Аннотация: Как часто осознание приходит слишком поздно...
Он не помнил, когда это началось. Казалось - так было всегда.
Тело приходило регулярно, впуская свежую струю в его заболоченную жизнь. Оно привносило любимый запах цитрусовых - за мочками ушей и в выемке ключиц. А также вместе с сочными дольками на тарелке.
Этот запах дарил покой и уверенность в себе, своих силах, в смысле существования. Особенно в те моменты, когда весь он превращался в подобие натянутой до предела на колки струны - дрожащей, глухо звенящей от любого касания и способной порваться от единого неверного действия. Любимый аромат, с неповторимой примесью, которой не обладают фрукты, успокаивал. Даже не запах - вкус, доводивший до дрожи и изменения ритма сердцебиения. Пропитавший его - сквозь поры проникший вглубь, прошивший всё существо, угнездившийся в подкорке... стал привычным.
Это тело отзывалось на каждое его движение, отвечало, продлевало упоительные мгновения. Ему не нужно было видеть, чтобы знать - всё правильно. Ему не нужно было говорить, чтобы направлять.
Тело было послушно. Оно находилось целиком в его власти. Особенно он любил те ощущения, что испытывал лишь утром: хранящее ровное тепло тело - такое томное, мягкое, податливое, нежное.
В присутствии тела вся квартира наполнялась чудесными запахами. Они тоже со временем стали обыденными.
Из кухни доносилось такое благоухание, что он был готов покинуть привычное место, оторваться от работы - забыть на время о смысле своей жизни.
Ваниль и корица - букет, означающий, что вскоре можно будет впиться зубами в мягкий бок сдобы. Только... почему-то ему вспоминалась лишь первая булочка. Тарелка, принесённая с кухни на рабочий стол, неизменно и незаметно становилась пустой. А он по-прежнему сидел за рабочим столом. С приятной тяжестью в животе, весело стучащий по клавишам под аккомпанемент - лёгкое постукивание посуды и далёкий плеск воды.
С приходом тела исчезали лишние вещи, затруднявшие редкие походы по трёхкомнатной вотчине. Окружающее неуловимо менялось, вместе с этим менялся и он сам. Ему нравилось ловить прикосновения к щекам - там, где совсем недавно росла жёсткая щетина, они были особенно приятны. Ощущать тонкие пальцы, запущенные в отросшую шевелюру, или как расслабляются мышцы плеч под их напором. Было так много всего: неуловимого и лёгкого, упоительного и дурманящего... постоянного - вошедшего в привычку.
Случалось, тело долго не приходило. Ожидание не тяготило его, ведь он и не ждал - да-да, именно не ждал, так он говорил сам себе. Просто что-то не ладилось. Что-то раздражало. Что-то ломалось и барахлило внутри. Всего лишь чего-то не хватало. И это не давало покоя.
Но тело всегда возвращалось. До недавнего времени.
Раньше он принимал то, что давало это тело, как должное. Но теперь всё стало иначе.
Сейчас он сидел неподвижно, руки замерли на клавиатуре. Безразлично слушал тишину, как тогда - надтреснутый, проникающий сквозь броню спокойствия голос - с таким же равнодушным видом.
Он не помнил, что было сказано. Только то, как голос срывался и на крик, и на плач. Как горела щека. Как громко лязгнул замок входной двери. И как что-то тяжёлое появилось внутри. Похоже, в самом центре груди. Неожиданно, не сразу - через какое-то время. И это нечто ширилось, занимало всё больше места.
Он не понимал: почему так происходит, и что это такое. Ему просто было плохо. Без тела. Без всего, что имело место быть так долго в его ещё короткой жизни "после". Без возможности хотя бы просто прижимать к себе хрупкое, но такое сильное и заботливое тело.
Стрелки замедлили ход. Воздух в комнате точно застыл - стал тяжёлым, с трудом пробивался в лёгкие. Пальцы неподвижно застыли над клавишами со шрифтом Брайля*.
Он должен был остановить тогда или хотя бы найти теперь. Если бы только мог.
Он хотел вернуть. Если бы только знал - как.
Он бы попытался сделать хоть что-то... Если бы был немного решительнее и увереннее.
Он не мог жить без неё - той, что существовала в одной с ним реальности, всё это время оставаясь просто "телом". Даже если бы не походил после переломного - буквально сломавшего привычный мир - момента жизни на беспомощного новорожденного кутёнка. Тот мир был временем, когда он мог. Ходить, не боясь упасть, наткнуться на что-нибудь. И говорить. Теперь уж забыл, как звучал его собственный голос. Он помнил лишь щёлканье клавиш, ровное жужжание процессора, другие обычные звуки своей квартиры и улицы, а также единственный привычный "живой" голос, смех.
Он мог услышать её, если бы захотел понять. И тогда остановил бы - просто крепко сжав руку, притянув к себе, не отпустив. Сказав необходимое и важное - что она хотела знать - жестами.
Он ясно представлял картину своего дальнейшего бытия. Не питал иллюзий. И многое понимал теперь, "видел" в ином свете и бывшее, и сущее.
Он был слеп и нем. И глух в придачу.
8.01.12
*Шрифт Брайля - рельефно-точечный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими людьми. (с)