Андрей СПИРИДОНОВ
Грани осенней Луны
стихотворения
(Октоих)
Уклоняющыяхся ныне беспутием зол
и преблагого прогневающия вразуми подобно
первой ангельской непосредственной у́твари
в сердечных очах добро́те мечтатися
***
Иероглифы учить пора настанет,
Как в детстве тигр уссурийский
Всей хищной статью на большом экране
В прицеле воплощает эти риски,
Что выглядят уже не виртуально,
Закат имперский тоже славен мощью,
И просится понятие "ментально"
Соединить пронзительною осью
Всё обрушенье будущего фронта,
Где прежнее величие сметая,
Встаёт волна на грани горизонта
Как монолит от края и до края.
(notio artis)
Что гладь зеркальная,
что Беатриче,
Где ты сейчас бы не была,
И голоса ты знаешь птичьи
И саван снега. Покрова
Легли как камень в мягкой глине,
Как лёд, и холод как гранит
О неизведанной пучине
Который век всё говорит.
Луна вполне уже астральная
Скрывает ту же широту,
И ночь всем ужасом хрустальная
Не сдвинет смертную плиту.
За тем же приоткрытым знаньем
Таится многоликий ад,
И менестрель со всем желаньем
Переизданиям не рад.
***
Придворный пиит сложил новую сагу,
Даже драконы и рыбы внимают этому сладкопению,
Часы на каменной башне ещё не пробили полночь,
И гость из дальней области никак не оставит трапезу,
Новая стража хороша своими блестящими мечами,
Недавно отлитыми в горах Заземелья,
Одна погода только пока не радует:
Эта сушь может затруднить процветание.
Новый трон можно созерцать со всех сторон.
Твердят, что он очень похож на небесный.
***
То, что вновь неизреченно,
Было, видимо, не зря,
На заводе старом смена,
Эта ранняя заря,
Что дубинушкою ухнуть
Передвижникам на спор,
Да линкорам в доке сохнуть,
Бесполезный разговор.
Или в городе Кронштадте,
В скарлатине и пыли,
В каждом избранном солдате
Строки вещие всплыли
Из такой проклятой бездны,
Скорби прежней мировой,
Из материи уездной,
Славы тоже боевой.
Так что будет очевидна
Участь рода, и полна
Свежей крови серповидно
Восходящая луна.
***
В легкости этой печальной
Явно фальшивы тона,
Цвет этот не идеальный,
Продана целой страна.
И упаковано властно
(Каждый параграф учтён)
Всё, что так было прекрасно,
И горизонт облечён
В знак восхожденья над миром
Выше понятий и слов,
И завершающим пиром
Новый грядет крысолов.
***
Поездка на родину - всегда испытание:
Ничего не меняется в этом граде камней,
Ветер среди родных могил всё так же жесток,
А восход светила среди острых вершин
Вовсе не ласкает взгляд своим светом.
Воспоминания детства окрашены былой бедностью:
Миска похлебки на школьном дворе была так желанна,
Но и этот обед уже в далёком прошлом.
Добыча золота в горах набирает темп,
Не взошёл бы я столь высоко, тоже бы взял лоток.
***
На чужой-чужой планете
Или всё-таки на этой
Не играют больше дети,
Не взлетают и ракетой
Сообщенья и доклады
Мирового того счастья,
Впрочем, больше и не надо
Ни свободы, ни безвластья.
***
Зачем полюбил я изгнанье
И арфы эоловой звук,
Теперь лишь одно мирозданье
Советчик и избранный друг.
Границ его не наблюдаю,
И хлеба не дарит кусок,
Зато в этой горечи чаю
Всей истинной правды урок.
***
И эта ночная тревога,
Отсутствие избранных звёзд
Не значат ни мало, ни много,
Но, видимо, будет тверёз
Восход над стареющим миром,
Над пластиком, битым стеклом,
Увы, рифмовал уже - "пиром",
Не важно, что будет потом.
***
У Луны отсутствует грань,
Эта правду в такую рань
Выясняется поздней порой,
Следом помыслов целый рой,
Вероятно, осенняя дрожь
Хороша, но её не трожь,
Не вспугни этот вещий сон,
Без него понесёшь урон...
