Сосновский Петр Владимирович : другие произведения.

Разрешаю любить,или все еще будет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  
  РАЗРЕШАЮ ЛЮБИТЬ,
  ИЛИ
  ВСЕ ЕЩЕ БУДЕТ
  
  1
  Прошлое у каждого свое. Я помню себя с двух лет. Стояла глубокая осень. Снега еще не было. Дни были мрачные, а вечером и ночью так темно, хоть глаза выколи.
  Однажды я, отец Александр Иванович и мать Любовь Николаевна поздно возвращались из гостей домой - были у бабушки Веры Борисовны.
  Я сидел у отца на руках. Что меня удивило: все небо было охвачено красными сполохами. В селе часто случались пожары. Возможно, где-то горел дом. Я крутился, задирал вверх голову, что-то кричал.
  В три, четыре года или даже в пять такого уже произойти не могло. Мой отец перестал меня брать на руки и матери строго-настрого запретил.
  Мой друг Женя Фоков помнит себя с того момента, когда вдруг полюбил Наташу Кустину, нашу одноклассницу. А сама Кустина, когда я попытался у нее узнать, что она помнит из детства, задумалась и, пожав плечами, сказала: "Ну, знаешь, Юра, я на интимные вопросы не отвечаю".
  Странно, уж не мой ли поцелуй тому причиной.
  В три года я был уже самостоятельным человеком. Отец так и сказал матери:
  - Мальчик у нас уже большой. Без надобности - недопекай его. Мать - не допекала. Мне была предоставлена определенная свобода. Я мог без особых препятствий осваивать окружающий мир.
  Время было спокойное. К тому же село - не город. Здесь все друг друга знали. Малышу каждый приходил на помощь. Соседка баба Паша однажды, забежав по делам к матери, сообщила:
  - Люба, вчера твоего сорванца видела. Важно так ступает. Я спросила его: "Юра, куда это ты?" - "Гулять иду!"- сказал он и пошел.
  Я пользовался предоставленной мне свободой, где только не побывал: первым делом прошел вдоль и поперек свою улицу и освоил дорогу к дому дедушки Ивана Павловича. Затем стал ходить и к бабушке Вере Борисовне. Она, гладя меня по головке, любила приговаривать:
  - Юра, как я бы хотела дожить до того времени, когда ты женишься.- Бабушка тяжело болела. У нее была водянка. Она боялась умереть.
  Я, еще не сознавая, позже, когда познакомился с девочкой, привел ее к Вере Борисовне и сказал:
  - Баба, вот смотри моя невеста!
  Она долго смеялась, даже прослезилась - ей, так понравилось мои слова.
  
  Мою невесту звали Наташей. С ней я познакомился случайно, когда отправился в гости к дедушке Ивану Павловичу, который жил на нашей улице, но на другом краю. Дорога к дому дедушки у меня была нескончаемо длинной оттого, что я тогда был маленьким мальчиком и часто отвлекался. В тот день я к Ивану Павловичу так и не попал. Осилив половину пути, то есть, добравшись до угла - начала другой улицы, соседней, я увидел трактор, заинтересовался им и свернул в сторону.
  Трактор стоял у дома бабы Мани, которая умерла. Ее сын приезжал на похороны, побыл и уехал. Долгое время в доме никто не жил. Он стоял с заколоченными окнами, а тут они были открыты - настежь, и из печной трубы струйкой поднимался в летнее небо дым.
  К трактору была прицеплена телега, а в ней прыгала девочка.
  - Эй, ты кто такая? - крикнул я ей.
  - Ната! - ответила девочка и вызывающе посмотрела на меня.
  - Что еще за Ната?
  - Ну, Наташа!- ответила она.
  - Меня можешь звать Юркой, - откликнулся я.
  - Залезай в телегу, поиграем! - пригласила Ната.
  Меня не пришлось долго упрашивать. Я тут же забрался.
  В телеге было много соломы. Мы не один час бесились в ней: бегали, прыгали, кувыркались, до тех пор пока мать Наты Нина Васильевна не позвала девочку обедать.
  Я часто приходил к Наташе. Она также чуть что бежала ко мне. Нам нравилось проводить время вместе. Особенно мы любили играть в тракторной телеге, чем только для нас она ни была. Телега по вечерам всегда стояла у дома бабы Мани.
  Однажды я поссорился с Наташей, и девочка стала меня сгонять с телеги:
  - Мой папа тракторист, а не твой! Твой - коровам крутит хвосты, - кричала она. - Уходи отсюда и не смей больше играть в моей телеге.
  Ната пыталась столкнуть меня силой, хотя я и был ростом меньше ее, но крепкий и не поддавался. Мы долго толкались, барахтаясь в соломе, я нечаянно коснулся своими губами ее губ.
  - Ой! - вскрикнула Наташа, - поцелуй меня еще.
  - Ну, вот глупости. Я тебя и не целовал! - запротестовал я.
  - Нет, целовал! Нет, целовал! - стала громко возражать Ната.
  Я тут же спешно поцеловал ее, и она замолчала. Затем я спрыгнул с телеги, чтобы уйти, но столкнулся с отцом Наты Михаилом Ромуальдовичем. Его привлекли крики дочери.
  - Ну что, жених, поссорился с невестой? - спросил он.
  Я засмущался и, не говоря не слова, побежал домой.
  Мое отношение к Наташе было иное, чем к Жене Фокову. Правда, с ним я познакомился значительно позже и при других обстоятельствах, когда увлекался рыбалкой.
  Интерес к ловле рыбы у меня вызвал мой дедушка Иван Павлович. Он летом почти каждый вечер ходил на пруд ловить карасей. Однажды Иван Павлович, оценив взглядом мой рост, сделал мне небольшую удочку. Какое-то время я ходил ловить рыбу с дедушкой, а затем уже самостоятельно.
  Женю я встретил на пруду. Мальчик был совершенно не похожим на других ребят, может быть, этим-то он меня и заинтересовал. Я ловил чаще, правда, это были не караси - так мелочь. Он же довольно редко. Однажды Фоков поймал можно сказать, рыбищу. Его добыча вызвала удивление даже у взрослых рыбаков. Многие подходили посмотреть.
  Я обычно пропадал на пруду, когда был хороший клев. Для моего друга это было не важным условием. Он, устроившись в укромном местечке, у куста лозняка, разматывал удочку, затем аккуратно доставал из спичечного коробка большого-пребольшого червя, нацеплял его на крючок и, забросив леску в воду, часами следил за поплавком. Его взгляд меня порой даже пугал. В серых глазах Жени было что-то странное. Он был какой-то неземной, отрешенный.
  Женя жил на той же улице, что и Наташа. К нам он присоединился незаметно. Я даже не запомнил того дня. Фоков в отличие от меня был "жаворонком". Я еще спал, когда он вдруг появлялся у меня дома. Вначале меня допекало солнце, лезло в окно и светило в глаза, затем уже друг. Он дергал меня за руку, тормошил, звал играть. Но я не мог играть без Наты и предлагал другу ее подождать. Если она задерживалась, мы шли к ней.
  Ната была, насколько я помню, всегда со мной. Она даже на рыбалку ходила. Я чаще вытаскивал из пруда карасей, а девочка все время крутилась возле меня. Женя ее не интересовал.
  Мое детство пришлось на послевоенную пору. В нем я не знал роскоши. "Пик коммунизма" для одних и "Помер", а не "Памир" у других - такого тогда не было. Мы все жили одинаково, не богато.
  Я помню день, когда меня записали в первый класс. В школу меня собрали быстро. Город был поблизости. И не какой-нибудь городишко, а огромный с многомиллионным населением мегаполис. Проблем с покупкой необходимой для обучения "экипировки" у отца Александра Ивановича не возникло. Одна загвоздка - приближалось первое сентября, а он не мог найти для меня подходящий портфель. То ли денег не было, то ли невозможно было его купить. Я волновался, и не знал, что делать с новыми для меня предметами - куда засунуть книги, тетради, карандаши, ручки. Однако отец к началу учебного года все-таки принес мне портфель.
  - Вот! - сказал он. - Держи!
  Портфель был не новым, но из добротной кожи. Такие носили бухгалтеры, председатели колхозов, инженеры. Он мне понравился. Его замки - их было два - блестели. Я с удовольствием взял портфель в руку.
  - Да-а-а! - взглянув на меня, всплеснула руками мать Любовь Николаевна. -Великоват.
  Портфель доставал до земли.
  - Ничего мальчик растет, - ответил ей отец, - через месяц-другой будет в самый раз. А для начала мы ему найдем помощницу. - И нашел. Долгое время мне помогала Ирина. Я с ней сдружился. Так к нашей компании примкнула еще одна девочка. Я надеялся, что с появлением Ирины, Женя не будет скучать. Во время разговоров он часто отмалчивался. Ирина не могла его расшевелить. Она с нами была не всегда, а только тогда, когда ей было это интересно. Если Ирину ничто не привлекало, девочка уходила играть к своей подружке Наде Втюриновой. У нее были сестры Валя, Вера, Женя и брат Миша. Скучно им не было.
  
  Мне доставляет удовольствие копаться в прошлом. Память у каждого избирательна - это я знаю.
  Я горел желанием, рвался пойти учиться в школу. Странно, но Женя Фоков идти в первый класс не хотел - упирался, наверное, еще не нагулялся.
  Первый школьный день мне запомнился. Мой друг его не знает. Ему он был не нужен. Хорошего мало. Однажды я ему рассказал о нем. Женя не поверил:
  - Юра, не обманывай меня!
  - Ну что ты, - кричал я ему. - Думаешь, мне хочется тебе говорить всякую ерунду. Вспомни долговязого Гришку двоечника. У меня не было цветов и он, чтобы не испортить наш знаменательный день, на просьбу моей матери забрался в палисадник к своей бабушке Паше и надергал красных астр. Мне, после не составило труда, поделился букетом с тобой: "На, держи!" - сказал я и тем самым вынудил тебя стать учеником. Ты на линейке горькими слезами заливался. Анна Сергеевна - наша первая учительница успокоила тебя и, взяв за руку, повела в класс. Потом-то ты с удовольствием ходил в школу, готов был даже по воскресеньям - выходным дням учиться.
  Первые четыре года я учился с ребятами в так называемой "маленькой" школе - начальной.
  Она, находилась в небольшом деревянном здании, имела четыре классных комнаты, учительскую и подсобное помещение. Классы были светлыми, чистыми и по-домашнему уютными. Возможно, из-за того, что в каждом из них, стояла круглая оббитая листовым железом печь, излучавшая в холодные дни тепло, особенно зимой, когда за окнами было морозно, на улицах завывала метель или же кружилась вьюга.
  Я проявил себя сразу же в первый год учебы. Правда, с плохой стороны. Случилось это неожиданно для меня. Я и Ната сидели за одной партой. За нами Женя и Витя, незнакомый мне мальчик. Вот он однажды на одном из уроков, наверное, рисования достал яркую коробку с цветными карандашами. Они понравились Наташе Кустиной, и я, как только Витя отвернулся - стащил их. После уроков я собирался подарить карандаши девочке.
  Мальчик хватился карандашей - их нет. Он поднял руку, и, когда Анна Сергеевна обратила на него внимание, заявил ей о своей пропаже. Наша учительница перевернула весь класс и заставила нас выложить содержимое портфелей на парты. В тот день я был поставлен в угол на все оставшиеся уроки. После, когда ученики разошлись - Анна Сергеевна сказала мне:
  - Юра, я все знаю. Ты хотел совершить хороший поступок по отношению к своей подружке - порадовать ее, но плохой - по отношению к Виктору. А потом представь Ната, например, достала бы эти самые карандаши, а мальчик незаслуженно обозвал девочку воровкой. Каково было бы ей выслушивать такое обвинение? Ты понял?
  - Анна Сергеевна, все понял, - сказал я, извинился и ушел.
  На улице меня ждали Ната Кустина и Женя Фоков. Я присоединился к ним, и мы отправились домой.
  В тот день дорога для меня не была интересной, мы шли и молчали. Я был рассеян, ничего не замечал. Улица, на которой стояла школа, осталась позади, мы свернули на соседнюю - на ней жили мои друзья. За домом Жени я мог срезать путь: пройти огородами, но тогда мне не удавалось проводить девочку. Это для меня было непозволительно. Я старался быть джентльменом.
  Скоро я и Ната попрощались с Женей. Едва наш товарищ открыл калитку, и скрылся за ней, девочка наклонилась, и поцеловала меня.
  - Спасибо Юра! - сказала Кустина. - Так она отблагодарила меня за не подаренные карандаши. Я растерялся, покраснел. Мне было приятно и стыдно одновременно. Взглянув ей в глаза, я не выдержал и тут же сбежал. Ната поняла мой поступок и не остановила меня.
  
  Мой друг был странным мальчиком, он до слез переживал, если получал на уроках двойки. Тройки его также не устраивали. Семья у Фокова была интеллигентной. Отец Жени Станислав Александрович работал ни где-нибудь, а в многомиллионном городе мегаполисе в редакции газеты, мать лаборантом на каком-то заводе. Возможно - это его и обязывало учиться лучше всех в классе.
  Однажды, мой друг решил догнать девчонок Ирину и Надю по успеваемости. Их дневники пестрели пятерками. Сеня, мальчик который часто ко мне лез, чтобы поиграть во время перемен в догонялки как-то не выдержал и сказал ему:
  - Жень, ты просто рехнулся!
  Фоков был упорным. Он догнал их. Но - это для него не было важным. Лучшая ученица у нас была Наташа, девочка которую Женя тайно любил. Я понимал, он хотел сравняться с ней, но боялся заикнуться об этом.
  Упорство моего друга было болезненным. Одно время мне пришлось с ним даже соперничать. Кто кого опередит. Эту затею я бросил. Мне трудно было сидеть часами за учебниками. Для Фокова - легко. Правда, порой на него что-то находило, Женя топтался на месте. Нет, не из-за того, что учеба ему не давалась. Его заклинивало. Сейчас я бы сказал - "глючило", облака мешали - витал, наверное, где-то в них.
  Я был средним учеником, случалось и совсем сползал, перебиваясь с троек на двойки. Однажды, я не выполнил домашнюю работу по русскому языку. Думал, пронесет. На всякий случай, чтобы не рисковать забросил тетрадь под кровать.
  На следующий день Анна Сергеевна вызвала меня к доске. Я соврал, что задание у меня выполнено, но тетрадь осталась дома. Она отправила меня за тетрадью. Мой обман открылся. Мне тогда пришлось попотеть. Но, наверное, благодаря тому случаю я "маленькую" школу окончил без троек.
  В "большой" школе - средней мне учиться было значительно труднее. Она располагалась в бывшей казарме. И уж там к нам ученикам отношение в какой-то мере было как к маленьким солдатам суворовцам.
  Как надо мной изгалялся Петр Полекарпович учитель математики - сейчас трудно представить. Кустиной часто приходилось уходить со школы домой без меня - с Женей. Я то и дело оставался после уроков. Но однажды учителю надоело со мной возиться, и он дал мне в помощницы Наташу. Я долго сидеть после уроков не мог и тут же, как только Петр Полекарпович оставлял класс, хватал девочку за руку и тянул ее на выход.
  Женя Фоков мне завидовал. Не раз он предлагал мне свои услуги:
  - Юра хочешь, я позанимаюсь с тобой?
  - Ну что ты, ненужно, - отвечал я. Это моего товарища злило. Я его не понимал. Мне с Кустиной было интересно играть. Наташа для меня была просто девочкой. Я хорошо знал ее родителей - отца Михаила Ромуальдовича и мать Нину Васильевну. Я мог запросто забежать к ним домой.
  
  Мой друг Женя опередил меня. Наташу он полюбил раньше, чем я. Многое из прошлых лет выветрилось, просто забылось. Однако последние годы учебы в школе мне памятны. Это время, когда хотелось влюбляться и делать глупые поступки.
  Из моих ребят одноклассников мало кто дружил с девочками. Общение с ними не распространялось дальше школы, улицы, магазина или же клуба, куда мы ходили смотреть фильмы. На танцы в клуб ходили единицы. Среди моих друзей таких не было.
  Я мог проводить Наташу домой из клуба, но в компании ребят. Рядом всегда были Женя, Ирина, Надя, Сеня. Встречаться вечером в клубе с девочками из нашего класса встречались один, ну два человека, не больше. Их действия я считал безрассудными. Мой друг также. Так я думал. Однако напрасно. Я просто не знал его. Женя был способен и не на такое. Мне и сейчас многие из его поступков непонятны.
  Влюбляться я начал со второго класса. Наташа Кустина для меня долгое время была просто другом, товарищем и все. Я с ней, например, даже советовался, кого мне любить Ирину или же Надю.
  Кустину я полюбил в старшем классе. Я ею заинтересовался неожиданно, можно сказать случайно. Однажды, что уже само по себе странно мне вдруг на уроке ни с того ни сего стало плохо. У меня вдруг появился жар, я ощутил небывалую слабость, перед глазами все поплыло. Александр Олимпович учитель по литературе заметил мое состояние, подошел и приложил к моему лбу руку:
  - Да ты же весь горишь! - сказал он. Затем, осмотрел класс, увидел Кустину и попросил ее:
  - Наташа, ты, как мне известно, недалеко от Шакина живешь? Будь добра, проводи Юрия. Он сам не доберется до дома. Да и еще скажи его матери Любовь Николаевне, чтобы она обязательно вызвала врача.
  Мать вызвала врача, и я загремел в больницу.
  Свободных коек не было, меня поместили в женское отделение. В селе была эпидемия гриппа.
  Дней несколько я находился в беспамятстве. Через каждые четыре часа мне кололи пенициллин.
  Из забытья я очнулся от громкого стука в заснеженное окно, открыл глаза, слегка приподнялся, и увидел Наташу, и тут же в нее влюбился. Девочка улыбалась, махала рукой и что-то кричала. Я ничего не расслышал из ее слов, однако всегда считал, что она приветствовала меня, только меня и никого более. Хотя не далеко от моей кровати стояла кровать ее матери Нины Васильевны.
  Я, глядя теперь на Наталью Михайловну, так ее сейчас называют, не могу сравнить с той девочкой, которую когда-то знал. Она часто обращается ко мне. Я общаюсь с ней. У нее все еще сохранилась былая красота, однако, Наталья Михайловна, уже - не Наташа, не Ната.
  Ната, так звали девушку дома или Наташа была совершенно иной. На нее я мог смотреть часами. Синие глаза девушки меня завораживали. В них я просто тонул. Наташе мое внимание было приятно, так как я порой нет-нет и встречал ее взгляд. Я думаю, она меня тоже полюбила там же - в больнице, где и я ее. Это заметно было по поведению Наты не только мне, но Жене Фокову. Как-то он не удержался и с завистью сказал:
  - Да Юра, ты счастливый! - Я стал выспрашивать у него от чего это я счастливый, но он тут же замкнулся и не сказал больше ни слова.
  
  Парты в классной комнате стояли в три ряда. Центральный - несколько выступал вперед. Возле него находился учительский стол. Девочка сидела от меня через ряд - за первой партой и я, слушая учителя, ею просто любовался. Правда, это уже было после того, как меня выписали из больницы.
  На Наташу обращал внимание не только я, но и другие ребята, например, Сеня. Это он мне сказал:
  - Да Наташа классная девица. Я бы не отказался с ней быть рядом.
  Парень жил на моей улице, недалеко от дома Кустиных. Он учился игре на баяне, и я довольно часто слышал, как Семен часами наигрывал что-то на инструменте, пытаясь привлечь своими мелодиями Наташу, так мне казалось. Однажды, чтобы он не был таким настырным, мне даже пришлось его слегка поколотить.
  - Ты чего это? - поинтересовался Семен. - Что я тебе такое сделал?
  - Да так просто, - ответил я, - не нужно выставлять свои способности, лучше ходи на пруд как все ребята рыбу ловить.
  - Я и хожу, - непонимающе буркнул мне товарищ.
  
  Я, влюбившись в девушку, много потерял, прежде всего, утратил былую легкость в общении с ней. Мой язык стал заплетаться, я с трудом подыскивал нужные слова, хотя раньше косноязычием и не страдал. Мне стало трудно разговаривать даже с товарищами, если Ната находилась рядом и могла меня слышать.
  Что еще меня мучило? Малый рост. Правда, не долго. Я скоро обогнал Нату и стал на голову выше. Смотрел на нее сверху, но робость долгое время не проходила.
  Летом по вечерам мы толклись на пяточке у дома Сени. Он играл на баяне, и мы устраивали танцы. Я танцевать не умел, да и не только я, но и многие мои товарищи. Но в темноте делать выкрутасы ногами было проще, чем в сельском клубе. Туда мы тоже ходили. Правда, не часто и не на танцы, нас там больше интересовало кино.
  Женя сколько я его помню, всегда стремился привлечь внимание Наты. Танцевал он эффектнее, чем я и поэтому у девчонок пользовался уважением.
  Мы не только танцевали, но и пели. Под баян это было делать легко. Особенно получалось у Ирины и Надежды. Я также подпевал, но не выпячивал себя. Голос мой звучал тихо. Изредка, тайком я подглядывал за Натой. Да я любил девушку, однако мою любовь к Наташе нельзя было сравнить с любовью друга. Фоков был просто помешан. Для нее он был готов умереть. Я его рвения не понимал. Может, мои чувства были не достаточно зрелыми, крепкими, серьезными. Мне не хватало взрослости. Моя мать мне так и говорила:
  - Юра, какой же ты еще ребенок!
  Глядя на Наталью Михайловну, я с теплотою вспоминаю прошлое. Особенно то время когда я вдруг ее заметил. Заметил и полюбил. Причиной побудившей меня испытать это чувство стала болезнь. Возможно, я и сейчас еще не до конца вылечился. Моего друга, он уже солидный мужик эта любовь просто-напросто доконала. Мне его жалко. Однако сделать ничего нельзя. Человек - пропал.
  Мне мой отец Александр Иванович, когда был жив, не раз говорил:
  - Юра, оставь ее, ты ведь не женат, почувствуй себя свободным мужчиной. - Но выполнить его пожелание мне долгое время не удавалось.
  Наташа живет во мне даже сейчас. Я ее никогда не покидал.
  Моя мать Любовь Николаевна всегда вторила отцу. Она считала, что Наташа оказалась со мной рядом случайно, а значит должна из моей жизни уйти.
  - Смотри, смотри сынок сколько красивых девушек. Да вот хотя бы взять Ирину или же Надежду - соседскую девочку, чем она тебе не пара. Зачем тебе далась эта приезжая. Что в ней интересного - трактор, на котором ездит ее отец, и в телеге которого ты с ней любишь целоваться.
  Мне, конечно, не хотелось верить всему, что говорили мои родители. Хотя я и понимал, что поэзии в моих отношениях с Натой, было немного. Возможно - одна проза. Но я тогда был романтиком.
  
  2
  Наташа Кустина еще в школе как-то быстро повзрослела, округлилась. Она была так хороша собой, что на нее, если не знали возраста девушки, посматривали даже взрослые мужчины. Мне, чтобы приобрести солидный вид понадобился не один год, произошло это только после службы в армии.
  Мои друзья считали Наташу моей девушкой. Я также, хотя это было не так. Ничего серьезного в наших отношениях не было. Наверное, и не могло быть.
  В школе Кустина была у всех на виду. Я не мог быть с нею - один на один. Рядом крутились ребята: Женя, Сеня, Виктор - они мешали нам общаться. Дома я торопливо делал уроки и бежал к девушке. Там мне были рады. Отец девушки Михаил Ромуальдович встречал меня словами:
  - А жених, проходи! Ната дома, ждет тебя.
  Я легко перешагивал через порог и отправлялся в комнату к девушке. Но так продолжалось недолго. Что-то все-таки в нашей жизни произошло. Ната, хотя и радовалась встречам, но явно сторонилась меня и спешила, как можно поскорее отделаться.
  - Знаешь, Юра у меня много уроков, - говорила она. - Приходи завтра, а лучше послезавтра. Я недоумевал, ведь мне приходилось делать те же самые задания, что и ей - я успевал, а она отчего-то нет.
  Поведение Наташи Кустиной изменилось после одного случая на уроке. Однажды молодой учитель физики Михаил Кононович вызвал девушку к доске и почти весь урок уделил только ей. Она, тогда, заметив его странное отношение к себе, стояла красная, пытаясь ответить на вопрос неожиданно ставший трудным.
  Я рвался ей помочь, тянул руку: мне хотелось перенести внимание на себя, но все было напрасно.
  Кустина - после того самого урока стала другой. Сейчас, я точно знаю, она заинтересовалась учителем. Михаил Кононович элегантный подтянутый красивый молодой мужчина стал назначать ей встречи не у нас в селе, а где-то в городе, подальше от любопытных глаз. В то время такие отношения не поощрялись. Она, ведь была несовершеннолетней.
  Я не знал о ее взаимоотношениях с молодым учителем и тянулся к Нате. Хотя даже если бы мне и было что-то известно, - это ничего бы не изменило.
  
  По осени всегда были нужны руки: взрослые не успевали убирать урожай и нас подростков - школьников, сразу же едва только мы приходили учиться в школу - отрывали от занятий и направляли на уборку картофеля, свеклы, хмеля.
  Хмель - культура для колхоза была новая. Я любил его собирать. Он вился по проводам, забираясь высоко в небо. В зарослях хмеля было интересно прятаться и любезничать с девчонками. К тому же в пору созревания хмель пьянил и как-то особенно действовал на нас.
  Многим из моих одноклассников нравилось это время, и они с удовольствием работали в поле.
  Однажды, в один из таких дней Наташа, когда я оказался с нею несколько в стороне от своих одноклассников, срывая в корзину шишки хмеля, спросила у меня:
  - Юра, ты так на меня смотришь. Ты что влюблен в меня?
  Ну что ты молчишь, говори, говори? Да!
  Я весь покраснел. В горле сразу же стало сухо. Мой голос так изменился, что я его не узнал. Однако слова, которые я тогда произнес:
  - Да, ты ведь это знаешь, - мне приятны, и сейчас по прошествии многих-многих лет.
  - Хорошо, - донеслось до меня, - я разрешаю тебе любить меня, - сказала девочка. Она уже знала себе цену. За ней ребята бегали. Я же еще был неуклюжим подростком и вряд ли мог интересовать девушек, тем более ее.
  Наш разговор был услышан моим другом Женей. Я даже не подозревал о том. Слова Кустиной: "Я разрешаю тебе меня любить" им были восприняты как признание девушки в любви ко мне. Он просто взбесился. Как Фоков ревновал меня к Наташе. Мы с ним тогда расстались - вернее Женя со мной. Я всегда находился рядом. Женя где-то далеко. Не слышал он меня. Я тогда остро чувствовал свою влюбленность к Нате - и все это осталось за кадром, меня никак не тронуло. А вот на Женю повлияло и еще как. То, что после он с собой сотворил, мне запомнилось и никогда из памяти не сотрется, никогда.
  Наташа - была лучшей ученицей, а я так себе середнячком. Но что-то все-таки объединяло нас. Мне трудно понять даже сейчас - что? В детстве - телега, в которой мы играли, ее борта - ограничители, не дававшие выпасть, в юности новые желания, неосознанные прежде - желания любить и быть любимым. Я не знал, тогда какую она отводила роль Михаилу Кононовичу.
  Эти желания переполняли и моих друзей Семена, Ирину, Надежду, Виктора. Особенно они действовали на Женю. Обычно Фоков всегда был на высоте в любых школьных делах, а тут вдруг сник. Он забросил учебу и наотрез стал отказываться от общественной работы. В его дневнике стали появляться не только тройки, но даже и двойки, чего раньше никогда не было. Девятый класс ему дался тяжело. От Жени такого никто не ожидал.
  Отец Евгения, Станислав Александрович и мать Лидия Ивановна недоумевали, как могло такое случиться. В интеллигентной семье ребенок просто обязан быть отличником.
  Учителя бились, пытаясь помочь Фокову. Клавдия Яковлевна учительница по иностранному языку даже оставила парня на осень.
  -Я не хочу тебе ставить тройку,- афишировала она Жене свое решение. - Летом походишь и "хорошо", даже "отлично" будет обеспечено.
  Молодой физик Михаил Кононович в отличие от других своих коллег отчего-то чувствовал себя перед Евгением виноватым и намеренно завышал ему оценки. Я ничего не понимал. Обстановка, создавшаяся вокруг моего друга, меня шокировала.
  - Ну что тут такого: Женя скатился в учебе, не успевает. Я, также учусь и ничего, а тут разыгрывают вокруг него трагедию, которая самого виновника - моего товарища совсем не трогает. Ему не до нас.
  Наташа вот чье внимание было необходимо Евгению. Но девушка вела себя странно. Кустину что-то мучило. Она находилась где-то далеко от села - в городе - мегаполисе со своим Михаилом Кононовичем.
  Однажды, когда я был у нее дома, девушка из-за какого-то пустяка вдруг ни с того ни сего набросилась на меня. Нина Васильевна, услышав крик дочери, не выдержала:
  - Ната, опомнись, да разве так можно себя вести?
  Наташа извинилась и убежала.
  Я тоже убежал, убежал на улицу. У калитки я столкнулся с Фоковым. Он шел к Кустиной, но, увидев меня, вдруг резко повернул в сторону.
  - Евгений! - крикнул я другу, но он даже не повернулся, а лишь прибавил ходу. Я за ним не побежал, а нужно было.
  "Никуда не денется через день-два сам будет у меня" - подумал я. Однако друг отчего-то не приходил. Я уже начал беспокоиться: раньше такого не было.
  Весть о Фокове принесла мне Ирина. Я не поверил ей, когда она выпалила:
  - Женя повесился.
  - Как повесился, переспросил я. - Ерунда какая-то.
  - Юра! Юра! Женю увезла скорая помощь!
  Несколько позже я узнал от Семена, что Ната от Жени получила письмо. Его Кустиной вручила маленькая девочка сестренка Ирины нашей одноклассницы - Юля.
  Женя остался жить. На чердаке, где он пытался покончить жизнь самоубийством, не выдержала перекладина - сломалась. Мой друг, когда веревка оборвалась, долгое время лежал на чердаке, приходил в себя. Его нашла мать Лидия Ивановна и вызвала "скорую помощь". После она мне объясняла:
  - Юра, Женя последнее время так переживал. Он, вдруг неизвестно отчего нахватал плохих оценок и когда? В конце учебного года! Представь себе, какого это? Женя очень впечатлительный мальчик. Его расстроили школьные дела. Сейчас с ним будет работать психолог. Я, думаю, он поправит свои дела в школе и окончит ее "на отлично". У него еще есть время.
  Я читал письмо Фокова к Наташе. Кустина от меня ничего не стала скрывать.
  - На, читай! - сказала она.
  В нем было написано одно, а читалось другое. Успеваемость здесь была не причем. Поступок Жени был связан с его безответной любовью к Кустиной. Он вдруг заметил, что девушка играет с ним. Кустина играла и со мной. Я, если бы это знал раньше, должен был Нату бросить, хотя меня и тянуло к ней. Я думаю, девушка меня не любила, а так просто увлекалась.
  Значительно позже мне стала понятна роль Михаила Кононовича - учителя физики. Наташа Кустина поступила неблагородно. Ее поведение спровоцировало Женю Фокова. Я тут был не причем. Женя не должен был ревновать ко мне Нату.
  
