Бобик, бабушка и героин.
"Сын поварихи и лекальщика,
Он с детства рос примерным мальчиком.
Примерным сыном и отличником,
Гордилась дружная семья".
Боря не был сыном поварихи. Мама его работала в Торговле, папа был
строителем. Бригадир, уставший от физического труда, спешил домой, где
его ждали жена, сын, дочь и мама, помнившая те времена, когда ныне
солидный дядька бегал по лужам и гонял с такими же ребятишками мяч,
сшитый из ни на что не годных тряпок, на пустыре возле кладбища.
Большой дом из красного кирпича не давал повода предположить, что
дружная семья знает о "жилищном вопросе", который обсасывала
советская пресса конца семидесятых. Боренька был самым младшим и,
возможно самым любимым в семье, что возбуждало ревность старшей
сестры и радость бабушки, хранящей воспоминания о войне и голоде
тридцатых.
Борис вырастал в достатке, чему способствовал папа - бригадир и, в
большей степени мама. В нынешнее время, когда каждый гражданин либо
что-нибудь продает, либо охраняет, непонятно, как работник торговли
может обеспечивать достаток в доме, но то были времена Великого Союза
и тотальный дефицит заставлял немного иначе относиться к человеку у
прилавка.
К сожалению миры рушатся с той же регулярностью, с которой весна
сменяет зиму, а осень лето. Когда пьяный папа Бориса шагнул в пустую
шахту лифта, спутав ее с лестничным пролетом, его сыну было лет
шестнадцать. Несчастный случай на производстве - это всегда трагедия:
кому-то не заплатят "прогрессивку", а кому-то уже некого называть папой.
Правда, в это же время из "мест не столь отдаленных" вернулся папин
брат, но разве может дядя заменить отца? К тому же Борису были
совершенно непонятны дядины рассказы о зоне, а шестилетний
двоюродный брат просто поражал своей наивностью.
Отслужив в армии, Бобик поступил в техникум советской торговли,
который кое-как окончил по специальности товаровед и даже успел
проработать на этой должности в некрупном магазине, когда вдруг "ветер
перемен" задул с такой силой, что только крайне ненаблюдательный
человек не задумался о том, что означает выражение "держать нос по
ветру".
Вместе со своим новым другом Олегом Сердечным по кличке "Чирва",
Сергей пригонял из Германии автомобили. Навар получался нешуточный
после продажи. Делили честно, хоть первоначальный капитал был
предоставлен "Чирвой". Постепенно у Бориса возникало чувство, будто он
"хозяин жизни". Как-то, будучи в Германии, он устроил дебош в каком-то
"гаштете". Результатом явилось шестимесячное заключение в немецкой
тюрьме и запрет на въезд в страну. "Бобик" не унывал: не на Германии
свет клином сошелся, да и деньжата у него кое-какие остались - не
пропадет.
Новости потрясли его до глубины души. Не дождавшись сына, за два дня
до его приезда, умерла мать. Вскоре сестра предъявила права на половину
дома. Бабушка не возражала, Сергей подчинился и сестра тут же продала
свою часть хозяйственному мужичку, который первым делом разделили
двор двухметровыми кусками волнистого шифера, отчего знакомая Борису с
детства территория приобрела какой-то фантастический вид. Боря
испытывал неприязнь к родственникам. Сестра, как ему казалось, не желает
иметь с ним ничего общего, поскольку моментально продала свою долю в
наследстве, бабушка идет у нее на поводу, а дядя его просто бесил. Зная
свой взрывной характер, Борис предпочитал уходить из дому, едва дядя
заходил к своей матери "на чаек".
Сидя на кухне однокомнатной, уютно обставленной квартиры "Чирвы",
они обдумывали планы дальнейшего вложения денег. Бизнес в эпоху
первоначального накопления капитала, можно сравнить с войной за
обладание ресурсами, а войну не ведут в белых перчатках. На войне
отсутствуют законы и те чудаки, кто еще помнит, что такое честь, как
правило, и оказываются в проигрыше. Они продолжали торговать
автомобилями, но теперь уже по безналичному расчету. Впрочем, и от
налички никогда не отказывались. "Кинули" ребят в 93-ем. Бобик приехал
для осмотра партии автомобилей, убедился в их наличии, затем отзвонился
Чирве и позволил себе расслабиться вместе с новыми компаньонами.