Только снам всё же веры нет,
А Луна - мелочь средь планет,
Грань утрачена у Луны,
Круг важнее для всей страны.
***
Искусство ровным счётом ничего не значит,
Это лишь пена на гребне высокой волны,
Которую надо оседлать гребцу на утлом челне,
Никакая лиса своею хитрость не превзойдёт этот ветер,
Который, если взял постоянство, остаётся неумолим.
Старый художник знает толк в красках,
Но острие меча куда эффективней
Самого искусного пейзажа на тканом вручную холсте.
Трудно найти для одиночества настоящего собеседника,
Монолог это циркуль с большим размахом.
***
Сильней не высказанной боли,
Непревзойдённой высоты
Во всём, что выше бывшей воли,
Длинней отмеренной версты,
Как плод могучего сомненья,
Отяжелев на древе сна,
И явно с признаками тленья
В пространстве теплится Луна.
Сие пейзаж для драматурга
И для продюсера хоррор,
И в память избранного друга
Полузабытый разговор.
Так лист ложится на ладони,
И под пером шуршат листы,
И в сцене яростной погони
Зачем-то сложены персты.
***
Лететь ещё долго, и долго
В пространствах от века чужих
С сознанием чести и долга
И пыльных планет мастерских,
О, это понятье эфира!
Полёта, забвения, сна,
Войны, вожделенного мира,
Открытого настежь окна,
Течением призраков света
Вползает безбрежно пьяна
Вся правда, увы, без ответа,
Без солнца слепая Луна.
***
Министры всегда собираются в особой палате,
Где их слух не услаждает свирель
И не подают тонкие яства с целью отвлечь вкусом.
Страх перед ядом всегда в крови большого человека,
Ещё прежде самого яда несёт разрушение.
Вспомнился цвет сакуры в саду раннего детства,
Но это слабое утешение только ранит.
Сильный дождь не виден в узкие бойницы,
Его течение всё равно не изобразимо,
Тем более никакая кисть не уловит последующего сияния.
***
И опять же за Шекспира
Подержу я кулачки,
Замолчала эта лира
Устроенью вопреки
Всей традиции, и совесть
Вовсе не тому виной,
Значит будет эта повесть
Вовсе недоговорной.
Будет и не в режиссёре
Оговоренный заказ,
И продюсеру на воле
Тоже будет это пазл
Тайною, увы, опасной,
Ведь полночный бригадир
Директивою ужасной
Открывает этот тир.
И среди голодных игр,
Полнозвучных здесь же фуг
И медведь, и добрый тигр
Испытают на испуг.
Пусть получше динозавр,
Вне - сомнения вампир
Созовут, как тот же мавр,
На последний этот пир.
Будет Фортинбрас финалом,
В каждом кубке знатный яд,
Меж великим или малым
Автор сам не виноват.
(notio artis)
Скуку лелеять и в клетке получится,
Как же свободу теперь обрести,
Многое, право же, в поисках случая
Плачет от горести, тонет во льсти.
Золото врат не спасает от праздности,
С моря и вихрь забыл паруса,
Нет в этой скуке и признака радости,
И на закате темны небеса.
Гром разразится, но нет упоения,
Влагой отравленной чахнет земля,
Липнут сандалии, напрасно умение
Холст истребляет зловредная тля.
Так аберрацией порвано зрение,
Новой эпохи художник в бреду
Цифровизацией ужесточения
Снова подвержен слепому суду...
***
Стихотворец и старый друг сложил новую поэму без рифм,
Пришлось слушать её поздним вечером у очага,
Отблески пламени плясали на каменной кладке,
Воздух со взморья ныне особенно сыр,
Вчерашнее представление приглашённой труппы
Было не менее скучным, но приходится делать нужное лицо,
Увы, даже высокая роль нуждается в отдыхе,
Крики загонщиков на охоте куда приятней.
Настоящая тишина должна иметь время для вызревания,
Но дни земных царств слишком кратки для этого.
