Аннотация: Очень скоро мы исчезнем с экранов цветных мониторов...
Комната была пуста, но наполнена откуда-то справа, как если бы это был закат, огнями одного из учреждений федерального правительства России. Стол, стул, кровать, подале картонная коробка, синяя, две белые колонки. Естественно ноутбук и всё подобное необходимое.
"Очень скоро." "Мы исчезнем." "С экранов." "Цветных. Мониторов." Так допевали они свою последнюю песню, и Виталий, совсем уже лишённый света, радости да и вообще сознания закрывал глаза отдаваясь волнам наслаждения от сна, успев однако выключить ноут.
Было хорошо и прекрасно. Так хотелось бы взять и взлететь. Взлететь, больше не просыпаясь. Виталий был высокий, широкий, без высшего образования, болеющий чем-то без причины и двадцатипятилетний, что он однако /всегда/ забывал указывать на своих страничках.
Но провалился он однако во что-то намного худшее, чем то, в чём заснул. Чёрно-белые горы были всюду. Было ни темно, ни светло, по-змеиному сверкали они сотней оттенков серого.
Пытаясь выбраться, с ужасом безмолвия и пустоты прыгал Виталий с горы на гору. Так продолжалось бесконечно, но постепенно пустые горы сменились злыми мексиканскими, а затем -- радушными кавказскими. Не то, чтобы там были указатели, но как-то Виталий не мог осознать того, что он всё ещё спит, спит...
Быстро пронеслась и забылась мысль о политике, о белых людях, впервые появившихся здесь.
Над некоторыми горами появлялись звёзды. Они стекались в колодец почти ничтожной глубины, а рядом стоял лось.
Тут Виталий почувствовал что головокружение спало. Это было приятным -- не прекращало оно мучить ни днём, ни ночью, а тут вдруг исчезло. Гладкие камни, тепло. Колодца не было, лишь косвенно сверкали звёздочками чьи-то беловато-человеческие, тёплые глаза.
"Ппрривет." - лишь успел сказать Виталий.
- Я не могу выбраться из нищеты.
- Аналогично. Я из тьмы.
Чуть не проснувшись, люди увидели лица людей, попытались снова заснуть от стыда, и, как это обычно бывает с желанием забыться, обоим это удалось.
"Как думаешь." - продолжил Виталий. "Где мы... находимся." - поддерживая разговор который без эха утопал в хрустящих на зубах своей неодолимой но тёплой на самом своём пике тьмой гор, добавил он.
"Я Марина." - ответила незнакомка. "Ты в моём сне!" - слегка раздражённо добавила она, однако с радостью того, то сон всё-таки её.
"Не льсти себе, милая." - почему-то подумал Виталий - "Тут всё намного хуже, так плохо, что обдумать это нельзя."
Оба однако были спокойны.
У Виталия были три версии произошедшего.
Одна -- что он на Луне, т.к. всё повсюду было уж слишком безжизненным, даже и для того, что обычно считают Луной.
Ещё в меньшей степени это однако могло бы быть Кавказом или Мексикой.
"Ну и снится такое!" - сказал он почему-то вслух.
- "Это ты мне снишься!"
Виталий понимал временами, что это сон, и ему почему-то становилось легче.
Периодически ощущая краем сознания своё тело, Виталий понимал, что во сне не болит голова, а следовательно вполне можно пожить во сне по-доброму, а по-доброму т.к. Виталий знал что из сна тоже можно не проснуться, если *постараться*.
- А здесь тебе хорошо?
(Виталий спросил, думая, что раз сон не его, лучше расспросить, куда он попал.)
- Нет. Плохо. Здесь ничего... Я ничего не чувствую. Годами... Или всегда так.
- Тогда зачем ты здесь?
- Я часто сюда попадаю.
Тут Виталий, вспомнив все свои знания, понял, что попали они туда, где страдают самые больные из людских душ после смерти, первые три дня, которые однако пыткой растягиваются "местным временем" в тысячелетия. И, умри он с незнакомкой сейчас, они были бы тут почти навсегда.
Сочувствие однако удержало его от попытки немедленного пробуждения.
