Соломонис Игорь Владимирович : другие произведения.

Дары убиенных

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок повести.
  "Всему своё время, и время всякой вещи под небом:
  время рождаться, и время умирать; время насаждать,
  и время вырывать посаженное; время убивать, и
  время врачевать; время разрушать, и время строить..."
  (Екклезиаст, 3:1-3)
  
  26 мая 1972 года, пятница.
  
  Телефонный звонок отвлёк от составления отчета. Голос начальника был усталым и лишенным каких-либо эмоций:
  - Кушелев? Собирайся, поедешь на труп. Машина уже ждёт.
  Евгений сгреб листы недописанного отчёта в ящик стола. До окончания дежурства оставалось всего два часа, отчет в готовом виде он явно уже не успеет сегодня сдать начальнику. И завтра с утра получит нагоняй за свою, как это называл начальник, нерасторопность. Вздохнув, достал отчет из стола и запихнул его в папку с бланками. Вечером, уже дома, допишет этот злосчастный отчет.
  Принимая ключ, дежурный подмигнул Кушелеву.
  - На завод едешь?
  - На какой завод? - переспросил Евгений, расписываясь в журнале за сданный ключ.
  - Так ведь на заводе радиоаппаратуры труп нашли. Звонят в дежурку и только твердят: у нас труп, у нас труп. Какой труп? Откуда труп? Ничего толком объяснить не могут.
  - Ладно, я побежал. - Кушелев махнул дежурному рукой и скрылся за дверью.
  Во дворе, у старенькой "Волги", курили судмедэксперт Трифонова, криминалист Коля Полуянов и водитель Костя Еремеев. Увидев Евгения, они бросили в урну недокуренные сигареты и полезли в автомобиль. Трифонова, приспосабливаясь на переднем сиденье, недовольно бурчала о том, что ей всё время кого-то приходиться ждать, а потом она вынуждена торопиться, а личное время из-за кого-то она тратить не намерена, а получается, что все равно тратит. Кушелев спохватился, что не захватил из кабинета куртку, но перехватив недовольный взгляд Трифоновой, промолчал и забрался на заднее сиденье рядом с Полуяновым.
  - Далеко ехать? - негромко спросил он Колю.
  - Да рядом совсем, - ответил за Колю водитель Костя, - по Чкаловскому, в самый конец. Только мы с улицы Вишневского заедем, так как с Чкаловского поворота нет, а проходная как раз на Вишневского находится.
  - А труп-то криминальный? - опять, но уже почти шепотом, Евгений спросил Полуянова.
  - Для этого, кстати, я и еду, - донеслось с переднего сиденья, где разместилась Трифонова. - Как вообще, не видя, можно установить, криминальный труп или нет?
  Полуянов смущенно улыбнулся, а Кушелев решил больше вопросов не задавать и стал смотреть в окошко. Позднее майское солнце заливало улицы. Ветер, насыщенный ароматами свежей зелени, смешивал щебет птиц с резким звуком трамвайных гудков.
  - А вон и завод. С левой стороны. Видите - две башни высоченные? Нам туда, - сказал водитель Костя, явно обращаясь к пассажирам на заднем сиденье. - По набережной объедем и через пару минут будем на месте.
  Кушелев навалился на Колю Полуянова, пытаясь рассмотреть здание завода. Увидел только монументальный фасад с боковыми высокими башнями, напоминавшими готические сооружения. Автомобиль повернул на набережную реки Карповки и Костя кивком головы показал вправо:
  - Смотрите, красота-то какая!
  На набережной, отражаясь в темной глади воды, высился храм, узорчато облицованный глянцевым кирпичом, с пятью византийского стиля куполами.
  Свернув с набережной на улицу Вишневского, автомобиль остановился у проходной завода радиоизмерительной аппаратуры. Навстречу опергруппе вышел плотный низенького роста мужчина с лысой круглой головой и, вытирая платком лоб, неожиданно визгливым голосом воскликнул:
  - Вы из милиции? Мы вас давно уже ждём. Пойдёмте.
  - Подождите, - остановила толстяка Трифонова, - сейчас сюда подъедет машина, её нужно будет встретить.
  - Встретим, обязательно встретим. Я лично распоряжусь, - скороговоркой пропищал толстяк. - А я - начальник цеха. Егоров Анатолий Васильевич.
  - Ну, ведите нас, Анатолий Васильевич. Где тут у вас труп?
  - Туда-туда, - Егоров, глядя на Трифонову, как-то неопределенно взмахнул правой рукой и, быстро перебирая толстыми короткими ногами, двинулся в сторону высокого с огромными окнами здания.
  Заводской корпус, к которому они подошли, отделял от улицы четырехметровый кирпичный забор.
  Начальник цеха периодически промокал платком лоб и щеки, качал головой, приговаривая: "Ну надо же, кто бы мог подумать.". Кушелев посмотрел на Колю Полуянова, который с трудом сдерживал улыбку, и подмигнул ему. Обратил внимание, что даже с лица Трифоновой исчезла недовольная мина.
  - Нам сюда, - махнул рукой начальник цеха и посеменил по широкому проходу, с левой и с правой стороны которого в несколько рядов были установлены станки. В цеху стоял невероятный шум, поэтому Егоров подошел к Трифоновой вплотную и крикнул ей в ухо:
  - Нам в самый конец!
  Она кивнула ему головой, и все двинулись вперед. Когда достигли противоположной стены, почувствовали, что от шума работающих станков заложило уши. К Трифоновой вернулось недовольное выражение лица, она похлопывала легонько по ушам, приговаривая: "Как можно работать в такой обстановке, оглохнуть можно".
