напоминал ему шум лесных деревьев. В известной мере толпа удовлетворяет склонности к отшельничеству.
  
   Влюбиться в зарницу, вспыхнувшую на горизонте, -- на такое безумие не способен никто. Плениться звездой -- это всё-таки понятно: её увидишь снова, она опять появится на небе на том же месте. Но можно ли загореться страстью к промелькнувшей молнии?
  
   Любовь - закон. Сладострастие - западня. Опьянение и пьянство - две разные вещи. Желать определённую женщину - опьянение. Желать женщину вообще - то же, что пьянство.
  
   Выразить всего себя в своем творении -- существует ли большее торжество для творца? Жаба, производящая на свет другую жабу, создает шедевр. Вы сомневаетесь? Попытайтесь сделать то же.
  
   Гордость, сдерживающая наши пороки, толкает нас к порокам противоположным.
  
   ... и душа его низверглась с неба на землю. Для пресмыкающихся душ это не такое уж и плохое положение.
  
   Он скользил, карабкался, падал, поднимался, нащупывал дорогу и упорно шел вперед -- вот и все. В этом тайна всякой победы.
  
   Чистота снежинок -- то же, что искренность лицемера. Ложась слой за слоем, снежинки вырастают в лавину; нагромождая обман на обман, лицемер доходит до преступления.
  
   Когда приоткрывается дверь в неведомое, верить -- трудно, не верить -- невозможно.
   Человеческая душа всегда склонна уповать на чудо.
  
   Осел с дорожной картой стоит большего, чем прорицатель с его оракулом.
  
   Ходили слухи, будто одно время он сидел в сумасшедшем доме; ему оказали честь, приняв его за умалишенного, но вскоре выпустили на свободу, убедившись, что он всего-навсего поэт.
  
   Будучи нелюдимым и вместе с тем словоохотливым, не желая никого видеть, но испытывать потребность поговорить с кем-нибудь, он выходил из затруднения, беседуя сам с собою.
  
   Изменить наружность человека лучше, чем убить его. Сделать навсегда маской собственное лицо человека -- что может быть остроумней этого?
  
   В те времена умели делать многое, чего не умеют делать теперь; люди обладали талантами, которых у нас уже нет -- недаром же благомыслящие умы кричат об упадке. Мы уже не умеем перекраивать живое человеческое тело: это объясняется тем, что искусство пытки нами совсем утрачено. Отрезая живым людям руки и ноги, вспарывая им животы, вырывая внутренности, проникали в живой организм человека; и это приводило к открытиям. От подобных успехов, которыми хирургия была обязана палачу, нам теперь приходится отказаться.
  
   Не все казни совершаются на эшафотах, и любое сборище людей, будь то уличная толпа или законодательная палата, всегда имеет наготове палача: палач этот -- сарказм.
   Нет пытки, которая сравнялась бы с пыткой глумления.
  
   Для уродов закон существования был чудовищно прост: им разрешалось страдать и вменялось в обязанность служить предметом развлечения.
  
   Я слишком стар, чтобы нравиться женщинам, но достаточно богат, чтобы оплачивать их.
  
   Общество - это мир, в котором живет наше тело, природа - мир нашей души.
  
   Человек, много думающий, часто бывает бездеятельным.
  
   Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой.
  
   Бог тоже слеп - в день сотворения мира он не увидел, как в его творение затесался дьявол.
  
   Собака - экое странное животное! - потеет языком и улыбается хвостом.
  
   Молчание - правило мудрости.
  
   Мир - он всегда будет таким, каков он есть; на земле все будет идти достаточно дурно и без твоего содействия.
  
   Волк никогда не кусался, с человеком же это порою случалось.
  
   Если человек, измученный жестокой душевной бурей, судорожно сопротивляясь натиску нежданных бедствий, не зная, жив ли он или мертв, все же способен с бережной заботливостью относиться к любимому существу -- это верный признак истинно прекрасного сердца.
  
   Подобно тому, как стрела, выпущенная из лука, с роковою силою устремляется к цели, так и человек, истерзанный разочарованиями, устремляется к истине.
  
   Тщеславие -- страшная сила, действующая внутри нас, но против нас же самих.
  
   Объясняя свои смелые поступки, люди только умаляют их.
  
   Ничто не поражает с такой силой как роскошь, когда её видишь первый раз.
  
   В любви главное -- привычка. В ней сосредотачивается вся жизнь. Ежедневное появление солнца -- привычка вселенной. Вселенная -- влюбленная женщина, и солнце -- её возлюбленный.
  
   Нет почти никакой возможности выразить точными словами неясные процессы, протекающие в нашем мозгу. Слова неудобны именно тем, что очертания их резче, чем контуры мысли. Не имея четких контуров, мысли зачастую сливаются друг с другом; слова -- иное дело. Поэтому какая-то смутная часть нашей души всегда ускользает от слов. Слово имеет границы, у мысли их нет.
  
   Будь храбр, как птица, и болтлив, как рыба.
  
   Золото ежегодно теряет от трения одну тысяча четырёхсотую часть своего объёма; это называется потерей в весе монеты; отсюда следует, что из миллиарда четырёхсот миллионов золотом, находящихся в обращении на всём земном шаре, ежегодно пропадает один миллион. Этот миллион золотом распыляется, улетучивается, носится в воздухе мельчайшим прахом, попадает в человеческие лёгкие, проникает в нашу совесть, приглушает, обременяет, отягчает её, соединяется с душою богачей, которые становятся от него надменными, и с душою бедняков, которые от него ожесточаются.
  
   Лицо человека отражает на себе состояние его совести и всю его жизнь: оно -- итог множества таинственных воздействий, из которых каждое оставляет на нем свой след.
  
   Жизнь напоминает маятник. Тяготеть к чему-либо -- значит качаться из стороны в сторону. Один полюс стремится к другому.
  
   Легко добиться счастья тому, у кого вместо позвоночного столба гибкая тростинка
  
   Иногда вторым быть труднее, чем первым. Для этого нужно меньше гениальности, но больше отваги. Первый, упоенный новизной, может не знать размеров угрожающей ему опасности, второй же видит пропасть и все же бросается в нее.
  
   То, что от вас все равно не уйдет, не внушает вам ни малейшего желания торопиться.
  
   Будь сумасшедшим, если тебе так нравится... Это -- право каждого из нас.
   Сумасшествие.
  
   Отхаркнешься поучительным изречением -- станет легче.
  
   Люди ненавидят. Надо же что-нибудь делать.
  
   В беспредельном и смутном мраке чувствуется присутствие чего-то или кого-то, но от этого живого веет на нас холодом смерти. Когда закончится наш земной путь, когда этот мрак станет нам светом, тогда и мы станем частью этого неведомого мира.
  
   Когда смерть так близка, потолок над головой начинает казаться крышкой гроба.
  
   То, что постигаешь в минуту кончины, похоже на то, что видишь при вспышке молнии. Сначала -- все, потом -- ничего. И видишь, и не видишь. После смерти наши глаза опять откроются, и то, что было молнией, станет солнцем.
  
   Болтать может всякий, говорить -- далеко не каждый.
  
   Два судорожных движения рта действуют заразительно: это смех и зевота.
  
   Право человека на слезы не знает давности.
  
   Первая слеза пролагает дорогу другим.
  
   Истинная любовь не знает пресыщения. Будучи всецело духовной, она не может охладиться.
  
   То, что содеяно против ребенка, -- содеяно против Бога.
  
   Иногда, под влиянием слишком ранних испытаний, в тайниках детской души возникает нечто вроде весов, грозных весов, на которых эта беспомощная детская душа взвешивает деяния Бога.
  
   Мрак неисчерпаем. Он вероломно таит в себе бесчисленные ловушки и козни. Человек быстро расходует свои средства. Человек выдыхается; бездна неистощима.
  
   Воздух и вода -- две текучие массы, почти тождественные и проникающие одна в другую путем конденсации и испарения, вот почему дышать -- то же, что пить.
  
   Всякий подъем вознаграждается спуском.
  
   Карканье воронов вселяет страх. Вой, свист, рев -- это голоса жизни, карканье -- радостное приятие тления. В нем чудится звук потревоженного безмолвия гробницы. Карканье -- голос ночной тьмы.
  
   Неизбежность конца, мгновенный переход от бытия к небытию, зияющий вход в горнило испытаний, возможность ежеминутно скатиться в бездну -- таково человеческое существование.
  
   Не жить и вместе с тем продолжать существовать, находиться в бездне и в тоже время вне ее, умереть и не быть поглощенным смертью, -- во всем этом, несмотря на несомненную реальность, есть что-то неестественное и потому невыразимое.
  
   Усилия, которые затрачивает человек в погоне за весельем, заслуживают порой внимания философа.
  
   Быть жестоким считалось в порядке вещей. Беспощадность была исконным свойством судей, а жестокосердие -- их второй натурой
  
   Сгорбленная спина старика -- это груз прожитых лет.
  
   В человеке, к счастью, есть животное: оно возвращает его к действительности.
  
   О ты, якобы чистая вода, ты похожа на мнимых друзей. Сверху тёплая, а на дне холодная.
  
   Хотеть недостаточно. Надо мочь.
  
   Постоянная настороженность свидетельствует о тайном желании подвергнуться нападению.
  
   Строить догадки об отсутствующих, которых любишь, значит подвергать себя пытке.
  
   Быть слепой и сверх того влюблённой -- значит быть слепой вдвойне.
  
   Тому, кто живёт обманом, истина кажется смрадной.
  
   Любовь! Знаешь ли, как господь бог зажигат этот огонь? Он сближает женщину и мужчину, а между ними пристраивает дьявола, так что мужчина наталкивается на дьявола. Одной искры, иными словами, одного взгляда достаточно, чтобы всё запылало.
  
   Случайность -- и все, казалось, уже стертое навеки, вдруг снова оживает между строками в изумленной памяти.
  
   Меняя внешний облик, порой меняют душу.
  
   Любопытство всегда должно соразмеряться с положением любопытствующего.
  
   Презрение -- это пощечина на расстоянии.
  
   В этом мире всякий успех -- преступление, которое приходится искупать.
  
   Взрослый доискивается связи между разрозненными явлениями, ребенок легко удовлетворяется частичным их объяснением.
  
   Там, где взрослый увидел бы труп, ребенок увидел призрак.
  
   Труп -- это карман, который смерть выворачивает и опустошает.
  
   Человеку свойственно подниматься, животному -- карабкаться.
  
   Затем резким движением, как человек, сделавший окончательный выбор, он стряхнул с себя оцепенение и с проворством белки или, быть может, клоуна..
  
   Неверно сравнивать тело с мрамором, как это делали древние. Красивое тело не должно быть похоже на мрамор; оно должно трепетать, содрогаться, покрываться румянцем, истекать кровью, быть упругим, но не твердым, белым, но не холодным, должно испытывать наслаждение и боль; оно должно жить, мрамор же -- мертв.
  
   Существует правило: если хотите иметь прелестных женщин, не истребляйте пороков, иначе вы будете похожи на тех дураков, которые, страстно любя бабочек, истребляют гусениц.
  
   Нагая женщина -- это женщина во всеоружии.
  
   Казаться легкомысленной и быть недосягаемой -- верх искусства.
  
   Никогда не следует говорить женщине ничего такого, что ей трудно понять. Она начинает над этим задумываться, и нередко мысли ее принимают дурной оборот.
  
   Первым условием такого могущества является ничтожество. Если вы хотите быть сильным, будьте незаметным. Будьте ничем. Свернувшаяся кольцом спящая змея является в одно и то же время символом бесконечности и нуля.
  
   Рот твой разодран до ушей, десны обнажены, нос изуродован -- ты станешь маской и будешь вечно смеяться.
  
   Между врожденной страстью -- завистью и развившимся в обществе особым ремеслом -- шпионством есть глубокое сходство. Шпион, как собака, выслеживает добычу для других; завистник, как кошка, выслеживает ее для себя.
  
   Порою ничто не производит такого удручающего впечатления, как бой часов. Это откровенное признание в полном безразличии. Это -- сама вечность, заявляющая громогласно: "Какое мне дело?"
  
   Ум, как и природа, не терпит пустоты. Природа заполняет пустоту любовью; ум нередко прибегает для этого к ненависти.
  
   Когда перед нашим взором смутно возникают тайны бытия -- небо, бездна, жизнь, могила, вечность, -- всё сущее воспринимается нами как нечто недоступное, запретное, огражденное от нас стеной. Когда разверзается бесконечность, все двери в мир оказываются запертыми...
  
   Когда восторгается злоба, это называется завистью.
  
   Аристократия гордится именно тем, что женщина считает для себя унизительным: своею старостью; однако и женщина и аристократия питают одну и ту же иллюзию -- обе уверены, что хорошо сохранились.
  
   Тайна -- та же сеть: достаточно, чтобы порвалась одна петля, и всё расползётся.
  
   Разговор вслух наедине с собой производит впечатление диалога с Богом, которого мы носим в себе.
  
   Монолог -- это дым духовного огня, горящего внутри нас.
  
   Есть что-то бесстыдное в зрелище смерти, орудующей на глазах у всех. Она наносит оскорбление безмятежному спокойствию небытия, работая вне своей лаборатории -- вне могилы.
  
   Такая невинность в таком мраке жизни, такая чистота объятий, такое предвосхищение любви возможно только в детстве, и все, что есть на свете великого, меркнет перед величием младенцев.
  
   Бывают часы, когда сердце до того переполнено чувствами, что уже не в силах вместить их.
  
   Бессонница, как и сон, полна видений.
  
   Дурные мысли -- самоубийство души.
  
   -- Я умирала, ты вернул меня к жизни. Когда ты здесь, я ощущаю рядом с собою небо. Дай мне твою руку: я хочу коснуться Бога!
  
   Но детям неведом тот способ взлома тюремной двери, который именуется самоубийством.
  
   Грезами можно отравиться так же, как цветами.
  
   Душа человека страшится встречи с душой Вселенной.
  
   Природа возвратила ему все, даже лицо, ибо на земле жил слепой ангел, созданный нарочно для него, не видевший его безобразия и разгадавший его красоту.
  
   Душа в час отчаяния полна падающих звезд.
  
   В сущности же на свете нет ничего устойчивого. Человек -- это только волна. Человечество -- это море.
  
   В любви особенно восхитительны паузы. Как будто в эти минуты накопляется нежность, прорывающаяся потом сладостными излияниями.
  
   Совесть любящего мужчины -- ангел-хранитель любимой им женщины.
  
   Зависть -- это восторженная злоба.
  
   Ночь не так черна, как человек.
   Нет малой ненависти. Ненависть всегда огромна. Она сохраняет свои размеры даже в самой ничтожной твари и остается чудовищной. Всякая ненависть сильна уже тем, что она -- нанависть. Слону, которого ненавидит муравей, грозит опасность.
  
   Ведь зубы могут смотреть, так же как глаза -- кусаться.
  
   Вредить близкому -- высшее наслаждение.
  
   Смерть хороша тем, что она заставляет хотя бы немного поговорить об умершем.
  
   Красивому мужчине угрожает опасность быть приторным.
  
   Опасность, которую ждешь заранее, внушает тревогу; неожиданная опасность внушает ужас...
  
   Слепой видит незримое.
  
   Рай богатых создан из ада бедных.
  
   Злоба беспредметная истощает, как всякое наслаждение в одиночестве.
  
   Тот, кто не владеет своими мыслями, не распоряжается и своими действиями.
  
   Тому, кого удручает безмолвие, приятно даже рычание.
  
   ... лицо человека всегда отражает его внутренний мир, и ошибочно думать, будто мысль лишена окраски.
  
   Как излишек масла гасит огонь, так избыток ощущений гасит мысль.
  
   Не всегда пренебрегают тем, что презирают.
  
   Мы восхищаемся тем, что нам близко.
  
   Волк находит утешение в вое, баран -- в теплой шерсти, лес -- в малиновке, женщина -- в любви, философ же -- в поучительном изречении.
  
  
   Габриэль Гарсиа Маркес. "Вспоминая моих грустных шлюх"
  
   Невозможно в конце концов не стать тем, кем тебя считают другие.
  
   Мне показалось, что одна из прелестей старости -- это те заигрывания, которые позволяют себе молоденькие приятельницы, считая, что ты уже вне игры.
  
   Ревность знает больше, чем правда.
  
   Любовь слишком поздно научила меня, что человек приводит себя в порядок, одевается и душится духами для кого-то, а у меня никогда не было -- для кого.
  
   Я обнаружил, что дисциплинированность -- вовсе не мое достоинство, но всего лишь реакция на собственную бесшабашность; что я выгляжу щедрым, чтобы скрыть свою мелочность, что слыву осторожным, потому что таю зломыслие, что умиротворитель я не по натуре, а из боязни дать волю подавляемым порывам бешенства, и что пунктуален лишь затем, чтобы не знали, как мало я ценю чужое время. И наконец, я открыл, что любовь -- вовсе не состояние души, но знак Зодиака.
  
   Живыми оставались только глаза, прозрачные и жестокие, и по ним я понял, что по сути своей она не изменилась.
  
   Ребенком я услышал, что когда человек умирает, вши, в ужасе расползаются по подушке, к стыду близких. Это так поразило меня, что я дал остричь себя наголо, когда пошел в школу, а ту жиденькую растительность, которая у меня осталась, я мою свирепым мылом. Другими словами, как я теперь понимаю, чувство стыда у меня сформировалось лучше, чем представление о смерти.
  
   Когда в тридцать два года я остался один, то перебрался в комнату, которая была родительской спальней, открыл проходную в библиотеку и начал распродавать все, что было лишнем для моей жизни, и оказалось, что это почти все, за исключением книг и пианолы с валиками.
  
   ... необоримая сила, которая движет миром, вовсе не счастливая любовь, а любовь несчастная.
  
   Безлюбый секс - утешение для тех, кого не настигла любовь.
  
   Не заблуждайтесь: тихие сумасшедшие приближают будущее.
  
   То и дело отрывался от занятий и звонил целыми днями, день за днём, пока не понял, что у этого телефона нет сердца.
  
   Возраст -- это не то, сколько тебе лет, а как ты их чувствуешь.
  
   Я не соблазнялся на ее гнусные предложения, она же не верила в чистоту моих принципов. Мораль - дело времени, говаривала она со злорадной усмешкой, придет пора, сам убедишься.
  
   Не дай себе умереть, не испытав этого чуда -- спать с тем, кого любишь.
  
   "Любовь во время чумы"
  
   Ответь ему "да". Даже если умираешь от страха, даже если потом раскаешься, потому что будешь каяться всю жизнь, если сейчас ответишь ему "нет".
  
   Я не верю в Бога, но я его боюсь.
  
   Светская жизнь, представлявшаяся ей такой туманной, пока она её не знала, на деле обернулась всего-навсего системой заученных слов, которыми люди общества заполняли свою жизнь, чтобы не перерезать друг друга.
  
   Главное в жизни общества -- уметь управляться со страхом, главное в жизни супругов -- уметь управляться со скукой.
  
   Не верю в приличных женщин, которые не умеют играть на пианино.
  
   ... человек не рождается раз и навсегда в тот день, когда мать производит его на свет, но жизнь заставляет его снова и снова -- много раз -- родиться заново самому.
  
   Языки надо знать тем, кто продает. А тех, кто покупает, понимают без слов, кем бы они ни были.
  
   Он вроде первенца, работаешь на него всю жизнь, всем для него жертвуешь, а потом, в решающий момент, он делает то, что сам пожелает.
  
   ... память сердца уничтожает дурные воспоминания и возвеличивает добрые, и именно благодаря этой уловке нам удается вынести груз прошлого.
  
   Унитаз наверняка выдумал человек, не знающий о мужчинах ничего.
  
   То немногое, что известно в медицине, известно лишь немногим медикам.
  
   Однако тот первый опыт, при всей его скоротечности, не оставил в ней горечи, а лишь ясную убежденность, что в браке или без брака, без Бога и без закона, но жизнь не стоит ни гроша, если в постели рядом нет мужчины.
  
   Она не была привержена порядку, хотя ей казалось обратное, просто у нее был свой собственный отчаянный метод: она прятала беспорядок.
  
   Ничто так не характеризует человека больше, чем то, как он умирает.
  
   ... время в старости -- не горизонтальный поток, а бездонный колодец, в который утекает память.
  
   Они только что отпраздновали свою золотую свадьбу и уже не умели жить друг без друга ни минуты и ни минуты не думать друг о друге; это неумение становилось тем больше, чем больше наваливалась на них старость. Ни тот, ни другой не могли бы сказать, основывались ли эта взаимная помощь и прислуживание на любви или на жизненном удобстве, но ни тот, ни другой не задавали себе столь откровенного вопроса, поскольку оба предпочитали не знать ответа.
  
   ... никто на свете не может сравниться с поэтами в здравомыслии, как не сравнятся с ними в упорстве самые упорные каменотесы, а в практичности и коварстве -- самые ловкие управляющие.
  
   Легко добытое счастье не может длиться долго.
  
   "Сто лет одиночества"
  
   Единственно действенный способ борьбы -- это насилие.
  
   ... тысяча шестьсот известных науке семейств тараканов с незапамятных времён подвергаются упорному и беспощадному преследованию; за всю историю человечества люди не набрасывались с такой яростью ни на одно живое существо, даже из своего собственного рода, и, по правде говоря, стремление к уничтожению тараканов полагалось бы отнести к числу таких свойственных человеку инстинктов, как размножение, причём инстинкт тараканоубийства гораздо более чётко выражен и неодолим, и если тараканам всё-таки удавалось до сих пор избежать полного истребления, то лишь потому, что они прятались в тёмных углах и это делало их недосягаемыми для человека, от рождения наделённого страхом перед темнотой.
  
   Гораздо легче начать войну, чем кончить ее.
  
   ... борьбы не на жизнь, а на смерть между безграничной любовью и непреодолимой трусостью, в конце концов в этой борьбе восторжествовал неразумный страх...
  
   ... это была война, обреченная на поражение, война против "уважающих вас", "ваших покорных слуг", которые все обещали дать, да так никогда и не дали ветеранам пожизненных пенсий.
  
   Минута примирения стоит больше закадычной дружбы.
  
   Ему пришлось развязать тридцать две войны, нарушить все свои соглашения со смертью, вываляться, как свинья, в навозе славы, для того чтобы он смог открыть -- с опозданием почти на сорок лет -- преимущества простой жизни.
  
   ... всю свою жизнь она коротала так, словно за окнами неистовствует проливной ливень.
  
   ... она объявила бессрочный траур -- без покойника, но по пустым надеждам...
  
   ... любовники очутились в безлюдном мире, единственной и вечной реальностью в нем была любовь.
  
   ... у любви в минуты пресыщения гораздо больше неиспользованных возможностей, чем у желания.
  
   ... дивное свойство -- способность думать о прошлых радостях без горечи и раскаяния.
  
   ... одна разновидность любви уничтожает другую её разновидность, ибо человек в силу своей природы, насытив голод, теряет интерес к еде.
  
   Она тогда думала, что любовь убивает любовь, что в природе людей отказываться от еды, утолив голод.
  
   ... одиночество рассортировало воспоминания, испепелило непролазные груды ностальгического мусора, которые жизнь накопила в моем сердце...
  
   Но на самом деле за минувшие два года он свел последние счеты с жизнью, и даже старость была для него уже позади.
  
   Но при всей своей глубокой мудрости и непостижимой сути он был плоть от плоти земных существ, застрявших в сетях обыденной жизни.
  
   Для науки нет расстояний. Скоро человек, не выходя из дому, увидит всё, что творится в любом уголке земли.
  
   Много раз делал он отчаянные усилия сосредоточиться и снова вызвать Ремедиос, но та не повиновалась. Он искал ее в мастерской сестер, за опущенными занавесками окон ее дома, в конторе ее отца, но встречал только в своем сердце, и образ этот скрашивал его страшное одиночество.
  
   ... казалось, мир навеки утратил свою радость. В этом царстве сырости и безмолвия, похожем на рай до свершения первородного греха, <...> людей мучили давным-давно уже забытые воспоминания.
  
   Она вошла в старость с неумершей тоской по прошлому.
  
   Её сердце из отвердевшего пепла не поддавалось самым сильным ударам повседневности, но уступило первому натиску ностальгии.
  
   ... Он так пылко лез ей в душу, что, ища для себя выгоду, нашёл любовь, так старался овладеть её сердцем, что полюбил сам.
  
   Секрет старости заключается в том, чтобы войти в достойный сговор с одиночеством.
  
   ... литература -- самая лучшая забава, придуманная, чтобы издеваться над людьми.
  
   Он верил, что день его смерти предопределен, и вера облекала его чудесной броней, бессмертием до назначенного срока.
  
   Они поняли, что главная, неодолимая страсть человека одерживает верх над смертью, и снова почувствовали себя счастливыми, уверившись, что они будут продолжать любить друг друга и тогда, когда станут призраками.
  
   Одним августовским вечером, раздавленная невыносимой тяжестью собственного упорства, Амаранта заперлась в спальне, чтобы до самой смерти оплакивать своё одиночество, ибо она только что дала настойчивому полковнику окончательный ответ.
  
   В его мыслях о близких не было сентиментальности -- он сурово подводил итоги своей жизни, начиная понимать, как сильно любил в действительности тех людей, которых больше всего ненавидел.
  
   ... тишина там была совсем новенькая, такая нетронутая, словно её перенесли из каких-то других мест, где никто ни разу ею не пользовался, и потому она ещё не научилась толком передавать голоса.
  
   ... он не попался ни в одну из всех этих коварных ловушек, расставленных для него тоской.
  
   Мир был ещё таким новым, что многие вещи не имели названия, и на них приходилось показывать пальцем.
  
   В тот день, когда люди станут сами разъезжать в первом классе, а книги будут возить в товарных вагонах, наступит конец света.
  
   Он действительно побывал на том свете, но не мог вынести одиночества и возвратился назад.
  
   Дети наследуют безумие родителей.
  
   ... она обладала редким даром не существовать до тех пор, пока в ней не появится необходимость.
  
   Вещи тоже живые. Надо только уметь разбудить в них душу.
  
   Прошлое -- ложь, что у памяти нет путей назад, что все прежние весны ушли безвозвратно и что самая безрассудная и упорная любовь -- всего-навсего преходящая истина.
  
   Он опять перескочил через несколько страниц, стараясь забежать вперед и выяснить дату и обстоятельства своей смерти. Но, еще не дойдя до последнего стиха, понял, что ему уже не выйти из этой комнаты, ибо, согласно пророчеству пергаментов, прозрачный (или призрачный) город будет сметен с лица земли ураганом и стерт из памяти людей в то самое мгновение, когда Аурелиано Бабилонья кончит расшифровывать пергаменты, и что все в них записанное никогда и ни за что больше не повторится, ибо тем родам человеческим, которые обречены на сто лет одиночества, не суждено появиться на земле дважды.
  
  
   "Полковнику никто не пишет"
  
   У тебя совсем нет деловой хватки. Продавать надо так, будто ты покупаешь.
  
   Самое плохое в бедности -- это то, что она заставляет говорить неправду.
  
   Кто ждет долго, может подождать еще немного.
  
   Людская неблагодарность не знает границ.
  
   -- Но сегодня мне должно было прийти письмо. Обязательно.
   -- Только смерть приходит обязательно, полковник.
  
   -- Я не ношу шляпы, чтобы ни перед кем её не снимать
  
   -- Здесь двадцать девять песо, мы вернём их куму Сабасу, -- сказал он. -- Остальные уплатим, когда получим пенсию.
   -- А если не получим? -- спросила женщина.
   -- Получим.
   -- А если всё-таки не получим?
   -- Тогда, значит, не уплатим.
  
  
   Гастон Леру. "Призрак Оперы"
  
   Он очень любил здешнее море, говоря, что оно того же цвета, что у него на родине, и, часто стоя на пляже, наигрывал свои самые печальные напевы и уверял, что море замолкает, чтобы их послушать.
  
   Я поинтересовалась, почему, если он любит меня, он не нашел другого способа сообщить мне это, кроме как забрав в подземелье и заключив в тюрьму.
   -- "Очень трудно заставить любить себя в могиле", -- сказала я.
   "Что ж, каждый устраивает свои свидания как может" -- ответил он странным тоном.
  
   Знаете, друг мой, в музыке бывает так, что внешний мир перестает существовать и не остается больше ничего, кроме звуков, которые поражают вас прямо в сердце.
  
   Вы плачете! Вы боитесь меня! Но ведь я не плохой человек. Полюбите меня, и вы увидите. Чтобы быть добрым, все, что мне необходимо, это любовь.
  
   Вы должны знать, что я полностью соткан из смерти, от головы до ног, и этот труп любит вас, обожает и никогда не покинет вас, никогда!
  
   Клятвы даются для того, чтобы ловить в капкан глупцов и ничтожеств.
  
   -- Разве когда любят, чувствуют себя несчастными?
   -- Да, Кристина, когда любят и нет уверенности в том, что это взаимно.
  
   Сердце, которого он не чувствовал до этого, гулко заколотилось у него в груди. Ему показалось, что эхо ударов раскатилось по всему коридору, и у него заложило уши. Он обеими руками прикрыл сердце, пытаясь заглушить его. Однако это ведь не собачья пасть, и потом, даже если держать обеими руками пасть истошно лающей собаки, -- всё равно будет слышно её рычание.
  
  
   Генри Хаггард. "Владычица Зари"
  
   Нас разделяют долгие годы жизни, ибо я очень стар, а к тебе лишь вчера пришла женская зрелость. Да и судьба твоя отлична от той, что была уготована мне; и потому кажется, что нас почти ничего не соединяет. Но это не так, ибо узы любви связывают нас, а любовь, знай же, -- единственное, что вечно и совершенно как в Небесах, так и на земле. Время -- ничто; кажется, что оно есть, но оно не существует, ибо в вечности есть ли место времени? Величие и слава, красота и желание, богатство и нужда, все, что мы обретаем и чего лишаемся, даже рождение и смерть -- только пузырьки в потоке жизни, что появляются и исчезают. Лишь любовь истинна, лишь любовь вечна. Ибо любовь -- бог и, будучи богом, властвует над миром; это владыка с тысячью лиц, который победит всех и сотворит из ненависти мир, а из зла -- масло для своей лампады.
  
   То, что кажется заблуждением, зачастую есть истина, и порой во имя благополучного исхода совершаются злые дела.
  
   Несчастья время от времени посещают каждого человека, но от этого кровь в его жилах не становится другой.
  
   Когда умерла надежда, прощать легко.
  
   Мужчина не может превзойти женщину в любви.
  
   Мы и правда счастливы тогда только, когда на нас находит безумие, -- так и пьяницы говорят.
  
   Когда приходит старость и вся жизнь позади, начинаешь понемногу что-то понимать.
  
   Разве счастье -- не безумие? Разумные и мудрые -- могут ли они испытывать счастье?
  
   До чего же странное чувство -- любовь: одних она посылает на смерть, других возвращает к жизни.
  
   Я сделал такой выбор, потому что хочу мира. Мира для Египта и всех живущих на земле, мира для моей собственной души; среди богатства же и при царских дворах каждый думает лишь о том, как бы захватить побольше власти, а кончается это чаще всего войной за еще большую власть и богатство; но ни то, ни другое не приносит счастья, не это нужно человеку.
  
   Чаще всего вдохновение нисходит на безумцев.
  
   Что я могу знать о любви? У любви столько ликов: любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине -- это проклятие и безумие, ее насылает Сет, чтобы мучить все живое; есть любовь царей к власти -- от этой любви рождаются войны; любовь торговцев к богатству -- от нее происходит жадность и бедность; ученых -- к мудрости, а эту птицу не ухватишь за хвост; матери к своему ребенку -- это святая любовь; и наконец любовь раба к своему господину или госпоже -- ее-то я только и знаю.
  
   Как может несчастная девушка исправить столько бед и установить мир там, где безумствуют жестокость и кровопролитие?
  
   Сон есть сон. Зачем придавать смысл тому, что спокон веков прилетает и исчезает, когда мы спим, роясь вокруг, подобно мошкаре, готовой исчезнуть во тьме, откуда явилась? Не надо искать в нем знамений; то же, что видело недремлющее око, -- совсем другое дело: это либо нечто, возникающее от безумия, либо -- сама явь.
  
   Сама судьба предстала перед нами, а что человек может перед лицом судьбы?
  
   Усопшие знают все; но что кажется утраченным, они обретают вновь; в смерти все прощается, даже те жрецы и сановники, что предали вас гиксосам, будут прощены; те, кого боевой топор Ру послал сюда, стоят подле меня и испрашивают твоего прощения. В смерти приходит прозрение.
  
   Деяние отшельников и святых непостижимы для нас.
  
   Страданье во имя высокой цели, страданье, которое принесёт плоды, даже если мы не знаем, что это за цель, и никогда не увидим плодов, можно принять с радостью, но пустое, бесплодное страданье -- это безводная пустыня, это мука без надежды.
  
  
   "Дочь Монтесумы"
  
   Юности свойственны поспешные обобщения, и она зачастую приходит к выводу, что все на свете лживо лишь потому, что какие-то отдельные вещи оказались действительно лживыми.
  
   Пускай мы врозь, зато душою вместе.
  
   Мы слишком много говорим о горестях нашей юности. Если наша любимая покидает нас, мы оглашаем весь свет рыданиями и клянемся, что жизнь нам теперь не в жизнь. Но только склоняясь в отчаянии над бездыханным телом своего ребенка, мы впервые познаем настоящее, страшное горе. Говорят, что время залечивает все раны. Это ложь. Такое горе время не в силах изгладить. Я стар, и я это знаю.
  
   Конечно, многие станут меня порицать, ибо нам завещано прощать своих врагов, но такое всепрощение я оставляю Господу Богу.
  
   Люди белой расы были бы на седьмом небе от счастья, потому что, когда грозит смерть, все другие потери кажутся нам ничтожными. Другое дело -- индейцы. Когда удача отворачивается от них, они перестают дорожить жизнью. Эти воины отоми потеряли свою родину, свои дома, своих жен, своих братьев и все свое достояние. Что им осталось? Жизнь да право идти на все четыре стороны. Зачем им теперь жизнь? Вот почему отоми встретили милость врага точно так же, как встретили бы их немилость, -- угрюмым молчанием.
  
   Богов же никто да не судит!
  
   Только тогда я понял, что теперь я бог, и не просто бог, а величайший из богов. Ни разу в жизни я не чувствовал себя так глупо!
  
   Старые обычаи, как их не изгоняй, забываются нелегко.
  
   Глупец! Я забыл, что предательство делает возможным всё.
  
   ... лучше умереть свободными, чем жить рабами!
  
   ... поэтому не презирай меня. Твоя любовь поможет тебе оправдать мою, ибо для нас, женщин. любовь -- это все.
  
   Страх -- отец жестокости.
  
   Если я заболею и умру, значит, просто пришел мой час.
  
   ... пока я жив и свободен, ещё можно на что-то рассчитывать.
  
   Его друзья -- мои враги, а враги моих врагов -- мои друзья.
  
   ... для нас, простых смертных, смерть значит гораздо больше, чем быстролетное мгновение жизни.
  
   Смерть сама по себе не так страшна, жизнь бывает куда страшнее.
  
   Неужели смерть, даже мгновенная, так страшна? Мы все умрем: этой ночью, завтра или послезавтра -- неважно когда, а твоя вера, как наша, учит, что за гробом нас ожидает бесконечная благодать. Подумай об этом, друг мой! Завтра ты избавишься от всех тревог и суеты; борьба, страдание, страх перед будущим, отравляющий душу, -- все останется позади, и ты обретешь покой, которого уже никто никогда не нарушит.
  
   В вас виден ум, сеньор, но также и сердце, и это очень хорошо, потому что даже промахи человека с добрым сердцем зачастую лучше успехов бессердечного ловкача.
  
   Но Господь Бог, ниспосылающий людям по мудрости своей тягочайшие испытания, спасает их неведением. Ибо если бы мы обладали даром предвидеть будущее, я думаю, лишь немногие из нас согласились бы жить по доброй воле.
  
   Над первой любовью обычно смеются, но если это настоящая любовь, если это не просто вспышка пробуждающейся страсти, такая первая любовь становится также последней любовью, вечной любовью, самым счастливым или самым горьким уделом, какой только может выпасть на долю мужчине или женщине.
  
   Кто бьет последним, тот бьет сильнее.
  
   Разве к мертвой ревнуют? Можно спорить с живыми, но как бороться с любовью, которую смерть отметила печатью совершенства и сделала бессмертной?
  
   Сновидения, как бы насмехаясь над нами, воскрешают мертвых, возвращают тех, кто дорог, а потом рассеиваются и оставляют нас в еще большей и горшей скорби.
  
   ... зло никогда не приносит добра, зло порождает только зло и в конце концов обрушивается на голову того, кто его творит, будь то один человек или целый народ.
  
   Мужчина может любить многих женщин и все же оставаться верным единственной, самой лучшей из всех; он может нарушать букву закона любви и при этом свято блюсти его дух и суть.
  
   Как шило в мешке не таи, острие все равно вылезает наружу.
  
   Женский ум изворотлив и всегда найдет лазейку даже там, где отступит любой мужчина.
  
   Пока ты жив, остаётся надежда, только мёртвым надеяться не на что.
  
  
   "Клеопатра"
  
   Ослу бы надо избавиться от хозяина, а он лишь хочет сбросить свою ношу.
  
   И все же в моей душе горел прежний огонь; я изменился только внешне, ибо время и горе не властны над бессмертным духом человека. Сменяются времена года, может улететь Надежда, точно птица, Страсть разбивает крылья о железную клетку Судьбы; Мечты рассеиваются, точно сотканные из туманов дворцы при восходе солнца; Вера иссякает, точно бьющий из-под земли родник; Одиночество отрезает нас от людей, точно бескрайние пески пустыни; Старость подкрадывается к нам, как ночь, и нависает над нашей покрытой позором седой согбенной головой -- да, прикованные к колесу Судьбы, мы испытываем все превратности, которым подвергает нас жизнь: возносимся высоко на вершины, как цари; низвергаемся во прах, как рабы; то любим, то ненавидим, то утопаем в роскоши, то влачимся в жалкой нищете. И все равно во всех перипетиях нашей жизни мы остаемся неизменными и в этом великое чудо нашей Сущности.
  
   Пусть самое дорогое для нас существо несет нам гибель, ибо Любовь более жестока, чем Смерть, и мы, когда приходит час, отплачиваем за наши муки той же монетой, -- мы все равно не можем перестать любить, мы с тоской протягиваем руки к тому, что было предметом наших страстных желаний, и кровь нашего сердца льется на алтарь развенчанного божества. Ибо Любовь -- веяние Мирового Духа, она не знает Смерти.
  
   Хотя безумная страсть этой женщины погубила меня, признаюсь: я втайне был благодарен ей -- ведь ее влюбленно домогались все до единого мужчины этого бесстыдного двора, а она столько нескончаемо долгих лет хранила верность изгою, который не любил ее, и когда этот жалкий, сломленный раб Судьбы вернулся в столь неприглядном обличье, он был все так же дорог ее сердцу. Найдется ли на свете мужчина, который не оценит этот редкий и прекрасный дар, единственное сокровище, которое не купишь и не продашь за золото -- истинную любовь женщины?
  
   Плохо же ты, Гармахис, при всей своей учености и мудрости, знаешь, как велика преданность женского сердца, если поверил, что оно способно разлюбить, когда изменилась внешность любимого: даже самые страшные перемены, которым подвергает его смерть, бессильны убить любовь. Знай же, о ученый врач, что я принадлежу к тем женщинам, которые, полюбив однажды, любят до последнего дыхания, а если их любовь не встречает ответа, уносят свою девственность в могилу.
  
   Смотри, на этой прекрасной груди много ночей покоилась твоя голова, ты засыпал в объятиях этих рук. Забудь это, если сможешь! Не сможешь, я вижу это в твоих глазах! Все мои муки ничто в сравнении с той пыткой, которая терзает твою мрачную душу, ты вечно будешь жаждать, и никогда тебе не утолить твоей жажды! Гармахис, жалкий раб, как мелко твое торжество по сравнению с моим: я, побежденная, победила тебя! Прими мое презрение, ничтожный! Я, умирая, обрекаю тебя на пытки твоей неиссякаемой любви ко мне!
  
   Хармиана, в нашей воле выбрать путь добра или зла, -- ответил я, -- но я уверен, что нашими судьбами управляет иная, высшая Судьба, она, точно ураган, принесшийся неведомо откуда, вдруг подхватывает наши утлые ладьи и, как бы мы ни боролись с ветром, разбивает их и топит.
  
   Ты и представить себе не можешь, Олимпий, какая великая сила -- ревность: с помощью этого крошечного клина можно расщепить могучее дерево империи, этот тайный молот выковывает судьбы монархов.
  
   Поистине, монархов на каждом шагу подстерегает измена.
  
   Движимая великой любовью к тебе, я причинила тебе зло, за которое буду расплачиваться всю жизнь и всю нескончаемую вечность после смерти.
  
   В ту минуту жаждала твоей смерти -- да, Гармахис, я плакала бы потом всю жизнь на твоей могиле, но я обрекла тебя на смерть.
  
   Месть сладка, и все же... это стрела, которая часто поражает того, кто ее выпустил.
  
   Ведь ты мужчина, ты должен с твердостью перенести это несчастье. Ты сам посеял семена -- настало время жатвы; но после того, как урожай собран, разливается Нил, смывает высохшие корни и уносит их, а потом снова наступает сезон сева.
  
   Жалость -- та же любовь, Хармиана. Неисповедимы пути женской любви, а твоя любовь совершила нечто поистине непостижимое, мне это ведомо. Но чем сильнее любовь, тем глубже пропасть, в которую она может пасть, что потом опять вознестись в небеса и снова низвергнуться.
  
   Больше всего на свете женщина страшится двух зол -- смерти и брака, причем смерть для нее даже милее, ибо она дарит нам покой, а брак, если он оказался несчастливым, заживо ввергает нас во все муки, которые нам уготовали чудища Аменти.
  
   Разве женщина может осудить мужчину за то, что он потерял голову от любви? Такова уж наша природа, а Природа знает, что делает, иначе сотворила бы нас другими.
  
   Позор того, кто был нам дорог, становится отчасти и нашим позором, он как бы навеки прилипает к нам, потому что мы так слепо любили это ничтожество всеми сокровенными глубинами нашего сердца.
  
   Так преступники обманывают себя, возлагая вину за содеянное зло на неотвратимую Судьбу, пытаясь убедить себя, что в своей порочности они могут сотворить добро, и убивают совесть, якобы подчиняясь велению необходимости. Но тщетно, все тщетно, ибо на пути порока их неизменно преследуют угрызения совести, а впереди ждет гибель, и горе тем, кто идет по этому пути!
  
   Голос полного безмолвия страшнее леденящего кровь вопля.
  
   Знай: в переплетении событий, из которых складывается история мира, бессмертные боги порой прибегают к помощи простых смертных, которые повинуются их воле, как меч повинуется искусной руке воина. Но позор мечу, если он сломается в разгар битвы, -- его выбросят ржаветь, и он рассыплется в прах, или переплавят в огне, чтобы выковать новый.
  
   Запомни: все в этом мире находится в равновесии -- безумие наполовину состоит из мудрости, а мудрость из безумия.
  
   ... смехом и язвительностью раненое сердце часто пытается скрыть от мира свою боль.
  
   Какая непостижимая вещь -- любовь женщины, столь хрупкая, когда лишь зародилась, и столь грозная, когда развилась в полную силу! Ее начало напоминает ручеек, пробившийся из недр горы. А чем ручеек становится потом? Ручеек превращается в могучую реку, по которой плывут караваны богатых судов, которая животворит землю и дарит ей радость и счастье. Но вдруг эта река поднимается и смывает все, что было посеяно с такой надеждой, обращает в обломки построенное и рушит дворцы нашего счастья и храмы чистоты и веры... Любовь возносит ничтожных на неизмеримые высоты власти, низвергает великих в прах. И пока существует это таинственнейшее создание природы -- Женщина, Добро и Зло будут существовать неразделимо. Она стоит и, ослепленная любовью, плетет нить нашей судьбы, она льет сладкое вино в горькую чашу желчи, она отравляет здоровое дыхание жизни ядом своих желаний. Куда бы ты не ускользнул, она будет всюду перед тобой. Ее слабость -- твоя сила, ее могущество -- твоя гибель. Ею ты рожден, ей обречен. Она твоя рабыня, и все держит тебя в плену; ради нее ты забываешь о чести; стоит ей прикоснуться к запору, и он отомкнется, все преграды перед ней рушатся. Она безбрежна, как океан, она переменчива, как небо, ее имя -- Непредугаданость. Мужчина, не пытайся бежать от Женщины и от ее любви, ибо, куда бы ты ни скрылся, она -- твоя судьба, и все, что ты творишь, ты творишь для нее.
  
   Горе строителям, которые возводят здание на фундаменте женской преданности; женщина преданна, только пока любит, а разлюбила -- и преданность обратилась в предательство. Мужчина не подведет, не предаст, а женщина -- сама переменчивость, она словно море -- сейчас оно спокойно и ласково, а к вечеру бушует шторм, волны взлетают к небу и низвергаются в бездну.
  
   Запомни навсегда: нет силы более могущественной, чем женщина во всей ее слабости. Она -- высшая повелительница. Она является нам в самых различных обличьях и не гнушается никакими хитростями, чтобы найти путь к нашему сердцу; она мгновенно проницает всё и вся, но терпеливо ждет своего часа; она не отдается во власть страсти, как мужчина, но искусно управляет ею, как опытный наездник конем: если надо -- натянет поводья, если можно -- отпустит. Как для талантливого полководца нет неприступной крепости, так для нее нет сердца, которое она не заполонила. Ты молод, твоя кровь пылает огнем? Она будет неутомима в любви, ласки ее не иссякнут. Ты честолюбив? Она подстегнет твою жажду власти и укажет дорогу к вершинам славы. Ты устал, твои силы на исходе? Она даст тебе отдохновение. Ты споткнулся, упал? Она поднимет тебя и утешит, представив поражение блистательной победой. Да, Гармахис, это все подвластно женщине, ибо всегда и во всем Природа -- ее верная союзница, а женщина, лаская, поддерживая и утешая тебя, часто лишь играет роль, преследую свою собственную цель, к которой ты не имеешь никакого отношения. Вот так-то, милый Гармахис: женщина правит миром. Ради нее ведутся войны; ради нее мужчина расточает свои силы, дабы одарить ее богатствами; ради нее он совершает подвиги и преступления, ради нее добивается славы и власти, а женщина рассеяно отворачивается и уходит к другому -- ты ей больше не нужен. Она смотрит на тебя и улыбается, как Сфинкс, и ни один-единственный мужчина не разгадал загадку этой улыбки, не проник в тайну ее души. Напрасно ты смеешься над моими словами, Гармахис: поистине велик тот, кто способен противостоять чарам женщины, которая незаметно обволакивает нас и торжествует победу, когда мы ее и не подозреваем, что повержены.
  
  
   "Копи царя Соломона"
  
   На мой взгляд, книги, написанные простым и доходчивым языком, производят самое сильное впечатление и их легче понять. Впрочем, мне не совсем удобно высказывать свое мнение по этому поводу. "Острое копье, --гласит кукуанская пословица, -- не нужно точить". На этом основании я осмеливаюсь надеяться, что правдивый рассказ, каким бы странным он ни был, не нужно приукрашивать высокопарными словами.
  
   Пока человек жив, нельзя терять надежду.
  
   И я невольно подумал о превратностях судьбы и о том, как неожиданно изменяет свой ход колесо фортуны.
  
   Человечество слепо и глухо к тем, на чью голову пал позор; тот, кто унижен и беззащитен, остается одиноким и не может рассчитывать на милосердие.
  
   Женские глаза всегда хороши, какого бы они ни были цвета.
  
   Людям свойственно непостоянство, и они всегда готовы поклоняться восходящему солнцу...
  
   -- ... Что такое жизнь? Это легкое перышко, это семя травинки, которое ветер носит во все стороны. Иногда оно размножается и тут же умирает, иногда улетает в небеса. Но если семя здоровое, оно случайно может немного задержаться на пути, который ему предначертан. Хорошо, борясь с ветром, пройти такой путь и задержаться на нем. Человек должен умереть. В худшем случае он может умереть немного раньше...
   <...>
   -- Что такое жизнь? -- продолжал он. -- Скажите мне, о белые люди! Вы такие мудрые, вы, которым известны тайны мироздания, тайны звезд и всего того, что находится над ними и вокруг них! О белые люди, вы, которые в мгновение ока передаете слова свои издалека без голоса, откройте мне тайну нашей жизни: куда она уходит и откуда появляется?
   Вы не можете мне ответить; вы сами этого не знаете. Слушайте же меня: я отвечу сам. Из мрака мы явились, и во мрак мы уйдем. Как птица, гонимая во мраке бурей, мы вылетаем из Ничего. На одно мгновенье видны наши крылья при свете костра, и вот мы снова улетаем в Ничто. Жизнь -- ничто, и жизнь -- все. Это та рука, которая отстраняет Смерть. Это светлячок, который мерцает в ночной темноте и потухает к утру. Это белый пар дыханья волов в зимнюю пору, это едва заметная тень, которая стелется по траве и исчезает на закате солнца.
  
   Как мало мы думаем о других, когда дело касается нашей безопасности, тщеславия или репутации.
  
   Истина -- это острое копье, которое попадает в цель и не дает промаха.
  
   Люби ту, которая с тобой, ибо знай, что та, которая далеко, наверное, тебе не верна.
  
  
   "Прекрасная Маргарет"
  
   Докторам не нравятся их собственные лекарства.
  
   Королевский меч рубит, костры, зажжённые попами, сжигают, но уличные песенки убивают быстрее.
  
   Все было кончено. Маргарет и Питер поднялись, повернулись и на какое-то мгновение остановились. Маргарет обвела взглядом присутствующих и неожиданно увидела темное лицо Морелла, стоящего несколько в стороне и окруженного своими приближенными. Он смотрел на нее. Он подошел к ней и, низко поклонившись, прошептал:
   -- Мы участвуем в странной игре, леди Маргарет. Хотел бы я знать, чем она кончится. Буду ли я мертв сегодня вечером, или вы станете вдовой? И где начало этой игры? Не здесь, я думаю. И где дадут плоды те семена, что мы посеяли? Не думайте обо мне плохо, потому что я любил вас, а вы меня нет.
  
   -- Ересь и правда -- это часто одно и то же.
  
   -- Любовь -- плохой дипломат, <...> и стоит ли считать прошлогодние облака. Что сделано, того не вернешь.
  
   Оказывается, радость и беда идут рука об руку.
  
   Ведь в те времена считалось, что привязанности принцев и принцесс должны направляться заранее по пути, выгодному их коронованным родителям и воспитателям.
  
  
   Генрик Ибсен. "Кукольный дом"
  
   На домашний очаг, основанный на займах, на долгах, ложится какая-то некрасивая тень зависимости.
  
   Меня поили, кормили, одевали, а мое дело было развлекать, забавлять тебя, Торвальд. Вот в чем проходила моя жизнь. Ты так устроил. Ты и папа много виноваты передо мной. Ваша вина, что из меня ничего не вышло.
  
   Вы никогда меня не любили. Вам только нравилось быть в меня влюбленными.
  
   -- Я научилась слушаться голоса рассудка. Жизнь и суровая, горькая нужда выучили меня.
   -- А меня жизнь выучила не верить словам.
   -- Так жизнь выучила вас весьма разумной вещи.
  
   Некоторых людей любишь больше всего на свете, а с другими как-то больше всего хочется бывать.
  
   -- Ты представь себе только, как человеку с таким пятном на совести приходится лгать, изворачиваться, притворяться перед всеми, носить маску, даже перед своими близкими, даже перед женой и собственными детьми. И вот насчет детей -- это всего хуже, Нора.
   -- Почему?
   -- Потому что отравленная ложью атмосфера заражает, разлагает всю домашнюю жизнь. Дети с каждым глотком воздуха воспринимают зародыши зла.
   -- Ты уверен в этом?
   -- Ах, милая, я достаточно в этом убеждался в течение своей адвокатской практики. Почти все рано сбившиеся с пути люди имели лживых матерей.
  
   Иной павший может вновь подняться нравственно, если
   откровенно признается в своей вине и понесет наказание.
  
   Законы не справляются с побуждениями.
  
   -- Жить ведь надо, доктор.
   -- Да, как-то принято думать, будто это необходимо.
  
  
   "Пер Гюнт"
  
   Назад, вперед -- где дальше, неизвестно.
   Снаружи ли, внутри -- повсюду тесно.
  
   Но чем нелепей точка отправная,
   тем интересней будет результат,
   и если воля у тебя стальная,
   найди свой путь и не страшись преград.
  
   Я ли бил, меня ли били -
   Все наградой слёзы были.
  
   И вообще ученья смысл не в том,
   Чтоб знанием себя напичкать всяким,
   Но выбрать то, что может пригодиться.
  
   Но жизнь и в тяготах легка,
   а смерть и в праздности горька.
  
   -- А вы норвежец?
   -- По рожденью. В душе -- я гражданин вселенной!
  
   <...> Я читал,
   что кто не стал самим собой,
   хотя б он мир завоевал,
   он проиграл.
  
   Тот может жизнью рисковать,
   Кому в ней нечего терять.
  
   Такой уж издревле порядок идёт:
   В годину ли смерти, в годину ль рожденья
   Героям не делают предупрежденья.
  
   Ныне веры не стало в сердцах у людей,
   Христианское чувство в их душах пропало,
   Добрым делом души не потешат своей,
   Даже страха господнего в людях не стало.
  
   Не знаньям надобно учиться,
   А знать, что в жизни пригодится!
  
   Оставить сестру было горше позора,
   Ещё было горше отца оттолкнуть,
   Но горше всего -- материнскую грудь
   Отринуть безжалостно. Боже, помилуй!
   Уйти от родных -- что сродниться с могилой.
  
   Мысли распутны, а на сердце грусть.
   В слезах всё горло, хоть громко смеюсь.
  
   Позабыть не могут бабы,
   Как они пред чёртом слабы!
  
   Да в шутке проку больше, чем в ударе.
  
   Присутствие людей мне неприятно.
   От шепотка их просто жар берёт.
   Питья покрепче выпить бы какого
   Иль незамеченным пройти среди гостей,
   Чтоб не узнали. Выпить бы верней.
   Тогда я смеха не боюсь людского.
  
  
   Ги де Мопассан. "Бесполезная красота"
  
   Я ем капусту и морковь, черт побери, ем лук, репу и редиску, -- ем потому, что пришлось к этому привыкнуть, даже найти в них вкус, и потому что ничто другое не растет; но ведь это же еда для кроликов и коз, как трава и клевер -- еда для коров и лошадей! Когда я вижу колосья зрелой пшеницы в поле, то не сомневаюсь, что все это выращено землей для воробьиных и ласточкиных клювов, а никак не для моего рта. Стало быть, когда я жую хлеб, то обкрадываю птиц, а когда ем курицу, то обкрадываю лисиц и ласок. Разве перепелка, голубь и куропатка не естественная добыча для ястреба? И ведь баран, козел или бык -- скорее пища для крупных хищников, чем то жирное мясо, которое нам подают зажаренным, с трюфелями, специально для нас вырытыми из земли свиньей
  
   Взгляни на нее, на эту землю, которую бог дал ее обитателям. Разве не ясно, что вся она со своими растениями и лесами предназначена исключительно для животных? Что найдется на ней для нас? Ничего. А для них все: пещеры, деревья, листья, родники -- жилища, еда и питье. Так что привередливые люди вроде меня никогда и не могут чувствовать себя здесь хорошо. Довольны и удовлетворены только те, кто приближается к животным. А как же прочие -- поэты, утонченные или беспокойные души, мечтатели, исследователи? Ах, бедняги!
  
   Но стоит задуматься на миг, и станет понятно, что этот мир сотворен не для таких существ, как мы. Мысль, каким-то чудом расцветшая и развившаяся в ячейках нашего мозга, мысль, бессильная, невежественная и неясная, какова она есть и какой останется навсегда, делает всех нас, мыслящих людей, вечными и несчастными изгнанниками на этой земле.
  
   Да, надо сказать, что природа -- наш враг, с природой надо всегда бороться, потому что она постоянно низводит нас на уровень животного. Если есть на земле что-либо чистое, красивое, изящное, идеальное, то оно создано не богом, а человеком, человеческим разумом. Это мы, воспевая действительность, истолковывая ее, удивляясь ей, как поэты, идеализируя ее, как художники, объясняя ее, как ученые, которые, правда, обманываются, но все же находят в явлениях любопытный смысл, -- это мы внесли в нее немного изящества, красоты, непонятного очарования, таинственности. Богом же сотворены лишь грубые, кишащие зародышами всяких болезней существа, которые после нескольких лет животного расцвета стареют в немощах, обнаруживая все безобразие, все бессилие человеческой дряхлости. Он, кажется, создал их только для того, чтобы они гнусно производили себе подобных и затем умирали, как умирают летним вечером однодневные насекомые.
  
  
   "Жизнь"
  
   ... Привыкнув к тому, что все мечты ее гибнут, все надежды рушатся, она колебалась целые дни, прежде чем решиться на самый ничтожный поступок.
  
   Жанна чувствовала их осуждение и в душе возмущалась этим двуличием, сделками с совестью, поголовным страхом перед всем, величайшей трусостью, гнездящейся во всех сердцах и выглядывающей наружу под личиной порядочности.
  
   И день прошёл совершенно так же, как вчерашний, только он был холодный, а не серый. И остальные дни недели были похожи на эти два дня, и все недели месяца походили на первую неделю.
  
   Вот чего ей так недоставало -- моря, ее великого соседа в течение двадцати пяти лет, моря с его соленым воздухом, его гневными порывами, его рокочущим голосом, его мощным дуновением, моря, которое каждое утро видела из своего окна в Тополях, которым дышала ночью и днем, которое постоянно чувствовала подле себя и, сама того не сознавая, полюбила, как живого человека.
  
   У сердца есть загадки, недоступные разуму.
  
   Печальны были следующие дни, те мрачные дни, когда дом кажется пустым из-за отсутствия близкого существа, исчезнувшего навеки, дни, истерзанные страданиями при каждом взгляде на любой предмет, которым постоянно пользовался умерший. Ежеминутно в сердце возникает какое-нибудь мучительное воспоминание. Вот его кресло, его зонтик, оставшийся в передней, его стакан, не убранный прислугой! И во всех комнатах еще лежат в беспорядке его вещи: ножницы, перчатки, книга, к страницам которой прикасались его отяжелевшие пальцы, множество мелочей, приобретающих болезненное значение, потому что они напоминают тысячу мелких фактов.
   И голос его преследует вас; кажется, будто его слышишь; хочется бежать неведомо куда, уйти от наваждений этого дома.
  
   ... когда в разлуке много думаешь о любимых людях, но отвыкаешь ежечасно видеть их, то при встрече ощущаешь некоторую отчужденность до тех пор, пока не скрепятся вновь узы совместной жизни.
  
   ... и впервые убеждалась, что два человека не могут проникнуть в душу, в затаенные мысли друг друга, что они идут рядом, иногда тесно обнявшись, но отнюдь не сливаясь, и что духовное наше существо скитается одиноким всю жизнь.
  
   И она стала мечтать о любви. Любовь! Два года уже нарастал в ней страх приближающейся любви. Теперь ей дана свобода любить, только надо встретить его. Его!
   Какой он будет? Этого она не представляла себе и даже не задумывалась над этим. Он будет он, вот и все.
   Она знала одно, что будет любить его всем сердцем, а он -- обожать ее всеми силами души. В такие вчера, как этот, они пойдут гулять под светящимся пеплом звезд. Они пойдут рука об руку, прижавшись один к другому, слыша биение родного сердца, ощущая теплоту плеч, и любовь их будет сливаться с тихой негой ясной летней ночи, и между ними будет такая близость, что они легко, одной лишь силой чувства, проникнут в сокровеннейшие мысли друг друга.
   И это будет длиться без конца, в безмятежности нерушимой любви.
  
   Она целовала некоторые из писем, как целуешь тайком волосы дорогих покойников.
  
   Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают.
  
   Ничего нет ужаснее, как на старости лет окунуться в свою молодость.
  
   Иллюзии свои порой оплакиваешь так же горько, как покойников.
  
  
   "Милый друг"
  
   Ты появляешься на свет, ты растёшь, ты счастлив, ты чего-то желаешь, затем умираешь. Кто бы ты ни был -- мужчина ли, -- женщина ли, -- прощай, ты уже не вернёшься на землю! И всё же каждый из нас несёт в себе лихорадочную и неутолимую жажду бессмертия, каждый из нас представляет собой вселенную во вселенной и каждый из нас истлевает весь, без остатка, чтобы стать удобрением для новых всходов. Растения, животные, люди, звёзды, миры -- всё зарождается и умирает для того, чтобы превратиться во что-то иное. Но ни одно существо не возвращается назад -- будь то насекомое, человек или планета.
  
   Чего вы ждёте? Любви? Ещё несколько поцелуев - и вы уже утратите способность наслаждаться.
   Ещё чего? Денег? Зачем? Чтобы покупать женщин? Велика радость! Чтобы объедаться, жиреть и ночи напролёт кричать от подагрической боли?
   Ещё чего? Славы? На что она, если для вас уже не существует любовь?
   Ну так чего же? В конечном счете -- всё равно -- смерть.
  
   Но она понимала его и без слов, подобно тому как стрелок угадывает, что его пуля пробила самую сердцевину мишени.
  
   Подлинно страстные любовные письма часто опаснее для тех, кто их пишет, чем для тех, кто их получает.
  
   Столько-то лет он жил, как все люди, ел, смеялся, на что-то надеялся, кого-то любил. А теперь всё для него кончено, кончено навсегда. Вот она, жизнь! Каких-нибудь несколько дней, а затем - пустота! Ты появляешься на свет, ты растёшь, ты счастлив, ты чего-то ждешь, затем умираешь. Кто бы ты ни был - мужчина ли, женщина ли, - прощай, ты уже не вернешься на землю!
  
   Она пользуется церковью для любых целей. Церковь снимает с её души грех, который она совершила, выйдя замуж за еврея, в политических кругах создает о ней представление как о женщине, идущей против течения, возвышает её во мнении света, и она же служит ей местом свиданий. Обращаться с религией, как с зонтиком, вошло у неё в привычку. В хорошую погоду зонт заменяет тросточку, в жару защищает от солнца, в ненастье укрывает от дождя, а когда сидишь дома -- он пылится в передней. И ведь таких, как она, сотни; сами не ставят господа бога ни в грош, а другим затыкают рот и вместе с тем в случае нужды прибегают к нему как к своднику. Пригласи их в номера -- они примут это за личное оскорбление, а заводить шашни перед алтарем -- это в порядке вещей.
  
   Проснулся он рано, как всегда просыпаются люди, страстно ждущие чего-то или чем-нибудь озабоченные, и, спрыгнув с кровати, отворил окно, чтобы проглотить, как он выражался, чашку свежего воздуха.
  
   Женщины всегда ждут чего-то иного, не того, что существует в действительности!
  
   Ни с чем нельзя сравнить радость первого рукопожатия, когда одна рука спрашивает: "Вы меня любите?" -- а другая отвечает: "Да, я люблю тебя".
  
   Когда я влюблен, весь мир для меня перестает существовать.
  
   Женщины, которых ласкают мало, неумело или редко, живут, мучимые тысячами жалких забот, тщеславием, жаждой денег, всякими случайностями, причиняющими столько огорчений. Женщины, ласкаемые досыта, ни в чем не нуждаются, ничего не желают, ни о чем не сожалеют... ибо сладострастие заменяет им все, исцеляет от всего, утешает во всем!
  
   Каждый -- за себя. Победа достается смелым. Эгоизм -- это все. Но эгоизм, алчущий богатства и славы, выше эгоизма, алчущего любви и женских ласк.
  
   Мир принадлежит сильным. Надо быть сильным. Надо быть выше этого.
  
   В те краткие мгновения, когда мы рассеяны, не держим себя в руках, не следим за собой, в мгновения, приподнимающие завесу над тайниками души.
  
   Сойти за человека сведущего совсем нетрудно. Всё дело в том, чтобы тебя не уличили в явном невежестве. Надо лавировать, избегать затруднительных положений, обходить препятствия и при помощи энциклопедического словаря сажать в калошу других. Все люди -- круглые невежды и глупы как брёвна.
  
   Неужели мерзавец перестает быть мерзавцем только оттого, что дрался на дуэли? И с какой радости честный человек, которого оскорбила какая-то мразь, должен подставлять свою грудь под пули?
  
   Слова любви всегда одинаковы, -- всё зависит от того, из чьих уст они исходят.
  
   Сильные люди, так или иначе, всегда добиваются своего.
  
   Почему мы так страдаем? Очевидно, потому, что мы рождаемся на свет, чтобы жить не столько для души, сколько для тела. Но мы обладаем способностью мыслить, и наш крепнущий разум не желает мириться с косностью бытия.
  
   Любовь -- это единственная радость в жизни, но мы сами часто портим её, предъявляя слишком большие требования.
  
   Надо уметь производить впечатления, а вовсе не просить.
  
   Дело не в нежелании, а в отсутствие возможностей.
  
   Религии -- все до одной -- нелепы: их мораль рассчитана на детей, их обещания эгоистичны и чудовищно глупы.
  
   Дураки и завистники водятся всюду.
  
   Постарайтесь же меня понять. Брак для меня не цепи, но сотрудничество. Это значит, что мне предоставляется полная свобода действий, что я не обязана отдавать отчет в своих поступках, не обязана докладывать, куда я иду. Я не терплю ни слежки, ни ревности, ни нравоучений. Разумеется, я обязуюсь ничем не компрометировать человека, фамилию которого я буду носить, не ставить его в ложное или смешное положение. Но пусть и он видит во мне не служанку, не кроткую и покорную жену, но союзницу, равную ему во всём. Я знаю, что мои взгляды многим покажутся слишком смелыми, но я от них не отступлю. Вот и всё.
  
   Погодите: через несколько лет и с вами будет то же самое. ... В ваши годы все мы были веселы. Все мы были полны надежд, которые, кстати сказать, никогда не сбываются. В мои годы человек не ждёт уже ничего... кроме смерти.
  
   Дорогой друг, влюблённый мужчина перестаёт для меня существовать. Он глупеет, больше того: он становится опасен. С теми, кто любит меня как женщину или притворяется влюблённым, я порываю всякие отношения, во-первых, потому, что они мне надоедают, а во-вторых, потому, что я их боюсь, как бешеных собак, которые всегда могут наброситься. Я подвергаю их моральному карантину до тех пор, пока они не вылечатся. Запомните это. Я отлично знаю, что для вас любовь -- это нечто вроде голода, а для меня это... это нечто вроде духовной связи, в которую не верят мужчины. Вы довольствуетесь формами её проявления, а мне важен дух.
  
   Жизнь - это гора. Пока взбираешься, глядишь вверх, и ты счастлив, но только успел забраться на вершину, как уже начинается спуск, а впереди -- смерть. Взбираешься медленно, а спускаешься быстро.
  
  
   "Наше сердце"
  
   Это была любовная литература, а не любовь.
  
   Нельзя любить бесконечно; можно быть только верной. Неужели вы думаете, что исступленное чувство должно продолжаться годами? Нет и нет! Ну, а те женщины, что живут одними страстями, буйными, длительными или короткими вспышками своих капризов, превращают свою жизнь в роман. Герои сменяются, обстоятельства и события полны неожиданностей и разнообразия, развязка всегда новая. Признаю, что все это для них очень весело и увлекательно, потому что волнения завязки, развития и конца каждый раз возрождаются. Но когда это кончено -- это кончено навсегда... для него... Понимаете?
  
   ... вероятно, нельзя глубоко любить, не испытывая при этом глубоких страданий.
  
   Почему никогда не находишь того, о чем грезишь, а всегда встречаешь только нечто приблизительное?
  
   Женщина всегда занимает положение, соответствующее иллюзии, которую она умеет создать.
  
   Они знают, понимают и любят лишь то, что придает им цену, например, наряды и драгоценности, которые выходят из моды каждые десять лет; но они не понимают того, что является плодом постоянного, строгого отбора, что требует глубокого и тонкого артистического проникновения и бескорыстной, чисто эстетической изощренности чувств. Да и чувства-то у них страшно примитивны; это чувства самок, мало поддающихся совершенствованию, недоступных ничему, что не задевает непосредственно их женского эгоизма, который поглощает в них решительно все.
  
   Какой счастливец этот Предоле! Любит только одно -- свое искусство, думает только о нем, живет только ради него! И это его наполняет, радует и делает его жизнь счастливой и благополучной. Это действительно великий художник старинного толка. Вот уж кто равнодушен к женщинам, к нашим женщинам, с их завитушками, кружевами и притворством! <...> Нет, ему нужна подлинная пластика, а не поддельная.
  
   А теперь кокетство стало всем; искусственные ухищрения стали главным средством и в то же время целью: ведь к нему прибегают даже не столько для того, чтобы покорять мужчин, сколько для того, чтобы дразнить соперниц и подстрекать их ревность.
  
   Значит, любовь теперь только легенда, годная лишь для того, чтобы ее воспевали в стихах или описывали в лживых романах?
  
   Эта женщина мыслила, но не чувствовала.
  
   Будь она еще прекраснее, но равнодушнее к своей красоте, она не обладала бы той обольстительностью, которая влюбляла в нее почти всех, кому не был чужд от природы самый характер ее очарования.
  
   Но в этой любви к самой себе и заключался секрет ее обаяния и ее власти над мужчинами. Она так любовалась собою, так холила изящество своего облика и прелесть всей своей особи, выискивая и находя все, что могло еще больше подчеркнуть их, так подбирала неуловимые оттенки, делавшие ее чары еще неотразимее, а глаза -- еще необыкновеннее, и так искусно прибегала ко всем уловкам, украшавшим ее в собственном мнении, что исподволь находила все то, что могло понравится окружающим.
  
   ... Мое кокетство совершенно бесстрастно, и это дает мне возможность сохранять... или возвращать себе друзей, никогда не теряя их окончательно, и удерживать их всех около себя.
  
   Смех умер. Да и кто может смеяться? Все сами смешны.
  
   Если мы, женщины, чего-нибудь не знаем, то почти всегда догадываемся.
  
   Я ничто, потому что не захотел быть чем-либо.
  
   Нынешние мужчины не любят современных женщин до такой степени, чтобы действительно страдать из-за них.
  
   ... она считала себя существом, ни с чем не сравнимым, редкостной жемчужиной в этом пошлом мире, который казался ей пустым и однообразным, потому что она была для него слишком хороша.
  
   Очень любить -- как это мало! Когда любишь -- просто любишь, ни более, ни менее. Это не нуждается ни в каких дополнениях. Сверх этого слова невозможно ничего ни придумать, ни сказать. Оно кратко, оно самодовлеюще.
  
  
   "Одиночество"
  
   Я теперь замкнулся в себе и не говорю уже никому, во что верю, что думаю, что люблю. Зная, что я обречен на жестокое одиночество, я смотрю на окружающий меня мир и никогда не высказываю своего суждения. Какое мне дело до человеческих мнений, распрей, удовольствий, верований! Я ничем не могу поделиться с другими и охладел ко всему. Мой внутренний незримый мир для всех недоступен. На обыденные вопросы я отвечаю общими фразами и улыбкой, которая говорит "да", когда у меня нет охоты тратить слова. Ты понял меня?
  
   В минуты таинственного слияния двух существ, полного смешения чувств и желаний, когда я, казалось, проникал до самых недр ее души, одно слово, маленькое словечко, показывало мне, как я заблуждался, и, точно молния во мраке, освещало бездну, зияющую между нами. И все-таки лучшая отрада на земле -- провести вечер подле любимой женщины, ничего не говоря и чувствуя себя почти счастливым от одного ее присутствия. Не будем требовать большего, ибо полное слияние двух человеческих существ невозможно.
  
   Сам я, сколько ни стараюсь отдаться весь, целиком, распахнуть настежь двери моей души, -- я не могу открыться до конца. Где-то в глубине, в самой глубине остается тот тайник моего "я", куда нет доступа никому. Никому не дано найти его, проникнуть в него, потому что никто не похож на меня, никто никого не понимает. А ты, понимаешь ты меня хоть сейчас? Нет, ты считаешь, что я не в своем уме! Ты наблюдаешь меня со стороны, опасаешься меня! Ты думаешь: "Что это с ним сегодня?" Но если когда-нибудь ты постигнешь, разгадаешь до конца мою ужасную утонченную муку, приди и скажи только: "Я понял тебя!" И ты сделаешь меня счастливым хотя бы на миг.
  
   Какая непостижимая тайна -- неведомая мысль другого человека, скрытая и вольная мысль, которую мы не можем ни узнать, ни направить, ни подчинить, ни побороть!
  
   Любим мы так, словно нас приковали рядом, к одной стене, и мы простираем друг к другу руки, но соединиться не можем. Мучительная потребность полного слияния томит нас, но все усилия наши бесполезны, порывы напрасны, признания бесплодны, объятия бессильны, ласки тщетны. Стремясь слиться воедино, мы устремляемся друг к другу и лишь ушибаемся друг о друга.
  
   Мы дальше друг от друга, чем звёзды небесные, а главное, больше разобщены, потому что мысль непостижима.
  
   Мне кажется, будто изо дня в день я всё глубже спускаюсь в угрюмое подземелье, стен его я не могу нащупать, конца его я не вижу, да и нет у него, быть может, конца! Я иду, и никто не идёт вместе со мной, рядом со мной; один, без спутников, совершаю я этот мрачный путь. Это подземелье -- жизнь. Временами мне слышатся голоса, крики, шум... Я ощупью пробираюсь навстречу невнятным звукам, но я не знаю, откуда они доносятся; я никого не встречаю, никто в этой тьме не протягивает мне руки. Понимаешь ты меня?
  
   Я говорю, ты слушаешь, и оба мы одиноки, мы рядом, но мы одиноки. Понимаешь ты это?
   грустные цитатымыодиночество
  
   Когда приходит любовь, душа наполняется неземным блаженством. А знаешь почему? Знаешь, отчего это ощущение огромного счастья? Только оттого, что мы воображаем, будто пришел конец одиночеству.
  
   Блаженны нищие духом, сказано в писании. Им кажется, что они счастливы. Им, этим нищим духом, непонятна наша одинокая тоска, они не бредут по жизни, как я, не зная другой близости, кроме мимолетных встреч, не зная другой радости, кроме сомнительного удовлетворения, что именно я увидел, понял, разгадал и выстрадал сознание нашей непоправимой вечной разобщенности.
  
   -- Бедные люди! Они, внушают мне не отвращение, а безмерную жалость. Из всех загадок человеческого бытия я разгадал одну: больше всего страдаем мы в жизни от вечного одиночества, и все наши поступки, все старания направлены на то, чтобы бежать от него. И они, эти любовники, приютившиеся на скамейках под открытым небом, подобно нам, подобно всем живым тварям, стремятся хотя бы на миг не чувствовать себя одинокими; но они, как и мы, всегда были и будут одиноки.
  
  
   "Сильна как смерть"
  
   В сердце любящего живет властная потребность быть в глазах любимой единственным на свете. Он хочет, чтобы она больше не видела, не знала, не ценила никого другого. Как только он заметит, что она обернулась, узнав знакомого или просто желая на кого-нибудь посмотреть, он стремится перехватить ее взгляд и, если не может отвлечь его или завладеть им, испытывает глубочайшую муку.
  
   Теперь же вместо того, чтобы по-прежнему мирно взирать на медленное шествие времен года, она вдруг обнаружила и поняла, как чудовищно быстро бегут минуты. Для неё стало ощутимо течение времени, его неуловимый бег, способный довести до безумия, если вдуматься в это непрерывное следование торопливых крошечных секунд, грызущих тело и жизнь человека.
  
   К чему любить и беззаветно отдавать себя целиком, если тот, которому ты отдала всё своё существо, всю свою жизнь, всё, всё что у тебя было в этом мире, так внезапно уходит от тебя, потому что ему понравилось другое лицо, и за какие-нибудь несколько дней становится почти чужим?
  
   Навязчивые мысли грызут так же упорно, как неизлечимые болезни. Внедрившись однажды в душу, они пожирают её, не дают ни о чём думать, ничем интересоваться.
  
   Тогда, отчаявшись привлечь её внимание, он пустил в ход средство, подсказанное ему мужским инстинктом, средство, к которому прибегают слабые люди: он стал действовать подкупом, искушая её кокетство.
  
   Чертовски приятно быть или воображать себя молодым. Да, да, в этом вся сила! Когда уже больше не хочется бегать -- конец!
  
   Депутат, по-видимому, был в отличном настроении, в том редком состоянии игривого возбуждения, когда серьёзные люди делают глупости.
  
   Он старался уловить, схватить в нём почти осязаемое, что оставляют в каждом из нас люди, только что нас покинувшие, еле ощутимую эманацию, которую мы уносим, сохраняем в себе несколько часов и которая улетучивается в новой атмосфере.
  
   Человек любит свою мать, почти не сознавая, не чувствуя, потому что это так же естественно, как сама жизнь, и лишь в момент последнего расставания замечает он, как глубоки корни этой любви. Никакая другая привязанность не сравнима с этой, потому что все другие -- случайны, а эта врожденная, все другие навязаны нам позднее разными житейскими обстоятельствами, а эта живёт с первого нашего дня в самой нашей крови. И потом, потом теряешь ведь не только мать, а вместе с нею наполовину уходят само наше детство, ведь наша жизнь, маленькая детская жизнь, принадлежит ей столько же, сколько нам самим. Она одна знала её так, как мы сами.
  
   Она бросила ему одну из тех улыбок, которой женщина даёт понять мужчине, как много она ему отдала.
  
   Как мало нужно, чтобы взволновать сердце мужчины, стареющего мужчины, у которого воспоминания переходят в сожаления!
  
   -- Это большой, очень большой человек, который хочет спокойствия, но верит только в угрозы и в насильственные средства для его достижения. В общем, господа, он великий варвар.
  
   Когда женщина ненавидит мужчину, который насильно овладел ею, она не может, очутившись перед ним, не почувствовать к нему прилива ненависти. И оставаться равнодушной к этому человеку она тоже не может. Она непременно либо ненавидит его, либо прощает. А от прощения недалеко и до любви.
  
   Они живут рядом со всем, что есть в мире, но ничего не видят, ни во что не вникают: рядом с наукой, которой они не знают, рядом с природой, на которую не умеют смотреть, рядом со счастьем, ибо сами-то они не в силах страстно наслаждаться чем бы то ни было; они не замечают красоты мира или красоты искусства, о которой толкуют, и даже не верят в неё, потому что им неведомо упоение радостям бытия и духовной деятельностью. Они неспособны полюбить что-либо настолько, чтобы эта любовь заполнила всё их существование, неспособны заинтересоваться чем-либо в такой степени, чтобы их озарила радость понимания.
  
   Любить можно лишь раз! Сердце же может часто волноваться при встрече с каким-нибудь другим существом, потому что люди по отношению друг к другу испытывают притяжение или отталкивание. От всех этих влияний рождается дружба, страсть, жажда обладания, живые и мимолетные вспышки, но отнюдь не настоящая любовь. Настоящая же любовь требует, чтобы два существа были рождены друг для друга, настолько объединены общностью взглядов и вкусов, таким телесным и духовным сходством, таким сходством характеров, такою многообразной взаимной связью, что уже были бы неотделимы один от другого. В сущности, мы любим не столько г-жу Икс или г-на Зет, сколько женщину или мужчину, безымянное создание, порождённое Природой, создание, обладающее такими органами, формой, сердцем, умом, общим обликом, которые притягивают, как магнит, наши органы, наши глаза, губы, сердце, мысли, все наши желания, чувственные и духовные. Мы любим тип, то есть соединение в одной личности всех человеческих свойств, которые могут прельщать нас порознь в других.
  
   Когда человек молод, он может любить и в разлуке -- он может любить в письмах, в мыслях, в одном лишь пылком воображении, -- быть может, он чувствует, что жизнь ещё впереди, а быть может, и потому, что в таком возрасте страсть в нем гораздо сильнее, нежели потребность сердца, а с годами любовь становится привычкой больного, согревающим компрессом для души, у которой осталось только одно крыло и которая уже не так высоко витает в идеальном мире.
  
   У женщин вообще не бывает именно тех любовников, которых им приписывают.
  
  
   Григорий Остер. "Вредные советы"
   Не совсем классика, но пусть будет)
  
   Перед тем как у своих родителей
   Что-нибудь хорошее выпрашивать,
   У себя спросите: "Заслужил ли я?
   Был ли я послушным, милым мальчиком?"
   Если да -- просите вдвое большего.
   Если нет -- просите вдвое жалобней.
  
   Не бери чужое, если
   На тебя глядят чужие.
   Пусть они глаза закроют
   Или выйдут на часок.
   А своих чего бояться!
   Про своих свои не скажут.
   Пусть глядят. Хватай чужое
   И тащи его к своим.
  
   Потерявшийся ребенок
   Должен помнить, что его
   Отведут домой, как только
   Назовет он адрес свой.
   Надо действовать умнее,
   Говорите: "Я живу
   Возле пальмы с обезьяной
   На далёких островах".
   Потерявшийся ребенок,
   Если он не дурачок,
   Не упустит верный случай
   В разных странах побывать.
  
   Никогда не мойте руки,
   Шею, уши и лицо.
   Это глупое занятье
   Не приводит ни к чему.
   Вновь испачкаются руки
   Шея, уши и лицо.
   Так зачем же тратить силы
   Время попусту терять.
   Стричься тоже бесполезно,
   Никакого смысла нет.
   К старости сама собою
   Облысеет голова.
  
   Если мама вам купила
   В магазине только мячик
   И не хочет остальное,
   Все что видит, покупать,
   Станьте прямо, пятки вместе,
   Руки в стороны расставьте,
   Открывайте рот пошире,
   И кричите букву: -- А!
   И когда, роняя сумки,
   С воплем: -- Граждане! Тревога!
   Покупатели помчатся
   С продавщицей во главе,
   К вам директор магазина
   Подойдет и скажет маме:
   -- Забирайте все бесплатно,
   Пусть он только не кричит!
  
   Если вы по коридору
   Мчитесь на велосипеде,
   А на встречу вам из ванной
   Вышел папа погулять,
   Не сворачивайте в кухню,
   В кухне твердый холодильник.
   Тормозите лучше в папу.
   Папа мягкий. Он простит.
  
   Нет приятнее занятья,
   Чем в носу поковырять.
   Всем ужасно интересно,
   Что там спрятано внутри.
   А кому смотреть противно,
   Тот пускай и не глядит.
   Мы ведь в нос к нему не лезем,
   Пусть и он не пристает.
  
   Бейте палками лягушек.
   Это очень интересно.
   Отрывайте крылья мухам,
   Пусть побегают пешком.
   Тренируйтесь ежедневно,
   И настанет день счастливый -
   Вас в какое-нибудь царство
   Примут главным палачом.
  
   Если ты остался дома
   Без родителей один,
   Предложить тебе могу я
   Интересную игру.
   Под названьем "смелый повар"
   Или "храбрый кулинар".
   Суть игры в приготовленьи
   Всевозможных вкусных блюд.
   Предлагаю для начала
   Вот такой простой рецепт:
   Нужно в папины ботинки
   Вылить мамины духи,
   А потом ботинки эти
   Смазать кремом для бритья,
   И полить их рыбьим жиром
   С черной тушью пополам,
   Бросить в суп, который мама
   Приготовила с утра.
   И варить с закрытой крышкой
   Ровно семьдесят минут.
   Что получится узнаешь,
   Когда взрослые придут.
  
   Начиная драку с папой,
   Затевая с мамой бой,
   Постарайся сдаться маме,
   Папа пленных не берет.
   Кстати, выясни у мамы:
   Не забыла ли она -
   Пленных бить ремнем по попе
   Запрещает Красный Крест.
  
   Если друг на день рожденья
   Пригласил тебя к себе,
   Ты оставь подарок дома -
   Пригодится самому.
   Сесть старайся рядом с тортом.
   В разговоры не вступай.
   Ты во время разговора
   Вдвое меньше съешь конфет.
   Выбирай куски поменьше,
   Чтоб быстрее проглотить.
   Не хватай салат руками,
   Ложкой больше зачерпнешь.
   Если вдруг дадут орехи,
   Сыпь их бережно в карман,
   Но не прячь туда варенье -
   Сложно будет вынимать.
  
   Если вам не платят денег
   Иль директор вас обидел,
   Или внуки не давали
   Вам всю ночь спокойно спать,
   Приходите в класс десятый
   Иль одиннадцатый даже
   И поставьте медалистам
   Пару двоек просто так.
   Вот тогда придёт директор
   Перед вами извиняться,
   Прибежит сейчас же завуч,
   Принесёт букет цветов.
   Настроенье боевое
   К вам немедленно вернётся
   И вернувшись, дома внукам
   надавайте тумаков.
  
   Родился девочкой -- терпи
   Подножки и толчки.
   И подставляй косички всем,
   Кто дернуть их не прочь.
   Зато когда-нибудь потом
   Покажешь кукиш им
   И скажешь: "Фигушки, за вас
   Я замуж не пойду!"
  
   Есть надежный способ папу
   Навсегда свести с ума.
   Расскажите папе честно,
   Что вы делали вчера.
  
   Ну, попробуй объясни родителям,
   Что поскольку мальчик ты стеснительный
   И не любишь привлекать внимание,
   Отличаясь чем-нибудь от сверстников.
   То тебе, естественно, приходится
   Покрывать себя татуировками,
   В нос кольцо вставлять и красить -- волосы
   То зелёной краской, то малиновой.
  
   Нашел чужую денежку? Бери её себе
   С глубокой благодарностью
   К тому, кто потерял.
  
   Если ты вставать не хочешь,
   А тебе включили свет,
   Залезай под одеяло
   И укройся с головой.
   В темноте, под одеялом,
   Можно прятаться весь день.
   Там тебя, в кромешном мраке,
   Папа с мамой не найдут.
  
   Врите чаще.
   От вранья
   Не охрипнет горло.
   От него во рту у нас
   Не бывает горько.
   От вранья не вспухнет нос,
   Не заложит уши.
   И тошнит не тех, кто врал,
   А того, кто слушал.
  
   Когда получишь в ухо,
   Не лей напрасных слёз
   И вежливо, но сухо
   Ответь ударом в нос.
  
  
   Гюстав Флобер. "Госпожа Бовари"
  
   Вам случалось находить в книге вашу собственную мысль, но только прежде не додуманную вами, какой-нибудь неясный образ, теперь как бы обращающийся к вам издалека и удивительно полно выражающий тончайшие ваши ощущения?
  
   Ну к чему ополчаться на страсти? Ведь это же лучшее, что есть на земле, это источник героизма, восторга, поэзии, музыки, искусства, решительно всего.
  
   А между тем разве мужчина не должен знать все, быть всегда на высоте, не должен вызывать в женщине силу страсти, раскрывать перед ней всю сложность жизни, посвящать ее во все тайны бытия?
  
   Он пришел к выводу, что запрет видеть Эмму дает ему право любить ее.
  
   Неужели им больше нечего было сказать друг другу? Нет, глаза их говорили о чем-то гораздо более важном. Подыскивая банальные фразы, оба чувствовали, как все их существо охватывает томление. Это был как шепот души -- сокровенный, немолчный, заглушающий голоса. Потрясенные этим новым для них наслаждением, они не пытались поведать о нем друг другу, уяснить себе, где его источник. Грядущее счастье, словно река в тропиках, еще издали наполняет неоглядные просторы тою негой, какой оно дышит всегда, еще издали повевает благоуханным ветром, и человек, упоенный, погружается в забытье, не заглядывая в даль и даже не помышляя о ней.
  
   Если бы от наших страданий кому-нибудь было легче, то мы бы, по крайней мере, утешались мыслью о том, что жертвуем собой ради других.
  
   В том-то и дело, что есть две морали, -- отрезал Родольф. -- Есть мелкая, условная, человеческая, -- она вечно меняется, она криклива, она копается в грязи, у нас под ногами, как вот это сборище дураков, которое вы видите перед собой. Но есть другая мораль, вечная -- она вокруг нас, как вот эта природа, и она над нами, как голубое небо, откуда нам светит солнце.
  
   Камин погас, маятник стучал себе и стучал, и Эмма бессознательно подивилась, как это вещи могут быть спокойны, когда в душе у нее так смутно.
  
   Любовь, казалось ей, приходит внезапно, с молнийным блеском и ударами грома; это вихрь, который налетает откуда-то с неба на жизнь, переворачивает ее вверх дном, обрывает желания, точно листья, и ввергает сердце в пучину.
  
   А ведь она открывала душу и своей собаке! Она рада была бы излить ее маятнику, дровам в камине.
  
   Ей хотелось умереть и в то же время хотелось жить в Париже.
  
   Быть может, любовь, подобно индийской флоре, тоже нуждается в разрыхленной почве, в особой температуре?
  
   Все, что ее окружало, -- деревенская скука, тупость мещан, убожество жизни, -- казалось ей исключением, чистой случайностью, себя она считала ее жертвой, а за пределами этой случайности ей грезился необъятный край любви и счастья.
  
   В их равнодушных взглядах отражалось спокойствие, которое достигается ежедневным утолением страстей, а сквозь мягкость их движений проступала та особая жестокость, которую пробуждает в человеке господство над существами, покорными ему не вполне, развивающими его силу и тешащими его самолюбие, будь то езда на породистых лошадях или связь с падшими женщинами.
  
   А ее жизнь холодна, как чердак со слуховым окошком на север, и тоска бессловесным пауком оплетала в тени паутиной все уголки ее сердца.
  
   Он исполнял свои несложные повседневные обязанности, точно лошадь, которая ходит с завязанными глазами по кругу, сама не зная -- зачем.
  
   Она любила его рабской любовью и этим только отталкивала его от себя.
  
   ... все лжет! За каждой улыбкой скрывается скучливый зевок, за каждой радостью -- проклятие, за блаженством -- пресыщение, и даже от самых сладких поцелуев остается на губах лишь неутолимая жажда более высокого сладострастия.
  
   Быть дураком, эгоистом и обладать хорошим здоровьем -- вот три условия, необходимые для того, чтобы быть счастливым. Но если первого из них не хватает, то остальные бесполезны.
  
   Самоуверенность зависит от среды, в которой она проявляется.
  
   Меня можно погубить, но меня нельзя купить.
  
   Слова -- это волочильный стан, на котором можно растянуть любое чувство.
  
   -- А счастье есть на земле?
   -- Да, в один прекрасный день оно приходит, приходит внезапно, когда его уже перестаешь ждать. Вдруг открывается бесконечная даль, и чей-то голос говорит: "Вот оно!" вы испытываете желание доверить этому человеку всю свою жизнь, отдать ему все, пожертвовать для него всем! Объяснений не надо -- всё понятно без слов. Именно таким вы видели его в мечтах. Наконец сокровище, которое вы так долго искали, здесь, перед вами, и оно сверкает, блестит! Но вы ещё сомневаетесь, вы ещё не смеете верить, вы ослеплены, как будто из темноты сразу вышли на свет!
  
   Ей очень хотелось опереться на что-нибудь посолиднее любви.
  
   Во мне умерли все чувства...
  
   Если художественное произведение вас не волнует, значит, оно не достигает истинной цели искусства.
  
   А я бы отдала тебе всё, я бы всё продала, я бы работала на тебя, пошла бы милостыню просить за одну твою улыбку, за один взгляд, только за то, чтобы услышать от тебя спасибо.
  
   Весь мир замыкался для него в пределы шелковистого обхвата её платьев.
  
   Вдруг и встретится счастье, в один прекрасный день придёт нечаянно, внезапно, когда в нём уже отчаялись.
  
   ... Когда мы черним любимого человека, то это до известной степени отдаляется нас от него. До идолов дотрагиваться нельзя -- позолота пристает к пальцам.
  
   ... Человеческая речь подобна треснутому котлу, и когда нам хочется растрогать своей музыкой звёзды, у нас получается собачий вальс.
  
   Высокопарными словами обычно прикрывается весьма неглубокая привязанность.
  
  
   Даниэль Дефо. "Робинзон Крузо"
  
   Голод укрощает даже львов.
  
   Я научился рассматривать свое положение больше со светлой стороны и меньше -- с темной, и больше помнить о том, что я имел, нежели о том, чего мне не доставало, это приносило мне иногда внутреннее невыразимое утешение.
  
   Все мы подобны глине в руках горшечника, которому ни один сосуд не вправе сказать: для чего ты сотворил меня в таком виде?
  
   Нужда изощряет изобретательность.
  
   Но, видно, глупить -- удел молодежи, как удел людей зрелого возраста, умудренных дорого купленным опытом, осуждать безрассудства молодежи.
  
   Первую мою лодку, как уже знает читатель, я сделал таких огромных размеров, не рассчитав заблаговременно, буду ли я в состоянии спустить ее на воду, что принужден был оставить ее на месте постройки, как памятник моей глупости, долженствовавший постоянно напоминать мне о том, что впредь следует быть умнее.
  
