Аннотация: Последняя из разрозненных историй о кукольном мастере Моргане Ван Криде. Часть вторая и заключительная.
Куклы Ван Крида.
Истории в картинках словами.
История тринадцатая: Последний вопрос Моргана Ван Крида.
Часть вторая и заключительная.
В горячечном бреду Моргану виделась пустота.
Холодная пустота.
И темнота, будто подсвеченная неживым белым светом снизу.
Он не сопротивлялся пустоте и холоду, которые проникали в его естество.
Потому что в самой его сердцевине, там где тлела и корчилась душа полукровки, – и не ангела воплоти, и не человека по сути... — все еще было жарко.
Вот только жар этот был иного свойства, он не дарил чувства тепла, а мучил и выедал изнутри, освещая остекленевшие внутренности синеватыми светлячками, будто призрачными болотными огоньками Турмаранских топей.
Моргану чудилось, что он носился в темноте подобно бесплотному и безмолвному духу, который был обречен или проклят на одиночество. То, чего он боялся в жизни – свершилось здесь. И казалось, что этому аду не будет конца.
Он видел тьму.
Он по-настоящему видел тьму, подобно тому, как видел бы свет живыми глазами.
Тьма ослепляла его, как ослеплял бы свет.
Тьма имела свой собственный объем и образ.
И пустота не казалась черной стеной, но бездной, в которую он бесконечно падал.
Сколько он был здесь? День? Неделю? Год? Столетие? Морган не знал и не хотел знать.
Он снова и снова вынимал из омертвевших пластов памяти старую картинку, – конверт, письмо, черная бабочка, – которую рассматривал и шептал, и шептал, и шептал непонятные слова, как заклинания.
«Морган, я все устроил в лучшем виде!» – беззвучно произносили его обескровленные губы. Что означали эти слова? Чьими они были? Для кого предназначались?
Однажды...
Отвлекшись на мгновение от мучительных попыток понять и принять...
Он обнаружил, что в пустоте что-то изменилось.
Что-то добавилось.
И это...
И это была большая овальная рама для картины, висевшая в темноте.
Морган захотел рассмотреть эту раму.
Он захотел понять, почему и для чего она появилась в пустоте.
Он медленно полетел к раме, ибо был бесплотным духом, вольным летать куда угодно.
И вдруг...
Он услышал тихую печальную мелодию, которая пропитала пустоту и подменила собой тишину. Едва различимая, едва-едва угадываемая.
И вот...
Из тяжелой овальной рамы с витиеватым узором...
Из рамы...
Кружась и закручиваясь спиралями в черноте...
Посыпался снег.
Белый легкий снег сыпался из пустой картины в бездну.
Чем ближе Морган приближался к раме, тем гуще был снег, тем острее он был, словно становясь стеклянной пылью, которая расцарапывала глаза до кровавых слез.
И скоро...
Морган увидел удивительную картину в той раме. Ему показалось, что он заглянул в другой мир, где царила зима.
Там была железная дорога. Высокий черный перрон, расчерченный желтыми и белыми полосами. Небольшой вокзал с высокими полукруглыми окнами, в которых мелькали свет и тени. Моргану показалось, что внутри это здание и не вокзалом было вовсе, а иным и непостижимым пространством — сказочным дворцом, в котором старый чудаковатый король давал предновогодний бал. А дальше, в десяти метрах от вокзала, высилась красная кирпичная стена, покрытая серебристыми наростами инея. За стеною — мертвый яблоневый сад, в котором деревья превратились в узорчатые белые шары. В середине сада — почерневшая от времени водонапорная башня, окольцованная поверху ржавыми поручнями и металлической площадкой, изъеденной морозом.
Моргана потянуло вниз.
Он легко опускался, будто был невесом, хотя чувствовал свое тело. Он расправил руки и опускался, опускался...
Как вдруг...