  - А нам сюда! - крикнул Егоров, указывая рукой на ведущую вниз металлическую лестницу.
  Первым спустился Кушелев. Оказавшись в просторном помещении, стены которого были заставлены достигавшими потолка железными шкафами, он заметил двух мужчин, стоявших у пролома в стене. Доносившийся из цеха шум здесь ощущался приглушенно, потому Егоров, стараясь сдерживать беспокойство, говорил уже не повышая голоса.
  - Вот здесь, - он махнул рукой в сторону пролома в стене, - стали демонтировать оборудование, которое крепилось к стене, она и рухнула. Там оказался проход. А на плане его нет. Спустились вниз, а там... труп.
  Кушелев переглянулся с Трифоновой, подошёл к пролому и заглянул внутрь. Прикрепленным к стене фонарём освещались каменные ступени и пол, на котором лежало тело мужчины, одетого в темные брюки и серый пиджак.
  - Анатолий Васильевич, я правильно вас понял, что тело было обнаружено только после того, как демонтировали оборудование? - спросил он Егорова.
  - Да, да, да, - закивал головой начальник цеха, утирая лицо платком.
  - А об этом помещении было известно?
  - Нет, - замотал головой Егоров, - никто не знал, что там, за стеной, есть подвал. Я же говорю, этого подвала нет на плане.
  - А оборудование когда здесь было установлено?
  - Да лет пятнадцать назад. Может, и больше. Я точно не помню. - Егоров смял платок и убрал его в карман брюк.
  - Ладно, потом всё выясним, - вступила в разговор Трифонова - а сейчас мы спустимся вниз. У вас есть ещё фонари?- обратилась она к начальнику цеха.
  - Да, мы всё приготовили. Вот фонари. А ещё прожектор принесли. Если понадобится, - ответил вместо Егорова молодой светловолосый парень, протягивая ручные фонари.
  Кушелев взял один фонарик и, обращаясь к Егорову, сказал:
  - Анатолий Васильевич, мы сейчас спустимся в подвал, осмотрим все там, а потом я хотел бы переговорить с теми, кто непосредственно обнаружил тело. С теми, кто спускался в подвал.
  - Так вот ведь, - неопределенно махнул рукой Егоров.- Так здесь они. Вот.
  - Я спускался в подвал, - выступил вперед светловолосый - и Николай Петрович со мной там был. - он указал взглядом на стоящего рядом с ним пожилого мужчину в коричневой спецовке.
  - По возможности, никуда не уходите, у меня будут к вам вопросы. - и, включив фонарик, Кушелев исчез в проломе.
  - А у меня уже имеется вопрос: вы тело трогали, переворачивали? - спросила Трифонова, выбирая для себя фонарик.
  - Нет - одновременно ответили светловолосый парень и мужчина в спецовке.
  - Ладно, поглядим. - Трифонова включила фонарик и подошла к проему.
  - Кушелев, я спускаюсь, подстрахуй меня, - и она осторожно вступила в пролом.
  - Если будет очень темно, я крикну вам, чтобы включили прожектор. - сказал Полуянов и тоже взял фонарь.
  Подвал оказался просторным, высотой в полтора человеческих роста. Пол был вымощен каменными плитами, стены сложены из красного кирпича. На расстоянии двух метров от нижней ступени лежал труп мужчины.
  Трифонова огляделась, выбрала место и поставила на пол чемодан.
  - Коля, фотографируй пока я приготовлюсь - обернулась она к Полуянову.
  - Вы мне все-таки посветите фонариками, а то здесь очень темно, - попросил фотограф, разчехляя фотоаппарат.
  Кушелев и Трифонова направили лучи своих фонариков на лежащее на полу тело. Обращенное вверх лицо человека было темно-коричневого цвета, сквозь пергаментную кожу проступал рельеф черепа.
  - Мумия! - удивленно воскликнул Кушелев.
  - А что ты хочешь: подвал сухой, доступа воздуха не было, вот он и мумифицировался - спокойно ответила Трифонова.
  - Сколько ж лет он тут пролежал?
  - А это вскрытие покажет. - Трифонова положила на пол свой фонарик и, обращаясь к Полуянову, заявила: - Все, я начинаю работать.
  - Ну, я сделал тройку общих снимков, теперь мне детали нужно пофотографировать. Женя, посвети на лицо. Поближе. Так, хорошо, - защелкал затвором Николай.
  Трифонова открыла чемоданчик, достала перчатки, натянула их на руки и подошла к трупу.
  - Так, Женя, начнем описывать.
  Пока Кушелев доставал из папки чистые бланки и ручку, Трифонова рулеткой измерила расстояние от нижней ступени до подошв ботинок, в которых был обут труп, а затем замерила длину тела.
  - Пиши, - и Трифонова начала методично задиктовывать каждое произведенное действие.
  Обследуя одежду на трупе, она обнаружила лишь портсигар во внутреннем кармане пиджака и спичечный коробок в кармане брюк.
  - Портсигар металлический, размером...- Полуянов приложил к нему рулетку. - Пиши: шесть на десять сантиметров. Внутри портсигара...Так, пять папирос. Коробок спичек. Этикетка затерта, плохо различима, потом нужно в лаборатории посмотреть. Внутри спички. Шестнадцать штук.
  Сверху, со стороны пролома раздался звонкий голос Егорова:
  - Приехал прокурор.
  По ступеням с фонариком в руках, что-то недовольно бормоча, спустился дежурный прокурор района Терещенко.
  - Ну, что тут у вас? - спросил он, не здороваясь.
