В тот момент, когда прогремел взрыв, и автобус подбросило вверх, в моей голове крутились мысли о вкусном обеде и своём мнимом запрете на курение. Тогда с меня лился пот, ведь стояла невыносимая духота, и жизнь текла умеренным темпом, не предвещая никаких перемен и нововведений, что только огорчало и прибавляло несколько капель апатии ко всему происходящему. У тех, кто заложил триста грамм тротила в задний отсёк автобуса номер 6, эта самая апатия достигла своего апогея и начала уже выливаться за края, поэтому им был необходим салют из человеческого мяса и фонтан с экстравагантным бурым цветом. Никому и в голову не пришло, что в нашем маленьком уютном городке Беларуси, может случиться такое жуткое событие - акт терроризма путем подрыва общественного транспорта.
О произошедшем я помню лишь частично, ведь это всего около секунды времени, а дальше начинается борьба за выживание, в зависимости от физиологических факторов и фортуны. Но на фортуну и на всех богов мира можно не надеяться, если ты находился в задней части автобуса, ведь именно так была заложена бомба. Всем, кому судьбой было приказано находиться там - погибли. А со мной удача сыграла в русскую рулетку, поместив меня в середину салона, потрепав меня наполовину, заставив ответить за все мои поступки и слова, за всю мою клевету на небо и родителей. Теперь всё это настолько неважно, ведь я прожил всего 19 лет, а не две жизни, чтобы платить такую цену за свои слова.
Я помню, как автобус выехал с остановки "Богданчука" по направлению к "Заводу", и на этом отрезке дороги он начал разгоняться. Помнится, я почувствовал укол неудобства и легкой паники, потому что скорость автобуса была уже около пятидесяти, и он не собирался тормозить, а я понимал, что через секунд десять он должен остановиться на остановке, настолько быстро мы до нее добрались. Я более чем резким поворотом головы уставился на стоящих людей в задней части автобуса и сильнее сжал поручень, который был мокрым от моей ладони. Последнее, что я видел, так это то, что сидевшая в самом конце старая бабушка, уставившаяся в ландшафт городских улиц за окном, медленно перевела взгляд на меня, смотря мне прямо в глаза. В этот момент прогремел взрыв, стёкла лопнули, но не так как в фильма, где они лопаются целиком и распадаются на мелкие крупинки, в нашем случае лопнула и осыпалась только сердцевина, а острые осколки узкой треугольной формы по периметру окна никуда не делись, и вот та бабушка, которая смотрела на меня, словно пытаясь что-то мне сказать или попросить о помощи, в один момент от взрывной волны вылетела в окно, застопорившись телом на нескольких таких осколках, которые вспороли её от грудной клетки до брюшной полости. Дальше я не могу точно сказать, был ли то дым, или уже наступила темнота, но очевидцы давая показания, говорили, что задняя часть автобуса при взрыве раскрылась словно цветок, в форме "ромашки", окрашенной кровью моментально разорванных людей.
Когда я рассказывал о случившимся каким-то врачам и сотрудникам милиции, я рассказал про эту самую бабушку и про то, что с ней случилось, насколько её смерть была ужасной и несправедливой. Но врачи заверили меня, что это происки моей фантазии, потому что я потерял зрение через несколько миллисекунд после взрыва, и наблюдать за картиной кончины бедной пожилой женщины я уже не мог. В ответ я лишь пожимал плечами и говорил, что устал. Эти рассказы я травил только спустя два с половинной месяца после трагедии, когда эти компетентные врачи, наконец решили, что пришло время и поработать, и смогли что-то сделать с моим горлом, которое было выжжено полностью и из-за ожогов напоминало сморщенную гусиную шейку, только в увеличенном размере.
Непосредственно после взрыва наступила темнота, а после я помню лишь тёмный туннель и странный свет в конце него, который сочился лишь по бокам, а не из центра, как будто в конце туннеля находились суженные двери, давая проникать свету внутрь. Я долго шёл по чистой темноте, иногда слышал голоса, иногда чей-то смех.
- Тут полы помыли?
Как-то я услышал и такое:
-...по-прежнему критическое,- видимо голос врача.