  3
  Женя долго приходил в себя. Отрешенный его взгляд меня пугал. Он смотрел на меня и ничего не видел. Точно так Фоков смотрел, усевшись на обрыве пруда, когда мы с ним вместе рыбачили. Глубина его завораживала.
  Я помню его слова:
  - Юра у тебя не бывает желания броситься в воду?
  - Да нет! - ответил я и после решил - с рыбалкой нужно прекращать, хотя мне доставляло удовольствие ходить на пруд.
  - К черту карасей, что мы не найдем себе занятие интереснее? - выдал я ему. - И мы нашли. Стали ходить в лес. Лес был нейтрален и действовал на Фокова успокаивающе. Он не стремился забраться на дерево и спрыгнуть с него.
  Сейчас я был в затруднении, не знал, что предпринять, как помочь Фокову - отвлечь его от мрачных мыслей. Поступок Жени - попытка броситься в глубину, в глубину, которая его всегда манила, не увенчался успехом. Судьба дала шанс жить! Но хотел ли он жить?
  Я, не один раз, пытался себе представить, как беру веревку, бросаю ее через перекладину, завязываю, делаю петлю... - и не мог - всегда мысленно отпрыгивал. Опасность меня пугала. Это мой друг мог себе щекотать нервы. Женя ни раз, когда мы отправлялись в город, завидев электричку, становился у самого края платформы. Я кричал на него, хватал за рубашку, пытаясь его оттащить подальше.
  - Да не бойся ты, - отвечал мне Фоков.- Я себя проверяю. Мне важно знать - есть у меня в сердце страх или нет его.
  - Ну и как?- спрашивал я его. - Проверил и довольно! Так больше не делай!
  Однако переубедить Фокова я не мог. Он был упрям. Я не знал, что Женя чувствовал после того, когда перекладина, соединяющая стропилы, на которой была завязана веревка, обломилась. Муку, что не повесился? Или радость - оттого, что остался жить. Радости на лице у Фокова я не видел. Это меня и беспокоило. Отец заметил мои переживания по поводу Жени и спросил:
  - Ну, как твой друг? - и, не дожидаясь ответа, продолжил:
  - Суицид дело серьезное. Обычно желающие свести счеты с жизнью и оставшиеся жить - плохо кончают! Конечно, все зависит от того, какой будет жизнь. Если проблем не будет, серьезных проблем, может все и обойдется, а так не долго и в "дурдом" переселиться.
  - Плохо! - ответил я. - Плохо.
  - Не оставляй его! - сказал отец. - Будь чаще с ним рядом. Он не должен надолго оставаться наедине с самим собой.
  Я был солидарен с отцом. Фоков нуждался во мне. Раньше Женя бегал, теперь я стал бывать у него в доме. Мне у них в доме было неудобно. Да и ему самому я думаю также. У них был идеальный порядок, и это нас несколько сковывало. Я даже говорить во весь голос не мог. Если говорил - то, чуть ли не шепотом.
  Лидия Ивановна, его мать, впуская меня в дом, всякий раз останавливала, и благодарила:
  - Спасибо Юра, ты настоящий друг.
  Ну, как я мог бросить парня. Мы всегда с ним были вместе. Еще рядом была Ната. Ирина не в счет. Она редко радовала нас своим вниманием.
  Женя на улицу не выходил, сидел дома, и я чтобы его хоть как-то отвлечь от грустных мыслей распинался, рассказывал другу всевозможные истории о ребятах: про Семена, Ирину, Виктора, Надежду - веселил его. Веселиться Фоков не хотел - слушал мои рассказы, пропуская их, мимо ушей, иногда кивал мне головой. Его внутренний взор был нацелен на Кустину. Это было очевидно. Однако что-то все-таки Фоков брал, иначе бы давно меня выгнал.
  Я много раз стремился вытащить Женю из дома. Он бесстрашный готовый рисковать собой стал вдруг бояться людей. Даже ко мне ему необходимо было время, чтобы привыкнуть. Я должен был снова стать для него своим.
  У меня было желание вывезти парня из села подальше от страшных мыслей. Они прямо, как иголки из подушечки-игольницы торчали у него из головы, возможно и никогда не покидали ее. Мне не терпелось, как раньше в дни каникул уехать на целый день в город и затеряться в нем.
  Наше село находилось в нескольких километрах от огромного мегаполиса. Порой я чувствовал его дыхание. Ветер приносил запахи горячего асфальта, масла и несгоревшего бензина. Мы должны были уехать заблудиться в нем. Это должно было помочь парню сбросить напряжение, заставить почувствовать бьющую ключом жизнь.
  Мы часто были свидетелями, как после окончания школы многие из девчонок и мальчишек стремились уехать из села в город. Тот, кто все же оставался жить дома, навсегда перекочевывал в разряд неудачников. О нем говорили, что ему не повезло.
  С каждым годом город все ближе подбирался к селу, готовясь его поглотить. Я боялся этого момента и ждал его, хотя для меня село было оазисом зелени, снега, добра, тепла. Эфемерные, не реальные - мои мечты витали где-то далеко от него на широких проспектах и улицах, среди грязной листвы, кашеобразного подтаявшего от огромного количества высыпанной дворниками соли - снега, среди холодных сквозняков, злых резких слов прохожих.
  - Это же не навсегда, поехали! - кричал я Жене, иначе он меня не слышал и Фоков однажды не выдержал, сдался.
  - Хорошо! - сказал он. - Поехали.
  Мы выбрали время затишья. Я видел, что мой друг не намерен ни с кем встречаться. Час пик прошел. Сельчане, те которые работали в городе уже уехали. Я предложил Фокову отправится до станции через огороды, чтобы избежать ненужных встреч. Он согласился. Мы вышли на тропинку, и пошли леском, и тут чуть было, не столкнулись с бабой Пашей и двоечником Гришкой. Женя не хотел лишних вопросов, и мы не сговариваясь, тут же спрятались в кустах. Едва они прошли мимо, я толкнул Фокова локтем в грудь, и мы снова двинулись к станции.
  На платформу я поднялся один, посмотрел расписание, купил билеты и уже после перед самим приходом электрички помахал ему рукой. Из придорожной зелени вышел Фоков. Тут же показался состав. В вагон мы буквально запрыгнули. Следом за нами еще кто-то ввалился. Как мы не прятались - оказались не одиноки. Это был Гришка - внук бабы Паши.
  - А в город! - бросил он нам. - Я тоже. К отцу еду. Вызывает. Думаю насовсем. Он меня должен пристроить в училище.
  В руках Гришка держал чемоданчик с вещами.
  - А как же баба Паша! - спросил я.
  - Вот еще. Нужна она мне. Жадная!
  Бабе Паше было далеко за шестьдесят. Она пенсии не выработала. Получала гроши. Жила за счет огорода и коровы, которая снабжала ее и Гришку молоком. Долгое время парень отцу был не нужен. Но вот настало время - вспомнил.
  Высказывание Гришки-двоечника о бабе Паше мне не понравились, и я не стал с ним долго разговаривать. На вокзале мы без сожаления расстались с Гришкой. Я ему лишь махнул рукой. Фоков сказал:
  - Пока! - он был рад, что парень не стал к нему приставать с расспросами. Видно Гришку не волновало то, что стряслось с Женей. Он был равнодушен к его судьбе. Возможно, ничего не знал.
  Тут же с вокзала я потащил Фокова в метро. Мы отправились в зоопарк.
  В зоопарке людей было много, основной народ - дети. Для осмотра нам потребовался не один час. У клетки с волком Фоков долго крутился и вдруг сказал:
  - Юра нас бы вот так в клетку. Тогда человек вряд ли был бы способен делать глупости.
  Не знаю, к чему были его слова. Меня то зачем толкать в замкнутое пространство. Я ничего такого не совершал. Возможно, Женя высказал свое разочарование, признавшись в слабости. Это было радостно слышать.
  После посещения зоопарка мы отправились в парк культуры и отдыха. Там покатались на аттракционах, сходили в ресторанчик - покушали. Затем я повел Фокова в кино. По дороге в кинотеатр я на одной из станций метро вдруг увидел Наташу и Михаила Кононовича. Они неторопливо шли под ручку, пропуская людей. На платформе все толкались. Я закрыл Женю собой. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу и забрались в вагон. Двери закрылись. Электричка тронулась. Я был доволен, все обошлось. Хотя возможно ничего страшного и не было. В жизни много встречается похожих друг на друга людей. Тем более в многомиллионном городе. Может, мне они просто привиделись. Но рисковать вряд ли стоило. Я и представить не мог, что могло быть - вся моя терапия пошла бы насмарку.
  Домой мы вернулись поздно. Наш поход в город оказался удачным. Он отвлек парня. На мое предложение в ближайшее воскресенье снова съездить в город Женя без разговоров согласился.
  Я был доволен. Не знаю, что повлияло на Фокова - может город, может его люди, пусть с ними у нас и не было прямых взаимоотношений. Что-то в нем стало меняться. Однако я понимал, что моему другу снять синдром неполноценности может помочь только Кустина. Она была причиной его падения. Она и могла вернуть парня к жизни. Мой друг лично выкарабкаться был не в состоянии.
  Я во время длинных-предлинных с ним разговоров все делал, чтобы не упоминать о Нате. Но у меня ничего не получалось. Женя заставлял меня говорить о ней и только о ней. Мне было неудобно перед ним откровенничать - рассказывать, как я люблю Кустину. Я ничего лишнего и не сказал, но, невольно, отдал ему ее, не понимая, как это произошло.
  Ната отчего-то избегала Фокова, и не только его, но и меня.
  Однажды я не выдержал и пошел к ней домой.
  - Пусть ты и занята, занята сверх головы, - сказал я девушке, - но сейчас все дела отодвинь. Раз-два не встретишься с этим, со своим Михаилом ...
  - Ни с кем я не встречаюсь, - резко выкрикнула Ната.
  Я, конечно, понимал, что она лжет, но не стал ей напоминать об увиденном эпизоде в городе. Это для меня было не главным. Я то стерпеть мог, а вот Женя тот нет. Главное, чтобы она держала язык за зубами и не проболталась. Взглянув хитро на девушку, я сказал:
  - Вот и хорошо, что ты не встречаешься. Значит, у тебя есть время. Пошли ты поможешь своему товарищу, ну хотя бы подтянуть "иностранный язык". Позанимайся с ним. Его ведь оставили на осень. Ты об этом знаешь!
  - Да не нужно ему все это. На учебу твоему Жене наплевать, - выдала мне Кустина.
  - Согласен не нужно! Ему нужны друзья! - Я насильно вытащил девушку к Фокову и всегда это делал, пока он не стал оживать - приходить в себя.
  Я понимал, что Ната была рядом временно. Мне трудно было представить, что мой друг может ее увлечь. Меня он победил: я отдал ему девушку, но я - это я, а вот Михаила Кононовича ему вряд ли удастся отодвинуть. Учитель серьезный соперник, ни чета мне. Однако Кустина помогла Фокову. Иначе бы он не пришел ко мне домой, как он это делал раньше.
  - Юра, Юра вставай, хватит спать Соня! - закричал он.
  Я недоумевал. Женя стоял рядом возле кровати. Мне с трудом удалось продрать глаза. Апатия, неприятие жизни у него прошли. Парень чувствовал себя бодро и готов был работать над собой.
  Фоков снова с рвением засел за книги. Он без труда подтянул английский язык и успешно его сдал учительнице Клавдии Яковлевне.
  В школу Женя пошел, как ни в чем не бывало. На уроках он тянул руку и, когда его поднимали, прекрасно отвечал на вопросы учителей. Я предупредил ребят, чтобы они не напоминали Фокову о том, что произошло. Что было, то было. Прошло, и нет его.
  
  
  4
  После окончания школы я собирался жить в городе. Мне должно было повезти, я, также как и Ната, Женя, Сеня, Виктор, Ирина, Надежда и многие другие наши ребята не хотел быть неудачником.
  Александру Ивановичу - моему отцу не повезло, моей матери Любовь Николаевне также. Михаил Ромуальдович и Нина Васильевна - родители Наты были невезучими. Им пришлось вернуться в село. Правда, это было связано с Натой - девочке не подходил климат. Там, на Целине, пыльные бури вызывали у нее аллергию. В селе Наташа пришла в себя. Однако это ничего не меняло и не считалось уважительной причиной. На пересуды сельчан по поводу своего возвращения на родину Михаил Ромуальдович не обращал внимания.
  Хорошо говорили об устроившихся в городе, тех, которые там жили, даже о мотающихся изо дня в день туда и обратно на электричках, например, родителях Жени Фокова, остальные благосклонностью у сельчан не пользовались.
  Мы - ученики десятого класса простой сельской школы хотели жить в городе, мечтали.
   Я не раз выговаривал отцу:
  - Ну, что ты уперся в ферму! Работал бы лучше где-нибудь на заводе!
  Он отвечал:
  - Юра, сынок, ты пойми, работа на ферме мне больше подходит. У меня, да будет тебе известно, астма. Я, может быть оттого и держусь, не умираю что работаю, живу, здесь - на родине, а не лезу в город. А потом я прошел всю войну, знаешь - много повидал и вот, что тебе скажу лучше нашего места нет!
  Отец не хотел понимать меня. Он ни за какие ковриги не переехал бы жить в городской дом. Его устраивало копаться в огороде, носить воду из колодца, пасти летом колхозных коров и приглядывать за ними зимой, топить русскую печь. Отец был всем доволен.
  Я, нет. Я готов был из кожи лезть, чтобы вырваться из села. Будущее мне виделось прекрасным. Издали оно представало в розовых тонах, как на картинах импрессионистов.
  Село собирались сносить. Я сожалел о том и в тоже время радовался тому, что должно будет произойти. Многие мои друзья радовались. Моего отца мысль о сносе села выводила из себя. Он четко следил за происходящим и горько переживал. Отец и так был невысокого роста, а тут, если его что-то мучило, весь скукоживался и становился похожим на карлика. Однажды он домой пришел в приподнятом настроении - высокий-высокий, еле вошел в дверь. Даже задел головой за притолок:
  - Ура-а-а-а!- закричал отец мне на ухо. - Мне случайно показали проект работ. Наша улица еще постоит. А вот соседнюю снесут. Кустиным, Фоковым и другим придется уезжать.
  Мать, хотя и ругала сельскую неустроенность, но отца поддерживала. Наша улица находилась у кладбища и она боялась, что если село будет снесено, то та же участь может постигнуть и могилки.
  - Ну, разве так можно, - причитала она, глядя на меня. - Твоя бабушка Вера Борисовна очень хотела дожить до того времени, когда ты женишься. Куда ты тогда пойдешь и кому скажешь, что женился? Могилки то снесут!
  - Да не собираюсь я жениться, - что мне оставалось говорить, Нату - свою девушку я должен был отдать другу, хотя и мечтал о том времени, когда можно будет уехать в город жить вместе с ней.
  При сносе села нам всем должны были предоставить квартиры и мы из разряда сельских жителей сразу же переходили в разряд городских. Мне не нужно было устраиваться на тяжелую работу, чтобы получить лет через пять-десять квартиру. Жилье было гарантировано.
  Я заканчивал "большую" - среднюю общеобразовательную школу - десятый класс. Тогда была десятилетка. Рядом возле бывшей казармы, то есть нашей школы из материала разобранной церкви был построен спортзал и помещение для проведения различных школьных мероприятий. Я любил ходить туда на вечера. Мне нравилось наблюдать за Кустиной. Она по окончании концерта или танцев доверяла себя проводить. Я с удовольствием соглашался - тем более нам было по пути. Для меня - это было счастье.
  В первом полугодии десятого класса я учился неплохо, но затем съехал. Вокруг меня, как это было с Женей моим другом, никто не бегал, не суетился. Положение с учебой я должен был исправлять сам. Как трудно мне не давалась математика, я знал ее. Правда, Петр Поликарпович мне пятерок не ставил. Он жалел их, берег, наверное, для своего сына. Тот учился тут же рядом со мной. Что хорошего для меня сделал этот учитель? - Заставил работать. В остальном он мне, как человек неприятен. Я всегда, даже по истечению многих лет рядом возле него чувствовал себя плохо. Мне порой и сейчас слышится его глухой голос: "Юрий, что ты так ходишь, тебе, что обувь жмет?" - И свой: "Да Петр Поликарпович!" - хотя причина была не в обуви, а в самом преподавателе - я при встрече с ним так робел, что чуть не падал в обморок - "Тогда возьми топор и отруби носки", - сказал мне учитель.
  Михаил Кононович передо мной себя виноватым не чувствовал и преспокойно закатил мне в четвертой четверти по физике двойку.
  Десятый класс для меня был самым трудным. К экзаменам меня допустили условно. Мои успехи, вернее не успехи были напрямую связаны с самочувствием отца. Он болел, и я был вынужден его подменять на работе. Едва оканчивались занятия, я бежал на ферму. Она находилась на другом краю села, у леса. Путь был не близкий. Мне необходимо было пересечь все село. Появившись на ферме, я должен был навозить на лошади сена в сараи и разбросать его по кормушкам. Затем напоить коров. В определенные дни я чистил ясли животных - выносил навоз.
  Уроки я посещал, а вот на то, чтобы сделать домашние задания у меня не хватало времени. Жаловаться мне было неудобно.
  Женя, да и Ната стремились мне всячески помочь. Я их помощи был рад, однако из-за недостатка времени на учебу подняться выше троек не смог.
  Мне помнится день, когда экзамены были уже позади и выпускникам десятого класса вручали аттестаты. На вручение аттестата я прибежал с фермы: торопливо отмылся, надушился - вылил, наверное, полфлакона одеколона "ландыш", чтобы устранить все другие несвойственные торжественному дню запахи и затем, натянув на себя новый черный костюм, отправился в клуб.
  После вручения аттестатов нас пригласили на банкет. Его проводили в столовой. На длинных выстроенных в ряд столах было много закусок шампанского, воды, возле учителей стояла водка, вино. Бывшие школьники пили шампанское. Я, помню, с непривычки сразу же опьянел. Мне трудно было после выбраться из-за стола. Женя попытался мне помочь. Я отстранил его руку и сказал:
  - Ты иди, не жди меня. Я скоро буду.
  Во дворе зазвучал проигрыватель, и Фоков, увидев удаляющуюся фигуру Наташи, поспешил за ней.
  Я вышел во двор, когда танцы уже были в разгаре. Вечер оказался прохладным. Ната подбежала ко мне и, смеясь, сняла с меня пиджак.
  - Я вся дрожу! - сказала она, - скрываясь в темноте. Импровизированную танцплощадку освещала одинокая лампочка, пристроенная тут же у стола, на котором стоял проигрыватель. Она освещала ничтожно малое пространство и служила для того, чтобы можно было выбирать и ставить нужные пластинки.
  Мельком рядом с Кустиной я увидел Михаила Кононовича. Он был элегантен, его глаза блестели, а на лице не угасала улыбка. Наташа стояла красная и мяла в руках платочек.
  Танцевать я не рвался. Курить я также был не охотник. Женя мой друг то убегал куда-то, то вновь неожиданно появлялся. Меня пыталась вытащить на танец Ирина. Я не пошел, отказался:
  - Ну что ты Ирочка. Я тебе оттопчу все ноги. - Она махнула на меня рукой и убежала с Виктором.
  Мой друг Женя имел в аттестате одни пятерки, я своим - похвалиться не мог. Показывать его кому-либо, мне не хотелось, хотя я и сдал все экзамены - злосчастную физику никто не мог из учителей предположить - на пять, но тот самый Петр Поликарпович он был председателем экзаменационной комиссии, опротестовал мою оценку, и мне поставили тройку. По алгебре, геометрии - предметам, которые он вел, я также получил тройки. Четверки у меня были по истории, географии и астрономии. С таким документом поступать в институт было страшно - кому угодно, но не мне. Мой друг Женя однажды сказал:
  - Юра, знаешь, из-за чего мы с тобой сошлись?
  - Нет? - ответил я.
  - Хорошо я скажу, - уставился на меня Фоков. - Если ты все еще не понимаешь. Мы с тобой разные. Я думаю, ты с этим согласен! В то же время мы в чем-то одинаковые. Разные из-за того, что пути достижения желаемого у нас не сравнимы. Я готов перейти границу - нарушить все мыслимые и немыслимые законы жизни. Ты человек другой. Однако в итоге что получается? Мы с тобой стремимся к одному и тому же результату. Ты куда надумал поступать? Ведь не в так называемую "академию" - у нас в селе было сельскохозяйственное училище - куда тебя толкает Петр Поликарпович. Нет, ты надумал в институт. И ты поступишь. Я знаю. Но ты поступишь в ВУЗ, благодаря своему упрямству.
  Фоков говорил долго. Он во всех подробностях описал мне мое будущее, рассказал и о своем. О Наташе он молчал. Ее Женя оставлял себе.
  Я рвался в ВУЗ. Правда, не я один. Многие ребята из нашего выпуска хотели стать инженерами. В числе первых были Фоков, затем Ната, Ирина, Надежда, Виктор.
  Экзамены в институт я сдал, но не прошел по конкурсу. Мне было обидно.
  Виктор поступил в военное училище. Сеня пошел в музыкальное училище по классу баяна. Ната и Женя оказались в одном и том же институте - политехническом и даже на одном факультете, что для меня было странным. Ирина и Надежда также куда-то пристроились.
  Отец, как мог, успокаивал меня:
  - Это я виноват! Моя болезнь оторвала тебя от учебы. У тебя еще есть год перед призывом в армию. Ты позанимаешься и поступишь. Я уже тебя трогать не буду. Можешь, если есть желание пойти на подготовительные курсы.
  Я пошел на завод. Устроили меня туда по знакомству, так как я был еще несовершеннолетний. Мне помог Александр Иванович через своих друзей, работавших в городе.
  Завод не ферма. Меня пристроили в бригаду слесарей. Я долго привыкал к шуму машин, гари масла, к чрезмерно длинным часам. Время тянулось бесконечно долго. Я работал в одну смену. Она у меня была на час меньше, чем у остальных рабочих. У меня болели уши, закладывало нос, я морщился, не знаю, как не оглох. Бригадир, наблюдая за мной, хлопал меня по плечу и подбадривал:
  - Ничего сынок терпи! Попервости всем не сладко приходиться. Я в четырнадцать лет пришел на завод, а тебе семнадцать ты, можно сказать, взрослый.
  Я терпел. Привыкал. Втягивался. На работу и с работы я ездил в электричке и на автобусе. У проходной меня не раз останавливал вахтер:
  - Ты куда мальчик? - кричал он на меня.
  Я показывал ему пропуск, и он пропускал меня. Не знаю, как я доработал до первой зарплаты. Думал уже все бросить и уйти. Но в кассе мне дали деньги, небольшие, но честно заработанные и это меня удержало - я почувствовал себя человеком - рабочим. Деньги для меня были как признание моего положения, места в трудовом коллективе. Через два-три месяца я ничем уже не отличался от других работников завода, ну разве, что своим возрастом.
  Друзья от меня ушли на второй план. Мне ни до кого не было дела. Возможно, из-за того, что я сильно уставал. Уставал не только физически, но и морально. Мне нужно было время прийти в себя.
  Однажды я, возвращаясь со смены, случайно столкнулся с Наташей. Она спешила домой из института. Разговора у нас не получилось, хвалиться мне было нечем. Это она училась в институте не я. Правда, я не унывал. Перебросившись несколькими, ничего незначащими словами я, проводил девушку домой и расстался с ней.
  - Все будет нормально! - сказал я сам себе. - Придет мое время. Я еще буду на коне. Не зря мне при встрече говорит отец Наты Михаил Ромуальдович: "Юра, ты, что же не заходишь?" - Я его устраиваю. Во мне он видит зятя, и я им буду. Отдавать Нату Жене я не собирался. Ну и что, что он с ней учиться в одном институте.
  
  На заводе я работал недолго - осень и зиму. Вскоре мне пришла повестка в армию. Я тут же уволился и стал готовиться к службе. Кроме меня призывался Гришка-двоечник - переросток и еще несколько ребят моих одноклассников. Гришка появился в селе неожиданно.
  - Я, здесь в селе приписан, - сказал он. - У отца трудно с пропиской. Мне там так и не удалось закрепиться. Ну, ничего, отслужу и уж тогда я пристроюсь в городе. Не век же мне с бабкой жить!
  
  Мы не имели освобождения от армии. Для этого нужно было хотя бы учиться в институте. Но я не унывал. Я был согласен. Тогда времена были не то, что сейчас - другие, и если парень не проходил армейской школы считался не мужик. Я же хотел быть мужиком.
  Моя мать Любовь Николаевна устроила мне проводы. На них я пригласил в первую очередь своего друга Женю и конечно Наташу. Кроме них было много других ребят, живших у нас на улице. Сеня пришел со своим баяном. Вечер пролетел быстро.
  Мой друг крутился возле Наты. Я часто оставался в стороне. Но раз мне все-таки удалось с ней потанцевать. Во время танца ее кудряшки приятно щекотали мне щеку. Я чувствовал ее тепло и с удовольствием придавался новым ощущениям.
  - Юра! - сказала мне Наташа, - я буду ждать от тебя писем, и согласна отвечать на твои. - Ее слова меня порадовали. На службу я пошел со спокойным сердцем.
  На память перед отбытием в армию я захотел положить в чемоданчик фотографию. После окончания школы я вместе с друзьями сфотографировался, однако получить карточку не смог - где-то затерялась. Я вначале спросил о ней у старосты. Та отправила меня к Ирине. Ирина сказала, что передала Наташе, а Наташа Жене. Мой друг был в неведении и лишь пожимал плечами:
  - Ну, что ты Юра, - сказал он, почесав свой крутой затылок. - Я видел твою фотографию, ее мне пытались всунуть. Я тогда уезжал в город, и поэтому отказался ее взять. Не помню точно, но Наташа, мне так кажется, пристроила карточку Виктору. Спроси у него.
  Мой сосед по парте укатил поступать в военное училище. Я у него ничего не мог спросить. Так фотография и пропала.
  Перед отъездом я решил снова сфотографироваться с друзьями. Ната проследила за тем, чтобы карточки были сделаны, и одну из них отправила мне в часть.
  Я часто и подолгу рассматривал ее. На ней вместе со мной были мои друзья. Я стоял у дома возле черемухи в окружении Наташи, Жени, Семена, Виктора, Надежды ее сестер, Ирины. Соседка Ирина была не одна: она в тот день нянчилась со своей маленькой сестренкой Юлей - родители куда-то уехали к родственникам и дом бросили на нее. При съемке я отчего-то взял девочку на руки.
  Лица, у нас у всех, получились на фотографии серьезными, и лишь одна Юля улыбалась и махала рукой. Я часто, рассматривая фото, невольно задерживал на ней свой взгляд.
  
