Костенко Петр: другие произведения.

Побег из времени

Журнал "Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • ? Copyright Костенко Петр (alexspiro@rambler.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 17k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    АВТОР О СЕБЕ. Слава Богу, родился. Но по гороскопу - Змея. Не будем вдаваться в философическую демагогию о прекрасном будущем и нарочито правильном прошлом в моей биографии. Мне нравится летние вечера, завораживающие женщины и хорошие собеседники. Год семьдесят седьмой, 24 июня, - лучшее, что я сказал когда-либо. В остальном не чужд был кромешных развлечений и бестолковых поступков. Книгу бы обо мне написать. Но кто решится?!. Стихи связывают меня миром. А язык - с женщинами. Дай волю - молчал бы. Не люблю снобов и Белинского. Мечтаю полетать на дельтаплане.

    • ПОБЕГ ИЗ ВРЕМЕНИ

    Рассказ о том, как время осталось позади...

    Как время было. Как были времена. Как настала пора.

    И вот, с этой секунды, произошло.

      
       Утро влилось в дом. Порой хочется утопить свои печали в чьей-то душе. Но не стоит. Ибо все в руках Господа БОГА. А в сердце моем произошли серьезные изменения. Но я не знал об этом, ловя и читая отголоски сновидений, смотрел в синее-синее окно и видел синее небо. Там, на небе или где-то рядом скромный ангел в белом балдахине и золотом ожерелье, гладил тонкой умиротворенной рукой сердце мое. Смотрел, такими огромными глазами, с такой, кричащей всем космосом мольбой. А губы его дрожали. Я видел все это, и сам поднял глаза.
       Мне казалось, что в этот момент я оторвусь от крыши недостроенного дома и полечу с облаками. В снах благословенного детства, в разлете тумана над рекой, в качнувшей золотом осени на синеве влюбленных глаз, - я там. И ничто не мешает мне безвременно парить в облаке невидимой мечты.
       Я там. И я не один. Вместе со мной все мои друзья, даже те, которых я и не надеялся уже увидеть. В бездне своих ощущений я еще некоторое время летал над городом, и ничто не могло сдвинуть моего устремленного полета в пространство нового космоса. Словно окончания звуков молоточков джаза, с движением тонких саксофонов и прелестью шелковистых волос. Дыхание усталого озера в чаще ночного леса, когда ожидание восходящей луны так желанно для него, что никакое время не останавливает и сияние звезд, жалеет это бесконечно-нежное стремление, и дыхание становится одушевленной любовью. И слезы видят, как капли росы заворожено притаились, видя подобие своего божества. Сине-синее, синее небо. Не было небо красивым одним. Было и синей мечта и весна. И слова, словно пух тополиный в лучах медленно, тихо и осторожно касались тебя. Они и летели, кружились и таяли в воздухе светотеней. И дождь, как печаль красоты твоих глаз, лишь в мокром асфальте блестел, отражая, июльское счастье. Все было с утра в миг открытия глаз. И чувства угаснувшие, живут там.
       Эдмун тихо поднялся с кровати и посмотрел в окно. Небо было ярким, и залитые солнцем улочки привлекали прогуляться. Он давно хотел прогуляться один. "Один" - остановилось в голове Эдмуна. Окончание - "ИН" будто упало на пустой бутылкой о лед и отдалось в густом баритоне слова - "бидон". Получилось - "дион". И он понял, что все слова в этом огромном мире можно обыгрывать, переигрывать, обдумывать и переставлять, как хочешь. Но размышления о чем-то наиболее важном застыло где-то в солнечном тротуаре среди высоких древних городских тополей, достопримечательностей старого времени и египетских пирамид. Почему египетских пирамид он до конца не понимал, но... Все знают что пирамиды - это серьезно. Ассоциативные ряды и воспоминания переродились во сне до состояния звонкой монетки, тихо лежащей на дне пятилитровой банки. И Эдмун поскорее встряхнул головой, чтобы припомнить очертания последнего сновидения. До того как он заснул он долго лежал на кровати, подняв вверх печальный взор и думал одновременно о настоящем, в его непосредственном проявлении, что он лежит и ничего не делает. Не происходит ничего. Кроме лая дворовых собак, скользящих редких теней, далеких звуков сигнализации машин, серого потолка, и пропущенного дня, в котором, по его мнению ничего особенного не произошло, кроме... И он продолжал всматриваться в недавнее прошлое, почти настоящее; вслушиваться в действительность минувшего так недавно. И так туманно он сознавал свои желания в нем. Что по-настоящему он хотел?.. К чему, реально представляя