***
И во всей пролитой крови
Однозначен вариант:
Или сам ложишься в рове
Или - именной наган
Дан тебе уже навеки,
Этот выбор только твой,
Сколько в этом человеке
Русском широты, уволь
От великих этих казней,
От ликующих побед,
Ирод где благообразней,
И на склоне многих лет
Будет краше и сильнее
Эта бывшая страда,
То ли ужас, то ль веселье
И свободы чехарда.
***
Только раз Орфей вернулся,
Во второй - не суждено,
Да, наверно, оглянулся,
Рассказал, веретено
Его речи записали,
Похвалили: смел и чист,
Даже и винтовку дали,
Пусть и дальше будет лист
Белоснежный... Так начало
Полагают впереди,
Впрочем, не Орфеем звали,
Одиссеем? - Погоди...
***
Что же делать, ведь господин может не вспомнить,
Каждый раз пугается эта челядь,
Но сколько не всматривайся в лица,
И в самом деле, никого не запомнишь,
Ведь слишком велика эта миссия -
Спасение всего человечества,
Даже та сосна на горе
Приобрела слишком смутные очертания.
Настоящая поэзия изобилует немощью,
Куда эффектней сверкание клинков во тьме.
***
И за каждою соринкой,
За пылинкой небосвода,
Мнилась будущность с картинкой,
Светлым облаком свобода.
Может, так оно и было
В расторопности мечтанья,
Только постепенно сплыло,
Неизбежность увяданья
Ржавым золотом покрыла,
Пусть подвижно покрывало,
В лихорадке всё застыло
Так, как раньше не бывало,
Может в тифе иль ковиде,
Ведь смешались вдруг эпохи
В самом наилучшем виде
При последнем уже вздохе.
(notio artis)
К версте прикрутят однозначно
Все эти русский поля,
И будет участь неудачно
Пудовой гирей тяжела.
И так же песней отдалённой
В поддёвке знатной ямщика,
Сто лет стрелой заговорённой
Сразят уже наверняка
Пока ещё всей важной речью
Летишь повеса и поэт,
Но правда будущей же встречью
Браваду всю сведёт на нет.
Да, такова всегда дорога
От самого того крыльца
И поворота. Пусть немного
Казалось, собрано с донца.
И сон и дрёма бесполезны
Как вкус прокисшего вина,
А острые клинки железны,
Непоправимы как вина.
***
Сановники любят предаваться безудержному веселью,
Вероятно, потому что их путь во мраке ведёт в пропасть,
Проще всего считать их просто друзьями,
Хотя и потом бывает за каждого особенно обидно,
Но зато совесть не будет мучить зимними вечерами,
А в большом саду можно каждому наметить по камню,
Чтобы память не оскудевала, даже если придут долгие снегопады
И окрепнет колючий северный ветер.
Движение и рост тех же ветвей скрывают свою суть,
Но их прямо сейчас вметают в мою печь.
***
Ожидаешь ли шуршанья,
Электронным стал ведь текст,
У былого партсобранья
Больше нет в активе мест,
Нет путёвок, нету квоты,
Золотого сентября,
Не стареют идиоты
Ожиданьем ноября.
Словотворчество здесь скучно:
В рифму лезут месяцы,
Для доносов слишком кучно,
Для расстрела - лестницы
Так давно уж обветшали
Направлением в подвал,
Хоть себя и сберегали,
Всех сразило наповал
Палачей и бюрократов...
Даже избранный пиит
Нейросетью всей захватом
О пустяшном говорит.
***
Может быть, тогда рентгеном
Просквозить все дневники,
Всем былым уже изменам
В цифре или от руки
Дать оценку, чтоб познанья
Возрастал святой кристалл,
И хвастливость обезьянья
Проходной растила балл.
***
Исторической балладе
Обязателен билет
Пусть плацкарт или в сапсане,
Но не чёрный пистолет.
Так же не нужна пролётка
И тачанка не нужна,
И не царствует походка,
Даже мир или война
Не имеют больше власти,
Пусть премьера иль прогон,
Если в эпохальной масти
Ты заведомо рождён.
И не выберешь напёрсток,
Не сочтёшь число червей
На помосте свежих досок
Средь убитых лебедей.
