Аннотация: После демобилизации устройство и работа в Харькове . Болезнь и смерть Аннушки.
ХАРЬКОВ
Наше решение обосноваться в Харькове, несмотря на то, что я был призван из Киева, и имел право вернуться в этот город, определялось несколькими обстоятельствами: Во-первых, мы понимали, что придется некоторое время, до получения жилья, жить вместе с родителями, а забирать в Киев, в однокомнатную квартиру без удобств, еще и Славу Михайловну - не мыслилось. Очень не хотелось даже временно, разделять нашу семью.
Во-вторых за те пятнадцать лет, что меня не было в Киеве, я растерял многих друзей по институту. Некоторые из них за эти годы сильно продвинулись, стали заведующими кафедр, или отделений. Я же мог, при моем сложившемся статусе военного пенсионера, уволенного по состоянию здоровья, претендовать на должность простого ординатора, и то добиваться чтобы меня куда- либо взяли. Когда я перед увольнением зашел к директору Киевского ортопедического института Алексеенко Иван Пименовичу, он мне так и сказал: " Я Вас хорошо помню, Спивак, как талантливого врача, хорошего ортопеда и фронтового хирурга. Что же вы теперь пойдете ординатором к Шумаде или еще кому-нибудь из тех, кто учился у Вас? А ничего другого я предложить Вам не могу".
Признаться мне и самому не хотелось такого. Ведь я в эти годы немало потрудился. Работая самостоятельно в отдаленных районах - в Китае и Приморье, я приобрел значительный опыт не только в практической хирургии, но и в смежных областях. Курсы усовершенствования в Москве и в Ленинграде, ознакомление с работой ведущих клиник этих городов значительно повысили мой профессиональный уровень, приблизили меня к уровню современной медицины. А в Харькове мне была уже обещана работа в травматологическом отделении клинической больницы, которым заведовал мой давний знакомый, и друг Аннушки по совместной работе.
В Харьков мы переехали в середине августа 64г. Устроились, понятно, в продолговатой и полутемной комнате Славы Михайловны
На первых порах проблем не возникало. Вещи, отправленные малой скоростью контейнером из Ковеля прибыли в целости и сохранности, благо, контейнер мне помог приобрести комендант станции, которого незадолго до отъезда я оперировал. Решением комиссии при Киевском райисполкоме, к которому относилось наше временное жилье, нас без проволочек прописали в Харькове. Почти сразу же я начал работать, там, где было обещано - в 11-й клинической больнице. Главврач больницы д-р Эрдман Альфред Эдуардович, сам недавний отставник, встретил меня дружелюбно.. Травматологическим отделением, где мне предстояло работать заведовал Савелий Яковлевич Носовицкий . На базе этого отделения работала кафедра травматологии, ортопедии и военно-полевой хирургии Харьковсого медицинского института. Кафедрой руководил проф. Трубников Виктор Филипович, ассистентами кафедры были в ту пору Багрова Елена Николаевна и Белан Михаил Григорьевич.
В этой самой 11-й больнице я проработал до самого отъезда, т.е. до октября 93г. - без малого 30лет.За этот период, понятно, многое менялось, и потому этот большой период жизни я решил описывать тематически, а не хронологически. Итак, по темам:
О ЖИЛЬЕ
Квартиру, точнее комнату родителей Ани, где мы первоначально остановились, мне помнится, я уже описал в самом начале этих воспоминаний. Теперь я с трудом представляю себе ,как мы смогли впятером разместиться в одной полутемной комнате. Спасибо Лене, она хорошо помнит наше тамошнее расположение. Вот как оно выглядело: Слева от входной двери, у торцовой стены, за ширмой стояла металлическая кровать казарменного образца, на которой спала Слава Михайловна У. противоположной стены, вблизи длинного, но узкого окна с видом на высокую красную кирпичную стену располагался большой письменный стол, за которым, бывало, работал в прошлом Иосиф Наумович. Рядом, на тумбочке, стоял телевизор КВН, дополненный большой линзой. Впереди него, вдоль левой стены, за небольшим хозяйственным шкафчиком, размещался большой посудный буфет. Вдоль правой стены, несколько отступив от окна, располагались друг за другом платяной шкаф, крытый черной клеенкой большой диван, а за ним ,почти у самой двери, большой сундук, доставленный нашим контейнером из Ковеля, а до того еще из Дальнего Востока. В центре комнаты стоял массивный обеденный стол и крупные стулья, с покрытыми клеенкой спинками и сидениями. Только стол и стулья были добротными, по- видимому, еще из довоенной зажиточной жизни Утевских. Вся остальная довоенная мебель, включая подаренное тетей Розой из Америки пианино, было разворовано. Впрочем, мы в своем армейском быту, привыкли приспособляться к скромной жизни. Мы с Аней спали на диване, Ира помещалась на нашем сундуке, Лене на ночь ставили раскладушку вдоль ширмы Славы Михайловны.
Если с теснотой мы быстро примирились, то не могли примириться с сонмищем клопов и тараканов, обитавших, казалось, во всем доме. Думал так потому, что несмотря на отчаянную борьбу с ними с использованием всех предложенных методов, включая хлорофос, я так и не смог окончательно избавиться от этих тварей пока мы жили в этой квартире. Я обрабатывал квартиру каждую неделю, иногда создавалось впечатление, что удалось их уничтожить, но через одну-две недели они неизменно появлялись снова.
Согласно существовавшему тогда законодательству, Харьковский горисполком обязан был выделить жилье в течение шести месяцев с момента прибытия после демобилизации. И надо сказать, что облвоенкомат осуществлял контроль за исполнением этого закона,-прямо в здании горисполкома находился офицер, занимавшийся этим вопросом. Тем не менее сроки запаздывали. Я ,было, даже записался на прием к заместителю председателя горисполкома ,но он мне сказал, что издавать законы легче, чем их выполнять. И все же обнадежил, что жилье вскоре я получу, когда подойдет очередь. В ожидании этой очереди, я летом 65г. не поехал с Аней вместе отдыхать. Она с детьми в компании с подругой - Аней Рудаевой , поехала в Бердянск. Я же оставался в Харькове, съездив, правда, на несколько дней в Миргород, где ртдыхали в ту пору родители совместно с тетей Цилей.
