1. Демократические ценности Древнего и Нового мира с. 5
2. Демократия и социализм в оценке Бердяева с. 10
3. Великий Новгород, вещий Олег и Святая Ольга с. 15
4. Русский социализм: государственный и народный с. 21
5. Гоголь - проповедник русского народного социализма с. 25
6. Социализм, который отвергла Россия с. 29
Заключение с. 35
Введение
Зададимся вопросом: является ли демократия либеральной ценностью, как это провозглашают либералы, или общечеловеческой? Для либерала подобный вопрос не имеет смысла, ибо либерал все свои ценности считает общечеловеческими. Если бы это было так, весь мир состоял бы из либералов. Однако этого не наблюдается. Либералов много в Европе и Северной Америке, остальной же мир не считает эти "общечеловеческие ценности" слишком привлекательными. Либералов это не особенно смущает. Они демонстрируют убеждённость, что мир рано или поздно "прозреет" и присоединится к их идеалам. Формально либерально-демократические партии подразделяются на либеральные и демократические, однако различия между ними именно формальные, не затрагивающие существенных вопросов.
Интересно положение с демократическими и либеральными идеями в современной России. Партии, руководствующиеся этими идеями, систематически проигрывают выборы в Государственную Думу, тем самым доказывая свою если не антинародную, то, по крайней мере, вненародную сущность. Можно сказать, что это партии интеллектуальной элиты, ориентирующейся на европейские ценности, одной из которых и проявляет себя идея демократии.
Российские демократы, точнее - называющие себя таковыми, в силу "демократического выбора народа" оттеснены от политической власти. Но, странное дело, они сумели "приватизировать" написание учебников политологии, по которым в настоящее время учатся студенты наших вузов. Дело, видимо, в том, что учебникам советского периода уже не верят, а новые учебники никто кроме демократов писать не хочет. Впрочем, и новым учебникам мало кто верит, других просто нет, а экзамены сдавать студентам приходится. Посмотрим, что написано о демократии в этих учебниках. "Демократия как ценность, мировосприятие и форма общественной жизни существует более 2,5 тысячелетий. За эти годы этимология слова "демократия" претерпело множество изменений. Переход на путь демократического развития стран, ранее не обременённых демократическими ценностями, и не практиковавших эту форму правления, привнесло достаточно много особенностей, которые стали объектами изучения научного сообщества. Если основополагающие ценности демократии пока не подвергаются сомнению, то нюансы постоянно корректируются. Демократия возможна только при условии наличия активных, инициативных граждан, дорожащих свободой, воспринимающих законы в качестве единственно легитимного механизма регулирования общественных отношений, не вверяющих свою судьбу государству, а требующих от государственных институтов создания необходимых условий для реализации их потенциальных возможностей. Такие качества возникают не сразу. Это трудный самокритичный длительный процесс, в котором учатся все - и граждане, и государство. В конечном итоге происходит формирование и адаптация государственных структур под конкретное общество, обладающее теми или иными амбициями. Так или иначе, но только демократия предоставляет право людям возможность строить жизнь по своему "образу и подобию". Это и привлекает миллионы людей к демократии, бум которой мир переживает на рубеже XX и XXI веков. Россия находится в числе стран, которые предпочли демократию другим формам правления. Российские особенности политического участия, своеобразное восприятие свободы, недоверчивое отношение к либеральным ценностям, превалирование коллективистских форм организации общественной жизни вносят существенные коррективы в процесс демократизации, наполняя его новым содержанием".
Не стоит обозначать, откуда взята эта цитата. Подобные разъяснения смысла и сущности демократии можно прочитать почти в любом современном учебнике политологии. О каких демократических, или либеральных, ценностей идёт здесь речь? Это - гражданское общество, правовое государство, демократические политические институты, свобода предпринимательства, права человека, включая свободу слова, собраний, перемещений, свобода вероисповедания (свобода совести), гуманизм и т.д. Демократы ставят самого человека выше всего остального сущего, и, соответственно, провозглашают полную свободу действовать по своему усмотрению, не оглядываясь на остальных, и не замечают в этом противоречие. Провозглашая необходимость подчинить государство личности, они опираются на индивидуализм и эгоизм, объявляя движущей силой исторического прогресса личную материальную заинтересованность.
Нельзя не заметить, что приведённая цитата из современного учебника полна противоречий, и это не случайно, а следствие противоречий, свойственных так называемому "демократическому выбору". Может ли такое быть, чтобы за две с половиной тысячи лет многократно менялась сама этимология термина "демократия", и при этом "основополагающие ценности демократии пока не подвергаются сомнению"? О каком "демократическом выборе России" можно говорить, если так называемые "демократические партии" не пользуются доверием российского народа? Видимо, не только народа, но и руководства страны, поскольку западные идеологи не без оснований отмечают, что современная Россия всё ещё не соответствует общепринятым в Европе "демократическим принципам". На самом деле демократия, или "демократический выбор" - не более чем ярлык, торговая марка, за которой скрывается самый различный идеологический товар. Именно товар, которым слишком часто торгуют беспринципные организаторы многочисленных оранжевых или иных "демократических революций". Известно, что ярлыки со временем теряют своё первоначальное значение. Поэтому и так называемые "демократические принципы" не раз меняли своё содержание.
Греческое слово демократия переводится на русский язык как "власть народа" (demos - народ, kratos - сила, власть). Но, оказывается, существуют различные трактовки понятия "власть народа". Отсюда и различные типы демократии. В советских учебниках предлагались к рассмотрению два противоположных типа демократии: буржуазная и социалистическая. Буржуазная демократия обозначалась как "власть денежного мешка". Социалистическая демократия предполагает действительную власть большинства над меньшинством, в частности, власть трудящегося большинства над нетрудовым меньшинством. Большинство и получает определение "народ". На самом деле так называемое "большинство" может быть очень неоднородным, вследствие чего от имени этого абстрактного большинства власть получает узкая группа людей, обязующаяся учитывать интересы всех. Чтобы учитывать интересы всех, нужно "подвести всех под общий знаменатель", а это невозможно без насилия над многими. В частности, в России 1917 года большинство народа составляли крестьяне, но большевики выступали не от их имени, а от имени пролетариата. Ради принадлежности к большинству необходим был союз пролетариата с крестьянством. Такой союз возможен только при совпадении классовых интересов, однако это совпадение не наблюдалось. Большевики сделали вывод, что российское крестьянство в силу своей вековой отсталости не понимает свой классовый интерес. Непонимание это можно преодолеть, и не только силой убеждения, но и силой принуждения, что и удалось сделать, хотя бы временно и во многом формально. Заинтересованность крестьянства в свободном труде на собственной земле была представлена как заинтересованность в "уничтожении эксплуататорских классов". Тем самым союз пролетариата с крестьянством основывался на "святой ненависти к классовым врагам", являющейся не созидательной, а разрушительной силой. Благодаря этому старый мир удалось разрушить, но не удалось построить новый мир, который в конце концов рухнул недостроенным. Но это - в будущем, пока же так называемая "социалистическая демократия" получила право (временное) на существование.
Всё это лишний раз показывает, что всякая власть является формой господства немногих над многими, торжеством закона, придуманного властьимущими, над личностью, прямой или скрытой диктатурой официального или теневого правительства по отношению к большинству населения. Впрочем, диктатура может быть достаточно "мягкой", с которой люди соглашаются мириться, если это позволяют материальные предпосылки. Это напоминает "сытое рабство". На всех, как известно, не угодишь. Поэтому "демократическое общество" всегда стоит перед выбором: либо сытое рабство, либо голодная свобода. И между сторонниками этих крайностей идёт постоянная борьба, нередко доходящая до вооружённого столкновения. Сторонники демократии, заклеймённой большевиками как "буржуазная", предлагают всем этим реальным опасностям "разумную альтернативу", а именно - индивидуализм, утверждая, что демократическое государство обязано заботиться о каждом гражданине, создавая для всех "равные возможности". Но здесь возникает парадокс: демократическое государство - это государство равных возможностей для всех, но далеко не все могут этими возможностями воспользоваться, в силу как объективных, так и субъективных причин. Общество равных возможностей оказывается обществом всеобщего вопиющего неравенства. В каком-то смысле это даже хорошо, потому что всеобщее равенство означало бы неизбежную социальную энтропию, а с ней паралич всех жизненных сил и гибель. Это и произошло с "реальным социализмом", установившимся в Советском Союзе и погубившим это великое государство. Между прочим, это доказывает, что второй закон термодинамики, известный как "энтропия", действует не только в физических, но и в социальных системах. О сатанинской сущности социальной энтропии говорится в "Откровении Иоанна Богослова", в том фрагменте, где Господь обращается к Лаодикийской церкви, являющейся прообразом современного протестантизма. "И Ангелу Лаодикийской церкви напиши: так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: Знаю дела твои; ты не холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеваться, и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть".1
Конкуренция есть форма протеста, ни холодная, ни горячая, т.е. равнодушная, пустая форма, готовая принять любое содержание. Освободившись от католического деспотизма, протестантская церковь пребывает в материальном благополучии, но духовно деградирует, став обычным субъектом рыночной экономики. Протестантизм - искажённая форма христианства, расколовшегося на множество фрагментов, конкурирующих друг с другом. Все эти противоестественные фрагменты можно формально объединить под общим наименованием "церковь христианской демократии". Конкуренция - понятие не религиозное, но рыночное. Поэтому духовные ценности превращаются в товар, который протестантские пастыри "продают по сходной цене". Судя по их материальному благополучию, торговля идёт успешно. Торгуют они не только суррогатом религиозных ценностей, но и социальными утопиями, на которые в обществе существует большой спрос, и псевдонаучными достижениями. От них вышли многочисленные "измы", такие как материализм, атеизм, социализм, а также демократизм. Кстати, атеизм является разновидностью религиозного мировоззрения, крайней формой протестантизма, где протест против установленного Богом миропорядка доведён до крайности. Протестанты, отвергая всякое насилие, в том числе и духовное, свели на нет и саму идею спасения, выдвинув новый догмат: не ждите богатства в Царстве Небесном, обогащайтесь здесь, на земле, ибо Бог награждает земными сокровищами тех, кто в Него верит и на Него надеется. Ими забыты наказы Иисуса: "Не собирайте себе сокровищ на земле... но собирайте себе сокровища на небе... ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше", а также: "трудно богатому войти в Царство Небесное".2 Предав забвению эти заповеди, протестанты осуществили ревизию христианства. Посвятив свою жизнь материальному обогащению якобы по слову Господа, они открыли доступ в свои сердца многочисленным бесам сатаны. Господь нигде не говорит, что Он награждает верных и истинных христиан земными сокровищами. Наоборот, Он предупреждает: "Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю".3 Протестанты пытаются строить взаимоотношения с Богом на кощунственной основе купли-продажи: мы Тебе веру и поклонение, а Ты нам - земное благополучие. Они полагают, что от этого и Богу будет "прибыток", и человеку процветание. Однако попытка торговаться с Господом ни к чему хорошему привести не может. На самом деле их земные сокровища - не от Бога и даны им на погибель. Поскольку им непонятны другие отношения, кроме купли-продажи, Господь советует купить у Него золото, огнём очищенное, т.е. истинную веру, закалённую в земных невзгодах, а также белую одежду праведников, чтобы не развращать окружающих своими грехами, выставленными напоказ, и помазать священной мазью глаза свои, чтобы исчезла духовная слепота.
