На работу в детсад Валя Беспалова устроилась случайно. И детей не любила, и никогда не думала, что придётся стать воспитательницей.
Валя не прошла по конкурсу в институт. Жизнь для неё сразу утратила смысл. На душе горько, из дому выходить не хочется. Всё стало безразличным. Так и просидела до самой осени.
В октябре начались дожди. Мелкие, обложные, бесконечные. Рано темнело. И тогда, в один из нудных таких вечеров, глядя, как стекают капли по тёмному стеклу, Валя с болью решила: "Пойду на завод...".
Подумала и почувствовала, как в душу вползла какая-то липкая, тягучая тоска. Сегодня она была особенной. А дождь всё барабанил, барабанил... И темно за окном. И холодный ветер где-то в голых ветвях шумит. И хочется плакать...
- На завод пойду, - громко сказала она матери, сидя у подоконника и опираясь на локти.
- Больше ничего не придумала? - откликнулась у жарко натопленной печи мать. Отложила в сторону пяльцы, посмотрела на дочь - не шутит?: - Тоже мне, слесарь в юбке. - Вздохнула, снова принялась за вышивку.
Дождь, скучно. Разговор надо как-то поддерживать. Не молчать же, когда дочь который уже день не в себе. И Пелагея Петровна, всматриваясь в узор, теперь уже всерьёз продолжила:
- Ишь, чего надумала. Для этого я тебя, что ли, растила?
- Да ведь все сейчас на завод идут, - вяло ответила дочь. - И в газетах об этом пишут...
- И-их! - всплеснула Пелагея Петровна руками. - Сказано, дурочка. В га-зетах пишут! - передразнила она. - Да мало ли чего в газетах врут, а ты всему и верить должна?! Жизни, милая, ещё не знаешь! Там таких дураков, как ты, только и ищут.
- Что же, на заводах одни дураки работают?
- Да кому ты нужна будешь, слесарем-то? - не слушала дочь Пелагея Петровна. - В ссадинах, царапинах! Или в девках сидеть захотелось?
Валя всхлипнула:
- Вот и всегда у нас так... Всё вы за меня решаете. Помнишь, я в техникум поступить хотела? Нет, кончай 10-летку! Кончила - иди в медицинский. А почему - в медицинский? Может, я видеть больных не могу! Меня тошнит при виде гнойных бинтов...
- Дура! Девушка должна быть нежной. И что это за мода такая пошла, девок в мужиков превращать?!
В коридоре загремела дверь. Было слышно, как кто-то вытирал там ноги.
- Дома, соседи? - отворилась в комнату дверь.
- Входи, Кузьминична, входи, дома! - ласково отозвалась Пелагея Петровна, вытягивая шею и наклоняясь вперёд вместе со стулом. Кузьминичны за углом видно ещё не было, и Пелагея Петровна заглядывала туда.
- А то в сени-то стучала, стучала, - вошла в дом Сухачёва, - не откликается никто. А свет, вижу, горит... Ну и погодка! - отряхнула она от дождя платок. Снова повязала его на голову, проговорила: - Носа не высунешь, не то что... Да вот мука` кончилась. А чего это Валя такая?
- А вот послушай, соседушка, послушай, как нынче яйца кур учат! - поднялась Пелагея Петровна. - Да ты проходи, садись, не стой...
Валя вытерла глаза:
- А что? Только и слышишь от вас: жизни не знаешь...
- На минутку я, Петровна. Мука`, говорю, кончилась. А у меня невестка пироги затеяла, - села соседка на стул. - Разговор-то у вас... по погоде! - пошутила она. Мясистая, румяная, уходить не торопилась. - Батюшки! - всплеснула Сухачёва руками. - Чашку-то я и забыла...
- Сиди уж, в свою наберу! - направилась Пелагея Петровна к буфету.
- Вам у врачей только белый халат нравится! - осмелела вдруг Валя. - А больше вы о них и не знаете ничего. А я наслушалась, когда поступала...
- Твоего-то... нет, что ли? - покосилась Кузьминична на спальню, не обращая на Валю внимания.
- Нет. Как поужинал, так сразу и ушёл к Остапчуку. В шашки, должно, играют.
Валю вдруг словно прорвало:
- Нет у меня души к этому!