   Совершая свой путь среди неисчислимых опасностей, вид которых, если бы был доступен нам, поверг бы в трепет нашу душу и отнял бы у нас всякое мужество, мы остаемся спокойными потому, что окружающее сокрыто от наших глаз и мы не видим отовсюду надвигающихся на нас бед.
  
   Никогда не пренебрегайте тайным предчувствием, предостерегающим вас об опасности, даже в тех случаях, когда вам кажется, что нет никакого основания придавать ему веру.
  
   Но судьба судила иначе, и пусть все, кому доведется прочесть эту повесть, обратят внимание на то, как часто в течение нашей жизни зло, которого мы всего более страшимся и которое, когда оно нас постигло, представляется нам верхом человеческих испытаний, -- как часто это зло становится вернейшим и единственным путем избавиться от преследующих нас несчастий.
  
   Сегодня мы любим то, что завтра будем ненавидеть; сегодня ищем то, чего завтра будем избегать. Завтра нас будет приводить в трепет одна мысль о том, чего мы жаждем сегодня.
  
   Такова уж человеческая натура: мы никогда не видим своего положения в истинном свете, пока не изведаем на опыте положения еще худшего, и никогда не ценим тех благ, которыми обладаем, покуда не лишимся их.
  
   Все наши сетования по поводу того, чего мы лишены, проистекают, мне кажется, от недостатка благодарности за то, что мы имеем.
  
   Одним словом, природа, опыт и размышление научили меня понимать, что мирские блага ценны для нас лишь в той степени, в какой они способны удовлетворять наши потребности, и что сколько бы мы ни накопили богатств; мы получаем от них удовольствие лишь в той мере, в какой можем использовать их, но не больше.
  
   Это немое отчаяние было невыносимо, потому что всегда легче излить горе словами или слезами, чем таить его в себе.
  
   Говорю это с целью показать моим читателям, что человеку, постигшему истину, избавление от греха приносит больше счастья, чем избавление от страданий.
  
   Так во всяком зле можно найти добро, стоит только подумать, что могло случиться и хуже.
  
   Внезапная радость, как и скорбь, ума лишает.
  
   С тех пор я часто замечал, до чего нелогична и непоследовательна человеческая природа, особенно в молодости; отвергая соображения, которыми следовало бы руководствоваться в подобных случаях, люди стыдятся не греха, а раскаяния, стыдятся не поступков, за которые их можно по справедливости назвать безумцами, а исправления, за которое только и можно почитать их разумными.
  
   Покидают отчизну в погоне за приключениями, сказал он или те, кому нечего терять, или честолюбцы, жаждущие создать себе высшее положение; пускаясь в предприятия, выходящие из рамок обыденной жизни, они стремятся поправить дела и покрыть славой свое имя; но подобные вещи или мне не по силам или унизительны для меня; мое место -- середина, то есть то, что можно назвать высшею ступенью скромного существования, которое, как он убедился на многолетнем опыте, является для нас лучшим в мире, наиболее подходящим для человеческого счастья, избавленным как от нужды и лишений, физического труда и страданий, выпадающих на долю низших классов, так и от роскоши, честолюбия, чванства и зависти высших классов.
  
   Что является спасением для одного, губит другого.
  
   Страх -- болезнь, расслабляющая душу, как расслабляет тело физический недуг.
  
   ... несмотря на всю бедственность и ужас нашего положения, в нём всегда найдётся за что поблагодарить провидение, если мы сравним его с положением ещё более ужасным.
  
   Никогда не поздно поумнеть.
  
   Ожидание опасности всегда страшнее самой опасности, и ожидание зла в десять тысяч раз хуже самого зла.
  
   ... люди, особенно в молодости считают зазорными не те бессовестные поступки, за которые мы зовём их глупцами, а те добрые и благородные дела, что совершаются ими в минуты раскаяния, хотя только за эти дела и можно называть их разумными.
  
  
   Дафна дю Морье. Паразиты
  
   Зайти в церковь -- вещь полезная. Как подержаться за дерево. Вреда не будет...
  
   Как всё меняется с возрастом. Оказывается, что Папины друзья, которые когда-то казались такими старыми, высокими и недоступными, такие же люди, как и вы.
  
   Говорят, что во сне обнажается наша скрытая сущность, потаенные мысли и желания ясно написаны на наших лицах и в позах; но никто кроме ночной тьмы их не читает.
  
   Нынешние дети другие. Наш мир был миром воображения. Их мир -- мир реальности. Они всё видят в истинном свете. Для современного ребёнка кресло -- всегда кресло, а не корабль на необитаемом острове. Узоры на стене -- всего лишь узоры; не образы, чьи лица изменяются с наступлением сумерек. Игра в шашки или фишки -- не более чем состязание в мастерстве и везении, как бридж для взрослого. Для нас фишки были солдатами, безжалостные и злые, а король с короной на голове -- надменный властелин. К сожалению современные дети лишены воображения. Они милы, у них беззаботные, честные глаза, но в них нет волшебства, нет очарования. Очарование ушло и едва ли вернётся...
  
   Взрослые... Когда же это случится? Когда произойдёт внезапный и окончательный переход в их мир? Неужели это действительно бывает так, как говорит папа, -- за одну ночь, между сном и пробуждением? Придёт день, обычный день, как все другие, и, оглянувшись через плечо, ты увидишь удаляющуюся тень вчерашнего ребёнка; и уже не вернуть назад, не поймать исчезающую тень.
  
   Постоянно сопереживать чужому горю...значит не жить для других, а смотреть на жизнь их глазами.
  
   Как хорошо, подумала Мария, что после занятий любовью не остается следов. Лицо не зеленеет, волосы не обвисают. А ведь Бог вполне мог сделать, чтобы так и было. И тогда конец. Никакой надежды.
  
   Мы живём в одном доме, ты спишь в нём, вот, кажется, и всё. Иногда я cпрашиваю себя - да и спишь ли ты здесь.
  
   В том-то и заключается главная сложность жизни в семье. Вскрытие трупа прошедшего дня. А что ты делала в половине четвертого, если ланч закончился в половине третьего, а сеанс в кино начался только в пять?
  
   -- Это против правил, -- сказала она. -- Не думаю, что смогу выполнить вашу просьбу.
   -- В жизни, -- сказал Найэл, -- многое против правил. Неужели вы еще не поняли?
  
   Стоит явить свой талант миру, как мир ставит на него печать. И талант уже не ваше достояние. Он становится предметом купли-продажи и оплачивается либо высоко, либо ничтожно низко. Талант выбрасывается на рынок. Отныне и навсегда обладатель таланта должен проявлять осмотрительность и внимательно приглядываться к покупателю. Поэтому, если вы не лишены щепетильности, не лишены гордости, то поворачиваетесь спиной к рынку. И находите для себя то или иное оправдание.
  
   Какой смысл иметь в своей спальне мужчину, если все, на что он способен, это повернуться к тебе спиной и заснуть.
  
   Трагедия жизни не в том, что люди умирают, а в том, что они умирают для нас.
  
   Нет и не было на свете ничего веселее, чем делать то -- и вам это прекрасно известно, -- чего делать не следует.
  
   С приходом первых апрельских дней что-то неуловимое проникает в воздух, касается вашей щеки, отзывается во всем вашем теле, и тело оживает.
  
   Запах имеет большое значение. Если вам нравится, как от кого-то пахнет, значит, вам нравится и сам человек.
  
   Когда вы лжёте, в вашей лжи должна быть хоть крупица правды.
  
   -- Вам на всё наплевать, разве нет?
   -- Конечно. А почему бы и нет?
  
   Видишь ли, театр -- забавная вещь. У публики память короткая.
  
   -- Конечно, их брак был удачным, -- сказала Селия. -- Папа обожал Маму.
   -- Обожать ещё не значит быть счастливым, -- сказала Мария.
   -- Обычно это обозначает обратное, то есть быть несчастным, -- сказала Найэл.
  
   Есть вещи, подумала Селия, которые мужчина и женщина говорят друг другу только в спальне. Но не в гостиной, не в воскресенье вечером.
  
   Да и вообще ты не личность, не женщина, обладающая собственной, присущей только тебе индивидуальностью; ты смешение всех персонажей, которых тебе доводилось когда либо играть на сцене. Твои мысли и чувства меняются с каждой новой ролью. Такой женщины, как Мария, не существует, никогда не существовало.
  
   "Ребекка"
  
   Частичка нашей души, частичка прожитой жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся.
  
   Не позволяйте мне задерживать вас. Ведь мода сейчас так быстро меняется, что она может стать другой, пока вы поднимаетесь по лестнице.
  
   ... А она была осмотрительна первое время, о ней не ходило никаких сплетен, ни слова, ни намека. Затем постепенно она перестала остерегаться. Знаешь, как человек начинает пить? Сперва помаленьку да полегоньку, по рюмочке за обедом, ну, сильный запой раз в пять-шесть месяцев. А потом запои становятся чаще, каждый месяц, каждые две недели, каждые три дня. Человек переступает грань, забывает про осторожность, все его хитрости выходят наружу...
  
   Лихорадке первой любви не суждено повториться дважды.
  
   -- Значит, миссис Ван-Хоппер надоел Монте-Карло, -- сказал он, -- и она хочет вернуться домой. Я тоже. Она -- в Нью-Йорк, я -- в Мэндерли. Какое из этих мест предпочитаешь ты? Выбирай.
   -- Не шутите такими вещами, это нечестно.
   -- Если ты думаешь, что я один из тех людей, которые любят острить за завтраком, ты ошибаешься, -- сказал он. -- У меня по утрам всегда плохое настроение. Повторяю, выбор за тобой -- или ты едешь в Америку с миссис Ван-Хоппер, или домой, в Мэндерли, со мной.
   -- Вы хотите сказать, вам нужна секретарша или что-нибудь в этом роде?
   -- Нет, я предлагаю тебе выйти за меня замуж, дурочка.
  
   -- Я бы хотела удержать навсегда эту вот минуту, никогда её не забыть.
   -- Чему это комплимент -- хорошей погоде или моему искусству водителя? -- спросил он и засмеялся; так брат мог подшучивать над сестрой.
  
   Я думаю только о тебе, -- сказал он. -- Больше я ни о чём не сожалею. Если бы я мог вернуться назад, я бы снова сделал то же. Я рад, что я убил Ребекку. Меня никогда не будут мучить угрызения совести из-за неё. Никогда. Но ты... Я не могу забыть, что я сделал тебе. Я глядел на тебя весь ленч, я не мог думать ни о чём другом. Оно исчезло навсегда, это забавное, юное, потерянное выражение, которое я так любил. Я убил его, когда я рассказал тебе о Ребекке. Исчезло навсегда. Ты повзрослела за одни сутки...
  
   Скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота.
  
   Мне захотелось вернуться, поймать исчезнувший миг, но я тут же подумала, что, даже поверни мы обратно, он будет иным, даже солнце на небе не останется прежним, и тени будут другими...
  
   Взрослый человек лжёт без угрызений совести, не теряя спокойствия и весёлости, но в юности даже пустяковый обман жжёт язык, и ты пригвождаешь себя к позорному столбу.
  
   Я думаю, в жизни каждого человека рано или поздно наступает испытание. У всех нас есть собственный дьявол-мучитель, который ездит на нас верхом и с которым в конце концов мы вынуждены сразиться.
  
   Все мужья красивых женщин ревнивы, и многие из них играют роль Отелло. Они достойны не порицания, а жалости. Ревность это разновидность скупости. Почему бы им не делиться своими женами с другими вместо того, чтобы убивать их. Ведь женщина это не мотор, она не изнашивается от употребления. Наоборот, чем больше она на ходу, тем легче с ней управиться.
  
   До чего унизительно быть молодой.
  
   Счастье -- не приз, который получаешь в награду, это свойство мышления, состояние души.
  
   Ах, если бы кто-нибудь придумал, как сохранить воспоминания, запереть их во флакон, как духи. Чтобы они никогда не выдохлись. Никогда не потускнели. А когда тебе захочется, вынешь пробку -- и заново переживешь тот миг.
  
  
   Дейл Карнеги. "Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей"
   Не классика, но может кому пригодится
  
   Запомни, что говорящий с вами человек в сотни раз более интересуется самим собой, своими желаниями и проблемами, нежели вами и вашими делами.
  
   He унижать, как это верно! Как это жизненно важно! И сколько бы ни говорили об этом, немногие из нас задумываются над этим. Мы грубо топчем чувства других, добиваемся своего, находя ошибки, произнося угрозы, критикуя подчиненного или ребенка перед посторонними. B то время как минутное раздумье, обдуманное слово, искреннее понимание состояния другого сделали бы так много для смягчения острой боли.
  
   Умение говорить -- это кратчайший путь к известности.
  
   Способ, с помощью которого можно развить лучшее, что заложено в человеке, -- это признание его ценности и поощрение. Ничто так легко не убивает человеческое честолюбие, как критика со стороны вышестоящих.
  
   Виновный обвинит кого угодно, но не себя.
  
   Сначала заставьте вашего собеседника страстно чего-то пожелать. Тот, кто сможет это сделать, завоюет весь мир, а кто не сможет - останется в одиночестве!
  
   Лесть -- это фальшь и, подобно фальшивым деньгам, которые вы попытались бы сбыть, может в конце концов довести до беды.
  
   В своих взаимоотношениях с людьми не забывайте, что имеете дело не с логически мыслящими созданиями, а с существами эмоциональными, исполненными предрассудков и движимыми гордыней и тщеславием.
  
   Вежливость -- это такое качество человеческой натуры, которое помогает не замечать поломанной калитки, но обращать внимание на цветы за этой калиткой.
  
   Даже сам Бог не собирается нас судить до нашей смерти. Почему же нам кажется, что у нас есть такое право?
  
   Когда человек начинает войну с самим собой, он уже чего-то да стоит.
  
   Вы счастливы или несчастны не благодаря тому, что вы имеете, и не в связи с тем, кем являетесь, где находитесь или что делаете; ваше состояние определяется тем, что вы обо всем этом думаете.
  
   Грубость является той раковой опухолью, которая разъедает любовь. Каждый знает это, и тем не менее, хорошо известно, что мы обходимся с чужими людьми вежливее, чем со своими близкими.
  
   Единственный способ победить в споре -- не ввязываться в него.
  
   Множество людей оканчивает колледжи, научившись в подлиннике читать Вергилия и овладев таинствами исчисления, но не получив ни малейшего представления о том, каким образом мыслят они сами.
  
   Не говори, что у соседа на крыше еще снег лежит, когда у самого порог не чищен.
  
   Известен ли вам какой-нибудь человек, кого бы вам хотелось изменить, исправить, сделать лучше? Если да, то это великолепно. Я в совершенном восторге. Но почему бы вам не начать с самого себя? Даже с чисто эгоистической точки зрения это несравненно выгоднее, чем стараться улучшать других и, между прочим, значительно безопасней.
  
   Улыбка ничего не стоит, но много дает. Она обогащает тех, кто ее получает, не обедняя при этом тех, кто ее дарит. Она длится мгновение, а в памяти остается порой навсегда. Никто не богат настолько, чтобы обойтись без нее, и нет такого бедняка, который не стал бы от нее богаче. Она создает счастье в доме, порождает атмосферу доброжелательности и служит паролем для друзей.
  
   Чтобы быть интересным, будь интересующимся.
  
   Любой дурак способен отстаивать свои ошибки -- большинство дураков именно так и делают.
  
   Критика бесполезна, потому что она заставляет человека обороняться и, как правило, стремится оправдать себя. Критика опасна, потому что наносит удар по его гордыне, задевает чувство собственной значительности и вызывает у него обиду. Человеческой натуре свойственно обвинять кого угодно, только не себя. Все мы таковы. Поэтому когда завтра мы захотим кого-либо покритиковать, то давайте подумаем о том, что критика подобна почтовым голубям, которые всегда возвращаются домой.
  
  
   "Как перестать беспокоиться и начать жить"
  
   На своем жизненном пути мы попадаем во многие неприятные ситуации, которые нельзя изменить. Пред нами стоит выбор. Мы можем или принять эти ситуации как неизбежные и приспособится к ним, или погубить свою жизнь, протестуя против неизбежного, и, возможно, довести себя до нервного срыва.
  
   Есть скандинавская поговорка, которую многим из нас следовало бы сделать девизом всей жизни: "Северный ветер создал викингов". Откуда мы взяли, что спокойная жизнь, полная удовольствия, отсутствие трудностей и забот способны сами по себе сделать людей хорошими или счастливыми? Самое важное в жизни состоит не в том, чтобы максимально использовать свои успехи. Каждый дурак способен на это. Действительно важным является умение извлекать пользу из потерь. Это требует ума; в этом и заключается разница между умным человеком и дураком.
  
   Для мудрого человека каждый день открывается новая жизнь.
  
   Как сказано в Книге Бытия, творец дал человеку власть над всей огромной землей. Безусловно, это великий дар. Но мне ни к чему такие сверхцарские прерогативы. Всё, что я желаю, -- приобрести власть над самим собой; власть над своими мыслями, над своими страхами; власть над своим разумом и своей душой.
  
   Мы можем действовать только здесь и сейчас. Перестаньте тратить столь важный и настоящий момент на беспокойства и сожаления и не откладывайте дела на завтра. Сегодняшний день, возможно, самый драгоценный подарок, который приготовила вам судьба. Не дайте ему "испортиться". Не позволяйте ему заполниться отрицательными эмоциями: чувством раздражения, одиночества, грусти, апатии и др., зарядите себя энтузиазмом. Согласитесь, что этот день потенциально наполнен успехом, счастьем, любовью и радостью. Всё это будет сегодня. Не дайте этому уйти впустую: выходите в сегодняшний мир, словно в открытый космос, и найдите в этот день успех, счастье, любовь и радость. Вы не сможете прожить этот день завтра, и он уже никогда не повторится.
  
   Никогда не пытайтесь свести счеты с вашими врагами, потому что этим вы принесете себе гораздо больше вреда, чем им. Никогда не думайте ни минуты о людях, которых вы не любите.
  
   Вместо того чтобы переживать из-за неблагодарности, будьте к ней готовы. Единственный способ обрести счастье -- это не ожидать благодарности, а совершать благодеяния ради радости, получаемой от этого.
  
   Несправедливая критика часто является замаскированным комплиментом. Она часто означает, что вы возбуждаете зависть и ревность. Помните, что никто никогда не бьёт мёртвую собаку.
  
   Считайтесь с неизбежным. Если вы знаете, что не в ваших силах изменить или исправить какое-либо обстоятельство, скажите себе: "Это так, это не может быть иначе".
  
   Заполните свой ум мыслями о спокойствии, мужестве, здоровье и надежде, ведь "наша жизнь -- это то, что мы думаем о ней".
  
   Будущее -- в настоящем... Нет завтра. День спасения человека -- сегодня.
  
   Груз будущего, прибавленный к грузу прошлого, который вы взваливаете на себя в настоящем, заставляет спотыкаться на пути даже самых сильных.
  
   В этом мире есть только один способ заслужить любовь -- перестать требовать её и начать дарить любовь, не надеясь на благодарность.
  
   Все мы мечтаем о каком-то волшебном саде роз, который находится за горизонтом, вместо того, чтобы наслаждаться розами, которые цветут прямо за нашим окном.
  
   Будьте заняты. Это самое дешевое лекарство на земле -- и одно из самых эффективных.
  
   Не подражайте другим. Найдите себя и будьте собой.
  
   Кто из вас в своей жизни хоть раз пилил опилки? Конечно, никто не может пилить опилки. Они уже напилены. То же самое с прошлым. Когда вы начинаете беспокоиться о вещах, которые уже прошли, вы занимаетесь тем, что пилите опилки.
  
   Помните, что ещё никто не умер от недостатка сна. Беспокойство по поводу бессонницы вреднее, чем сама бессонница.
  
  
   Джакомо Казанова. "История моей жизни"
  
   Люди вообще никогда не довольны хорошим; они хотят лучшего или, вернее сказать, большего.
  
   Всю свою жизнь я только и делал, что упорно стремился к болезни, покуда был здоров, и столь же упорно стремился выздороветь, когда заболевал. И в том, и в другом преуспел я с замечательной равномерностью, и нынче в этом отношении совершенно здоров, и хотелось бы мне повредить ещё своему здоровью, да возраст не позволяет.
  
   Невозможно почувствовать должным образом удовольствие, коли не предваряли его какие-либо тяготы, и величина удовольствия зависит от величины перенесённых тягот.
  
   Счастливы те, кто, не вредя другим, умеют доставлять себе удовольствие, и лишь безумцы воображают, что верховное Существо может радоваться воздержанию, страданиям и лишениям, которым подвергаются люди Ему в угоду, и любит только чудаков, которые обрекают себя на такое существование.
  
   Смерть -- это чудовище, которое выгоняет из театра внимательного зрителя, прежде чем кончилась пьеса, бесконечно его интересующая
  
   Человек мудрый никогда не может быть всецело несчастным.
  
   Худшая шутка, которую может судьба сыграть с умным человеком, это поставить его в зависимость от дурака.
  
   Французы мне всегда нравились, а испанцы -- никогда; у французов в манерах есть что-то такое приветливое, такое обязательное, что влечет к ним, как к давно знакомым; а у испанцев -- какая-то гордость некстати, сообщающая им что-то отталкивающее и не располагающая в их пользу. Это не мешает тому, что французы неоднократно меня надували; испанцы же -- никогда. Не надо верить собственному вкусу.
  
   То, на что не обращают внимания, выдыхается само собой.
  
   Счастливая или несчастная, жизнь есть все же единственное благо, коим обладает человек, и те, кто ее не любят, ее недостойны.
  
   Покуда длится бой, никогда нельзя быть уверенным в победе.
  
   Прошлого не вернешь, а заботиться о будущем не имеет смысла, потому что оно все равно отойдет в прошлое. Поэтому carpe diem! -- лови мгновение!
  
   Не знающий себя, не знает ничего.
  
   Недостатки темперамента неисправимы, так как темперамент образуется независимо от наших сил. Характер же слагается из ума и сердца; темперамент тут ни при чем; характер поэтому зависит от воспитания и, следовательно, доступен исправлению и изменению.
  
   Клятва в вечной верности -- клятва самая легкомысленная и нелепая, которую даже самый целомудренный человек даже перед прекраснейшей из женщин никогда не должен был бы произносить.
  
   Женщина есть как бы книга, которая, хороша ли она или плоха, прежде всего пленяет нас своим титульным листом; ежели он не заинтересовывает нас, книга не внушает нам желания прочесть ее, и это желание стоит в прямом отношении к интересу, который он нам внушает. Титульный лист женщины читается сверху вниз, как и книга; и ножки женские все же занимают нас не более, нежели имя издателя. Во всяком случае, правы женщины, заботясь о своем лице, нарядах и манерах; ибо только этим могут они вызвать желание их прочесть у тех, кому природа не даровала при рождении преимущества слепоты.
  
   Если вообще существует наслаждение, и им можно пользоваться, живя, то жизнь уже счастье. Есть и несчастья, но само их существование доказывает, что счастье в целом преобладает; так, ежели в купе роз найдешь несколько шипов, стоит ли из-за этого отрицать существование сих прекрасных цветов?
  
   Амур -- самый коварный из богов, это само непостоянство. Когда всё кажется потерянным, сей ясновидящий слепец готовит нам полный успех.
  
   В неведении -- всё наше прибежище: воистину счастливы те, кто лелеет его.
  
   ... человек, изучающий себя внимательно, найдёт лишь слабость в себе самом.
  
   Эти три чувства: голода, влечения, ненависти -- знакомы любому животному, но только человек может их предвкушать, представлять их в своем воображении, готовиться к их удовлетворению и сохранять их в памяти.
  
   Ведут того, кто хочет идти; того, кто не хочет, тащут.
  
   Истинная любовь всегда обязывает к сдержанности, опасение выглядеть чрезмерно экзальтированным зачастую приводит к тому, что осторожный любовник, боясь сказать слишком много, говорит слишком мало.
  
  
   Джеймс Болдуин. "Комната Джованни"
  
   Я гадал о том, как он воспримет новость. Мне не верилось, что он бросится на меня с кулаками, но я боялся увидеть то, что отразится у него на лице. Я боялся той боли, которую увижу.
  
   Не могу сказать, что мне было страшно. Лучше сказать, что я не чувствовал никакого страха, подобно тому как в первое мгновение не чувствуют никакой боли те, в кого попала пуля.
  
   Вглядываясь в его лицо, я ощущал, как много для меня значит, что я могу его сделать таким сияющим. Я знал, что многое готов отдать, чтобы не потерять эту власть. Я почувствовал, что устремляюсь к нему всем своим существом, как несётся ломающая лёд река.
  
   О, женщины! Слава богу, нет никакой нужды иметь мнение о женщинах. Женщины подобны воде. Они прекрасно могут искушать, так же как предавать; могут быть такими, знаешь ли, бездонными и такими поверхностными. И такими грязными.
  
   Наверно, потому, что женщины - это та проблема, на которую у меня нет сейчас сил.
  
   Где бы мы ни завтракали и где бы ни гуляли, но, вернувшись домой, были всегда слишком разбиты, чтобы сразу заснуть. Мы ставили кофе и иногда пили его с коньяком, сидели на кровати, разговаривали и курили.
  
   Даже в моменты полного чистосердечия, даже когда я пытался изо всех сил отдать ему себя так, как он отдавал всего себя мне, даже тогда я что-то от него утаивал.
  
   Я начал тогда делать то, что неизбежно случается с повзрослевшими детьми по отношению к старшим: я начал судить его.
  
   Возвращаться в Париж всегда так чудесно, откуда бы ты ни приехал.
  
   Люби его и позволь ему любить тебя. Думаешь, хоть что-то другое под небом имеет какое-то значение?
  
   Как жестоко -- вернуть мне желание жить только для того, чтобы сделать мою смерть еще ужасней.
  
   Время у всех общее, как вода для рыб. Все в той же воде, а если кто и попытается оказаться вне её, с ним случится то же, что и с рыбой, -- он погибнет... Большие рыбы поедают маленьких. Вот и всё. Большие рыбы жрут маленьких, а океану наплевать.
  
   Пусть он и дурак, и трус, но ведь любой из нас либо то, либо другое, а большинство -- и то и другое вместе.
  
   То, что я вспомнил об этом сегодня так ярко и так болезненно, значит лишь, что на самом деле я ни на мгновение об этом не забывал.
  
   Люди слишком многообразны для того, чтобы в них легко разобраться.
  
   Много писали о любви, вылившейся в ненависть, о том, как холодеет сердце, когда умирает любовь. Это удивительный процесс. Он гораздо страшнее всего, что я когда-либо читал, и страшнее всего, что я когда-нибудь смогу об этом сказать.
  
   Мне всегда было трудно поверить, что они бывают с кем-либо в постели, ибо мужчина, который хочет женщину, всё-таки выберет скорее всего настоящую, а мужчина, который хочет мужчину, вряд ли позарится на таких
  
   Потому что они не знают ни привязанности, ни радости. Это как вставлять вилку в испорченную розетку, все сделано по правилам, а ни контакта, ни света нет.
  
   Ведь вы мужчины, стало быть, вас ничто не связывает. Эти пять минут в темноте, всего-навсего пять минут -- они стоят того, поверь мне.
  
   -- Объясните мне, что это за странная штука -- время? Почему лучше позже, чем раньше? Всегда говорят: нужно подождать. Чего все ждут?
   -- Ну, я думаю, ждут, пока не уверятся в своих чувствах.
   -- Пока не уверятся? А если вы уже подождали, делает ли это вас уверенным?
  
   Нет ничего невыносимее свободы, когда вы ее наконец получите.
  
   Эта страна прекрасна. Она из камня, песка и одиночества.
  
   В потоке солнечных лучей его лицо светилось, волосы взлетали, а глаза чудесно мерцали, как утренние звезды.
  
  
   Джеймс Джойс. "Улисс"
  
   Какие особые сближения, казалось ему, существуют между луною и женщиной? Ее древность, предшествующая череде земных поколений и ее переживающая; ее ночное владычество; ее зависимость как спутницы; ее отраженный свет; ее постоянство во всех ее фазах, восход и заход в назначенные часы, прибывание и убывание; нарочитая неизменность ее выражения; неопределенность ее ответов на вопросы, не подсказывающие ответа; власть ее над приливами и отливами вод; ее способность влюблять, укрощать, наделять красотою, сводить с ума, толкать на преступления и пособничать в них; безмятежная непроницаемость ее облика; невыносимость ее самодовлеющей, деспотичной, неумолимой и блистательной близости; ее знамения, предвещающие и затишья и бури; призывность ее света, ее движения и присутствия; грозные предостережения ее кратеров, ее безводных морей, ее безмолвия; роскошный блеск ее, когда она зрима, и ее притягательность, когда она остается незримою.
  
   Меня отталкивают насилие и нетерпимость в любом их виде. Этим ничего не остановишь и ничего не добьешься. Революция должна совершаться в рассрочку. Это же полная, вопиющая бессмыслица - ненавидеть людей за то, что они живут, так сказать, не на нашей улице и болтают не на нашем наречии.
  
   Вы любите кого-то. А этот кто-то любит еще кого-то, потому что каждый любит кого-нибудь, а Бог любит всех.
  
   Они тоже бьются - сердца героев.
  
   Сын, пока не родился, портит фигуру; рождаясь, приносит муки, потом разделение привязанности, прибавку хлопот. И он мужчина: его восход - это закат отца, его молодость - отцу на зависть, его друг - враг отца.
  
   Гений не совершает ошибок. Его блуждания намеренны, они - врата открытия.
   A man of genius makes no mistakes. His errors are volitional and are the portals of discovery.
  
   Опустив глаза вниз, он проследил взглядом безмолвные линии прожилок на дубовой панели. Красота : линии закругляются. Округлость -- это и есть красота. Совершенные формы богинь: Венера, Юнона, -- округлости, которыми восхищается весь мир.
  
   Это лицо всюду меня преследует. Совпадение, конечно. Сто раз бывает, что думаешь о человеке и не встречаешь его.
  
   Все женщины свысока, пока не раскусишь. Красив телом, красив и делом. Неприступны до первого приступа. Достойная госпожа, и Брут весьма достойный человек. Разок ее поимеешь -- спеси как не бывало.
  
   Ученик должен быть смиренным. Но жизнь - великий учитель.
  
   Каждая жизнь -- множество дней, чередой один за другим. Мы бредем сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жен, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя.
   Every life is in many days, day after day. We walk through ourselves, meeting robbers, ghosts, giants, old men, young men, wives, widows, brothers-in-love. But always meeting ourselves.
  
   И позади у него лежало великое будущее.
  
   Человек может всю жизнь прожить в одиночестве. А что, может! Но всё-таки, кто-то ему нужен, кто бы его зарыл, хотя могилу он себе может выкопать сам.
  
   Яды, вот единственные лекарства.
  
   Жизнь - множество дней. Это кончится.
   Life is many days. This will end.
  
   Вам кажутся темными мои слова? Тьма в наших душах -- этого вам не кажется?
  
  
   Джеймс Купер. "Зверобой"
  
   Что касается церквей, то, вероятно, от них должна быть какая-нибудь польза, иначе добрые люди не стали бы их строить. Но особенной необходимости в них нет. Говорят, что это храм господа бога, но, по-моему, вся земля это храм для людей со здравым умом. Ведь церкви отнюдь не делают нас счастливее.
  
   ... чем больше любишь человека, тем меньше говоришь о нём.
  
   Человек прямой и правдивый нередко может обидеть, высказывая горькую правду, однако тем ценнее и приятнее его одобрение, потому что оно исходит от чистого сердца.
  
   Тот, кто молод, красив и часто слышит о любви, сразу готов предположить, будто всюду скрываются сердечные чувства...
  
   ... мне часто хотелось иметь более приятную внешность и походить на таких, как ты. Но я отгонял от себя эту мысль, вспоминая, насколько я счастливее многих. Ведь я мог бы уродиться хромым -- и неспособным охотиться даже на белок; или слепым -- и был бы в тягость себе самому и моим друзьям: или же глухим, то есть непригодным для войны и разведок, что я считаю обязанностью мужчины в тревожные времена. Да, да, признаюсь, не совсем приятно видеть, что другие красивее тебя, что их приветливее встречают и больше ценят. Но все это можно стерпеть, если человек смотрит своей беде прямо в глаза и знает, на что он способен и в чем его обязанности.
  
   Как приятно услышать правду из уст мужчины, хотя бы раз в девичьей жизни!
  
   Люди отличаются друг от друга цветом кожи, у них разные нравы и обычаи, но, в общем, природа у всех одинакова. У каждого человека есть душа.
  
   Я не желаю быть не лучше, ни хуже того, каким я создан. Особой красоты во мне, быть может, и нет. По крайне мере, той красоты, о которой мечтают легкомысленные и тщеславные люди. Но надеюсь, что и я не совсем лишен привлекательности благодаря моему доброму поведению.
  
   ... я убедился, что человек находит врагов гораздо скорее, чем друзей. Просто страшно становится, когда вспомнишь, сколько бывает поводов нажить себе врага и как редко удается приобрести друга. Одни хватаются за томагавки потому, что ты не разделяешь их мыслей; другие -- потому, что ты предвосхищаешь их мысли.
  
   То, что кажется таким древним благодаря множеству перемен, становится знакомым и близким, как только мы начинаем рассматривать его в перспективе времени.
  
   ... если человек верит всему, что другие люди считают нужным говорить в свою пользу, у него создаётся преувеличенное мнение о них и приуменьшенное о себе.
  
   Никто не сравнится с женщиной в красноречии, если только она говорит то, что по-настоящему чувствует.
  
   Самая редкая вещь, какую только можно найти на земле -- это по-настоящему справедливый человек.
  
   Страх делает умных глупцами и сильных слабыми.
  
   События производят на воображение человека такое же действие, как время. Тому, кто много поездил и много повидал, кажется, будто он живёт на свете давным-давно; чем богаче история народа важными происшествиями, тем скорее ложится на неё отпечаток древности.
  
   Любовь -- нежное растение и не живет долго, если его орошают слезами.
  
   Плох тот советник, который сам не слушает чужих советов.
  
  
   Джейн Остин. "Гордость и предубеждение"
  
   Холостяк, если он обладает солидным состоянием, должен настоятельно нуждаться в жене, такова общепризнанная истина.
  
   ... Как мало подлинного счастья ждёт супружескую чету, соединившуюся под влиянием страстей, которые оказались более сильными, чем чувство ответственности и долга.
  
   Готов Вас выслушать, если Вам очень хочется мне об этом сказать.
  
   Слегка увлечься все мы готовы совершенно бескорыстно -- небольшая склонность вполне естественна. Но мало найдётся людей настолько великодушных, чтобы любить без всякого поощрения. В девяти случаях из десяти женщине лучше казаться влюблённое сильнее, чем это есть на самом деле.
  
   Если женщина скрывает увлечение от своего избранника, она рискует не сохранить его за собой. И тогда слабым утешением для неё будет сознавать, что мир остался в таком же неведении.
  
   Когда сердце его будет завоевано, у нее останется сколько угодно времени для того, чтобы влюбиться в него самой.
  
   -- Вы с ним близко знакомы?
   -- Ровно настолько, чтобы не желать знакомства более близкого!
  
   Они еще слишком юны, и их глазам еще не открылась беспощадная истина, в силу которой самые привлекательные молодые люди должны иметь средства к существованию в той же мере, как и самые заурядные.
  
   -- Нет ничего более обманчивого, -- сказал Дарси, -- чем показная скромность. Под ней часто скрывается равнодушие к посторонним мнениям, а иногда и замаскированная похвальба.
  
   -- ... ну так будьте искренни -- вы восхищались мною за мою дерзость?
   -- За живость натуры.
  
   Я утешаю себя, по крайней мере, тем, что все это было лишь игрой моего воображения и кроме меня никому не причинило вреда.
  
   Барышни любят время от времени разбивать сердце, -- почти так же, как выходить замуж. Это дает пищу для размышлений и чем-то выделяет их среди подруг.
  
   Нас часто обманывает собственное тщеславие.
  
   Его привязанность к ней стала ей вдруг особенно дорога -- как раз тогда, когда уже нельзя было рассчитывать, что она сохранится.
  
   Я знаю, ты не сможешь быть счастливой, не сможешь себя уважать, если не будешь ценить своего мужа, -- смотреть на него снизу вверх.
  
   И, заботясь о постоянстве переписки, она осознавала, что делает это не ради настоящей, а лишь ради их прошлой дружбы.
  
   Но каждый душевный порыв следует проверять разумом.
  
   -- И все? -- вскричала Элизабет. -- Я-то думала, хотя бы свиньи по саду разбежались, а тут всего лишь леди Кэтрин и ее дочь!
  
   -- Признаюсь, -- сказала мисс Лукас, -- гордость мистера Дарси задевает меня не так сильно, как чья-либо другая. У него для гордости достаточные основания. Приходится ли удивляться тому, что столь выдающийся молодой человек, знатный и богатый, придерживается высокого мнения о своей особе. Он, если можно так сказать, имеет право быть гордым.
  
   Я часто думаю, что нет ничего хуже, чем расставаться с теми, кого любишь. Без них себя чувствуешь такой одинокой!
  
   Люди, однако, меняются сами так сильно, что то и дело в каждом человеке можно подметить что-нибудь новое.
  
   ... всякому человеку свойственна склонность к какому-то недостатку, -- природная слабость не может быть преодолена даже отличным воспитанием.
  
   Я не умею забывать глупость и пороки ближних так быстро, как следовало бы, так же, как и нанесённые мне обиды.
  
   Мы все можем легко друг друга задеть... Вы же с ним близкие друзья -- должны же вы знать его слабые стороны.
  
   Долгожданное событие, осуществившись, вовсе не приносит ожидаемого удовлетворения. Приходится поэтому загадывать новый срок, по истечении которого должно будет наступить истинное блаженство, и намечать новую цель, на которой сосредоточились бы помыслы и желания, с тем, чтобы, предвкушая ее осуществление, испытать радость, которая сгладила бы предшествовавшую неудачу и подготовила к новому разочарованию.
  
   Неприязнь подстегивает ум и является самой плодотворной почвой для острословия.
  
   Но даже не стремясь ко злу и не стараясь сделать кого-то несчастным, можно совершить ошибку и нанести душевную рану.
  
   Но там, где нельзя радоваться иному, истинный философ умеет извлечь пользу из того, чем может располагать.
  
   Наигранное прекраснодушие встречается довольно часто, чуть ли не на каждом шагу.
  
   -- Я и вправду лишен присущего некоторым людям таланта, -- отвечал Дарси, -- свободно болтать с человеком, которого прежде никогда не встречал. Мне нелегко, подобно другим, подлаживаться к тону его рассуждений или делать вид, что меня интересуют его дела.
  
   У меня нет ложной скромности, которая представляет собой лишь утонченную гордыню. И потому я совершенно искренне говорю, что нахожу в себе очень мало таких качеств, которыми могла бы нравиться. Да будь у меня избыток их, я и то не считала бы, что имею достаточно их.
  
   -- Да, тщеславие -- это в самом деле недостаток. Но гордость ... Что ж, тот, кто обладает настоящим умом, может всегда удерживать гордость в должных пределах.
  
  
   Думайте о прошлом, только если воспоминания приятны вам.
  
   Не стоит верить в существование предела бесстыдства для бесстыжего человека.
  
   Эти неистовые влюбленные молодые люди всегда поступают по своему. Завтра я предложу вернуть долг. Он начнет протестовать и наговорит всякий вздор, настаивая на своей любви к тебе. И тогда с делом будет покончено.
  
   Ради одного человека нельзя менять взгляды на порядочность и добродетель.
  
   -- Ваша слабость -- это готовность ненавидеть людей.
   -- А ваша -- намеренно их не понимать.
  
   -- Впрочем, это даже хорошо, -- рассуждала Элизабет, -- если что-то произойдет не так, как мне бы хотелось. Если бы все было устроено по-моему, я непременно должна была бы со временем разочароваться. А теперь, постоянно грустя о предстоящей разлуке с Джейн, я могу в какой-то мере надеяться получить от поездки предвкушаемое удовольствие.
  
   Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится. Каждый день подтверждает мне несовершенство человеческой натуры и невозможность полагаться на кажущиеся порядочность и здравый смысл.
  
   Снисхождение к собственной персоне свойственно человеческой природе.
  
   Выражение "влюблен по уши" настолько избито, обманчиво и неопределенно, что почти ничего не означает. Его одинаково часто употребляют, описывая чувство, возникшее в результате получасового знакомства, и истинно глубокую привязанность.
  
   Разве невнимание к окружающим -- не лучшее доказательство влюбленности?
  
   Это было бы самым большим несчастьем. Найти приятным человека, которого решила ненавидеть!
  
   Кто сам не пожалуется, не дождется сочувствия.
  
   Для тех, кто не поступается своим мнением, особенно важно судить обо всем здраво с самого начала.
  
   Замысел, в котором все части складываются вполне удачно, никогда не бывает успешным. И только если какая-нибудь досадная мелочь нарушает гармонию, можно избежать полного разочарования.
  
   Мы все любим поучать других, хотя можем им передать лишь то, что, пожалуй, и знать-то не стоит.
  
   Какой стремительностью обладает женское воображение! Оно перескакивает от простого одобрения к любви и от любви к браку в одну минуту.
  
   Гордость представляется мне весьма распространенным недостатком. Во всех прочитанных мной книгах говорится, что человеческая природа ей очень подвержена. Весьма немногие среди нас не лелеют в своей душе чувства самодовольства, связанного с какой-то действительной или мнимой чертой характера, которая выделила бы их среди окружающих. Гордость и тщеславие -- разные вещи, хотя этими словами часто пользуются как синонимами. Человек может быть гордым, не будучи тщеславным. Гордость скорее связана с нашим собственным о себе мнением, тщеславие же - с мнением других людей, которое нам бы хотелось, чтобы они составили о нас.
  
   Кто интересуется танцами, тому ничего не стоит влюбиться.
  
   Такого ощущения счастья он еще никогда не испытывал. И он постарался выразить его столь пламенными и глубоко прочувствованными словами, какие могли найтись у человека, охваченного истинной страстью.
  
   Презренно все, что отдает коварством.
  
  
   Счастье в браке -- абсолютнейшая случайность. Будь характеры сторон постигнуты ими до мелочей или будь они похожи как две капли воды, сие вовсе их блаженству не способствует. Впоследствии они достаточно переменятся, чтобы хлебнуть свою долю недовольства; лучше как можно меньше знать о недостатках персоны, с коей намерена провести всю жизнь.
  
   Я бы простила ему его гордость, не задень он мою.
  
   Женщины придают слишком большое значение единственному восхищенному взгляду.
   А мужчины стараются их в этом заблуждении поддержать.
  
   ... Пренебрежение здравым смыслом -- верный путь к счастью.
  
  
   "Доводы рассудка"
  
   Приятное обхождение может оттенять прекрасные черты, но не в силах исправить дурные.
  
   По мне, единственное преимущество женщины (преимущество весьма незавидное; и врагу бы не пожелала) -- это способность наша любить дольше, когда у любви уж нет надежды на счастье или возлюбленного уж нет в живых.
  
   Никто, решительно никто не имеет более нелепых понятий о том, как следует себя вести, дабы не ударить лицом в грязь, чем двадцатилетний молодой человек. Средства, какие он избирает, глупостью своею могут равняться лишь с теми целями, какие он себе ставит.
  
   Душа её просила тишины и уединения, какие может она обрести лишь средь шумного общества.
  
   Внешний наш объём и объём скорбей наших не должны составлять непременной пропорции. Грузная, весомая особа столько же имеет права на глубину чувства, сколько имеет их обладательница субтильнейшей на свете талии. Но справедливо это или нет, а бывают несоответствия, которые напрасно пытается примирить наш разум; которым противится наш вкус; которые так и напрашиваются на усмешку.
  
   Она научилась понимать, сколь мало значим мы за пределами своего круга...
  
   Бури в нашей жизни никого не минут!
  
   Прежде столь дороги друг другу. И теперь для друг друга никто.
  
   ... Зеленые ущелья среди романтических скал, где роскошные лесные и фруктовые деревья свидетельствуют, что не одно поколение ушло в небытие с тех пор, как первый горный обвал расчистил для них место, где глазу открывается такая изумительная, такая чарующая картина, которая вполне может затмить подобные ей картины прославленного острова Уайт...
  
   Не было на свете двух сердец столь же открытых и близких, вкусов столь же общих, чувств столь же согласных и душ столь же созвучных между собой.
  
   Когда факты и мнения столько раз переходят от лица к лицу, искажаясь то глупостью одного, то неведением другого, в них мало остается от истины.
  
   Сожаленья и тоска омрачали ей все развлеченья юности; и она надолго погасла и поникла.
  
   Бывает иногда, что женщина в двадцать девять лет даже прекрасней, нежели была она десятью годами ранее.
  
   Когда он говорил, она узнавала прежний голос, угадывала прежнюю душу.
  
   Настала пора безоблачных радостей -- очень недолгая пора.
  
   ... Когда боль наша минет, память о ней уже очарована воспоминаниями. Мы не меньше ведь любим места, где нам случилось страдать, разве только когда страдания были ничем не скрашены.
  
   Проблема поэзии в том и состоит, что редко кто наслаждается плодами её безнаказанно, и что она впечатляет нас более при том именно состоянии души, когда бы нам менее всего следовало ею упиваться.
  
   Покой -- замена счастья.
  
   Едва ли сыщется такой недостаток внешности, с которым приятное обхождение нас постепенно бы не примирило.
  
   Иной раз натура, доступная доводам рассудка, вправе притязать на счастье ничуть не менее, чем самый решительный нрав.
  
   "Мэнсфилд-парк"
  
   ... сколь полезны в юности лишения и необходимость себя ограничивать, а также сознание, что ты рождён для того, чтобы бороться и терпеть.
  
   ... непросто излечиться от неодолимой страсти и перенести свою неизменную любовь на другого, на это разным людям потребно отнюдь не одинаковое время.
  
   Если какую-то из наших способностей можно счесть поразительней остальных, я назвала бы память. В её могуществе, провалах, изменчивости есть, по-моему, что-то куда более откровенно непостижимое, чем в любом из прочих наших даров. Память иногда такая цепкая, услужливая, послушная, а иной раз такая путаная и слабая, а ещё в другую пору такая деспотическая, нам неподвластная! Мы, конечно, во всех отношениях чудо, но, право же, наша способность вспоминать и забывать мне кажется уж вовсе непонятной.
  
   Как раз это я особенно не люблю. Больше всего меня злит, когда делают вид, будто тебя спрашивают или предоставляют тебе выбор, а в действительности так к тебе обращаются, чтобы вынудить поступить только по их желанию... о чём бы ни шла речь!
  
   Я полагаю, так случается часто -- прежде, чем принять окончательное решение, мужчина куда более отличает сестру или закадычную подругу той, которая подлинно занимает его мысли, чем ее самое.
  
   Это истинная гармония! То, с чем не сравнится никакая живопись, никакая музыка, о чём одной поэзии дано попытаться поведать. Вот что может утишить любую тревогу, вызвать в душе восторг! Когда я смотрю на такую ночь, мне кажется, будто на свете нет ни зла, ни горя, ведь конечно же, и того и другого будет меньше, если чаще внимать величию природы, и, созерцая подобный вид, люди будут чаще печься не о себе.
  
   ... когда люди ждут, они не умеют верно судить о времени, и каждые полминутки им кажутся за пять.
  
   Обручённая женщина всегда милее необручённой. Она довольна собою. Её треволнения позади, и она может на всех подряд испытывать свои чары.
  
   Будьте честны и бедны, сделайте милость, но я не стану вам завидовать. Я даже не уверена, что стану вас уважать. Я куда больше уважаю тех, кто честен и богат.
  
   Девочка страдала ещё больше от сознания, что это дурно -- не чувствовать себя счастливой.
  
   Хорошо сказать трудней, чем хорошо сочинить.
  
   Часы вечно либо спешат, либо отстают. Не желаю я, чтобы мной управляли часы!
  
   ... сколько же я знаю случаев, когда вступали в брак полные надежды и веры, что нашли удачную партию с точки зрения родства, или образования и воспитания, или добрых свойств натуры, и оказывались совершенно обманутыми и вынуждены были мириться с полной противоположностью всему, чего ожидали! Что же это, как не ловушка?
  
   Ведь каждый не прочь обладать тем, чего он не достоин.
  
   Давай позволим себе роскошь помолчать.
  
   Но, право, на свете куда меньше мужчин с большим состоянием, нежели хорошеньких женщин, которые их достойны.
  
   Мы должны прощать эгоистов. Они неизлечимо больны.
  
  
   "Нортенгерское аббатство"
  
   Ни в чем люди так часто не заблуждаются, как в оценке собственных привязанностей.
  
   Человек, будь то джентльмен или леди, не получающий удовольствия от хорошего романа, должен быть безнадёжно глуп.
  
   В той же мере, в какой молодой леди не следует влюбляться до объяснения в любви со стороны джентльмена, ей не следует и думать о нем прежде, чем станет известно, что он думает о ней.
  
   Стоять на своем часто значит проявлять упрямство. Способность к разумным уступкам -- свидетельство здравого смысла.
  
   Радость обеих дам по поводу этой встречи была, как и следовало ожидать, необыкновенной, -- принимая во внимание, что на протяжении последних пятнадцать лет их вполне устраивало полное отсутствие сведений друг о друге.
  
   Многие леди были бы уязвлены в своих чувствах, если бы поняли, насколько мужское сердце невосприимчиво ко всему новому и дорогому в их убранстве, как мало на него действует дороговизна ткани и в какой мере оно равнодушно к крапинкам или полоскам на кисее или муслине. Женщина наряжается только для собственного удовольствия. Никакой мужчина благодаря этому не станет ею больше восхищаться, и никакая женщина не почувствует к ней большего расположения. Опрятность и изящество вполне устраивает первого, а некоторая небрежность и беспорядок в туалете особенно радуют последнюю.
  
   Дружба является целительным бальзамом для ран от разочарований в любви.
  
   Казаться почти хорошенькой для девушки, которая первые пятнадцать лет своей жизни слыла дурнушкой, -- радость гораздо более ощутимая, чем все радости, которые достаются красавице с колыбели.
  
   Но многие странные вещи удается объяснить, если по-настоящему вдуматься в их причины.
  
   В человеческой жизни порой возникают обстоятельства, при которых здравый смысл оказывается бессильным.
  
   Некая утрата иногда может обернуться приобретением.
  
   А теперь вы любите гиацинты? Как это хорошо. Вы приобрели новый источник радости, а человеку надо радоваться как можно больше.
  
   Ни один мужчина не станет обижаться, если кто-то восхищается любимой им женщиной. Страдания может причинить только она сама.
  
   Способность к разумным уступкам -- свидетельство здравого смысла.
  
   Правительство не обладает ни желанием, ни возможностью вмешиваться в подобные дела. Убийства нужны. И правительству безразлично, в каких масштабах.
  
   Для более значительной и более легкомысленной части мужского пола привлекательность женщины усиливается ее наивностью, между мужчинами все же есть и такие, которые настолько разумны и образованны, что ищут в женщине чего-то большего, чем невежество.
  
   Тому, кто хочет кого-то к себе привязать, полезно проявить неосведомленность. Обладать хорошей осведомленностью -- значит ущемлять тщеславие окружающих, чего разумный человек всегда должен избегать.
  
   Я употребляю глагол "мучить", пользуясь вашим собственным языком, вместо глагола "учить", считая их отныне синонимами.
  
   В браке мужчина доставляет средства существования женщине, а женщина хлопочет о домашних радостях для мужчин. Его дело -- добывать, ее -- улыбаться. В танцах же обязанности распределяются обратным образом. Радовать, угождать должен он. А она -- заботиться о веере и лавандовой воде.
  
   Чтобы не сойти за человека с хорошими манерами, вел себя непринужденно, если следовало проявлять сдержанность, и развязно -- если была допустима непринужденность.
  
   Дарования девятисотого автора краткой истории Англии или составителя и издателя тома, содержащего несколько дюжин строк из Мильтона, Поупа и Прайора, статью из "Зрителя" и главу из Стерна, восхваляются тысячами перьев, меж тем как существует чуть ли не всеобщее стремление преуменьшить способности и опорочить труд романиста, принизив творения, в пользу которых говорят только талант, остроумие и вкус.
  
   Если дождливое утро лишало их других развлечений, они, невзирая на сырость и грязь, непременно встречались и, закрывшись в комнате, читали роман. Да, да, роман, ибо я вовсе не собираюсь следовать неблагородному и неразумному обычаю, распространенному среди пишущих в этом жанре, -- презрительно осуждать сочинения, ими же приумножаемые, -- присоединяясь к злейшим врагам и хулителям этих сочинений и не разрешая их читать собственной героине, которая, случайно раскрыв роман, с неизменным отвращением перелистывает его бездарные страницы. Увы! если героиня одного романа не может расчитывать на покравительство героини другого, откуда же ей ждать сочувствия и защиты?
  
   Если с молодой леди не происходит никаких приключений в родной местности, то ей следует поискать их на стороне.
  
   Невежество и предрассудки не мешают формированию твердого мнения.
  
   - Я вас не понимаю.
   - У нас с вами в таком случае неравное положение. Я вас понимаю прекрасно.
   - Меня? Еще бы. Я не умею выражаться так тонко, чтобы оставаться непонятой.
  
  
   "Чувство и чувствительность"
  
   Разлука могла угасить это чувство, или обстоятельства потребовали, чтобы он его подавил, но ей никак не верилось, что этого чувства вообще не существовало.
  
   Однако к Марианне... он навсегда сохранил ту нежность, которая пробуждала в нем живой интерес ко всему, что с ней происходило, и превратила ее для него в тайное мерило женского совершенства.
  
   Чем больше я узнаю свет, тем больше убеждаюсь, что никогда не встречу того, кого могла бы полюбить по-настоящему.
  
   Когда люди знают, что поступают дурно, их оскорбляет, если от них ждут более достойного поведения.
  
   Во время светских визитов ребенок, право же, необходим, чтобы разговор не иссякал.
  
   ... упорные и неусыпные заботы о собственной выгоде, какие бы, казалось, непреодолимые помехи перед ними ни вставали, в конце концов приносят все блага, заключённые в богатстве, а оплачиваются они потерей лишь времени и совести.
  
   Горе, подобное моему, лишено всякой гордости. Мне всё равно, кто будет знать, как я несчастна. И пусть кто хочет торжествует над моим унижением.
  
   Ах, как легко тем, кто не знает печали, уговаривать других успокоиться!
  
   Элинор была осуждена утешать других не только в их горе, но и в своём собственном.
  
   Делить своё сердце она не умела и со временем отдала его мужу...
  
   ... когда юный ум бывает вынужден потупиться романтическими понятиями, как часто на смену им приходят мнения и слишком распространенные и слишком опасные!
  
   Вопрос об умении властвовать собой она решала очень просто: сильные, бурные чувства всегда берут над ним верх, спокойные его не требуют.
  
   ...и как бы ни провозглашалось, что все наше счастье навсегда зависит от одного единственного человека, так нельзя... так не годится, так не может быть!
  
   Вашему искусству вести спор я могу противопоставить равное ему упрямство.
  
   Иным людям и семи лет не хватит, чтобы хоть сколько-нибудь понять друг друга, иным же и семи дней более чем достаточно.
  
   Для меня одобрять -- значит любить. На более слабое чувство я неспособна.
  
   Я от души хотел бы быть любезным, но моя глупая застенчивость так велика, что нередко я выгляжу высокомерным невежей, хотя меня всего лишь сковывает злосчастная моя неловкость.
  
   В предубеждениях юного ума есть особая прелесть, и невольно сожалеешь, когда они уступают место мнениям более общепринятым.
  
   Не время и не случай создают близость между людьми, но лишь общность наклонностей.
  
   Человек, которому некуда девать собственное время, всегда без малейшего зазрения совести посягает на чужое.
  
   Как всякий человек, я хочу быть счастлив, но, как всякий человек, быть им могу только на свой лад.
  
   Люди, которым выплачивают пенсии, живут вечно.
  
   Мне часто приходилось ловить себя на таких же ошибках, когда я совершенно неверно толковала ту или иную черту характера, воображала, что люди гораздо более веселы или серьезны, остроумны или глупы, чем они оказывались на самом деле, и не могу даже объяснить, почему или каким образом возникало подобное заблуждение. Порой полагаешься на то, что они говорят о себе сами, гораздо чаще -- на то, что говорят о них другие люди, и не даешь себе времени подумать и судить самой.
  
  
   "Эмма"
  
   ... От скудости средств нередко оскудевает душа и портится нрав. Люди, которые еле сводят концы с концами и поневоле проводят жизнь в очень замкнутом и, большею частью, низком обществе, отличаются, по преимуществу, скупостью и озлобленностью.
  
   Умный мужчина не пожелает взять в жены дурочку.
  
   Она, конечно, была права, а он, хоть и был не прав, никогда бы в том не признался.
  
   ... глупость уже не выглядит глупо, когда ее без стыда, на виду у всех совершает неглупый человек.
  
   В скрытности есть надёжность, но в ней отсутствует привлекательность. Невозможно полюбить скрытного человека.
  
   Он уж слишком занят мыслью о том, что не влюблен в нее, а потому не удивлюсь, если он кончит тем, что влюбится.
  
   Всем нам известно различие между местоимениями "он" или "она" -- и "ты", прямым обращением, -- все мы испытываем при личном сообщении друг с другом влияние чего-то, помимо обычной учтивости, чего-то, опережающего ее. У нас язык не повернется намекнуть человеку в лицо о неприятном, хотя мы час тому назад, быть может, свободно о том распространялись за его спиною. Мы чувствуем себя по-другому.
  
   То, что сходит человеку в молодости, отталкивает от него под старость.
  
   Если я и очаровательна, это ещё не причина выйти замуж.
  
   Бывают люди, которым вредно помогать: чем больше для них делают, тем менее они склонны делать для себя сами.
  
   Предел мечтаний для всякого мужчины -- женщина, которая будет услаждать чувства, не слишком при этом обременяя рассудок.
  
   В ком есть желание сделать приятное, многое следует прощать и многое прощается.
  
   Уж лучше вообще не иметь мозгов, ежели находить им столь дурное применение.
  
   Одной половине человечества всегда непонятно, почему что-то нравится другой.
  
  
   Джек Лондон. "Белый клык"
  
   Побежденные соперники, как и история любви, красной кровью написанная на снегу, были забыты.
  
   Ими владела любовь -- чувство еще более суровое и жестокое, чем голод.
  
   Отдав свою судьбу в чужие руки, он снял с себя всякую ответственность за собственное существование.
  
   Эта собака слишком долго жарилась в аду, чтобы так сразу превратиться в ангела. Дайте ей время.
  
   Полный желудок располагает к бездействию.
  
   У природы много способов убедить человека в его смертности.
  
   Кто боится порки, тот все равно что выпорот.
  
   Плотные стены пещеры, резкие толчки носом, которыми наделяла волчонка мать, сокрушительный удар ее лапы, неутоленный голод выработали в нем уверенность, что не все в мире дозволено, что в жизни существует множество ограничений и запретов. И эти ограничения и запреты были законом. Повиноваться им -- значило избегать боли и всяких жизненных осложнений.
  
   Жизнь -- это неутомимая жажда насыщения, а мир -- арена, где сталкиваются все те, кто, стремясь к насыщению, преследует друг друга, охотится друг за другом, поедает друг друга; арена, где льется кровь, где царит жестокость, слепая случайность и хаос без начала и конца.
  
   Цель жизни -- добыча. Сущность жизни -- добыча. Жизнь питается жизнью. Все живое в мире делится на тех, кто ест, и тех, кого едят. И закон этот говорил: ешь, или съедят тебя самого.
  
   Жизнь достигает своих вершин в те минуты, когда все ее силы устремляются на осуществление поставленных перед ней целей.
  
   Волки -- это сухопутные акулы.
  
   С особенной яростью и жестокостью Северная глушь ломает упорство человека, потому что человек -- самое мятежное существо в мире, потому что человек всегда восстает против ее воли, согласно которой всякое движение в конце концов должно прекратиться.
  
  
   "Мартин Иден"
  
   Надежды и тревоги
   Прошли, как облака,
   Благодарим вас, боги,
   Что жить нам не века.
   Что ночь за днем настанет,
   Что мертвый не восстанет,
   Дойдет и в море канет
   Усталая река.
  
   Если крохи моих знаний сокращают мой путь к истине, это весьма утешительно. Хотя меня весьма мало интересует, прав я или неправ. Все равно это бесполезно. Человеку не дано узнать абсолютную истину.
  
   Но у меня есть своё мнение, и я не подчиню его приговору всех авторитетов на свете, вместе взятых. Что мне не нравится, что не нравится, и с какой стати я должен делать вид, что мне это понравилось! Только потому, что это нравится, или будто бы нравится, большинству? Я не желаю подчинять свои вкусы моде.
  
   Неважно, что вы говорите, а важно, как вы это делаете.
  
   Это он и есть без памяти влюбленный; никакой другой титул не заставил бы его возгордиться больше. Наконец-то он понял смысл жизни, понял, для чего появился на свет.
  
   А ведь в мыслях он всегда жил иной, тайной жизнью. Он пытался поделиться ими, но не нашлось ни одной женщины, да, и ни одного мужчины, кто бы его понял. Пытался, да, но только озадачивал слушателей.
  
   А, вот оно! Тайна приоткрылась ему. Вот что, оказывается, делали великие писатели и замечательные поэты. Вот почему они стали титанами. Они умели выразить то, что думали, чувствовали, видели.
  
   Будь у нее на это немного времени, она бы его любила.
  
   Его грубость отпугивала. Каждое грубое слово оскорбляло слух, а грубость его жизни оскорбляла душу.
  
   - Ты разбиваешь мне сердце, - сквозь слезы вымолвила Руфь. - Ты ведь знаешь, я люблю тебя, и я здесь оттого, что люблю тебя.
   - Боюсь, ты не уловила мою мысль, - мягко сказал Мартин. - Я о чем говорю: если ты меня любишь, как же это получилось, что теперь ты любишь меня гораздо сильнее, чем прежде, когда твоей любви хватило лишь на то, чтобы мне отказать?
  
   Именно, все они -- мелкие души, долбят убогую прописную мораль, которую сызмальства вдолбили в них, а жить настоящей жизнью боятся. Они могут любить вас, Мартин, но свою жалкую мораль будут любить больше. Вам нужно великолепное бесстрашие перед жизнью, души крупные и свободные, ослепительно яркие бабочки, а не какая-то серенькая моль.
  
   Если жизнь для него нечто большее, то он вправе и требовать от нее большего, но только, конечно, не здесь, не в общении с этими людьми.
  
   Жить было больно.
  
   Тайна красоты не менее глубока, чем тайна жизни, да нет, глубже: красота и жизнь нераздельно сплетены друг с другом.
  
   Итак, ты поднимаешься из грязи! Протираешь глаза, чтобы увидеть сияние, и устремляешься к звёздам, подобно всему живому до тебя. И ты готов отвоевать бесценнейшее наследие, какие бы могущественные силы им ни владели.
  
   Он стремился глубоко проникнуть в жизнь, вцепиться в неё накрепко орлиной хваткой, его до боли потрясали грандиозные открытия, и уже рождалось понимание, что он всем этим способен овладеть.
  
   Нет Бога, кроме непознаваемого, и Герберт Спенсер пророк его.
  
   Пьянили книги, они породили мириады навязчивых желаний, не дающих покоя.
  
   Они изучали жизнь по книгам, в то время как он был занят тем, что жил.
  
   Дурак! -- кричал он своему отражению в зеркале - Ты хотел писать и пытался писать, а о чем было писать? Что у тебя такого было за душой? Кой-какие ребяческие понятия да незрелые чувства, жадное, но неосознанное чувство красоты, дремучее невежество, сердце, готовое разорваться от любви, и мечта, огромная, как эта любовь, и бесплодная, как твое невежество.
  
   Она смеялась про себя над нелепыми желаниями, которые у нее зарождались при этом: по временам ей хотелось потрепать его за волосы, тогда как ему нестерпимо хотелось положить голову ей на колени и мечтать, лежа так с полузакрытыми глазами, об ожидавшем их будущем. Прежде, на воскресных пикниках, в каком-нибудь парке он часто клал голову на женские колени и обычно спокойно засыпал глубоким сном, в то время как девушки защищали его лицо от солнца, любовно дивясь той величавой небрежности, с которой он принимал их любовь. До сих пор ему казалось, что нет ничего легче, как положить свою голову на колени девушки, но теперь, когда это была Рут, такое не представлялось ему возможным.
  
   -- Неужели вы считаете себя выше всех музыкальных критиков? -- возмущалась Рут.
   -- О нет, нисколько, -- отвечал он. -- Я просто сохраняю за собой право иметь собственное мнение.
  
   Боже милостивый, да чего вы ждете от буржуазной девицы. Забудьте про них. Найдите женщину пылкую, с горячей кровью, чтоб потешалась над жизнью, и насмехалась над смертью, и любила, пока любится.
  
   Прошлое есть прошлое, и тот, кто утверждает, будто история повторяется, лжет.
  
   Это жизнь, а жизнь не всегда красива.
  
   Во мне столько всего, о чем я хочу сказать. Но все это так огромно. Я не нахожу слов, не могу выразить, что там внутри. Иногда мне кажется, весь мир, вся жизнь, все на свете поселилось во мне и требует: будь нашим голосом. Я чувствую, ох, не знаю, как объяснить... Я чувствую, как это огромно а начинаю говорить, выходит детский лепет. До чего трудная задача - передать чувство, ощущение такими. словами, на бумаге или вслух, чтобы тот, кто читает или слушает, почувствовал или ощутил то же, что и ты. Это великая задача.
  
   А невысказанное меня душит.
  
   Все, что было вокруг - запах гниющих овощей и мыльной пены, неряшливый вид сестры, злорадная ухмылка Хиггинботема, - просто сон. Подлинная жизнь шла у него в голове, и каждый рассказ был частицей этой подлинной жизни.
  
   Сдается мне, знания -- они вроде штурманской рубки. Как приду в библиотеку, всегда про это думаю. Дело учителей по порядку растолковать ученикам всё, что есть в рубке. Учителя -- проводники по штурманской рубке, вот и всё. Ничего нового они тут не выдумывают. Не они всё это сработали, не они создали. В рубке есть карты, компас, всё, что надо, а учительское дело всё новичкам показать, чтоб не заблудились.
  
   Никогда он в божественное не верил. Он всегда был неверующим, всегда добродушно подсмеивался над судовыми священниками и их разговорами о бессмертии души. За гробом жизни нет, возражал он, живешь здесь, сегодня, а потом - вечная тьма.
  
   -- А я вам говорю, -- перебил он, -- что по крайней мере девяносто девять процентов редакторов -- это просто неудачники. Это неудавшиеся писатели. Не думайте, что им приятнее тянуль лямку в редакции и сознавать свою рабскую зависимость от распространения журнала и от оборотливости издателя, чем предаваться радостям творчества. Они пробовали писать, но потерпели неудачу. И вот тут-то и получается нелепейший парадокс. Все двери к литературному успеху охраняются этими сторожевыми собаками, литературными неудачниками. Редакторы, их помощники, рецензенты, вообще все те, кто читает рукописи, -- это все люди, которые некогда хотели стать писателями, но не смогли. И вот они-то, последние, казалось бы, кто имеет право на это, являются вершителями литературных судеб и решают, что нужно и что не нужно печатать. Они, заурядные и бесталанные, судят об оригинальности и таланте. А за ними следуют критики, обычно такие же неудачники. Не говорите мне, что они никогда не мечтали и не пробовали писать стихи или прозу, -- пробовали, только у них ни черта не вышло. <...>
   -- Но если вы потерпите неудачу? Вы должны подумать обо мне, Мартин!
   -- Если я потерплю неудачу? -- Он поглядел на нее с минуту, словно она сказала нечто немыслимое. Затем глаза его лукаво блеснули. -- Тогда я стану редактором, и вы будете редакторской женой.
  
   Они говорили с жаром и увлечением, мысли возбуждали их так, как других возбуждает гнев или спиртные напитки.
  
   Когда они заговаривали с ним, его одолевала скука, такими поверхностными, пустопорожними были их рассуждения...
  
   Кто не стремится жить, тот на пути к концу.
  
   А ведь я вправду пьян, вот не думал, что могу опьянеть от женского лица.
  
   В тот самый час, когда он перестал бороться, судьба ему улыбнулась.
  
   Он стремился к звездам, а свалился в зловонную трясину.
  
   Её девственная непорочность облагораживала для него его собственные чувства и возносила их на высоту холодного целомудрия звёзд.
  
   Он изнывал от желания увидеть вновь девушку, чьи нежные руки с неожиданной цепкостью захватили всю его жизнь.
  
   ... И как это тебе удаётся, Март?
   -- Мало ими интересуюсь, вот и всё.
   -- Ты, стало быть, делаешь вид, что тебе на них наплевать?
   Мартин с минуту раздумывал над ответом.
   -- Может, и это подействовало бы. Но мне-то в самом деле на них наплевать. А ты попробуй сделать вид, может что и выйдет.
  
   Сны его по смелости и необычайности могли сравниться с грёзами курильщика опиума.
  
   Надевая крахмальный воротничок, он всегда чувствовал себя так, будто его лишили свободы.
  
   Как и она, он почувствовал, что пропасть между ними ещё увеличилась, но тем сильнее хотелось ему перешагнуть через неё.
  
   Ей-богу, <...> я не хуже их; и если они знают многое, чего я не знаю, то и я их тоже мог бы кой-чему научить.
  
   Он находился в блаженном состоянии человека, мечты которого вдруг перестали быть мечтами и воплотились в жизнь.
  
   Вдруг по-женски насторожилась, поймав его пылающий взгляд. Ещё ни один мужчина не смотрел на неё так, и этот взгляд смутил её.
  
   Ещё никогда не бывало, чтобы он не смог достигнуть того, что хотел.
  
   Несчастные тупые рабы, думал он, слушая сестру. Неудивительно, что мир принадлежит сильным. Рабы помешаны на своем рабстве. Для них работа -- золотой идол, перед которым они падают ниц, которому поклоняются.
  
   И подумать только, до чего я был глуп -- воображал, если кто занимает высокие посты и живет в красивых домах и у него есть образование и счет в банке, значит, это люди достойные!
  
   Назначение красоты - дарить человечеству радость.
  
   Ведь он не знал, что сам обладает выдающимся умом, не знал также, что гостиные всевозможных Морзов не то место, где можно встретить людей, доискивающихся до глубин, задумывающихся над основными законами бытия; и не подозревал, что люди эти - точно одинокие орлы, одиноко парят в лазурной небесной выси над землей, обремененной толпами, чей удел - стадное существованье.
  
   Раньше он, по глупости, воображал, что каждый хорошо одетый человек, не принадлежащий к рабочему сословию, обладает силой ума и утонченным чувством прекрасного. Крахмальный воротничок казался ему признаком культуры, и он еще не знал, что университетское образование и истинное знание далеко не одно и то же.
  
   Города, эти царства буржуа, убьют вас. Чего стоит логово торгашей, где я вас встретил. Гнилые души - это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растленные, мужчины и женщины, в каждом только и есть, что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска.
  
   Она знала, что Мартин беден, и это связывалось для нее с юностью Линкольна, мистера Батлера и многих других, кто потом добился успеха. К тому же, сознавая, что бедным быть не сладко, она, как истинная дочь среднего сословия, преспокойно полагала, будто бедность благотворна, что, подобно острой шпоре, она подгоняет по пути к успеху всех и каждого, кроме безнадежных тупиц и вконец опустившихся бродяг.
  
   Не дано ей было следовать за полетом его мысли, и когда она не понимала его рассуждений, полагала, что он ошибается. Рассуждения всех окружающих были понятны ей. Она всегда понимала, что говорят мать и отец, братья и Олни, а потому, когда не понимала Мартина, виноватым считала его.
  
   В его-то прежнем окружении никого особенно не смущало, если юноши и девушки добивались близости, покоряли друг друга поцелуями и ласками, но чтобы так же себя вели особы в хорошем обществе, этого он вообразить не мог.
  
   Нет, не по душе ему карьера мистера Батлера. В конце концов было в таком успехе что-то жалкое. Тридцать тысяч в год, конечно, хорошо, но больные кишки и неспособность радоваться простым человеческим радостям начисто обесценивают этот роскошный доход.
  
   То была очень обычная узость мышления - те, кто ею страдают, убеждены, что их цвет кожи, их верования и политические взгляды - самые лучшие, самые правильные, а все прочие люди во всем мире обделены судьбой. Из-за этой же узости иудей в древние времена благодарил Господа Бога, что тот не создал его женщиной, из-за нее же нынешний миссионер отправляется на край света, стремясь своей религией вытеснить старых богов; и из-за нее же Руфь жаждала перекроить этого выходца из иного мира по образу и подобию людей своего круга.
  
   Не удивительно, что святые на небесах чисты и непорочны. Тут нет заслуги. Но святые среди грязи -- вот это чудо!
  
   Боюсь, Мартин Иден никогда не научится зарабатывать деньги. А для счастья деньги необходимы, так устроен наш мир... не миллионные состояния нужны, нет, но достаточные средства, чтобы жить прилично и с комфортом.
  
   Он забылся, и снова жил, и, ожив, в миг озарения ясно увидел, что сам обращает себя в животное -- не тем, что пьет, но тем, как работает. Пьянство -- следствие, а не причина. Оно следует за этой работой так же неотвратимо, как вслед за днем наступает ночь. Нет, обращаясь в рабочую скотину, он не покорит вершины -- вот что нашептало ему виски, и он согласно кивнул. Виски -- оно мудрое. Оно умеет раскрывать секреты.
  
   Этот практицизм мешает вам видеть красоту, вы ее губите, словно дети, которые ловят бабочек и при этом стирают яркую пыльцу с чудесных крылышек.
  
   Тот шагает быстрей, кто шагает один.
  
   Ее ограниченность была ограниченностью ее мирка; но ум ограниченный не замечает своей ограниченности, видит ее лишь в других. А потому Руфь полагала, что мыслит широко и, если их взгляды расходятся, виной тому ограниченность Мартина.
  
   Любовь не знает логики, она выше разума. Любовь пребывает на вершинах, над долинами разума. Это существованье возвышенное, венец бытия, и редкому человеку она дается.
  
   Труд -- хорошая штука. Он необходим для здоровья, так говорят все проповедники, и, бог свидетель, я никогда не боялся тяжелой работы.
  
   Почему мной и живущей во мне красотой должны заправлять мертвецы? Красота жива и непреходяща. Языки возникают и отмирают. Они прах мертвых.
  
   Был он человек без прошлого, чье близкое будущее - неминуемая могила, а настоящее - горькая лихорадка жизни.
  
   Смерти он не боялся, с едкой горечью высмеивал любой образ жизни, но, умирая, жадно любил жизнь, каждую кроху бытия. Он был одержим безумным желанием жить, ощущать трепет жизни, "все испытать на краткий миг, пока и я - пылинка в звездном вихре бытия", как выразился он однажды. Он рисковал пробовать наркотики, шел и на другие странные опыты в погоне за новой встряской, за неизведанными ощущениями.
  
   И ни с того ни с сего, пока он говорил с нею по телефону, нахлынуло неодолимое желание умереть за нее, в воспаленном мозгу вспыхивали и гасли видения героического самопожертвования. Он так ее любит, так отчаянно, так безнадежно.
  
   Мне требуется или правда или ничего. Иллюзия, которая не убеждает, это явная ложь...
  
   То была извечная трагедия - когда ограниченность стремится наставлять на путь истинный ум широкий и чуждый предубеждений.
  
   Видеть высокий нравственный идеал, вырастающий из клоаки несправедливости; расти самому, и глазами, ещё залепленными грязью, ловить первые проблески красоты; видеть, как из слабости, порочности и скотской грубости рождается сила, и правда, и благородство духа.
  
   И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтоб только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену.
  
   В ней не было места для обмана и фальши. Будь что будет, но oн должен оставаться самим собою.
  
   Да, он нашел здесь то, для чего стоило жить, чего стоило добиваться, из-за чего стоило бороться и ради чего стоило умереть. Книги говорили правду. Бывают на свете такие женщины. Вот одна из них.
  
   Никакой жизни "там", говорил он себе, нет и быть не может; вся жизнь здесь, а дальше -- вечный мрак. Но то, что он увидел в ее глазах, была именно душа -- бессмертная душа, которая не может умереть. Ни один мужчина, ни одна женщина, которых он знал раньше, не вызывали в нем мыслей о бессмертии. А она вызвала!
  
   Человек, не стремящийся к жизни, ищет путей к смерти.
  
   Слушать разговоры о деле бездельникам скучно, вот они и определили, что это узкопрофессиональные разговоры и вести их в обществе не годится. Они же определили, какие темы не узкопрофильные и о чём, стало быть, годится беседовать: это новейшие оперы, новейшие романы, карты, бильярд, коктейли, автомобили, скачки, ловля форелей или голубого тунца, охота на крупного зверя, парусный спорт и прочее в том же роде, -- и заметь, всё это бездельники хорошо знают. По сути, это -- узкопрофессиональные разговоры бездельников. И самое смешное, что многие умные люди или те, кто слывёт умными людьми, позволяют бездельникам навязывать им свои дурацкие правила.
  
   Он не мог выпустить из рук серебро. Он не был ни скуп, ни жаден, но деньги значили для него больше, чем столько-то долларов и центов. Они означали успех, и оттиснутые на монетах орлы олицетворяли для него крылатую победу.
  
   Неуклюжесть его первых опытов не была неуклюжестью посредственности. Их отличала неуклюжесть чрезмероной силы -- та самая, что выдает новичка, который бьет из пушек по воробьям и на комара замахивается дубинкой.
  
   Так легко быть добрым.
  
   Каждый поступает как умеет, большего не дано.
  
   Радость не в том, что твоя работа пользуется успехом, радость - когда работаешь.
  
   Если мне что-то не нравится, значит, не нравится, и все тут; так с какой стати, спрашивается, я стану делать вид, будто мне это нравится, только потому, что большинству моих соплеменников это нравится или они воображают, что нравится. Не могу я что-то любить или не любить по велению моды.
  
   Ведь мир изумлял не столько тем, что состоял из атомов и молекул, движимых необоримой силой, сколько тем, что в нем жила Руфь. Она была изумительнее всего, что он знал, о чем мечтал, о чем догадывался.
  
   Он хотел выдвинуться, а не только зарабатывать на хлеб, и готов был на многие лишения, чтобы в конце концов добиться успеха.
  
   Каждый жил не так, как хотел, и рад был про это забыть, а напившись, эти тусклые тупые души уподоблялись богам, и каждый становился владыкой в своем раю, вволю предавался пьяным страстям.
  
   Его внимание приковала картина, писанная маслом. Могучий прибой с грохотом разбивается о выступ скалы, мрачные грозовые тучи затянули небо, а вдали, за линией прибоя, на фоне грозового закатного неба - лоцманский бот в крутом повороте, он накренился, так что видна каждая мелочь на палубе. Была здесь красота, и она влекла неодолимо. Парень позабыл о своей неуклюжей походке, подошел ближе, совсем близко. И красота исчезла.
  
   Мне захотелось всего этого, да и теперь хочется. Я хотел бы дышать таким воздухом, как у вас в доме, чтобы кругом были книги, картины и всякие красивые вещи, и чтобы люди говорили спокойно и тихо и были чисто одеты, и мысли чтоб у них были чистые.
  
   Ограниченные умы замечают ограниченность только в других.
  
   Когда играешь в незнакомую игру, первый ход предоставь другому.
  
   Красота и жизнь сплетаются между собою, а сам человек -- частица этого удивительного сплетения звездной пыли, солнечных лучей и еще чего-то неведомого.
  
   Всякое искусство условно. Но и в условности должна быть реальность.
  
   Повторялась исконная трагедия одиночки, пытающегося внушить истину миру.
  
   У каждого своя мудрость, в зависимости от склада души. Моя для меня столь же бесспорна, как ваша для вас.
  
   Все в мире непрочно, кроме любви. Любовь не может сбиться с пути, если только это настоящая любовь, а не хилый уродец, спотыкающийся и падающий на каждом шагу.
  
   У тебя слишком большое сердце, слишком ты великодушная, не могу я с тобой поступать недостойно... Мне жаль, что я пришел и встретился с тобой. Но теперь уже ничего не поделаешь, и я ведь совсем не думал, что так обернется. Но послушай, Лиззи, ты мне нравишься, никакими словами не сказать. Не просто нравишься. Я восхищаюсь тобой и уважаю тебя. Ты замечательная, замечательно хорошая... Да что толку в словах?
  
   В любви человеческий организм достигает высшей цели своего существования, в любви не должно сомневаться, её надо принимать от жизни как величайшую награду.
  
   Когда он наконец ушел, Мартин вздохнул с облегчением. Он становился нелюдим. Ему с каждым днем было все труднее и труднее общаться с людьми. Присутствие их тяготило, а необходимость поддерживать разговор раздражала его. Люди действовали ему на нервы, и, не успев встретиться с человеком, он уже искал предлога от него отделаться.
  
   Любовь явилась в мир раньше членораздельной речи, и на заре существования она усвоила приёмы и способы, которых никогда уже не забывала.
  
   Одни и те же безмолвные ласки производят одинаковое впечатление и на бедных работниц, и на девушек высшего общества.
  
   Бороться -- так бороться до конца!
  
  
   "Морской волк"
  
   Ведь человек действует, повинуясь своим желаниям.
  
   Но стоит человеку научиться стрелять, его так и тянет бить прямо в цель.
  
   Растревожить их душу можно сильнее всего, если залезть к ним в карман.
  
   Разговор коснулся Люцифера из поэмы Мильтона, и острота анализа, который давал этому образу Волк Ларсен, и красочность некоторых его описаний показывали, что он загубил в себе несомненный талант. Мне невольно пришел на память Тэн, хотя я и знал, что Ларсен никогда не читал этого блестящего, но опасного мыслителя.
   -- Он возглавил борьбу за дело, обреченное на неудачу, и не устрашился громов небесных, -- говорил Ларсен. -- Низвергнутый в ад, он не был сломлен. Он увел за собой треть ангелов, взбунтовал человека против бога и целые поколения людей привлек на свою сторону и обрек аду. Почему был он изгнан из рая? Был ли он менее отважен, менее горд, менее велик в своих замыслах, чем господь бог? Нет! Тысячу раз нет! Но бог был могущественнее. Как это сказано? "Он возвеличился лишь силою громов". Но Люцифер -- свободный дух. Для него служить было равносильно гибели. Он предпочел страдания и свободу беспечальной жизни и рабству. Он не хотел служить богу. Он ничему не хотел служить. Он не был безногой фигурой вроде той, что украшает нос моей шхуны. Он стоял на своих ногах. Это была личность!
   -- Он был первым анархистом, -- рассмеялась Мод, вставая и направляясь к себе в каюту.
   -- Значит, быть анархистом хорошо! -- воскликнул Волк Ларсен.
   Он тоже поднялся и, стоя перед ней у двери в ее каюту, продекламировал:
   ... По крайней мере здесь
   Свободны будем. Нам здесь бог не станет
   Завидовать и нас он не изгонит.
   Здесь будем править мы. И хоть в аду,
   Но все же править стоит, ибо лучше
   Царить в аду, чем быть рабом на небе.
  
   Вряд ли есть на свете зрелище более ужасное, чем вид сильного человека в минуту крайней слабости и упадка духа.
  
   ... Душа выражает себя через свою телесную оболочку и что вид, запах, прикосновение волос любимой - совершенно так же, как свет её глаз или слова, слетающие с её губ, - являются голосом, дыханием, сутью её души. Ведь дух в чистом виде - нечто неощутимое, непостижимое и лишь угадываемое и не может выражать себя через себя самого.
  
   Ветер раздувает огонь, и он вспыхивает жарким пламенем. Желание подобно огню. Созерцание предмета желания, новое заманчивое описание его, новое постижение этого предмета разжигают желание, подобно тому как ветер раздувает огонь. И в этом заключён соблазн. Это ветер, который раздувает желание, пока оно не разгорится в пламя и не поглотит человека. Вот что такое соблазн! Иногда он недостаточно силён, чтобы сделать желание всепожирающим, но если он хоть в какой-то мере разжигает желание, это всё равно соблазн. И, как вы сами говорите, он может толкнуть человека на добро, так же как и на зло.
  
   ... Я завидую вам умом, а не сердцем, заметьте. Зависть - продукт мозга, ее диктует мне мой разум. Так трезвый человек, которому надоела его трезвость, жалеет, глядя на пьяных, что он сам не пьян.
  
   Часто, очень часто я сомневаюсь в ценности человеческого разума. Мечты, вероятно, дают нам больше, чем разум, приносят больше удовлетворения. Эмоциональное наслаждение полнее и длительнее интеллектуального, не говоря уж о том, что за мгновения интеллектуальной радости потом расплачиваешься черной меланхолией. А эмоциональное удовлетворение влечет за собой лишь легкое притупление чувств, которое скоро проходит.
  
   Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к фактам жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они противоречат здравому смыслу. И, несмотря на это, мой разум подсказывает мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить иллюзиями, хоть они и лживы. А ведь в конце-то концов наслаждение - единственная наша награда в жизни. Не будь наслаждения - не стоило бы и жить. Взять на себя труд жить и ничего от жизни не получать - да это же хуже, чем быть трупом. Кто больше наслаждается, тот и живет полнее, а вас все ваши вымыслы и фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем меня - мои факты.
  
   ... Кто крадёт мой кошелёк, крадёт моё право на жизнь. Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой хлеб, и мой кусок мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь. Вы же знаете, что того супа и хлеба, которые бесплатно раздают беднякам, хватает далеко не на всех голодных, и, когда у человека пуст кошелек, ему ничего не остается, как умереть собачьей смертью... если он не изловчится тем или иным способом быстро свой кошелек пополнить.
  
   В наше время человек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его кошелька.
  
   Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо; могли метать искры, отливая стальным блеском обнаженного меча; могли становиться холодными, как полярные просторы, или тёплыми и нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, обжигающий и властный, который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторженно, радостно и самозабвенно.
  
   Паника, охватывающая человека, когда он в толпе и разделяет общую участь, не так ужасна, как страх, переживаемый в одиночестве.
  
   Да, в этом тумане, несомненно, была своя романтика. Словно серый, исполненный таинственности призрак, навис он над крошечным земным шаром, кружащимся в мировом пространстве. А люди, эти искорки или пылинки, гонимые ненасытной жаждой деятельности, мчались на своих деревянных и стальных конях сквозь самое сердце тайны, ощупью прокладывая себе путь в Незримом, и шумели, и кричали самонадеянно, в то время как их души замирали от неуверенности и страха!
  
   - Они копошатся, движутся, но ведь и медузы движутся. Движутся для того, чтобы есть, и едят для того, чтобы продолжать двигаться. Вот и вся штука! Они живут для своего брюха, а брюхо поддерживает в них жизнь. Это замкнутый круг; двигаясь по нему, никуда не придешь. Так с ними и происходит. Рано или поздно движение прекращается. Они больше не копошатся. Они мертвы.
   - У них есть мечты, - прервал я, - сверкающие, лучезарные мечты о...
   - О жратве, - решительно прервал он меня.
   - Нет, и еще...
   - И еще о жратве. О большой удаче - как бы побольше и послаще пожрать. - Голос его звучал резко. В нем не было и тени шутки. - Будьте уверены, они мечтают об удачных плаваниях, которые дадут им больше денег; о том, чтобы стать капитанами кораблей или найти клад, - короче говоря, о том, чтобы устроиться получше и иметь возможность высасывать соки из своих ближних, о том, чтобы самим всю ночь спать под крышей и хорошо питаться, а всю грязную работу переложить на других. И мы с вами такие же. Разницы нет никакой, если не считать того, что мы едим больше и лучше. Сейчас я пожираю их и вас тоже. Но в прошлом вы ели больше моего. Вы спали в мягких постелях, носили хорошую одежду и ели вкусные блюда. А кто сделал эти постели, и эту одежду, и эти блюда? Не вы. Вы никогда ничего не делали в поте лица своего. Вы живете с доходов, оставленных вам отцом. Вы, как птица фрегат, бросаетесь с высоты на бакланов и похищаете у них пойманную ими рыбешку. Вы "одно целое с кучкой людей, создавших то, что они называют государством", и властвующих над всеми остальными людьми и пожирающих пищу, которую те добывают и сами не прочь были бы съесть. Вы носите теплую одежду, а те, кто сделал эту одежду, дрожат от холода в лохмотьях и еще должны вымаливать у вас работу - у вас или у вашего поверенного или управляющего, - словом, у тех, кто распоряжается вашими деньгами.
  
   -- Что это у вас сегодня такой жалкий вид? -- начал он. -- В чем дело?
   Я видел, что он отлично понимает, почему я чувствую себя почти так же худо, как Гаррисон, но хочет вызвать меня на откровенность, и отвечал:
   -- Меня расстроило жестокое обращение с этим малым.
   Он усмехнулся.
   -- Это у вас нечто вроде морской болезни. Одни подвержены ей, другие -- нет.
   -- Что же тут общего? -- возразил я.
   -- Очень много общего, -- продолжал он. -- Земля так же полна жестокостью, как море -- движением. Иные не переносят первой, другие -- второго. Вот и вся причина.
   -- Вы так издеваетесь над человеческой жизнью, неужели вы не придаете ей никакой цены? -- спросил я.
   -- Цены! Какой цены? -- Он посмотрел на меня, и я прочел циничную усмешку в его суровом пристальном взгляде. -- О какой цене вы говорите? Как вы ее определите? Кто ценит жизнь?
   -- Я ценю, -- ответил я.
   -- Как же вы ее цените? Я имею в виду чужую жизнь. Сколько она, по-вашему, стоит?
   Цена жизни! Как мог я определить ее? Привыкший ясно и свободно излагать свои мысли, я в присутствии Ларсена почему-то не находил нужных слов.
  
   - А где ваш брат? Что он делает?
   - Он хозяин промыслового парохода "Македония" и охотится на котиков. Мы, вероятно, встретимся с ним у берегов Японии. Его называют Смерть Ларсен.
   - Смерть Ларсен? - невольно вырвалось у меня. - Он похож на вас?
   - Не очень. Он просто тупая скотина. В нем, как и во мне, много... много...
   - Зверского? - подсказал я.
   - Вот именно, благодарю вас. В нем не меньше зверского, чем во мне, но он едва умеет читать и писать.
   - И никогда не философствует о жизни? - добавил я.
   - О нет, - ответил Волк Ларсен с горечью. - И в этом его счастье. Он слишком занят жизнью, чтобы думать о ней. Я сделал ошибку, когда впервые открыл книгу.
  
   С точки зрения спроса и предложения, жизнь -- самая дешевая вещь на свете.
  
   -- Но это совсем другой вопрос! -- воскликнул я.
   -- Вовсе нет! -- Капитан говорил быстро, и глаза его сверкали. -- Это свинство, и это... жизнь. Какой же смысл в бессмертии свинства? К чему все это ведет? Зачем все это нужно? Вы не создаете пищи, а между тем пища, съеденная или выброшенная вами, могла бы спасти жизнь десяткам несчастных, которые эту пищу создают, но не едят. Какого бессмертия заслужили вы? Или они? Возьмите нас с вами. Чего стоит ваше хваленое бессмертие, когда ваша жизнь столкнулась с моей? Вам хочется назад, на сушу, так как там раздолье для привычного вам свинства. По своему капризу я держу вас на этой шхуне, где процветает мое свинство. И буду держать. Я или сломаю вас, или переделаю. Вы можете умереть здесь сегодня, через неделю, через месяц. Я мог бы одним ударом кулака убить вас, -- ведь вы жалкий червяк. Но если мы бессмертны, то какой во всем этом смысл? Вести себя всю жизнь по-свински, как мы с вами, -- неужели это к лицу бессмертным? Так для чего же это все? Почему я держу вас тут?
   -- Потому, что вы сильнее, -- выпалил я.
   -- Но почему я сильнее? -- не унимался он. -- Потому что во мне больше этой закваски, чем в вас. Неужели вы не понимаете? Неужели не понимаете?
   -- Но жить так -- это же безнадежность! -- воскликнул я.
   -- Согласен с вами, -- ответил он. -- И зачем оно нужно вообще, это брожение, которое и есть сущность жизни? Не двигаться, не быть частицей жизненной закваски, -- тогда не будет и безнадежности. Но в этом то все и дело: мы хотим жить и двигаться, несмотря на всю бессмысленность этого, хотим, потому что это заложено в нас природой, -- стремление жить и двигаться, бродить. Без этого жизнь остановилась бы. Вот эта жизнь внутри вас и заставляет вас мечтать о бессмертии. Жизнь внутри вас стремится быть вечно. Эх! Вечность свинства!
  
   Вот и все вы такие, -- с досадой воскликнул он, -- разводите всякие антимонии насчет ваших бессмертных душ, а сами боитесь умереть! При виде острого ножа в руках труса вы судорожно цепляетесь за жизнь, и весь этот вздор вылетает у вас из головы. Как же так, милейший, ведь вы будете жить вечно? Вы -- бог, а бога нельзя убить. Кок не может причинить вам зла -- вы же уверены, что вам предстоит воскреснуть. Чего же вы боитесь?
  