Неизвестно сколько прошло времени, пока я гулял по этому туннелю, но потом он исчез, и я оказался на каких-то полях, а после картинка и вовсе исказилась, напоминая порезанную перспективу перевёрнутого пейзажа, наложенного на ещё один такой пейзаж. Я слышал лишь голоса и чувствовал, насколько хочу пить и как сильно затекло моё тело. Оно ныло от неумолимого желания пошевелиться, чего я никоим образом не мог сделать, потому что забыл, что нужно для того, чтобы пошевелить ногой или рукой. И сколько я не напрягал свои конечности и голову, моё тело оставалось неподвижным. Я слышал, как одногруппники звали меня выпить с ними, а мама просила больше не курить и жаловалась на то, что у нас больше нету жизни. Кто-то чёркал ручкой по бумаге, потом снова появлялись картинки, иногда полностью абсурдные - отделенные части тела, разгуливающие сами по себе; мои подруги, которые говорили голосами моих друзей, а после голосами пожеванной плёнки; похороны моей комнаты - она была обмотана в чёрную ленту, а после я видел, как рабочие забивали досками входную дверь. А я кричал им, чтобы перестали заниматься ерундой и отдали мне мои заметки, который хранились на компьютере. Они меня не слышали, и продолжали выполнять свою работу, а моя покойный дед стоял рядом и успокаивал меня, приговаривая что мои заметки это я сам, а раз меня больше нету, то и бездумные записи моей жизни больше не имеют ценности.
Впервые, когда я очнулся после непродолжительной комы, я почувствовал, как кто-то трогает мою руку. Я слышал пиканье приборов, но не мог понять: это звук включения моего компьютера или всё-таки медицинское оборудование. Было темно и я ничего не мог разглядеть. Кто-то держал меня за руку, и мне стало страшно, поэтому я спросил кто здесь. Сразу после звука своего голоса, в ушах поднялся такой звон, что мне подумалось, будто меня пытают ультразвуком или меня похитили и смотрят за моей реакцией, проверяя меня на прочность. После всё вернулось в норму, и я начал видеть какие-то разноцветные волны, который пульсировали и расходились разными формами и движениями, под разными углами и скоростью.
- Никита?
Я услышал голос, это была моя мама. Никогда прежде я не испытывал такой надобности в маминой ласки и её голосе, мне было страшно, и я не помнил о произошедшем, я лишь наблюдал за волнами и спросил:
- Мама?
Ответ пришёл незамедлительно с каким-то искажением в голосе, и я тогда так дёрнулся с перепугу, что почувствовал сильнейшую боль в грудной клетке и левой ноге, и услышал одновременно учащенное "пи-пи-пи", которое примерно на слух выдавало около 130 ударов в минуту моего сердца, а после снова была темнота.
Врачи зафиксировали клиническую смерть, и когда через минуту после остановки сердца они запустили его снова разрядом тока, я жадно глотнул воздух, хотя врачи уверяют меня, что я был без сознания и не глотал жадно воздух, т.к. не нуждался в нём, по причине, нацепленной на меня кислородной маски.
Почему я так испугался искаженного голоса своей мамы? Испугался до смерти - в прямом смысле, испугался так сильно, что не выдержало сердце. Всё потому, что её голос напомнил мне голос мёртвого человека, полученного при помощи ФЭГ, и вокруг была такая темнота, и я не понимал где нахожусь, что мне показалось, будто я общаюсь со своей матерью таким способом. А это означало что: во-первых, она мертва; во-вторых, отвечает мне, а значит в ближайшее время у меня съедет крыша, потому что я не смогу жить таким образом, зная, что могу общаться с собственной матерью при помощи ФЭГа, даже определенно не зная, она ли это отвечает или кто-то другой, не зная способна ли она на чувства любви, или превратилась в бездушного робота, для которого слово "любовь" ничего не значит.
После того инцидента, я как-то снова видел своих одногруппников, а потом чувствовал чьи-то прикосновения на лбу и руках, и кто-то вроде как перевязывал мне ногу, кажется я порезал ступню или что-то типо того.
- Мама?