1. Демократические ценности Древнего и Нового мира
Современный демократизм - это ярко выраженные отношения купли-продажи, внесённые именно протестантами в политическую сферу. И возник "протестантский демократизм" в борьбе с засильем католического деспотизма под видом религиозных ценностей, хотя и искажённых. Идею демократизма протестанты заимствовали из древних источников, где эта идея действительно носила религиозный характер. Об этом очень хорошо сказал С.С.Робатень: "Таким образом, термин "демократия" мог означать и означал в глубоко религиозную эпоху Перикла то же, что и Rei publicae. Республикой, а также демократией называло себя общество, признающее всю полноту власти над собой за высшим божеством, т.е. принадлежность всей власти высшему божеству над доверившимся ему народом. Звали это божество известными именами Рея (Ра женского рода) и Дама (Дый женского рода). Даме поклонялись и средневековые парижане, главный собор которых так и называется Notre Dame de Paris. Глубокая и искренняя религиозность реальных исторических создателей той культуры, которую мы именуем древнегреческой, не имеет ничего общего с атеистическим гуманизмом современных европейских специалистов по экспорту свежеиспеченных в европейских университетах "демократических ценностей" в малоразвитые духовно общества. К счастью, российское многонациональное общество таковым не является, как бы ни хотелось этого современным либералам и прочей шустрой публике (без Реи или Дамы в гуманистической душе). Именно стратегическая неудача т.н. демократических реформ, которые буксуют вот уже третий десяток лет, показывает всему миру, что происходит проталкивание некачественного, гнилого продукта наших современников под брендом прославленной греческой демократии и республики, которые суть искренние религиозные сообщества, каким и Россия являлась в эпохи своей духовной славы. Именно религиозные общества древности сумели создать духовный продукт, привлекательный уже много тысяч лет. В противовес этому гуманистические безбожные общества Европы смогли создать коммунизм и фашизм, прелести которых могли оценить многие наши современники. К европейскому духовному продукту следует отнести и прославленный гуманизм, в лоне которого даже в 1846 году в культурной Германии людей подвергали пыткам за различные преступления, используя при этом технические приспособления отцов-инквизиторов... Отчего так?.. Все дело в духовности, истинной, религиозной, которая не имеет ничего общего с гуманистической пропагандой своего "единственно правильного" образа жизни, с принуждением, с навязыванием своих сомнительных "ценностей", со всем тем, чем так рьяно занимаются европейские проповедники либерализма в современной России, лукаво прикрываясь издревле священными для арийцев словами "республика" и "демократия", скрывая, или не понимая изначального религиозного смысла этих понятий. Следует, наконец, нам всем уяснить, что нигилист, фашист, коммунист, троцкист-террорист (Красные бригады в Италии и в Германии), являются закономерным результатом развития европейского либерального гуманиста, превыше всего ставящего собственный разум, отрицающего существование какого-либо управляющего высшего Разума над собой. Людям свойственно ошибаться, но именно гуманист Европы в каждый момент своего интеллектуального существования абсолютно убеждён в своей окончательной правоте и торжестве закона, который он сам и придумывает для собственного удобства. В противовес этому реальному гуманизму существуют реальные человеческие общества, признающие над собой высший, божественный суд. Именно такими, глубоко и всесторонне религиозными обществами являлись древние республики и демократии, духовные достижения которых современные европейские атеисты - протестанты пытаются использовать для рекламы собственных измышлений, называемых европейскими демократическими ценностями".4
Показательно, что первые демократические республики в Европе и Америке Нового времени устанавливались не демократическим путём, а с помощью кровавых революций. И дальнейшая история утверждения демократических порядков в мире подтверждает, что демократы, отрицая использование насилия другими, оставляют это право за собой, ибо "цель оправдывает средства". Поэтому нередко демократы вполне естественно превращаются в диктаторов. "В каждой революции есть утопический элемент, воодушевляющий и необходимый для успеха. Революции Англии, Америки и Франции считали демократию не началом, а концом, вершиной многовековой борьбы за свободу. Пока демократия была мечтой, невозможно было оценить её реалистично. Сторонникам она казалась раем на земле, а противники предсказывали, что приведёт к разрушению общества и моральных ценностей. Многие опыты демократии провалились. Пуританская революция быстро превратилась в диктатуру. Французская перестала быть "опытом" демократии с 1799 года, когда Наполеон установил военную диктатуру. И первой современной демократией оказались США. Только после этого можно было рассматривать демократию на основании прочного опыта. Француз Алексис де Токвиль первым понял, что демократия "неизбежна", и что США - всемирная лаборатория демократии... Токвиль первым увидел, что век лидерства Европы в политике прошёл, США ставят величайший опыт демократии. Большинство англичан считали в начале XIX века США провинцией в интеллектуальном отношении. Их забавляла дикость и ограниченность американцев, они не видели, что новые социальные и политические принципы уже борются за своё признание. Токвиль же понял, что США из ученика Европы станут её учителем и что американизация мира - не в смысле военного завоевания, а в смысле возрастающего равенства - неизбежна".5 Интересно, что не знание исторических примеров демократических республик, а дикость и ограниченность отмечены здесь как "питательная среда демократических идеалов". Нельзя не отметить, американская демократия возникла естественным путём, в неизбежном отрыве от европейской цивилизации, из сомнительных источников, своеобразно толкующих нормы нравственности. Поэтому понадобились немалые усилия, чтобы так называемая "американская демократия" смогла преодолеть такие позорные явления, как рабство негров, опирающееся на расизм, и геноцид коренного индейского народа. Впрочем, наряду с чёрным существовало в США и белое рабство, с помощью которого колонисты пытались решать проблему нехватки рабочей силы, без чего нарождающаяся "американская демократия" не могла создать необходимые материальные предпосылки своего процветания. Напомним, что отменено рабство в США было лишь в 1865 году. По историческим меркам это совсем недавно, учитывая, что христианство существует уже две тысячи лет.
Становится всё более очевидным, что демократизация современного мира является американизацией мира, поскольку прежде всего США, признанный лидер Западного мира, последовательно проводят политику экспорта (и экспансии, т.е. прямого навязывания) демократии на все страны и континенты. Возникает вопрос: насколько американские демократические ценности соответствуют ценностям древних демократических республик? Вот что об этом думают сами американцы: "В Америке, по крайней мере, народ объявлен судами как христианский народ, что гарантирует свободу религиозного исповедания, так же, как и неисповедания никакой религии".6 Казалось бы, если суды США признали народ христианским, значит, американская демократия как власть народа является религиозной системой, а именно христианской. Однако христианство как единая религиозная система в США отсутствует. Здесь христианство расколото на множество отдельных протестантских направлений, независимых друг от друга. Это и есть "церковь христианской демократии", являющаяся христианской лишь по внешней форме, в которую можно вместить любое содержание, вплоть до атеизма. Поэтому американское государство вынуждено законодательно провозгласить веротерпимость как один из демократических принципов.
Веротерпимость считается одним из величайших достижений современной демократии, хотя на деле это проявление религиозного кризиса общества. Подлинная веротерпимость опирается на конкретную форму религии, являющуюся системообразующей для конкретной цивилизации с её всесторонней культурой, прежде всего духовной, и эта основная религия проявляет терпимость ко всем другим неэкстремистским религиозным формам и проявлениям. В данном же случае так называемая веротерпимость сводится к полному религиозному равнодушию. Религия, став частным делом каждого гражданина, не только отчуждается от государства, но и изгоняется из общества. Фактически "изгоняется из общества" Бог, чтобы не мешал. Тем самым демократия предоставляет людям возможность строить свою жизнь "по своему образу и подобию", и это привлекает. Демократы гордятся этим, забывая, что жизнь люди демократического общества строят по образу и подобию грешного человека, каким человек стал по воле сатаны, так что пороки становятся атмосферой и питательной средой всех общественных отношений. Как справедливо отмечал Достоевский, если Бога нет, то всё позволено.
Таким образом, можно сделать вывод, что американское демократическое общество - это не просто неумелое подражание древней афинской демократии, а общество, построенное по религиозному типу. Стоит, однако, уточнить - по всевдорелигиозному, или даже антирелигиозному типу. Однако даже атеизм - извращённая форма религиозного сознания, при которой люди поклоняются не Богу, а человеку. Показателен в этом отношении "Гимн Человеку", провозглашённый идеологическим путаником М.Горьким, еретиком от христианства, усвоившим протестантскую этику: "Вот снова, величавый и свободный, подняв высоко гордую главу, он медленно, но твёрдыми шагами идёт по праху старых предрассудков, один в седом тумане заблуждений, за ним - пыль прошлого тяжёлой тучей, а впереди - стоит толпа загадок, бесстрастно ожидающих его. Они бесчисленны, как звёзды в бездне неба, и Человеку нет конца пути".7 Поэтому выше Божественного суда демократы всех мастей считают суд человеческий. Ничего подобного не могло быть в демократическом обществе древних Афин, которое так превозносят современные демократы. Это, однако, не значит, что Афинскую демократию действительно нужно превозносить как идеальное религиозное общество. Были в этом "гармоничном обществе" не отдельные недостатки, а очень серьёзные пороки, которым ни в коем случае не следует подражать. "Афинская демократическая система была большим достижением политической жизни Древней Греции, однако её нельзя идеализировать и считать своего рода образцом демократии вообще, пригодной для всех времен и народов. Афинская демократия обеспечивала политическое участие только гражданского населения, а, как было сказано выше, граждан в Афинах вряд ли было более 30-40 тыс. из общего количества населения в 250-300 тыс. человек. Прежде всего, афинская демократия была демократией гражданской, т. е. системой, из которой было исключено всё население, не имеющее гражданских прав. Следовательно, не могли принимать участия в управлении не только рабы, но и так называемые метеки, постоянно живущие в Афинах лица неафинского происхождения. Не имели права участвовать в работе государственных органов женщины, хотя и считались гражданками. Более того, даже не все афинские граждане, имеющие право участвовать в работе всех органов Афинского государства, по разным причинам (например, отдаленное местожительство или бедственное материальное положение) могли этим правом воспользоваться. В самой системе афинской демократии многие авторитетные должности (почти все военные должности, требующие специальной подготовки) фактически были отданы в руки аристократических семей, которые становились проводниками олигархических настроений".8
Можно сказать, что граждане Афинской республики жили по пословице: "на Бога надейся, да сам не плошай". Афинское демократическое общество было в первую очередь рабовладельческим, и только затем - религиозным. Демократия, при всех своих достоинствах, очень дорогое удовольствие, требующее больших материальных затрат. И оплачивалось это удовольствие бесплатным трудом рабов, которых вместе с "негражданами" было гораздо больше половины населения республики. Процветание государства и его признанных граждан за счёт неоплачиваемого труда рабов ни в каком смысле нельзя признать богоугодным делом. Поэтому вряд ли стоит восхищаться религиозным характером Афинской республики. Религия афинян, как и древних греков вообще, слишком похожа на высокохудожественную пародию. "Приватизировав" целый сонм богов, древние греки проявили себя язычниками, ищущими у богов защиты и отказывающих в такой защите другим народам. Священная гора Олимп, где греки поселили своих богов, напоминает переполненную коммуналку, жильцы которой, т.е. боги, ведут себя "по образу и подобию" обычных жильцов коммунальной квартиры, которых "развратил коммунальный вопрос".
Религиозные, а также политические воззрения древних греков очень точно охарактеризовал выдающийся русский мыслитель Н.Я.Данилевский: "Этому, столь богато одарённому в культурном отношении, народу недоставало ни экономического, ни политического, го религиозного смысла... Народ, у которого рабство было не только случайным, временным явлением..., а фундаментальным фактом, на котором опиралась вся их политическая и умственная жизнь, со всею её философскою гуманностью и эстетическою роскошью, такой народ не мог содействовать развитию социально-экономической идеи... Подобным же образом и религиозное учение греков выказывает отсутствие истинного религиозного смысла и чувства. Их религиозное мировоззрение одно из самых мелких и жалких и совершенно недостойно народа, занимающего такое высокое место в философском мышлении... История похождений их божеств, которая могла бы заменить нравственный кодекс живым примером, есть скорее школа безнравственности и соблазна... Религия греков есть... поклонение самодовлеющей красоте... Нравственность их заключалась единственно в чувстве меры, которое и есть всё, что может дать эстетическое мировоззрение. Но это чувство меры - скорее основной принцип искусства наслаждаться жизнью, чем начало нравственно-религиозное, сущность которого всегда заключается в самопожертвовании".9 Для христианина Бог есть любовь. Для афинянина Бог есть красота. Красоте афиняне и поклонялись, презирая другие народы, не ценящие красоту и потому достойные рабства. Казалось бы, в пользу обожествления красоты говорит Достоевский, утверждающий, что красота спасёт мир. Однако Достоевский имеет в виду не красоту природы или человеческого тела, а красоту нравственную, которую несёт в себе православное христианство, но которой лишена афинская демократия, впрочем, как и любые другие формы демократии.
Афинские демократы признавали всю полноту власти над собой за высшим божеством, которому они доверились как народ божий. Современные американские, а также европейские демократы желают сами вершить власть, называя это властью народа, который якобы доверил управление собой демократам. За Богом они "оставляют" лишь возможность одобрять или не одобрять деятельность демократов. Получают "Божие одобрение" американские демократы самым банальным образом: они добавили в христианство "новую заповедь", утверждая, что Бог награждает угодных Ему людей процветанием уже здесь, на земле, не дожидаясь посмертной награды. Они и процветают вместе с американским народом, якобы "удостоенным Богом особой благосклонности". В этом они повторяют путь Афинской демократической республики, которая процветала прежде всего за счёт эксплуатации рабов. В США рабство давно отменено, но это не значит, что эта демократическая страна живёт исключительно собственным трудом. Просто американцы научились эксплуатировать весь остальной мир, применяя прежде всего "цивилизованные" экономические, а также политические методы. В этом "высший смысл" американской доктрины "однополярного мира", или, что то же самое, - американизации мира.
2. Демократия и социализм в оценке Бердяева
Демократия, понимаемая как власть народа, является не только абстракцией, но и обманом, поскольку власть народа на практике неосуществима. Так называемые "демократические революции" есть ничто иное как сатанинское искушение властью. Народ всегда оказывается перед выбором: кому поручить власть? Лучшее, что народ может сделать, - отдать власть Богу. Нельзя забывать и то, что демократия - не историческая данность, а идеал, к которому можно бесконечно приближаться, никогда не достигая его. В этом смысле демократию можно определить как социализм. Реальный социализм так же далёк от своего идеала, как и демократия. Вместе с тем демократия и социализм - понятия, хорошо объясняющие и дополняющие друг друга. Социализм - экономическая система, характеризующаяся тем, что процесс производства и распределения доходов находится под контролем общества. Важнейшей категорией, которая объединяет различные направления социалистической мысли, является общественная собственность на средства производства. Заблуждением, однако, является утверждение, будто общественная собственность обязательно должна быть государственной, которая заменяет собой частную собственность. На самом деле частная собственность - это часть общественной, которая передана "частнику" как её распорядителю. Если частник не может удовлетворить тот или иной социальный заказ, он просто разорится и его собственность перейдёт в другие руки. Уже поэтому частная собственность постоянно находится под общественным контролем. Формы контроля могут быть более или менее совершенными. В качестве инструмента такого контроля может выступать и действительно выступает рынок, уравновешивающий спрос и предложение на конкретные товары. Общественной собственностью может выступать и государственная, но только как равноправная с частной. В связи с этим необходимо отметить, что любая социальная система является социалистической, только более или менее зрелой. Зрелость социализма связана прежде всего с развитием материальной базы общества, и только через неё - с тем или иным способом производства. Социализм существует столько же, сколько существует человечество. Поэтому можно говорить о феодальной или капиталистической форме социализма. Что касается социализма в СССР, то это - государственный, или даже государственно-монополистический социализм, противоположный русскому народному социализму.