Примерно в сентябре 65г. я, наконец, получил в горздраве ордер на жилье . Так как никакого "блата" в горздраве у нас не было, то квартиру мне выделили в районе тогдашней застройки на так называемой "Селекционной станции", на последнем пятом этаже, несмотря на то,что в мой ордер была вписана и Слава Михайловна, которая, разумеется, сдала государству свою комнату, и которой тогда уже было 80 лет - возраст не самый подходящий для пеших прогулок на пятый этаж. Кроме высоты, неудобством 5-го этажа было то, что в домах этого типа, без чердака, летом крыша накалялась, создавая жару в квартире, а зимой, напротив остужала жилье.
Когда я с полученным ордером пришел в район новостроек, там шло одновременное строительство более десятка домов. Поскольку в ордере был указан только микрорайон и номер дома, я никак не мог найти предназначаемый нам дом. Выручил какой-то строитель. Разобравшись в нашем ордере, он указал на участок, где еще золотилась пшеница : " Вон там, на днях скосят хлеб, и начнем строить ваш дом"! А где-то в конце зимы мы уже вселялись.
Несмотря на перечисленные выше недостатки, квартира наша имела и преимущества. Главное, что она была в обжитом районе. Недалеко была школа для Лены, рядом строился садик для Иры, в самом нашем доме была почта, сберкасса аптека, приемный пункт стирки белья. Из трех наших комнат, одна была изолированной, а две смежными. Изолированную отвели Славе Михайловне, одну из смежных - детям, а нам с Аней осталась , которая чуть побольше, с балконом, выходящим в большой, в последующем с нашей же помощью озелененный двор, с видом на строившийся детский сад. Окна из детской выходили на широкую, прекрасно освещенную Пятигорскую улицу, где вскоре построили новую школу. Разумеется, наша комната была одновременно "холлом", т.е общей комнатой, где кроме нашей кровати стоял телевизор и пианино, и обеденный стол, где принимали гостей и собиралась вся наша семья . Квартира была теплая и имела все удобства, включая телефон и горячую воду.
Еще до вселения в квартиру нам удалось приобрести гарнитур мебели производства ГДР. Пришлось, однако, за ним походить отмечаться и покараулить у магазина даже в ночное время. Кое-что мы. правда, привезли из ранее приобретенного с помощью родителей, включая большой книжный шкаф и холодильник "Днепр",который верно служил нам еще с 57г, т.е. с Бердичева. Вот пианино "Украина",видимо, мама приобрела для нас, когда мы уже были в Харькове. Примерно так оставалось наше жилищное положение до 76г. Со временем , в связи с появлением в нашем районе линии метро ,значительно облегчилась наша связь с центром города.
Моя работа.
С августа 64 г. до октября 93г, без малого 30 лет, я работал в качестве врача-травматолога в 11-й клинической больнице г.Харькова. Подавляющую часть этого периода я работал в стационаре, где имелось травматологческое отделение на 45 коек
С заведующим отделения Савелием Яковлевичем Носовицким у нас установились самые дружелюбные отношения. С,Я, -коренной харьковчанин, моего же возраста. Он тоже прошел в качестве военного врача всю Отечественную войну, после войны работал в Харьковском ортопедическом институте, где очень хорошо проявил себя. Но в 53г., на фоне сфабрикованного процесса врачей и расцвета антисемитизма был уволен из института. Не помогли ни обширные знакомства, ни блестящие аттестации, ни даже то, что он был председателем месткома института.
На базе отделения работала кафедра "ортопедии, травматологии и военно-полевой хирургии". Заведующий кафедры проф. Трубников пригласил меня вскоре принять участие в работе кафедры в качестве внештатного ассистента на полставки. Я действительно был нужен кафедре, так как ни сам Трубников, ни его ассистенты Багрова Елена Николаевна и Белан Михаил Григорьевич не имели практического опыта в военно-полевой хирургии. Со всеми сотрудниками кафедры, включая также доцентов - вначале Лебеденко Юрий Михайловича, а затем Истоминым Георгий Павловичем у меня установились добрые взаимоуважительные отношения. То же могу сказать и о пришедших на кафедру позже ассистентов Батюк Дениса Дмитриевича и Марухнича Николая. Преподавательская работа мне нравилась, и по собственному ощущению, удавалась
К сожалению, работа эта продолжалась около трех лет только, затем какая-то комиссия нашла мое совместительство незаконным и меня уволили. Вместо кафедры мединститута, я еще в течении трех лет преподавал хирургию учащимся Первого Харьковского Медицинского Училища. Я вел там группу мальчиков, которую по линии военкомата готовили, как военных фельдшеров для армии. Эти ребята оказались даже более благодарными учениками. С некотрыми из них я поддерживал связь в течении многих лет.
Однако, основная моя работа была в качестве ординатора травматологического отделения. Неофициально я считался старшим ординатором, так как другие врачи отделения Мира Давидовна Каган, Циля Самойловна Китаина, Полина Григорьевна Миркина работали в отделении непостоянно, периодически переходя на амбулаторную работу - на травмпункт.
Как врач отделения, я примерно раз в неделю дежурил по приему и оказанию помощи больным, получившим в этот день травму в городе. Спустя некоторое время эта задача облегчилась тем, что для амбулаторной травмы, т.е. для пострадавших, не нуждающихся в стационарном лечении, в городе были открыты несколько травмпунктов, в их числе один при нашей больнице. Основная масса больных доставлялась машинами скорой помощи, но немало больных обращались самостоятельно, или привозились случайными машинами.
По характеру повреждений больные были чрезвычайно разнообразны. Первое время мы принимали вообще все виды травм, кроме повреждений внутрибрюшных органов, которые направлялись в хирургические отделения. В последующем в городе были открыты специализированные отделения для травм головы и ожогов, для детской травмы, и уже в начале 90-х отделение для травм кисти.
Преобладали закрытые повреждения, но немало было и открытых повреждений, т.е. всевозможных ран, открытых переломов, разможжений, даже травматических ампутаций. Все это было мне хорошо знакомо по прежней работе. Однако работа в травматологическом отделении городской клинической больницы открывает возможности творческого подхода к любому повреждению, учитывая индивидуальные особенности, включая и анатомические. И там, где представляется такая возможность, получаешь большое удовлетворение, возможное, пожалуй, только в травматологии.
