Хаден Элджин Сюзетт : другие произведения.

Мы всегда говорили по-всеанглийски

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод одного фантастического рассказа, который показался мне интересным. Автор разместила рассказ на сайте полностью в открытом доступе, так что вряд ли я нарушаю какие-либо авторские права. Рассказ относится к социальной фантастике и вряд ли понравится всем. Кстати, это мой первый полный (любительский) перевод художественного произведения на русский - веха, можно сказать. :-)
  Сюзетт Хаден Элджин
  Мы всегда говорили по-всеанглийски
  - Здрава будь, Элисса! Ты подобна распускающемуся бутону; ты плывешь по земле, точно белая лодка по морю; душистая трава растет там, где ступают твои ноги; ты несешь с собой ослепительный свет!
  - Здрав будь, Бру, - сказала я ему. - Здрава будь, Фадриэнь, - сказала я его жене. И больше не сказала ничего. Даже выслушивать бесконечные приветственные комплименты эмигрантов c Егерри, не смеясь при этом, было трудно, а сама я их делала, только знакомясь с новым егеррийцем и находясь при этом на посту. Для этого я запомнила относительно короткий шаблон: "Вы - источник приятных мыслей; вы отвлекаете меня от моих тягостей". Я говорила это в тех же случаях, когда мы говорим "Приятно познакомиться" по-всеанглийски, и настолько же искренне.
  Справедливости ради, на родном языке егеррийцев эти комплименты звучали не так уж смешно. В языке бейдини они рифмовались, и это было хотя бы приятно для ушей. Но в переводе на всеанглийский они больше всего напоминали мне витиеватые любезности о тысячах жарких объятий и тысячах обещаний верности, и драгоценных маленьких кочанах капусты , которыми древние французы завершали личные письма. Это бесполезно и только мешает общению, но никому еще не удалось убедить егеррийцев обходиться без этих фраз при разговоре на всеанглийском.
  Язык бейдини, в общем-то, не заслуживает полевой работы Лингвистического корпуса США: никому не нужно детальное изучение еще одного типично-гуманоидного языка со структурой предложения субъект-глагол-объект. Очевидно, что интерес ЛК США вызван не лингвистической теорией, а политической деятельностью нынешнего правительства. Но я не жалуюсь - с таким-то шикарным местом работы. Город Моресад на планете Эстрада-Блэр - задание мечты любого лингвиста (по крайней мере, любого ленивого лингвиста!). Моресад - красивый современный город, стоящий прямо рядом с океаном, очень похожим на Средиземное море на Земле, только климат получше. Чудесные рестораны, музеи, магазины, парки...широкие дома с красивыми домами, обустроенными во всех архитектурных стилях галактики от древне-классического до псевдо-стохастического ... Кому придет в голову жаловаться? Если бы меня отправили на планету Егерри, что на самых дальних задворках вселенной, я бы жаловалась без конца. Но ЛК США не собирается разбрасываться деньгами на такую экспедицию - тем более, что они могут послать меня в этот эмигрантский район на Эстрада-Блэр. А здесь единственная моя проблема - выполнять полевую работу достаточно медленно, чтобы продлить свое пребывание в этом чудесном месте, но не настолько медленно, чтобы в Вашингтоне что-то заподозрили. Я чудесно провела эти две недели и собираюсь залечь на дно и растянуть это задание, насколько смогу.
  Сегодня вечером мы с Бру и Фадриенью собирались где-нибудь поужинать. Это было бы моей первой возможностью увидеть огромную трущобу под названием Врата Бенедикта, которая находится за стеной, отделяющей ее от остального Моресада. Конечно, я уже видела Врата Бенедикта, прибыв сюда, как раз перед посадкой - казалось, что ей нет конца, и говорят, что она простирается почти на 26 квадратных километров. Она прямоугольна, с двух сторон ее ограничивают высокие белые скалы, с третьей - океан и с четвертой - пограничная стена. Существа, живущие там, устроены так же, как и существа за стеной; разница в том, что низшеффы из трущобы выглядят безнадежно нищими, а высшеффы из-за стены выглядят в меру богатыми - и внешность не обманчива (в шеффанском диалекте всеанглийского идиома "за стеной" означает "нечто дорогое и очень ценное", например: "Этот дом совсем за стеной, но я все равно его куплю"). Шеффы разделены лишь пропастью денег, материальной собственности и привилегий, и этого достаточно; в каждом шеффанском городе есть пограничная стена в честь этой пропасти. Не существует среднешефф, есть только высшие и низшие. Я не думаю, что какое-либо из земных моральных учений может оправдать эту систему, но я и не знаю о ней почти ничего. Я здесь, чтобы работать с бейдини, а не с шеффанским всеанглийским, и я посвящаю все свое внимание егеррианцам.
  Мы попали во Врата Бенедикта через настоящие ворота в пограничной стене, представляющие собой туннель с белыми стенами, без окон и с барьерами на входе и выходе, обслуживаемый двумя громадными роботами, запрограммированными на то, чтобы обеспечивать живое передвижение визитеров через контроль.
  - Обратно пропускают намного дольше, - сказала мне Фадриэнь. Она мне нравилась; я не хотела бы жить так, как она, не занимаясь ничем, кроме покупок, шикарных обедов с друзьями и сопровождением Бру, если он того просит, но она все равно мне нравилась. С ней было приятно, и она всегда была готова ответить на еще один глупый вопрос о глаголах бейдини.
  - Стоят ли Врата Бенедикта все этой возни? - спросила я Фадриэнь. И что важнее, подумала я, стоит ли этого ресторан? Еда интересовала меня больше, чем трущобная архитектура.