  - Здравствуйте, Михаил Дмитриевич. - Кушелев подошел к прокурору. - При демонтаже оборудования образовался пролом в стене, ведущей в этот подвал. В подвале обнаружили труп. Мумифицированный. Давно, видно, здесь лежит.
  - Сколько он здесь лежит, определят судмедэксперты. Труп осмотрели? Что обнаружили?
  - Только портсигар и спички.
  - И все? А документы, ценности? - повернулся Терещенко к Полуянову.
  - Ни-че-го, - по слогам произнес Коля и развел руками. - Одежду я потом возьму на исследование.
  - Так, что скажет медицина? - спросил Терещенко, поворачиваясь к Трифоновой, присевшей у трупа на свой чемодан.
  - По поводу насильственной или естественной смерти отвечу только после вскрытия. Тело сохранилось хорошо. С ходу могу сказать только, что смерть наступила приблизительно лет тридцать назад, а может и более. Я полагаю, что тело можно забирать?
  - Да, - согласно кивнул головой дежурный прокурор.
  - Я поеду с трупом, сразу заберу одежду на исследование - безапелляционно заявила Трифонова, снимая резиновые перчатки.
  - Да, - повторил Терещенко.
  - А я сделаю еще несколько снимков подвала, лестницы, пролома, вот портсигар со спичками сфотографирую и тоже поеду, - сказал Полуянов.
  Прокурор промолчал, лишь легким кивком головы разрешил действовать.
  Подойдя к Кушелеву Терещенко тихо произнес:
  - Забыл, как тебя...
  - Кушелев.
  - А имя-то?
  - Евгений.
  - Ты вот что, Женя, пока я буду брать объяснения у тех лиц, которые труп обнаружили, сходи в отдел кадров, выясни, не пропадал ли кто из работников завода за последние... тридцать... сорок лет.
  Кстати, узнай, когда завод был создан. В общем, повыспрашивай. Понятно?
  - Понятно, Михаил Дмитриевич, - заулыбался Кушелев. - все разузнаю.
  - А мы с тобой, что, уже сталкивались по работе? - спросил Терещенко.
  - Да, три раза. По утопленнице из Карповки, по убийству на Зелениной и по самоубийству на Щорса.
  - Вот как. Запамятовал. Ну, беги, Женя.
  Когда Кушелев вылез из пролома, к нему подошел Полуянов.
  - Жень, ты еще здесь останешься? Не будешь возражать, если я машиной воспользуюсь?
  - Поезжай, Коля, я еще надолго здесь.
  Полуянов дружески хлопнул Евгения по плечу и быстрым шагом пошел по грохочущему цеху.
  - А, правда, что тело человека пролежало в подвале тридцать лет? - раздался за спиной Кушелева голос.
   У одного из железных шкафов стоял светловолосый парень, который заявил, что это он обнаружил труп.
  - А где здесь можно покурить? - спросил Евгений, доставая из кармана пачку сигарет.
  - Пойдем, покажу, - и парень повел Кушелева в соседний коридор.
  За раздевалкой и душевой была оборудована курительная комната, совмещенная с туалетом. Посреди отделанного белой кафельной плиткой пола стояла большая черная фаянсовая урна.
  - Вот здесь можно курить, - сказал парень, тоже достав сигареты.
  - Правда.
  - Что - правда? - переспросил парень, закуривая сигарету.
  - Что труп пролежал здесь тридцать, а то и более лет.
  - Как же он туда попал?
  - Откуда ж я знаю. Вот пойду выяснять. Кстати, где у вас отдел кадров находится?
  - От проходной налево, за углом административное здание стоит. На второй этаж поднимешься. Там увидишь. Хочешь, я тебя провожу?
  - Нет, не надо. Тебя как звать?
  - Сергеем, - ответил парень и протянул руку. Он был широкоплеч, коренаст, с широким веснушчатым лицом и с большими серыми глазами, смотревшими по-детски добродушно и доверчиво.
  - Евгений, - пожал протянутую руку Кушелев и улыбнулся. - Сейчас, Сергей, с тебя прокурор объяснения снимать будет. Поэтому не уходи никуда.
  - Хорошо, - улыбнулся в ответ Сергей.
  - Ну, пойдем?
  - Пойдем.
  Проходя мимо помещения с проломом в стене, Кушелев услышал знакомые голоса.
  - Анатолий Васильевич, где я могу разместиться, чтобы побеседовать с этими людьми? - спрашивал Терещенко.
  - Пойдемте, пойдемте, я сейчас все устрою - раздавался в ответ звонкий голос начальника цеха.
  В отделе кадров завода Кушелева будто-то ожидали. Увидев его служебное удостоверение, женщины - их было три, в возрасте, с одинаковыми прическами - закивали головами, усадили за свободный стол, услужливо предложили чаю.
  - Я хотел бы выяснить, не пропадал ли за последние сорок лет кто-нибудь из работников завода - приступил к беседе с женщинами Кушелев, доставая из папки блокнот с ручкой.
  Женщины напряженно переглянулись и самая старшая из них - видимо, не только по возрасту, но и по должности, - сняв очки и глядя в лицо Евгению, ответственно заявила:
  - У нас ведется строгий учет всех работников, на каждого работника имеется папка личного дела. Насколько мне известно, случаев исчезновения работников завода не было зафиксировано.
  - Пожалуйста, назовите вашу фамилию. И имя с отчеством. И должность.
  - Мурашева Марина Алексеевна. Заместитель начальника отдела кадров, - женщина нервно вертела в руках очки.
  - Марина Алексеевна, в каком году был открыт завод?
  - В 1932 году. У нас юбилей в этом году - сорок лет. - Мурашева встряхнула крупной седовласой головой.