  
  5
  В день отправки в армию я попрощался с матерью. Отец торопил меня, ему нужно было еще успеть на работу. Выскочив чуть свет из дома, мы отправились на станцию. По дороге нам встретились Ната и Женя. Друзья хотели быть со мной рядом.
  На платформе было шумно. Скоро подошел поезд. Меня охватило непонятное чувство: на душе было и весело и отчего-то грустно. Вначале я пожал руку отцу:
  - Давай служи, - сказал он. - Затем Фокову и уже после на виду у своих сельчан крепко-крепко поцеловал Нату.
  На крик кого-то из провожающих:
  - Быстрее-быстрее электричка уже отправляется! - Я с трудом оторвался от ее губ и заскочил в вагон. Многое после забылось, но этот момент мне запомнился на всю жизнь.
  Что еще меня удивило из того времени - показалось несуразным - это то, что мы поехали не в сторону огромного мегаполиса, а в обратном направлении - в районный центр. Уже после нас призывников посадили в автобус и повезли, минуя родное село в многомиллионный город - в учреждение называемое распределителем.
  В распределителе мы все растерялись, как не старались держаться вместе. Я в нем пробыл целых два дня. Он, то наполнялся, то пустел. За время ожидания я под чистую съел все, чем меня снабдила в дорогу мать. Хорошо, что нас раза два сводили в столовую.
  Я был рад, когда, наконец, пришла и моя очередь. Видно пришелся по вкусу прибывшим из очередной воинской части "покупателям" - худощавому капитану и двум сержантам. Меня и еще группу таких же, как я ребят в количестве тридцати человек посадили в автобус и отправили на железнодорожный вокзал. Ночь я протрясся в вагоне и уже на следующий день утром был в части.
  Она была огорожена высоким забором. Автобус остановился возле деревянной казармы по своей архитектуре напомнившей мне школу. Здание стояло в стороне - особняком. Отличие было в том, что внутри него не было дверей и еще помещение вместо классов делилось на отсеки заполненные вместо парт двухэтажными кроватями. Нас привезли, завели в здание, построили в длинном коридоре. Командир произнес нам свою речь, из которой я четко понял, что основное для солдата беспрекословно подчинятся командам всех старше нас по званию.
  Едва я занял указанную мне койку, как услышал команду сержанта на построение. Затем я вместе с ребятами отправился в баню. Там нас остригли наголо, мы помылись и, одевшись в новую солдатскую форму, выданную банщиком, друг друга довольно сильно рассмешили. Не один месяц потребовался нам, чтобы выглядеть настоящими солдатами.
  В этой деревянной казарме я вместе со своими новыми друзьями прожил около месяца. Нас изо дня в день гоняли по плацу, заставляли учить уставы, по времени мы раздевались и одевались, его определял сержант, для чего зажигал спичку - стоило ей только прогореть, как мы должны были или лежать в постели или же стоять в строю. Я очень уставал и спал как убитый, однако о Нате не забывал, как трудно мне не было.
  Курс молодого бойца окончился, и нас разбросали по дивизионам и различным батареям для прохождения дальнейшей службы. Там мы приняли присягу, получили оружие и стали настоящими солдатами.
  Я, хотя дни и были у меня до предела насыщены, нашел все-таки время, чтобы написать письма. Конверты мне купила мать, еще на "гражданке" - штук пятьдесят - пиши - не хочу.
  Одно из писем ушло к Нате, другое Фокову и конечно же домой.
  Из дома, так, наверное, и должно было быть, ответ пришел первым. От Кустиной я получил письмо не сразу вначале от друга, а уж затем от девушки.
  Во время моей службы в армии, город вырвался на сельские просторы. Там, где когда-то стояли дома моих друзей проложили дорогу. Сельчан в спешном порядке переселяли в благоустроенные квартиры городского типа. Переселяли не всех, спонтанно, по мере выделения жилой площади. Часть села еще какое-то время продолжало жить своей жизнью. Но все это было временно, дни его были сочтены. О судьбе села я узнал из письма отца Александра Ивановича. Он это событие переживал больше всех. Его доставала астма. А тут он совсем стал задыхаться. Я, представлял, как отец нелепо хватает открытым ртом воздух. Месяц-два он мучился. Мать думала уже не выдержит - помрет, но нет - отец выкарабкался.
  Первое время Ната писала мне исправно, но скоро все изменилось. Письма от нее стали редкими. А в одном из них - последнем я прочитал: "Извини Юра, - у меня нет возможности тебе отвечать. Второй курс очень тяжел, я еле свожу концы с концами, приходится подолгу сидеть над лекциями. Особенно мне трудно дается "Теоретическая механика". Это такой предмет ты и не представляешь... Я буду тебе писать изредка от случая к случаю, не обижайся".
  Почту нам доставляли в казарму дневальные. Они раскладывали ее на тумбочке у входа, где проходила их служба. Письма разбирались солдатами по возвращению с занятий. Если кто-нибудь дежурил из нашей батареи, он отбирал из общей массы писем свои и раскладывал их в отсеке, бросая прямо на кровати.
  Как я ждал писем от Кустиной трудно и представить. А они все не приходили. Мне ничего не оставалось делать, как соглашаться с ее доводами. Я девушке верил, хотя и переживал: вот закончиться курс этой самой механики и тогда Ната мне будет писать чуть ли не каждый день. Но после мне кто-то из солдат сказал, что на третьем курсе есть еще один предмет не менее сложный - "Сопротивление материалов". Я зря рисовал себе радостные картины в редкие минуты передышек между занятиями и после отбоя перед сном. Моим мечтам не было суждено сбыться.
  Первые полгода службы, так называемый семестр, мне дался тяжело. Я должен был освоить воинскую специальность, стать классным специалистом. Часть была ракетной. Территория нашей страны должно была быть недосягаемой для противника - врага. Я старался и оттого был чрезмерно занят.
  Наверное, это меня и спасло.
  О тайном, неизвестном из жизни Наты я узнал от моего друга Жени: он прямо без обиняков сообщил: "Юра, Наташа вышла замуж". Его письмо я получил перед началом командно-штабных учений, и мне было не до переживаний. Я негодовал, но не так остро, как, наверное, мог бы.
  "Ната-Ната, что я тебе такое сделал? - не раз задавал я ей в мыслях свой вопрос. - Отчего ты так со мной поступила". Мне был непонятен ее поступок. Он не был благоразумным. Наташа просто поспешила. Ну, пусть бы она была дипломированным инженером, работала, а то ведь ей еще учиться и учиться. Всего лишь второй курс. Подобного я мог ожидать от кого угодно, но не от нее. Зачем Кустиной бросаться головой вниз.
  Мой друг не знал моего состояния. Женя ждал от меня успокоительных таблеток - писем. Что я мог поделать. Мне пришлось исписать не один лист бумаги. Во время переписки Фоков ничего не утаил и полностью открылся передо мной. Он описал даже то, как ему удалось вместе с Наташей поступить в один и тот же ВУЗ. Отец моего друга Станислав Александрович толкал парня в гуманитарный, на журналистику. Женя имел склонность - неплохо писал в школе сочинения, но Кустина для него была важнее всего, даже собственной карьеры. Фоков в подробностях рассказал мне о своем неудачном самоубийстве. Я, начитавшись его писем, испугался - парень мог сорваться, и по этой причине все предпринял возможное и невозможное, чтобы его успокоить. Не знаю, каким образом, но он выбрался из состояния депрессии. Наверное, мои теплые слова ему помогли. Хотя, что я мог сделать, находясь далеко от дома.
  Я сам был не в лучшем положении. Однажды мы маршировали по плацу и командир взвода, заметив, как я с силой бью ногами асфальт, сказал:
  - Рядовой Шакин ты там полегче-полегче, а то разворотишь плац, где тогда нам заниматься строевой? - и усмехнулся.
  Как я не крепился, не выдержал, написал родителям. Мне не терпелось узнать подробности.
  Моя мать Любовь Николаевна написала: "Свадьба Наты с Михаилом Кононовичем - учителем была тихой. Большинство сельчан о ней и не знали. Далее она сообщала мне новую фамилию Наташи и то, что она как жила у своих родителей, так и живет. Правда ее замужество, - сделала акцент мать, - позволит в будущем молодым получить квартиру. Наташа всегда была девушкой практичной. Может это и хорошо, что она определилась. Твоя судьба - не ее судьба! Все ваши встречи - это детство. Я о том знала".
  Мне нужно было забыть о Нате. Однако я не мог. Замужество Кустиной меня сильно затронуло. Мой сосед однажды среди ночи разбудил меня. Прежде он долго толкал меня в бок. Я с трудом открыл глаза.
  - Юра, ты, что это раскричался. Я уж думал тревога. Спи!
  Я криво улыбнулся:
  - Извини друг, какая-то чертовщина приснилась.
  После этого случая я свои переживания постарался направить в другое русло. Из дома от отца Александра Ивановича приходили беспокойные письма по поводу будущего нашего села. Город наступал стремительно. Я торопил время окончания службы. Мне не терпелось стать городским жителем.
  Весть отца о переезде Михаила Ромуальдовича, Нины Васильевны и Наты на новое место жительства я постарался принять спокойно, без волнения, как должное. Женя или Евгений мой друг также переехал и сразу же без замедления сообщил мне свой новый адрес. Ната молчала, и друг молчал, о ней ничего не писал. Будто ее и не было.
  Прошло всего лишь более года, я и предположить не мог, что, отправляясь служить в армию, могу потерять свою девушку. Пусть я ей не клялся в любви, но она ведь видела, что я ее люблю и так поступила. Я решил после возвращения со службы в армии не встречаться с Кустиной. Мне в том был готов помочь город - мегаполис. Не было уже старенького дома бабы Мани, дома в котором жила моя бывшая невеста.
  Два года службы окончились. Они пролетели быстро. Меня уволили в запас. Я спешил домой. Служба моя проходила не так уж и далеко от дома, под Горьковым. Езды на поезде пять-шесть часов. Правда, уехать было трудно. Я не один час толкался на вокзале у касс, пока меня кто-то не надоумил пойти на платформу к поезду. Я так и сделал:
  - Извините, - сказал я и протянул проводнице предписание, - как мне добраться до пункта назначения. Нет денег, чтобы толкаться на вокзале.
  Она, взглянув на мою бумагу, без лишних слов впустила в вагон. Тут же ко мне присоединилось еще несколько дембелей - солдат срочной службы, уволенных в запас.
  - Ребята, домой? - спросила проводница.
  - Да, домой, отслужили! - ответил я.
  - Проходите, вагон общий. Где найдете место там и располагайтесь, - сказала она.
  
  Из армии я пришел совершенно другим человеком: уходил мальчик, а тут вдруг взрослый мужик. Меня на вокзале встретил отец. Я вовремя дал ему телеграмму. Если бы не он я свой дом не нашел. Подходы к нему были все разворочены - строители постарались. Это уже после они навели должный порядок. Нам даже воду подвели, правда, холодную, телефонизировали, предоставили возможность пользоваться привозным, газом в баллонах для приготовления пищи и отопления.
  Село раньше было большим - с десяток улиц. В нем жило более тысячи жителей. Теперь от него осталась лишь одна наша улица и еще кладбище. Отец, когда мы ждали на вокзале электричку, сказал мне:
  - Я, ни за что не уеду из села. Пусть, что хотят, делают. Не уеду и точка, - и сильно раскашлялся. В руках он держал наготове баллончик на случай внезапного приступа астмы.
  Мне было обидно. Да я был рад возвращению в родной дом, но в близком будущем я видел себя горожанином. Выслушав речь отца, я посчитал, что нас обделили, оставив хотя и в добротном, но сельском доме. Мне хотелось жить в многоэтажном здании в квартире со всеми удобствами, а не ковыряться в огороде на грядках. Но этого не произошло. И как я понял из слов отца, должно было произойти не скоро. Однако, я уже чувствовал себя взрослым. Армия - она меня сделала таким. Она сильно меняет человека: не только его мускулы, но и мозг - мышление. Я не стал отцу высказывать свое несогласие. Мысли я оставил для себя. Ему они были ни к чему.
  Из друзей я разыскал Ирину и Надежду, так как они жили на той же, что и я улице. Еще я был рад Евгению. Он приехал вечером, и я его встретил с распростертыми объятиями.
  - Я, теперь горожанин, - сказал гордо Женя, - но представь, меня тянет в село. Я часто бываю здесь у нас. Пошли! - продолжил он, - я познакомлю тебя с нашим селом, вернее с тем, что от него осталось.
  На месте деревянных, каменных крытых шифером, черепицей, железом простых небольших домов возводились огромные многоэтажные здания.
  - Выбирай, где бы ты желал жить? - бросил мне друг.
  - Не знаю! - ответил я. - Одному мне дом не нужен.
  - Да, ты прав, - сказал Евгений. - Но не стоит так переживать. Тебе еще рано. Нужно определиться - подыскать институт или техникум - куда ты хочешь пойти учиться, не знаю. А уж после, когда на руках будет диплом - можно обзаводиться и семьей. Да, представь, моя Наташа снова свободна!
  - Как это свободна, - не сдержался я, - что случилось?
  - Не торопись, все расскажу, только не перебивай меня. Помнишь мои письма. Я ведь не зря тебе тогда открылся. Я ее люблю! Ты мне друг и должен помочь. Я собираюсь на ней жениться. Юра вбей ей в голову, ты можешь это - мол, так и так без тебя Евгению не жить, спаси его, он твое счастье.
  Что я мог поделать. Мой друг меня опередил. Не нужно мне было юлить. Я должен был сразу ему сознаться в любви к Нате. Мои письма о ее поступке - замужестве, Евгения не только успокоили, но и убедили - все, что у меня было с девушкой - несерьезно. "Картинки детства", как говорила моя мать Любовь Николаевна. Я не мог теперь ждать от Евгения помощи. Я был в стороне. Фоков ждал ее от меня.
  - Хорошо-хорошо, - сказал я. - Не переживай, я все сделаю. Все что нужно.
  -Я, помогу вам встретиться, - в ответ на мои слова сказал друг. - Юра, Наташа будет рада тебя видеть, - и он похлопал меня по плечу. Мне ничего не оставалось, как согласится.
  Однако я не спешил выполнять свое обещание и оттягивал встречу с Наташей, объясняя Евгению, что нет времени. В какой то мере это было правдой, так как я, возвратившись из армии, готовился к поступлению в институт.
  Моему другу не терпелось.
  - Юрий, Наташа горит желанием тебя видеть. Два года прошло. Ей интересно, каким ты стал. Она так и сказала: "Вот бы встретиться с Шакиным. Его, наверное, не узнать?"
  - А что она не знает, где я живу? - бросил я Жене.
  - Да знает, - ответил Фоков, - но она, как бы тебе это сказать, чувствует себя неловко перед тобой. Ну, ты знаешь почему! Что мне тебе объяснять!
  Встреча состоялась. Она произошла на вокзале, в зале по продаже пригородных билетов. Я был очарован Кустиной. Она была красавица, а тут стала еще краше. Правда, теперь я должен был на нее смотреть иначе, чем раньше. Фоков - никто другой, должен был стать ее мужем. В ее одежде не было ничего темного - мрачного только одни яркие, бросающиеся в глаза, краски. Было видно, что с Михаилом Кононовичем она рассталась спокойно, без скандалов.
  Я окреп, стал выше, раздался в плечах. Не было уже того мальчика, каким я уходил служить - мужчина. Евгений передо мной проигрывал. Ната это видела и не отходила от меня. Я мог наплевать на просьбу друга о помощи, забыть о ней. Кустина снова разрешала мне себя любить. И я мог ее любить. Ее было за что любить.
  
  6
  Я радовался возвращению из армии. Свои чувства мне хотелось разделить с друзьями, бывшими одноклассниками. Многих из тех, кто позировал и кого я видел на памятной мне фотографии, было трудно найти, ведь села как такового уже не было. И лишь одна Юля сестренка Ирины довольно часто толклась у нас во дворе и приставала ко мне с всякими расспросами. Я, как мог, отвечал ей. Затем приходила Ирина и забирала ее домой.
  Я понимал, что Кустина не моя, но я не хотел подавать вида перед друзьями о каких-то проблемах, возникших в нашем мини коллективе: Юра, то есть я - Ната - Женя. И это мне удавалось.
  Дома мне не сиделось: осваивал окрестности, часто выезжал в город. Это было мне необходимо чтобы не чувствовать себя одиноко. Как-то я на чердаке разыскал свои удочки, хотел заняться рыбной ловлей, но пруда уже не было. Он был засыпан. На его месте возвышался огромный дом.
  Меня притягивали родные места. Они многих притягивали к себе. Неожиданные встречи пусть их было раз, два и обчелся, были вдвойне приятны.
  Мне было интересно общение. Речь моих друзей была полна оптимизма. Я с восторгом делился своими планами. Во многом я был обязан Втюриновой Надежде. Она как-то умела со многими ребятами поддерживать отношения, возможно из-за того, что довольно часто у нас в классе была старостой. Я пользовался ее помощью. Правда, подойти к ней и взять адрес Кустиной, я не смел. Боялся. Хотя и желал ее видеть.
  Мой друг показал Нату мне, дал поговорить, и Кустина снова для меня пропала. Домой я поехал один, а Фоков вместе с девушкой. Правда, у меня не было времени, чтобы думать о ней, не должно было быть, хотя я мысленно довольно часто находился возле нее рядом.
  Там на вокзале, при встрече с Натой в разговоре со мной она не один раз называла свой институт, в котором училась вместе с Фоковым, но я, отчего то, не запомнил его. Ната была вся во мне. Я во все глаза смотрел на нее. Наверняка это заметил мой друг и настороженно прислушивался к каждому моему слову.
  Я был нужен Фокову для того, чтобы склонить Кустину на его сторону. Что мог я сделал и теперь мой товарищ во мне не нуждался. При редких встречах с Евгением он о Наташе молчал, не говорил, держал меня в неведении, как я не старался вскользь выспросить у него о ней - все напрасно.
  С утра до обеда я листал свои старые школьные учебники, пытался решать задачки по математике, порой болтал о том, о сем с Юлей. До вступительных экзаменов в вуз было еще далеко. Мне было скучно. Не знаю, что бы я делал, но меня отвлек Семен. Он вдруг неожиданно приехал в отпуск. Семен, как и я, оставался быть деревенским. О нем мне рассказала моя мать:
  - Юра! Ты уже закис дома. Сходи навести своего товарища.
  Я пошел. Это было рядом, в ста метрах ходьбы. Семен выглядел элегантно. На нем была солдатская форма. Она шла ему.
  От Семена я узнал, что музыкальное училище он забросил, недоучившись.
  - Юра, жизнь сейчас не та, чтобы учиться музыке. А потом, чтобы преуспеть, мне нужно было еще в детстве окончить музыкальную школу. У нас в селе ее не было, ты знаешь. Я думаю после окончания службы в армии пойти учиться в технический вуз. Но ты не переживай у вас с Наташей я на свадьбе сыграю. Меня часто приглашают играть в солдатском Доме культуры. И представь, хвалят!
  - Спасибо Сеня, - но это будет не скоро и к тому же неизвестно будет ли? Вот так!
  Я не стал ему рассказывать о своих взаимоотношениях с Кустиной. А он и не спрашивал. Вместе мы славно с ним провели время.
  Семен побыл десять дней и уехал. А я снова достал свои школьные учебники. Их, конечно, было недостаточно. Для подготовки в институт, чтобы сдать экзамены, мне требовалась более существенная учебная литература. Ее я мог найти только в городе. Большинство магазинов в селе было закрыто, оставили лишь один продуктовый. Мы основные покупки делали в городе.
  Я решил стать инженером-технологом по обработке металлов. По подсказке Фокова я нашел краткосрочные подготовительные курсы, заплатил деньги и пошел учиться.
  Обучение проходило вечером. Но я, уезжал обычно задолго до начала занятий, тешил себя надеждой о случайной встрече с Кустиной.
  Все было напрасно. Ната избегала появляться в селе, не попадалась она мне и в городе. Причина была неизвестна.
  Официально наше село, вернее то, что от него осталось, считалось городом. Нам, даже документы переоформили. У меня в паспорте было четко прописано: "выдан ОВД города такого-то". Это позволяло моей матери, глядя на мой документ, когда я задерживался, ругать меня:
  - Юрий, ты сейчас должен вести себя иначе. Мы ведь живем уже не в селе. Я, прошу тебя, возвращайся домой пораньше.
  Мать не хотела вдаваться в подробности, но я знал, что она боялась возобновления моих отношений с Натой. Она - Кустина, как ни как была девушкой побывавшей замужем. Мне такая по ее мнению была не нужна.
  - Хорошо-хорошо! - отвечал я, - лишь только поступлю в институт, и буду делать, как ты просишь.
  Проблем у меня хватало. Я с ужасом пытался вспомнить школьный курс по математике, физике, химии, русскому языку и литературе. Эти предметы мне нужно было сдавать при поступлении в выбранное мной учебное заведение.
  Меня прельщал вуз, в котором учились Ната и Евгений. Правда, я не знал, где он находиться. К тому же мне не хотелось чувствовать себя третьим лишним. Хотя если честно мы всегда были втроем и ничего, но то были другие времена. Сейчас Фоков уже не мог меня терпеть рядом с Натой. Он желал сам безраздельно властвовать над нею.
  Я выбрал престижный институт и боялся не пройти по конкурсу. Мой отец Александр Иванович, чтобы упростить мне поступление в вуз посоветовал обратиться на предприятие, в котором я работал до службы в армии. Наличие заявления, аттестата, хорошей характеристики, а особенно направления с завода могло помочь мне.
  Я так и сделал. Мне не отказали. Добавив к собранным ранее документам, направление от завода я успешно сдал вступительные экзамены. Пятерок у меня не было, но в институт я был принят. Правда, на вечернее отделение. Однако трудности меня не пугали.
  Радость моя светилась на лице, я торопился похвалиться своими успехами близким мне людям, ну понятно матери, отцу и, конечно же, Кустиной. Но для этого мне нужно было подойти к Фокову. Для чего я позвонил ему домой по телефону. Он обрадовался моему звонку и согласился со мной встретиться. Я не стал у него расспрашивать о Нате, но в мыслях у меня было, то, что он приедет на встречу не один, а с ней. Я намеревался плюнуть на договоренность с другом и отбить Кустину у Фокова. Мне достаточно с ней час-другой побыть вместе и все она моя.
  В назначенное время я отправился на станцию и встретил Евгения. Он был один. Я не удержался:
  - Ты, что же это без Наташи приехал. Она что не смогла? - спросил я у друга.
  - Наташа? - повторил Фоков, - У Наташи третий трудовой семестр. Она уехала на работы. Стройотряд - понимаешь!
  - А ты как же? - снова задал я ему вопрос. Мне не верилось, что я не увижусь с девушкой. Ната должна была, Ната, а ни кто иной порадоваться за меня, поздравить с успехом и возможно поцеловать. Как я не пытался забыть о ней особенно после того неудачного ее замужества, не мог. Отодвинуть девушку от себя мне было трудно. Ната притягивала меня.
  - Я, не смог поехать, - ответил Евгений. - Думаешь, я бросил бы ее. Она такая влюбчивая. Мне всегда не по себе, особенно сейчас, когда Наташа там где-то в колхозе работает с ребятами - студентами. У нас такие есть палец в рот не клади... - и Фоков замолчал.
  - Да ладно тебе переживать, - бросил я ему, - говори, что случилось. Отчего ты оставил Кустину и не поехал на работы?
  - Не знаю, следует ли тебе говорить? - выдавил из себя мой друг и внимательно посмотрел на меня. - У нас в семье бардак: мать с отцом разошлись. Отец Станислав Александрович настоял, чтобы я побыл с матерью. Лидия Ивановна плачет, переживает. Я теперь торчу дома. Успокаиваю мать. Она должна привыкнуть жить одна, без отца.
  Станислав Александрович нашел себе молодую женщину. Я однажды встречался с ней, хотя честно особого желания в том у меня не было. Случилось это при странных обстоятельствах после того, как моего друга положили в больницу. Женщина, что только в ней нашел отец Евгения, была невысокого роста, кругленькая, как пышка, правда с выразительными глазами, сверкая ими, она объяснила мне положение и просила помочь парню. В ее словах четко проскальзывал меркантильный интерес. Она работала вместе со Станиславом Александровичем в редакции, любила отца Фокова и все делала, чтобы он всегда был с ней. Из-за него женщина была способна на все, чего бы Станислав Александрович не попросил.
  Я успокоил друга и повел его к себе домой. Отец был на работе, мать копалась в огороде. Правда, когда я с Фоковым появился в доме, она оставила прополку гряд, и пришла поговорить с нами. В разговоре с моей матерью Любовь Николаевной мой друг ни словом не обмолвился о том, что у него случилось в семье. Я также смолчал.
  Для меня, то о чем рассказал Евгений, было новостью, для моей матери секрета не составляло. Она хорошо знала о семейной жизни Фоковых. Не принуждая Евгения делиться своим горем, Любовь Николаевна лишь попросила нас и дальше оставаться друзьями, помогать друг другу.
  - Ты, Евгений, знаешь какого быть студентом. Юра только поступил. Ему трудно, а еще трудно вдвойне, потому что он кроме учебы должен будет работать на заводе. У него ведь вечернее отделение.
  С заводом я решил не тянуть и, не мешкая, пошел устраиваться, задолго до начала занятий в институте. Мать одобрила мою инициативу:
  - Правильно Юрий! - сказала она. - Тебе необходимо вначале втянуться в работу, а уж затем найти способ совмещать ее с учебой.
  Разлады в семье мой друг пережил. Его мать Лидия Ивановна также привыкла быть без мужа, хотя, что под этим понимать? Если просто отсутствие Станислава Александровича дома, так он и раньше не часто бывал. Порой пропадал по неделям - уезжал в командировки по заданию редакции газеты. Если отсутствие поддержки - мужской, так хозяином он никогда не был - все работы по дому, на огороде лежали, как правило, на плечах Лидии Ивановны, после ей стал помогать Евгений.
  Переезд Фоковых в городскую квартиру также лежал на плечах Лидии Ивановны. Я пусть и не часто ездил к ним в гости, но в квартире всегда находил порядок и уют. Мне также трудно было говорить во весь голос. Чистота - стерильная. Она из сельского дома перекочевала - в городской. Здесь в благоустроенном доме поддерживать порядок Лидии Ивановне было даже проще.
  Где-то рядом с Евгением в том же доме была и квартира Наташи. Я, бывая в гостях у друга, старался не показывать свою заинтересованность, и поэтому не торопил события, ждал удобного случая, чтобы он сам мне ее показал.
  Работа на заводе меня выматывала. Лавировать, искать более легкую - мне было неудобно. Завод, можно сказать, помог мне поступить в институт, и я был обязан ему, а значит должен стойко переносить любые трудности. Фоков, когда я ему звонил, откладывая встречу, недоумевал:
  - Юра, мы с тобой уже сто лет не виделись, чтоб завтра был и никаких оправданий. Раньше, когда рядом возле него находилась Кустина, он обо мне не помнил, а тут просто требовал встреч.
  - Хорошо-хорошо! - отвечал я ему, - приеду! - И приезжал.
  Мне было приятно, что друг во мне нуждается. Но это должно было длиться не долго. Я знал, окончиться летний трудовой семестр Ната Кустина вернется и все. Да, Евгений будет звонить мне, встречаться со мной, но уже не так часто - от случая к случаю.
  Правда, Ната с работ вернулась другой - она резко изменилась. Я это почувствовал, едва только увидел ее и мой друг тоже. Не случайно Фоков снова стал тянуться ко мне - искать у меня сочувствия. Я стеснялся его расспрашивать о взаимоотношениях с Натой, а он не знал, как сказать о них, возможно, этих самих взаимоотношений и не было.
  Фоков мучился, все делал, чтобы изменить положение. Я парня не узнавал. Он был в отчаянии.
  Однажды был выходной день. Я сидел у дома на скамейке. Погода была прекрасной - весна. У меня была сессия, я готовился к сдаче последнего экзамена. Еще рывок и второй курс. Он легче. "Тебе будет проще" - говорили многие из моих друзей старшекурсников.
  Мой друг появился неожиданно. Он даже не позвонил. Возможно, не смог - дома часто никого не было: мать с отцом возились в сарае, пропадали в саду или же на огороде. Мне также было недосуг. Я проводил время во дворе - учил лекции или же если надоедало, помогал родителям.
  Евгений, едва открыл калитку, сразу же не здороваясь, бросился ко мне:
  - Юра, я не знаю, как мне быть? - сказал он. - Наташа снова выходит замуж.
  Он чуть не плакал:
  - Разве так можно. Она ведь меня любит. Я это знаю. Уж лучше бы она жила в селе. Пусть ей был бы мужем этот как его... - Фоков на миг задумался,- Михаил Кононович. - Вдруг выпалил он. - А то кого выбрала? Проходимца. Он много зарабатывает! Халтурщик он. Зарабатывать много нельзя. Ей только деньги подавай! А любовь! Она как же? - обратился друг ко мне.
  Я поднялся со скамейки, подошел к нему, похлопал в знак приветствия друга по плечу.
  Мне трудно было возразить. У Кустиной все произошло спонтанно, вдруг. Понять ее поступок я не мог и лишь только недоумевал. Ну ладно - она не захотела при Михаиле Кононовиче быть всю жизнь ученицей, развелась, но кто ее толкает сейчас. Я был солидарен с Евгением. Он был прав. Нет, не любовь причина нового ее союза. Зачем ей лезть в объятия к Владимиру, так звали счастливца предложившего Кустиной руку и сердце. Он такой же, как Фоков студент. Учится, заканчивает институт. Работать еще не работал, как следует. Правда, по словам моего друга, научился делать деньги.
  - Всю жизнь на халтуре не проживешь, - кричал мне Фоков. - И я с ним был полностью согласен.
  - Я к тебе вот по какому делу, - сказал Евгений. Немного помолчал, подбирая слова, затем продолжил уже мягче, чем прежде: - Ната, сегодня просила нас быть у нее дома. Поехали? - голос его снова стал жестким, взгляд, словно буравчик, вонзился в асфальт, однажды положенный моим отцом Александром Ивановичем во дворе, - поехали, я хочу посмотреть в ее бесстыжие глаза, в глаза предательницы.
  Фоков первый раз за время нашего общения решился мне показать квартиру Наты. Просто был вынужден.
  Девушка жила в том же доме, что и мой товарищ, только в другом подъезде. Евгений был возбужден, но шел неторопливо - сдерживал себя. Он хотел успокоиться. Этаж, номер квартиры Кустиной я не запоминал. Мне было теперь это не надо. Я в отличие от моего товарища был рассеян, желания видеть Нату не испытывал. Евгений меня, можно сказать, вырвал из дома. Я бы с удовольствием еще посидел час-другой над учебниками.
  Едва мы вошли в подъезд, Евгений быстро вызвал лифт. Он пришел тут же. Фоков нажал на нужную кнопку, и мы стали подниматься вверх. Я молча уставился на пол. Лифт выглядел прилично, не то, что в других домах, возможно по причине того, что в доме жили люди из села - они государственную собственность еще пока принимали как свою.
  Мы добрались до нужного этажа, вышли на площадку. Фоков нашел нужную квартиру и сообщил Наташе о нашем прибытии длинным звонком.
  Дверь открыл Михаил Ромуальдович:
  - Здравствуйте ребята, проходите, Ната уже вас заждалась!
  Он пропустил нас в прихожую.
  От слов отца девушки у Фокова задергалась щека и он, чтобы скрыть волнение потер ее рукой.
  В маленькую прихожую в виде небольшого пяточка к нам вышла Наташа.
  - Привет мальчики! - сказала она и попросила нас, чтобы мы сняли ветровки - легкие куртки и обувь, затем обули на ноги тапочки, которые Ната тут же нам выдала, отыскав их на стеллаже.
  - Я жду вас в комнате, - лукаво посмотрев мне в глаза, сказала девушка и ушла.
  Фоков все делал невпопад, оттого, наверное, долго раздевался. Никак не мог устоять на одной ноге, стаскивая ботинки - терял равновесие. Я был вынужден даже помочь ему. Затем, когда он был готов, подтолкнул парня вперед и пошел за ним следом.
  Мы вошли в небольшую комнату, огляделись. Она была светлой. Наверное, оттого, что деревья у окон, еще были невысоки и не загораживали свет.
  Мебель, стоящая в комнате: коричневый двухстворчатый с зеркалом шкаф, диван у стены, большой письменный стол - была новой. На полу лежал палас, а с верху свисала пластиковая люстра. Обстановка мне понравилась, но было грустно, я не находил вещей из дома бабы Мани. Их словно и не было. Даже стулья были другие - новые.
  Ничего особенного не произошло. Наташа запросто познакомила нас со своим женихом:
  - Вот Владимир это мои друзья детства. Это Юра, а это Женя! - Она, меня представила первым, а затем уже моего друга.
  Жених Наты Владимир выглядел шикарно. На нем был серый дорогой импортный костюм модного фасона. Что его еще отличало от нас? Это яркая рубашка и цветастый галстук, разлегшийся, словно кошечка на животе. Он был хорошо виден, так как пуговицы пиджака не были застегнуты. Владимир поднялся из кресла и протянул руку. Он был на голову выше нас ростом и смотрел сверху вниз. Мы одеты были проще и в сравнении с ним не котировались.
  Я первый пожал ему руку, затем Фоков. Нам ничего не оставалось делать - пожать ему руку и поздравить его и Наташу с предстоящей свадьбой.
  После смотрин Наташа пригласила нас на кухню. Мы там попили чаю с тортом, который девушка заблаговременно купила в ближайшей булочной. Евгений, да и я были на нее в обиде. Нам бы цветы принести, бутылку сухого вина, еще что-нибудь, но мы не догадались.
  Прошло, наверное, с полчаса и мы засобирались домой. Девушка пыталась нас расшевелить, затеять разговор, но у нее не получилось. Так перекинулись словами. Тему предстоящей свадьбы подруги мы старались не затрагивать. Евгений, как и сказал: сверлил Кустину своими серыми глазками. Она отворачивалась и встряхивала головой, отчего ее кудряшки подпрыгивали. Создавалась видимость, будто Наташа едет на старом автомобиле по ухабистой дороге.
  В конце нашей встречи Владимир сказал:
  - Парни, вот что, я и Наташа приглашаем вас на нашу свадьбу.
  - Да-да, хорошо, мы обязательно придем, - тут же ответил я за себя и за друга. Однако мои слова ничего не значили. В мыслях у меня не было желания идти на торжество, да и у Евгения тоже.
  