  - Разве бы мы привели тебя сюда в противном случае? - улыбнулась она мне. - Сейчас увидишь. Вот-вот, когда барьер поднимут.
  Я не была готова к тому, что увидела, несмотря на долгую обучающую трехмерку о Моресаде, просмотренную на Земле. Трущоба в ней выглядела разноцветной, оживленной, экзотической и немного аляповатой. Вживую и вплотную она выглядела по-другому - так, что дух захватывало. Я стояла, уставившись, и спустя несколько минут поняла, что егеррийцы смотрели на меня, как на жирафа в зоопарке, и удивлялись моей совсем непрофессиональной реакции. Я мгновенно встряхнулась - лингвисты не должны приходить в подобный откровенный восторг.
  - Потрясающе, - сказала я. - Как они так делают? Я вроде помню из брифинга, что они используют ил... Это правда? Непохоже на ил.
  - Ну, это необычный ил, - сказал Бру. - Не земной - и не егеррианский. Низшеффы смешивают его с разными жидкостями, в зависимости от нужного цвета, и как-то стабилизируют - прости, я точно не помню - а потом размазывают по стенам в виде узоров и ободков. Наверно, они постоянно это делают - когда бы ты сюда не пришел, даже поздно ночью, они работают над этим. Я думаю, их цель - превратить каждую вертикальную поверхность, кроме окон - чтобы не загораживать обзор - в произведение искусства. Удается ли им это или нет, не знаю - о вкусах не спорят. Фадриэнь считает, это великолепно, и я того же мнения.
  Повсюду раскинулись здания и стены, покрытые сияющими цветными узорами. Иногда узоры изображали птиц, цветы или волны океана, иногда - простые геометрические формы, иногда - фракталы , иногда узор напоминал каллиграфию, но ее язык был мне незнаком. Иногда они выглядели очень странно, и я даже не знала, как их назвать. Каждая деталь была старательно подобрана... ничто не резало глаза, все было на своем месте, все было подобрано гармонично и со вкусом.
  - Я уже видела некоторые узоры, - медленно сказала я, - но я не помню, где.
  Фадриэнь засмеялась:
  - Ты видела их на блюдах, занавесках, рубашках и купальных костюмах Высшефф. Они им очень нравятся.
  Я кивнула, вспомнив:
  - И на рубашке, которую я вчера купила.
  - Да.
  - А они платят низшеффанским художникам за использование узоров?
  - О нет, - ответила она. - Ты же знаешь, какие они.
  - Низшеффы начинают этим заниматься еще малышами, - сказал Бру. - Они рисуют обычным илом на плоских камнях, пока взрослые не скажут, что они уже готовы рисовать по-настоящему.
  - И все это делают?
  Он пожал плечами и посмотрел на Фадриэнь, которая покачала головой в знак того, что она тоже не знает.
  - Насколько я помню, все, - сказал он. - Если кого-то и исключают, или он просто не хочет этим заниматься, я об этом не слышал. Я никогда раньше об этом не думал, Элисса. Боюсь, низшеффы меня не очень интересуют.
  - Почему же нет?
  - Ну... Наверно, интересно, как они хотят сделать трущобу красивой, но это все равно трущоба. Гетто, раз уж на то пошло. В общем, мне не интересны люди, которые не пытаются подняться в мире.
  - А ты откуда знаешь, что они не пытаются? - подумала я, но промолчала. С Бру и Фадриенью я была на посту, и чем более поверхностной была наша беседа, тем лучше. Достопримечательности, погода, еда, и, конечно, лексика и грамматика бейдини - в эту область можно было углубляться, если, конечно, не говорить ничего о том, насколько обычен и типичен был этот язык.
  - Надеюсь, ты не думаешь, что Бру - сноб, - сказала тогда Фадриэнь немного обеспокоенным голосом - похоже, мое поведение выдало меня помимо моего желания. Трудно было оставаться профессиональной с егеррийскими мигрантами, потому что я забывала, что они - не земляне. Легко оставаться "на посту", если общаешься с двухголовыми существами или гигантскими гусеницами, или чем-то вроде того. Но если они это егеррийцы и шеффы, которые выглядят и говорят так же, как люди у тебя дома, это не так-то просто. Да, у егеррийцев два аппендикса вместо одного, и поджелудочная железа у них в груди, и волосы у них всегда кудрявые... да, шеффы чуть повыше землян и у них шесть, а не пять пальцев на ногах... все равно любой из них мог оказаться в любом доме или конторе на Земле, и никто бы не догадался ,что они - инопланетяне.
  - Конечно, я не думаю, что он - сноб, - сказала я, стараясь звучать непринужденно, без всякого осуждения. - Он физик - зачем ему интересоваться людьми из Врат Бенедикта? Но, на счастье, даже физикам интересна еда. Где тут ресторан?
  Он был близко - настолько близко, что мы пошли пешком. Улицы были узкими, извилистыми и забитыми, здания вдоль них редко отделялись от тротуаров чем-то кроме плоской ступеньки под входной дверью. Вряд ли даже можно было назвать пешеходные дорожки тротуарами, потому что они были настолько узки, что мы шли гуськом. Меня это не удивило - в любой трущобе с растущим населением и ограниченной площадью, которой от этого все меньше, подобное случается, и здесь нет ничего обычного. Что было здесь необычным, кроме украшений, так это то, что Врата Бенедикта были первой чистой трущобой, которую я видела. Как правило, на вымирающих языках говорят бедные люди, поэтому я видела много трущоб, и никогда - по-настоящему чистых. Врата Бенедикта были ужасно забиты, и выглядели во многих смыслах странно, но слово "запущенный" к ним было просто неприменимо. Строго говоря, слово "трущоба" к ним тоже было неприменимо, потому что "заброшенный" - одна из определяющих семантических характеристик "трущобы"...