   Матроса Джонсона одушевляла идея, принцип, убежденность в своей правоте. Он был прав, он знал, что прав, и не боялся. Он готов был умереть за истину, но остался бы верен себе и ни на минуту не дрогнул. Здесь воплотились победа духа над плотью, неустрашимость и моральное величие души, которая не знает преград и в своем бессмертии уверенно и непобедимо возвышается над временем, пространством и материей.
  
   Сила всегда права. И к этому все сводится. А слабость всегда виновата. Или лучше сказать так: быть сильным -- это добро, а быть слабым -- зло. И еще лучше даже так: сильным быть приятно потому, что это выгодно, а слабым быть неприятно, так как это невыгодно. Вот, например: владеть этими деньгами приятно. Владеть ими -- добро. И потому, имея возможность владеть ими, я буду несправедлив к себе и к жизни во мне, если отдам их вам и откажусь от удовольствия обладать ими.
  
   Жизнь не имеет никакой цены, кроме той, какую она сама себе придает. И, конечно, она себя переоценивает, так как неизбежно пристрастна к себе.
  
   Верь я в бессмертие, альтруизм был бы для меня выгодным занятием. Я мог бы черт знает как возвысить свою душу. Но, не видя впереди ничего вечного, кроме смерти, и имея в своем распоряжении срок, пока во мне шевелятся и бродят дрожжи, именуемые жизнью, я поступал бы безнравственно, принося какую бы то ни было жертву. Всякая жертва, которая лишила бы меня хоть мига брожения, была бы не только глупа, но и безнравственна по отношению к самому себе. Я не должен терять ничего, обязан как можно лучше использовать свою закваску. Буду ли я приносить жертвы или стану заботиться только о себе в тот отмеренный мне срок, пока я составляю частицу дрожжей и ползаю по земле, -- от этого ожидающая меня вечная неподвижность не будет для меня ни легче, ни тяжелее.
  
   Никогда больше не придется ему спрягать на все лады глагол "делать". "Быть" - вот все что ему осталось. А ведь именно так он и определял понятие смерти - "быть", то есть существовать, но вне движения; замышлять, но не исполнять; думать, рассуждать и в этом оставаться таким же живым как вчера, но плотью мертвым, безнадежно мертвым.
  
   Жизнь получает особую остроту, когда висит на волоске. Человек по природе игрок, а жизнь -- самая крупная его ставка. Чем больше риск, тем острее ощущение.
  
   Все великие люди просто умели ловить счастье за хвост.
  
   Жизнь полна неудовлетворенности, но еще меньше может удовлетворить нас мысль о предстоящей смерти.
  
   Жизнь -- брожение закваски, но рано или поздно перестает бродить.
  
   Любить лучше и прекраснее, чем быть любимым. Это чувство дает человеку то, ради чего стоит жить и ради чего он готов умереть.
  
  
   "Сердца трёх"
  
   Жизнь держится на трёх китах: деньги, любовь, власть!
  
   Зазвонил телефон. Лицо Френсиса перекосилось от раздражения.
   -- Ради бога, поговори ты, Паркер. Если это опять какая-нибудь дура, играющая на бирже, скажи, что я умер, или пьян, или лежу в тифу, или женюсь, -- словом, придумай что-нибудь пострашнее.
  
   Законы, созданные людьми, сводятся в наши дни к состязанию умов. Они зиждутся не на справедливости, а на софистике. Законы создавались для блага людей, но в толковании их и применении люди пошли по ложному пути. Они приняли путь к цели за самую цель, метод действий -- за конечный результат. И все же законы есть законы, они необходимы, они полезны. Но в наши дни их применяют вкривь и вкось. Судьи и адвокаты мудрствуют, состязаясь друг с другом в изворотливости ума, похваляются своей ученостью и совсем забывают об истцах и ответчиках, которые платят им и ждут от них не изворотливости и учености, а беспристрастия и справедливости.
  
   -- Что же заставляет тебя расстаться со мной и гонит куда-то, точно ты раб?
   -- Бизнес -- и это для меня очень важно.
   -- А кто этот Бизнес и почему он имеет такую власть над тобой, могущественным королем? Так зовут твоего бога, которому все вы поклоняетесь, как мой народ поклоняется богу Солнца?
   Френсис улыбнулся, удивляясь меткости её сравнения, и сказал:
   -- Да, это великий американский бог. И бог очень грозный: когда он карает, то карает быстро и ужасно.
   -- И ты вызвал его недовольство? -- спросила она.
   -- Увы, да, хоть я и не знаю чем. Мне нужно ехать сейчас на Уолл-стрит...
   -- Это там его алтарь находится? -- перебила она его вопросом.
   -- Да, там находится его алтарь, и там я узнаю, чем я его прогневил и чем могу умилостивить, чтобы искупить свою вину.
  
   Лучше в любой момент умереть человеком, чем вечно жить скотом.
  
   Тот, кто платит выкуп за своего врага, должен быть или очень добрым, или очень глупым, или уж очень богатым.
  
   Для мужчин, возможно, главное -- это правила чести, которые они сами же и изобретают, а для женщин главное -- веления их любящего сердца.
  
   Я буду любить вас так сильно: вы забудете об этом человеке, и воспоминание о нем ни на миг не даст вашему сердечку заныть.
  
   Однако ощущения собственной правоты, как он обнаружил в данном случае, еще далеко не достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.
  
   А когда человек знает, чего ради утруждать себя проверкой?
  
   Тем не менее он сумел овладеть собой и заговорил с ней голосом рассудка, а не сердца, властно напоминавшего о себе.
  
   Мужчина, которого не ранит любовь к женщине, -- только наполовину мужчина.
  
  
   "Смирительная рубашка" ("Межзвёздный скиталец")
  
   Я прожил так много жизней. Я устал от бесконечной борьбы, страданий и бедствий, которые неизбежны для того, кто поднимается высоко, выбирает сверкающие пути и странствует среди звезд.
  
   В великие, решительные минуты женщина не рассуждает, а чувствует.
  
   Евреи всегда умели запутать любой вопрос и придать политический характер совершенно не политическим событиям.
  
   Жизнь нельзя объяснить интеллектуальными терминами.
  
   Гражданин! Поверьте мне, когда я говорю, что и сейчас людей убивают в тюрьмах, как их убивали всегда -- с той поры, как люди построили первые тюрьмы.
  
   Сильные умы никогда не бывают послушными.
  
   Нужно быть большим философом, чтобы выносить зверства год за годом.
  
   Тюрьма -- превосходная школа философии.
  
   ... всё время ты должен верить тому, о чём будешь думать. Если не веришь -- ничего не добьёшься.
  
   Из ничего выйдет только ничто!
  
   Быть умственно здоровым -- значит быть способным забывать. Вечно же помнить -- значит быть помешанным, одержимым.
  
   Ребенок, который определил память как "то, чем забывают", был не так уж неправ.
  
   Тело искалечено, но я не искалечен. Я, то есть дух, по-прежнему цел.
  
   Дух -- вот реальность, которая не гибнет. Я -- дух, и я существую.
  
   Посудите сами. Вот этот мой палец, столь восприимчивый и столь чувствительный, обладающий такой тонкой и многообразной сноровкой, такой крепкий, сильный, умеющий сгибаться и разгибаться с помощью целой хитроумной системы рычагов -- мышц, -- этот мой палец не есть я. Отрубите его. Я жив.
  
   Материя -- величайшая иллюзия. Другими словами, материя проявляет себя в той или иной форме, а форма -- это лишь видимость.
  
   Сила и глубина ума несовместимы с покорностью. Глупые люди, трусливые люди, люди, не наделенные бесстрашием, неистребимым чувством товарищества и страстной тягой к правде и справедливости, -- вот те, из кого создаются образцовые заключенные.
  
   Пожалуй, быть повешенным легче, чем присутствовать при казни...
  
   Порой мне кажется, что история мужчины -- это всегда история его любви к женщине.
  
   Умные люди часто бывают жестоки. Глупые люди жестоки сверх всякой меры.
  
   Чтобы избежать скверны и печали, в наши дни люди, подобные мне, ищут новизны, дурмана страстей и угара развлечений.
  
   Большая ученость хуже болезни.
  
   Женщина многое объясняет в поведении мужчины.
  
   Я научился страдать пассивно.
  
   Я помню бесчисленных женщин, из которых возникла она -- единственная женщина.
  
   И, созерцая это мое бесконечное прошлое, я вижу в нем следы многих благотворных влияний, и главное из них -- любовь к женщине, любовь мужчины к единственной избраннице его сердца.
  
   Я, как все поколения философов передо мной, знаю женщину такой, какая она есть, знаю ее слабости, посредственность, нескромность и нечестность, ее вросшие в землю ноги и глаза ее, никогда не видавшие звезд. Но -- остается вечный неопровержимый факт: "Ее ноги прекрасны, ее глаза прекрасны, ее руки и грудь -- рай, ее очарование могущественнее всякого другого, какое когда-либо ослепляло мужчин; как магнит, хочет он того или нет, притягивает иголку, так, хочет женщина того или нет, притягивает она мужчин".
  
   Но в полной наготе и но в забвении полном...
   Да, мрак темницы смыкается над нами, едва успеваем мы появиться на свет, и слишком быстро мы забываем все. Однако, рождаясь, мы еще помним иные места, иные времена. Беспомощные младенцы, покоясь у кого-то на руках или ползая на четвереньках по полу, мы грезим о полётах высоко над землей. Да, да.
   И в наших кошмарах мы переживаем страдания и муки, изнывая от страха перед чем-то чудовищным и неведомым. Едва родившись, ещё не получив никакого опыта, мы тем не менее уже с момента появления на свет знаем чувство страха, страх живёт в наших воспоминаниях, -- а воспоминания возникают из опыта.
  
   Смерти не существует. Жизнь -- это дух, а дух не может умереть.
  
   Жизнь -- вот что и реальность и тайна. Жизнь безгранично шире, чем просто различные химические соединения материи, принимающие те или иные формы. Жизнь -- нечто непрекращающееся. Жизнь -- это неугасающая огненная нить, связующая одну форму материи с другой.
  
  
   "Тропой ложных солнц"
  
   Я много думал. Не знаю. Так было. Это картина, которую я помню. Все равно как если б я заглянул в окно и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая, как я сказал: без начала и с непонятным концом.
  
   Забавное зрелище! Такое забавное, что мне хочется громко смеяться. Да, да, хохотать во все горло. Гонки мертвецов и мертвых собак. Как во сне, когда тебя мучает кошмар: ты бежишь со всех ног, чтобы спасти свою жизнь, а подвигаешься страшно медленно.
  
   И вся она нежная, как ребенок, не такая хрупкая, но такая же мягкая. Стан у нее тонкий. И, когда она встает, ходит, поворачивает голову, подымает руку... я не подберу слова... на это приятно смотреть, будто... ну будто она ладно построена.
  
   Я говорю это просто в шутку, чтобы женщина не могла ехать со мной; так лучше, чем говорить "нет".
  
   Кроме того, он был наделен необычайно сильным воображением, -- я давно это заметил. Он все представлял себе наглядно. Он созерцал жизнь в образах, ощущал ее в образах, образно мыслил о ней. И в то же время не понимал образов, созданных другими и запечатленных ими с помощью красок и линий на полотне.
  
   -- Это не жизнь, -- наставительно промолвил он. -- В жизни девочка либо умирает, либо выздоравливает. В жизни что-то происходит. На картине ничего не происходит.
  
   -- Взгляни вот на эту, -- указал я ему на третью иллюстрацию. -- В ней есть определенный смысл. Как ты ее понимаешь?
   Он рассматривал ее несколько минут.
   -- Девочка больна, -- заговорил он наконец. -- Вот -- доктор, смотрит на нее. Они всю ночь не спали: видишь -- в лампе мало керосина, в окне -- рассвет. Болезнь тяжелая; может быть, девочка умрет, поэтому доктор такой хмурый. А это -- мать. Болезнь тяжелая: мать положила голову на стол и плачет.
   -- Откуда ты знаешь, что плачет? -- перебил я. -- Ведь лица не видно. Может быть, она спит?
   Ситка Чарли удивленно взглянул на меня, потом опять на картину. Было ясно, что впечатление его было безотчетным.
   -- Может, и спит, -- согласился он. Потом посмотрел внимательнее. -- Нет, не спит. По плечам видно, что не спит. Я видел, как плачут женщины -- у них такие плечи. Мать плачет. Болезнь очень тяжелая.
  
   -- В этой картинке только конец, -- заявил он. -- У нее нет начала.
   -- Это жизнь, -- сказал я.
   -- В жизни есть начало, -- возразил он.
  
   В мозгу его происходила какая-то работа, -- бог весть какая, но во всяком случае интересная.
  
   Картина -- частица жизни. Мы изображаем жизнь так, как мы ее видим. Скажем, ты, Чарли, идешь по тропе. Ночь. Перед тобой хижина. В окне свет. Одну-две секунды ты смотришь в окно. Увидел что-то и пошел дальше. Допустим, там человек, он пишет письмо. Ты увидел что-то без начала и конца. Ничего не происходило. А все-таки ты видел кусочек жизни. И вспомнишь его потом. У тебя в памяти осталась картина. Картина в раме окна.
  
   И с той поры я никогда не думаю о деньгах. Потому что в тот день у меня открылись глаза, вспыхнул яркий свет и мне стало хорошо. И я понял, что человек должен жить не ради денег, а ради счастья, которое никто не может ни дать, ни купить, ни продать, которого не оплатишь ничем.
  
  
   Дженни Даунхэм. "Пока я жива"
   Пока не классика. Но возможно когда-нибудь станет.
  
   Материя состоит из частиц. Чем тверже, крепче, прочнее тело, тем меньше расстояние между частицами. Люди крепки, но внутри у них жидкость. Мне кажется, что если стоять очень близко к огню, то частицы, составляющие тело, изменятся.
  
   Люди ничто по сравнению с Солнечной системой.
  
   Любовь и смерть наполняют жизнь человека смыслом. Одни из нас живут, потому что любят, другие -- потому что боятся умереть.
  
   Живи быстро, умри молодым, оставь симпатичный трупик!
  
   Почему мне кажется, что я старше своей матери?
  
   Ты всегда так реагируешь, будто я всё время веду себя неправильно.
   Как будто я неправильно умираю.
  
   Допустим, я умру. И ничего больше не будет. Остальные будут жить, как жили, в своём собственном мире -- обниматься, гулять. А я останусь в этой пустоте и буду беззвучно стучаться в разделяющее нас стекло.
  
   Самолёты врезаются в дома. Трупы летят по воздуху. Взрываются автобусы и поезда метро. Сквозь плиты тротуара просачивается радиация. Солнце превращается в крошечную чёрную точку. Человечество вымирает, тараканы правят миром.
   Может случиться всё, что угодно.
  
   Я дрожу. Медсестра приносит одеяло и укутывает меня до подбородка. Я вздрагиваю.
   -- Кто-то думает о тебе, -- замечает мама. -- Поэтому ты и вздрагиваешь.
   А я всегда считала, что это значит, будто кто-то в другой жизни стоит на твоей могиле.
  
   -- Видишь ли, -- начинает мама, -- ты не можешь всё время делать то, что тебе захочется. Нужно думать и о других. О тех, кто тебя любит.
   -- О ком?
   -- О тех, кто тебя любит.
  
   Я выдыхаю дым. Вдыхая, я каждый раз слышу, как свистят мои лёгкие. Быть может, у меня туберкулёз. Надеюсь, что это так. У всех знаменитых поэтов был туберкулёз; это признак глубоких чувств. Рак -- это так унизительно.
  
   Мысль оглушает, охватывает всё тело от кончиков пальцев ног, пронзает меня, затмевает все прочие мысли, и я не могу больше думать ни о чём другом. Она переполняет меня, словно беззвучный крик. Я так долго была больна -- опухшая, слабая, с покрытой пятнами кожей, слоящимися ногтями, выпадающими волосы и выворачивающей до костей тошнотой. Это несправедливо. Я не хочу умирать вот так, толком не пожив. Я понимаю это с ослепительной ясностью. В сердце даже шевелится надежда-бред. Пока я не умерла, я хочу жить. Всё остальное не имеет смысла.
  
   -- Я тебя люблю.
   Словно три капли крови падают в снег.
  
   -- Всю неделю валяется с простудой. Разумеется, он утверждает, что это грипп. Ты же знаешь мужчин.
  
   -- Знаешь, что такое снеговик в пустыне?
   <...>
   -- Лужа.
  
   Стоило ему уйти, как я начала по нему скучать.
  
   ... если думать о том, как дышишь, начинаешь задыхаться.
  
   Никогда не влюбляйся -- это смертельно.
  
   За четыре долгих года забываешь имена.
  
   -- Может тебе стоит поверить в Бога.
   -- С чего это?
   -- Как и всем нам. Всему человечеству.
   -- Едва ли. Похоже, Бог умер.
  
   -- Что будет, если ты не сможешь справиться с гневом? Во что же ты тогда превратишься?
  
   ... он уходит в себя, словно растворяется в пустоте.
  
   Мы двадцать семь раз занимались любовью и шестьдесят две ночи спали вместе -- это целое море любви.
  
   Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я мысленно посылаю эти слова из своих пальцев в его, вверх по руке прямо в сердце. Услышь меня. Я тебя люблю. Прости, что я тебя покидаю.
  
   Когда он не со мной, мне кажется, будто я его выдумала.
  
   Так классно быть с кем-то, кто ничего обо мне не знает.
  
   -- Помнишь, мы решили, что будем друзьями?
   -- Ага.
   -- Я не хочу.
   -- Тесса, -- предостерегающе произносит Адам.
   -- Ничего плохого не случится.
   -- Но потом будет больно.
   -- Больно уже сейчас.
  
   Памятка для Зои
   Не рассказывай дочери, что планета гибнет. Показывай ей только прекрасное. Береги ее, заботься о ней, несмотря на то, что твои родители не смогли позаботиться о тебе. И никогда не связывайся с парнем, который тебя не любит.
  
   Как бы я хотела, чтобы у меня был парень. Чтобы он висел в шкафу на вешалке, а я бы его доставала когда вздумается, и он смотрел бы на меня, как парни в фильмах, -- так, словно я красавица.
  
   Не думай, будто должен быть хорошим, потому что остался единственным ребенком в семье. Если хочешь, будь плохим.
  
   Чтобы говорить о важном, нужно стать ближе.
  
   Кэл врывается в дом:
   -- Можно я пойду погулять?
   Папа вздыхает:
   -- Куда?
   -- Просто погулять.
   -- А поточнее нельзя?
   -- Когда дойду, скажу, где это.
   -- Так не пойдет.
   -- А вот других отпускают гулять без всяких.
   -- Меня не интересуют другие.
  
   Насколько малы люди, насколько уязвимы по сравнению со скалами, звездами.
  
   Найти перед смертью любовь, чтобы тут же от нее отказаться, -- на редкость злая шутка. Но я должна это сделать. Так лучше для нас обоих. Иначе будет еще больнее, чем сейчас.
  
   ... жизнь состоит из мгновений и каждое приближает нас к концу.
  
   Я всегда мечтала быть кошкой. Когда хочу, ласковой домашней, а когда и дикой.
  
   У неё нет терпения -- она не умеет ждать. Если бы она посадила зернышко, то каждый день выкапывала бы его, чтобы посмотреть, насколько оно выросло.
  
   Тесс, у меня такое ощущение, словно самое главное в твоей жизни происходит без меня. И это очень больно.
  
   -- Знаешь, -- начинает он, -- когда ты была совсем маленькой, мы с мамой не спали ночи напролет и наблюдали, как ты дышишь. Нам казалось, если мы перестанет смотреть, ты забудешь, как дышать. -- Его рука шевелится, пальцы чуть-чуть разжимаются. - Можешь надо мной смеяться, но это правда. Когда дети становятся старше, тревога уменьшается, но никогда не проходит. Я все время за тебя волнуюсь.
  
   Медсестры никогда не рассказывают, что знают. Их берут на работу за пышные волосы и жизнерадостный вид. Они должны выглядеть бодрыми и здоровыми, чтобы пациентам было к чему стремиться.
  
   Мне так сильно будет его не хватать, что хочется сделать ему больно.
  
   В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор -- единственная из всех, кого я знаю, -- ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой и всё это лишь недоразумение.
  
   Однажды я спросила у мамы, почему у них с папой не сложилось. Она ответила:
   -- Он самый трезвомыслящий человек, которого я когда-либо знала.
  
   Мне кажется, люди не понимают, что им говорят. Их ничем не проймешь.
  
   Я думаю, твой папа ждет, что ты попросишь пони, а не парня.
  
   Люди взрослеют по-разному: кто быстро, кто медленно, а кто -- в момент. И живут все по-разному. Не то чтобы специально, а в силу обстоятельств. Чем эти обстоятельства сильнее, тем больше высота полета или глубина падения той или иной судьбы. Куда лететь -- вверх или вниз -- каждый решает сам. Но выбор есть всегда.
  
   Если я не буду слушать, то не узнаю, что скажет врач, и тогда, может, это не сбудется.
  
   Я хочу умереть по-своему. Это моя болезнь, моя смерть, мой выбор.
  
   Я беру предложенную сигарету, и Адам даёт мне прикурить. Потом зажигает свою, и мы молча выдыхаем дым в сад. Я чувствую, что Адам смотрит на меня.
   В голове так ясно, что я не удивилась бы, если бы мысли сияли надо мной, словно неоновая вывеска над лавкой, где продается рыба с жареной картошкой. Ты мне нравишься. Ты мне нравишься. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Рядом со словами загорается красное неоновое сердечко.
   Я ложусь на траву, чтобы укрыться от его взгляда. Холод просачивается сквозь брюки, точно вода.
   Адам ложится рядом со мной, близко-близко. Так близко, что от этого даже больно. Я мучаюсь.
  
   Пока я жива, я хочу жить. Остальное не имеет смысла.
  
   Топча падалицу, я бреду к яблоне. Прикасаюсь к изгибам ствола, пытаясь почувствовать пальцами его сизый, как синяк цвет. На ветках уныло висят несколько листьев, сморщенные яблоки порыжели от гнили.
   Кэл утвержает, будто люди сделаны из ядерного топлива потухших звёзд. Он говорит, что когда я умру, то вновь обернусь прахом, блеском, дождём. Если так, то я хочу, чтобы меня похоронили здесь, под яблоней. Корни дерева протянутся к месиву, бывшему моим телом, и высосут все соки. Я превращусь в цветок яблони. Весной я опаду на землю, как конфетти, прилипну к подошвам своих близких. Они принесут меня в дом в карманах, просыплют мою нежную пыльцу на подушки, и она навеет сон. Что же им приснится? Летом они меня сьедят. Адам перелезет через забор и украдёт меня, соблазнившись моим ароматом, крупными румяными боками, блеском и здоровым аппетитным видом. Он попросит маму испечь со мной крамбль или штрудель и вопьётся в меня зубами. Я лежу на земле и пытаюсь себе это представить. Правда, правда. Я мертва. Я превращусь в яблоню.
  
   Знаки, прогоняющие смерть.
   Попросить лучшую подругу прочитать вслух самые интересные выдержки из журнала-моду, сплетни. Предложить ей сесть поближе и потрогать ее необъятный живот. А когда она соберется домой, глубоко вздохнуть и признаться, что ты ее любишь. Потому что это правда. А когда она наклонится и прошепчет тебе то же в ответ, крепко ее обнять, потому что при обычных обстоятельствах вы бы никогда не сказали друг другу этих слов.
   Когда братишка вернется из школы, попросить его посидеть с тобой и подробно рассказать, как прошел день: пусть опишет каждый урок, каждый разговор, даже то, что ел на обед, пока ему не надоест и он не попросится поиграть в парке с друзьями в футбол.
   Попросить маму снять туфли и помассировать ей ступни, потому что на новой работе в книжном магазине ей приходится целый день проводить на ногах и быть вежливой с покупателями. Рассмеяться, когда она подарит твоему папе книгу, потому что у нее на них скидка и она может позволить себе быть щедрой.
   Видеть, как папа целует ее в щеку. Как они улыбаются. И знать: что бы ни случилось, они навсегда останутся твоими родителями.
   Когда на лужайке растянутся длинные тени, слушать, как соседка подрезает розы, мурлыча себе под нос какой-то старый мотивчик. А ты лежишь со своим парнем под одеялом. Признаться, гордишься им, потому что он посадил все эти цветы и кусты, так что его мама теперь с удовольствием возится в саду.
   Любоваться луной. Она висит совсем низко и окружена розовым ореолом. Твой парень рассказывает, что это оптический обман: луна кажется большой из-за угла, под которым она повернута к земле.
   Сравнить себя с луной.
   А ночью, когда тебя отнесут наверх и окончится еще один день, не отпустить своего парня спать на раскладушке. Признаться, что тебе хочется, чтобы он тебя обнял, и не бояться, что ему этого не хочется, потому что если уж он обещал, значит, правда тебя любит, а остальное неважно. Обхватить его ноги своими. Слушать его тихое дыхание во сне.
   Услышать звук, похожий на хлопанье крыльев коршуна, на свист медленно вращающихся лопастей ветряной мельницы, произнести: "Не сейчас. Не сейчас".
   Дышать. Просто дышать. Это так легко. Вдох. Выдох.
  
   Пятнадцать, подняться с постели, спуститься в гостиную и чтобы все оказалось шуткой.
   Двести девять, выйти замуж за Адама.
   Тридцать, пойти на родительское собрание и услышать от учителя, что наш ребенок -- гений. Вернее, все трое -- Честер, Мерлин и Дейзи.
   Пятьдесят один, два, три. Открыть глаза. Открыть глаза, черт побери.
   Не могу. Слабею.
   Сорок четыре, не падать в пустоту.
  
   -- Ты меня бросил.
   -- Я всего на минуту пошел вниз, чтобы налить себе чаю.
   Я ему не верю. Мне плевать, что ему хотелось чаю. Если так приспичило, мог попить теплой воды из моего кувшина.
   -- Возьми меня за руку. Не отпускай.
   Закрыв глаза, я каждый раз проваливаюсь. Бесконечное падение.
  
   Не сейчас. Не сейчас.
   Дышать. Просто дышать. Это так легко. Вдох. Выдох.
  
   -- Что я могу для тебя сделать? Чего тебе хочется?
   Увидеть ребенка Зои. Закончить школу. Стать взрослой. Путешествовать по миру.
   -- Чашку чаю...
  
   Каждые семь лет наш организм меняется, каждая его клетка обновляется. Каждые семь лет мы исчезаем.
  
   Вчера вечером, когда мы смотрели телевизор, он связал нам ноги скакалкой. Казалось, будто мы собираемся участвовать в парном забеге.
   -- Пока ты привязана ко мне, тебя никто не заберет!
   -- А если тебя заберут вместе со мной?
   Он пожал плечами, словно его это не волнует.
  
   Его ладонь у меня на шее. Я таю под его рукой. Поглаживаю его по спине. Прижимаюсь еще сильнее, но мне этого мало. Я мечтаю забраться внутрь него. Жить в нем. Быть им.
  
   По бокам тропинки растет трава. Почему -- то сегодня она выглядит не так, как всегда. Чем дольше я смотрю на дорожку, тем больше убеждаюсь, что на крыльце и на дорожке безопасно, но трава таит угрозу.
  
   Смеяться больно, но мне всё равно нравится.
  
   Голая, я пахну по-другому -- мускусно, пряно, сексуально. От Джейка пахнет иначе -- дымом и чем-то сладковатым. Наверное, жизнью.
  
   Заклятия, прогоняющие смерть. Крепко держать любимого за руку.
  
   Весна -- настоящее чудо.
  
   Я слышала, что существует пять стадий печали, и если это правда, то папа застрял на первой: отрицание.
  
  
   Джером Дэвид Сэлинджер. "Над пропастью во ржи"
  
   Когда настроения нет, все равно ничего не выйдет.
  
   По-моему, он сам уже не разбирается, хорошо он играет или нет. Но он тут ни при чем. Виноваты эти болваны, которые ему хлопают, -- они кого угодно испортят, им только дай волю.
  
   ... надо дать человеку выговориться, раз он начал интересно рассказывать и увлекся. Очень люблю, когда человек с увлечением рассказывает. Это хорошо.
  
   Действует на нервы, когда все орут: "Отклоняешься!" А вот я почему-то люблю, когда отклоняются от темы. Гораздо интереснее.
  
   -- Понимаешь, что я хочу сказать: я знаю, что общение должно быть и физическое, и духовное, и красивое, -- словом, всякое такое. Но ты пойми, не может так быть с каждой -- со всеми девчонками, с которыми целуешься, -- не может!
  
   В общем, они тут же влюбляются друг в друга, потому что оба помешаны на Чарлзе Диккенсе...
  
   ... все это ужасно религиозно и красиво, но где же тут религия и красота, черт меня дери, когда кучка актеров таскает распятия по сцене? <...> ... бедного Христа, наверно, стошнило бы, если б он посмотрел на эти маскарадные тряпки.
  
   -- С тобой случается, что вдруг все осточертевает? -- спрашиваю. -- Понимаешь, бывает с тобой так, что тебе кажется -- все провалится к чертям, если ты чего-нибудь не сделаешь, бывает тебе страшно?
  
   Я себе представил, как они сидят в каком-нибудь баре в своих пижонских клетчатых жилетках и критикуют спектакли, и книги, и женщин, а голоса у них такие усталые, снобистские. Сдохнуть можно от этих типов.
  
   Вы бы видели, как они здоровались! Как будто двадцать лет не виделись. Можно было подумать, что их детьми купали в одной ванночке.
  
   Иногда надоедает ездить в такси, даже подыматься на лифте надоедает. Вдруг хочется идти пешком, хоть и далеко, и высоко.
  
   ... Скука была страшная. И делать было нечего, только пить и курить.
  
   Раздражительный такой тип, с ним и спорить неинтересно.
  
   Правда, она немножко слишком привязчива.
  
   Я от женщин балдею. Честное слово. Нет, я вовсе не в том смысле, вовсе я не такой бабник, хотя я довольно-таки впечатлительный. Просто они мне нравятся. И вечно они ставят свои дурацкие сумки посреди прохода.
  
   Но самое лучшее в музее было то, что там всё оставалось на местах... Ничто не менялось. Менялся только ты сам. И не то чтобы ты сразу становился много старше. Дело не в этом. Но ты менялся, и всё.
  
   Когда я перебежал через дорогу, мне вдруг показалось, что я исчез. День был какой-то сумасшедший, жуткий холод, ни проблеска солнца, ничего, и казалось, стоит тебе пересечь дорогу, как ты сразу исчезнешь навек.
  
   Так пахло, как будто на улице дождь (хотя дождя, может, и не было), а ты сидишь тут, и это единственное сухое и уютное место на свете.
  
   Когда солнце светит, ещё не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
  
   Лет им было под семьдесят, а то и больше. И все-таки они получали удовольствие от жизни, хоть одной ногой и стояли в могиле.
  
   Наверно, я бы раньше сообразил, что она дура, если бы мы столько не целовались.
  
   Я им сказал, что отыщу их в Сиэтле, если туда попаду. Но вряд ли! То есть вряд ли я их стану искать.
  
   Считалось, что для Пэнси этот матч важней всего на свете. Матч был финальный, и, если бы наша школа проиграла, нам всем полагалось чуть ли не перевешаться с горя.
  
   ... ты говоришь, твоя планета -- Сатурн, но это всего лишь Марс.
  
   -- Что ты делаешь?
   -- Не видишь -- книгу читаю.
   -- Хорошая?
   -- Да, особенно эта фраза, которую я всё время читаю.
  
   Это самое лучшее в каруселях -- музыка всегда одна и та же.
  
   Человек не должен брать на себя то, что полагается Богу.
  
   По-моему, если тебе не нравится девушка, так нечего с ней валять дурака, а если она тебе нравится, так нравится и ее лицо, а тогда не станешь безобразничать и плевать в нее чем попало.
  
   Я ненавижу актеров. Они ведут себя на сцене совершенно не похоже на людей.
  
   В Нью-Йорке за деньги все можно, это я знаю.
  
   Все матери немножко помешанные.
  
   Мне дарят подарки, а меня от этого только тоска берёт.
  
   В том-то и беда с вами, кретинами. Вы и поговорить по-человечески не можете. Кретина за столь миль видно: он даже поговорить не умеет.
  
   Вы понимаете, о чем я? Живет себе такой человек вроде старого Спенсера, из него уже песок сыплется, а он все еще приходит в восторг от какого-то одеяла.
  
   Но вы бы слышали, что вытворяла толпа, когда он кончил. Вас бы, наверно, стошнило. С ума посходили. Совершенно как те идиоты, которые гогочут, как гиены, в самых несмешных местах. Клянусь богом, если б я играл на рояле или на сцене и нравился этим болванам, я бы считал это личным оскорблением. На черта мне их аплодисменты? Они всегда не тому хлопают, чему надо. Если бы я был пианистом, я бы заперся в кладовке и там играл.
  
   Господи, до чего я ненавижу эту привычку -- вопить вдогонку "счастливого пути". У меня от этого настроение портится.
  
   И на самом деле я был совсем не в настроении. А без настроения ничего делать нельзя.
  
   А люди всегда думают, что они видят тебя насквозь. Мне-то наплевать, хотя тоска берет, когда тебя поучают -- веди себя как взрослый. Иногда я веду себя так, будто я куда старше своих лет, но этого-то люди не замечают. Вообще ни черта они не замечают.
  
   Когда мне захочется жениться, я, может быть, встречу какую-нибудь красивую глухонемую девушку.
  
   Бывают такие лысые, которые зачёсывают волосы сбоку, чтобы прикрыть лысину. А я бы лучше ходил лысый, чем так причёсываться.
  
   Сам Эрни-громадный негр, играет на рояле. Он ужасный сноб и не станет с тобой разговаривать, если ты не знаменитость и не важная шишка, но играет он здорово. Он так здорово играет, что иногда даже противно. Я не умею как следует объяснить, но это так.
  
   И еще я вспомнил одну штуку. Один раз в кино Джейн сделала мне такое, что я просто обалдел. Шла кинохроника или еще что-то, и вдруг я почувствовал, что меня кто-то гладит по голове, оказалось -- Джейн. Удивительно странно все-таки. Ведь она была еще маленькая, а обычно женщины гладят кого-нибудь по голове, когда им уже лет тридцать, и гладят они своего мужа или ребенка. Я иногда глажу свою сестренку по голове -- редко, конечно. А тут она, сама еще маленькая, и вдруг гладит тебя по голове. И это у нее до того мило вышло, что я просто очумел.
  
   А Джейн была совсем другая. Придем с ней в какое-нибудь кино и сразу возьмемся за руки и не разнимаем рук, пока картина не кончится. И даже не думаем ни о чем, не шелохнемся. С Джейн я никогда не беспокоился, потеет у меня ладонь или нет. Просто с ней было хорошо. Удивительно хорошо.
  
   "Чуткий"! Вот умора! В крышке от унитаза и то больше чуткости, чем в этом самом Эрнесте.
  
   Видно было, что он действительно хотел мне помочь. По-настоящему. Но мы с ним тянули в разные стороны -- вот и всё.
  
   Умники не любят вести умные разговоры, они только сами любят разглагольствовать.
  
   Девушки. Боже мой, они могут свести тебя с ума. Они действительно могут.
  
   И нам он советовал всегда молиться Богу -- беседовать с ним в любое время. -- "Я, говорит, разговариваю с Христом по душам. Даже когда веду машину". Я чуть не сдох. Воображаю, как этот сукин сын переводит машину на первую скорость, а сам просит Христа послать ему побольше покойничков.
  
   Вообще я очень необразованный, но читаю много.
  
   Вот в чем мое несчастье. В душе я, наверно, страшный распутник. Иногда я представляю себе ужасные гадости, и я мог бы даже сам их делать, если б представился случай. Мне даже иногда кажется, что, может быть, это даже приятно, хоть и гадко.
  
   Я решил сделать вот что: притвориться глухонемым.
  
   И вообще, даже если ты все время спасал бы людям жизнь, откуда бы ты знал, ради чего ты это делаешь -- ради того, чтобы н а с а м о м д е л е спасти жизнь человеку, или ради того, чтобы стать знаменитым адвокатом, чтобы тебя все хлопали по плечу и поздравляли, когда ты выиграешь этот треклятый процесс, -- словом, как в кино, в дрянных фильмах. Как узнать, делаешь ты все это напоказ или по-настоящему, липа все это или не липа? Нипочем не узнать!
  
   Сплошная липа. И учатся только для того, чтобы стать какими-нибудь пронырами, заработать на какой-нибудь "кадиллак", да еще вечно притворяются, что им очень важно, проиграет их футбольная команда или нет. А целые дни только и разговору что про выпивку, девочек и что такое секс, и у всякого своя компания, какая-нибудь гнусная мелкая шайка. <...> Попробуй с кем-нибудь поговорить по-настоящему.
  
   Когда играет актер, я почти не могу слушать. Все боюсь, что он сейчас начнет кривляться и вообще все делать напоказ.
  
   Он из тех, кто думает, что его будут считать бабой, если он не сломает вам все сорок пальцев, когда жмет руку. Фу, до чего я это ненавижу!
  
   Некрасивым девушкам туго приходится. Мне их иногда до того жалко, что я даже смотреть на них не могу. Особенно когда они сидят с каким-нибудь шизиком, который рассказывает им про свой идиотский футбол.
  
   Когда с другими девчонками держишься за руки, у них рука как мертвая, или они все время вертят рукой, будто боятся, что иначе тебе надоест.
  
   С матерями всегда так -- им только рассказывай, какие у них великолепные сыновья.
  
   "Изумительные". Ненавижу это слово! Ужасная пошлятина. Мутит, когда слышишь такие слова.
  
   Я со всеми тремя перетанцевал по очереди. Одна уродина, Лаверн, не так уж плохо танцевала, но вторая, Марти, -- убийственно. С ней танцевать все равно что таскать по залу статую Свободы.
  
   Ему обязательно нужно было знать, кто да кто идет. Честное слово, если б он потерпел кораблекрушение и какая-нибудь лодка пришла его спасать, он, наверно, потребовал бы, чтоб ему сказали, кто гребет на этой самой лодке, -- иначе он и не полез бы в нее.
  
   Египтяне были древней расой кавказского происхождения, обитавшей в одной из северных областей Африки. Она, как известно, является самым большим материком в восточном полушарии.
  
   Больше всего мне хотелось покончить с собой. Выскочить в окно. Я, наверно, и выскочил бы, если б я знал, что кто-нибудь сразу подоспеет и прикроет меня, как только я упаду. Не хотелось, чтобы какие-то любопытные идиоты смотрели, как я лежу весь в крови.
  
   -- ... Где ты? Кто с тобой?
   -- Никого. Я, моя персона и я сам.
  
   Рядом со мной на скамейке кто-то забыл журнал, и я начал читать. Но от этой проклятой статьи мне стало во сто раз хуже. Там было про всякие гормоны. Описывалось, какой у вас должен быть вид, какие глаза, лицо, если у вас все гормоны в порядке, а у меня вид был как раз наоборот: у меня был точно такой вид, как у того типа, которого описывали в статье, у него все гормоны нарушены. Я стал ужасно беспокоиться, что с моими гормонами. А потом стал читать вторую статью -- как заранее обнаружить, есть ли у тебя рак или нет. Там говорилось, что если во рту есть ранки, которые долго не заживают, значит ты, по всей вероятности, болен раком. А у меня на губе внутри была ранка уже недели две!!! Я и подумал -- видно у меня начинается рак. Да, веселенький журнальчик, ничего не скажешь.
  
   Не знаю, бывало с вами или нет, но ужасно трудно сидеть и ждать, пока человек, который о чем-то задумался, снова заговорит.
  
   Настанет день, и тебе придется решать, куда идти. И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе этого нельзя.
  
   Чаще всего ты сам не знаешь, что тебе интереснее, пока не начнешь рассказывать про неинтересное.
  
   Понимаете, девочки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.
  
   Anyway, I'm sort of glad they've got the atomic bomb invented. If there's ever another war, I'm going to sit right the hell on top of it. I'll volunteer for it, I swear to God I will.
   В общем, я рад, что изобрели атомную бомбу. Если когда-нибудь начнется война, я усядусь прямо на эту бомбу. Добровольно сяду, честное благородное слово!
  
   Я по глупости думал, что она довольно умная. Она ужасно много знала про театры, про пьесы, вообще про всякую литературу. Когда человек начинен такими знаниями, так не скоро сообразишь, глуп он или нет.
  
   Вечно люди тебе всё портят.
  
   Первый раз в жизни она мне сказала "заткнись". Грубо, просто страшно. Страшно было слушать. Хуже, чем услышать площадную брань.
  
   You can't ever find a place that's nice and peaceful, because there isn't any. You may think there is, but once you get there, when you're not looking, somebody'll sneak up and write "Fuck you" right under your nose. Try it sometime. I think, even, if I ever die, and they stick me in a cemetery, and I have a tombstone and all, it'll say "Holden Caulfield" on it, and then what year I was born and what year I died, and then right under that it'll say "Fuck you". I'm positive, in fact.
   Нельзя найти спокойное, тихое место -- нет его на свете. Иногда подумаешь -- а может, есть, но, пока ты туда доберешься, кто-нибудь прокрадется перед тобой и напишет похабщину прямо перед твоим носом. Проверьте сами. Мне иногда кажется -- вот я умру, попаду на кладбище, поставят надо мной памятник, напишут "Холден Колфилд", и год рождения и год смерти, а под всем этим кто-нибудь нацарапает похабщину. Уверен, что так оно и будет.
  
   В этих чертовых школах никому доверять нельзя.
  
   Если пойдут дети, мы их от всех спрячем.
  
   Меня до смерти раздражает, когда кричат, что кофе готов, а его все нет.
  
   Человек он был утонченный, но пил как лошадь.
  
   Если человек умеет писать, <...>, то ему в Голливуде делать нечего.
  
   Нельзя выучить человека танцевать по-настоящему, это он только сам может.
  
   Как не то? Конечно, то! Почему не то, черт побери? Вечно люди про все думают, что это не то.
  
   Странная штука: если взрослые спят открыв рот, у них вид противный, а у ребятишек -- нисколько. С ребятишками все по-другому. Даже если у них слюнки текут во сне -- и то на них смотреть не противно.
  
   В нашей передней свой, особенный запах, нигде так не пахнет. Сам не знаю чем -- не то едой, не то духами, -- не разобрать, но сразу чувствуешь, что ты дома.
  
   Все эти смазливые ублюдки одинаковы. Причешутся, прилижутся и бросают тебя одного.
  
   Любовь -- это общение не только физическое, но и духовное.
  
   Если она тебе столько позволяла, так ты, по крайней мере, не должен говорить про нее гадости!
  
   Половина женатых людей -- извращенцы и сами этого не подозревают.
  
   Наверно, я не выдержал бы, если бы пришлось идти на войну. Вообще не страшно, если бы тебя просто отправили куда-нибудь и там убили, но ведь надо торчать в армии бог знает сколько времени. В этом все несчастье.
  
   Вообще, если взять десять человек из тех, кто смотрит липовую картину и ревет в три ручья, так поручиться можно, что из них девять окажутся в душе самыми прожженными сволочами.
  
   Вся беда с девчонками в том, что, если им мальчик нравится, будь он хоть сто раз гадом, они непременно скажут, что у него комплекс неполноценности, а если им мальчик не нравится, будь он хоть самый славный малый на свете, с самым настоящим комплексом, они все равно скажут, что он задается. Даже с умными девчонками так бывает.
  
   Так что еще вопрос, кто зануда, кто -- нет. Может быть, нечего слишком жалеть, если какая-нибудь хорошая девчонка выйдет замуж за нудного типа, -- в общем, они довольно безобидные, а может быть, они втайне здорово умеют свистеть или еще что-нибудь. Кто ж его знает, не мне судить.
  
   Проходя мимо площадки для игр, я остановился и посмотрел, как двое малышей качаются на доске. Один был толстяк, и я взялся рукой за тот конец, где сидел худенький, чтобы их уравновесить, но сразу понял, что я им мешаю, и отошел.
  
   Можно было сто тысяч раз проходить, и всегда эскимос ловил рыбу и двух уже поймал, птицы всегда летели на юг, олени пили воду из ручья, и рога у них были все такие же красивые, а ноги такие же тоненькие, и эта индианка с голой грудью всегда ткала тот же самый ковер. Ничто не менялось. Менялся только ты сам. И не то чтобы ты сразу становился много старше. Дело не в том. Но ты менялся, и все. То на тебе было новое пальто. То ты шел в паре с кем-нибудь другим, потому что прежний твой товарищ был болен скарлатиной. А то другая учительница вместо мисс Эглетингер приводила класс в музей. Или ты утром слыхал, как отец с матерью ссорились в ванной. А может быть, ты увидел на улице лужу и по ней растеклись радужные пятна от бензина. Словом, ты уже чем-то стал не тот -- я не умею как следует объяснить, чем именно. А может быть, и умею, но что-то не хочется.
  
   Кстати, мой отец тоже когда-то был католиком. А потом, когда женился на моей маме, бросил это дело.
  
   -- Что же он тебе сказал?
   -- Ну... всякое. Что жизнь -- это честная игра. И что надо играть по правилам. Он хорошо говорил. То есть ничего особенного он не сказал. Все насчет того же, что жизнь -- это игра и всякое такое. Да вы сами знаете.
   -- Но жизнь действительно игра, и играть надо по правилам.
   -- Да, сэр. Знаю. Я все это знаю.
   Тоже сравнили! Хороша игра! Попадешь в ту партию, где классные игроки, -- тогда ладно, куда ни шло, тут действительно игра. А если попасть на другую сторону, где одни мазилы, -- какая уж тут игра? Ни черта похожего. Никакой игры не выйдет.
  
   Будь у человека хоть миллион лет в распоряжении, все равно ему не стереть всю похабщину со всех стен на свете. Невозможное дело.
  
   Если ты должен кому-то дать в морду и тебе этого хочется, надо бить.
  
   Вечно я говорю "очень приятно с вами познакомиться", когда мне ничуть не приятно. Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое.
  
   Когда настроение скверное, не все ли равно, что там за окошком.
  
   Когда солнце светит, еще не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
  
   Стоит только умереть, они тебя сразу же упрячут! Одна надежда, что, когда я умру, найдется умный человек и вышвырнет мое тело в реку, что ли. Куда угодно -- только не на это треклятое кладбище. Еще будут приходить по воскресеньям, класть тебе цветы на живот. Вот тоже чушь собачья! На кой черт мертвецу цветы? Кому они нужны?
  
   Когда что-нибудь делаешь слишком хорошо, то, если не следить за собой, начинаешь выставляться напоказ. А тогда уже не может быть хорошо.
  
   Плохо то, что если я целуюсь с девчонкой, я всегда думаю, что она умная. Никакого отношения одно к другому не имеет, а я все равно думаю.
  
   Христос мне, в общем, нравится, но вся остальная муть в Библии -- не особенно.
  
   А у меня никогда не было такой вещи, которую я бы пожалел, если б она пропала.
  
   Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
  
   А увлекают меня такие книжки, что как их дочитаешь до конца -- так сразу подумаешь: хорошо бы, если бы этот писатель стал твоим лучшим другом и чтоб с ним можно было поговорить по телефону, когда захочется.
   What really knocks me out is a book that, when you're all done reading it, you wish the author that wrote it was a terrific friend of yours and you could call him up on the phone whenever you felt like it.
  
   Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, но никогда не думаю ни про какое прощание. Я это ненавижу. Я не задумываюсь, грустно ли мне уезжать, неприятно ли. Но когда я расстаюсь с каким -- нибудь местом, мне надо почувствовать, что я с ним действительно расстаюсь. А то становится ещё неприятнее.
  
   Если человек умер, его нельзя перестать любить, черт возьми. Особенно если он был лучше всех живых, понимаешь?
   Just because somebody's dead, you don't just stop liking them, for God's sake -- especially if they were about a thousand times nicer than the people you know that're alive and all.
  
   Вокруг были одни подонки. Честное слово, не вру.
  
   Иногда на нее смотреть не хочется, видишь, что она дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь милое, я уже влюбляюсь.
  
   Нью-Йорк вообще страшный, когда ночью пусто и кто-то гогочет.
  
   Если ты достаточно углубишься в занятия, ты получишь представление о возможностях твоего разума. Что ему показано, а что -- нет. И через какое-то время ты поймешь, какой образ мысли тебе подходит, а какой -- нет. И это поможет тебе не затрачивать много времени на то, чтобы прилаживать к себе какой-нибудь образ мышления, который тебе совершенно не годится, не идет тебе. Ты узнаешь свою истинную меру и по ней будешь подбирать одежду своему уму.
  
   Не хочу внушать тебе, что только люди ученые, образованные могут внести ценный вклад в жизнь, -- продолжал он. -- Это не так. Но я утверждаю, что образованные и ученые люди при условии, что они вместе с тем люди талантливые, творческие -- что, к сожалению, встречается редко, -- эти люди оставляют после себя гораздо более ценное наследие, чем люди п р о с т о талантливые и творческие. Они стремятся выразить свою мысль как можно яснее, они упорно и настойчиво доводят свой замысел до конца. И что самое важное, в девяти случаях из десяти люди науки гораздо скромнее, чем люди неученые, хотя и мыслящие.
  
   Когда ты преодолеешь всех этих мистеров Винсонов, ты начнешь все ближе и ближе подходить -- разумеется, если захочешь, если будешь к этому стремиться, ждать этого, -- подойдешь ближе к тем знаниям, которые станут очень, очень дороги твоему сердцу. И тогда ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймешь, что не один ты так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие, очень многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания. От них ты многому научишься -- если, конечно, захочешь. Так же как другие когда-нибудь научатся от тебя, если у тебя будет что им сказать. Взаимная помощь -- это прекрасно. И она не только в знаниях. Она в поэзии. Она в истории.
  
   ... тело женщины -- скрипка <...> надо быть прекрасным музыкантом, чтобы заставить его звучать.
  
   Мне легче было бы выкинуть человека из окошка или отрубить ему голову топором, чем ударить по лицу.
  
   Нет такого кабака на свете, где можно долго высидеть, если нельзя заказать спиртного и напиться. Или если с тобой нет девчонки, от которой ты по-настоящему балдеешь.
  
   Плохо то, что иногда всякие глупости доставляют удовольствие.
  
   Вы лучше тоже никому ничего не рассказывайте. А то расскажете про всех -- и вам без них станет скучно.
  
   Я сам себе придумываю правила поведения и тут же их нарушаю.
  
   Откуда человеку заранее знать, что он будет делать? Ничего нельзя знать заранее!
  
   Когда ты чем-нибудь очень расстроен, глотать очень трудно.
  
   Людей всегда разбирает желание спорить, когда у тебя нет никакого настроения.
  
   Но вовсе и не нужно быть особенно противным, чтоб нагнать на человека тоску, -- хороший человек тоже может вконец испортить настроение.
  
   Забавная штука: достаточно наплести человеку что-нибудь непонятное, и он сделает так, как ты хочешь.
  
   Если девушка приходит на свидание красивая -- кто будет расстраиваться, что она опоздала? Никто!
  
   Беда с этими умниками. Никогда не могут серьезно поговорить с человеком, если у них нет настроения.
  
   Чертовы деньги. Вечно из-за них расстраиваешься.
  
   В том-то и беда: когда тебе скверно, ты даже думать не можешь.
  
   И вовсе не надо ухаживать за девушкой, для того чтобы с ней подружиться.
  
   Есть люди, которых нельзя обманывать, хоть они того и стоят.
  
   -- Видите, я держу руку у вас на спине. Так вот, если забываешь, что у тебя под рукой и где у твоей дамы ноги, руки и все вообще, значит, она здорово танцует!
  
   А сами девчонки тоже хороши -- только мешают, когда стараешься не позволять себе никаких глупостей, чтобы не испортить что-то по-настоящему хорошее.
  
   У нее была удивительно милая улыбка. Очень милая. Люди ведь вообще не улыбаются или улыбаются как-то противно.
  
   Чем дороже школа, тем в ней больше ворюг.
  
   Лучше бы некоторые вещи не менялись. Хорошо, если б их можно было поставить в застекленную витрину и не трогать.
  
   Пропасть, в которую ты летишь, -- ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти.
  
   Глупо внушать новые мысли человеку, когда ему скоро стукнет сто лет.
  
   Всё дело в том, что трудно жить в одной комнате с человеком, если твои чемоданы настолько лучше, чем его, если у тебя по-настоящему отличные чемоданы, а у него нет.
  
   Я... машин не люблю. Понимаешь, мне неинтересно. Лучше бы я себе завёл лошадь, чёрт побери. В лошадях хоть есть что-то человеческое. С лошадью хоть поговорить можно...
  
  
   Джоанн Харрис. "Ежевичное вино"
   Возможно будет классикой)
  
   Даже самый скучный и неинтересный герой станет больше похож на человека, если подарить ему любимое существо. Ребенка, возлюбленного или хотя бы собаку.
  
   Старые писатели не умирают... Они просто доходят до ручки.
  
   Много узнаешь, путешествуя, если глаз не закрывать.
  
   Люди пускаются в путь... Люди хотят найти себя -- или потерять, кому что.
  
   Надо следовать обычному порядку вещей, даже если он потерял всякий смысл.
  
   Специализация убивает разнообразие. К тому же людям разнообразие не нужно. Они хотят, чтобы все было одинаковое. Помидоры - красные и круглые, неважно, что есть желтые и длинные, которые в сто раз вкуснее, если рискнуть их попробовать. Красные лучше смотрятся на полках.
  
   В жизни счастливых концов на всех не хватает.
  
   "Будешь часто совать руку в осиное гнездо, - произнес голос Джо, - и тебя укусят. Даже волшебство тут не поможет. Даже волшебство не идет против природы. Иногда волшебству надо подсобить, сынок. Дать ему что нибудь полезное. Шанс сработать. Надо создать волшебству подходящие условия".
  
   Правда - такая штука... Чем больше хочешь рассказать, тем это сложнее. Тем невозможнее кажется.
  
   Он смутно помнил чьи то слова о том, что прошлое - это остров, окруженный временем. Он упустил последнюю лодку на остров, горько повторял он себе.
  
   Он почти ничего не помнил -- вся его жизнь давно превратилась в расплывчатое пятно дней, которые ничем не отличались друг от друга, как сериал мыльной оперы, которую смотришь по привычке, хотя никто из персонажей не интересен.
  
   Но упрямая его часть, которая отчаянно хотела верить, так просто не сдавалась.
  
   ... Если чего-то хочешь по-настоящему, рано или поздно получишь.
  
   Начнешь разбираться -- рискнешь узнать больше, чем хочешь.
  
   В двадцать один так хочешь найти любовь, что видишь её в лице каждого чужака...
  
   Я ж про настоящие путешествия, сынок. Не про всякую чушь из туристских брошюр. Парижский Новый мост ранним утром, когда никого нету, одни бродяги выползают из под мостов и из метро, а солнце отражается в воде. Нью Йорк, Центральный парк весной. Рим. Остров Вознесения. Перебраться через итальянские Альпы на ослике. Уплыть с Крита на каике зеленщика. Пересечь Гималаи пешком. Есть рис с листьев в храме Ганеши. Попасть в шторм у берегов Новой Гвинеи. Встретить весну в Москве, когда целая зима собачьего говна из-под талого снега лезет.
  
   Он был забавным и противоречивым, с шиком нес свою депрессию.
  
   Лучше быть его последним, чем его первым. Я даже не главный герой всей истории, но я был тут до того, как пришли "Особые", и буду после того, как их выпьют. Я могу позволить себе ожидание. Кроме того, выдержанное "Флёри" должно распробовать, меня не пьют в спешке, а я не уверен, что нёбо Джея к этому готово.
  
   "Бойкое, говорливое вино, весёлое и немного нахальное, с пикантным привкусом чёрной смородины", если верить этикетке. Не из тех вообще-то, какие хранят, но он сохранил. Из ностальгии. Для особого случая...
  
   Запомни: мыло серо, да моет бело. Главное -- что внутри. Искусство.
  
   Вино говорит. Это общеизвестно. Оглядитесь. Спросите уличного оракула, незванноного гостя на свадебном пиру, юродивого. Оно говорит. Оно чревовещает. У него миллион голосов. Оно развязывает язык, выбалтывая тайны, которые вы не собирались выдавать, тайны, которых вы знать не знали. Оно кричит, разглагольствует, шепчет. Оно говорит о великих вещах, о гениальных планах, трагических страстях и ужасных предательствах. Оно хохочет до упаду. Оно тихонько хихикает себе под нос. Оно рыдает при виде собственного отражения. Оно вытаскивает на свет летние дни, давно минувшие, и воспоминания, крепко забытые. От каждой бутыли веет иными временами, иными местами. Джо называл это будничным волшебством. Превращая низменные материи в грезы. Любительская алхимия.
  
  
   "Мальчик с голубыми глазами"
  
   В некоторых странах считается, что голубые глаза приносят несчастье, поскольку за ними скрывает свою истинную личину дьявол. Однако если носить на шнурке в качестве талисмана "голубой глаз" -- стеклянный шарик из синего стекла, -- то он якобы отвращает от человека зло и грехи, рикошетом послав их тому, от кого они исходят. Также считается, что "голубой глаз" способен загнать демонов обратно в их логово, а к своему хозяину притянуть благополучие и удачу...
  
   Жизнь такова, какой ты ее делаешь, -- повторяла она. -- Если не желаешь драться, значит, заслуживаешь смерти.
  
   Некоторые родились убийцами.
  
   Когда жизнь наносит один из самых страшных ударов -- смерть отца или матери, разрыв отношений с близким другом, положительный тест на страшную болезнь или на нежелательную беременность, смертный приговор или последний шаг с крыши небоскреба, -- в какой-то момент человека охватывает абсолютная беспечность, почти эйфория, и возникает ощущение, что наконец-то обрезана та нить, что привязывает всех нас к нашим надеждам. Человек по инерции отлетает в противоположном направлении и оказывается во власти полной, но мимолетной свободы.
  
   Откуда берутся истории? Может, они, как сны, формируются в подсознании? Или ночью их приносят гоблины? Или же это просто формы истины, зеркальные версии вероятного будущего, но искаженного, переплетенного, подобно соломенным чучелкам, превращенным в детские игрушки...
  
   Пиктограммы, значки, анимационные персонажи и аватары составляют существенную часть нашего общения. Точно изображение герба на средневековом щите, они служат как нашей защите, так и возможности преподнести себя всему миру; этакие дешевые гербы для тех, у кого нет ни чести, ни короля, ни родины.
  
   Все дело в моменте. Одна маленькая бессмысленная ложь выбирает для себя подходящий момент, и крошечный камешек может разбудить горную лавину. Слово порой действует так же. Маленькая ложь становится этой самой лавиной, все сметающей на пути, с ревом крушащей мир, полностью меняющей его форму и как бы заново прокладывающей русло нашей жизни.
  
   У всякой лжи своя мелодия.
  
   Ничто на свете не исчезает просто так, бесследно. Ничто никогда не кончается.
  
   Стать мертвым довольно просто. Это даже моим братьям удалось. А вот жить с чувством вины куда труднее.
  
   Надежда -- вот самый злобный из тех демонов, что скрываются среди прочих неожиданных вещей в маленьком ящичке Пандоры...
  
   Но любовь -- предательский зверек, хамелеон по природе: она способна на один день превратить бедняка в короля, человека переменчивого в образец стабильности, она может стать опорой для слабого и щитом для малодушного и трусливого -- по крайней мере, пока не утихнет голос чувства.
  
   Ребенок -- это ведь тоже произведение искусства...
  
   Любовь? Ну да. Ведь существует столько ее разновидностей. Есть eros -- самая простая и скоротечная форма любви. Есть philia -- дружба, верность. Есть storge -- привязанность, как у ребенка к родителям. Есть thelema -- любовь в соответствии с волей. И наконец, agape -- любовь платоническая, к другу, к миру, к незнакомцу, которого видишь впервые, ко всему человечеству.
  
   Быть отвергнутым -- это больно в любом возрасте.
  
   Ты сама же понимаешь <...>, какую силу имеет слово. Эта сила способна не только скрыть правду, но и раскрасить её, точно павлиний хвост.
  
   Дело в том, что никому ни до кого нет дела. Очень мало смертей, которые наносят нам раны. Если не считать потерь внутри собственного клана, все прочее по большей части нам безразлично.
  
   Процесс поглощения пищи отчего-то придает мужчинам странно безобидный вид, словно все оружие сложено во имя самых обычных, повседневных целей.
  
   Все делают это. Все лгут. Все раскрашивают правду, как кому нравится...
  
   ... в реальности граница между добром и злом настолько размыта, что ее и разглядеть-то почти невозможно, и лишь очень не скоро после того, как вы эту границу пересечете, вам становится ясно, что она вообще существует.
  
   Глубокой ночью, когда даже Бог представляется космической шуткой, когда до тебя, кажется, ровным счетом никому нет дела, все мы, пожалуй, нуждаемся в какой-то поддержке, в ком-то, кого можно коснуться.
  
   Порой у меня такое ощущение, что я в Зазеркалье и проживаю жизнь, которая совсем не моя, а чья-то чужая, уже однажды прожитая, и потому никогда по-настоящему мне не подойдет.
  
   Если бы. Если бы. Если бы. Такое мило-обманчивое словосочетание, легкое, словно упавшая на язык снежинка. Это два словечка как будто слишком малы, чтобы заключать в себе целый мир сожалений.
  
   В общем, славно, когда хватает времени остановиться и понюхать розы...
  
   То, чего ты хочешь, и то, что тебе действительно нужно, -- это вовсе не обязательно одно и то же. Страсть и принуждение -- совершенно разные вещи.
  
   Материнская любовь -- это черная дыра, которая вбирает в себя любую критику, любое обвинение, такая любовь способна оправдать кощунство, кражу и ложь, способна даже самый гнусный поступок сына превратить в нечто незначительное, доказать, что ее мальчик не виноват...
  
   Вымысел -- опасная территория, окутанная дымовой завесой, которая может вдруг рассеяться на ветру и унестись куда-то, оставив тебя совершенно голым.
  
   Прошлое... прошлое никогда не кончается. Мы тащим его за собой повсюду, точно бродячая собака консервную банку, привязаную к ее хвосту хулиганами. И если попытаться убежать от прошлого, оно загремит еще сильнее. И будет греметь пока не сведет тебя с ума.
  
   Каждый из нас в чём-то виноват, но порой легче признаться в том, чего мы не совершали, чем повернуться лицом к истине.
  
   ... виртуальная жизнь так очаровательно безопасна, так чудесно защищена от реальности. Да и виртуальные френды, наши друзья в Сети, тоже безопасности ради скрываются за экраном монитора, под ковриком для мыши. В виртуальном мире, который мы создаём для самих себя, никто и не надеется встретиться с правдой, никто не ждёт, что ощутит сквозь стекло её мрачное прикосновение.
  
   Некоторые люди рождены быть наблюдателями, и он это прекрасно знает.
   Некоторые люди -- это зеркала, они рождены отражать.
   Некоторые люди -- это оружие, и лучшее всего они умеют убивать.
  
   В своих вымышленных историях я могу действовать как угодно, но в реальной жизни, увы, обречен пресмыкаться перед теми людьми, которых более всего ненавижу и презираю.
  
   Семьдесят процентов всех комплиментов, в среднем полученных человеком в течение жизни, относятся к периоду его раннего детства, то есть к возрасту до пяти лет.
  
   Но ведь безумие заразительно <...> как и любовь, безумие помогает поверить в невозможное.
  
   Любовь -- как снег, слов о ней так же много, как снежинок, каждое уникально и, по сути, непереводимо.
  
   Говорят, что исповедь лечит душу, и с течением времени я приобрела привычку исповедоваться. Конечно, онлайн гораздо проще: нет ни священника, ни наказания, есть только экран компьютера и абсолют той клавиши с названием Delete.
  
   История каждого из нас начинается где-то посередине истории кого-то другого, и множество таких вот историй, точно спутанные мотки шерсти, попросту ждут, когда их распутают.
  
  
   "Пять четвертинок апельсина"
  
   Меня бесила мать, и я демонстрировала это всем своим видом с изощрённостью, присущей моему возрасту. Я сама подкидывала матери всевозможные поводы, чтобы ко мне цепляться. <...> Я ломала сотни установленных ею правил, и каждое нарушение неизменно вызывало в ней ярость и отчаяние. Она цеплялась за свои дурацкие правила, потому что с их помощью привыкла держать нас в узде. Без них она стала бы такой же, как и мы, осиротевшей, потерянной.
   Конечно, тогда я этого не понимала.
  
   А для меня пища -- это пища, праздник чувств, кропотливо создаваемая быстролетность, вроде фейерверка, труд основательный, но не требующий серьёзного отношения. Нет, только не ИСКУССТВО, боже упаси: с одного конца вошло, через другой вышло.
  
   Скрипка, она как хорошая женщина. По рукам не ходит.
  
   -- Такова доля героев, -- бросил он. -- они не успевают дожить до исполнения желаний...
  
   Октябрь -- стремительный, такой сочный, такой ароматный в своём золотисто-алом сиянии, с ранними белыми заморозками, с ярким преображением листьев -- это совсем другая, волшебная пора, последний дерзкий ликующий всплеск перед лицом надвигающейся стужи.
  
   Пьянство, -- сказала она нам как-то в редкий момент откровения, -- прегрешение против самой природы плодов, фруктовых деревьев, самого вина. Это надругательство, это осквернение их, как насилие есть осквернение любви.
  
   Совершенно не понимаю, почему родственная связь должна непременно вызывать в людях взаимную симпатию.
  
   В те годы не существовало ещё таких преград для веры, как здравый смысл и логика. Мы верили своим глазам. И пусть иногда над этим потешались взрослые, но кто знает, где она, правда?
  
   Нет рецепта, как сделать беззаботным и сладостным переход в совершеннолетие.
  
   Дети, ведь, как известно, жестоки. И если уж нанесут рану, то до кости; и в цель попадают куда точнее любого взрослого...
  
   ... Любая женщина может быть красавицей в глазах мужчины, который её любит.
  
   Если позабудешь прикрыть ставни, люди не позабудут влезть к тебе в окно.
  
   Да, я всё помню. И только и мечтаю -- забыть.
  
   Любовь -- такая штука, её не выключишь, как водопроводный кран.
  
  
   "Шоколад"
  
   Некоторых людей невозможно понять, до них не достучаться.
  
   Я не знаю, как его утешить, да думаю, он и не нуждается в моих словах утешения. Ему просто хочется высказаться. Не желая оскорблять его горе штампами, я промолчала.
  
   Его глаза такого же неопределенного оттенка, как городское небо в дождливую погоду. Когда он смеется, в них мерцают коварные искорки.
  
   Она отчаянно, с ожесточением отбивалась от всего, что могло даровать ей поддержку и утешение.
  
   -- А вот какие его любимые лакомства, вы никогда не догадаетесь... Потому что он ничего не любит.
   -- В это трудно поверить. Каждый человек что-нибудь любит.
   -- Ну, может, только то, что он забирает у других.
  
   Так уж случается, что в маленьких городках вроде Ланскне тон всему обществу зачастую задает один человек -- школьный учитель, владелец кафе или священник. Этот человек -- сердцевина механизма, вращающего ход жизни. Как пружина в часах, приводящая в движение колесики, которые крутят другие колесики, заставляют стучать молоточки и перемещают стрелки. Если пружина соскочит или сломается, часы останавливаются.
  
   Он не выносит человеческой глупости.... то есть фактически весь род людской, поскольку у каждого из нас есть свои глупые привычки и пристрастия, от которых мы не в силах отказаться.
  
   Мы были заражены, пропитаны недоверием, вскармливаемым гордостью, -- последним прибежищем изгоев.
  
   Чтобы ты ни думала, он далеко не уникален. Кочевая жизнь учит разбираться в людях, а они в большинстве своем мало чем отличаются друг от друга.
  
   Почему-то нам всегда кажется, что мы умрём в собственной постели, в окружении близких нам людей. Забавно. Ведь зачастую случается нечто неожиданное -- и ты вдруг осознаёшь, что жизнь кончена, и в панике пытаешься умчаться от смерти, хотя на самом деле едва шевелишь руками и ногами, а солнце, раскачиваясь, словно маятник, неумолимо опускается на тебя, как ты ни стараешься улизнуть из-под него.
  
   Участие не всегда приносит облегчение, иногда лучше выплакать своё горе.
  
   Странствуя, мы регистрируемся в гостиницах под разными именами. Идём по жизни, не оставляя следов, не отбрасывая тени. Как привидения.
  
   -- Смерть нужно встречать, как праздник, -- говорила она мне. -- Как день рождения. Я хочу взлететь, как ракета, когда наступит мой час, и рассыпаться в облаке звёзд под восхищённое "Аххх!"
  
   Я знаю, люди рождаются дикарями. Я могу надеяться разве что на на капельку ласки, на видимость послушания. В глубине пребывает дикость -- необузданная, неприрученная, непредсказуемая.
  
   Есть нечто магическое в процессе преобразования шоколадного сырья в лакомое "золото дураков", волнующее воображение обывателя. Возможно, даже моя мать оценила бы мой труд. Работая, я дышу полной грудью и ни о чем не думаю. Окна распахнуты настежь, гуляют сквозняки. На кухне было бы холодно, если бы не жар, поднимающийся от печей и медных чанов, если бы не горячие пары тающей шоколадной глазури. В нос бьет одуряющая, пьянящая смесь запахов шоколада, ванили, раскаленных котлов и корицы -- терпкий грубоватый дух Америки, острый смолистый аромат тропических лесов. Вот так я теперь путешествую. Как ацтеки в своих священных ритуалах. Мексика, Венесуэла, Колумбия. Двор Монтесумы. Кортес и Колумб. Пища богов, пузырящаяся и пенящаяся в ритуальных чашах. Горький эликсир жизни.
  
   Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь.
  
   ... ветер, спутник карнавала, всё ещё дует, пригоняя острые пряные ароматы приближающейся весны, от которых зудят ладони и учащается сердцебиение...
  
   Отрешись от себя, если можешь, сказала бы она мне. Забудь, кто ты есть. Не вспоминай, пока хватает сил. Но однажды, девочка моя, однажды оно тебя настигнет.
  
   Гадание -- всего лишь способ открыть то, что тебе уже известно.
  
   На мой взгляд, нет такого понятия, как хороший или плохой христианин. Есть плохие и хорошие люди.
  
   Старые привычки не умирают. И если вы некогда исполняли чужие желания, этот порыв никогда не оставит вас.
  
   Щедрые люди щедры во всём.
  
   Оружие дьявола не зло, а наши слабости.
  
   Дьявол труслив; он не открывает лица. Не имеет сущности, распылен на миллионы частичек, что коварными червоточинами проникающими в кровь и душу.
  
   Овцы хитры, порой жестоки и патологически глупы.
  
   Я верю, что самое главное на свете -- это быть счастливым! Счастье. Невзыскательное, как бокал шоколада, или непростое, как сердце. Горькое. Сладкое. Настоящее.
  
  
   "Леденцовые Туфельки"
  
   "Дети как ножи, -- сказала как-то моя мать. -- Они наносят глубокие раны, хотя вроде бы этого и не хотят".
  
   Мужчина с деньгами всегда заслуживает, чтобы на него взглянули ещё разок.
  
   Ничего абсолютно неприступного не существует.
  
   Я знаю, что вы сейчас подумали, да только мне дела нет до ваших мыслей.
  
   Самое интересное в процессе совращения -- не финал, а охота на жертву.
  
   Дать чему-то название -- значит придать этой вещи некую силу, вдохнуть в неё определённый чувственный смысл.
  
   Нет ничего более печального, чем пустой дом.
  
   Ты можешь позволить себя запугать, а можешь дать сдачи. Ты можешь оседлать ветер... и парить, как орёл в поднебесье, а можешь, сдавшись на его милость, позволить ему унести тебя прочь.
  
   Люди редко видят то, что есть на самом деле, а не то, что им кажется. Они видят только то, что мы позволяем им увидеть...
  
   Маленькая лесть всегда попадает в цель.
  
   Взрослые порой скрывают свои знания от детей, пытаясь их защитить. Но иногда получается, что они защищают не столько ребенка, сколько самих себя -- от последствий этих знаний и умений.
  
   Никто не имеет права просто так лезть в чужую жизнь.
  
   Красота -- это всего лишь иллюзия, простенькие чары, даже почти что и не магия вовсе. Определенный наклон головы, определенная походка, соответствующая данному моменту одежда -- и любая способна стать красавицей.
  
   Люди, не зная, что за ними наблюдают, обычно демонстрируют некие неожиданные свойства.
  
   Некоторые люди просто притягивают к себе несчастья, как громоотвод -- молнии.
  
   Вон сколько сердец ты уже собрала, -- сказала она, -- а своего собственного сердца у тебя как не было, так и нет.
  
   Париж -- это вовсе и не город, а просто целая куча таких русских кукол, матрёшек, которые вставляются одна в другую, -- и у каждой свои привычки и предрассудки; у каждой своя церковь, или мечеть, или синагога; и все они заражены фанатизмом, сплетнями, все члены каких-то организаций, и среди них, как и повсюду, есть козлы отпущения, неудачники, любовники, вожаки и отверженные, подлежащие всеобщему осмеянию и презрению.
  
   Доброта и жестокость порой убивают одинаково легко.
  
   Шансы на будущее тебе даются в тот день, когда ты появляешься на свет; собственно, это наш единственный шанс. И некоторые потом всю жизнь только и делают, что придумывают извинения для собственных неудач <...>, а некоторые пускают в ход все средства, все время повышают ставки, используют любую уловку, обманывают, где только могут... И выигрывают.
  
   Душу не переменишь. Можно лгать самому себе, притворяться, надеяться -- но все равно в итоге останешься в той стихии, где был рождён.
  
   У каждого крепкого орешка есть своя слабая точка, на которую достаточно нажать и тогда волшебная шкатулка откроется, но закрыть её будет уже нельзя.
  
   Большой город дарует возможность стать невидимками тем, кто к этому стремится.
  
   До чего же мне хотелось стать наконец свободной! По-настоящему свободной -- нам этого никогда не удавалось сделать. Жить там, где хочется, на одном месте, и, чувствуя порывы ветра, не обращать внимания на его зов.
  
   Все имеет свой смысл и свою цену; и одно прибавляется к другому, пока не качнётся чаша весов -- и вот мы уже снова в пути, бредем по дорогам, говоря себе: ну что ж, возможно, в следующий раз...
  
   Суть игры заключалась в том, чтобы, подвесив такую пиньяту над дверью, швырять в неё палками и камнями до тех пор, пока она не расколется и не "покажет", какие подарки у нее внутри.
  
   Это факт относительно малоизвестный, но всего лишь за год мертвым отправляют около двадцати миллионов писем. Люди забывают, что все-таки следовало бы приостановить поток корреспонденции, поступающий на имя покойного, -- ох уж эти горюющие вдовы и будущие наследники! -- и подписка на журналы не бывает аннулирована; друзья, живущие далеко, остаются неоповещёнными, а задолженность в библиотеку -- непогашенной. А значит, двадцать миллионов циркуляров, банковских извещений, кредитных карт, любовных писем, рекламных проспектов, поздравительных открыток, анонимных доносов и коммунальных счетов, которые каждый день бросают на коврик у двери или в щель почтового ящика, скапливаются, превращаясь в настоящие груды, падают в лестничный пролет, выползают из переполненных почтовых ящиков на лестничную клетку, никому не нужные валяются на крыльце -- ведь адресат их уже никогда не получит. Мертвым нет до них дела. Впрочем, что гораздо важнее, нет до них дела и живым. Живые, погруженные в мелкие повседневные заботы, даже не подозревают, что в двух шагах от них происходит чудо: мёртвые возвращаются к жизни.
  
  
   "Персики для месье кюре"
  
   Жизнь слишком коротка, а время слишком драгоценно, чтобы тратить его на глупые ссоры.
  
   ... Порой лучше немного прогнуться, чем сломаться.
  
   ... Мы должны проявлять толерантность, должны с пониманием относиться к верованиям других людей, но как быть, если те, кто исповедует иную, чем мы, веру, не хотят -- НЕ ЖЕЛАЮТ! -- проявлять толерантность по отношению к нам?
  
   ... Сколь хрупка наша жизнь, как легко разрушить твой тщательно выстроенный карточный домик -- для этого хватит даже малейшего вздоха ветра.
  
   В пять лет легко обрести друзей. Все начинается с застенчивого кружения -- так поступают и маленькие любопытные зверьки. Ну а языкового барьера в таком возрасте и вовсе не существует; не имеют значения также культура и цвет кожи.
  
   Еда -- это своего рода универсальный паспорт. Какие бы сложности ни возникли в плане языка, культурных разногласий или географических сложностей, еда способна преодолеть все на свете.
  
   -- Извини, а нельзя ли сделать так, чтобы твой пес заткнулся?
   Мальчик с сожалением посмотрел на меня и сказал:
   -- Вряд ли. Влад верит в свободу слова.
   -- Я так и понял, -- кивнул я.
   -- Но его очень легко подкупить. -- Пилу порылся в кармане и вытащил печенье. Влад тут же умолк и поднял лапу. -- Вот, пожалуйста. Такова цена мира и покоя.
  
   Мы можем быть только такими, какими созданы, а не такими, какими надеются или хотели бы видеть нас другие... Я, собственно, всего лишь хочу сказать, что иногда лучше всего просто уйти.
  
   Говорят, никто не умирает насовсем, пока его хоть кто-нибудь помнит.
  
   ... Запри кошку в доме, и единственное, к чему она будет стремиться, это вновь оказаться на улице. Но если её оставить на улице, она будет мяукать под дверью до тех пор, пока её не впустят в дом. Люди, в общем, ведут себя примерно так же.
  
   Некоторые люди всю свою жизнь сидят, ожидая одного-единственного поезда, а под конец выясняется, что они даже до железнодорожной станции добраться не сумели.
  
   Убежать от ответственности может каждый. Порой, чтобы остаться на прежнем месте, требуется гораздо больше усилий.
  
   -- Может быть, ей есть что от вас скрывать? <...> Иногда такое бывает, и тогда ты даже с друзьями видеться не в силах. И не потому, что не хочешь их видеть, -- просто чувствуешь, что и разговаривать-то с ними нормально не сможешь.
  
   Умения, некогда нами приобретенные, имеют привычку в случае острой необходимости всплывать на поверхность сознания.
  
   Однажды учитель и его ученик отправились странствовать вместе, и случилось им оказаться на берегу вздувшейся от паводка реки. И увидели они, что там стоит молодая женщина и никак не может в одиночку переправиться через бурный поток. Учитель без лишних слов подхватил женщину на руки и перенес на другой берег. Потом они двинулись дальше и прошли немало миль, прежде чем ученик решился спросить: "Скажи, учитель, почему ты помог той женщине? Ведь она была совершенно одна и никто ее не сопровождал. К тому же она была молода и красива. Ты, конечно же, поступил неправильно. Ведь она могла попытаться соблазнить тебя! И все-таки ты, не раздумывая, взял ее на руки и перенес через реку. Почему же ты так поступил?" Учитель улыбнулся и ответил: "Я всего лишь перенес ее через реку. А вот ты до сих пор несешь ее в своей душе".
  
   Неужели ты думаешь, что Богу есть какое-то дело до того, что ты кладешь в рот?
  
   Это, конечно, не настоящая магия, но все же любая еда, приготовленная с любовью, обладает истинно магическими свойствами.
  
   Так, может, обе враждующие стороны попросту сражаются с собственными тенями?
  
   Я никогда ничего не обещала. И никогда не собиралась менять направление ветра. Но если уж ты можешь путешествовать во Времени, можешь вернуться назад и почувствовать себя прежней, то неужели же не попробуешь сделать это -- хотя бы раз?
  
   Человек без прошлого -- почти что человек без тени.
  
   Как известно, из всех орехов, что лежат в мешке, громче всех гремят пустые.
  
   Что может быть ближе к алхимии, чем превращение сырых ингредиентов в нечто восхитительно вкусное, один лишь чарующий аромат которого вызывает обильное слюнотечение?
  
   -- Какая еще война? <...>
   -- Война, которую нам никогда не выиграть; война между женщинами и мужчинами, между старыми и молодыми, между любовью и ненавистью, между Востоком и Западом, между терпимостью и традицией. Никто по-настоящему не хочет этой войны, однако она уже разразилась...
  
   -- Никогда не пытайся играть с жизнью, -- говорила мне мать, -- потому что жизнь всегда играет нечестно, передергивает, крадет карты прямо у тебя из-под носа, а порой и вовсе делает карты пустыми...
  
   Для мудреца достаточно кивка, а для глупца не хватит и пинка.
  
   По-моему, некоторые люди предпочтут скорее умереть, чем откажутся от возможности кого-нибудь ужалить.
  
   В семнадцать лет человек еще балансирует на зыбкой грани между взрослостью и детством, и мир его полон всяких немыслимых, зачастую воображаемых препятствий; иной раз ему кажется, что его жизненный путь вымощен битым стеклом, а уже на следующий день он представляется ему выстланным яблоневыми лепестками.
  
   Некоторых людей никак не исправишь. А за некоторыми и вовсе тянется такой ядовитый след, что любого сразу отравит, стоит ему тот след пересечь.
  
   Те, кто считает, будто слова не имеют силы, ничего не понимают в природе слов. Слова, использованные в нужном месте и в нужное время, способны положить конец тому или иному режиму, или превратить любовь в ненависть, или послужить основой для зарождения новой религии, или даже вызвать войну. Слова -- пастухи лжи; и зачастую лучших из нас они ведут на убой.
  
   Вот в существование ада я могу поверить. Но рай, по-моему, это нечто такое, чем успокаивают детей, когда они боятся темноты.
  
   Толпа, обладая определенной кинетической энергией, обладает и инерцией, а потому ей, подобно кружащей стае птиц, нужно какое-то время, чтобы сменить направление.
  
   Мудрой женщине всегда есть что сказать, но она чаще всего помалкивает.
  
   ... Как раз те люди, которые отказываются от вашей помощи, зачастую больше всех в ней и нуждаются.
  
   Все вы одинаковые. Вы считаете, что пост заставляет больше думать о Боге, тогда как любой человек, умеющий готовить, сразу вам скажет: любой пост заставляет человека думать только о еде.
  
   Нам всем порой нужно с кем-то поговорить откровенно.
  
   Люди и сами отлично умеют творить зло, без какого бы то ни было вмешательства дьявола.
  
   Предложить человеку пищу значит протянуть руку дружбы; принять пищу значит быть принятым в любую, даже самую замкнутую общину.
  
   ... Слишком уж велика ответственность, когда читаешь письмена человеческой души.
  
   "Блаженные шуты"
  
   Разумеется, самое замечательное в Библии то, что в ней найдешь всему оправдание -- даже разврату, кровосмешению и истреблению младенцев.
  
   Любовь случается нечасто, но длится вечно.
  
   "Есть воспоминания, которые не меркнут никогда"
  
   "Нечистая сила - нечистой силой, - любила повторять моя мать, - но для жизни опасней грязная вода, тухлое мясо и нечистый воздух".
  
   Прошлое - как коварная болезнь. Может нагрянуть с любым ветром; со звуком флейты; с пылью от ног бродячей танцорки.
  
   Лучше верить в фальшивого бога, чем никакого не иметь.
  
   И это открытие -- если б он позвал, я бы, верно, пошла за ним -- мгновенно, резко наполнило меня жгучим отвращением к себе. Я-то считала себя достойнее, лучше, сильнее, порядочнее многих. Но в Лемерле, как в зеркале, отразилось то, какая я на самом деле.
  
   И все же, представить, что я его бросаю, было нелегко. Я столько раз подумывала об этом -- раз или два уж и пожитки собирала, -- но до сих пор вечно находилась причина, не пускавшая уйти.
  
   Я восхищалась им, я все еще любила его, но не верила ни единому его слову.
  
   Его искусство убеждать граничило с волшебством.
  
   Правда, даже в разгар своего обожания я не верила и половине того, что он рассказывал.
  
   "Мудрый человек всегда меняет ставки, и если не загорается один запал, следует на всякий случай иметь запасной"
  
   "Да все ли тут праведны? Сможет ли кто со всей честностью назвать себя праведным?"
  
   Милость Господня, как и гнев Его, бесконечна. Заблудшая овца, возвращающаяся в стадо, во сто крат дороже Ему, чем ее более добродетельные сестры.
  
   Осмотрительность -- ценнейшее качество.
  
   С тобой хоть всю ночь болтай, вопросов у тебя не поубавится.
  
   И дьявол, если захочет, прикинется благочестивым!
  
   Пора бы уж не принимать прошлое так близко к сердцу.
  
   "Пусть ты поверишь, что это была любовь. Почему бы и нет? Себя я почти убедил"
  
   Он был странный любовник. Замкнутый, настороженный, далекий, немой в страсти, точно бес, являющийся во сне. Женщин тянуло к нему, но он, казалось, оставался равнодушен к их вниманию.
  
   Нынче народ скорее камнем кинет в несчастного бедолагу, чем коркой хлеба поделится.
  
   Как говаривают местные, все возвращается. И, как волна прилива, накатило прошлое.
  
   Считается, гордыня -- грех, хотя, признаться, я никогда не могла понять почему.
  
   Хороший скандал, как и хорошее вино, требует времени для нужной выдержки и созревания.
  
   Все взаимосвязано: мир вращается вокруг солнца, все возвращается на круги своя, и любое явление, сколь бы ни было мало, имеет тысячи возвратов.
  
   "Неужто ты не можешь оставить все как есть и освободиться от прошлого?"
  
   Опять я со своими романтическими выдумками. Джордано этого не выносил, высшей поэзией для него была математика.
  
   В детстве меня вечно наказывали за подобные увлечения, -- называли это праздным интересом, вероятно, чтоб не спутать с усердным тупомыслием моих благочестивых наставников. Но от природной пытливости никто меня так и не смог отучить. Пусть это кощунство, но слова Господь таковым создал то или иное нисколько ни в чем меня не убеждают.
  
   Кроме того, ей свойственна достойная сожаления порядочность, и если узнает, что я замышляю, то, скорее всего, попытается меня остановить. Нет, моя милая; совестливость -- это как раз то, в чем я в этой гастроли меньше всего нуждаюсь.
  
   Сестры так долго пребывали в монастырском заточении, изнывая от тоски, что стоит лишь слегка шевельнуть пальцем -- они узрят как раз то, чего я от них хочу.
  
   Что за радость чуткий зритель, -- жадный зритель, уж прости за такое слово, -- в полной мере способный оценить размах моего таланта. Ради такого момента стоит жить.
  
   Каков мой первый выход, а? Разве не ясно, что я рожден для сцены -- или, если угодно, для виселицы; по правде говоря, одно другого стоит.
  
   Виновность очевидна. Никто и слова в защиту не скажет.
  
   Нельзя ни с того ни с сего вешать человека. Мы даже не знаем, виновен ли он.
  
   Люди постоянно убивают друг дружку. Я по крайней мере честен. Я не делаю это во имя Господа.
  
   Посматривая на главных действующих лиц французского действа, мы просто надеялись, что им не до нас.
  
   Что ему мои чувства, -- не более, чем брошенная карта;
  
   Сны -- точно качающие нас волны прилива, говорила она, в их глубинах чего только не плавает, какие только тайные вихри не бурлят, читать их сможет не всякий. Надо сны понимать, бояться их не надо.
  
   Я тяжелого труда никогда не чураюсь, он отгоняет страхи.
  
   Церковники сильно изменились с дедовских времен. Прежнее сострадание сменила подозрительность, каждый только и стремится найти виноватого в своих горестях и неудачах.
  
   Но, при всем благоговейном отношении островных жителей к статуе, Святую Деву она напоминает мало.
  
   В нашем общем дортуаре, где кровати отделены друг от друга лишь тонкой перегородкой, любая тайна скоро откроется.
  
   Человек не властен изменить стихию, из которой рожден.
  
   Нельзя огню не гореть, а птице отказаться от неба.
  
   Сны - точно качающие нас волны прилива... в их глубинах чего только не плавает, какие только тайные вихри не бурлят, читать их сможет не всякий. Надо сны понимать, бояться их не надо. Знаний только дурак боится.
  
   Не садись играть, если есть, что терять.
  
   Человек, никогда не видевший океана, возможно, думает, будто представляет его себе; но исходит лишь из того, что он знает, - его воображение рисует множество воды, больше, чем в мельничном пруду, больше, чем в озере. Реальное, однако, превосходит все наши ожидания: запахи, звуки, восторг и радость при виде настоящего океана ни с чем не сравнимо.
  
   "Не зря мы используем этот язык любви для совращения подобных глупых девственниц; амвонная риторика до неприличия сходна с риторикой спальни, подобно тому как наиболее любопытные разделы Библии перекликаются с бесстыдством античного мира."
  
   "Должны ли мы что-либо кому-либо, кроме себя самих? Чем мы обязаны Создателю, восседающему на золотом троне и выносящему всякому свой приговор? Я просил его, чтоб он создал меня? Просили ли мы все, чтоб нас, как игральные кости, кинули в этот мир?"
  
   "То, что ты молчишь, уже доказывает твою вину."
  
   "Почти непостижимо, чтоб я мог заслужить прощение. Однако ее улыбка говорит мне, что, к счастью, все может быть, как прежде."
  
   "Временами я горжусь изысканностью своей фразы. Однако есть вещи, которые невозможно в точности описать. Достаточно сказать, что я до сих пор чувствую, как все было"
  
   "И тут я публично покаялся. Из гордости или, в конечном счете, из глупости."
  
   -- Он упорствует, -- сказал гость.
   -- Он молод, -- сказал аббат.
   -- Это его не оправдывает.
  
   "Я не буду отрекаться от своих слов. Я не подчинюсь их суду. Да кто они такие, чтобы судить меня?"
  
   "Жаль, что она женщина. Была бы мужчиной, я счел бы ее ровней себе."
  
   "Жестокость -- особое оружие, с ее помощью лучше не рубить с плеча, а свежевать."
  
   "В один прекрасный день даже самая тихоня, самая смиренница может восстать против своего отца."
  
   "Любопытно, насколько обогатился первоначальный образ благодаря соперничеству рассказчиц."
  
   "То и дело нашептывает мне романтические сказки, мечтательно бубнит про Прекрасную Иоланду, про Тристана с Изольдой, про Абеляра и Элоизу... По крайней мере, она мне не опасна, не проговорится. Дурочка влюбилась в меня по уши. Я все чаще и чаще измываюсь над нею, но она, похоже, с каждым унижением испытывает все большее наслаждение. Я же довожу себя до экстаза на свой лад, грезя о рыжекудрых гарпиях."
  
   "Что ж, видно, я чересчур привередлив. Такая прелестница под боком, я же все рвусь к упрямой великанше с ледяным взглядом"
  
   "Истинный восторг делать все наперекор, обхитрить противника"
  
   "Клады только в сказках бывают."
  
   Хуже того, нам это даже нравилось; мы с готовностью, почти безропотно ему прислуживали. Лгали ради него, крали ради него, всячески оправдывая его беспардонность.
   -- Такой он человек, -- сказал мне Леборнь, когда как-то раз я не сдержала недовольства. -- У некоторых это есть, а у других нет, вот и все.
   -- Что есть?
   Карлик криво усмехнулся:
   -- Вальяжность, милая, или как это нынче называется. Эдакий внешний лоск, что к некоторым пристает от рождения. Особый лоск, который ставит его выше меня.
  
   Если умом надеешься заслужить милость, вряд ли тебе это удастся.
  
   Я лично всегда терпеть не мог замкнутого пространства. Мне нужны воздух, небо, и чтоб дороги разбегались во все стороны.
  
   Приятное времяпрепровождение неизменно вселяет покой в мои мысли.
  
   Разумеется, эта роль не для нее, но ей так легко польстить.
  
   Странно, я никогда и вообразить не мог, что моя Элэ способна родить ребенка; я считал, что она слишком неукротима, чтоб согласиться на этакую неволю.
  
   Желания и святому не чужды, твержу я Изабелле. В самом деле, если б не было желаний, можно ли было говорить о святости или о жертвенности?
  
   Всякому, даже такому, как я, необходим союзник.
  
   В мелодике древних слов было что-то успокаивающее.
  
   Матушка-настоятельница была добрая душа, она считала, что вера -- лучшая защита от воровства; за все годы жизни в монастыре не припомню случая, чтобы кто-нибудь украл хотя бы грош. Да и на что нам деньги? У нас имелось все необходимое, ни в чем ином мы не нуждались.
  
   Удачная фраза. Надо бы ее запомнить, пригодится для моей новой трагедии.
  
   Глаза расширяются пуще, кроме страха в них уже проблескивает чуть ли не возбуждение. Слова ведь тому способствуют.
  
   От того дня мало что осталось в моей памяти. Любой обрывок -- как нож по сердцу, но иногда прошлое является мне в застывших картинах, как в свете волшебного фонаря.
  
   У него, несмотря на внешнюю ворчливость, оказалось преданное сердце.
  
   Но я поняла, что к голосу разума никто здесь прислушиваться не станет. Колдовство было для них виной всем бедам. Колдовство и отравительство. Этому научило их Священное Писание. Чему же еще, как не ему, верить.
  