Для пояснения я приведу случай из практики, хотя вообще я не собираюсь в этих воспоминаниях припоминать детали моей хирургической работы. Так вот, поступил как-то в мое дежурство с харьковской ватной фабрики больной Ф.,чья правая рука попала в ваточесальную машину, которую он приехал из Кишинева налаживать.
Повреждение получилось очень тяжелое: Кожа по тыльной поверхности нижней трети предплечья отсутствовала, на разволокненных сухожилиях, среди которых выступали обнаженные костные отломки, казалось безжизненно свисала кисть. По пути на дежурство я встретил нашу операционную сестру Нелю Островскую. Она мне сказала: "Вениамин Аронович, вас ожидает ампутация предплечья, больного уже смотрели профессор и Савелий Яковлевич, - это их мнение. Я положила стерилизовать дуговую пилу".Мое настроение мгновенно испортилось: терпеть не могу эту операцию. Сколько их пришлось сделать мне в годы войны! Больного уже подняли в операционную. После обезболивания, при более тщательном осмотре оказалось,что отсутствуют мелкие кости локтевого края запястья и дистальный конец локтевой кости, а также конечные отрезки локтевых сосудов и нерва. Имеется оскольчатый перелом лучевой кости со смещением , но сохранены лучевые сосуды и нерв. Принимаю решение: вместо ампутации произвести хирургическую обработку с остеосинтезом и первичной пластикой: Сопоставляю и фиксирую внутрикостным стержнем отломки лучевой кости. Убираю 4-ю и 5-ю пястные кости и соответствующие пальцы, но сохранив при этом покрывающую их кожу, которую затем использую для закрытия большой раневой поверхности
Был большой соблазн использовать одну из пястных костей для пластики локтевой кости, но не решился помещать свободный костный трансплантат в эту размятую сухожильную ткань.
Фещенко через полгода по своей инициативе приезжал в Харьков. Его уже выписали на работу при инвалидности 3-й ст., у него сохранилась правая кисть, точнее три пальца, включая большой при удовлетворительной функции.
К сожалению, работая ординатором в клиническом отделении, не всегда удается поступить в соответствии со своим мнением, особенно в случаях связанных с риском. Припоминаю молодую женщину, у которой была травма почти такая же, как у Фещенко, которой я был вынужден произвести ампутацию, так как до меня профессор уже успел сообщить администрации завода, что ампутация неизбежна. Если бы я имел возможность решать по своему усмотрению, я и в этом случае рискнул бы попытаться сохранить руку, применив первичную костную и кожную пластику
В оправдание профессора должен заметить, что неудачи в упорном стремлении сохранить конечность иногда дорого стоят больным, и ,понятно, сильно переживаются хирургом. Припоминаю молодого парня, которому сам проф. Трубников в течение нескольких лет произвел несколько, казалось бы, успешных операций с целью сохранить ногу. И, когда больному ,наконец, разрешили пойти без костылей, он оступился и сломал ногу на месте прежней травмы. И тогда этот молодой человек пришел к профессору и сказал: " Я больше трех лет вожусь с этой ногой. За это время мои сверстники окончили институты, некоторые обзавелись семьей. Я не хочу больше лечить ее, - отрежьте ее проклятую ! " И пришлось сделать ампутацию
Впрочем, иногда самому профессору трудно преодолевать давление авторитетов. Вспоминаю в связи с этим такой случай: Привезли как-то к нам сынишку председателя какого-то колхоза. У мальчика произошел перелом обеих костей нижней трети предплечья с умеренным смещением. В селе мальчика не лечили, так как отец собирался показать его самому академику Новаченко. И действительно показал - через три недели. Академик решил, что руку нужно оперировать, но поскольку его клиника была закрыта на ремонт, направил мальчика к пр.Трубникову. Мне стоило немало труда убедить профессора отказаться от операции, так как к тому времени ,когда больного доставили к нам, перелом почти сросся при вполне удовлетворительной функции.
Среди больных с травмами большую группу составляли люди преклонного возраста, чаще женщины. Перелом шейки бедра был одним из самых частых повреждений, приводившим их в клинику. Я был инициатор возможно раннего оперативного лечения этой категории больных с применением внутрикостного остеосинтеза и ранней реабилитации. Я убедился в эффективности этой методики, с которой меня познакомил д-р Новик М. С. еще, когда я работал в Киевском институте ортопедии и травматологии. В то же время, я не стал приверженцем исключительно оперативного лечения переломов. Я и сейчас убежден, что при большинстве переломов должны применяться консервативные методики.
Кроме травматических больных в отделение поступали в плановом порядке больные с осложнением травм: несросшимися переломами, различными деформациями, воспалительными процессами- главным образом остеомиэлитом. Относительно немного больных было с врожденными, воспалительными и паралитическими деформациями. В целом же контингент больных был достаточно разнообразен,что давало возможность усовершенствоваться в ортопедии и травматологии и творческим поискам в этой профессии. Первоначально у меня были помыслы заняться серьезной научной работой, но вскоре я убедился сам, да и Аня отсоветовала, что нет смысла добиваться научных степеней, так как решительно нет перспективы получить соответствующую должность. Даже Трубников, имевший поддержку в обкоме партии, откровенно мне сказал, что устроить еврея на кафедру ему не удастся.
Однако я имел практически неограниченные возможности в своей лечебной работе, оперировал своих больных обычно сам. Я продолжал совершенствовать свои знания путем регулярного посещения так называемых "Дней ортопеда", проходивших ежемесячно в разных клиниках города, и часто в институте ортопедии. В сущности, это были неформальные симпозиумы с обменом опытом и взаимными консультациями. Обычно в те же дни происходили заседания Харьковского ортопедического общества, где, как правило, предлагались интересные демонстрации, сообщения и доклады. Я и сам несколько раз выступал в обществе. Некоторые из этих выступлений были оформлены в виде небольших статей. Я, разумеется, постоянно читал литературу по своей специальности. Для этого в Харькове были исключительно благоприятные условия, благодаря республиканской медицинской библиотеке, расположенной в центре города.
Раз в месяц мне приходилось дежурить в качестве консультанта областной станции санитарной авиации. Выезжать или вылетать по срочным вызовам в районы области приходилось, правда, редко - два, три раза в год, но эти вызовы обычно были ответственны и интересны.