  Упс. Ход моих мыслей шел не в ту сторону - я не должна интересоваться Вратами Бенедикта или их обитателями. В полевой работе всегда была подобная опасность; ЛК США отправил тебя изучать глаголы хроморуких, но хроморукие живут среди крутоголовых, а их глаголы намного интереснее, чем те, что задали вам, так что ты взглянула на два-три глагола, просто собирая знание ради знания, что может быть невинней? И стоит оглянуться, ты уже глубоко анализируешь язык крутоголовых, забросив работу, за которую тебе заплатили прекрасный гонорар. Нет быстрее пути к распределению за стол в Вашингтоне навсегда.
  Думай о ресторане, Элисса.
  Кафе "Сиреневая Лампа" располагалось в маленьком квадратном здании с маленьким садиком у фасада и дверью, ведущей прямо в обеденный зал. Над дверью висела сиреневая лампа, согласно названию, и все украшали ряды волн океана во всех оттенках от бледно-лилового до темно-пурпурного с белыми краями. Не мои любимые цвета, но весьма приятно.
  - Как у них получается ил таких сияющих цветов? - спросила я Бру, заходя внутрь.
  Он пожал плечами: "Понятия не имею. Что-то в местной почве, наверное, или в жидкостях, с которыми они ее смешивают. Мы можем спросить кого-нибудь, пока мы здесь, если хочешь. Семья, владеющая этим заведением, всегда любит поговорить".
  - Нет, - сказала я, - спасибо, не надо. Не важно.
   Когда еду принесли, я забыла про все вопросы. Если еда хоть сколько-нибудь хорошая, я забываю про все. Нас хорошо кормили по другую сторону пограничной стены, но там мы ели все, что едят во всех городах миров, говорящих на всеанглийском. В кафе "Сиреневая Лампа" еда была другой. Мы постоянно возвращали юного официанта и спрашивали, что такое это и то, и как его готовят. И вот, когда мы с ним говорили о супе, состоящем, как он сказал, из трех разных цветов, я задала не тот вопрос.
  - Я понимаю, что на всеанглийском он называется "Суп из Трех Цветов", но как он называется на твоем языке?
  Мальчик нахмурился, выглядя озадаченным. Ему точно было не больше пятнадцати, и то, что он работал, было ужасно.
  - Всеанглийский и есть мой язык, - ответил он.
  - Я не так выразилась. Смотри... Подожди, как тебя зовут?
  - Меня зовут Фьи, - сказал он. Один слог. Старое доброе всеанглийское имя, только вот слова, начинающиеся с сочетания звуков "Ф" и "Й", совсем нехарактерны для всеанглийского. - Фьи Барон.
  - Значит, мистер Барон...
  Он поднял руки:
  - Я - Фьи, - сказал он тихо. - Мой отец - мистер Барон.
  - Прости. Значит, Фьи. Фьи, я имела в виду вот что: как называется суп из трех цветов на твоем родном языке? На родном языке низшефф?
  - Суп из Трех Цветов, - ответил он.
  Мне следовало остановиться на этом. Это было не мое дело, и я очевидно запутала мальчика. Но я - лингвист, и я всерьез думала, что мы с Фьи просто попали в обыкновенную петлю вроде "Как зовутся ваши люди? - Мы зовемся "люди" .
  - Тогда скажи, пожалуйста, - сказала я, пробуя другой подход к информации, - как бы ты перевел "Суп из Трех Цветов" на свой родной язык? Если бы ты ел его дома, например, с семьей?
  - Извините, - сказал он, - я позову отца.
  Мужчина, который пришел вместе с Фьи из кухни к нашему столу, взглянул на меня как на тупую землянку - какой я и была, тут он был прав, - и сразу сказал:
   - Мисс, всеанглийский и есть наш родной язык. И мы называем этот суп "Суп из Трех Цветов".
  Тогда я заткнулась, надеясь спасти ситуацию и восстановить атмосферу, подходящую для приятного вечера и хорошего обеда. Я поблагодарила его за помощь, добавив почти егеррианские комплименты его ресторану, сыну и еде, пока он, казалось, не смягчился. Но мои мысли не давали мне покоя, потому что всеанглийский - ничей родной язык, это искусственный синтез многих разных диалектов английского, распространившихся по Земле в XX-XXI веках. В 2350-х лингвисты наконец-то вычистили баги и написали подробную грамматику и его приняли в качестве международного и межпланетного вспомогательного языка. Во всей известной вселенной дети учили родной язык дома, как всегда, а в школе учили всеанглийский. Если я ничего окончательно не перепутала, эти двое низшефф утверждали, что в их случае это не так и что теперь тут был только всеанглийский, и никогда не было другого языка. Конечно, это было непонимание, я задавала не те вопросы.
  Фадриэнь была права насчет того, что обратно в Моресад было труднее попасть, чем уехать оттуда. Процесс был утомителен - приходилось долго тыкать в сенсорные экраны и ждать. Я поняла, почему по другую сторону стены было так мало низшефф. Мы уже обсудили чудеса ресторана и прекрасную еду, и все трое устали и заскучали, поэтому, когда двое мигрантов поинтересовались, почему я так настойчиво спрашивала о названии Супа из Трех Цветов, просто чтобы убить время беседой, я была не против ответить. Объяснив, я ожидала, что они скажут что-то вроде "Как интересно" и перейдут к другой ничего не значащей теме. Но они посмотрели друг на друга и снова на меня, и Бру сказал:
  - Но, знаешь, и с высшеффами то же самое.