- На завод, на завод иди! Слесарничай, я разве мешаю! - морща брови, иронически уговаривала мать Валю. - Ступай! - зло набирала она в чашку муку`.
- А почему тебя так пугает завод? Ведь ты же не видела его никогда! А наши девочки вот уже третий месяц работают, и ничего, нравится!
- А я что, разве я что говорю? Иди-и, работай! - не меняла взятого тона Пелагея Петровна. - Только много ли заработаешь. Посмотрим! Иди...
- У тебя, как у папы. Бухгалтерское отношение к жизни! Дебет - кредит, что я с этого буду иметь?
- Ну, не тебе нас учить! - возвысила голос Пелагея Петровна. - Видали, профессия отца ей уже не нравится! - повернулась она к соседке. Дородная, раскраснелась: - А платья из крепдешина носить небось нравится, а? Ни разу что-то не отказалась! Плохой отец, бухгалтер, видите ли...
- Не нужны мне ваши платья, не просила...
- Дурочка, не проси-ла! Другие просят, да не из чего сшить. Одна ты у нас, о тебе ведь заботимся. Те-бе добра хотим, не кому-то. Да и что о нас люди скажут! Одну дочь и ту до ума не довели. На завод пустили, слесарничать...
В разговор вступила молчавшая Кузьминична. Заговорила ласково, елейным голосом:
- Зря ты, Валюша, мать-то обижаешь, не слушаешь. Ведь она правду говорит. Кто же это дитю своему зла пожелает?
- Брось, Кузьминична. Разве они теперь родителей понимают? Вот вырастит своих, тогда...
- А ты тоже помолчи, Пелагея! - дипломатично проговорила Сухачёва. - Чего на девку насыпалась? Ты по-душевному, по-матерински объясни, что к чему.
Кузьминична отвернулась, заговорила опять с Валей:
- Тут, Валюша, верно мать говорит. Не женское это дело - слесарничать. Ну а стаж нужен - просись на место Грибовой. Знакомая моя, Анна Ивановна. Паша, да ты знаешь её, - обернулась Кузьминична к хозяйке, - высокая такая, седая. Помнишь, на базаре ты нас вместе видела? Ещё спрашивала, кто такая... Так вот, на днях она на пенсию уходит... А что? Работа чистая, не тяжёлая. С детишками-то, чай, не с гайками!
Так с лёгкой руки Сухачёвой участь Вали была решена. Мать бегала куда-то за справками, доставала какие-то бумаги, а через полмесяца Валя прошла медицинскую комиссию и была принята на работу. Даже заявление мать сама за неё написала. Привыкнув к подчинению, Валя не сопротивлялась.
Не возражал и отец. Рассудил всё просто. Не велико дело карапузам носы вытирать. Научится за чужими ухаживать, легче будет потом своих растить. Навык - дело полезное. А стаж - он везде одинаков. В институте на это не смотрят.
2
На новом месте освоилась Валя быстро. Сначала дети дичились её, но потом привыкли. Вот только Женя Коршунова всё ещё её побаивалась и старалась держаться подальше. Но это у девочки, видимо, от характера. Молчунья, должно быть, в отца, высокого невесёлого мужчину.
Отец приведёт утром ребёнка, кивнёт и, не вымолвив ни слова, уходит. Вечером всё повторялось. Как провела девочка день, чем занималась - не спрашивал. И всегда сам, редко Женю мать приведёт или придёт за ней. Красивая, надменная, она появлялась и исчезала, как метеор.
- Я - за Женей Коршуновой, - начинала ещё с порога рыжая элегантная красавица. - Извините, пожалуйста, но я очень спешу... Нельзя ли забрать девочку поскорее?
Торопилась она всегда. И всегда Валя, подстёгнутая её властным, холодно вежливым голосом, оставляла других детей и родителей и приводила Женю в приёмную вне очереди. Разговаривать с женщиной ей не хотелось. Валя только удивлялась: "Как это ещё она за девочкой ухаживает, белоручка?" В детсад Женя приходила чистой, нарядной.
Мужчину Валя почему-то жалела, а жену его считала злой и сухой. Помнила первую встречу с ней.
- Вы, кажется, новенькая? - обратилась тогда к Вале "рыжая". - Вас предупредили, что к Жене должно быть особое отношение?
Валя кивнула.
