Премерзким, таким, можно сказать, осенним. Гнедая лошадь, резво перебирая копытами по песку, несла меня навстречу ветру. Дорог в Степи нет. Старые дороги размыло дождями, взломало вездесущей травой, остались только направления. Еду меж двух длинных холмов по дну паводкового ручья. Весной здесь ревела и бурлила полноводная река, сейчас только маленький ручеёк, торопливый попутчик, обгоняет меня и исчезает в стороне, чтобы опять вынырнуть под ногами. С боков русло прикрывают от любопытных взглядов густые кусты шиповника.
Степь это не голый стол с редкими клочками зелени. Степь - огромный лист мятой бумаги. Земля изрезана оврагами, приподнята холмами, не редко встречаются выходы скальных пород. Степь, это когда зелёная полоска на горизонте оборачивается длинным и крутым обрывом, а неширокая полоска кустов прячет в себе глубокий тенистый овраг с нетающим, даже в середине лета льдом на дне.
Покачиваясь в седле, обшариваю из-под широкополой шляпы горизонт. Ласковое солнышко старается заглянуть в глаза, спросить, куда направился одинокий всадник? Чёрная вытертая кожа распахнутого плаща нагрелась, и тихонько поскрипывая, вплетает свой голос в окружающий мир. За последние года три стало жарче. Заметно жарче. Старики говорят, лето будет увеличиваться, и жары станет больше, да и зима не так сильно будет сжимать свои ледяные объятья. Обещают, даже, в марте-апреле ледоход. Это значит, землепашцы получат больше времени для выращивания урожая. Но в долгом лете есть минусы. Очень большие и страшные.
Летом приходят Дикие.
Почти не пострадав от Последней войны, сильно подрастеряв людей во время Тринадцатилетней Зимы, племена Диких отступили далеко на юг, и долгое время про них не вспоминали, но теперь они поднимаются на север, с каждым годом всё дальше. И больше.
Раньше люди заселяли Степь маленькими хуторами, в две-три семьи. В помощь им ставились форты-городища, в которых продавали урожай, покупали инструменты, оружие. Лет пять назад на хутора нападало три-шесть человек. Если нападавших замечали, шансов у Диких не оставалось. Для бедных, измученных непривычным холодом племён, даже та редкая небольшая добыча, казалась сказочным богатством, и они хлынули. Смрадным потоком затапливая каждое лето наши земли...
Лошадь всхрапнула. Замираю, положив руку на оружие. Осматриваюсь. Особенно тщательно смотрю назад. Дорог, как я уже сказал, нет, но вдруг придётся возвращаться или кому-то описать путь, а попробуйте описать путь, который видел только с одной стороны. Это как дом в предгорьях, за калиткой одноэтажка, проходишь в дом, а тебя ведут на балкон и под ногами ещё три этажа. Первый раз, увидев такое, минут десять ходил от окна к окну, никак не мог привыкнуть.
Всматриваюсь и вслушиваюсь, пытаясь понять причину беспокойства. Вокруг никого. Сзади тоже. На всякий случай освобождаю от ремешков рукоятки револьверов.
Медленным шагом трогаюсь с места.
Отъехав с полсотни шагов, кобыла тревожно фыркнула, и опять замерла.
- Что не так, Ромашка?
Лошадь, постучав копытом по песку, задрала голову. Мы вместе уже четыре года, и знаем друг друга очень хорошо. Ромашка, если придётся, рассказ составить сможет. Принюхиваюсь и глажу по шее умное животное.
- Молодец, девочка. Есть дымок. Есть.
Дым днём в Степи - нонсенс. Точнее, дым бывает, и бывает часто, когда племена идут в набег, когда горят города и деревни, но тот дым жирный, чёрный, виден издалека, и вкус другой. Сейчас же аромат... ЧАЯ. Настоящего, крепкого, чая. Чума. Кто же устроил здесь чаепитие, в середине лета. Полтора дня пути от форта... Не похоже на охотников. Хуторов здесь нет, сталкеры в другой стороне ходят. Переселенцы? Изгои? Осторожно спешиваюсь и, ориентируясь на запах, иду искать виновника тревог.
Это надо видеть. Нет, мне не поверят. Пару вёсен назад половодье вымыло в кустах шиповника укромное местечко, накидало поваленных деревьев, и ушло, промыв другое русло. Теперь надёргав из кучи сушняка дров, девушка, одна, вооружённая кухонным ножом готовит чай в ржавой солдатской каске. Ну, каску я могу понять, после Конца здесь носились толпы вооружённых людей всех цветов, национальностей и оттенков, устанавливая самостийность, самобытность и прочий закон и порядок, но яркие тюки и запах настоящего чая у девушки...
Мда...
Сама дивчина, тоже, неправильная. Во-первых, костер. Днем костер, как я уже сказал, чувствуется далеко. Это знают все, и просто так пренебрегать безопасностью не будут. Во-вторых, одежда на ней по-домашнему лёгкая и главное новая, то есть совсем. Рубашку явно только сняли с полки после долгого лежания и складки видны, а вот которые проявляются от носки - отсутствуют. Джинсы не потёрты, а на ногах... Наверное, это можно назвать тапочками, только зачем такой длинный и тонкий каблук. В-третьих, руки, - тонкие девичьи руки, жадно тянущиеся к теплу костра, не несли на себе ни следов суровых зим, ни мозолей пахотного лета. И сломались бы её непомерно длинные и яркие ногти.