  - Что значит, то же самое?
  - Ну, если ты их спросишь, какой у них родной язык, они ответят то же самое. Они скажут, это всеанглийский.
  - То есть они больше не говорят на родном языке.
  - Нет. У них его просто никогда не было.
  Тогда я поняла, что это я была снобом. Я пришла к очевидному стереотипному заключению: нищее и угнетаемое население Врат Бенедикта потеряло за века всю историческую память о родном языке и не сохранило никаких записей на нем, но изысканные и привилегированные жители Моресада за стеной - другое дело. Они знают, поступают, ведут себя лучше. Нетрудно дойти до таких взглядов, но мне было стыдно; я-то должна знать, что делаю.
  В любом случае, этот вопрос нужно было обсуждать не с Бру и Фадриэнью. Я проверю сама, с высшеффами. Я улыбнулась эмигрантам и сказала:
  - Как интересно. Надо запомнить.
  Вскоре я выяснила, что Бру и Фадриэнь были правы. Все, кого я спросила на следующее утро, начиная уборщицей, командующей уборочными служебными механизмами, и заканчивая профессором всеанглийской литературы в ближайшем университете, сказали мне то же самое. По их словам, их родным языком был всеанглийский, и ни один шефф никогда не говорил на другом языке. И ни один из них, включая профессоров, казалось, не понимал, что в их словах было что-то странное. Они даже гордились этим. В их голосах слышалась гордость, когда они говорили: "Конечно, у других народов нашего мира есть свои языки, но мы всегда говорили по-всеанглийски". Они были уникальны среди народов Эстрада-Блэр: может, другие на планете и говорили, к примеру, на коугани или на анбаке, но не шеффы. Они пытались не хвастаться, но явно гордились этим отличием.
  Мы, лингвисты, сотни лет жаловались об отсутствии у среднего человека простейшего и самого основного представления о языке и лингвистике, но не изменили это ни на волосок. Не потому, что это невозможно, но потому, что мы слишком ленивы, чтобы приложить требуемые усилия. А когда наша совесть начинает нас беспокоить, мы всегда получаем один и тот же ответ на наши предложения: "Ох, ну конечно, мы не можем добавить в школьную программу лингвистику - для нее просто нет места! В конце концов, все и так хорошо говорят на своем языке, когда надо, правда?" Одной только мысли о том, как придется пробивать стену безразличия и драгоценных ошибочных представлений, хватает, чтобы устать; и тогда лингвист всегда отходит и забывает об этом, бормоча под нос что-то вроде: "Ну, я хотя бы попробовал". И в результате - ситуации, подобные этой на Эстрада-Блэр.
  Я доложила об этом ЛК США, как только была уверена в верности фактов, и в кои-то веки они не проиграли мне стандартную запись лекции о том, чтобы я держалась своего задания.
  - Проверьте повнимательнее, - сказали они. Должен быть кто-то - какой-нибудь специалист по древней истории в захолустном университете или музее - кто сможет рассказать нам о первоначальном шеффанском языке или языках. Даже если не осталось ничего, кроме надписей - что, конечно, было бы трагедией. Но что-то должно быть. Проверьте, пожалуйста.
  - Я проверила, - просто сказала я. - Я все это сделала. Я перерыла все электронные архивы на всей планете, на случай, если эксперт из другой страны знает больше, чем шеффы - что маловероятно. Я отсканировала все документы, даже отдаленно относящиеся к истории и литературе шефф, на всех языках планеты и всеанглийском. Я проверила все записи об "открытии" этой планеты и приземлении в Шеффе - они очень стары и редки, и там ничего, ни слова не сказано о языках. Ни слова о библиотеках, газетах или школах. Эстрада с Блэром заполнили требуемые поля в федеральной базе данных, но ничего не сказали о культурах этой планеты - они оставили пропуски и перешли к еще одной из своих бесчисленных экспедиций. Я все сделала, что могла.
  - Хмм.
  И правда, хмм. Я подождала.
  Наконец они сказали, что мне нужно провести менее стандартное исследование.
  - Отдохните пару месяцев от бейдини, - сказали мне. - Скажите егеррианцам, что вам нужен перерыв, чтобы поработать с уже имеющимися данными, им все равно. Найдите информатора, проведите полевую работу с кем-то, кто говорит на шеффанском всеанглийском. Заведите разговор о языке и смотрите, что будет.
  - Должно быть, дело в простейшей ошибке в общении, - медленно сказала я. - Мы что-то не замечаем и сами того не понимаем.
  - Да. Может быть. Легко забыть, что шеффы - совсем инопланетяне, с инопланетными мозгами... Займитесь этим, доктор Мич. Посвятите этому пару месяцев, порадуйте информатора денежкой. Убедитесь, что дело именно таково, как кажется. Надо знать, что нет двойного дна.
  - А бейдини подождет?
  - Ах, бейдини... - Из соображений экономии мы общались письменно, но я так и видела, как от меня отмахиваются. - Отложите бейдини на потом. Давайте займемся новой проблемой, доктор Мич, и решим ее как следует.
  Поскольку ЛК США уже достаточно знал о высшеффах, а у высшефф уже было достаточно денег, я не видела смысла в том, чтобы платить кому-то из них для работы со мной. Я отправилась прямо в тот ресторан во Вратах Бенедикта, где мой обед с Бру и Фадриэнью дал мне зацепку. Я поговорила с отцом Фьи, который, очевидно, был не против того, что его сын работает, и мы быстро договорились о сотрудничестве на два месяца. У меня был день с Фьи между обедом и чаем, когда в "Сиреневой Лампе" всегда было мало народу, с понедельника по субботу. Как сказал мистер Барон, "мальчишке нужно отдыхать раз в неделю", с чем я согласилась так пылко, как могла. Вознаграждение информатора составляло двадцать галактических кредитов в час и выплачивалось прямо отцу. Это мне не понравилось, но нельзя начинать полевую работу с реформы экономики в культуре, с которой работаешь.