Она уже знала, что к детям должно быть особое отношение. Ко всем. И выделять кого-то не собиралась, кем бы ни были их родители. Правда, она этого не сказала, только подумала, глядя вслед "рыжей" с претензиями.
- Врачиха! - подошла к Вале пожилая воспитательница. - Хирургом работает. Познакомились, что ли?
- Познакомились... - вздохнула Валя.
Последнее время "рыжая" не появлялась совсем. И 3-го ноября, утром, увидев, как всегда, пришедшего с Женей Коршунова, Валя неожиданно резко сказала ему:
- Передайте жене, что сегодня в 6 часов вечера у нас родительское собрание!
Коршунов глухо кашлянул, помял в руке кепку, ничего не ответил, отвернулся, стал снимать с ребёнка пальто. А вечером Валя увидела на собрании его самого, жена не пришла. И Вале стало его жаль, жаль как-то особенно.
Она вдруг обнаружила, что у него очень молодое и приятное лицо, только утомлённое какое-то, печальное. Может, потому и казался он ей до этого пожилым? А может, судила о его возрасте по жене? "Рыжая" была явно старше. Под 40, мысленно определила Валя годы "рыжей".
Валя сидела от Коршунова близко и видела его глаза, серые, добрые. Тотчас же она разозлилась на него: добрый тюфяк, тряпка! Такой громадный, красивый, а позволил жене сесть себе на шею...
Вскоре произошло событие, круто переменившее Валину жизнь. Как-то утром она сгоряча лишнего накричала на провинившуюся Женю, и та, задёргав от обиды губёнками, вдруг уткнулась другой воспитательнице в подол и горько расплакалась.
- Валюша! - подошла с девочкой воспитательница. - Ты бы с ней поосторожнее...
- Это почему же? - спокойно спросила Валя.
- Пойди, Женечка, к Вове... вон зовёт он тебя, смотри! - отправила женщина девочку играть. Повернулась к Вале: - Сирота она, разве не знаешь? В прошлом году мать померла, во время родов...
- А кто же тогда та... рыжая? - растерялась Валя. - Мачеха?
- Врачиха? Соседка... Ты же говорила, что познакомилась. Помогает она Коршунову иногда, когда тому некогда.
Валя густо покраснела. Даже шею залило краской. А потом её охватила острая жалость к Жене. Так вот почему к ребёнку должно быть особое отношение. Вспомнила: "Вас предупредили?"
Никто Валю не предупреждал. Видимо, забыли вначале, а после решили, что сама всё знает. Только "рыжая" не казалась Вале уже такой злой и сухой. С внутренней теплотой Валя вспомнила, что и маникюра у той не было, не белоручка.
Весь день Валя обнимала девочку. Водила её всюду с собой, давала лучшие игрушки. А вечером, как никогда, она ожидала прихода Коршунова. И почему-то тревожно билось сердце...
С тех пор Валя ждала Коршунова всегда. И всегда замирало сердце. Она не понимала, что с ней происходит, и приписывала это жалости к нему.
Переменилась и Женя. Повеселела девочка, сделалась разговорчивой, а от воспитательницы своей не отходила уже ни на шаг. Так и прозвали её сотрудницы "Валин хвостик".
Изменились и другие дети, Валю любили теперь все. И Валя поняла, что до этого не умела любить детей, оттого и работа тогда казалась неинтересной, хотелось бросить и уйти.
Не знала Валя, что дома у Коршуновых только и разговору, что о "Валентине Ивановне". Какая Валентина Ивановна самая хорошая, самая-самая красивая, что Валентина Ивановна сказала сегодня Серёже, у которого кривые ноги, какую интересную новую игру придумала, как смешно поила самого маленького Васю молоком и как похвалила она Женю, когда она сама свою чашку помыла. Вот какая она, Валентина Ивановна! Борис Михайлович слушал и улыбался: дочь оживала.
Однажды Коршунов заговорил. Потом стал разговаривать с Валей постоянно. Часто советовался с ней, и уже не казался нелюдимым и старым - ему шёл 31-й год.
Бывали дни, когда Женя и Коршунов не появлялись. Тогда Валя волновалась, не случилось ли какого несчастья. Ей всегда казалось, что ребёнок заброшен, без присмотра, в голову лезли разные страхи.