  - Так, хорошо, - Кушелев отхлебнул из большой синей кружки горячего чая. - А что было на этом месте до 1932 года?
  - Я точно не знаю. Я работаю на заводе с пятьдесят четвертого года, - и Мурашева снова надела очки, будто бы пыталась отгородиться от вопросов Кушелева.
  В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошел высокий худой мужчина в темно-коричневом заношенном костюме, его седые волосы были ослепительной белизны.
  - Вы из милиции? - обратился он к Кушелеву. - Я начальник отдела кадров. Пойдемте в мой кабинет.
  Кабинет начальника отдела кадров был обставлен старой, но добротной мебелью, на письменном столе, крытым зеленым сукном под вырезанным в формат куском стекла, стояла высокая бронзовая лампа. Пахло крепким табаком.
  - Прошу, - мужчина указал на деревянное кресло, придвинутое к столу. - Я знаю, что вас интересует. Расскажу все, что мне известно. Зовут меня Капитонов Илья Борисович. На этом заводе работаю с сорок седьмого года. Что вы улыбаетесь?
  - А я родился в сорок седьмом году.
  - Вот как. Ну а я эти двадцать пять лет работаю на заводе. И пятнадцать лет в должности начальника отдела кадров. За это время на заводе не было случаев исчезновения людей. Посторонний на завод тоже не мог проникнуть. Вы, полагаю, обратили внимание на высоту забора?
  Илья Борисович достал из ящика письменного стола пачку сигарет.
  - Курите? - спросил он Кушелева и, получив в ответ кивок головы, пододвинул к нему пепельницу.
  - К приходу милиции я подготовился как мог. Когда Седых сказал...
  - Седых? Кто такой Седых? - спросил Евгений, закуривая.
  - Сергей Николаевич Седых, инженер. Он один из тех, кто нашел в подвале мумию, - ответил Капитонов.
  - Это Седых рассказал про мумию или вы ее видели?
  Илья Борисович улыбнулся, глядя на Кушелева уверенно и спокойно. Именно спокойно, а не задумчиво, глядели его карие глаза из-под нависшей белоснежной челки.
  - Нет, юноша, я не спускался в подвал. Но мумию видел. Ее прожектором осветили. Доложили директору, он распорядился вызвать милицию. - Капитонов глубоко затянулся сигаретой. - Я позвонил бывшему начальнику отдела кадров, который работал до меня, с тридцать восьмого по сорок седьмой год. Он тоже подтвердил, что с завода никто не исчезал. Даже, если человека арестовывали, об этом сразу же становилось известно. В период войны люди умирали, но учет работников велся строго. Я вот что хотел вам сказать: на покойнике одежда и обувь явно довоенного покроя, даже в тридцатых годах так уже не одевались.
  - Илья Борисович, вы хотите сказать, что тело появилось в подвале еще до открытия завода? - в глазах Кушелева виднелось не скрываемое любопытство.
  - Дело в том, что до завода на этом самом месте, - Капитонов постучал пальцем по столу, - стояла церковь Алексея Человека Божьего. Про церковь я ничего не знаю, но только заводской корпус, где нашли тело, является, по сути, перестроенной церковью. Купола снесли, фрески заштукатурили, внутренне убранство убрали, а стены-то и пол остались. Мне кажется, что тело появилось в подвале до тридцать второго года, то есть в тот период, когда была открыта церковь. Пожалуй, больше я ничем не смогу вам помочь.
  - Илья Борисович, я вас попрошу подготовить мне справку о том. что завод был открыт в 1932 году и что за этот период не было случаев исчезновения работников завода, - Кушелев закрыл блокнот, но вновь его открыл и обратился к Капитонову:
  - Илья Борисович, в нескольких словах опишите мне Седых и другого мужчину, который вместе с ним обнаружил труп.
  - Сейчас. - Капитонов поднял трубку телефона - Марина Алексеевна? Пожалуйста, принесите мне личные дела Седых и Жерехова. - Положив трубку, он снова закурил. - Про Седых и Жерехова ничего плохого сказать не могу, работают хорошо, взысканий не было, активно участвуют в общественной жизни нашего завода. А, вот и их дела.
  Илья Борисович принял из рук своего заместителя две папки, положил их на стол, надел очки и продолжил:
  - Седых Сергей Николаевич, родился в Ленинграде в сорок пятом году. Кстати, живет с рождения в доме напротив завода, улица Всеволода Вишневского, девять. Квартира нужна? Восемьдесят шесть. На завод попал по распределению после института в шестьдесят седьмом году. Работает инженером-наладчиком. Вот, как я говорил, состоит в комсомольском активе завода, имеет грамоты. Все? Так, теперь Жерехов Николай Петрович. Он родился в восемнадцатом году в Костромской области...- Капитонов перевернул несколько страниц. - На заводе с сорок девятого года. Рабочий. Проживает...- и Илья Борисович продиктовал Кушелеву адрес.
  - Спасибо, Илья Борисович. Могу ли в случае надобности еще вас потревожить?
  - Конечно, запишите мой номер телефона.
  Выйдя из административного здания, Кушелев увидел идущего к цеху Сергея Седых.
  - Сергей Николаевич! - окликнул он его - Подождите, пожалуйста.
  - А, это вы - улыбнулся Седых. - А я от прокурора иду, объяснения с меня брал. Дотошный.
  - Сергей Николаевич, вы действительно живете рядом с заводом?
  - Вон мои окна, на пятом этаже, у водосточной трубы. Занавески зеленые, видите? - показал Седых рукой на высокий дом, первые два этажа которого были скрыты заводским забором.