Я себя хорошо чувствовал в коллективе больницы и своего отделения, пользовался авторитетом и уважением. Это проявлялось и в том, что мне многократно предлагались посещения в частном порядке тяжелых больных на дому. Я очень неохотно соглашался на такие вызовы, и всячески избегал денежной оплаты их.
В больнице нередко проводились клинико-анатомические разборы умерших больных и почти каждый год происходили научно-практические конференции врачей. Обычно и я принимал в них участие.
Аннушка вскоре, после нашего приезда, начала работать глазным врачом в небольшой поликлинике на Журавлевке. Больница эта первоначально была самостоятельной и носила номер - 15, а в последующем, стала филиалом 27-й городской больницы Киевского района, Аня вскоре приобрела в своем районе авторитет знающего, внимательного и чуткого врача. Она также часто бывала на симпозиумах и конференциях при местном глазном институте и заседаниях глазной секции Харьковского медицинского общества. В журавлевской больнице Аннушка проработала до самой своей кончины - в мае 1981 года.
ЛЕНОЧКА
Леночка вскоре после переезда возобновила занятия в 133 средней школе Харькова. Она попыталась продолжить также занятия в местной музыкальной школе. Но ее подготовка оказалась недостаточной для соответствующего класса, и мы, по совету преподавателей, решили продолжить ее музыкальное образование у частной учительницы, жившей неподалеку. Эта учеба продолжалась, мне помнится, почти два года. Хотя при этом учительница и ученица были довольны друг другом, заметных успехов в музыкальном образовании почему-то не получилось.
Учеба в 133 средней школе на первых порах не доставила Ленке большого удовольствия. Контингент учащихся, характерный в то время для подростков из обеспеченных семей городского центра, значительно отличался от тех соучеников, которые были у Лены раньше. Здесь ее соученицы уже применяли косметику, вели разговоры о модах "барышенствовали", отношения между подростками были менее естественными, учителям преподносились подарки. Все это было чуждо Лене после провинциальных школ Бердичева и Ковеля. Конечно, и трудные жилищные условия не могли ей понравиться.
С переездом на "Новые дома", Лена пошла учиться в недавно построенную школу Љ 24 , в которой ей больше понравилось. К тому времени она освоилась и в городе, начала посещать в Дворце Пионеров литературную студию. Училась Лена хорошо и охотно. Мне изредка только приходилось ей помогать по математике, физике и химии, главным образом потому, что в зимний период она часто простуживалась и подолгу болела. По собственной инициативе я с ней дополнительно занимался английским языком, насколько это позволяли мои достаточно скромные знания в нем.
Только в 10 классе мы, следуя возникшему обычаю, привлекли к учебе Лены репетиторов по математике и физике. Ведь чтобы еврейской девушке поступить в институт, ей нужно было сдать вступительные экзамены очень хорошо. Лена поступила без особых сложностей в Харьковский институт коммунального строительства, на планово-экономический факультет. Признаюсь, что выбор этого института был связан с тем, что в этом институте у Ани был товарищ, который обещал помощь, чтобы ее сознательно не "срезали".
Училась Лена хорошо, много трудилась над учебными проектами, и успешно окончила институт в 73г. Мне пришлось принимать участие в ее учебе только в том, что начиная с второго курса ее нужно было встречать после занятий, так как они проходили на второй смене.
Назначение на работу Лене дали в г. Полтава, но там она оказалась не нужна. В конечном счете, Лене при помощи Иры Шмундак удалось устроиться на работу в Стройбанк г. Харькова. Там, в отделе финансировавшим проектирование строительства, Лена проработала продолжительное время. В 76г.(24. 07. 76) Лена вышла замуж. Со своим будущим мужем - Марком Михайловичем Ландсманом Лена познакомилась в кругу еврейских ребят, в основном выпускников Харьковского Университета. Марик работал в то время по назначению при распределении после окончании университета, в качестве математика-программиста в каком-то сельхозобъединении. О нем , до замужества Лены, мы знали от наших друзей Галинских, что он был очень способным студентом и,что он честный , порядочный парень. Марик детство провел в гор. Кривой Рог. Он рано остался без родителей, воспитывался в семье бабушки и тети, учился в школе-интернате. При оформлении брака молодожены избрали для себя фамилию - СПИВАК.
До женитьбы Марк жил в Харькове на съемной квартире. Так случилось, что за год до свадьбы Лены, умерла моя мама .
Мама очень любила внучек, мечтала дожить до свадьбы Лены, но продолжительное время болела болезнью Паркинсона (дрожательным параличом). Когда ее состояние настолько отяжелело, что папа уже не мог осуществлять уход за ней, я поместил ее в больницу, в то же отделение, где я работал. Там же мама и умерла 30 марта 75г.
После смерти мамы, папа жил в своей квартире один, и очень томился своим одиночеством. Мы забрали папу к себе, а в его квартиру поселились молодожены. Таким образом Лена и Марик получили сразу замечательное, по тогдашним меркам, жилье в центре города на ул.Данилевской. В 1977г. папа переехал жить к Соне в Рамат-Ган
В 77г.( 3.06) родилась Любаша, а в79г. (10.ноября) родилась Оленька. .Для того чтобы мы могли лучше помогать детям , мы в том же году обменяли квартиру детей на ул. Данилевской на изолированную однокомнатную квартиру в новостройке, рядом с нами на ул. Пятигорской.
Это дало нам возможность забрать к себе Любашу, и облегчить Лене организацию питания - ее семья продолжительное время обедала у нас.
И Р И Ш А
В 64г.,когда мы переехали в Харьков, Ире было 3 года. Вскоре после переезда, пока мы жили в театральном переулке, мы устроили ее первоначально в детский сад, а немного погодя, в частную детскую группу, которую организовала у себя на дому опытная воспитательница. Кажется ее звали Ирина Давидовна.