   Актеры, путники и цыгане отлично подходят на роль козлов отпущения во время всякой беды -- неурожая, голода, дурной погоды или чумы.
  
   В том-то и заключался его талант. Он умел заставить человека видеть желаемое -- свое отражение, только поверхностное, как тень на глади пруда.
  
   Однажды я спросила, как ему удается примирить такое со своей совестью.
   -- Совестью? -- он вскинул бровь. -- Ты про Господа Бога, про Судный день, что ли?
   Я покачала головой. Он понимал, что не только это я имею в виду, но редко мог отказать себе в удовольствии поддеть меня за склонность к ереси.
   -- Милая Жюльетта, -- со смехом сказал Лемерль, -- если Бог и в самом деле существует на небе, -- а, ежели следовать твоему Копернику, это должно быть очень и очень от нас далеко, тогда я не верю, что он способен меня разглядеть. Для него я всего лишь жалкая песчинка. Здесь же, с моей колокольни, все смотрится совсем иначе.
  
   Венчание, как и коронация, -- смутное время. Вожжи ослаблены. Союзы возникают и распадаются.
  
   Можно неплохо подзаработать, говорил Лемерль, а если быть посметливей и понапористей, можно даже нажить целое состояние.
   Но к тому времени я уже достаточно хорошо его знала, чтоб поверить, будто все так просто.
  
   Как может быть властителем мира этот строгий судия с каменным лицом, с его бессмысленной жертвенностью, с его жизнью без радостей, с назойливым напоминанием о грехе...
  
   Жизнь на колесах научила меня трезво взвешивать всякие обстоятельства.
  
   Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы напророчить: нас ждут нелегкие времена.
  
   Людовик Богом Данный, -- красивое, мощное имя для ребенка, чье восхождение на трон осенено убийством. Будто имя может развеять проклятие, закрыть глаза людей на продажность Церкви и Двора, на все растущие притязания регентши Марии.
  
   От кого-то слыхала, будто слабые здоровьем в отличие от здоровых наделены особым даром. Потому вечно выставляется, будто не от мира сего.
  
   Одно из присущих мне богохульств -- а их много, очень много, -- это мое неприятие греха.
  
   - Гляжу, ты много всякого знаешь.
   - Учусь у людей.
  
   Человек с больным воображением способен видеть то, чего на самом деле нет.
  
   Словом мы плывем по течению без руля и без ветрил, а руль нам так необходим: и прежде не слишком скованные порядком, теперь мы разболтались до крайности, до предела.
  
   Так много перемен. Не доверяю я им; во внешнем мире вскипают приливы, способные разнести все в клочья.
  
   Удача переменчива: прилив - отлив.
  
   Выбор момента -- великое орудие истинного артиста: точный выбор времени -- как чуткий инструмент, который терпеливо приводит комедию или трагедию к целой серии кульминаций; неудачный выбор времени -- дубина, убивающая мигом напряженное ожидание и сокрушающая и драматизм, и кульминацию.
  
   Я никогда не боялась высоты. Признаться, я ее обожала. Стоит подняться повыше, и все под тобой одинаковы: мужчины, женщины, простолюдины, короли - будто сословия и достаток всего лишь обман зрения, а не дар Божий.
  
   "Я горжусь своим умением делать честные глаза. Изображать правдивый, открытый взгляд человека, который в жизни никогда не передернул ни единой карты и не утяжелял игральные кости. Поразительно, но после стольких пройденных лет это срабатывает."
  
   "Вами руководит лишь слепой страх. Перед лицом его даже невинный мешочек с лавандой становится орудием темных сил. Жест милосердия обретает зловещие черты. Что вопиюще неразумно."
  
   -- Жюльетта, ты несносна! Я ведь уже тебе объяснял.
   -- Объяснял, но это тебя не оправдывает
  
   -- Прежде ты лгал много искусней, -- сказала она, врываясь мимо меня в дом.
   -- Может, это от недостатка практики, -- пожал я плечами.
  
   "Вы избаловали ее, монсеньор. Заставили поверить в ее детские годы, что она достойна высшего."
  
   "Такая племянница делает вам честь, а подобная честь может -- кто знает? -- обернуться приличной выгодой."
  
   "Знать "зачем" -- это еще не все"
  
   "В отличие от тебя, я многое повидал, и знаю, как легко нетерпение и необдуманность затмевают истинный смысл."
  
   "Но и благими намерениями может быть вымощена дорога в ад. А грех вездесущ. Никому от него не уберечься. Даже отшельник, полвека проживший в темной пещере, и тот, возможно, не безгрешен. Грех -- это чума, грех -- это зараза."
  
   Поворот произошел -- но не к лучшему.
  
   Чем дольше оттягиваешь удовольствие, тем оно слаще.
  
   Он при всех предпочел защитить не ее, а меня; такие вещи женщина обычно не прощает.
  
   Раз обжегшись, дважды поостережешься.
  
   Латынь обладает властью, какой обычные языки, увы, лишены.
  
   Смерть не заразна, убеждала их я; это просто кончина.
  
   Даже и в смерти рот ее хранил высокомерно-презрительное выражение, то, с которым всегда ожидают, как и получают, от жизни только самое худшее, и за которым прячется никому не ведомая нежная, легко ранимая душа.
  
   Любовь редка, но неизбывна.
  
   Если все это значит быть язычницей, пусть оно длится, пусть не кончается. За одну ночь вселенная стала мне удивительно родной, таинствам ее не было конца.
  
   Должен сказать, я и не предполагал, что ты способна меня предать, хотя мудрый человек должен предвидеть любую случайность.
  
   Очень много зависит, поучал меня Лемерль в наши парижские дни, от мастерского выбора положения нескольких предметов простейшего реквизита: лилия в волосах или жемчужные четки в руке подчеркивали невинность даже у самой разнузданной шлюхи; нарочито выставленный напоказ кричащий эфес шпаги у пояса отобьет охоту обидчика - пусть даже в ножнах вовсе шпаги нет. Люди видят то, что хотят увидеть.
  
   Перетта - как птица, которую можно научить, но невозможно приручить; стоит на миг перчатке скользнуть с руки, она ударит клювом.
  
   Но мудрый человек предоставляет себе возможности сам, как первоклассный игрок сам вычисляет свою удачу.
  
   Чувство гордости охватывает меня, стоит вспомнить, каким сговорчивым ребенком она когда-то была. Но, говорят нам, послушных детей всегда следует опасаться. Наступит момент, когда даже самые тихие из них достигают таких высот, что составители карты нашего разума уже не в силах запечатлеть ту точку. Это, возможно, провозглашение независимости. Утверждение собственного "я".
  
   Часто женщины слышат то, что им хочется услышать, даже моя Гарпия, у которой есть все основания верить в худшее. Но полуправда нередко куда действенней, чем откровенная ложь.
  
   До чего же трудно порой бывает, с грустью подумала я, объяснить простые вещи так, чтоб тебя не заподозрили в ереси.
  
   Мать Изабелла в тревоге. Она сообщает мне это с неосознанным высокомерием высокородного отпрыска: детские страхи под маской взрослого тщеславия.
  
   - Скажи, сестра Огюст, ведь правда счастье так непостоянно? Сегодня есть, завтра его нет, даже оглянуться не успеешь.
  
   Считается, гордыня - грех, хотя, признаться, я никогда не могла понять почему. Иные скажут, из-за гордыни я тут теперь, - с прежних высот, получается, опустилась.
  
   Люди видят то, что хотят.
  
   Надеюсь... Надеюсь... Целый мир зиждется на одном слове, на трёх коротких слогах, похожих на безутешный крик чайки: на-де-юсь.
  
   Мудрый человек сам даёт себе шансы, так же как ловкий картёжник хватает удачу за хвост.
  
   - Какая трогательная забота! - восхитился я. - Но что за игра без риска?
   - А без игр нельзя? - спросила она так серьёзно, что захотелось её расцеловать.
   - Зачем тогда жить? - чуть слышно спросил я.
  
   Эффектное появление, правда? Я ведь рождён для сцены или, если угодно, для виселицы, особой разницы не вижу. Обе участи - это цветы, люк под ногами, занавес в финале, ужимки и прыжки посредине. Даже тут есть своя романтика...
  
   Лучше питать собой картошку, чем угодить в непонятный рай или в беспросветный ад...
  
   В Бога я никогда не верила. По крайней мере, в такого, который надменно взирает на шахматную доску и движет фигурки по своему разумению, уверенно улыбаясь оппоненту. Подлинно есть в Создателе глубокий изъян, раз Он упорно толкает детей Своих к погибели. Иначе зачем создал Он мир, удовольствий полный, но нарёк удовольствия грехом; зачем создал людей несовершенными и ждёт, что мы, отринув сомнение, устремимся к совершенству? Вот дьявол играет честно, его намерения понятны. Только и он, первый из лжецов, втайне служит Всемогущему. Каков господин, таков и слуга.
  
   Какой-то, видно, есть в Создателе жестокий изъян, если он упорно доводит тех, кого сам сотворил, до погибели; наполняет мир всевозможными удовольствиями лишь для того, чтобы объявить все удовольствия грехом; создает человечество несовершенным и ждет, что мы возгордимся страстью к совершенству.
  
   Для таких, как мы, любил повторять Леборнь, Бога не существует, потому что мы не созданы по его образу и подобию. Мы - блаженные шуты, недоделанные, в нас что-то треснуло при обжиге. Откуда нам знать, как надо молиться! А если б знали, что могли бы мы сказать ему?
  
   Милая Матушка Мария. Ее вера была проста и чиста, как земля, на которой она трудилась. Она редко наказывала, -- правда, особых причин не случалось, -- грех считала следствием несчастной судьбы. Стоило кому-нибудь из сестер совершить какую-либо провинность, Матушка заговаривала с нею ласково, своей добротой исцеляя проступок: воровке что-нибудь дарила, лентяйке давала послабление. Ее безграничная щедрость во многих будила чувство стыда.
  
   У Лемерля нет Флер и, насколько мне известно, отсутствует душа. Гордыня -- вот все его достояние
  
   Разве я когда-нибудь перед тобой корчил из себя святого? Человек не властен изменить стихию, из которой рожден.
  
   Осмотрительность -- ценнейшее качество, в данном случае твое.
  
   -- Мы с тобой по природе схожи, -- сказал он. -- Мы оба пламенные натуры. Как огонь и воздух. Стихию, которая нас породила, невозможно изменить. Потому, моя Элэ, дорога -- наша судьба. Нельзя огню не гореть, а птице отказаться от неба.
  
   Признаться, я рассказала ему о себе больше, чем сама хотела, -- гораздо больше, чем следовало бы.
  
   Речь его теперь представляла смесь утонченного городского говора и грубой провинциальной картавости и менялась каждую неделю, в зависимости от того, в какой провинции он оказывался.
  
   Океан не случился в его жизни.
  
   "Похоже, ты и в дьявола не веришь, вечно всему находишь свою причину."
  
   - Такой он человек, - сказал мне Леборнь, когда как-то раз я не сдержала недовольства. - У некоторых это есть, а у других нет, вот и все.
   - Что есть?
   Карлик криво усмехнулся:
   - Вальяжность, милая, или как Это нынче называется. Эдакий внешний лоск, что к некоторым пристает с рождения. Особый лоск, который ставит его выше меня.
   Я сказала, что не понимаю, о чем это он.
   - Все ты понимаешь! - сказал Леборнь, вопреки своему обычаю без раздражения. - Понимаешь, что он ломанного гроша не стоит, что ему на все наплевать и что рано или поздно он тебя предаст. И упорно продолжаешь ему верить. Он вроде тех святых, которые в церкви, снаружи сияет позолотой, а внутри обыкновенная глина. Мы знаем, из чего они на самом деле, но притворяемся, будто не подозреваем. Потому как лучше верить в фальшивого бога, чем никакого не иметь.
   - Но ведь и ты за ним идешь? - сказала я. - Разве не так?
   Леборнь глянул на меня прищурившись:
   - Все так. Но ведь я же шут. Какой цирк без шута?
  
   Но погоня без риска - какая услада в охоте?
  
   Да, мы признавались в своих грехах, мы стыдились греха, но многим впервые в жизни уделялось отдельное внимание. Было в этих признаниях что-то болезненно захватывающее, сродни расчесыванию зудящего места; что-то даже заразительное.
  
   Я попыталась представить себе, каково было ей, в десять с небольшим попасть в монастырские стены, твердить, как заведенное, вслед за своими святыми наставниками их речения и захлопнуть дверь в окружающий мир, еще не успев понять, что он ей сулит.
  
   Любовь случается не часто, но длится вечно.
  
   - Вам следует знать, что чистые душой не допустят проделок Лукавого.
  
   Нечистая сила - нечистой силой, но для жизни опасней грязная вода, тухлое мясо и нечистый воздух.
  
   Женщин тянуло к нему, но он, казалось, оставался равнодушен к их вниманию. Не потому, что так привязан ко мне. Просто был из тех, кто, имея один камзол, не хочет обременять себя покупкой другого.
  
   Цыпленок, едва вылупившийся из гнезда, принимает за мать первое встречное существо.
  
   Раньше я жила сама по себе, только этого не понимала. Я странствовала, боролась, страдала, плясала, блудила, любила, ненавидела, горевала и торжествовала -- неизменно одна; проживала день за днем, как дикое животное, ни о чем не заботясь, ни к чему не стремясь, ничего не страшась. И вдруг в одночасье все сделалось иным: в мир явилась Флер. Я стала матерью.
  
   Монастырь старый, двести лет назад его основало братство черных монахов, плативших за аренду единственной признанной Церковью твердой монетой: страхом проклятия.
  
   Праздная жизнь, словно селянки на отдыхе, а не сестры-монахини, спаянные общим покаянием.
  
   И глядя на пляшущих комедиантов, на весело мелькающие под солнцем их пурпурные, алые, изумрудные костюмы, я будто видела, как шествуют по полю битвы под пламенеющими стягами древние доблестные полки, бросая вызов трусам и отступникам нынешнего времени.
  
   Не верьте, что мстить не стоит. Чем дольше ждёшь, тем слаще месть.
  
  
   Джованни Боккаччо. "Декамерон"
  
   Для всех смертных вино -- вещь отличная.
  
   Много людей, в сущности глупейших, выступают учителями.
  
   Да здравствует любовь и да погибнет война и все ее отродье!
  
   Жить -- тяжко, умереть -- уменья не хватает.
  
   ... И кого любовь не могла соединить при жизни, тех в неразрывном союзе соединила смерть.
  
   Многие, много знающие, полагают, что другие не знают ничего, одна лишь посредственность не знает зависти.
  
   Женщины от стыда и страха затаивают любовный пламень в нежной груди своей, а кто через это прошел и на себе испытал, те могут подтвердить, что огонь внутренний сильнее наружного.
  
   По моему разумению, благодарность есть самая похвальная изо всех добродетелей, неблагодарность же заслуживает самого сурового порицания
  
   В большинстве случаев последний, до кого доходят слухи, тот, кого они касаются.
  
   То, что священные законы дружбы требуют, чтобы один друг делал для другого, объяснять это не входит теперь в мое намерение, и я довольствуюсь лишь тем напоминанием, что узы дружбы гораздо сильнее связи кровной или родственной, ибо друзьями мы имеем таких, каких выбрали сами, а родственников, каких дает судьба.
  
   Знаменитые цари и величайшие короли не иным почти искусством, как убийством, и не одного человека, как ты хотел сделать, а бесчисленного множества, выжиганием стран и разрушением городов распространили свои царства, а следовательно, и свою славу.
  
   Любезные дамы, если здраво взвесить порядок вещей, очень легко убедиться, что большая часть женщин вообще природой, обычаями и законами подчинена мужчинам и должна управляться и руководиться их благоусмотрением; потому всякой из них, желающей обрести мир, утешение и покой у того мужчины, к которому она близка, подобает быть смиренной, терпеливой и послушной и прежде всего честной; в этом высшее и преимущественное сокровище всякой разумной женщины.
  
   Нет никакой славы орлу в победе над голубем.
  
   Итак, открой душу моим словам и приди в себя: помни, что лишь однажды, не более, случается счастью обратиться к кому-нибудь с веселым челом и отверстым лоном, и кто не сумеет принять его тогда, впоследствии, узрев себя бедным и нищим, должен пенять на себя, а не на него.
  
   Не думаю, почтенные дамы, чтобы существовало нечто, хотя бы трудное и опасное, чего не осмелился бы сделать человек, пламенно влюбленный.
  
   Дочь моя, если тебе так не нравятся неприятные люди, как ты это говоришь, и ты желаешь жить весело, не глядись никогда в зеркало.
  
   Я не умею решить, по случайной ли порочности, или вследствие дурных нравов, водворившихся среди смертных, или по естественной греховности люди скорее радуются дурным, чем хорошим поступкам, особенно когда первые их не касаются.
  
   Юные дамы, как вам хорошо известно, всякий порок может обратиться в величайший вред для отдающегося ему, а часто и других, в числе прочих, наиболее необузданно увлекающих нас в опасности, представляется мне гнев, а это не что иное, как внезапное и неразумное движение, которое, будучи вызвано ощущением горя, отогнав разум и наведя мрак на наши умственные очи, возжигает в нашей душе пламя ярости.
  
   В просторечии часто говорится такая присказка, что обманщик попадает под ноги к обманутому, что, кажется, трудно было бы подтвердить каким бы то ни было доводом, если бы не доказывали того приключающиеся дела.
  
   Прелестные дамы нам трудно бывает знать, что нам надо, ибо, как то часто видали, многие, полагая, что, разбогатев, они будут жить без заботы и опасений, не только просили о том бога молитвенно, но и настоятельно старались о приобретении, не избегая трудов и опасностей, и хотя это им и удавалось, находились-таки люди, которые из желания столь богатого наследия убивали их, а до того, прежде чем те разбогатели, они их любили и берегли их жизнь. Иные, воззойдя из низкого положения среди тысячи опасных битв, кровью братьев и друзей, к высоте царственной власти, в которой полагали высшее счастье, не только увидели и ощутили её полной забот и страхов, но и познали ценою жизни, что за царским столом в золотом кубке пьётся яд.
  
   Часто случилось, юные дамы, что чего не сделали с человеком разные укоры и многие наказания, то делало одно слово, нередко случайно, не то что намеренно сказанное.
  
   Соболезновать удрученным -- человеческое свойство, и хотя оно пристало всякому, мы особенно ожидаем его от тех, которые сами нуждались в утешении и находили его в других.
  
   Вам надо знать, милые подруги, что как глупость часто низводит людей из счастливого в страшно бедственное положение, так ум извлекает мудрого из величайших опасностей и доставляет ему большое и безопасное успокоение.
  
   Лучше согрешить и покаяться, чем не согрешить и раскаиваться.
  
   Угрозы -- оружие тех, кто сам под угрозой.
  
   Велики силы любви, располагающие любящих к трудным подвигам, перенесению чрезвычайных негаданных опасностей.
  
   Лучше делать и раскаиваться, чем не делать и все равно раскаиваться.
  
  
   Джоди Пиколт. "Ангел для сестры"
   Тоже не классика, но пусть)))
  
   Шел дождь.
   Это был один из тех дождей, когда вода льется так сильно, что кажется, будто кто-то моется в душе. Такой дождь возбуждает мысли о Божьей каре, наводнениях и ковчегах. Такой дождь заставляет тебя забраться обратно в постель, где простыни еще хранят тепло твоего тела, и сделать вид, что будильник зазвонил раньше времени.
  
   Спросите у любого ребенка, который закончил четвертый класс, и он скажет вам, что вода никогда не прекращает движение. Идут дожди, потом вода попадает в реку. Реки впадают в океан. Оттуда вода испаряется и, как душа, превращается в облака. А потом, как и все в этом мире, процесс повторяется сначала.
  
   У тишины есть голос.
  
   Дети добиваются успеха несмотря ни на что...
  
   У вас бывали моменты, когда вся ваша жизнь останавливается на распутье и вы оказываетесь перед выбором, но, даже выбирая одну дорогу, не сводите глаз с другой, уверенные, что ошиблись?
  
   Она заслужила это потому, что она на три года старше, или потому, что больна, или потому, что Луна в созвездии Водолея, -- причина есть всегда.
  
   Настоящий друг не способен жалеть.
  
   Причина номер 106, почему собакой быть лучше, чем человеком: как только ты вырастаешь, то никогда больше не общаешься со своей матерью.
  
   Глядя на её опущенную голову, я понял, что у тишины есть голос.
  
   От своей дочери я узнала, что плакать можно и находясь без сознания.
  
   Вот такой он, язык брака: азбука Морзе, прерываемая купаниями, ужинами и сказками на ночь.
  
   Папа говорит, что огонь поглотит сам себя, если не открывать окна и не дать ему немного воздуха. Думаю, то же самое происходит со мной. Но папа также говорит, что если огонь наступает на пятки, то человек способен сломать стену, чтобы спастись.
  
   -- Отойди, -- скомандовала Кейт, -- ты загораживаешь мне экран.
   -- Это же только эпизоды следующей серии.
   -- Если я умру сегодня вечером, то хоть буду знать, что пропущу.
  
   Когда ей становится хуже, она чуть-чуть блекнет, и я боюсь, что однажды проснусь и не увижу её совсем.
  
   Жизнь в нашем доме похожа на короткое одеяло: иногда ты прекрасно под ним помещаешься, а иногда мёрзнешь и трясёшься всю ночь. Хуже всего то, что ты никогда не знаешь, как будет в этот раз.
  
   ... судьба -- это глина, и её форму можно изменить в любой момент. Но изменить можно только своё будущее, а не чьё-то.
  
   -- Я думала, что молния не попадает в одно место дважды.
   -- Конечно попадает, -- ответила мне Иззи. -- Но только если у тебя не хватает ума отойти в сторону.
  
   Люди, которых любишь, способны удивлять каждый день.
  
   Перемены ведь не всегда к худшему, оболочка, которая образуется вокруг песчинки, кому-то кажется камешком, а кому-то жемчужиной.
  
   ... человеку можно дважды разбить сердце и оба раза оно распадется на те же осколки.
  
   Вам, наверное, известно, что у лжи особенный вкус. Приторный, горький и всегда разочаровывающий, как если берешь в рот красивую шоколадную конфету, а вместо ожидаемого ириса, ощущаешь вкус лимонной начинки.
  
   Когда кого-то любишь, то сделаешь все, чтобы этот человек остался рядом.
  
   Иногда, чтобы получить то, чего желаешь больше всего на свете, нужно сделать то, чего вовсе не желаешь.
  
   Сама жизнь похожа на морские волны: сначала кажется, что ничего не меняется, но однажды замечаешь, как много боли унесла вода.
  
   Должен быть специальный закон, ограничивающий продолжительность траура. Свод правил, которые говорили бы, что просыпаться в слезах можно, но не дольше месяца. Что через сорок два дня твое сердце не должно замирать, оттого что тебе показалось, будто ты услышала ее голос. Что ничего не случится, если навести порядок на ее письменном столе, снять ее рисунки с холодильника, спрятать школьную фотографию и доставать, только если действительно захочется посмотреть на нее. И это нормально, когда время без нее измеряется так же, как если бы она была жива и мы считали бы ее дни рождения.
  
   Есть противопоказания. Посоветуйтесь с врачом.
   Почему ты не подумал, что мне пришлось научиться казаться независимой? Я тоже быстро выхожу из себя, стараюсь замкнуться в себе, и мой второй палец на ноге длиннее первого. Мои волосы живут в автономном режиме. К тому же я становлюсь сумасшедшей перед месячными. Человека любишь не за то, что он безупречен, - сказала она. - Ты любишь его вопреки тому, что эти недостатки у него есть.
  
   В английском языке есть слова "сирота", "вдова", "вдовец", но нет слова для родителей, потерявших ребенка.
  
   Крушение -- это случайность. А я бы прыгнула под колеса грузовика, я бы даже привязала себя к паровозу. Какая-то часть меня верила, что появится супермен, но для начала нужно, чтобы жертва заслужила спасения.
  
   Как это бывает, когда ты отдаешься кому-то, он открывает тебя и видит, что получил не тот подарок, которого ожидал, но ему все равно приходится улыбаться, кивать и благодарить тебя.
  
   Некоторые события не стоит предотвращать. Иногда предстоит почувствовать себя дурой. Иногда предстоит испытать боль на глазах у всех. Иногда это необходимо, чтобы повзрослеть, чтобы перейти в другой день.
  
   Если бы инопланетяне, прилетевшие на Землю захотели узнать, почему рождаются дети, они бы пришли к выводу, что у большинства землян дети получаются или случайно, или потому, что напились в определенный день, или оттого что, подвели контрацептивы или по тысяче других причин о которых даже неудобно говорить.
  
   Когда у тебя в руках есть только молоток, тогда все вокруг превращается в гвозди.
  
   Есть две причины лгать: если это поможет тебе получить желаемое или если это убережет кого-то от боли.
  
   Когда вы много лет живете с одним человеком, он становится похож на карту, которая валяется в бардачке машины, такую же потрепанную и затертую, изученную настолько, что можно нарисовать ее по памяти, и именно поэтому вы все время берете ее с собой в поездки. И все же в самый неожиданный момент у вас словно открываются глаза. Вы замечаете незнакомый поворот и живописный уголок, которого раньше не было, и вам приходится останавливаться и убеждаться, что это место совсем не новое, просто вы его раньше не замечали.
  
   Полагаю, в нашей жизни бывают моменты, когда мы принимаем жизненно важные решения, не зная об этом.
  
   Меня привлекают места, похожие на меня: большие, пустые, почти всеми забытые.
  
   Способность человека переносить трудности похожа на бамбук: он намного гибче, чем кажется на первый взгляд.
  
   Золотая рыбка вырастает только до размера аквариума. Деревья бонсай скручиваются, не меняя размера. Я бы все отдал, чтобы она оставалась маленькой. дети перерастают нас быстрее, чем мы их.
  
   Если вы встретите одинокого человека, не слушайте, что он вам говорит. Он один не потому, что ему так нравится, а потому, что пытался влиться в мир, но люди его все время разочаровывали.
  
   Быть родителем -- значит постоянно надеяться на то, что твой ребенок не уйдет настолько далеко вперед, чтобы ты уже не мог понять его следующего шага.
  
   Если сосредоточиться на сооружении ограждений из мешков с песком, можно не обращать внимания на приближающееся цунами.
  
   -- Женщина -- как костер. Костер это ведь красиво, правда? Когда он горит, невозможно отвести глаза. Если ты сможешь сдерживать его, он подарит тебе свет и тепло. И только когда он выходит из-под контроля, необходимо переходить в наступление.
  
  
   "Девятнадцать минут"
  
   -- Ты можешь обмануть папу, полицейских, любого, кто согласится тебя выслушать, -- сказал он. -- Но ты не сможешь обмануть того, кто сам врет.
  
   -- Можно задать вам личный вопрос?
   -- Конечно.
   -- Почему людям так легко показать пальцем на кого-то другого?
   -- Людям нужен козел отпущения, -- сказал он. -- Это человеческая природа.
  
   Материнство окрасило мир Лейси в более яркие цвета, принесло веру в то, что ее жизнь уже не может быть полнее. Она только не понимала: то, что ты видишь, может ранить. Что только ощутив такую полноту, можно понять боль от пустоты.
  
   Алекс потратила достаточно ночей на размышления о везении и невезении, о том, насколько тонка грань между ними, и том, как незаметно можно перемещаться то на одну сторону, то на другую.
  
   Ему нравилось осознавать: то, что обычный человек может выбросить, как мусор, на самом деле оказывается прекрасным и живым, если знать, как смотреть.
  
   Я как Алиса в Стране чудес, -- подумала Джози. -- Смотрите, как я падаю.
  
   Если ты затерялся в открытом море с тысячей других людей, можно ли считать, что ты заблудился?
  
   Тому, кто был счастлив, понадобится совсем немного надежды взамен. И наоборот, оптимист потому и оптимист, что хочет верить во что-то лучшее, чем реальность.
  
   Но если разделить ожидания на реальность, то получим не противоположность счастью. Льюис понял, что в результате получается надежда.
  
   ... На каждого человека, который, как он сам, предпочитал идти по накатанной колее, найдется тот, которому это покажется невыносимым.
  
   -- Что мне сделать, девочка моя? -- шептала она, гладя на плечи и спину дочери, словно ответ был татуировкой на коже, а не шрамом на сердце.
  
   Смерть нельзя контролировать. На самом деле последнее слово всегда остается за ней.
  
   Нельзя отрицать факты, можно только изменить призму, через которую на них смотреть.
  
   Какое слово, какая банальность, какое замечание, брошенные им, довели Питера до такого? Какое слово, какая банальность, какое замечание могли бы остановить его?
  
   Ему стало интересно, что подумала рыбка, оказавшись вместо прохладного синего океана в дерьме.
  
   Лучше -- это то, как, по твоему мнению, нужно поступить. Правильно -- это то, как следует поступить. Когда ты думаешь не только о себе и о своих чувствах, но и о других людях, о том, что было раньше, о правилах.
  
   Нет... я имею в виду, что мы обе видим людей, когда они наиболее уязвимы. Именно это мне нравится в работе акушера. Ты понимаешь, насколько сильным может быть человек в действительно болезненной ситуации. -- Она подняла глаза на Алекс. -- Разве не удивительно, насколько люди похожи друг на друга на самом деле?
  
   Существует два способа стать счастливым: улучшить реальность или снизить ожидания. Однажды на вечеринке у соседей Лейси спросила мужа, что будет, если нет никаких ожиданий, ведь делить на ноль нельзя. Значит ли это, что если ты безропотно принимаешь все удары судьбы, то никогда не будешь счастлив? Позже, когда они уже возвращались домой, Льюис обвинил ее в попытке выставить его дураком.
  
   Когда он во время осмотра территории разоренного старого депо находил угнанную машину, из которой украли все, что можно, и бросили в лесу, когда протягивал носовой платок рыдающей шестнадцатилетней девчонке, чье свидание закончилось изнасилованием, Патрик не мог избавиться от ощущения, что опоздал. Он был детективом, но не мог ничего предвидеть. Все попадало к нему уже сломанным, всегда.
  
   В сказках, когда спадают маски, прекрасный принц все равно любит свою девушку, несмотря ни на что -- и это само по себе превращает ее в принцессу.
  
   Мир становится совершенно другим, когда в нем никого нет.
  
   Нужно совершать действия, которые делал каждый день, и тогда снова научишься жить нормальной жизнью.
  
   Иногда приходится делать шаг вперёд и три шага назад.
  
   Можно склеить осколки, но если ты сделал это сам, то в глубине души всегда будешь знать, что вещь уже не целая.
  
   Ты в безопасности лишь при условии, что никому не доверяешь, в любой момент каждый может поднять тебя на смех, потому что только тогда они знают, что никто не смеется над ними.
  
   В юности человек не является неуязвимым. Он просто глупый.
  
   Когда кто-то умирает, его жизнь не останавливается в этот момент.
  
   Для того, чтобы узнать, от чего отказываешься, нужно потерять контроль над собой.
  
   Чудовища не появляются ниоткуда.
  
   Прежде чем стать изгоем в школе, ты чувствуешь себя чужим в собственной семье.
  
   Унижение -- это когда превращаешься в камень и не можешь пошевелиться, чтобы спасти свою жизнь.
  
   Когда человека покидает жизнь, это происходит не постепенно, а в один миг, словно кто-то задергивает занавеску на окне.
  
   Если у тебя возникают хотя бы сомнения по поводу того, принадлежишь ли ты к группе самых лучших, тогда тебе там не место.
  
   Разве не должен человек в шестнадцать лет быть в состоянии позаботиться о себе по утрам?
  
   Нужно достичь определённого возраста, чтобы получить право разрушать свою жизнь.
  
   Дети не совершают собственных ошибок. Они прыгают в пропасти, к которым их привели родители.
  
   Неважно, какими яркими мы хотим видеть своих детей, неважно, какими идеальными мы их представляем, они обязательно нас разочаруют. Оказывается, дети похожи на нас больше, чем нам кажется: такие же несовершенные.
  
   За девятнадцать минут можно остановить мир, или просто уйти из него...
  
   -- Я хочу, чтобы люди меня любили, -- выпалил он.
   Джози наклонила голову набок.
   -- Люди любят тебя.
   Питер высвободил свои ноги.
   -- Я имею в виду людей, -- сказал он, -- а не только тебя.
  
   Он заулыбался так широко, что стало больно. Дело не в том, что ему вообще не нравились девушки, а в том, что нравилась только одна.
  
   Необязательно падать в воду, чтобы почувствовать, что тонешь, правда?
  
   Когда открываешь своё сердце, всегда существует риск, что ему причинят боль.
  
   Я думаю, что жизнь похожа на фильм на DVD-диске. Можно посмотреть версию, которую смотрят все, а можно режиссерскую -- то, как он хотел показать этот фильм, прежде чем получилось так, как получилось... Свою жизнь можно измерять количеством сцен, в которых ты выжил, или количеством времени, которые заняли эти сцены.
  
   Говорят, что любовь сдвигает горы, что она способна изменить мир, что любовь -- это все, что нужно человеку, но она бессильна в мелочах... Так в чем же секрет? Может быть, любовь нужно смешивать еще с чем-то? С удачей? С надеждой? С прощением?
  
   Жестокость -- это всегда просто развлечение, пока ты не понимаешь, что кому-то это причиняет боль.
  
   Все существует до тех пор, пока кто-то об этом помнит.
  
   Жизнь -- это то, что происходит, когда не исполняются все "а если...?". Когда то, о чем ты мечтаешь, или то, на что надеешься, или чего боишься, проходит мимо тебя.
  
   Чтобы быть популярной, нужно выглядеть так, словно ты такая на САМОМ ДЕЛЕ, тогда как в реальности это лишь то, какой ты себя СДЕЛАЛА.
  
   Иногда правильные поступки делают человека одиноким.
  
   Можно иметь с человеком одно ДНК -- и не иметь с ним ничего общего.
  
   Счастье -- это не только то, что ты пережил, но и то, что ты сохранил в памяти.
  
   Только представь -- мир на столько больше тебя. Только представь, что, проснувшись однажды утром, можешь обнаружить часть себя, о существовании которой даже не подозревал.
  
   ... возможно, плохие вещи происходят потому, что только так мы можем помнить, как должно выглядеть добро.
  
   Вопрос, верите ли вы в судьбу или нет, на самом деле сводится к тому, кого вы обвиняете, если что-то идет не так. Считаете ли вы виноватым себя, что, если бы постарались, этого бы не произошло? Или просто списываете все на обстоятельства?
  
   Если всю жизнь следить за тем, что подумают о тебе другие, можно ли забыть, кто ты на самом деле? А если лицо, которое ты показываешь миру, превратилось в маску... под которой ничего не останется?
  
  
   "Последнее правило"
  
   ... разгадка великих тайн бытия заключается в том, чтобы решительно отбросить эмоции и оперировать только фактами.
  
   Когда встречаешь человека, которого любишь, в голове звенят колокольчики и вспыхивают фейерверки. Ты не можешь найти слов, чтобы выразить свои чувства, и постоянно только об этом и думаешь. Когда встречаешь человека, которого любишь, узнаешь его сразу, пристально взглянув в глаза.
  
   ... матери всегда чувствуют, что чего-то недодают своим детям.
  
   -- Учителей нужно уважать, -- объясняю я.
   -- А чем они это заслужили? Уважение нужно заслужить!
  
   ... импульсивность никогда ни к чему хорошему не приводит.
  
   Иногда, чтобы сделать первый шаг, нужна чья-то помощь.
  
   Плакать должны дети, а мамы их успокаивать -- не наоборот. Именно поэтому матери горы сворачивают, чтобы дети не видели их слез.
  
   Когда ты вынужден пытаться быть нормальным, это доказывает, что ты ненормален.
  
   Зачем спрашивать у человека, как дела, когда ты плевать хотел на ответ?
  
   ... воображение заставляет человека волноваться о том, чего в реальной жизни может никогда и не случиться.
  
   Нельзя же противостоять урагану, ты просто учишься не попадаться ему на пути.
  
   Нельзя заставить человека любить; любовь идет изнутри.
  
   Все, что мы здесь имеем, так это недопонимание...
  
   Что я хотела бы знать до того как у меня появились дети:
   1. Если кусок хлеба засунуть в видеомагнитофон, его никогда не вынуть целым.
   2. Мешки для мусора нельзя использовать в качестве парашютов.
   3. "Недоступный!" -- для детей относительное понятие.
   4. Приступ гнева -- как магнит: когда он случается у вашего малыша окружающие не могут отвести глаз.
   5. Части конструктора не перевариваются в ЖКТ.
   6. Снег можно есть.
   7. Дети чувствуют, когда на них не обращают внимания.
   8. Капуста, даже в сырной панировке, остается капустой.
   9. Уютнее всего поплакать на плече у мамы.
   10. Хорошей матерью, как мечтаешь, не станешь никогда.
  
   Жить с чувством вины -- всё равно что сидеть за рулём машины, которая едет только задним ходом.
  
   Нельзя "завести" друга. Нельзя подружиться с человеком по указке, как приготовить макароны с сыром, следуя инструкции на пачке.
  
   Cходство ДНК автоматически не делает людей ближе.
  
   Меня спрашивают: "Играешь в бейсбол? На какой позиции? С приветом?" -- и весь класс громко смеется. Этот ученик -- один из 6 миллиардов 792 миллионов людей, живущих на планете. Эта планета -- одна из восьми в Солнечной системе, а Солнце -- всего одна из двух миллиардов звезд во Млечном пути. Если так рассудить, то его комментарии теряют свою значимость.
  
   Невозможно объяснить ребенку, что граница между добром и злом не такая четкая, как между белым и черным, как учат в сказках.
  
   Когда умирает человек, такое чувство, что у тебя выпал зуб. Ты можешь жевать, есть, у тебя во рту осталось ещё много зубов, но языком ты постоянно трогаешь пустое место, где всё еще немного побаливают нервы.
  
   Иногда мне кажется, что сердце человека -- просто полка. На неё можно многое положить, но, случается, полка не выдерживает груза -- и человеку остаётся подбирать обломки.
  
   В том, что все люди разные, нет ничего удивительного. Удивительно то, что, несмотря на различия, у всех нас есть нечто общее.
  
   Когда ты обнажил душу, уже не так сложно обнажить тело.
  
   Я не верю в жалость к себе. Думаю, что жалеют себя те, у кого много свободного времени. Вместо того, чтобы мечтать о чуде, нужно учиться делать чудеса своими руками. Но Вселенная знает способ наказать за потаенные секреты и желания; и чем сильнее я люблю своего сына -- чем больше он становится звездой, вокруг которой вращается моя жизнь, -- тем чаще представляю себе, кем могла бы стать, представляю себе женщину, которая как-то затерялась в рутине воспитания ребенка-аутиста. БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ В СВОИХ ЖЕЛАНИЯХ.
  
   В ходе экспериментов ученые обнаружили, что, когда дело касается любви, в работу включается лишь крохотная часть мозга. Например, дружба задействует рецепторы по всей коре головного мозга, но с любовью это не срабатывает. <...> Мозг влюбленного человека отличается от мозга человека, в котором кипят сильные чувства. Он похож на мозг человека, который нюхает кокаин.
  
  
   "Хрупкая душа"
  
   Интересно получается: человек может быть на сто процентов уверен в своем мнении насчет чего-то, пока оно не коснется его лично.
  
   Разве может обычный скелет выдержать сердце размером с целый мир?
  
   В жизни все имеет свои последствия, жизнь без влияния на других -- невозможна.
  
   Не похожа ли судьба человека на карту сокровищ, где при желании можно выискать тропинку, ведущую к конечной цели?
  
   Гнев -- это слишком яркое пламя, чтобы гореть вечно.
  
   Как вообще можно победить, если мир норовит подкосить тебя на каждом повороте?
  
   Я сделал ей предложение при помощи пирожных птифур: пошёл в кондитерскую и попросил выписать глазурью "Выходи за меня", по букве на каждом. Подали их на одном блюде вперемешку. Это, пояснил я, такая анаграмма. Расставь буквы в правильном порядке.
  
   Как забыть, что этот "друг" видел тебя голой? Что он смотрел за тебя твои сны, когда ты слишком уставала? Можно наносить на свою жизнь бесчисленное множество новых слоев краски, но первые мазки всегда будут проглядывать.
  
   Разве не все лгали? Какая, по большому счету, разница: убить человека и сказать полицейским, что не убивал, или улыбнуться необычайно безобразному младенцу и сказать его маме, что он красавчик? Иногда, обманывая, мы стремимся спасти самих себя, иногда -- других. Что весомее -- неправда или всеобщее благо?
  
   Где-то в складчатых глубинах моего разума -- в этих складках еще обычно таится надежда -- жила вера, что наши отношения еще можно спасти. А как могло быть иначе, если ты любишь человека, если вы произвели на свет новую жизнь? Такие нити не рвутся. Как и любую другую энергию, любовь нельзя рассеять -- только перенаправить в иное русло. Но ведь это нормально. Любовь колеблется в каждой семье, перераспределяясь между членами.
  
   Ответственная мать -- это та мать, что следит за каждым шагом своего ребенка. А хорошая -- это та, за каждым шагом которой хочет следить её ребенок.
  
   Я хотела, чтобы он испытал то же, что испытывала я рядом с ним, -- это изумительное сочетание спокойствия, развратности и чуда. Хотела, чтобы он знал: всего лишь раз попробовав его, я безнадежно пристрастилась.
  
   Какая мать сможет выйти на трибуну перед судьей и присяжными и выразить сожаление, что её дочь живет в этом мире? А вот какая: или та, что совсем не любит свою дочь, или та, что любит её слишком сильно.
  
   Быть матерью -- это значит не только выносить плод. Это также вынести жизнь родившегося человека.
  
   Возможно, нам действительно нужен кризис, чтобы познать самих себя. Возможно, жизнь сперва должна хорошенько тебя потрепать, чтобы ты осознал, чего от неё хочешь.
  
   Чувство вины -- это, доложу вам, отличное топливо.
  
   ... Большинство людей, предлагающих помочь, заботятся не о нас, а о себе. Это такое суеверие: если поможешь семье, попавшей в беду... если бросишь щепотку соли через плечо... если не будешь наступать на трещины в тротуаре, то останешься неуязвимым. И тебе, возможно, удастся убедить себя, что с тобой ничего подобного случиться не могло.
  
   -- В святых клятвах - к примеру, тех, что мы даем под венцом, -- мы обещаем превозмогать животные инстинкты и наследовать Господу.
   А Господь никогда не сдается. А это ведь, подумал я, неправда. В Библии можно найти немало случаев, когда Бог, загнанный в угол, предпочитал начать все с начала, вместо того, чтобы смиренно терпеть. Вспомните Великий Потоп. Вспомните Содом и Гоморру.
  
   Если вы прекращаете страдания любимого человека - до того ли, как он начал страдать, в разгар ли, -- то что это такое: милость или убийство?
  
   Кирпичный дом, как известно даже трем поросятам, не сдуешь. Но поросята не понимали, что серый волк - это только начало. Самый лютый враг уже притаился в их доме, но увидеть его нельзя. Я имею в виду не радиевые пары и не угарный газ, а простую необходимость сосуществовать втроем на небольшом пространстве. Думаете, ленивый поросенок - тот, который довольствовался соломой, -- смог бы ужиться с педантичным поросенком-каменщиком? Вряд ли. Уверена, если бы сказка была на десять страниц дольше, поросята вцепились бы друг другу в глотки - и их кирпичный домик таки взорвался бы.
  
   Почтовые ящики - лучшие питомники: в этих темных уютных туннелях счета плодятся, как кролики.
  
   Мы все считаем, что полюбим свое дитя, каким бы оно ни родилось, и боимся признать, что понимания может не хватить.
  
   Когда тебе кажется, что ты прав, ты, скорее всего, заблуждаешься. То, что разбилось -- кость, сердце, счастье -- можно склеить, но оно никогда уже не станет целым. И что бы я ни говорила прежде, можно таки скучать по человеку, которого не знал. Я убеждаюсь в этом каждый день. Каждый день, что проживала без тебя.
  
   Люди никогда не бывают довольны своей семьёй. Всем хочется недоступного: идеального ребёнка, обожающего мужа, матери, которая не отпустит своё дитя. Мы живём в кукольных домиках для взрослых и не отдаём себе отчёта в том, что в любой момент сверху может опуститься могущественная рука, которая полностью изменит сложившийся порядок насовсем.
  
   Подслушивать, конечно, нехорошо, но иногда правду по-другому не узнать.
  
   У меня сейчас пора увлечений мятным пломбиром с шоколадной крошкой.
  
   Говорят, когда любишь человека, всё остальное становится неважно. Но ведь это неправда. Когда ты любишь человека, всё остальное становится ещё важнее.
  
   Люди обманывают наши ожидания, особенно если этим людям от тринадцати до восемнадцати лет.
  
   -- Ну что ты как маленькая...
   -- А чего ты такая сука?
   -- Где ты научилась таким словам?
   -- От тебя, дура.
  
   Положиться можно лишь на себя, а это довольно хреновый расклад, если ты человек ненадёжный.
  
   Одно дело -- ошибаться, совсем другое -- ошибаться снова и снова.
  
   Я приоткрывала губы и воображала, будто он -- призрак, который опускается на меня, ложится на мой язык, соскальзывает мне в горло, в живот, он единственная пища, способная утолить мой голод...
  
   Я как оригами. Могу складываться пополам множество раз, пока не стану кем-то другим.
  
   Когда же я сумею забыть тепло его рук? И запах его шампуня? Когда перестану слышать его голос, даже если он молчит? Я старалась запастись всеми этими ощущениями впрок, как запасаются зерном на зиму.
  
   На следующее утро я решила измениться.
  
   Сердце у меня превратилось в комок тонких резинок, которые рвались одна за другой.
  
   Я заново полюблю тебя.
  
   Рабочий держал знак "Тормоз!". Оставалось неясно, это было: напоминание водителям или чистосердечное признание.
  
   Слово "любовь" напоминало мне миндаль в сахаре: маленькое, милое, сладкое до невозможности.
  
   -- Тебе приснился страшный сон?
   -- Да. Очень страшный.
   -- Побыть с тобой?
   -- Останься со мной навсегда.
  
   Напомни, чтобы я покончила с собой перед обедом.
  
   Как бы быстро я не бегала, от себя не убежишь.
  
   Когда ты кого-то любишь, то по-другому произносишь его имя. Как будто этому имени удобно у тебя во рту.
  
   Подножка -- это был очень разумный, пускай и зловредный ход.
  
   Не устаю удивляться, как самый обычный день в мгновение ока превращается в сущий ад.
  
   -- Знаешь, за что я тебя люблю?
   -- Ну?
   -- По сравнению с тобой я такая умница...
  
   Не хотелось одалживать чужие проблемы.
  
   Разве можно скучать по человеку, с которым не знаком?
  
   Мне нужно отключать речевой аппарат, когда мозги перестают работать.
  
   Я просыпалась с непривычным вкусом во рту -- и сладким, и кислым одновременно;лишь через несколько дней я поняла, что это -- обыкновенная надежда.
  
   Стыд -- это ещё не повод для подачи судебного иска.
  
   -- Я тебя ни от чего не отвлекла?
   -- Отвлекла, если честно. Перезвони через пару месяцев.
  
   У меня постоянно спрашивают, как я, но на самом деле никому это не интересно.
  
   Дело не в том, что мне не хочется плакать, -- напротив, очень хочется. Просто кто-то должен оставаться сильным, что бы сильными не пришлось быть всем вам.
  
   Бывают в жизни случаи, когда серия "Симпсоны" -- лучшее лекарство.
  
   Бывает такая боль, которую не выплакать.
  
   Лучше жить с переломами, чем умереть с целыми костями.
  
   Идеальные дети кажутся идеальными внешне и являются идеальными внутри.
  
   -- Ты не можешь рожать! Кесарево запланировано на понедельник!
   -- Наверное, ребёнку не сообщили!
  
  
   "Чужое сердце"
  
   Даже собака знает, когда ее пнули, а когда об нее споткнулись.
  
   Человек должен жить согласно определённым законам не потому, что за ним следит некий божественный авторитет, а из чувства личной моральной ответственности перед собой и другими.
  
   Религия вселяла надежду в людей, которые знали, что их ожидает печальный конец. Именно поэтому многие люди начинают молиться в тюрьмах и больничных палатах, услышав от врача приговор "неизлечим". Религия служит эдаким одеялом, которое ты натягиваешь до подбородка, чтобы не замёрзнуть. Религия - это обещание, что, когда всё закончится, ты не умрёшь в одиночестве. Но с таким же успехом она может обдать тебя леденящим холодом, если то, во что ты веришь, станет важнее, чем сам факт, что ты веришь.
  
   Плохие вещи будут происходить всегда. Но чудо состоит в том, что свет всегда побеждает тьму. Каждый раз. Ты можешь поставить свечку в темноте, но не можешь воткнуть темноту в свет.
  
   Семья -- это не люди, это место. Место, где хранятся воспоминания.
  
   Понятное дело, сексом я не занималась так давно, что у меня между ног выросла паутина...
  
   Если рай и существует, то там, наверное, всюду растут одуванчики.
  
   -- Рай -- это не место.
   -- Я и не говорил, что его можно найти на карте... Если бы он был на небе птицы первыми попали бы туда. Если бы он был под водой, людей опередили бы рыбы.
   -- Тогда где же он?
   -- Внутри тебя самого. И снаружи тоже.
  
   Говорят, что Бог не подвергнет тебя испытанию, которое ты не смог бы вынести. Но в таком случае встает вопрос поважнее: а зачем Бог вообще заставляет тебя страдать?
  
   У потерь всегда соленый вкус.
  
   Когда ты не такой, как все, ты перестаешь замечать миллионы людей, готовых принять тебя таким, какой ты есть. Все твое внимание приковано к единственному человеку, который принимать тебя таким отказывается.
  
   То, чего церковь боится больше всего, обычно и признают самой страшной ересью.
  
  
   Джон Голсуорси. "Сага о Форсайтах"
  
   От единственных детей ждут слишком многого. Пока переделаешь всё, чего от тебя ждут, успеешь умереть.
  
   Нет! Нельзя, человек не может жить так, как жил он, и вдруг все бросить... Человеческая жизнь -- это то, что человек приобрел и что он стремится приобрести.
  
   Он не терпел женщин, которые выставляют напоказ глаза и плечи и болтают без умолку; или суровых женщин, которые всеми командуют и делают вид, что все знают. Он поддавался только на одно женское свойство -- обаяние, и чем спокойнее оно было, тем больше он ценил его.
  
   Что она делает на белом свете, если она правда живет совершенно одна?
  
   Но если б он стал возражать, кто знает, что бы она учинила? Вздумала бы, чего доброго, выбрать себе профессию, стала бы врачом или адвокатом - мало ли какая нашла бы на неё дурь!
  
   Просто удовольствие угощать дорогим вином молодую женщину, которая так хороша собой, так умеет одеться, так прекрасно держится, в которой столько благородства -- просто удовольствие беседовать с ней.
  
   Каким-то таинственным образом сплотившись, несмотря на все свое различие, вооружились против общей опасности. Словно стадо, увидевшее на лугу собак, они стояли голова в голову, плечо к плечу...
  
   Как глубоко можно любить -- и как бесследно это проходит!
  
   Истинно великие люди не болтают и не толкаются в толпе -- они плывут одни в своих лодочках по тихим протокам.
  
   У каждого человека преклонного возраста мысль о самоубийстве хоть раз, а возникала где-то в преддверии души, останавливалась на пороге, и только какая-нибудь случайность, или смутный страх, или последняя надежда не позволяли ей переступить его.
  
   И всё же так приятно и так естественно, когда тебя любят.
  
   А впрочем, надо же начать с чего-нибудь, надо же как-то занять губы, чтобы не дать им коснуться его глаз, его волос, его губ! И она заговорила...
  
   ... время и деньги надо тратить только на свои собственные страдания.
  
   ... вернейший способ заставить человека выведать худшее -- это держать его в неведении.
  
   -- Не слишком ли уединённо?
   -- Нет, -- сказала она, чертя по земле зонтиком, -- У человека всегда есть спутник -- его тень.
  
   Как счастлив мог бы быть я с любой, когда б не мешала другая.
  
   Обладают чудотворным умением прожить, не имея прожиточного минимума.
  
   Те кто завтракают вместе, обычно и спят вместе.
  
   Женщине вечно нужна душа мужчины, ребенка, собаки. Мужчины довольствуются телом.
  
  
   -- ... Мы живем в пустое время -- разве ты не знал?
   -- И нет предела?
   -- Предел, -- скаала Флер, -- это то, чего нельзя преступить; а пустоту можно совершенствовать до до бесконечности.
  
   Люди теперь так и родятся, зеваками. И это неплохо. Кино, дешевые папиросы и футбольные матчи -- пока они существуют, настоящей революции не будет. А всего этого, по-видимому, с каждым годом прибавляется.
  
   -- У нас, в Англии, Энн, трагедия не в ходу.
   -- Почему?
   -- Как тебе сказать, трагедия -- это крайность; а мы не любим крайностей. Трагедия суха, а в Англии сыро.
  
   До чего непонятная книга -- человеческое лицо! Целые страницы заполнены какими-то личными мыслями, интересами, планами, фантазиями, страстями, надеждами и страхами. И вдруг бац! Налетает смерть и смахивает человека, как муху со стены, и никто не узнает, как работал этот маленький скрытый механизм, для чего он был создан, чему служил. Никто не скажет, хорош или плох был этот механизм.
  
   В жизни человека бывает, видно, только одно по-настоящему знойное лето. Все, что случается после, -- чуть греет.
  
   Не давайте уходить ничему, что можно удержать; потому что то, что уйдет, уже невозможно вернуть.
  
   Чувства гибнут, когда швыряешься ими на ветер.
  
   Характер -- не такая уж плохая вещь для ангела!
  
   Бывают разного рода удары: удар по позвоночнику, по нервам, по совести, но самый сильный и болезненый -- удар по чувству собственного достоинства!
  
   Молодость замечает старость только при резких переменах.
  
   Его из всех, кто был тогда в бою,
   За трусость расстреляйте первым!
   Кто служит Родине и королю,
   Не знает, что такое нервы!
  
   Смотреть сверху вниз -- явный признак того, что ты ниже других.
  
   ... ведь трудно увидеть опустошение, которому ты сам причиной...
  
   Люди, которые не живут - прекрасно сохраняются.
  
   Никаких компромиссов, никакой неуверенности - не бродить по жизни, раздумывая, в чем её смысл и стоит ли вообще существовать, -- нет, просто жить -- ради того, чтобы жить!
  
   Когда не хочешь видеть, можно и не видеть.
  
   Смерть чем плоха? Уходишь, а то, что любил, остаётся.
  
   Можно издеваться над прежним временем, и, конечно, наше время таит больше соблазнов, но что-то простое и честное ушло из жизни безвозвратно. Люди добиваются своего всеми правдами и неправдами, не желают больше ждать, когда удача сама придет к ним в руки. Все так спешат нажиться или прожиться! Деньги -- во что бы то ни стало! Каких только не продают теперь шарлатанских средств, каких только книг не печатают, махнув рукой на правду и на приличия. А рекламы! Боже милостивый!
  
  
   "Сильнее смерти"
  
   Не её гордой натуре, беззаветно отдающей себя любви, довольствоваться полулюбовью.
  
   Она страшилась любви, сопротивлялась её приходу, а теперь любовь захватила её целиком; с того времени она живет только для любви и ни для чего другого, отдает всё и хочет получить всё; но теперь она со всей очевидностью поняла, что всего не получит.
  
   -- Как она ужасна, твоя гордость!
   -- Это всё, что у меня есть.
  
   Облачко, не больше ладони, может разрастись и сделать хмурым самый ясный день.
  
   Сердце ещё заведет тебя в дебри! Можно положить сердце в пакет, завязать его бечевкой, запечатать сургучом, бросить в ящик и запереть его! А завтра оно как ни в чем не бывало очутится на свободе и будет плясать на этом твоем пакете.
  
   Она никогда не спрашивала, где он бывает, с кем встречается. Но иногда она задавала себе вопрос: любит ли он её так, как любил раньше? Такая ли его любовь, как её -- страстная, обожающая, заботливая, самоотверженная, отдающая себя целиком? Но в душе она требовала взамен такой же любви -- ибо как может гордая женщина любить человека, который её не любит?
  
   Гордость её бесконечно выше, чем их высокомерие.
  
   Так много жизни, так много людей -- и ни одной души, которая могла бы помочь!
  
   Чем больше людей будет против неё, тем больше я буду её любить.
  
   Любовь! Не приближайся ко мне!
  
   Любовь! Злокозненная странница, она утомляет душу раньше, чем тело, или тело -- раньше, чем душу. Нет, пусть уж лучше совсем не будет любви -- это намного лучше!
  
   Любовь! Неужели она всегда так отвратительна и трагична? Налетает, захватывает и уносится прочь. Или толкает одного к другому и тут же отрывает друг от друга. Неужели никогда не бывает так, чтобы двое, которые рвутся друг к другу, слились в тесном объятии и навсегда остались единым целым?
  
   С ним трудно жить, но его трудно и ненавидеть! Он так податлив, а ненависть можно испытывать только к сильным людям.
  
   Старики могут всей душой любить, хотя понимают тщетность своих чувств, и поэтому на них можно не сердиться. И все-таки нам доставляет удовольствие быть полезным юности и красоте; это согревает наши души.
  
   Женщины, которые любят, слишком много страдают.
  
   Душа, а не тело хранит верность!
  
   Такова уж была ее натура: она способна была пассивно терпеть, пока что-то в ней не сломается, а после этого -- конец!
  
   Почему надо становиться некрасивой, чтобы произвести на свет новое существо?
  
   Нелегко перекинуть мост через пропасть, созданную гордостью.
  
   Ничто так не помогает пренебрегать обществом, как любовь.
  
  
   Джон Грин. "Виноваты звезды"
   Не классика, но вещь сильная
  
   Нет у меня проблем со спиртным, -- неожиданно громко объявил он. -- У меня с алкоголем отношения такие же, как были у Черчилля: я могу отпускать шутки, править Англией, делать все, что душе угодно, но вот не пить не могу.
  
   Я верю не в такой рай, в котором ты катаешься на единороге, живешь в замке из облаков, но... Да, я верю во что-то подобное. А иначе какой смысл?
  
   Если любишь радугу, надо любить и дождь.
  
   Люди теряют глаза, заболевают черт-те чем, но у каждого должна быть настоящая любовь, которая длится минимум до конца жизни!
  
   Потерять человека, с которым тебя связывают воспоминания, все равно что потерять память, будто все, что мы делали, стало менее реальным и важным, чем несколько часов назад.
  
   Важно не то, какую чушь лепечет голос, а какие чувства этот голос вызывает.
  
   Боль хочет, чтобы ее чувствовали.
   Pain wants to be felt.
  
   В этом мире мы не выбираем, будет нам больно или нет, но у нас есть возможность выбирать, кто именно сделает нам больно. И я своим выбором доволен. Надеюсь, она тоже.
  
   Папа всегда говорил, что о людях можно судить по тому, как они обращаются с секретарями и официантами.
  
   Горе нас не меняет, оно раскрывает нашу суть.
  
   Раньше я думал, что быть взрослым -- это знать, во что веришь, но это не мой случай.
  
   Как сильно ни отталкивайся и как высоко ни взлетай, а выше головы не прыгнешь!
  
   Мне всегда нравились люди с двумя именами -- можно выбирать, как называть: Гас или Огастус. Сама я всегда была Хейзел, безвариантная Хейзел.
  
   Я спохватилась, что бездумно разглядываю ободрение над телевизором, изображающее ангела с подписью "Без боли как бы мы познали радость?"
   (Глупость и отсутствие глубины этого избитого аргумента из области "Подумай о страдании" разобрали по косточкам много веков назад; я ограничусь напоминанием, что существование брокколи никоим образом не влияет на вкус шоколада.)
  
   -- Мам. Сон. Борется. С. Раком.
   -- Дорогая, но ведь есть и лекции, которые надо посещать. К тому же сегодня... -- В мамином голосе явственно чувствовалось ликование.
   -- Четверг?
   -- Неужели ты не помнишь?
   -- Ну не помню, а что?
   -- Четверг, двадцать девятое марта! -- буквально завопила она с безумной улыбкой на лице.
   -- Ты так рада, что знаешь дату? -- заорала я ей в тон.
   -- Хейзел! Сегодня твой тридцать третий полудень рождения!
  
   -- А что, по-прежнему круто ходить в молл?
   -- Я очень горжусь своим незнанием того, что круто, а что нет.
  
   В детстве я не читала серийную литературу, и жить в бесконечном вымысле оказалось интересно.
  
   Я купил им минуту. Может, эта минута купит им час, а час купит им год. Никто не даст им вечную жизнь, Хейзел Грейс, но ценой моей жизни теперь у них есть минута, а это уже кое-что.
  
   Я думала о слове "сила" и обо всем непосильном, с чем хватает сил справиться.
  
   Поверить не могу, что влюбился в девчонку с такими стандартными мечтами!
  
   -- О Боже, ты самый лучший человек на свете, -- восхитилась я.
   -- Ты небось говоришь это всем парням, которые финансируют тебе заграничные поездки, -- ответил он.
  
   -- Значит, пару дней ты проспала, -- начала Элисон. -- Хм, что же ты пропустила... Знаменитости принимали наркотики, политики ссорились, другие знаменитости надевали бикини, обнажившие несовершенство их тел. Одни команды выиграли матчи, другие проиграли. -- Я улыбнулась. -- Нельзя так просто от всего исчезать, Хейзел. Ты много пропускаешь.
  
   Все персонажи Вашей истории имеют незыблемую гарматию: она -- свою тяжелую болезнь, Вы -- сравнительно хорошее здоровье. Когда ей лучше или Вам хуже, звезды смотрят на вас не столь косо, хотя вообще смотреть косо -- основное занятие звезд, и Шекспир не мог ошибиться сильнее, чем когда вложил в уста Кассия фразу:
   "Не в звездах, нет, а в нас самих ищи
   Причину, что ничтожны мы и слабы".
  
   Обычно я об этом забывала, но беспощадная правда в следующем: родители, может, и счастливы, что я у них есть, но я -- альфа и омега их страданий.
  
   -- Ты так стараешься быть собой, что даже не догадываешься, насколько ты уникальна.
   Я глубоко вдохнула воздух через нос. В мире всегда не хватает воздуха, но в тот момент я ощутила это особенно остро.
  
   -- Если честно, -- сказала я, -- ты тоже поступил с Моникой не совсем красиво.
   -- В чем это я с ней не так поступил? -- ощетинился он.
   -- Ну как же? Взял и ослеп!
   -- Это не моя вина, -- отрезал Айзек.
   -- Я и не говорю, что это твоя вина. Я говорю, что это было не очень красиво.
  
   -- Почему некоторым блюдам навсегда отведена участь завтрака? -- спросила я. -- Почему мы не едим на завтра карри?
   -- Хейзел, кушай.
   -- Но почему? -- настаивала я. -- Кроме шуток, как яичница заняла эксклюзивное положение среди завтраков? Можно положить на хлеб бекон, и все отнесутся нормально, но стоит положить на хлеб яичницу -- бац, и это завтрак?
   Папа ответил с полным ртом:
   -- Когда вернешься, будем есть завтрак на ужин. Договорились?
   -- Не хочу я завтрака на ужин, -- отрезала я, перекрещивая нож и вилку над почти полной тарелкой. -- Я хочу на ужин яичницу без нелепого утверждения, что яичница -- это завтрак, даже если её едят на ужин.
   -- Конечно, ты сама расставляешь приоритеты в своей жизни, Хейзел, -- сказала мама, -- но если именно в этом вопросе ты хочешь стать победителем, мы охотно уступим тебе первое место.
   -- Даже целый пьедестал почета, -- подтвердил папа, и мама засмеялась.
   Это, конечно, глупо, но мне стало обидно за яичницу.
  
   Её основная причина жить и моя основная причина жить тесно переплетаются между собой.
  
   Согласно маминому плану, несколько часов полета мы должны были проспать, чтобы приземлившись в восемь утра, выйти в город готовыми высосать из жизни костный мозг -- в смысле взять от нее все.
  
   -- На каждого живого приходится по четырнадцать мертвых. Я искал эту информацию пару лет назад. Мне было интересно, можно ли помнить всех. Ну если организоваться и закрепить за каждым живущим определенное количество умерших, хватит ли живых, чтобы помнить всех мертвых?
   -- И как, хватит?
   -- Конечно, любой в состоянии запомнить четырнадцать фамилий. Но мы скорбим неорганизованно, поэтому многие наизусть помнят Шекспира и никто не помнит человека, которому он посвятил свой Пятьдесят пятый сонет.
  
   -- Как думаешь, сколько всего умерло?
   -- Сколько вымышленных персонажей умерло в придуманном кино? Недостаточно, -- пошутил он.
   -- Нет, я имею в виду, вообще сколько людей умерло за всю историю?
   -- Я случайно знаю точный ответ, -- отозвался Гас. -- Сейчас на Земле семь миллиардов живых и около девяноста восьми миллиардов мертвых.
  
   -- Мама, -- сказала я, -- тебе не обязательно было со мной сидеть!
   Она пожала плечами:
   -- Мне так захотелось. Я люблю смотреть, как ты спишь.
   -- Сказал Эдвард Каллен, -- добавила я.
  
   -- Я считаю вечность некорректной концепцией, -- ответила я.
   -- Ты сама некорректная концепция, -- самодовольно заметил он.
   -- Знаю. Поэтому меня и изъяли из круговорота жизни.
  
   Если не довелось прожить в служении высшему добру, можно по крайней мере послужить ему смертью, понимаешь? А я боюсь, что не смогу ни прожить, ни умереть ради чего-то важного.
  
   Развитие больных детей неминуемо останавливается. Твоя судьба -- прожить свои дни ребенком, каким ты была, когда тебе поставили диагноз, ребенком, который верит в жизнь после окончания книги. Мы, взрослые, относимся к этому с жалостью, поэтому платим за твое лечение, за кислородные баллоны, кормим тебя и поим, хотя вряд ли ты проживешь достаточно долго...
  
   Мне пришла в голову идиотская мысль, что мои розовые трусы не сочетаются с фиолетовым лифчиком. Можно подумать, мальчишки вообще замечают такие вещи.
  
   Немалую часть своей жизни я посвятила стараниям не расплакаться перед теми, кто меня любит, поэтому я понимала, что делает Огастус. В таких случаях стаскиваешь зубы, смотришь в потолок, говоришь себе: если они увидят твои слёзы, им будет больно и ты превратишь для них в тоску номер один, а унывать последнее дело! Поэтому ты не плачешь, и говоришь себе всё это, глядя в потолок, и проглатываешь комок, хотя горло не желает смыкаться, и смотришь на человека, которые тебя любит, и улыбаешься.
  
   Оценивая себя в зеркале и возя щеткой по зубам, я думала, что существует два типа взрослых. Есть ван хутены -- жалкие создания, которые рыскают по земле, ища, кого побольнее задеть. А есть такие, как мои родители, -- ходят, как зомби, и автоматически делают всё, что надо делать, чтобы продолжать ходить.
   Ни то, ни это будущее мне не нравилось.
  
   Айзек: Мне не нравится жить в мире без Огастуса Уотерса.
   Компьютер: Не понимаю.
   Айзек: Я тоже. Пауза.
  
   Пока он читал, я влюбилась -- так, как мы обычно засыпаем: медленно, а потом вдруг сразу.
  
   Придет время, когда не останется людей, помнящих, что кто-то вообще был и даже что-то делал. Не останется никого, помнящего об Аристотеле или Клеопатре, не говоря уже о тебе. Все, что мы сделали, построили, написали, придумали и открыли, будет забыто. Все это, -- я обвела рукой собравшихся, -- исчезнет без следа. Может, это время придет скоро, может, до него еще миллионы лет, но даже если мы переживем коллапс Солнца, вечно человечество существовать не может. Было время до того, как живые организмы осознали свое существование, будет время и после нас. А если тебя беспокоит неизбежность забвения, предлагаю тебе игнорировать этот страх, как делают все остальные.
  
   Только не говори, что ты одна из тех, кто превратился в собственную болезнь.
  
   Существуют произведения вроде "Царского недуга", о которых не хочется говорить вслух: это книги настолько особые, редкие и твои, что объявить о своих предпочтениях кажется предательством.
  
   Но ведь любить его -- немалая привилегия, правда?
  
   Пока длилась молитва, я пыталась его представить в таинственном Где-то с большой буквы, но тщетно убеждала себя, что когда-нибудь мы снова будем вместе. Я знаю много умерших. Время для меня теперь течет иначе, чем для него. Я, как и все присутствующие, буду накапливать потери и привязанности, а он уже нет. Окончательной и невыносимой трагедией для меня стало то, что, как все бесчисленные мертвые, Гас раз и навсегда разжалован из мыслящего в мысль.
  
   -- Ты серьёзно? -- спросила я. -- Ты думаешь, это круто? О Боже, ты только что всё испортил.
   -- Что всё? -- спросил он, оборачиваясь ко мне. Незажжённая сигарета болталась в неулыбающемся уголке его рта.
   -- Всё. Определённо привлекательный, умный и по всем статьям приемлемый парень глазеет на меня и обращает моё внимание на неправильное употребление понятия буквальности, а ещё сравнивает меня с актрисой и предлагает посмотреть кино у себя дома. Но конечно же, всегда существует гамартия, и твоя заключается в том, что несмотря на то, что У ТЕБЯ БЫЛ ЧЁРТОВ РАК, ты отдаёшь деньги компании в обмен на шанс получить ЕЩЁ БОЛЬШЕ РАКА. О, Господи. Позволь мне только убедить тебя в том, что не иметь способности дышать -- полный отстой. Совершенное разочарование. Совершенное.
   -- Они не убьют, пока их не зажжёшь, -- сказал он, в то время как мама подъезжала к бордюру. -- И я ни одной ещё не зажег. Это метафора, понимаешь: ты зажимаешь орудие убийства прямо у себя между зубами, но не даёшь ему силы убить тебя.
  
   День был прекрасный, наконец-то похожий на настоящее лето, тёплый и влажный -- такая погода после долгой зимы напоминает тебе, что если мир и не был предназначен для людей, то мы-то уж точно были для него предназначены.
  
   Я просто хочу, чтобы тебе хватало меня, но это невозможно. Тебе этого никогда не достаточно. Но это все, что у тебя есть. Я, твоя семья, этот мир. Это твоя жизнь. Мне жаль, если это отстой. Но ты не будешь первым человеком на Марсе, не будешь звездой баскетбола, не будешь сражаться с нацистами.
  
   Когда ты попадаешь в отделение скорой помощи, первое, что они просят сделать, это оценить твою боль по шкале от одного до десяти, и так они решают, какое лекарство ввести и как быстро. Мне задавали этот вопрос сотню раз за все эти годы, и я помню, как однажды, когда я не могла дышать, и грудь моя была будто в огне, будто языки пламени лизали мои ребра изнутри, пытаясь пробраться наружу, чтобы сжечь всё моё тело, родители отвезли меня в скорую помощь. Медсестра спросила меня о боли, а я не могла даже говорить, так что я подняла девять пальцев.
   Позже, когда они мне что-то ввели, медсестра вошла, и она вроде как гладила меня по руке, пока измеряла давление, и она сказала: "Знаешь, как я поняла, что ты боец? Ты назвала десятку девяткой".
   Но дело было не совсем в этом. Я назвала ту боль девяткой, потому что сохраняла себе десятку. И вот они, великие и ужасные десять, ударяющие меня ещё и ещё, пока я не двигаясь лежу на кровати, уставившись в потолок, и волны швыряют меня на скалы, а затем уносят обратно в море, чтобы потом снова запустить меня в зубристые выступы утёса и оставить лежать на воде неутонувшей.
  
   Некоторые туристы думают, что Амстердам -- это город греха, но по правде говоря, это город свободы. А в свободе многие люди находят грех.
  
   Прожорливые человеческие амбиции никогда не укрощаются исполненными мечтами, потому что мысль о том, что всё может быть снова и лучше, никуда не исчезает.
  
   Мы медленнее стареем, если движемся быстрее.
  
   Я скучала по будущему.
  
   -- Я ни за что не хочу навредить тебе, -- сказала я ему.
   -- О, я был бы не против, Хейзел Грейс. Это привилегия иметь разбитое тобой сердце.
  
   Но я верю в настоящую любовь, понимаешь? Я не верю в то, что всем дано быть зрячими или здоровыми и все такое, но все обязаны встретить настоящую любовь, и длиться она должна, по крайней мере, пока длится твоя жизнь.
  
   -- Один из симптомов депрессии -- это отсутствие интереса к активности.
  
   -- Это хорошая жизнь, Хейзел Грейс.
  
   Следы, которые чаще всего оставляют люди, -- это шрамы.
  
   Чертовски трудно удерживать достоинство, когда восходящее солнце слишком ярко отражается в твоих закрывающихся глазах.
  
   Единственным человеком, с которым я действительно хотела поговорить об Августе Уотерсе, был Август Уотерс.
  
   В самые темные времена Господь приводит в твою жизнь лучших людей.
  
   Иногда мне кажется, что вселенная хочет, чтобы ее заметили.
  
   Я влюблён в тебя, и не хочу лишать себя простого удовольствия говорить правду. Я влюблён в тебя, и я знаю, что любовь -- это просто крик в пустоту, и что забвение неизбежно, и что мы все обречены, и что придёт день, когда все наши труды обратятся в пыль, и я знаю, что солнце поглотит единственную землю, которая у нас есть, и я влюблён в тебя.
  
   В этом мире мы не можем решать, принесут нам боль или нет, но только за нами остаётся слово в выборе того, кто это сделает.
  
   Скорбь не меняет человека. Она его раскрывает.
  
   Люди всегда привыкают к красоте.
  
   Любовь -- это держать обещание несмотря ни на что.
  
   Иногда люди не понимают, что за обещания они дают.
  
   Любое спасение временно.
  
   Между 0 и 1 существует бесконечное количество цифр. Есть 0,1, 0,12, 0,112 и бесконечное множество других. Конечно же, куда большая бесконечность существует между 0 и 2, между 0 и миллионом. Некоторые бесконечности больше, чем другие. Бывают дни, множество дней, когда я недовольна размером своей бесконечности. Мне хочется, чтобы она была больше, чем есть, и, Боже, как мне хочется, чтобы бесконечность Августа Уотерса была больше той, что он получил. Но, Гас, любимый, не могу выразить словами, как я благодарна за нашу маленькую бесконечность. Я ни на что не променяла бы ее. Ты подарил мне вечность в ограниченном количестве дней, и я благодарна.
  
   Мои мысли -- это звезды, которые я не могу собрать в созвездия.
  
   Но, по правде, депрессия -- не побочный эффект рака. Депрессия - это побочный эффект умирания.
  
   -- Это несправедливо, -- говорю я, -- Это просто так чертовски несправедливо.
   -- Мир, -- говорит он, -- Это не фабрика по исполнению желаний.
  
   Может, "хорошо" будет нашим "навсегда".
  
   Это фишка боли. Она требует, чтоб её прочувствовали.
  
  
   "В поисках Аляски"
  
   ... Я вернулся к себе, думая о том, что если сравнивать людей с дождем, то я -- мелкая морось, а она -- ураган.
  
   Страдания -- когда ты делаешь что-то плохое и когда что-то плохое происходит с тобой.
  
   Не нужно было замыкаться в себе, убивать себя. Эти страшные вещи можно пережить, потому что мы неразрушимы, пока верим в это. Когда взрослые с характерной глупой и хитрой улыбкой говорят: "А, молодые думают, что будут жить вечно", они даже не представляют, насколько они правы. Терять надежду нельзя, потому что человека невозможно сломать так, чтобы его нельзя было восстановить. Мы считаем, что мы будем жить вечно, потому что мы будем жить вечно. Мы не рождаемся и не умираем. Как и любая другая энергия, мы лишь меняем форму, размер, начинаем иначе проявлять себя. Когда человек становится старше, он об этом забывает. <...>
   Поэтому я знаю, что Аляска меня прощает, как и я прощаю ее. Вот последние слова Томаса Эдисона: "Там восхитительно". Я не знаю, где это место, но я полагаю, что оно есть, и надеюсь, что там действительно восхитительно.
  
   Если вы возьмете генетический код Аляски, добавите к нему ее жизненный опыт, отношения с людьми, очертания и массу ее тела, она у вас все равно не получится. Есть что-то еще, что-то совершенно другое. Есть еще какая-то часть, более значимая, чем сумма измеримых составляющих. И эта часть тоже во что-то преобразуется, потому что она не может просто так исчезнуть.
  
   Водой я залью адское пламя, а с помощью факела подожгу врата рая, чтобы люди чтили Господа не из-за стремления попасть в рай или страха оказаться в аду, а потому что Он -- Бог.
  
   Нищий суфий в тряпье зашел в ювелирную палатку богатого торговца и спросил его: "Знаешь ли ты, как умрешь?" Богач ответил: "Нет. Никто не знает, как умрет". А суфий возразил: "Я знаю". -- "Как же?" -- поинтересовался хозяин лавки.
   Суфий лег на землю, скрестил на груди руки и сказал: "Вот так". И умер. И торговец раздал свое богатство и сам стал бедняком, стремясь к такому же духовному богатству, каким обладал умерший суфий.
  
   Я наиболее остро ощущал несправедливость мира, ведь со мной обошлись абсолютно нечестно: я полюбил девушку, она была готова полюбить меня, но не могла из-за собственной смерти.
  
   ... Ты не понимаешь, кого любишь. Ты любишь ту, которая тебя смешит, смотрит с тобой порнушку, с кем можно выпить вина. А плаксивую стервозную психичку ты не любишь.
  
   ... Воскресли растущие вокруг кампуса клены, а уборщики снова принялись стричь траву на газонах, и мне стало казаться, что мы потеряли её окончательно.
  
   Будде было известно то, что ученые доказали только через тысячи лет после его смерти: уровень энтропии растет. Всё рассыпается.
  
   Я начал с конца, и без особого труда отыскал предсмертное высказывание. Когда его взяли в плен боливийцы, Че Гевара сказал: "Ну, стреляй, трус. Всего лишь человека убьешь".
  
   Всему, что возникает, суждено исчезнуть.
  
   Заставлять женщин готовить -- это сексизм, но лучше уж хорошая сексистская пища, чем приготовленная пацанами гадость.
  
   Но моя мать была настойчива, пребывая в иллюзиях, будто я все предыдущие годы умудрялся как-то скрывать от неё, что меня обожает вся школа.
  
   ... Молча слушать -- вообще была моя основная стратегия взаимодействия с людьми.
  
   Знаешь, мне до сих пор кажется, что единственная возможность вырваться -- это быстро и по прямой, но я пока все же предпочту походить по лабиринту. Тут отстойно, но это мой выбор.
  
   ... прощать друг друга необходимо, чтобы выжить в этом лабиринте.
  
   Я, как и Рабия, уверен, что люди должны верить в Бога не из-за рая или ада. Но я не считал нужным рассекать с факелом. Выдуманное место не сожжешь.
  
   Мой лучший день еще не наступил. Но я знаю, как это будет. Я частенько его представляю. Лучшим днем в моей жизни будет тот самый день, когда я куплю своей маме огромный дом, блин. Не в лесу где-нибудь, а в самом центре Маунтин Брука, среди особняков выходников. Среди ваших домов. И я куплю его не в кредит. А за наличность. Я привезу туда маму, открою перед ней дверь машины, она выйдет и посмотрит на дом -- металлический забор, два этажа, все дела, -- я отдам ей ключи и скажу: "Спасибо".
  
   Нет, на меня свою парадигму патриархата не распространяй!
  
   Теперь, даже если на время становилось весело, вскоре все равно накатывала грусть, потому что, именно когда начинает казаться, что жизнь снова стала как раньше, особенно остро понимаешь, что ее не увидишь уже никогда.
  
   А плохое настроение у всех бывает, чувак. Привыкай жить среди людей.
  
   Лучшим субъективным ответом на мой вопрос "Что происходит с человеком после смерти?" было пока что: "Ну, что-то происходит. Может быть".
  
   Есть такой закон, согласно которому родители не должны хоронить своих детей. Кто-то должен бы следить за его исполнением...
  
   -- ... суровый вид дается нелегко, когда на тебе ничего нет, кроме оранжевого полотенца.
  
   ... На удачу рассчитывают только обсосы.
  
   Я, наверное, ее не бросаю потому, что она не бросает меня. А это нелегко. Из меня "вторая половина" паршивая. Из нее тоже. Мы друг друга заслуживаем.
  
   ... Переродиться и стать человеком без прошлого -- лучше и быть не может.
  
   Глупо, конечно, скучать по человеку, с которым ты ни фига не ладишь. Но не знаю... все же хорошо, когда у тебя есть кто-то, с кем в любой момент можно поругаться.
  
   Взрослые боятся потерять и боятся оставить кого-то. Но та часть человека, которая значит больше суммы составных его частей, не имеет ни начала, ни конца, и она не может уйти.
  
   Иногда думаю о том, что загробную жизнь люди придумали лишь для того, чтобы облегчить себе боль потери и чтобы время, проведенное в лабиринте, казалось хоть сколько-то сносным.
  
   Память же тоже не вечна. И тогда получается, от тебя не остается ничего, ни призрака, ни даже его тени.
  
   Что такое "быстрая" смерть? "Быстро" -- это сколько времени? Секунда? Десять?... И я не думаю, что даже миг чудовищной боли кажется "быстрым" тому, кто ее испытывает.
  
   Мы не можем смириться с тем, что после смерти нас ждет огромная пустота, с тем, что наши любимые просто прекратили свое существование, не можем даже представить, что когда-то перестанем существовать и мы сами.
  
   Ты живешь, как будто в лабиринте застрял, думаешь о том, как однажды из него выберешься и как это будет прекрасно, и живешь именно этим воображением будущего, но оно никогда не наступает. Ты думаешь о будущем, чтобы сбежать из настоящего.
  
   Жизнь никогда не соответствовала моим фантазиям.
  
   Воображать своё будущее -- это всё равно что ностальгировать.
  
   Она, конечно, симпатичная, думал я, но нельзя западать на девчонку, которая относится к тебе как к десятилетнему. Мама у тебя уже есть.
  
   Мы со временем понимаем, что родители не могут ни сами спастись, ни спасти нас, что всех, кто попал в реку времени, рано или поздно подводным течением выносит в море, то есть, короче говоря, мы все уходим.
  
   Терять надежду нельзя, потому что человека невозможно сломать так, чтобы его нельзя было восстановить.
  
   Люди верят в жизнь после смерти потому, что без этой веры им совсем невыносимо.
  
   Ты оставила меня жить с "Невозможно", бросила в этом твоем чертовом лабиринте. Я ведь теперь даже не знаю, захотела ли ты выйти из него сама -- быстро и по прямой, оставив меня тут одного нарочно. Получается, я тебя никогда и не знал на самом деле, да? Я не смогу тебя запомнить, потому что и не знал.
  
   Вот о чем мой страх: я утратил нечто важное, и я не могу обрести это снова, хотя оно мне очень нужно. Это все равно как если потеряешь очки, пойдешь в оптику, а тебе там скажут -- во всем свете очков больше нет, придется тебе как-то жить без них.
  
   Мы оба затерялись каждый в своих мыслях, пропасть между нами была непреодолима.
  
   Просто ты куришь, потому что тебе это доставляет удовольствие. А я -- потому что хочу умереть.
  
   И ты возлюбишь своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим.
  
   Я читал, что сказали перед смертью многие. А что сказала она -- не узнаю никогда.
  
   Такие вещи нельзя оттягивать целую вечность. В какой-то момент пластырь просто необходимо отодрать ? больно, но потом все, и становится лучше.
  
  
   "Бумажные города"
  
   Человек становится другим, когда видишь его крупным планом, когда чувствуешь его запах, понимаешь?
  
   -- Я увидел свой указательный палец -- он был синим. Я поднял его, показывая Марго. Она улыбнулась и показала мне свой синий палец, а потом коснулась им моего. Я чувствовал прикосновение ее нежной синей кожи, и мой пульс отказался замедляться.
  
   -- Я влюблена в города, в которых никогда не побываю, и в людей, с которыми никогда не встречусь.
  
   Если ты не поверишь, ничего не произойдет.
  
   Это самая основная из всех эмоций, какие испытывает человек, чувство, которое появилось еще до нашего рождения, до того, как возвели это здание, до того, как зародилась сама Земля. Именно этот страх выгнул рыбу из воды на сушу и заставил её отрастить легкие, этот страх говорит тебе: "Беги", этот страх заставляет нас хоронить мертвецов.
  
   Но последняя нитка оборвалась. Тонюсенькая конечно же, но она у меня единственная оставалась. А ведь каждой бумажной девочке нужна хотя бы одна ниточка, так?
  
   В бумажных домишках живут бумажные людишки и отапливают их собственным будущим. Бумажные дети хлещут пиво, купленное им каким-нибудь бомжом в бумажном гастрономе. И все помешаны на том, как бы заиметь побольше барахла. А барахло все тонкое и бренное, как бумага. И люди такие же. Я уже восемнадцать лет живу в этом городе и еще не встретила ни одного человека, который ценил бы что-нибудь стоящее.
  
   ... ты можешь почувствовать чистый кайф, только если бросаешь что-то важное, что-то, что для тебя самого много значило. Выдергиваешь самого себя с корнями. Но сделать это можно только тогда, когда у тебя есть корни.
  
   Ты в курсе, что длительное время, то есть почти всю историю человечества, средняя продолжительность жизни составляла меньше тридцати лет? Получается, нормальная взрослая жизнь длилась лет десять, так? О пенсии вообще никто не задумывался. О карьере тоже. Никто вообще ничего не планировал. На это времени ни у кого не было. В смысле, на будущее. А потом вдруг продолжительность жизни принялась расти, у народа появилось будущее, и теперь люди почти все время только о нем и думают. О будущем, то есть. И вся жизнь получается как бы там. Ты делаешь что-то только ради будущего. Ты оканчиваешь школу -- чтобы попасть в колледж, чтобы потом работа была получше, чтобы дом купить побольше, чтобы денег хватило своих детей в колледж отправить, чтобы и у них потом работа была получше, чтобы они могли дом купить побольше, чтобы и у них хватило денег своих детей отправить в колледж.
  
   -- Поразительно, неужели тебе вся эта ерунда реально небезразлична?
   -- Гм?
   -- Колледж: возьмут тебя или нет. Проблемы: возникнут или нет. Школа: будут у тебя пятерки или тройки. Карьера: сделаешь ты её или не сделаешь. Дом: большой или маленький. Деньги: есть или нет. Все это так тоскливо!
  
   Потом состоит из множества сейчас.
  
   Ты иногда ведешь себя как настоящий чудак на букву "м".
  
   Полное имя тачки звучало так: "Загнали, а Пристрелить Забыли", но мы сократили его до ЗПЗ. Работал ЗПЗ не на бензине, а на неисчерпаемом топливе, называющемся "человеческая надежда".
  
   Из-за этого запаха меня охватывает отчаяние и ужас -- не такой ужас, когда в легких нет воздуха, а такой, как будто его нет в атмосфере.
  
   Всё время забываешь, что мир полон людей, просто битком набит и вот-вот лопнет; так легко составить представление о каждом человеке, но оно постоянно оказывается неверным.
  
   Если бы не они, я бы не умер. Я бы сидел дома, как обычно, в безопасности, и смог бы сделать то единственное, что я хотел сделать в жизни, -- повзрослеть.
  
   Я почти представляю себе, что смогу быть счастлив без неё, смогу её отпустить, я чувствую, что мы с ней все равно связаны корнями, даже если я больше никогда не увижу листьев её травы.
  
   Мысль о том, что человек -- больше, чем просто человек, предательски вероломна.
  
   Я... гм. Гм. Мне редко бывает трудно собраться с мыслями, да? Я просто в последнее время ни с кем не разговаривала особо. Гм. Может начнем вот с чего: вы на фига сюда приперлись?
  
   И когда я слышу это "ты", где должно быть "мы", я впервые задумываюсь о том, что будет дальше.
  
   Людям нравится этот образ бумажной девчонки. Всегда нравился. И хуже всего то, что он притягивал меня саму. Я его культивировала, понимаешь? Это же здорово -- воплотить в жизнь тот образ, который нравится всем. Но я сама до конца не могла поверить в свою бумажность. А Ээгло -- то самое место, где бумажное становится реальным, Точка на карте стала настоящим городком, куда более настоящим, чем могли себе представить те ребята, которые ляпнули его на карту. И я подумала, что вырезанная из бумаги девчонка тут тоже сможет обрести настоящую жизнь. Я таким образом хотела сказать той, которой нужно было внимание и тряпки, и вся остальная мишура: "Ты едешь в бумажный город. И никогда больше не вернешься".
  
   Бумажный город для бумажной девчонки, -- говорит Марго. -- Я впервые узнала об Ээгло из книги "интересных фактов", которую прочла лет в десять-одиннадцать. И постоянно о нем вспоминала. По правде говоря, когда я ходила в "СанТраст", включая нашу совместную вылазку, я размышляла не о том, что всё из бумаги. Я смотрела вниз и думала, что бумажная я сама.
  
   -- Нет, не понимаешь, -- возражает Марго, и она права: она все видит по моему лицу.
   До меня доходит, что я не могу стать ею, а она не может быть мной. Допустим, у Уитмена был такой дар, но у меня его нет. Мне приходится спрашивать у раненого, где болит, потому что я сам не могу стать этим раненым. Единственный раненый человек, которым я могу быть, это я сам.
  
   Но всё же единственный выход -- это представить себе, что ты сам становишься кем-то другим, или мир становится каким-то другим. Это тот самый инструмент, который убивает фашистов.
  
   -- Я его никогда как реального человека не воспринимала, -- признается она.
   Я решаю, что это повод сделать паузу, и сажусь на корточки.
   -- Кого, Роберта Джойнера?
   Марго упорно роет.
   -- Ага. Ну, то есть он -- это какое-то происшествие в моей жизни, понимаешь? Но ведь, как бы это сказать, прежде чем сыграть второстепенную роль в драме моей жизни, он играл главную роль в драме собственной жизни. Я, в общем, никогда не видела в нем личность. Парня, который возился в грязи, как и я. Любил, как и я. У которого оборвались ниточки, который не чувствовал, что его корешок цепляется за землю, который треснул внутри. Как и я.
  
   Знаешь, в чем твоя проблема, Квентин? Ты все ждешь от людей, что они перестанут быть такими, какие они есть.
  
   Рождается человек водонепроницаемым цельным судном. А потом происходит всякая ерунда: нас бросают, или не могут полюбить, или не понимают, а мы не понимаем их, и мы теряем, подводим, обижаем друг друга. И наше судно дает трещины. И да, когда появляется первая трещина, конец становится неизбежным... Но между тем моментом, как появляется трещина, и тем, когда судно затонет, есть время. И только в это время у нас есть шанс увидеть друг друга, потому что посмотреть за пределы себя удается только через эти трещины, заглянуть вглубь другого -- тоже. Когда мы начали смотреть друг другу прямо в глаза? Только когда ты заметила мои трещины, а я -- твои. А до этого мы видели лишь вымышленные образы друг друга -- это как я смотрел на твое окно, завешенное жалюзи, но не видел, что внутри. А когда появляется трещина, внутрь попадает свет. И свет также выходит наружу.
  
   Рисуя в своем воображении будущее, мы можем сделать его реальным. Или не можем, но воображать будущее все же необходимо.
  
   Рано или поздно что-нибудь тебя все равно убивает.
  
   Реальность никогда не бывает такой, как ты себе воображаешь.
  
   Я думаю, что будущее заслуживает веры в него.
  
   Иногда человек на самом деле может оказаться вовсе не таким, каким ты его себе представляешь.
  
   Уходить очень тяжело -- до тех пор пока не уйдешь. А потом понимаешь, что легче нет ничего на всем белом свете.
  
   Ты слушаешь людей, чтобы представить, какие они, слышишь, как ужасно и прекрасно они поступают с самими собой и с другими, но в итоге ты сам оказываешься обнажен больше, чем те, кого ты слушал.
  
   Нам сложно понять, что другие -- такие же люди, как и мы. Мы либо идеализируем их, как богов, либо презираем, как животных.
  
   Другому человеку очень трудно показать нам, как мы выглядим со стороны, а нам сложно показать, как мы себя ощущаем изнутри.
  
   Когда обзываешь кого-нибудь, ни в коем случае не говори правды, потому что после этого сложно по-честному взять свои слова обратно.
  
   Если бы всякое несчастье, происходящее в этом мире, доводило меня до нервного срыва, я бы давно уже слетел с катушек.
  
   Меня вообще всегда удивляло, что кто-то начинает с кем-то мутить только потому, что ему внешность нравится. Это всё равно, что хлопья на завтрак не по вкусу выбирать, а по цвету упаковки.
  
   С каждым человеком в жизни случается какое-то чудо.
  
   Я серьезно верю, что заглавные буквы надо ставить где попало. Правила слишком несправедливы к словам, стоящим в серединке.
  
  
   Джон Стейнбек. "Гроздья гнева"
  
   Иной раз в жизни так бывает, что своё нездоровье надо про себя держать.
  