  - Вы с рождения живете в этом доме? С родителями?
  - Да, - Седых усмехнулся. - А чего так официально-то? Или меня подозревают в убийстве сорокалетней давности, несмотря на то, что мне...
  - Я знаю, сколько тебе лет, Сергей. И знаю, что ты на заводе работаешь пять лет. - улыбнулся Кушелев, - просто мне нужно выяснить, что было здесь до тридцать второго года.
  - А что здесь было? - заинтересовался Седых.
  - А до тридцать второго года на месте завода стояла церковь. Ее потом в завод и перестроили. Я подумал, раз ты живешь в этом доме, то, может быть, знаешь людей, которые живут с начала тридцатых годов.
  - Я понял, Женя, если удастся что-нибудь узнать, я тебе позвоню. Телефон оставишь?
  - Да, вот, - и Кушелев, записав номер служебного телефона, передал вырванный из блокнота листок Сергею.
  Они пожали друг другу руки, и Евгений заспешил к проходной. Его ждал еще недоделанный отчет, который нужно было сдать начальнику до окончания дежурства.
  В проходной его кто-то окликнул:
  - Кушелев! Женя!
  Он обернулся и увидел идущего к нему Терещенко. Прокурор на ходу застегивал портфель.
  - Женя, ты был в отделе кадров? Удалось что-нибудь выяснить? Хорошо, хорошо. Заедем сейчас в прокуратуру, ты мне подробненько все расскажешь, а потом уже к себе в отдел. Пошли, пошли. - и он подтолкнул растерявшегося Кушелева к выходу на улицу.
  
   ***
  За ужином, который проходил как обычно, за круглым столом в родительской комнате, Сергей поинтересовался у матери, в каком году она вселилась в эту квартиру.
  - Весной сорок второго, после того, как дом в котором мы жили, разбомбили, нам с мамой дали вот эту комнату. А что? - Вера Артемьевна с интересом посмотрела на сына.
  - А ты знаешь кого-нибудь, кто живет в нашем доме с начала тридцатых годов? - спросил Сергей, подлавливая вилкой с общего блюда сырник.
  - Ксения Георгиевна почти всю жизнь здесь прожила. Вся эта квартира раньше принадлежала ее семье. Шабаловы въехали перед самой войной, а Царевы уже в пятидесятом получили комнату. А что? - снова переспросила она сына.
  - Говорят, что на месте завода раньше стояла церковь, не слышала?
  - Нет, не слышала. Ты у Ксении Георгиевны спроси, она, наверняка, помнит. - ответила Вера Артемьевна, явно потеряв интерес к беседе, и стала собирать со стола посуду.
  Вечерами в кухню стекались жильцы большой коммунальной квартиры. Под журчание бегущей из крана воды, под звон кастрюлей, под хриплое визжание закипающих чайников и шипение масла на раскаленных сковородах соседи занимались обсуждением событий исходящего дня. Запахи пищи смешивался с папиросным дымом, шуршание газет перемежалось со звонкими детскими голосами. Хлопали двери, скрипели половицы, на максимальной громкости работали телевизоры и радиоприемники.
  Ксения Георгиевна Латышева, самая старая по возрасту из обитателей квартиры, в такие обсуждения старалась не вступать, но относилась к ним снисходительно, порой терпеливо выслушивая сетования соседок.
  В этот вечер Ксения Георгиевна из своей комнаты почти не выходила, и Сергей решился посетить ее обитель. На стук в дверь послышался голос соседки: "Да-да, заходите".
  В приоткрытую дверь Сергей просунул голову и сказал:
  - Это я, Ксения Георгиевна. Можно? Я вам не помешаю?
  Ксения Георгиевна сидела в кресле у окна и читала книгу. Увидев Сергея, она отложила книгу на подоконник и поднялась из кресла.
  - Сереженька, заходи, конечно же, не помешаешь, - ласково пригласила его старушка.
  Ее прямоугольная большая комната была обставлена старинной массивной мебелью темного дерева, на стенах в выцветших обоях висели три картины маслом в широких позолоченных рамках и множество фотографий. На некоторых фотографиях можно было узнать Ксению Георгиевну, по удлиненному лицу и родинке на левой щеке.
  - А это тоже вы, Ксения Георгиевна? - Сергей смотрел на фотографию в серебряной рамке.
  - Я. Мои родители и мой брат, - старушка с нежностью провела трясущимися пальцами по гладкой поверхности стекла. - Это в шестнадцатом году, мне тогда и семнадцати лет не исполнилось. Здесь у меня собраны самые любимые фотографии. Память. Всех этих людей уже нет в живых. Это мои родители, мой брат, мой супруг, мой сын. Всех пережила. - Старушка внимательно посмотрела на Сергея. - Что ты хотел, Сереженька?
  - Мне поговорить нужно с вами, Ксения Георгиевна. Можно?
  - Конечно. Садись, Сереженька, - и она указала на небольшой диванчик, сама же села к столу.
  - Вы, ведь, живете в этой квартире уже больше пятидесяти лет? - спросил Сергей, пристраиваясь на диванчике.
  - Ах вот оно что, - заулыбалась Ксения Георгиевна. - Простое любопытство или жилищный вопрос беспокоит? У меня, ведь, самая большая комната в квартире.
  - Нет, нет, что вы, Ксения Георгиевна, - замотал головой Сергей. - Вы все не так поняли. Мне нужно выяснить, что было на нашей улице до тридцать второго года. Вы можете рассказать?