возможности свои, питал надежды?.. Как бильярдный кий непрестанно, тихо-тихо бьющий шар, грусть-тоска, накатывала на него, обволакивала, отступала и, давая лишь ощутить движение организма, в знак продолжающейся жизни, снова овладевала рекой сознания. Будто туман, вышедший из-под земли. Где земля - это прошлое, а туман - наихудшее прошлое. Так и будущее представлялось Эдмуну. Сложно-загадочным и шершаво-занозистым. Собирая некий общий момент прошлого, настоящего и будущего в шарообразную форму, Эдмун потерял не только сонливость засыпания, он упал дальше, чем есть глубина уныния. Уныние уж обрадовалось, что сети ее колыхнулись, но не найдя ничего, злорадно стиснув челюсти, отщипнула нервно кусочек от пустоты, что была после. И проглотив ее, выругалась от невыносимой горечи и затянула нескончаемую букву - М. Пройдя сквозь то, что в отношениях между людьми называют пустотой, Эдмун ощущал, как будто он попал в центр буквы - О. Которая внутренними стенками, с одинаковой силой, притягивает его, и заполняя казалось все, предполагаемое - "О", Эдмун понимал, что до настоящего "О" еще далеко и может его никогда не заполнить. Поскольку это "О" очень огромное...Как многоточие после удара алюминиевой ложкой по округлой поверхности. Пробив головой тупик, словно муха лобовуху уазика изнутри, Эдмун оказался на двух, сходящихся путях, если хотите железнодорожных, после которых сразу идет стена. И назад дороги нет, поскольку их две. Буква - "К", подумал он. И навылет прошив самое "дно", которое смахивало на структуру буквы "С", оказался в космосе. Ну а там, придав значение сну, не нашел ничего. Кроме шара собственной головы. Раздался телефонный звонок.
       - Алло.
       - Привет, Эдмун, как твои дела.
       Это был давний друг Эдмуна, Андрей. Любитель всего прогрессивного. Компьютеров, музыки, литературы, кино и модных тенденций. Если кино, то наверно "Матрица", если музыка, то может быть "хаос", литература - "Кастанеда выкуривающий Ницше", компьютеры японские, а тенденции очень в ногу со временем. Не надо пояснять и писать целые книги об этом, ибо только ироничный вздох нормального человека уже понимает о чем речь.
       - Да как сказать, ты знаешь, хочется другого.
       - Человек сам строитель своего счастья - сказал Андрей и, уже хотел было положить трубку но... Капелька горячего чая упала ему на руку и он вздрогнув выругался. Потому что кто-то пронес мимо чай и капнул ему на руку, случайно.
       - Хорошо, у меня все хорошо, - сдавленно проговорил Андрей. - Ровно все, замечательно, великолепно.
       Потом разговор зашел о том, как провести сегодняшний вечер, о делах, которые он сделал за день, о тех делах, которые предстоит сделать, и о том, что сейчас читает книгу.
       Как можно читать в ясный, погожий день, зовущий вдохнуть ароматы черемухи, искупаться в лучах приветливого солнышка, посмотреть на тайники девичьих глазенок; как с таким голосом диктора можно сидеть за столом, с прямой спиной, серьезным лицом, и читать молодежную дурь новоявленного модного столичного, искрометного, стебающегося над действительностью, писаку. Ладно на ночь, но с утра...Не понравилось это все Эдмуну. Хотя он ни чем не отличался от друга. Просто пока не знал, как объяснить происходящее с ним. Точнее он не мог проговорить это состояние. На это потребовалось бы не менее часа, чтобы пять раз опровергнуть себя самого, запутаться в философических идиомах, вот-вот подобраться к истине, и пять раз сослаться на общество. Но самое главное потребовалось бы постоянное, непрерывное участливое слушание Андрея. То есть молчание.
       Поэтому Эдмун не стал противиться воле обстоятельств и согласился с другом.
       - Ну, возможно, ты прав - протянул Эдмун. - Все в наших руках, - усталым голосом добавил он. И началась болтовня.