После того как мы вселились в свою квартиру Ира вскоре начала посещать детский сад, расположенный в тылу нашего дома. Собственно, когда мы вселялись , садик еще не функционировал и между нашим домом и садиком была непролазная грязь. До открытия садика пришлось нашу Иру даже на некоторое время отправить к родителям. Но зато, в последующем, Ириша посещала этот садик непрерывно до перехода в школу. Ира, в отличие от Лены, оказалась очень общительной, и уже в садике заимела многих подружек, с которыми продолжала дружить многие годы в последующем. Некоторые семьи этих подружек - Ани Брагинской, Ани Шефтель, Лены Видревич, Лены Литвак стали добрыми знакомыми и даже друзьями всей нашей семьи. Все они жили, если не в нашем доме, то рядом. К примеру, семья Литвак была нашими соседями по балконам, и у нас с ними были добрые соседские отношения. Одно время я приглашал Лену Литвак вместе с Ирой заниматься со мной английским, для чего она просто перелазила через балкон. В течение дошкольного периода Ира успела в летние месяцы дважды побывать у родителей в Киеве и Миргороде, у Азовского моря с Аней в 65г. и несколько раз у Черного - с нами, или в пионерских лагерях. Позже, любимым местом отдыха нашей семьи стал пос. Славяногорск на берегу р..Донец..
Первой школой нашей Иры стала 32 средняя школа, построенная почти напротив нашего дома, как раз в тот период, когда Ира еще посещала садик. Первоначально у Иры в этой школе не было никаких проблем. Училась она хорошо, и подготовлена была к школе достаточно. Одно время их классным руководителем была разумная и толковая женщина, учительница украинского языка. При ней отношения между учениками в классе были нормальные, а украинский язык был предметом уважаемым. Но затем Тамару Ивановну перевели, а при новой классной руководительнице в классе стал быстро нарастать антисемитизм. Дело, разумеется, не только , и не столько в классном и школьном руководстве, а в общей атмосфере антисемитизма, приобретшего откровенно государственный характер в Советском Союзе. Вспомним, - в 70г. так называемое "ленинградское дело" - Кузнецов и Дымшиц присуждены к расстрелу за попытку захвата самолета для выезда в Израиль. Несколько позже развернулась массовая "антисионистская " компания.
Ира и ее еврейские подруги перешли вскоре в 27 среднюю школу гор. Харькова. Эта школа считалась физико-математической, программа учебы по этим предметам была значительно усилена. В школу принимали с7-го класса хорошо успевающих учеников. Соответственно был усилен и преподавательский коллектив. Директор школы --белорус, носивший характерную фамилию - Бульба, был человеком деловым и справедливым. Он сумел оградить школу от антисемитизма, тем более важно, что значительное количество учащихся, если не большинство были евреями. Ира , таким образом, очутилась в элитном коллективе. Это имело как положительные, так и отрицательные последствия. Что касается положительных, то несомненно, что ученики получали в этой школе более высокий уровень знаний, приучались к большей самостоятельности. Отрицательным явилось то, что школа территориально была отдалена, дорога в школу занимала много времени. Другим недостатком было развитие неоправданно высокого самомнения в среде учащихся, и ранние романы между ними.
Ира успешно закончила 27 школу, но при поступлении в институт у нее возникли проблемы. Она подала документы в тот же ХИИКС ( Харьковский институт коммунального строительства), в который за девять лет до того поступала Лена. Однако, условия поступления с той поры значительно ухудшились из-за усилившегося антисемитизма. На экзамене по физике Иру откровенно и беззастенчиво "валили" - она получила "тройку". Больше всех переживала Аня, которая в ту пору была уже очень больна. Все же Ира поступила в институт, и затем успешно училась в нем, впрочем, без особого рвения и заинтересованности. По своему складу и склонностям Ира - гуманитарий , хотя хорошо успевала и по другим предметам. Зато в годы учебы в институте Ира увлеклась поэзией, посещала литературные кружки ,одно время даже драматический.
СЛАВА МИХАЙЛОВНА
.
Все эти годы в Харькове Слава Михайловна - мама Ани, жила с нами. Когда мы после увольнения из армии в 64г. вернулись в Харьков, ей было 76 лет, и она, несмотря на многие свои недуги, в течении еще почти десяти лет очень помогала по ведению домашнего хозяйства
Основным недугом С,М, была ее глухота, возникшая после родов в связи с наследственным заболеванием отосклерозом. В прошлом я считал, что глухота причиняет страдания только самим глухим. Но в общении со С.М. выяснилось, что глухота близкого человека неприятна и для окружающих. Прежде всего, разумеется, трудностями в общении. Но, кроме того, глухие в быту очень шумливы. Слава Михайловна, получившая в детстве великолепное воспитание, потерявшая слух уже в зрелом возрасте, по-видимому умело контролировала себя, но избежать, к примеру, грохота посуды на кухне была не в состоянии.
Продолжительное время она страдала неудержимым кашлем не поддававшимся лечению. По конституции своей грузная, страдавшая распространенными заболеваниями позвоночника и суставов, она с трудом передвигалась. Но все было терпимым пока она не начала слепнуть. До этого общаться с ней было возможно, так как она читала по губам и понимала жестикуляцию. Она немало читала, а Аня ухищрялась рассказывать ей о разных событиях и даже о содержании телепередач. Когда она ослепла мы потеряли с ней контакт. Пробовали писать ей на ладони, но без особого успеха.. Но однажды у С.М. появились внезапно сильные боли в глазу. Машиной скорой помощи ее доставили в глазную больницу им. Гиршмана, где после колебаний - в связи с ее кашлем, ей все же устранили катаракту. Еще пару лет она даже читала с помощью лупы, но от хозяйственных дел отстранилась и постепенно деградировала. Летом 1980г. она умерла. Похоронили ее на кладбище по ул. Пушкинской в одной оградке с могилой Иосиф Наумовича - отца Ани.
И ЕЩЕ РАЗ ОБ АННУШКЕ.
Я уже вкратце писал о том как Аня устроилась в отношении работы и как мы все постепенно привыкали к этому огромному и по-своему красивому городу, который рос у нас на глазах. Может это не так бросалось в глаза в центре, но у нас на " Селекционной", и невдалеке на "Салтовке" это было действительно так. Быстро появлялись не только дома, но и новые улицы, целые районы. Строились, и постепенно вступали в строй станции метро , новые поликлиники и больницы, при нас был построен в районе горпарка им. Шевченко, названному по великолепному памятнику поэта, новое здание оперного театра. Впрочем, я не берусь описать в этих воспоминаниях все то, что было создано в городе за эти, как их потом неправедно назвали - " застойные" 60 - 80 годы Ведь мы с Аней много работали в эти годы, я еще брал нередко дополнительные дежурства чтобы подработать. Растили детей, а потом еще и внучек. Не так уж часто бывали в центре, в театрах. Но все же несколько раз в году бывали летом в великолепных городских парках , а зимой каждый год, пару раз выбирались пару раз на лыжные прогулки в лесопарк.