   Если ты думаешь, что это грех, значит, грех. Человек сам создает свои грехи.
   жизненные цитатыгрехчеловек, люди
  
   Отчаяться каждый может. А вот чтобы совладать с собой, нужно быть человеком.
  
   Люди бегут от того ужаса, который остался позади, и жизнь обходится с ними странно -- иной раз с жестокостью, а иногда так хорошо, что вера в сердцах загорается снова и не угаснет никогда.
  
   То, к чему люди обычно стремятся и чего добиваются, оставляло его совершенно равнодушным. Он словно жил в каком-то странном затихшем доме и спокойными глазами смотрел оттуда на мир. Ной был чужой в этом мире, но чувства одиночества он не знал.
  
   Дед и бабка ковыляли по двору наперегонки. Они воевали друг с другом всю жизнь и любили эту войну, не могли существовать без неё.
  
   Женщине легче переделаться. У женщины вся ее жизнь в руках. А у мужчины -- в голове.
  
   Человеку положено до всего добираться своим умом.
  
   Лошадей кормят, даже если они стоят без работы, хозяину и в голову не придет морить их голодом. А вот когда на него работают люди, плевал он на них. Выходит, лошадь дороже людей? Не понимаю я этого.
  
   <...> страх покидал их лица, уступая место злобе. И женщины облегчённо вздыхали, зная, что теперь не страшно -- мужчины выдержат; и так будет всегда -- до тех пор, пока на смену страху приходит гнев.
  
   <...> в глазах голодных зреет гнев. В душах людей наливаются и зреют гроздья гнева -- тяжёлые гроздья, и дозревать им теперь уже недолго.
  
   Потребность рождает идею, идея рождает действие.
  
   Как мы узнаем самих себя, если у нас отняли прошлое?
  
   Смолоду кажется, что тебя хватит на тысячу жизней, а на самом-то деле дай бог одну прожить.
  
   Банк - это нечто другое. Бывает так: людям, каждому порознь, не по душе то, что делает банк, и все?таки банк делает свое дело. Поверьте мне, банк - это нечто большее, чем люди. Банк - чудовище. Сотворили его люди, но управлять им они не могут.
  
   Даст Бог, придет время, когда добрые люди не все будут бедняками.
  
   Голодным и сытым тесно вместе.
  
   Сколько у тебя есть в кармане, на столько у тебя и свободы.
  
   Не заносись верою выше орла, не будешь ползать вместе с червями.
  
   Нет во мне прежней благодати. Грешные мысли одолевают. Грешные, но, на мой взгляд, здравые.
  
   Женщины и дети твердо знали: нет такой беды, которую нельзя было бы стерпеть, лишь бы она не сломала мужчин.
  
   Эх! Узнать бы все грехи, какие только есть на свете! Я бы их один за другим перепробовал.
  
   Думал я про духа святого и про Иисуса: "Зачем нам нужно сваливать всё на Бога и на Иисуса? Может, это мы людей любим? Может, дух святой -- это человеческая душа и есть? Может, все люди вкупе и составляют одну великую душу, и частицу ее найдешь в каждом человеке?"
  
   ... никто не смеет соваться в чужую жизнь. Пусть человек решает сам за себя. Помочь ему -- можно, а указывать -- нет.
  
  
   "Зима тревоги нашей"
  
   Не бывает так, чтобы денег хватало. Одно из двух: денег нет совсем или денег не хватает.
  
   Мне всегда любопытно слушать, когда извлечение прибыли подают под филантропическим соусом.
  
   Я дам вам выпить -- высокий холодный бокал из рук высокой горячей женщины.
  
   ... и я просыпаюсь с сосущим, томительным чувством, словно у меня язва души.
  
   Нет ничего чудовищнее того, что мы можем внушить себе сами.
  
   Я люблю ее, и это странно, ведь в ней все то, что мне ненавистно в других, но тем не менее я души в ней не чаю.
  
   Когда придет пора посвятить моего сына в тайны жизни (которые ему, несомненно, известны), не забыть бы проинформировать его о том, что такое женская прическа. Вооружившись добрым словечком о ней, он достигнет всего, чего только ни пожелает его блудливое маленькое сердечко. Впрочем, не мешает и предостеречь. Их можно толкать, колотить, валять, тормошить - все что угодно, только не портить им прическу.
  
   Судят только за неудачу. Преступление, в сущности, лишь тогда становится преступлением, когда преступник попался.
  
   Я с детства испытываю своеобразное волнение перед свежим покровом снега... Точно вступаешь в какой-то новый мир, и всего тебя пронизывает радость открытия, первого соприкосновения с чем-то чистым, нетронутым, неоскверненным.
  
   Многим свойственна такая бездеятельная доброта, которая есть попросту лень, боязнь беспокойства, усилий, волнений.
  
   Что за клубок противоречивых побуждений человек -- все равно, мужчина или женщина.
  
   И чего ты расстраиваешься, что, мол, люди думают о тебе плохо? Да они вообще о тебе не думают.
  
   Плохой роман должен развлекать читателей, средний -- воздействовать на их чувства, а лучший -- озарять им путь.
  
   Он говорил, что уязвимость находится в зависимости от интеллекта, от чувства уверенности в себе. Слова "сукин сын", говорил он, могут уязвить только того, кто не уверен в своей матери.
  
   "До свидания" звучит нежной грустью и надеждой. "Прощай" -- коротко и безвозвратно, в этом слове слышен лязг зубов, достаточно острых, чтобы перекусить тонкую связку между прошлым и будущим.
  
   Мужчина, занятый на работе, так мало видит мир в его естественном дневном свете. Поэтому и багаж новостей и оценки тех или иных событий он получает от жены. Она знает, где что случилось и кто что сказал по этому поводу, но все это преломляется сквозь ее призму, оттого выходит, что работающий мужчина видит дневной мир глазами женщины.
  
   Будучи нормальными людьми, они не видели в своих действиях ничего безнравственного. Люди все нравственны. Безнравственны только их ближние.
  
   Для большинства людей кто преуспел, тот всегда и прав. Я помню, когда Гитлер без помех и препятствий победно шествовал по Европе, немало честных людей искали и находили в нем всяческие достоинства. А у Муссолини поезда стали ходить по расписанию, а коллаборационизм Виши служил на благо Франции. Сила и успех выше критики и выше морали. Выходит, важно не то, что делаешь, а то, как делаешь, как это называешь.
  
   -- Что это за жизнь! Отбарабанил в банке -- и податься некуда. И поговорить не с кем.
   -- Жениться бы вам.
   -- Тогда уж и вовсе не с кем говорить.
   -- Может, вы и правы.
   -- Еще бы не прав. Женатый, да особенно крепко женатый, -- самый одинокий человек в мире.
  
   Если человеку некогда думать, значит, он не хочет думать, вот и все.
  
   Сами по себе слова ничего не значат, они только проводники чувств.
  
   Немного надежды, пусть даже безнадежной надежды, никому не может повредить.
  
   Есть, как видно, три вещи, которым никто не верит. Не верят в правду, не верят в то, что вполне возможно, и в то, что вполне логично.
  
   Правда бывает разная. ... если у вас курица на обед, все едят курятину, но одним достается белое мясо, а другим темное.
  
   Сколько, наверно, есть людей, на которых я всю жизнь смотрю и не вижу.
  
   Когда дело касается денег, для обычных правил поведения наступают каникулы.
  
   Иной раз кажется, будто человека подменили, и мы говорим: "Нет, он на такое не способен. Это не похоже на него". Но, может быть, мы ошибаемся? Вернее всего, он предстал перед нами под другим углом, или же давление сверху или снизу изменило его форму.
  
   А ты слыхал о тех, кто предлагает себя на серебряном блюде и не находит охотников? Это значит -- ни чести, ни денег.
  
   Если знаешь, что говоришь, или хотя бы думаешь, что знаешь, говори громче.
  
   Деньги не имеют не только души, у них нет ни чести, ни памяти. Но они автоматически вызывают уважение, если сумеешь удержать их на какое-то время.
  
   Говорят, большинство людей на девяносто процентов живет в прошлом, на семь в настоящем, и, значит, для будущего остается только три процента.
  
   В бизнесе и в политике человек должен силой и жестокостью прокладывать себе путь через гущу людскую, если он хочет, как в детской игре, стать Владыкой Горы. Потом он может быть милостивым и великодушным, но прежде надо добраться до вершины.
  
   Любители семейной истории редко обладают качествами предков, которыми они гордятся.
  
   В бедности её терзает зависть. В богатстве она, того и гляди, задерет нос. Деньги не излечивают болезни как таковой, а только изменяют её симптомы.
  
   Вам попался бриллиант. Не трите его слишком сильно, а то как бы не обнаружилась подделка.
  
   Лучший способ скрыть свои настоящие побуждения -- это говорить правду.
  
   Что за устрашающая штука человек, что за сложная система шкал, индикаторов, счетчиков, а мы умеем читать показания лишь немногих из них, да и то, может быть, неверно.
  
   У мира есть свой чердак, куда убрано множество старинных и прелестных вещей, которые мы не хотим иметь перед глазами, но не решаемся выбросить.
  
   Советов мы не любим - нам нужно поддакивание.
  
   Один из самых опасных рифов - это болтовня. В тоске по славе - по любой славе, даже если ее принесет поражение, - столько людей предали сами себя до того, как их предали другие.
  
   Жить - это значит покрываться шрамами.
  
   Кого так легко заполучить, тот немного стоит.
  
   Когда двое встречаются, каждый в чем-то изменяет другого, так что в конце концов перед вами два новых человека.
  
   Каждый берет в рассказе что может и тем самым подгоняет его к своей мерке. Одни выхватывают из него куски, отбрасывая остальное, другие пропускают его сквозь сито собственных предрассудков, третьи расцвечивают его своей радостью.
  
   Человек привыкает ко всему, но на это нужно время.
  
   Привычное всегда тебя тянет, а новизна, наоборот, отпугивает.
  
   Советы вас устраивают лишь в том случае, если совпадают с вашими собственными намерениями.
  
   Если хочешь сохранить друга, никогда не испытывай его.
  
   Это неправда, что есть содружество огней, единый мировой костёр. Всяк из нас несёт свой огонёк, свой собственный одинокий огонёк.
  
   Люди редко интересуются чем-нибудь кроме самих себя.
  
  
   "На Восток от Эдема"
  
   Никогда я не решался брать всю великую ответственность. <...> Вот в этом разница между величием и заурядностью. <...> И человеку заурядному приятно знать, что ничего, пожалуй, нет на свете сиротливей величия.
  
   Пусть мужчины народ хлипких качеств, но всё же приятный.
  
   Бережливость -- это статья дохода.
  
   Увы, раньше клубника была слаще, и женщины уже не обнимают так, что не вырвешься!
  
   Никакой дар не завоюет тебе уважения, если ты отнял у другого самоуважение.
  
   Ведь что у тебя есть, тем и хвастаешься. И, может быть, чем меньше у тебя чего-нибудь, тем больше желание похвастаться.
  
   Нет, я никогда не возьму эти деньги. Я был бы счастлив, если бы ты подарил мне... ну, например, то, чем гордится твой брат, -- увлечённость делом, радость от твоих успехов. Деньги, даже честные деньги, не идут ни в какое сравнение с такими вещами.
  
   -- Я не слишком верю в кровь, -- сказал Самюэл. -- По-моему, когда обнаруживаешь в детях зло или добро, все оно самим тобою же посеяно в них уже после рождения на свет.
   -- Нельзя из свиньи сделать скаковую лошадь.
   -- Нельзя, -- сказал Самюэл. -- Но можно сделать очень быстроногую свинью.
  
   Говорят, когда любишь женщину, всё время в ней сомневаешься, потому что сомневаешься в себе.
  
   Ход времени воспринимается нашим сознанием странно и противоречиво. Если время состоит из однообразных будней или лишено событий, логично предположить, что оно тянется бесконечно долго. Так, да не так. Именно серые, лишённые событий дни пролетают совершенно незаметно. Другое дело, когда время пестрит происшествиями, когда оно искарежено трагедиями и пересыпано радостями -- потом кажется, что все это длилось бесконечно долго.
  
   Самое быстрое и самое верное оружие самозащиты -- смех.
  
   Уроды -- это просто разной степени отклонения от признанной нормы. И если один ребёнок может появиться на свет без руки, другой может точно так же родиться без зачатков доброты или совести.
  
   Если бы человечество никогда не дразнило судьбу, то до сих пор бы сидело на деревьях.
  
   От любого из нас можно ждать чего угодно, мы способны на поступки как удивительно благородные, так и удивительно низкие. Да и найдётся ли человек, втайне не помышлявший вкусить запретного?
  
   Знаешь, Ли, мне моя жизнь кажется музыкой -- не всегда хорошей, но всё-таки имеющей строй и мелодию. И уже давно её играл неполный оркестр. И звучала только одна нота -- неизбывная нота печали. Я не один такой, Ли. Думается мне, слишком многие из нас заканчивают жизнь на грустной ноте поражения.
  
   Луна затопила ночь безбрежным светом, и холмы стояли, окутанные белой лунной пылью. Деревья и земля застыли, иссушенные лунным сиянием, безмолвные и мёртвые.
  
   -- Убить способен любой, -- заметил шериф. -- Человек, что пистолет, надо только знать, где нажать.
  
   И каждый рисовал себе картину счастливого будущего по-своему, в зависимости от того, чего был лишён в настоящем.
  
   ... в человеческой психике есть механизмы, с помощью которых в её тёмной глубине сами собой взвешиваются, отбрасываются, решаются проблемы. При этом в человеке порой действуют нутряные силы, о которых он и сам не ведает. Как часто засыпаешь, полон непонятной тревоги и боли, а утром встаёшь с чувством широко и ясно открывшегося нового пути -- и всё благодаря, быть может, этим тёмным глубинным процессам. И бывают утра, когда кровь вскипает восторгом, всё тело туго, электрически вибрирует от радости -- а в мыслях ничего такого, что могло бы родить или оправдать эту радость.
  
   Я понимаю, почему система, построенная по шаблону, стремится сокрушить свободный разум -- потому что только он способен сокрушить такую систему, постигнув её суть.
  
   ... ложь есть средство наживы или способ спасти свою шкуру. Если твёрдо придерживаться этого определения, то, думаю, лжецом можно считать и писателя -- при условии, что тот неплохо зарабатывает.
  
   Дети, как правило ненавидят чем-то выделяться. Им хочется выглядеть, говорить, одеваться и вести себя в точности, как все остальные. Если в детской среде моден какой-нибудь несусветно глупый наряд, ребенок, у которого нет этой глупости, безутешен.
  
   Я верю, что у вполне обыкновенных людей может родиться чудовище, монстр.
  
   Когда два события схожи по характеру. По времени или месту, мы спешим радостно ухватиться за это сходство и усмотреть в нем полное совпадение -- отсюда и рождаются мифы, которые мы копим, чтобы потом рассказывать знакомым о чудесах.
  
   Смех -- это зрелость, так же, как зубы мудрости. А смеяться над собой научаешься только во время сумасшедшего бега наперегонки со смертью, да и то не всегда поспеваешь.
  
   Постарайся понять одну простую вещь: что бы ни происходило, всё не так страшно и не так радостно, как кажется.
  
   ... вы полагаете, что устремления людей приобретают важность лишь с определенного возраста? Разве у вас теперь чувства острей или мысли ясней, чем в десять лет? Разве звуки, краски, запахи мира вы воспринимаете так же ярко и живо, как тогда? (...) Время старит и печалит, и мало что дает человеку сверх этого.
  
   Они впервые столкнулись с неумолимой женской логикой, всепобеждающей даже тогда, когда она неверна -- и, может быть, тут-то она и разит наповал.
  
   ... богатые особенно страдают неудовлетворенностью. Одень человека, насыть, дай ему хороший дом -- и он умрет с тоски.
  
   Гордишься своим горем? (...) Чувствуешь себя трагическим героем? (...) Возможно, ты играешь роль на высокой сцене перед единственным зрителем -- самим собою.
  
   ... в его душе была стальная нить правдивости, и ложь, наткнувшись на нее с налету, ссекала себе голову.
  
   Твоя сука-мысль родила уже щенят в моем мозгу.
  
   Для ребенка ужасней всего чувство, что его не любят, страх, что он отвергнут, -- это для ребенка ад. (...) Отверженность влечет за собой гнев, а гнев толкает к преступлению в отместку за отверженность, преступление же родит вину -- и вот вся история человечества.
  
   Люди любят размещать всех по полочкам, особенно класть на свою.
  
   ... хитрость -- ограниченье уму. Хитрость уводит человека от прямых поступков.
  
   Имена -- это тайна великая. Я так и не пойму, то ли имя приноравливается к ребенку, то ли само меняет этого ребенка. Но в одном можешь быть уверен -- если человеку дают кличку, значит, имя выбрали ему не то.
  
   ... даже проиграв бой, можно изловчиться и одержать скромную победу, посмеявшись над собственным поражением.
  
   Как считают одни, умен тот, кто молчит; другие же утверждают, что у кого со словами туго, у того и мыслей небогато.
  
   Пустоту вехами не разметишь. Два пустых дня сливаются в один.
  
   ... дисциплина -- штука справедливая, правильная, и от нее так же никуда не денешься, как от кори: ее не отвергнуть и не проклясть -- ты можешь ее только ненавидеть.
  
   Итак, во что же я верю? Я верю, что вольный, пытливый разум индивидуума есть величайшая ценность на свете. За что я готов идти в бой? За право разума прокладывать себе дорогу в любом угодном ему направлении, свободно и самостоятельно. Против чего я должен бороться? Против любых идей, религий и правительств, ограничивающих или разрушающих в человеке личность.
  
   Мы -- единственный на земле биологический вид, наделенный даром творить, и наше единственное орудие творчества -- разум индивидуума, душа отдельной личности. Нет изобретений или идей, рожденных двумя людьми. Сотворчество никогда не достигает подлинных вершин ни в одной области, будь то музыка, или живопись, или математика, или философия. Когда чудо уже свершилось, когда идея рождена, группа может взять ее за основу, может что-то добавить или расширить, но изобрести группе не дано. Потому-то и бесценен разум личности.
  
   Я думаю, значимость человека в этом мире измеряется числом и природой посетивших его озарений. И хотя в миг озарения человек одинок, именно озарения единят нас с миром. Озарение есть начало всякого творчества, оно наделяет человека индивидуальностью.
  
   Когда человеку приходит время умереть и он умирает, не вызывая жалости у других, то каковы бы ни были его способности, положение и заслуги, вся его жизнь -- сплошная неудача, а смерть рождает в нем ужас. Если вы или я оказываемся перед выбором, подумать или поступить так или иначе, мы всегда должны помнить о смерти и стараться жить так, чтобы наша смерть никому не доставила радости.
  
   Да, у человечества есть одна-единственная тайна. Все наши романы, вся поэзия вертится на непрекращающейся борьбе добра и зла в нас самих. Мне иногда кажется, что зло вынуждено приспосабливаться и менять обличье, но добро бессмертно. У порока каждый раз новое молодое лицо, зато больше всего на свете чтут добродетель, и так будет всегда!
  
   Если бы человеку пришлось отказаться от всего, что у него есть, остаться нагим и босым, вытряхнуть и карманы, и душу, он, думаю, и тогда бы умудрился припрятать где-нибудь пяток мелких грешков ради собственного беспокойства. Уж если мы за что и цепляемся из последних сил, так это за наши грехи.
  
   Когда ребенок впервые узнает цену взрослым -- когда серьезный малыш впервые догадывается, что взрослые не наделены божественной проницательностью, что далеко не всегда суждения их мудры, мысли верны, а приговоры справедливы, -- все в нем переворачивается от ужаса и отчаяния. Боги низвергаются с пьедесталов, и не остается уверенности ни в чем.
  
   Быть человеком -- значит взять на себя какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство.
  
   Бывает, ложь хотят использовать во благо. Я не верю, что ложь способна сотворить добро. Чистая правда иногда причиняет острую боль, однако боль проходит, тогда как рана, нанесенная ложью, гноится и не заживает.
  
   Легче лёгкого свалить всё на наследственность, на родителей. <...> Всё, что человек делает, это он сам делает, а не его отец или мать.
  
   -- Милый Господи, пусть я буду, как мой брат. Пусть я не буду плохим. Я не хочу быть скверным. Сделай, чтобы все меня любили, и я дам тебе все, что хочешь, а если не найдется у меня, то я обязательно добуду. Я не хочу быть скверным. Не хочу быть одиноким. Прошу Тебя. Аминь.
  
   Люди разучились верить в собственные силы и, когда вдруг надо рискнуть, предпочитают найти сильного, уверенного в себе человека и увязаться за ним по пятам, хотя, может быть, он идет совсем не в ту сторону.
  
   Существуют очень убедительные доказательства того, что Бога нет, однако многие всё равно верят, что он есть, и их вера сильнее любых доказательств.
  
   Если человека обвиняют во лжи, а потом выясняется, что он говорил правду, у него появляется прикрытие, позволяющее долгое время врать без опаски.
  
   Наша жизнь летит, когда мы не замечаем, и нестерпимо медленно тащится, когда следим за её ходом.
  
  
   "Путешествие с Чарли в поисках Америки"
  
   Язык радио и телевидения принимает стандартные формы, и мы, пожалуй, никогда и не говорили так чисто и правильно. Наша речь скоро станет повсеместно одинаковой, как и наш хлеб, который замешивают, пекут, упаковывают и продают застрахованным от всяких случайностей и чьей-то оплошности, и он повсеместно хорош и повсеместно безвкусен.
  
   ... Карфаген вёл свои войны руками наёмных солдат, а мы, американцы, призываем наёмников на тяжёлую и чёрную работу. Надеюсь, не настанет такой день, когда нас возьмут в полон народы, не настолько спесивые, или обленившиеся, или изнеженные, чтобы склоняться к земле и подбирать с неё то, что мы едим.
  
   ... Солнце уже взошло и мир сверкал, будто переделанный заново. Миров бывает столько же, сколько обликов у дня, и как у опала сегодня совсем другой цвет и другой огонёк, чем вчера, ибо день дню рознь, так меняюсь и я.
  
   Да, населять тьму всякими ужасами -- это мы умеем! Мы -- такие просвещённые, уверенные в себе и признающие только то, что можно измерить и взвесить.
  
   Принято думать, неизвестно почему, будто охота как-то связана с проявлением мужского начала в человеке. Я знаю, что у нас есть довольно много хороших, опытных охотников, понимающих свое дело, но кроме них -- и таких большинство, -- на охоту ездят тучные джентльмены, пропитанные виски и вооруженные огнестрельным оружием большой убойной силы. Они стреляют по всему, что движется или вот-вот двинется, и их успехи в убиении друг друга служат прекрасной гарантией против перенаселенности нашей страны. Если бы несчастные случаи ограничивались попаданиями в себе подобных, это еще было бы полбеды, но истреблению подвергаются коровы, свиньи, фермеры, собаки, дорожные указатели, и поэтому осень становится опасным временем года для путешественников.
  
   Странное дело: иной человек войдёт и всю комнату заполнит своей бодростью, своим хорошим настроением. А другие... выпускают из вас, как воздух, и жизнелюбие и энергию и способны высосать до дна любое удовольствие без всякой радости для себя. Воздух сереет вокруг таких людей.
  
   В Китае, говорили мне, существовал неписанный закон, по которому человек, спасший другого человека, отвечал за его жизнь до самого ее конца. Ибо, вмешавшись в решение судьбы, спаситель уже не мог уйти от легшей на него ответственности за это.
  
   Когда животное заболевает, чувствуешь себя совершенно беспомощным. Оно не может рассказать о своих ощущениях, но, с другой стороны, и лгать не умеет и не будет нагромождать симптомы болезни или предаваться утехам ипохондрии.
  
   ... обычно люди следуют чужим советам только в том случае, если и без них собирались так поступить...
  
   ... литературный критик, хочет он того или не хочет, подгоняет жертву, на которую падает его взгляд, под собственный рост и размер.
  
   ... в жизни все должно строиться по плану, ибо иного построения разум человеческий не приемлет. Кроме плана должна быть и цель, ибо бесцельных действий совесть человеческая страшится.
  
   Была у нас раньше некая вещь или некое достояние, которым мы очень дорожили. Называлось это Народ.
  
   В поединке между действительностью и фантазией сила не всегда на стороне действительности.
  
   Может быть, вершин мудрости я достигаю в те минуты, когда знаю, что ничего не знаю.
  
   Об аде он говорил со знанием дела, и это был не тот розовенький адик, которым довольствуются наши мягкотелые современники, а хорошо отапливаемая, добела раскаленная преисподняя, где котлы шуруют крупные специалисты.
  
   Человек -- это маленький мостик, переброшенный во времени, и, старея, он начинает выказывать недовольство всякими переменами.
  
  
   Джон Фаулз. "Волхв"
  
   ... наверняка известно лишь то, чего ты не должен делать.
  
   Без сигареты ее рот напоминал яхту без мачты; несомненный признак катастрофы.
  
   Цинизмом часто прикрывают импотенцию.
  
   Порой нет ничего пошлее, чем возвращаться.
  
   Доверчивые серые глаза -- оазис невинности на продажном лице.
  
   Глупость -- дорога к смерти, говорил весь его вид; а я, смотрите-ка, выжил.
  
   -- Думаешь, я стал бы весь вечер дожидаться кого-нибудь, кроме тебя?
   -- Думаешь, я вернулась бы сегодня к кому-нибудь, кроме тебя?
  
   В любой обстановке он выделяет прежде всего факторы, позволяющие ощутить себя одиноким, оправдать свою неприязнь к значимым социальным связям и обязанностям, а следовательно, и свою регрессию на инфантильный этап вытесненного аутоэротизма.
  
   С черным циклопьим буркалом во лбу, увитый белыми лентами и розочками -- в таком виде кто угодно покажется идиотом.
  
   - Беда в том, что она всю жизнь ищет поэзии, страсти, отзывчивости - всей этой романтической дребедени. Мой рацион не в пример грубее.
   - Проза и пудинг?
   - Я не жду, что у красивого мужчины и душа будет красивая.
  
   У неё просто талант - цеплять не тех мужиков.
  
   Пожалуй, неплохо бы тебя полюбить. Понимаю, что для любви к тебе у меня тысяча причин, ведь, как я пытался тебе растолковать, по-своему, пусть по-уродски, я все-таки люблю тебя.
  
   Выдержишь? Выдержишь эту тяжкую ношу - жить с той, которая любит тебя.
  
   Осенью, ну, прошлой... я и подумать боялась тогда. И подумать боялась, что любовь к тебе в разлуке ослабнет. Она разгоралась все ярче и ярче. Черт знает почему, ты был мне ближе, чем кто бы то ни было прежде.
  
   Представила, что у меня твой ребенок, и я обнимаю его, и все мы вместе. Жуть, да? У меня тяжелый случай этой грязной, отвратной, вонючей штуки под названием любовь...
  
   -- И что это за выражение - "нежные чувства"?
   -- Я молчал.
   -- Господи, да ты не только любить боишься. У тебя и слово-то это произнести язык не поворачивается.
  
   Эта история - всё равно что книга, которую дочитал до середины. Не выбрасывать же её в урну.
  
   Она держалась так, словно мы расстались всего неделю назад. Но это не помогало. Девять месяцев возвели между нами решётку, сквозь которую проникали слова, но не чувства.
  
   -- Что это?
   -- Хиосское раки. Очень крепкое. Хочу вас слегка подпоить.
   А за едой настойчиво подливал мне хмельного розового вина с Андикитиры.
   -- Чтобы усыпить бдительность?
   -- Чтобы обострить восприятие.
  
   Мы разом улыбнулись, сознавая, что эти улыбки не смягчают очевидного: мы не верим друг другу ни на грош.
  
   Таким тоном женщина говорит, когда хочет вас остановить, но куда сильнее - чтобы вы не останавливались.
  
   Они не в себе, сказал я Лилии. Та, казалось, не слышала. Но, когда они прошли, повернулась ко мне и произнесла: я бы тоже была не в себе, если б завтра меня ждала смерть.
  
   И письмо я отправил, как бросают в море бутылку с запиской - не слишком рассчитывая на ответ.
  
   Если что-нибудь и может причинить ей боль, так это молчание; а я хотел, чтоб ей стало больно.
  
   Последний вечер прошёл на удивление спокойно; словно я уже уехал, и разговариваем не мы, а наши тени.
  
   Всеми её поступками руководил единственный резон: "Хочу".
  
   Серые глаза издевались. Или молили.
  
   Как-то, ведя машину, я заговорил о том, что у меня нет близких друзей, и прибег к своей любимой метафоре - стеклянная перегородка между мною и миром, - но она расхохоталась.
   - Тебе это нравится, - сказала она. - Ты, парень, жалуешься на одиночество, а в глубине души считаешь себя лучше всех. - Я злобно молчал, и она, помедлив дольше, чем нужно, выговорила: - Ты и есть лучше всех.
   - Что не мешает мне оставаться одиноким.
  
   Я не был уродом; и, что еще важнее, был сиротой - а любой ходок знает, как безотказно это действует на женщин. Мой "метод" заключался в том, чтобы произвести впечатление человека со странностями, циничного и бесчувственного. А потом, словно фокусник - кролика, я предъявлял им свое бесприютное сердце.
  
   Любая игра хороша до тех пор, пока не коснется нежных чувств.
  
   Она как безопасная бритва: её легко сломать, но ею и легко пораниться.
  
   Если бы я покончила с собой, ты бы только обрадовался. Растрезвонил бы, что я умерла от любви к тебе. Поэтому я никогда не наложу на себя руки. Чтобы не удружить какому-нибудь говну вроде тебя.
  
   Просто я больше ни с чем не связана, я -- ничья. Какое место ни возьми, я либо прилетаю, либо улетаю оттуда. Или пролетаю над ним. Только люди, которые мне нравятся, которых я люблю. Вот они -- моя последняя родина
  
   Варенья, лакомых перемен, не получишь, пока не объешься хлебом, черствыми корками ожидания.
  
   -- В жизни ничего красивей тебя не видала.
   -- Ты же меня и не видишь.
   -- Чувствую.
  
   Мужчинам нравится воевать потому, что это занятие придает им важности. Потому, что иначе женщины, как мужчинам кажется, вечно будут потешаться над ними.
  
   ... в любой загадке таится энергия. И тот, кто ищет ответ, этой энергией питается.
  
   В девятнадцать лет человек не согласен просто совершать поступки. Ему важно их всё время оправдывать.
  
   В минуты отчаяния стихи были для меня запасным выходом, спасательным кругом, смыслом бытия.
  
   Быть поэтом -- всё, печтать стихи -- ничто.
  
   Всесторонне подготовленный к провалу, я вступил в большую жизнь.
  
   Бог и свобода -- понятия полярно противоположные; люди верят в вымышленных богов, как правило, потому, что страшатся довериться дьяволу.
  
   Крупица надежды, право на существование -- что еще нужно антигерою? Оставь его, говорит век, оставь на распутье, перед выбором: разве не в том же положении и человечество -- оно может проиграть все, а выиграть лишь то, что имело; сжалься над ним, но не выводи на дорогу, не благодетельствуй; ибо все мы ждем, запертые в комнатах, где никогда не звонит телефон, одиноко ждем ту девушку, эту истину, тот кристалл сострадания, ту реальность, загубленную иллюзиями; и то, что она вернется, -- ложь.
  
   Я не молился за упокой, ибо молитвы тщетны; я не оплакивал ни ее, ни себя, -- ибо дважды оплакивают одно и то же лишь кстраверты; но, окутанный ночным безмолвием, неимоверно враждебным и человеку, и верности его, и любви, просто помнил о ней, помнил, помнил о ней.
  
   Глядя в морскую даль, я давил в себе навык воспринимать ее как девушку, до сих пор живущую (пусть даже в одной лишь памяти людской), до сих пор мерцающую в "теперь", вдыхающую воздух "теперь", подвижную и деятельную, -- и постигал умение думать о ней как о пригоршне развеянного по ветру пепла; как о порванном звене, сломанной ветке эволюции, вечной лакуне бытия, о структуре, некогда сложной, но тающей, миновавшей бесследно, -- лишь черточка копоти на чистом листке.
  
   Недозрелый месяц завис над планетой Земля, мертвый -- над умирающей.
  
   Он точно жаждал переделать весь мир; и не мог; и мучился собственным бессилием; и понимал, что ему не дано принять или отвергнуть вселенную; дано лишь принять или отвергнуть меня, ничтожный осколок вселенной.
  
   Вы больны. Вы существуете за счет смерти. А не жизни.
  
   Они вкусили такого отчаяния, что оглядываться вокруг уже не потребовалось.
  
   О чем твердил распятый Христос? Почему Ты меня оставил? А тот человек повторял нечто менее трогательное, менее жалостное, а значит, и менее человечное, но гораздо более значимое. Он обращался ко мне из пределов чуждого мира. В том, где находился я, жизнь не имела цены. Она ценилась слишком высоко и потому была бесценной. В том, где обитал он, лишь одна вещь обладала сопоставимой ценой. Элефтерия -- свобода. Она была твердыней, сутью -- выше рассудка, выше логики, выше культуры, выше истории. Она не являлась богом, ибо в земном знании бог не проявлен. Но бытие непознаваемого божества она подтверждала. Она дарила вам безусловное право на отречение. На свободный выбор. Она -- или то, что принимало ее обличье, -- осеняла и бесноватого Виммеля, и ничтожных немецких и австрийских вояк. Ею обнимались все проявления свободы -- от самых худших до самых лучших. Свобода бежать с поля боя под Нефшапелью. Свобода бороться с первобытным богом Сейдварре. Свобода потрошить сельских дев и кастрировать мальчиков кусачками. Она отвергала нравственность, но рождена была скрытой сутью вещей; она все допускала, все дозволяла, кроме одного только -- кроме каких бы то ни было запретов.
  
   Я впал в смертный грех Адама, в самую старую, в самую чудовищную форму мужского себялюбия: навязал настоящей Алисон роль той Алисон, какую счел для себя удобной. Не развенчивал даже. Расчеловечивал. Что она сказала про того погонщика? Он заслуживал по крайней мере двух пачек.
  
   Мы чувствуем, что живем, только потому, что заключенные в Бельзене умерли. Мы чувствуем, что наш мир существует, только потому, что тысячи таких же миров погибают при вспышке сверхновой. Та улыбка означает: могло не быть, но есть.
  
  
   Здесь, на границе, листопад. И хоть в округе одни дикари, а ты -- ты за тысячу миль отсюда, две чашки всегда на моём столе.
  
   Вот, значит, как то бывает: двести истасканных, замусоленных слов -- и конец.
  
   Этот серый, упорный, вечно доверчивый взгляд, взыскующий правды, заставил меня солгать.
  
   Знаешь, никак не соображу: может, ты такая свинья, что снова с тобой связываться -- идиотство. Но забыть тебя не могу даже с теми, кому ты в подметки не годишься.
  
   Каждый из нас -- остров. Иначе мы давно бы свихнулись. Между островами ходят суда, летают самолеты, протянуты провода телефонов, мы переговариваемся по радио -- все что хотите. Но остаемся островами. Которые могут затонуть или рассыпаться в прах.
  
   -- В жизни каждого из нас наступает миг поворота. Оказываешься наедине с собой. Не с тем, каким еще станешь. А с тем, каков есть и пребудешь всегда. Вы слишком молоды, чтобы понять это. Вы еще становитесь. А не пребываете.
   -- Возможно.
   -- Не "возможно", а точно.
   -- А если проскочишь этот... миг поворота? -- Но мне-то казалось, что в моей жизни такой миг уже был: лесное безмолвие, гудок афинского парохода, черный зев ружейного дула.
   -- Сольешься с массой. Лишь немногие замечают, что миг настал. И ведут себя соответственно.
  
   Я прошел несколько собеседований. И, коль скоро не собирался проявлять того щенячьего энтузиазма, которого у нас требуют от начинающего чиновника, никуда не был принят.
  
   Или вы оглядываетесь вокруг и приходите в отчаяние, или приходите в отчаяние и оглядываетесь вокруг. В первом случае вы накладываете руки на собственное тело; во втором - на душу.
  
   За пять секунд в человека не влюбишься, но предчувствие любви может заронить в душу и пятисекундная встреча.
  
   Вот она, истина. Не в серпе и молоте. Не в звездах и полосах. Не в распятии. Не в солнце. Не в золоте. Не в инь и ян. В улыбке.
  
   Алисон всегда оставалась женщиной; в отличие от многих английских девушек, она ни разу не изменила своему полу. Она не была красивой, а часто - даже и симпатичной. Но, соединяясь, ее достоинства (изящная мальчишеская фигурка, безупречный выбор одежды, грациозная походка) как бы возводились в степень. Вот она идет по тротуару, останавливается переходит улицу, направляясь к моей машине; впечатление потрясающее. Но когда она рядом, на соседнем сиденье, можно разглядеть в ее чертах некую незаконченность, словно у балованного ребенка. А совсем вплотную она просто обескураживала: порой казалась настоящей уродкой, но всего одно движение, гримаска, поворот головы, - и уродства как не бывало.
  
   Я не трачу время на то, чтобы проповедовать глухим.
  
   На всякий случай я помолчал -- лжецы молчания не выносят.
  
   Учитесь улыбаться.
  
   И всё-таки кто же я, кто? Просто-напросто арифметическая сумма бесчисленных заблуждений.
  
   И вдруг, точно серебряные обрезки ногтя Луны, на меня стало падать одиночество собственного существования, долгая, долгая несовместимость "я" и мира вокруг, -- чувство, что порой настигает нас тихими ночами, но очищенное от всякой тоски.
  
   Завтра познает любовь не любивший ни разу, и тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь.
  
   Подчас любовь - это просто твоя способность любить, а не заслуга того, кого любишь.
  
   Свобода - это сделать решительный выбор и стоять на своем до последнего.
  
   Я всегда считал (и не из одного только напускного цинизма), что уже через десять минут после знакомства мужчина и женщина понимают, хочется ли им переспать друг с другом...
  
   Когда машина свернула с нашей улицы, я остро ощутил, что спасся; и, пожалуй, столь же острым было мерзкое сознание, что она любила сильнее, чем я, а значит, в каком-то невыразимом смысле я выиграл.
  
   Нас будто заперли в пыточной камере. Всё ещё любящих, но прикованных к противоположным стенам, чтоб вечно смотрели и никогда не могли коснуться друг друга.
  
   С каждым днём, проведённым здесь, мой нос всё вытягивается.
  
   И мы занялись любовью; не сексом, а любовью; хотя секс был бы гораздо благоразумнее.
  
   Любить - это не только то, о чём я тебе тогда написала. Не только идти по улице и не оборачиваться. Любить - это когда делаешь вид, что отправляешься на службу, а сама несешься на вокзал. Чтобы преподнести тебе сюрприз, поцеловать, что угодно, - напоследок; и тут я увидела, как ты покупаешь журналы в дорогу. Меня бы в то утро ничто не смогло рассмешить. А ты смеялся. Как ни в чем не бывало болтал с киоскером и смеялся. Вот когда я поняла, что значит любить: видеть, как тот, без кого ты жить не можешь, с прибаутками от тебя уматывает.
  
   У самых глаз распластались на камне кончики ее прядей; как заставить себя признаться? Ведь это все равно что наступить на цветок из-за того, что неохота в сторону шагнуть.
  
   Не женщина, а бумеранг. Бросаешь её, а в следующую субботу она тут как тут и хлеба не просит.
  
   Степень плебейства женщины в постели прямо пропорциональна образованию.
  
   Представь, что вернулся на свой остров, а там -- ни старика, ни девушки.
   Ни игрищ, ни мистических утех. Дом заколочен.
  
   Женщины любят подчиняться, но не выносят, когда их жертвы не получают должной оценки. Мужчины же не умеют ценить женщин, которые внимательны к ним.
  
   Ирония вам не к лицу. Она делает вас беззащитным.
  
   Завсегдатаи были те же, зато я изменился. Чем дольше я слушал их болтовню, тем яснее мне открывалось, сколь узок круг их интересов, сколь они парадоксально неопытны, тем сильнее чувствовал свою инородность. Я оглядывался, ища, с кем бы мне хотелось познакомиться поближе, подружиться - и не находил.
  
   Грех деньгами не замолишь.
  
   Вырисовывался образ девушки хоть и симпатичной, но замкнутой; живущей умом, а не телом, однако с мучительно дрожащей в груди пружинкой, что ждет лишь слабого прикосновения, чтобы распрямиться.
  
   Я точно бутылка содовой, куда вкачали лишнюю порцию газа. Пенюсь от любопытства!
  
   Подобная реакция характерна для вашего века с его пафосом противоречия; усомниться, опровергнуть. Никакой вежливостью вы это не скроете. Вы как дикобраз. Когда иглы этого животного подняты, оно не способно есть. А если не ешь, приходится голодать. И щетина ваша умрет, как и весь организм.
  
   Греция - как зеркало. Она сперва мучит вас. А потом вы привыкаете.
  
   Вспомнив, как уничтожал собственные рукописи, я подумал, что красивые жесты и вправду впечатляют - если они тебе по плечу.
  
   Я не хочу делать тебе больно, а чем больше я лезу к тебе, тем тебе больнее. И не хочу, чтобы ты делал мне больно, а чем больше ты меня отталкиваешь, тем больнее мне.
  
   - Знаешь, сколько мужчин у меня было за эти два месяца?
   - Пятьдесят?
   Она не улыбнулась.
   - Если б пятьдесят, я не мучилась бы с выбором профессии.
  
   Без макияжа понять её было легче.
  
   На деле ничто так не враждебно поэзии, как безразлично-слепая скука, с которой я тогда смотрел на мир в целом и на собственную жизнь в частности.
  
   Но он был одинок. Никто не писал ему писем. Не приезжал в гости. Совершенно один. Счастливее человека я, по-моему, не встречал.
  
   Великие немецкие и французские любомудры ХХ века уверили нас, что внешний мир враждебен личности, но я чувствовал нечто противоположное. Для меня внешнее было упоительно. Даже труп, даже крысиный визг. Возможность ощущать - пусть ты ощущал лишь холод, голод и тошноту - была чудом.
  
   Представьте, что в один прекрасный день у вас открывается шестое, до сих пор не познанное чувство, нечто, что выходит из ряда осознания, зрения - привычных пяти. Но оно важнее других, из него-то и рождаются другие. Глагол "существовать" теперь не пассивен и описателен, но активен... почти повелителен.
  
   Как видите, действительность не имеет большого значения. Даже осьминог предпочитает иллюзию.
  
   Вы должны понять, что любовь - это тайна, пролегшая меж двумя людьми, а не сходство двоих.
  
   По-моему, двадцать пять - наиболее трудный и больной возраст и для тебя, и для окружающих. Ты способен соображать, с тобой обращаются как со взрослым. Но бывают встречи, которые сталкивают тебя в отрочество, ибо тебе не хватает опыта, чтобы постичь и усвоить их значение.
  
   Любая игра между мужчиной и женщиной, по каким бы правилам ни велась, имеет чувственную подоплёку.
  
   -- Просто она была единственным светлым пятном. Не более того.
   -- А может, для нее единственное светлое пятно - вы...
  
   Отказ от содержания ради формы, от смысла - ради видимости, от этики - ради эстетики, от aquae - ради undae.
  
   Вам нравится быть любимым. Мне же нравится просто: быть. Может, когда-нибудь вы меня поймете. И посмеетесь. Не надо мной. Вместе со мной.
  
   Вытеснять этот факт из сферы морального в сферу художественного - там с ним легче управиться.
  
   Много недель я чувствовал себя разъятым, оторванным от своего прежнего "я", -- и теперь, точно груда деталей, валяюсь на верстаке, покинутый конструктором и не знающий наверняка, как собрать себя воедино.
  
   Пока она рассказывала о своём злополучном романе, я догадался, какой фактор её натуры в докладе не учтен: хрупкое равновесие телесной робости и чувственной дерзости, -- первая разжигает мужчину, вторая в зачётный миг обрекает на погибель.
  
   И вот я тронулся в путь к тусклой окраине сна, к узилищу буден; словно Адам, изгнанный из кущ небесных... с той разницей, что я не верил в Бога, а значит, никто не мог запретить мне вернуться в Эдем.
  
   Её новое, истинное "я", простое и строгое, было упоительнее прежних. Я понял, чего мне до сих пор недоставало: сознания, что она такая, как все, что она доступна.
  
   До сих пор я испытывал лишь жажду плотских наслаждений, а ныне познал жажду любви.
  
   Отчасти мои колебания объяснялись тоской по утраченному лоуренсовскому идеалу, по женщине, что проигрывает мужчине по всем статьям, пока не пустит в ход мощный инструментарий своего таинственного, сумрачного, прекрасного пола; блестящий, энергичный он и темная, ленивая она.
  
   В ней сквозила податливость незапертой двери; однако темнота за дверью удерживала меня от того, чтобы войти.
  
   Ни красоты, ни нравственности, ни Бога, ни строгих пропорций; лишь инстинктивное, животное чувство контакта.
  
   Если отождествлять сознание с массой, мы уравновешивали друг друга, точно гирьки одинакового достоинства. Этот баланс длился долго, почти бесконечно; два сгустка материи, каждый - в коконе пустоты, разведенные по полюсам, лишенные мыслей и ощущений.
  
   Сквозь дыры хлестала действительность, но выбраться в ее царство я не мог. Чтобы вспомнить, нужно отказаться от толкований; процесс обозначения и смысл несовместимы.
  
   Вы превращаете слова в пустой хлам.
  
   Сейчас я чувствовал то же, что он тогда; новый виток самосознания, уверенность, что эти душа и тело с их достоинствами и пороками пребудут со мной всегда, и нет ни выхода, ни выбора.
  
   Здесь так много пространства и молчания, так мало новых лиц, что сегодняшним днем не удовлетворяешься, и ушедшее видится в десятки раз ближе, чем есть на самом деле.
  
   День за днём небытие заполняло меня; незнакомое одиночество человека, у которого нет ни друзей, ни любимой, а именно небытие, духовная робинзонада, почти осязаемая, как раковая опухоль или туберкулезная каверна.
  
   Я выпал из своей эпохи, но прошлое меня не принимало.
  
   Чёрная полоса начинается, когда я сажусь и задумываюсь. Когда я просыпаюсь и вижу, кто я есть.
  
   Истинная свобода - между тем и другим, а не в том или другом только, а значит, она не может быть абсолютной.
   Быть выше борьбы может лишь тот, кто по-настоящему боролся.
  
   Мы - нет, какая-то часть нашей души пребудет юной до смертного часа... зрелость наследует простодушие молодости.
  
   Позже мне стало ясно, что романист нуждается в утратах, что они полезны книгам, хоть и болезненны для "я".
  
   Принимая себя такими, каковы мы есть, мы лишаемся надежды стать теми, какими должны быть.
  
   Люблю тебя, хоть ты и не понимаешь, что это значит, ты никогда никого не любил. Я всю неделю пыталась до тебя достучаться. Что ж, как полюбишь -- вспомни, что было сегодня. Вспомни, как я поцеловала тебя и ушла. Как шла по улице и ни разу не оглянулась. Я знала, что ты смотришь в окно. Вспомни всё это, вспомни: я люблю тебя. Остальное можешь забыть, но это, будь добр, помни. Я шла по улице и не оглянулась, и я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю так, что с сегодняшнего дня возненавидела.
  
   Улыбка -- вовсе не способ проявить своё отношение к миру, но средоточие жестокости мира, жестокости для нас неизбежной, ибо эта жестокость и существование -- разные имена одного и того же.
  
   Чем глубже вы осознаете свободу, тем меньше ею обладаете.
  
   Война - это психоз, порожденный чьим-то неумением прозревать взаимоотношения вещей. Наши взаимоотношения с ближними своими. С экономикой, историей. Но прежде всего - с ничто. Со смертью.
  
   Настоящим правит минувшее.
  
   Бывают мгновения, которые обладают столь сильным воздействием на душу, что и подумать страшно о том, что когда-нибудь им наступит предел.
  
   Судьба -- это всего лишь случай; мир справедлив к человечеству, пусть каждый из нас в отдельности и переживает много несправедливого.
  
   ... мы были так близки, что имена не требовались.
  
   Секс отличается от других удовольствий интенсивностью, но не качеством. Что это лишь часть, причем не главная, тех человеческих отношений, что зовутся любовью. И что главная часть - это искренность, выстраданное доверие сердца к сердцу. Или, если угодно, души к душе. Что физическая измена - лишь следствие измены духовной. Ибо люди, которые подарили друг другу любовь, не имеют права лгать.
  
   -- Если бы я была красивой...
   Натянула одеяло на подбородок, словно пряча свое уродство.
   -- Иногда красота -- это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок.
  
   Потоки слов дрожали на моём языке, в моём сердце; и умирали невысказанными.
  
   Любой судья и сам рано или поздно становится подсудимым; приговор ему выносят вынесенные им приговоры.
  
   Несмотря на внешнюю независимость, она не могла без опоры. Всю жизнь стремилась это опровергнуть -- и тем самым подтверждала. Будто морской анемон -- тронь, и он присосется к руке.
  
   -- Что-то не так?
   -- Всё так. Просто теряюсь в догадках, что за недобрый бог заставляет тебя, прелестное дитя, вздыхать по такому дерьму, как я.
  
   Я отверг то, что ненавидел, но не нашел предмета любви и потому делал вид, что ничто в мире любви не заслуживает.
  
   Облегчение, с каким я бросал очередную девушку, так легко было принять за жажду независимости. Пожалуй, в мою пользу говорит лишь то, что я почти не врал: прежде чем новая жертва разденется, считал своим долгом выяснить, сознает ли она разницу между постелью и алтарем.
  
   Я не коллекционировал победы, но к концу учебы от невинности меня отделяла по меньшей мере дюжина девушек.
  
   Вы бросили всё на волю случая. Предоставлять свою судьбу случаю -- всё равно что идти ко дну. Плывите!
  
   Наши проблемы -- это прежде всего то, что мы сами о них думаем.
  
   Раз тебе поперек горла то, что происходит, глупо бурчать на то, как это происходит.
  
   -- Мертвые живы.
   -- Каким образом?
   -- Живы любовью.
  
   И вдруг я чувствую: мы -- одно тело, одна душа; если сейчас она исчезнет, от меня останется половина. Будь я не столь рассудочен и самодоволен, до меня дошло бы, что этот обморочный ужас -- любовь. Я же принял его за желание. Отвез её домой и раздел.
  
   Нельзя ненавидеть того, кто стоит на коленях. Того, кто не человек без тебя.
  
   Ум и глупость друг друга не исключают.
  
   Когда рассеются чары, ничего не останется.
  
   На опыте военных лет я окончательно уяснил себе значение чувства юмора. Это демонстрация свободы. Ибо свободен лишь тот, кто умеет улыбаться.
  
   ... количество счастья и горя закладывается в нас при рождении. Денежные превратности на него мало влияют.
  
   Богатство -- вещь чудовищная. Распоряжаться деньгами учишься около месяца. Но чтобы привыкнуть к мысли "Я богат", нужны годы и годы.
  
   Я отдал бы весь остаток дней, лишь бы длился бесконечно этот, единственный, без конца повторялся, стал замкнутым кругом, а не быстрым шажком по дороге, где никто не проходит дважды. Но день -- не круг, день -- шажок.
  
   Близнецы -- всегда оттенки, соблазны, диффузия двух "я"; тела и души, отражающиеся друг в друге, неразделимые.
  
   ... человека с наследственной склонностью к азартным играм предостерегать бесполезно.
  
   Основной закон цивилизации: человеческую речь нельзя понимать буквально.
  
   -- Труд сделал из обезьяны человека.
   -- Из меня он человека не сделает.
   -- Вы против Маркса?
   Я показал ему ладони, натертые рукояткой мотыги.
   -- Я против мозолей.
  
   Есть три вида умных людей: первые столь умны, что, когда их называют умными, это выглядит справедливым и естественным; вторые достаточно умны, чтобы отличить правду от лести; третьи скорее глупы, ибо все принимают на веру.
  
   Все -- и вы, и я, и различные божества -- рождено случайностью. Больше ничем. Чистой случайностью.
  
   Это касается всех коллекционеров. Их мораль стремится к нулю. Вещь в конце концов овладевает своим владельцем.
  
   В мире, где во главе угла отчаянная борьба за экономическое выживание, любое чудачество, любая оригинальность покажутся нарочитыми.
  
   Любой дурак выдумает схему разумного мироустройства. За десять минут. За пять. Но ждать, что люди станут ее придерживаться -- все равно, что пичкать их болеутоляющим.
  
   Все достойные и честные обязанности скучны. Но кому-то же надо их выполнять.
  
   Я был англичанином; следовательно, ханжой.
  
   Мы лежали на траве и целовались. Смейтесь, смейтесь. Да, всего лишь лежали и целовались. Сейчас вы, молодежь, делитесь друг с другом своими телами, забавляетесь ими, отдаетесь целиком, а нам это было недоступно. Но знайте: при этом вы жертвуете тайнами драгоценной робости. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств. Мудрец не станет презирать людей прошлого за то, что те многого не умели; он станет презирать себя, ибо не умеет того, что умели они.
  
   Истина безжалостна. Но не ее суть и значение, лишь форма.
  
   -- Род человеческий -- ерунда. Главное -- не изменить самому себе.
   -- Но ведь Гитлер, к примеру, тоже себе не изменял.
   Повернулся ко мне:
   -- Верно. Не изменял. Но миллионы немцев себе изменили. Вот в чем трагедия. Не в том, что одиночка осмелился стать проводником зла. А в том, что миллионы окружающих не осмелились принять сторону добра.
  
   ... душа человека имеет больше прав называться вселенной, чем собственно мироздание...
  
   Нет никакого промысла. Все сущее случайно. И никто не спасет нас, кроме нас самих.
  
   Не государства воюют, а люди. Будто зарабатывают право на соль. Тот, кто вернулся, обеспечен солью до конца дней своих.
  
   За десять минут передо мной прошли все мясницкие прелести войны. Кровь, зияющие раны, плоть, разорванная обломками костей, зловоние вывернутых кишок -- описываю все это потому лишь, что мои ощущения, ощущения мальчишки, который до сих пор не видел даже мирно умерших в своей постели, были весьма неожиданны. Не страх, не тошнота. Я видел, кого-то рвало. Но не меня. Меня вдруг охватила твердая уверенность: происходящему не может быть оправдания. Пусть Англия станет прусской колонией, это в тысячу раз лучше. Пишут, что подобные сцены пробуждают в новобранце дикую жажду мщения. Со мной случилось наоборот. Я безумно захотел выжить.
  
   Кажется, первое, что я понял -- что каждый существует сам по себе. Разобщает не война. Она наоборот, как известно, сплачивает. Но поле боя -- совсем иное дело. Ибо здесь перед тобой появляется истинный враг -- смерть. Полчища солдат больше не согревали. В них воплотился Танатос, моя погибель. Не только в далеких немцах, но и в моих товарищах, и в Монтегю.
   Это безумие, Николас. Тысячи англичан, шотландцев, индийцев, французов, немцев мартовским утром стоят в глубоких канавах -- для чего? Вот каков ад, если он существует. Не огонь, не вилы. Но край, где нет места рассудку, как не было ему места тогда под Нефшапелью.
  
   Так развращает война. Свободу воли затмевает гордыней.
  
   Тех, кто побывал на фронте, вы отличали с первого взгляда. Новобранцы, которые с песнями шли навстречу гибели, были заморочены военной романтикой. Но остальные -- военной действительностью, властительной пляской смерти. Будто унылые старики, какие торчат в любом казино, они знали, что в конце концов проигрыш обеспечен. Но не решались выйти из игры.
  
   Видеть или не видеть -- от вас не зависит, Николас. А вот как истолковать увиденное -- зависит.
  
   Война не должна мешать искусствам.
  
   В шестнадцать тяжело сознавать, что гения из тебя не выйдет.
  
   -- Разумный человек и должен быть либо агностиком, либо атеистом, -- терпеливо, но твердо сказал он. -- И дрожать за свою шкуру. Это необходимые черты развитого интеллекта.
  
   Не нужно вежливости. Вежливость всегда скрывает боязнь взглянуть в лицо иной действительности.
  
   Солнце. Нагота. Стул. Полотенце, умывальник. Плитка на полу. Собачка. И существование обретает смысл.
  
   -- ... Роман умер. Умер, подобно алхимии. <...> Зачем продираться сквозь сотни страниц вымысла в поисках мелких доморощенных истин?
   -- Ради удовольствия?
   -- Удовольствия! -- передразнил он. -- Слова нужны, чтобы говорить правду. Отражать факты, а не фантазии.
  
   Прекрасную картину способен продать только банкрот.
  
   Нас призывает случай. Мы не способны призвать сами себя к чему бы то ни было.
  
   -- Германию нельзя знать. Можно только мириться с ее существованием.
   -- А Бах? С ним так тяжело смириться?
   Он остановился.
   -- Я не сужу о народе по его гениям. Я сужу о нем по национальным особенностям. Древние греки умели над собой смеяться. Римляне -- нет. По той же причине Франция -- культурная страна, а Испания -- некультурная. Поэтому я прощаю евреям и англосаксам их бесчисленные недостатки. И поэтому, если б верил в бога, благодарил бы его за то, что во мне нет немецкой крови.
  
   -- Завидую вам.
   -- А я -- вам. У вас есть самое главное, молодость. Все ваши обретения впереди.
  
   Когда расспрашивают Гермеса, Зевс не остается в неведении.
  
   Стихи и смерть, внешне противоположные, означали одно: попытку к бегству.
  
   Одни зависят от людей, не понимая этого; другие сознательно ставят людей в зависимость от себя. Первые -- винтики, шестеренки, вторые -- механики, шоферы.
  
   В безутешном своем прозрении я клял эволюцию, сведшую в одной душе предельную тонкость чувств с предельной бездарностью.
  
   В чем же, как не в безнравственности, нравственное превосходство поэтов, не говоря уж о циниках?
  
   Простить значит забыть.
  
   Я только что написал письмо Алисон, но уже мнилось, что она далеко -- не во времени или пространстве, а в ином измерении, у которого нет имени. Может -- в реальности?
  
   Безмятежность, великолепие, царственность; слова затертые, но остальные тут не годились.
  
   Я знаю, что это такое, когда уезжают. Неделю умираешь, неделю просто больно, потом начинаешь забывать, а потом кажется, что ничего и не было, что было не с тобой, и вот ты плюешь на все. И говоришь себе: динго, это жизнь, так уж она устроена. Так уж устроена эта глупая жизнь. Как будто не потеряла что-то навсегда.
  
   В нашем возрасте не секс страшен -- любовь.
  
   За цинизмом всегда скрывается неспособность к усилию -- одним словом, импотенция; быть выше борьбы может лишь тот, кто по настоящему боролся.
  
   Как любой человек не на своем месте, он жить не мог без банальщины и мелочной показухи; мозги ему заменяла кольчуга отвлеченных понятий: Дисциплина, Традиции, Ответственность... И когда я осмеливался возразить ему -- что бывало очень редко, -- он принимался утюжить меня сими священными словами, как какого-нибудь зарвавшегося лейтенантика. А если жертва и тут не падала замертво, давал волю рыжему цепному псу -- гневу.
  
  
   "Коллекционер"
  
   Вы -- как китайская шкатулка. Вынимаешь одну коробочку, а в ней другая. И так без конца.
  
   Я хочу сказать, я о ней думал всегда такими словами, как "неуловимая", "ускользающая", "редкостная"... В ней была какая-то утонченность, не то что в других, даже очень хорошеньких. Она была -- для знатока. Для тех, кто понимает.
  
   Словно короткое замыкание: свет погас. И я здесь, во тьме прозрения. Истина черна. Люди не признаются в этом. Слишком заняты: гребут и гребут под себя. Некогда заметить, что произошло замыкание и свет погас. Не видят тьмы и паучьего лика за сетью, не чувствуют, как липка паутина. Что она -- всегда и везде, стоит только чуть поскрести тоненький слой счастья и добра.
  
   Это нездоровое, болезненное стремление -- копаться в себе. Патология какая-то.
  
   Бедная кукла. Наивная, смешная, ненужная, но гордая собой.
  
   В этих снах наяву о жизни с ним сначала все полно нежности и благоразумия, но я знаю, на самом деле так быть не может. Будет страсть и неистовство. Ревность. Отчаяние. Горечь. Что-то во мне погибнет. В нем тоже.
  
   То есть я хочу сказать, что он точно так же ненавидит все непривычное и всех, кто не такой, как он. Он так же эгоистичен, только его эгоизм какой-то нечестный: К. считает, что все виноваты в том, как он живет, и это дает ему право с чистой совестью заботиться только о самом себе.
  
   Он знает, что великие произведения искусства -- велики, но "великое" -- значит запертое в музеях и рассуждают о нем только ради показухи.
  
   Насилие, применение силы -- это дурно. Если я прибегаю к насилию, я опускаюсь до его уровня. Это означает, что я больше не верю в силу разума, сострадания и человечности. Что я способна помогать несчастным только потому, что это тешит мое тщеславие, вовсе не из истинного сострадания.
  
   Пытаюсь объяснить, почему отказываюсь от собственных принципов (от несовершения насилия). Я не отказываюсь. Только вижу - иногда приходится их нарушать, просто чтобы выжить. Бессмысленно доверяться везению, провидению или верить, что Бог будет к тебе милостив. Нужно действовать самой, бороться за свою жизнь.
  
   ... я чувствую, знаю: Бог не вмешивается. Позволяет нам страдать. Если молишь о свободе, тебе может стать полегче уже просто потому что молишься, или потому что обстоятельства так складываются: приносят свободу. Но Бог не слышит. Не может. В Нем нет ничего человеческого, у Него - ни слуха, ни зрения, ни жалости или стремления помочь. Я думаю, может быть, Бог и создал мир и основные законы эволюции материи. Но Он не может заботиться о каждом из нас. Он так все и задумал: какие-то люди радостны, другие печальны, одним везет, другим - нет. Кто печалится, кто радуется -- Ему неизвестно, да и неинтересно.
  
   Ведь скандалить, кричать на кого-то означает, что есть ещё какой-то контакт.
  
   Полна надежд. На что -- не знаю. И все-таки -- надеюсь.
  
   ...и мы сделали вид, что нас это не касается, и поспешили прочь. Но это было настоящее скотство -- их жажда насилия и наш страх перед ним.
  
   Ведь я победила -- я должна прощать.
  
   Ему нужна я, мой вид, моя наружность, а вовсе не мои чувства, мысли, душа, даже и не тело. Ничего, что есть во мне одушевленного, человеческого.
   Он -- коллекционер. Коллекционерство -- огромное мертвое нечто, заполняющее все его существо.
  
   Критики обожают рассуждать о высочайших достижениях в технике письма. Совершеннейшая бессмыслица, пустой жаргон. Искусство жестоко. Слова могут помочь вам избежать наказания, даже если вы совершили убийство.
  
   Я -- один из экземпляров коллекции. И когда пытаюсь трепыхать крылышками, чтобы выбиться из ряда вон, он испытывает ко мне глубочайшую ненависть. Надо быть мертвой, наколотой на булавку, всегда одинаковой, всегда красивой, радующей глаз. Он понимает, что отчасти моя красота -- результат того, что я -- живая. Но по-настоящему живая я ему не нужна. Я должна быть живой, но как бы мертвой.
  
   Если ты вырос в рабочей среде, пусть и это на тебя не давит, не стоит у тебя на пути. То же самое относится к любому классу, откуда бы ты ни вышел, ибо ограничивать свое сознание классовой принадлежностью - глупо и примитивно.
  
   Вы превратили свой мозг в склад, где все, что вы от меня слышите, хранится в тщательно упакованном виде. И навсегда исчезает.
  
   Не могу сосредоточиться. Я так долго думала о многом, что теперь не могу остановиться на чем-нибудь одном.
  
   Умные... Что в этом толку? А вот можно ли назвать их людьми?
  
   Это как в футбольном матче. Обе стороны стремятся победить, и та и другая могут даже ненавидеть друг друга как противника в игре, но, если кто-то придет и убедит их, что футбол -- тупая игра, в которую и играть-то не стоит, а тем более уж тратить на неё нервы, тогда все поймут, что они -- вместе, что они чувствуют одинаково. Важно сочувствовать, не быть равнодушным.
  
   В глубине души вы прячете ненависть. Из-за того, что по положению ниже кого-то. Что не умеете четко выражать свои мысли. Они хулиганят и крушат все вокруг, а вы сидите и злитесь на весь мир. Сидите и твердите себе: "Делать добро людям? И пальцем не шевельну! Помочь человечеству выжить? Да пусть оно катится подальше, это человечество. Надо о себе позаботиться, а оно и так обойдется".
  
   Прекрасное решение: я не должна быть слабой.
  
   Такое ощущение, что у меня не осталось ни воли, ни сил, что меня заперло во всех смыслах этого слова.
  
   Он отчаянно старается мне угодить. Но, видимо, такими и бывают сошедшие с ума. Они же не во всем сумасшедшие, как и все нормальные люди, и, должно быть, сами чувствуют какое-то потрясение, если вдруг совершают что-то страшное.
  
   Близость должна быть обоюдной. Оба отдают себя, и оба принимают этот дар. Вы не можете принадлежать мне, потому что я не могу принять вас. И не могу ничего дать вам взамен.
  
   Знаете, мы ведь не можем иметь все, что нам хочется. Быть человеком порядочным - значит понять это и принять, а не добиваться невозможного любой ценой.
  
   Никакого жеманства, фу-ты ну-ты, как у других, в ней не было, но все равно все вылезало наружу. Стоило только мне сделать что-то не так или не так сказать, сразу саркастический тон, нетерпимость. Да перестаньте вы думать о классовых барьерах, скажет. Как богач советует бедняку перестать думать о деньгах.
  
   Не знаю. То, что потом делаешь, как-то заслоняет то, что раньше было.
  
   -- ... Большинство женщин стремятся к тому, чтобы уметь что-то делать хорошо. При этом они имеют в виду хорошие руки, чутье и вкус, все в этом роде. И не способны понять, что, если ты стремишься дойти до самой глубинной своей сути, форма, в которую выливается твое искусство, для тебя совершенно не имеет значения. Не важно, будут это слова, краски или звуки. Все, что угодно.
   Я сказала, продолжайте.
   -- Это все равно что твой собственный голос. Каким бы он ни был, ты миришься с ним и говоришь как можешь, ибо у тебя нет выбора. Но важно, что ты говоришь. Именно это отличает великое искусство от всего остального.
  
   А я согласилась бы остаться с ним в ту ночь. Если бы он попросил. Если бы подошёл ко мне и поцеловал.
   Не ради него. Просто чтобы почувствовать, что я -- живу.
  
   Будто лежишь на спине, как тогда в Испании (мы спали во дворе), и смотришь вверх сквозь ветви олив, вглядываешься в звёздные коридоры, в моря, океаны звёзд. Ощущаешь себя частицей мироздания.
   Я плакала. Молча.
  
   Сознаешь: нельзя делать вид, что жизнь есть веселье, ибо это будет предательством. Предательством. Предательством по отношению к тем, кто печален сейчас, и к тем, кто когда-то был печален, по отношению к этой музыке, к единственной правде.
  
   Жива. Жива, но всё равно что мертва.
  
   Это было словно падение в бездну с края земли. Словно у земли вдруг образовался край.
  
   Мы вдвоем в комнате. Не было прошлого. Не было будущего. Только яркое, глубокое ощущение единственности этого мгновения в настоящем.
  
   Я думаю, мне нужен человек много старше, потому что своих ровесников я просто вижу насквозь.
  
   Надо, чтобы это был человек по крайней мере равный тебе по духу, способный видеть и понимать всё не хуже тебя. А физиология должна быть на втором месте, это не главное.
  
   Между нами теперь -- глубокая пропасть. О наведении мостов и речи быть не может.
  
   Вынужденное обещание вовсе и не обещание.
  
   По-настоящему это он -- заключенный. Заключенный в своем собственном отвратительном узеньком сегодняшнем мирке.
  
   Они дуются, если ты им отказываешь, и терпеть не могут, если соглашаешься.
  
   Деньги ударили К. в голову. Будто он выпил целую бутылку виски, а пить не умеет.
  
   Не знаю, хотел ли он, чтобы я думала, что моя "добродетель" одержала верх над его "греховностью", или имел в виду что-нибудь более тонкое, ну, что вроде иногда побежденный оказывается победителем.
  
   Какая пропасть между мыслью и словом. Могу нарисовать его лицо, выражение глаз, рта. Но слова... Их столько раз использовали для описания других людей, других предметов, что они словно стерлись от употребления. Я пишу: "Он улыбнулся". Что это означает? Словно детсадовский плакатик: репка с улыбкой-полумесяцем посередине. А вот если бы я нарисовала эту улыбку...
  
   Если испытываешь по-настоящему глубокое чувство, не стыдись его проявлять.
  
   Я не опускаюсь на колени, я уверена, Бог презирает коленопреклонных.
  
   Власть. Она стала ощутимой реальностью. Я знаю -- водородная бомба -- это страшно. Но теперь мне кажется, быть такой слабой тоже страшно.
  
   Власть развращает. А деньги -- это власть.
  
   Мы так слабы физически. Беспомощны. Даже теперь, в наши дни. Но все равно мы -- сильнее. Мы можем вынести их жестокость. Они неспособны перенести нашу.
  
   У него болезненно обострённое восприятие всего на свете. Ирония помогает ему выжить, сохранить себя.
  
   Жизнь -- это что-то вроде шутки, глупо принимать её всерьёз. Серьёзного отношения заслуживает лишь искусство, а всё остальное следует воспринимать иронически. Он ни за что не скажет: "В день, когда будет сброшена ядерная бомба", а -- "В день всемирного барбекю".
  
   Это новая форма нищеты. У тех нет ни гроша за душой, а у этих нет души.
  
   Видите ли, для меня мир не делится на то, что прилично и что неприлично. Для меня главное в жизни -- красота. Я воспринимаю жизненные явления не как хорошие или плохие, а как прекрасные или уродливые. Понимаете, мне многое из того, что вы считаете хорошим, приличным, представляется уродливым, а многое такое, что вы считаете непристойным, мне кажется прекрасным.
  
   В некий момент я полна решимости поступить именно так, а не иначе. Через час -- поступаю именно иначе, а не так.
  
   Маленький куст рябины -- уже рябина.
  
   Будто если ты чего-нибудь терпеть не можешь, оно перестает на тебя влиять.
  
   -- Все мужчины -- подлецы.
   Я ответила, подлее всего, что они способны улыбаться, признаваясь в этом.
  
   Он настолько ординарен, что это делает его неординарным.
  
   Он даже сказал, что любит меня. А я ответила, вы любите не меня, а свою любовь. Это не любовь, это эгоизм. Вы думаете вовсе не обо мне, а о том, что вы ко мне чувствуете.
  
   Разглагольствовать о том, что собираешься сделать, -- все равно что хвастаться картинами, которых ты еще не написал. Это не просто дурной тон, это абсолютная утрата лица.
  
   Людей выдает не то, что они говорят, а как говорят.
  
   ... он всё про женщин знал, так вот он говорил, нельзя никогда им говорить, что любишь. Даже если в самом деле любишь. Если уж надо сказать: "Я тебя люблю", то шутливым тоном, он говорил, вот тогда они будут за тобой бегать. Чтоб своего добиться, надо быть твёрдым.
  
   Все они одинаковые, эти взрослые. И вовсе не сыновья, не дочери-подростки -- иные. Мы не иные, мы просто молодые. Это теперешние взрослые не такие, как раньше: изо всех сил стремятся доказать, что еще молоды, примазываются, пытаются жить нашей жизнью. Глупо, безнадежно. Не могут они быть такими, как мы. Мы не хотим этого. Мы не хотим, чтобы они одевались, как мы, говорили, как мы, жили теми же интересами. Взрослые до того бездарно нам подражают -- невозможно относиться к ним с уважением.
  
   -- Мне нужны вы. Не просто то, другое... у вас иногда бывает такой взгляд. Совсем не детский.
   -- А какой?
   -- Взгляд женщины, какой вы когда-нибудь станете.
   -- Хорошей женщины?
   -- Много лучше, чем просто хорошей.
  
   Странно, мы сидели молча, лицом друг к другу, и у меня возникло ощущение, уже не в первый раз, какой-то необъяснимой близости, не любви, не симпатии, нет. Но соединённости судеб. Словно потерпевшие кораблекрушение на клочке земли... нет, на плоту... вдвоём. Против собственной воли, но -- вдвоём. Вместе.
  
   Он -- воплощённое уродство. Но ведь душевное уродство не разобьёшь.
  
   Ему хочется покупать мне всякие вещи. Могу требовать что угодно. Кроме свободы.
  
   То, что я пишу, кажется мне неестественным, вымученным. Словно двое пытаются поддерживать ненужную беседу.
  
   Он совершенно сошел с ума. Из-за меня. Я -- его безумие. Годы напролёт он искал, во что бы воплотить своё безумие. И нашёл меня.
  
   Секс -- полноправная часть жизни, род деятельности, такой же деятельности, как и всякая другая. В этом нет ничего постыдного, грязного, просто двое дарят друг другу свои тела. Это как танец. Как игра.
  
   Красота сбивает с толку, забываешь, что ты собирался сделать и как тебе следует поступить.
  
   Ужасно, что вы не можете относиться ко мне просто как к другу. Забудьте, что я существо противоположного пола, чувствуйте себя спокойнее.
  
   Те, кто нас учит, забивают нам головы старыми идеями, старыми взглядами, старыми условностями и традициями. Словно сыплют на слабенькие бледные ростки слой за слоем сухой, бесплодной земли. Где же им, бедняжкам росткам, пробиться сквозь эту толщу и стать свежими и сочными зелеными побегами.
  
   Цель для ума -- что вода для тела.
  
   Если денег нет, всегда кажется, что с деньгами всё пойдёт совсем по-другому.
  
   Когда не можешь выразить свои чувства, это ещё не значит, что они не глубокие.
  
   ... Он так презрительно говорил о рабочих, о том, как они живут. Они не люди, а животные, говорил он, потому что вынуждены влачить животное существование. А Дэвид Эванс, побелев и почти утратив дар речи, рычал, не смейте говорить мне, что мой отец -- животное и я должен пинками согнать его со своего пути. А Ч. В. ответил, я ни разу в жизни не ударил животное, а вот человека ударить всегда найдется повод. Но люди, вынужденные жить как животные, заслуживают глубочайшего сочувствия.
  
   Целый день пишу небо. Просто провожу линию в нескольких сантиметрах от нижнего края. Это -- земля. И больше не думаю ни о чём, кроме неба. Июньское небо. Декабрьское. Августовское. В весеннем дожде. В молниях. На заре. В сумерках. Написала уже с десяток небес. Только небо, больше ничего. Просто -- линия, а над нею -- небо.
  
   Дневник подстёгивает тщеславие. Пишешь то, что хочешь услышать о себе.
  
   Надо жить, вбирать в себя окружающий мир, познавать его, набираться впечатлений и опыта.
  
   Просто я слишком презираю его, чтобы ненавидеть.
  
   У меня множество друзей. Знаете почему? Потому что я никого из них не стыжусь.
  
   Ненавистная тирания слабых.
  
   В небесах -- пусто. Чистые и прекрасные, но совершенно пустые небеса. Нельзя же представить себе, чтобы архитекторы и строители жили во всех тех домах, которые они создали.
  
   Честный бедняк мало отличается от нувориша, только тем, что денег нет. Бедность заставляет человека гордиться своими достоинствами (и иметь их, чтобы было чем гордиться), видеть ценность каких-то иных, чем деньги, вещей. Когда такой человек вдруг разбогатеет, он не знает, что делать с этим богатством. Забывает о прежних своих достоинствах -- впрочем, они никогда и не были истинными. Он полагает теперь, что главное достоинство -- это делать и тратить деньги. Не может представить себе, что есть люди, для которых деньги -- пустой звук, ничто. Что самые прекрасные в мире вещи имеют самостоятельное, не зависящее от денег значение.
  
   Ничего не может быть отвратительнее, чем прятаться от жизни, которая тебя не устраивает. Но порой страшно подумать, с чем и как нужно бороться, если принимать жизнь всерьёз.
  
   Человек должен быть левым. Все порядочные люди, которых я знаю, всегда выступают против консерваторов.
  
   ... сначала нужно спасти людей от нищеты материальной, лишь тогда можно будет спасти их от нищеты духовной.
  
   Ненавижу невежество и необразованность. Напыщенность и фальшь. Злобу и зависть. Ворчливость, низость и мелочность. Всех заурядных мелких людишек, которые не стыдятся своей заурядности, коснеют в невежестве и серости. Ненавижу тех, кого Ч. В. называет "новыми людьми", этих нуворишей, выскочек с их машинами, деньгами, телеками; ненавижу их тупую вульгарность и пресмыкательство перед старыми буржуазными семьями и рабское стремление им подражать.
   Люблю честность, свободолюбие, стремление отдавать. Созидание и творчество. Жизнь взахлеб. Люблю всё, что противоположно пассивному наблюдательству, подражательству, омертвению души.
  
   Почему живые, творческие, добрые и порядочные люди мучительно отступают перед бесформенной серой массой, заполоняющей мир?
  
   Болезням бесполезно сообщать, как они называются.
  
   Секс -- это ведь просто. Взаимопонимание достигается сразу. Либо оба хотят отправиться вместе в постель, либо один не хочет. Но любовь...
  
   Слова так невыразительны, неточны, так ужасно примитивны в сравнении с рисунком, живописью, скульптурой... Словно жалкая пачкотня на чистом листе. Словно пытаешься рисовать тупым карандашом.
  
   Живи всерьёз. Не ходи на дурацкие фильмы, даже если тебе этого очень хочется; не читай дешевку в газетах и журналах; не слушай чепухи, звучащей по радио или по телеку, не трать жизнь на разговоры ни о чём. Пусть жизнь твоя не будет бесполезной.
  
   Вы презираете тех, кто принадлежит к высшим кругам, за их снобизм, за высокомерный тон, за напыщенные манеры, верно ведь? А что вы им противопоставляете? Мелкое тщеславие, любование собой, тем, что не позволяете себе неприличных мыслей, неприличных поступков, неприличного поведения. А вы знаете, что всё великое в истории искусства, всё прекрасное в жизни фактически либо оказывается тем, что вы считаете неприличным, либо рождено чувствами, с вашей точки зрения совершенно неприличными? Страстью, любовью, ненавистью, истиной.
  
   Возможно, я просто довольно хорошо его узнала. Знание подноготной автоматически сближает. Даже если вам хочется, чтобы этот человек находился как можно дальше, желательно -- на другой планете.
  
   Только сторонники социализма -- несмотря на все их просчёты -- по-настоящему неравнодушны к людям. Они сочувствуют, они стремятся изменить мир к лучшему.
  
   Если ты -- истинный художник, ты отдаёшь себя творчеству целиком, без остатка. Ни малейших уступков, иначе ты не художник.
  
   Самое главное -- это чувствовать и жить в соответствии со своими идеалами, если только эти идеалы не ограничиваются собственным идеальным комфортом.
  
   ... всё, что есть в мире свободного, честного, -- всё это заперто на замок в отвратительных тесных подвалах! Людьми, отупевшими от равнодушия.
  
   Я просто в отчаянии... В отчаянии оттого, что людям в этом мире не хватает сочувствия, любви, здравого смысла. Оттого, что кто-то может запросто рассуждать о возможности сбросить ядерную бомбу, не говоря уже о том, чтобы отдать приказ её сбросить. Оттого, что нас, неравнодушных, всего лишь горстка. Оттого, что в мире столько жестокости, подозрительности и злобы. Оттого, что большие деньги могут превратить абсолютно нормального молодого человека в злого и жестокого преступника.
  
   Я почувствовала, что наш нынешний век -- век притворства и мистификаций. Как много люди говорят о ташизме, о кубизме, о том или другом "изме" и произносят длинные слова и фразы -- огромные, вязкие сгустки слов и фраз. И все для того лишь, чтобы замазать, скрыть простой факт -- либо ты можешь писать картины, либо -- нет.
  
   Писать -- ... совсем не то что рисовать. Проводишь линию -- и сразу видишь, верна она или нет. А когда пишешь, каждая строка кажется правдивой, но стоит потом перечитать...
  
   Ординарность -- бич цивилизации.
  
   Коллекционеры -- самые отвратительные из всех живущих на земле скотов... Коллекционирование -- это антижизнь, антиискусство, анти -- все на свете.
  
   Я недостаточно эгоцентрична. Я -- женщина, мне нужна опора.
  
   -- А вы верите в Бога?
   -- Не очень.
   ...
   -- А вы верите?
   -- Конечно. Я же -- существо одушевлённое.
  
   Они мёртвые... Вообще все фотографии. Когда рисуешь что-нибудь, оно живет. А когда фотографируешь, умирает.
  
   Терпеть не могу учёных. Ненавижу тех, кто коллекционирует, классифицирует и дает названия, а потом напрочь забывает о том, что собрал и чему дал имя. С искусством тоже так. Назовут художника импрессионистом или кубистом или ещё как-то, уберут подальше в ящик и перестают замечать в нем живого человека, художника, личность.
  
   Всего три слова. Я люблю вас. Они прозвучали так безнадежно. Будто он сказал: "Я болен раком". Вот и вся его сказка.
  
   Любовь приходит к нам по-разному, в разных обличьях, в разных одеждах, и, может быть, нужно очень много времени, чтобы понять, принять и называть её по имени.
  
   Прислушивалась, может быть, услышу -- идёт машина.
   Ни одной.
   Слышала крик совы.
   Пролетел самолёт.
   Если бы люди знали, над чем они летят.
   Все мы вот так и летим, каждый в своём самолёте.
  
   Зачем вы постоянно повторяете эти дурацкие слова: неприлично, прилично, правильно, неправильно, должно, не должно?
   Почему вас всё время тревожит, прилично это или неприлично? Вы -- словно несчастная старая дева, которая полагает, что супружество -- это непотребство и что всё на свете -- непотребство, кроме чашки слабого чая в душной комнате, забитой старой, пыльной мебелью.
   Отчего вы лишаете жизни саму жизнь? Губите всё прекрасное?
  
   Были минуты, я верил, что забуду о ней. Но забыть -- это ведь от тебя не зависит, это выходит само собой. Только у меня не вышло.
  
   Каждый берёт от жизни то, что может. И если человеку многого в жизни недоставало, он старается любым способом возместить недостачу, пока удача на его стороне.
  
  
   "Любовница французского лейтенанта"
  
   У вас обоих один соперник -- я сама. Я не хочу выходить замуж. И первая причина -- мое прошлое. Оно приучило меня к одиночеству. Раньше я тяготилась им; мне представлялось, что хуже одиночества ничего нет. Теперь я живу в таком мире, где избежать одиночества легче легкого. И я поняла, как я им дорожу. Я не хочу ни с кем делить свою жизнь. Я хочу оставаться самой собою, не приноравливаясь к тому, чего неизбежно будет ожидать от меня даже самый добросердечный, самый снисходительный супруг.
  
   Такое широко распространенное в викторианский век явление, как женщины, спящие в одной постели, следует приписать скорее отвратительной грубости тогдашних мужчин, нежели более сомнительным причинам.
   И наконец -- разве в такой бездне одиночества любая тяга людей друг к другу не ближе к человечности, чем к извращению и разврату?
  
   Он увидел, в чем его истинное превосходство над нею: не в знатности, не в образованности, не в уме, не в принадлежности к другому полу, а только в том, что он способен отдавать, не сообразуясь ни с чем, и не способен идти на компромисс. Она же отдавала -- и отдавалась -- только с целью приобрести власть; а получить власть над ним одним -- то ли потому, что он не представлял для нее существенного интереса, то ли потому, что стремление к власти было в ней настолько сильно, что требовало новых и новых жертв и не могло бы насытиться одной победой, то ли... впрочем, этого он знать не мог, да и не желал, -- получить власть над ним одним ей было мало.
  
   Заграничные путешествия, к сожалению, отчасти стерли с него налет глубочайшего занудства (викторианцы называли это свойство серьезностью, высокой нравственностью, честностью и тысячью других обманчивых имен), которое только и требовалось в те времена от истинного английского джентльмена.
  
   Чарльз метил высоко. Так всегда поступали умные бездельники, чтобы оправдать свое безделье перед своим умом.
  
   Какое-то время он носился с этой идеей, но потом её бросил. Носиться с идеями вообще стало главным его занятием на третьем десятке.
  
   Возможность -- это ещё не вседозволенность. Мужья нередко имеют возможность прикончить своих жён (и наоборот) и выйти сухими из воды. Но не приканчивают.
  
   Но сила влечения обусловлена частотой, с которой оно возбуждается: современный мир тратит уйму времени на то, чтобы подстегнуть нашу сексуальную активность, в то время как повседневная реальность изо всех сил старается нам помешать. Вы можете возразить, что тормозящих факторов у нас всё же меньше, чем у викторианцев. Возможно. Но если вы не в состоянии съесть больше одного яблока в день, что за прок жить в саду, где ветки ломятся от плодов, вид которых вам уже осточертел? Пожалуй, яблоки показались бы слаще, если бы вам выдавали только по штуке в неделю.
  
   Более того, что он взволнован, потрясён до глубины души и что волнение его слишком смутно и неопределённо, чтобы назвать его сексуальным, взволнован, как человек, который, шагая вдоль бесконечной высокой стены, приходит наконец к заветной двери... лишь для того, чтобы найти её запертой.
   Так они стояли несколько мгновений -- женщина, которая была этой дверью, и мужчина, у которого не было от неё ключа.
  
   Мало что так может потрясти бедняка как незаработанные, с неба свалившиеся деньги.
  
   Купидон известен своим презрением к чужим удобствам.
  
   Мы считаем великим бедствием своего века недостаток времени; именно это наше убеждение, а вовсе не бескорыстная любовь к науке и уж, конечно, не мудрость заставляют нас тратить столь непомерную долю изобретательности и государственного бюджета на поиски ускоренных способов производить те или иные действия.
  
   Даже ваше собственное прошлое не представляется вам чем-то совершенно реальным -- вы наряжаете его, стараетесь обелить или очернить, вы его редактируете, кое-как латаете... словом, превращаете в художественный вымысел и убираете на полку -- это ваша книга, ваша романизированная автобиография.
  
   Вот это-то и делает женщина. Заставляет тебя увидеть то, что у тебя под носом.
  
   Можно ли удивляться тому, что люди, от которых общество привыкло отворачиваться и которым часто нет места в его сердце, порой преступают законы этого общества?
  
   ... быть может, есть нечто достойное восхищения в этом несоответствии между тем, что удобно, и тем, что настоятельно рекомендуется.
  
   Комнату освещала одна-единственная свеча, но ещё не родилась та женщина, чья красота проиграла бы при свечах.
  
   Я боюсь не вас. Меня страшит ваша любовь. Я знаю слишком хорошо, что там никаких священных границ не существует.
  
   Моя жизнь погружена в одиночество, мистер Смитсон. Мне словно предопределено судьбой никогда не знать дружбы с равным мне человеком, никогда не жить в своем собственном доме, никогда не смотреть на мир иначе, как на правило, из которого я должна быть исключением.
  
   -- Я не могу сказать правду в присутствии миссис Трэнтер.
   -- Тогда она навряд ли предназначена для ушей человека совершенно постороннего... и к тому же другого пола.
   -- Совершенно посторонний человек... и к тому же другого пола... часто бывает самым не предвзятым судьей.
  
   Все встанет на свои места, когда она будет окончательно ему принадлежать: в его постели, на текущем счету в его банке... ну и в его сердце, разумеется, тоже.
  
   Мы знаем, что мир -- это организм, а не механизм. Мы знаем также, что мир, созданный по всем правилам искусства, должен быть независим от своего создателя; мир, сработанный по плану (то есть мир, который ясно показывает, что его сработали по плану), -- это мертвый мир. Наши герои и события начинают жить только тогда, когда они перестают нам повиноваться.
  
   К тому же слезы ее не были истерическими рыданиями, которые предвещают самоубийство, -- это были слезы скорби, вызванной скорее глубокими внешними причинами, нежели душевными переживаниями, слезы, которые текут медленно, безостановочно, как кровь, что сочится сквозь бинты.
  
   Он явился спасти её от нищеты, избавить от немилой службы в немилом доме. Явился, бряцая доспехами, готовый поразить дракона, -- а принцесса нарушила все правила игры. Где цепи, где рыдания, где воздетые в мольбе руки? Он выглядел таким же остолопом, как человек, явившийся на официальный приём в уверенности, что он приглашен на бал-маскарад.
  
   Мне кажется, я знаю, почему этот французский моряк сбежал. Он понял, что в её глазах можно утонуть.
  
   Человеческие слова похожи на муаровый шёлк: всё зависит от того, под каким углом их рассматривать.
  
   Долг -- это глиняный сосуд. Он хранит то, что в него наливают, а это может быть всё, что угодно -- от величайшего добра до величайшего зла.
  
   Он не переставал удивляться тому, что одно простое решение, ответ на один банальный вопрос способны перевернуть всю жизнь.
  
   ... нечестные действия легче оправдать, если они совершаются не ради себя, а во имя кого-то другого.
  
   Мы все пишем стихи; поэты отличаются от остальных лишь тем, что пишут их словами.
  
   Имеется лишь одно хорошее определение Бога: свобода, которая допускает существование всех остальных свобод.
  
   Во всем, что касается её, я -- загадка для самого себя.
  
   Одни мужчины утешаются тем, что есть женщины менее привлекательные, чем их жены; других преследует мысль, что есть женщины более привлекательные.
  
   Мужчины привыкли к тому, что женщины, как товары на полках, терпеливо ждут своего покупателя, а мужчины заходят в лавку, рассматривают их, вертят в руках и выбирают, что больше приглянулось -- пожалуй, эту... или вон ту?
  
   Дилетанты не просто могут позволить себе совать нос куда угодно, -- они просто обязаны совать нос куда угодно, и к чертям всех ученых тупиц, которые пытаются упрятать их в какой-нибудь тесный каменный мешок.
  
   Девушка, которая чувствует, что в ней нуждаются, уже на четверть влюблена.
  
   Мужчине важно, чтобы ему беспрекословно повиновались, а женщина должна уметь превратить беспрекословное послушание в орудие собственной конечной победы.
  
   Ты знаешь, перед каким выбором стоишь. Либо ты останешься в тюрьме, которую век именует долгом, честью, самоуважением, и покупаешь этой ценой благополучие и безопасность; либо ты будешь свободен -- и распят. Наградой тебе будут камни и тернии, молчание и ненависть, и города и люди отвернутся от тебя.
  
   Вы не принесёте счастья большинству людей, заставив их бегать прежде, чем они научатся ходить.
  
   Мы воспринимаем время как дорогу -- шагая по ней, всегда можно повернуть назад и окинуть взглядом проделанный путь, а посмотрев вперед -- увидеть, куда мы придём; но истина в том, что время -- это замкнутое пространство, сиюминутность, настолько приближенная к нам, что мы упорно отказываемся её замечать.
  
   Жизнь -- страшный, тёмный лабиринт; и встречи тоже тайна.
  
   Мы можем порой распознать в лице современника выражение минувшего века, но нам никогда не удаётся распознать выражение века грядущего.
  
   Видеть что-нибудь ещё не значит это признавать.
  
   Одиночество либо ожесточает, либо учит независимости.
  
   Желание удержать и желание наслаждаться взаиморазрушающи.
  
  
   Диана Сеттерфилд. Тринадцатая сказка
   Не классика, но близко
  
   - Знаете, почему мои книги пользуются таким успехом?
   - По многим причинам, я полагаю.
   - Это так. Но прежде всего потому, что они имеют завязку, развитие сюжета и финал, расположенные именно в такой последовательности. Разумеется, у всех историй есть завязка, развитие и финал, но они далеко не всегда следуют друг за другом по порядку. Правильный порядок - вот что важно. Вот за что читатели любят мои книги.
  
   Правило трех... Магическое число. Три испытания, которые должен пройти принц, чтобы заполучить руку принцессы. Три желания, дарованные рыбаку говорящей рыбкой. Три медведя в сказке про Златовласку. Три поросенка и волк.
  
   Весь мой опыт, все события моей жизни, все знакомые мне люди, все мои вспоминания и мечты, все прочитанные мною книги -- все это годами сваливалось в одну компостную кучу и постепенно перегнивало, превращаясь в темное жирное органическое вещество. Процесс разложения сделал это вещество однородным; из него уже не вычленить отдельные компоненты. Иные люди называют это воображением, но я воспринимаю его как большую кучу компоста. Время от времени я беру какую-нибудь идею, помещаю ее в компост и жду. Идея питается темным веществом, некогда именовавшимся жизнью, берет из него энергию и начинает идти в рост. Пускает корни. Дает побеги. И так далее, пока в один прекрасный день из идеи не вырастает рассказ или роман.
  
   Люди вообще не любят в глаза винить друг друга во лжи.
  
   Сияющая красота ее глаз не оставляла в них места для таких скучных пустяков, как проблески разума.
  
   Чтение -- дело небезопасное.
  
   "Ох". Какое богатство значений в одном-единственном слоге! Страх. Отчаяние. Сожаление и покорность судьбе. Было там и облегчение, но какое-то безрадостное. И еще горе: очень давнее и глубокое.
  