***
Путь выдался слишком просторным и далёким,
Словно взлёт и спуск к собственной судьбе,
В медной станице пришлось напоить коня-дракона,
К стволу платана привязав грубые вожжи,
Тем временем солнце, прикрытое веткой,
Отправилось бродить средь облаков
Как знамение грядущей победы,
А старый возница не решился молвить пророчество.
Впрочем, не трудно догадаться, что есть настоящий урок:
Все царства неизбежно погрузятся в пучину.
***
Звери бы имели полное доверие,
Так же как и дети в предпоследней серии,
В знаменьях эпохи, оголённой сути,
При последнем вздохе, избранной минуте
На ковре безбрежном этого пространства,
Территориально тоже государства,
Всех хитросплетений колобком несущих
Здесь когда-то живших и ещё живущих.
***
Эти карты потемнели,
Этим партам сотня лет,
Но штыки не заржавели
И в порядке пистолет.
За умасленным наганом,
Правда, очереди нет,
И великого обмана
Пал неправедный завет,
Звёзды, знаменья, погоны,
Цвет пасхальный кумача -
В прошлом совести нейроны
У седого палача.
***
Насколько тонкая грань отделяет это мир о войны,
Да, мир как состояние и мир как окружение,
И никакой Кесарь не знает своего настоящего мира
До тех пор пока не пригубит от чаши войны настоящей крови.
Вчера открывали новый мемориал, сооружённый со вкусом
В окружении живых берёз, а что ещё надо,
Ведь память должны питать красивые образы
В окружении настоящих цветов и живых детей.
При этом терзала одна и та же мысль:
Всё это есть лишь рябь на бесконечной глади воды.
***
Ежечасное Бородино
Будет круче ежедневного,
Что кому здесь суждено -
Верного или неверного -
Выбора среди имён,
Речи, слова и понятия,
И опять не превзойдён
Хлад последнего объятия
Между небом и землёй,
Предыдущими трудами,
У завалинки скамьёй,
Средне-русскими снегами.
***
Если речь была от сердца,
То, скорее, на базаре,
Сапоги, а может берцы
Покупались там в угаре
То ль пожара мирового,
То ли запоздавшей драмы
И вращенья винтового
Возле старой пилорамы,
Впрочем, может и завода
С огроменными цехами
Без речей уже извода
И без слова между нами.
***
Играли Вагнера когда-то,
Хотя главней и выше Бах,
Для неизвестного солдата
Полёт Валькирий вещий страх.
Но мистицизма нет уж мощи,
Всё поистратилось в пыли
Радиоактивной или, проще,
Ректификата бутыли.
***
Выпь кричала, что всё не к добру,
И горлица ворковала лишь об уходящем,
Генерал после доклада был нем,
И его сытое лицо казалось скорбным,
Да, этот мир слишком грязен
И любит выступать губителем правды,
И эти дороги всегда были безнадёжно длинны,
Чтобы привести к желанному порогу,
Да и каков этот рубеж под небесным оком,
Правда которого так велика над простым смертным.
***
Усталость металла и дерева старость
В проекции этой лишь только осталась,
Прореха сомненья и совести малость
Когда-то сложилась, но подрастерялась.
***
Снова наступает лето
И опять покой без света.
Чтение уже без книги,
Без спасения вериги.
Солнце в качестве пожара
И без приговора кара.
Сладкий запах керосина,
Всякой гнили сердцевина.
Дальний перезвон трамвая,
Беломорье вместо рая.
Слово будет без ответа,
Масло возле турникета.
***
Не сложно город здесь построить,
Куда сложнее - город-сад,
Из человейника чтоб роем
В саду не вырос сущий ад.
И ум когда, идей порука,
Выходит к пашне вековой,
Как Одиссей срази из лука
Его - недрогнувшей рукой...
***
Велел вчера погадать вещунье,
Но толку от этого мало,
Все десять царств слишком огромны,
Чтобы таро указали спасительный путь,
И что пучки бурьяна, что лепестки орхидеи
Не покроют всей пролитой крови,
Не тем паче заискивающая улыбка
Старой и больной ворожеи.
Не стал лишать её жизни,
Ведь слишком велик небесный свод над нами.