Каждый год мы с Аней отдыхали в течении летнего отпуска где-нибудь вне города. Сейчас и не припомню где именно, и в каком порядке. Точно помню, что в 62 и 64 годах отдыхали в Сочи.( В 64г -. вместе с Соней и родителями). Несколько раз отдыхали в Крыму -в Алуште и Ялте. Много раз отдыхали в полюбившемся нам пос. Славяногорск на берегу Донца. Я один, несколько раз отдыхал в пригородных домах отдыха Как-то раз вместе с Ирой отдыхал в базе отдыха на днепровском острове Хортица. К сожалению, нередко нам не удавалось отдыхать вместе, так как невозможно было оставлять Славу Михайловну одну.
Разумеется, Аня была довольна нашим переездом в Харьков. Здесь у нее сохранились родственники, друзья, товарищи по прежней работе, она вообще любила этот город, в котором выросла.
Постепенно друзья Ани стали и мне друзьями. Пожалуй, самое время назвать их здесь.
Вероятно, самыми близкими из них была семья Иры Шмундак-ровесницы и подруги детства Аннушки. В годы детства Ани, семья Шмундак жила в том же доме, что и семья Утевских. Отец Иры, Давид Ефимович был известным в Харькове профессором - гинекологом. Жена его, Софья Григорьевна, вышедшая из богатой в прошлом купеческой семьи Галинских, "вела дом" на непривычно высоком для советских служащих уровне. В доме была прислуга, а для Иры еще и гувернантка -немка. Чтобы Ире не скучно было изучать немецкий язык, была создана группа из трех девочек, в которую была приглашена и Аня. Девочки подружились на всю жизнь, хотя временами судьба их разделяла на многие годы. Ира, вопреки уговорам отца, не согласилась избрать профессию врача, закончила технический институт, и в годы нашего знакомства руководила группой проектировщиков электриков какого-то института. Ира, по отзывам знакомых, была очень толковым инженером, но своей работой тяготилась, и считала дни до выхода на пенсию.
Перед самой войной Ира вышла замуж за Яшу Вайнройха из еврейской семьи провинциального типа, скромного достатка. Во время войны Яша работал в системе железнодорожного транспорта, и потому в армию не призывался, вскоре после войны был привлечен для восстановления сельского хозяйства - назначен директором совхоза. При нашем возвращении в Харьков он работал главным инженером какого-то промышленного треста
С этой семьей мы дружили многие годы, часто общались. Со временем ушли из жизни родители Иры, а наша дружба с ними продолжалась. У Иры с Яшей не было своих детей, и они тепло относились к нашим детям.
Яша несколько раз доставал путевки для летнего отдыха детям в престижные лагеря, а много лет спустя, когда уже у Лены была своя семья, доставал для нее путевки в подведомственную базу отдыха на реке Донец, вблизи Харькова "Караван".
Ира в свое время многократно сопровождала Олю, когда та училась в хореографическом училище.
В 89г. Яша перенес калечащую операцию по поводу онкологического заболевания и перешел на инвалидность, а в 90г. трагически погибла Ира Шмундак после неудачной онкологической операции.
Другая близкая нам семья -Утевские была еще и родственной. Исаак Утевский, если не ошибаюсь, был двоюродным братом (то ли племянником) Йосифа Наумовича. Исаак, после фронта одно время даже жил в семье Й.Н. Исаак был трудолюбивым, веселым, общительным человеком. Когда мы поселились в выделенной нам квартире на Селекционной, мы оказались соседями с семьей Исаака. Однако, почему-то большой дружбы с ней не получилось, но регулярно общались по праздникам. Впрочем, сам Исаак, и жившая с ним его сестра Фаня, были нам всегда приятны. В 1975г. Исааку исполнилось 60 лет, и он уже мечтал о том, как будет использовать пенсионный досуг, ведь работа у него была нелегкая, а так как он был трудоголиком, его еще и нагружали постоянно всякими нагрузками и поручениями Но еще не успев оформить пенсию, заболел, и вскоре умер от онкологического заболевания.
Еще одна родственная нам семья в Харькове были Синельниковы. В более ранних воспоминаниях я, кажется, вкратце упоминал их. В 1957г.,когда мы с Аней и Леночкой были в военных лагерях под Житомиром, Лиля и Гриша Синельниковы были молодожены, приезжали к нам в лагерь - навестить нас. Ведь в Житомире жили родители Лили - дядя Боря, мамин брат В последующем молодожены осели в Харькове, где до того вместе учились, а теперь оба работали инженерами, впрочем, на разных заводах . Ко времени нашего возвращения в Харьков, Синельниковы успели обзавестись дочкой Ирой, которой уже исполнилось 7 лет, квартирой в том же районе, на Селекционной , и заметно продвинуться по службе. Лиля даже защитила кандидатскую диссертацию.
У Гриши отец погиб на фронте, а сам Гриша , родившийся в 27г. до фронта не дошел, но зато долго служил после войны. Был он человек толковый, общительный, умел выпить с друзьями, и от какого-то писаря получил награду, - тот ему вписал в документы, что он русский. Так, что и семья Синельниковых получилась русская. Мы как-то первое время мало общались с ними, но когда Лиля родила ( примерно, в 73г.) двойняшек - двух девочек Марину и Лену, мы стали регулярно бывать у них, тем более,что мне пришлось в последующем лечить ,и даже оперировать чуть ли не всех членов этой вдруг разросшейся семьи.
Продолжительная дружба связывает нас с семьей Линецких. Аня училась с Мишей Линецким в мединституте в Фрунзе, в период эвакуации. Яна, его жена, успела послужить в конце войны в качестве военного врача. Миша, страдавший от рождения заболеванием суставов, в армию не призывался. Он зато успел защитить кандидатскую и даже написать докторскую диссертацию. Однако, научную карьеру ему сделать не удалось, - пора была не та, чтобы евреям становиться учеными , и Мише,несмотря на его несомненные способности и большую эрудицию, пришлось ограничиться должностью поликлинического психоневролога.
Это, разумеется, нисколько не мешало нашей дружбе и, к сожалению, не столь уж частому ,но всегда приятному и интересному, общению.
И еще одна семья, семья Галинских, была нам близка в Харькове.