Один раз Коршунов не приводил дочь особенно долго. Валя встревожилась не на шутку. Не выдержав, она решила сходить к нему домой. "Завтра же!" - решила она вечером. Но на другой день Борис Михайлович пришёл с дочерью сам.
- Вот... приболели! - вручил он справку от врача. - Теперь можем посещать садик опять. Корь! - пояснил он смущённо.
Вид у него был усталый, осунувшийся, с кругами возле глаз. Но у Вали всё равно весь день было хорошее настроение.
3
В марте испортилось паровое отопление. На несколько дней детсад решено было закрыть для ремонта. Накануне об этом сообщили родителям. Не сказали только Коршунову. Валя вечером заговорилась с ним и забыла. Вспомнила, когда собралась уходить домой.
Пришлось брать книгу адресов и идти к Коршунову на дом.
На кнопку звонка Валя нажала, будто чужой рукой. А сердце прыгало, прыгало, где-то возле самого горла. Обожгла мысль: "А вдруг он не здесь живёт? Вот неловко-то... А что, если у него гости?"
- Вам кого? - открыла дверь "врачиха". Она не узнавала Валю.
У Вали прилип к гортани язык. Она готова была ко всему, но не к этому. Валя растерялась, совсем забыв, что "врачиха" - соседка Коршунова.
- Скажите, пожалуйста, - выдавила, наконец, Валя изменившимся голосом. - Коршунов... Борис Михайлович здесь живёт? - Ей показалось, что врачиха уж как-то очень долго и пристально рассматривает её.
- В конце коридора, направо, третья дверь... - пропустила она Валю.
Ощущая запах борща, керосинки и чего-то ещё, ничего уже не соображая, Валя, как лунатик, подошла к третьей двери и постучала.
- Войдите! - будто во сне услышала она знакомый голос. Словно ныряя в холодную воду, вошла. Горело лицо...
- Вы?! - раздался удивлённый голос. - Что случилось?
Теперь она его видела, различала. Он стоял в углу комнаты возле стиральной машинки. В руках у него был мокрый детский чулок. Лицо растерянное, смущённо и как-то глупо улыбался.
- Я ненадолго... я по делу, - смутилась и Валя. - Видите ли, я забыла вам сказать, что...
- Да вы проходите, Валентина Ивановна, садитесь! - опомнился Борис Михайлович. Бросил чулок в машину, вытер полотенцем руки и пододвинул Вале стул. Не зная, что сделать ещё, нелепо стоял.
- Нет-нет, вы сидите, сидите! - испугался он, видя, что Валя порывается встать. - Это хорошо, что вы пришли... - Засуетился: - Я сейчас чай для вас подогрею...
- Что вы, что вы! Не надо, пожалуйста. Не беспокойтесь. А где Женя?
- У соседей... с подружкой играет...
- Борис Михайлович, я пришла только сказать вам, что...
- Валентина Ивановна! - прервал он её. - Извините меня, пожалуйста: я, должно быть, обалдел и как-то не так себя, вероятно, веду, но я очень рад вам! Прошу вас - садитесь, не уходите!
Он стоял перед ней высокий, сильный и - неловкий.
- Ну что же - угощайте тогда обещанным чаем, - сказала Валя. Снова села на стул и, тоже чувствуя себя неловко, стала ждать. Коршунов гремел на кухне посудой.
- Ой, Валентина Ивановна! - вошла в комнату Женя. Всплеснув от радости ручонками, бросилась к Вале. - У нас жарко, а вы в пальто, - заметила она через минуту.
Когда сели пить чай, Валя спросила, кивнув на стиральную машину:
- Тяжело вам... одному?
- Нелегко, конечно. Сами знаете - не успеешь отвернуться, что-нибудь уже выпачкала. Стирать приходится почти каждый день.
- А прачечной нет у вас рядом?
- Есть. Не успевают они за нами, - усмехнулся Коршунов. - Так что нет никакого смысла. Да я, собственно, уже и привык...
- А что же, бабушки у вас разве нет?
Борис Михайлович отставил стакан в сторону, долго мешал чай ложечкой.
- Почему нет? Есть. Родители жены. Но я с ними, признаться, - поднял Коршунов на Валю глаза, - не совсем в ладах. Не любили они меня. Сам не знаю, за что. Тоню за меня не хотели отдавать.
- Но ведь Женя-то... их внучка!