   Искусство в своей полноте и формальной завершенности неспособно даровать утешение.
  
   ... Однако люди чаще всего видят лишь то, что заранее ожидают увидеть. Если же кто-то ожидает увидеть пустое место, ему это, как правило, удается.
  
   И все же следует признать, что книги, которые я прочла, уже будучи взрослой, не могли сравниться по силе воздействия на мое сознание с теми, что я читала в детстве.
  
   Ну же, быстрее... Восемь без одной минуты. Грелка была наготове, стакан наполнен водой из крана. Опаздывать никак нельзя. В восемь вечера окружающий мир переставал для меня существовать. Наступало время чтения.
   Период между восемью часами вечера и часом или двумя ночи был моим волшебным временем. На фоне голубого, вышитого "фитильками" постельного покрывала страницы раскрытой книги, охваченные кругом света от ночника, были для меня воротами в иной мир.
  
   Наконец-то я могу поплакать.
   Однако мне это не удается. Мои так долго сдерживаемые слезы окаменели.
   Теперь они останутся со мной навсегда.
  
   Мама вымучивала улыбку и оживленно болтала за чаем, перепрыгивая с темы на тему... Легкая пустая болтовня как средство спасения от тишины.
  
   Всякий старинный дом имеет свои легенды и своих призраков.
  
   Мы... походили на два материка, очень медленно, но неотвратимо удалявшиеся друг от друга..
  
   ... Для меня нет лучшего способа загодя узнать что-нибудь о человеке, чем возможность оценить его литературные предпочтения и манеру обращения с книгами.
  
   Правда и без того слишком тяжелая вещь, чтобы дополнять ее грузом чужого праздного любопытства.
  
   ... Насколько это утомляет: выслушивать подробные разъяснения относительно вещей, которые ты сам знаешь не хуже говорящего.
  
   Я ничего не имею против правдолюбцев, хотя собеседники из них хуже некуда, особенно когда они пускаются в столь милые их сердцу рассуждения об истине и лжи.
  
   Я не сказала ему правду. Как можно? Я угостила его очередной историей. Тощей, жалкой, малокровной сказкой без ярких деталей и изящных поворотов: выцветшие лоскуты, сметанные на живую нитку, с бахромой по неровным краям. Одной из тех историй, что так похожи на реальную жизнь. Точнее, на то, что представляется людям реальной жизнью, а это совсем не одно и тоже. Человеку моего склада, наделенному живой фантазией, нелегко сочинять истории вроде этой.
  
   Сочинительство -- это всего лишь способ убивать время, когда главное уже позади.
  
   Эмоции имеют свой запах или привкус; возможно, они передаются от человека к человеку посредством каких-то особых волн.
  
   Во имя достижения какой-либо значимой цели нам нужно абстрагироваться от посторонних мелочей.
  
   Воображение -- это здоровая и полезная вещь, без него не состоялись бы многие великие открытия и изобретения, но надо уметь его обуздать и направлять на серьезные цели. Если же дать воображению волю, оно может завести вас в непроходимые дебри глупости.
  
   ... дети способны на самые неожиданные проявления жестокости. Просто мы не хотим этого в них замечать.
  
   Для меня декабрь ассоциируется с частыми головными болями и окончательной утратой и без того неважного аппетита. Декабрь не дает мне спокойно наслаждаться чтением. Он пробуждает меня среди ночи во влажной промозглой темноте. Мои внутренние часы включаются первого декабря, отмеряя минуты, часы и дни, в числе которых есть один особый - годовщина сотворения и затем разрушения моей жизни: мой день рождения. Я не люблю декабрь.
  
   Умение ловко прятаться теряет всякий смысл, если тебя никто не ищет.
  
   Обычные люди -- то есть не близнецы -- ищут родственные души, влюбляются, сочетаются браком. Страдая от собственной незавершенности, они пытаются составить пару с кем-нибудь.
  
   Зачем тратить время на живых, когда есть ещё масса не открытых мною давно умерших писателей?
  
   Я ухаживала за книгами, как иные ухаживают за могилами своих близких.
  
   Магазин был моим домом и моей работой одновременно. Он был для меня гораздо лучшей школой, нежели обычная общеобразовательная, а позднее стал моим личным университетом.
  
   Я помню время, когда книги были для меня чем-то более обыденным и в то же время более существенным, чем они являются сейчас. В детстве они были для меня всем. Отсюда моя тоска по утраченному счастью живого и непосредственного общения с книгами. Увы, подобные утраты невосполнимы...
  
   Магия слов, без сомнения, существует. А если ими манипулирует человек умелый и знающий, эти слова запросто могут взять вас в плен. Они опутают вас, как шелковистая паутина, а когда вы превратитесь в беспомощный кокон, пронзят вам кожу, проникнут в кровь, овладеют вашими мыслями. Их магическое действие продолжится уже внутри вас.
  
   Я всего лишь человек. Как и все прочие люди, я не помню своего появления на свет. Мы начинаем себя осознавать много позже, уже выйдя из младенческого возраста, когда наше рождение представляется нам чем то бесконечно далеким, случившимся в самом начале времен. Мы живем, как зрители, которые опоздали к началу спектакля и стараются по ходу действия догадаться о событиях пропущенного ими первого акта.
  
   Ты можешь не знать своих родителей, но твоя семья существует независимо от твоего знания или незнания. Ты можешь отдалиться от родственников, порвать с ними всякие отношения, но ты не вправе утверждать, что этих родственников у тебя нет.
  
   Но мне надо сначала придумать, о чём говорить. Это совсем не просто: говорить что нибудь только ради того, чтобы говорить, хотя иной раз можно долго говорить ни о чём, и это получается как то само собой...
  
   Она являлась благодетельницей по призванию, а это значило, что всё сотворенное ею зло творилось неосознанно и только с наилучшими намерениями.
  
   Рождение - это не настоящее начало. Наша жизнь с первых её минут не является чем то принадлежащим исключительно нам; в действительности это всего лишь продолжение чьей то истории.
  
   Наша жизнь представляется нам настолько важной вещью, что мы полагаем свою историю начинающейся с момента рождения. Сначала не было ничего, а петом появился Я... Однако это не так.
  
   ... начало никогда не находится там, где мы рассчитываем его найти.
  
   Семья - это узорчатая паутина. Невозможно тронуть одну её нить, не вызвав при этом вибрации всех остальных. Невозможно понять частицу без понимания целого...
  
   В волшебных сказках третье желание зачастую приводит к потере всего, что было обретено при исполнении двух предыдущих.
  
   Я человек незаурядный, но все же не до такой степени, чтобы помнить момент и обстоятельства своего рождения.
  
   Умирая, люди исчезают. Исчезают их голос, их смех, теплота их дыхания. Исчезает их плоть, а в конечном счете и кости. Исчезает и память об этих людях. Это ужасно и в то же время естественно. Однако некоторым людям удается избежать бесследного исчезновения, так как они продолжают существовать в созданных ими книгах. Мы можем заново открыть этих людей - их юмор, их манеру речи, их причуды. Посредством написанного слова они могут вызвать наш гнев или доставить нам радость. Они могут нас успокоить. Они могут нас озадачить. Они могут нас изменить. И все это при том, что они мертвы. Как муха в янтаре или как тело, застывшее в вечных льдах, чудесное сочетание обыкновенных чернил и бумаги сохраняет то, что по законам природы должно исчезнуть. Это сродни волшебству.
  
   Временами я беру с полки ту или иную книгу и наугад прочитываю из неё страничку другую. В конце концов, чтение является таким же проявлением заботы, как дружеская беседа. Пусть эти книги недостаточно стары для того, чтобы цениться исключительно за свой возраст, и не настолько значительны, чтобы привлечь внимание коллекционеров, но мне нравится за ними ухаживать, даже если их содержание так же уныло и пресно, как их внешний вид. Каким бы скучным ни был прочитанный мною отрывок, он никогда не оставляет меня равнодушной, - ведь кто то ныне покойный в своё время считал эти слова достойными того, чтобы сохранить их для потомков.
  
   Время проходит быстрее, чем мы успеваем это заметить.
  
   Хорошая сказка всегда берёт верх над жалкими огрызками правды.
  
   Все дети мифологизируют своё появление на свет. Так уж мы устроены. Хотите лучше понять человека, увидеть его истинную сущность? Попросите его рассказать о собственном рождении. То, что вы услышите в ответ, не будет правдой; это будет фантастическая история. Но именно из таких историй мы узнаем самое главное.
  
   На свете слишком много книг, чтобы все их прочесть за одну человеческую жизнь, и поэтому желательно где-то провести черту, заранее ограничив сферу своего чтения.
  
   Вежливость является последним прибежищем тех, кто потерпел неудачу во всём остальном.
  
   Стандартная финальная формула "и с тех пор они жили долго и счастливо" не срабатывала.
  
   Ведь это, наверное, так одиноко -- быть мертвым.
  
   По-настоящему меня раздражают не правдолюбцы, а правда как таковая. Почему иные с ней так носятся? Разве кто-нибудь находил в ней поддержку и утешение, какие дарует нам вымысел? Поможет ли вам правда в полночный час, в темноте, когда ветер голодным зверем завывает в дымоходе, молнии играют тенями на стенах вашей спальни, а длинные ногти дождя выбивают дробь на оконном стекле? Нет. Когда холод и страх делают из вас застывшую в постели мумию, не надейтесь, что лишённая крови и плоти правда поспешит к вам на помощь. Что вам нужно в такой момент, так это утешительный вымысел. Милая, славная, старая добрая ложь.
  
   Привыкнув ко всем своим уродствам, начинаешь забывать, что об этом могут подумать другие.
  
   Решения, принятые глухой ночью, обычно теряют силу при свете дня.
  
   -- Значит всё-таки лучше знать всю правду? -- спросил он?
   -- Я в этом не уверена. Но, узнав её однажды, ты уже не сможешь вернуться назад, к незнанию...
  
   Разделение близнецов -- это нечто совершенно особенное. Представьте себе, что вы пережили страшное землетрясение, после которого совершенно не узнаёте окружающий мир. Изменился ландшафт. Изменилась линия горизонта. Изменился даже свет солнца. Сами вы, правда, остались живы, но это уже совсем другая жизнь. Поэтому неудивительно, что люди, выжившие в подобных катастрофах, часто сожалеют, что не погибли вместе с остальными.
  
   Но молчание не является естественной средой для историй. Им нужны слова. Без них они блекнут, болеют и умирают, а потом их призраки начинают нас преследовать, не давая покоя.
  
   У всех нас есть свои печали и горести, и, хотя их тяжесть, очертания и масштабы различны в каждом отдельном случае, цвет печали одинаков для всех.
  
   У каждого есть своя история.
  
   Вежливость. Вот еще одна любимая добродетель убогих, если у таковых вообще могут быть добродетели. <...>
   Честолюбивого человека, выбравшего себе цель и имеющего силы для её достижения, не должно заботить то, что думают о нём окружающие.
  
   Не стоит уделять слишком много времени второстепенным персонажам.
   Это не их история. Они появляются в нужный момент и в нужный момент исчезают, чтобы больше не появиться. С них довольно и этого.
  
   Ощущая и понимая автора, его мысли, тревоги и желания, вы прочтете текст с такой легкостью, как если бы сами со свечкой в руке заглядывали через плечо пишущему.
  
   Люди, неспособные наполнить свою жизнь здоровой любовью к деньгам, обычно страдают патологической тягой к таким вещам, как правда, честность и справедливость.
  
   Она никогда не читает книг из боязни найти в них слишком сильные проявления чувств.
  
   Тайны невозможно хранить в доме, где есть дети.
  
   Трудно представить себе что-либо более прискорбное, чем человеческий мозг, по каким-то причинам не могущий нормально функционировать.
  
   Когда ты есть ничто, пустое место, остается только дать волю фантазии. Ты стараешься хоть чем-нибудь заполнить пустоту.
  
  
   Дэн Браун. "Код Да Винчи"
   Просто нравится автор)
  
   Дни богини были сочтены. Маятник качнулся в другую сторону. Мать Земля стала мужским миром, боги разрушения и войны наверстывали упущенное. Подавляемое на протяжении двух тысячелетий мужское эго вырвалось на свободу.
  
   Немного веры -- и человек способен творить настоящие чудеса. Совсем немного веры...
  
   Перспектива смерти -- сильная мотивация.
  
   История всегда пишется победителями. И когда происходит столкновение двух культур, проигравший как бы вычеркивается, а победитель начинает писать новые книги по истории, книги, прославляющие его деяния и унижающие побежденного противника. Как однажды сказал Наполеон: "Что есть история, как не басня, в которую договорились поверить?" В силу своей природы -- это всегда односторонняя оценка событий.
  
   Нет на свете более внушаемых людей, чем те, кто призван внушать.
  
   ... пять ипостасей жизни женщины: рождение, менструация, материнство, менопауза и смерть...
  
   -- Просто эти книги не в силах повлиять на складывавшиеся веками общепринятое мнение. Особенно если учесть, что на формирование этого мнения повлиял бестселлер всех времен и народов.
   Фаукман вытаращил глаза:
   -- Только не говорите мне, что в "Гарри Поттере" речь идет о чаше Грааля!
   -- Я говорю о Библии..
  
   Слепой видит то, что хочет видеть.
  
   Он стоит на пороге открытия величайшей в истории тайны, но его больше волнует судьба совершенно никчемной девчонки, доказавшей свою полную неспособность приблизить разгадку.
  
   Когда на вопрос не существует правильного ответа, есть только один честный выход из ситуации.
  
   Умение прощать... это величайший Божий дар...
  
   Господь отбирает... но Господь же и даёт.
  
   Софи откинулась на спинку сиденья, и Лэнгдон заметил, как на губах её промелькнула улыбка. А потом вдруг спохватился, что и сам улыбается, только во весь рот.
  
   Тот, кто пребывает в поисках истины, больше, чем просто друг. Это брат.
  
   Деньги и вера всегда были сильной мотивацией.
  
   Что есть вера, как не принятие того, что мы лишь считаем непреложной истиной, того, что мы просто не в состоянии доказать?..
  
  
   "Ангелы и демоны"
  
   Человеческая мораль совершенствуется медленнее, чем развивается наука... Человечество духовно не созрело до того могущества, которым уже обладает. Люди никогда не создавали оружия, которое затем не использовали. Человек способен уничтожить мир. Человек давным-давно научился убивать.
  
   Наука сама породила половину тех проблем, которые ей приходится решать.
  
   Обрати свой взор в небеса! Мы часто забываем смотреть в небо!
  
   Боль -- неотъемлемая часть взросления. Именно так мы учимся.
  
   Если ты что-то сделал без труда, ты сделал это неправильно.
  
   Мысли иногда причиняют больше страданий, чем тело.
  
   Средства для достижения цели всегда имеются. Их надо только увидеть в том, что тебя окружает.
  
   Иногда, чтобы докопаться до истины, нужно передвинуть горы.
  
   ... Чтобы изучать симптомы рака, совсем не обязательно самому им болеть.
  
   Всякое новое техническое достижение, будь то появление огня, изобретение пороха или двигателя внутреннего сгорания, могло служить как делу добра, так и делу зла. Все зависит от того, в чьи руки оно попадет.
  
   Мир как паутина, тесно переплетенных между собой историй и событий. Эти связи могут быть невидимыми, но они обязательно существуют, вот только запрятаны глубоко под поверхностью.
  
   Идея воспоминания была одним из методов философии буддизма. Согласно ему, человек, вместо того чтобы искать в уме пути решения сложной проблемы, должен был заставить свой мозг просто вспомнить его. Допущение того, что это решение уже было когда-то принято, заставляет разум настроиться на то, что оно действительно должно существовать... и подрывающее волю чувство безнадежности исчезает.
  
   Ничто не вызывает у людей большего интереса, чем человеческая трагедия.
  
   Галилей настаивал на том, что наука и религия отнюдь не враги, но союзники, говорящие на двух разных языках об одном и том же -- о симметрии и равновесии... аде и рае, ночи и дне, жаре и холоде, Боге и сатане. Наука и религия также есть часть мудро поддерживаемой Богом симметрии... никогда не прекращающегося состязания между светом и тьмой...
  
   Это была ночь, когда все законы отправлялись на свалку.
  
   Благоухает как в раю, а пламенем пылает адским.
  
   Наш разум иногда ведет себя так, как того хочет сердце.
  
   Да, я верю в существование бога, но мне его никогда не понять.
  
   -- Терроризм... всегда ставит перед собой одну единственную цель. В чем она заключается?
   -- В убийстве невинных людей.
   -- Неверно. Смерть является всего лишь побочным продуктом терроризма.
   -- Чтобы продемонстрировать силу.
   -- Нет. Более яркого проявления слабости, чем террор, в мире не существует.
   -- Чтобы вызвать страх
   -- Именно... Цель терроризма -- вызвать страх и ужас. Эти чувства подтачивают силы врага изнутри... вызывают волнения в массах. Терроризм есть проявление ярости. Терроризм -- политическое оружие. Когда люди видят, что их правительство бессильно, они утрачивают веру в своих лидеров.
  
   Секреты... это та роскошь, которую мы себе больше позволить не можем.
  
   Каждый из нас есть Бог -- сказал когда-то Будда. -- каждому из нас известно все. И нам следует всего лишь распахнуть свой ум, чтобы прислушаться к своей же мудрости.
  
   Может быть, для того, чтобы испытать чудо, в чудеса надо просто верить?
  
   Я -- луч света в тьме. Я свет.
  
   Сон -- для слабых телом и духом.
  
   Шагай гордо, улыбайся широко и весело, и пусть они недоумевают, чему ты так радуешься.
  
   Религии не рождаются на пустом месте. Они произрастают одна из другой. Современные верования являют собой своего рода коллаж... вобравший в себя все попытки человечества постич суть божественного.
  
   Самый опасный противник тот, кого все перестали опасаться.
  
   История жестко издевается над теми, кто начинает шагать её следом.
  
   Наша планета является организмом, а каждый из нас -- его клеткой с только ей присущими функциями. И в то же время мы все взаимно связан. Мы служим друг другу, и одновременно мы служим целому.
  
   Вера -- явление универсальное. Но методы её познания, к которым мы прибигаем, целиком зависят от нашего выбора. Одни возносят молитвы Иисусу, другие отправляются в Мекку, а третьи изучают поведение элеменарных частиц. В конечном итоге все мы заняты поиском истины, гораздо более грандиозной, чем мы с вами.
  
   Религия подобна языку или манере одеваться. Мы всегда тяготеем к тому, с чем выросли. Но в конечном итоге все мы заявляем одно и тоже. Мы говорим, что в жизни имеется скрытый смысл, и мы благодарны силе, нас создавшей.
  
   Источником творения является чистая энергия.
  
   Наука и религия никогда не противостояли друг другу. Просто наука очень молода, чтобы признать это.
  
   Гений всегда признает другого гения без всяких оговорок.
  
   Законы физики -- это холсты, на которых Бог творит свои шедевры.
  
   Дождевые капли -- это слёзы ангелов, которые они льют с небес, чтобы смыть с нас наши грехи.
  
  
   "Утраченный символ"
  
   Кровь -- вот всё, что отделяет свет от тьмы.
  
   Великие умы всегда повергают слабых в страх.
  
   По всему миру люди возносят взоры к небесам, ожидая Господа... и не догадываясь, что это Господь дожидается нас. <...> Мы творцы, однако наивно прикидываемся "тварями". Считаем себя беспомощным стадом, которое пастырь-создатель гоняет туда-сюда. Валимся на колени, словно перепуганные дети, молим о помощи, о прощении, об удаче... Но как только осознаем, что действительно созданы по образу и подобию Творца, придет понимание: мы тоже способны Творить. И тогда наши способности раскроются в полной мере.
  
   Бог многочислен, потому что многочисленны людские умы.
  
   -- А самое поразительное, -- продолжала Кэтрин, -- что, научившись распоряжаться собой в полную силу, мы научимся распоряжаться и окружающим миром. Мы сможем выстраивать реальность, по нашему замыслу, а не просто реагировать на существующие условия.
   Лэнгдон опустил взгляд.
   -- Как -- то... страшновато.
   Кэтрин слегка смешалась, но в глазах мелькнуло уважение.
   -- Да, ты прав! Поскольку наши мысли способны изменить мир, надо тщательно следить за тем, что мы думаем. Разрушительные мысли ничуть не слабее конструктивных, а ведь разрушить всегда легче, чем построить.
  
   Знание -- сила, а правильное знание позволяет человеку творить чудеса и уподобиться богу.
  
   На свете существуют тайны, превосходящие человеческое понимание.
  
   Знание -- это инструмент, который можно использовать как во благо, так и во зло.
  
   Все великие исторические открытия начинались с простой идеи, которая шла вразрез с привычным мироощущунием.
  
   Люди способны на многое, если довести их до ручки.
  
   Древние пришли бы в ужас, узнав, как исказили их учения, как религия обернулась платным пропускным пунктом на небеса...
  
   Как может зло прорасти в невинном младенце из любящей семьи? Один из вечных парадоксов человеческой души...
  
   Безмятежные прогулки по чернильно-синему Эгейскому морю заменили ему героин, сочные бараньи шашлыки стали его экстази, а купание в пенных вымоинах на Миконосе -- новым кокаином.
  
   Даже выдающимся ученым не зазорно почитать о себе в Интернете
  
   Ключ к будущему нашей науки лежит в прошлом...
  
   Вы не знаете, что вы боги.
  
   Широкое признание какой-либо идеи ещё не говорит о её реалистичности.
  
   Живое сознание есть фактор, превращающий вероятность чего-либо в нечто реально существующее. Самый важный ингредиент для создания вселенной -- это сознание того, что её кто-то наблюдает.
  
   Грань между безумием и гениальностью очень тонка.
  
   Я -- артефакт; совершенствующийся идол.
  
   Человеческий дух жаждет власти над материальной оболочкой.
  
   Впрочем, несколько миллиардов долларов на счёте делу не мешают.
  
   Секрет в том, как умереть.
  
   ... ангелы и демоны суть одно и то же, взаимозаменяемые архетипы, разница лишь в полярности: ангел-хранитель, одолевший твоего врага в битве, побежденному видится демоном-разрушителем.
  
  
   "Инферно"
  
   Наука развивается настолько быстро, что уже никто не знает, где проходит линия, за которую нельзя заходить.
  
   Поверьте мне, я знаю, что такое чувствовать себя полностью одинокой... а худшее одиночество в мире -- это изоляция, в которую ты попадаешь, когда тебя не понимают. И такая изоляция способна привести к тому, что человек уже не воспринимает реальность адекватно.
  
   Вдруг Лэнгдону показалось, что его окутывает некий призрачный занавес, словно длинные пальцы невидимой руки тянулись к нему из-под земли и скребли его плоть.
   Музыка. Так симфонический хор в сто голосов спел известный пассаж, четко произнося каждый слог жуткого текста Данте.
   -- Lasciate ogne speranza, -- пели они, -- voi ch'entrate.
   Эти шесть слов -- известная строка Данте "Ад" -- взлетели от подножия колодца, как зловещее дыхание смерти.
   Под аккомпанемент труб и рожков хор снова спел это предостережение:
   -- Lasciate ogne speranza voi ch'entrate.
   Оставь надежду тот, кто сюда входит.
  
   В конце концов, они ведь были чужие друг другу -- они всего лишь проделали вместе короткий и странный путь, а теперь достигли развилки, откуда каждому предстояло идти в свою сторону.
  
   Спросите себя, что последовало за Черной Смертью.
   Мы все знаем ответ.
   Ренессанс.
   Возрождение.
   Так было всегда. За смертью следует рождение. Чтобы достичь Рая, человек должен пройти через Ад.
  
   Один несчастный голубь проворковал некстати -- и все пошло прахом.
  
   К счастью, сребролюбие - интернациональный грех.
  
   ... совпадения бывают на свете гораздо реже, чем думает большинство людей.
  
   Ирония заключалась в том, что, когда люди просыпаются, их кошмар прекращается, а Лэнгдону казалось, что кошмар начался именно тогда, когда он проснулся.
  
   Лэнгдон всё время предостерегал своих студентов от поиска в Гугле самих себя -- новое экстравагантное времяпрепровождение, которое отражало навязчивую идею стать знаменитостью, которой теперь, казалось, обзавелась американская молодёжь.
  
   Помни нынешний день... ибо с него начинается вечность.
  
   Кто-то рассказывал Лэнгдону, что сейчас к этой мифологической метафоре прибегают на встречах членов Общества анонимных алкоголиков, обсуждая положение пьяницы, сидящего перед стаканом с выпивкой: его мозг говорит, что спиртное повредит ему, но сердце жаждет утешения, которое оно может подарить. Мораль при этом, очевидно, такова: не думай, что тебе одному так туго приходится, -- даже боги не могли поладить друг с другом.
  
   Это конфликт между Аполлоном и Дионисом -- знаменитая мифологическая дилемма. Старая как мир война между сердцем и разумом, которые редко хотят одного и того же.
  
   -- Я читал, что в США примерно шестьдесят процентов всех затрат на здравоохранение уходит на пациентов, доживающих последние полгода своей жизни.
   -- Верно, и хотя наш разум говорит: "Это безумие", сердце требует: "Не дайте бабушке умереть -- пусть живёт подольше".
  
   Прости их, ибо не ведают, что творят. Но в истории бывают моменты, когда невежество становится... когда даровать прощение может только мудрость.
  
   Однако это были ещё цветочки -- ягодки ждали впереди.
  
   Время -- единственное, чего не купить даже за все мои несметные богатства.
  
   Лишь одна эпидемия распространяется быстрее вируса. Это страх.
  
   Кто, как не группа восьмидесятилетних мужчин, связанных обетом целибата, лучше расскажет миру, как заниматься сексом?
  
   The truth can be glimpsed only through the eyes of death.
   Правду можно увидеть только через глаза смерти.
  
   The darkest places in hell are reserved for those who maintain their neutrality in times of moral crisis.
   Темные места в аду зарезервированы для тех, кто поддерживает свой нейтралитет во времена морального кризиса.
  
   The decisions of our past are the architects of our present.
   Решения нашего прошлого являются архитекторами нашего настоящего.
  
   Дружба не так важна, когда речь заходит о любви. Настоящий друг - только часть сердца, любимая - его большая половина. Так что единственный приоритет в подобной ситуации - решение возлюбленной.
  
   Родство душ - это и есть истинная связь. Вот у них души нет, и вы сволочь бездушная.
  
   Мы верим лишь в то, с чем где-то в глубине души полностью согласны.
  
  
   Жан-Батист Мольер. "Мизантроп"
  
   Я родился с душой мятежной, непокорной,
   И мне не преуспеть средь челяди придворной.
   Дар у меня один: я искренен и смел,
   И никогда б людьми играть я не, сумел.
   Кто прятать мысль свою и чувства не умеет,
   Тот в этом обществе, поверьте, жить не смеет.
  
   Какая ж польза в том, когда вам "друг сердечный"
   Клянется в верности, в любви и дружбе вечной,
   Расхваливает вас, а сам бежит потом
   И так же носится со всяким наглецом,
   На торжище несёт любовь и уваженье...
   Для благородных душ есть в этом униженье!
   И даже гордецам какая ж это честь --
   Со всей вселенною делить по-братски лесть?
   Лишь предпочтение в нас чувства усугубит;
   И тот, кто любит всех, тот никого не любит.
   Но раз вам по душе пороки наших дней,
   Вы, чёрт меня возьми, не из моих людей.
   То сердце, что равно всем безразлично радо,
   Просторно чересчур, и мне его не надо.
   Хочу быть отличен -- и прямо вам скажу:
   Кто общий друг для всех, тем я не дорожу!
  
   Есть люди, что к себе от первого мгновенья
   Внушают интерес и чувство уваженья.
  
   Сперва -- познание, потом уже -- сближенье.
  
   И, право, иногда мне хочется скорей
   В пустыню убежать от близости людей.
  
   На все, что будит в вас такое беспокойство,
   Смотрю спокойно я, как на людские свойства.
   И так же оскорбить меня бы не могло
   Увидеть у людей порок, и ложь, и зло,
   Как ястреба найти не странно плотоядным,
   Мартышку -- хитрою, а волка -- кровожадным.
  
   Людей, как есть они, такими я беру;
   Терплю безропотно их жалкую игру.
   Иное ни к чему меня не привело бы.
   И, право, мне покой мудрее вашей злобы.
  
   Нет! Я не выношу презренной той методы,
   Которой держатся рабы толпы и моды.
   И ненавижу я кривлянья болтунов,
   Шутов напыщенных, что не жалеют слов.
   Объятий суетных, и пошлостей любезных,
   И всяких громких фраз, приятно-бесполезных,
   Друг друга превзойти в учтивости спешат;
   Где честный человек, не разберу, где фат.
  
   Да, люди, черт возьми, не правы никогда.
   И к ним в моей душе всегда живет вражда.
   Всегда одно из двух: достойные презренья,
   Они иль низко льстят, иль судят без зазренья.
  
   Как знать, любим ли он! Любовь душой играет.
   Я думаю, она сама не разбирает.
   Мы любим иногда, не ведая о том,
   А часто бред пустой любовью мы зовем.
  
   Все люди, черт возьми, так созданы от века:
   Тщеславие -- рычаг всех действий человека.
   Вот вам та доброта, та совесть, правда, честь,
   Которая у них в их жалких душах есть!
  
   Так, если в любящем порывы чувств глубоки,
   В любимом существе он любит и пороки.
  
   Всё то, что вижу я, глаза мне раздражает;
   Впадаю в мрачность я и ощущаю гнет,
   Лишь посмотрю кругом, как род людской живёт!
   Везде -- предательство, измена, плутни, льстивость,
   Повсюду гнусная царит несправедливость;
   Я в бешенстве, нет сил мне справиться с собой,
   И вызвать я б хотел весь род людской на бой!
  
  
   "Мещанин во дворянстве"
  
   Что ни говорите, приятно трудиться для людей, способных чувствовать тонкости того или иного искусства, умеющих ценить красоты произведений и лестными знаками одобрения вознаграждать вас за труд. Да, самая приятная награда -- видеть, что творение ваше признано, что вас чествуют за него рукоплесканиями. По-моему, это наилучшее воздаяние за все наши тяготы -- похвала просвещённого человека доставляет наслаждение неизъяснимое.
  
   Слова нынче дешевы.
  
   Красавица все может себе позволить, красавице все можно простить.
  
  
   "Тартюф, или Обманщик"
  
   Нередко видимость обманывает нас. Опасно доверять тому, что видит глаз.
  
   К чему вам хлопотать о небе всякий раз? Виновного оно накажет и без нас.
  
   Все те, кто славится зазорными делами, с особой лёгкостью других поносят сами.
  
   Вы полагаете, что женщины должны,
   Услыша вздорные любовные признанья,
   Излить всем напоказ своё негодованье
   С закатываньем глаз, заламываньем рук?
   Такие выходки меня смешат, мой друг.
   Мы разом можем быть и строги и учтивы,
   И, признаюсь, претят мне пылкие порывы:
   Иная женщина так свято честь блюдет,
   Чуть что -- и ноготки и зубы пустит в ход.
   Я мерю нравственность совсем иною мерой:
   Быть честною женой не значит быть мегерой.
   Холодной строгостью, не тратя лишних сил,
   Скорее остужу я неуместный пыл.
  
   Ax, брат!.. Когда жена чего-нибудь захочет,
   То рано ль, поздно ль муж ей сдастся.
  
   Высоконравственна и впрямь сия персона.
   Но какова была она во время оно?
   Ей старость помогла соблазны побороть.
   Да, крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть.
   Встарь, избалована вниманьем и успехом,
   Привержена была она к мирским утехам.
   Однако время шло. У гаснул блеск очей,
   Ушли поклонники, и свет забыл о ней.
   Тут, видя, что, увы, красы ее увяли,
   Оранта сделалась поборницей морали.
   У нас таких особ немалое число:
   Терять поклонников кокеткам тяжело,
   И чтобы вновь привлечь внимание, с годами
   Они становятся завзятыми ханжами.
   Их страсть -- судить людей. И как суров их суд!
   Нет, милосердия они не признают.
   На совести чужой выискивают пятна,
   Но не из добрых чувств -- из зависти, понятно.
   Злит этих праведниц: зачем доступны нам
   Те радости, что им уже не по зубам?
  
   Я стал совсем другим от этих с ним бесед:
   Отныне у меня привязанностей нет,
   И я уже ничем не дорожу на свете;
   Пусть у меня умрут брат, мать, жена и дети,
   Я этим огорчусь вот столько, ей же ей!
  
   Нет-нет, по внешности меня судить не нужно,
   И я совсем не то, чем я кажусь наружно.
   Все думают, что я - безгрешная душа,
   А правда то, что я не стою ни гроша.
  
   Люди от любви глупеют всякий раз!
  
   Меня вы бесите. Поймите вы меня:
   Я видел этот срам вот здесь, средь бела дня!
  
   Так ничего гнусней и мерзостнее нет,
   Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет,
   Чем эти ловкачи, продажные святоши,
   Которые, наряд напялив скомороший,
   Играют, не страшась на свете ничего,
   Тем, что для смертного священнее всего;
   Чем люди, полные своекорыстным жаром,
   Которые, кормясь молитвой, как товаром,
   И славу и почет купить себе хотят
   Ценой умильных глаз и вздохов напрокат;
  
   Когда влеченью чувств готовы мы поддаться,
   Стыдливость в том всегда мешает нам признаться.
   Умейте ж распознать за холодностью слов
   Волнение души и сердца нежный зов.
  
   Я не хочу вам льстить. Правдивость не порок.
  
   От злоязычия себя не уберечь.
   Так лучше сплетнями и вовсе пренебречь.
   Нам подобает жить и мыслить благородно,
   А болтуны пускай болтают что угодно.
  
   Коль нанесли тебе сердечную обиду,
   Плати забвением -- так гордость нам велит;
   Не можешь позабыть -- тогда хоть сделай вид,
   Не унижай себя.
  
   Ваш грех, что чересчур вы были легковерны,
   Но подозрительность есть грех настолько скверный,
   Что, если к крайностям стремится так ваш дух,
   Впадайте сызнова уж в первую из двух.
  
   Вот так всегда: чуть что -- немедля шум и гром.
   Вы быть умеренным не можете ни в чем
   И, здравомыслию чужды, напропалую
   Из крайности одной бросаетесь в другую.
  
   Неужто же вы так чувствительны к соблазнам
   И вожделение не в силах побороть,
   Нечаянно вблизи узрев живую плоть?
   Вы, как я погляжу, уж чересчур горячий,
   А я -- похолодней и чувствую иначе:
   Явись вы предо иной в чем родила вас мать,
   Перед соблазном я сумела б устоять.
  
   То прихворнули вы, то снился сон дурной,
   Разбилось зеркало, возился домовой,
   То выла на луну соседская собака...
   Ну, словом, мало ли препятствий есть для брака?
  
   Кто время выиграл -- все выиграл в итоге.
  
   Уж ежели тебе жених попался скверный,
   То, как ты ни крепись, женой не будешь верной.
  
   Ужели ж разницы для вас нет никакой
   Меж верой истинной и верой показной?
  
   Умрете? Правильно! Какой простой исход! Помрешь -- и кончено: ни горя, ни забот.
  
   Вы злитесь? Ай-ай-ай! Ведь гнев приводит в ад!
  
   Дорина
   Но...
   Г-жа Пернель
   Милая моя! Я замечаю часто,
   Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
   Советов не прошу я у нахальных слуг.
   Дамис
   Однако...
   Г-жа Пернель
   Ты дурак, мой драгоценный внук,
   А поумнеть пора -- уж лет тебе немало.
   Я сына своего сто раз предупреждала,
   Что отпрыск у него -- изрядный обормот,
   С который горюшка он досыта хлебнёт.
   Мариана
   Но, бабушка...
   Г-жа Пернель
   Никак промолвила словечко
   Тихоня внученька? Смиренная овечка?
   Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,
   Что в тихом омуте полным-полно чертей.
  
   Боюсь, что ваш Тартюф сшит на иной манер
   И праведность его -- пустое лицемерье.
   Не слишком ли легко вошёл он к вам в доверье?
   Вас обманул его благочестивый вид?
   Не всё то золото, поверьте, что блестит.
  
   Оргон:
   Я счастлив! Мне внушил глагол его могучий,
   Что мир является большой навозной кучей.
   Сколь утешительна мне эта мысль, мой брат!
   Ведь если наша жизнь -- лишь гноище и смрад,
   То можно ль дорожить хоть чем-нибудь на свете?
   Теперь пускай умрут и мать моя, и дети,
   Пускай похороню и брата и жену -
   Уж я, поверьте мне, и глазом не моргну.
   Клеант:
   Да... это чувство и впрямь на редкость человечно.
  
   Влюблённым лишь позволь -- увязнут в болтовне!
  
   Мариане:
   Доверься мне. Тартюф не блещет красотой, но всё же его лицо...
   Дорина (в сторону):
   Сказать точнее -- рыло...
  
   Нравственность крепнет, когда дряхлеет плоть.
  
  
   Жорж Санд. "Консуэло"
  
   -- Бедные люди! -- проговорила Консуэло. -- Будь я богата, сейчас бы выстроила им дом, а если бы была королевой, то избавила бы их от всех этих налогов, монахов, евреев, которые их донимают!
   -- Будь вы богаты, вы и не подумали бы об этом, а родясь королевой, не возымели бы подобного желания. Уж таков мир.
   -- Значит, мир очень плох.
   -- К несчастью, да! Не будь музыки, уносящей душу в мир идеала, человеку, сознающему, что происходит в земной юдоли, пришлось бы убить себя.
  
   Есть много людей, воображающих, что они станут важнее, оскорбляя других; но немало и таких, которые считают, что покровительствуя другим, они этим возвышают себя.
  
   Я любила искусство и ради самого искусства. Но я никогда не разделяла в мыслях эти одинаковые неразделимые вещи: свою жизнь и жизнь Андзолето. И когда эта неотъемлемая половина моей жизни будет от меня отнята, я не представляю себе, как я смогу любить еще кого-либо.
  
   Он обманывает тебя, унижает тебя, тогда как ты стремишься его оправдать. Впрочем, я вовсе не хотел побуждать в тебе ни ненависти к нему, ни злобы, а только спокойствие и безразличие. Поступки этого человека вытекают из его характера.
  
   Завистливым душам свойственно ненавидеть людей за то, что те якобы отнимают у них счастье.
  
   Ты узнаешь, что мужчина может завидовать таланту женщины, если он тщеславный артист; узнаешь, что возлюбленный может со злобой относиться к успехам любимой женщины, если сфера их деятельности -- театр. Ведь актер, Консуэло, не мужчина, он -- женщина. Он живет болезненным тщеславием. думает только об удовлетворении своего тщеславия, работает, чтобы опьяниться тщеславием... Красота женщины вредит ему, ее талант затемняет, умаляет его собственный. Женщина -- его соперник, или, вернее, он соперник женщины; в нем вся мелочность, все капризы, вся требовательность. все смешные стороны кокетки. Таков характер большинства мужчин, подвизающихся на сцене. Бывают, конечно, великие исключения, но они так редки, так ценны, что пред ними надо преклоняться, им следует оказывать больше уважения, чем самым известным ученым.
  
   Праведное небо! Как можешь ты допускать подобные ошибки, наделяя огнем гениальности такие безобразные головы.
  
   Поистине, нас привязывает к женщинам не столько разврат, сколько удовольствие жить подле них.
  
   Эта девочка, самая младшая из вас, прошедшая в мой класс самой последней, только одна и может правильно пропеть соло, да и в хоре, какую бы какофонию вы ни разводили вокруг нее, я неукоснительно слышу ее голос, чистый и верный, как нота клавесина. И это потому, что у нее есть усердие, терпение и то, чего нет и не будет ни у кого из вас; у нее есть понимание.
  
   Короли никогда не бывают виноваты, они не повинны ни в чем, что делается им в угоду.
  
   Если бы все несчастные понимали и любили искусство настолько, то сами собой исчезли бы грязь, отчаяние, самоунижение и богачи не позволяли бы себе так попирать ногами и презирать бедняков.
  
   Растения созданы, чтобы произрастать на одном месте, люди же-чтобы двигаться и общаться друг с другом. Будь я цветком, я хотела бы расти в этом цветнике -- здесь хорошо, но как женщина я не желала бы жить в келье, запертая в каменной громаде.
  
   Смерть проходит между нами и, по видимости, разлучает нас только для того, чтобы соединить в вечности.
  
   Возвышенные поступки велики своей простотой, но они так редки, что, столкнувшись с ними впервые, невольно поражаешься.
  
   Миром управляет каприз, заблуждение и безумие.
  
   Труд для тех, кто его не любит и у кого нет усидчивости, является главным и непреодолимым препятствием.
  
   ... видно, жестокость -- удел всего рода человеческого...
  
   Любовь даёт силы самым слабым.
  
   Но женщина слаба и любопытна: тщеславие ослепляет её, суетные желания волнуют, причуды увлекают...
  
   -- Презрение и любовь часто отлично уживаются.
   -- В низких душах!
   -- В душах самых гордых. Так было и так будет всегда.
  
   Эгоист всегда и везде одинок. Его душа никогда не бывает утомлена любовью, муками, постоянством; она безжизненна и холодна и нуждается во сне и покое не больше, чем мертвец. Тот же, кто умеет любить, редко бывает одинок, а если бывает, то он рад этому.
  
   Угнетатели страдают больше угнетенных. Палачи -- жалкие грешники, которые искупают в этой жизни преступления, совершенные ими в прошлых воплощениях, и которых Бог обрек за это быть злыми, -- пытка, в тысячу раз более жестокая, нежели та, которую испытывают их невинные жертвы.
  
   Смущение -- признак глупости. Если ты трусишь, значит ты тщеславна. Если будешь не на высоте, значит, способности твои дутые.
  
   К нашему отчаянию при потере тех, кого мы любим, нередко тайно примешивается любовь к самому себе и малодушие перед новыми обязанностями, налагаемыми на нас их утратой. Отчасти такое чувство законно, но только отчасти, и с ним должно бороться, хотя оно и естественно.
  
   Ждать и, не дождавшись, умереть -- неужели такова судьба всех тех, кто умеет страстно любить? Заставить ждать, заставить умереть от горя -- неужели таков удел всех тех, кто гонится за призраком славы?
  
   Для будущности девушки невыгодно, если она становится хорошенькой слишком рано.
  
   В страстных мечтаниях все кажется возможным, но когда действительность вдруг предстаёт перед глазами, мы с ужасом возвращаемся к прежним взглядам.
  
   Богу угодно, чтобы мы сохраняли нашу душу здоровой и сильной для настоящей любви, для полезных дел, а когда мы ложно понимаем его волю, он карает нас и лишает нас разума.
  
   Человеческая душа даже в заблуждении сохраняет нечто благостное и великое, к чему чувствуешь уважение и в чем находишь с радостью те священные следы, которые являются как бы печатью божьей десницы.
  
   Победа над любовью дает силы для других побед.
  
   Когда можешь быть душой, зачем же превращаться в одно из орудий?
  
   Странная судьба: одним она даёт то, что их страшит, а у других отнимает самое дорогое!
  
   Музыка говорит о том таинственном и возвышенном, о чем мечтает душа, что она предчувствует. В мелодии как бы раскрываются высшие идеи и чувства, которые бессилен выразить человеческий язык. Это - откровение бесконечного.
  
   Малейшее проявление симпатии сладостно, а к выражению величайшего восхищения примешивается горечь.
  
   Там, где не хватает знания,... подсказывает сердце.
  
   Тот, кто истинно любит искусство, ничего не боится.
  
   Оказывается, когда отдаешь себя сцене, то не имеешь права даже плакать.
  
   В искусстве малейший проблеск гениальности, малейшее стремление к новым завоеваниям покоряет людей скорее, чем все заученные, общеизвестные приемы.
  
   Великое, истинное и прекрасное в искусстве это простота.
  
   Нет ничего легче, как философствовать по поводу горестной жизни, зная только её радости.
  
   Любовь, даже не очень сильная на многое закрывает глаза, но дружба размышляет.
  
   Неподвижность цветов нравится мне лишь потому, что она наступила после того, как их только что колебал ветерок. Ясность неба нас поражает единственно потому, что мы не раз видели его в грозовых тучах. А луна никогда не бывает так величественна, как среди тесняихся вокруг нее облаков. Разве отдых может быть по-настоящему сладок без усталости? Постоянная неподвижность -- это даже не отдых. Это небытие, это смерть.
  
   Всякий тщеславный человек ненавидит себе подобных и высмеивает в них порок, присущий ему самому.
  
   Можно ли жить без веры? Тогда зачем и жить? Ради чего стану я работать? Для чего мне, не имеющей никого в целом мире, обладать состраданием, добротой, совестью, великодушием, мужеством, если в мире нет высшего существа, разумного, полного любви, которое взвешивает мои поступки, помогает мне, одобряет, охраняет и благословляет меня? И откуда черпать в жизни силы и радость тем людям, у которых нет надежды, нет любви, стоящей выше всех человеческих заблуждений и человеческого непостоянства?
  
   Опять начинается припадок безумия!
  
   -- Есть люди, которых слишком уважают, чтобы обманывать, даже ради их спасения.
  
   ... доброта черпает силы там, где гордость находит лишь отчаянье...
  
   Гений -- как красота -- это милости неба, не внушающие ни гордости, ни волнения тем, кто ими наделён...
  
   Талант артиста нуждается для своего развития в похвалах и успехе, точно так же, как новорождённый нуждается в воздухе, чтобы расти и жить...
  
   Существует талант, так сказать, материальный, и существует гений души. Есть то, что забавляет, и то, что трогает... Есть то, что удивляет, и то, что восхищает...
  
   -- Что за великолепные волосы!
   -- На этой голове гораздо больше, чем внутри.
  
   Не унижайся никогда до лести даже перед высшими, а тем более перед человеком, мнением которого ты, в сущности, пренебрегаешь.
  
   Есть два вида некрасивости: одна, страдая от общего неодобрения, завидует и злобствует,-это и есть настоящая, истинная некрасивость, другая, наивная, беззаботная, мирится со свим положением и равнодушна к производимому ею впечатлению, -- подобная некрасивость, не радуя взора, может привлекать сердца...
  
  
   "Графиня Рудольштадт"
  
   Если бы мы не в силах были нести бремя жизни из чувства долга, пришлось бы продолжать жить хотя бы из уважения к приличиям.
  
   Боишься только того, кого ненавидишь. Зачем же Вам желать, чтобы я боялась Вас?
  
   Проси у Бога вечной жизни с тем, кого ты любишь, в награду за верность ему в нашей кратной земной жизни.
  
   Какова бы ни была наша природная гордость или безупречность нашей жизни, нередко бывает, что суровые обвинения застают нас врасплох, и мысленно мы восстанавливаем свой пройденный путь, желая прежде всего убедиться сами, что укор не заслужен.
  
   Храни меня Господь от тех, кому я верю, кому не верю, тех остерегусь я сам.
  
   Увы, мы страстно любим лишь тех, кто не может отплатить нам тем же. Неблагодарность и преданность или хотя бы равнодушие и страсть -- таков вечный союз живых существ.
  
   Таково человеческое сердце: зарождающейся любви необходимы опасности и препятствия, а угасшая любовь разгорается с новой силой, когда разбудить ее в сердце другого уже не в нашей воле.
  
   Сильная воля преодолевает всё.
  
   Неравенство супружеских прав в зависимости от пола, святотатство, утвержденное общественными законами, различие обязанностей супругов, принятое общественным мнением, ложные понятия о супружеской чести и все нелепые взгляды, проистекающие из предрассудков и неправильных установлений, всегда будут уничтожать доверие между супругами и охлаждать их пыл, причем наиболее искренние, наиболее предрасположенные к верности пары будут прежде других опечалены, напуганы продолжительностью срока обязательства и быстрее других разочаруются друг в друге.
  
   Книги и памятники -- это остатки жизни, которыми жизнь может и должна питаться.
  
   Знать -- несчастье, но отказаться действовать -- преступление, когда знаешь, что надо делать.
  
   Женская красота -- это такая сила, которая оставляет след даже после своего исчезновения и все еще волнует душу, когда уже не может волновать сердца.
  
   Длительное уединение портит и омрачает всё самое лучшее; оно вселяет страх в самую сильную душу.
  
   В обете девственности таится нечто враждебное и человеку, и обществу, но, отдаваясь без любви, женщина совершает акт ещё более чудовищный.
  
   Всякая новая любовь вытесняет старую -- это в природе вещей.
  
   Каждый думает, что никто и никогда не был любим так, как любим он. Он считает себя самым любимым, единственным. Где нет этого наивного ослепления, этого горделивого заблуждения, там нет и страсти.
  
  
   Жюль Верн. "Двадцать тысяч лье под водой"
  
   Кто бы мог подумать, что не пройдет и какой-то сотни лет, как фантастикой окажутся не подводные корабли, созданные для уничтожения "себе подобных", что фантастичными станут слова о мирном море и об отсутствии угрозы уничтожения его обитателей.
  
   Каждый человек, только потому, что он человек, достоин того, чтобы о нем подумать.
  
   Нужны новые люди, а не новые континенты!
  
   Можно идти наперекор законам человеческим, но нельзя противиться законам природы.
  
   Он силён, ваш капитан. Но -- тысяча чертей! -- не сильнее же он природы! А там, где самой природой нам положен предел, волей-неволей надо остановиться.
  
   Истина остаётся истиной для всех!
  
   Запах -- душа цветка.
  
   Игрок жалеет обычно не о проигрыше, а о крушении надежд на выигрыш.
  
   Я не сожалею, что мне довелось совершить подводное путешествие. Я буду вспоминать о нём с удовольствием, но для этого надо, чтобы оно кончилось.
  
   Творческая сила природы всё же превышает разрушительные инстинкты человека.
  
   Для поэта жемчужина -- слеза моря, для восточных народов -- окаменевшая капля росы; для женщин -- драгоценный овальной формы камень с перламутровым блеском, который они носят, как украшение; для химика -- соединение фосфорокислых солей с углекислым калием, и, наконец, для натуралиста -- просто болезненный нарост, представляющий собою шаровидные наплывы перламутра внутри мягкой ткани мантии.
  
   И вы удивляетесь, господин профессор, что, ступив на землю в любой части земного шара, вы встречаете дикарей? Дикари! Да где же их нет? И чем эти люди, которых вы именуете дикарями, хуже других?
  
   Взгляните-ка на океан, разве это не живое существо? Порою гневное, порою нежное! Ночью он спал как и мы, и вот просыпается в добром расположении духа после покойного сна!
  
   Как классифицируют рыб?... На съедобных и несъедобных!
  
   Гений не имеет возраста.
  
   Море не подвластно деспотам. На поверхности морей они могут ещё чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати футов под водою они бессильны, тут их могущество кончается!
  
   Море -- это вечное движение и любовь, вечная жизнь.
  
   Море -- это всё! Оно покрывает собою семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни.
  
   Во всех странах мира поймут, что нужно человеку, когда он открывает рот, щёлкает зубами, чавкает! На этот счёт язык один как в Квебеке, так и в Паумоту, как в Париже, так и у антиподов: "Я голоден! Дайте мне поесть!".
  
   В том, что природа творит чудеса, нет ничего удивительного, но увидеть своими глазами нечто чудесное, сверхъестественное и притом созданное человеческим гением, -- тут есть над чем задуматься!
  
   Природа ничего не создает без цели.
  
   Человеческий ум склонен создавать величественные образы гигантов.
  
  
   "Дети капитана Гранта"
  
   -- Знаете, мне кажется, что нужно быть ребенком, чтобы так сильно любить своего отца!
   -- Но нужно вырасти, чтобы научиться уважать его, мой мальчик.
  
   Человек создан не для одиночества, а для жизни общественной. А одиночество не может ничего дать, кроме отчаяния. Это вопрос времени. Возможно, конечно, что сначала заботы о пропитании, о материальных потребностях, о нуждах настоящего отвлекут человека от мысли о будущем. Но потом, когда он почувствует себя одиноким, далеким от ближних, без надежды вновь увидеть родину и тех, кого любит, какие тяжелые мысли придут ему в голову и как он должен будет страдать! Его островок -- это весь мир для него. Все человечество заключено в нем одном, и когда придет смерть, страшная смерть в одиночестве, он почувствует себя, как последний житель земли в день Страшного суда.
  
   Видеть -- это значит учиться. Есть люди, которые не умеют смотреть и наблюдать и путешествуют с таким же смыслом, как какие-нибудь ракообразные.
  
   Просители слишком редко достигают трона, точно при входах во дворцы начертаны те слова, которые англичане ставят на штурвалах своих кораблей: "Пассажиров просят не разговаривать с рулевым".
  
   Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее.
  
   Видите ли, Гленарван, -- ответил Паганель, -- нужно уметь мириться с обстоятельствами: хороши они -- тем лучше; плохи -- надо не обращать на это внимания.
  
   Запомни, Роберт: сравнение -- самая рискованная из известных мне риторических фигур. Бойся сравнений и прибегай к ним лишь в самых крайних случаях.
  
   А доброта его даже превосходила щедрость, ведь если щедрость неизбежно имеет предел, то доброта безгранична.
  
   Сколько людей совершали этот переход, не располагая нашими возможностями и не имея перед собой, как мы, великой цели, их воодушевляющей! Разве некий Базилио Вильярмо не прошел в 1782 году от Кармен-де-Патагонес до Анд? А чилиец, судья из провинции Консепсьон, дон Луис де ла Крус, выйдя в 1806 году из Антуко и перевалив через Анды, не добрался ли через сорок дней до Буэнос-Айреса, следуя по той же тридцать седьмой параллели? Наконец, полковник Гарсиа, г-н Альсид д'Орбиньи и мой почтенный коллега доктор Мартин де Мусси -- разве они не изъездили этот край во всех направлениях, совершив во имя науки то, что мы собираемся совершить во имя человеколюбия!
  
   Не правда ли, ведь если у меня не будет ни одного недостатка, то я стану заурядным человеком!
  
   Когда сердце спорит с разумом, то последний редко оказывается победителем.
  
   Говорят, что у узника всегда есть шансы убежать от стерегущего его тюремщика. И в самом деле, для узника успех всегда важнее, чем для тюремщика. Тюремщик может забыть, что он поставлен стеречь, - узник не может забыть, что его стерегут. Узник чаще думает о побеге, чем его страж о том, как помешать ему бежать. Оттого часто удаются поразительные побеги.
  
   Лучше тигр на равнине, чем змея в высокой траве.
  
  
   "Таинственный остров"
  
   Капитан, ваша ошибка состоит в том, что вы желали вернуть прошлое, а когда это не удалось, когда вам пришлось пережить такие страшные страдания и потери, вы от отчаяния прониклись ненавистью ко всему человечеству. Это было одно из тех роковых заблуждений, которые одних приводят в восторг, а другие за это порицают виновных. Но ваше заблуждение и ваша жизнь скорее вызывают восхищение, чем порицание, и вам, как герою, нечего бояться суда истории. Она любит геройские подвиги, хотя подчас и осуждает их последствия.
  
   Одиночество, оторванность от людей -- участь печальная, непосильная... Я вот умираю потому, что вообразил, будто можно жить одному!..
  
   -- Ты что, так любишь свиней?
   -- Я люблю свиные ножки. Будь у свиней ног не четыре, а восемь, я бы ещё больше их любил.
  
   О, как счастлив тот, кто может жить и умереть в отечестве!
  
   Все великие деяния восходят к Богу, так же как от него исходят!
  
   Так уж создан человек: в нем всегда живет потребность создать что-нибудь прочное и долговечное, которое бы его пережило, и в этом до известной степени заключается господство человека над всем остальным.
  
   Я всегда делал добро там, где мог, но не отступал перед злом там, где мои противники этого заслуживали. Прощать обиды врагам вовсе не значит быть справедливым!
  
   Порядочный человек не забывает своих проступков и потому, понятно, мнителен.
  
   Фантазия не знает границ, когда она опирается на веру.
  
   Гораздо благоразумнее рассчитывать на худший исход и предоставить свою судьбу неожиданности или случайности.
  
   Порох -- изобретение сравнительно недавнее, а война, к несчастью, так же стара, как род человеческий.
  
   Это невидимое покровительство одновременно и трогало, и раздражало инженера. Сознание собственной слабости перед лицом могущества этой таинственной силы было оскорбительно для этого гордого человека, тем более, что в великодушии их покровителя, отнимавшего у них какую бы то ни было возможность выразить свою благодарность, было нечто презрительное. Этот оттенок пренебрежения даже умалял в глазах инженера ценность самих благодеяний.
  
   Впрочем, это неудивительно: нужда -- лучший учитель в мире.
  
  
   Зигмунд Фрейд. "Будущее одной иллюзии"
   А как же без него)
  
   Нет, наша наука не иллюзия. Иллюзией, однако, была бы вера, будто мы ещё откуда-то можем получить то, что она неспособна нам дать.
  
   Но часто не можешь удержаться от высказывания своих мнений и извиняешь себя тем, что не выдаешь их за что-то большее, чем они стоят.
  
   Верующий не позволит отнять у себя свою веру ни доводами разума, ни запретами.
  
   Вы знаете также, что женщинам в общем и целом приписывают так называемое "физиологическое слабоумие", то есть меньшую интеллигентность, чем мужчине. Сам факт спорен, его истолкование сомнительно, однако один аргумент в пользу вторичной, благоприобретенной природы этого интеллектуального захирения сводится к тому, что женщины пострадали под гнетом раннего запрета направлять свою мысль на то, что их больше всего интересовало, то есть на вопросы половой жизни.
  
   Ни один верующий не позволит этим или им подобным аргументам поколебать себя в своей вере. Верующий хранит определённую нежную привязанность к содержанию религии. Конечно, существует несчетное множество других, которые не являются верующими в том же самом смысле. Они повинуются предписаниям культуры, потому что робеют перед угрозами религии, и они боятся её, пока вынуждены считать её частью ограничивающей их реальности.
  
   Этот процесс нельзя прекратить, чем больше людей приобщается к сокровищам знания, тем шире распространяется отход от религиозной веры, сперва только от её устаревших, шокирующих форм, а потом и от её основополагающих предпосылок.
  
   Бесчисленные множества людей находят в учениях религии своё единственное утешение, лишь благодаря их помощи способны перенести тяготы жизни.
  
   Характерной чертой иллюзии является её происхождение из человеческого желания, она близка в этом аспекте к бредовым идеям в психиатрии, хотя отличается и от них, не говоря уж о большей структурной сложности бредовой идеи. В бредовой идее мы выделяем как существенную черту противоречие реальности, иллюзия же необязательно должна быть ложной, то есть нереализуемой или противоречащей реальности.
  
   Так, мать, утоляющая голод ребёнка, становится первым объектом его любви и, конечно, первым заслоном против всех туманных, грозящих из внешнего мира опасностей, мы бы сказали, первым страхоубежищем.
  
   Всякое добро в конечном счёте по заслугам вознаграждается, всякое зло карается, если не в этой форме жизни, то в последующих существованиях, начинающихся после смерти. Таким образом, все ужасы, страдания и трудности жизни предназначены к искуплению; жизнь после смерти, которая продолжает нашу земную жизнь так же, как невидимая часть спектра примыкает к видимой, принесет исполнение всего, чего мы здесь, может быть, не дождались.
  
   Всё совершающееся в земном мире есть исполнение намерений какого-то непостижимого для нас ума, который пусть трудными для понимания путями и маневрами, но в конце концов направит всё к благу, то есть к радостному для нас исходу. За каждым из нас присматривает благое, лишь кажущееся строгим провидение, которое не позволит, чтобы мы стали игральным мячом сверхмощных и беспощадных сил природы; даже смерть есть вовсе не уничтожение, не возвращение к неорганической безжизненности, но начало нового вида существования, ведущего по пути высшего развития.
  
   Примечательно, что, как бы мало ни были способны люди к изолированному существованию, они тем не менее ощущают жертвы, требуемые от них культурой ради возможности совместной жизни, как гнетущий груз.
  
   Люди в общем и целом переживают свою современность как бы наивно, не отдавая должное её глубинному содержанию.
  
  
   "Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве"
  
   Мы при этом охотно забываем, что, в сущности, все в нашей жизни случайно, начиная от нашего зарождения вследствие встречи сперматозоида с яйцеклеткой, случайность, которая поэтому и участвует в закономерности и необходимости природы и не зависит от наших желаний и иллюзий. Разделение детерминизма нашей жизни между "необходимостями" нашей конституции и "случайностями" нашего детства в частностях еще нельзя определить; но в целом не может быть сомнения в важном значении именно наших первых детских лет. Мы все ещё недостаточно преклоняемся перед природой, которая, по неясным словам Леонардо, напоминающим речи Гамлета, "полна неисчислимых причин, которые никогда не подвергались опыту". Каждый из нас, человеческих существ, соответствует одному из бесчисленных экспериментов, в которых эти области природы должны быть подвергнуты опыту.
  
   Великий Леонардо вообще в некоторых вещах всю жизнь оставался ребенком; говорят, что все великие люди сохраняют в себе нечто детское.
  
   Если взрослый вспоминает своё детство, оно представляется ему счастливым временем, когда радуются настоящему и, ничего не желая, идут навстречу будущему, поэтому взрослый завидует детям. Но сами дети, если бы они могли дать об этом сведения, сообщили бы, вероятно, другое. Вероятно, детство не есть та блаженная идиллия, какой она нам кажется позже, если желание стать взрослым и делать то, что делают взрослые, заставляет детей стремиться поскорее пережить годы детства.
  
   Тот, кто ребенком чувствует влечение к матери, не может не желать быть на месте отца; он отождествляет себя с ним в фантазии и позже ставит себе целью его превзойти.
  
   Любовь матери к грудному ребёнку, которого она кормит и за которым ухаживает, нечто гораздо более глубоко захватывающее, чем её позднейшее чувство к подрастающему ребёнку. Она по натуре своей есть любовная связь, вполне удовлетворяющая не только все духовные желания, но и все физические потребности, и если она представляет одну из форм достижимого человеком счастья, то это нисколько не вытекает из возможности без упрека удовлетворять давно вытесненные желания, называемые извращениями. В самом счастливом молодом браке отец чувствует, что ребёнок, в особенности маленький сын, стал его соперником, и отсюда берёт начало глубоко коренящаяся неприязнь к предпочтенному.
  
   Когда мальчик вначале направляет свою любознательность на половую жизнь, его интерес сосредоточивается на собственном половом органе. Он считает эту часть своего тела слишком ценной и важной, чтобы подумать, что у других людей, с которыми он так одинаково чувствует, его могло не быть. Так как он не может догадаться, что есть еще другой равноценный тип полового устройства, он должен предположить, что все люди, а также и женщины, имеют такой же член, как и у него. Этот предрассудок так прочно укореняется в молодом исследователе, что он не разрушается даже наблюдением половых органов маленьких девочек. Очевидность говорит ему, во всяком случае, что здесь что-то другое, чем у него, но он не в состоянии примириться со смыслом этого открытия, что у девочек нет члена. Представление, что член может отсутствовать, для него страшно и невыносимо, он принимает поэтому примиряющее решение: член есть и у девочек, но он еще очень маленький, потом он еще вырастет. Если при дальнейшем наблюдении он видит, что это ожидание не исполняется, то ему представляется еще другая возможность: член был и у маленьких девочек, но он был отрезан, на его месте осталась рана. Этот шаг в теории использует уже собственный опыт мучительного характера; он слыхал за это время угрозу, что ему отрежут драгоценный орган, если он будет слишком много им интересоваться. Под влиянием этой угрозы кастрации он перетолковывает своё понимание женских половых органов; с этого времени он дрожит за свой мужской пол и презирает при этом несчастных созданий, над которыми, по его понятиям, уже произведено ужасное наказание.
  
   Поэтому можно было бы попробовать объяснить, что приставленный к женскому телу фаллос должен был обозначать творческую силу природы и что все эти гермафродитические божества выражают идею, что только соединение мужского и женского может дать действительное представление божественного совершенства.
  
   Но полное разъяснение дает нам психоаналитическое исследование, показывающее, что многие, может быть даже большинство, и, во всяком случае, наиболее одаренные дети приблизительно с третьего года жизни переживают период, который можно назвать периодом инфантильного сексуального исследования. Любознательность просыпается у детей этого возраста, насколько мы знаем, не сама собой, но пробуждается впечатлением важного переживания, как, например, рождением сестрицы, - нежелательным, так как ребенок видит в ней угрозу его эгоистическим интересам. Исследование направляется на вопрос, откуда появляются дети, как раз так, как будто бы ребенок искал способов и путей предупредить такое нежелательное явление. Таким образом, мы с изумлением узнали, что ребенок отказывается верить данным ему объяснениям, например, энергично отвергает полную мифологического смысла сказку об аисте, что начиная с этого акта недоверия он отмечает свою умственную самостоятельность; он чувствует себя часто в несогласии со старшими и им, собственно говоря, никогда больше не прощает, что в поисках правды он был обманут. Он исследует собственными путями, угадывает нахождение ребенка во чреве матери и, исходя из собственных половых ощущений, строит свои суждения о происхождении ребенка от еды, о его рождении через кишечник, о труднопостижимой роли отца, и он уже тогда предчувствует существование полового акта, который представляется ему как нечто злонамеренное и насильственное.
  
   Из откладывания любить на то время, когда познаешь, выходит замещение. Любят и ненавидят уже не так сильно, когда дошли до познания; тогда остаются по ту сторону от любви и ненависти. Исследовали - вместо того чтобы любить.
  
   Поэтому Леонардо мог желать только высказать, что то, как любят люди, не есть истинная, несомненная любовь; что должно любить так, чтобы сначала подавить страсть, подвергнуть её работе мысли и только тогда позволить развиться чувству, когда оно выдержало испытание разума.
  
   Иная же картина не столько была не окончена, сколько считалась им за таковую. То, что профану уже кажется шедевром, для творца художественного произведения всё ещё неудовлетворительное воплощение его замысла; перед ним носится то совершенство, которое передать в изображении ему никак не удается. Всего же менее возможно делать художника ответственным за конечную судьбу его произведений.
  
   Никто не настолько велик, чтобы для него было унизительно подлежать законам, одинаково господствующим над нормальным и болезненным.
  
  
   "Психология масс и анализ человеческого "Я""
  
   Оба лица, сходящиеся в целях сексуального удовлетворения, ища уединения, демонстрируют против стадного инстинкта, против чувства массовости, они ищут одиночества. Чем больше они влюблены, тем менее они нуждаются в ком-либо, помимо друг друга. Отказ от влияния массы выражается в чувстве стыдливости. Крайне пылкое чувство ревности возникает как охрана сексуального выбора объекта от вторжения массовой связи.
  
   В ложном опоэтизировании, изображающем первобытное время, женщина, являвшаяся наградой за победу и соблазном к убийству, стала, вероятно, совратительницей и подстрекательницей к злодеянию.
  
   Можно быть хорошим христианином и всё-таки быть далёким от мысли поставить себя на место Христа, любить, подобно ему, всех людей. Необязательно ведь слабому смертному требовать от себя величия души и силы любви Спасителя.
  
   Вспомним только толпы восторженно влюблённых женщин и девушек, теснящихся, после выступления, вокруг певца или пианиста. Каждая из них не прочь бы, конечно, приревновать каждую другую, ввиду же их многочисленности и связанной с этим невозможностью овладеть предметом своей влюблённости, они от этого отказываются, и вместо того, чтобы вцепиться друг другу в волосы, они действуют, как единая масса, поклоняются герою сообща и были бы рады поделиться его локоном. Исконные соперницы, они смогли отождествлять себя друг с другом из одинаковой любви к одному и тому же объекту.
  
   Отдельный индивид чувствует себя незавершенным, если он один. Уже страх маленького ребёнка есть проявление стадного инстинкта.
  
   Чувственная любовь приговорена к угасанию, если она удовлетворяется; чтобы продолжаться, она с самого начала должна быть смешана с чисто нежными, т. е. заторможенными в целевом отношении компонентами, или же должна такую трансформацию претерпеть.
  
   Совесть не применяется к тому, что делается в пользу объекта; в любовном ослеплении идёшь на преступление, совершенно в этом не раскаиваясь.
  
   Поэтому религия, хотя она и называет себя религией любви, должна быть жестокой и черствой к тем, кто к ней не принадлежит. В сущности, ведь каждая религия является такой религией любви по отношению ко всем, к ней принадлежащим, и каждая религия склонна быть жестокой и нетерпимой к тем, кто к ней не принадлежит.
  
   Но я не хотел этого, так как я по мере возможности, избегаю робости. Никогда не известно, куда таким образом попадешь. Сначала уступишь на словах, а постепенно и по существу.
  
   Другие заявляют, что, в сущности, только общество является тем, что предписывает человеку нормы его нравственности, отдельный же человек, как правило, от этих высоких требований каким-то образом отстает. Ещё и другое: при исключительных обстоятельствах в коллективности возникает энтузиазм, благодаря которому совершены замечательнейшие массовые подвиги.
  
   Каждый престиж зависит однако от успеха и теряется после неудач.
  
   Масса -- послушное стадо, которое не в силах жить без господина. У неё такая жажда подчинения, что она инстинктивно подчиняется каждому, кто назовет себя её властелином.
  
   Мы давно утверждали, чти зерно так называемой совести -- "социальный страх".
  
   За мотивами наших поступков, в которых мы признаемся, несомненно, существуют тайные причины, в которых мы не признаемся, а за ними есть еще более тайные, которых мы даже и не знаем. Большинство наших повседневных поступков есть лишь воздействие скрытых, незамечаемых нами мотивов.
  
   Сознательная умственная жизнь представляет собой лишь довольно незначительную часть бессознательной душевной жизни.
  
   В целом ряде случаев влюбленность есть не что иное, как психическая захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях прямого сексуального удовлетворения и с достижением этой цели и угасающая; это то, что называют низменной, чувственной любовью. Но, как известно, либидинозная ситуация редко остается столь несложной. Уверенность в новом пробуждении только что угасшей потребности была, вероятно, ближайшим мотивом, почему захваченность сексуальным объектом оказывалась длительной и его "любили" и в те промежутки времени, когда влечение отсутствовало.
  
  
   "Толкование сновидений"
  
   Для изображения причинной связи сновидение имеет в своем распоряжении два способа, которые по существу своему одинаковы. Наиболее употребительный способ изображения следующий: так как то-то и то-то обстоит таким образом, то должно было произойти то-то и то-то. Этот способ состоит в том, что причина изображается в виде предварительного сновидения, а последнее - в виде главной его части. Если я не ошибаюсь, то последовательность может быть и обратная, но следствие всегда соответствует главной части сновидения.
  
   Из моих попыток синтетически образовать сновидение из мыслей, лежащих в основе его, я знаю, что материал, получающийся при толковании, обладает различной ценностью. Одну часть его образуют существенные мысли, которые, таким образом, вполне замещают собою сновидение и могли бы служить его полной заменою, если бы для сновидения не существовало цензуры; другую часть можно объединить под названием коллатеральных мыслей; в целом они представляют собою пути, по которым реальное желание, проистекающее из мысли, переносится в желание, имеющееся в наличии в сновидении.
  
   В сновидение попадает не то, что обладает наибольшей ценностью в мыслях, а то, что содержится в них неоднократно;
  
   Прежде всего сновидение учитывает общую связь всех элементов мыслей, скрывающихся за ним, таким образом, что соединяет весь этот материал в одно целое в форме какой-либо ситуации или события. Логическую связь оно передает в форме одновременности. Оно поступает при этом все равно как художник, который изображает, например, всех философов или поэтов в одной школе в Афинах или на Парнасе, которые никогда, конечно, не были там вместе, но для мыслящего взгляда представляют несомненно одно неразрывное целое.
  
   Чем больше занимаешься толкованием сновидений, тем больше убеждаешься в том, что большинство сновидений взрослых имеет в основе своей сексуальный характер и дает выражение эротическим желаниям. В этом может убедиться, однако, лишь тот, кто действительно анализирует сновидения, то есть от явного содержания последних переходит к скрывающимся за ним мыслями: явное содержание никогда не раскроет сексуального характера сновидения.
  
   Все большое, обильное, чрезмерное и преувеличенное в сновидении носит несомненно характер детства. У ребенка нет более горячего желания, нежели как стать взрослым и прежде всего получать столько, сколько получают взрослые; ребенка трудно удовлетворить: он постоянно требует повторения того, что ему понравилось или было вкусно. Быть умеренным, скромным он научается лишь благодаря воспитанию; как известно, невротик тоже склонен к неумеренности и преувеличению.
  
   Поводы к конфликту между матерью и дочерью возникают, когда дочь подрастает и встречает в матери противницу своей сексуальной свободы, зрелость же дочери напоминает матери о том, что настало время отказаться от собственной половой жизни.
  
   "Умереть" - значит для ребенка, который вообще избавлен от вида предсмертных страданий, то же самое, что "уйти", не мешать больше оставшимся в живых. Он не различает, каким способом осуществляется это отсутствие, - отъездом или смертью.
  
   Другая группа сновидений, могущих быть названными типическими, связана с представлением о смерти близких родных, родителей, братьев, сестер, детей и пр. Среди этих сновидений можно подметить две разновидности: одни, во время которых спящий не испытывает тяжелой скорби и по пробуждении удивляется своей бесчувственности, и другие, во время которых горе и утрата могут вызвать реальные горючие слезы во время сна. Сновидения первой разновидности мы оставим в стороне; они не могут быть названы типическими. При их анализе мы убеждаемся, что они означают нечто совершенно далекое от их содержания и что они предназначены исключительно для прикрытия какого-либо другого желания.
  
   К наиболее влиятельным раздражениям внутреннего свойства относится, несомненно, общее самочувствие субъекта. Оно не обусловливает содержание сновидения, но побуждает последнее производить выбор из материала, который служит для образования сновидения, приближая одну часть этого материала, соответствующую его сущности, и отодвигая другую.
  
   Нас нисколько не удивляет, например, когда старая дева обращает своё нежное чувство на животных, когда старый холостяк становится страстным коллекционером, когда солдат кровью своею защищает кусок пестрой материи, называемой знаменем, или когда Отелло приходит в ярость при виде найденного носового платка, - все это примеры психического смещения.
  
   Сновидения маленьких детей представляют собою очень часто явные осуществления желаний и поэтому в противоположность сновидениям взрослых почти совершенно неинтересны. Они не содержат никаких трудноразрешимых загадок, но, безусловно, чрезвычайно ценны как доказательство того, что сновидение по самой своей сущности представляет собою осуществление желания.
  
   Сновидение не похоже на неправильную игру музыкального инструмента, которого коснулась не рука музыканта, а какая-то внешняя сила; оно не бессмысленно, не абсурдно, оно не предполагает, что часть нашей души спит, а другая начинает пробуждаться. Сновидение -- полноценное психическое явление. Оно -- осуществление желания.
  
   Я считаю своим долгом утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что действительно возможен подход научный к его толкованию.
  
   Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования сновидений, конечно, очевидна. Символический метод в применении своем чрезвычайно ограничен и не может претендовать на более или менее общее значение. В методе расшифровывания все направлено к тому, чтобы "ключ", "сонник" был вполне надежным источником, а для этого, разумеется, нет никаких гарантий.
  
   Техника, излагаемая мною в дальнейшем, отличается от античной техники в этом единственном существенном пункте: она требует от самого сновидящего работы толкования. Она обращает внимание на то, что приходит в голову по поводу того или иного элемента сновидения сновидящему, а не толкователю сновидения.
  
   Сновидение об экзамене наблюдается лишь у людей, которые выдержали этот экзамен, и никогда у тех, которые на нём провалились.
  
   То, что папа умер, я понимаю, но почему он не приходит домой ужинать, этого я никак понять не могу.
  
   Человек часто не скрывает от самого себя многое, что следует держать в тайне от других.
  
  
   Иван Александрович Гончаров. "Обломов"
  
   Вечная беготня взапуски, вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядыванье с ног до головы; послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Скука, скука, скука!.. Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?
  
   Ведь она его любит, -- в ужасе подумал он, -- сама сказала: как друга -- говорит она; да это ложь, может быть бессознательная... Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает...
  
   Вы сделали, чтоб были слезы, а остановить их не в вашей власти...
  
   Но он ничего не сказал, сел только подле нее и погрузился в созерцание ее профиля, головы, движения руки взад и вперед, как она продевала иглу в канву и вытаскивала назад. Он наводил на нее взгляд, как зажигательное стекло, и не мог отвести.
   Сам он не двигался, только взгляд поворачивался то вправо, то влево, то вниз, смотря по тому, как двигалась рука. В нем была деятельная работа: усиленное кровообращение, удвоенное биение пульса и кипение у сердца -- все это действовало так сильно, что он дышал медленно и тяжело, как дышат перед казнью и в момент высочайшей неги духа.
   Он был нем и не мог даже пошевелиться, только влажные от умиления глаза неотразимо были устремлены на нее.
   Она по временам кидала на него глубокий взгляд, читала немудреный смысл, начертанный на его лице, и думала: "Боже мой! Как он любит! Как он нежен, как нежен!" И любовалась, гордилась этим поверженным к ногам ее, ее же силою, человеком!
  
   Твоя грусть, томление, скорее - это признак силы, поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть... временное недовольство жизнью... Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне...
  
   Что это все они как будто сговорились торопиться жить?
  
   Началось с неумения надевать чулки и кончилось неумением жить.
  
   Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему невыгодно, то и тебе невыгодно: зачем же его держать?
  
   Когда не знаешь, для чего живешь, так живешь как-нибудь, день за днем; радуешься, что день прошел, что ночь прошла, и во сне погрузишь скучный вопрос о том, зачем жил этот день, зачем будешь жить завтра.
  
   Недаром говорят, что женщинам верить нельзя: они лгут и с умыслом -- языком, и без умысла -- взглядом, улыбкой, румянцем, даже обмороками...
  
   Да, кум, пока не перевелись олухи на Руси, что подписывают бумаги, не читая, нашему брату можно жить.
  
   Воспоминания -- или величайшая поэзия, когда они -- воспоминания о живом счастье, или -- жгучая боль, когда они касаются засохших ран...
  
   -- А вы хотите, чтоб я спела? -- спросила она.
   -- Нет, это он хочет, -- отвечал Обломов, указывая на Штольца.
   -- А вы?
   Обломов покачал отрицательно головой:
   -- Я не могу хотеть, чего не знаю.
  
   Страсть! Все это хорошо в стихах да на сцене, где в плащах, с ножами, расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убийцы, вместе ужинать...
  
   Воспоминания -- один только стыд и рвание волос.
  
   Любить можно мать, отца, няньку, даже собачонку: всё это покрывается общим собирательным понятием "люблю".
  
   Я цель твоя, говоришь ты и идёшь к ней так робко, медленно; а тебе ещё далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, - прибавила она со вздохом, - у них всё кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты... нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью...
  
   Короткое, ежедневное сближение с человеком не обходится ни тому, ни другому даром: много надо и с той и с другой стороны жизненного опыта, логики и сердечной теплоты, чтоб, наслаждаясь только достоинствами, не колоть и не колоться взаимными недостатками.
  
   -- И если пройдут сутки, двое и я не услышу от вас "люблю...", здесь начинается тревога...
   Он указал на сердце.
   -- Люблю, люблю, люблю, -- вот вам на трое суток запаса!
  
   "Она -- злое, насмешливое создание!" -- подумал Обломов, любуясь против воли каждым её движением.
  
   Ах, если б испытывать только эту теплоту любви да не испытывать её тревог!
  
   Ведь есть же этакие ослы, что женятся!
  
   Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатии ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею -- это скучно, незаметно; там всезнание не поможет и пыль в глаза пустить некому.
  
   Хитрость близорука: хорошо видит только под носом, а не вдаль и оттого часто сама попадается в ту же ловушку, которую расставила другим.
  
   Хитрость -- всё равно что мелкая монета, на которую не купишь многого. Как мелкой монетой можно прожить час, два, так хитростью можно там прикрыть что-нибудь, тут обмануть, переиначить, а её не хватит обозреть далёкий горизонт, свести начало и конец крупного, главного события.
  
   Когда у неё рождался в уме вопрос, недоумение, она не вдруг решалась поверить ему: он был слишком далеко впереди её, слишком выше её, так что самолюбие её иногда страдало от этой недозрелости, от расстояния в их уме и летах.
  
   Ну, брат, ты ещё больше Обломов, нежели я сам.
  
   Мудрено и трудно жить просто!
  
   Самолюбие -- почти единственный двигатель, который управляет волей.
  
   Когда в имение приехали князь и княгиня с семейством, Андрей познакомился с их сыновьями -- Пьером и Мишелем. ... Первый тотчас преподал Андрюше, как бьют зорю в кавалерии и пехоте, какие сабли и шпоры гусарские и какие драгунские, каких мастей лошади в каждом полку и куда непременно надо поступить после ученья, чтоб не опозориться. Другой, Мишель, только лишь познакомился с Андрюшей, как поставил его в позицию и начал выделывать удивительные штуки кулаками, попадая ими Андрюше то в нос, то в брюхо, потом сказал, что это английская драка. Дня через три Андрей... разбил ему нос и по английскому, и по русскому способу, без всякой науки, и приобрел авторитет у обоих князей.
  
   Любовь не забывает ни одной мелочи. В глазах её всё, что ни касается до любимого предмета, всё важный факт. В уме любящего человека плетётся многосложная ткань из наблюдений, тонких соображений, воспоминаний, догадок обо всём, что окружает любимого человека, что творится в его сфере, что имеет на него влияние. В любви довольно одного слова, намёка... чего намёка! взгляда, едва приметного движения губ, чтобы составить догадку, потом перейти от неё к соображению, от соображения к решительному заключению и потом мучиться или блаженствовать от собственной мысли. Логика влюблённых, иногда фальшивая, иногда изумительно верная, быстро возводит здание догадок, подозрений, но сила любви ещё быстрее разрушает его до основания: часто довольно для этого одной улыбки, слёзы, много, много двух, трёх слов -- и прощай подозрения. Этого рода контроля ни усыпить, ни обмануть невозможно ничем. Влюблённый то вдруг заберёт в голову то, чего другому бы и во сне не приснилось, то не видит того, что делается у него под носом, то проницателен до ясновидения, то недальновиден до слепоты.
  
   О любви он того же мнения, с небольшими оттенками: не верит в неизменную и вечную любовь, как не верит в домовых -- и нам не советует верить. Впрочем, об этом он советует мне думать как можно меньше, а я тебе советую. Это, говорит он, придёт само собою -- без зову; говорит, что жизнь не в одном только этом состоит, что для этого, как для всего прочего, бывает своё время, а целый век мечтать об одной любви -- глупо.
  
   -- <...> Ах, Ольга! Требуй доказательств! Повторю тебе, что если б ты с другим могла быть счастливее, я бы без ропота уступил права свои; если б надо было умереть за тебя, я бы с радостью умер! -- со слезами досказал он.
   -- Этого ничего не нужно, никто не требует! Зачем мне твоя жизнь? Ты сделай, что надо. Это уловка лукавых людей предлагать жертвы, которых не нужно или нельзя приносить, чтоб не приносить нужных.
  
   "Поблекло, отошло!" -- раздалось внутри его.
  
   Он в самом деле смотрел на неё как будто не глазами, а мыслью, всей своей волей, как магнетизёр, но смотрел невольно, не имея силы не смотреть.
  
   Что бы женщина ни сделала с тобой, изменила, охладела, поступила, как говорят в стихах, коварно, -- вини природу, предавайся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир, жизнь, что хочешь, но никогда не посягай на личность женщины ни словом, ни делом. Оружие против женщины -- снисхождение, наконец, самое жестокое, забвение! Только это и позволяется порядочному человеку.
  
   Потянулась бы за этим длинная ночь, скучное завтра, невыносимое послезавтра и ряд дней всё бледнее, бледнее...
  
   Любовь менее взыскательна, нежели дружба, она даже часто слепа, любят не за заслуги. Но для любви нужно что-то такое, иногда пустяки, что ни определить, ни назвать нельзя.
  
   Дружба -- вещь хорошая, когда она -- любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но боже сохрани, если она с одной стороны дружба, а с другой -- любовь.
  
   Но, к несчастью, громовой удар, потрясая основания гор и громные воздушные пространства, раздается и в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.
  
   Странен человек! Чем счастье её было полнее, тем она становилась задумчивее и даже... боязливее.
  
   -- А вы разве заметили у меня что-нибудь на лице? -- спросил он.
   -- Слёзы, хотя вы и скрывали их; это дурная черта у мужчин -- стыдиться своего сердца. Это тоже самолюбие, только фальшивое. Лучше бы они постыдились иногда своего ума: он чаще ошибается.
  
   -- <...> я думала, что сердце не ошибается.
   -- Нет, ошибается: и как иногда гибельно!
  
   Дружба утонула в любви.
  
   -- Человек создан сам устраивать себя и даже менять свою природу, а он отрастил брюхо да и думает, что природа послала ему эту ношу! У тебя были крылья, да ты отвязал их.
   -- Где они, крылья-то? -- уныло говорил Обломов. -- Я ничего не умею...
   -- То есть не хочешь уметь, -- перебил Штольц. -- Нет человека, который бы не умел чего-нибудь, ей-богу нет!
  
   Хотя любовь и называют чувством капризным, безотчётным, рождающимся, как болезнь, однако ж и она, как все, имеет свои законы и причины. А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, поражённому любовью, не до того, чтоб учёным оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнут глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает своё я и переходит в него или в неё, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слёзы, горячка...
  
   -- Счастье, счастье! Как ты хрупко, как ненадёжно! Покрывало, венок, любовь, любовь! А деньги где? А жить чем? И тебя надо купить, любовь, чистое, законное благо.
  
   Мы не выходим замуж, нас выдают или берут.
  
   Дело сделано: она уже любила, и скинуть с себя любовь по произволу, как платье, нельзя.
  
   Многие запинаются на добром слове, рдея от стыда, и смело, громко произносят легкомысленное слово, не подозревая, что оно тоже, к несчастью, не пропадает даром, оставляя длинный след зла, иногда неистребимого.
  
   В любви нет покоя, и она движется всё куда-то вперёд, вперёд...
  
   Хитрят и пробавляются хитростью только более или менее ограниченные женщины. Они за недостатком прямого ума двигают пружинами ежедневной мелкой жизни посредством хитрости, плетут, как кружево, свою домашнюю политику, не замечая, как вокруг их располагаются главные линии жизни, куда они направятся и где сойдутся.
  
   -- Нет, любят только однажды!
  
   Да разве после одного счастья бывает другое, потом третье, такое же?
  
   У меня счастье пересиливает боязнь.
  
   У сердца, когда оно любит, есть свой ум... оно знает, чего хочет, и знает наперёд, что будет.
  
   Письмо вышло длинно, как все любовные письма: любовники страх как болтливы.
  
   Верьте же мне... как я вам верю, и не сомневайтесь, не тревожьте пустыми сомнениями этого счастья, а то оно улетит. Что я раз назвала своим, того уже не отдам назад, разве отнимут.
  
   Любовь -- претрудная школа жизни!
  
   Вот когда заиграют все силы в вашем организме, когда заиграет жизнь вокруг вас, и вы увидите то, на что закрыты у вас глаза теперь, услышите, чего не слыхать вам: заиграет музыка нерв, услышите шум сфер, будете прислушиваться к росту травы. Погодите, не торопитесь, придет само!
  
   -- Помилуй, Илья! -- сказал Штольц, обратив на Обломова изумленный взгляд. -- Сам-то ты что ж делаешь? Точно ком теста, свернулся и лежишь.
   -- Правда, Андрей, как ком, -- печально отозвался Обломов.
   -- Да разве сознание есть оправдание?
  
   -- Страсти, страсти все оправдывают, -- говорили вокруг него, -- а вы в своём эгоизме бережете только себя: посмотрим, для кого.
   -- Для кого-нибудь да берегу.
  
   Он распускал зонтик, пока шёл дождь, то есть страдал, пока длилась скорбь, да и страдал без робкой покорности, а больше с досадой, с гордостью, и переносил терпеливо только потому, что причину всякого страдания приписывал себе самому, а не вешал, как кафтан, на чужой гвоздь.
  
   Две стороны шли параллельно, перекрещиваясь и перевиваясь на пути, но никогда не запутываясь в тяжёлые, неразрешимые узлы.
  
   Он весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь.
  
   Его не пугала, например, трещина потолка в его спальне: он к ней привык; не приходило ему тоже в голову, что вечно спертый воздух в комнате и постоянное сиденье взаперти чуть ли не губительнее для здоровья, нежели ночная сырость; что переполнять ежедневно желудок есть своего рода постепенное самоубийство; но он к этому привык и не пугался. Он не привык к движению, к жизни, к многолюдству и суете.
   В тесной толпе ему было душно; в лодку он садился с неверною надеждою добраться благополучно до другого берега, в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют.
   Не то на него нападал нервический страх: он пугался окружающей его тишины или просто и сам не знал чего -- у него побегут мурашки по телу. Он иногда боязливо косится на тёмный угол, ожидая, что воображение сыграет с ним штуку и покажет сверхъестественное явление.
   Так разыгралась роль его в обществе. Лениво махнул он рукой на все юношеские, обманувшие его или обманутые им надежды, все нежно-грустные, светлые воспоминания, от которых у иных и под старость бьется сердце.
  
   Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание.
  
   Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашёл другой повод сделать Захара виноватым.
  
   Есть такие люди, в которых, как ни бейся, не возбудишь никак духа вражды, мщения и т. п. Что ни делай с ними, они всё ласкаются. Впрочем, надо отдать им справедливость, что и любовь их, если разделить её на градусы, до степени жара никогда не доходит. Хотя про таких людей говорят, что они любят всех и потому добры, а в сущности они никого не любят и добры потому только, что не злы.
  
  
   "Обрыв"
  
   Ничего больше не надо для счастья, -- думал он, -- умей только остановиться вовремя, не заглядывать вдаль.
  
   -- ... Так что же надо сделать, чтоб заслужить ваше внимание, милая сестра?
   -- Не обращать на меня внимания, -- сказала она, помолчав.
  
   Встречи без любви! Какое заклятие лежит над людскими нравами и понятиями! Мы, сильный пол, отцы, мужья, братья и дети этих женщин, мы важно осуждаем их за то, что сорят собой и валяются в грязи, бегают по кровлям... Клянем и развращаем в то же время! Мы не оглянемся на самих себя, снисходительно прощаем себе... собачьи встречи!.. Открыто, всенародно носим свой позор, свою нетрезвость, казня их в женщине! Вот где оба пола должны довоспитаться друг до друга, идти параллельно, не походя, одни -- на собак, другие -- на кошек, и оба вместе -- на обезьян! Тогда и кончится этот нравственный разлад между двумя полами, эта путаница понятий, эти взаимные обманы, нарекания, измены! А то выдумали две нравственности: одну для себя, другую для женщин.
  
   ... осень на дворе, а осенью человек, как все звери, будто уходит в себя.
   Вон и птицы уже улетают -- посмотрите, как журавли летят! -- говорила она, указывая высоко над Волгой на кривую линию черных точек в воздухе.
   -- Когда кругом всё делается мрачно, бледно, уныло, -- и на душе становится уныло... Не правда ли?
  
   Ни раба, ни повелителя дружбе не надо. Дружба любит равенство.
  
   Сильный сильного никогда не полюбит: такие, как козлы, лишь сойдутся, сейчас и бодаться начнут!
  
   Без жертв, без усилий и лишений нельзя жить на свете: жизнь -- не сад, в котором растут только одни цветы.
  
   -- Как, каждый день вместе и мало знаешь?..
   -- Мало. Не знаю, что у нее кроется под этим спокойствием, не знаю ее прошлого и не угадываю ее будущего. Женщина она или кукла, живет или подделывается под жизнь? И это мучит меня...
  
   Что фантазия создает, то анализ разрушает, как карточный домик.
  
   В женской, высокой, чистой красоте есть непременно ум. Глупая красота -- не красота. Вглядись в тупую красавицу, всмотрись глубоко в каждую черту ее лица, в улыбку ее. Взгляд -- красота ее мало-помалу превратится в поразительное безобразие. Воображение может на минуту увлечься, но ум и чувство не удовлетворятся такой красотой: ее место в гареме. Красота, исполненная ума, -- необычайная сила, она движет миром, она исполняет историю, строит судьбы; она, явно или тайно, присутствует в каждом событии. Красота и грация -- это своего рода воплощение ума. От этого дура никогда не может быть красавицей, а дурная собой, но умная женщина часто блестит красотой. Красота, про которую я говорю, не материя: она не палит только зноем страстных желаний: она прежде всего будит в человеке человека, шевелит мысль, поднимает дух, оплодотворяет творческую силу гения, если сама стоит на высоте своего достоинства, не тратит лучи свои на мелочь, не грязнит чистоту...
  
   Есть на свете страсти, тревоги, дикая игра событий и чувств, доводящие до проклятий.
  
  
   "Обыкновенная история"
  
   Любить -- значит не принадлежать себе, перестать жить для себя, перейти в существование другого, сосредоточить на одном предмете все человеческие чувства -- надежду, страх, горесть, наслаждение; любить -- значит жить в бесконечном... Не знать предела чувству, посвятить себя одному существу и жить, мыслить только для его счастия...
  