Дождавшись, когда девушка возьмётся какой-то тряпкой за края каски, я вышел из кустов. Ещё одна зарубочка. Вместо того чтобы отпрыгнуть, плеснуть на меня кипятком, просто закричать, наконец, она секунды три пялилась на меня, потом оставив котелок в покое вскочила и попыталась отшатнуться. Именно попыталась. Помните про каблуки, они, за время сидения на корточках вошли в песок, и девушка звучно шлёпнулась на за... мягкую часть спины.
- Хэллоу, мистер. Ай, нид хелп. - промямлила она. В смысле девица, а не мягкая часть.
- Не понял?..
Я откровенно любовался растерянностью на милом лице под шапкой коротких, светлых волос. Огромные глаза, испуганные и светящиеся надеждой. Удивительное сочетание. И лицо, знакомое, мелькающее воспоминание на краю сознания. Может кто-то описал, может, видел набросок портрета, вроде тех, что рисуют на ярмарках балаганщики... И вертится как мелкая ящерка в траве: вроде рядом, а не ухватишь.
-Ай нид хелп...
- Прости, милая, но я не пойму, что ты хочешь?
- Помощи... - растерянность перебила страх. - я хочу помощи...
- Так бы сразу и сказала, а то "хелп, хелп".
- Так Вы русский?.. - глаза распахнулись, отражая глубокое синее небо.
Похоже соображает девчонка не быстро.
- Да. А какой я должен быть?
- Но вы же ковбой... Ну... эта... Я хочу сказать, одеты как ковбой.
Обычная одежда для степи. Кожаный плащ, с высоким разрезом сзади, при необходимости, полами можно замотать ноги. Поверх джинсов фартуки-чапсы, байковая рубаха, ну и конечно широкополая шляпа. Всё продумано и функционально. Может ее удивила пара револьверов с отполированными от частого применения рукоятями? Так это оружие для степи подходит больше. Надёжнее и проще в обслуживании.
Девица, наконец, выдернула каблуки из песка и встала. Ого, а ростом чуть ниже меня, а во мне метр девяносто, - "неформат", как говорит мой дед. Давненько не сталкивался с девушками такого калибра. Ладно, лирику оставим на потом, а сейчас, раз уж влез в это дело, надо срочно принимать меры.
- Я одет, как удобнее.
Сдёрнув импровизированный котелок с огня, быстро засыпаю костёр песком.
- Зачем, вы потушили мой костёр?
Негодование, удивление, растерянность. Огромные глаза мечут молнии из-под пушистых ресниц. Чума. Неужели и вправду не понимает опасности, ладно поясним:
- Жить хочу. В таких местах костер разводят для приготовления еды, а едят в стороне. Идём. И делается такое только вечером, когда в сумерках не разглядишь дыма.
Подхватываю каску с чаем и делаю шаг от поляны, ну не поднялась у меня рука выплеснуть благословенный напиток. И мы пошли. Я, конечно, предполагал, наличие шума от девушки, но в таком количестве... Она совершенно не может ходить тихо, тапочки на высоком каблуке проваливались в песок, а её тюки с ручками издавали невероятно громкое шуршание. Единственное, надо отдать должное, ни разу не пикнула, и даже не ойкнула.
Отойдя метров на сто от схрона, мы расположились в уютном местечке: подмытый берег создавал навес, сверху по течению ручья прикрывал внушительный камень засыпанный сушняком, ниже песчаная горка до пояса, при этом русло просматривалось метров на триста. Ромашка, прибежавшая на мой свист, привычно обошла кругом и замерла, высматривая опасность. Вот теперь можно почаёвничать. Достаю для девушки из вьюков жестяную кружку. Большую, ещё тогдашнюю, обернутые берестой: и держать можно и губы не обожжешь, себе же переливаю в котелок, всё лучше, чем из каски.
- Ну, давай, краса-девица. Рассказывай. Кто ты, что ты и как сюда попала?
- Я не знаю...
- Не знаешь, как тебя зовут?
- Зовут Таня... Татьяна... Я из Воронежа, мне двадцать три года. Я поехала в магазин, за покупками. В супермаркет. Я ничего не делала, просто вышла и пошла к машине. Думала о чём-то, споткнулась и провалилась в песок. Но я не знаю, как я сюда попала. И ноготь сломала...
Да. След у неё заметный и к схрону такой не вёл. Да вообще никакой не вёл. Волки прошли перед дождём, но они выбрались на холм метров за двести до костра, дикие козы пересекли путь волков. Ни людских, ни лошадиных следов нет. Похоже, просто возникла из воздуха и всё. Неожиданно девушка рассмеялась, лёгким беззаботным смехом.
- Я, поняла. Я узнала вас, вы в кино играете... Ну это... забыла, простите, как зовут... - и опять заливистый смех. - Хорошо вы меня разыграли. А где Пельш прячется? Воооот, оглядываетесь? Подсказку от режиссера ищите?