Тяжелые вокзальные двери с массивными бронзовыми ручками открылись, выстрелив полоской теплого золотистого света по серому промороженному асфальту, из помещения донеслись звуки вальса, смеха, звона бокалов... И вот... На перроне появилась мрачная тень. Двери закрылись. Тишина.
Это был высокий человек в легком черном пальто с поднятым воротником.
Моргану захотелось постоять рядом с ним. Он спустился на перрон по воздушным ступеням — раз, два, три, – и стал за спиною этого высокого худого незнакомца.
А тот вынул из кармана пальто пачку сигарет, вытряхнул одну и прикурил, просто тряхнув ею в воздухе. Черные перчатки, тонкие пальцы, оранжевый огонек.
–Привет, Морган, – сказал человек в темноту перед собою.
–Привет... – только и смог ответить тот.
Он рассматривал черненую платину волос этого человека. Мороз крепчал, волосы покрывались инеем, переливающимся в свете из полукруглых вокзальных окон.
Человек усмехнулся.
Облачко пара.
Морган посмотрел за его плечо... Рельсы, с налипшими наростами снега, пара пустынных перронов вдали, семафоры, железный мост высоко в темноте.
–Кто вы? И откуда я вас знаю?
–Ты не знаешь меня... – человек выдохнул сигаретный дым и снова мрачно усмехнулся. – Точнее, по-настоящему ты знаешь только меня.
–Разве не вы придумали эту странную игру с куклой Сандрой? Разве не вы были там... между колонн? Разве не вы?
–Там был тот, которого я придумал, как посредника между мной и тобой. Все его слова — его слова. А мои...
–А ваши? – Морган смотрел на черненую платину волос.
–Мои слова живут в твоей голове, Морган. Я разделил сам себя надвое, чтобы узнать.
–Что узнать?
–Тебе пора, – черный человек выкинул сигарету в пропасть между перронами. Она ударилась об высокую вымороженную рельсу и рассыпалась оранжевыми искрами.
–Что вы хотели узнать?
–Ты не слушаешь меня, Морган. А ведь я ответил. Мои слова — твои слова. Твои мысли – мои мысли.
Черный человек зябко поежился, плотнее запахнул пальто, развернулся и направился в сторону вокзала. Морган не смог рассмотреть его лица, которое странным образом оставалось в тени. Человек открыл тяжелые двери, на мгновение задержавшись в полоске золотистого света, будто решив что-то сказать напоследок... но все же передумал, зашел и закрыл за собою дверь. В тот же миг свет погас в окнах вокзала, они сделались слепыми, холодными и неживыми. И только полумертвая, замерзающая на морозе черная бабочка кружилась и трепыхалась возле дверей. Она медленно спланировала на промороженный асфальт и умерла. На пустом перроне воцарилась тишина.
Неведомая сила подхватила Моргана и понесла вверх... вверх... вверх..., туда где снег закручивался в спирали.
Морган вспомнил письмо.
Он вспомнил засушенную лунную бабочку с бархатисто-черными крыльями, которая выпала из конверта и испачкала ладонь сажей.
Он вспомнил и осознал слова из этого письма.
Так значит, в этих словах был и иной смысл?
*
Морган, я все устроил в лучшем виде!
Долгое время мне не давал покоя один вопрос, который тебе показался бы странным. Однако для меня это очень важно.
Настоящий этот мир или он всего лишь плод моего необузданного воображения?
Как узнать, что нечто или некто — настоящее?
Как?
И теперь я понял.
Узнать это можно лишь потеряв этого кого-то или это что-то.
Ведь только теряя что-то мы осознаем пустоту. То место, которое совсем недавно было занято, вдруг начинает болеть, будто из живой плоти вырвали кусок. Это живительная боль, настоящая, отрезвляющая и доказывающая, что вот сейчас в моем теле дыра. Потеря. Заметь, не чувство потери, – это все мудрствования на пустом месте. А именно настоящая потеря вопиет к нашей органике, к нашим клеткам, к частицам крови, к нервным окончаниям. Это похоже на громкое хоровое пение. Мне больно, потому что из меня вырвали кусок мяса! Я знаю, что никогда не восполню потерю... И оттого мне так больно, так страшно, так одиноко!