Боря Галинский был тоже из поколения фронтовиков. В пору нашего знакомства он был доцентом кафедры математики Харьковского авиаинститута. Уже после нашей с Аней женитьбы, я узнал, что Боря в свое время, до моей командировки в Харьков, ухаживал за Аннушкой, как принято писать в брачных объявлениях, "с самыми серьезными намерениями ". Почему-то Аня в последнюю минуту предпочла меня. Не обольщаю себя, что из-за моих особенных качеств, думаю, что, просто, я был тогда для Ани "новее", интереснее. С моей точки зрения, Боря был в ту пору предпочтительнее меня, но не зря же говорят, что "браки совершаются на небесах".
Я до сих пор благодарен небесам за их выбор, для меня он оказался счастливым. Что касается Бори, то он тоже все же не остался холостяком, женился, кажется, через год после нас с Аней. Все же теплые чувства к Ане у него не исчезли совсем, и он с Флорой, его женой, стали нашими близкими друзьями, как только мы с Аней вернулись в Харьков в 64г. Была даже вероятность породниться, когда наши дети - у нас Лена, а у Бори с Флорой их сын Леня, - подросли и оказались в соответствующем возрасте, в одной компании. У нас с Аней было впечатление, что Боря очень хотел бы такое родство, мы с Аней тоже не стали бы возражать, но отчего-то этот вариант не состоялся.
Коренной перелом в нашей жизни произошел в конце лета 1974 года. Тем летом мне удалось достать курсовки для отдыха семьи на черноморском побережье, в Анапе. Нас соблазнила возможность квалифицированного лечения органов дыхания, необходимого Леночке .
После возвращения Ани и детей , поехал и я отдыхать в местный дом отдыха. Я обратил внимание на то, что после черноморского курорта настроение Ани подавленное. Аня объяснила это тем, что ей не понравилась Анапа, и условия там были неважные. Лишь после моего возвращения из отпуска, т.е. через целый месяц, Аня мне сообщила, что еще в Анапе обнаружила у себя в груди какое-то уплотнение. Вскоре ее осмотрел онколог проф.Милославский. Хотя этот профессор был в прошлом соучеником Ани, он ей назначил осмотр в обычный консультационный день, в переполненной больными поликлинике. Я не мог присутствовать на этом приеме. Со слов Ани, профессор сказал ей: "Ничего серьезного я не вижу, но стоит удалить это образование, зачем оно тебе ? Надумаешь, приходи". Я поныне не могу понять и простить эту легкомысленную рекомендацию онколога. Возможно, он хотел успокоить Аню. Но нужно было учесть, что Аня по характеру, в отличие от многих, оптимистка и ,понятно, оказаться на операционном столе не торопилась. А тут еще обстоятельства сложились необычные: В те дни хоронили Исаака Утевского. Затем подоспели октябрьские праздники, в общем был утерян еще месяц. И я уже сам обнаружил у Ани метастазы в подмышечной области.
Так что, до операции Ане пришлось пройти курс лучевой терапии и ,кстати, зачем-то пункционную биопсию. Лишь в январе 75г. была произведена операция, а после нее еще курс лучевой терапии, и с перерывом два курса химиотерапии.
Аннушка вела себя мужественно, не ныла, терпеливо переносила больничные условия , боли, множественные инъекции, повторные переливания крови и лейкоцитарной массы. С ноября 74г по май 75г. Аня госпитализировалась 5 раз. Еще и мне писала из больницы ободряющие записки. Она решительно отказалась от перевода на инвалидность, и в мае 75г. вернулась на работу
Для меня этот период был очень тяжел. Я старался ежедневно навещать Аню, ободрить ее, приносил ей что-то из домашней пищи, несколько раз привозил для нее со станции переливания крови эритроцитарную массу, или лейкоцитарную взвесь. Приходилось в феврале-марте уделять внимание моей маме, на моих глазах умиравшей в моей палате. Разумеется, при том, еще покупать и готовить для всей семьи, и, понятно, вести свою обычную работу, включая дежурства и еще преподавание в Фельдшерском училище. Всегда буду благодарен всем своим товарищам по работе - врачам, сестрам, санитаркам которые очень помогли мне в этот период участием ко мне и добрым отношением к моей маме.
.
Аннушка по-прежнему ретиво относилась к своей работе, но я знал, что у нее заметные изменения в крови, и это сказывалось в ее быстрой утомляемости и слабости. Постепенно эти явления несколько сгладились. В 76г. в нашей семье произошло важное событие -свадьба Лены. Аня очень радовалась этому событию, ей очень понравился Марик и, хотя она заказала несколько столиков в ресторане, она решила основную часть свадьбы, с участием самых близких наших и родных Марика, провести у нас дома. Понятно, что основную нагрузку по доставанию продуктов и приготовлению их к свадьбе Аня взяла на себя.
После свадьбы молодожены поселились в квартире родителей на ул. Данилевской, а папа перешел жить к нам. Получилось, что мы с Ирой втроем жили в одной комнате. Но Аня как-то и не замечала этого неудобства. Впрочем, жизнь приучила ее смолоду к жилищным трудностям.
В 77г. родилась Любаша. Аня была вдохновлена этим событием. Она договорилась чтобы Лена рожала в престижном родильном отделении Южной железной дороги, где у нее есть знакомый врач, бегала после работы к лене в роддом, а после того, как Лену выписали продолжительное время чуть ли не ежедневно ездила на Данилевскую.
На работе Аня по-прежнему пользовалась большой симпатией со стороны сотрудников и больных. Она регулярно посещала заседания общества офтальмологов и обходы в Харьковском институте глазных болезней.
Однако, летом 79г Аня стала хворать. У нее усилилась слабость и появилась одышка при ходьбе. При рентгенологическом исследовании был обнаружен значительный выпот в перикарде. Аню поместили в терапевтическое отделение нашей 11-й клинической больницы, где ей провели курс лечения антибиотиками Довольно быстро наступило значительное улучшение, что внушало некоторую надежду, что перикардит не метастатического характера, Выписка Ани из больницы совпала с 30-й годовщиной нашей свадьбы. Мы отметили это событие тем, что купили впервые цветной телевизор.