- Меня зовут Олег. Кто такой Пельш - не знаю, про режиссёра смутно догадываюсь, но его здесь точно нет.
- Олег... - смех стих. - Почему Олег?
Вот это вопрос... Я растерялся, взглянул девушке глаза и понял - не верит, не понимает происходящего. Я вообще-то тоже, но у меня есть цель, приказ. Выплёскиваю остатки чая и поднимаюсь.
- Я еду дальше. Ты со мной?
- Ну, да...
- Тогда допивай чай и поехали. Только, давай переоденем тебя и спрячем твои тюки.
В тюках оказалось много любопытного. Ну, еда и одежда можно понять, куча всяческих баночек с яркими цветными этикетками, подобные, только пустые и поблёкшие, люди хранят в них разную мелочёвку. Но добротный кожаный пояс с кухонными ножами. Или стеклянная ваза с сухими цветами. Да вазу можно использовать, но зачем таскать в ней сухие цветы... Не видать мне весны... Самое интересное, у девицы были ботинки. Крепкие, кожаные с толстой рельефной подошвой, высокими голенищами и вполне приличного серо-голубого цвета, для Степи, правда, больше подходит коричневый, но и эти вполне ничего. Откладываю ненужное и лишнее в пути, заворачиваю в тюки. Понял, я, кстати, из чего они сделаны: "полимер", только у нас его на теплицы используют, и потолще, разов в несколько. Увязываю покрепче и прикапываю под берегом, сможем - вернусь заберу, подарок сделаю, нет... Ну на нет суда нет.
- Одевай ботинки.
- Они не мои. Я их в подарок купила.
Вот непонятливая. Точно подметил - неправильная.
- Зима на твою голову. Пойми. Вокруг нас Степь. Кроме природных опасностей: псы, волки, Снежная гроза, есть Дикие. Понимаешь? Дикие племена. Бандиты по сравнению с ними - ягнята. Нет, бандиты, конечно, не сахар, но они вынуждены возвращаться в форты, поселения, хутора, наконец. Патроны и еда, тёплая одежда и лекарства, этого у них нет. И если кого вдруг объявят изгоем - всё. Конец. Весны ему не видать. Потому какие-никакие, но правила, они соблюдают. А Дикие... Они не остановятся перед тем, что ты женщина, наоборот им это понравится, убежать или спрятаться в твоей обуви сложно, а вот дальше... Рассказать?
- Не надо... Но они большие. На два размера.
- Это не проблема. Я поделюсь с тобой одеждой. Исподнее у тебя есть?
- Исподнее? А... Нижнее бельё? Да. А что?
- Если оно похоже на то, что я держал в руках - плохо. Такое исподнее убьёт тебя. Не сразу, но наверняка. У меня женского исподнего нет. Придётся моё одевать.
- Зачем?
- Давай так. Сейчас ты делаешь все, что я скажу. Быстро и молча. А когда приедем в более удобное для разговора место, тогда и будем решать: кто виноват, и что делать, хорошо? - дождавшись кивка, продолжил. - Сейчас быстро переодеваешься в мои вещи, надеваешь ботинки, носки я тебе дам и едем. Всё.
Некоторое время она молчала, переваривая случившееся с нею. На какой-то миг в уголках глаз блеснули слезинки, и я приготовился уехать при малейших признаках истерики, но собралась, сориентировалась, в быстро меняющейся обстановке и опять кивнула.
Девчонка определённо мне нравится. Молча, не без вызова, разделась, скинула свои тряпочки, сверкнув крепким, загорелым телом. И без того озябшая шкурка, оказавшись на свежем летнем воздухе моментально покрылась гусиной кожей. Мускулистые ноги, с красиво очерченными мышцами привлекли внимание, такая мускулатура не появляются у "домашних" людей, такое бывает, когда много, даже не ходишь - бегаешь. Жаль, спряталась красота под кальсонами. Кроме нательного, пришлось пожертвовать свитером и рубахой.
- Слушай, как ты по улице ходила в такой лёгкой одежде?
- Лёгкой?.. Смеёшься? Да я упарилась пока до... Ой... Я что-то не так сказала?
- Нет, всё так, только громко. Неужели у вас летом так жарко?
- Ну да... Подожди, ты хочешь сказать: сейчас лето?
Киваю.
- Угу. Июль. Пятое.
Девчонка замерла, натянув свитер на руки, но забыв просунуть голову, стояла и смотрела на меня, вопрошая испуганным взглядом: "скажи, что ты пошутил, а?"
- А какой сейчас год? - медленно, будто не уверенна, что такой вопрос можно задавать спрашивает она.
- Тридцать четвёртый от Начала и сорок седьмой от Конца. Люди предпочитают считать от Начала. Дикие - от Конца.
- Конца?.. Начала?..
- Концом считают начало войны длившейся три дня. Поле войны началась Тринадцатилетняя Зима. Год, когда впервые снег полностью сошёл с равнин, считают Началом.
- Что происходит? Я в будущем? Где я?
- В Степи...
- !?...