Часов в двенадцать следующего дня, когда больная голова Боба выглянула
в окно номера недорогой гостиницы, она не обнаружила на стоянке
стоявших еще вчера автомобилей. Деньги тоже не нашли, потому что те
люди, на которых удавалось выходить благодаря нанятым детективам,
ничего кроме чувства жалости не вызывали. Пенсионеры, за палку колбасы
поставившие подпись под учредительными документами частного
предприятия, так и не смогли понять, что они помогали мошенникам.
Наверное тогда Чирва и укололся первый раз, испытав непередаваемое
чувство легкости, невесомости. Он был выше всего мира со смешными, по
сути, проблемами. Он владел телепатией и телекинезом, а трудности с
деньгами окончательно перестали его беспокоить, если в тумбочке
рабочего стола лежала одна/две дозы. Боб тоже попробовал, но бросил,
едва ему показалось, что он стал привыкать к зелью. Дела на фирме шли
"из рук вон" и Чирва вспомнил о своем старом ремесле квартирного вора.
Известие не шокировало Боба, поскольку тот догадывался о "мутном"
происхождении первоначального капитала, позволившего ему взглянуть на
"старушку Европу" из окна повидавшего виды автомобиля. Предприятие
обанкротилось, а подельщиков интересовало лишь наличие
выпивки/закуски, а не туманные перспективы развития бизнеса. В 96-ом
Чирву нашли мертвым на кухне его собственной квартиры "без следов
насильственной смерти". "Дороги" на его руках сказали следователю
больше, чем сообщил бы спрятанный Бобом шприц, но "дела" как такового
никто не открывал: обычный суицид наркомана - передозировка.
Борис отчаянно нуждался в деньгах. Возможно, именно этим
обстоятельством был вызван провал недостаточно четко спланированной
операции по изъятию материальных ценностей предпринимателя Кузякина.
Два года общего режима возможно и небольшой срок, но даже после
него жизнь уже не возвращается в прежнее русло. Если бы не
старушка/бабушка Бобик давно превратился бы в маргинала, рыскающего
по мусорным бакам в поисках пустых бутылок, картона и обрезков несвежих
колбас. Крохотная пенсия пожилого человека позволяла Бобу кое-как жить в
своем мире. Героин был недоступен, чему Бобик был даже рад, памятуя о
смерти давнего приятеля. Только алкоголь в форме самогона, который
выгоняла Клава - неопределенного возраста вдова, живущая за два
квартала, являлся стимулом для молодого еще человека возраста Иисуса
Христа. Ох, не всем удается к этому рубежу познать смысл земного
существования.
В это самое время Борин дядя, терзаемый безденежьем и
воспоминаниями о молодых годах, проведенных на зоне, решил заняться
похоронным бизнесом. В смутные времена вряд ли будут рентабельными
услуги частного родильного дома, зато услуги гробовщика непременно
востребуются благодарными клиентами. "Наши мертвые нас не оставят в
беде", - пел он песню Владимира Высоцкого, выстукивая все в том же
дворе траурные надписи на могильных плитах. Дядя жил в однокомнатной
квартире, долг за оплату коммунальных услуг которой уже превысил
внешний долг такого государства, как Тринидад и Тобаго. Сынок работать
не хотел и единственным стремлением молодого человека на тот момент
был "закос" от армии, с чем он вполне успешно справлялся, утверждая в
кругу своих друзей, что с большей радостью пойдет в тюрьму, чем в армию.
Бобик, побывавший в обоих местах, старался объяснить кузену
неэстетичность "тюремной романтики", но недостаток словарного запаса и
неиссякаемый источник самогонщицы Клавы, поощряемый новыми
заработками дяди, делали эти попытки неэффективными.
Как-то вечером, когда двоюродный брат отправился за очередной
порцией горячительного, дядя высказал мысль, что пребывание на зоне не
только полезно, но и необходимо для молодого человека. Дремавшая в
Бобе все эти годы злость, поднялась откуда-то из живота и заставила сжать
губы. Дядя этого не заметил и легко пропустил первый удар. Затем еще и
еще.
Обида вышла кровная, но бизнес есть бизнес. Борис продолжал
выпивать, а дядя выстукивал надписи, сожалея, что "по понятиям" не мог
обратиться в милицию. Выход нашел его сын, попросив своего двоюродного
братца о хранении нескольких доз героина. Момент был выбран
соответствующий: бабушка - божий одуванчик слегла в городскую больницу.
Утром следующего дня при составлении протокола на обнаруженный
труп без следов насилия, участковый так расстроился, что съел обеденный
бутерброд, уложенный его заботливой женой в рабочий портфель, хоть
было всего пять минут десятого - обычное время начала рабочего дня в
фирме ритуальных услуг "Капитан Немо".
январь 2004 г.