  - До 1932 года? - переспросила старушка. - Хорошо, расскажу, что знаю. А квартиру эту в 1909 году купил мой отец Колесников Георгий Вениаминович. Вот с 1909 года по сей день я и живу здесь. В середине двадцатых годов в квартире появились поселенцы, потому, что неприличным было жить одной семьей в такой просторной квартире. А потом умерли родители, брат, погибли муж и сын и мне в пользование оставили только эту комнату.
  - Ксения Георгиевна, а это правда, что на месте завода раньше стояла церковь? - перебил Сергей ее воспоминания.
  - Да, была. Прямо из окон была видна дивная белая церковь в память Алексея Человека Божия. Иди сюда, - и, старушка позвала его к окну. - Фасад, который выходит на Чкаловский проспект, раньше венчал громадный купол. Там был алтарь. Цеховой корпус сохранил в себе церковные стены. А вон там, - Ксения Георгиевна ткнула пальцем в сторону проходной завода - раньше был дом, в котором сначала жили бесприютные, а позже, уже после революции, монашки из Иоанновского монастыря.
  - И вы бывали в этой церкви? - спросил Сергей, возвращаясь на диванчик.
  - Конечно. Много раз бывала, - задумчиво произнесла Ксения Георгиевна, опускаясь на стул. - А ты, Сереженька, в связи с чем церковью-то интересуешься?
  - Дело в том, что во время ремонтных работ на первом этаже был обнаружен подвал. Я подумал, что возможно он остался от церкви.
  - Вполне возможно. Я об этом мало, что знаю. Мой брат Владимир много, что знал об этой церкви, но он давно умер. - Ксения Георгиевна показала пальцем на фотографию, на которой был изображен молодой мужчина с таким же, как у нее, удлиненным лицом.
  - А хочешь, я тебе фотографию этой церкви покажу? - встрепенулась старушка и потянулась к большому альбому в кожаном переплете, лежащему на комоде в окружении фарфоровых статуэток и вазочек.
  Альбом был плотно заполнен старыми пожелтевшими от времени фотографиями, на которых уже угадывались знакомые лица: Ксения Георгиевна, ее родители, брат, муж, сын. Достав из альбома одну из фотографий, она протянула ее Сергею.
  - Вот, церковь Алексея Человека Божия. Красивая, правда? А это я с родителями. Это мы в Пасху фотографировались. - Ксения Георгиевна посмотрела на Сергея. - Узнаешь стены? Была церковь, а сняли купол, сбили кресты, перекрасили, и - стал завод. Как все просто.
  - Ваш сын погиб во время войны? - спросил Сергей, разглядывая фотографию юноши, совсем еще мальчика, с добродушной улыбкой глядящего в объектив.
  - Юра погиб в сорок четвертом, ему и девятнадцати не исполнилось. Муж на два года раньше. Отец умер рано, в двадцать втором году, а мама не пережила блокады.
  - А брат? - Сергей посмотрел на висящий на стене фотопортрет Владимира.
  - Володя погиб в двадцать третьем. Вернее не погиб, а пропал. - Ксения Георгиевна приложила руку ко рту. - Время было трудное, непонятное, смутное. Человека могли арестовать и в двадцать четыре часа выслать из города.
  - Его что же, не искали? - удивился Сергей.
  - Искали, но так и не нашли. Ушел человек из дома и пропал. - Ксения Георгиевна захлопнула альбом.
  Сергей поднялся с диванчика и уже собирался поблагодарить ее за полученную информацию, как старушка сама спросила его:
  - А в подвале-то что было?
  От неожиданности Сергей запнулся, не зная, сказать правду или соврать. Решив все же умолчать о страшной находке, он ответил:
  - Говорят, что пусто там. Небольшой такой подвальчик. Сам-то я не спускался туда.
  - Странно: маленький и пустой подвальчик. - Ксения Георгиевна положила альбом на комод. - А я слышала, что имеется подземный ход, ведущий от церкви к женскому монастырю.
  
  30 мая 1972 года, вторник.
  
  С самого утра Кушелев производил поквартирный обход дома на Большом проспекте, где накануне было совершено ограбление квартиры известного в городе хирурга. Сам хирург и его супруга после полученных телесных повреждений, были госпитализированы, а поиск похищенного осложнялся тем, что грабеж был совершен в полуденное время, когда большинство жильцов дома находилось на работе, в школе или институте.
  Так ничего и не выяснив, Кушелев к часу дня возвратился в отдел, где в дверях столкнулся с криминалистом Полуяновым.
  - Привет, Коля, - кивнул он ему.
  - Здравствуй, Женя, - Полуянов, взяв его под локоть, вывел на крыльцо. - Хотел поговорить по поводу мумифицированного трупа, найденного в подвале на заводе. - Николай вытащил из кармана пиджака пачку сигарет и предложил Кушелеву. - Я исследовал одежду и обувь, заключение подготовлю дня через два. Так вот на пиджаке, джемпере и рубашке, в которые было одето тело, имеются отверстия, характерные для пулевых. Таким образом, труп у нас криминальный. На обуви имеются стертости, то есть труп волокли. Портсигар, кстати, серебряный, но без каких-либо монограмм. На одежде и на обуви имеются бирки, Я указал их в заключении, а твоя уже работа будет заключаться в том, чтобы установить, в какой период существовали эти предприятия и выпускались конкретные изделия. Что ты на меня так смотришь? Дело поручено Неробовой и тебе. А ты что не знал? - Полуянов бросил окурок в урну.
  - Нет, я думал что этим делом Терещенко будет заниматься, - пробормотал Кушелев.
  - Нет, Женя, прокуратура будет контролировать, а заниматься этим делом будет Галка Неробова и ты. Только учти, Женя, что смерть наступила лет эдак пятьдесят назад. Ты к судмедэкспертам съезди, они тебе подробнее все расскажут. Ну, счастливо, - и Полуянов, махнув рукой спустился с крыльца.