- Девочку они хотели взять сразу же после смерти жены. Я` не отдал. Отдать - значит, лишиться ребёнка навсегда. Я представляю, как её воспитают...
- Ну, а если вы вдруг заболеете? Бывает же... - поперхнулась Валя чаем. - С кем же тогда Женя будет?
- Надеюсь, соседи помогут. А впрочем, Валечка, болеть мне нельзя! Не-ет, не-льзя-я. - Он смутился, нечаянно назвав её Валечкой, и густо покраснел. Стал укладывать Женю в кровать.
- Спать, доченька... пора спать! - суетился он, раздевая девочку.
Валю поразила чистота в комнате, аккуратность во всём. Она привыкла считать, что мужчины сами жить не умеют, что у них обязательно должен быть беспорядок. У Коршунова Вале всё нравилось, даже вещи. Недорогие, но необходимые, продуманно расставленные.
- Ну, спасибо за чай, Борис Михайлович, я пойду! - стала Валя прощаться.
- Я сейчас, минуточку... я провожу вас! - Он обернулся к дочери, стал ей что-то шептать.
- Хорошо, иди, я не буду бояться! - громко сказала Женя. Улыбалась.
Коршунов помог Вале одеться, оделся сам, весело проговорил:
- Ну, я готов!
Вале было неловко, она хотела сказать, чтобы он оставался, не шёл, но почему-то не сказала, и теперь, спускаясь по лестнице, молчала. Молча, они вышли на улицу. Зажглись фонари, быстро темнело.
- Жениться вам надо... Борис Михайлович! - тихо сказала Валя.
- Кто же это за меня пойдёт? - шутливо ответил Коршунов. - Ребёнок, учусь на заочном, зарплата пока небольшая. В общем, жених - незавидный. Ну, я, видимо, пойду... Извините, пожалуйста... боюсь, Женечка проснётся, перепугается ещё... - Несколько секунд он постоял в ожидании, что Валя подаст ему руку, но Валя не поняла этого, и он пошёл. Валя просто не знала, что мужчины первыми даме руку не подают.
Другой раз, весной, когда начал таять снег, Валя попала в дом Коршунова снова совершенно неожиданно. Её вызвал он сам, прислав за ней такси. С шофёром в такси сидела с запиской девочка лет 12-ти.
"Меня, наверно, положат в больницу, - писал Коршунов. - Пожалуйста, заберите Женю на круглосуточное. Соседи помочь не могут. Извините за беспокойство, очень жду вас. Коршунов".
Коршунова Валя застала с жестоким гриппом, лежащим на кровати. Осунувшийся, заросший, с высокой температурой, он ждал её.
- Вот заболел!.. - слабо улыбнулся он ей, пытаясь встать.
Минут через 10 за ним пришла вызванная ею "скорая" и его увезли в больницу. Валя ушла с Женей в детсад. Но на ночь, как обещала, Женю там не оставила, забрала с собой.
Дома на неё набросилась мать:
- Вот только этого нам и не хватало! - бурчала она.
Валя промолчала. А на следующий день привела девочку снова.
Носила Коршунову передачи в больницу, а когда разрешили посещение, приходила к нему в палату. Видела, как радостно вспыхивали у него глаза при встрече, и чувствовала, что у самой тревожно бьётся сердце.
А дома настроение портила мать.
- И долго ещё это будет продолжаться? - спросила она однажды раздражённо. - Он тебе что, жених? Что люди подумают? Девушка ходит к женатому человеку...
- Он вдовец.
- Так ты что, замуж за него собралась?
- А если и так, что тут такого? - беззаботно ответила Валя.
- Да ты с ума спятила! Отец, ты слышишь, что дочь надумала - за вдовца выйти, с дитём!
- Да ничего я не надумала! - стала серьёзной Валя. - Я и сама ещё не знаю, люблю ли! - Хлопнула дверью, вышла на улицу.
Весь вечер отец с матерью о чём-то шептались. А на следующий день к ним в гости пришли Андреевы с сыном. Виктор недавно вернулся из армии. До армии он окончил театральное училище, но поработать актёром не успел, и теперь собирался устраиваться на работу в театр.