       Говорили немного. Никаких дел у собеседников не было и быть не могло. Погода, мода и снова состояние души. Поскольку друзьям довелось немало почувствовать за жизнь, разговор их был похож более на туманные междометия. И лишь соединительные фразы типа: Работа, "ОНА", "как она", вчера, завтра, хочется, передача, по программе, сидюки - были, и надоедали. В конце Эдмун лишь добавил: "Да уж, сколько книг написано, а истина одна". Перед этим он посмотрел на полки с многочисленной литературой и подумал о том, как лысыватенькие, полненькие и бородатые титаны мысли писали и писали, с умом выстраивая сюжет, слова и философию. Как много сил было потрачено на произведения, которые потом становились обрамлены ореолом как, - "произведения искусства". А лучше так - "Это самое настоящее произведение искусства". Можно добавить: господа, господа скорее, смотрите, это же самое настоящее произведение искусства. И господа при этом проникновенно и серьезно кивают, причмокивают, и наливают из графинчика ледяную водочку. Уух, как муторно, как тяжело понять, сколько слов писалось. А сколько сжигалось. Но тогда никто не понимал наверно муторности всей затеи произведения. А просто писали себе, в тихих деревеньках, в больших городах, в махровых халатах. И что? Что-что, сейчас что пишут? А то же самое. Для чего создано столько книг, для развлечения или для удовлетворения себя. Для передачи знаний. Для человеколюбивых или для чувственных наслаждений. Неизвестно наверно ни одному писателю. Вот и я сижу и пишу о времени, которое переживаю вместе с вами дорогой читатель.
       - Не унывай, - ответил Андрей. - Книги нужны, добавил он, - раз писались давно.
       - Пока, - сдержанно ответил Эдмун. И несколько секунд слушал - ТУ-ТУ-ТУ-ТУ...
       Вот ведь как бывает.
       Сон был сумбурный, и только внутреннее чувство наполняло его. Оно было похоже на ощущение, которое уже давно держалось в микрокосмосе сознания. Будто школьница старших классов села играть с подругой в шахматы и, переставляя одну за другой фигуры, болтает с ним о мужчинах и о влиянии на них. При этом Эдмун не Эдмун, а какой-нибудь Зигфрид. Маленький, прямой на слова, толстенький, гадкий, похотливый, ревностный слуга удовольствий, с пятеркой по алгебре. Будущий финансист-корректор. Он, пешка поставленная на съедение дородной высокой вредной и самодовольной женщине. Она обладает грудным зычным командным голосом. Она знает жизнь. Жизнь, правда, такую, которую прозвали иначе - "жизь". Поговорим типа за жизь. Или - ну как она? То есть женщина, уважаемая всеми по дому, наводящая священный ужас на тихих соседей и просто боготворимая молодыми студентками, готовящимися обрести семейный очаг. Она, эта досточтимая госпожа, стоит напротив и слушает, как школьница старших классов рассказывает об отношениях с...
       Передавая испуганного Зигфрида партнерше по "жизнебабьему трепу", встает на его место. Она на всех местах одна и та же. Короче говоря, ощущение не из приятных. От чего он так чувствовал, так старался противостоять этому ощущению. И так долго чувствовал букву - О. На этот вопрос, он нашел ответ позже. А сейчас чувствуя холодный кафель, стоял возле умывальника и читал аннотацию к шампуню от перхоти. Непрерывные рекламные ролики мелькали перед глазами застывшего перед зеркалом... Он видел, как сигаретные пачки рассыпались фейерверком на соблазнительных женщин в красноватых оттенках глубокого дорогого цвета бархатистых бликов, в творожок, в напитки... Все это превращалось в картинки фантастических книг, в гарь и ароматы сверкающих флаконов модных духов, в визг резины облизанных временем автомобилей, в глубокие металлические голоса мужчин с короткими волосами, в острые зубки молоденьких фей доброты и семейного счастья. И ослеплялось глянцевым бликом свернутого в рулон журнала. Подзорный глаз которого явил ему чудное превращение, когда зеркало расходилось кругами мутноватой воды лесного озера. Снизу будто холод скользких, поросших болотным мхом, выморенных годами досок, вместо зеленого кафеля. Ощущение запаха лесного папоротника и земляники. Скрип высоченных сосен и прикосновение к плечам мелких мошек. Плавающая торжественная тишина в кронах плакучих, залитых солнцем берез. И, оттолкнувшись от мостика, Эдмун вошел легкой "рыбкой" в теплую целебную воду. Но к своему удивлению, которое никак не насторожило его, погрузившись с ногами в толщу воды, почувствовал, что будто летит дальше, преодолевая выталкивающую силу воды. И мелькнувшая мысль о том, что вот-вот коснется руками дна, исчезла, когда он открыл глаза и увидел впереди свет. Эдмун даже не понял, что происходит, но ясно осознал, что не успел даже испугаться тому невероятному событию. И опустив руки вдоль тела, уже приготовился вынырнуть на поверхность реальности. Дочитав до конца увлеченно аннотацию к шампуню от перхоти, Эдмун подставил голову в душ. Легкая джазовая музыка заводила делать танцевальные движения. А день, завороженный солнцем и надеждой в глазах, расплавил назревшую радость от предстоящей встрече с самыми хорошими людьми на Земле. Так легко было думать обо всем, чувствовать