Уместно привести развёрнутое высказывание Н.А.Бердяева о демократии: "Демократия носит формальный характер, она сама не знает своего содержания и в пределах утверждаемого ею принципа не имеет никакого содержания. Демократия не хочет знать, во имя чего изъявляется воля народа, и не хочет подчинить волю народа никакой высшей цели. В тот момент как демократия познает цель, к которой должна стремиться воля народа, обретёт достойный предмет для своей воли, наполнится положительным содержанием, она должна будет эту цель, этот предмет, это содержание поставить выше самого формального принципа волеизъявления, положить в основу общества. Но демократия знает только формальный принцип волеизъявления, которым дорожит превыше всего и который ничему не хочет подчинять. Демократия безразлична к направлению и содержанию народной воли и не имеет в себе никаких критериев для определения истинности или ложности направления, в котором изъявляется народная воля, для определения качеств народной воли. Народовластие - беспредметно, оно не направлено ни на какой объект. Демократия остаётся равнодушной к добру и злу. Она - терпима, потому что индифферентна, потому что потеряла веру в истину, бессильна избрать истину. Демократия - скептична, она возникает в скептический век, век безверия, когда народы утеряли твёрдые критерии истины и бессильны исповедовать какую-либо абсолютную истину. Демократия есть крайний релятивизм, отрицание всего абсолютного. Демократия не знает истины, и потому она предоставляет раскрытие истины решению большинства голосов. Признание власти количества, поклонение всеобщему голосованию возможны лишь при неверии в истину и незнании истины. Верующий в истину и знающий истину не отдаёт её на растерзание количественного большинства. Демократия носит секулярный характер, и она противоположна всему сакральному обществу, потому что она формально бессодержательна и скептична. Истина сакральна, и общество, обоснованное на истине, не может быть исключительно секуларным обществом. Секулярная демократия означает отпадение от онтологических основ общества, отпадение общества человеческого от Истины. Она хочет политически устроить человеческое общество так, как будто Истины не существовало бы, это основное предположение чистой демократии. И в этом коренная ложь демократии. В основе демократической идеи лежит гуманистическое самоутверждение человека. Человеческая воля должна направлять человеческие общества, и нужно устранить всё, что мешает изъявлению этой человеческой воли и окончательному её господству. Этим отрицаются духовные основы общества, лежащие глубже формального человеческого волеизъявления, и опрокидывается весь иерархический строй общества. Демократия есть психологизм, противоположный всякому онтологизму. Предпосылкой демократии является крайний оптимизм. Скептицизм демократического общества - оптимистический, а не пессимистический скептицизм. Демократия не приходит в отчаяние от утери Истины. Она верит, что изъявление воли большинства, механический подсчёт голосов всегда должны вести к добрым результатам. Формальное изъявление воли народа ведёт к какой-то правде, порождает какое-то благо. В основе демократии лежит оптимистическая предпосылка о естественной доброте и благостности человеческой природы. Духовным отцом демократии был Ж.-Ж. Руссо, и оптимистические представления его о человеческой природе передались демократическим идеологиям. Демократия не хочет знать радикального зла человеческой природы. Она как будто бы не предусматривает того, что воля народа может направиться ко злу, что большинство может стоять за неправду и ложь, а истина и правда могут остаться достоянием небольшого меньшинства... Демократия возникает, когда распадается органическое единство народной воли, когда атомизируется общество, когда гибнут народные верования, соединявшие народ в единое целое. Идеология, признающая верховенство и самодержавие народной воли, возникает тогда, когда народной воли уже нет. Демократия есть идеология критической, а не органической эпохи в жизни человеческих обществ. Демократия и ставит своей целью собрать распавшуюся народную волю. Но человеческая личность есть для неё отвлечённый атом, равный всякому другому, и задача воссоединения людей есть механическая задача. Демократия в силах только механически суммировать волю всех, но общей воли, органической воли народа от этого не получается. Органическая воля народа не может быть арифметически выражена, она необнаружима никаким подсчетом голосов. Воля эта обнаруживается во всей исторической жизни народа, во всём складе его культуры, и прежде всего и более всего она находит себе выражение в религиозной жизни народа. Вне органической религиозной почвы, вне единства религиозных верований не существует единой, общей воли народа. Когда падает народная воля, народ распадается на атомы. И из атомов нельзя воссоздать никакого единства, никакой общности. Остаётся только механическая сумма большинства и меньшинства. Происходит борьба партий, борьба социальных классов и групп и образуется равнодействующая в этой борьбе. Демократия и есть арена борьбы, столкновение интересов и направлений. В ней всё непрочно, всё нетвёрдо, нет единства и устойчивости. Это - вечное переходное состояние. Демократия создаёт парламент, самое неорганическое из образований, орган диктатуры политических партий. Всё кратковременно в демократическом обществе, всё устремлено к чему-то, выходящему за пределы самой демократии. Подлинная онтологическая жизнь находится за пределами демократии. Демократия слишком задерживается на формально бессодержательном моменте свободы выбора. Монархисты и социалисты с разных сторон подтачивают жизнь демократических обществ и требуют, чтобы выбор наконец совершился, чтобы содержание было найдено. Демократия признаёт суверенным и самодержавным народ, но народа она не знает, в демократиях нет народа. То оторванное человеческое поколение очень краткого отрывка исторического времени, исключительно современное поколение, даже не всё оно, а какая-то часть его, возомнившая себя вершительницей исторических судеб, не может быть названо народом. Народ есть великое историческое целое, в него входят все исторические поколения, не только живущие, но и умершие, и отцы, и деды наши. Воля русского народа есть воля тысячелетнего народа, который через Владимира Св. принял христианство, который собирал Россию при великих князьях московских, который нашёл выход из Смутной эпохи, прорубил окно в Европу при Петре Великом, который выдвинул великих святых и подвижников и чтил их, создал великое государство и культуру, великую русскую литературу. Это не есть воля нашего поколения, оторвавшегося от поколений предыдущих. Самомнение и самоутверждение современного поколения, превозношение его над умершими отцами и есть коренная ложь демократии. Это есть разрыв прошлого, настоящего и будущего, отрицание вечности, поклонение истребляющему потоку времени. В определении судьбы России - должен быть услышан голос всего русского народа, всех его поколений, а не только поколения живущего. И потому в волю народа, в общую волю, органическую волю входят историческое предание и традиция, историческая память о поколениях, отошедших в вечность. Демократия не хочет этого знать, и потому она не знает воли народа, а знает лишь механическое суммирование воль ничтожной кучки современников".10 Это - очень глубокие замечания, много объясняющие, в частности, указывающие на причину особого "успеха демократии" в США. Историческая память американского народа очень коротка, вследствие его молодости и отказа от культуры предков, которые не были американцами и потому считаются чем-то низшим, недостойным народа, устремлённого в будущее. Очевидно, что "прогрессивные и ультрасовременные американцы" не осознали, что народ, не имеющий прошлого или отказавшийся от него, не может иметь и будущего. Не случайно так называемый "советский народ", ведущий своё "летоисчисление" с октября 1917 года, уже ушёл в небытие, в то время как великий русский народ, имеющий многотысячелетнюю историю, не только выжил в условиях планомерного уничтожения, но и имеет великое будущее. На великое будущее надеются и американцы, но надеются напрасно. И погубит американское "демократическое государство" именно демократия с её ярко выраженной антирелигиозной направленностью. Великая Америка неизбежно разделит судьбу Великого Вавилона.
Можно сказать, что демократия - извращённая форма социализма. Социализм противоположен демократии, как религия противоположна атеизму. Социализм - совместная жизнь людей в обществе, а организующим стержнем любой цивилизации и любого народа является именно религия, даже в том случае, когда государство официально отвергает религию в пользу атеизма. О религиозном характере социализма очень удачно говорит Бердяев. "Социализм, в противоположность демократии, носит характер материально-содержательный, он знает, чего хочет, имеет предмет устремления. Он не безразличен к тому, на что направлена народная воля, и не претендует на знание истины, и потому он не отдаёт решение вопроса об истине механическому большинству голосов. По психологическому типу своему социализм не скептичен. Социализм есть вера, он претендует быть новой верой для человечества. Утопический социализм Сен-Симона и научный социализм Карла Маркса одинаково выступают с религиозными притязаниями, хотят дать целостное отношение к жизни, решить все вопросы жизни. Установка воли в социализме иная, чем в демократии, более напряжённая, более цельная и централизованная, направленная к единому всеохватывающему предмету. Социализм по природе своей не может допустить парламента мнений, свободной арены борьбы партий и интересов, которую так любит скептическая демократия. Социализм ищет и находит народную волю, обладающую истинным содержанием, праведную волю, святую волю. Социализм утверждает не формальный суверенитет народа, нации, а материальный суверенитет избранного класса, воля которого обладает особенными качествами. Социализм имеет мессианский характер. Существует избранный класс - пролетариат, класс-мессия, он чист от первородного греха, в котором зачиналось всё в истории, который лежит в основании всей культуры, "буржуазной" культуры, - греха эксплуатации человека человеком, класса классом. Этот мессианский класс и есть зачаток истинного человечества, грядущего человечества, в котором не будет уже эксплуатации. Пролетариат - новый Израиль. Все атрибуты избранного народа Божьего переносятся на этот мессианский класс. Он должен быть избавителем и освободителем человечества, он должен осуществить Царство Божье на земле. Древний еврейский хилиазм в секуляризованной форме вновь повторяется в поздний час истории. Избранный класс осуществляет наконец то обетованное земное царство, блаженство во Израиле, которое не осуществил Мессия-Распятый. Это и есть тот новый мессия, устроитель земного царства, во имя которого был отвергнут старый Мессия, возвестивший царство не от мира сего. Суверенитет пролетариата противополагается суверенитету народа. Пролетариат и есть истинный народ, справедливый народ, обладающий всеми качествами, гарантирующими направленность воли к высшему типу жизни. Только пролетариату в нашу эпоху присуща подлинная жизнь, максимум жизни. Это - побеждающий, а не только угнетённый класс, он развернёт высшую мощь человечества, овладеет окончательно стихиями природы, максимально разовьёт производительные силы. Переход власти к этому классу будет означать прыжок в царство необходимости, в царство свободы, мировую катастрофу, после которой и начнётся истинная история или сверхистория. Таковы упования классического, революционного социализма. Он интереснее и показательнее, чем переходные и половинчатые формы фактической социал-демократии, которая оппортунистически приспособляется к буржуазной жизни".11 Именно псевдорелигиозный характер социалистической идеи во многом предопределил временную поддержку большевиков народными массами. Казалось бы, социалистический строй в Советском Союзе отменил религию. На самом деле - не отменил, а исказил, поскольку "реальный социализм" обязательно претендует стать новой верой, новой религией, в которой на место Бога поставлен человек. Поэтому, как только "научный атеизм" лишился государственной поддержки, всё постепенно возвращается на круги свои. Православие в новой России закономерно возрождается, а вместе с ним возрождается и русский народный социализм.
3. Великий Новгород, вещий Олег и святая Ольга
Наиболее древним из известных примеров русского демократического государства называют Новгородскую республику с её знаменитым Новгородским вече. Однако определение это страдает неточностью. Более точным было бы определить Новгородскую республику как пример народного социализма. "Ещё одним историческим примером реальной демократической республики научно признается Господин великий Новгород. Как всем известно, в этом государстве главным органом народного самовыражения было вече, понимаемое, как общенародное собрание граждан для выражения своей воли".12 Это - поверхностное суждение, не раскрывающее истину. На самом деле вече было общенародным собранием граждан для познания воли Бога, на основании которой и формировалась общая воля граждан. Вечевой колокол не только собирал граждан на вече, но и взывал к небесам, чтобы узнать Высшую волю. Очевидно, что посредниками между Богом и людьми на вече выступали ведические волхвы, через которых воля неба транслировалась всему народу.