Я спросил это как-то раз, снова было темно и снова появились разноцветные волны, похожие на волны заката и радуги, перемешанные между собой, они сливались и отстранялись друг от друга, пытаясь навести порядок и упорядоченность в своих отношениях.
- Да-а.
Я услышал голос мамы, это был определенно её голос, но ответ прозвучал как какая-то насмешка.
- Мама, это ты?
- Ага-а.
Её голос звучал настолько надменно и отрешенно, словно я был клоуном на празднике и спрашивал у неё "А вы авансом платите?". Я не помнил, что произошло, но определенно помнил что-то ужасное, я знал, что со мной что-то случилось, и моя мама никогда бы не стала насмехаться надо мной, а тем более отвечать настолько безразлично.
Меня тянуло к этим разноцветным волнам, облакам, к этой флуоресцентной морской воде, и я начал говорить, а после осёкся, а после понял, что и не говорил вовсе, всё это происходит в моём сознания, и я пытался бороть это состояние и до меня доходило, что я, наверное, накачен какими-то наркотиками, потому что поток слов смешивался с потоком чувств и на выходе всего этого получалось каша из набора буквенных сочетаний и не связанных между собой предложений.
- Мама.. Мне.. Мне.очень.сложно.говорить.
Я разделял каждое слово паузой, пытаясь промочить горло слюной, но всё было бесполезно, кажется, я не пил целую вечность и кажется, эта морская вода предлагала себя, маня своими фиолетовыми и янтарными отсветами луны.
- Мама, я надеюсь в меня не вливают морфий... или скажем ещё какой дряни.. потому что мне хорошо и я ничего не чувствую.. а ещё, я тебя не вижу, мам...
После этих слов я поддался искушению и нырнул в воду, чтобы освежиться, и оказался на каком-то илистом дне, где мне встречались мои друзья и знакомые, все приветствовали меня, а после мне начали махать незнакомые мне люди, но с очень знакомыми лицами, которые я где-то видел. Я улыбался им, и они улыбались в ответ, их было всё больше и больше, примерно около сотни, и ни с кем из них я не был знаком лично и не перебрасывался даже парочкой фраз, но видел, видел где-то их лица.
И когда до меня дошло, в тот момент, когда я вспомнил откуда я их знаю, я стал захлёбываться водой, мне стало мало воздуха, а я находился на самом дне и эти люди, всё эти люди были мертвецами, они надвигались на меня, а я был словно скован цепями, которые уходили далеко под дно моря, не давая мне отступить или выбраться наружу.
Я видел девушку, которую нашли мёртвой в нашей реке Муховец, её кто-то утопил. Я видел парня, которого избили, и он умер под мостом. Я видел несколько лиц с нашего автобуса и несколько людей с народного ополчения Украины, которых показывали по закрытым новостям в интернете. Я видел пятерых мальчиков десяти лет, которые были похоронены на нашем кладбище, все они ушли под лёд и утонули во время веселья давней зимой на той же речке. Среди толпы был и парень с моей школы, он повесился в десятом классе из-за того, что его родители были хроническими алкоголиками и вечно его избивали.
Все они шли на меня, вытянув руки, как при зомби апокалипсисе, а я хаотично соображал, что же делать, но голова была тяжелой и кажется, моя левая нога затекла вдвойне, потому что я чувствовал помимо тяжести ещё и размытую боль, словно кто-то нарисовал её на песчаном берегу. И тут я вспомнил про свою способность управления снами, и про некоторые другие приятные мелочи, которые предоставляла эта способность. К примеру, если снился кошмар, я мог спокойной открыть глаза и перестать его смотреть. А если снился блаженный сон, я мог брать инициативу в свои руки, и в буквальном смысле вытворять по истине страшные и постыдные вещи, экспериментирую и выявляя свои сильные и слабые стороны.
Я напрягся и проснулся, однако вокруг было темно, а всё моё тело было в холодном поту.
- Мама?
Я задыхался, мне срочно нужно было понять, что происходит, где я и что произошло.
- Да?
Она отвечала уже без насмешек в голове, но холодно и безразлично. Словно это была не моя мама, словно её заставляют так отвечать, а она на самом деле сейчас беззвучно плачет, пытаясь успокоить растерзанное такой жестокостью сердце любящей матери.