Молчу. Вещи переупаковываю, чтобы распределить возросший вес. А что тут скажешь? Утешать: всё в порядке милая, не плачь. Так ведь и не плачет и не все в порядке. Запрыгиваю в седло и рывком затягиваю Таню за спину. Позади седла приторочен вьюк, вот на него и усаживаю находку. Немного повозив за... верхней точкой ног, устраиваясь поудобней, замирает, обняв меня за пояс.
- Готова? Поехали.
Люблю я Ромашку. Красавица она у меня, Дадоновская, сильная и выносливая. Везёт двоих и не замечает, а ещё поклажа. И Таня, чем-то на неё похожа, порода видна. Опасностей правда не знает, но молчалива и терпелива, понимает... Нет чувствует, когда можно вопросы задавать.
А вот мира не понимает. Ромашка, если опасность какая возникнет, с места в намёт сорвётся, а неправильная девчонка руки отнимает, она, что там, перед танцами причёску поправляет, вот уж знатный скальп для Диких выйдет, если слетит с тюка. Пока не свыклись, я сам разок с седла вылетел, хорошо никто не видел этого позорища...
- Сколько нам ехать, Олег? - тихий вопрос вывел из раздумий.
- До Нижнего форта должны доехать завтра к вечеру, а до цели моего путешествия ещё далеко.
- Не хочешь говорить - не надо.
Зима на твою голову, а обида в голосе откуда?
- Не хочу. Когда тебя будут пытать, ты не сможешь рассказать куда ехала. Меня конечно будут встречать, но...
Притихла. Поняла. С минуту спустя вжалась в меня.
- Что же ты поехал?
- Долг...
Вопросы задаёт, отвлечься хочет. Уловила верхним чутьём: её брошу, но долг выполню. Выполню долг и застрелюсь, защищать женщину - инстинкт. А долг и честь это против инстинктов, это человек себе сам придумал, чтобы к Богам быть ближе.
- А кто тебя учил вопросы задавать?
- Папа... - девчонка ответила и замолчала.
Надолго.
- Он меня всему научил. Как жить, как бороться, как побеждать и проигрывать. Мама умерла от стероидов...
- Не понял?..
- Неправильных лекарств, когда мне было три года. И всем, я обязана отцу... Была...
- Не падай духом. Думаю, отец гордился тобой, правильно?
- Да...
День серьёзно клонился к вечеру, когда мы выехали к Камышовой заводи.
Густые заросли камыша раскинулся перед нами безбрежным морем. И мы нисходили в это море. Старый, трёхдневной давности след уводил нас в сине-зелёную глубину. Плотные листья с острой кромкой, полосующей тело не хуже ножа, острые спичаки на выкосах, и самое опасное - непрерывное шуршание. Мне в этом звуке всегда слышится скрежет металлических лезвий. За такими звуками можно пропустить нападение. Даже выстрел в камышах стирается.
- Здесь недалеко хутор. - в полголоса говорю Тане. - Я собирался его объехать стороной, но тебе нужна лошадь, поэтому заночуем там.
- Это обязательно?
- Да. Ромашка, конечно сильная, но если что случится, двоих не вынесет.
- Просто я не умею ездить на лошади.
- Вот те раз? Неужели в Воронеже нет лошадей?
- Есть, но... А когда была эта война, я имею ввиду по-старому?
- Старики говорили за год, или за два до этой... Олимпиады. У нас не принято вспоминать прошлое. На лошади будешь учится ездить на ходу. Всё. Теперь молчи.
Километров через десять, подъезжая к хутору, расположенному на дне Мёртвого озера, Ромашка замедлила ход. Беспокойно поднимая морду пофыркивала, предупреждая о близкой опасности. Спрыгиваю в чавкающий под ногами ил, покрытый слоем старого камыша. Ветер закручивает вокруг петлю и кидает мне в лицо кислый запах немытого тела и мокрых шкур.
Дикие. Точнее один. Разведчик? Отставший? Прикрытие? Почему прячется на выкосе? Додумать не успеваю: ветер, так удачно сдавший мне Дикого, предательски дует в спину. Бегу вперед на ходу выхватывая револьверы.
Два десятка шагов и поляна, - почти идеальной круглой формы, - распахнула предо мною свои объятия. Трёхметровой высоты стены окружают одинокую степную лошадку, её всадник, прилично измочаленный, повис, застряв ногой в стремени. И в данную минуту пытается дотянуться до ножа на задранной почти к самому седлу лодыжке. Лошадь, переступая, опять опрокидывает его на спину. Чуть смещаюсь в сторону и вижу, что, а точнее кто, её тревожит. Степные псы. Одичавшие собаки. Вот от кого воняло мокрой шерстью.
- Помочь? - в полголоса спрашиваю измученного борьбой Дикого.
- Анан ским куным. - хрипит он, безуспешно лапая пустую кобуру на животе.
В два прыжка подскакиваю к лошади, перехватываю повод.
- Как скажешь. Тварь...- стреляя, отвечаю я.
Псы, взрыкивая, отступают в камыш, но не уходят: добыча ещё не потеряна, просто несколько уменьшается до человеческого трупа, а значит, слабых в стае станет меньше. Шевелящиеся верхушки камыша подсказывают, где они.