Неправомерно проводить параллель между Новгородской и Афинской демократическими республиками. Афинская республика представляла собой форму демократии "замкнутого клуба", в котором объединяющим граждан началом была их общая заинтересованность в сохранении своего привилегированного положения, основанного на рабовладении, которое считалось совместным, общинным. Противоречивость Афинской республики заключалась в том, что рабовладение сочеталось здесь с религиозностью и высокой духовностью, утраченными современными европейскими демократическими обществами, якобы наследующими демократические принципы афинян. Вместе с тем духовные достижения афинян не стоит идеализировать, ибо эти достижения носили не столько духовный и религиозный, сколько эстетический характер. И призваны были эти бесспорные достижения удовлетворять не религиозные, а эстетические потребности человека, которая вытекала из гипертрофированной потребности наслаждаться жизнью, даже ценой нравственного падения. "Религия играла столь невидную роль в греческой жизни, что никогда не имела своего Священного писания, ибо нельзя же назвать этим именем Гесиодову "Феогонию" - скорее систематизированный сборник народных легенд, чем религиозный кодекс... Все эти религиозные сказания служили лишь материалом для воплощения художественной фантазии греков и возводились при посредстве её в художественные типы прекрасного, без всякого таинственного и нравственного значения. Сообразно с таким значением греческой религии и носит она на языке всех народов название мифологии по преимуществу, то есть мифологии, которая не служит оболочкою чему-то высшему - сокровенному, а заключает в себе уже всё своё содержание и есть сама себе цель, - одним словом, есть тело без души".13
"Глубокая и искренняя религиозность реальных исторических создателей той культуры, которую мы именуем древнегреческой, не имеет ничего общего с атеистическим гуманизмом современных европейских специалистов по экспорту свежеиспеченных в европейских университетах "демократических ценностей" в малоразвитые духовно общества".14 К сожалению, общность здесь прослеживается, и этой общностью является нравственное падение. Произведения античного искусства, являясь эстетическим идеалом, никак не связаны с идеалом нравственным. Что касается "глубокой и искренней религиозности", этому противоречит отношение афинян к своим богам, которых просто "стащили с неба на землю", где они стали "сверхлюдьми", наделёнными божественными полномочиями, но отличающими сомнительным нравственным обликом. В этом отношении они даже ниже ангелов в христианстве. Ангелы созданы Богом как духи, не являющиеся ни мужчинами, не женщинами. Боги Олимпа, как и обычные люди, наделены либо мужскими, либо женскими качествами. Уже поэтому их никак нельзя назвать духами. К своим богам афиняне относятся чисто прагматически, не любят их, а боятся, пытаясь склонить того или иного бога на свою сторону. Им боги нужны как оправдание своего господствующего положения в обществе и как помощь в междоусобной борьбе. Соответственно их демократия - не для всех, а для избранных, обладающих правами гражданства. Именно такую "выборочную демократию" копируют современные европейские государства, начисто отбросив религиозную составляющую. Можно сказать, что античная культура является тем зерном, из которого выросла вся современная европейская цивилизация, включая все основные её составляющие: искусство, логическое мышление, философия как идеалистического, так и материалистического направления, а также европейское христианство, расколотое на множество конфессий, оспаривающих друг у друга право "быть ближе к Богу", что было свойственно и государствам античного мира, оспаривающим друг у друга "богоизбранность". Вспомним общеизвестную истину, что античная цивилизация погибла в результате духовного и нравственного разложения. Античный нравственный эвдемонизм унаследовала и европейская цивилизация, в которой христианские заповеди лишены практической наполненности и потому бессильны. Афинская демократия была частью общего эвдемонизма, а не религиозных устремлений. И в этом своём отрицательном значении древняя демократия была усвоена современными европейцами, в том числе и в американском варианте.
Новгородская демократия так же противоположна демократии европейской, а вместе с ней и античной, как русская цивилизация противоположна цивилизации европейской. Это не была "власть народа" в европейском понимании, ибо народ не может властвовать над самим собой. Рабов, не считающихся народом, у новгородцев никогда не было, в отличие от древних афинян. Новгородская демократия - это признанная власть Бога, к Которому новгородцы, собираясь на вече, обращались не только для защиты, но и для совета по самым различным вопросам. Если правильно, что вече - совет, так именно в том смысле, что это совет с Богом, ибо только Бог может разрешить любые споры и затруднения. Слабость европейской демократии заключается в том, что она считает себя вершиной социального устройства и отрицает все остальные способы управления обществом. Сила новгородской демократии в том, что она ничего не отрицает. Более того, она способна отрицать саму себя, перейдя на более высокий уровень социального управления в соответствии с изменившимися внешними и внутренними условиями, что и произошло в действительности. Этот уникальный для человечества процесс Карамзин назвал началом российской истории, хотя на самом деле начало это теряется в более отделённой древности. "Начало Российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: Славяне добровольно уничтожают своё древнее правление, и требуют Государей от Варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили самовластие... В России оно утвердилось с общего согласия граждан: так повествует наш Летописец - и рассеянные племена Славянские основали государство, которое граничит ныне с древнею Дакиею и с землями Северной Америки, с Швециею и с Китаем, соединяя в пределах своих три части света... Нестор пишет, что Славяне Новгородские, Кривичи, Весь и Чудь отправили посольство за море, к Варягам-Руси, сказать им: Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет; идите княжить и владеть нами. Слова простые, краткие и сильные".15 Отсюда видно, что монархия возникла на Руси не как аппарат угнетения, а как способ самоуправления народа. Решение пригласить Рюрика на княжение могло быть принято только на вече и по внушению Бога. Карамзин ошибся, назвав варягов неприятелями. Варягами называли, во-первых, поморов, живших на побережье и являющихся русскими по происхождению. Во-вторых, варяги - не отдельное племя, а воинское братство, давшее клятву на верность Всевышнему Богу. Именно поэтому к ним обращались за помощью и защитой соседние племена. Сама идея приглашения на княжение чужаков-варягов представляется красивой, но неправдоподобной легендой. Иное дело, если Рюрик и его варяжское окружение, в том числе и его родственник Олег, были славянами, имеющими с новгородцами общий язык, обычаи и религиозные обряды. В этом случае обращение к ним за помощью в трудный исторический момент не вызывает никаких недоумений. И действительно, Иоакимовская летопись, "Российская история" Татищева, словарь Брокгауза и Ефрона и другие источники прямо утверждают, что Рюрик был внуком новгородского князя Гостомысла, сыном его дочери Умилы и одного из соседних менее значительных князей. Рюрик был призван вместе с братьями на княжение в земли Новгородские, потому что все четыре сына Гостомысла умерли или погибли на войнах. О братьях Рюрика ничего не известно. Некоторые историки, в том числе Д.С.Лихачёв, предполагают, что Синеус и Трувор, в летописи обозначенные как братья Рюрика, в действительности не существовали. Так, Синеус не мог быть белоозерским князем с 862 по 864 год, поскольку археологически существование города Белоозера прослеживается только с Х века. Б.А. Рыбаков считает, что имя "Синеус" представляет собой искаженное "свой род" (шведское sine hus), а "Трувор" - "верная дружина" (шведское thru varing). Таким образом, Рюрик приходит княжить не со своими двумя братьями, а со своим родом и верной дружиной. Отсюда нельзя делать вывод, что род Рюрика имеет шведские корни. В данном случае некоторые заимствования из шведского языка так же естественны, как и многочисленные заимствования из других языков, от соседних с руссами племён.
Рюрик основал династию правителей России - Рюриковичей, избранников Божиих. Смысл этого революционного события состоял в том, что Русь необходимо было спасать от раздробления на мелкие княжества, враждебные друг другу, а также от язычества, постепенно вытесняющего исконную религию православного ведизма и уничтожающего единое духовное пространство. Спасать Русь нужно было и от многочисленных врагов, пытающихся захватить русские земли. В связи с этим призвание Рюрика на княжение правомерно рассматривать как религиозный подвиг народа, явившийся и первым шагом к принятию христианства, закрепившего объединение Руси в единое государство, посвящённое Богу. Правдоподобным и знаменательным представляется известное свидетельство, что Рюрик прибыл в земли Новгородские в годовщину Рождества Богородицы. Это ещё раз напоминает, что процесс перехода Богоизбранного русского народа от раздробленности к целостности, от народности к нации и, наконец, от ведизма к христианству произошёл по воле Бога и через сознательную борьбу с язычеством. Дело, видимо, в том, что во времена Рюрика и его ближайших потомков в результате многочисленных княжеских междоусобиц ведизм сдавал свои позиции в пользу язычества, когда каждое княжество, преследуя эгоистические цели, провозглашало собственных богов. Только принятие христианства могло спасти православный ведизм, включив его частью нового, христианского Православия. Ключевой фигурой в этом "оздоровительном процессе" является Олег, сподвижник Рюрика и воспитатель малолетнего князя Игоря. Не случайно современники прозвали Олега вещим. Историческая роль вещего Олега выглядит противоречивой, однако эти противоречия по большей части кажущиеся или даже приписанные историками. Например, у Карамзина читаем: "Гораздо важнее и достовернее то, что летописец повествует о следствиях кончины Олеговой: народ стенал и проливал слёзы. Что можно сказать сильнее и разительнее в похвалу государя умершего? Итак, Олег не только ужасал врагов, но был ещё любим своими подданными. Воины могли оплакивать в нём смелого, искусного предводителя, а народ - защитника. Присоединив к державе своей лучшие, богатейшие страны нынешней России, сей князь был истинным основателем её величия... Мудростью правителей цветут государства образованные: но только сильная рука героя основывает великие империи и служит им надёжной опорою в их опасной новости. Древняя Россия славится не одним героем: никто из них не мог сравниться с Олегом в завоеваниях, которые утвердили её бытие могущественное... Но кровь Аскольда и Дира осталась пятном его славы".16 "То, что Олег Вещий - первый подлинный строитель Русской державы, прекрасно осознавали во все времена. Он расширил ее пределы, утвердил власть новой династии в Киеве, отстоял легитимность Рюрикова престолонаследника, нанёс первый смертельный удар по всевластию Хазарского каганата... Один из самых больших пробелов "Повести временных лет" падает на годы княжения Олега. Из 33 лет его княжения поздние редакторы полностью вычеркнули из летописей записи, касающиеся 21 (!) года. Как будто в эти годы ничего не происходило... Князю Олегу мы обязаны не только утверждением авторитета державы, но и величайшим деянием, значение которого сравнимо разве что со свершившимся спустя 90 лет принятием христианства. Это деяние - утверждение грамотности на Руси, реформа письменности, принятие азбуки на основе кириллического алфавита, коим мы пользуемся и по сей день... После его смерти процесс дальнейшего формирования державы Рюриковичей сделался уже необратимым".17 Необходимо уточнить, что грамотность на Руси была издавна, а реформа письменности, осуществлённая во времена княжения Олега, позволила россиянам быть понятными другим народам Европы, прежде всего славянским, и понимать их, укрепить связи с Византией, в том числе и посредством заключения выгодных для Руси договоров, касающихся торгового и военного сотрудничества.
О противостоянии вещего Олега с Аскольдом и Диром следует сказать особо. Имя Олег в переводе с древнескандинавского означает "посвящённый Богу". Имя своё он получил не случайно. Возможно, в детстве у него было другое имя. В дружине Варягов-Руси он был не просто воином, но верховным священником ведической православной религии. Отсюда и его священное имя. Кстати, Олег - русское имя, точнее - русское видоизменение скандинавского имени Helgi. В качестве верховного священника Олег занимался воспитанием Игоря, наследника князя Рюрика. Вполне естественно, что после смерти Рюрика Олег вынужден был взять бразды правления дружиной и страной в свои руки, ибо Игорь был ещё ребёнком. Аскольд и Дир - воины дружины Рюрика, который и направил их на Днепр с целью утвердиться на пути "из варяг в греки". Известно, что многие дружинники Рюрика после его смерти пошли на службу Византийским императорам. Аскольд и Дир изменили клятве, данной всеми дружинниками Рюрика, изменили общему делу объединения русских земель и обосновались в собственном Киевском княжестве, в котором захватили власть. Всяких контактов с Новгородом они избегали. И христианство они приняли из прагматических соображений, вступив в союз с Византией против русских княжеств, которые византийцы считали языческими. Олег поступил с Аскольдом и Диром как с изменниками, нарушившими клятву. Поскольку они оправдывали своё клятвоотступничество смертью Рюрика, что якобы освободило их от ранее данных клятв, Олег предъявил им малолетнего Игоря как законного наследника Рюрика. Как ведический священник Олег не имел ничего против христианства. Историки свидетельствуют, что в те времена христианские церкви были не только в Киеве, но и в Новгороде, и некоторые воины Рюрика и Олега были христианами. Что касается предполагаемого "крещения Руси", ни Олег, ни Аскольд с Диром об этом не помышляли. Да это было бы и несвоевременным, поскольку Византия видела в русских княжествах своих врагов и всячески способствовала их расколу, а не объединению. Нельзя забывать, что византийское православие и Византийская империя - не одно и то же, так что византийские императоры не прочь были использовать православие как политическое орудие.
К сожалению, русское православное христианство, особенно в первые века своего бытия, во многом сохранило византийский имперский подход к оценке российской истории, в том числе и к оценке личности вещего Олега. Это нашло отражение даже в летописях, где прослеживается провизантийская позиция. Нестор, например, пишет: "И прозвали Олега Вещим, так как были люди язычниками и непросвещеными".18 Русский православный ведизм византийские священники называли язычествам, и, соответственно, ведического жреца и воина Олега - язычником. Поскольку летописцы православных монастырей выполняли идеологический заказ византийских руководителей, их свидетельства о событиях дохристианской Руси, выходящие за рамки сухой хронологии, вряд ли заслуживают доверия. Язычникам "по штату положено" быть коварными, кровожадными, безнравственными и т.д. Вот и приписали Олегу деяния, которых он не совершал, и грехи, которых у него не было: язычник, и всё тут. Что касается восприемников Олега: княгини Ольги и князя Владимира, то, будучи до крещения "язычниками", они якобы были великими грешниками, но крещение сделало их святыми. Как сказал классик: вот что крест честной делает! В данном случае летописцы, следуя мифам, сочинённым византийскими священниками, явно перестарались.
"Язычницу" Ольгу изображают клятвопреступницей, истребительницей собственного народа, не отличающейся ни человеколюбием, ни христианским смирением. Это противоречит характеру русского человека, справедливо отмеченному А.С.Хомяковым, подчёркивающим, что по складу характера и образу жизни славяне-русичи всегда соответствовали понятию христианина. Хомяков справедливо отмечает смирение, добродушие и человеколюбие как исконно русско-славянские качества, проявлявшиеся у русского человека ещё до принятия христианства. "Война была противна его человеческим склонностям. Рука его охотнее бралась за соху, чем за меч. Вечно угнетённый дикими соседями, вечно сражаясь за сохранение жизни и независимости, он никогда не мог полюбить ни кровопролития, ни тревоги военной, ни даже славы победы. Напор иноземцев вызывал его на поле бранное, но душа его была всегда дома, в кругу семьи, в мирном быте своих мелких общин. Оттого у славян составилась дружина... Идеал славянина был не витязь бездомный и неугомонный, слуга собственной силы и собственной воли, а сила покорная и кроткая, сила служебная, проявленная в разумной защите беззащитной слабости против беззаконного своеволия".19 Простодушная вера сочеталась у русского человека со стремлением к полной жизненной гармонии, для которой ещё не созрело человечество. Отсутствие соблазна к роскошной вещественной жизни лишний раз подчёркивает, что славянин-русич является, по определению Хомякова, закономерным представителем общечеловеческих начал. Именно поэтому многочисленные народности, проживающие в России, как и в древней Руси, всегда имели полную возможность сохранить в неприкосновенности свой язык, быт и психологию, не испытывая давления со стороны русского населения или властей.