- Это точно ты? Ты моя мама?
Моё дыхание приходило в норму, в голове крутился какой-то зелёный автобус с цифрой шесть, и я услышал:
- Конечно же, это я.
Я прекрасно помнил маршрут этого номера автобуса, но не понимал, что происходит и у меня было слишком много вопросов, и мне казалось, что меня всё время пичкали морфином, а сейчас начали давать намного меньше, потому что волны, те разноцветные волны были не такими цветными и обширными, а калейдоскоп из узоров беспорядочных оттенков уже не выделялся так грубо и нахально.
Я размышлял над тем, что меня тестируют, пытаются проверить мои интеллектуальные способности, силу воли, черствость характера и психологическую стабильность. Мне ничего не оставалось, чтобы выявить вопрос, который поможет разобраться мне в этом эксцессе, хотя если честно мне было жалко себя, ведь это была совсем не та ситуация и совсем не то положение, чтобы давать моей голове работать в полную меру. Я старался вывести свою "ты-ли-моя-мама" на чистую воду и не придумал ничего лучше, как спросить:
- Если ты моя мама, то скажи, в каком году меня избил Рамиль?
- Не зна-аю.
Ответ прозвучал с ноткой издёвки и всё той же насмешки.
Я глубоко вздохнул.
- Значит, ты не моя мама. Потому что моя мама никогда не забудет тот ужас, который пережила в тот год.
Я крутил в своём воображении маленький игрушечный автобус под шестым номером, и пытался открыть глаза, пытаясь дотронуться до них руками, но руки были всегда прикреплены к койке, или я просто не мог ими пошевелить. Когда мне перевязывали ногу или ещё что-то, я спрашивал где я, пытался узнать каким образом тут оказался, но в ответ слышал лишь дыхание медсестры и тихий звон в ушах.
Через некоторое время я всё вспомнил, и взрыв, и бедную престарелую женщину, и тот чёрный дым, чужую кровь на своём лице, и ту давку, которая случилась вследствие нескоординированности действий и маниакальной паники людей, охватившей их примерно за то же время, за которое по словам врачей я потерял зрение.
Осознание того, что я потерял оба глаза, вызвали во мне учащённое сердцебиение, и я начал задыхаться, после чего сразу же прибежала медсестра и ввела мне какое-то дерьмо, после которого я лежал как овощ и размышлял над тем, какие образом я смогу теперь писать книги и наслаждаться женской красотой.
Сейчас я дома. Прошло примерно полгода после того взрыва, и как оказалось левая нога у меня не затекала, это были фантомные ощущения. Левую ногу, как и зрение, я потерял в том автобусе. Из грудной клетки извлекли четыре осколка, левая рука в районе плечевого сустава была разрезана до кости. Из пятидесяти трёх человек погибло тридцать один, ещё десять человек, включая меня, стали получать социальные выплаты по инвалидности. Полтора месяца в меня вкалывали морфий, чтобы я не чувствовал боли и моё психологическое состояние было в норме, чтобы в нём не произошёл сбой от таких ужасных новостей, ведь это затруднило бы моё выздоровление. На самом деле они вкалывали мне это, чтобы я не задавал лишних вопросов и вёл себя тихо, но сейчас это всё неважно.
Это было важно когда-то давно, но не сейчас, точно не сейчас.
Хоть меня и кормят антидепрессантами, уверяя, что это кальций, но я не верю своей маме, которая действительно оказалась моей, а все разговоры между нами происходили лишь в моём сознании, хоть я и жру эти таблетки, которые должны подарить мне улыбку, но я понял лишь одно, что жизнь настолько бессмысленна и наполнена ненужным барахлом, что выкинуть его просто не хватит сил. Допустим, цветок. Барахло из барахла, растёт себе и растёт, успевай только вовремя полевать и следить за землёй, где он прорастает. Цветков - миллионы, и они в бытовой жизненной суматохе нафик никому не сдались.
Но знаете, в чём моя проблема?
Я бы отдал свою вторую ногу, только ради того, чтобы взглянуть на этот самый цветок, хотя бы на минуту.