Вынимаю из стремени ногу степняка, что во вьюках - разберёмся позже, в чехле автомат, передаю его Тане. Некоторое время она рассматривала автомат, на удивление хорошо вычищенный и смазанный. Не любили Дикие заниматься чисткой оружия, видать из добычи наградили отличившегося, а смерть нашла своего героя.
- Спускайся с Ромашки и садись в седло.
Первую часть команды Таня выполняет быстро, но перед лошадью дикого застывает.
- Давай быстрее, зима на твою голову! Псы могут не выдержать и броситься.
- Не могу...
Проследил её взгляд. Что за неправильная девчонка. Понимаю: полдюжины скальпов, два явно женских, и оба свежих... но так спокойно относится к своей жизни.
- В седло... - мой голос скрежещет жестью по щебню. - Отъедем чуть подальше остановимся. Обещаю.
Кивает. Садится. Не успели камыши скрыть нас, а утробное урчание и хруст разрываемой плоти возвестили о начавшемся пиршестве.
К хутору подходим на закате. Три избы из переплетённого камыша, обмазанные глиной. Две большие по бокам и одна поменьше прикрывает маленький дворик с тыла. С фасада забор из глиняных кирпичей и ворота.
- Эй. На хуторе...
- Слышим. Кто такой.
- Ходящий. Олег.
- Это и так видим... Кого в Нижнем знаешь?
- Приёмного сына Котова.
- А, что ж Котова не назвал?
- Любой, кто был в Нижнегниловской, видел Котовскую вывеску.
- Давай, заходи... Индеец.
Заходим в дворик. Крепкий, бородатый мужчина, из тех, что поперёк себя шире, захлопнул за нашей спиной ворота и только сейчас повесил автомат за спину.
- Что же на улице держал, коли сразу узнал.
- Вдруг ты под прицелом. Давай в избу. Есть будем. Меня, кстати Мраком кличут.
- Похож. Цыганских кровей будешь?
Мужчина хмыкнул, не ответив, открыл дверь в избу, кивком приглашая нас войти. За скромно накрытым столом никого не было. Коптилка, пованивая прогорклым маслом, бросала вокруг причудливые тени. Мрак отхватил ножом два куска хлеба, и подвинул к нам кастрюлю с кашей.
- Уже поели, под стенами сидят, - ответил он на невысказанный вопрос. Помолчав, продолжил, - Хреновые дела вокруг творятся. Я здесь уже дюжину лет. Сын вырос. Старший. Дикие сюда никогда не заходили. А теперь. Дикие как у себя дома ходят. Жён в форт пришлось отправить, младших детей тоже. Делать-то что будем?
- Будем биться. По другому не получится, иначе затопчут, толпой навалятся и затопчут. - я помолчал. - Давно прошли? Много?
Мрак помолчал. Пригладил бороду.
- С неделю назад человек тридцать, третьего дня не больше двадцати. Все на запад двигались. По две лошади под каждым, у некоторых три. С утра трое подскакали, двоих сбили, третий ушёл, и все лошадей увёл... Зараза...
- Копыта степнячки посмотрел?
- Посмотрел. Не тот. Ладно. Отдыхайте.
Ночь прошла тихо. Спали вповалку, не раздеваясь. Таня тихонько всхлипывала во сне, то прижимаясь ко мне, то отодвигаясь к стене, будто испугавшись моего присутствия.
Утро встретило нас тяжёлой хмарью. Четверо мужчин - все жители хутора вышли нас проводить.
- Так, что делать, ходящий?
- Уходите. Прячьтесь по схронам. И отстреливайте Диких. Или идите в форт. Там ваши руки лишними не будут.
- А как же... - молодой парень, видимо сын Мрака, такой же чернявый и смуглый, обвёл рукой дворик.
- Добро - дело наживное, а людей растить долго, - ответил я и вышел за ворота.
Едва хутор скрылся Таня, напряжённая и хмурая повернулась ко мне.
- Олег, давай поменяемся.
- Чем?
- Ты даёшь мне карабин, а тебе автомат.
- Я не против, но зачем?
- Я - биатлонистка. И умею стрелять, - и видя моё непонимание продолжила, - Биатлон - это спорт, когда надо пробежать на лыжах несколько километров и поразить несколько мишеней.
- Вот это да, я слышал, что до Конца люди играли в спорт, но не думал, что такое было в само деле. Я конечно отдам тебе карабин, но сможешь ли ты выстрелить в кого-то?
Взгляд девушки опустился на уздечку, плечи дернулись.
- Теперь да.
- Добро.
Вскоре солнце пробило утреннюю хмарь, и весь день выжигало округу. Дважды пересекали старые следы отрядов Диких, оба раза следы вели на север. Таня, замкнувшись, молчала, изредка отделываясь однозначными ответами.
На подъезде к форту, когда уже встречались поля и дороги - потянуло дымом. Тем самым, страшным, со вкусом горелого мяса и смерти. Быстро, не останавливаясь, проехали мимо двух выгоревших хуторов. Таня притихла за спиной, только сильнее сжимала поводья, когда проезжали мимо распятых. Трое мужчин и пять женщин. Детей, похоже успели увести, а вот женщин... Понадеялись на авось? Или пожадничали, не захотели бросать хозяйство, потом и кровью нажитое добро, как те четверо с дальнего хутора. Не узнать...