  - Ладно, - сказала я. - Значит, я буду платить каждую неделю вечером в пятницу. - Я протянула ему стандартный контракт ЛК США, который он и подписал.
  - Когда желаете начать? - спросил он.
  - Сегодня, - ответила я. Часы показывали почти три часа. - Даже прямо сейчас, если вам удобно.
  Он ушел на пару минут и вернулся с Фьи, и мы с ним сели за столик рядом с кухней и взялись за работу.
  Фьи явно было не по себе. Мне захотелось спросить, по своей ли воле он пришел ко мне, но это было не самым мудрым решением. Нельзя предполагать ничего о той культуре, о которой ничего не знаешь. Нужно начинать полевую работу, не имея собственного мнения. Слишком многие лингвисты смотрели на полевую работу через призму собственной культуры и языка, а затем писали идиотские ученые статьи, совершенно ошибочно изображающие культуры и языки, которых они касались. Надеюсь, мы научились больше этого не делать - в особенности с неземными языками и культурами.
  - Меня попросил ЛК США, - начала я, и сразу остановилась. Судя по его лицу, он понятия не имел, что такое ЛК США. Я начала сначала. - Я - доктор Элисса Мич, и я - лингвист, то есть ученый, который изучает язык. Недавно я здесь ужинала, и ты был настолько добр, что отвечал на все мои вопросы о вашей еде. Я работаю в Лингвистическом Корпусе США - сокращенно ЛК США - на Земле. И ЛК США попросил меня расследовать низшеффанский диалект всеанглийского с твоей помощью.
  Фьи хмурился: я слишком много говорила. Замолчав, я ободряюще улыбнулась ему.
  - Что значит, расследовать низшеффанский диалект? - спросил он. - Как это делается?
  У многих народов, говорящих на всеанглийском, глагол "расследовать" имеет неприятные коннотации. Насколько я знала, у шефф было не так; насколько я знала, на всей Эстрада-Блэр не было ни одного жестокого или авторитарного правительства. Но это лишь то, что я знала. Может быть, экономическая пропасть между выс- и низшеффами возникла не только в результате вежливых уступок, устаревших традиций и отсутствия инициативы со стороны жителей трущоб.
  - Расследовать язык, - осторожно ответила я, - значит просто, что мы с тобой будем о нем говорить. Ты - специалист, ты знаешь о низшеффанском всеанглийском. Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь мне все объяснять и поможешь понять, и мой компьютер запишет нашу речь, чтобы я могла поработать с информацией позже. Может быть, я что-то и запишу... Я старомодна. Всего час вечером, с понедельника по субботу, пару месяцев. И за каждый час ты получишь двадцать галактических кредитов. Это тебя устраивает?
  Он помедлил, затем его лицо прояснилось. Он потер руки и улубнулся.
  - Конечно, хорошо, - сказал он. - Только еще кое-что...
  Я знала, что Фьи скажет (если только он - не особенный случай), но сделала вид, что не знала. Во всей "образованной" вселенной, люди, прекрасно говорящие и понимающие свой родной язык, убеждены, что "плохие оценки" отменяют языковые навыки. Они говорят: "Простите, я не знаю грамматику, я всегда плохо учился", как будто они открывают рот и производят беспорядочные звуки,
  - И что же?
  - Я не специалист по своему языку, - сказал он. - Я не очень хорошо его знаю, у меня всегда были очень плохие оценки по всеанглийскому.
  Были? Прошедшее время?
  - Ты больше не учишься? - спросила я, сохраняя нейтральное выражение лица и голоса.
  - Да. Уже два года, как я не учусь.
  Он спокойно смотрел на меня, в его лице не было беспокойства, что могло значить многое. Может быть, он не знал, что в большинстве всеангло-говорящих миров люди учились по крайней мере до двадцати одного года, а может быть, знал, но ему было все равно. Может быть, низшеффы учили детей дома. Может быть что угодно, но это не мое дело. Сейчас у меня были только две цели: установить доверие - это всегда было первоочередным, без доверия ничего не получится, - и получить ответ на вопрос, больше всего интересовавший ЛК США: правда ли, что не существовало ни памяти, ни записей о родном языке или языках шефф?
  Первые две недели с Фьи я провела за стандартным рассмотрением низшеффанского всеанглийского: как образовывались вопросы, повелительное наклонение и отрицание, как говорящий подчеркивает важность того или иного члена предложения, как выражается вежливость, грубость и ненависть... все в этом духе, все, что было в списке, выученном каждым членом ЛК США вместе с примерами из дюжины земных, дюжины инопланетных гуманоидных, и, насколько это было возможно, негуманоидных языков. Я не нашла ничего неожиданного и не удивилась этому, потому что ЛК США обновлял программу обучения всеанглийскому во всей галактике каждые два года. Это не останавливало изменение языка и образование диалектов, но, по крайней мере, изменения достаточно регулировались, чтобы поддерживать полноценное общение. Две недели спустя Фьи стал чувствовать себя спокойнее и свободней, а его родители и родственники перестали выдумывать предлоги, чтобы встать у стола и проверить, чем мы занимаемся, и я решила перейти к своей второй цели.
  - Когда ты сказал, что всеанглийский - твой родной язык, - начала я, - я удивилась.
  - Да?