  Лифт уже не работал, таковы прелести цивилизации.
  - Вниз - это не вверх! - сказал Евгений, и мы молча пошли к лестнице. Когда мы вышли из подъезда, Евгений потащил меня к себе домой. В квартире, мать Евгения - Лидия Ивановна за спиной у сына сказала мне:
  - Юрий на тебе деньги, напои Женю. Правда, ты и он совершенно не пьющие люди-человеки. Но постарайся. Я боюсь за него. Как бы парень с собой снова чего не сделал.
  Я от денег отказался:
  - Что вы Лидия Ивановна! У меня же свои имеются. Я работаю. Но просьбу вашу я постараюсь выполнить.
  Предложение Лидии Ивановны мне понравилось. Не только ведь мой друг, но и я сам из-за предстоящей свадьбы Наты с Владимиром чувствовал себя плохо и решил - данное мероприятие следует отметить задолго до того, когда оно наступит, не дожидаясь получения от Кустиной официальных приглашений.
  В один из дней Фоков приехал ко мне, я его вызвал по телефону. Покидая дом, я взял заблаговременно приготовленную сумку с бутылками спиртного и закуской и мы, уединились, найдя небольшой оазис, состоящий из нескольких оставшихся после сноса близлежащей улицы - деревьев и нагромождения забракованных железобетонных плит. Пробираясь к месту нашего "шабаша" мы по дороге подхватили скучающего Семена. Он возвратился из армии и был рад встрече. Я не стал ему объяснять причину предстоящей попойки. Он отнес ее на свой счет.
  Первый тост я предложил выпить за Семена, сам служил в армии и понимал каково там находиться два года. После мы уже пили, не заостряя внимания на проблемах, которые нас волновали, кто за что хотел. Для этого не обязательно было что-то говорить, достаточно было чокнуться большими гранеными стаканами.
  Фоков пил и не пьянел. Возможно, его отвлекал Сеня. Он бил себя в грудь и говорил:
  - Я дембель! Я дембель! - На его круглом лице радость так и светилась. Семен был рад возвращению, бесцеремонно бросался словами и нарушал, установившееся вдруг молчание разными байками - анекдотами, пытался нас даже "завести". Но от нас веяло скукой, мы никак "не заводились".
  Я не смог заставить Фокова забыться. Конечно, спиртное свое взяло. Оно притупило чувства. У меня так, что я после еле передвигал ноги. Евгений и Сеня привели меня домой, буквально втащили. Дома находилась мать и Ирина, наша бывшая одноклассница. Она жила в городе, но по выходным дням часто гостила в селе у своей матери и всегда заходила к нам. Ирина приходила не одна, а со своей младшей сестрой Юлей, чтобы навестить Любовь Николаевну - узнать сельские новости.
  - Это кто там так шумит, - донесся до меня ее голос. - Мать взглянула на меня, "нарисовавшегося" в дверях: одна моя рука лежала на плече Евгения, другая плече Семена, голова безвольно была опущена вниз, ватные ноги едва касались пола, - и ответила:
  - Кто-кто, будто не знаешь? Это Юрий Александрович Шакин собственной персоной явился.
  Ребята втащили меня в другую соседнюю комнату и сгрузили на диван. Сами уселись тут же. Семен на этот раз молчал, а вот Фоков вдруг распалился. У меня колесом кружилась голова, я ее пытался остановить. Но от слов Евгения меня еще больше мутило. Я еле себя сдерживал. Фоков извинялся, и все говорил и говорил:
  - Юра, нет, Наташа меня не любит. У тебя бы все получилось. Я испортил тебе жизнь. Кого? - кричал Евгений, - тебя - Михаил Ромуальдович всегда называл женихом, не меня. Тебя! - и он тыкал мне пальцем в грудь.
  Я тупо кивал ему головой, порой что-то мычал нечленораздельное. Наконец и он замолчал, сник, его также развезло. Семен оказался крепче нас. Дом его был рядом, он попрощался и, запинаясь, медленно поплелся к себе.
  Мать взглянула на моего друга, хотя Фоков и рвался уехать домой, толкнула его на другой диван:
  - Давай ложись, спи. Завтра поедешь.
  Она тут же позвонила Лидии Ивановне и сообщила ей о сыне.
  - Вот и хорошо. Вот и хорошо! - услышала мать в ответ.
  - Ничего не пойму, - буркнула она и положила трубку, - чего же тут хорошего. Напились как алкаши и хорошо? Нет, я завтра своему врежу. Врежу, как следует!
  
  7
  Не знаю, но я думаю, что пьянка нам помогла. Она притупила наши страдания. Замужество Натальи и Владимира мы перенесли без эксцессов, спокойно. Я приглашение подруги на свадьбу порвал и выбросил. Евгений, наверное, сделал тоже самое.
  - Какое веселье, - сказал мне Фоков. - Это ее свадьба! Нам до нее никакого нет дела.
  Уж такие мы были друзья. Эгоисты. А все из-за того, что и я и Фоков любили Наташу. Я сейчас уже и не вспомню, чем был занят в тот торжественный для новобрачных день. Интереса он у меня не вызвал. Будто ничего и не было. Мы полностью отодвинули Кустину от себя. Я даже не стал пытаться выяснить ее новую фамилию. Долгое время пользовался девичьей.
  Формально мне было легче отказаться от общения с Натой. Она территориально от меня была далеко. Я чаще виделся с Надеждой Втюриновой, Ириной, ее сестрой Юлей. Даже Фоков и тот был не всегда мне доступен, ну разве что по телефону. Так, что мне было проще не обращать на нее внимания, не то, что моему другу.
  Евгений жил с Наташей рядом в одном доме, к тому же они вместе учились в вузе.
  Молодая женщина недоумевала, или делала вид, что не понимает нашего отчуждения, и всеми фибрами души стремилась к примирению с нами. Прежде она хотела завладеть Фоковым. Но он оказался твердым орешком. Уж такой был человек мой друг. Я порой сам парня не понимал, хотя Евгений по жизни всегда был со мной рядом. После мне Кустина о нем сказала:
  - Больной какой-то! Во-о-о! - и постучала по чему-то твердому. Нет, она не имела в виду то, что он глуп. В институте Фоков в науках был на много выше самой Наташи, просто временами его "глючило".
  Моя обида на Нату долго длиться не могла. Со временем она прошла, и я ее простил, Фоков мог помириться с ней раньше. У него была возможность - выпускной вечер, посвященный окончанию института. Он ею не воспользовался.
  Молодая женщина на выпускном вечере была без мужа - одна. Владимир зарабатывал деньги. Он даже на вручение жене диплома и то не пришел.
  Евгений весь вечер провел в гордом одиночестве, даже танцевать с Наташей отказался, как она его не уговаривала.
  Мое примирение с Кустиной произошло случайно и неожиданно. Я сам недоумевал, как такое могло быть. Причиной примирения явилось распределение Наты на завод, на котором я работал. Евгений как сильный специалист попал в научно-исследовательский институт. От радости он прыгал:
  - Юра! - позвонил мне Фоков. - Поздравь меня я уже специалист. Где, ты думаешь, я буду работать?- и, не дав мне сказать слова, тут же сам ответил:
   - В НИИ, понимаешь в научно-исследовательском институте.
  
  Я долго не знал, куда устроилась Ната. Думал Фоков скажет. Нет. Он ни чего не сказал, только похвалился о своих успехах.
  О Кустиной я узнал случайно. Так уж вышло: мастер дал мне несколько деталей и отправил отнести их на исследование в лабораторию.
  - Ты Юрий, как мне известно, - сказал он, - учишься на вечернем в институте - без пяти минут инженер, привыкай общаться с "элитой", приглядывайся, может, глядишь там себе и невесту найдешь. Я, слышал, ты не женат?
  - Да, не женат и не собираюсь! - ответил я.
  - Все так говорят, - буркнул пожилой мужчина, - давай иди.
  Нату я встретил прямо у входа в заводскую лабораторию. Я не ожидал ее увидеть.
  - Ой, Юра! - воскликнула она. - И ты у нас работаешь?
  - Да нет! Это ты у нас, - возразил я и с раздражением сунул ей в руки детали:
  - Держи!
  Она взяла их, оформила, сделав запись в журнале, затем сказала:
  - Минут через пятнадцать-двадцать будет готово. Зайди, забери заключение.
  Я пришел и помирился с Натой. Злость сама прошла: стоило девушке лишь только улыбнуться мне и тряхнуть кудряшками светлых волос. Наверное, я такой человек, не могу долго в себе переваривать обиды. Быстро их забываю.
  Однажды при встрече с Фоковым я не удержался и рассказал ему о встрече с Кустиной. Он вначале и слышать не хотел о ней. Прямо так и сказал:
  - Юра, она для меня умерла.
  Сказать то он сказал, а информацию о Нате принял.
  
  Мои встречи с Кустиной его раздражали. Я это ни раз замечал, но продолжал видеться. Она меня однажды познакомила со своим начальником представительным мужчиной. Он был не намного старше меня и моей подруги. Начальник мной заинтересовался и долго расспрашивал.
  - Значит, говоришь студент? - сказал он. - Учишься! Год-другой и дипломированный специалист. Это хорошо! - и предложил мне место инженера.
  Я упрямиться не стал, тут же согласился.
  Не прошло и недели, я стал работать в заводской лаборатории.
  Однажды Ната сказала мне:
  - Юра, я рада за тебя! Ты снова рядом, как когда-то в детстве. Хорошо, правда?
  - Да! - ответил я. - Еще бы к нам сюда Евгения. - Кустина смолчала и ничего не сказала.
  
  Мой стол находился напротив стола моей Наты, Наташи, а если быть точным Натальи Михайловны. Я снова как в школе подолгу смотрел ей в большие чистые глаза. Это происходило не часто и зависело от серьезности той проблемы, которую я решал на данный момент. А она, казалось, снова задавала мне один и тот же вопрос:
  - Юра ты меня любишь?
  - Да, да, я люблю тебя, - шептали мои губы.
  - Юра я разрешаю тебе меня любить, раз-ре-шаю.
  
  Поведение Наты было странным. Фоков был на сборах и не мешал нам общаться вместе. Она явно флиртовала со мной. Меня тянуло к ней словно магнитом. Даже после того, когда я узнал, что Кустина беременна, я не оттолкнул ее и продолжал бывать с нею рядом. Ее муж Владимир был занят.
  - Юра, у него сегодня какая-то халтурка. Он не может со мной сходить в кино. И я шел с молодой женщиной в кино. Затем я шел с ней в театр. А однажды она принялась меня уговаривать пойти в ресторан. У нее было приглашение:
  - Тебе не нужно беспокоиться, - сказала Ната, - столик уже заказан и оплачен. Просто Володя не может. С нами пойдет моя мать Нина Васильевна и отец Михаил Ромуальдович. Ничего предосудительного в нашем посещении ресторана нет и быть может, просто это будет дружеская встреча.
  Наташа взяла меня за руку, прижалась, заискивающе посмотрела в глаза, и я не выдержал, согласился с ней.
  Ресторан был шикарным. Мы не плохо провели вечер. Я даже потанцевал с Натой: Нина Васильевна меня подтолкнула. Я бы сам не решился ее пригласить. Я не знал как себя вести, ведь Ната ждала ребенка.
  Дней через пять после нашего посещения ресторана возвратился со сборов Фоков и что тут началось. Он не дал мне расспросить его о службе в армии. Хотя, конечно, что это за служба - всего три месяца. У нас в части время от времени устраивались сборы для уволенных в запас, а также для окончивших институт студентов, у которых была военная кафедра. Мы их этих служак звали "партизанами". На них было смешно смотреть. Они были совершенно разными и не походили на солдат - сплоченный боевой коллектив. Фоков "не нюхал пороха", ему бы как мне "отпахать" два года. А то, что это за служба!
  - Ну, как твои дела "партизан"? - нарочито со снисхождением спросил я у парня.
  - Плохо! - сказал Евгений и хмуро посмотрел на меня.
  - Отчего же так! Сбил ноги, маршируя на плацу? Или может все дело в том, что тебя уже не берут на работу в научно-исследовательский институт - занято место?
  - Куда они денутся, оформят! - бросил Евгений. - У меня есть направление. И на плацу у меня все было нормально. Проблема в тебе! Я, думаешь, ничего не знаю? - Фоков почесал небритый подбородок. После замужества Наташи он решил отпустить бороду. Сборы ему помешали. Теперь он за нее был спокоен. Она росла и оттого несносно чесалась, так всегда бывает, к тому же парень, нервничал, от чего теребил ее еще пуще.
  - Ты кто мне? Скажи прямо, без обиняков, - выкатил Евгений. - Я не почувствовав подвоха сказал:
  - Я тебе друг! А в чем дело?
  - Я о тебе и о Кустиной столько уже слышал, или может быть о Шакиной? - сказал со злостью в голосе Фоков.
  - Не говори глупостей Евгений! Я не знаю, какая у нее теперь фамилия, но если хочешь, вспомню. Но, что я тебе скажу: Ната точно не Шакина! Запомни это!
  Мой отпор возымел действие. Фоков успокоился и перестал допекать своими дурацкими расспросами и недоверчиво бросать на меня взгляды. Особенно после того, как я сказал ему, что Ната беременна.
  - Владимир ей доверяет. Но он не может водить ее в кино, в театр, на концерты, в музеи и прочие культурные места. А мне ее жалко. Ни сидеть же ей все время дома, взаперти. Вот я и отдуваюсь за него. Хочешь, - продолжил я после некоторого молчания свою речь, - мы и тебя с собой будем брать.
  - Хочу! - сказал Фоков. - Да хочу! - снова неимоверно громко повторил он.
  Этот наш разговор изменил положение. Я, Ната и Фоков стали снова, как раньше, все свободное время проводить вместе. Вначале Евгений раздражал молодую женщину, она смотрела на меня так, словно задавала вопрос: "Зачем ты его привел?" - но прошло время, и Ната успокоилась.
  Евгений никогда не пошел бы на сближение с Кустиной. Ревность заставила его помириться с женщиной. Он боялся оставлять ее один на один со мной. Во время наших встреч Фоков всегда старался доминировать. Я ему разрешал. Хотя меня и тянуло к Нате, но отчего то я не видел в наших взаимоотношениях будущего и оттого не строил на свой счет ни каких планов. Наталья Михайловна, была уже не та девочка, которую я когда-то любил.
  
  8
  Девушки быстро взрослеют. У нас училась тихая, неприметная Татьяна. Она вышла замуж еще в девятом классе. Это было большое событие. Когда она вдруг сообщила о своем намерении, ее долго уговаривала Клавдия Яковлевна подождать, не торопиться:
  - Татьяна одумайся, зачем ты спешишь?
  Но она так и не одумалась.
  Ей тогда было шестнадцать лет. Сейчас уже разрешено и с четырнадцати лет жениться и выходить замуж. Время изменилось.
  Еще я помню Аню, она дождалась окончания школы. После Ната. Из ребят Виктор. Мне долго не было известно о его женитьбе. Затем настала очередь Ирины. Как-то однажды прибежала тетя Маша и сообщила матери:
  - Люба, моя Ирина замуж выходит. Не знаю, что мне делать.
  - Что-что, соглашаться!
   Я был на ее свадьбе. Жених не наш, из города. Инженер по специальности, спортсмен.
  Тетя Маша сказала о нем, что он толкает какие-то штанги. Я решил подсмеяться и спросил:
  - Теть Маш. Он как толкает: от себя или к себе?
  Потом Надежда Втюринова. Она то ли вышла замуж, то ли нет, но ребенка себе родила. Ее мужа мне не доводилось видеть.
  Фоков был следующим после Семена. Но это было значительно позже.
  Я среди наших ребят был крепкий орешек. Не торопился. Меня от всех девушек заслонила собой Кустина. Я из-за нее не обращал на них внимания, хотя многие на меня поглядывали, не без интереса. Вначале Света, она работала у нас на заводе в лаборатории - высокая красивая с греческими чертами лица, затем Марина и, конечно же, - рыжеволосая красавица Лена. Я был равнодушен к ним и не отвечал им взаимностью.
  Однажды Марина, я случайно подслушал, сказала о Нате, Лене:
  - Вот зараза держит парня. Хоть бы не замужем была, а то ведь муж под боком, скоро ребенок будет, а не отпускает. Как собака на сене.
  Я улыбнулся и прошел мимо. Мне не нужно было им ничего отвечать, а вот дома приходилось туго. Мать, да и отец поговаривали о том, что мне уже пора думать о женитьбе, а не кружить около Наты, замужней женщины. Я с трудом отбивался от них:
  -Еще рано, - говорил я, - рано! Как вы этого не поймете. Мне нужно окончить институт.
  Я его окончил, и успешно защитил диплом. Прощальный вечер проходил в ресторане. Домой я возвратился только утром. Торжество длилось вечер и всю ночь. Вчерашние студенты - дипломированные инженеры долго прощались друг с другом. Расставаться было тяжело. Но начинался новый день.
  Из того прощального вечера я запомнил слова своего профессора:
  - Друзья! - сказал Юрий Алексеевич. - Мы с вами не прощаемся. - При этом он нам ребятам жал со всей силы руки, а девушкам их целовал. - Вы всегда при желании можете запросто забегать в свой институт. Свой! - повторил он еще раз. - Для тех, кто уж очень будет скучать, скажу:
  - У нас есть аспирантура. Так, что добро пожаловать!
  Диплом я защитил на отлично. Обучаясь в институте, я понял, что оценки в школе еще ничего не значат. Напрасно мне учитель математики Петр Поликарпович пророчил в лучшем случае училище. Даже простой двоечник может при желании стать специалистом и не просто специалистом, а высокого класса.
  Я принес диплом домой, и мы семьей отметили день его получения. Мать постаралась, накрыла стол. На завод я взял бутылку шампанского и торт, специально такой, какой любит Ната.
  Ната шампанское не пила, торт едва покушала:
  - Юрий Александрович! - сказала она официально и громко. - Я тебя поздравляю со знаменательным событием, - а затем тихо, - но кушать не могу, меня сейчас же вырвет. Под столом она нашла мою руку, мы сидели рядом, и в знак благодарности крепко пожала ее.
  - Я сегодня последний день, ухожу в декретный отпуск. Смотри, какой живот, - и Ната откинулась на спинку стула. - Я засмущался и перестал к ней приставать.
  Евгений мой друг сообщил мне, что Ната родила девочку. Он все данные выдал и вес, и рост, и описал ее приезд из роддома. Похоже, Фоков забыл о том, что наша бывшая одноклассница уже замужем. Слишком он уж влезал в ее жизнь.
  Однажды он навестил меня дома, долго и с жаром говорил только о Кустиной. Моя мать слушала, слушала его и не выдержала, взорвалась:
  - Жень! Да оставь ты ее, - сказала она. - Все уже уши нам прожужжал. Расскажи как там мать Лидия Ивановна? Что с твоим отцом Станиславом Александровичем? Ты с ним отношения поддерживаешь или как отец ушел, так и все!
  Фоков о семье рассказал, но без энтузиазма. Видно было, что ему не приятно думать о произошедшем разводе родителей. Он редко виделся с отцом. На то были причины. В новой семье Станислава Александровича родился ребенок. Ему требовалось особое внимание. Молодая жена не справлялась с обязанностью матери. Станислав Александрович вынужден был часто отказываться от командировок, которых на его работе было много и помогать ей. На него в газете уже не так смотрели как раньше. Злой, часто готовый сорваться он не вызывал у Евгения желания с ним встречаться.
  Мой друг запозднился. Он начал собираться домой, когда в дверях показался мой отец. Он пришел с работы. Мой отец поздоровался с Евгением и, взглянув на нас - мы сидели, развалившись на диване - прямо без обиняков, спросил:
  - Ну, ребята, говорите, когда собираетесь жениться? Специальность у вас у каждого есть, устроены, получаете не плохие деньги! Пора!
  - Да! - согласился Женя, - пора. Но это если только остановиться на достигнутом и не думать о будущем.
  - Как это остановиться? - с удивлением переспросил мой отец.
  - Да так. Я вот, например, надумал поступать в аспирантуру. И Юра, наверное, не прочь пойти со мной! А это - три года не простой - тяжелой и безденежной в случае поступления на очное отделение - жизни. Вот так! - закончил друг.
  Я после спрашивал у Фокова, как это ему в голову пришло такое удивительное решение. Это ведь выход из того положения, в которое мы с ним попали. Лидия Ивановна также допекала Евгения. Пыталась знакомить его с девушками. Но мой товарищ на них не обращал внимания. Это ее удивляло и порой злило.
  - Я пойду к этой как там твоей..., - она имела в виду Наташу, - я все ей выскажу. Она тебя держит, держит возле своей юбки, как собачонку. А ты и рад ей вилять хвостиком. Брось ее! Брось!
  Евгений Фоков все понимал, но Наташу бросить не мог и я также. Она как в детстве притягивала нас обоих. Злость на нее, если она возникала быстро проходила, стоило Наталье Михайловне лишь улыбнуться нам и взглянуть в глаза, тряхнув при этом кудряшками своих белых волос.
  
  9
  Декретный отпуск пролетел быстро. Наталья Михайловна вернулась на завод и тут же сообщила мне:
  - Юра, я снова беременна, только ты пока никому не говори. Мне нужна квартира. Я же не могу вечно жить с родителями. Мой отец часто ссориться с Володей - мужем, а тебя он хвалит. Все время мне только и говорит: "Вот Юра - настоящий парень, а этот твой, где ты его нашла. Не наш он". Володя даже подумывает купить кооперативную, но я сказала ему, что стою на очереди и как молодой специалист получу квартиру бесплатно. Там, где он работает сто лет нужно стоять на очереди.
  У нас это проще. Я получу! Правда?
  Я утвердительно кивнул головой.
  - Наш завод ведь строит жилье? - снова продолжила Наталья Михайловна.
  - Да, строит, - сказал я. Моей подруге могли дать квартиру. Тем более после рождения второго ребенка.
  Свою первую девочку Ната назвала Евгенией. Я был удивлен. Неужели она влюблена в Фокова - отцом ребенка Евгений никак не мог быть. Оказалось все проще: отца Владимира, мужа Наты звали Женей вот он, и попросил дать дочери такое имя.
  Наталья, не знаю, какая у нее была фамилия, не запоминал ее и не старался, получила квартиру от завода и не какую-нибудь, а трехкомнатную. Она была довольна. Это произошло еще до рождения Ларисы - второй ее дочери.
  На радостях подруга пригласила меня и Женю к себе на новоселье. Мы решили сходить. Владимир находился в командировке. Частые его отлучки из дома были связаны не с работой, где он был приписан, а с так называемой "халтурой". Муж Наты с бригадой ребят таких же, как он сам занимался ремонтом церквей - золотил купола. За это Владимир Евгеньевич получал бешеные деньги. От него не было отбоя. В последствии, во времена так называемой перестройки, его халтура приобрела статус работы. Но он уже не был главным. Нашлись мужики покрепче его. Владимир Евгеньевич как был бригадиром так им и остался.
  Во время новоселья я мельком заметил, Евгений пытался прижать Наташу в коридоре, но она, хихикнув, оттолкнула его, и сказала:
  - Нет, дорогой дружок мне нравиться Юра, а не ты!
  Это она сделала нарочно. Наталья Михайловна хотела позлить Евгения. Фоков ей основательно надоел. Он приставал. Смотреть со стороны на него было не красиво. Тем более что на новоселье присутствовало много посторонних нам людей.
  Мой друг догадался, что Наташа по поводу меня пошутила. Но это уже было после. Поступок Кустиной несколько отрезвил его, и он весь остаток вечера потратил на меня. Мы ковырялись в тарелках, пили вино, хвалили квартиру и хозяйку. Еще Фоков удивлялся:
  - Юрий, не знаю, как Владимир мог ее оставить одну и спокойно уехать работать.
  - Ничего страшного, - сказал я и похлопал друга по плечу, - это тебе дай волю, так ты всех женщин запрешь по домам. Владимир сам любит свободу и своей жене не надоедает.
  Фоков мог сидеть у Наты долго. Ему до своего дома было рукой подать, я же взглянув на часы - определил пора.
  - Ладно, - сказал я Евгению, - нужно и честь знать. Ната, хотя и была несколько не в себе, сразу же заметила, что я собираюсь уходить. Она попыталась меня задержать. Но не смогла. Тогда Ната решила меня проводить. На новоселье присутствовали ее родители. И она, обратившись к матери, сказала:
  - Мам, побудь с гостями я сейчас! - пошла за мной.
  Ната прилично выпила. Она часто теряла равновесие и заваливалась на меня. Такого раньше не было. Фоков, как только заметил, что я ухожу, тут же последовал за нами. У лифта Ната прижалась ко мне и поцеловала на прощанье. Фоков сам ее поцеловал. Просто так уйти он не мог.
  Уже на улице я принялся у него расспрашивать об аспирантуре.
  - Зря я с тобой пошел, - перебил меня Евгений. - Ната такая тепленькая. Одно удовольствие.
  Я его осек:
  - Ты меня раззадорил мыслью о продолжении учебы. Так что я хотел бы знать от тебя подробности. Не тяни, выкладывай все как есть.
  Я не часто встречался с Фоковым. В доме Наты у меня не было возможности его расспросить. Теперь мы были одни. Нам никто не мог помешать. Однако мой товарищ только и делал, что говорил о Наталье Михайловне. Я с трудом прервал его и, глядя Фокову прямо в глаза, спросил:
  - Евгений, помнишь наш разговор об аспирантуре у меня дома? Скажи, ты тогда пошутил или все же решил серьезно пойти учиться?
  - Я, до того как встретиться с тобой, - сказал Евгений, - разговаривал с Ириной. Так вот Ирина мне похвалилась о том, что она поступила в аспирантуру. Вот я и брякнул. Ну, чтобы твои родители не приставали к нам. А ты сам думай. Ко мне мать пристает, но я отбиваюсь. Однажды я ей сказал: "Мам на кого я тебя оставлю. Ты жить с чужой женщиной не сможешь. Она для тебя будет соперницей. Ты даже по прошествию многих лет не можешь терпеть вторую жену отца, хотя он пытался сделать вас подругами! Поэтому не напоминай мне о женитьбе. Хорошо!". И она не напоминает, почти не напоминает. А для тебя аспирантура это выход. Я хотел тебе помочь. А потом, ты думаешь, раз я во всем отличник то значит должен обязательно быть ученым? Умение легко заучивать материал - это оценки - пятерки, а главное другое: терпение и кропотливый труд. А этого у тебя не отнять. Есть. К тому же ты - заводной, увлекающийся. Так что вперед!
  Я внимательно выслушал Фокова и задумался. Мой друг был прав. Мне при поступлении в аспирантуру можно было лет на несколько освободиться от притязаний родителей по поводу женитьбы, к тому же учеба могла повысить мой статус, положение на заводе.
  Вера Борисовна моя бабушка очень хотела дожить до моей свадьбы. Дед Иван Павлович тот не напирал. Умер тихо без желаний. Его, моя жизнь не касалась. Мой отец, задыхаясь от астмы, наверное, был в свою мать Веру Борисовну. Ее желание он хотел выполнить. Мать от отца также не отставала. Порой я даже хотел убежать из дома.
  Я с нетерпением ждал того дня, когда село прекратит свое существование, и нам дадут квартиру в городском доме. Там мои родители, занявшись обустройством "апартаментов", меня, возможно, оставят в покое. Но о нашем селе, вернее его остатке - "оазисе" словно забыли.
  
  - Давай, - сказал я Евгению, - хорошенько, не торопясь, обсудим - взвесим все "за" и "против". Ты, напрасно себя недооцениваешь! Я понимаю, мне проще, я не так давно окончил институт, еще не успел разлениться и могу снова взяться за учебу, но и ты ведь можешь? Ты сильный!
  - Ну и что, у меня другие планы, - тут же выдал мне друг. - Понимаешь, другие!
  В тот вечер мы долго говорили. На улице стало темнеть. Я отыскал руку Фокова и стал жать ее. Я хотел тут же пожелать другу спокойной ночи, проститься и отправиться на вокзал. Но не тут то было, Евгений вызвался меня проводить.
  Порой я нехотя задумывался над тем, что нас двоих могло соединять. Ведь нам бы проще было быть врагами. Это помогло бы нам, гораздо быстрее разобраться с Натальей Михайловной, а не ходить вокруг и около. Она уже давно была бы моей женой или же его. Наше топтание на месте не позволяло ей смотреть на нас как на мужчин. Мы для нее все еще были пацаны - школьные товарищи. Нужно взрослеть думал я. Пора. До каких пор нам быть детьми. Уже перед самым отъездом, когда вдали появилась приближающаяся электричка, я не удержался.
  - Послушай, Женя давай бросим Нату. Я тебе не враг. И ты мне. Мы с тобой друзья. Лучший выход сказать друг другу: "Она нам не пара". Свою жизнь нам нужно строить без нее. А, не приспосабливаться.
  Мой друг надолго задумался. Город жил своей ночной жизнью. Был выходной день. Народ на улицах гулял. Мы были не приметны. Наши голоса звучали не громко и поэтому никого не привлекали.
  - Юрий, ты чувствуешь разницу села и города? - спросил Фоков.
  - Да, чувствую! О чем бы мы с тобой не говорили, здесь в городе никому до нас нет дела, - ответил я.
  - Ты прав. Здесь даже в толпе мы одни, а там не скроешься, каждый на тебя смотрит, определяет, чем ты и как ты дышишь. Им все о тебе известно. Ты как на ладони.
  - Женя, это ты хорошо сказал: "Ничего нельзя скрыть". Вот и не скрывай, все говори! Ты, ведь из села и я тоже. Скажи, согласен ее бросить?
  - Что говорить? - ответил Евгений, - я чувствую, Наташа будет со мной, иначе бы давно ее бросил. Но поверь мне, вот здесь и мой друг постучал себя по голове, голос мне все время нашептывает: "Женя подожди, все решиться". Владимир он городской. Он не наш. Это мы с тобой сельские. Я дождусь Наташу. Я бы давно уже был на том свете. Без нее мне не жить, - закончил друг. - А ты как хочешь. Я бы тебе посоветовал: иди в аспирантуру! Вот так!
  Я испугался. Фоков был полон решимости. Его взгляд блуждал где-то в далеком будущем. Ему наверняка был нужен врач. Он был болен. Я, на вокзале, когда садился в электричку сильно сжал поданную мне руку, долго тряс и не отпускал Фокова. Мне хотелось передать Евгению свои силы. Он, напитавшись ими, должен был устоять, какой бы не была трудной жизнь, не пасть духом.
  Евгений словно почувствовал мое настроение и сказал:
  - Да не бойся ты. Все будет хорошо.
  "Дай Бог, дай Бог!" - подумал я, и тут же заскочил в электричку. Двери с шумом закрылись, и она стала резко набирать скорость. Бледное лицо Фокова мелькнуло и исчезло в темноте.
  Я не знаю можно ли считать его последующую жизнь хорошей. Что в ней было такого хорошего?
  