  В кабинете, который он делил еще с двумя оперативниками, никого не было. На его столе лежали две записки: зайди к Неробовой и позвони Седых Сергею Николаевичу по такому-то телефону.
  Для начала он заглянул в кабинет следователя Неробовой.
  - Привет, Кушелев. Заходи. - подняла голову Галина. - Мне передали дело по трупу, обнаруженному на заводе. Будем совместно работать. Новости какие-нибудь есть по делу?
  - Нет. А ты, что уже возбудила дело? - присел на стул Кушелев.
  - Да прямо. Что возбуждать-то? Убийство неустановленного лица неустановленным лицом? Которое произошло более сорока лет назад? Женя, ты съезди к судмедэкспертам, забери у них заключение. - Неробова вновь уткнулась в разложенные на столе бумаги.
  Вернувшись в свой кабинет, Евгений позвонил Седых по указанному в записке телефону.
  - Алло! Будьте добры Сергея Николаевича, - попросил он, как только отозвались в трубке. Ждать пришлось достаточно долго прежде, чем в трубке раздался знакомый голос: "Слушаю, Седых."
  - Сергей, привет, это Евгений.
  - Женя, наконец-то. Я с утра тебе названиваю. Дело в том, что подвал этот на самом деле является подземным ходом. Очень длинным. И ведет он к могиле. Ты можешь сейчас приехать?
  
   ***
  
  Кушелев осветил фонариком узкий низкосводчатый туннель. Стены его, так же, как и стены подвала, где обнаружили труп, были облицованы красным кирпичом. Пол выложен каменными плитами. Свет фонаря растворялся в кромешной темноте.
  - Длинный туннель? - обернулся Кушелев к Сергею.
  - Метров семьсот. Дышать несколько трудно. Кислорода же нет.
  - И как ты догадался, что за этой стеной есть ход?
  - Интересная история произошла. Моя соседка, Ксения Георгиевна, живет в моем доме с 1909 года. Она не только видела церковь, но и ходила в нее. Вон там, прямо над нами была алтарная часть. - Сергей поднял руку и указал на потолок. - Ксения Георгиевна мне и сказала, что возможно имеется подземный ход от церкви до женского монастыря. Я предположил, что он может быть в этом месте.
  Сергей показал на небольшой квадратный пролом в стене.
  - Простукал. Здесь звук другой был, будто бы пустота. Вынул несколько кирпичей. И вот - подземный ход.
  - Ну, веди, - Кушелев подтолкнул его к входу в туннель. - Ты - первый, дорогу уже знаешь. А я за тобой.
  Двигаться по туннелю было неудобно, так как приходилось освещать не только пол, но и потолок: в некоторых местах свод был настолько низок, что приходилось нагибать голову, чтобы не удариться. Евгений обернулся - позади была кромешная тьма. Зачем только согласился полезть в это подземелье, с раздражением подумал он. Нужно было сообщить руководству, пусть бы оно само принимало решение. Дорого, очень дорого может мне стоить это подземное приключение. Если фонарик перестанет работать, то в такой темноте обратный путь займет оставшуюся половину дня. И дышать становится труднее...
  - Пришли. - голос Сергея прервал мысли Кушелева. - Здесь лестница, я полезу, а ты посвети мне. Потом я посвечу тебе.
  Евгений направил луч фонарика на деревянную лестницу, по которой Сергей взобрался к потолку, где виднелось прямоугольное отверстие.
  - Залезай, я тебе помогу, - раздался сверху голос Сергея.
  Они оказались в просторном помещении, с высоким сводчатым потолком, белеными стенами. Ни окон, ни дверей не было. В одной из стен виднелась кирпичная кладка. Видимо был заложен когда-то имевшийся здесь проем.
  Надгробие из белого мрамора было окружено чугунной оградой. На полу лежали огарки свечей и желтые холмики рассыпавшихся в прах цветов.
  Золотом была нанесена надпись: "Иоанн Кронштадтский" и годы жизни: "19 октября 1829 года - 20 декабря 1908 года"
  - Кто он? - спросил Кушелев, освещая надгробие фонариком.
  - Не знаю. Могу спросить у соседки, она, наверняка, знает.
  - Думаю, что об этом нужно сообщить руководству. Мне - своему, а тебе - своему. - Размышлял Кушелев, рассматривая гробницу. - Пойдем обратно.
  Евгению показалось, что обратный путь был намного короче. К тому же туннель не казался таким опасным, как первоначально.
  - Мне нужно позвонить, - обратился он к Сергею, как только они вылезли из пролома.
  Сергей отвел его в кабинет, расположенный в другом конце цеха. Увидев в кабинете двух мужчин, рассматривающих какой-то чертеж, разложенный на столе, Кушелев вопросительно посмотрел на Сергея. Тот кивнул, подошел к мужчинам, что-то им негромко сказал, после чего все трое вышли. Закрывая дверь и подмигивая Евгению, Сергей нарочно громко произнес:
  - Пожалуйста, звоните, товарищ оперуполномоченный, мы вам мешать не будем.
  Кушелев набрал номер телефона Галины Неробовой.
  - Неробова слушает, - мгновенно раздалось в трубке.
  - Галя, это я, Кушелев. Звоню с завода. Здесь обнаружена еще могила Иоанна Кронштадтского.
  - Какого Иоанна? Какая могила? Кушелев, что ты делаешь на заводе? - голос Неробовой звенел раздражением.
  - Понимаешь, мне утром позвонил Седых... - и Кушелев поведал ей историю обнаружения гробницы.