  - Да. - И я объяснила, почему, внимательно следя, беспокоило ли его то, что я говорю. Я ничего подобного не заметила, но было ясно, что я привлекла его внимание и интерес.
  - Вы уверены, - спросил он, наклонившись вперед, что раньше у шефф был язык? Уверены?
  - Нет, - ответила я, - я не уверена. Я не могу тебе поклясться, что у шефф был язык до всеанглийского. В истории каждого народа было время, когда у него не было языка, а потом язык появился, таким образом, о котором мы почти ничего не знаем. Но, Фьи, когда Эстрада и Блэр сели на этой планете, здесь уже были города и государства со сложной промышленностью и ранней технологией. Авиации не было, к примеру, но были поезда и наземные автомобили. И то, что это могло случиться без языка...
  - Невозможно?
  - Я не могу поклясться, что это невозможно, но если так, было бы потрясающе интересно. Это значило бы, что... ну, что твой народ всегда общались телепатически, пока сюда не дошел всеанглийский, или что в доисторический период их посетили инопланетяне, которые уже знали всеанглийский, или еще что-нибудь из области научной фантастики. Но, Фьи, я думаю, что мы можем отложить эту идею.
  - Почему, доктор Мич?
  - Потому что за столетия исследования и изучения галактики мы обнаружили многое, что прежде считали невозможным, но только не нечто подобное - никогда, ни разу. Если мы обнаруживаем гуманоидный народ без языка - что бывает, кстати, нечасто, - они всегда на самом примитивном уровне развития.
  - Теперь, когда вы объяснили, это все так просто, - сказал он с легким раздражением.
  - Я знаю. Многие вещи настолько очевидны, что никогда не приходят людям в голову.
  - Но ведь это важно! Нам надо убедиться во всем.
  - Поэтому ЛК США и послал меня сюда, - ответила я. - Чтобы попытаться убедиться. Тебе интересны подобные вопросы, Фьи?
  Он покраснел и опустил голову, чтобы не смотреть мне в глаза.
  - Если бы я был высшеффой, - сказал он, - я бы выучился на историка - мне это важнее всего.
  Вместо таскания тарелок.
  - Хорошо, - сказала я. - Тогда тебе будет интересно. У тебя есть идея, с чего бы мы могли начать? Ты когда-нибудь слышал что-нибудь о языке до всеанглийского?
  Я ожидала немедленное "нет",но вместо этого он нахмурился и сузил глаза. Я внимательно за ним следила и могла видеть, как усердно он думает.
  - Может, это ничего и не значит... - сказал он.
  Я улыбнулась ему:
  - Все равно скажи.
  - В общем, когда низшеффским детям рассказывают истории - очень старые истории, не из книг или трехмерок, их только от стариц можно услышать...
  - Стариц? - Это слово в стандартный всеанглийский не вошло.
  - Стариц. Вы не знаете это слово?
  - Нет, Фьи, не знаю. Что это значит?
  - Старые женщины - очень старые, как моя прабабушка Танак Барон. Знаете, когда мы с ними говорим, мы называем их "пашта" - так обращаются к старицам. Моей прабабушке - паште Танак Барон - девяносто три года.
  - Понятно. - Позже я узнаю, где в низшеффанском всеанглийском граница, за которой начинается "старица", и сколько лет должно быть женщине, чтобы так называться, и называют ли очень старых мужчин, соответственно, "старцы". Но не сейчас. Сейчас мне нужно заняться тем, что он сказал сначала.
  - Ты говорил об старых историях, - напомнила я ему.
  - Да, потому что то, что вы сказали, навело меня на мысль.
  - Скажи, пожалуйста. Даже если, по-твоему, это неважно.
  - Дело в том, доктор Мич, что все эти истории стариц начинаются одинаково, так же, как многие всеанглийские истории начинаются с "Давным-давно".
  - И как они начинаются?
  - "Давнее давнего, когда люди еще говорили..." И потом начинается история.
  Давнее давнего, когда люди еще говорили. Может, это значило, когда у людей еще был настоящий язык вместо всеанглийского. А может, это значило совсем другое, а может, это было совпадение. Мы с Фьи поглядели друг на друга, и он резко встал, сказав:
  - Мне нужно поговорить с прабабушкой!
  - Нужно, Фьи. - сказала я. - Очень. Но у нас еще почти час.
  - Ах, да, - он сел, извинившись.
   Если бы я могла делать, что хочу, я бы сразу же отправила его к прабабушке. Я умирала от любопытства - хотя и не настолько, как Фьи, ведь на кону стояла не история моего народа. Но нужно было быть осторожной. Информант, искренне интересующийся объектом изучения, - одно из благоприятнейших условий в полевой работе, до тех пор, пока вы поддерживаете порядок, чтобы исследование не разбегалось во все стороны. А чтобы его поддержать, нужно было дать Фьи понять, что наша работа была слишком важной, чтобы прерывать ее просто так.
  - А теперь давай поговорим об этом слове - "пашта".
  Я старалась не питать особых надежд, зная, что шанс быстро найти нужную информацию был очень мал. Наверно, прабабушка Фьи скажет то же, что и все: "Мы всегда говорили по-всеанглийски". Но на следующее же утро Фьи позвонил мне по видеотелефону, и он выглядел радостным и взволнованным одновременно.
  - Я подумал, что вы захотите знать сразу же, - сказал он. - Надеюсь, все в порядке, я не помешал?
  - Конечно, нет! Что сказала твоя прабабушка?
  - Когда я заговорил с ней, она сказала мне не говорить глупостей, и что мы всегда говорили по-всеанглийски, и все такое. Но я не отстал, потому что я думаю, что это правда важно, и задавал ей вопросы, пока она не разозлилась.