  10
  Собой я был ничего: среднего роста, плечист, крепко стоял на ногах. Лицо у меня было обычное. Ничего такого страшного, что бросалось бы в глаза. Меня отличало от других парней лишь поведение. Оно было таким, что девушки хотя и заглядывались на меня, но серьезно ко мне не относились. В селе, где я жил все меня считали женихом Наты, хотя и знали, что она замужем за каким-то городским парнем.
  Рядом со мной в лаборатории работали Света, Марина и Лена - девчонки красивые и умные. Одно время они ко мне льнули. Но потом непонятно по какой причине вдруг охладели и любые мои знаки внимания принимали, как шутки.
  Я догадался - все из-за Кустиной. Время мной было упущено, и я должен был искать себе девчонку где-то вне дома, вне завода.
  После разговора с Фоковым я решил оставить Нату. В свободное время я ходил в кино, бывал в музеях, посещал выставки. Рядом не было Кустиной. Не было и Фокова. Я общался с незнакомыми мне людьми - заводил новые знакомства.
  Мои шаги не остались незамеченными Натой. Она почувствовала мое отчуждение и испугалась. Кустина не желала меня отпускать. Я должен был оставаться у нее "на поводке". Этот "поводок" мог быть слегка приспущен или же подтянут, но ни в коем случае не порван.
  Я работал с Натальей Михайловной в одной группе, и мы многие задания начальника выполняли вдвоем. Она могла, передавая мне, например, документы слегка задержать руку и вот я уже касался ее пальцев. В цех я редко ходил без нее. Мы всюду везде были вместе. Она шла обычно впереди, я за нею. Стоило ей вдруг неожиданно остановиться, и я тут же сталкивался с ней. Она смеялась и говорила мне:
  - Извини, я засмотрелась.
  Везде, всюду была она, а уж в мыслях подавно. Порой ее чрезмерное внимание меня угнетало. Я начал подготавливать себя к тому, что мне пора уходить с завода. Обстановка вокруг меня должна быть другой. Я должен "вращаться" среди других людей. Там, где меня не знают.
  Однажды я решился и отправился в свой институт, который не так давно окончил, к профессору, своему учителю, вспомнив его слова: "Дорога вам не закрыта, приходите, мы будем рады".
  Я встретился с Юрием Алексеевичем. Он выслушал меня и сказал:
  - Похвально Юрий Александрович, что вы надумали учиться дальше. У вас большой стаж работы на заводе. Это плюс. Но, что я вам скажу, работу придется оставить. Я знаю ваш завод. Он хорошо оснащен. Там солидная база. Но там у вас будут проблемы, так как все ваши лаборатории, завязаны на производство. Вам сложно будет проводить исследования, не вписывающиеся в тематику завода. Я предлагаю пойти работать к нам или же на худой конец в научно-исследовательский институт. Направление, которое я хочу вам предложить - новое. В нем много неизвестного, оно развивается. Я подумаю над темой, и после мы снова встретимся. Хорошо? Подумайте и приходите.
  Я пришел. Дал добро на поступление в аспирантуру. Согласился на трудоустройство в научно-исследовательский институт. Тут же при мне Юрий Алексеевич позвонил своему знакомому, какому-то Шестереву. Разговаривая с ним, он спросил у меня:
  - Инженером пойдешь?
  - Да! - ответил я.
  - Ну, вот и договорились, - подытожил Юрий Алексеевич.
  
  Так я сменил работу. Ушел с завода. Ушел от Наты.
  Я стал ездить в НИИ. Дорога оказалась несколько длиннее, но это меня не расстраивало. Главное заключалось в том, что я добился своего: мне теперь не нужно было зависеть от Кустиной.
  Я стал трудиться во вновь организованной лаборатории. Ее начальником был знакомый моего руководителя диссертационной работы - Николай Григорьевич Шестерев.
  Обстановка в НИИ отличалась от заводской. Кроме того, лаборатория была на грани становления. Мне приходилось первое время заниматься самыми различными делами, даже столы таскать.
  Коллектив лаборатории только-только формировался и поэтому я не испытывал себя новичком. Длительная работа на одном месте снижает интерес, расхолаживает и вообще плохо действует на человека. Я был рад изменениям условий в своей жизни. У меня появился стимул.
  Экзамены в аспирантуру я сдал успешно и был принят на заочное отделение. Юрий Алексеевич не раз говорил мне, когда я был еще студентом:
  - У вас молодой человек есть дар исследователя.
  Он помог мне, учтя мой характер, определить тему диссертации. В НИИ благодаря его знакомому я был подключен для участия в работах, позволяющих мне в последствии набрать необходимый материал для диссертации. Ко всему прочему рядом со мной работало много красивых девушек. Я мог в них на зло Нате влюбляться.
  Однако скоро я понял, что на девчонок мне заглядываться нет смысла. Одна довольно симпатичная особа Вера однажды мне открылась:
  - Юра я тебя просто обожала. Вот если бы ты не был занят, я бы была с тобой. А так я себе нашла парня.
  - Да я же не занят! - были мои слова.
  - А как же кольцо, которое я видела у тебя на руке, - спросила она.
  Мне все стало ясно. Никакого кольца у меня не было. Одно время я носил перстень, но затем его забросил. Этот перстень никак не мог быть обручальным кольцом. Просто я психологически создавал у всех девчонок, которые меня окружали, впечатление женатого мужчины. Таким меня сделала Ната. Я должен был всю свою жизнь быть ее потенциальным женихом, держаться около нее и подобно моему другу Жени ждать, когда она будет свободна и пожелает со мной соединиться, выйти за меня замуж. И еще был один выход - не обращать внимания не только на Нату, но и на всех других девчонок и все свое время отдавать науке.
  Я выбрал последнее, и окончательно разучился флиртовать, заигрывать с девушка-ми, потерял те незначительные навыки, которые имел от общения с ними в школе, в институте, на заводе. Меня стали занимать только исследования. Я обрабатывал сотни образцов, таскал их на испытания, записывал результаты, анализировал.
  На выполнение работы у меня ушло много времени. Первых два года я был простым исполнителем. Затем уже перед окончанием аспирантуры мне заведующий лабораторией предоставил возможность отчитаться. Я, хотя и нервничал - выступил на научно-техническом совете отлично, за что был повышен: мне дали должность научного сотрудника. В институте научный стаж имел значение, особенно для тех его работников, которые собирались в будущем защищать кандидатскую диссертацию.
  Наш НИИ работал по гибкому графику, то есть мы могли начинать с восьми часов утра до десяти и оканчивать соответственно с пяти до семи часов вечера. Я пользовался этим положением: приходил рано и уходил поздно. Но даже этого времени мне не хватало. Не знаю смог бы я вообще выйти на защиту, если бы не мой руководитель. Он мне был и отцом и наставником и учителем и коллегой и просто другом. Сколько я раз в трудную минуту порывался сказать ему: "Юрий Алексеевич, не могу больше - баста", но стоило мне посмотреть в его искрящиеся добрым светом глаза, услышать голос и слова готовые сорваться с губ вдруг застревали.
  Я, при редких встречах с Фоковым своих "аспирантских дел" не касался, о работе также не говорил. У нас тем для обсуждения хватало. Мне трудно было себе представить, что именно здесь в институте я вдруг встречу Евгения. Мы столкнулись с ним в коридоре одной из лабораторий. Я бежал за результатами исследований.
  Он долго жал мне руку. Опомнившись, Фоков первым делом задал мне вопрос о том, как я смотрю на то, чтобы и Наталью Михайловну перетащить к нам в институт.
  - Юра послушай, вот здорово было бы, чтобы и она работала с нами рядом. Как ты думаешь?
  - А зачем? - спросил я.
  - Как зачем? Мы снова все будем вместе! К тому же здесь ей будет лучше. Это же ведь институт, а не какой-то завод!
  Я думал, что он это просто так сказал. Но нет, Фоков не шутил. Он добился своего - Наталья Михайловна уволилась с завода и пришла работать к нам, в НИИ. Фоков помог ей утроиться в лабораторию, в которой работал сам.
  Через день-два после трудоустройства он представил ее мне.
  Ната смотрела на меня и улыбалась. Она встряхивала кудряшками волос, а я как завороженный не сводил с нее глаз. Убежать мне от Кустиной не удалось. Я, конечно, первое время, как мог, избегал ее, но потом она подмяла меня - куда только девалась моя сила воли. Я был не в состоянии гнать Наталью Михайловну из своего сердца, стараться не думать о ней. Она выглядела шикарно. Не только мое сердце, мои руки тянулись к ней, хотели ее ласкать долго-долго. Я мысленно бил себя по рукам.
  Хорошо, что мной занимался Юрий Алексеевич. Если бы он не был со мной жестким, не подгонял меня я бы вряд ли мог выйти на защиту диссертации. Мои мысли поворачивались в другую сторону - в сторону Наты. На последнем этапе работы я трудился над темой только благодаря силе воли моего руководителя.
  Наконец наступил момент: я успешно сдал кандидатский минимум, провел необходимые исследования, оформил изобретение, подготовил пояснительную записку и принялся за написание автореферата. Загруженность делами несколько скрашивала мое положение.
  - Юрий ты весь заработался, - однажды выдал мне друг, - моя мать Лидия Ивановна все спрашивает, от чего ты не приходишь к нам. Она думает, что мы поссорились. Докажи, что это не так!
  - Нет времени Жень. Так и скажи - нет времени!
  Я старался и Наталью Михайловну перебросить на друга. Пусть Фоков ею занимается. Он любит крутиться вокруг нее и ублажать все ее желания. А у меня диссертация. Я не могу подводить своего руководителя. Мне нужно работать, работать и работать.
  Мой товарищ делал успехи. При редких встречах Кустина порой меня путала и называла Женей. После извинялась и ругалась:
  - Все ты виноват! - кричала она. - Юра, ты меня бросил. Так друзья не поступают!
  Чтобы я окончательно ее не забыл, она напросилась ко мне на защиту диссертации и после на вечере - торжестве, посвященном удачному окончанию моей работы, при всех раз несколько поцеловала меня. Я, растаял.
  Причиной заставившей меня когда-то заметить Нату была болезнь. Ее чрезмерное внимание подействовало на меня. Я, почувствовал, как у меня поднимается температура. Мои щеки покраснели, лоб стал горячим, я стал весь дрожать.
  - Ну, что вы молодой человек, - сказал мне Юрий Алексеевич и по-отечески обнял, - не нервничайте. Вы сделали великое дело. Теперь уж вам можно и обзаводиться семьей. - Он не знал, кто такая Наталья Михайловна и воспринял ее как мою невесту.
  Евгений Фоков также был на моей защите, и к ласкам Кустиной отнеся враждебно. Он всегда остро реагировал, когда я вдруг сближался с Натой и ревновал ее ко мне.
  Я надеялся, что в тот день Евгений, Ната и я уйдем вместе, мой друг не дождался окончания мероприятия и убежал. Мне пришлось самому провожать Кустину. Она пыталась меня затащить в квартиру, говорила, что Владимира нет дома:
  - Юра, он снова уехал в свою чертову командировку!
  Я еле от нее отбился. На вокзале я позвонил Фокову. Трубку взяла Лидия Ивановна. Она поздравила меня с успешной защитой. О Жене она сказала, что он уже спит. Мне не верилось. Он наверняка лежал в темноте с открытыми глазами и мучил себя. Уж кто-кто, а мой товарищ был горазд - мог из мухи сделать слона - жизнь его без самоистязаний ничего не значила.
  Справившись о том, что Евгений уже дома я тут же о нем забыл и отправился в свой "оазис", представлявший собой улицу - село.
  Он меня встретил тихо. Окружавший город казалось все забрал себе. Не было того, что раньше. Увеселительное учреждение - клуб был закрыт. Сельское хозяйство также было свернуто. Отец уже не работал на ферме: успел уйти еще до развала села на пенсию.
  Улица - село была в темноте. Фонари на столбах не горели. Свет давали редкие окна домов, где люди не спали. Эти самые дома вдруг стали низкими, приплюснутыми. Еще свет исходил от ближайших высоток.
  От станции я довольно быстро добрался до дома. Мои родители не спали. Они ожидали меня. Я их на защиту диссертации не пустил. Мне не хотелось при них вдруг оказаться дураком. Я боялся неожиданностей.
  Едва стукнула калитка, и я вошел во двор, поднялся на крыльцо из дома вышел отец.
  - Ну, как успехи! - сразу же задал он мне вопрос.
  - Нормально! - ответил я. - Защитился, пошли в дом - расскажу все!
  Мать, увидев меня, принялась накрывать на стол, но я кушать не хотел и отказался. Она сказала:
  - Ну, я хоть чайник поставлю, а ты давай рассказывай!
  - А что рассказывать? На диссертационном Совете я вел себя прилично. Доклад у меня получился что надо - не затянул - вложился в время. Не зря когда готовился, четко его вымерял по минутам. На вопросы членов Совета также ответил без каких-либо задержек и обстоятельно. Я собой доволен. Доволен чрезмерно.
  Меня беспокоил друг. Зря он так поступил - убежал не дождавшись окончания моей защиты. Родителям о нашей размолвке я ничего не сказал. Знать им о том было необязательно. С Фоковым я должен был разобраться сам. Он меня подтолкнул к поступлению в аспирантуру. Правда, сам учиться не стал. Его волновала только лишь одна Наташа. Она - Наташа стала для нас яблоком раздора.
  
  11
  "Наташа-Наташа!" - размышлял я, не понимая, от чего у нее не заладилась жизнь. Ее отец Михаил Ромуальдович всегда называл меня женихом. Я, наверное, и должен был стать ей мужем. Девушка опрометчиво поступила с самого начала. Так, наверное, бывает. Сделай один неверный шаг и любой другой - не правилен.
  Однажды ее Владимир, красавец из командировки не возвратился. Нашел себе женщину и остался жить у нее.
  Фоков сиял.
  - Я же говорил, - кричал он мне, - она будет моей.
  Я про себя подумал, а почему бы не моей, мельком так подумал и отогнал мысль прочь, лишь только заметил черноту на лице Жени, которую даже не устраняла улыбка. Он не переживет. Это с моей стороны будет предательством. А черт с ней, - решил я. -Пусть что хотят то и делают. Мое дело сторона.
  Я выстоял, как мне не было трудно, оттолкнул от себя Нату. Фоков зачастил к ней. Возле Кустиной он крутился не только на работе, но и дома, у нее на квартире. Дочки Натальи Михайловны к нему привыкли и были от него без ума. Ната и меня приглашала к себе в гости. Я игнорировал ее, ссылался на дела.
  Мать едва только узнала, о том, что Кустина снова живет одна, стала Христом Богом заклинать меня:
  - Юра, не смей. Не смей с ней водиться. Она тебе не пара. Не ужели ты не найдешь себе девушку? Да они от тебя должны не отходить. Вон, посмотри к нам соседская девочка Юля заходит. Правда, тебя никогда не бывает. Тобой интересуется, расспрашивает у меня. Что и как? Она еще молода. Но девочки быстро растут. Глядишь и невеста. Ты, ведь после защиты диссертации завидный жених. У тебя должность - заместитель заведующего лабораторией - ты начальник, зарплата приличная. Зачем, зачем тебе нужна разведенная женщина?
  - Мам, да не беспокойся ты обо мне, все будет хорошо!
  - Как же не беспокоиться? Что я без глаз не вижу? Ты да еще твой друг Женя - вы вокруг нее как дурачки крутитесь. Бросьте ее. Я вот Лидии Ивановне позвоню. Я ей все скажу.
  Мать позвонила. А на следующий день Фоков с нервной гримасой на лице ворвался ко мне в кабинет и принялся высказывать:
  - Юрий, ну разве так можно, зачем твоя мать ругала Наташу. Что она ей сделала?
  - Да нет, она не Наташу ругала, - возразил я, - она нас ругала. И права была. Я вот представь когда Кустина далеко от меня готов ее ненавидеть, а стоит ей приблизиться, улыбнуться мне, тряхнуть своими кудряшками и все растаял. Ее до гроба. Ты как хочешь, я - сторона!
  Фоков ушел. Он был доволен. Наталья Михайловна осталась ему. Но я, какими бы не были у меня отношения с Евгением, был по-прежнему ее, хотя и избегал, сторонился Кустиной - все делал, чтобы не встречаться.
  Моя мать каждое утро, когда я отправлялся на работу, вбивала мне в голову:
  -Сынок, смотри, будь осторожен. Ты птица важная, Наташа хочет тебя заполучить. Женя у нее запасной вариант.
  Мать была права. Как я не старался быть от Натальи Михайловны в стороне, мы нет-нет и встречались. То утром на проходной. Порой где-нибудь в лаборатории. Не оставляла она меня и в кабинете.
  - Юрий Александрович я снова к вам с бумагами, - слышал я ее тонкий приятный голосок. - Необходима ваша подпись!
  Я явно замечал, что это не ее работа, но ничего поделать не мог. Мне волей-неволей приходилось в спешном порядке давать ход документам. Иначе меня ждала новая встреча с Кустиной.
  Правда, встречи эти были кратковременными. Наталья Михайловна так теперь я ее называл, желала их растянуть. Я был не многословен, и все ее попытки - отсекал:
  - Не могу, у меня работа. Я загружен "под завязку". Так, что извини, не обижайся!
  Нет, я не хотел ссорится с Кустиной, просто желал удержаться, устоять, не скатиться к прежней фамильярности в отношениях - выдержать официальные.
  Мне это давалось тяжело. Но что делать?
  Мой друг на меня дулся. Ната, наверняка, его накручивала. Она сама повлиять на меня не могла, и поэтому доставалось Фокову. Кустина с ним: разговаривала холодно, улыбалась ему холодно, целовала его холодно.
  - Я не знаю, - кричал мне Евгений, - что происходит? Отчего Наташа так изменилась? Это все из-за тебя. Ты виноват!
  - Ну, уж это вы сами разбирайтесь! - ответил я. - Она чья? Твоя! Ты уже, наверное, и спать у нее остаешься?
  Меня задевала кажущаяся близость Фокова с Кустиной, и я порой не хотел видеть не только Нату, но и его самого.
  Наталья Михайловна чувствовала причину моей отчужденности и упорствовала. Она выискивала повод, чтобы со мной поговорить. Ей нужен был долгий откровенный диалог. Не так как это часто у нас происходило, мельком порой под взглядами сослуживцев.
  Для сотрудников лаборатории наши отношения, как мы не скрывали их, не были секретом. Эти самые случайные встречи каждый как-то по-своему осмысливал и интерпретировал, настолько насколько хватало фантазии.
  Я в НИИ приходил рано, уходил поздно, то есть "функционировал" по установившемуся когда-то графику. Постоянные заседания обсуждения и решения проблем, перенос их на неопределенное время, отчеты по договорам, бегающие перед глазами сотрудники и сотрудницы - все это выматывало. Особенно выход к высшему руководству - в дирекцию. Усталость накапливалась. Но я не взрывался. Наверное, потому что был молод. К тому же будни всегда сменялись праздниками. А праздники - они позволяли расслабиться.
  Каждому празднику обычно предшествовал предпраздник - короткий день на работе. Работа в институте прекращалась сразу же после обеда. По коридорам, заглядывая в кабинеты и прочие помещения, проходила комиссия во главе с главным пожарником. Она проверяла все, стараясь заметить и устранить любые непредвиденные потенциальные неприятности. После нее Николай Григорьевич Шестерев отправлял секретаршу.
  - Товарищи! - объявляла секретарша, - всем собраться в актовом зале. Да и еще не забудьте захватить кружки или стаканы в зависимости от того, кто из чего любит пить, - смеялась девушка. - Будет шампанское.
  Николай Григорьевич - начальник лаборатории не любил шампанское. Водка, вот это то, что надо, еще соленый огурец! Однако был вынужден потреблять и шампанское. Оно подавалось в особо торжественных случаях, например, на новый год, в день вооруженных сил или же в женский день.
  Я любил праздники и с удовольствием в них участвовал. Правда, мне больше нравился свой праздник местного значения. Он был не только моим праздником, но и моих друзей - всех тех, с кем я когда-то окончил школу. Это так называемый "день школы".
  "День школы" проходил раз в году и обычно в сентябре месяце вечером у кого-нибудь в доме. Школы уже не было, на ее месте стоял высотный дом, а праздник, праздник остался.
  Мы собирались своим выпуском. Порой навстречу к нам приходили наши бывшие учителя: Александр Олимпович, Клавдия Яковлевна... Однажды - это было после "перестройки" к нам пожаловал Михаил Кононович - бывший муж Натальи Михайловны. Мы его не узнали. Он пришел в рясе и запел:
  - Покайтесь рабы божьи, покайтесь!
  Михаил Кононович сильно нас напугал. Минут пять мы стояли в оцепенении. А он как рассмеется:
  - Что не узнали? Я теперь батюшка - священнослужитель. Церковь нашу мы всем миром восстановили, а служить некому вот я и пошел. Пока справляюсь. Так, что заходите.
  Мне нравилось посещать "день школы". Я с удовольствием ходил на этот праздник и никогда, почти никогда не пропускал его, только один раз, когда однажды на вечер изъявлял желание прийти наш учитель математики Петр Поликарпович. Я не мог находиться с ним рядом и вести себя так, как будто в прошлом между нами ничего плохого не произошло - он мне был неприятен.
  
  Наш праздник-вечер приближался. Я, глядя на Наталью Михайловну, чувствовал, она ждала его и отводила мне на нем определенная роль. Я должен был на празднике признаться Кустиной в своей горячей любви. Владимир от нее ушел, она снова была свободной женщиной.
  Подготовкой к празднику занималась Надежда Втюринова. Проходило это мероприятие обычно у нее в доме порой у Ирины, вернее у ее матери тети Маши, или же у меня.
  На этот раз все началось официально. Не знаю, с чем это было связано, возможно, с поведением секретарши.
  - Вас к телефону! - сообщила она мне четким голосом.
  Я взял трубку и услышал:
  - Юрий Александрович, здравствуйте - это вас беспокоит... - Звонила Надежда.
  - Ну, что ты так? - сказал я, - какой я Юрий Александрович! Для тебя я Юра. - Далее Втюринова мне объявила день встречи, час, кто будет присутствовать, с кем она уже договорилась, кому еще собирается позвонить.
  Я предложил для "вечера" воспользоваться своим домом. В нем было четыре комнаты, большой вместительный коридор. Площадка во дворе перед домом была заасфальтирована, и на ней в случае хорошей погоды было удобно разместить столы.
  - Ну, хорошо, - сказала Надежда, - я согласна!
  
  Девчонки, так мы звали своих бывших одноклассниц, были уже представительными женщинами и на девчонок никак не смахивали. Они пришли пораньше и занялись приготовлением стола. Мои родители тут же ушли, давая нам возможность побыть вместе. Они так всегда делали. Я знал, где их искать: в доме матери Ирины, или же Втюриновой Надежды.
  События этого вечера развивались потому же, что и раньше сценарию. Ничего необычного не должно было быть. Я думал и не будет, но нет - этот вечер мне запомнился. Стол был накрыт шикарный - ломился от яств. Такого раньше, да и после уже не было. Я притащил икру, осетрину, ветчину и прочие вкусности. В НИИ мне выдавали "заказы" - продовольственные наборы. Их все получали время от времени, для начальства жеребьевки не существовало. Мне при желании, так или иначе, "заказ" выдавался.
  Я не помню уже, кто сказал, наверное, Семен:
  - Ну, у нас и пир! Пир во время чумы...
  Фраза была брошена просто так, без каких-либо ассоциаций, вылетело, но в последствии в годы реформ мне часто эти слова будут приходить на ум.
  - Надо же, как в воду смотрел!
  А тогда нам всем было весело и хорошо. Я за столом оказался рядом с Натальей. С другой стороны от нее сидел Евгений - мой друг, далее Ирина, Надежда, Виктор... - человек пятнадцать. Всех мы пригласить не смогли. Да и прийти, собраться классом уже было сложно. Многие из бывших выпускников, как говорят, разъехались по городам и весям. К тому же у многих были семьи, а это забота о детях, ну и работа - от нее никуда денешься. Тогда она порой даже угнетала. Сейчас угнетает народ ничего не деланье.
  Я был рад друзьям, рад тому, что принимал их у себя в доме, особенно Виктору. На застолье он попал случайно. Его привел Семен.
  Парень еще в школе мечтал быть военным, и стал им, с отличием окончив военное училище. Виктор много лет мотался по воинским частям, служил даже в Германии. Дослужился до полковника. Он бы мог еще продолжать службу, но попал под сокращение. В то время многих выбросили из армии.
  Я смотрел на Виктора и не мог его представить пенсионером. Да и никто из нас не сказал бы ему: "Эй ты, пенсионер!" - Мужик что надо, такого только задень - так наломает - двум-трем с ним не справиться.
  
  Семен и Виктор пришли с запозданием - мы уже сидели за столами. Нам даже пришлось потесниться. Но ни кто в обиде не остался.
  Я, по праву хозяина, от лица присутствующих, предложил Виктору сказать тост. Он отказываться не стал, тут же поднял налитый до краев стакан.
  - Друзья я еще не очень ориентируюсь в обстановке - лет сто, наверное, не был дома. А вот приехал домой - так его, оказывается, уже и нет...
  Виктор говорил долго. Обращаясь к каждому из нас он путал наши имена и успокоился лишь тогда, когда разобрался кто есть кто. Затем выпил и сел за стол. А чуть позже, взглянув на меня и Наталью Михайловну, Виктор вдруг спросил - лучше бы и не спрашивал:
  - Это как я понимаю чета Шакиных?
  Его поправили. Мне было неудобно. Еще Фокову. Кустина цвела. Она даже улыбнулась Виктору. Ей очень хотелось, чтобы его слова оказались пророческими и чтобы мы были четой, той самой четой Шакиных.
  
  Надежда Втюринова постаралась. Вечер был организован хорошо. Мы бы долго сидели за столом, но не выдержали курильщики. Кто-то из них сказал:
  - Все хватит! Нужно проветриться, - "Народ" словно ждал команды.
  - Правильно! - раздались голоса. Все загалдели и стали подниматься. Мы высыпали во двор.
  Я увидел во дворе Юлю.
  - Ты за Ириной? - спросил я у нее. - Мы тебе ее не отдадим. Еще рано.
  - Ну и ладно, - ответила Юля и сверкнула на меня своими карими глазами, - не отдавайте, но тогда я у вас здесь потанцую.
  - Да у нас и музыки нет.
  - Нет, так будет, - поддержал Юлю Семен. - Я сейчас схожу за баяном.
  - Хорошо-хорошо, оставайся, - согласился я с девушкой. - Пусть все будет по-твоему.
  В ожидании танцев женщины устроились на скамейке. Мне тоже досталось место. А вот Фокову не хватило. К тому же Евгений непременно хотел сесть рядом с Кустиной.
  - Полным-полна коробушка, - сказал он, покрутившись около нас, - так дело не пойдет. Давайте разыграем места. Ну-ка все встали. Да не бойтесь же вы. Так, а теперь отошли на пять шагов вперед. Отходите, отходите! Ну вот, а сейчас кто успеет. - И он сразу же бросился к скамье и уселся. Я тоже оказался на скамье. Однако не все проявили расторопность, Наталье Михайловне, например, места не хватило. Фоков на это и рассчитывал:
  - А теперь, - сказал он, захватив руку Кустиной, - есть еще места - мягкие. Разбирай - поторопись.
  Я и опомниться не успел, ко мне на колени уселась Юля. Ната со злостью посмотрела на меня. Ей явно это не понравилось. Она оттолкнула руки Фокова и демонстративно ушла в дом.
  Тут со своим баяном появился Семен, и начались танцы.
  Ирина подошла ко мне и, резко посмотрела на сестру:
  - Юлия сейчас же иди домой.
  - Не пойду, мне Юра разрешил.
  - Не Юра, а Юрий Александрович!
  - Нет, Юра. Не намного он старше меня, чтобы я его так называла. Тебя же я называю Ирой - называю, а он такой же по возрасту, как и ты.
  Ирина схватила сестру за руку и подняла ее. Мне сразу стало как-то не уютно. Я почувствовал холод. Хотя его не могло быть. Как ни как был сентябрь. Дни еще стояли теплые.
  - Пойдем, потанцуем, - сказала мне Ирина. - И мы пошли в круг. Скоро я, среди танцующих пар, увидел и Кустину. Она отошла - чернота ее покинула - Ната с удовольствием кружилась в танце. Мужчин было больше, чем женщин и Наталья Михайловна пользовалась положением, танцевала и танцевала. Она и ко мне подходила. Я отказывался.
  После, когда народ снова ринулся к столу, а я задержался во дворе, Ната тоже осталась. Было часов восемь-девять, темнело. Она обхватила меня, стала, что-то невнятно шептать мне на ухо, целовать меня. Я не реагировал. Тогда Наталья Михайловна схватила мои руки и стала их прикладывать, как примочки - себе к грудям, животу и ниже, но я был глух. Мои чувства находились где-то глубоко, я не возбуждался. Правда и оттолкнуть ее не мог.
  Фоков, не найдя Нату, вернулся во двор. Шум, он споткнулся, выходя из коридора о пустое ведро, отрезвил и меня и Кустину. Она опомнилась и, приняла благопристойное положение, взяв меня под руку. Затем Наталья Михайловна меня слегка подтолкнула, и мы поднялись на крыльцо. Женя встретил нас, и подхватил Наталью Михайловну с другой стороны.
  