Имена Олег, Игорь, Ольга - не столько национальные, сколько религиозные, подтверждающие православную сущность русского ведизма, исповедующего веру в Единого Высшего Бога. Есть свидетельство, что своё имя, означающее "воинственный, защищающий имя Бога", князь Игорь получил по предложению Олега. Княгиня Ольга, носящая в юности имя Прекраса, также обязана Олегу своим новым именем. "Имя своё приняла она, кажется, от имени Олега, в знак дружбы его к сей достойной княгине, или в знак Игоревой к нему любви".20 В изменении имени не было бы никакого смысла, если бы это событие не носило внутренний религиозный характер. Вспомним, что имя Олег означает священный, святой, посвящённый Богу. Это же относится и к имени Ольга. Это "совпадение" прямо указывает, что Ольга являлась духовной дочерью Олега, которую он назначил своей восприемницей и поэтому дал ей священное имя. Имя Ольга означает также светоносная, несущая свет (свет Божественной истины). Отсюда следует, что вовсе не случайно именно Ольга принесла свет Слова Божия Нового Завета в свою княжескую семью, а уже через её внука, Великого князя Киевского Владимира, Русь приняла крещение, встав под покровительство Христа и назвавшись уделом Богородицы. Надо полагать, что ведический жрец и провидец Олег заранее знал о будущих событиях и готовил к ним не только свою духовную дочь, но и всю русскую землю. Интересно и то обстоятельство, что слово Русь происходит от "русья", что на родственном славянскому санскритском языке означает "светлая" и "святая". В этом смысле Ольга и Русь являются синонимами. Думается, что столько исторических совпадений не могут быть случайными. Существует также свидетельство, что будущая Святая Ольга происходила не из варягов, а из окрестностей города Ладога, более древнего, чем Новгород (Новый город). Наименование Ладога означает мир, лад, что отражает образ жизни, характер и общую направленность духовных устремлений его жителей. Закономерно, что именно Ольга, представительница Ладоги, стала первой православной Святой, прямо причастной к крещению Руси её внуком Владимиром.
4. Русский социализм: государственный и народный
Российское государство, начиная с приглашения Рюрика на княжение, создавалось не как государственный, а как народный социализм. Если Германия как целостное государство формировалась как единое экономическое пространство, то Россия - как единое духовное пространство, начало которому было положено крещением Руси князем Владимиром, преодолевшее наступление язычества на исконный русский православный ведизм. Именно на основе православия строилась великая Россия. Отсюда и особенности способа производства. В Европе в эпоху средневековья духовное производство шло впереди материального. В дальнейшем, с развитием капитализма, материальное производство не только окрепло, но и стало вытеснять производство духовное, в котором общество, развращённое отношениями купли-продажи, всё менее нуждалось. Тем самым европейское общество окончательно попало под власть сатаны, что не мог оставить без внимания великий русский провидец Достоевский. Поскольку Россия в своём движении к единству опиралась на православие, духовное производство продолжало в ней доминировать, что даже сдерживало рост материального производства, которое несколько отстало от европейского, однако не настолько, чтобы это вызывало беспокойство. Беспокойство должно было вызывать другое, а именно быстрый рост государственного бюрократического аппарата, призванного обеспечить необходимое стране централизованное управление. Эти два процесса: укрепление духовного производства и рост государственного бюрократического аппарата, вступили в противоречие между собой, отделив укрепляющийся государственный социализм от народного социализма, между которыми всё более увеличивалась пропасть.
За образец российского государственного устройства первоначально взята Византия, где государство было пропитано православным духом. Однако не всё так однозначно. Государство византийского образца закладывалось на Московской Руси Иваном III и его супругой Софьей Палеолог. Следует заметить, что личность Софьи неоднозначна, а её вклад в становление Московского царства недооценён. Показательно в этом отношении то обстоятельство, что все её прижизненные портреты утрачены, что довольно странно. Поэтому её скульптурный портрет стало возможным воссоздать только в XX веке по хорошо сохранившемуся черепу. Аналогичным образом следует восстановить её "полный политический портрет" по оставленным ею полустёртым следам в российской истории. Софья Палеолог, племянница последнего византийского императора Константина XI, после падения Константинополя воспитывалась в Риме при дворе папы Сикста IV. Идея брака Зои (Софьи) Палеолог с правителем Московского царства принадлежала папскому окружению. Папа надеялся приобрести в лице Ивана III союзника в борьбе против Турции, а затем и склонить его к католицизму. Однако властолюбивая Софья вышла из-под контроля Рима и мечтала возродить на новой родине Византийскую православную империю, в которой бы царствовали прямые наследники Палеологов. Иван III во многом разделял надежды своей новой жены, ибо они обещали невиданное возвышение Московской державы как единственного оплота Православия. Брак Ивана и Софьи получал значение политической манифестации, заявившей всему свету, что царевна, как наследница павшего византийского дома, перенесла его державные права в Москву как в новый Царьград, где и разделяет их со своим супругом. Потому Софья ценилась в Москве и сама себя ценила не столько как великая княгиня московская, сколько как царевна византийская. Мысль о московском государе как о национальном властителе всей Русской земли и мысль о нём как о политическом и церковном преемнике византийских императоров соединились в единой программе возрождение православной Руси в её целостности и вселенском величии. Московский герб с Георгием Победоносцем был объединён с двуглавым орлом - древним гербом Византии. Этим подчеркивалось, что Москва - наследница Византийской империи, Иван III - "царь всего православия", Русская Церковь - преемница греческой. Нельзя не отметить, что преемство это следует понимать не в смысле "качества вероисповедания", а в смысле старшинства среди всех православных церквей, оплота всему православному миру, согласно воле Бога. Иван III чувствовал себя царём Руси в эмпирическом смысле, и царём всего православия - в смысле духовном.
Византия утратила преемство в православии, и произойти такое не могло, если бы на то не было воли Бога. Видно, велики были грехи Византии, прежде всего византийских императоров, думающих больше не о спасении мира, а о власти над миром, а также заключивших унию с римским католичеством. Это значит, что Византийское православие было с изъянами, допускающими идейный компромисс с Римом. Византию роднило с Римом прежде всего властолюбие. Византийские императоры не замечали, что этот порок несовместим с заповедями Христа и с православной моралью. Господь, желая показать это всему миру, отдал властолюбивых византийцев под власть мусульман. Вместо павшей Византии была воздвигнута Господом Святая Русь как новый центр Православия, лишённый великодержавных пороков. Российские православные монархи никогда не стремились к мировому господству в той или иной форме. В частности, целью Ивана III являлось соединение всей православной Руси под единой властью и намерение придать этой власти не только всероссийское, но и вселенское значение. Именно вселенское значение, а не мировое господство. Речь идёт о вселенском масштабе, а не о господстве над миром. Вселенский масштаб России как православного государства никогда не признавался Европой. Однако российские государи неоднократно подчёркивали, что их духовное превосходство над европейскими диктаторами является следствием Богоизбранности русского народа.
Иван III не случайно объединил московский герб с гербом православной Византии. Этим он исполнил одно из пророчеств Священного Писания. "И даны были жене два крыла большого орла, чтоб летела она в пустыню в своё место от лица змия и там питалась в продолжение времени, времён и пол-времени". И пустил змий из пасти своей вслед жены реку, дабы увлечь её рекою. Но земля помогла жене, и разверзла уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей. И рассвирепел дракон на жену и пошёл, чтобы вступить в брань с прочими от семени её, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа".21 Что касается двух крыльев большого орла, позволивших жене спастись от дракона-сатаны, - речь идёт о государственном гербе России, мистически защищающим страну от происков врага рода человеческого, ибо двуглавый орёл - не светский герб, а православная святыня, данная Господом для спасения Богородицы и Её нового народа. Две главы орла символизируют Богоизбранность русского православного народа. Одна глава означает, что Главой российского православия является Христос. Другая глава провозглашает, что Главой российского народа является Богородица, Защитница православной России, Крестная Мать Святой Руси.
К сожалению, правители российские, светские и церковные, не сумели сохранить единство государственного герба России и православной святыни. Находящиеся под гипнозом византизма, утверждающего власть императора равной власти Бога, они заменили священного орла Богородицы на чёрного орла Византийской империи, подменяющего духовную власть Богородицы императорской властью. Тем самым государство Российское отделило себя от Святой Руси, которую по-прежнему охраняет священный орёл Матери Божией, остающийся подлинной православной святыней. Чёрный орел Византийской империи, наказанной за грехи против Бога, должен был исчезнуть из жизни России, уступив место священному орлу Богородицы и Святой Руси. Эта замена уже произошла, но она не могла осуществиться без трагических событий ХХ века. К началу третьего тысячелетия от Рождества Христова в Россию, навсегда отказавшуюся от имперских притязаний, возвращается в качестве государственного герба не орёл Византийской империи, а орёл Матери Божией, являющийся символом единства Богородицы, государства Российского и Богоизбранного народа.
Многие государственные структуры, начиная с реформ Петра, были созданы уже не по византийскому, а по европейскому образцу, причём не феодальному, а буржуазному как более прогрессивному. Не случайно к управлению этими структурами привлекались европейцы, но никак не азиаты. Государственный социализм в России стремительно развивался, но, к сожалению, в ущерб народному православному социализму. Выяснилось, что Пётр, пытаясь укрепить царскую власть в интересах любимой Богом России, "рубил сук, на котором сидел", т.е. воздвиг между царём, помазанником Божиим, и Богоизбранным народом бездушный бюрократический государственный аппарат, поработивший народ и резко ограничивший власть царя. Возникло противоречие между государственным и народным социализмом, которое требовало своего разрешения. Отсюда - неизбежные революционные настроения тех, кто оказался "между двумя полюсами", прежде всего - интеллигенции, в равной степени далёкой и от правящей верхушки, и от народа. Социальная революция, предугаданная Достоевским, стала неизбежной.
"Давайте решимся высказать правду: переворот 1917 года - это не Великая Октябрьская социалистическая революция, а Октябрьская контрреволюция. Именно она явилась поворотным пунктом в истории русской антифеодальной революции. Именно после неё было сведено на нет всё достигнутое в борьбе против застарелых феодальных структур в России. Как иначе, если не как контрреволюцию, можно рассматривать октябрьский переворот 1917 года, заменивший в России рождающуюся демократию диктатурой? Разве не показали последовавшие десятилетия, что победила реакция, а не прогресс? ... Советские историки твердят, будто в октябре 1917 года было свергнуто некое "правительство помещиков и капиталистов". А ведь это ложь, в действительности ленинцы свергли революционное правительство двух социалистических партий: социалистов-революционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков); никакая иная партия в правительство не входила. Избранное населением страны Учредительное собрание, в котором абсолютное большинство составляли эти же социалистические партии, было разогнано ленинцами".22 Чтобы решиться высказать правду, нужно знать правду, а не смотреть на события российской истории глазами европейских политологов. Дело не в том, кто кого свергал и кто как назывался, а в понимании того, что стоит за этими внешними событиями. Истина же заключается в том, что Учредительное собрание пыталось повернуть Россию на европейский путь развития, взяв за образец буржуазную демократическую республику. Партии, называющие себя социалистическими, выступили как антисоциалистическая сила, пытающаяся свергнуть режим государственного социализма. В условиях России это было невозможно, потому что многонациональная страна могла сохранять своё единство только силой единого и крепкого государства. Буржуазная демократическая республика оказывалась для этого слишком слабой. В этом смысле "большевистская контрреволюция" не была случайной, но выражала историческую необходимость. В этом проявилась правда большевиков. Ложь же их заключалась в том, что они не вернули Россию в прежнее состояние, поскольку "нельзя дважды войти в одну и ту же реку", а заменили русский государственный социализм азиатским деспотизмом. Произошла подмена понятий, ибо этот деспотизм большевики назвали реальным социализмом и "высшей формой демократии". Поэтому и власть большевиков оказалась сравнительно долгой, но не вечной.
Правда заключается в том, что обе революции 1917 года были не антифеодальными, а антирелигиозными. Религия, прежде всего в лице русского православия, была объявлена крупнейшей и влиятельнейшей феодальной структурой, сдерживающей общественный прогресс. Именно эту "устаревшую феодальную структуру", наряду с царизмом, пытались отменить и даже разрушить сначала лидеры Временного правительства, а затем и большевики. В развернувшейся затем гражданской войне неправы были обе стороны. Белое движение стремилось не восстановить Святую Русь, а столкнуть её с православного пути, повернув на путь европейского "безрелигиозного прогресса". Большевики пытались не просто помешать этому, но отгородиться от Европы "железным занавесом", за которым строить "новое общество", подражая древнему азиатскому деспотизму, основанному на всеобщем рабстве, обещая, правда, всех рабов сделать сытыми, счастливыми и "внутренне свободными", как обещал это и великий инквизитор Достоевского. В этом смысле "Бесы" и "Легенда о великом инквизиторе" - два варианта одного и того же замысла, ибо в инквизитора вселился тот же "легион бесов", что и в русских революционеров. Великий инквизитор намеривался осуществить глобальный эксперимент по устройству общества вопреки воле Бога, а русские большевики, последователи террориста Нечаева, осуществили на практике этот эксперимент. Вряд ли их можно винить в "излишней кровожадности". Просто они поступали согласно убеждениям, внушённым сатаной. Ради "чистоты эксперимента" они уничтожали своих политических противников, в том числе и целые классы и сословия, не только дворянство, но и священников, или же изгоняли из страны, как изгнали и Бога, "чтобы не мешал". Но они не могли изгнать из страны православный русский народ, с которым оставался Бог. Поэтому истинный народный социализм оставался в сердцах людей как мечта, к осуществлению которой Россия рано или поздно должна будет вернуться. Достоевский знал, что России суждено пережить тяжёлую эпоху государственного социализма, но верил и в то, что на смену ему обязательно придёт народный православный социализм, при котором государство останется, но будет построено по принципу православия, опирающегося на законы Бога, а не на искусственные юридические нормы, установленные порочными людьми. Новые юридические нормы станут реальным воплощением законов Бога, что невозможно ни в каком демократическом государстве, но является необходимым в государстве, опирающемся на волю Бога.