  - И что она сказала тогда, Фьи?
  - Она сказала: "Ну ладно, ладно! Да, раньше был настоящий язык! И что?" И я объяснил ей, как вы объяснили мне. Но, доктор Мич...
  Я подождала, и когда он замолчал, спросила:
  - Что?
  - Я думал, пашта Танак бросится в меня подушкой... и она явно хотела, хотя и не бросилась. Она сказала, чтобы я ушел и не надоедал, я так и сделал.
  - Понимаю. Как ты думаешь, она будет со мной работать?
  - В смысле, как консультант?
  - Да. И, конечно, за большее вознаграждение, потому что она - старица.
  - Не совсем. Доктор Мич, пашта Танак не знает языка, она говорит, что даже не знает, как он называется. Говорит: "Может, раньше я знала, а теперь забыла". Но, по ее словам, во Вратах Бенедикта есть еще три старицы - намного старше ее - которые должны помнить.
  - Чудесно! - воскликнула я.
  - Может быть, а может быть, и нет. Пашта Танак говорит, что не знает, будет ли хоть одна из них с нами говорить. Говорит: "А если они тебя увидят, вряд ли что-то скажут". Но моя прабабушка очень добрая - она сказала, что сама с ними поговорит, и попросит за нас, и устроит все, что надо.
  - Скажи ей, пожалуйста, что я очень благодарна, - сказала я, напомнив себе выяснить, что полагается дарить низшеффанской старице, которая тебе очень помогла.
  - Конечно. Может быть, когда вы будете в ресторане, я уже что-то узнаю.
  Сначала мы навестили женщину по имени Ади Барлет, которой было сто семнадцать лет и которая была прикована к шкаф-постели в углу кухни своего внучатого племянника, сидя там высоко на подушках. Она была крошечной, как ребенок, и ярко-красное одеяло закрывало ее почти до подбородка. Наволочки были ослепительно белыми, но настолько изношенными, что казались почти прозрачными. Теперь я точно знала, что подарю паште Барлет - надо только выяснить насчет низшеффанских запретов касательно постельного белья.
  Она глядела на нас, едва открыв глаза. Жена ее внучатого племянника принесла нам по кружке крепкого чая. Фьи начал объяснять, зачем мы пришли, но она прервала его.
  - Пашта Танак уже все мне рассказала. Незачем повторять!
  - Простите, пашта, - сказал юноша.
  - Чем раньше с этим покончим, тем лучше, - резко ответила она. - Конечно, я помню наш язык. Но со стороны пашты Барон было очень неразумно говорить тебе об этом. Что она только натворила - должно быть, совсем с ума сошла!
  И она добавила несколько подробных замечаний о тех недостатках в характере его прабабушки, которые всегда раздражали ее больше всего.
  - Мне очень жаль, что вы так огорчены, пашта, - сказал он, и я была горда его хорошими манерами.
  - Помнить язык и беречь его - это задача, - продолжала она, - данная мной моей бабкой. Я выучила язык от нее - когда мы были одни, мы говорили только на нем. Я научила ему свою дочь и внучку, но я пережила их обеих, и теперь мне некому передать эту задачу.
  - А ваш племянник, пашта? - осторожно спросила я, просто чтобы проверить
  - Он - мужчина, - ответила она, как я и ожидала. - А его жена - не моя родственница.
  - Значит, таков обычай.
  - Да. Обычай таков, что это задание передается от женщины к женщине, и только, если они - родственницы. У меня больше нет родственниц.
  - Пашта Барлет, - начал Фьи, но она подняла обе руки ладонями к нему, растопырив пальцы, и снова его прервала.
  - Незачем вам меня расспрашивать! - сказала она, хотя ни я, ни Фьи не могли вставить больше пары слов. - Я не буду говорить
  - Скажите, пожалуйста, почему нет, пашта? - спросила я. - Чтобы мы поняли.
  По выражению ее лица, она собиралась нас прогнать, но она этого не сделала. Вмиг сеть ее тонких морщин собралась в яростную гримасу, и она ответила:
  - Вот почему нет: все, что я вам скажу, узнают высшеффы! - Она мотнула головой в направлении их кварталов. Все остальное у них есть - все деньги, вся земля, все прекрасные вещи, все образование, вся свобода - все. Они держали нас в этих трущобах-тюрьмах веками... - Она закрыла глаза. Язык - единственная ценность, что осталась у нас, низшефф, все остальное они забрали по другую сторону проклятых пограничных стен. Они не получат и язык тоже! Все равно, сколько наших вы найдете, которые еще что-то знают - может быть, где-нибудь в Шеффе есть еще несколько людей, я не знаю, - но все равно, никто из нас не предаст нас и не расскажет о нашем языке!
  Это случалось и раньше - на Земле. Народ знал, что их язык вымирает, что, когда горстка престарелых людей, знающих его, умрет, язык пропадет навсегда. Пашта Барлет говорила то же самое, что в таких случаях говорили на земле. Старейшина коренных американцев глядел на англо-саксонского лингвиста и говорил: "Вы забрали все. Все, что принадлежало нам, вы забрали. Вы не получите и наш язык тоже". И на этом все заканчивалось. Земляне не нарушали договоров с низшеффами, не забирали их землю и их собственность, не убивали без разбору местный вариант буйволов и не отнимали у них законную выручку от полезных ископаемых, находящихся в их собственности. Но ситуация и спор были теми же самыми.