  Да, Наталья Михайловна Кустина тогда крепко меня схватила: на руке долго нисходили синяки. Я понял, она меня оставила, и спрятался - ушел в тень. Мой друг был доволен. На следующих танцах он не отходил от нее, и весь остаток вечера пробыл рядом.
  Я был несколько расстроен и участия в веселье не принимал: сидел на скамейке и смотрел на кружащие пары.
  Мне ничего больше не оставалось, как молить бога, чтобы этот ее шаг был правилен. Они, думал я пара. Мой друг все сделает для ее счастья. При первом браке муж Наты - Михаил Кононович хотел быть учителем, она должна была, как в школе оставаться его прилежной ученицей. Второго ее мужа тяготил дом, он не мог сидеть в четырех стенах, по натуре Владимир был цыган и любил в жизни разнообразие. Женя - это другой человек с ним все должно было быть иначе, не так как раньше.
  
  12
  Евгений Станиславович к Наталье Михайловне переехал торопливо: на следующий день после торжественной встречи выпускников. Мне пришлось ему еще помогать перевозить чемоданы. Друг взял меня, чтобы я мог видеть, где он обосновался и как. Теперь Фоков не собирался скрывать адрес Кустиной, как это было когда-то. Он даже записал его мне на листок. Почесывая свою бородку, Евгений Станиславович не раз повторил слова:
  - Вот как только обживусь, обязательно жду тебя на фуршет. Он хотел видеть меня у себя в гостях.
  Мать Евгения - Лидия Ивановна, когда он собирал вещи, и мы оказались в комнате одни, торопливо украдкой шепнула мне:
  - Юра, представляешь, взял женщину с двумя детьми. Зачем это ему нужно, что нет девушек?
  Что я мог ей ответить?
  Поругать друга за опрометчивый поступок, а про себя сказать: "Слава Богу, меня сия чаша миновала, я свободен и не связан семейными узами". Ничего подобного! Я сам был готов жить с Натальей Михайловной.
  - Да, есть девушки,- ответил я ей. - Только Наташа своя - сельская.
  - Вот только что! - вздохнула Лидия Ивановна и замолчала, подошел ее сын.
  Сразу же после переезда Евгения к Нате вдруг неожиданно появился Владимир. Он попытался выгнать Фокова. Кричал ему:
  - Ты не имеешь права! Я с ней, - кивал на Наташу, - не разводился. - Но это ему не помогло. Фоков победил и обосновался у Кустиной надолго. Он думал, что навсегда.
  
  Мне было тяжело. Я мысленно расставался с Натой. Это меня очень расстраивало. Теперь я уже никак не мог на нее претендовать, даже в мыслях - не по-дружески было это.
  Однажды во сне я долго и горько плакал. Мать разбудила меня и принялась успокаивать:
  - Ну что ты Юра! Страшный сон приснился?
  - Да! Да! Страшный сон, - ответил я. - Что я еще мог сказать? Поделиться тем, что я уступил Нату другу. Конечно же, я не проронил, ни слова. Мне нельзя было жаловаться. Ну и что из того, что я остался холостым. Не я один, много таких, живут и ничего страшного с ними не происходит. Просто нужно привыкнуть к своему положению, не афишировать им и не слушать советы рядом снующих доброжелателей, не лезть во всевозможные авантюры, предпринимаемые окружением, для того чтобы как можно скорее погулять на твоей свадьбе.
  Я извинился перед матерью и снова лег спать, а утром, как ни в чем не бывало встал и отправился в институт. Я искал способ забыться. Мне казалось работа то, что надо и без остатка отдавал себя всего ей. Мои будни были загружены до предела. После ухода заведующего лабораторией Шестерева на заслуженный отдых я был выдвинут на его место. Новое положение меня устраивало, и я согласился.
  Дома мать и отец со временем смирились. Я уже не слышал от них слов-упреков: "Ну, когда же ты, наконец, женишься?" Им льстило то, что в селе мне завидовали. Я был на виду и имел хорошую репутацию.
  Для села репутация всегда играла большую роль. Правда, что мне было с ней делать? Ведь села как токового уже не было. Вместо десятка улиц всего одна, да и то в придачу с кладбищем. Где-то особняком среди многоэтажных зданий стояла церковь, в которой молился богу Михаил Кононович. Конечно, у нас появились телефоны, вода. Для отопления помещений и приготовления пищи мы стали пользоваться привозным газом. Но все это было вторично.
  Я, имея хорошую репутацию, не мог ее реализовать во благо себе, например, быть первым женихом на селе. Фоков переехал к Кустиной жить, а я как был, так и остался для сельчан ее женихом.
  "Юра плюс Ната равняется любовь" - эти слова однажды я нашел вырезанные ножом на скамье когда вдруг присел, чтобы завязать шнурок ботинка у железнодорожной станции. Уж если они, на какой то деревяшке, сохранились, то, что говорить о сердце. В сердце они вечны.
  Правда, с женитьбой у меня ничего не получалось. Кустина словно заговорила. Я всех своих потенциальных невест невольно сравнивал с Натальей Михайловной. Она была мой идеал. Многими из тех качеств, которыми я ее наделял она и не обладала. Эти мои сравнения были мне же во вред, но тут уж ничего не поделаешь. Такова любовь.
  В последствии я не раз представлял себя мужем Кустиной. И всегда меня мучил один и тот же вопрос смог бы я в несвойственном для меня положении противостоять тем невзгодам, которые неожиданно свалились на нас всех, в будущем, когда вдруг в стране начался кавардак, так называемая перестройка?
  Я ведь всегда был ответственен только за себя. Да, мне приходилось помогать родителям, потому что я жил с ними, выполнять кое-какие обязанности, только и всего. Я, не был хозяином, эту "должность" у нас занимал отец, Александр Иванович. Он обо всем пекся. Благодаря ему, мы, наверное, и выжили в то трудное время.
  Нашим сельским было легче. Нас спасали огороды. Многие из тех, кто переехал в город, получив квартиры, вдруг неожиданно бросились назад в село, выискивая возможность где-нибудь прилепиться и разработать кусок земли для посадки обычной картошки. Лидия Ивановна Фокова лет пять ковырялась возле нашего огорода у канавы. Снимаемый ею урожай не раз выручал ее в трудное время.
  На душе у меня было пусто. Не знаю, что бы со мной случилось, наверное, я также как когда-то Евгений залез бы в петлю. Работа меня не могла спасти. Она давала возможность забыться, но только лишь днем. Ночи были очень длинными. Они то меня и мучили. До поры до времени я сторонился всяких там оргий, был паинькой, хотя "мероприятий" в жизни всегда хватало, то премия - ее надо обмыть, то отпуск - тоже, - день рождения, просто повышение по службе. Рестораны, кафе, бары, женщины - все это было рядом и несло расслабление. А его мне как раз и не хватало. И я не удержался - слетел. Сколько я покуролесил? Месяц-два - не больше.
  Помню, я не раз вздорил по поводу своих пьяных похождений с родителями. Отец даже кричал на меня:
  - Юра, возьми себя в руки!
  Я отвечал просто:
  - Вы все хотите, чтобы я женился, зажил семейной жизнью. Вот я и ищу себе женщину - жену!
  - Не там ты ищешь! - вторила отцу мать, - не там. Это я тебе говорю как сыну.
  Нет, я не спился. Обо мне и Евгении, Лидия Ивановна сказала, как отрезала: "Не пьющие вы "люди-человеки".
  Я мог попробовать, но чтобы скатиться - никогда.
  Мне помог Семен. Однажды, он увидел, как я пьяный плелся домой и затащил к себе. Вначале я недоумевал зачем, а он похвалился мне уловом. Где Семен мог наловить столько плотвы, я не знал. Прудов уже не было. Они были засыпаны.
  Рыба плавала в большой миске. Она была так себе, если говорить честно, но я загорелся, и на следующий день вместе с Семеном, забравшись в электричку, поехал на рыбалку.
  - Я тебе такое место покажу! - сказал товарищ.
  И показал - небольшую юркую речушку. Я увлекся.
  Мысли посещавшие меня на природе веяли оптимизмом. Семен стал моим лучшим другом. Рядом со мной уже не было Жени. Я за него был спокоен. За ним теперь приглядывала моя подруга - Ната. Мне не нужно было отказываться от того удовольствия, которое я когда-то испытал - рыбалки. Я снова как в детстве все свободное время отдавал этому занятию.
  Семен был женат на своей местной Лене. У него рос сын. Ему было лет десять. Он с ним не расставался - парень всегда крутился рядом. На берегу реки он разводил костер, чистил картошку, помогал варить уху. Для нашего кушанья - ловил мелочь. Без нее уха была бы не та.
  - Водка, наркотики, клей и прочее, прочее - подумай сам, - сказал мне однажды Семен, сидя у костра - к добру не приводят! Работа, она затягивает. Однако и калечит. За ней ничего не видишь. Можно свихнуться. Я сам, как и ты трудоголик, порой не могу остановиться. Мне сын помогает. Если бы не он я загнулся. А так нет-нет он и вырвет меня из кабинета. Я работаю на заводе, занимаюсь качеством. А качества сам знаешь, много не бывает! - Семен усмехнулся.
  Я выкарабкался. Вновь занялся делами. Хотя я их и не бросал, просто ослабил внимание, что оказалось кстати - началась перестройка - годы реформ.
  У меня на глазах разваливалась наука. Она была не нужна. Престиж НИИ падал. Это было вызвано катастрофическим положением производственной базы. Предприятия останавливались. Выпуск продукции упал. Рынок страны насыщался в основном только за счет экспорта и неимоверного роста цен. Сокращения коснулись всех. Людей выгоняли на улицу. На заводах закрывались участки, отделения, цеха. У нас в НИИ стали не нужны целые направления, отправляли на улицу вначале менее квалифицированных работников, а затем даже "зубров". Я не один год чувствовал себя словно на льдине. Положение было шатким. Долго испытывать судьбу мне не было смысла. Я был доволен тем, что остановился и что важно - вовремя. Мои друзья: Кустина и Фоков - просто "выпали из гнезда". Я о них забыл. Не до того мне было. Копался сам в себе.
  
  13
  Годы реформ всех коснулись не только меня. Вначале была мысль, что жизнь, которая у нас была, я бы сказал неплохая с каждым днем, месяцем, годом будет становиться еще лучше и лучше. Но этого не случилось. Мать часто сравнивала первые годы реформ с военным временем, так же было тяжело, но настроение было не то - дух был другим. Она мне говорила:
  - Знаешь, Юра раньше, хоть была надежда - вот окончиться эта разруха, и мы заживем. Сейчас у многих людей этой надежды нет. Все думают, что в будущем году будет еще хуже и нужно запасаться солью, спичками и прочими, не портящимися товарами.
  Отец делал упор на то, что вот если бы он был молод, он бы развернулся:
  - Да-а, - говорил отец, - славное это время - все можно. Никому до тебя нет дела. Ты предоставлен сам себе. Бери землю и обрабатывай. Я бы взял гектара три-четыре, купил бы лошадь и зажил...
  Мне хотелось понять и отца и мать. Я должен был найти себя в новых условиях - рыночных - не потерять работу и обрести надежду.
  Я выкрутился. Мне помог случай: однажды на международной конференции, где были представлены мои разработки, ими заинтересовались иностранные специалисты. Мы создали тогда совместное предприятие. Это уже делать можно было. В условиях лаборатории я организовал производство дефицитной продукции. Это позволило мне в будущем обеспечить лабораторию работой, которой вдруг на всех не стало хватать.
  Мне памятен разговор с директором НИИ:
  - Ну, Юрий Александрович! - сказал он. - Вы счастливейший человек. Я в ближайшее время должен буду уволить еще пятнадцать-двадцать человек, и все они будут не из вашей лаборатории.
  Первые годы становления фирмы для меня были благостными - мне, никто из администрации института не чинил препятствий, даже помогали. Совместное предприятие развернулось. Жизнь преобразилась не только у меня, но и у моих сотрудников. Я, например, приоделся, купил себе автомобиль. Домой привозил отличные продукты. Мать порой говорила мне:
  - Юра, знаешь, тут как-то пришла к нам в гости твоя бывшая одноклассница Ирина со своей младшей сестрой Юлей, мне было неудобно. Я готовила ужин. На столе лежали красная рыба, мясо, сыр, колбасы. Они смотрели на это все такими глазами, что мне было трудно не угостить их. Мы просто богатеи. Не покупай дорогих продуктов. Хорошо?
  - Хорошо! - ответил я.
  Слова матери, вряд ли на меня бы подействовали. Да, я родителей слушался, но не во всем. Однако, ее просьбу на этот раз мне пришлось выполнить, правда, по другой причине - просто изменилось положение. Я должен был снизить себе зарплату, чтобы не уменьшать ее рабочим. Иначе моя фирма могла развалиться.
  Я кусал себе локти, из-за того, что не купил квартиру. Мне не позволили родители. Отец даже фыркнул, когда я однажды об этом только заикнулся:
  - Ты, что задумал? Бросить нас! Что тебе места в доме мало. Ты же все время на работе и на работе, домой - спать приезжаешь.
  Да он был прав. Но сейчас лишняя для нас жилплощадь не помешала бы. В трудное время ее можно было сдавать и иметь неплохие деньги.
  Ситуация в НИИ с каждым годом ухудшалась. Науки уже не было. Шла сдача площадей расплодившимся, как грибы фирмам. Мое положение стало таким - хоть беги. Все из-за того, что мои работники получали больше всех и по зарплате в институте вышли на первое место. Но, что это были за деньги - слезы. Одно меня успокаивало - у нас не было задержек. Но так было не долго. Многие проблемы исходили от института - он был одним из учредителей фирмы. Моя обеспокоенность была налицо. Первым не выдержал отец - он испугался, а вдруг я снова запью:
  - Юрий ты издерган, похудел и постоянно о чем-то размышляешь! Объясни, что с тобой происходит?
  Я не стал скрывать и поделился своими мыслями с отцом:
  - Зажали меня, образно говоря, пытаются отобрать лошадку, на которой я пашу землю! Нужно что-то делать, но что?
  - А ты чего хотел, ведь то, чем ты занимаешься, называется предпринимательской деятельностью, так? Вот и предпринимай. Но не торопись. Решение должно быть мужа, а не мальчика - взвешенным.
  Я решил уйти из института. Но, конечно не с пустыми руками. Мне нужно было перевести на новое место все свое дело. Работа не должна была останавливаться ни на один день. Вокруг меня должны были быть не случайные люди, как это было в НИИ. Многие из имеющихся работников, меня устраивали, и лишаться их я не хотел, однако костяк должен был состоять из друзей. Однажды, когда я рассказал матери о своих планах, она подбросила мне интересную мысль:
  - А что ты мучаешься, - сказала она, - набери своих, сельских. Обратись к Надежде своей бывшей однокласснице. Она всех знает и с ними поддерживает отношения. Да, будешь принимать людей на работу, не забудь, сделай доброе дело возьми Юлю, соседскую девочку. Она заканчивает институт.
  Я принял предложение матери и обратился к Надежде Втюриновой. Она стала для меня моим отделом кадров.
  За делами я совсем забыл о своих друзьях: Евгении Станиславовиче и Наталье Михайловне. Причиной такой амнезии была суматошная жизнь. Я был занят делами фирмы. Пока я их утрясал, моего друга уволили, затем в скором времени и Наталью Михайловну. Мне, о случившемся стало известно поздно. Я уже ничего сделать не мог, возможно, отбил бы их у руководства, как ни как был вхож в высокие кабинеты. Если бы не удалось - предложил Фокову и Кустиной работать у себя и тем самым проблему решил.
  Кустина оказалась женщиной цепкой. Она забросила свой диплом инженера и устроилась в банк. Эти заведения в то время росли как грибы. Они крутили деньги и жили солидно. Им жаловаться было грех. Наталья Михайловна стала работать на обменном пункте валюты и получала прилично.
  Евгений устроился несколько позже. Одно время он совсем не работал. Его, через своего знакомого, устроил отец Станислав Александрович. Евгений забросил свою профессию и переквалифицировался в патентоведа. Работа у него была интересная. Мой друг занимался обработкой подаваемых заявок и давал им ход. Он определял значимость открытия или изобретения.
  Дел было много. Евгений Станиславович часто брал работу с собой на дом. Устроившись в мягком дорогом кресле, купленном женой, он копался в документах. Изредка Евгений Станиславович бросал взгляд в телевизор, делал вид, что смотрит его. Ему не хотелось раздражать Наталью Михайловну. Она терпеть не могла, когда он приносил бумаги домой и часто, схватив папки в руки, подолгу трясла ими, и кричала:
  - Ну что ты принес все это! Зачем? Деньги бы хоть платили хорошие, можно было носить. Учись у меня зарабатывать! Смотри, вылупи свои глаза, и она, забравшись рукой в бюстгальтер, выуживала оттуда сотенную долларовую купюру.
  Да, Евгению такое и не снилось. Он приносил домой "копейки". Я понимал, что все эти слова с ее стороны, обрушившиеся на голову друга, были не со зла, а вызваны усталостью. Ее мучило кажущееся благополучие в жизни. А этого благополучия, по сути, и не было. Наталья Михайловна в любой момент могла полететь с работы. Она однажды со слезами на глазах пожаловалась:
  - Юра, мне тяжело. На мое место сто девушек метят, и каких? - Красавицы! Ради работы они готовы в любой момент отдаться начальнику. Я долго здесь не удержусь. Меня ждет психушка. А мой муж объелся груш. Он не может меня поддержать. Мне не моральная нужна помощь, а деньгами, не завтра, а сейчас!
  Нет, в психушку Наталья Михайловна не попала. Первым не выдержал мой друг. Я, недоумевал, как можно себя мучить, если в семье все-таки есть деньги. Пусть их зарабатывает жена, но на жизнь хватает и даже больше. На черный день всегда можно отложить. Ты, если не можешь, нет у тебя возможности обеспечить семью самолично, возьми на себя другие функции, например, по созданию в доме уюта и тепла.
  Нет, мой друг таким не был - это мне было доподлинно известно. Уж кто-кто, а он себе покоя не давал, даже в хорошие, спокойные годы. Ну, а в годы перестройки - полуголодного прозябания, смуты, войны мнений, катастрофических решений и действий для него это было невозможно. И он не выдержал, не мог выдержать - начал "глючить".
  Я об этом узнал от Натальи Михайловны. Она мне позвонила по телефону. Ее голос не сразу дошел до меня. Наверное, с полгода я уже не общался ни с ней, ни с Фоковым. Такое у меня не раз бывало раньше, когда мне было трудно лицезреть их двоих вместе. Но то, время давно прошло, я нашел в себе мужество побороть обиду и не только созванивался с ними, но и бывал у них дома. Евгений встречал меня в добротном дорогом халате, он часто сидел в кресле, рядом возле него крутились две прелестные девчонки, дочки Натальи Михайловны. Они его называли папой.
  И вот снова. Та же ситуация. Я себя чувствовал свиньей. Надо же было такому случиться, чтобы за делами я совсем забыл о своих друзьях.
  - Юра, ты нас бросил? - спросила Наталья Михайловна.
  - Да нет, ну что ты говоришь, - ответил я.
  - Нет, ты нас бросил! - далее я услышал короткие гудки. Первая мысль была, нас случайно разъединили. Я, начал перезванивать, но остановился - решил поступить иначе.
  Что я мог сказать в свое оправдание? Нужно было каяться.
  Я заехал в магазин, накупил подарков и поехал к ним домой. Дверь мне открыта Наталья Михайловна, моя Ната. Она была несколько не в себе. Я бы сказал пьяна. Однако запаха я не почувствовал.
  Кроме нее в доме находились девчонки. У Жени с Наташей общих детей не было. Однажды я завел разговор на эту тему со своей подругой, поинтересовался. Она ответила просто:
  -Я боюсь, ты ведь ревновать начнешь! Перестанешь ходить к нам в гости. А я без тебя не могу. Мне тяжело, - помолчала и добавила, - я не хочу от него детей, вот от тебя бы... - и тут же засмеялась. - Я так и не понял ее тогда, то ли она пошутила, то ли сказала серьезно.
  Я прошел в коридор, снял обувь, нацепил на ноги бархатные тапочки, которые мне поднесла Женя - дочка Натальи Михайловны. Лариса ее сестра чуть меньше ростом - младшая - стояла тут же рядом. Девчонки поприветствовали меня, и ушли гулять во двор.
  - Женя, только не долго, - бросила вслед Наталья Михайловна и покачнулась.
  Я остался на попечение их матери. Она повела меня в комнату.
  - А где же хозяин? - спросил я, осмотревшись.
  - Хозяин? - вопросительно переспросила Наталья Михайловна. - Хозяин в больнице.
  Она стояла и молчала. Долго молчала, а затем не выдержала: по щекам у нее побежали слезы. Я дернулся к ней. Наталья Михайловна упала мне на грудь и заплакала. Я гладил ее по волосам и шептал успокоительные слова.
  - Ничего, ничего, все будет нормально.
  - Нет-нет! Все плохо. Он сам по себе такой. Он не просто вдруг взял и заболел. Ему нужно было жить с матерью. Женитьба не для него. А может, я виновата? Не усмотрела. Последнее время, он только и делал, что сидел над своими бумагами. Просто сидел и ничего в них не правил. У него был странный взгляд. Не знаю, о чем он думал, я не спрашивала. Да еще по ночам он долго не мог заснуть. Я давала ему снотворное. Порой и сама покрутишься-покрутишься в постели, пойдешь на кухню примешь несколько таблеток и заснешь.
  Наталья Михайловна была расстроена:
  - Тяжело жить и тяжело рассказывать. Помнишь, у нас заводе была одна женщина, на нее что-то находило. Мы однажды ее видели. Ну, дурная какая-то. Она раздевалась наголо и бегала по цеху, босыми ногами прямо по металлической стружке. Мужики ее ловили, заматывали в халат и вызывали скорую помощь. Сейчас Женя такой. Что он вытворял. Ты себе представить не можешь. Это нужно видеть. Я не понимала его. Искала причины. Думала, может он из-за ревности бесится, сходит с ума. Так нет, он мог меня ревновать, только к тебе. - Наталья Михайловна замолчала.
  Я попытался освободиться от ее объятий. Она, словно чего-то, испугавшись, еще сильнее прижалась ко мне. Я ощутил ее упругие груди и стук своего сердца. Тепло охватило меня и приятно разлилось по всему телу. Не знаю, как мне удалось себя образумить. Я, также как и мой друг, готов был сойти с ума от близости Натальи Михайловны, нет не Натальи Михайловны, моей Наты.
  На минуту в голове мелькнуло - она, она ни кто другой виновата, ее близость свела Фокова с ума.
  Ната прижималась ко мне, и я не знал где она, где я. Если бы в квартиру не позвонили, мне несдобровать. Мои руки уже ласкали ее груди.
  Я с трудом оторвался от Кустиной и подтолкнул ее к двери. Наталья Михайловна бросилась торопливо открывать дверь.
  Это вернулись Женя и Лариса. Они мне напомнили о возрасте. Пока Ната им помогала раздеться, я смотрел на девчонок и думал. Сколько же мне лет? За делами, текучкой время совсем не заметно. Вот только был понедельник и уже пятница, завтра выходные. Да мне уже скоро сороковник будет.
  Много это или мало. Для меня еще мало. Для моих друзей много. Они уже вместе лет десять. Как сложиться их дальнейшая жизнь? Я не знал. Мне нужно было увидеть Фокова, только тогда я мог понять его и определить, чего ему ждать. Мне нужны были его глаза. Если они неподвижны как когда-то в детстве, когда он мальчуганом вместе со мной ходил на рыбалку ловить карасей - Наташе будет плохо. Жить она с ним сможет, если они горят и светятся. Таким, только таким он нужен Кустиной.
  Задерживаться в доме Наты я не стал и сразу же после возвращения девчонок уехал, при этом я пообещал, что не брошу и буду ей помогать.
  
  14
  Наталье Михайловне я мог помочь только своим участием. Деньги у меня она не взяла. Как я не пытался втолкнуть ей их в руку.
  - Нет-нет,- сказала Ната, - я, получаю прилично, думаешь, где Женя лежит? В самой лучшей больнице. Его лечат самые лучшие врачи. Толка, правда, ни какого. Он уже не будет таким, каким был раньше.
  Она говорила долго. Ей это было нужно. Наталья Михайловна не могла поделиться своим горем (то, что стряслось с Евгением, ни как иначе не назовешь) - ни со своими родителями, ни с товарищами по работе ни с соседями, даже матери моего друга - Лидии Ивановне она говорила не все, щадила ее. Только своему близкому товарищу, Наталья Михайловна могла выплакаться, рассказать все, что ото всех скрывала.
  Евгений с детства мне казался странным человеком, не таким как все. Ему возможно и не нужно было жениться. Я, порой размышляя над его судьбой, сожалел, что уступил ему Наташу, но винить себя не мог. Разобраться - правильно я тогда поступил или нет, было сложно. Находясь у друзей дома, я часто замечал за видимым семейным благополучием, спонтанно выплескивающуюся и тут же гаснувшую грубость, жестокость и что-то еще мазохистское, то с одной, то с другой стороны. Удивляться мне этому было некогда, я тогда был занят собой. Мне было необходимо разобраться в себе.
  Жизнь была неимоверно тяжелой. Я работал на износ. Положение с каждым днем усложнялось. Продукция моей фирмы, то продавалась, то залеживалась на складе. Мне приходилось изворачиваться придумывать способы ее реализации. Всех нас мучила инфляция - деньги теряли свое первоначальное значение. Цены росли скачкообразно. Угнаться за ними было трудно.
  Кроме проблем связанных с работой моего предприятия мне приходилось постоянно решать вопросы с администрацией института. Отчисления для НИИ дирекция постоянно повышала и требовала с меня значительные суммы. Часто у меня таких денег не было, и я протестовал.
  Дома у меня также не все было хорошо: отец часто болел. Он порой отказывался от еды, много курил. На него было страшно смотреть - весь высох. Отца мучили приступы. Баллончики с лекарством, не говоря о том, что стоили дорого, но еще и не всегда помогали. Что мы только с матерью не придумывали, чтобы его поддержать. Ему кололи витамины, укладывали под капельницу. Меняли лекарства, выискивая все новые и новые. Неделю-две отец держался, а затем все сначала - мышцы сковывало - воздух не попадал в легкие - он судорожно открывал рот, хрипел, пытаясь сделать вход.
  А тут еще друг слег. Женя, Евгений, Евгений Станиславович он был теперь пациентом клинической специализированной больницы. Я не мог к нему попасть. Право на посещение имели только самые близкие люди. Везде, всюду на окнах корпусов и внутри как в тюрьме решетки. Больница под охраной милиции. Пациенты там были самые разные. Мой друг по сравнению с некоторыми типами представлялся мне паинькой. Приступы у него были не частыми, так говорила Наталья Михайловна. Однако если случались, Евгений становился неузнаваемым.
  - Юра ты себе представить не можешь, что с ним происходит, - говорила мне Наталья Михайловна. - Тебе это лучше не видеть.
  Я конечно не видел. Может по этой причине, многого не понимал и к жене Евгения Станиславовича относился предвзято, порой даже пытался ее обвинять. Я считал, она проморгала, проворонила критический момент начало болезни, когда все еще можно было исправить. Ей было не до Фокова. Он был сам по себе.
  Фоков рано вышел из больницы. Кустина негодовала. Она не хотела его принимать у себя дома.
  - Юра, он не прошел курс лечения, - кричала Ната, разыскав меня по телефону. - Его сорвали. И кто? Ты не поверишь? Отец - Станислав Александрович. Женя взял, позвонил ему, пожалился, тот приехал и забрал его. Я не смела даже подумать, что подобное может случиться. Зачем тогда я платила большие деньги? Я его не возьму. Дети Женя и Лариса не его родные - пусть и зовут его папой, он не их отец. У меня есть выбор.
  Что я мог. Я сказал, что да у нее есть выбор. Однако он не только тебе муж, он тебе еще и друг. Если можешь товарища бросить в беде - брось! Тогда и я тебя брошу. Ты мне уже не будешь другом.
  Наталья Михайловна приняла Женю. Я его навестил. Побыл всего час. Он быстро устал, я не мог долго с ним разговаривать, нельзя было. На вопросы мои Женя отвечал просто: "да", "нет". Мне было трудно смотреть ему в глаза, он меня не видел. Я тяжело расставался с ним. Наталья Михайловна вышла меня проводить. На лестничной площадке она вдруг бросилась ко мне и прижалась.
  - Я не знаю, что мне с ним делать? А вдруг все начнется сначала. Это он сейчас спокоен - его напичкали транквилизаторами. Их действие закончиться и что тогда? Как вспомню его бешенные на выкате глаза, звериные крики и пляски в голом виде среди ночи, мне дурно становиться... Ты приходи, не забывай меня? Хорошо?
  Что я мог сказать: "Хорошо. Я буду приходить!"
  Бюллетень у Евгения истек, и он отправился на работу. Коллектив его принял без проблем. Им не было известно его заболевание. Первое время Фоков был незаметен, но скоро поведение Евгения Станиславовича стало резко меняться. Он приходил на работу, располагался в углу комнаты за столом, включал настольную лампу, и подолгу сидел, не двигаясь над бумагами. Если к нему кто-то обращался из товарищей или коллег ответы его были несуразными. Начальник негодовал.
  - Ну что с тобой? - спрашивал он. - Не молчи, скажи что-нибудь! - Но Евгений Станиславович тупо смотрел вниз, в землю. Начальник понять не мог, что сталось вдруг с усидчивым, толковым работником. Он проверял документы и возвращал их на повторное рассмотрение. Это выводило Евгения Станиславовича из равновесия. Любое противодействие со стороны коллег им воспринималось в штыки. Однажды мой друг разъярился, принялся рвать на себе одежду и сбрасывать ее на пол. Евгения Станиславовича связали, позвонили Наталье Михайловне и вызвали скорую помощь.
  Врачи оказали ему первую помощь и Кустина забрала Евгения Станиславовича домой. Дома Наталья Михайловна напичкала мужа снотворным и уложила в постель. И сама чтобы успокоиться также приняла несколько таблеток. Дней несколько снотворное выручало мужа и ее саму, но после оно перестало действовать. Приступ можно было отодвинуть на час-два не более. Его время буйства приходило на часы, когда Наталья Михайловна спала. Евгений пугал детей. Они носились от него по комнате и кричали противными, ужасными голосами.
  Не выдержала толстая, крикливая соседка, живущая под ними этажом ниже. Она однажды отловила Наталью Михайловну и налетела:
  - Я, уже какую ночь не могу заснуть от ваших воплей. Что вы себе позволяете. Еще что-либо подобное, и я иду в милицию, - сказала она. - Напьются и куролесят! Не допущу безобразия! Я найду на вашу семейку управу!
  Для Евгения Станиславовича нужно было более эффективное средство, и Кустина отправила мужа снова в больницу. На этот раз в его лечение ни кто не вмешивался.
  Лидия Ивановна винила в произошедшем Станислава Александровича - бывшего мужа. Парень остался без поддержки отца - отсюда все неприятности. Еще она винила - Наталью Михайловну, что она соблазнила Евгения и увела от нее.
  - Подле меня он был нормальный, - говорила мне мать Евгения. - Ему нужна была другая женщина, - добавляла она. - Ну, разве нас сыновья слушают. Хорошо, что я у него есть!
  Мать Жени чувствовала, что Наталья Михайловна больше ее сына не возьмет в дом. Евгению Станиславовичу требовался уход и спокойная размеренная жизнь. Там у Кустиной такой жизни не могло быть. Она была рада Евгению, когда он был нормальным, здоровым человеком. Больной он ей был не нужен. Толка от него никакого - одни только убытки и еще необходимость отдавать ему драгоценное время на уход в часы прогресса болезни.
  Однажды я, беспокоясь о друге, позвонил Наталье Михайловне. Я рассчитывал, что Евгений из больницы уже вышел, и находиться дома. Дома его не оказалось. Трубку подняла дочка Кустиной и сказала:
  - Дядя Юра, а папа сейчас живет у своей матери Лидии Ивановны. Мама его туда отправила. Вам позвать маму? - спросила она.
  - Нет-нет Женя не нужно. Я хотел поговорить с твоим папой! - и я повесил трубку.
  Мне было тяжело. Наташа бросила Евгения. Когда-то он мечтал, хотел быть с нею всю свою жизнь. И вот один. Пусть формально не один рядом мать Лидия Ивановна, но она не заменит ему тех отношений, которые у него были с Кустиной до его болезни.
  Болезнь сделала Фокова инвалидом. Он стал получать пенсию. Она была небольшой. Евгений одно время пытался подрабатывать, но город его утомлял. Он мог выходить на улицу по мелким поручениям матери, ненадолго. Наиболее остро мой друг чувствовал болезнь осенью и весной. Лидия Ивановна в периоды криза стремилась отправить сына в клинику. Подлечившись, мой друг возвращался к жизни - в пространство ограниченное четырьмя стенами. Он не раз говорил мне, что чувствует себя волком в клетке. Мне вспоминался эпизод в зоопарке и его слова: "Вот так бы и нас, людей посадить в клетку?"
  Фоков не был уже себе хозяином. Он должен был, хотел того или нет, в итоге подчиняться своей болезни, прислушиваться к ее командам.
  