5. Гоголь - проповедник русского народного социализма
Взаимоотношения между русским народным социализмом и социализмом государственным можно охарактеризовать как единство противоположностей. Единство заключается в том, что обе разновидности русского социализма - православные и существуют совместно. Противоположность же обусловлена тем, что государственные структуры царской России скопированы с европейских образцов, оказавшихся враждебными православию, а тем самым и русскому народу. К сожалению, борьба противоположных тенденций в реальном русском социализме приняла болезненную форму. Точный диагноз этой затянувшейся болезни дан великим русским православным писателем Гоголем. Однако духовные прозрения его до сих пор остаются невостребованными, хотя и стали в последнее время модными. Гоголь не только разглядел эти вековые противоречия, но и предложил программу их преодоления, которую российское общество сочло утопической. В.В.Зеньковский, например, пишет: "Вина" Гоголя, собственно, заключалась в том, что свою программу радикальной перестройки жизни на религиозных началах он не сумел представить обществу так, как, например, потом это сумел сделать Соловьёв, авторы сборника "Вехи" и многие другие, кто тоже в сущности не очень далеко ушли от расплывчатого романтизма Гоголя и тоже не пошли дальше критики безрелигиозной культуры".23 Даже такой знаток творчества Гоголя, как Зеньковский, не разглядел за "религиозной мечтой" и "расплывчатым романтизмом" Гоголя вполне конкретную программу реформирования общества, которую Гоголь действительно предлагал. Поскольку Гоголь не надеялся, что общество его поймёт, он не сформулировал свои рекомендации в виде специального "политического манифеста". К тому же Гоголь был убеждён, что любые, даже самые хорошие политические манифесты, к которым любят прибегать его политические оппоненты, только вредят обществу, возбуждая ненужную и нездоровую социальную напряжённость. Так, по поводу идеологических споров между западниками и почвенниками Гоголь писал: "Вообще споры суть вещи такого рода, к которым люди умные и пожилые покамест не должны приставать. Пусть прежде выкричится хорошенько молодёжь: это её дело. Поверь, уже так заведено и нужно, чтобы передовые крикуны вдоволь выкричались именно затем, дабы умные могли в это время надуматься вдоволь. К спорам прислушивайся, но в них не вмешивайся".24 Нельзя не отметить и то обстоятельство, что многие идеи Гоголя, имеющие непреходящую ценность, воспринимались утопическими по той причине, что в XIX и даже в ХХ веке не могли быть реализованы. Однако к началу XXI века эти идеи вполне закономерно приобрели острую практическую направленность. Поэтому настало время подробно рассмотреть программу реформирования общества, отдельные элементы которой разбросаны по многим произведениям и письмам Гоголя.
Начинать реформирование общества Гоголь предлагает с новой оценки действительности, с приобретения нового духовного облика, нового самосознания нации. Придерживаясь консервативных, т.е. охранительных убеждений, Гоголь исходит из того, что всё новое - это "хорошо забытое старое". Поэтому новое самосознание нации означает для него возвращение к национально-религиозным корням, подорванным длительным европейским влиянием. Следует отказаться от бессмысленной погони за Европой, за её "механическим прогрессом", отрицающим приоритет духовного над материальным, обыденным, и вернуться к религиозному восприятию жизни, наполненному чувством постоянного "стояния перед Богом". Говоря о необходимости духовного перелома, Гоголь имел в виду не стихию революционности, а новый образ жизни в пределах старых социальных форм. Особенно он подчёркивал, что новая духовная установка должна воплотиться в жизнь не в порыве неожиданного вдохновения, а в порядке серьёзного и вдумчивого внутреннего переустройства жизни общества и каждого человека в нём. Необходимо постоянно помнить, что только Христос - ключ к решению всех проблем жизни, что только с Церковью Христовой может быть связан новый порядок вещей, необходимый России. "Есть примиритель всего внутри самой земли нашей, который покуда ещё не всем видим, - наша Церковь. Уже готовится она вдруг вступить в полные права свои и засиять светом на всю землю. В ней заключено всё, что нужно для жизни истинно русской, во всех её отношениях, начиная от государственного до простого семейственного, всему настрой, всему направленье, всему законная и верная дорога. По мне, безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведенье в Россию, минуя нашу Церковь, не испросив у неё на то благословенья... В ней кормило и руль наступающему новому порядку вещей, и чем больше вхожу в неё сердцем, умом и помышленьем, тем больше изумляюсь чудной возможности примирения тех противуречий, которых не в силах примирить теперь Церковь Западная".25 Гоголь постоянно напоминает, что такая позиция не имеет ничего общего с освящением существующего государственного строя или конкретной формы социально-экономической жизни, а предполагает лишь перенесение центра тяжести на служение Богу, которое возможно повсюду, на любом месте. Только Церковь способна указать обществу путь к правде, к её осуществлению на земле. И этот путь - христианское преображение жизни.
Вторым элементом реформирования общества, который Гоголь считает абсолютно необходимым для России, является укрепление царской власти. На первый взгляд, воззрения Гоголя на природу и необходимость царской власти являются не просто ошибочными, но абсурдными, поскольку Россия в ХХ веке навсегда отказалась от самодержавия, свергнув последнего царя последней династии российских императоров, так что возврата к прошлому не будет. Однако прежде чем отвергать аргументы Гоголя, следует рассмотреть их конкретно, а не исходя из общих соображений. Показательно, что Гоголь в своих суждениях о священном статусе царя опирается на авторитет Пушкина, одного из наиболее свободолюбивых русских поэтов. "Но Пушкина остановило ещё высшее значение той же власти, которую вымолило у небес немощное бессилие человечества, вымолило её криком не о правосудии небесном, перед которым не устоял бы ни один человек на земле, но криком о небесной любви Божией, которая бы всё умела простить нам - и забвенье долга нашего, и самый ропот наш, - всё, что не прощает на земле человек, чтобы один затем только собирал свою власть в себя самого и отделился бы от всех нас и стал выше всего на земле, чтобы чрез то стать ближе равно ко всем, снисходить с вышины ко всему и внимать всему, начиная от грома небес и лиры поэта до незаметных увеселений наших... Всё полюбивши в своём государстве, до единого человека всякого сословья и званья, и обративши всё, что ни есть в нём, как бы в собственное тело своё, возболев духом о всех, скорбя, рыдая, молясь и день и ночь о страждущем народе своём, государь приобретёт тот всемогущий голос любви, который один только может быть доступен разболевшемуся человечеству и которого прикосновенье будет не жёстко его ранам, который один может только внести примиренье во все сословия и обратить в стройный оркестр государство".26
То, что произошло с русской монархией а 1917 году, вовсе не доказывает антиисторичность взглядов Гоголя на священную сущность монархии и на мистическую связь между царём и русским народом. Если бы Гоголь мог знать об этих трагических событиях, он бы всё равно не изменил своих убеждений. Он бы взглянул на русскую революцию глубже, чем все зарубежные и отечественные историки, вместе взятые. Прежде всего, он бы отметил, что не монархию отвергла Россия, но отвергла Бога, и что это богоотступничество является делом временным и непрочным. Россия всё равно вернётся к Богу и пожалеет о своём преступлении против помазанника Божия. События 1917 года оказались трагическими и для царя, и для его народа, не мыслящего существование России без царя. Неправда, будто русский народ неоднократно выступал против царя. Все крестьянские войны были войнами за хорошего царя и против тех царей, которых народ считал богоотступниками. И последнего русского царя свергал не народ, а сама правящая верхушка, которой царь мешал грабить народ и вершить над ним насилие. Растерявшийся народ сначала безмолвствовал, а потом изгнал и тех, кто пытался узурпировать власть. В этом - тайна успеха Октябрьского переворота 1917 года. Народ восстал против тех, кто отнял у него царя, Божия помазанника и народного заступника. Большевикам удалось возглавить это народное движение и с помощью народа выиграть гражданскую войну. Народ взамен получил "новую династию русских царей", хотя бы в образе большевистских вождей: сначала Ленина, а затем Сталина. Ленин для того и уничтожил тайно всю семью Николая II, чтобы не иметь конкурентов на "царский престол". Других объективных предпосылок для победы большевиков в 1917 году просто не существовало, что понимал даже Ленин. После Сталина, последнего российского "исполняющего обязанности царя", в России наступило смутное время. Кстати, русская поговорка говорит о человеке со смутным, непредсказуемым мышлением: "без царя в голове". И только в наступившем XXI веке Россия вернётся не только к Богу, но и к помазаннику Божию, которым станет избранный народом глава государства, который, в соответствии с нормами русского языка, должен называться "Государь", хотя пока он носит заграничное наименование Президент Российской Федерации. Именно российский Государь будет дирижировать "общественным оркестром", следя за тем, чтобы нормы российской демократии не противоречили законам Бога и воле народа. Именно о таком "государевом устройстве" российского общества мечтал Гоголь. Поэтому размышления Гоголя о российском самодержавии, о необходимости укреплять государеву власть приобретают в XXI веке особую актуальность.
Гоголь считал само собой разумеющимся, что российский Государь обязательно должен быть православным и его власть должна освящаться Православной Церковью. Против этого может быть возражение, что в России, кроме православных, проживают мусульмане, иудеи и т.д. Государь же должен выражать волю всех россиян, относящихся к любому вероисповеданию, а тем самым волю всего российского народа. Однако российский Государь прежде всего должен выражать волю Бога, без чего он не может быть и выразителем воли народа. Поскольку Бог для всех один, а Государь не может принадлежать одновременно к нескольким вероисповеданиям, он должен быть православным, ибо это, помимо всего прочего, основная религия россиян. При дореволюционной царской власти по этому поводу не возникало никаких вопросов, и российский православный Государь всегда был гарантом соблюдения религиозных прав граждан любого вероисповедания. Это же происходит и сейчас. Поэтому представители всех религий заинтересованы в укреплении власти российского православного Государя. Беда начинается тогда, когда Государь оказывается атеистом, как это было в советское время. Важно понимать и то, что власть помазанника Божия должна быть закреплена законом, который не должен противоречить воле Бога.
6. Социализм, который отвергла Россия
Достоевский предвидел, что Россия отвергнет и капитализм, и социализм. Казалось бы, отвергнуть то и другое вместе - невозможно. Однако этот "процесс отторжения" происходит на наших глазах, хотя пока не осознан. Напомним, что Достоевский различал безбожный сатанинский социализм, идея которого пришла к нам из Европы, и социализм истинный, православный, к которому инстинктивно стремится русский народ. Это и есть русский народный социализм, сам дух которого не только не имеет ничего общего с духом "революционного социализма", но и противоположен ему. Православный социализм - это религиозное сообщество, реализуемое в церкви и распространяющееся отсюда на все сферы общественной жизни. Исторически, однако, сложилось так, что наряду с русским народным социализмом сформировался и русский государственный социализм, начало которого обычно усматривают с 1917 года. Но Достоевский предупреждал, что тот социализм, который готовят русские революционеры, имеет европейское происхождение и потому не может называться русским. Русский же государственный социализм возник давно, вместе с формированием единого русского государства. Он и использовался как инструмент создания и упрочения государства российского. Официальная историческая наука, и не только европейская, но и отечественная, навязывает нам мысль, что это был не социализм, а феодализм. Этот тезис историков оспаривал Пушкин. "Г-н Полевой предчувствует присутствие истины, но не умеет её отыскать и вьётся около. Он видит, что Россия была совершенно отделена от Западной Европы. Он предчувствует тому и причину, но вскоре желание приноровить систему новейших историков и к России увлекает его. - Он видит опять и феодализм (называя его семейным феодализмом), и в сём феодализме средство задушить феодализм же, полагая его необходимым для развития сил юной России. Дело в том, что в России не было ещё феодализма... а были уделы, князья и их дружина; что Россия не окрепла и не развилась во время княжеских драк... но, напротив, ослабла и сделалась лёгкою добычею татар; что аристокрация не есть феодализм, и что аристокрация, а не феодализм, никогда не существовавший, ожидает русского историка. Объяснимся. Феодализм частность. Аристокрация общность. Феодализма в России не было. Одна фамилия, варяжская, властвовала независимо, добиваясь великого княжества... Бояре жили в городах при дворе княжеском, не укрепляя своих поместий, не сосредотачиваясь в малом семействе, не враждуя противу королей, не продавая своей помощи городам. Но они были вместе, придворные товарищи об их правах заботились, составили союз, считались старшинством, крамольничали. Великие князья не имели нужды соединяться с народом, дабы их усмирять... В междуцарствие она возросла до высшей степени. Она была наследственная - отселе местничество, на которое до сих пор привыкли смотреть самым детским образом. Не Феодор, но Языков, то есть меньшее дворянство уничтожило местничество и боярство, принимая сие слово не в смысле придворного чина, но в смысле аристокрации. Феодализма у нас не было, и тем хуже".27 Тем хуже для историков, пытающихся все исторические события втиснуть в догматические европейские схемы. Достоевский, как и Пушкин, считал абсурдным перенесения европейских стандартом на анализ российской действительности и российской истории.