***
Добывая стихи как руду,
Поколенье стяжало терпение,
Ведь имело, конечно, ввиду
Неизбежное ополчение.
Пасть за Родину благо для всех,
Просветлеют потом уже дали,
Ведь важней среди избранных вех
Те, где жившие не побывали.
***
Какие беды и потери
Пусть были и ещё грядут,
Страдал поэт, но эти двери
Не указали на приют.
И много позже, роясь в тряпках,
Поймёт литературовед,
Что вся поэзия в загадках:
Кто всё же жив, а кто и нет.
***
Время в своём безумном беге изменчиво,
Чтобы это понять, не надо быть великим мудрецом,
Однако рукоять хорошего меча рождает иллюзии,
А дорогие ножны ласкают взгляд.
Сколько же их, желающих увидеть земли,
Отправились в путь безвозвратный,
Даже посаженная в детстве яблоня
Уже стала большим деревом,
А отдалённый гром большой грозы
Выше самых высоких гор.
***
И хруст песка и тени пляшут
И отблеск жаркого костра,
Медвежью полость опояшут
Ремнем, и славна кобура.
И кто и что в ответ глазеют
Казалось бы исподтишка,
И вымпелы простором реют,
Пейзаж как будто на века.
Грядёт великой завтра битва,
Сомненья прочь теперь гони,
Пусть будет слово, как молитва,
И речь святою искони.
Но все понятия убиты,
Вчерашний был несчастен пир,
И Агамемнон с частью свиты
Не обретёт желанный мир.
***
У морской цивилизации
Кроме денег, всё в прострации,
А у самой бедной суши
Те же средства, что игрушки,
Променяешь ли на бусы
Всё, что будет следом пусто,
Лишь не продан свет луны
Для порушенной страны.
Это больно, это странно
Для туземцев слишком рано,
Несомненна только воля
На экране без пароля.
***
В самом конце путь преградила Красная река,
Приказ был дан дракону стать мостом,
Но до западного моря слишком далеко,
Хотя и наши нефритовые колесницы быстры,
А шелк знамён чист как облака,
Казалось, что к свету неба я взошёл,
Но почему душа болит и плачет
Как жеребёнок над трупом матери.
Величие всей правды невозможно осознать,
Так существую ли я хотя бы в Твоей тени?
(notio artis)
Как в это платье Саломеи
Художество вполне вплелось,
И сокрушение Помпеи
В веках уже отзывалось.
На мониторе в самом цвете
Огонь и лава, чёрный дым,
Поэт один на белом свете
Всё так же прав и нелюдим.
И неподсуден этой дали,
Как Блок "Двенадцать" городит,
И вне обыденной морали
Гомер с ним ныне говорит.
***
Что острее, чем штык да трехгранный,
Не секрет для столичных стихов,
Для империи мертвенно праздной,
Для заводов и прочих цехов,
Для последующей всей перековки
Инструменты всегда под рукой,
Как патрон для тяжелой винтовки,
С оправданьем словесной строкой.
***
Лишь несколько имён сохранили столетия из своей тьмы,
Этот памятный сад славен лишь поздней осенью,
Чтобы не задерживаться в нём слишком долго,
Хорошо и то, что церемония имеет краткий чин,
Ведь холодок уже ползёт под плотную ткань кафтана,
Или, быть может, это есть лёд памяти,
Который не растопить никаким грядущим потеплениям?
Странно, что покойный мудрец так и не дал ответ на этот счёт,
Хотя западный ветер так рыдал на его могиле
Ещё до открытия этого мемориала.
***
И в остывшей золе угольками,
И мелодий элегий простых,
Незаписанными стихами
И в сосудах от века пустых
Мнится отзвук, прекрасное эхо,
Шелест бабочек, взлёт мотылька,
И ущербна истории веха
Перед кровью Его камелька.
(Октоих)
Кто кра́дет мертвеца, паче же и на́га?
Экспедиция эта сама по себе обречена,
Но запечатавшие камень чудес сподобятся,
Чтобы солгать по наущению,
Будто пришельцы-ученики украли тело...
И кто кра́дет мертвеца, паче же и на́га?
Попробуй, о, человече, похитить Самого Зиждителя!