  15
  Дочка Натальи Михайловны Женя меня, конечно, ошарашила. Я не ожидал такого конца. Мне трудно было поверить, что тандем: Фоков - Кустина распался и Наталья Михайловна желает жить одна. Правда, одна она долго не могла оставаться. Еще в годы совместного сожительства с Евгением к ним не раз наведывался Владимир. У него что-то не ладилось в той, другой семьей и он готов был забыть о своем эпизоде бегства от Наты. Появляясь у своей жены, Владимир кричал:
  - Ты не имеешь права меня выгонять и лишать квартиры. Я в ней прописан. Давай ее разменяем или же выделяй мне комнату. Вот так!
  - Иди отсюда!- кричала ему Кустина. - Моя квартира, не твоя! Ты об этом хорошо знаешь!
  Владимир уходил и на время пропадал. Год-два о нем ничего не было слышно. Наталья Михайловна его боялась. Она могла ему противостоять потому, что рядом с ней жил Евгений. Теперь он находился у матери, и ей нужно было самой выяснять отношения с бывшим мужем.
  Там, в новой семье, у Владимира росла дочка. Наталья Михайловна своего официального мужа называла: "специалист по девочкам". Любовь у них давно прошла. Она любила Евгения. Правда, не вечно. Фоков все-таки свалился в тот омут, куда его влекло, и так же, как Владимир, был ей не нужен. Ну ладно ушла любовь, ну а дружба... Ее ведь никуда не денешь. Она на всю жизнь.
  Наталья Михайловна помнила мои слова и со мной ссориться не хотела. Пусть она и отправила Евгения Станиславовича к матери Лидии Ивановне, но продолжала поддерживать с ним отношения. Я иногда задумывался: серьезны ли они эти отношения?
  Однажды при встрече, которую Кустина сама мне назначила недалеко от места своей работы, женщина на мой вопрос о Фокове, глядя мне в глаза, сказала:
  - Юра, сейчас он временно находится у матери. Я не могу бросить Женю! Мои девочки по нему скучают. Они спрашивают: "Мама, а где папа?" Он подлечится, и я его обязательно заберу домой.
  Нет, Наталья Михайловна и не думала о том, дне, когда Фоков снова будет рядом ней. Она знала, что болезнь Евгения неизлечима. Однако как женщина умная, Кустина не хотела терять со мной дружбы. Я ей еще был нужен. Не знаю уж в качестве кого?
  При встрече со мной Наталья Михайловна была ласковой. Я ее проводил почти до самого дома. Кустина сдала свою смену и была готова, как я определил, глядя на нее, хоть на край света. Во время разговора со мной Наталья Михайловна странно похихикивала и прижималась ко мне. Это меня несколько пугало. Уж не случилось ли и с ней, как с Евгением, что-то подобное? Однако глаза моей подруги, в которые я время от времени заглядывал, были вполне нормальными. Они светились любовью.
  - Юра, хорошо бы ты жил рядом, - говорили они. - Мы могли, часто видеться. Мне было бы намного легче.
  Я не мог быть с Натальей Михайловной долго. Мне нужно было спешить в институт. Последнее время я довольно часто убегал из НИИ. Мне нужно было решать проблемы, связанные с открытием нового предприятия.
  Кустина, взяв меня под руку, держалась крепко, при расставании долго не отпускала. Она, стоя напротив, почти вплотную, обхватила мою шею руками, склонила голову и поцеловала меня. Я с трудом оторвался от нее. Еще минута-другая, и меня бы потянуло к ней. Такого допустить я не мог. Рядом невидимкой стоял мой друг.
  "Ладно, бог с ней, - подумал я, - пусть как хочет, так и делает. С Евгением Станиславовичем ей решать. Как бы ее ни тянуло ко мне, и я не старался невольно с Натальей Михайловной встретиться - ничего не выйдет".
  Работы у меня было по горло. Я боялся, не сделаю - все рухнет. Мне нужно было найти подходящее помещение. Я мотался по городу. Стоимость аренды должна была быть не высокой, а площадь подходящей, чтобы в будущем можно было при необходимости расширить производство.
  Я нашел такое помещение. Оно располагалось на окраине города. Это был цех обычного машиностроительного завода. В нем еще лет пять назад рядами стояли металлорежущие станки. Многие из них были проданы. То, что администрация завода не смогла "толкануть", отдали мне в качестве "нагрузки".
  - Забирай, Юрий Александрович, бесплатно, не жалко, - сказал мне директор - толстый неуклюжий на вид мужик.
  - Хорошо! - ответил я. - Возьму, но как вы сказали, бесплатно. Прошло время, и после, когда я восстановил эти самые станки и начал их использовать для изготовления заготовок, этот самый директор, театрально кусая локти, увеличил мне аренду.
  Надежда или лучше сказать Надежда Анатольевна Втюринова по договоренности со мной и выданного ей списка по персоналу нового предприятия набирала мне работников. Она была мой отдел кадров. Я ей предоставил большие права и готов был принять всех, кого она мне порекомендует.
  Втюринова, моя бывшая одноклассница, была хорошим организатором. Надежда Анатольевна или Надя меня еще в детстве доставала. Я хорошо помню ее слова:
  - Юра ты неправильно делаешь, я тебе сейчас все покажу!
  Ната была проще. Наверное, по этой причине я и Женя больше времени проводили с ней, а не с Надеждой. Без Втюриновой нельзя было обойтись, когда мы хотели поиграть, например, в лапту, в жмурки и другие игры, где необходим был коллектив. Она тогда была просто необходима. И сейчас была похожая обстановка. Я в ней нуждался.
  Жила Втюринова недалеко от нашего дома. Я должен был вначале миновать дом бабы Паши. Бабы Паши уже не было в живых. Она отписала дом внуку Гришке-двоечнику. Он, после возвращения из армии, уехал к отцу и пропал. Затем я должен был оставить позади дом, тети Маши - она жила с Юлией. По выходным к ним приезжала Ирина. Далее - стоял дом, где жила Надежда. Дом был деревянным на два окна, имел всего две комнаты, и то - одна из них была кухня, наполовину заполненная русской печью. Не знаю, где они доставали дрова, но печь у них топилась, из трубы часто можно было наблюдать клубы дыма. Возвращаясь вечером, с работы домой, я часто забегал к ней, справиться о делах. Надежда Анатольевна встречала меня и вела в переднюю, сажала за стол.
  Надежда Втюринова жила с сыном и матерью. Ее отец умер, нелепо, случайно попав под трактор. Сестры Надежды Анатольевны: Валя, Вера, Женя и брат Миша жили в городе. Я их видел редко.
  Мать Надежды - тетя Катя, поприветствовав меня, тут же уходила, чтобы не мешать нам. Обращался я к Втюриновой просто. Однако в последнее время решил себя пересилить. Зашел в дом и сказал:
  - Здравствуйте Надежда Анатольевна!
  - Да, что ты Юра, то есть Юрий Александрович, называй меня, как называл!
  - Ну, нет, - ответил я. - Мы ведь с тобой будем работать не здесь в селе, у тебя или у меня дома, а там в городе. Нам не следует быть фамильярными, ведь рядом с нами в будущем могут находиться солидные люди - представители важных организаций. Нам порой придется обращаться еще и похлещи, называть друг друга госпожой и господином.
  Едва я появлялся у Надежды Анатольевны, она доставала бумаги и спешила отчитаться. У себя на предприятии я хотел видеть своих людей - случайные мне были не нужны. Благодаря Втюриновой я нашел много бывших сельчан. Правда, не каждый был для меня полезен. Надежда Анатольевна это понимала и подходила к моим требованиям серьезно. Она с каждым созванивалась, переговаривала и определяла, кого можно задействовать для моего производства. Для нее эта работа не представляла сложностей: она ведь занималась организацией встреч - праздников бывших одноклассников. У нее здорово получалось.
  Тех специалистов, на которых я останавливал свое внимание, Надежда Анатольевна отправляла к Николаю Григорьевичу моему бывшему начальнику лаборатории. Он был назначен мной директором. Хотя и пенсионер, но мужик еще крепкий фору готов дать любому молодому.
  Я должен был еще какое-то время работать параллельно в институте, прежде чем уволиться. Полностью отдавать все время новой фирме мне было сложно. Мое новое предприятие начало работать без меня, и я бы сказал довольно успешно. Правда, это было связано с тем, что часть заказов я переадресовывал на новую фирму. В скором времени я намеревался все отдать Николаю Григорьевичу, руководство института поставить перед вопросом банкротства старого предприятия и уволиться.
  На новом предприятии шла работа по подготовке помещений для инженерно-технического персонала. Для рабочих были оборудованы раздевалки, комната для отдыха и принятия пищи. Начальство благоустраивалось во вторую очередь. Зарплата им в трудных случаях также выдавалась позже. На видном месте стояло производство. Оно было для меня важным. Будет работать - будут и деньги.
  Мой директор часто справлялся сам. Ко мне Николай Григорьевич обращался только в редких случаях. Однажды он позвонил мне вечерком и попросил еще подыскать специалиста технолога с задатками исследователя.
  Не откладывая проблему в долгий ящик, я тут же сходил к Надежде Анатольевне, и попросил ее найти нужного человека.
  - Хорошо-хорошо Юрий Александрович! Все будет сделано. У меня есть на примете женщина. Она не раз обращалась ко мне с трудоустройством. Правда, лет несколько эта женщина работала не по специальности, но навыков своих не потеряла. Я думаю, что она вам будет полезна.
  Я дал добро. Даже не спросив ее фамилии.
  Так в моем коллективе появилась Наталья Михайловна. Винить Втюринову я не мог. Хотя мне показалось странным то обстоятельство, что она ни разу не назвала фамилии человека, которого мне предложила принять на работу.
  С Кустиной я встретился не сразу. Она успела несколько месяцев проработать, прежде чем показаться передо мной. Забежав к себе на фирму, я в поисках Николая Григорьевича спустился с антресолей, где находился его кабинет и прошел в цех. Мне попался Виктор Михайлович мой бывший одноклассник. Он, оставив службу в армии, работал теперь у меня на предприятии менеджером. Я его остановил:
  - Послушай друг, куда ваш директор запропастился, не знаешь?
  - Он на контроле продукции, - ответил мне Виктор Михайлович. Я похлопал его по плечу и направился на участок контроля. И тут передо мной прошла невысокого роста женщина. Я увидел ее со спины: узкие плечи, талия и крутые бедра. Что-то в ней было мне знакомо, я смотрел, и не мог предположить кто она?
  Женщина подошла к станку и заговорила с рабочим. Поравнявшись, я взглянул на нее. Она меня увидела тоже:
  - Здравствуйте Юрий Александрович! - нежным голосом поприветствовала Кустина и странно захихикала.
  - Здравствуй Наталья Михайловна!
  - Вот мы с вами и встретились, - продолжила разговор моя подруга. - Я, когда узнала от Надежды, что ты набираешь к себе на фирму работников, специально из своих людей уговорила ее взять и меня. Она вначале ни в какую! Подойди, говорит к Юрию Александровичу и поговори с ним.
  Ну, как я могла подойти к тебе? Мне дочь Женя рассказала о твоем звонке. Ты ведь в последнее время со мной не очень хотел общаться. Так ведь?
  - Нет, не хотел! На то были причины. Они больше касались не тебя и Жени, а моей работы. Я тебя не сторонился. Правда и сейчас мне некогда. Я тороплюсь. Вот через неделю, если все сложится хорошо, я уже буду работать здесь у вас тогда и поговорим! Хорошо!
  - Согласна! - ответила мне Кустина и снова занялась своими делами.
  Я разыскал Николая Григорьевича. Мы прошли к нему в кабинет. Там я передал ему информацию для заключения новых договоров с фирмами и в заключение сказал:
  - Николай Григорьевич готовьте мне кабинет. Я с институтом прощаюсь, ухожу. Было конечно много хороших моментов. Как ни как мы с вами отдали ему много лет. Сейчас ситуация совершенно иная. Основная деятельность НИИ не та, что раньше - это получение денег от сдачи помещений в аренду и от сбора процентов учрежденных им фирм. Науки нет.
  
  В тот же день я зашел к Надежде Анатольевне. Она из-за дефицита помещений работала на дому. Ей готовили комнату. В будущем Втюринова должна была находиться непосредственно на предприятии.
  Едва Надежда Анатольевна меня увидела, как лицо ее изменилось. Она меня понимала как никто другой. Я с нею и с ее сестрами в детстве разорял на болоте гнезда диких пчел. Мы добывали мед. Чтобы не быть искусанными, нам необходимо было действовать слаженно без слов.
  - Я, здесь ни причем! - еще с порога сказала она. - Выясняй это с Наташей. Ты ее близкий друг, не я. - Втюринова последнее время редко когда обращалась ко мне на "ты". Наверное, в тех случаях, когда мы говорили не о работе. А тут ее словно прорвало. Я еле успокоил женщину.
  - Ладно тебе, будет. Я ведь просил тебя подобрать инженера-технолога с задатками исследователя? Ты подобрала!
  - Я разговаривала с Евгением Станиславовичем! Думала его привлечь. Но он отказался. Сказал мне, что не здоров, и предложил взять Наталью Михайловну.
  
  Фоков сам отпустил Кустину. Он ее как бы отдал мне. Втюринова жила, в селе и хорошо знала о моих взаимоотношениях с Евгением и Натальей Михайловной. Я получил то, что хотел.
  Уходил из НИИ я тяжело. Администрация - директор упирался, не отпускал, требовал отчета. Я его предоставил. Сел и написал.
  Директор сказал:
  - Да, фирма разорена. Этого и следовало ожидать!
  - Вы правы. Ваш аппарат с нами не работал, мне сыпались одни только требования, хотя порой не раз была нужна помощь. Самая элементарная помощь. Я ведь не сразу пришел к мысли, уйти из института. В нем я проработал много лет, сделал диссертацию, защитился, стал ученым. Мне он дорог. Но что мне оставалось делать?
  Я махнул рукой, повернулся и ушел. Вместе со мной уволилось еще несколько человек.
  Мое увольнение состоялось перед новым годом.
  На новом месте мне не было одиноко. Рядом со мной были свои сельские.
  Наталья Михайловна часто попадалась мне на глаза. Она ждала момента, когда я ее вызову, и мы поговорим. Наши встречи были кратковременными. Мы мельком перебрасывались с ней двумя-тремя словами и разбегались. Но это все было не то. Я тянул, хотел собраться с мыслями. Бросая на нее взгляд, я замечал, что она довольно элегантна, с ней кокетничают и любят поговорить. Меня завораживала ее улыбка и светлые кудряшки. Что-то в ней было не так. Я смотрел и не мог понять что. Это странное хихиканье неизвестно откуда взявшееся - привнесенное извне, что оно могло означать. Я не раз задумывался и не мог понять.
  Мужчины к ней тянулись. Она снова была свободна. Она разрешала себя любить.
  Домой после работы Наталья Михайловна не торопилась, часто задерживалась. Трудно было понять причины ее задержек. С работой они были мало связаны, так как я не видел результатов. Кустина выполняла все то, что от нее требовалось, не больше.
  Однажды я не удержался и спросил у нее:
  - Наталья Михайловна, а ты, что же не торопишься домой как все?
  - А что мне делать, там в доме? Дети уже, можно сказать, большие: Женя - учащаяся училища, Лариса в последнем классе. Раньше я их доставала: это можно делать, это нельзя - теперь они уже пытаются мне указывать. Так что на работе мне лучше, спокойнее. Вот так.
  - Ну ладно, - успокоил я Кустину, - не переживай, - и ушел.
  Иногда я, если был на машине, подвозил ее до дома и, развернувшись, отправлялся к себе в село.
  Наталья Михайловна, сидя рядом часто вспоминала наши детские годы. Тогда мы с ней были неразлучны. Везде всюду вместе. Эти небольшие экскурсы в прошлое меня также радовали. Правда, в них все больше была она и я, Женя отсутствовал. Он, будто ушел на рыбалку и не вернулся. Я порой не понимал Наталью Михайловну - Нату. Ведь тогда Евгений Станиславович - Женя еще был нормальным парнем и не лез в петлю, не пытался покончить жизнь самоубийством. Отчего она его не видит, не говорит о нем. Куда он делся?
  Фоков меня волновал. Особенно после разговоров с Кустиной. Я, возвращался домой и звонил ему. Если это случалось поздно, трубку брала Лидия Ивановна.
  - Юра, это ты? - спрашивала она, угадывая мой голос, - а Женя уже отдыхает. Он рано ложиться.
  - Да-да знаю, - отвечал я, - просто мне бывает трудно выбрать время, чтобы с ним не только встретиться, но даже ему позвонить. Я звоню, когда вдруг в душе защемит. Как он там? Что с ним?
  Лидия Ивановна рассказывала мне о своем сыне. Я слушал, влезал, протискиваясь в ее фразы, что-то предлагал, советовал, если была необходимость. С другом встречались мы очень редко. Я был готов, но он не хотел, боялся. У телефона Евгений мог выложиться и не подать вида, что его состояние плохое. А оно таким бывало часто. Оттого он и скрывался. В трудные моменты криза Евгений Станиславович сам звонил мне и говорил:
  - Юра я дня через два, наверное, лягу в больницу. Ты мне не звони. Я сам... после. Да еще Наташе скажи, - затем он замолкал на какое-то время и после добавлял:
  - Она свободна! Я ее не принуждаю жить со мной. Возможно, мне не нужно было жениться. Представь, какого ей снова остаться одной. Да, то о чем я ее просил, остается в силе.
  - Что за просьба? - спрашивал я.
  - Она знает! - отвечал Евгений.
  Я не понимал его. Однако мне не раз казалось, что в словах друга таиться что-то страшное. Что именно - было вопросом.
  Евгений Станиславович помог Наталье Михайловне вырастить детей. Хотя они и расстались, он беспокоился о ней. Фоков, отзывался о Кустиной по-доброму, жалел ее. Честность сквозила в его словах. Евгений не мог быть неискренним.
  
  16
  Мои отношения с Кустиной становились все более заметными. Она часто мелькала у меня на глазах. Мне волей-неволей приходилось с ней общаться. Я, разговаривая с ней, не раз ощущал на себе взгляды людей. Ее горящие глаза, смех, порой странный, обращал на себя внимание. Рядом с нами было много своих из села, и я боялся необоснованных разговоров. Мне нужно было вести себя осторожно. Это раньше в дни молодости у меня была смелость, я с удовольствием мог ее демонстрировать, теперь же положение обстояло иначе.
  Да, меня тянуло к Наталье Михайловне. Однако оставаться с нею наедине я уже не мог. У нее было трое мужей, она была матерью двоих детей - словом женщина, матерая, а я кто?
  Пацан, мальчишка. Мне сложно было чувствовать себя с ней рядом уверенно - мужиком. Я никогда не был главой семьи. Хотя у меня и были женщины, но они не зависели от меня. Они были сами по себе я сам по себе.
  Жены я себе не нашел. Ната продолжала оставаться у меня в сердце. Случайные женщины кроме физической любви мне ничего не дали. Перед ними я оказался закрыт.
  Наталья Михайловна меня притягивала и пугала. Я должен был все обдумать и понять, что могло в будущем меня с ней соединить. Моим фантазиям не было предела. Я не раз представлял себя и ее вместе. А дальше что? Дальше все как у моего товарища Евгения - та же судьба. Мы - "я", "Ната" и "Женя" - всегда были рядом и так привязаны друг к другу, что для нас любые варианты, если в них кто-то из нашей тройки выпадал - были неприемлемы, так как чреваты серьезными последствиями.
  Я не раз замечал ироничный взгляд Кустиной. Она словно говорила мне: "Юра никуда ты не денешься. Все равно будешь мой!"
  Наталья Михайловна понимала и ждала, когда я образумлюсь. Я был занят. Хотя сердце было свободно. Меня тяготила работа. Еще многое нужно было сделать. Обстановка на фирме не была стабильной. Зарплата мной выплачивалась от случая к случаю. Мне требовалось время. Я пытался успеть решить все свои проблемы до нового года.
  Рабочий день на моем предприятии начинался в девять часов утра. По понедельникам я проводил планерку. Материалы для нее мне готовила Ирина. Я пытался ее звать по имени и отчеству, но это мне не всегда удавалось. Я забывал имя ее отца. Он мне был почти незнаком. Высокий красавец с залихватскими усами всегда пропадал, надолго уезжая на заработки. Мать Ирины тетя Маша постоянно ждала его. Он приезжал на неделю-две что-то красочно, врал ей взахлеб, затем совал в руку смятые деньги, которыми тетя Маша после хвалилась, и снова уезжал. Я придумал способ: тут же вспоминал рассказ Льва Толстого о мальчике Филиппке и бойко называл Ирину - Ириной Филипповной. Она, все понимала и каждый раз, если я "тормозил" - такое случалось, улыбалась.
  На планерке присутствовал Николай Григорьевич, Виктор Михайлович, Семен Владимирович. Я его переманил к себе. Он оказался толковым работником и мне был нужен, не только для того, чтобы составить компанию во время очередного выезда на рыбалку. Семен не раз помогал мне, правильно подать продукцию на рынок.
  Не маловажной фигурой у нас на предприятии была главный бухгалтер Лариса Евгеньевна. Она была взята со стороны. Ее Николай Григорьевич нашел в налоговой инспекции и сумел переманить к нам. Лариса Евгеньевна довольно быстро стала своей. Мне порой казалось, что она жила долгое время в моем селе где-то рядом, и я даже с ней не раз встречался. Если бы не Ната возможно мы были бы лучшими друзьями. Она собой затмила, отгородила бы от меня многих девушек. Лариса Евгеньевна притягивала к себе своей веселостью. Любое плохое настроение уходило прочь.
  Длилась планерка десять-пятнадцать минут. Не долго. На ней решались текущие дела, связанные с производством. Во время ее проведения в качестве секретаря на заседаниях присутствовала Юлия - сестра Ирины Филипповны. Я ее был вынужден принять на работу по настоянию моей матери.
  - Мам! - сказал я однажды, - с тобой я спорить не буду. Твои слова для меня закон.
  Я отдал Юлию в распоряжение сестры - Ирины. На планерке девушка готовила кофе или же чай, а также участвовала в написании протокола. Юлия была красива и я, глядя на нее, часто задумывался.
  Не раз она повергала меня в ужас. Вдруг запросто перед посторонними обращаясь ко мне на "ты". Я терпел, а Наталья Михайловна не могла, и всегда пыталась ее "ущипнуть".
  - Юрий Александрович, почему какая-то девчонка так к вам обращается? Вы кто? Начальник! Поставьте ее на место!
  Далее я выслушивал слова по поводу того, что вот это Ирина сама пролезла в начальники - она была у меня заместителем по научным вопросам, и свою сестру тянет. Я понимал, что Кустина была не права - Юлия хотя и была лет на пятнадцать младше Ирины, однако имела высшее техническое образование и могла претендовать на хорошее место. Мой ответ задевал Наталью Михайловну. Возможно, причина была в том, что моя подруга детства, я случайно подслушал разговор женщин, видела в Юлии свою соперницу. Мне все это было смешно, но я стремился не подавать вида.
  Однажды я с целью создания в своем кабинете уюта принес из дома давнишнюю фотографию, сделанную перед уходом в армию. Ту самую, на которой я был в окружении своих ребят. Я ее увеличил, вставил в рамку и повесил на стену. Первой, произошедшие изменения, заметила Юлия:
  - Ой, Юра, это моя любимая фотография!
  - Как любимая? - спросил я.
  - А ты посмотри повнимательнее! Кто это у тебя на руках? Я, а не эта ... ты знаешь, о ком речь! Она тебе не подходит! Да ты ее и не любишь. Все это выдумки. Посмотри на меня, на себя взгляни. Мы молодые, красивые, а она? Она старуха! У нее все в прошлом. Она устала от жизни. Да она еще к тому же пьет, может и колется, не знаю, словом не нормальная!
  Дверь кабинета была приоткрыта. Я ничего не успел сказать, она распахнулась настежь. Ворвалась Ирина. Она схватила сестру в охапку и скрылась за дверями. Наступила тишина. Я пытался осмыслить все, выброшенное вдруг, неожиданно Юлией. Многое, из того, что она сказала, я не хотел принимать и задавался вопросом, зачем девушке это нужно. Ситуацию объяснила мне Ирина:
  - Юра, не ругай Юлю. Я сама ее отчитала. Это все из-за того, что она тебя любит. Давно. С детских лет. На Наталью она зла - ревнует, вот и беситься. Раньше я думала эта ее блажь пройдет. Девочки часто влюбляются в мужчин солидных, значительных. Ты это знаешь. Что мне тебе говорить! Но у нее видно серьезно. Она от тебя не отстанет. Хочешь, уволь ее. - Ирина замолчала на время. Я также молчал. Юлия часто мне попадалась на пути то дома, теперь вот и на работе. Как я ее не отталкивал, она все-таки влияла на меня, вносила в мою жизнь радостное чувство. При встрече с ней я невольно улыбался.
  Однажды Юлия сама напросилась, чтобы я подбросил ее на автомобиле домой:
  - Юра, что тебе стоит? - сказала она. - Все равно по пути. Я задерживался, но девушка не оставила меня, дождалась.
  - Так! - сказал я ей, - теперь можно и отправляться. Давай все здесь выключим и поедем. Выключая свет в помещении, я случайно прижал ее к стене, проход был очень узок, и почувствовал тугие девичьи груди и частый стук сердца. Я с трудом отстранился от нее и бросился к лестнице, Юлия за мной.
  Мне трудно было с ней говорить. В машине мы долгое время молчали. Затем уже разговорились.
  Юлия стала меня привлекать. После той ее выходки против Натальи Михайловны она мне стала ближе. Это заметила Кустина. Я все чаще и чаще чувствовал ее неприязнь ко мне. Особенно эта неприязнь была выражена по отношению к Юлии, затем уже, наверное, к Ирине.
  Я не знал, что она могла иметь к Ирине. Ирина Филипповна была кандидатом технических наук, как специалист незаменима. Наталья Михайловна ей подчинялась. Это и понятно. Ее ведь Надежда Анатольевна и выбрала, так как она раньше работала в научно-исследовательском институте. Здесь у меня на фирме она должна была идеи Ирины Филипповны опробовать и двигать в жизнь - внедрять. Задираться ей было не выгодно. Однако Кустина не унималась. Она невольно создавала напряженную обстановку в коллективе. Я не раз вызывал Наталью Михайловну к себе в кабинет и уговаривал ее быть проще.
  Мне Кустина вдруг перестала нравиться. Хотя, что-то было у Натальи Михайловны такое, что тянуло меня к ней. Она это понимала и торопилась воздействовать на меня. Однако ничего не получалось. Ее действия оказывались несуразными. Обстановка становилась все хуже и хуже.
  Однажды ко мне в кабинет прибежал Николай Григорьевич и сказал:
  - Юрий Александрович, я до работы Наталью Михайловну не допускаю. Она не в себе. Не знаю, что с ней твориться. Возможно, просто пьяна! Сейчас много всяких там таблеток для устранения запаха. Что-то жует наверное.
  Мне было обидно слышать нарекания по поводу отношения Наты к работе. Они меня затрагивали. В тот день я, едва взглянул на нее, когда женщина предстала предо мной, и сразу же отпустил Кустину домой. Она мне чем-то напомнила Евгения Станиславовича в тот день, когда тот только что вышел из больницы. Движения головы, рук и ног были не осмыслены, взгляд странен.
  - Уж не больна ли она, - поделился я своими мыслями с Ириной Филипповной.
  - Кто? Наталья Михайловна! - переспросила мои слова заместитель директора по науке. - Еще как больна! - В ее голосе чувствовалась ирония. - Я молчала, ничего не говорила тебе о ней, чтобы не ранить. Но, сейчас слушай... - И она рассказала мне случай с бутылкой "Боржоми".
  - Я сразу почувствовала что-то странное, как только налила себе немного в стакан этой жидкости, - сказала Ирина Филипповна. - Наталья прибежала, ее не было в комнате, и попыталась меня остановить: "Не пей она уже плохая" - выкрикнула она. Я едва пригубила стакан, тут же выплюнула. - Это была водка! Она пьет. И прилично.
  Ирина Филипповна еще что-то говорила, но я молчал. Мне стали понятны слова Фокова, его просьба напомнить Нате:
  "Она знает,- сказал Евгений, - ты ей лишь скажи о нашем уговоре и все".
  Я не стал ожидать окончания работы и скоро, забравшись в автомобиль, укатил вслед за Натой. Мне не терпелось поговорить с другом. Я должен был знать подробности. Если то, что говорят о ней здесь у меня на предприятии, правда - Нату нужно спасать. Как спасать, я не представлял.
  Мой друг Евгений Фоков лежал в больнице. Я мог только встретиться с Лидией Ивановной - его матерью. Нату я в разговорах не поминал. Лидия Ивановна мне рассказала о самочувствии сына. У него снова началось раздвоение.
  - Юра, - сказала она мне почему-то шепотом, - Женя последнее время часто сам с собою и не только с собою, но и еще с кем-то громко разговаривал, иногда переходил в крик. В его разговорах было много имен. Там, все присутствовали - и ты был и эта..., - Я понял кто, Лидия Ивановна не назвала фамилию, я спрашивать не стал. То была Наталья Михайловна. Я успокоил женщину и уехал. Ладно, не к спеху. Время покажет - все высветит. Далее события развивались так, что мне было не до Кустиной. Вдруг неожиданно умер отец, и я от нее отстранился.
  