Говоря о так называемой социалистической революции в России в 1917 году, подразумевают переход от одной общественно-экономической формации к другой, а именно от феодализма к социализму, "перескочив" через не успевший укрепиться в России капитализм. Однако сам формационный подход развития общества к России неприменим. Европейский феодализм так и не прижился в России, и капитализм Россия не приняла. Остаётся предположить, что в 1917 году общественный строй в России не изменился, поменялся лишь правящий класс, да и то неизвестно, поменялся ли. Поменялись персоналии, в какой-то степени - династии, изменился внешний облик общественного строя, но сущность оставалась неизменной. В данном случае принято говорить, что сохранилась эксплуататорская сущность социального строя, однако на самом деле используемое в науке понятие эксплуатации слишком неопределённое и потому мало чего объясняющее. Вообще говоря, при общественном разделении труда все друг друга эксплуатируют, как, например, в семейных отношениях, где без взаимной эксплуатации не может быть семейного счастья. Столь же неопределённым и расплывчатым оказывается и принятое в науке понятие социализма. После Маркса социализм стало возможным рассматривать либо как первую, незрелую фазу коммунизма, либо, если не признавать саму возможность коммунистической формации, - как высшую фазу капитализма. На самом деле социализм не имеет непосредственное отношение ни к конкретной общественно-экономической формации, ни к конкретному способу производства. "Действительно, уже первое знакомство с историей социалистических учений поражает тем, что они начали возникать ещё в глубокой древности. Идеи рабовладельческого, феодального и капиталистического общества появились только в процессе созревания этих обществ; концепции же социалистического характера выступают в истории цивилизации как бы вне времени и пространства... Древность социалистических учений показывает, что они не связаны ни с пролетариатом, ни с развитием или упадком капитализма. Они были, есть, и, вероятно, будут, но они не являются порождением какой-либо определённой социально-экономической формации".28 Правомерно утверждение, что социалистического способа производства вообще не существует, а тот способ производства, который осуществлялся в Советском Союзе, был причудливой смесью рабовладельческих, феодальных и капиталистических элементов, и эта неопределённость во многом предопределила низкую эффективность так называемой "социалистической экономики".
"Мы констатировали: социализм не формация, а метод. Но важно понять и другое: этот метод связан не с существованием какой-либо определённой формации, а с существованием государства".29 Если метод, то и способ производства, хотя и не связанный с той или иной формацией. Маркс назвал этот способ производства "азиатским", неизвестным Европе с её классическими формациями. Слово "метод" здесь не совсем точное, поскольку азиатский способ производства, как и любой другой, обладает широким набором методов внеэкономического принуждения, которые применяются в зависимости от конкретной исторической обстановки. Можно уточнить, что этот "азиатский" метод производства является всеобщим, обязательным и для Европы, если учитывать, что это - метод не только материального, но и духовного производства. В Азии материальное и духовное производство неотделимы друг от друга, в Европе они разделились в результате углубляющегося разделения труда. Духовное производство сохранило внеэкономические методы, в то время как материальное производство всё более переходило на рыночные отношения, слабо развитые в древних азиатских цивилизациях. Грех европейской цивилизации заключается в том, что в Европе и духовное производство всё более переходит на отношения купли-продажи, в результате чего оно перестаёт быть духовным, становясь частью материального. В Европе многочисленные христианские церкви давно предлагают обществу "духовный товар" по рыночной цене, который общество либо покупает, либо отвергает. Поскольку "новые рыночные отношения" из Европы проникают и в Россию, разрушая её духовное пространство, это вызывает законный протест русских почвенников, в том числе Гоголя, Достоевского и многих других.
Ряд исследователей отмечает связь социалистических теорий с религиозными учениями. "Можно ограничиться лишь самым кратким пунктирным обзором истории социалистических идей... Существуют многотомные издания этой истории. Однако и они, как и сделанная выжимка из них, приводят к одному результату: социалистические идеи не связаны с какой-либо эпохой; они - выражение существовавшей во все века у всех народов мечты о справедливости, всеобщем благоденствии и счастье. Эти учения отличаются от религии тем, что религия трансцендентна и видит возможность осуществления мечты о справедливости и счастье лишь в ином, потустороннем мире; социалистические же учения переносят эту возможность в наш мир и утверждают, что осуществить рай на земле и достигнуть его можно путём общественных преобразований. Эта противоположность создаёт объективную предпосылку для попыток замены религии социалистическими теориями".30 В этом смысле социализм есть способ оформления "человека духовного" в "человека социального": не превращения, а именно оформления, поскольку человек духовный вынужден жить в социальном мире, оставаясь самим собой, т.е. не превращаясь в "высшее животное". Социальным обустройством человека занимается государство, представляющее всех членов общества, сохранением духовного облика человека занимается религия. Поскольку в результате грехопадения человечества общественный идеал оказывается недостижим в земной жизни, между государством и религией, призванными дополнять друг друга, возникает недопонимание, доходящее иногда до прямой вражды. Тем самым мир всё глубже погружается в трясину греха и порока и всё больше удаляется от общественного идеала. Но при этом европейцы воображают, что человечество неукоснительно движется по пути общественного прогресса, во главе которого идёт европейская цивилизация.
Европейская цивилизация, опираясь на капиталистический способ производства, казалось бы, наиболее близко подошла к осуществлению социалистического идеала, но вовсе не потому, что теория социализма получила здесь наибольшее развитие и приобрела многочисленных сторонников, в том числе среди рабочего класса и его вождей. Подлинная причина - в высоко развитой материальной базе, опирающейся на частную собственность на средства производства, оказавшуюся наиболее эффективной формой общественной собственности. В своём историческом развитии общественная собственность прошла несколько этапов: сначала возникла государственная собственность как переходная форма от общинной к частной собственности, и только затем - частная. Марксисты-ленинцы предлагают от частной собственности перейти к общественной, не понимая, что частная собственность - ничто иное как часть общественной, данная в распоряжение частному лицу, но удовлетворяющая не его личные запросы, а запросы всего общества. Иначе она просто не могла бы функционировать. Капиталисты как частные собственники объективно заинтересованы в обогащении каждого члена общества, что обеспечивает постоянный спрос на произведённый товар и увеличивает капиталистическую прибыль. Это - объективный закон капиталистического способа производства, который сами же капиталисты упорно отказываются соблюдать, но уже не по объективным, а по субъективным причинам, пытаясь урвать от общества побольше, а дать ему поменьше. Об этом, кстати, Достоевский вынуждает говорить великого инквизитора. "О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к нашим ногам и скажут нам: "Лучше поработите нас, но накормите нас". Поймут наконец сами, что свобода и хлеб вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою!".31
"Дайте человеку свободу, а счастье он добудет сам", - написано на знамени анархизма, отрицающего государство. Великий инквизитор Достоевского опровергает это утверждение. Достоевский подводит к мысли, что его инквизитор прав в частностях, но неправ в целом. Потому государство и существует на протяжении тысячелетий, что люди не в состоянии распорядиться собственной свободой и вынуждены часть своей свободы отдавать государству, призванному решать постоянно возникающие социальные проблемы. Великий инквизитор представляет католицизм, т.е., по мысли Достоевского, "религию, ставшую государством". Но тем самым он представляет и любое государство, взявшее на себя функцию управляющего делами общества. В этом смысле всякое государство является социалистическим, хотя и существует в самых различных общественно-экономических формациях или вообще вне рамок каких-либо формаций. Маркс, разработав теорию "научного социализма", лишь внёс существенную путаницу в само понятие социализма, и ещё неизвестно, чего в этом было больше - наивного заблуждения или сознательного обмана. Бакунин, например, утверждал, что теория Маркса является не пролетарской и интернациональной, а буржуазной и националистической. Свою теорию Маркс создавал на волне пробуждения немецкого национального самосознания, усилившегося общественного движения за преодоление феодальной раздробленности Германии и создания единого государства. Во главе этого объективного процесса стояла немецкая буржуазия, противоречивость которой Маркс видел в стремлении к демократическим свободам, ослабляющим государственную власть, в то время как исторический момент требовал централизации и укрепления этой власти. Маркс и пытался разрешить это противоречие. "Все в Германии ждали если не социальной, то по крайней мере политической революции, от которой чаяли воскресения и обновления великого германского отечества, и в этом всеобщем ожидании, в этом хоре надежд и желаний главная нота была патриотическая и государственная... Все их желания и требования были устремлены главным образом к одной цели: к образованию единого и могучего пангерманского государства, в какой бы форме оно ни было, республиканской или монархической, лишь бы это государство было достаточно сильно, чтобы возбудить удивление и страх во всех соседних народах".32 Теория государственного социализма Маркса вполне вписывалась в эти общенациональные ожидания и чаяния. Более того, она отвечала и стремлению германской общественной элиты к мировому господству с помощью диктатуры, навязываемой всему мировому сообществу через созданный Марксом и Энгельсом Интернационал. Маркс вовсе не собирался отменять государство, лишь постулируя, что оно само отомрёт когда-нибудь в отдалённом будущем. Провозглашённая же им "диктатура пролетариата" предполагала диктатуру не самого пролетариата, а номенклатурной верхушки, как и было во все времена. Даже экономическая власть должна была остаться в руках буржуазии, без которой производство просто не сможет нормально функционировать. Само собой разумеется, что центром мировой власти "пролетариата" могла быть только Германия, ставшая центром мирового революционного движения. Если внимательно прочитать "Капитал" Маркса, видно, что он очень высоко ценит капиталистический способ производства, считая его наиболее передовым и не предлагая взамен его никакой иной. В то же время Маркс понимает, что под давлением частного предпринимательства государственная власть слабеет, возникают конституционные парламентские монархии и республики, что буржуазия в борьбе за экономическую и политическую свободу разрушает государство и подрывает его целостность. Поэтому он и предлагает ввести капиталистический способ производства в жёсткие рамки государственного социализма, позволяющие сохранить и передовой способ производства, и целостность государственного организма.
Маркс фактически предложил вернуться к древнему номенклатурному социализму, однако сочетать внеэкономические формы принуждения с экономическими, соответствующими наиболее высокому, капиталистическому уровню развития производства. Такой социализм и был построен в Советском Союзе и в других странах, называющих себя социалистическими.
"Реальный социализм следует за феодализмом, за которым в нормальных условиях следует капитализм, и потому заманчиво объявить этот социализм некоей особой формой капитализма; такое объяснение приходится отвергнуть. Реальный социализм действительно, а не только на словах противоположен капитализму и по самой своей структуре враждебен ему. Реальный социализм по своей сущности не имеет ничего общего ни с предсказанным Марксом коммунистическим обществом, ни с капитализмом. Остаётся проверить ещё одну возможность: не является ли реальный социализм продолжением феодализма в некоей специфической форме?".33 Но почему так называемые "нормальные условия", при которых за феодализмом следует капитализм, следует считать нормальными для всех стран и народов, а не специфическими условиями европейской цивилизации? Россия исторически не принадлежит Европе, и в России никогда не было ни капиталистической, ни феодальной, ни рабовладельческой и никакой иной формации. Россия - это страна государственного социализма, пережившего несколько стадий в своём развитии. Но Россия - и не Азия, и потому в России никогда не было азиатского деспотизма, который ей часто приписывают, не имея для этого достаточных оснований.
Государство, взявшее на себя функцию управления обществом, обслуживается особым сословием управленцев, которые тем самым становятся правящим классом, в руках которого сосредотачивается вся власть над каждым человеком в отдельности и обществом в целом. Управленцы образуют мощный бюрократический аппарат, сформированный по феодальному принципу. Бюрократы не имеют собственности на средства производства, в том числе и собственности на землю, но удовлетворяют свои непрерывно возрастающие потребности за счёт государственной собственности, использовать которую имеют неограниченные возможности. В связи с этим государственный социализм по своему характеру оказывается бюрократическим, или номенклатурным социализмом. Феодальный социализм, к которому пытаются отнести политическую систему Советского Союза, в политическом плане гораздо слабее бюрократического, поскольку существует при слабом государстве с недостаточным централизованным управлением, способным избежать анархии в обществе только с помощью репрессий. Бюрократический социализм борется с элементами феодализма в государстве с целью сохранения государственного единства и жёсткой управляемости всей жизнью общественного организма. Вместе с тем это единство и оптимальная управляемость даётся обществу дорогой ценой, поскольку укрепляющийся государственный, т.е. бюрократический аппарат превращается в монстра, отделившегося от общества и эксплуатирующего труд каждого его члена, включая и самих бюрократов. Выясняется, что бюрократы, являющиеся видимым проявлением правящего класса, не могут быть "хозяевами жизни", что над ними стоит подлинный "хозяин", не имеющий лица. Достоевский вслед за Гоголем считает, что этот хозяин - сатана, который отдаёт власть тем, кто ему служит, но "дарованная власть" - великий обман, за который приходится расплачиваться всю жизнь и даже после смерти.