Дикие спустились с севера на рассвете, не меньше полутора сотен. Хутора запылали после начала штурма. Нападения никто не ждал. Часовые, собрали свою жатву и пали. Разбуженный форт поднялся в ружьё, но двадцать мужчин и десяток солдат гарнизона не смогли выстоять против толпы Диких. Долго выстоять. Часа два, может три. Россыпи гильз, гранатные ожоги, кровь и пепел. Чтоб им не увидеть весны...
На стене двухэтажного кирпичного дома с обгоревшей вывеской "Оружейная лавка Котова" висел человек. Руки прибиты к подоконнику второго этажа, под сгоревшими до костей ногами, дымящиеся остатки кострища. Отворачиваюсь. Мишка-оружейник, приёмный сын Виталия Котова, весёлый крепкий парень, любимец девушек и проблема для отцов...
- Олежка, он жив... - шёпот, вцепившейся в меня Тани, оглушил в зловещей тишине пепелища. - он. Ещё. Жив...
Бросаюсь в лавку, она же кузница, мастерская, цех. Первый этаж заставлен обгоревшими верстаками, пол второго этажа прогорел и рухнул вниз, обнажив обугленные, курящиеся сизым дымком, рёбра балок. Продравшись сквозь завалы к горну, собираю, какой могу инструмент, чувствуя сквозь толстые краги жар еще не остывшего железа. На улице Таня, перевернув бочку для дождевой воды, подтаскивает её под Мишку.
- Ты главное не дай ему упасть, когда я освобожу руки.
Скинув кожаный плащ, бросаю на него револьверы, вместо них в кобуры распихиваю молоток, клещи и поколебавшись - топор. Аркан обвивает тугой петлёй резной конек, и я взлетаю по стене не хуже мухи. Раскачавшись, цепляюсь носком сапога за оконную раму, и понемногу отпуская верёвку, становлюсь на подоконник.
Три скобы держат за предплечья, первую сковыриваю топором вместе с куском прогоревшего подоконника, удивительно, но кисти почти не пострадали от огня. Вторая и третья вперехлест вбиты одной стороной в руки другой глубоко загнаны в дерево. Снизу шепчет зелёная, с вытаращенными глазами Таня:
- Если его руки были пережаты, он умрёт от отравления застоявшейся кровью.
- Если отрубить руки, он умрёт от потери крови, которой и так почти не осталось. - огрызаюсь я, понимая правоту девушки. - Рискнём. Приподними его за ноги и держи, сколько сможешь.
Вбивая в доску топор, освобождаю края скоб и тяну их вверх. Скобы Котовские, вроде насечки нет, но держат крепко. В какой-то момент почувствовал: поддались, отпустило тугое дерево калёное железо, и, не успев среагировать, врезаюсь затылком в верхний край окна. Прыжок из окна. Наплевав на боль в отсушеных ногах и саднящем затылке, подхватываю обожжённое тело.
- Садись на лошадь. Я подам. Стремена не по росту, ну ладно, ехать не далеко, километра три. Постарайся не падать. Ромашка, отвези их на скрыню. Вперёд.
- А ты?
- Догоню. Посмотрю, что вокруг и догоню.
Приноравливаясь к новому всаднику, лошадь медленно двинулась по улице, понемногу увеличивая скорость, а я занялся дальнейшим поиском следов. И результаты меня весьма удивили. Надо попытаться поговорить с Мишкой.
Скрыней назывался небольшой, с полкилометра, зигзагообразный овраг, заросший деревьями по дну, и кустами шиповника по верху. Ручей, пропиливший суглинок уперся в камень, нашёл путь под землёй, и на свободу вырывался метров на триста в сторону от оврага. Там, среди каменных блоков казался естественным ключом. Наличие воды делало овраг привлекательным местом для отдыха и засад на атакующего форт врага. Правда, надо знать, что скрывают заросли шиповника, да ещё склоны круты даже для пешего.
В овраг попал уже в темноте. Отблеск костра, разведённого в ямке, заметил шагов с пятнадцати и тут же получил дружеский тычок в плечо от Ромашки. Не знаю, откуда "попала" моя гостья, но с лошадьми, действительно, знакома слабо. Седельных сумок нет, тюков тоже, вот тут молодец, сообразила, а расседлать не смогла, даже не отпустила ремни. Потрепав кобылу по морде ослабляю подпругу. Подхожу к огню и чувствую неправильность: как будто задыхается кто-то. Я конечно не кошка, но разглядел сидящую под деревом и обхватившую ноги Таню.
Плачет.
Неправильная девочка, великолепно державшаяся весь день, плачет и старается сделать это как можно тише.
Сажусь рядом на землю, приобнимая за плечи. Её прелестная головка тут же утыкается в грудь, а руки судорожно обвивают меня, плечи трясутся всё сильнее и рыдания бьют из неё полноводной рукой. Как умею, глажу по голове, плечам, с непонятным раздражением понимая, насколько груба измозоленая кожа ладоней. Сквозь рыдания прорываются какие-то слова, но они тише, чем всхлипы.