  Я сказала:
  - Пашта Барлет, я нахожусь здесь как официальный представитель Лингвистического корпуса США. Я говорю за них и обещаю вам абсолютную конфиденциальность. Обещаю, что мы будем хранить данную нам информацию в безопасном месте на Земле, и никто - ни высшеффы, ни кто-нибудь еще - не узнает, что ваш язык даже существовал, кроме меня, Фьи Барона и моих начальников в ЛК США.
  Пожилая женщина фыркнула и пренебрежительно отмахнулась.
  - И в чем тогда смысл вам что-то рассказывать? - поинтересовалась она.
  - Смысл в том... - Она прервала меня, как и Фьи.
  - Вы сейчас будете болтать о моем долге перед наукой, о важности расширения знаний и прочей чепухе. Если информация закрыта, наука и знания ничего не получают. Я очень стара, доктор Мич, но не глупа, и я знаю, что случится. Придет день, когда кто-то в вашем ЛК США скажет: "Старуха уже сто лет как мертва, пора обнародовать информацию". Или это случится - и тогда высшеффы получат наше последнее и единственное сокровище - или не будет смысла в том, чтобы что-то рассказывать.
  - Пожалуйста, пашта Барлет, - сказал Фьи дрожащим голосом, - прошу вас. Я понимаю, что вы не хотите ничего говорить доктору Мич, но скажите хотя-бы мне. Я так же ненавижу высшефф, как и вы! Пашта, я никогда, никогда не скажу и не сделаю ничего, чтобы выдать им наш язык.
  Она долго смотрела на него, и я задержала дыхание в надежде. Но она снова закрыла глаза.
  - Мы - низшеффы. - сказала она. - Мы с тобой всегда будем бедны, и все наши родственники и все, кого мы знаем, всегда будут бедны. Придет день, когда твой ребенок дома будет плакать от голода, или твоя жена будет больна, и ты вспомнишь, что у тебя есть кое-что достаточно ценное, чтобы это продать. И как любой мужчина, Фьи Барон, когда придет этот день, ты предашь нас. Тебе будет очень грустно, но ты скажешь себе, что ты делал лишь то, что ты должен был сделать.
  - Пашта, - умолял юноша, - я даю вам слово, я клянусь, что никогда...
  - Ты будешь смотреть, как твой ребенок умирает у тебя на руках, как твоя жена мучается, и знать при этом, что ты мог достать деньги, чтобы это предотвратить? Замолчи! Ты - мужчина, и у тебя, как у всех мужчин, мягкое сердце... ты предашь нас. Я ничего тебе не скажу, - заявила она и поджала губа.
  Все, что она сказала после этого, было: "Пожалуйста, уйдите". Это мы и сделали.
  Мы с Фьи навестили еще двух стариц, потому что стоило попытаться, и потому что юноша с каждым днем наполнялся отчаянной решимостью, но пашта Барлет оказалась права - ничего не получилось.
  - Ваш язык умрет с вами, - говорили мы и получали немедленный ответ:
  - Значит, я исполню свой долг. Я ни слова вам не скажу.
  - Фьи, - сказала я после третьей неудачи, когда мы, упав духом, сидели за столом, заставляя себя сосредоточиться на низшеффанском всеанглийском, - ты знаешь стариц. Как думаешь, стоит попытаться найти кого-нибудь еще в этой стране? Может быть, есть и другие, и ЛК США выделит нам с тобой деньги на их поиски.
  Он покачал головой.
  - Нет, - его голос осип от горя, - только время потратим. Для стариц эта задача священна, ничто не имеет для них большей важности, чем спасение языка от низшефф. Если мы найдем еще сто пашт, ни одна из них не расскажет нам ничего о языке и не ответит ни на один вопрос.
  - Хорошо, тебе лучше знать, - ответила я. - Это трагедия, ведь когда умирает язык, с ним умирает и культура, и все мы становимся беднее от этой смерти. Но что есть, то есть, и ничего не изменить.
  - Я еще кое-что хочу сделать - сказал он. - Я уже поговорил с прабабушкой и паштами, и все устроено. Но я сам должен это сделать, доктор Мич, я не могу взять вас с собой, простите.
  В конце концов он все-таки взял меня с собой, но только до дверей дома пашты Барлет, после чего он вошел к трем старицам, сидящим за крепким чаем, а я села на плоский камень снаружи и подождала. Его не было минут десять, а когда он вернулся, по его щекам лились слезы. Я встала и подождала, пока он заговорит.
  - Все, - сказал он наконец. - Я услышал язык своего народа. Не настолько, чтобы выучить хотя бы пару слов, но я его слышал. Я знаю, как он звучит, и я смогу сказать: "Я слышал его своими ушами". Что я услышал, я знаю и запомню, и когда пашты умрут, и их больше не будут беспокоить, мои дети и внуки - девочки и мальчики - будут знать. Пашты сказали, что столько, сколько было сказано, мне можно доверить.
  И этим, как всегда и бывает в подобных случаях, все и закончилось.
   Здесь и далее прим. переводчика: Mon chou (букв. моя капуста) - типичное уменьшительно-ласкательное обращение к близкому человеку во французском языке.
   Стохастический (мат.) - случайный, происходящий с вероятностью, которую нельзя предсказать. Что означает в применении к архитектурному стилю, неясно.
   Фрактал - геометрическая фигура, состоящая из нескольких частей, каждая из которых подобна всей фигуре целиком. Пример фрактального узора: http://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/9/99/FWF_Samuel_Monnier_d%C3%A9tail.jpg
  
   Самоназвания многих коренных народов, напр., Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии, под которым они известны Западу, означает просто "люди".
  
  Оригинал текста: http://www.sfwa.org/members/elgin/Story-Panglish.html
  Сайт автора: http://www.sfwa.org/members/elgin/
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"