  17
  Смерть отца меня застала, когда я был вне дома, о чем после очень сожалел. Мне не удалось увидеть его взгляд и услышать последние слова. Обо всем я мог только судить по рассказам матери.
  Мое предприятие развивалось, набирало силы. Его деятельность не всегда ограничивалась рамками одного города. Пусть город был большим - огромным, но этого было не достаточно.
  Я, да и не только я, но и мои товарищи: Виктор Михайлович, Николай Григорьевич, Семен Владимирович, иногда и Ирина Филипповна проявляли расторопность первопроходцев и осваивали новые территории - рынки, где можно было пристроить нашу продукцию.
  Мне часто приходилось бывать в командировках. Я редко отправлялся один, чаще вместе с коллегами, друзьями.
  Тогда я поехал с Семеном Владимировичем. Меня привлекло довольно хорошее предложение. Чтобы снять с себя дорожные проблемы я отправился с товарищем на своем "Жигуленке". С собой мы прихватили рыболовные снасти. И я, и Семен хотели совместить работу с рыбалкой. Мы давно уже не отдыхали. Самое время было расслабиться. Реки еще не были скованы льдом. Так поздно мы еще никогда не ловили рыбу, нам хотелось попробовать.
  Правда, я не знал, будет ли возможность. Она представилась. Переговоры шли трудно и вяло. У меня чесались кулаки, я был готов сорваться, возможно, и не выдержал бы, но в том городке, куда нас забросила работа, оказалась хорошая река. Я давно так не "разгружался". Мы славно провели время. К тому же договор, в конце концов, также подписали. Я домой ехал, спешил с чувством выполненного долга. Я себе и представить не мог, что отца уже нет.
  Его смерть меня огорчила. Последнее время он лежал, болел гриппом. В его возрасте любая болезнь опасна, тем более, что у него была бронхиальная астма. Я, даже подумать, не смел, что смерть может так быстро отобрать его у нас.
  - Юра, сынок, он так хотел тебя увидеть, - сказала мать. - Его последние слова были: "Я больше не могу ждать. За мной пришли. Они уже стоят рядом". Кто они? - спросила я! - Военные: солдаты, генералы... Затем твой отец, словно по команде "смирно" вдруг вытянулся, резко повел головой вправо и умер.
  Последние воспоминания отца были о войне. Он всю жизнь боролся, воевал. Я любил в детстве слушать его истории. Нет - настоящее его хотя и волновало, но не в той мере. Отец жил прошлым. "Военное время - наше время" - говорил он. - "А ваше - это перестройка. Хотя она и нас затронула, но она нам не по зубам. Запомни это!"
  Схоронили мы отца на сельском кладбище, расположенном в конце улицы, недалеко от Веры Борисовны, моей бабушки и дедушки Ивана Павловича.
  Я, не стал выяснять, можно ли делать на кладбище захоронения или нет. Желание отца для меня было законом. По окончанию похорон мать сказала:
  - Все прошло как надо! Твой отец Александр Иванович был бы доволен.
  Отца отпевал поп. Он время от времени махал паникадилом. Из него вырывался запах ладана. У многих присутствующих на похоронах наворачивались слезы.
  Рядом со мной были мои друзья, знакомые. На похоронах отца присутствовала Лидия Ивановна - мать Евгения, Михаил Ромуальдович - отец Наты и многие другие знавшие отца. Матери помогала Ирина Филипповна, Надежда Анатольевна Втюринова и конечно Юлия. Она сама напросилась и была довольна, когда мать ей разрешила накрывать столы.
  Натальи Михайловны не было.
  - Юра, извини, ты ведь знаешь, я так не переношу эти тягостные мероприятия! - сказала она мне однажды при случае.
  Юлия была просто не заменима. Мать, принимая ее помощь, не могла нахвалиться расторопностью девушки, и все время только мне о том и говорила.
  Погода была скверной. Шел мелкий моросящий дождь, хотя в прошлом году в это время уже лежал снег. Настроение было соответствующим.
  На обеде присутствовало много людей. Три раза накрывались столы. Я недоумевал.
  - Не переживай! - сказала мне мать. - Это хороший признак. Александру Ивановичу твоему отцу, там, - и она подняла вверх глаза, - на небе будет хорошо, так как каждый отобедавший должен за него помолиться.
  Мне долго не хотелось верить, что отца уже нет. Мы отнесли его на кладбище, а чувство было такое, что он где-то рядом. Наверное, по этой причине отец мне долго не снился, не приходил.
  Каждое утро я с трудом вставал и собирался на работу. Мать готовила мне завтрак, затем, когда я принимался за еду, рассказывала сны.
  - Снова, - говорила она, - приходил во сне твой отец.
  Не знаю, сколько прошло времени, но однажды это случилось: отец пришел и ко мне. Было темно. Я как будто возвращался с работы на машине, долго петлял, выезжая на нужную мне дорогу. Пейзаж был мне не знаком. Родной дом предстал неожиданно. В него уперся свет фар. Он был черно-белым, и все рядом также не блистало красками. Я остановил свой "Жигуленок", заглушил его и поднялся на крыльцо, открыл дверь, вошел в коридор. Отец сидел прямо передо мной на стареньком стуле. Он курил, увидев меня, улыбнулся. Не вынимая изо рта сигареты, отец потянулся ко мне. Я, вытянув губы, поцеловал его в щеку, при этом нечаянно коснулся горящей сигареты, громко вскрикнул и проснулся.
  В тот же день я рассказал свой сон матери. Она долго размышляла и, наконец, выдала мне:
  - Сынок, что-то у тебя в жизни произойдет? Не знаю, хорошее или плохое. Отец тебя предупреждает. Ты должен быть наготове.
  Я, конечно, забыл о предостережении матери. Работа засасывала. Втюринова не раз обращалась ко мне и говорила о том, что зря мы еще в сентябре не провели нашу встречу выпускников.
  - Юрий Александрович ты ведь знаешь, что мы встречаемся всем классом каждый год в сентябре. Я понимаю, что тебе не до того, но теперь самое время. Необязательно наше мероприятие, - она специально не сказала слово - "праздник" -это было бы неуместно, так как прошло всего ничего после смерти моего отца - проводить с шиком. Можно ограничиться - небольшим столом и доверительными беседами. Я готова для этой цели предоставить свой дом.
  - Хорошо, хорошо, - ответил я, - давай проведем. Тянуть не следует.
  У меня есть предложение провести вечер у нас на работе. Ты не так часто бываешь на службе. Я понимаю, не готово для тебя помещение, но уж будь добра возьми все на себя и организуй.
  Надежда Анатольевна все сделала как надо. Одно что вызывало неудовольствие не только у нее, но и у меня - это то, что столы были расставлены в непосредственной близости от оборудования, помещений складирования материалов и готовой продукции, а так ничего, терпимо.
  Я на том вечере-мероприятии отчего-то расчувствовался и набрался под завязку: на ногах стоял уверенно, но в голове чернота, как в омуте. Меня ухватила Ната и во всеуслышанье сказала:
  - Не беспокойтесь, я о Юрии Александровиче сама позабочусь. - При этом она странно захихикала.
  Я невольно подумал: откуда у нее этот идиотский смешок, ведь раньше его не было. Мне так и не удалось встретиться с Евгением и расспросить у него про Нату. За столом она пила изрядно.
  Друзья меня оставили ей словно "на заклание". Сопротивляться я не мог, не было сил.
  Юлия на вечере не присутствовала. Она бы не позволила. Товарищи, мои бывшие ученики вмешиваться в мои с Натой отношения не стали.
  Я под руку с Кустиной отправился вначале к ней домой, затем намеривался, проводив ее, поехать уже к себе в село.
  Квартира у Наты была пуста. Нас никто не встретил.
  - Я всех отправила к родителям, - сказала Ната на мой вопрос: "А где девчонки Женя и Лариса?"
  Я толканул дверь. Она захлопнулась - нет, не закрылась, а захлопнулась, точно мышеловка. Я услышал громкий хлопок, такой, что невольно вздрогнул. Ната бросила меня в прихожей раздеваться, а сама скрылась где-то в комнате.
  В тепле я расклеился, меня повело, еще минута, другая и упал бы в угол прихожей. Едва удерживая равновесие, я кое-как расшнуровал ботинки и стряхнул их с ног. Затем я освободился от куртки и пиджака. Тапочки я искать не стал, торопливо шлепая прямо в носках - бросился в туалетную комнату. Она была напротив. Там, я почувствовал облегчение. Струи холодной воды придали мне силы, и я вышел в коридор в несколько приподнятом настроении. Дверь комнаты была приоткрыта, и глаза помимо моей воли уставились на Нату. Ее движения были мягки и элегантны. Я не мог поверить. Мы выпили много. Она не отставала от меня. Даже способствовала тому, что я напился. Не могла она так изящно раздеваться, словно в танце.
  Я, глядя на Нату, заметил, как полетело вечернее темно-синее, как ночь платье на кровать необычайно большую и широкую. Туда же отправилась тонкая ажурная рубашка, затем лифчик, наконец трусики. На меня женщина не обращала внимания. Она как в танце делала свои "па" и все сильнее меня завораживала. Я знал, на сто процентов был уверен, что Ната видит меня. Однако она молчала.
  Цветок - невиданный цветок. Я ошалел от ее наготы и невольно в восторге вскрикнул.
  - Ах ты, негодник! - ласково сказала Ната. - Ты, оказывается, подглядываешь. Это не хорошо, - тут же, не одевая белья, она достала из гардероба легкий цветастый халатик и набросила его на себя.
  - Я сейчас иду. Да не смотри на меня так, - сказала Ната, направляясь ко мне, на ходу застегивая пуговицы. - Пошли пить чай!- захихикала женщина и прижалась ко мне, взяла за руку и подтолкнула в сторону кухни. Мои ноги не шли, отказывались. Я чувствовал тепло ее тела. Оно еще сильнее возбуждало меня. Я весь дрожал. Такого со мной уже давно не было.
  - Да ты весь замерз. - Кустина развернула меня и повела как ребенка в спальню. - Я знаю, что тебе нужно!
  Белизна ее прекрасного тела резанула меня по глазам. Я уже ничего не мог с собой поделать. Она разрешала мне себя любить. Сбросив халат, женщина упала на кровать. Мои руки не слушались, пальцы запинались. Я весь дрожал. Кустина с хихиканьем наблюдала за моими действиями. Уже после я понял, что был смешон перед нею. Она все это уже проходила. Ей все это было знакомо. Я же был как тот мальчик - несмышленыш. Я ерзал, старался, но мое тело было против, да и, наверное, душа также. У меня ничего не получилось.
  Ната хотела меня удержать, я же отчего то стал вырываться из ее объятий. Убежал я под ее хихиканье, судорожно оделся: кое-как застегнул пуговицы, правда, не все, галстук, как веревка болтался у меня на шее, шнурки тащились по полу, куртку я просто набросил на себя сверху.
  Дома я появился далеко за полночь. Мне было противно. Хорошо, что я не попал в какую-нибудь передрягу, а мог ведь, но Бог миловал - пронесло. Правда, возвращаясь огородами от станции, я столкнулся с мужиком. Он меня чуть не забросал мусором, опорожняя ведро.
  - Осторожней черт! - буркнул я. - Не видишь, люди ходят.
  - Люди спят уже! - ответил мне мужик. Я пригляделся и узнал Гришку-двоечника.
  - Ты, какими путями снова к нам забрался? - спросил я у него.
  Он во всех подробностях рассказал мне свои злоключения. Выяснилось, что не смог ужиться рядом с отцом. Раньше он его не жаловал. Паренек крутился возле своей бабы Паши и вот сейчас убежал.
  - Нет сил. Да и тяжело в городе, - сказал Гришка. - Здесь у меня дом. Вот навожу порядок, буду у вас соседом. На родине легче! Я уже днем был у тебя, разговаривал с тетей Любой.
  - Ну ладно! - сказал я Григорию, - прощай, поздно уже. Если трудно будет, приходи, помогу, - и пошел.
  Мать не спала, ждала меня.
  - Ты, почему так долго! - спросила она. - Тебе звонили: Виктор и Семен. Надежда забегала, спрашивала: "Не пришел?" - Я сказала, что нет.
  Мне хотелось как-то успокоить мать. Но ей было достаточно того, что я стою у нее перед глазами.
  - Ложись спать, - сказала она. - Завтра все расскажешь.
  Она догадывалась о моих приключениях. Ей сообщили, что меня увела к себе Ната. Мать была спокойна. Раз вернулся домой - значит, вырвался из пут Кустиной. Я тоже это понимал и не знал горевать мне или радоваться. Возврата уже, наверное, не должно было быть. Моя Ната, а если быть точнее - Наталья Михайловна Кустина ушла, ушла в прошлое.
  
  18
  Выходной день он дает возможность расслабиться, отдохнуть от дел. И я расслаблялся - спал долго. Не хотел вставать, даже тогда когда сон уже ушел. Я старался отогнать от себя воспоминания о вечере выпускников. Мне после него было тошно, не по себе. Я хотел обо всем забыть - все вычеркнуть. Но у меня ничего не получалось. Не знаю, сколько еще бы времени я лежал и крутился от своих дурацких мыслей, как уж на сковородке, если бы не мать. Она вошла в мою комнату и сказала:
  - Юра, вставай, хватит тебе лежать! Скоро обедать надо, а ты еще и не завтракал. Да, оденься, не выходи в трусах и майке, к нам пришла Юля. Девушка сохнет по тебе, а ты ее не видишь. Где твои глаза?
  Я оделся и вышел в зал. На меня смотрела Юлия. Она выглядела прекрасно, вся светилась. Не знаю от чего, возможно от солнца - день на редкость выдался светлый.
  Я смотрел на нее и не мог насмотреться. Словно после болезни мое тело наливалось силою. Уходила слабость, хандра. Мне хотелось жить.
  - До чего же ты красива, - прошептал я, принимая слова матери, и, осознавая свою слепоту. - Где же я был раньше. - И громко:
  - Здравствуй Юлия!
  - Здравствуй Юра! - ответила мне девушка и заулыбалась.
  
  Я уселся за стол. Мать подала завтрак. Юля от приглашения матери покушать со мной отказалась. Когда завтрак окончился, мать дала мне список и отправила нас в город за продуктами.
  - Нужно готовиться! - сказала она. - Скоро отцу Александру Ивановичу будет сорок дней. Вот и Юля с тобой съездит. Она, думаешь, зачем пришла - хочет помочь. Я с ней договорилась еще вчера. Вместе вы быстро управитесь.
  Мне трудно было понять, как это мать у меня за спиной могла договариваться с девушкой о поездке. Она знала мой характер. Я был непредсказуем. Возможно, еще день назад я бы ответил ей: "Нет!", но сейчас обрадовался: "Хорошо, что все случилось так, как случилось, - подумал я. - С Юлией хоть на край света. А ведь могло быть и хуже. Могло ли? Может, так и должно было быть?"
  - Юра, ты машину не бери. На электричке поезжайте. Много денег не расходуй. Купи самое основное. Да, скоропортящиеся продукты мы купим в последний день, их не бери. Слушай Юлю. Она знает, что нужно, - сказала мать нам на дорогу.
  
  Мы оделись и вышли из дома. Я боялся, что девушка начнет меня расспрашивать о вечере выпускников, но Юля даже не заикнулась. Она угадала - мне будет неудобно говорить о том, что было.
  Тем для разговоров у нас было предостаточно. Я не ожидал, что девушка может свободно и легко говорить. Дорога с ней была приятна. Я хорошо провел время: побыл с ней в парке, сходил в кино. Затем уже мы съездили на рынок. Домой вернулись поздно.
  Мать встретила нас у калитки:
  - Ну, где же вы так долго пропадали? - спросила она. - Ирина приходила. Тебя Юля спрашивала. Я ей сказала, что ты с Юрой, и она успокоилась.
  Юлия улыбнулась мне, махнула рукой и убежала.
  Мать была довольна.
  - Я рада за тебя, - сказала она, пропуская меня во двор. - Наконец ты одумался. Девушка все ходит-ходит вокруг тебя, а ты ее не замечаешь. Она для тебя то, что надо.
  Следующий день - воскресенье я также провел с Юлией. Причина была прозаичной - желание побыть рядом. Нас влекло друг к другу. Нам вдруг стало катастрофически не хватать времени. Девушка меня завораживала. Мне не терпелось о многом с ней поговорить. На этот раз я при расставании повел себя несколько свободнее и потянулся к ней. Юлия без стесненья на глазах у моей матери крепко прижалась ко мне и вся задрожала. Я быстро поцеловал девушку в щеку и прошептал:
  - До завтра!
  О Наталье Михайловне я совершенно забыл, и лишь ночью, когда улегся спать, она мной овладела. Я все думал и думал о ней. Юлия была немой свидетельницей. Стояла в стороне. Я не знал, как мне следует себя вести.
  - Что ж это получается. Наталья Михайловна снова свободна, и теперь после Евгения настала моя очередь на ней жениться. В детстве мы крутились вместе. Но тогда мы были дети, а теперь? Что изменилось теперь? - задавал я себе вопрос и не находил ответа.
  Я ведь мужик! Большой здоровый мужик. Я должен решать проблемы легко и быстро, а не получается, как ребенок - застрял. Мне трудно противостоять своим чувствам. У меня нет на то сил. Что-то же соединило нас еще в детстве? Возможно, не случайно.
  - Я, Наташа, Женя. Я, Наташа, Женя, - раз несколько прошептал я в уме наши имена и тихо засмеялся. - А ведь удержался. Если бы не смог, быть мне уже мужем Натальи. Отчего я вдруг бросился к Юлии. Случайно или же она все-таки мне нравиться?
  Мне с Кустиной не ужиться. Что-то есть в ней такое, что вначале привлекает, тянет, а потом отталкивает. Она, как сладкое яблочко с червоточинкой, ты с удовольствием набрасываешься на него - кусаешь, вгрызаешься в мякоть, а затем вдруг бросаешь. Сколько у нее было мужей, и не один не подошел. Не зря мне однажды сказал Евгений Станиславович:
  - Юра мы друг без друга ничто. Это я понял после того, когда не один год прожил с Наташей бок о бок. Я бы не "поплыл". Ты бы меня вытянул - спас. Но тебя рядом не было. Ты был далеко на другом берегу...
  "Пусть я женюсь на Наталье Михайловне, - мелькали у меня в голове мысли, - но вряд ли все в жизни будет удачно. Нет - меня ждет разочарование. Друг мне не поможет. Фоков серьезно болен. Я не смогу с Натой долго жить. Кустина - не для меня. Я ведь чувствую мне нравиться Юлия. Я ее люблю. Однако я не должен обидеть и Нату. Я должен расстаться с Натальей Михайловной без ссоры, спокойно, остаться ей другом, товарищем и всего лишь. Для этого мне нужно время".
  То, что произошло на квартире у Наты, не серьезно. Я не испытал тех чувств, которые хотел испытать. Хотя Кустина и просила, умоляла меня остаться, говорила, что так бывает, я не согласился и правильно сделал. Все у нас с ней было бы обыденно и пошло. На пошлом - не должно строиться будущее. Романтика ушла. Нет ее.
  Юлия она не случайная девушка - соседка. Она чувствует меня также остро, как и я ее. С ней я мог не стесняться. То, что для нее было новым, было новым и для меня. Я не зря увлекся Юлией. Она давно на меня засматривалась. Это я не видел ее. Меня заставило все переосмыслить - разочарование, испытанное при посещении Наты. Странно, но для этого мне нужно было попасть к ней в постель. Теперь я выздоровел - освободился от болезни, болезни, которая меня мучила из года в год. Теперь я здоров и полон сил.
  Заснул я поздно. Утром меня разбудила мать. Звонок будильника я не услышал.
  - Юра, смотри, опоздаешь, - сказала она. - Или ты начальник, тебе можно?
  - Можно мам, можно, - ответил я со смешком.
  - Ты сегодня какой-то заспанный. Что плохо отдыхал? Мысли мучили?
  - Да! - ответил я.
  - И напрасно, - сказала мать. - Юля девушка для тебя. - Она ведь была в тот день, когда умер твой отец.
  Он очень сожалел, что ты не женат, даже не удержался и в сердцах сказал: "Ната, так Ната! Пусть Юра хоть на ней жениться, лишь бы не оставался на всю жизнь бобылем. Я согласен. Так ему и передай". Но Юля была рядом и такой подняла крик: "Как это Ната, зачем ему старуха? Я буду ему женой. Он меня любить. Невольно не осмысленно, но любит! Александр Иванович благословите нас!" - и потянулась к отцу. "Я бы рад, - сказал отец и стал судорожно хватать воздух. Юля подсунула ему баллончик. От лекарства не было толка. Девушка схватила его за плечи, приподняла, и стала трясти, и Александр Иванович вздохнул. - Хорошо! Хорошо! - еле слышно проговорил он. - Только так меня больше не тряси. Я согласен. Благословляю вас! Будьте счастливы". - Так, что Юля твоя. Это последнее слово отца.
  - Как это моя? - спросил я.
  - А вот так, твоя! - сказала мать. - Тебе, что она ничего не рассказала. Ты же с нею все выходные дни провел.
  - Вот оно что значит, - прошептал я. - Ну, хорошо. Моя так моя. - И я спешно выскочил из дома, быстро подготовил машину и отправился на работу.
  Давно я уже так не торопился. Однако попал в пробку. И все из-за того, что выехал минут на тридцать позже обычного. Я надеялся, что заскочит Юлия, и мы поедим вместе с ней, но нет, она, отчего то поехала на электричке и конечно прибыла намного раньше меня.
  Я поднялся на антресоли в свой кабинет и, выслушав слова Ирины Филипповны, вздохнул.
  - Все готовы, - сказала она, - можно проводить планерку. Наталью Михайловну я отправила в местную командировку. Она не возражала и уехала спокойно, без скандалов.
  - Хорошо! - согласился я с ее словами и сам, от себя, не ожидая, вдруг спросил, - а Юлия где.
  - Сейчас придет! - ответила Ирина Филипповна.
  Я улыбнулся и сказал:
  - Ладно, пора начинать планерку.
  Планерка прошла как обычно без помех. Вел ее Николай Григорьевич. Проблемы, которые он "выкатывал", я решал тут же на месте, как того требовали обстоятельства. Эксцессов не было. Возможно благодаря тому, что отсутствовала Кустина.
  Обсуждение окончилось, и люди разошлись по рабочим местам. Остались я, Ирина Филипповна и Юлия. Девушка оформляла протокол заседания. Скоро она все написала и подошла ко мне:
  - Юрий Александрович, все готово! Вот протокол заседания.
  Я не ожидал, обычно Юля меня называла по имени, а тут вдруг, официально, с чего бы это.
  - Посмотрите его и распишитесь.
  Я взглянул на девушку, улыбнулся и спросил:
  - Юлия, а отчего так официально? Что-то случилось!
  - Да нет! Все нормально, - и она, стоя у меня за спиной, вдруг неожиданно положила мне руки на плечи.
  Я принялся читать. Слегка поправил текст, а затем отдал бумагу:
  - Можно подшивать в дело!
  Ирина Филипповна смотрела на нас и недоумевала. Она не могла понять поведения своей сестры.
  - Я, пойду к себе, - сказала она. - Я вам явно мешаю. Зайду позже.
  - А в чем дело. Ты мне что-то хотела сказать? - спросил я.
  - Да, пришло письмо с предложением. Тебя ждут. Я хочу поговорить о твоей командировке. Когда ты сможешь выехать? Кто тебе необходим? Нужна ведь некоторая подготовка.
  - А можно мне поехать? - вдруг спросила Юля. - Я ведь инженер. До каких пор мне исполнять роль секретарши. Я хочу настоящей работы, а не случайной.
  Мне пришлось с доводами девушки согласиться, и взять ее в командировку с собой. Правда, с нами еще поехал Семен Владимирович, чтобы не было лишних разговоров, я боялся Натальи Михайловны. Хотя это ничего не дало - скандал Кустина мне устроила. Одно меня спасло, что никого не было рядом. Мы оказались одни.
  - Все из-за тебя! - сказала Ната. - Ты виноват. Я тебя оставляла. Ты не послушался. А теперь что мне прикажешь делать. Муж прикатил, Владимир. Он не знаю, кто уж ему доложил, узнал, что Женя со мной не живет.
  После мне стало известно - Лидия Ивановна - мать Евгения ему сообщила. Она меня спасла. Да и не только она, Фоков тоже руку приложил, если быть точным. Он испугался, что женщина сопьется. Ему было жалко Наташу и меня жалко.
  Моя судьба решилась. Кустина отчитала меня. И тут же сунула заявление.
  - Я ухожу, вот! Живи с этой, как там малолеткой. Вы достойны друг друга. Ты ничего не умеешь, - Ната захихикала, - и она думаю также. Два сапога пара. Вот так. Я, как дура, разрешала себя любить. Я была готовенькая вся перед тобой. Только бери. А ты? Птьху, на тебя и на твою Юльку.
  Кустина ушла, а я долго крутил в руках бумагу - заявление об уходе.
  - Куда она, - думал я, - снова в банк. Но времена уже не те. Там уже все строго. Тех денег, что она там получала раньше, ей не дадут. Хорошо, если Владимир будет для нее стеной, большой каменной стеной. Она даже без него была его. Вся ее любовь без Владимира не настоящая - ворованная. Он ее законный муж. Ей хотелось по развлекаться, "покрутить хвостом", почувствовать себя молодой, но нет, время не остановишь, время как песок убегает между пальцев. Впереди - старость. Мне также нужно торопиться наверстывать упущенное, пока я молодой. А молодой я? Молодой! Завтра скажу Семену, пусть готовит баян. Он собирался сыграть у меня на свадьбе. Пусть играет. Я не напрашивался. Сказал, пусть делает. Я и Юлия отличная пара. А где она? Что-то ее не видно.
  Я поднялся со своего кресла и отправился рыскать по комнатам.
  - Вы что Юрий Александрович! - спросила меня Втюринова. Она все-таки дождалась своего места - кабинета.
  - Я ищу Юлию.
  - Здесь ее нет. Она теперь в цехе пропадает.
  Я спустился с антресолей и пошел в цех, разыскал Юлию, обнял ее и сказал:
  - Пошли, я хочу тебе сделать предложение.
  - Юра, в чем дело, делай здесь. Хотя все уже знают. Люди ведь вокруг свои, наши сельские. Ничего не скроешь.
  - Хорошо! - сказал я, и, перекрывая шум станков, крикнул:
  - Юлия я тебя люблю и прошу твоей руки!
  - Я согласна! - громко откликнулась девушка. Мы обнялись и пошли вдоль станков. Нам улыбались и махали руками. Я не был старым. Хотя еще совсем недавно считал свои года и говорил о том матери, находил всевозможные способы противостоять ее словам, но она была права: мы подходим друг другу.
  
  После Нового года состоялась свадьба. На ней был Евгений Фоков. Он подлечился и чувствовал себя нормально. Друг побыл недолго и уехал. Напоследок он мне сказал:
  - Юра, я привык жить со своим "горбом" - болезнью. Я стал понимать, ее и веду себя так, чтобы окончательно не свихнуться - устоять. Как только на меня "находит", я тут же спешу в больницу. И знаешь пока все нормально, держусь.
  На свадьбе была также Ната и Владимир. Мой друг сумел примириться с Владимиром и мог общаться со своей бывшей женой без проблем - не нервничая. Наталья Михайловна успокоилась, она долго извинялась передо мной за свой поступок на работе и просила меня не поминать плохое старое - только хорошее.
  - Юра, запомни, что бы ни было мы с тобой друзья!
  Владимир, был не узнаваем, он стал другим - нашим деревенским, возможно это мне показалось. Мужик уже не хотел быть цыганом. Он желал оседлой жизни - набегался!
  
  После свадьбы я и Юлия пошли на кладбище. Мы, постояли, обнявшись у могилы Веры Борисовны:
  - Вот баба, женился! - сказал я и добавил. - Как ты хотела.
  Затем мы отправились к холмику моего отца. Помолчали. Он нас благословил еще при жизни. Мне это было приятно сознавать.
  День, старый день, как и год - был окончен. Небо часто вспыхивало от сполохов. Народ расходовал, оставшиеся от новогодних праздников запасы пиротехнических средств, выплескивал вместе с брызгами фейерверков свои старые проблемы - на ветер. У меня на душе было хорошо. Я понимал: жизнь у нас - у меня и Юлии только начинается. Мы ее строители. У нас еще все будет!
   2003г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"