- Всё в порядке девочка. Говори нормально, здесь можно.
- Он... Умер... Я... не... смогла...
- Мишка был мужчиной. И умер как мужчина, не вини себя.
- Ему было семнадцать... Он же ещё мальчик... Я старше его...
- Понимаешь, у нас мужчина не по годам, а по тому моменту, когда человек начинает выполнять мужскую работу. Работу взрослого мужчины. Мишка чинил оружие с двенадцати лет. В четырнадцать дважды ходил за Волгу. Тринадцать диких имел на счету. Дядя Виталий хотел его в Вислый отправить - цех ставить. Да не успел.
Я замолчал, и тут до меня дошла несуразность.
- Подожди, а откуда ты знаешь, Что Мишке семнадцать?
Рыдания стали громче, Таня затряслась, неожиданно оттолкнулась от меня и перегнулась в сторону. Девушку рвало.
Подбрасываю веток в костёр и оглядываюсь. Мишкино тело, накрытое одеялом, лежит чуть в стороне рядом с ручьём. Вещи свалены кучей неподалёку, я прошёл мимо них и если бы не заметил Таню, наверняка споткнулся о сумки. Карабин под бьющейся в рвотных позывах девушкой.
Вытащив маленькую лопатку, из тех, что старики именуют сапёрной, забираю Мишкино тело и ухожу вверх по оврагу: на одном из поворотов небольшой песчаный козырёк. Работать сапёркой не очень удобно, но песок поддается легко, и скорее отгребая, нежели копая, расчищаю место для домовины - последнего дома. Вместо гроба - одеяло, вместо погребальной одежды - корка запёкшейся от огня кожи. Прекрасно понимаю, почему Тане так плохо: на её руках умер человек, которого она спасала. Это в бою ты стреляешь - кто-то падает, а рядом стреляют другие и тоже падают. Тут же один на один. В полной тишине. Человек, которого только что прижимал к себе, пока лошадь несла в укрытие.
С этими мыслями обрушиваю стену оврага и медленно возвращаюсь в лагерь.
Таня не плачет, сидит у костра, закутавшись в одеяло. Мокрая одежда развешена на ветках
- Он просил...- голос тих и спокоен.
- Я знаю. Ты молодец.
- Ещё он сказал, что дети и женщины ушли через Мёртвое озеро. Перед дождём. Я не знала, когда был дождь, и сказала ему, что это хорошо и они в безопасности...
- Они пошли в Волгодонск... - не знаю, зачем я комментирую её слова, но мне это кажется правильным.
- А потом... Я не хотела... Он сказал, что у Маринки и Катьки будут от него дети и просил сказать, что любит их... И...
Обнимаю дрожащие плечи.
- Не надо. Я всё понимаю.
- Нет... Подожди...
Ждать пришлось долго, я не двигался, давая собраться с силами. Теперь она говорила громко и властно.
- Миша сказал, что ты должен доехать. И вернуть надежду. И оставить меня, если нужно.
Одеревеневшие мускулы под моими ладонями вдруг размякли, практически потекли, и сдавленные всхлипы вновь вырвались наружу, будто сдерживаемые до этого железной волей неправильной девчонки...
- Ну, что ты, я тебя не брошу. Слишком уж ты... Неправильная...
Мрачное небо лежало на наших плечах. Девушка горбилась под тяжестью свалившегося на неё. Потеря привычного мира, не представляю, каким лёгким и беззаботным он был. Перед тем как уехать с места ночлега она обрезала моим ножом свои длинные, и будем честными, красивые ногти. Резала с каким-то остервенением, я даже опасался, как бы не отхватила кусок пальца.
К обеду ветер посвежел. Тяжёлые тучи опускались на плечи с неумолимостью Зимы.
- Олег, что происходит? - впервые за весь день Таня заговорила.
- Надвигается снежная гроза. Нам надо спрятаться.
- Где?
- Кажется, я знаю где, но я бывал здесь только зимой, и не уверен, что смогу отыскать это место.
Лошадей подгонять не приходилось: оказаться застигнутыми снежной грозой в голой Степи - верная гибель. Зарницы, ещё далёкие и такие неопасные, полыхали часто и коротко, но уже хрипел гром, тяжёлый, практически беспрерывный. Когда хрип зазвучал ударами бича, наш путь заметно пошёл в гору, а когда по правую руку мы оставили камень похожий на яблочный огрызок я поднял лошадей в галоп. Грохот набирал силу.
- Впереди - кричу, перекрикивая громовые залпы, - в километре или около того нас ждёт укрытие. Главное успеть.
Ливень накрыл мир серой тьмой. Последние метры пришлось буквально протискиваться сквозь струи дождя. Позади лохматыми верёвками молнии вонзались в землю. Зрелище, по сказкам и легендам завораживающее и прекрасное, но последнее в жизни.
Мы осадили лошадей перед дверьми, не новыми, но добротными и тяжёлыми. На петлях виднелись густые потёки масла, видимо кто-то уже пользовался гостеприимством невысокого каменного здания. Ветер рвал одежду, швыряя пригоршни ледяной воды. Таня, промокшая до нитки, скорчилась в седле намокшим котёнком.