И вот что я придумал.
Капитан Рог давно талдычит мне, что вокруг него собрались одни враги, которые спят и видят, как убивают его и узурпируют власть. Он совершенно помешался на собственной безопасности, этот ваш правитель, везде ему чудятся заговоры. Ты только представь, он даже своим соплеменникам не доверяет. Мне все это было на руку, потому что судьба Вермы уже давно предрешена и не мною. А тут он вдруг загорелся идеей заиметь себе механического телохранителя, ибо не доверят живым. Живое – думает о своем, а механическое – как запрограммировано, так и думает. Если мыслью можно назвать последовательность комманд.
Как только он высказал эту мысль вслух, я сразу понял, что могу убить, так сказать, сразу двух зайцев.
И я предложил ему тебя.
Точнее, твое искусство.
Ты сделаешь для него идеальную куклу телохранителя, Морган. Официальное задание из департамента личной безопасности правителя Вермы ты получишь на днях. Через два месяца в столице мы устроим ей проверку, на которой естественно будет присутствовать сам капитан Рог, ведь он не сможет отказать себе в таком удовольствии. Твоя кукла должна будет пройти три препятствия (настоящих и трудных, об этом позабочусь я лично), и добраться до капитана — что и будет означать полное прохождение испытания. Ты должен будешь настроить куклу таким образом, чтобы она по-настоящему стремилась добраться до владыки, а в самом конце — остановишь ее. Думаю, что это убедило бы капитана, он точно купит ее у тебя и попросит настроить для собственной охраны.
Зачем я предлагаю тебе все это? Почему уверен, что ты согласишься?
Я не уверен, Морган.
Я лишь могу дать тебе слово, что если ты сделаешь все, как прошу... То я навсегда оставлю тебя в покое. Я даю тебе слово, что уйду из твоей жизни и не вернусь никогда и ни при каких условиях. Этому миру недолго осталось. А ты проживешь долго. Возможно, даже дольше чем тебе хотелось бы. И возможно так, как ты себе представляешь, но не знаешь, что твои мечты — твое же проклятье. Но об этом еще рано говорить.
Я даю тебе выбор, Морган. Это будет моим последним заданием для тебя.
Если ты все поймешь и сделаешь так, как я себе это представляю, то...
А если нет — то все, абсолютно все, не имеет значение.
Когда-то один писатель, из другого мира и из другого времени, озвучил самый главный вопрос тех, кто был «создан по чьей-то воле». Он звучит несколько грубовато для твоего уха, но я хочу, чтобы ты его услышал и осознал.
Тварь я дрожащая или право имею?
Кто ты, Морган?
Задай этот вопрос себе и... мне. Если осмелишься.
Мои методы...
Да, я признаю, что мои методы грубоваты и слишком прямолинейны. Я все еще максималист, который хочет знать, что да — это да, а нет — это нет. Я не приемлю полутонов и промежуточных ответов. Поэтому мою последнюю волю ты исполнишь именно так — прямо, без обходных вариантов и слабохарактерных допущений. Все или ничего. Жизнь или смерть. Прав или не прав.
Всегда твой С.Р.С.
*
Морган очнулся.
Свет...
Он зажмурился, застонав от боли, что пронзала глаза, будто горячими иглами.
Откуда здесь свет?
–Морган? Ты, наконец, пришел в себя? Сын, ты отвратительно выглядишь, как всегда.
Тонкие щелки...
Глаза медленно, но верно, привыкали к свету.
Огромная спальная комната. Вверху шелковый балдахин. Одеяло. Впереди окно, полупрозрачные белые шторы, задернутые не плотно...