невообразимую легкость тела, улыбаться было так хорошо, что сдерживать улыбку было еще приятней. Эдмун не знал, что произошло с ним. Но с ним ли это произошло, и как в конце концов это могло произойти. Будто жил-жил человек, а тут хоп, и изменился. Да как изменился. Можно конечно поменяться, - стать тверже, бодрее, сильнее или наоборот, стать веселее, закалить волю, приобрести принципы, влюбиться, наконец. Но все это приобретается ценой обстоятельств или определенного времени. А тут Эдмун чувствовал, будто он всегда был таким, по сути дела, невероятно интересным человеком, окрыленным цветущей радостью, чутким и чувствительным ко всему. Каждой клеточкой своего организма он ощущал некий свет, пронизывающий его, энергию движущейся мысли, и сияние благородства в движениях. Как восхитительны были окружающие его предметы, как своевременны все звуки и светотени. Сочность сознания разумности и благого покоя разлились в четыре стороны без края. Элементы самых высоких очертаний любой художественной мысли о всевозможных событиях, ситуациях, случающихся в жизни, наполнили его. Казалось, трепет влюбленности зафиксировался в сознании навсегда.
       На другом конце города в это время происходили самые обыкновенные события. Самые обыкновенные разговоры, споры, и обыкновенные люди были рядом друг с другом. Только один человек шел не спеша по талой снежной каше, в лучах мартовского солнца. Легко и небрежно посматривал по сторонам среди одинаково идущих прохожих. Ему так казалось, что все прохожие одинаково ходят, и он один может привлечь внимание лицом, одеждой, походкой, и еще невесть чем. Но знал что это "невесть чем" ни что иное, как его собственные размышления о действительности происходящего в окружающем его мире. Собственно говоря, иногда он сам чувствовал некую отрешенность от всеобщих событий происходящих вокруг. Все женщины за сорок были для него одинаково толстые, мужчины одинаково деловые и хваткие, дети-школьники веселые, сбежавшие с уроков в компьютерный клуб. Все было одинаково в этой, некогда прекрасной аллее, ведущей к старому городу, к большим и радостным магазинам и магазинчикам, фонарям, витринам, рекламам, забытым и незабываемым встречам, грусти влюбленности, радости прогулок. Это аллея, она еще оденется в тяжелую листву, зашумит зеленью над томною жарой. Вот и опять он идет по ней, замиревший в кружащемся городе. И опять так высоко летит над ним змей его надежды на неподкупную радость, на чистое небо, на то, что он будет нужен кому-то. И от того становится легче, среди великого ума человечества. Который сквозит ото всюду. В голосах прохожих - они должны что-то устроить, сделать, срочно сделать. В проезжающих мимо машинах, словно дорога, как коврик конвейера двигает эти машины вперед к фасовочному станку. А машины мычат и жужжат от нетерпения расфасоваться. У всех дела. И дела очень важные. Точнее, не дела, а сами люди, которые эти дела делают. Вот две женщины встретились на полпути, у них по двое детей, они любят поговорить по телефону, отметить праздники, пересказать положения домашнего хозяйства, сериал, пару-тройку других таких же женщин, одного мужчину и еще известные только небу вещи. Но самое интересное для него было то, что они есть в его сознании, как элементы неотвратимой и непременно тяжкой и постылой реальности. Нет, он любил женщин, но любил их непременно светлым чувством. Вероятнее всего, он ждал, когда в глубинах его межгалактических полетов души появится чувство, которое он непременно заметит и отдаст ему все устремления своего сердца. Неторопливо ступая по сахарной слякоти, он купался в лучах мартовского солнца, ловил весенний аромат надежд, и краешка новых счастий и перебирал ностальгию светлых лиц прежней весны. От этого Максим, так звали этого задумчивого юношу, становился светлее взглядом и делать движения, неповторимо-легкие, которые уже наполняли его новой бодростью и силами, было все приятнее. По другую сторону утицы, человек в длинном пальто, вязаном зеленом шарфе, и очках в тонкой оправе, с гордым видом, будто все что окружает его, имеет огромное значение, пристально наблюдал, как маленькая бабуля, насыпает ему в карман семечки.
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • ? Copyright Костенко Петр (alexspiro@rambler.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 17k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    •  Ваша оценка:
    Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список