Ворота запираются тяжёлым брусом, лежащим в подвижных крюках. Если надо запереться изнутри засов вынимался, крюки утапливались, а на внутренней стороне выходили. Закрываешь ворота и кладёшь брус...
- Это Мокрая церковь. Старики говорят, что когда здесь было сухо, она стояла на холме в большом селе. Потом сделали озеро, и церковь скрылась под водой. Теперь озеро мертво, а церковь опять стоит на холме. Колокольню разобрали, стены укрепили и путники, такие как мы, находя здесь приют. Но если честно, сюда приходят, в крайнем случае.
- Вы не верите в Бога?
- Верим...
Грохот за слепыми, без единого окна, стенами нарастал. Сквозь метровый слой камня, двойные: внешние и внутренние ворота, удары слышались глухо и далеко. А вот шорох дождя и постепенно сменяющие его резкие злые удары, грады, слышались великолепно. Чуть позже град сменится краткосрочной летней метелью и уйдёт на запад. Если града выпадет мало, то снега может и не быть, только дождь.
Тем временем я затеплил очаг, и огораживал небольшой закуток около очага.
- Раздевайся. Совсем. Вещи повесь к огню. Пока огонь разгорается, и вещи сохнут, возьми одеяла в углу и накройся. Я пока займусь лошадьми.
Лошади дышали тяжело, но не запалёно. Конечно, их желательно выводить. Но места мало, поэтому я просто расседлал и снял уздечки. Насыпал зерна из местных запасов, вода в поилке была, перед уходом надо будет заполнить. Когда случится опять проезжать мимо, то пополню запас дров и продуктов. А вот солому, из которой я надёргал пучков, и теперь растирал наших спасительниц, привезём только зимой.
- Тебе тоже надо раздеться. Я помогу с лошадьми, можно?
Оборачиваюсь на голос и застываю.
Её Величество Женщина.
Двумя днями ранее, она стояла напротив меня, совершенно голая, ничто не ворохнулось во мне. Сейчас, в пончо из половинки одеяла, белея едва прикрытыми ногами, Таня потащила мою плотскую сущность к себе с практически непреодолимой силой.
- Добро, - просипел я и направился к очагу.
Стараясь не оборачиваться, а если и оборачиваться, то хотя бы не сильно пялится на то появляющиеся, то исчезающие под короткой накидкой ягодицы, стягиваю с себя мокрую одежду. За импровизированной ширмой на разложенных одеялах лежит моё пончо и пара обмоток. Пользуясь, случаем, ещё раз взглянул в Танину сторону, проверяя, во что обута. По земляному полу милые ножки ступали тапочками, в которых она была в момент нашей встречи, только уже без высоких каблуков. Почему-то отсутствие этих нелепых каблуков успокоило мою страсть, а может, сумел-таки взнуздать зверя в себе. Главное - готовить я начал с пуританскими мыслями в голове. Ну почти.
Кастрюлька стояла между нами и мы по очереди ныряли ложками в неё и бережно придерживая сухарём снизу несли ко рту. Блаженное тепло от огня прогнало с лица девушки усталость и тоску. А еда вливала в измученное скачкой тело новые силы.
- Расскажи мне о себе. - Спросила Таня.
- Что именно?
- Кто ты, сколько тебе лет, кто твои родители, почему тебя прозвали индейцем?
- Мне двадцать два, - начал я, - Индейцем прозвал дед, говорит, они умели хорошо прятаться. По профессии я - ходящий. Иногда почтальон, иногда разведчик, иногда охотник. Ходящие - те, кто идут туда, не знаю, куда и всегда приносят то, что надо.
- Сталкер? - переспросила она, придвигаясь ко мне. Расстояние между нами неумолимо сокращалось.
- Нет, у сталкера другая задача. Они заняты нудным, тяжёлым и опасным делом. Разбирают то, что осталось от Сожженных городов. За три дня войны уничтожили почти все крупные города, про которые рассказывал дед. Часть из них отстраиваются заново. Только на другом месте. Воронеж, насколько я знаю, стал северней километров на тридцать. Ростов, откуда я родом тоже. Вот... Самое интересное профессия сталкера, напрочь лишённая романтики, и ребята придумывают её сами, окутывая легендами, как орех фольгой перед Новым Годом. Я сам хотел быть сталкером, но в двенадцать лет отец забрал меня с собой в экспедицию. За шесть лет мы ходили до Урала, до бывшей Москвы и Ленинграда.
- Санкт-Петербурга.
- Что? А, понял. Только старики почему-то не любят называть его так, говорят, если бы Ленинград оставался Ленинградом, то войны не было.
- А ездили на лошадях?
Огонь в очаге догорал, отдавая тепло маленькому пространству, согревая нас и высушивая одежду.
- Нет. На машинах. Точнее на большие расстояния на машинах. Просто машин мало, чинить сложно в основном средство передвижения - лошадь. Для экспедиции нужна мобильность...
Поцелуй остановил рассказ... Больше, в этот вечер, я ничего рассказать не успел...
Утро встретило странным запахом. Относительная безопасность сыграла злую шутку, и я бессовестно проспал момент пробуждения девушки. И теперь, уже одетая, она держала перед моим лицом кружку.