Вдруг она тут навсегда, и ей только кажется, что она скоро проснётся?
Сколько их, вечно затерявшихся сознанием в своих снах? (Во сне совсем иная логика, отличная от логики правильного мышления на русском.)
Тут внезапно нахлынувшая на Виталия любовь к незнакомке, вызванная безупречным намерением не пробуждаться, вырастила у него нос в нечто крупное и расходящееся к концу, и из этой как бы воронки вполне уже полилась добрая и солнечная музыка, которую Виталий остановил, осознав, что начинает засыпать во сне.
Решив, что доказать незнакомке, что она спит, сразу вряд ли удастся, Виталий предпринял решение отвлечь её разговором об экономике.
- Ты не вылезешь. Из нищеты. Марина. Ты думаешь об этом, но именно поэтому тебе снится один сон со всеми кто тоже лезет, пытаясь вылезти, с горы на гору, но горы в его сны остаются одинаково темны. Ride Into The Sun, Взойди Прямо В Солнце.
- У меня нет... связей... Как мне вообще... жить?
Перед ними загорелся костёр, но оба проигнорировали это.
- Но мы же связались. Все люди одинаковы же. Всем снятся одинаковые сны, но не все помнят, не все понимают, что спят, не все живут...
- Но это же сон!
- Всё сон. Даже смерть. ("И жизнь." - добавил внезапно про себя, вздохнув, Виталий.)
Вдали послышался стук копыт. "Лосекорейцы." - подумал Виталий, не видевший в жизни обоих достаточно близко чтобы иметь представление хоть об одних.)
"Побежали." - вдруг вскрикнул Виталий в желании насладиться сном, но больше -- вернуться во что-то менее корейское // кавказское, во что-то неуловимо знакомое, латиноамериканское, описанное в книгах Карлоса Кастанеды и других нагвалей.
Чёрные волосы, белые лица, вспышки прожекторов, белые одежды, моря, океаны, дороги, дома и жилища людей, взрывы и рождения людей, отходящие на время души спящих, и почти нвсегда -- умирающих людей, радиоволны, шарящие в небе, и почти обнаруживавшие наших друзей, лишь они пересекали их. Было приятно держать за руку друг друга.
- Где мы?
- В Мексике.
Ответив на вопрос, Виталий однако не стал ничего объяснять, предпочтя нарисовать пальцем на горной пыли четыре чёрточки... выше три... выше две, а затем одну образовав таким образом пирамиду.
- Узнаёшь глаз на банкноте Федерального Резерва? Однодолларовой?
Многие хотят эти банкноты. Многие хотят однодолларовые монеты. Некоторые хотят редкие двухдолларовые банкноты. А я всегда хотел знать, и теперь я знаю, что есть Единственный, который Незримый Архитектор Вселенной.
Тут внимание Марины отвлекли пробегающие стаей волки которые казалось сбивались в одну сплошную звуковую волну, или световой луч безначальный, бесконечный и разрывающий тёплую тьму. Марина вскрикнула от страха.
- Волки идут след в след, след в след, а мы, люди -- нет. Поэтому нам так тяжко. Мы не понимаем, что деньги нужны для счастья, как еда для сытости, а жизнь -- для смерти. Мы не становимся мелодией тоолько именно поэтому.
Подъём от этих слов в душе Марины заставил наших героев взлететь вверх словно сняв кожу и летя вверх, высоко, раскапывающимся дождём.
Виталий продолжал.
- Кто-то борется за доллар, кто-то против, но никто не знает куда он умрёт, и откуда он родился, в этом вся соль бессмысленности человеческой жизни. А ежели просто лететь от 4 до 3, 2 и 1 то будут и евро.
Люби людей, знай что им снится, пойми что если умеешь _видеть_, нет разницы между душой и деньгами. Не понимая этого, многие сейчас очень рано умирают. Цепляются за деньги, а из них тем временем выходит душа, не в силах жить в камнях.
Они летели, распадаясь и собираясь на отдельные ноты, ноты сыпались на них пятидесятиевропыми купюрами из снов "состоятельных" людей, умирающих от "состоятельности".