В ноябре 79г. родилась Оленька. Незадолго до этого нам удалось обменять квартиру на Данилевской на изолированную однокомнатную квартиру рядом с нашим домом. Насколько я помню, мы с Мариком успели в их новой квартире переклеить обои, с тем, чтобы Лену с Оленькой прямо из роддома привезти туда. Близость наших квартир оказалось большим удобством. Мы смогли забрать к себе Любашу, пользуясь тем, что папа в 77г. уехал к Соне в Израиль , и в его комнате теперь жила одна Ира. Теперь мы туда же поместили и кушетку для Любы.
Наше сближение мы использовали и для упрощения питания. Теперь готовился один обед на всех. Собственно, заготовку продуктов и приготовление обеда приходилось делать, главным образом, мне, а вот раздачей его занималась Аня, что тоже было непросто, так как обедали обычно порознь.
Осенью 80г. умерла Слава Михайловна, К этому исходу мы были готовы, так как последнее время после перенесенной пневмонии, она быстро деградировала не столь физически, сколь психически, и в наше отсутствие бродила по всем комнатам, везде оставляя следы..
В начале апреля 81г. у Аннушки стали появляться приступы почечной колики. Они, впрочем, первоначально не были продолжительными и очень тяжелыми , нам удавалось устранять их, не прибегая к вызовам скорой помощи. Аня продолжала работать. Ярко запомнилось, что в ночь на 22 апреля у нее был такой приступ. который прошел только к утру, и Аня, было, собралась идти в поликлинику на традиционный Ленинский субботник. " Как же я не явлюсь,- говорила она,- я хоть покажусь, я не буду таскать тяжести." Я с трудом отговорил ее идти на субботник. Следующую ночь я дежурил по травмпункту, и ночью мне позвонила Ира:" У мамы сильный приступ болей, что делать? " Я велел ей вызвать скорую помощь, а утром прямо с дежурства помчался в урологию.
Дежурный врач сказал мне: " Приступ мы ей сняли. Но мы ее госпитализировали, так как у нее закрыт правый мочеточник. По-видимому, там камень, хотя на снимке его не обнаружили. Будем обследовать. В этот день , и все последующие, я уже связывался с лечащим врачом. Приступов больше не было, но я обратил внимание на то, что Аня вся как-то сникла и ослабла, и у нее резко участился пульс. " Душно очень в палате, и есть совершенно не могу. А доктор велит много пить, и бегать по ступенькам, чтобы камень отошел,- жаловалась Аннушка.- Ты бы мне икорку достал, может я бы ее поела ". Это уже было в канун майских праздников. Лечащий врач, доброжелательно относившаяся ко мне и к Ане, наотрез отказалась выписать Аню на праздники, так как при повторном обследовании мочеточник оказался все так же непроходимым. Однако, согласилась отпустить ее из отделения на первое и второе мая. И рано утром Первого мая я на такси отвез Аннушку домой. Погода была чудесная, деревья и кусты уже покрылись свежезеленой листвой, улицы были празднично украшены. Но не было почему-то праздничного настроения ни у меня, ни у Ани. Она даже как-то неохотно согласилась ехать домой.
Грустным оказался этот Первомай. Ане, всегда умевшей переломить настроение своей жизнерадостностью и оптимизмом, в этот последний раз не удалось сделать это. Она предпочитала полежать, почти не ела. Икорку я, неумёха, так и не достал, зато договорился у себя в больнице, что сразу после праздника заберу ее туда, чтобы заняться ее сердцем. Я ведь видел, что она погибает от сердечной недостаточности, обусловленной раковой интоксикацией.
Но Аня настояла чтобы третьего мая я отвез ее в урологию. " Нельзя подводить доктора, который меня отпустил без формальной выписки".
Лифт не работал, с большим трудом она поднялась на третий этаж клиники. Пульс у Ани достигал почти 160 в минуту. Я разыскал терапевта, как мне сказали опытного врача, который консультировал в урологии. Рассказал ему ситуацию. Просил его лично взять опеку над Аней - до пятого мая. " Завтра, четвертого, я с утра дежурю, - объяснил ему, -но утром, пятого, перевезу ее в свою 11-ю больницу".
Доктор при мне осмотрел Аню. " Не беспокойтесь так, -сказал он мне- ,положение не столь катастрофическое, она еще поживет". И тут же вызвал сестру , сделал ряд назначений. Вечером 4-го мая я вновь был у Ани. Она как будто чувствовала себя лучше. " Завтра ты дежуришь, не нужно ко мне приходить ", - сказала она. Я все же забежал к ней утром четвертого , и вечером - после дежурства. Не было существенных перемен, пульс по-прежнему сильно частил. И уезжал я от нее с тяжелым сердцем.
Дома поделился с Ирой. Она сказала : " Давай ,папа, я поеду к маме подежурить". А я ответил: "Сегодня еще, наверное, не стоит. Впереди нам всем немало дежурств предстоит". Уснул я, как ни странно мгновенно, но проснулся в два часа от громкого боя наших напольных часов. Я встал и остановил их, так как громкое тиканье их не давали мне уснуть. Но и после этого я уже не уснул. Понятно, думал об Аннушке. Мне мерещилось, что у нее опять появился выпот в сердечной сорочке ,на этот раз больший, быстро нарастающий, который угрожает сдавить сердце. Возможно, необходима срочная пункция перикарда?
Ровно в 6 часов зазвонил телефон, Звонил дежурный врач почему-то из 27-й больницы. Он сказал, что Ане плохо, и чтобы я немедленно приехал. Мы с Ирой тотчас поехали. В больнице мы узнали, что в полночь Аня самостоятельно пошла в туалет, но по дороге упала, ударилась головой, и потеряла сознание. Немедленно в урологию вызвали скорую помощь. Был заподозрен инфаркт, и Аню перевезли в инфарктное отделение 27-й больницы
Дежурный врач сказал мне, что при доставке в 27 больницу, Аня была в полном сознании, болей не ощущала, и вскоре после поступления уснула. А в два часа ночи ( помните бой часов? ) у нее остановилось сердце.
На вскрытии у Ани были обнаружены множественные метастазы в лимфатические железы в средостении и вдоль позвоночника. Одной такой железой был сдавлен правый мочеточник.
Аня похоронена в Харькове на кладбище Љ 3 ( напротив станции метро им. Академика Барабашова) в одной оградке с моей мамой.
На этом, пожалуй, закончу рассказ о нашей семье, созданной иною совместно с Аней Утевской 30 сентября 49 года.