   Поэтому-то и не советую жениться, когда влюбишься. Ведь любовь пройдет -- это уж пошлая истина.
  
   - ... чтоб быть счастливым с женщиной, то есть не по-твоему, как сумасшедшие, а разумно, - надо много условий... надо уметь образовать из девушки женщину по обдуманному плану, по методе, если хочешь, чтоб она поняла и исполнила своё назначение. Надо очертить её магическим кругом, не очень тесно, чтоб она не заметила границ и не переступила их, хитро овладеть не только её сердцем - это что! это скользкое и непрочное обладание, а умом, волей, подчинить её вкус и нрав своему, чтоб она смотрела на вещи через тебя, думала твоим умом...
   - То есть сделать её куклой или безмолвной рабой мужа! - перебил Александр.
   - Зачем? Устрой так, чтоб она не изменила ни в чём женского характера и достоинства. Предоставь ей свободу действий в её сфере, но пусть за каждым её движением, вздохом, поступком наблюдает твой проницательный ум, чтоб каждое мгновенное волнение, вспышка, зародыш чувства всегда и всюду встречали снаружи равнодушный, но недремлющий глаз мужа. Учреди постоянный контроль без всякой тирании... да искусно, незаметно от неё и веди её желаемым путём... Тогда, - продолжал он, - муж может спать покойно, когда жена и не подле него, или сидеть беззаботно в кабинете, когда она спит...
   ... В это время дверь в кабинет начала потихоньку отворяться, но никто не показывался.
   - А жена должна, - заговорил женский голос из коридора, - не показывать вида, что понимает великую школу мужа, и завести маленькую свою, но не болтать о ней за бутылкой вина...
  
   -- Сердце - преглубокий колодезь: долго не дощупаешься дна. Оно любит до старости...
   -- Нет, сердце любит однажды...
   -- И ты повторяешь слышанное от других! Сердце любит до тех пор, пока не истратит своих сил. Оно живёт своею жизнию и так же, как и всё в человеке, имеет свою молодость и старость. Не удалась одна любовь, оно только замирает, молчит до другой; в другой помешали, разлучили - способность любить опять останется неупотребленной до третьего, до четвёртого раза, до тех пор, пока, наконец, сердце не положит всех сил своих в одной какой-нибудь счастливой встрече, где ничто не мешает, а потом медленно и постепенно охладеет. Иным любовь удалась с первого раза, вот они и кричат, что можно любить только однажды. Пока человек не стар, здоров...
  
   Ревность мучительнее всякой болезни, особенно ревность по подозрениям, без доказательств. Когда является доказательство, тогда конец и ревности, большею частию и самой любви, тогда знают по крайней мере, что делать, а до тех пор -- мука!
  
   Кто ж не был молод и отчасти глуп? У кого не было какой-нибудь странной, так называемой заветной мечты, которой никогда не суждено сбываться?.. Все мы смешны; но скажите, кто, не краснея за себя, решится заклеймить позорною бранью эти юношеские, благородные, пылкие, хоть и не совсем умеренные мечты? Кто не питал в свою очередь бесплодного желания, не ставил себя героем доблестного подвига, торжественной песни, громкого повествования? Чьё воображение не уносилось к баснословным, героическим временам? Кто не плакал, сочувствуя высокому и прекрасному? Если найдётся такой человек, пусть он бросит камень в меня - я ему не завидую. Я краснею за свои юношеские мечты, но чту их: они залог чистоты сердца, признак души благородной, расположенной к добру.
  
   -- Чувство, дядюшка, просится наружу, требует порыва, излияния...
   -- У меня не просится и не требует, да если б и просилось, так я бы воздержался -- и тебе тоже советую.
   -- Зачем же?
   -- А затем, чтоб после, когда рассмотришь поближе человека, которого обнял, не краснеть за свои объятия.
  
   ... между мужчиной и женщиной нет и не может быть дружбы, что называемое дружбой между ними -- есть не что иное, как или начало, или остатки любви, или наконец, самая любовь.
  
   -- С кем вы жили всю жизнь, с кем имели дела, кого любили, если у вас такие черные подозрения?..
   -- Жил с людьми, любил женщину.
  
   ... матери не ожидают наград. Мать любит без толку и без разбору. Велики вы, славны, красивы, горды, переходит имя ваше из уст в уста, гремят ваши дела по свету -- голова старушки трясется от радости, она плачет, смеется и молится долго и жарко. А сынок, большею частью, и не думает поделиться славой с родительницею. Нищи ли вы духом и умом, отметила ли вас природа клеймом безобразия, точит ли жало недуга ваше сердце или тело, наконец отталкивают вас от себя люди и нет вам места между ними -- тем более места в сердце матери. Она сильнее прижимает к груди уродливое, неудавшееся чадо и молится еще долее и жарче.
  
   Человек, конечно, властелин земли, но он также и раб своего желудка.
  
   В любви равно участвуют и душа и тело; в противном случае любовь неполна: мы не духи и не звери.
  
   Разбери-ка, как любовь создана, и сам увидишь, что она не вечна! Живость, пылкость и лихорадочность этого чувства не дают ему быть продолжительным. Любовники-супруги живут всю жизнь вместе -- правда! да разве любят всю жизнь друг друга? будто их всегда связывает первоначальная любовь?
  
   ... Легче перенесть, когда вообразишь неприятность вдвое больше, нежели она есть.
  
   ... Обманешь ли женщину страстью, когда её нет?
  
   ... Сердце людское только, кажется, и живёт противоречиями: не будь их, и его как будто нет в груди.
  
   ... После первых радостей начнётся ревность, сцены примирения, слёзы. Живучи вместе, надоедите друг другу смертельно, а расстанетесь -- вдвое заплачете.
  
   ... Женщины любят иначе, нежели мужчины, нежнее, сильнее. Для них любовь -- всё...
  
   С сердцем напрямик действовать нельзя. Это мудрёный инструмент: не знай, которую пружину тронуть, так он заиграет бог знает что.
  
   -- А слава, слава? вот истинная награда певца...
   -- Она устала нянчиться с певцами: слишком много претендентов. Это прежде, бывало, слава, как женщина, ухаживала за всяким, а теперь, замечаешь ли? ее как будто нет совсем, или она спряталась -- да! Есть известность, а славы что-то не слыхать, или она придумала другой способ проявляться.
  
   -- Вы, дядюшка, удивительный человек! для вас не существует постоянства, нет святости обещаний... Жизнь так хороша, так полна прелести, неги: она как гладкое, прекрасное озеро...
   -- На котором растут желтые цветы, что ли? -- перебил дядя.
   -- Как озеро, -- продолжал Александр, -- она полна чего-то таинственного, заманчивого, скрывающего в себе так много...
   -- Тины, любезный.
   -- Зачем же вы, дядюшка, черпаете тину, зачем так разрушаете и уничтожаете все радости, надежды, блага... смотрите с черной стороны?
   -- Я смотрю с настоящей -- и тебе тоже советую.
  
   Любви и дружбе тоже верит, только не думает, что они упали с неба в грязь, а полагает, что они созданы вместе с людьми и для людей, что их так и надобно понимать и вообще рассматривать вещи пристально, с их настоящей стороны, а не заноситься бог знает куда.
  
   Умные женщины любят, когда для них делают глупости, особенно дорогие. Только большей частью при этом они любят не того, кто делает глупости, а другого.
  
   -- Тебе жениться!
   -- А что же?
   -- В твои лета!
   -- Мне двадцать три года.
   -- Пора! В эти лета женятся только мужики, когда им нужна работница в доме.
  
   -- И я, может быть, женюсь! -- сказал Александр на ухо дяде.
   -- Закрой клапан, Александр!
  
   -- Вы -- женитесь!
   -- Что ж тут удивительного? -- спросил Пётр Иваныч.
   -- Как что? Женитесь -- и ни слова мне!
   -- Извини, я забыл попросить у тебя позволения.
  
   Мудрено! С Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц -- узнаешь и варианты.
  
   -- А вы почему знаете? -- с жаром начал Александр, -- вы подсылаете смотреть за мной?
   -- Как же, я содержу для тебя шпионов на жалование.
  
   Счастье соткано из иллюзий, надежд, доверчивости к людям, уверенности в самом себе, потом из любви, дружбы...
  
   Рассматривать вещи пристально, с их настоящей стороны, а не заноситься бог весть куда.
  
   Один восторжен до сумасбродства, другой -- ледян до ожесточения.
  
   Только если я люблю, то люблю разумно, помню себя, не бью и не опрокидываю ничего!
  
   Влюбленные -- все равно что две лейденские банки: оба сильно заряжены; поцелуями электричество разрешается, и когда разрешится совсем -- прости любовь, следует охлаждение.
  
   Петербург уже давно описан, а что не описано, то надо видеть самому.
  
   Он стал понемногу допускать мысль, что в жизни, видно не все одни розы, а есть и шипы, которые иногда прокалывают.
  
  
   Иван Алексеевич Бунин. "Окаянные дни"
  
   В "Одесском Нaбaте" просьбa к знaющим - сообщить об учaсти пропaвших товaрищей: Вaли Злого, Миши Мрaчного, Фурмaнчикa и Мурaвчикa... Потом некролог кaкого-то Яшеньки: "И ты погиб, умер, прекрaсный Яшенькa... кaк пышный цветок, только что пустивший свои лепестки... кaк зимний луч солнцa... возмущaвшийся мaлейшей неспрaведливостью, восстaвший против угнетения, нaсилия, стaл жертвой дикой орды, рaзрушaющей все, что есть ценного в человечестве... Спи спокойно, Яшенькa, мы отомстим зa тебя!" Кaкой орды? Зa что и кому мстить? Тaм же скaзaно, что Яшенькa - жертвa "всемирного бичa, венеризмa".
  
   Большой зaл бывшего Гaрнизонного Собрaния, где рaньше ютилaсь сворa генерaлов, сейчaс переполнен крaсноaрмейцaми. Особенно удaчен был последний концерт. Снaчaлa исполнен был "Интернaционaл", зaтем товaрищ Кронкaрди, вызывaя интерес и удовольствие слушaтелей, подрaжaл лaю собaки, визгу цыпленкa, пению соловья и других животных, вплоть до пресловутой свиньи..." "Визг" цыпленкa и "пение соловья и прочих животных" - которые, окaзывaется, тоже все "вплоть" до свиньи поют, -- этого, думaю, сaм дьявол не сочинил бы. Почему только свинья "пресловутaя" и перед подрaжaнием ей исполняют "Интернaционaл"?
  
   Собрались на него [банкет] всё те же -- весь "цвет русской интеллигенции", то есть знаменитые художники, артисты, писатели, общественные деятели, новые министры и один высокий иностранный представитель, именно посол Франции. Но над всеми возобладал -- поэт Маяковский. Я сидел с Горьким и финским художником Галленом. И начал Маяковский с того, что без всякого приглашения подошел к нам, вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших бокалов. Галлен глядел на него во все глаза -- так, как глядел бы он, вероятно, на лошадь, если бы ее, например, ввели в эту банкетную залу. Горький хохотал. Я отодвинулся. Маяковский это заметил.
   -- Вы меня очень ненавидите?-- весело спросил он меня.
   Я без всякого стеснения ответил, что нет: слишком было бы много чести ему. Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще что-то спросить меня, но тут поднялся для официального тоста министр иностранных дел, и Маяковский кинулся к нему, к середине стола. А там он вскочил на стул и так похабно заорал что-то, что министр оцепенел. Через секунду, оправившись, он снова провозгласил: "Господа!" Но Маяковский заорал пуще прежнего. И министр, сделав еще одну и столь же бесплодную попытку, развел руками и сел. Но только что он сел, как встал французский посол. Очевидно, он был вполне уверен, что уж перед ним-то русский хулиган не может не стушеваться. Не тут-то было! Маяковский мгновенно заглушил его еще более зычным ревом. Но мало того: к безмерному изумлению посла, вдруг пришла в дикое и бессмысленное неистовство и вся зала: зараженные Маяковским, все ни с того ни с сего заорали и стали бить сапогами в пол, кулаками по столу, стали хохотать, выть, визжать, хрюкать и -- тушить электричество. И вдруг все покрыл истинно трагический вопль какого-то финского художника, похожего на бритого моржа. Уже хмельной и смертельно бледный, он, очевидно, потрясенный до глубины души этим излишеством свинства, и желая выразить свой протест против него, стал что есть силы и буквально со слезами кричать одно из немногих русских слов, ему известных:
   -- Много! Многоо! Многоо! Многоо!
  
   Рассказывал, как большевики до сих пор изумлены, что им удалось захватить власть и что они все еще держатся:
   -- Луначарский после переворота недели две бегал с вытаращенными глазами: да нет, вы только подумайте, ведь мы только демонстрацию хотели произвести и вдруг такой неожиданный успех!
  
   Маяковского звали в гимназии Идиотом Полифемовичем.
  
   Вчера был на собрании "Среды". Много было "молодых". Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, хотя все время с какой-то хамской независимостью, щеголявший стоеросовой прямотой суждений, был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных номерах, по утрам в нужник.
  
   И не души кругом -- только солдаты и ***и.
  
   Из нас как из дерева -- или дубина, или икона.
  
   Люди спасаются только слабостью своих способностей.
  
   Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется.
  
   Мы вообще, должно быть, очень виноваты все друг перед другом. Но только при разлуке чувствуешь это. Потом -- сколько еще осталось нам этих лет вместе? Если и будут эти лета еще, то все равно остается их все меньше и меньше. А дальше? Разойдемся по могилам! Так больно, так обострены чувства, так остры все мысли и воспоминания! А как тупы мы обычно! Как спокойны! И неужели нужна эта боль, чтобы мы ценили жизнь?
  
   Если человек не потерял способности ждать счастья -- он счастлив. Это и есть счастье.
  
   Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность -- вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко.
  
   В сущности, всем нам давно пора повеситься, -- так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных заушений, издевательств.
  
  
   "Натали"
  
   Вспомнил Натали -- и подумал: да, та любовь "до гроба", которую насмешливо предрекала мне Соня, существует; только я уже привык к ней, как привыкает кто-нибудь с годами к тому, что у него отрезали, например, руку или ногу...
  
   -- Вам надо поехать в Москву, а то вы совсем соскучитесь со мной. А я теперь скучать не буду, -- сказала она, глядя на ребёнка, который на руках у неё сосал грудь. -- Поезжайте, поживите в своё удовольствие, только одно помните: если влюбитесь в кого как следует и жениться задумаете, ни минутки не помедлю, утоплюсь вот вместе с ним.
  
   За то время, что прошло с той страшной ночи у Черкасовых, а потом с её замужества, я постепенно оправился, -- во всяком случае, привык к тому состоянию душевно больного человека, которым втайне был, и внешне жил, как все.
  
   Она промолчала. Я взял её руки, поцеловал, весь замирая, правую.
   -- Натали...
   -- Да, да, я вас люблю.
  
   -- Вы собираетесь уезжать?
   Я притворно засмеялся:
   -- Не могу же я...
   Улан особенно энергично закачал головой, на этот раз кстати:
   -- Вздор, вздор! Папа и мама отлично могут потерпеть разлуку с тобой. Раньше двух недель я тебя не отпущу. Да вот и она не отпустит.
   -- Я не имею никаких прав на Виталия Петровича, -- сказала Натали.
   Я жалобно воскликнул:
   -- Дядя, запретите Натали называть меня так!
   Улан хлопнул ладонью по столу:
   -- Запрещаю.
  
   -- Я заболела. У меня это проходит всегда очень тяжело, дней пять лежу. Нынче ещё могла выйти, а завтра уж нет. Веди себя умно без меня. Я тебя страшно люблю и ужасно ревную.
  
   -- Натали, что вы думаете о первой любви?
   Натали откликнулась из темноты:
   -- Я в одном убеждена: в страшном различии первой любви юноши и девушки.
   Соня подумала:
   -- Ну, и девушки бывают разные...
  
  
   "Жизнь Арсеньева"
  
   Я под всякими предлогами внушал ей одно: живи только для меня и мной, не лишай меня моей свободы, своеволия, -- я тебя люблю и за это буду еще больше любить. Мне казалось, что я так люблю ее, что мне все можно, все простительно.
  
   Почему с детства тянет человека даль, ширь, глубина, высота, неизвестное, опасное, то, где можно размахнуться жизнью, даже потерять ее за что-нибудь или за кого-нибудь? Разве это было бы возможно, будь нашей долей только то, что есть, "что Бог дал", -- только земля, только одна эта жизнь? Бог, очевидно, дал нам намного больше.
  
   Ты, кажется, читаешь теперь только затем, чтобы находить что-нибудь насчёт себя и меня. Впрочем, все женщины так читают.
  
   Может быть, и впрямь вздор, но ведь этот вздор моя жизнь...
  
   Всё и все, кого любим мы, есть наша мука, -- чего стоит один этот вечный страх потери любимого!
  
   Стал однажды Николай рисовать мне мое будущее, - ну, что ж, сказал он, подшучивая, мы, конечно, уже вполне разорены, и ты куда-нибудь поступишь, когда подрастешь, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик, - и я вдруг так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался...
  
   Как ни грустно в этом непонятном мире, он всё же прекрасен...
  
  
   "Тёмные аллеи"
  
   Кто женится по любви, тот имеет хорошие ночи и скверные дни.
  
   Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю.
  
   Раз разговор наш коснулся до наших чувств, скажу прямо: простить я вас никогда не могла. Как не было у меня ничего дороже вас на свете в ту пору, так и потом не было. Оттого-то и простить мне вас нельзя. Ну, да что вспоминать, мертвых с погоста не носят.
  
   Всё проходит, да не все забывается.
  
  
   Иван Ефремов. "Таис Афинская"
  
   Искусство или торжествует в блеске прекрасного, или тоскует по его утрате. И только так!
  
   Так зачем же рыдать под звездой, которую все равно не снять с неба? Она совершит начертанный ей путь. А ты совершай свой.
  
   Царь должен соблюдать обычай ещё строже, чем последний из его подданных, ибо как же иначе вселить в людей уважение к закону и чувство меры?
  
   По мнению мудрецов, сочетание в женщине красоты и ума -- противоестественно и опасно.
  
   Цепи Эроса для женщины куются быстрее и держат крепче.
  
   ... только в начале своего существования любая религия живёт и властвует над людьми, включая самых умных и сильных. Потом вместо веры происходит толкование, вместо праведной жизни -- обряды, и все кончается лицемерием жрецов в их борьбе за сытую и почётную жизнь.
  
   Ещё не бывало, чтобы великий гений, полководец, владыка, какому бы народу он ни принадлежал, принёс бы счастье людям! Чем более он велик, тем больше беды.
  
   Мало делать правильные поступки, надо ещё знать время, в которое надлежит их сделать. Мы не можем сесть в лодку, которая уже проплыла мимо, или в ту, которая ещё не пришла. Знать, как действовать, -- половина дела, другая половина -- знать время, когда совершать действие. Для всех дел в мире есть надлежащее время, но чаще всего люди упускают его.
  
   Женщины знают, как хрупка жизнь, как близка смерть, а мужчины мечтают о бессмертии и убивают без конца по всякому поводу.
  
   Вера поклонников Иеговы объявила женщину нечистой, злодейской, своими грехами вызвавшую изгнание людей из первобытного рая. Под страхом смерти женщина не смеет показаться даже мужу нагою, не смеет войти в храм... Чем нелепее вера, тем больше цепляются за неё непросвещенные люди, чем темнее их душа, тем они фанатичнее.
  
   Разность людей от рождения огромна. Преодолеть её, соединить всех так же как и преодолеть различие народов, можно только общим путем -- путем знания. Но надо смотреть, что за путь объединяет народы. Горе, если он не направлен к добру, и ещё хуже, если какой-нибудь народ считает себя превыше всех остальных, избранником богов, призванным владычествовать над другими. Такой народ заставит страдать другие, испытывая всеобщую ненависть и тратя все силы на достижение целей, ничтожным перед широтою жизни...
  
   Деньги не цель, а возможность. Если относишься к ним как к силе, дающей разные возможности, то ты будешь ценить деньги, но они не поработят тебя. Поэтому я презираю людей скупых, однако не меньше противно мне глупое мотовство.
  
   Прекрасное служит опорой души народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие людей биться и отдавать за родину жизни. На изгаженном, вытоптанном месте не вырастает любовь к своему народу, своему прошлому, воинского мужества и гражданской доблести. Забыв о своём славном прошлом, народ обращается в толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!
  
   Рабовладелец сам раб, худший, чем илоты!
  
   Чем нелепее вера, тем больше цепляются за неё непросвещенные люди, тем темнее их душа, тем они фанатичнее.
  
   Поэт всегда должен быть против, в этом его сущность.
  
   Надо опорочить прежнее, чтобы утвердить новое.
  
   Сердце не надо завоёвывать, его надо просто попросить.
  
   Когда сила жизни слабеет в народе и стране, тогда красота оскудевает в ней и ищущие её уходят в иные земли.
  
   Вера становится религией только тогда, когда сплетается с правилами жизни, оценкой поступков, мудростью поведения, взглядом, устремлённым в будущее.
  
  
   Иван Сергеевич Тургенев. "Отцы и дети"
  
   О, друг мой, Аркадий Николаич! -- воскликнул Базаров, -- об одном прошу тебя: не говори красиво.
  
   Рафаэль гроша медного не стоит, а русские художники и того меньше.
  
   Мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
  
   Мы действуем в силу того, чт?о мы признаём полезным.
  
   Что ж, коли он заслуживает презрения!
  
   Человек хорош, обстоятельства плохи.
  
   Любовь -- белиберда, непростительная дурь.
  
   -- А я не вижу, почему нельзя высказывать все, что имеешь на душе.
   -- Вы можете?
   -- Могу.
   -- Вы счастливее меня.
  
   Принципов вообще нет... а есть ощущения. Все от них зависит.
  
   Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым!
  
   В тебе нет ни дерзости, ни злости, а есть молодая смелость, да молодой задор.
  
   Лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
  
   Молодым людям, которые часто и дружелюбно сходятся, беспрестанно приходят одни и те же мысли.
  
   Решился все косить -- валяй и себя по ногам!
  
   Коли может женщина получасовую беседу поддержать, это уж знак хороший.
  
   Прошедшего не воротишь...
  
   Удивительное дело, как человек еще верит в слова.
  
   Дети чувствуют, кто их любит.
  
   Базаров встал и подошел к окну.
   - И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит?
   - Да, - повторила Одинцова с каким-то, ей еще непонятным, испугом.
   И вы не рассердитесь?
   - Нет.
   - Нет? - Базаров стоял к ней спиною. - Так знайте же, что я люблю вас глупо, безумно... Вот чего вы добились.
  
   Нигде время так не бежит, как в России.
  
   ... есть ли на свете что-нибудь пленительнее молодой красивой матери с здоровым ребёнком на руках?
  
   Личность, милостивый государь, -- вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится.
  
   Он [русский народ] свято чтит предания, он -- патриархальный, он не может жить без веры.
  
   Нечего мешкать; мешкают одни дураки да умники.
  
   Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
  
   С тех пор как я здесь, я препакостно себя чувствую, точно начитался писем Гоголя к калужской губернаторше.
  
   Мне пришла мысль в голову; отчего её не высказать?
  
   -- Деревья в лесу, -- повторила она. -- Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и злым?
   -- Нет, есть: как между больным и здороровом. Лёгкие у чахоточного не в том положеннии, как у нас с вами, хоть устроены одинаково, мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги; а нравственные болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и болезней не будет.
  
   Либо я глуп, либо это всё вздор.
  
   А что касается до времени -- отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня.
  
   -- Удивительное дело, -- продолжал Базаров, -- эти старенькие романтики! Разовьют в себе нервную систему до раздражения... ну, равновесие и нарушено. Однако прощай!
  
   Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда... <...> А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда сама свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
  
   Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения. Важно то, что дважды два четыре, а остальное все пустяки.
  
   Бывают положения трогательные, из которых все-таки хочется поскорее выйти.
  
   Он ощущал небольшую неловкость, ту неловкость, которая обыкновенно овладевает молодым человеком, когда он только что перестал быть ребенком и возвратился в место, где привыкли видеть и считать его ребенком.
  
   Старая шутка смерть, а каждому внове.
  
   Тебе не для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись.
  
   Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе.
  
   Нас не так мало, как вы полагаете.
  
   Порядочный химик в двадцать раз лучше всякого поэта.
  
   Кто не видал таких слёз в глазах любимого существа, тот ещё не испытывал, до какой степени, замирая весь от благодарности и от стыда, может быть счастлив на земле человек.
  
   Сын -- отрезанный ломоть. Он что сокол: захотел -- прилетел, захотел -- улетел; а мы с тобой, как опенки на дупле, сидим рядком и ни с места. Только я останусь для тебя навек неизменно, как и ты для меня.
  
   Летучие рыбы некоторое время могут подержаться в воздухе, но вскоре должны шлепнуться в воду.
  
   Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.
  
   Человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек -- не мужчина, не самец.
  
   Может быть, точно, всякий человек -- загадка.
  
   Надо бы так устроить жизнь, чтобы каждый день был значительным.
  
   Кленовый лист, когда падает на землю, похож на бабочку, и это странно -- потому что самое сухое и мёртвое схоже с самым весёлым и живым.
  
   Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста!
  
   В деревне нельзя жить беспорядочно, скука одолеет.
  
   -- Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть, -- проворчал Базаров и, обратившись к Аркадию, прибавил вполголоса: -- Жаль, что помешал.
  
   Время (дело известное) летит иногда птицей, иногда ползет червяком; но человеку бывает особенно хорошо тогда, когда он даже не замечает -- скоро ли, тихо ли оно проходит.
  
   В чемодане оказалось пустое место, и я кладу в него сено; так и в жизненном нашем чемодане: чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было.
  
   Человек все в состоянии понять -- и как трепещет эфир и что на солнце происходит; а как человек может иначе сморкаться, чем он сам, этого он понять не в состоянии.
  
   Кто злится на свою боль -- тот непременно ее победит.
  
   Воспоминаний много, а вспомнить нечего, и впереди передо мной -- длинная, длинная дорога, а цели нет... Мне и не хочется идти.
  
   Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии "равнодушной" природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной...
  
   Настоящий человек -- не тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или ненавидеть.
  
   По-моему, или всё, или ничего. Жизнь за жизнь. Взял мою, отдай свою, и тогда уже без сожаления и без возврата. А то лучше и не надо.
  
   Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезенка, сердце, легкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат.
  
   Всякий человек сам себя воспитать должен, -- ну хоть как я, например...
  
   Я ничьих мнений не разделяю; я имею свои.
  
  
   "Первая любовь"
  
   Я бы присоветовал королеве не давать балов, когда ей не до гостей.
  
   Я не в состоянии передать чувство, с которым я удалился. Я бы не желал, чтобы оно когда-нибудь повторилось; но я почел бы себя несчастливым, если бы я никогда его не испытал.
  
   -- "Что не любить оно не может", -- повторила Зинаида. -- Вот чем поэзия хороша: она говорит нам то, чего нет и что не только лучше того, что есть, но даже больше похоже на правду... Что не любить оно не может -- и хотело бы, да не может!
  
   Я воспользовался тем, что она не поднимала глаз, и принялся ее рассматривать, сперва украдкой, потом все смелее и смелее. Лицо ее показалось мне еще прелестнее, чем накануне: так все в нем было тонко, умно и мило. Она сидела спиной к окну, завешенному белой сторой; солнечный луч, пробиваясь сквозь эту стору, обливал мягким светом ее пушистые золотистые волосы, ее невинную шею, покатые плечи и нежную, спокойную грудь. Я глядел на нее -- и как дорога и близка становилась она мне!
  
   Сердце во мне так и прыгало; мне было очень стыдно и весело: я чувствовал небывалое волнение.
  
   Сын мой, -- писал он мне, -- бойся женской любви, бойся этого счастья, этой отравы...
  
   О молодость! Молодость!.. Может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности всё сделать, а в возможности думать, что всё сделаешь.
  
   -- Вы не думаете ли, что я его люблю, -- сказала она мне в другой раз. -- Нет; я таких любить не могу, на которых мне приходится глядеть сверху вниз. Мне надобно такого, который сам бы меня сломил... Да я на такого не наткнусь, бог милостив! Не попадусь никому в лапы, ни-ни!
  
   -- Свобода, -- повторил он, -- а знаешь ли ты, что может человеку дать свободу?
   -- Что?
   -- Воля, собственная воля, и власть она даст, которая лучше свободы. Умей хотеть -- и будешь свободным, и командовать будешь.
  
   Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать -- в этом вся штука жизни.
  
   - Какие пустяки! -- подхватила Зинаида. -- Ну, вообразите себе, например, что вы женаты, и расскажите нам, как бы вы проводили время с вашей женой. Вы бы её заперли?
   -- Я бы её запер.
   -- И сами бы сидели с ней?
   -- И сам непременно сидел бы с ней.
   -- Прекрасно. Ну а если бы ей это надоело и она бы изменила вам?
   -- Я бы её убил.
   -- А если б она убежала?
   -- Я бы догнал её и всё-таки бы убил.
   -- Так. Ну а положим, я была бы вашей женой, что бы вы тогда сделали?
   Беловзоров помолчал.
   -- Я бы себя убил...
  
   О молодость! молодость! тебе нет ни до чего дела, ты как будто бы обладаешь всеми сокровищами вселенной,[...], а у самой дни бегут и исчезают без следа и без счета и все в тебе исчезает, как воск на солнце, как снег...
  
   -- Вы любите роскошь? -- перебил её Лушин.
   -- Роскошь красива, -- возразила она, -- я люблю всё красивое.
   -- Больше прекрасного? -- спросил он.
  
   Сладко быть единственным источником, самовластной и безответной причиной величайших радостей и глубочайшего горя для другого...
  
   Я сказал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня.
  
   О, кроткие чувства, мягкие звуки, доброта и утихание тронутой души, тающая радость первых умилений любви, -- где вы, где вы?
  
   ... жертвовать собою сладко для иных.
  
  
   "Рудин"
  
   Да и кто любит в наше время? Кто дерзает любить?
  
   По-моему, на свете только три несчастья и есть: жить зимой в холодной квартире, летом носить узкие сапоги да ночевать в комнате, где пищит ребёнок, которого нельзя посыпать персидским порошком.
  
   Поворчите ещё, Африкан Семёныч, поворчите... Это очень идёт к вашей взъерошенной причёске...
  
   -- Ну, взобрался Африкан Семёныч на своего конька -- теперь не слезет с него до вечера.
   -- Мой конёк... А у женщин их целых три, с которых они никогда не слезают -- разве когда спят.
   -- Какие же это три конька?
   -- Попрёк, намёк и упрёк.
  
   -- Если бы вы могли видеть, с какой вялой и холодной миной вы произнесли ваш комплимент! Удивляюсь, как вы не зевнули на последнем слове.
   -- С холодной миной... Вам все огня нужно; а огонь никуда не годится. Вспыхнет, надымит и погаснет.
   -- И согреет.
   -- Да... и обожжёт.
  
   Каждый остаётся тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя!
  
   Философические хитросплетения и бредни никогда не привьются к русскому: на это у него слишком много здравого смысла.
  
   ... жизнь рано или поздно своё возьмёт. Какой бы удар ни поразил человека, он в тот же день, много на другой -- извините за грубость выражения -- поест, и вот вам уже первое утешение...
  
   Заметили ли вы, что на дубе -- а дуб крепкое дерево -- старые листья только тогда отпадают, когда молодые начнут пробиваться? Точно то же случается и с старой любовью в сильном сердце: она уже вымерла, но всё ещё держится; только другая, новая любовь может её выжить.
  
   Любовь -- в ней всё тайна: как она приходит, как развивается, как исчезает. То является она вдруг, несомненная, радостная, как день; то долго тлеет, как огонь под золой, и пробивается пламенем в душе, когда уже всё разрушено; то вползает она в сердце, как змея, то вдруг выползет из него вон...
  
   Кто пожил, да не сделался снисходительным к другим, тот сам не заслуживает снисхождения. А кто может сказать, что он в снисхождении не нуждается?
  
   -- Поэзия -- язык богов.
  
   Но не в одних стихах поэзия: она разлита везде, она вокруг нас... Взгляните на эти деревья, на это небо -- отовсюду веет красотою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия.
  
   Не всегда бывают благотворны слёзы. Отрадны и целебны они, когда, долго накипев в груди, потекут они наконец, -- сперва с усилием, потом всё легче, всё слаще; немое томление тоски разрешается ими... Но есть слёзы холодные, скупо льющиеся слезы: их по капле выдавливает из сердца тяжелым и недвижным бременем налегшее на него горе; они безотрадны и не приносят облегчения. Нужда плачет такими слезами, и тот ещё не был несчастлив, кто не проливал их.
  
   Человек без самолюбия ничтожен. Самолюбие -- архимедов рычаг, которым землю с места можно сдвинуть.
  
   Есть три разряда эгоистов: эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами живут и не дают жить другим; наконец, эгоисты, которые сами не живут и другим жить не дают. Женщины большей частью принадлежат к третьему разряду.
  
   Нет ничего тягостнее сознания только что сделанной глупости.
  
   "Наташа у меня, к счастью, холодна, -- говаривала она, -- не в меня... тем лучше. Она будет счастлива". Дарья Михайловна ошибалась. Впрочем, редкая мать понимает дочь свою.
  
   Да уж я думаю, Дарья Михайловна, что вам, во всяком случае, легче было бы жить без истины, чем без вашего повара Степана, который такой мастер варить бульоны! И на что вам истина, скажите на милость? Ведь чепчика из ней сшить нельзя!
  
   ... красно говорить простительно юноше, а в его года стыдно тешиться шумом собственных речей, стыдно рисоваться!
  
   Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без неё не может обойтись.
  
   Мужчина может сказать, что дважды два не четыре, а пять или три с половиной, а женщина скажет, что дважды два -- стеариновая свечка.
  
  
   Илья Ильф и Евгений Петров. "Золотой теленок"
  
   У меня налицо все пошлые признаки влюбленности: отсутствие аппетита, бессонница и маниакальное стремление сочинять стихи. Слушайте, что я накропал вчера ночью при колеблющемся свете электрической лампы: "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты". Правда, хорошо? Талантливо? И только на рассвете, когда дописаны были последние строки, я вспомнил, что этот стих уже написал А. Пушкин. Такой удар со стороны классика! А?
  
   Матушка-заступница, милиция-троеручица! Что за банальный, опротивевший всем бюрократизм?
  
   Ну что ж, адье, великая страна. Я не люблю быть первым учеником и получать отметки за внимание, прилежание и поведение. Я частное лицо и не обязан интересоваться силосными ямами, траншеями и башнями. Меня как-то мало интересует проблема социалистической переделки человека в ангела и вкладчика сберкассы. Наоборот. Интересуют меня наболевшие вопросы бережного отношения к личности одиноких миллионеров.
  
   Носки с двойной пяткой - это не просто продукция какой-то кооперативной артели лжеинвалидов, а некий символ счастливого брака, узаконеного загсом.
  
   В студентах чувствовалось превосходство зрителя перед конферансье. Зритель слушает гражданина во фраке, иногда смеётся, лениво аплодирует ему, но в конце концов уходит домой, и нет ему больше никакого дела до конферансье. А конферансье после спектакля приходит в артистический клуб, грустно сидит над котлетой и жалуется собрату по Рабису - опереточному комику, что публика его не понимает, а правительство не ценит. Комик пьёт водку и тоже жалуется, что его не понимают. А чего там не понимать? Остроты стары, и приёмы стары, а переучиваться поздно. Всё, кажется, ясно.
  
   Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья?... Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.
  
   Я это сделал не в интересах истины, а в интересах правды.
  
   Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа.
  
   Горящий обломок луны низко висел над остывающим берегом. На скалах сидели чёрные базальтовые, навек обнявшиеся парочки. Море шушукалось о любви до гроба, о счастье без возврата, о муках сердца и тому подобных неактуальных мелочах. Звезда говорила со звездой по азбуке Морзе, зажигаясь и потухая. Световой туннель прожектора соединял берега залива. Когда он исчез, на его месте долго ещё держался чёрный столб.
  
   -- Хорошо жить на свете! - сказал Балаганов. - Вот мы едем, мы сыты. Может быть, нас ожидает счастье...
   - Вы в этом твёрдо уверены? - спросил Остап. - Счастье ожидает нас на дороге? Может быть, ещё машет крылышками от нетерпения? "Где, - говорит оно, - адмирал Балаганов? Почему его так долго нет?" Вы псих, Балаганов! Счастье никого не поджидает. Оно бродит по стране в длинных белых одеждах, распевая детскую песенку: "Ах, Америка - это страна, там гуляют и пьют без закуски". Но эту наивную детку надо ловить, ей нужно понравиться, за ней нужно ухаживать.
  
   Путников грубо вытащили из машины и принялись качать с таким ожесточением, будто они были утопленниками и их во что бы то ни стало нужно было вернуть к жизни.
  
   Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями.
  
   В песчаных степях аравийской земли три гордые пальмы зачем-то росли.
  
  
   Статистика знает всё.
  
   Давайте ходить по газонам, подвергаясь штрафу.
  
   -- За что же вы хотите получить деньги? Я их заработал, а вы...
   -- Я не только трудился. Я даже пострадал. После разговоров с Берлагой, Скумбриевичем и Полыхаевым я потерял веру в человечество. Разве это не стоит миллиона рублей, вера в человечество?
   -- Стоит, стоит, -- успокоил Александр Иванович.
  
   Кай Юлий Старохамский пошел в сумасшедший дом по высоким идейным соображениям. -- В Советской России, -- говорил он, драпируясь в одеяло, -- сумасшедший дом -- это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное -- это сверхбедлам. Нет, с большевиками я жить не могу. Уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не строят социализма. Потом здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихний социализм работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести. Свобода слова. Увидев проходившего мимо санитара, Кай Юлий Старохамский визгливо закричал: -- Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! -- И, обернувшись к Берлаге, добавил: -- Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице!
  
   Бухгалтер заметил, что сумасшедшие друг с другом почти не разговаривают. Им некогда разговаривать. Они думают. Они думают все время. У них множество мыслей, надо что-то вспомнить, вспомнить самое главное, от чего зависит счастье. А мысли разваливаются, и самое главное, вильнув хвостиком, исчезает. И снова надо все обдумать, понять, наконец, что же случилось, почему стало все плохо, когда раньше все было хорошо.
  
   Все антилоповцы, за исключением Козлевича, поселились в "Вороньей слободке" у Васисуалия Лоханкина, чрезвычайно этим скандализованного. Он даже пытался протестовать, указывая на то, что сдавал комнату не трем, а одному-одинокому интеллигентному холостяку. "Мон дье, Васисуалий Андреич, -- отвечал Остап беззаботно, -- не мучьте себя. Ведь интеллигентный-то из всех трех я один, так что условие соблюдено". На дальнейшие сетования хозяина Бендер рассудительно молвил: "Майн готт, дорогой Васисуалий! Может быть, именно в этом великая сермяжная правда".
  
   Самое главное, -- говорил Остап, прогуливаясь по просторному номеру гостиницы "Карлсбад", -- это внести смятение в лагерь противника. Враг должен потерять душевное равновесие. Сделать это не так трудно. В конце концов люди больше всего пугаются непонятного.
  
   Всегда думаешь: "Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена". А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили.
  
   Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным человеком? Нет, он не был нравственным человеком. Это был бывший слепой, самозванец и гусекрад. Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счёт общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. А вынести этого противоречия во взглядах Михаил Самуэлевич не мог, потому что имел вспыльчивый характер. И поэтому он умер. Всё!
  
   Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.
  
   Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не получилось. Придётся переквалифицироваться в управдомы.
  
   Мне 33 года -- возраст Иисуса Христа, а что я сделал? Учения не создал, учеников разбазарил, бедного Паниковского не воскресил!
  
   Вот я и миллионер! Сбылись мечты идиота!
  
   Нет на свете такой девушки, которая не знала бы, по крайней мере, за неделю, о готовящемся изъявлении чувств.
  
   Главное -- это устранить причину сна. Основной причиной является самое существование советской власти. Но в данный момент я устранять её не могу. У меня просто нет времени.
  
   Раз вы живёте в Советской стране, то и сны у вас должны быть советские.
  
   Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость.
  
   У меня с советской властью возникли за последний год серьёзнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм.
  
   Заграница -- это миф о загробной жизни. Кто туда попадёт, тот не возвращается.
  
   Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны же быть люди, у которых их много.
  
   В большом городе пешеходы ведут мученическую жизнь. Для них ввели некое транспортное гетто. Им разрешают переходить улицы только на перекрёстках, то есть именно в тех местах, где движение сильнее всего и где волосок, на котором обычно висит жизнь пешехода, легче всего оборвать.
  
   Надо заметить, что автомобиль тоже был изобретён пешеходами. Но автомобилисты об этом как-то сразу забыли. Кротких и умных пешеходов стали давить. Улицы, созданные пешеходами, перешли во власть автомобилистов.
  
   Пешеходов надо любить. Пешеходы составляют большую часть человечества. Мало того -- лучшую его часть. Пешеходы создали мир.
  
   Мне не нужна вечная игла для примуса, я не хочу жить вечно.
  
   Пилите, Шура, пилите -- они золотые!
  
   Чего вы орете, как белый медведь в тёплую погоду?
  
   Финансовая пропасть -- самая глубокая из всех пропастей, в нее можно падать всю жизнь.
  
   Кстати, о детстве, в детстве таких, как вы, я убивал на месте. Из рогатки.
  
   Есть люди, которые не умеют страдать, как-то не выходит. А если уж и страдают, то стараются проделать это как можно быстрее и незаметнее для окружающих.
  
   А нам грубиянов не надо. Мы сами грубияны.
  
   Интересный вы человек! Все у вас в порядке. Удивительно, с таким счастьем -- и на свободе!
  
   Нет, это не Рио-де-Жанейро!
  
   -- Я покупаю самолёт! -- поспешно сказал великий комбинатор. -- Заверните в бумажку.
  
   -- Вот, -- вымолвил, наконец, Остап, -- судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
  
   Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис.
  
   -- Следствие по делу Корейко, -- говорил Остап, -- может поглотить много времени. Сколько -- знает один Бог. А так как Бога нет, то никто не знает. Ужасное положение.
  
   Жил на свете частник бедный. Это был довольно богатый человек.
  
   Вы не в церкви, вас не обманут.
  
   Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился...
  
   Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте. Вам я оставляю жизнь только потому, что надеюсь вас перевоспитать.
  
  
   "Двенадцать стульев"
  
   Все учтено могучим ураганом...
  
   Трудности возникали там, где их меньше всего ожидали.
  
   Бывали хуже времена, но не было подлей.
  
   -- А доктор что говорит?
   -- Что доктор! В страхкассе разве доктора? И здорового залечат!
  
   На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать испанских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора. Если б Остап узнал, что он играет такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился.
  
   Не задумывайтесь. Молчите. И не забывайте надувать щеки.
  
   Остап со вчерашнего дня еще ничего не ел. Поэтому красноречие его было необыкновенно.
  
   Искусство сумасшедших, пещерная живопись или рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа казались музейными ценностями.
  
   Воздух чист, и в голову лезут умные мысли!
  
   Как много жизни, полной пыла, страстей и мысли, глядит на нас со статистических таблиц!
  
   Говорить так о стропилах - всё равно, что утверждать, будто бы виолончель рожает детей.
  
   Крик его, бешеный, страстный и дикий, - крик простреленной навылет волчицы, - вылетел на середину площади, метнулся под мост и, отталкиваемый отовсюду звуками просыпающегося большого города, стал глохнуть и в минуту зачах. Великолепное осеннее утро скатилось с мокрых крыш на улицы Москвы. Город двинулся в будничный свой поход.
  
   Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, что оно горячим светом по чему-то там затрепетало.
  
   Рисунок, сделанный хвостом непокорного мула, по сравнению с транспарантом Остапа показался бы музейной ценностью. Вместо сеятеля, разбрасывающего облигации, шкодливая рука Остапа изобразила некий обрубок с сахарной головой и тонкими плетьми вместо рук.
  
   Наступила звёздная ветреная ночь. Население тиражного ковчега уснуло.
   Львы из тиражной комиссии спали. Спали ягнята из личного стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных расчётов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из машинного бюро.
  
   Елена Станиславовна, встревоженная исчезновением всего старогородского ареопага, метала карты с возмутительной небрежностью. Карты возвещали то конец мира, то прибавку к жалованью, то свидание с мужем в казённом доме и в присутствии недоброжелателей - пикового короля.
   Да и само гадание кончилось как-то странно. Пришли агенты - пиковые короли - и увели прорицательницу в казённый дом, к прокурору.
  
   Подобно распелёнутому малютке, который, не останавливаясь ни на секунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит головой, величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выдувает изо рта пузыри, Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечного беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородочком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал гимнастику на резинках.
  
   Не устраивайте преждевременной истерики. Если вы уже не можете не переживать, то переживайте молча.
  
   Ипполит Матвеевич бродил по саду, натыкаясь на скамьи и принимая окоченевшие от ранней весенней любви парочки за кусты.
  
   -- Что это значит?
   -- Это значит, что вы отсталый человек.
   -- Почему?
   -- Потому что! Простите за пошлый вопрос: сколько у вас есть денег?
   -- Каких денег?
  
   Вы поразительно догадливы, дорогой охотник за табуретками, бриллиантов, как видите, нет.
  
   Остап вытер свой благородный лоб. Ему хотелось есть до такой степени, что он охотно съел бы зажаренного шахматного коня.
  
   Мадемуазель Собак слыла культурной девушкой: в ее словаре было около ста восьмидесяти слов. При этом ей было известно одно такое слово, которое Эллочке даже не могло присниться. Это было богатое слово: гомосексуализм. Фима Собак, несомненно, была культурной девушкой.
  
   В Ленинграде, на Васильевском острове, на Второй линии, жила бедная девушка с большими голубыми глазами. Звали её Клотильдой. Девушка любила читать Шиллера в подлиннике, мечтать, сидя на парапете невской набережной, и есть за обедом непрожаренный бифштекс. Но девушка была бедна. Шиллера было очень много, а мяса совсем не было. Поэтому, а ещё и потому, что ночи были белые, Клотильда влюбилась.
  
   Вы не пьете, не курите, девушками не увлекаетесь... Зачем Вам деньги? Вы же не умеете их тратить.
  
   ... Сама юность волнующая,
   Сама младость ликующая,
   К поцелуям зовущая,
   Вся такая воздушная.
   Секретарь суда грешил стишками.
  
   Пан или пропал. Я выбираю пана, хотя он и явный поляк.
  
   Хорошо излагает, собака.
  
   Чудесен шахматный закон и непреложен:
   Кто перевес хотя б ничтожный получил
   В пространстве, массе, времени, напоре сил
   Лишь для того прямой к победе путь возможен.
  
   - Вы пугаете меня, гражданин матрац!
   - Молчи, дурак! Ты не знаешь всего! Ты еще возьмешь в Мосдреве кредит на мебель.
   - Я убью тебя, матрац!
   - Щенок. Если ты осмелишься это сделать, соседи донесут на тебя в домоуправление.
  
   Матрац ненасытен. Он требует жертвоприношений. По ночам он издает звон падающего меча. Ему нужна этажерка. Ему нужен стол на глупых тумбах. Лязгая пружинами, он требует занавесей, портьер и кухонной посуды. Он толкает человека и говорит ему:
   - Пойди и купи рубель и качалку!
   - Мне стыдно за тебя, человек! У тебя до сих пор нет ковра!
   - Работай! Я скоро принесу тебе детей! Тебе нужны деньги на пеленки и колясочку!
  
   Матрац ломает жизнь человеческую. В его обивке и пружинах таится какая-то сила, притягательная и до сих пор не исследованная. На призывный звон его пружин стекаются люди и вещи. Приходит финагент и девушки. Они хотят дружить с матрацевладельцами. Финагент делает это в целях фискальных, преследующих государственную пользу, а девушки - бескорыстно, повинуясь законам природы. Начинается цветение молодости. Финагент, собравши налог, как пчела собирает весеннюю взятку, с радостным гудом улетает в свой участковый улей. А отхлынувших девушек заменяет жена и примус "Ювель N 1".
  
   Граждане! Уважайте пружинный матрац в голубых цветочках! Это - семейный очаг, альфа и омега меблировки, общее и целое домашнего уюта, любовная база, отец примуса! Как сладко спать под демократический звон его пружин! Какие сладкие сны видит человек, засыпающий на его голубой дерюге! Каким уважением пользуется каждый матрацевладелец!
   Человек, лишенный матраца, - жалок. Он не существует. Он не платит налогов, не имеет жены, знакомые не занимают ему денег до среды, шоферы такси посылают ему вдогонку оскорбительные слова, девушки смеются над ним - они не любят идеалистов.
  
   Трамваи визжали на поворотах так естественно, что, казалось, будто визжит не вагон, а сам кондуктор, приплюснутый совработниками к табличке "Курить и плевать воспрещается". Курить и плевать воспрещалось, но толкать кондуктора в живот, дышать ему в ухо и придираться к нему без всякого повода, очевидно, не воспрещалось. И этим спешили воспользоваться все. Был критический час. Земные и неземные создания спешили на службу.
  
   Завхоз 2-го дома Старсобеса был застенчивый ворюга. Все существо его протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза.
  
   -- Альпийское нищенство -- святое дело!
  
   Набил бы я тебе рыло, только Заратустра не позволяет.
  
   Крепитесь! Россия вас не забудет! Заграница нам поможет!
  
   Дворник замычал низким и страстным голосом, каким иногда среди ночной тишины вдруг горячо и хлопотливо начинает бормотать унитаз.
  
   -- Обниматься некогда, -- сказал он. Прощай любимая. Мы разошлись как в море корабли.
  
   Вам некуда торопиться. ГПУ к вам само придёт.
  
   Любовь мучит человека. Бык мычит от страсти. Петух не находит себе места. Предводитель дворянства теряет аппетит.
  
   -- Скажите, а двести рублей не могут спасти гиганта мысли?
   -- Я думаю, что торг здесь не уместен!
  
   Дело помощи утопающим - дело рук самих утопающих.
  
   Между тем как одни герои романа были убеждены в том, что время терпит, а другие полагали, что время не ждёт, время шло обычным своим порядком
  
   "Кажется, наступил психологический момент для ужина",-- подумал Остап.
  
   Не будьте божьей коровой.
  
   Знойная женщина, -- сказал Остап, -- мечта поэта. Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на местах -- еще встречаются.
  
   Время, -- сказал он, -- которое мы имеем, -- это деньги, которых мы не имеем.
  
   Попрошу вас, гражданка, очистить стул.
  
   Вам, предводитель, пора уже лечиться электричеством.
  
   -- Вы довольно пошлый человек,-- возражал Бендер,-- вы любите деньги больше, чем надо.
  
   -- Если хотите, вы можете уйти.
   -- Тогда я, пожалуй, пойду.
   -- Но, помните, у нас длинные руки!
   -- Тогда я, пожалуй, останусь...
  
   Вы меня озлобляете. Я человек, измученный нарзаном.
  
   -- Ваше политическое кредо?
   -- Всегда!
  
   -- Жизнь! -- сказал Остап. -- Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Вы думаете, что, если вас выселили из особняка, вы знаете, что такое жизнь? И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то вы знаете, что такое жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, -- это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не умеет, тот пропадает.
  
   Киса, давайте и мы увековечимся. Забьем Мике баки. У меня, кстати, и мел есть! Ей-богу, полезу сейчас и напишу: "Киса и Ося здесь были".
  
   Остапа несло.
  
   -- Ну что, дядя, невесты в вашем городе есть?
   -- Кому и кобыла невеста.
   -- Больше вопросов не имею.
  
   Он любил и страдал. Он любил деньги и страдал от их недостатка.
  
   -- Эх, Киса, -- сказал Остап, -- мы чужие на этом празднике жизни.
  
   Когда будут бить, будете плакать!
  
   Его рост доходил до ста восьмидесяти пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с некоторым пренебрежением.
  
   В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.
  
   Скоро только кошки родятся.
  
   Есть еще от жилетки рукава, круг от бублика и мертвого осла уши.
  
   Может быть, тебе дать ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?
  
   -- Кто, по-вашему, этот мощный старик? Не говорите, вы не можете этого знать. Это - гигант мысли, отец русской демократии и особа, приближенная к императору.
  
   Папаша, вы пошлый человек!
  
   Почем опиум для народа?
  
   -- Деньги вперед, -- заявил монтер, -- утром -- деньги, вечером -- стулья или вечером -- деньги, а на другой день утром -- стулья.
   -- А может быть, сегодня -- стулья, а завтра -- деньги? -- пытал Остап.
   -- Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает.
  
   У нас хотя и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.
  
   Заседание продолжается! Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
  
  
   Иоганн Вольфганг Гёте. "Страдания юного Вертера"
  
   Видеть счастливых людей, обязанных своим счастьем не нам, -- вот что несносно.
  
   У меня бывают вспышки такого мужества, когда я готов вскочить, все стряхнуть с себя и бежать, только не знаю -- куда.
  
   Мне повсюду одинаково плохо и одинаково хорошо. Я ничего не хочу, ничего не прошу. Мне лучше уйти совсем.
  
   И когда человек окрылен восторгом или погружен в скорбь, что-то останавливает его и возвращает к трезвому, холодному сознанию именно в тот миг, когда он мечтал раствориться в бесконечности.
  
   Ах, такова бренность человека, что даже там, где он по-настоящему утверждает свое бытие, где создается единственно верное впечатление от его присутствия, -- в памяти и в душе его близких, даже и там суждено ему угаснуть, исчезнуть -- и так быстро!
  
   Вильгельм, что нам мир без любви! То же, что волшебный фонарь без света. Едва ты вставишь лампочку, как яркие картины запестреют на белой стене! И пусть это будет только мимолётный мираж, всё равно, мы, точно дети, радуемся, глядя на него, и восторгаемся чудесными видениями.
  
   Я редко могу взяться за книгу, а потому она должна быть мне особенно по вкусу. И мне милее всего тот писатель, у которого я нахожу мой мир, у кого в книге происходит то же, что и вокруг меня, и чей рассказ занимает и трогает меня, как моя собственная домашняя жизнь. Пусть это далеко не райская жизнь, но в ней для меня источник несказанных радостей.
  
   Не знаю, то ли обманчивые духи населяют эти места, то ли моё собственное пылкое воображение всё кругом превращает в рай.
  
   Я не люблю многоточий, но тут иначе выразится не могу и выражаюсь, по-моему, достаточно понятно.
  
   Едва я загляну в её чёрные глаза, как мне уже хорошо.
  
   Воображение -- поистине дар богов!
  
   Чувства и поступки так же многообразны, как разновидности носов между орлиным и вздёрнутым.
  
   Поистине я с каждым днем убеждаюсь все более, мой друг, что глупо судить о других по себе. У меня столько хлопот с самим собой, и сердце мое так строптиво, что мне мало дела до других, только бы им не было дела до меня.
  
   Ты не чувствуешь, не понимаешь, что в твоем сокрушенном сердце, в твоем смятенном уме -- причина всех горестей...
  
   Ах, неужто люди бывали так же несчастливы до меня?
  
   Воображение наше, по природе своей стремящееся подняться над миром, вскормленное фантастическими образами поэзии, рисует себе ряд людей, стоящих неизмеримо выше нас, и все, кроме нас, кажется нам необыкновенным, всякий другой человек представляется нам совершенством. И это вполне естественно. Мы на каждом шагу чувствуем, как много нам недостает, и часто видим у другого человека то, чего лишены сами, приписывая ему свои собственные качества, с несокрушимым душевным спокойствием в придачу.
  
   Раз уж мы так созданы, что все примеряем к себе и себя ко всему, -- значит, радость и горе зависят от того, что нас окружает, и ничего нет опаснее одиночества.
  
   С тех пор как я целые дни провожу на людях и вижу их делишки и повадки, я стал гораздо снисходительнее к себе.
  
   Человек может сносить радость, горе, боль лишь до известной степени, а когда эта степень превышена, он гибнет.
  
   Ибо человек, увлекаемый страстями, теряет способность рассуждать, и на него смотрят как на пьяного или помешанного.
  
   Много можно сказать в пользу установленных правил, примерно то же, что говорят в похвалу общественному порядку. Человек, воспитанный на правилах, никогда не создаст ничего безвкусного и негодного, как человек, следующий законам и порядкам общежития, никогда не будет несносным соседом или отпетым злодеем. Зато, что бы мне ни говорили, всякие правила убивают ощущение природы и способность правдиво изображать ее!
  
   Но если кто в смирении своем понимает, какая всему этому цена, кто видит, как прилежно всякий благополучный мещанин подстригает свой садик под рай и как терпеливо даже несчастливец, сгибаясь под бременем, плетется своим путем и все одинаково жаждут хоть на минуту дольше видеть свет нашего солнца, -- кто все это понимает, тот молчит и строит свой мир в самом себе и счастлив уже тем, что он человек. И еще тем, что, при всей своей беспомощности, в душе он хранит сладостное чувство свободы и сознание, что может вырваться из этой темницы, когда пожелает.
  
   Хорошо живется и тем, кто дает пышные названия своим ничтожным занятиям и даже своим страстишкам и преподносит их роду человеческому как грандиозные подвиги во имя его пользы и процветания.
   Благо тому, кто может быть таким!
  
   Все ученейшие школьные и домашние учителя согласны в том, что дети не знают, почему они хотят чего-нибудь; но что взрослые не лучше детей ощупью бродят по земле и тоже не знают, откуда пришли и куда идут, точно так же не видят в своих поступках определенной цели, и что ими так же управляют при помощи печенья, пирожного и розог, -- с этим никто не хочет согласиться, а по моему разумению, это вполне очевидно.
  
   Есть противопоказания. Посоветуйтесь с врачом.
   Я отлично знаю, что мы неравны и не можем быть равными; однако я утверждаю, что тот, кто считает нужным сторониться так называемой черни из страха уронить свое достоинство, заслуживает не меньшей хулы, чем трус, который прячется от врага, боясь потерпеть поражение.
  
   ... как справедливо одно давнее мое наблюдение: люди с определенным положением в свете всегда будут чуждаться простонародья, словно боясь унизить себя близостью к нему; а еще встречаются такие легкомысленные и злые озорники, которые для вида снисходят до бедного люда, чтобы только сильнее чваниться перед ним.
  
   ... недомолвки и закоренелые предубеждения больше вносят в мир смуты, чем коварство и злоба. Во всяком случае, последние встречаются гораздо реже.
  
   Напрасно простираю я к ней объятия, очнувшись утром от тяжких снов, напрасно ищу ее ночью в своей постели, когда в счастливом и невинном сновидении мне пригрезится, будто я сижу возле нее на лугу и осыпаю поцелуями ее руку. Когда же я тянусь к ней, еще одурманенный дремотой, и вдруг просыпаюсь, -- поток слез исторгается из моего стесненного сердца, и я плачу безутешно, предчувствуя мрачное будущее.
  
   Ах, какой трепет пробегает у меня по жилам, когда пальцы наши соприкасаются невзначай или нога моя под столом встретит её ножку! Я отшатываюсь, как от огня, но тайная сила влечёт меня обратно -- и голова идёт кругом!
  
   Мне так много дано, но чувство к ней поглощает всё; мне так много дано, но без неё нет для меня ничего на свете.
  
   Нам свойственно предполагать хаос и тьму, где все для нас неизвестность.
  
   Выстрадать всю положенную ему меру, искупить всю чашу до дна -- таков удел человека.
  
   Человеку нужно немного земли, чтобы благоденствовать на ней, и еще меньше, чтобы покоиться в ней.
  
   Я ухожу в себя и открываю целый мир!
  
   Быть непонятым -- наша доля.
  
   Горе тому, кто, пользуясь своей властью над чужим сердцем, лишает его немудреных радостей, зарождающихся в нём самом. Никакое баловство, никакие дары не заменят минуты внутреннего удовлетворения, отравленной завистливой неприязнью нашего мучителя.
  
   Чаще всего дурное настроение происходит от внутренней досады на собственное несовершенство, от недовольства самим собой, неизбежно связанного с завистью, которую, в свою очередь, разжигает нелепое тщеславие.
  
   И мы разошлись, так и не поняв друг друга. На этом свете люди редко понимают друг друга.
  
   Я мог бы вести чудесную, радостную жизнь, не будь я глупцом.
  
   Какие мы дети! Как много для нас значит один взгляд! Какие же мы дети!
  
   Дурное настроение сродни лени, оно, собственно, одна из ее разновидностей. От природы все мы с ленцой, однако же, если у нас хватает силы встряхнуться, работа начинает спориться, и мы находим в ней истинное удовольствие.
  
   Почему то, что составляет счастье человеку, должно вместе с тем быть источником его страданий?
  
   Нет мгновения, которое не пожирало бы тебя и твоих близких, нет мгновения, когда бы ты не был, пусть против воли, разрушителем.
  
   Когда мы потеряли себя, всё для нас потеряно.
  
   Человек всегда останется человеком, и та крупица разума, которой он, может быть, обладает, почти или вовсе не имеет значения, когда свирепствует страсть и ему становится тесно в рамках человеческой природы.
  
   Люди часто жалуются, что счастливых дней выпадает мало, а тяжелых -- много, но это неверно. Если бы все с открытым сердцем шли на встречу тому хорошему, что уготовано нам богом на каждый день, то у нас бы хватило сил снести и беду, когда она приключится.
  
   Часто мне хочется разодрать себе грудь и размозжить голову оттого, что люди так мало способны дать друг другу. Увы, если во мне самом нет любви, радости, восторга и жара, другой не подарит мне их, и, будь мое сердце полно блаженства, я не сделаю счастливым того, кто стоит передо мной, бесчувственный и бессильный.
  
   Он во мне ценит больше ум и дарования, чем сердце, хотя оно -- единственная моя гордость, оно одно источник всего, всей силы, всех радостей и страданий. Ведь то, что я знаю, узнать может всякий, а сердце такое лишь у меня.
  
   Люди страдали бы гораздо меньше, если бы не развивали в себе так усердно силу воображения, не припоминали бы без конца прошедшие неприятности, а жили бы безобидным настоящим.
  
   Да, я только странник, только скиталец на земле! А чем вы лучше?
  
   Большинство людей работает большую часть времени, чтобы жить, и незначительное свободное время, остающееся у них, настолько тревожит их, что они всеми способами стараются избавиться от него.
  
  
   Карл Маркс. "Капитал"
  
   Стоимость рабочей силы определяется стоимостью привычно необходимых жизненных средств среднего рабочего.
  
   Современная промышленность никогда не рассматривает и не трактует существующую форму производственного процесса как окончательную.
  
   Средство труда убивает рабочего.
  
   Средство труда, выступив как машина, тотчас же становится конкурентом самого рабочего.
  
   Борьба между капиталистом и наёмным рабочим начинается с самого возникновения капиталистического отношения.
  
   В мануфактуре и ремесле рабочий заставляет орудие служить себе, на фабрике он служит машине.
  
   Если машина является наиболее могущественным средством увеличения производительности труда, т. е. сокращения рабочего времени, необходимого для производства товаров, то как носительница капитала она становится, прежде всего, в непосредственно захваченных его отраслях промышленности, наиболее могущественным средством удлинения рабочего дня дальше всех естественных пределов.
  
   Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он располагал как формально свободная личность. Теперь он продаёт жену и детей. Он становится работорговцем.
  
   Но теперь капитал покупает несовершеннолетних или малолетних.
  
   Стоимость рабочей силы определяется рабочим временем, необходимым для существования не только отдельного взрослого рабочего, но и рабочей семьи.
  
   Если рассматривать машины исключительно как средство удешевления продукта, то граница их применения определяется тем, что труд, которого стоит их производство, должен быть меньше того труда, который замещается их применением.
  
   Переворот в способе производства, совершившийся в одной сфере промышленности, обусловливает переворот в других сферах.
  
   Машины -- средство производства прибавочной стоимости.
  
   Невежество есть мать промышленности, как и суеверий. Сила размышления и воображения подвержена ошибкам; но привычка двигать рукой или ногой не зависит ни от того, ни от другого. Поэтому мануфактуры лучше всего процветают там, где наиболее подавлена духовная жизнь, так что мастерская может рассматриваться как машина, части которой составляют люди.
  
   Духовные потенции производства расширяют свой масштаб на одной стороне потому, что на многих других сторонах они исчезают совершенно.
  
   Ставший неспособным делать что-либо самостоятельное, мануфактурный рабочий развивает производительную деятельность уже только как принадлежность мастерской капиталиста.
  
   Капитал справлял свои оргии.
  
   При всякой спекуляции с акциями каждый знает, что гроза когда-нибудь да грянет, но каждый надеется, что она разразится над головой его ближнего уже после того, как ему самому удастся собрать золотой дождь и укрыть его в безопасном месте.
  
   Его душа -- душа капитала.
  
   Товарное обращение есть исходный пункт капитала.
  
   Товар, который функционирует в качестве меры стоимости, а поэтому также, непосредственно или через своих заместителей, и в качестве средства обращения, есть деньги.
  
   Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна.
  
   Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда.
  
   Потребление рабочей силы -- это сам труд.
  
   Если способность к труду не может быть продана, рабочему от неё нет никакой пользы.
  
   Кто говорит о способности к труду, тот не отвлекается от жизненных средств, необходимых для её поддержания.
  
   Способность к труду ещё не означает труд.
  
   Итак, стоимость рабочей силы сводится к стоимости определённой суммы жизненных средств.
  
   Где равенство, там нет выгоды.
  
   Капиталист знает, что всякие товары, какими бы оборвышами они ни выглядели, как бы скверно они ни пахли, суть деньги в духе и истине, евреи внутреннего обрезания, и к тому же чудотворное средство из денег делать большее количество денег.
  
   Деньги как деньги и деньги как капитал сначала отличаются друг от друга лишь неодинаковой формой обращения.
  
  
   Кен Кизи. "Над кукушкиным гнездом"
  
   -- Но я хотя бы попытался, -- говорит он. -- Черт возьми, на это по крайней мере меня хватило, так или нет?
  
   -- Говоришь, люди станут чистить зубы, когда в голову взбредёт?
   -- Ну да, поэтому-то...
   -- Нет, ты представляешь? Кто в шесть тридцать чистит зубы, кто в шесть двадцать... А того и гляди, в шесть начнут. Не, ты правильно сказал.
  
   Кто смеяться разучился, тот опору потерял.
  
   Человека нельзя представить слабым, если его не видят.
  
   Друг мой, не надо оправдывать мои слабости. Это не соответствует вашему образу и не украшает моего.
  
   She would get after him about the toilets, using that same terrible, slow, patient pressure she used on everybody, as he stood there in front of her, looking like a little kid getting a bawling out, hanging his head, and the toe of one boot on top of the other, saying, "I try and try, ma'am, but I'm afraid I'll never make my mark as head man of the crappers."
   Она приставала к нему из-за уборной, применяя тот же терпеливый, медленный, ужасный нажим, который применяла ко всем, а он стоял перед ней, как мальчик во время нагоняя, повесив голову, носком одного ботинка наступив на носок другого, и говорил: "Я стараюсь, стараюсь, сестра, но, похоже, директор какальника из меня не получится".
  
   If somebody'd of come in and took a look, men watching a blank TV, a fifty-year-old woman hollering and squealing at the back of their heads about discipline and order and recriminations, they'd of thought the whole bunch was crazy as loons.
   Если бы кто-нибудь вошел и увидел это - как люди смотрят погасший телевизор, а пятидесятилетняя женщина верещит им в затылок про дисциплину, порядок и про наказание, он подумал бы, что вся компания спятила с ума.
  
   Nobody complains about all the fog. I know why, now: as bad as it is, you can slip back in it and feel safe. That's what McMurphy can't understand, us wanting to be safe. He keeps trying to drag us out of the fog, out in the open where we'd be easy to get at.
   Никто не жалуется на туман. Теперь я сообразил почему: худо, конечно, но можно нырнуть в него и спрятаться от опасности. Вот чего не понимает Макмерфи: что мы хотим спрятаться от опасности. Он все пытается вытащить нас из тумана на открытое место, где до нас легко добраться.
  
   Nobody's gonna convince me I can't do something till I try it.
   Покуда не попробовал, никто не докажет мне, что я не могу.
  
   Pete had looked out first and seen all the delivery-room machinery waiting for him and somehow realized what he was being born into, and had grabbed on to everything handy in there to try to stave off being born.
   Пит сперва выглянул, увидел, какая аппаратура дожидается его в родильном отделении, как-то понял, куда он рождается, и стал хвататься за что попало, чтобы не родиться.
  
   He's got hands so long and white and dainty I think they carved each other out of soap, and sometimes they get loose and glide around in front of him free as two white birds until he notices them and traps them between his knees; it bothers him that he's got pretty hands.
   Ладони и пальцы у него длинные, белые, нежные - мне кажутся вырезанными из мыла; иногда они выходят из повиновения, парят перед ним сами по себе, как две белые птицы, и он, спохватившись, запирает их между коленями: стесняется своих красивых рук.
  
   And eventually we all got to lose. Nobody can help that.
   А рано или поздно каждый из нас должен проиграть. С этим ничего не поделаешь.
  
   Про рыбу одно знаю: что есть её лучше, чем чистить.
  
   -- Так лоботомия -- это когда вырезают кусочки мозга?
   -- (...) Кастрация лобных долей. Видимо, раз ей нельзя резать ниже пояса, она будет резать выше глаз.
  
   So for forty years he was able to live, if not right in the world of men, at least on the edge of it.
   Так сорок лет он смог прожить хоть не в самом мире людей, но на его обочине.
  
   После этого он остепенился и посвятил себя карточным играм всех рангов.
  
   "Mr. Bibbit, you might warn this Mr. Harding that I'm so crazy I admit to voting for Eisenhower."
   "Bibbit! You tell Mr. McMurphy I'm so crazy I voted for Eisenhower twice!"
   "And you tell Mr. Harding right back <...> that I'm so crazy I plan to vote for Eisenhower again this November."
   "I take off my hat," Harding says, bows his head, and shakes hands with McMurphy.
   - Мистер Биббит, можешь предупредить вашего мистера Хардинга, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра.
   - Биббит! Скажи мистеру Макмерфи, что я такой ненормальный, что голосовал за Эйзенхауэра дважды.
   - А ты передай в ответ мистеру Хардингу, <...> я такой ненормальный, что собираюсь голосовать за Эйзенхауэра и в нынешнем ноябре!
   - Снимаю шляпу, - говорит Хардинг, наклоняет голову и жмет Макмерфи руку.
  
   -- Кэнди, Кэнди, почему, почему, почему с нами случаются такие дикие истории? -- Она еще раз повернулась кругом и замерла, расставив босые ноги и хихикая.
   -- Эти истории не случаются, -- торжественно сказал ей Хардинг. -- Такими историями ты грезишь по ночам, когда лежишь без сна, а потом боишься рассказать их своему психиатру. Вас тут на самом деле нет.
  
   Which one of you claims to be the craziest? Which one is the biggest loony? It's my first day, and what I like to do is make a good impression straight off on the right man.
   Кто тут называет себя самым сумасшедшим? Кто у вас главный псих? Я тут первый день, поэтому сразу хочу понравиться нужному человеку.
  
   Друзья мои, вы слишком громко протестуете, чтобы поверить в ваш протест.
  
   А голос лениво и благодушно рассказывал о жизни, которую мы проживали вместе с ним, о молодых шалостях и детских забавах, о собутыльниках, влюбленных женщинах и кабацких битвах ради пустячных почестей -- о прошлом, куда мы смогли бы вмечтать себя.
  
   Если не остерегаться, люди тебя оседлают. Будешь делать то, что им надо, или же, наоборот, станешь упрямым как осел и будешь делать все им назло.
  
   I'd think he was strong enough being his own self that he would never back down the way she was hoping he would. I'd think, maybe he truly is something extraordinary. He's what he is, that's it. Maybe that makes him strong enough, being what he is.
   Я думал, что он всегда остается собой и силы у него хватит, он никогда не отступит, как надеется сестра. Я думал, что, может быть, он и вправду необыкновенный. Он это он, вот в чем дело. Может быть, тем и силен, что всегда остается собой.
  
   When she posted work assignments on the bulletin board, and he read that she'd given him latrine duty, he went to her office and knocked on that window of hers and personally thanked her for the honor, and told her he'd think of her every time he swabbed out a urinal.
   Когда она приколола к доске объявлений распорядок дежурств и Макмерфи прочел, что назначен в уборную, он пошел к ней на пост, постучал в окно и поблагодарил ее за эту честь, сказал, что будет думать о ней каждый раз, когда будет драить писсуар.
  
   "What would you speculate it was about her that frightened you so, Billy?"
   "I was in luh-love with her."
   -- Как вы полагаете, чем же она вас так пугала?
   -- Я ее любил.
  
   "You can't run around here in a towel!"
   "No?" He looks down at the part of the towel she's eye to eye with, and it's wet and skin tight. "Towels against ward policy too? Well, I guess there's nothin' to do exce--"
   "Stop! Don't you dare. You get back in that dorm and get your clothes on this instant!"
   -- Почему вы бегаете... в полотенце?
   -- Нельзя? -- Он смотрит на ту часть полотенца, с которой она нос к носу, полотенце мокрое и облепило. -- Полотенце -- тоже непорядок? Ну тогда ничего не остается, как...
   -- Стойте! Не смейте. Немедленно идите в спальню и оденьтесь!
  
   A face handsome and brutal and waxy like a mask, wanting nothing. I've seen a million faces like it.
   Лицо красивое, грубое и восковое, как маска, оно ничего не хочет. Я видел миллионы таких лиц.
  
   Shakes hands with everybody he comes to except Big George the water freak, who grins and shies back from that unsanitary hand, so McMurphy just salutes him and says to his own right hand as he walks away, "Hand, how do you suppose that old fellow knew all the evil you been into?"
   Пожимает руки всем подряд, кроме большого Джорджа, водяного психа: Джордж улыбнулся и отстранился от негигиеничной руки, а Макмерфи отдает ему честь и, отходя, говорит своей правой:
   -- Рука, как он догадался, что на тебе столько грехов?
  
   If I'm bound to be a loony, then I'm bound to be a stompdown dadgum good one.
   Если быть мне теперь психом, то буду, черт возьми, самым отъявленным и заядлым.
  
   Я одно знаю: и так-то все не очень велики, но, похоже, каждый только тем и занят в жизни, что пригибает пониже всех остальных.
  
   And later, hiding in the latrine from the black boys, I'd take a look at my own self in the mirror and wonder how it was possible that anybody could manage such an enormous thing as being what he was.
   А после, прячась в уборной от санитаров, я глядел на себя в зеркало и удивлялся, что кому-то удается такое неслыханное дело -- быть собой.
  
   When a man showed up you didn't want to look at his face and he didn't want to look at yours, because it's painful to see somebody so clear that it's like looking inside him, but then neither did you want to look away and lose him completely. You had a choice: you could either strain and look at things that appeared in front of you in the fog, painful as it might be, or you could relax and lose yourself.
   Когда перед тобой появляется человек, ты не хочешь смотреть ему в лицо, и он не хочет -- очень уж больно видеть кого-то с такой ясностью, как будто смотришь ему внутрь, -- но отвернуться и совсем его потерять тоже неохота. Вот и выбирай: либо напрягайся и смотри на то, что появляется из тумана, хотя смотреть больно, либо расслабься и пропади во мгле.
  
   Не позволяйте боли заслонить комедию, так же как комедии -- заслонить боль.
  
   Не желаешь оглохнуть -- прикидывайся глухим.
  
   She walked along shaking her head and saying, "Why, this is an outrage... an outrage..." at every bowl. McMurphy sidled right along beside her, winking down his nose and saying in answer, "No; that's a toilet bowl... a toilet bowl."
   Обошла всю уборную, качая головой и говоря: "Нет, это безобразие... безобразие..." возле каждой раковины. Макмерфи шёл рядом с ней, моргал, потупясь, и приговаривал в ответ: "Нет, это писсуар... писсуар..."
  
   Whoever comes in the door is usually somebody disappointing, but there's always a chance otherwise.
   Кто бы ни вошел в дверь, это всегда не тот, кого хотелось бы видеть, но надежда остается.
  
   They can't tell so much about you if you got your eyes closed.
   Когда глаза закрыты, в тебе труднее разобраться.
  
   -- Государственную должность мог бы получить, -- сказал один из лодырей.
   -- Очень грязно, -- ответил Джордж.
  
   Люди устроены так, что раньше или позже непременно отодвинутся от того, кто дает им больше обычного, и призадумаются: а ему-то какая выгода?
  
   В каждой ситуации обычно есть фигура, чье влияние ни в коем случае нельзя недооценивать.
  
   The secret of being a top-notch con man is being able to know what the mark wants, and how to make him think he's getting it.
   В чем секрет хорошего афериста -- он соображает, чего пижону надо и как внушить пижону, что он это получает.
  
   There's no better way in the world to aggravate somebody who's trying to make it hard for you than by acting like you're not bothered.
   Если кто-то хочет тебя прижать, то сильнее всего ты досадишь ему, если сделаешь вид, будто он тебя совсем не беспокоит.
  
   Смеётся, потому что понимает: нужно смеяться над всем, что причиняет боль, чтобы сохранить равновесие, чтобы мир не свёл тебя с ума.
  
   And I've never seen a woman I thought was more man than me.
   Никогда не встречал бабы, в которой мужика было бы больше, чем во мне.
  
   У меня странное чувство, будто солнце светит на этих троих ярче прежнего. Все остальное выглядит как обычно -- куры возятся в траве на крышах глиняных домов, кузнечики прыгают с куста на куст, детишки полынными метелками сгоняют мух с вяленой рыбы, и они поднимаются черными облаками, -- все, как обыкновенно в летний день. Кроме солнца, а оно светит на трех приезжих в сто раз ярче, и я вижу... Швы, где они составлены. И почти вижу внутри у них аппарат, который принимает мои слова, пробует засунуть их туда и сюда, поворачивает так и этак, а когда не находит для них удобного готового места, отбрасывает, будто их и не говорили.
  
   As soon as a man goes to help somebody, he leaves himself wide open.
   Как только человек пошел кого-нибудь выручать, он полностью раскрылся.
  
   The black boys stoke the sucking pink mouths of the Vegetables a shade too fast for swallowing, and the Mechanical Soft squeezes out down their little knobs of chins onto the greens. The black boys cuss the Vegetables and ream the mouths bigger with a twisting motion of the spoon, like coring a rotten apple: "This ol' fart Blastic, he's comin' to pieces befo' my very eyes. I can't tell no more if I'm feeding him bacon puree or chunks of his own fuckin' tongue."
   Санитары кочегарят слишком быстро, розовые жевалки овощей не поспевают глотать, и мягкая механическая выдавливается на их подбородочки, капает на зеленое. Санитары ругают овощей, растягивают им рты пошире, вертанув ложкой, словно глазок на картофелине вырезают: "Этот старый бздун Бластик разваливается у меня на глазах. Не пойму, то ли он у меня ветчинный кисель глотает, то ли свой язык по кускам".
  
   He got no hair on his face and none on his head to speak of; it looks like he glued some on once but it kept slipping off and getting in his cuffs and his shirt pocket and down his collar. Maybe that's why he keeps his collar so tight, to keep the little pieces of hair from falling down in there. Maybe that's why he laughs so much, because he isn't able to keep all the pieces out.
   Лицо без волос, да и на голове их столько, что даже считать не стоит; кажется, что он их когда-то наклеил, а они не держатся и падают, какие -- в манжеты, какие -- за шиворот, какие -- в карман рубашки. Поэтому, наверно, и воротничок носит тугой -- чтобы поменьше волос набивалось. Потому, может, и смеется все время, что шею щекочут.
  
   That's a good rule for a smart gambler: look the game over awhile before you draw yourself a hand.
   Хороший игрок всегда помнит это правило: к игре присмотрись, а потом уж за карты берись.
  
   The air is pressed in by the walls, too tight for laughing.
   Воздух сжат стенами, слишком туго, не до смеха.
  
   Bring these old sins into the open where they can be washed by the sight of all.
   Извлеките старые грехи на свет божий, чтобы омыться в глазах людей.
  
   He'll still get up from time to time and wag his head and let us know how tired he is, but it's not a complaint or excuse or warning any more -- he's finished with that; it's like an old clock that won't tell time but won't stop neither, with the hands bent out of shape and the face bare of numbers and the alarm bell rusted silent, an old, worthless clock that just keeps ticking and cuckooing without meaning nothing.
   По-прежнему он иногда встает и качает головой, и докладывает, как он устал, но это уже не жалоба, не оправдание и не предупреждение -- все давно кончено; это как старинные часы, которые времени не показывают, но все еще ходят, стрелки согнуты бог знает как, цифры на циферблате стерлись, звонок заглох от ржавчины -- старые ненужные часы, они еще тикают и хрипят, но без всякого смысла.
  
   The flock gets sight of a spot of blood on some chicken and they all go to peckin' at it, see, till they rip the chicken to shreds, blood and bones and feathers. But usually a couple of the flock gets spotted in the fracas, then it's their turn. And a few more gets spots and gets pecked to death, and more and more. Oh, a peckin' party can wipe out the whole flock in a matter of a few hours, buddy, I seen it. A mighty awesome sight.
   Стая замечает пятнышко крови у какой-нибудь курицы и начинает клевать и расклевывает до крови, до костей и перьев. Чаще всего в такой свалке кровь появляется еще на одной курице, и тогда -- ее очередь. Потом еще на других кровь, их тоже заклевывают до смерти; дальше -- больше. Вот так за несколько часов выходит в расход весь птичник, я сам видел. Жуткое дело.
  
   И каждый раз, когда он прикладывался к бутылке, не он пил из неё -- она высасывала из него жизнь.
  
   Одиночество только усиливает ощущение ненужности.
  
   They are in contact on a high-voltage wavelength of hate.
   Они держат связь на высоковольтной волне ненависти.
  
   "Ya know, ma'am," he says, "ya know -- that is the ex-act thing somebody always tells me about the rules... just when they figure I'm about to do the dead opposite."
   -- Знаете, -- говорит он, -- так вот мне всегда кто-нибудь объясняет насчет правил... когда понимает, что я поступлю как раз наоборот.
  
   Перемену в человеке замечаешь после разлуки, а если видишься с ним всё время, изо дня в день, не заметишь, потому что меняется он постепенно.
  
   Если тебе не для чего просыпаться, то будешь долго и мутно плавать в этом сером промежутке, но если тебе очень надо, то выкарабкаться из него, я понял, можно.
  
   Во всем отделении перегорела аппаратура -- попыталась подстроиться, замерила электронными датчиками, вычислила, что справиться с таким не может, и просто сгорела, покончила с собой.
  
   One flew east, one flew west, one flew over the cuckoo's nest.
   Кто из дому, кто в дом, кто над кукушкиным гнездом.
  
   To Vik Lovell who told me dragons did not exist, then led me to their lairs.
   Вику Ловеллу, который сказал мне, что драконов не бывает, а потом привел в их логово.
  
   Questions ain't bonebreakers, they ain't sticks and stones.
   Вопросом кость не перебьешь, не палка и не камень.
  
   You know, that's the first thing that got me about this place, that there wasn't anybody laughing. I haven't heard a real laugh since I came through that door, do you know that? Man, when you lose your laugh you lose your footing.
   Знаешь, чем меня сразу удивила ваша больница? Тем, что никто не смеется. С тех пор, как я перешагнул порог, я ни разу не слышал нормального смеха, ты понял? Кто смеяться разучился, тот опору потерял.
  
   I know already what will happen: somebody'll drag me out of the fog and we'll be back on the ward and there won't be a sign of what went on tonight and if I was fool enough to try and tell anybody about it they'd say, Idiot, you just had a nightmare; things as crazy as a big machine room down in the bowels of a dam where people get cut up by robot workers don't exist. But if they don't exist, how can a man see them?
   Я уже знаю, что произойдёт: кто-то вытащит меня из тумана, и мы снова очутимся в палате, и ни следа того, что творилось ночью, -- а если буду таким дураком, что попытаюсь им рассказать об этом, они скажут: идиот, у тебя просто был кошмар, не бывает таких диких вещей, как большой машинный зал в недрах плотины, где людей кромсают рабочие-роботы. Но если не бывает, как же их видишь?
  
   "Hell, are you birds telling me I can't lift that dinky little gizmo?"
   "My friend, I don't recall anything about psychopaths being able to move mountains in addition to their other noteworthy assets."
   -- Говорите, я не подниму эту плевую машинку?
   -- Друг мой, не припомню, чтобы психопаты в дополнении к другим их замечательным достоинствам могли двигать горы.
  
   The ritual of our existence is based on the strong getting stronger by devouring the weak.
   Ритуал нашего существования основан на том, что сильный становится слабее, пожирая слабого.
  
   То, с чем он дрался, нельзя победить раз и навсегда. Ты можешь только побеждать раз за разом, пока держат ноги, а потом твоё место займёт кто-то другой.
  
   Сколько вы заплатите человеку за то, что он -- это он?
  
   У человека, который так долго молчал, наверняка найдётся о чем поговорить.
  
   Когда остаешься ни с чем, моя дорогая, рыцарство затруднительно.
  
   I've seen a thousand of 'em, <...> people who try to make you weak so they can get you to toe the line, to follow their rules, to live like they want you to. <...> want to win by making you weaker instead of making himself stronger...
   Эти люди хотят сделать тебя слабым, чтобы держался в рамочках, выполнял их правила, жил, как они велят. <...> Хотят победить, но не тем, чтобы самим быть сильнее, а тем, чтобы тебя слабее сделать...
  
   He who marches out of step hears another drum.
   Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан.
  
   But it's the truth even if it didn't happen.
   Но все - правда, даже если этого не случилось.
  
   Никогда не думал, что душевная болезнь придает субъекту некое могущество -- могущество! Подумать только: неужели чем безумнее человек, тем он может быть могущественнее?
  
  
   "Порою нестерпимо хочется" ("Порою блажь великая")
  
   Мы тоскуем по близости -- и почитаем ее за яд, когда она ниспослана. Мы сызмальства учимся остерегаться близости: "никогда не раскрывайся" -- учимся мы... неужто ты хочешь, чтобы чьи-то грязные заскорузлые пальцы теребили сокровенные фибры твоей души? Никогда не бери конфетку у незнакомца. Или даже у друзей. Стащи тайком мешок ирисок, когда никто тебя не видит, но не принимай, никогда не принимай от чужих... неужто ты хочешь быть кому-то обязан? А главное -- забудь о заботе, забудь НАВСЕГДА. Ибо забота, симпатия заставят тебя опустить мост своего замка и высунуться из панциря... неужто ты хочешь, чтобы всякий проходимец знал, какое на самом деле мягкое у тебя брюшко?
  
   ... скрипучая, пескосыпучая, вспинустрелючая старость.
  
   Ответ -- никогда не ответ. На самом деле интересна тайна. Если ищешь тайну вместо ответа, искать будешь вечно. Я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь нашел ответ -- всякий думает, что ответ нашел, и перестает думать. Но смысл в том, чтобы искать тайну, пробуждать тайну, возделывать сад, где странные травы и тайны цветут. Тайна гораздо нужнее ответа.
  
   Ты сказала "нет". Многие уже одно это считают оскорблением.
  
   Безумие -- прекрасный мальчик для битья в минуты душевного дискомфорта и вообще неплохое развлечение, помогающее скоротать длинный полдень жизни.
  
   Я чувствовал себя так, будто меня изнасиловало само время.
  
   Человек борется не на жизнь, а на смерть со всем, что грозит ему одиночеством, даже с самим собой.
  
   Стоп! Не парься. Просто сдвинься на пару дюймов влево или вправо -- и будет другая точка зрения. Погляди... Реальность -- нечто большее, нежели сумма ее составляющих, да и чертовски святее. А жизнь того же вещества, что наши сны, может и окружена сном, да только не обвязана аккуратно красной лентой с бантиком. И правда прибывает не всегда вовремя, как электричка... Однако ж само время, бывает, работает на правде. И Сцены Прошлого, и Будущего Сцены мешяются в потоке воедино, в морских темно-зеленых хлябях, а Настоящее кругами разбегается по глади. Вот потому и не парься. Ведь сместить нетрудно фокус вперед или назад на пару дюймов. И снова погляди: ...
  
   Когда на пути камень -- его или перегибаешь, или обходишь.
  
   Владельцы кафе гораздо несчастней обычных работяг. Обычный работяга отвечает только перед своим боссом, для владельца кафе же каждый босяк с баксом босс.
  
   Человек не уверен ни в чем, кроме своей способности потерпеть неудачу. Это самое глубокое из всех наших убеждений, и неверующий -- еретик, сектант -- вызывает в нас гнев самый праведный. Школьные ненавидит зазнайку-одноклассника, утверждающего, будто может пройти по забору и не упасть. Женщина презирает девицу, уверенную в том, что её красота очарует "принца". Рабочего ничто так не злит, как убежденность хозяина в верховенстве управления. И этот гнев можно приручить и использовать.
  
   Так могу ли вернуться и сразиться со своим прошлым за грунт под фундамент настоящего? Фундамент под обитель поуютнее? Бог свидетель, это стоит возвращения...
  
   Зачем вообще желать проснуться мертвым? Если вся наша славная суета с рождения до смерти -- единственная из доступных нам сует, если наш великий чарующий Жизненный Полет -- в любом случае столь краткая черточка в сравнении с эпохами минувшими и предстоящими, как можно брезговать несколькими драгоценными мгновениями? И, наконец, в-третьих: а если жизнь -- такая суета, зачем бороться?
  
   Можно всю жизнь скрываться во фредистких джунглях, выть на луну и плеваться проклятиями Создателю, но в конце, в самом конце концов, где расставляются все точки над гласными... будь уверен -- прояснится как раз достаточно, и ты поймешь, что луна, на которую выл столько блаженных лет -- не более чем желтый плафон на потолке, а Создатель -- буклет, подброшенный "Обществом Гидеон" в твою тумбочку.
  
   Кроме того, есть вещи, которые не могу быть правдой, даже если они действительно имели место.
  
   Потому что как быстро ни вертись, удар в спину невозможно встретить лицом к лицу.
  
   Люди всегда норовят подпоить тех, кого почитают за высших над собою, надеясь тем самым устранить дистанцию.
  
   Трудно говорить с человеком, которого давно не видел, но и молчать с ним нелегко. Особенно трудно, когда у тебя есть много чего ему сказать, и ты не имеешь ни малейшего представления, как это сделать.
  
   Наши консервированные жизни, в лучшем случае, на девять десятых заполнены вакуумом и плотно закупорены, но, несмотря на всю их искусственность, время от времени нам все же удается вскрывать их и наслаждаться хотя бы небольшой порцией пустой свободы. Разве нет? Я хочу сказать, что даже самый твердолобый высоконравственный мещанин умудряется когда-нибудь напиться, выбить пробку и насладиться в саду любви.
  
   По ее северному берегу пролегает шоссе, по южному -- горный кряж. На расстоянии десяти миль через нее нет ни одного моста. И все же на том, южном, берегу, словно нахохлившаяся птица, сурово восседающая в своем гнезде, высится старинный деревянный двухэтажный дом, покоящийся на переплетении металлических балок, укрепленных песком, глиной и бревнами. Смотри...
  
  
   Колин Маккалоу. "Поющие в терновнике"
  
   На то и друзья, чтоб без них нельзя было обойтись.
  
   Быть может, это и есть ад -- долгий срок земного рабства. Быть может, сужденные нам адские муки мы терпим, когда живем...
  
   До чего любопытно разбирать по черточкам лицо, которое уже так знакомо и которое, оказывается, совсем не знаешь.
  
   Убивать ради того, чтобы выжить -- не жестокость.
  
   Да, я отчаянно воевал с тобой, моя Мэгги! И все же под конец не тебя, разбитую вдребезги, надо мне склеивать по кусочкам, а кое-как собирать собственные обломки.
  
   Нет, она не святая, она почти такая же, как все. Только никогда не жалуется, это особый дар -- а быть может, проклятие? -- всеприемлющего терпения. Какова бы ни была утрата, какой бы ни обрушился удар, она встречает их, принимает все, что есть, и хранит в себе, и тем питает пламя, горящее внутри.
  
   Слова о любви бессмысленны. Я мог кричать тебе, что люблю, тысячу раз в день, и всё равно ты бы сомневалась. Вот я и не говорил о своей любви, я ею жил.
  
   Что толку томиться по человеку, если он все равно твоим никогда не будет?
  
   Все чада господни пользуются правой рукой; левши же -- дьяволово семя.
  
   -- Что может быть лучше, чем влюбиться!?
   -- Да почти все!
  
   Ну почему, чуть только мне покажется, что я начинаю устраивать свою жизнь по-своему, каждый раз что-нибудь да случается?
  
   Для женщины родиться скорпионом -- это хуже нет. Дьяволовы дочки, вот они кто!
  
   Что бы про тебя ни думали другие, это все равно, все равно, все равно!
  
   Вольный, невесомый, как волшебный здешний воздух, напоенный соленым дыханием моря и ароматом пропитанной солнцем листвы, он некоторое время парил на крыльях неведомой ему прежде свободы: какое облегчение -- отказаться от борьбы, к которой он вечно себя принуждал, как спокойно на душе, когда проиграл наконец долгую, невообразимо жестокую войну и оказывается, поражение много сладостней, чем битва.
  