К началу XXI века перед Россией встал выбор дальнейшего пути развития общества. Парадокс, однако, заключается в том, что мало кто понимает, перед чем и чем приходится выбирать России. Модным является утверждение, что Россия выбирает между демократией и коммунизмом. Но это утверждение уже устарело, если вспомнить, что и коммунисты, и, особенно, демократы не пользуются доверием и поддержкой избирателей. Политики, называющие себя демократами, даже не проходят в Государственную думу, а коммунисты хотя и присутствуют в этом государственном органе, но составляют в нём "устойчивое меньшинство". На наших глазах сбывается предсказание Достоевского, что Россия отвергнет и европейский коммунизм, и европейскую демократию. Российский народ уже понял, что коммунисты и демократы - "два сапога пара", только один сапог правый, другой левый. И эта единая пара сапог явно сшита на "европейскую ногу", а русскому человеку она жмёт. Европейские политологи утверждают, что причина - не в иностранных сапогах, а в "нестандартной русской ноге", привыкшей носить лапти, а не престижную и эстетичную европейскую обувь. На самом деле русская обувь - не только лапти и валенки, но и те же сапоги, хорошо приспособленные к местным условиям. Кстати, эстетичный продукт далеко не всегда означает практичный. Например, престижные итальянские зимние сапоги быстро расклеиваются на русском морозе. Расклеилась в российских условиях и демократия, являющаяся продуктом европейского безбожного гуманизма. Это лишний раз подтверждает подлинно религиозный характер русской цивилизации, отторгающей европейские нововведения. И не только отвергающей, но и дающей им экспертную оценку, как произошло, например, с коммунистической идеологией, "отбракованной" российской новейшей историей. Отбракована уже и хвалёная европейская демократия, хотя это пока не представляется очевидным. До сих пор модным является класться перед "западными благодетелями" в верности основополагающим демократическим принципам. Думается, однако, что эти клятвы наших ведущих политиков - больше по инерции. Мы просто говорим с европейцами на разных языках. С точки зрения европейских блюстителей демократии, Россия и близко к демократии не подошла. Может быть, и не подошла, потому что Россия не хочет жить по законам, навязанным миру сатаной и американскими "блюстителями" законов, являющихся непреодолимым барьером между человеком и Богом.
Заключение
С точки зрения русского православия, Россия действительно стоит перед выбором, но этот выбор - не между формами существования, а между жизнью и смертью. Вопрос стоит так: будет ли жить любимая Богом российская цивилизация или растворится без остатка в мёртвом царстве цивилизации европейско-американской. Вообще говоря, царство мёртвых уже пришло из Европы в Россию. И случилось это задолго до 1917 года, о чём поведал Гоголь в "Мёртвых душах". Отсюда и все русские революции, являющиеся "судорогами утопающего". Интересно отметить родство слов "утопающий" и "утопия". Утопия - то, что утонуло (утопло), лишившись всякого реального содержания, ставшее чистым вымыслом, не существующим в действительности, в "лучшем случае" - мёртвым телом, которое необходимо предать земле.
Никто, кажется, до сих пор не обратил внимание на то, что вся европейско-американская цивилизация построена на утопии. Тем самым цивилизация оказывается мёртворождённой. Это и не удивительно, ибо родилась она по благословению сатаны, как бы "цивилизованные" европейцы и американцы от него ни открещивались. Царство сатаны, в отличие от живого царства Бога, является царством мёртвых. Первым свидетелем этого был никто иной как Томас Мор, сочинивший красивую сказку о государстве Утопия, в которую многие европейские умы поверили как в действительность, хотя бы отдалённого будущего. Слово утопия переводится на русский язык как "место, которого нет". К этому можно добавить: нет и не может быть. Так можно сказать только о потустороннем мире, недостижимом для смертного, пока он жив. Похоже, что Томас Мор жестоко подшутил над человечеством, ибо само название его государства всеобщего благоденствия говорит о недостижимости провозглашённых идеалов в реальном мире. Однако эта совсем не безобидная шутка зашла слишком далеко: человечество, и прежде всего европейцы, уже несколько веков стремятся осуществить неосуществимое. Этим грешат не только убеждённые коммунисты, но и либералы, и демократы всех мастей. Общим идеалом стало мифическое общество всеобщего благоденствия, а не конкретные формы и способы осуществления этой идеи.
Страна Утопия Томаса Мора - остров, который европейские умы искали много десятилетий. В XX столетии этот остров наконец-то нашёлся. Это - Америка, со всех сторон окружённая океанами. Именно Соединённые Штаты Америки объявлены идеалом современной демократии, которую "обязаны копировать" все страны мира. Копирование происходит не стихийно, а под диктовку США, которые руководствуются известным армейским принципом: не умеешь - научим, не хочешь - заставим. Для "продвижения демократии" на все страны и континенты США и примкнувшая к ним Европа используют широкий арсенал средств: экономические, политические и не в последнюю очередь военные. Сторонники американского образа жизни могут возразить: в Америке реализуется не утопический проект, а построено реальное общество всеобщего благоденствия. Но, во-первых, благоденствуют в этой стране далеко не все, и, во-вторых, и это главное - так называемое "всеобщее благоденствие" американцев обходится остальному миру, далёкому от американских интересов, слишком дорого, поскольку этот "столп демократии" умеет эксплуатировать менее развитые страны, сбывая им "товары не первой свежести". В число этих товаров входит вооружение, чтобы страны могли защищаться друг от друга, а при случае и нападать друг на друга; и даже ничем не обеспеченный доллар, несправедливо ставший мировой валютой. Особо следует выделить экономические программы, в том числе и торговые, дающие США и их союзникам односторонние преимущества. США контролируют мировой экономический порядок и мировую финансовую систему, которая является финансовой пирамидой. Известно, что финансовая пирамида - cитуация, возникающая в связи с привлечением денежных средств от инвесторов в некоторый инвестиционный проект, когда текущая доходность проекта оказывается ниже ставки привлечения инвестиций, и тогда часть выплат по вкладам инвесторов производится не из выручки (прибыли) проекта, а из средств новых инвесторов. Закономерным итогом такой ситуации является банкротство проекта и убытки последних инвесторов. Существующий мировой экономический порядок построен таким образом, что большинство стран мира инвестируют американскую экономику и, соответственно, американский образ жизни, - себе в убыток. Этот "экономический проект" неизбежно завершится всеобщим банкротством, но не раньше, чем мир исчерпает свои экономические ресурсы, или же откажется субсидировать своего "американского благодетеля". Срок этот, возможно, ещё не близок, но расплата наступит неизбежно.
И тогда, как говорил Маркс, завершится предыстория человечества и начнётся его подлинная история. Маркс, анализируя капиталистический способ производства, показал неизбежность периодических всеобщих экономических кризисов. Маркс в данном случае был прав, если предположить, что эти кризисы - "бич Божий", наказание за множащиеся грехи безбожной цивилизации. Воротилы мирового бизнеса искали противоядие против этой напасти, сначала - в колониальном грабеже народов, затем - мировых войнах. Когда же наличие ядерного оружия сделало мировые войны самоубийственными, была изобретена глобальная финансовая пирамида, или новый экономический порядок. С этих пор для европейско-американской цивилизации наступила "эпоха всеобщего процветания". Беда, однако, в том, что эпоха эта неизбежно закончится, когда сатана придёт за душами "осатаневших" людей и грандиозная финансовая пирамида рухнет, похоронив под своими обломками американских и европейских "сверхчеловеков". Впрочем, их хвалёная цивилизация уже давно является царством мёртвых, которое охватило почти весь мир, включая и Россию, т.е. всех, кто попал в сферу их влияния. Уже Гоголь, Достоевский и другие великие россияне отмечали непрерывно усиливающееся губительное влияние европейской цивилизации на Россию и русских людей. Возрождая русское православие, мы уже живые, но всё ещё среди мёртвого царства. Наша многострадальная держава ещё не покинула это царство сатаны, но всеми силами стремится вернуться в царство живых, в царство Бога. Таков наш выбор, которому стремятся противодействовать наши "западные благожелатели", ибо "мёртвый хватает живого".
Наш современный путь к спасению из царства мёртвых, - сначала себя, а затем и всей мировой цивилизации, - правомерно сравнить с плаванием Одиссея между Сциллой и Харибдой. Так в греческой мифологии именовались два чудовища, стороживших узкий пролив между островом и материком, губившие проплывающих мореходов. Пролив настолько узок, что проплыть между чудовищами, не погубив себя, практически невозможно. Но мы-то знаем: что человеку невозможно, Богу возможно. Поэтому в подобных случаях следует обратиться к Богу, что мы и делаем, хотя пока - непоследовательно. Путь из царства мёртвых в царство живых очень трудный и опасный, ибо на этом пути нужно победить воинство сатаны. Узкий выход из царства мёртвых сторожат два чудовища сатаны: современная Сцилла и современная Харибда. Сцилла - демократия, Харибда - коммунизм. Разумеется, необходимо не выбирать между этими сатанинскими чудовищами, а проплыть между ними, чтобы выйти на чистую воду царства живых. Западные идеологи, называющие себя демократами, утверждают, что демократия, при всех своих отдельных недостатках, предпочтительнее любой другой формы правления, поскольку до сих пор человечество ничего лучше демократии не придумало. Выбор демократии напоминает тяжёлый выбор, который пришлось сделать Одиссею между Сциллой и Харибдой. Харибда пожирала целиком корабли вместе с мореплавателями, Сцилла выхватывала из корабля шесть человек своими двенадцатью лапами и отправляла людей в пасти своих шести голов. Одиссей пожертвовал шестью спутниками, чтобы спасти остальных и корабль. Демократы предлагают выбрать "демократическую Сциллу" и отвергнуть "коммунистическую Харибду" на том основании, что Сцилла, вне всякого сомнения, "гуманнее" Харибды. Она губит только некоторых, в то время как Харибда губит всех. Известно, что на знаменитый остров Утопия можно было попасть лишь через его центральный залив, а между тем вход в залив очень опасен из-за мелей с одной стороны и утесов с другой. Со стороны демократической "гуманной" Сциллы - опасные мели, которые обойти невозможно. Корабль, севший на мель, становится лёгкой добычей Сциллы, так что погибнуть должны далеко не единицы. История подтверждает эту "мифологическую истину". Чего стоит, например, атомная бомбардировка мирных городов, произведённая США и унёсшая жизни сотен тысяч людей, считающегося (по праву сильного) оплотом мировой демократии. Демократическая Америка до сих пор искренне считает атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки гуманным актом, принудившим Японию к капитуляции.
Мы уже миновали узкий пролив между демократической Сциллой и коммунистической Харибдой и вышли на чистую воду в преддверие царства живых. Многих это пугает, особенно людей старших поколений, выросших при коммунистическом режиме. Царство мёртвых мы покинули, но к царству живых ещё нужно плыть. Однако корабль наш сильно повреждён и даёт течь, так что требуется срочный ремонт. Для ремонта лучше бы пристать к берегу, а мы оказались посреди безбрежной водной стихии. Кроме того, мы испытываем недостаток провианта и пресной воды. Как добывать пищу в океане и как солёную воду превращать в пресную, мы не знаем. Не знаем мы, и в каком направлении плыть, чтобы достичь заветного берега. Между мореходами начинается по этому поводу борьба мнений, "парламентские дискуссии". Наш корабль может превратиться в "корабль дураков" Платона, не имеющий возможность из-за борьбы мнений держать хоть какой-нибудь курс. "Любопытна метафора корабельного бунта (6 книга "Государства"), где Платон сравнивает современное ему государственное устройство, т.е. демократию с кораблем, на котором власть захватили матросы, изгнав своего кормчего. Победители веселятся, бражничают и поручают управление кораблем всякому, кто способен взять над ними верх посредством силы или хитрости. Им и в голову не приходит, что настоящим кормчим может стать только тот, кто обладает специальными знаниями, как то: о звёздах, о ветрах, о морских течениях и т.д. Любой высокопарный и пустой болтун кажется им ввиду их невежества и легковерия более достойным быть кормчим, чем действительный мастер этого дела".34
К сожалению, в нашем обществе до сих пор преобладают идеи атеизма, абстрактной демократии и безбожного гуманизма. Поэтому общество пока не осознало, что нашему "кораблю", вышедшему на чистую воду социального океана, требуется не материальный, а духовный ремонт, т.е. восстановление утраченного единого духовного пространства. И вода нам нужна не материальная, которая у нас в избытке, а живая вода подлинного православного христианства. И управлять нашим государством-кораблём может не "каждая кухарка", как это вообразил Ленин, или сделал вид, что так думает, а духовно подготовленные люди, умеющие вычислять путь "по звёздам", прежде всего по Вифлеемской звезде, приведшей русских православных волхвов к колыбели новорождённого Спасителя. На эту звезду и нужно держать курс, никуда не сворачивая и избегая демократических тупиков истории, куда толкают нас "западные благодетели", преследующие свои корыстные интересы, в чём мы не раз убеждались. Не может быть сомнения, что именно Вифлеемская звезда, а не византийские проповедники, привела древний русский православный народ к христианству, для того, чтобы этот Богоизбранный народ привёл весь остальной мир к Богу через подлинное Православие, преодолевшее все европейские и иные религиозные искажения. Можно с полным основанием утверждать, что первыми христианами были не израильтяне или галилеяне, а русские ведические жрецы, известные из Священного Писания как "волхвы с востока", которые принесли своему народу, веками ожидающими рождения Пресвятой Девой Сына Божия, Спасителя мира, благую весть о том, что Спаситель уже родился. Прежде чем сознательно встать под знамёна Иисуса Христа, российскому народу суждено было пройти через многие сатанинские искушения, но в итоге русский православный народ выстоял, ибо его всегда вела по житейскому морю Вифлеемская звезда, впервые увиденная волхвами, т.е. православными ведическими священниками.