С этого дня Виктор стал бывать у них часто. Был он весёлый, красивый, никогда не унывал. Мать перестала укорять: не "вдовец" ведь, ровесник. Валя и радовалась ему, и удивлялась, что родители всегда старались оставлять их наедине. Валя охотно шла, куда он приглашал её. С другими она так запросто не умела. А Виктор легко жил и легко сходился с людьми. Валя перестала думать о Коршунове.
Виктор обзавёлся друзьями, от него теперь частенько отдавало вином, но Валя не обращала на это внимания. Она как-то быстро со всем примирилась и подчинялась Виктору, как и матери.
Вскоре Виктор устроился на работу и сделал ей предложение. И тоже просто, мимоходом, в каком-то пустячном разговоре. Вскоре справили свадьбу. Валя переехала жить к нему.
Коршунов чувствовал в Вале какую-то перемену. Опять при встречах угрюмо молчал. Сначала Валя этого не замечала, была переполнена счастьем, а когда заметила, у неё неприятно засосало под ложечкой.
"Странный какой-то человек! - подумала она. - Ну, что` ему-то?!. Чего дуется? А может, он ничего не знает? - решила Валя через минуту. - Надо сказать".
И сказала.
- Борис Михайлович! - окликнула она его вечером, когда он забирал Женю. - Поздравьте меня! Я вышла замуж... - И тотчас же, неизвестно почему, ей стало неловко. Стыдно. До красноты, до слёз.
Он долго молчал, глядя куда-то в пол, помял в руке кепку и тихо, не своим голосом сказал: - Поздравляю!
Руки не подал, подтолкнул девочку к выходу и, не оборачиваясь, вышел. Ей показалось, что он сутулился. Сутулилась будто и девочка. Они шли какие-то поникшие, словно убитые горем. И Валя всё поняла. В сердце ей вошла острая, щемящая жалость. К ним, к этим хорошим людям. Но что же она могла поделать, разве она виновата? Валя хотела их окликнуть, но горло перехватил спазм.
После этого Женя долго в садике не появлялась. От заведующей Валя случайно узнала, что ребёнка Борис Михайлович перевёл в другой сад.
- Тот садик ему к дому ближе! - пояснила заведующая.
4
Виктор играл в театре немногословные второстепенные роли. Денег не хватало, и работать Вале в саду, как вначале, он теперь не запрещал, хотя и смотрел на её должность при малявках иронически.
Иногда Валя ходила на спектакли, в которых участвовал Виктор. Даже по тем незначительным ролям, что исполнял Виктор, она угадывала в нём талантливого актёра. И удивлялась: почему же его не замечают в театре? К тому же и внешность у него, позавидовать можно...
Сам Виктор никогда ей не жаловался. По-прежнему жил весело, легко, и ей становилось обидно за него ещё больше. Он целыми днями разучивал крупные роли, хотя никто не собирался их ему предлагать. Вале было его жалко.
Но вот случилось неожиданное. Но неожиданное, как оказалось, только для Вали. Виктор верил в это давно, и она лишь теперь оценила его терпение и упорство. На главную роль в спектакле не пришли сразу два актёра: ни основной, ни дублёр. Возникла реальная угроза отмены спектакля. Выручил всех Виктор. На скорую руку его проверили, убедились, что роль он знает превосходно, и на свой страх и риск выпустили его на сцену.
Валя в этот вечер была в театре. Играл Виктор прекрасно. И она плакала от радости. С этого дня всё и переменилось для Виктора. Роли стали давать часто.
Виктор входил в моду. Убедилась в этом Валя сама. Как-то зайдя к нему в антракте, она застала его целующимся с актрисой. Та немедленно убежала, а Виктор растерянно потёр пальцами лоб.
- Как глупо всё вышло! - поморщился он. - Ведь я её не люблю... просто так. Да и старуха она... - Ни оправдываться не стал, ни каяться.
У Виктора всё в жизни было просто. Слишком просто. Жил, как в поле трава растёт. Что хотел, то и делал. Изменял Вале. Она узнавала об этом. Два раза случайно, а потом следила за ним. Она всё ещё любила его. И мучилась с ним.
По недавней просьбе Виктора она ушла с работы. У неё теперь было много времени, но и много горя. Виктор по-прежнему увлекался, засиживался на дружеских попойках. А она, глупая, каждый раз ждала его и не могла с ним поссориться, уйти. Это было похоже на болезнь.