   Никто не ценит того, чего слишком много. У нас тут в избытке овцы, а в городе -- люди.
  
   ... смотреть в его глаза, когда перед тобой не он! Жестокая штука, тяжкое наказание.
  
   И теперь ей хотелось по-настоящему узнать вкус любви, полной грудью вдохнуть ее аромат, погрузиться в нее до головокружения.
  
   Каким блаженством было бы хоть раз в жизни не скрывать того, что чувствуешь! Но привычная выучка и благоразумие въелись ему в плоть и кровь.
  
   Этот тонкий изощренный ум не догадывался, что видимая откровенность может оказаться куда лживее любой уклончивости.
  
   Вот почему плохо, когда ты остров; забываешь, что и за пределами твоих берегов что-то происходит.
  
   - Не в том смысле, как ты думаешь. Я знал, что ты меня любишь, и я ждал. Я всегда верил, что терпеливый в конце концов непременно побеждает.
  
   Края бездны сомкнулись, дышать нечем. Стоишь на дне и понимаешь -- слишком поздно.
  
   Мы можем отдавать только то, что в нас есть, не больше, правда? А на сцене я уже не я, или, может быть, точнее, там сменяют друг друга разные "я". Наверно, в каждом из нас намешанно множество всяких "я", согласны? Для меня театр -- это прежде всего разум, а уж потом чувство. Разум раскрепощает и оттачивает чувство. Надо ведь не просто плакать, или кричать, или смеяться, а так, чтобы зрители тебе поверили. Знаете, это чудесно. Мысленно представить себя совсем другим человеком, кем-то, кем я стала бы, сложись все по-другому. В этом весь секрет. Не превращаться в другую женщину, а вживаться в роль и судьбу, как будто моя героиня и есть я. И тогда она становится мною.
  
   В жизни, кажется, только и осталось, что мухи да пыль.
  
   Не понять было, слышит ли Мэгги эти глупые прибаутки; остановившимися глазами она безрадостно смотрела куда-то поверх его плеча, и в глазах этих была невысказанная повесть слишком ранних трагедий, недетских страданий и горя, тяжкого не по годам.
  
   Я тоже считаю, что есть вещи поважнее любовниц, но роль сосуда божьего не из их числа.
  
   Было во Френке что-то такое, что убивало и нежность и сочуствие -- этому угрюмому сердцу не хватало внутреннего света.
  
   Она красива, а все красивое доставляло ему удовольствие; и, наконец, -- в этом он меньше всего склонен был себе признаться, -- она сама заполняла пустоту в его жизни, которую не мог заполнить бог, потому что она живое любящее существо, способное ответить теплом на тепло.
  
   Почему она не может быть непорочно святой, чистой и незапятнатой, как сама богоматерь, почему не стоит выше этого, пусть даже в этом виновны все женщины на всем свете! А она прямо т открыто подтверждает, что виновна, -- от этого можно сойти с ума.
  
   Я совершенно здорова. Но когда уже стукнуло шесдесят пять, в этом есть что-то зловещее. Вдруг понимаешь: старость это не что-то такое, что может с тобой случиться, -- оно уже случилось.
  
   Если бы он мог заплакать или убить кого-нибудь! Что угодно, лишь бы избавиться от этой боли!
  
   Со стыдом, с позором вернули домой яркую птицу, так и не пришлось ей взмыть в небо, крылья подрезаны и песнь замерла в горле.
  
   -- Всё на свете имеет право родиться, даже мысль.
   -- Ты знаешь, о чём я, правда?
   -- Наверно, знаю.
   -- Не всё, что рождается на свет, хорошо, Мэгги.
   -- Да. Но уж если оно родилось, значит, так было суждено.
  
   Неужели все мужчины такие -- любят что-то неодушевленное сильней, чем способны полюбить живую женщину? Нет, конечно, не все. Наверно, таковы только сложные, неподатливые натуры, у кого внутри сомнения и разброд, умствования и расчеты. Но есть же люди попроще, способные полюбить женщину больше всего на свете.
  
   Приятно состязаться в остроумии с противником столь же тонкого ума, приятно превзойти его в проницательности -- ведь на самом-то деле никогда нет уверенности, что она и вправду его превосходит.
  
   Урок номер один: в любви нет таких поворотов, которые не выносили бы света.
  
   Горько и страшно это, когда видишь -- загублена жизнь, загублен человек.
  
   Так я и знала! Забавно, как мужчины всегда спешат удрать от меня и забиться в щель!
  
   -... Если нет веры -- нет ничего.
   -- Весьма непрочная основа.
  
   Это было сказано вежливо, холодно, беспощадно.
  
   Каждый свой день он начинал с того, что приказывал себе не умирать -- и кончал торжествующим смехом оттого, что всё ещё жив.
  
   В боге, в которого он, Лион верит, думалось ему, лучше всего то, что он может всё простить;он простит Джастине органически присущее ей безбожие, а ему, Лиону-что он замкнул все свои чувства на замок до поры, пока не сочтёт нужным снова дать им выход. Одно время он с ужасом думал, что ключ потерян навсегда. Лион усмехнулся, отшвырнул сигарету. Ключ... Что ж, иногда ключи бывают престранной формы. Быть может, понадобится каждый завиток, каждая кудряшка этой огнено-рыжей головы, чтобы отпереть этот хитроумный механизм.
  
   -- Прекрасный вечер, Мэри, -- сказал он.
   -- Последний для меня.
   -- Не говорите так, дорогая.
   -- Отчего же? Мне надоело жить, Ральф, с меня хватит. -- Недобрые глаза ее смотрели насмешливо. -- Вы что, не верите? Вот уже семьдесят лет с лишком я делаю только то, что хочу, и тогда, когда хочу, и если смерть воображает, будто в ее воле назначить мой последний час, она сильно ошибается. Я умру, когда сама захочу, и это никакое не самоубийство. Наша воля к жизни -- вот что нас здесь держит, Ральф; а если всерьез хочешь с этим покончить, ничего нет проще. Мне надоело, и я хочу с этим покончить. Только и всего.
  
   Мужчины... Они почему-то уверены, что нуждаться в женщине -- слабость. Я не про то, чтобы спать с женщиной, я о том, когда женщина по-настоящему нужна.
  
   И ещё злая насмешка судьбы: человек одарен редкой красотой, а горюет об этом, как о жестокой помехе, словно он -- калека.
  
   Тот, кому нечего терять, может всего добиться, того, кто не чувствителен к боли, ничто не ранит.
  
   Ведь только тому, кто хоть раз поскользнулся и упал, ведомы превратности пути.
  
   Древние греки считали, безрассудная любовь -- грех перед богами. И ещё, помните: если кого-то вот так безрассудно полюбить, боги ревнуют и непременно губят любимого во цвете лет. Это всем нам урок, Мэгги. Любить свыше меры -- кощунство.
  
   ... ей нестерпимо хочется живого чувства, волнения, которое обдало бы ее словно жарким и сильным ветром. И совсем не хочется весь свой век плестись, как заведенной, по одной и той же колее; хочется перемен, полноты жизни, любви. Да, любви, и мужа, и детей.
  
   Ни одной женщине на свете не одолеть бога. Ведь он мужчина.
  
   На горе неприятно смотреть.
  
   Наверное, в нас живёт демон разрушения, всегда хочется переворошить огонь. Это лишь ускоряет конец. Но какой красивый конец!
  
   Есть мужчины, в чьей жизни женщинам нет места.
  
   Жениться -- одна дурость. Постель постелью, а мужская дружба -- это совсем другое дело.
  
   Мужчины для женщин -- просто племенные быки.
  
   Стойки и выносливы люди на этой земле -- она не позволяет им быть иными: малодушные, не обладающие неистовым, непреклонным упорством, недолго продержатся на Великом Северо-Западе.
  
   Я никогда тебя не забуду, до самой смерти не забуду. А жить я буду долго, очень долго, это будет мне наказанием.
  
   В чем-то она, эта малышка, была уже настолько взрослая, и настолько женщина, что ощутила острую неодолимую радость: она нужна!
  
   Мэгги -- это зеркало, в котором мне суждено видеть, что я обыкновенный смертный.
  
   Самым лучшим женщинам приходится тяжелее всех.
  
   Понять, в чём ошибка, ещё не значит её исправить.
  
   Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет её кинуться на остриё и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает её сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поёт, поёт до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвётся дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, -- мы знаем. Мы понимаем. И всё равно грудью на тернии. Так будет всегда.
  
   Когда боль немножко притупится, и воспоминания утешают.
  
   В старости тоже есть смысл. Она даёт нам перед смертью передышку, чтобы мы успели сообразить, почему жили так, а не иначе.
  
   Никто не ценит того, чего слишком много.
  
   Память неосязаема, как ни старайся, подлинное ощущение не вернёшь, остаётся лишь призрак, тень, грустное тающее облако.
  
   Жизнь обратно не повернёшь, что было, то прошло.
  
   Есть такая легенда -- о птице, что поет лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекраснее всех на свете. Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип. И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали и жаворонок, и соловей. Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам Бог улыбается в небесах. Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания... По крайней мере, так говорит легенда.
  
   Никому и никогда не испытать чужую боль, каждому суждена своя.
  
   Бог дал, Бог и взял. Прах в еси и в прах возвращаешься. Жизнь для нас, недостойных. Жадный Бог берёт себе лучших, предоставляя этот мир нам, чтобы мы здесь пропадали.
  
   И она всё твердила себе: всё пройдёт, время исцеляет раны, -- но не верила в это.
  
   Всё чувствовать, на всё откликнуться -- и от всего отказаться..
  
   Я сама так устроила свою судьбу, мне некого винить. И ни о единой минуте не жалею.
  
   При моей профессии мне совсем не помешала бы мамина красота, но на сцене я кое как справляюсь. Там ведь, знаете, совершенно неважно, какое у тебя лицо на самом деле. Важно, умеешь ли ты, актриса, убедить людей, что оно у тебя такое, как надо.
  
   -- Я молился, чтобы судьба ваша оказалась лучше моей, ведь вы были совсем молоды. Нет такой цели, которая оправдывала бы любые средства. Но, должно быть, семена нашей гибели посеяны ещё до нашего рождения.
  
   Как только улажу тут все дела, напишу, когда меня ждать. А пока не забывай, что я хоть и по своему, не по-людски, тебя люблю.
  
   Может быть, старческое слабоумие дается как милость тем, кто не в силах посмотреть в лицо своему прошлому.
  
   А какая разница, если бы он и знал, что Дэн -- его сын? Можно ли было любить мальчика сильней, чем он любил? И разве, знай он, что это его сын, он поступал бы иначе? Да! -- кричало его сердце. Нет, -- насмехался рассудок.
  
   -- Нет, мама, -- сказала она, а слезы текли по лицу и жгли, точно расплавленный металл. Кто это выдумал, будто в самом большом горе человек не плачет? Много они понимают.
  
   -- Поживем -- увидим, милый друг, -- сказала она, глядя в зеркало, где вместо собственного отражения ей виделось лицо Лиона. -- Не будь я Джастина О'Нил, если я не сделаю Англию важнейшим из всех твоих иностранных дел.
  
   Сказать "да", отдать себя в его власть, а потом видеть, как он убедится, насколько она несостоятельна, и отшатнется? Невыносимо! Он поймет, какая она на самом деле, и это убьет его любовь. Невыносимо -- согласиться и под конец быть отвергнутой раз и навсегда. Куда лучше отвергнуть самой.
  
   От военных лет у него сохранились два воспоминания: жестокие сражения в жестокие морозы -- и лицо Ральфа де Брикассара. Ужас и красота, дьявол и Бог.
  
   -- Идеал -- тот, чьи дела идеальны.
  
   -- Не расстраивайся, деточка. С тобой Господь Бог обошелся очень великодушно -- не дал мозгов. Поверь, без них куда удобнее. Ты никогда не будешь соперницей сильного пола.
  
   Ну, Джастина хоть и моя дочь, но первоклассная стерва.
  
   Она подошла, перешагнула через низенькую белую ограду, так близко подошла, что он уже ничего не видит -- одни глаза её, серые, полные света глаза, всё такие же прекрасные, и все та же у них власть над его сердцем.
  
   Сейчас он не помнил, что отказался от неё когда то, что другой провел её до конца по пути, которому он положил начало, который сам избрал для неё и для себя, ведь она -- его гибель, его роза, его творение. Сон, от которого ему уже не пробудиться, пока он -- человек из плоти и крови.
  
   И если даже она никогда больше, до самой смерти, его не увидит, её последняя мысль на краю могилы будет о нем, о Ральфе. Как это страшно, что один единственный человек так много значит, так много в себе воплощает.
  
   Ральф служит церкви, а церковь требует его всего без остатка, требует даже и то, в чём не нуждается, -- его мужское начало. Святая церковь требует, чтобы оно принесено было ей в жертву, этим она утверждает свою власть над своим слугой -- и уничтожает его, вычёркивает из жизни, ибо когда он перестанет дышать, он никого не оставит после себя.
  
   Она соскользнула с кресла, прильнула к Ральфу, головой к мокрой, хоть выжми, рубашке, и закрыла глаза; наперекор боли и горю она была счастлива, -- пусть бы эта минута длилась вечно! Он приехал, все-таки есть у нее власть над ним, все-таки она победила.
  
   Прежде одиночество было безликим, и он никогда не думал, что хоть один человек, войдя в его жизнь, мог бы принести ему исцеление. Теперь у одиночества было имя: Мэгги, Мэгги, Мэгги, Мэгги, ..
  
   Пусть я буду гореть в аду рядом с тобой, но я знаю, какая адская мука уготована тебе -- вечно гореть бок о бок со мной в том же огне и видеть, что я вечно остаюсь к тебе равнодушен...
  
   Старость -- самое жестокое мщение, которое на нас обрушивает мстительный бог. Почему он заодно не старит и наши души.
  
   Любовь к Мэгги и естественное для священника побуждение всегда и всякого духовно поддержать боролись в нем с неодолимым страхом -- вдруг станешь кому то нужен как воздух и кто то станет как воздух нужен тебе.
  
   Ведь все деревья кажутся одинаковыми лишь тем, кто не знает, как сердце может отметить и запомнить в бескрайних лесах одно единственное дерево.
  
   Она слишком хорошо знала сына и не сомневалась: одно её слово -- и он снова будет здесь, а значит, никогда у неё не вырвется это слово. Если дни ее долги и горьки, ибо она потерпела поражение, терпеть надо молча.
  
   -- Почему вы ее так не любите? -- спросил он.
   -- Потому что ее любите вы, -- был ответ.
  
   И понемногу воспоминание о нём блекло, как всегда блекнут воспоминания, даже самые дорогие сердцу; словно помимо нашего сознания душа исцеляется и заживают раны, как бы ни была велика наша отчаянная решимость ничего не забыть.
  
   -- Не понимаю, откуда у тебя такая власть над моим несуществующим сердцем?
  
   -- Совершенство в чем бы то ни было -- скука смертная! Что до меня, я предпочитаю толику несовершенства.
  
   Ну что поделаешь, если девчонка с таким норовом. Вот заявит сейчас, что едет в Сиднейский бордель изучать на практике профессию шлюхи -- и то её, пожалуй, не отговоришь. Ох уж это милейшее чудовище Джастина, сущая казнь египетская.
  
   Все вы одинаковы, этакие огромные волосатые мотыльки, изо всех сил рвётесь к какому нибудь дурацкому огоньку, бьётесь о прозрачное стекло и никак его не разглядите. А уж если ухитритесь пробраться сквозь стекло, так лезете прямо в огонь и сгораете, и конец. А ведь рядом тень и прохлада, есть и еда, и любовь, и можно завести новых маленьких мотыльков. Но разве вы это видите, разве вы этого хотите? Ничего подобного! Вас опять тянет к огню и вы бьётесь, бьётесь до бесчувствия, пока не сгорите!
  
   Только попробуй полюбить человека -- и он тебя убивает. Только почувствуй, что без кого-то жить не можешь, -- и он тебя убивает.
  
   Едва ли хоть один человек способен рассудить, что тяжелей -- неосознанное томление, неразлучное с беспокойством и взвинченностью, или ясное и определенное желание, упрямо стремящееся к утолению.
  
   В каждом из нас есть что-то такое -- хоть кричи, хоть плачь, а с этим не совладать. Мы такие как есть и ничего тут не поделаешь. Как птица в старой кельтской легенде: бросается грудью на терновый шип, и с пронзенным сердцем исходит песней и умирает. Она не может иначе, такая её судьба. Пусть мы и сами знаем, что оступаемся, знаем даже раньше, чем сделали первый шаг, но ведь это сознание все равно ничему не может помешать, ничего не может изменить. Каждый поет свою песенку и уверен, что никогда мир не слышал ничего прекраснее. Мы сами создаем для себя тернии и даже не задумываемся, чего это нам будет стоить. А потом только и остается терпеть и уверять себя, что мучаемся не напрасно.
  
   Ни один человек на свете, будь то мужчина или женщина, не видит себя в зеркале таким, каков он на самом деле.
  
  
   Лев Николаевич Толстой. "Анна Каренина"
  
   -- Друг мой! Вы ни в ком не видите зла!
   -- Я, напротив, вижу, что всё есть зло. Но справедливо ли это?..
  
   Как человек, в полусне томящийся болью, он хотел оторвать, отбросить от себя больное место и, опомнившись, чувствовал, что больное место -- он сам.
  
   Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло её к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни, вила, как умела, своё гнездо и торопилась в одно время и вить его, и учиться, как это делать.
  
   Воспоминание о зле, причинённом мужу, возбуждало в ней чувство, похожее на отвращение и подобное тому, какое испытывал бы тонувший человек, оторвавший от себя вцепившегося в него человека. Человек этот утонул. Разумеется, это было дурно, но это было единственное спасенье, и лучше не вспоминать об этих страшных подробностях.
  
   Анна в этот первый период своего освобождения и быстрого выздоровления чувствовала себя непростительно счастливою и полною радости жизни. Воспоминание несчастия мужа не отравляло её счастия. Воспоминание это, с одной стороны, было слишком ужасно, чтобы думать о нём. С другой стороны, несчастие её мужа дало ей слишком большое счастие, чтобы раскаиваться.
  
   Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно.
  
   В бесконечном времени, в бесконечности материи, в бесконечном пространстве выделяется пузырек-организм, и пузырек этот подержится и лопнет, и пузырек этот - я.
  
   Туда! -- говорила она, глядя в тень вагона, на смешанный с углем песок... -- Туда, на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя.
  
   Стало быть, если чувства мои уничтожены, если тело мое умрет, существования никакого уже не может быть?
  
   Нет совести у этих людей, - подумал Левин. - Чесаться, пока мы погибаем!
   (Левин ожидает врача, который должен присутствовать на начавшихся родах жены Левина, а тот выходит к нему одетый, умытый и причесанный.)
  
   Мне не о чем сокрушаться и утешаться. Я настолько горда, что никогда не позволю себе любить человека, который меня не любит.
  
   ... Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я любила его, так любила, что я люблю свою прошедшую любовь к нему.
  
   Как ни будь счастлив, всё-таки жаль свободы.
  
   ... теперь же одна половина его способностей направлена на то, чтоб обманывать себя, и другая -- чтоб оправдывать этот обман.
  
   Он вдруг почувствовал, что то самое, что было источником его страданий, стало источником его духовной радости, то, что казалось неразрешимым, когда он осуждал, упрекал и ненавидел, стало просто и ясно, когда он прощал и любил.
  
   Так сходят с ума, -- повторил он, -- и так стреляются... чтобы не было стыдно.
  
   Какая странная, ужасная судьба, что оба Алексеи, не правда ли?
  
   -- Что с тобой нынче?
   -- Со мной? Со мной счастье!
  
   Любите ненавидящих вас, а любить тех, кого ненавидишь, нельзя.
  
   Проходя сквозь строй насмешливых взглядов, он естественно тянулся к ее влюбленному взгляду, как растение к свету.
  
   Одумавшись, он понял, что никто не знает и не обязан знать его чувств.
  
   Если бы мужья наши не говорили, мы бы видели то, что есть...
  
   -- Анна очень переменилась с своей московской поездки. В ней есть что-то странное, -- говорила её приятельница.
   -- Перемена главная та, что она привезла с собою тень Алексея Вронского, -- сказала жена посланника.
   -- Да что же? У Гримма есть басня: человек без тени, человек лишён тени. И это ему наказанье за что-то. Я никогда не могла понять в чём наказанье. Но женщине должно быть неприятно без тени.
   -- Да, но женщины с тенью обыкновенно дурно кончают, -- сказала приятельница Анны.
  
   -- Так сделайте это для меня, никогда не говорите мне этих слов, и будем добрыми друзьями, -- сказала она словами, но совсем другое говорил её взгляд.
   -- Друзьями мы не будем, вы это сами знаете. А будем ли мы счастливейшими или несчастнейшими из людей -- это в вашей власти.
   Она хотела сказать что-то, но он перебил её.
   -- Ведь я прошу одного, прошу права надеяться, мучаться, как теперь; но если и этого нельзя, велите мне исчезнуть, и я исчезну. Вы не будете видеть меня, если моё присутствие тяжело вам.
   -- Я не хочу никуда прогонять вас.
   -- Только не изменяйте ничего. Оставьте всё, как есть, -- сказал он дрожащим голосом. -- Вот ваш муж.
  
   Оскорбление отказа, через которое он прошёл, как будто свежею, только что полученною раной зажгло его в сердце. Он был дома, а дома стены помогают.
  
   -- Ты, я вижу, решительно ретроград.
   -- Право, я никогда не думал, кто я. Я -- Константин Левин, больше ничего.
  
   Он смутно чувствовал, что в этом что-то есть оскорбительное для него, и сердился теперь не на то, что расстроило его, а придирался ко всему, что представлялось ему.
  
   Между тем пришла весна, прекрасная, дружная, без ожидания и обманов весны, одна из тех редких вёсен, которым вместе радуются растения, животные и люди.
  
   Всё кончено, -- сказала она. -- У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.
  
   Он видел, что глубина её души, всегда прежде открытая перед ним, была закрыта от него.
  
   Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова и как похоже было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
  
   Он, видимо, готов был умереть скорее, чем признаться, что ему трудно.
  
   Нужно физическое движенье, а то мой характер решительно портится.
  
   -- Разве вы не знаете, что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя, любовь... да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия... или я вижу возможность счастья, какого счастья!.. Разве оно не возможно? -- прибавил он одними губами; но она слышала.
  
   Когда он увидал всё это, на него нашло на минуту сомнение в возможности устроить ту новую жизнь, о которой он мечтал дорогой. Все эти следы его жизни как будто охватили его и говорили ему: "Нет, ты не уйдёшь от нас и не будешь другим, а будешь такой же, каков был -- с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями, и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе".
   Но это говорили его вещи, другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться прошедшему и что с собой сделать всё возможно.
  
   Он чувствовал себя собой и другим не хотел быть. Он хотел теперь только быть лучше, чем он был прежде.
  
   Кити посмотрела на его лицо, которое было на таком близком от неё расстоянии, и долго потом, через несколько лет, этот взгляд, полный любви, которым она тогда взглянула на него и на который он не ответил ей, мучительным стыдом резал её сердце.
  
   Всё разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света.
  
   Ужасно то, что мы -- старые, уже с прошедшим... не любви, а грехов... вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.
  
   - Может быть, вы и не желали со мной видеться, - сказал Сергей Иваныч, - но не могу ли я вам быть полезным?
   - Ни с кем мне не может быть так мало неприятно видеться, как с вами, - сказал Вронский. - Извините меня. Приятного в жизни мне нет.
  
   С женою забота, с не-женою еще хуже.
  
   Вам может нравиться или не нравиться мой образ жизни, но мне это совершенно все равно: вы должны уважать меня, если хотите меня знать.
  
   Не раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречающихся молодых людей.
  
   Из всякого положения есть выход. Нужно решиться.
  
   Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно.
  
   Она с наслаждением стала думать о том, как он будет мучаться, раскаиваться и любить ее память, когда уже будет поздно.
  
   Это чувствуется в воздухе, это чувствуется сердцем.
  
   Единственное спасение от людей -- скрыть от них свои раны.
  
   Как часто счастье браков по рассудку разлетается, как пыль, именно оттого, что появляется та самая страсть, которую не признавали.
  
   -- О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает только на своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как поступить? Тут страшная драма.
   -- Если ты хочешь мою исповедь относительно этого, то я скажу тебе, что не верю, чтобы тут была драма. И вот почему. По-моему, любовь... обе любви, которые, помнишь, -- Платон определяет в своем "Пире", обе любви служат пробным камнем для людей. Одни люди понимают только одну, другие другую. И те, что понимают только неплатоническую любовь, напрасно говорят о драме. При такой любви не может быть никакой драмы. "Покорно вас благодарю за удовольствие, мое почтенье", вот и вся драма. А для платонической любви не может быть драмы, потому что в такой любви все ясно и чисто, потому что...
  
   -- А! Константин Дмитрич! Опять приехали в наш развратный Вавилон, -- сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанные как-то в начале зимы, что Москва есть Вавилон. -- Что, Вавилон исправился или вы испортились?
  
   -- А я знаю, отчего вы зовете меня на бал. Вы ждете много от этого бала, и вам хочется, чтобы все тут были, все принимали участие.
   -- Почем вы знаете? Да.
   -- О! как хорошо ваше время, -- продолжала Анна. -- Помню и знаю этот голубой туман, вроде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает все в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь все уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная... Кто не прошел через это?
  
   -- Я пробовал всё, -- подумал он, -- остаётся одно -- не обращать внимания.
  
   Но я ничего, ничего не знаю и не могу знать, как только то, что мне сказано вместе со всеми.
  
   Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего не хуже, чем пить из чашек. Разве не то же самое делаем мы, делал я, разумом отыскивая значение сил природы и смысл жизни человека?
  
   Я ничего не открыл. Я узнал только то, что я уже знал.
  
   Когда Левин думал, что он такое и для чего он живет, он не находил ответа и приходил в отчаянье; но когда он переставал спрашивать себя об этом, он как будто знал, что он такое и определенно действовал и жил.
  
   Без знания того, что я такое и зачем я здесь, нельзя жить. А знать я этого не могу, следовательно жить нельзя.
  
   На то дан человеку разум, чтобы избавиться от того, что его беспокоит.
  
   Разве все мы не брошены на свет затем только, чтобы ненавидеть друг друга и потому мучить себя и других?
  
   Он думал, что он меня знает. А он знает меня так же мало, как кто бы то ни было на свете знает меня. Я сама не знаю. Я знаю свои аппетиты, как говорят французы.
  
   Очень жалею, что одно грубое и материальное вам понятно и натурально.
  
   -- Кончится тем, что ты ее будешь любить больше своей дочери.
   -- Вот мужчина говорит. В любви нет больше или меньше. Люблю дочь одною любовью, ее -- другою.
  
   Главное -- нравственное воспитание.
  
   Я не понимаю, как можно быть до такой степени лишённым всякого политического такта. Вот чего мы, русские, не имеем.
  
   Свобода? Зачем свобода? Счастие только в том, чтобы любить и желать, думать ее желаниями, ее мыслями, то есть никакой свободы, -- вот это счастье!
  
   Сомнения свойственны слабости человеческой.
  
   Я чувствую, что лечу головой вниз в какую-то пропасть, но я не должна спасаться. И не могу.
  
   В браке главное дело любовь и с любовью всегда будешь счастлив, потому что счастье бывает только в самом себе.
  
   Я бы дорого дал, чтобы сомнение ещё было возможно. Когда я сомневался, мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда я сомневался, то была надежда; но теперь нет надежды, и я всё-таки сомневаюсь во всем.
  
   Всякий прогресс совершается только властью.
  
   -- Но ради бога, что же лучше? Оставить сына или продолжать это
   унизительное положение?
   -- Для кого унизительное положение?
   -- Для всех и больше всего для тебя.
   -- Ты говоришь унизительное... не говори этого. Эти слова не имеют для меня смысла, -- сказала она дрожащим голосом. Ей не хотелось теперь, чтобы он говорил неправду. Ей оставалась одна его любовь, и она хотела любить его. Ты пойми, что для меня с того дня, как полюбила тебя, всё, всё переменилось. Для меня одно и одно -- это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя так высоко, так твердо, что ничто не может для меня быть унизительным. Я горда своим положением, потому что... горда тем... горда...
  
   Я никогда не была строга и нетерпима. Мне просто некогда.
  
   Наши земские учреждения и всё это -- похоже на берёзки, которые мы натыкали, как в Троицын день, для того, чтобы было похоже на лес, который сам вырос в Европе.
  
   Есть границы всему. Это очень хорошо быть чудаком и искренним человеком и не любить фальши, -- я всё это знаю; но ведь то, что ты говоришь, или не имеет смысла, или имеет очень дурной смысл.
  
   Способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишённым, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то -- не недостаток добрых, честных, благородных желаний, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем.
  
   Слыхал он, что женщины часто любят некрасивых, простых людей, но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных женщин.
  
   -- В этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение.
   -- Ну, если это цель, то я желал бы быть диким.
  
   Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна настоящая жизнь, а которую ведет приятель -- есть только призрак.
  
   Если уже и гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника -- обезьяны.
  
   Он понял, что она не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он.
  
   Весна -- время планов и предположений.
  
   ... И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула более ярким, чем когда-нибудь, светом, осветила ей все то, что прежде было во мраке, затрещала, стала меркнуть и навсегда потухла.
  
   Мне, главное, не хотелось бы, чтобы думали, что я что-нибудь хочу доказать. Я ничего не хочу доказывать, я просто хочу жить; никому не делать зла, кроме себя. Это я имею право, не правда ли?
  
   И сколько бы ни внушали княгине, что в наше время молодые люди сами должны устраивать свою судьбу, она не могла верить этому, как не могла бы верить тому, что в какое бы то ни было время для пятилетних детей самыми лучшими игрушками должны быть заряженные пистолеты.
  
   -- Вот видишь ли, ты очень цельный человек. Это твоё качество и твой недостаток. Ты сам цельный характер и хочешь, чтобы вся жизнь слагалась из цельных явлений, а этого не бывает.
  
   Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта... то есть нет... вернее: есть женщины, и есть... я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие как крашенная француженка у конторки, с завитками, -- это для меня гадины, и все падшие -- такие же.
  
   Мы любим себе представлять несчастие чем-то сосредоточенным, фактом свершившимся, тогда как несчастие никогда не бывает событие, а несчастие есть жизнь, длинная жизнь, несчастная, то есть такая жизнь, в которой осталась обстановка счастья, а счастие и смысл жизни -- потеряны.
  
   Кто хочет результата, тот допускает и средства.
  
   Позор и срам! -- отвечал полковник. -- Одного боишься -- это встречаться с русскими за границей.
  
   Я искал ответа на мой вопрос. А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, - она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моём знании того, что хорошо и что дурно. А знание это я не приобрёл ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано потому, что я ниоткуда не мог взять его.
  
   Мы, русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта - способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке.
  
   Он смотрел на нее, как смотрит человек на сорванный им и завядший цветок, в котором он с трудом узнает красоту, за которую он сорвал и погубил его. И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его с ней не может быть разорвана.
  
   ... знаешь, прелести в жизни меньше, когда думаешь о смерти, -- но спокойнее.
  
   Но мне все-таки дико, так же как мне дико теперь то, что мы, деревенские жители, стараемся поскорее наесться, чтобы быть в состоянии делать свое дело, а мы с тобой стараемся как можно дольше не наесться и для этого едим устрицы...
  
   Так же буду сердиться на Ивана-кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, -- но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимого от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее -- не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!
  
   Это немножко нескромно, но так мило, что ужасно хочется рассказать...
  
   -- Женщины, видишь ли, это такой предмет, что, сколько ты ни изучай её, всё будет совершенно новое.
   -- Так уж лучше не изучать.
   -- Нет. Какой-то математик сказал, что наслаждение не в открытии истины, но в искании её.
  
   Есть люди, которые, встречая своего счастливого в чем бы то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть в нем, и видеть в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их и ищут в нем со щемящею болью в сердце одного хорошего.
  
   Но браками по рассудку мы называем те, когда уже оба перебесились. Это как скарлатина, через это надо пройти.
  
   Женщина, которая не угадала сердцем, в чем лежат счастье и честь ее сына, у той нет сердца.
  
   Проигранные сражения обычно начинаются с удачных выстрелов.
  
   Она ревновала его не к какой-нибудь женщине, а к уменьшению его любви. Не имея еще предмета для ревности, она отыскивала его.
  
   Для того чтобы предпринять что-нибудь в семейной жизни, необходимы или совершенный раздор между супругами, или любовное согласие. Когда же отношения супругов неопределенны и нет ни того, ни другого, никакое дело не может быть предпринято.
   Многие семьи по годам остаются на старых местах, постылых обоим супругам, только потому, что нет ни полного раздора, ни согласия.
  
   Человек верующий не может быть несчастлив, потому что он не один.
  
   Соответствует ли труд, положенный на приобретение денег, тому удовольствию, которое доставляет покупаемое на них.
  
   Это не тоска, не скука, а гораздо хуже. Как будто всё, что было хорошего во мне, всё спряталось, а осталось одно самое гадкое.
  
   Не вспоминая ни своих, ни его слов, она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим.
  
   Ей неприятно было читать, то есть следить за отражением жизни других людей. Ей слишком самой хотелось жить. Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом за стаей и дразнила невестку и удивляла всех своею смелостью, ей хотелось это делать самой.
  
   Это наше русское равнодушие -- не чувствовать обязанностей, которые налагают на нас наши права, и потому отрицать эти обязанности.
  
   Большею частью бывает, что споришь горячо только оттого, что никак не можешь понять, что именно хочет доказать противник.
  
   Левин был женат третий месяц. Он был счастлив, но совсем не так, как ожидал. На каждом шагу он находил разочарование в прежних мечтах и новое неожиданное очарование. Левин был счастлив, но, вступив в семейную жизнь, он на каждом шагу видел, что это было совсем не то, что он воображал. На каждом шагу он испытывал то, что испытывал бы человек, любовавшийся плавным, счастливым ходом лодочки по озеру, после того как он бы сам сел в эту лодочку. Он видел, что мало того, чтобы сидеть ровно, не качаясь, -- надо еще соображаться, ни на минуту не забывая, куда плыть, что под ногами вода и надо грести, и что непривычным рукам больно, что только смотреть на это легко, а что делать это хотя и очень радостно, но очень трудно.
  
   Оскорблять можно честного человека и честную женщину, но сказать вору, что он вор, есть только la constatation d'un fait. (установление факта (франц.)
  
   -- Да, так что ты начал говорить о принце? Почему тебе так тяжело было?
   -- Ах, невыносимо! -- сказал он, стараясь уловить нить потерянной мысли. -- Он не выигрывает от близкого знакомства. Если определить его, то это прекрасно выкормленное животное, какие на выставках получают первые медали, и больше ничего.
  
   Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она любила его, как может любить женщина, для которой любовь перевесила все блага в жизни, -- и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней из Москвы. Тогда он считал себя несчастливым, но счастье было впереди; теперь он чувствовал, что лучшее счастье было уже назади.
  
   Эти припадки ревности, в последнее время все чаще и чаще находившие на нее, ужасали его и, как он ни старался скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря на то, что он знал, что причина ревности была любовь к нему.
  
   Школы не помогут, а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, -- и тогда будут и школы.
  
   Каким образом школы помогут народу улучшить свое материальное состояние? Вы говорите, школы, образование дадут ему новые потребности. Тем хуже, потому что он не в силах будет удовлетворить им.
  
   Чтобы образовать народ, нужны три вещи: школы, школы и школы.
  
   Народ стоит на такой низкой степени и материального и нравственного развития, что, очевидно, он должен противодействовать всему, что ему чуждо. В Европе рациональное хозяйство идет потому, что народ образован; стало быть, у нас надо образовать народ, -- вот и все.
  
   Он настаивал на том, что русский мужик есть свинья и любит свинство и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть, а ее нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных, вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
   -- Отчего вы думаете, -- говорил Левин, стараясь вернуться к вопросу, -- что нельзя найти такого отношения к рабочей силе, при которой работа была бы производительна?
   -- Никогда этого с русским народом без палки не будет! Власти нет, -- отвечал помещик.
  
   Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает -- напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шипованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства.
  
   Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
  
   Притворство в чем бы то ни было может обмануть самого умного, проницательного человека; но самый ограниченный ребенок, как бы оно ни было искусно скрываемо, узнает его и отвращается.
  
   Радости эти были так мелки, что они незаметны были, как золото в песке, и в дурные минуты она видела одни горести, один песок; но были и хорошие минуты, когда она видела одни радости, одно золото.
  
   Левин уже давно сделал замечание, что когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости.
  
   Как ни старался Степан Аркадьич быть заботливым отцом и мужем, он никак не мог помнить, что у него есть жена и дети. У него были холостые вкусы, и только с ними он соображался.
  
   Одно честолюбие, одно желание успеть -- вот все что есть в его душе, -- думала она, -- а высокие соображения, любовь к просвещению, религия, все это -- только орудия для того, чтоб успеть.
  
   Женщина -- это главный камень преткновения в деятельности человека. Трудно любить женщину и делать что-нибудь. Для этого есть одно средство с удобством без помехи любить -- это женитьба.
  
   Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна...
  
   От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что у тебя не достало денег, а здесь -- твое достоинство на весах.
  
   В его петербургском мире все люди разделялись на два совершенно противоположные сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, -- и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и над всем остальным смеяться.
  
   Спасать можно человека, который не хочет погибать; но если натура вся так испорчена, развращена, что самая погибель кажется ей спасением, то что же делать?
  
   Весь этот мир наш -- это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, -- мысли, дела!
  
   Впрочем, не понимаю, как, имея столько независимости, как вы, -- продолжал он, разгорячаясь, -- объявляя мужу прямо о своей неверности и не находя в этом ничего предосудительного, как кажется, вы находите предосудительным исполнение в отношении к мужу обязанности жены?
  
   Всякий человек, зная до малейших подробностей всю сложность условий, его окружающих, невольно предполагает, что сложность этих условий и трудность их уяснения есть только его личная, случайная особенность, и никак не думает, что другие окружены такою же сложностью своих личных условий, как и он сам.
  
   Нет таких условий, к которым человек не мог бы привыкнуть, в особенности если он видит, что все окружающие его живут так же.
  
   Он не мог подолгу смотреть на неё, как на солнце, но видел её, как солнце, и не глядя.
  
   Любовь... -- повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг, в то же время, как она отцепила кружево, прибавила: -- Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять, -- и она взглянула ему в лицо. -- До свиданья!
  
   Как вообще нередко безукоризненно нравственные женщины, уставшие от однообразия нравственной жизни, она издалека не только извиняла преступную любовь, но даже завидовала ей.
  
   Вы помните, что я запретила вам произносить слово "любовь", это гадкое слово, -- вздрогнув сказала Анна; но тут же она почувствовала, что одним этим словом: запретила она показывала, что признавала за собой право на него и этим самым поощряла его говорить про любовь.
  
   Я всегда думаю, что мужчины не понимают того, что благородно и неблагородно, но всегда говорят об этом.
  
   Эффект, производимый речами княгини, всегда был одинаков, и секрет производимого ею эффекта состоял в том, что она говорила хотя и не совсем кстати, но простые вещи, имеющие смысл.
  
   Анна улыбалась, и улыбка передавалась ему. Она задумывалась, и он становился серьёзен. Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своём простом чёрном платье, прелестны были её полные руки с браслетами, прелестна твёрдая шея с ниткой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся причёски, прелестны грациозные лёгкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своём оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в её прелести.
  
   Кити видела каждый день Анну, была влюблена в нее и представляла себе ее непременно в лиловом. Но теперь, увидав ее в черном, она почувствовала, что не понимала всей ее прелести. Она теперь увидала ее совершенно новою и неожиданною для себя. Теперь она поняла, что Анна не могла быть в лиловом и что ее прелесть состояла именно в том, что она всегда выступала из своего туалета, что туалет никогда не мог быть виден на ней. И черное платье с пышными кружевами не было видно на ней; это была только рамка, и была видна только она, простая, естественная, изящная и вместе веселая и оживленная.
  
   Узнаю коней ретивых по каких-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам.
  
   Всему виной эта глупая улыбка.
  
   Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие -- награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий.
  
   Как многое из того, что казалось мне тогда прекрасно и недоступно, стало ничтожно, а то, что было тогда, теперь навеки недоступно.
  
   Моя любовь всё делается страстнее и себялюбивее, а его всё гаснет и гаснет, и вот отчего мы расходимся, - продолжала она думать. - И помочь этому нельзя. У меня всё в нём одном, и я требую, чтоб он весь больше и больше отдавался мне. А он всё больше и больше хочет уйти от меня. Мы именно шли навстречу до связи, а потом неудержимо расходимся в разные стороны. И изменить этого нельзя.
  
   Он сердился на всех за вмешательство именно потому, что он чувствовал в душе, что они, эти все, были правы.
  
   Для того, чтоб узнать любовь, надо ошибиться и потом поправиться.
  
   Himmlisch ist's, wenn ich bezwungen
   Maine irdische Begier;
   Aber noch wenn's nicht gelungen,
   Hatt' ich auch recht hubsch Plaisir!
   Великолепно, если я поборол
   Свою земную страсть;
   Но если это и не удалось,
   Я всё же испытал блаженство! (нем.)
  
   Он любил свою газету, как сигару после обеда, за лёгкий туман, который она производила в его голове.
  
   Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.
  
   Он знал, что для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт -- это все девушки в мире, кроме её, и эти имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт -- она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
  
   Вы это не можете понять; вам, мужчинам, свободным и выбирающим, всегда ясно, кого вы любите. Но девушка в положении ожидания, с этим женским, девичьим стыдом, девушка, которая видит вас, мужчин, издалека, принимает всё на слово, -- у девушки бывает и может быть такое чувство, что она не знает, что сказать.
  
   -- Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлёкся другою женщиной...
   -- Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы.... всё равно как не понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошёл мимо калачной и украл бы калач.
  
   Видите ли, на одну и ту же вещь можно смотреть трагично и сделать из нее мучение, и смотреть просто и даже весело.
  
   Двигатель всех наших действий есть всё-таки личное счастье.
  
   -- Она делает столько добра! У кого хочешь спроси!
   -- Может быть. Но лучше, когда делают так, что, у кого ни спроси, никто не знает.
  
   Никогда не поздно раскаяться.
  
   Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом.
  
   Кто-нибудь из нас двоих глуп. Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.
  
   Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь.
  
   Если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви.
  
   Ты не поверишь, какой это режим полезный против всякой дури. Я хочу обогатить медицину новым термином: Arbeitscur (лечение работой).
  
   ... если любишь, то любишь всего человека, какой он есть, а не каким я хочу, чтоб он был.
  
   Несчастье нашего государства -- это бумажная администрация...
  
   Да, брат, женщины -- это винт, на котором все вертится.
  
   Так он и жил, не зная и не видя возможность знать, что он такое и для чего живет на свете, и мучаясь этим незнанием до такой степени, что боялся самоубийства, и вместе с тем твёрдо прокладывая свою особенную, определённую дорогу в жизни.
  
   Хорошо ли, дурно ли он поступал, он не знал, и не только не стал бы теперь доказывать, но избегал разговоров и мыслей об этом.
  
   Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно.
  
  
   "Война и мир"
  
   Он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не делал.
  
   Навсегда ничего не бывает.
  
   Всё приходит вовремя для того, кто умеет ждать.
  
   Когда созрело яблоко и падает, -- отчего оно падает? Оттого ли, что тяготеет к земле, оттого ли, что засыхает стержень, оттого ли, что сушится солнцем, что тяжелеет, что ветер трясет его, оттого ли, что стоящему внизу мальчику хочется съесть его?
   Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав и так же не прав, как и тот ребенок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом.
  
   Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений. Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
  
   Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей произвести совершившееся событие.
  
   -- ... я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни.
  
   Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества того, что мне понятно, и величия чего-то непонятного, но важнейшего!
  
   Ничем не может владеть человек, пока боится смерти. А кто не боится её, тому принадлежит всё.
  
   До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, -- говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них.
  
   Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов.
  
   Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было.
  
   Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой.
  
   И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как её.
  
   Он не понимал её, а только любил.
  
   Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию.
  
   Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь её ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным...
  
   "Имущему дастся, а у неимущего отнимется", помнишь? Она -- неимущий: за что? не знаю; в ней нет, может быть, эгоизма, -- я знаю, но у неё отнимется, и всё отнялось. Мне её ужасно жалко иногда; я ужасно желала прежде, чтобы Nicolas женился на ней; но я всегда как бы предчувствовала, что этого не будет. Она пустоцвет, знаешь, как на клубнике? Иногда мне её жалко, а иногда я думаю, что она не чувствует этого, как чувствовали бы мы.
  
   К опасности нельзя привыкнуть.
  
   Вы говорите: я не свободен. А я поднял и опустил руку.
  
   То, что не было свободно, не могло быть и ограничено.
  
   Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее её интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
   Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей. Совершенный поступок невозвратим, и действие его, совпадая во времени с миллионами действий других людей, получает историческое значение. Чем выше стоит человек на общественной лестнице, чем с большими людьми он связан, тем больше власти он имеет на других людей, тем очевиднее предопределенность и неизбежность каждого его поступка.
  
   Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен.
  
   В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие -- в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
  
   Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: "Я тогда еще сказал, что это так будет", забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
  
   ... власть есть слово, значение которого нам непонятно.
  
   Как можно быть здоровой... когда нравственно страдаешь?
  
   Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой, и считать всех своими друзьями.
  
   Есть много дорог, и в числе разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII.
  
   Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас.
  
   Гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до неисправимого.
  
   Но все же хочу вас заверить, что вы самое прекрасное существо на свете.
  
   Я живу и в этом не виноват, стало быть, надо как-нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
  
   -- ... Довольны ли вы собой и своей жизнью?
   -- Нет, я ненавижу свою жизнь, -- сморщась, проговорил Пьер.
   -- Ты ненавидишь, так измени ее...
  
   Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он всё-таки выздоровел.
  
   ... Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами...
  
   Почему же это случилось так, а не иначе?
   Потому что это так случилось. "Случай сделал положение; гений воспользовался им", -- говорит история.
   Но что такое случай? Что такое гений?
   Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое-то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
  
   Люди вечно заблуждаются и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
  
   Кто всё поймет, тот всё и простит.
  
   Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете -- остальное все вздор!
  
   Быть так дерзко вызывающе-счастливой.
  
   Мы -- вы да я -- мы понимаем, что они и кто мы.
  
   А я говорю: возьмёмтесь рука с рукою те, которые любят добро, и пусть будет одно знамя -- деятельная добродетель...
   Я хочу сказать только, что все мысли, которые имеют огромные последствия, -- всегда просты. Вся моя мысль в том, что ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто.
  
   Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны -- убийство, орудия войны -- шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия -- отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то -- это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду...
  
   Последнее время мне стало жить тяжело. Я вижу, я стал понимать слишком много.
  
   Один из братьев-масонов, уже после вступления Наполеона в Россию, рассказал Пьеру, что в Апокалипсисе сказано: придет "зверь в облике человеческом и число его будет 666, а предел ему положен числом 42". Если все французские буквы в алфавитном порядке обозначить цифрами (с 1 до 10, а дальше десятками - 20; 30; 40 и т. д.), то, написав по-французски "Император Наполеон", подставив вместо букв цифры и сложив их, получится 666. Если написать по-французски же "сорок два" и так же сложить сумму чисел, заменив на них буквы, то тоже получим 666. В 1812 году Наполеону исполнилось 42 года выходит, Антихрист - это Наполеон, и конец ему наступит именно в 1812 году. Задумавшись, Пьер попытался подсчитать сумму чисел в собственном имени и фамилии, но не получил 666. Путем длительной подгонки ему все же это удалось - Пьер написал на французском "русский Безухов", с нарушением грамматики подставил артикль и получил требуемый результат.
  
   -- Да я бы все не плакала... я бы все не плакала, но ты не можешь... никто не может понять... какая у него душа...
   И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
  
   Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!
  
   Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьёзно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка.
  
   Всё в нём самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
  
   Я не встречал ещё такой небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за неё. А эти!.. И веришь ли мне, ежели я ещё дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь ещё встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня.
  
   Меня считают злым человеком, я знаю, -- и пускай! Я никого знать не хочу, кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге.
  
   Молодость не мешает быть храбрым.
  
   Я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену, и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней, и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду... хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю...
  
   В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьёзное настроение мыслей.
  
   Сражение выигрывает тот, кто твердо решил его выиграть!
  
   Надо жить, надо любить, надо верить.
  
   Он подумал, что все эти честные слова -- такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет, или случится с ним что-нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного.
  
   Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось ещё раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что ещё прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него.
  
   Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
  
   Есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и есть только две добродетели: деятельность и ум.
  
   ... в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, -- манера презрительного сознания своего превосходства.
  
   И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
  
   Мы не столько любим людей за то добро, которое они сделали нам, сколько за то добро, которое сделали им мы.
  
   Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом -- то уничтожится сама возможность жизни.
  
   От величественного до смешного только один шаг.
  
   Весь мир разделен для меня на две половины: одна -- она и там все счастье, надежда, свет; другая половина -- все, где ее нет, там все уныние и темнота...
  
   В настоящем случае -- точно так же необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
  
   Всякое знание есть только подведение сущности жизни под законы разума.
  
   Оставим мёртвым хоронить мёртвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым.
  
   Для великого -- нет дурного.
  
   Рассказать правду очень трудно, и молодые люди редко на это способны.
  
   Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска...
   "Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и -- неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно-оживленными людьми". Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
  
   Je ne connais dans la vie que maux bien rИels: c'est le remord et la maladie. Il n'est de bien que l'absence de ces maux.
   Я знаю в жизни только два действительных несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол.
  
   Ах, какая ты смешная! Не по хорошу мил, а по милу хорош. Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю, как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая-то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну что, я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его...
  
   Я хочу сказать только то, что говорю.
  
   В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину -- он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время -- это ноги.
  
   Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвования она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвования она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все-таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
  
   Покажите мне... Ооооо! о! ооооо! -- слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
   Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
   -- О! Ооооо! -- зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
   -- Боже мой! Что это? Зачем он здесь? -- сказал себе князь Андрей.
   В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. "Да, это он; да, этот человек чем-то близко и тяжело связан со мною, -- думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. -- В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью?" -- спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими руками, с готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда-либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь эту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
   Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
   "Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам -- да, та любовь, которую проповедовал Бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!"
  
   Шведы -- их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого -- Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. -- Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
  
   Помню, -- поспешно отвечал князь Андрей, -- я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
  
   Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь; ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила: Анатоля или князя Андрея? Князя Андрея она любила -- она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. "Иначе разве все это могло бы быть? -- думала она. -- Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, могла улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?" -- говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.
  
   Погибла ли я для любви князя Андрея, или нет?" -- спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: "Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его больше не увижу никогда, -- говорила она себе. -- Стало быть, ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою. Но какою такою? Ах Боже, Боже мой! Зачем его нет тут!" Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой-то инстинкт говорил ей, что хотя все это и правда и хотя ничего не было, -- инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла.
  
   Когда она смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую всегда она чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах, а она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной.
  
   Наташа чувствовала себя в эту минуту такою размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце.
  
   Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что все одно и то же надоест каждому.
  
   Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этою любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним на нее начали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала все это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
  
   В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что-то новое и счастливое. Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не о чем было плакать, но он готов был плакать? О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?.. О своих надеждах на будущее? Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противоположность между чем-то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем-то узким и телесным, чем был он сам и даже была она. Эта противоположность томила и радовала его во время ее пения.
  
   Никакая истина одинаково не представляется двум людям.
  
   Источник блаженства не вне, а внутри нас...
  
   Ежели бы его не было, -- сказал он тихо, -- мы бы с вами не говорили о нем, государь мои. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? -- вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. -- Кто его выдумал, ежели его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?.. -- Он остановился и долго молчал.
   Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
   -- Он есть, но понять его трудно, -- заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. -- Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу все всемогущество, всю вечность, всю благость его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? -- Он помолчал. -- Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, -- сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, -- а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать его трудно. Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании его мы видим только нашу слабость и его величие...
  
   Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости.
  
   Ответ этот был: "Умрешь -- все кончится. Умрешь, и все узнаешь -- или перестанешь спрашивать". Но и умереть было страшно.
  
   Что ж было? -- спрашивал он сам себя. -- Я убил любовника, да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? -- Оттого, что ты женился на ней, -- отвечал внутренний голос.
  
   Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал... Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, -- что он не мог отвечать ему.
   Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
  
   Он знал, что это был Наполеон -- его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно все равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил о нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой-нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
  
   Над ним не было ничего уже, кроме неба, -- высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. "Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, -- подумал князь Андрей, -- не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, -- совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..
  
   Ну, а потом... -- отвечает сам себе князь Андрей, -- я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! Что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди -- отец, сестра, жена, -- самые дорогие мне люди, -- но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей.
  
   Легче верблюду пройти в игольное ухо, чем богатому войти в Царствие Божие, -- эти слова страшно справедливы!
  
   Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем -- вот женщины, когда они показываются так, как они есть.
  
   Я умер -- Я проснулся. Да, смерть -- пробуждение!
  
   Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и опять бросить, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие -- душевная подлость.
  
   Любовь? Что такое любовь? Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть Бог, и умереть -- значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику.
  
  
   "Путь жизни"
  
   Следи за тем, чтобы чтение многих писателей и всякого рода книг не произвело смутности и неопределенности в уме. Следует питать свой ум только писателями несомненного достоинства. Излишнее чтение развлекает ум, отучает его от самостоятельной работы. Поэтому читай только книги старые, несомненно хорошие. Если когда-нибудь является желание перейти на время к другого рода сочинениям, не забывай никогда возвращаться к прежним.
  
   Свободен только тот, кто властен над похотями своего тела.
  
   Глупо, когда один человек считает себя лучше других людей, но еще глупее, когда целый народ считает себя лучше других народов. А каждый народ, большинство каждого народа живет в этом ужасном, глупом и зловредном суеверии.
  
   Для поддержания жизни телу нужно немного, но прихотям тела нет конца.
  
   Чем меньше знают люди о худых делах людей, тем строже они к самим себе.
  
   "Memento mori" -- великое слово. Если бы мы помнили то, что мы: умрем, вся жизнь наша получила бы совсем другое назначение. Человек, зная, что он умрет через полчаса, не будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые может быть отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса? Перед смертью и настоящим времени нет.
  
   Для того, чтобы человеку хорошо прожить свою жизнь, ему надо знать, что он должен и чего не должен делать. Для того, чтобы знать это, ему надо понимать, что такое он сам и тот мир, среди которого он живет.
  
   Если сомневаешься и не знаешь, как поступить, представь себе, что ты умрёшь к вечеру, и сомнение тотчас же разрешается: тотчас же ясно, что дело долга и что личные желания.
  
   Пчеле, чтобы жить по своему закону, надо летать, змее ползать, рыбе плавать, а человеку любить. И потому, если человек, вместо того чтобы любить людей, делает зло людям, он поступает так же странно, как если бы птица стала плавать, а рыба -- летать.
  
   Когда тебе тяжело, когда ты боишься людей, когда жизнь твоя запуталась, скажи себе: давай перестану заботиться о том, что со мною будет, буду любить всех тех, с кем схожусь, и больше ничего, а там будь что будет. Только попробуй жить так, и увидишь, как вдруг всё распутается, и тебе нечего будет ни бояться, ни желать.
  
   Не слушайте тех, кто говорит дурно о других и хорошо о вас.
  
   Была одна дурочка; она ослепла от болезни и никак не могла понять, что она слепа, и сердилась на то, что, куда она ни пойдёт, все на дороге ей мешает, толкает её. Она думала, что не она толкается о вещи, а вещи толкают её. То же бывает и с людьми, когда они слепнут для духовной жизни. Им кажется, что всё, что с ними случается, делается им назло, и они сердятся на людей, а не понимают того, что им, как той дурочке, нехорошо не от других людей, а оттого, что они слепы для духовной жизни и живут для тела.
  
   Наказывать человека за его дурные дела все равно что греть огонь. Всякий человек, сделавший дурное, уже наказан тем, что лишен спокойствия и мучается совестью. Если же он не мучается совестью, то все те наказания, какие могут наложить на него люди, не исправят его, а только озлобят.
  
   Слово -- ключ сердца. Если разговор ни к чему не ведет, то и одно слово лишнее.
  
   Чем больше хочется говорить, тем больше опасность, что скажешь дурное.
  
   Мудрый человек всегда боится, чтобы слова его не обещали больше того, что он может дать делами, и потому чаще молчит и говорит только тогда, когда это нужно не ему, а другим.
  
   Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти.
  
   Остерегайтесь мысли, что вы лучше других и что у вас есть такие добродетели, каких нет у других. Какие бы ни были ваши добродетели, они ничего не стоят, если вы думаете, что вы лучше других людей.
  
   Всякий пусть метет перед своей дверью. Если каждый будет делать так, вся улица будет чиста.
  
   Из всякого трудного положения сейчас же выйдешь, если только вспомнишь, что живешь не телом, а душою, вспомнишь, что в тебе есть то, что сильнее всего на свете.
  
   Прошлого уже нет, будущее еще не пришло. Что же есть? Только та точка, где сходятся будущее с прошедшим. Казалось бы, точка -- это ничто, а между тем только в этой точке вся жизнь наша.
  
   В том, чтобы делать то, что делаешь, -- не для своего тела, не для своей души, а только для того, чтобы получить одобрение людей, -- в этом одна из главных причин дурной жизни людей.
  
   Нельзя одним людям улучшить жизнь других людей. Каждый человек может только сам улучшить свою жизнь.
  
   Только тогда человек понимает свою жизнь, когда он в каждом человеке видит себя.
  
   Ты говоришь, что вокруг тебя все дурные люди. Если ты так думаешь, то это верный признак того, что ты сам очень плох.
  
   Отчего нам бывает хорошо на душе после всякого дела любви? А оттого, что всякое такое дело утверждает нас в том, что наше истинное "я" не в одной нашей личности, а во всём живом.
  
   Для того, чтобы из дурной жизни сделалась хорошая, надо прежде всего постараться понять, отчего жизнь стала дурная и что надо сделать, чтобы она стала хорошей. Так что для того, чтобы жизнь стала лучше, надо прежде думать, а потом уже делать.
  
   Важно не количество знаний, а качество их. Можно знать очень многое, не зная самого нужного.
  
   Если жизнь людей не радостна, то это только оттого, что они не делают того, что нужно для того, чтобы жизнь была не перестающей радостью.
  
   Если сказать, что птицы, лошади, собаки, обезьяны совсем чужие нам, то почему же не сказать, что и дикие, чёрные и жёлтые люди чужие нам? А если признать таких людей чужими, то с таким же правом могут чёрные и жёлтые люди признать чужими белых. Кто же ближний? На это есть только один ответ: не спрашивай, кто ближний, а делай всему живому то, что хочешь, чтобы тебе делали.
  
   Жизнь человеческая, полная телесных страданий, всякую секунду могущая быть оборванной для того, чтобы не быть самой грубой насмешкой, должна иметь смысл такой, при котором значение жизни не нарушалось бы ни страданиями, ни её кратковременностью.
  
   Для бессмертной души нужно такое же и дело бессмертное, как она сама. И дело это, бесконечное совершенствование себя и мира -- и дано ей.
  
   Человек никогда не бывает таким жестоким, как в минуту душевного восторга. Ему кажется, что нет на свете в эту минуту ничего прекраснее и интереснее его самого.
  
   И то, что мы называем счастьем, и то, что мы называем несчастьем, одинаково полезно нам, если мы смотрим то и на другое, как на испытание.
  
   Надо всегда быть радостным. Если радость кончается, ищи, в чём ошибся.
  
   Если один раз пожалеешь, что не сказал, то сто раз пожалеешь, что не промолчал.
  
   Никто никогда не раскаивался, что жил слишком просто.
  
   Чем больше человек доволен собой, тем меньше в нем того, чем можно быть довольным.
  
   Самоуверенные, неумные и безнравственные люди часто внушают уважение скромным, умным, нравственным людям именно потому, что скромный человек, судя по себе, никак не может себе представить, чтобы плохой человек так уважал себя и с такой самоуверенностью говорил о том, чего не знает.
  
   Никогда не беспокой другого тем, что ты можешь сделать сам.
  
   Для того, чтобы было легко жить с каждым человеком, думай о том, что тебя соединяет, а не о том, что тебя разъединяет с ним.
  
   Делай то, чего хочет от тебя твое тело: добивайся славы, почестей, богатства, -- и жизнь твоя будет адом. Делай то, чего хочет от тебя дух, живущий в тебе: добивайся смирения, милосердия, любви, -- и тебе не нужно будет никакого рая. Рай будет в душе твоей.
  
   В спорах забывается истина. Прекращает спор тот, кто умнее.
  
   Настоящая вера не в том, чтобы знать, в какие дни есть постное, в какие ходить в храм и какие слушать и читать молитвы, а в том, чтобы всегда жить доброю жизнью в любви со всеми, всегда поступать с ближними, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
  
   Для истинной веры не нужно ни храмов, ни украшений, ни пения, ни многолюдных собраний. Напротив, истинная вера входит в сердце всегда только в тишине и уединении.
  
   Для того, чтобы человеку познать истинную веру, ему нужно прежде всего на время отказаться от той веры, в которую он слепо верил, и проверить разумом все то, чему его с детства научили.
  
   Думать, что нам в наше время надо верить тому же самому, чему верили наши деды и прадеды, -- это все равно, что думать, что, когда ты вырос, тебе будет впору твоя детская одежда.
  
   Неправда то, что есть такие книги, в которых всякое слово истинно и внушено Богом. Все книги дело рук человеческих, и во всех может быть и полезное, и вредное, и истинное, и ложное.
  
   Главное дело в жизни человека -- любовь. А любить нельзя ни в прошедшем, ни в будущем. Любить можно только в настоящем, сейчас, сию минуту.
  
  
   Леопольд фон Захер-Мазох. "Венера в Мехах"
   Да и такое читала)
  
   Мы верны, покуда любим!
  
   Мужчина всегда следует принципам -- даже если он эгоистичен, своекорыстен и зол; женщина же повинуется только побуждениям. Не забывай этого и никогда не будь уверен в женщине, которую ты любишь.
  
   Кто наслаждается, тому тяжело расставаться с жизнью; кто страдает или терпит лишения, тот приветствует смерть, как друга.
  
   Я думаю, - сказала она, - что для того, чтобы навеки привязать к себе мужчину, надо прежде всего не быть ему верной. Какую честную женщину боготворили когда либо так, как боготворят гетеру?
  
   Во все эпохи нравственный характер складывался только под влиянием серьезного, глубокого образования.
  
   Дело в том, что женщина осталась, несмотря на все успехи цивилизации, такой, какой она вышла из рук природы: она сохранила характер дикаря, который может оказаться способным на верность и на измену, на великодушие и на жестокость, смотря по господствующему в нем в каждую данную минуту чувству.
  
   На страсти мужчины основано могущество женщины, и она отлично умеет воспользоваться этим, если мужчина оказывается недостаточно предусмотрительным. Перед ним один только выбор - быть либо тираном, либо рабом. Стоит ему поддаться чувству на миг - и голова его уже окажется под ярмом и он тотчас почувствует на себе кнут.
  
   Чем более преданной является женщина, тем скорее отрезвляется мужчина и становится властелином. И чем более она окажется жестокой и неверной, чем грубее она с ним обращается, чем легкомысленнее играет им, чем больше к нему безжалостна, тем сильнее разгорается сладострастие мужчины, тем больше он ее любит, боготворит.
  
   По природе мужчина и женщина - в вашем веселом, залитом солнцем мире, так же как и в нашем туманном,- враги; любовь только на короткое время сливает их в единое существо, живущее единой мыслью, единым чувством, единой волей, чтобы потом еще сильнее разъединить их.
  
   Вы требуете от женщины, чтобы она была верна, когда и не любит, чтобы она отдавалась, когда это и не доставляет ей наслаждения, - кто же более жесток, мужчина или женщина?
  
   Нас влечет и двигает какая то сладостная и грустная, таинственная сила, и под ее влиянием мы перестаем мыслить, чувствовать, желать - мы позволяем ей толкать себя, не спрашивая даже куда.
  
   Любовь не знает ни добродетели, ни заслуги. Она любит, и прощает, и терпит все потому, что иначе не может.
  
   Какое счастье - прильнуть устами к ее устам, замереть в ее объятиях и видеть ее потом, когда она, вся изнемогшая, вся отдавшись мне, покоится на груди моей, а глаза наши, отуманенные упоением страсти, тонут друг в друге.
   Не могу осмыслить, не могу поверить, что эта женщина - моя, вся моя...
  
   Меха. В них есть какое то физическое обаяние, которому никто не в силах противиться, - какое то острое, странное очарование.
  
   - Так я хочу.
   - Превосходно. Это слова мужчины. Вот вам моя рука.
  
   Какой поэзией, какой дивной прелестью и грацией дышит ее изящная фигура!
  
   В неверности любимой женщины таится действительно мучительная прелесть, высокое сладострастие.
  
   Ну да, я жестока, - раз уж вам такое удовольствие доставляет это слово. И разве я не права тем, что жестока? Мужчина жадно стремится к обладанию, женщина - предмет этих стремлений; это ее единственное, но зато решительное преимущество. Природа отдала на ее произвол мужчину с его страстью, и та женщина, которая не умеет сделать его своим подданным, своим рабом, больше, своей игрушкой - и затем со смехом изменить ему, - такая женщина просто неумна.
  
   ... то, что составляет природу женщины: отдаваться, когда любит, и любить все, что нравится...
  
   Никогда не чувствуй себя в безопасности рядом с женщиной, которую любишь, потому что природа женщины таит в себе больше опасностей, чем ты думаешь. Женщины не так хороши, как их представляют почитатели и защитники, и не так дурны, как их изображают их враги. Характер женщины есть бесхарактерность. Самая лучшая женщина может унизиться моментами до грязи, самая дурная -- неожиданно возвыситься до самых добрых, высоких поступков и пристыдить тех, кто её презирает. Нет женщины ни столь хорошей, ни столь дурной, которая не была бы способна в любое мгновение на самые грязные и самые чистые, на дьявольские, как и на божественные мысли, чувства и поступки.
  
   Я могла бы принадлежать одному мужчине всю жизнь, но это должен быть настоящий мужчина, который импонировал бы мне, который подчинил бы меня силой своей личности.
  
   В любви не бывает никакого равенства, никакой рядоположенности.
  
   Никогда не чувствуй себя в безопасности рядом с женщиной, которую любишь.
  
   Кто позволяет себя хлестать -- тот заслуживает того, чтобы его хлестали.
  
   Женщина, какой ее создала природа и какой ее воспитывает в настоящее время мужчина, является его врагом. Она может быть только или рабой его, или деспотом, но никогда его подругой, спутницей. У нас только один выход -- быть или молотом, или наковальней.
  
   Любовь не знает ни добродетели, ни заслуги. Она любит, прощает и терпит все, потому что иначе не может.
  
   Истинно любить можно только то, что выше нас,- женщину, которая подчинит нас себе властью красоты, темперамента, ума, силы воли,- которая будет нашим деспотом.
  
   Лениво тянутся дни в маленьком карпатском курорте. Никого не видишь, никто тебя не видит. Скучно до того, что хоть садись идиллии сочинять. У меня здесь столько досуга, что я мог бы выставить целую галерею картин, мог бы снабдить театр новыми пьесами на целый сезон, для целой дюжины виртуозов написать концерты, трио и дуэты, но -- о чем это я говорю! -- в конце концов я успеваю только натянуть холст, разгладить листы бумаги, разлиновать нотные тетради, потому что я... ах! только без ложного стыда, друг Северин! Лги другим, но уж себя самого обмануть тебе не удастся. Итак, я ни что иное, как дилетант: дилетант и в живописи, и в поэзии, и в музыке, и еще в кое-каких из тех так называемых бесхлебных искусств, которые в наши дни обеспечивают своим жрецам доходы министра и даже владетельного князька; но прежде всего я -- дилетант в жизни.
   Жил я до сих пор так же, как писал картины и книги, то есть никогда не уходил дальше грунтовки, планировки, первого акта, первой строфы. Бывают вот такие люди, которые вечно только начинают и никогда не доводят до конца, и я -- один из таких людей.
  
  
   Лопе де Вега. "Валенсианская вдова"
  
   Нельзя в душе лелеять мщенье,
   Вражду и ревность без конца;
   Ничье не выдержит терпенье.
   Поверьте, признак мудреца -
   Великодушное забвенье.
  
   Быть легковерным -- глупо и опасно,
   И легковерье -- это путь страданий!
   Но видеть без разумных оснований
   Кругом обман -- не менее ужасно.
  
  
   "Собака на сене"
  
   Тристан.
   Стреляете - и не глядите.
   Теодоро.
   Кто ловок, попадет всегда.
   Тристан.
   Кто ловок, различает ясно,
   Что пустяки, а что опасно.
  
   Как признаются в нежной страсти
   мужчины женщинам?
   Как всякий, кто обожает и вздыхает.
   Приукрашая сотней врак одну
  
   Любовью оскорбить нельзя,
   Кто б ни был тот, кто грезит счастьем;
   Нас оскорбляют безучастьем.
  
   Будь он кузен, будь он знакомый,
   Пока мужчина не влюблен
   Свободно к даме входит он,
   И запросто и на приемы.
   Но стоит лишь ему влюбиться
   Он реже посещает дом.
   Он... Он даже говорит с трудом.
   Он робок, он всего боится.
  
   - А вы ей разве не держали
   Речей, способных отуманить
   И не такую, как она?
   - Слова, сеньора, стоят мало.
  
   Любовь - упорство до конца;
   Ища вниманья знатной дамы,
   Усердны будьте и упрямы:
   Не камни - женские сердца.
  
   Когда любовь переступает в бесстыдство, то уже ничто не оградит ее от кары.
  
   Я мог бы сочинить сто сказок,
   Когда хотел бы вам солгать;
   Но лучше всякого обмана -
   В беседе с умным человеком
   Сказать ему простую правду.
  
   С тебя вполне Марселы хватит.
   Графини пусть маркизов ищут;
   Любовь предпочитает равных.
  
   Как трудно сделать вид, что влюблена,
   Как трудно позабыть любовь былую...
   Чем я усердней мысль о ней бичую,
   Тем всё живее в памяти она.
   Но честь велит, я позабыть должна,
   И нужно душу вылечить больную:
   Чужой любовью сердце уврачую,
   И будет страстью страсть исцелена.
   Но, ах, нельзя внушить себе, что любишь,
   Когда другой любовью дышит кровь!
   Так не отмстишь, так лишь себя погубишь.
   Нет, лучше ждать, что все вернется вновь.
   Иной раз вовсе прошлое отрубишь,
   А смотришь -- снова расцвела любовь.
  
   Ах если б можно, если б можно было,
   Чтоб сердце самовольно разлюбило.
   Увы, оно лишилось власти,
   Подчинено любовной страсти.
  
   Любовь, зачем ты мучаешь меня,
   Ведь я забыть тебя была готова,
   Зачем же тень твоя приходит снова
   Жестокой болью душу мне казня?
   О ревность, это ты, мой слух дразня,
   Советы шепчешь, злей один другого!
   Послушаться советчика такого--
   Так наша честь не устоит и дня.
   Да, я люблю; но, средь грозы и гула,
   Не я ль -- волна, не он ли-- легкий струг?
   И кто слыхал, чтобы волна тонула?
   Ах, гордость сердца стоит многих мук!
   Я тетиву так туго натянула,
   Что я боюсь -- не выдержит мой лук!
  
   Итак, осиротели, значит,
   Покрылись тьмой мои глаза!
   И все же просится слеза:
   Кто мало видел, много плачет.
   Глаза, вот это вам расплата
   За то, что изливали свет
   На недостойный вас предмет.
  
  
   Майн Рид. "Всадник без головы"
  
   ... бодрость и любовь к жизни боролись со слабостью и страхом смерти.
  
   Я восхищаюсь вашим искусством, а не вами.
  
   Любовь смеется над препятствиями.
  
   Забыть горячо любимого человека невозможно. Время, конечно,- хороший целитель для сердца, не получившего ответа в любви, а разлука помогает еще больше. Но ни время, ни разлука не могут заглушить тоски о потерянном возлюбленном или же успокоить сердце, не знавшее счастливой любви.
  
   В этой же прерии, где рыскают такие свирепые хищники, на её сочных пастбищах пасется самое благородное и прекрасное из всех животных, самый умный из всех четвероногих друзей человека -- лошадь. Здесь живет она, дикая и свободная, не знающая капризов человека, незнакомая с уздой и удилами, с седлом и вьюком. Но даже в этих заповедных местах ее не оставляют в покое. Человек охотится за ней и укрощает ее.
  
   Он готов умереть за тебя, и больше того - он хочет на тебе жениться.
  
   Иной раз прекрасные глаза ранят куда больнее, чем свинцовая пуля.
  
   -- Морис-мустангер, ты покорил сердце креолки! Боже мой, Боже мой! Он слишком похож на Люцифера, могу ли я презирать его!
  
   Любящие сердца должны гореть и биться совсем близко.
  
   Разве могут влюбленные довольствоваться перепиской, оставаясь на расстоянии полета стрелы!
  
   ... и только звезды были немыми свидетелями их тайны.
  
   Впервые дикая лошадь почувствовала на себе человека, в первый раз ей было нанесено подобное оскорбление.
  
   Как часто от короткого слова "да" зависит счастье всей жизни. И часто, слишком часто, такое же короткое "нет" влечет за собой страшное горе.
  
  
   "Белый вождь"
  
   Вместе с шипами мы выдернем и розу.
  
   Бывает, что одно несчастье заслоняет другое и вытесняет его из сердца.
  
   В нашей стране холодных чувств, любви расчетливой и корыстной мы не можем понять и, пожалуй, даже не верим в возможность безрассудно отважных поступков, какие в других краях порождает сильная страсть.
   У испанских женщин любовь нередко обретает глубину и величие, каких не знают и никогда не испытывают народы, у которых к этому чувству примешивается торгашество. У этих возвышенных натур она часто превращается в истинную страсть, беззаветную, безудержную, глубокую, которая поглощает все другие чувства, заполняет душу. Дочерняя преданность, привязанность к родному дому, моральный и общественный долг отступают перед ней. Любовь торжествует над всем.
  
   Фанатизм сильнее жалости.
  
   Говорят, надежда уходит только вместе с жизнью, -- нет, неверно. Он все еще жил, а надежда умерла.
  
   Что же заставляет людей вставать с постели в столь ранний час, дрожать от холода на улицах и мерзнуть в церкви? Что это -- вера или суеверие? Благочестие или ханжество?
  
   Спины <..> отнюдь не одинаковы -- так же, как не бывает одинаковых лиц.
  
   Когда тюремщик спит, узника можно освободить.
  
   Всего вина, выжатого из всех гроздей винограда на свете, не хватит, чтобы ревнивцу найти в нем полное забвение.
  
   Когда выпьешь вина, на душе становится легче, но только на время.
   алкогольвино
  
   Любовь к фейерверкам -- своеобразный, но верный признак вырождающейся нации. Дайте мне точные цифры, сколько пороха извел тот или иной народ на фейерверки, на ракеты и шутихи, и я скажу вам, на каком уровне физического и духовного развития он находится. Чем выше цифра, тем ниже опустился душой и телом этот народ, ибо соотношение здесь обратно пропорциональное.
  
   В ее годы -- а ей 20 лет -- сердце редко бывает свободным.
  
   Поистине они великие дамские угодники, эти непорочные служители мексиканской церкви.
  
   Из ревнивых женихов выходят равнодушные мужья.
  
   Теперь он принял решение -- он решил покончить с собой. Чаша страдания переполнилась, страдать дольше он не в силах. Смерть избавит его от мучений. Надо умереть.
  
   Будут жертвы. Быть может, не одна. Каждый боялся, что его вот-вот настигнет смерть.
  
  
   "Квартеронка"
  
   Любовь смиряет гордые сердца, учит высокомерных снисхождению, но главное ее свойство -- все возвышать и облагораживать. Она не превратит принца в простолюдина, но зато превратит простолюдина в принца.
  
   Однако даже среди несчастий душа наша подчас отдается минутным радостям. Природа не допускает, чтобы горе длилось беспрерывно, и иногда человек должен стряхнуть с себя свои заботы.
  
   Человек не хочет расставаться с жизнью, пока не испытает все средства спасти себя. Каким бы сильным ни было отчаяние, однако есть люди, дух которых оно не может сломить.
  
   Да, надо поистине обладать сильным духом, чтобы сбросить с себя оковы, в которых держат человека воспитание, привычки, обычаи, весь жизненный уклад.
  
   Только низкая, тщеславная душа может упиваться такой победой, только жестокое сердце может радоваться любви, которую не в состоянии разделить!
  
   Я не боялся, что он нападет на меня открыто. Я был уверен, что он чувствует себя побежденным и трусит. Мне уже приходилось встречать таких людей, и я знал, что, потерпев поражение, они тотчас поджимают хвост. Это был не смельчак, а наглец.
  
   ... неизбежность превращения патриарха в деспота.
  
   Долгое время мы обменивались лишь бессвязными восклицаниями. Мы были слишком счастливы, чтобы говорить. Мы молчали -- говорили наши сердца.
  
   Истинная любовь не нуждается в объяснениях. Горячий поцелуй, глубокий взгляд, нежное пожатие руки или объятие понятны без слов.
  
   Это было недостойно, я согласен, но когда имеешь дело с таким негодяем, то и сам невольно теряешь достоинство.
  
   Низкое часто тянется к прекрасному. Чудовище может воспылать страстью к красавице.
  
   То, что он подле нее и разговаривает с ней,-еще не повод для ревности.
  
   Романтика живет не в светских гостиных с их нелепыми обычаями и глупыми церемониями; она не носит блестящих мундиров и сторонится безвкусных придворных празднеств. Звезды, ордена и титулы ей чужды. Пурпур и позолота убивают ее.
   Романтику надо искать в других местах -- среди великой и могучей природы, хотя и не только там. Ее можно найти среди полей и дубрав, среди скал и озер, так же как и на людных улицах больших городов. Ибо родина ее в человеческих сердцах -- сердцах, которые охвачены высокими стремлениями и бьются в груди у людей, жаждущих Свободы и Любви.
  
   В жизни много романтического -- это не иллюзия.
  
   Честное слово, я считаю, что рабство луизианских негров менее унизительно, чем положение белых невольников в Англии. Несчастный чернокожий раб был побежден в бою, oн заслуживает уважения и может считать, что принадлежит к почетной категории военнопленных. Его сделали рабом насильно. Тогда как ты, бакалейщик, мясник и булочник, -- да, пожалуй, и ты, мой чванливый торговец, считающий себя свободным человеком! -- все вы стали рабами по доброй воле. Вы поддерживаете политические махинации, которые каждый год отнимают у вас половину дохода, которые каждый год изгоняют из страны сотни тысяч ваших братьев, иначе ваше государство погибнет от застоя крови. И все это вы принимаете безропотно и покорно. Более того, вы всегда готовы кричать "Распни его!" при виде человека, который пытается бороться с этим положением и прославляете того, кто хочет добавить новое звено к вашим оковам.
  
   Тщеславие свойственно не одной какой-нибудь нации, это явление повсеместное.
  
   За эти шесть месяцев я приобрел значительно больший жизненный опыт, чем за последние шесть лет моей жизни.
  
   Одной из первых неожиданностей, поразивших меня, можно сказать, еще на пороге моей жизни за океаном, было открытие, что я ни на что не годен. Я мог сослаться на свой аттестат и сказать: "Вот доказательства моей учености -- я удостоен высшей награды в колледже". Но на что он мог мне пригодиться? Те отвлеченные науки, которым меня учили, не имели никакого применения в реальной жизни. Моя логика была просто болтовней попугая. Моя классическая ученость лишь загромождала мою память. И я был так же плохо подготовлен к жизненной борьбе, к труду на благо своему ближнему и самому себе, как если бы изучал китайские иероглифы.
   А вы, бездарные учителя, пичкавшие меня синтаксисом и стихосложением, -- вы, конечно, назвали бы меня неблагодарным, если бы я высказал вам все возмущение и презрение, которое охватило меня, когда я оглянулся назад и убедился, что десять лет жизни, проведенных под вашей опекой, пропали для меня даром, что я глубоко заблуждался, считая себя образованным человеком, а на самом деле ровно ничего не знаю.
  
   Вера в военную муштру -- это заблуждение, а сила регулярной армии -- иллюзия.
  
   Я придерживался мнения, считавшегося в то время еретическим, что мирные люди, вынужденные взяться за оружие, сражаются в иных случаях не хуже наемников-профессионалов, и что длительная военная муштра не
  
   Я еще не знаю каким путем, но моя любовь преодолеет все препятствия. Она придаст мне несокрушимую силу, мужество и решимость. Я сломаю все преграды. Я уговорю или сокрушу всех моих противников. Я смету все, что станет
  
   Любовь научила меня своему особому языку. Мне не надо было никаких посредников, никаких слов, чтобы понять, что я любим.
  
   Когда сердце полно любви, каждый пустяк, связанный с этой любовью, представляется важным и значительным, и память хранит мысли и события, которые в другое время скоро бы забылись.
  
   Честь и слава людям, писавшим книги!
  
   Как раз в тех странах, где распространены пуританские взгляды, больше всего процветают всевозможные пороки.
  
   Писать сонеты и карабкаться на стены -- пустая забава по сравнению с борьбой против страстей и предрассудков целого народа.
  
   Что мне за дело до обычаев и предрассудков, которые я всегда презирал в душе? Тем более теперь. Ведь любовь всех равняет! Перед лицом Любви знатность теряет свое пустое обаяние, а громкие титулы становятся лишь пошлыми условностями. Одна только Красота достойна поклонения.
  
   Он знает жизнь -- он юрист.
  
   Настроение окружающих -- быть может, в силу какого-то физического закона, которому вы не можете противиться, -- сразу передается и вам.
  
   "Какой у нее беззаботный вид! -- подумал я. -- Это женщина не влюблена!"
  
   Впрочем, женщины быстро сходятся.
  
   Часто нежная мысль передается без слов. Язык порой приносит нам горькое разочарование.
  
  
   Максим Горький. "На дне"
  
   -- А у меня... кажется, нет характера...
   -- Заведи. Вещь полезная...
  
   Мм... Любят врать люди... Ну, Настька... дело понятное! Она привыкла рожу себе подкрашивать... вот и душу хочет подкрасить... румянец на душу наводит...
  
   Какая тут правда? И без неё дышать нечем.
  
   Человек рождается для лучшего!
  
   ... не в слове -- дело, а -- почему слово говорится? -- вот в чем дело!
  
   Мертвецы -- не слышат! Мертвецы не чувствуют... Кричи... реви... мертвецы не слышат!..
  
   Смерть слова не боится!.. Болезнь -- боится слова, а смерть -- нет!
  
   Без имени -- нет человека...
  
   -- Не люблю я покойников...
   -- За что их любить?.. Любить -- живых надо... живых...
  
   Всяко живет человек... как сердце налажено, так и живет... сегодня -- добрый, завтра -- злой...
  
   Все, милая, терпят... всяк по-своему жизнь терпит...
  
   Что было -- было, а остались -- одни пустяки...
  
   Старику -- где тепло, там и родина...
  
   Однажды тебя совсем убьют... до смерти...
  
   Я всегда презирал людей, которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми.
  
   Есть люди, а есть <...> человеки.
  
   Тюрьма -- добру не научит, и Сибирь не научит... а человек -- научит...
  
   Ишь ты! А я думал -- хорошо пою. Вот всегда так выходит: человек-то думает про себя -- хорошо я делаю! Хвать -- а люди недовольны...
  
   В любимом -- вся душа...
  
   Человек -- выше! Человек -- выше сытости!...
  
   Мяли много, оттого и мягок.
  
   А нитки-то гнилые.
  
   (ударяя кулаком по столу). Молчать! Вы -- все -- скоты! Дубье... молчать о старике! (Спокойнее.) Ты, Барон, -- всех хуже!.. Ты -- ничего не понимаешь... и -- врешь! Старик -- не шарлатан! Что такое -- правда? Человек -- вот правда! Он это понимал... вы -- нет! Вы -- тупы, как кирпичи... Я -- понимаю старика... да! Он врал... но -- это из жалости к вам, черт вас возьми! Есть много людей, которые лгут из жалости к ближнему... я -- знаю! я -- читал! Красиво, вдохновенно, возбуждающе лгут!.. Есть ложь утешительная, ложь примиряющая... ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего... и обвиняет умирающих с голода... Я -- знаю ложь! Кто слаб душой... и кто живет чужими соками, -- тем ложь нужна... одних она поддерживает, другие -- прикрываются ею... А кто -- сам себе хозяин... кто независим и не жрет чужого -- зачем тому ложь? Ложь -- религия рабов и хозяев... Правда -- бог свободного человека!
  
   Надоели мне, брат, все человеческие слова... все наши слова -- надоели! Каждое из них слышал я... наверное, тысячу раз...
  
   Талант -- это вера в себя, в свою силу...
  
   Не всегда правдой душу вылечишь.
  
   Кто слаб душой, тем ложь нужна.
  
   Хороший человек, он -- и глупый хорош, а плохой -- обязательно должен иметь ум.
  
   Характер -- вещь полезная.
  
   Всякое время дает свой закон.
  
   Человека приласкать никогда не вредно.
  
   В женщине душа должна быть.
  
   Мало знать, ты -- понимай.
  
   Образование -- чепуха, главное -- талант.
  
   Все люди на земле -- лишние.
  
   Ни одна блоха -- не плоха. Все -- черненькие, все -- прыгают.
  
   Шум -- смерти не помеха.
  
   Так, без причины, и прыщ не вскочит.
  
   Всякий человек хочет, чтобы сосед его совесть имел, да никому, видишь, не выгодно иметь-то ее.
  
   Барство-то -- как оспа... и выздоровеет человек, а знаки-то остаются.
  
   Дважды убить нельзя.
  
   Все мы на земле странники.
  
   Все так: родятся, поживут, умирают. И я помру... и ты... Чего жалеть?
  
   Замуж бабе выйти -- всё равно как зимой в прорубь прыгнуть: один раз сделала, -- на всю жизнь памятно...
  
   Все хотят порядка, да разума нехватка.
  
   А кто пьян да умён -- два угодья в нём...
  
   А куда они -- честь, совесть? На ноги, вместо сапогов, не наденешь ни чести, ни совести... Честь-совесть тем нужна, у кого власть да сила есть...
  
   Вовремя уйти всегда лучше.
  
   Когда любят -- плохого в любимом не видят.
  
   Человек должен уважать себя.
  
   Человек все может... лишь бы захотел.
  
   Он [человек] -- каков есть -- а всегда своей цены стоит.
  
   Как ни притворяйся, как ни вихляйся, а человеком родился, человеком и помрешь.
  
   Снаружи как себя ни раскрашивай, все сотрется.
  
   Человек может верить и не верить... это его дело! Человек -- свободен... он за все платит сам: за веру, за неверие, за любовь, за ум -- человек за все платит сам, и потому он -- свободен!.. Человек -- вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они... нет! -- это ты, я, они, старик, Наполеон, Магомет... в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека.) Понимаешь? Это -- огромно! В этом -- все начала и концы... Все -- в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное -- дело его рук и его мозга! Чело-век! Это -- великолепно! Это звучит... гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть... не унижать его жалостью... уважать надо! Выпьем за человека, Барон!
  
   Я -- знаю ложь! Кто слаб душой... и кто живёт чужими соками, -- тем ложь нужна... одних она поддерживает, другие -- прикрываются ею... А кто -- сам себе хозяин... кто независим и не жрет чужого -- зачем тому ложь? Ложь -- религия рабов и хозяев... Правда -- бог свободного человека!
  
   Человек -- это звучит гордо!
  
   Ежели людей по работе ценить, тогда лошадь лучше всякого человека.
  
   Доброта -- она превыше всех благ.
  
   ...в карете прошлого -- никуда не уедешь...
  
   Многим деньги легко достаются, да немногие легко с ними расстаются...
  
   Когда труд -- удовольствие, жизнь -- хороша! Когда труд -- обязанность, жизнь -- рабство!
  
   У всех людей -- души серенькие... все подрумяниться желают...
  
   Коли веришь, -- есть; не веришь, -- нет... Во что веришь, то и есть...
  
  
   "Фома Гордеев"
  
   Сидит человек... не двигается... и грешит оттого, что скучно ему, делать нечего: машина за него делает все... труда ему нет, а без труда -- гибель человеку! Он обзавелся машинами и думает -- хорошо! Ан она, машина-то, -- дьяволов капкан тебе! В труде для греха нет время, а при машине -- свободно! От свободы гибнет человек, как червь, житель недр земных, гибнет на солнце... От свободы человек погибнет!
  
   Раньше песик корку жрал, -- нынче моське сливки жидки...
  
   Да, я неуч! И первое моё преимущество пред вами есть то, что я не знаю ни одной книжной истины, коя для меня была бы дороже человека! Человек есть вселенная, и да здравствует вовеки он, носящий в себе весь мир!
  
   -- Ты скажи-ка -- а что нужно делать, чтобы спокойно жить... то есть чтобы собой быть довольным?
   -- Для этого нужно жить беспокойно и избегать, как дурной болезни, даже возможности быть довольным собой!
  
   ... от недостатка самооценки гибнет больше людей, чем от чахотки, и вот почему вожди масс, быть может, служат в околоточных
  
   Нет на земле человека гаже и противнее подающего милостыню, нет человека несчастнее принимающего ее!
  
   Живут тоже... а как? Лезут куда-то... Таракан ползет -- и то знает, куда и зачем ему надо, а ты -- что? Ты -- куда?..
  
   Неужто затем человек рождается, чтобы поработать, денег зашибить, дом выстроить, детей народить и -- умереть?
  
   Человек ценен по сопротивлению своему силе жизни, -- ежели не она его, а он её на свой лад крутит, -- моё ему почтение!
  
   Мало ли кто чей сын... Не по отцу почет, а по уму...
  
   Опровергай и опрокидывай все, что можешь! Дороже человека ничего нет, так и знай!
  
   ... хочешь ты счастья себе... Ну, оно скоро не дается... Его, как гриб в лесу, поискать надо, надо над ним спину поломать... да и найдя, -- гляди -- не поганка ли?
  
   ... человек, который много согрешил, -- всегда умен... Грех -- учит...
  
   ... в жалобах людей всегда много мудрости... Мудрость -- это боль...
  
   ... не слушайте никого, кроме вашего сердца! Живите так, как оно вам подскажет. Люди ничего не знают, ничего не могут сказать верного... не слушайте их! (...) Жизнь строга... она хочет, чтоб все люди подчинялись ее требованиям, только очень сильные могут безнаказанно сопротивляться ей... Да и могут ли?
  
   Ты вот что знай -- любит тот, кто учит...
  
   Судьба! (...) Она над жизнью -- как рыбак над рекой: кинет в суету нашу крючок с приманкой, а человек сейчас -- хвать за приманку жадным-то ртом... тут она ка-ак рванет свое удилище -- ну, и бьется человек оземь, и сердце у него, глядишь, надорвано...
  
   Любовь к женщине всегда плодотворна для мужчины, какова бы она ни была, даже если она дает только страдания, -- и в них всегда есть много ценного. Являясь для больного душою сильным ядом, для здорового любовь -- как огонь железу, которое хочет быть сталью...
  
   Иной человек вот так же, как сова днем, мечется в жизни... Ищет, ищет своего места, бьётся, бьётся, -- только перья летят от него, а всё толку нет... Изобьётся, изболеет, облиняет весь, да с размаха и ткнется куда попало, лишь бы отдохнуть от маеты своей...
  
   ... одних книг мало: надо ещё уменье пользоваться ими... Вот это уменье и есть то самое, что будет хитрее всяких книг, а в книгах о нем ничего не написано... Этому, Фома, надо учиться от самой жизни. Книга -- она вещь мёртвая, ее как хочешь бери, рви, ломай -- она не закричит... А жизнь, чуть ты по ней неверно шагнул, неправильно место в ней себе занял, -- тысячью голосов заорет на тебя, да еще и ударит, с ног собьет.
  
   Иногда они со страхом говорят о своей совести, порою искренно мучаются в борьбе с ней, -- но совесть непобедима лишь для слабых духом; сильные же, быстро овладевая ею, порабощают ее своим целям. Они приносят ей в жертву несколько бессонных ночей; а если случится, что она одолеет их души, то они, побежденные ею, никогда не бывают разбиты и так же сильно живут под ее началом, как жили и без нее...
  
   Нужно жить всегда влюбленным во что-нибудь недоступное тебе. Человек становится выше ростом от того, что тянется вверх.
  
   Самодовольный человек -- затвердевшая опухоль на груди общества.
  
   Ум имей хоть маленький, да свой.
  
   Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд -- даже самый грубый -- возвышается до творчества.
  
   Высота культуры всегда стоит в прямой зависимости от любви к труду...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"