Валя хотела ребёнка. Но и в этом ей не везло, она не беременела. Во всём винила себя. Полагала, что Виктор потому и увлекается, что у неё нет детей. Ходила к врачам. Ничто не помогало.
Так прошло полтора года. И вдруг Виктор стал ненавистен ей. Она увидела его с грубой, немолодой женщиной. И это тогда, когда она, наконец, готовилась стать матерью. В душе Вали словно что-то оборвалось.
Не разбирая дороги, Валя быстро шла по безлюдной аллее. Октябрь, летели оранжевые листья с деревьев, быстро темнело. Впереди, держа за руку девочку, шёл высокий мужчина.
"Они!" - вздрогнуло вдруг у Вали сердце.
- Валентина Ивановна, Валентина Ивановна! - услышала она радостный возглас. К ней навстречу бежала Женя. - А мы с папой в Крыму были! Во, какая я чёрная, смотрите!.. - стала она задирать рукав платьишка и пальто. - Мы ракушек привезли.
А Валя почувствовала, как у неё подгибаются и делаются ватными ноги. Она взглянула ему в утомлённое и такое бесконечно дорогое лицо, и у неё сильно толкнулось в груди сердце.
- Что с вами? - всполошился он, видя, как глаза её наливаются слезами. Вдруг что-то понял, тихо спросил: - Плохо... да?
- Плохо, Борис Михайлович, ох, как плохо! - заплакала Валя, уже не стесняясь. Не отдавая себе отчёта, уткнулась лицом ему в грудь. - Пьёт, гуляет!.. - всхлипнула она оттуда. - Через три месяца после свадьбы началось... С работы меня заставил уйти: как же!.. неприлично его жене работать на такой должности. Да и гроши, говорит, получаешь. А ведь я хотела в институт поступать! - всхлипнула Валя сильней. Потом отстранилась, вытерла глаза. Ей стало легче: выговорилась.
Он погладил её по голове и ничего не сказал, только вздохнул. Затем взял её руку и поцеловал. И Валя почувствовала, что правильно сделала, сказав ему всё. Никому не говорила, а ему... ему можно. И ещё она поняла, что только его и любила всегда, милого, дорогого ей человека, самого дорогого на свете, и что думать об этом уже поздно, упустила она своё счастье. Заторопилась, стала прощаться.
А когда отец и дочь ушли, она задохнулась от рыданий. И всё смотрела, смотрела, как удаляются их фигурки. Они были уже далеко, когда вспыхнули фонари. Теперь от них видны только милые силуэты. Вот и их не стало видно. Ушли!
"Ушли!" - отметила она про себя. И словно оборвалось в груди сердце. Стало горько и одиноко.
- Папа, а люди злые, да?
- Почему ты так решила?
- А зачем они Валентину Ивановну обижают?
- Они больше не будут обижать...
- Ты заступишься, да?
Борис Михайлович молчал. Ещё не знал, что ему делать. До самого дома они шли уже молча. Маленькая и большой. Думали каждый о своём.
Через неделю, когда Валя пришла в гости к родителям, на неё набросилась мать:
- Это ещё что? - потрясала она конвертом. - У тебя муж есть, а ты что!..
- В чём дело, мама? - не поняла Валя.
- Она ещё делает вид, что не понимает!.. - издевалась мать. - С вдовцом своим опять шляешься, к нему уйти хочешь? Письма, бесстыдница, от него получаешь? Господи! Срам... срам-то какой на мою голову!
Валя выхватила у матери письмо, стала читать. Письмо, действительно, было для неё. Видимо, Борис Михайлович не знал, что она с мужем живёт отдельно от родителей, потому и написал на этот адрес.
Он писал, что они с Женей по-прежнему любят её и будут рады, если она придёт к ним в гости.
Спрятав письмо, Валя стала собирать свои вещи, которые ещё остались здесь.
- Куда это ещё? - всполошилась мать. - К нему?!
Не слушая причитаний матери, Валя с узлом бросилась к выходу.
За чаем у Бориса Михайловича Женя неожиданно обратилась к Вале на "ты":
- А ты не уйдёшь больше от нас?
- Ты хочешь, чтобы я осталась ещё, Женечка? Ну хорошо, я посижу ещё немного...
![[]](/img/s/sotnikow_b_i/bis0921/parus.jpg)