  - Кто такой этот Иоанн? - выслушав его, спросила Неробова.
  - Я не знаю. Седых обещал...
  - Вот, что, голуба моя. Пусть твой Седых доложит о находке руководству завода. Это - первое. А второе, ты покидаешь завод и чтобы ни одна живая душа не догадалась, зачем ты там был. Понял? Кстати, пропуск на тебя выписывали?
  - Нет, меня на проходной встретил Седых, я показал удостоверение, и меня пропустили. Галя, не беспокойся, у меня на заводе дело имеется - нужно у начальника отдела кадров справку взять.
  - Давай, дуй к начальнику отдела кадров и потом к судмедэкспертам. И поговори со своим Седых, сам знаешь о чем. - Галина повесила трубку.
  Дождавшись Сергея, Кушелев вышел с ним на заводской двор.
  - Ты вот что, Серега, доложи о гробнице своему руководству. Все должно быть официально.
  - Егорова удар хватит, - рассмеялся Седых. - Он от первой-то находки прийти в себя не может.
  - Егорова? - переспросил Кушелев.
  - Начальника цеха. Ты же видел его. Толстый такой, писклявый.
  - Сережа, мне надо бежать, еще в отдел кадров за справкой, а потом к судмедэкспертам за заключением.
  - Женя, а мог бы ты мне потом рассказать, что в заключении написано?
  - Мог бы. Диктуй номер телефона, вечером позвоню - и Евгений из папки достал блокнот.
  
   ***
  
  Получив в отделе кадров справку о дате ввода завода в эксплуатацию, с указанием сроков проведения строительных работ, Кушелев отправился в Центр судебно-медицинской экспертизы.
  Эксперт, проводивший вскрытие, передал ему заключение и пояснил:
  - Тело хорошо сохранилось, видимо были для этого благоприятные условия. Смерть наступила лет 45-50 назад. Причина смерти - два пулевых ранения. Одно - в область груди, второе - в брюшную полость. Вот извлеченные из тела пули, - эксперт протянул целлофановый пакетик с двумя маленькими свинцовыми комочками. - В момент смерти мужчине было 25-30 лет. Волосы темные. На правой руке между указательным и большим пальцами имеется шрам длиной 3 сантиметра. И был перелом левой голени. В общем, в заключении все подробно указано. Пожалуйста, скажите следователю, чтобы она определилась с захоронением. Если личность не установлена, тем более столько лет прошло, то тело будет захоронено как неизвестное лицо. Пусть она мне позвонит. В заключении указан мой номер телефона...
  Домой Кушелев пришел в начале восьмого. По дороге зашел в булочную за хлебом, пришлось взять то, что осталось к вечеру. В "Молокосоюзе" отоварился и молоком, и маслом. В бакалейном магазине купил макароны и супы в пакетиках.
  Уже три года он жил один в просторной двухкомнатной квартире на 22-й линии Васильевского острова. Тогда, летом 1969 года, он, молодой работник милиции, недавний выпускник юридического факультета Ленинградского университета отказался поехать с родителями на Украину, решив провести свой отпуск с друзьями в Прибалтике. Жаркой июльской ночью в квартире раздался телефонный звонок, перевернувший всю его дальнейшую жизнь.
  - Женя! Женечка! - Срывался на крик женский голос. - Тебе нужно срочно приехать, случилась беда! Огромная беда! Твои родители погибли!
  Сон моментально прошел, но разум отказывался воспринять эту чудовищную новость. Ноги подогнулись, и он сполз по стене на пол. Трубка все еще была прижата к уху и он слышал сдавленные всхлипывания женщины на другом конце провода.
  - Ты меня слышишь, Женечка? - уже более спокойно спросила она.
  - Это вы, тетя Надя? - выдавил из себя он. - Как же это случилось?
  - Это я, Женечка. Страшная трагедия. Ночью, когда все спали, Днестр разлился и затопил весь город. Много городов затоплено. Много людей погибло. Твои родители, как и многие, не успели выйти из дома... - женщина замолчала, затем спросила, когда его ждать.
  - Я завтра... - Женя посмотрел на часы. - Сегодня выезжаю...
  Когда в трубке раздались гудки, он, ошеломленный болью первой утраты в жизни, повалился на пол, подогнул к животу ноги и завыл. В один миг мир для него изменился. Изменился настолько, что он не понимал, как ему дальше жить. Как можно жить, если больше нет на свете самых близких, самых любимых людей?
  Женька медленно встал с пола и побрел в комнату родителей. Открыв шкаф, он уткнулся лицом в мамины платья и заревел в голос. От платьев исходил тонкий аромат любимых маминых духов и, как ему показалось, запах мамы, такой родной, такой близкий. Женя сбросил платья вместе с плечиками на пол и лег на них, прижавшись губами к ткани.
  Когда стало светать, он позвонил отцову другу и коллеге по работе, самому близкому после родителей человеку.
  - Дядя Витя, это Женя. Родители погибли. Мне нужно ехать на Украину. - У него не было сил что-либо рассказывать в подробностях.
  - Жди меня, сейчас приеду, - бросил в трубку дядя Витя.
  Когда через полчаса он позвонил, дверь ему открыл Женька, в одних трусах, босой, черные густые волосы взъерошены, лицо распухло от слез. В едином порыве они шагнули друг другу навстречу. Прижавшись к пропахнувшему табаком пиджаку, ощутив тепло человеческого тела, Женька почувствовал облегчение. Крепкая уверенная рука гладила его по голове и близкий голос повторял: "Не надо, сынок, успокойся".
  Было шесть утра. Женя сидел на табуретке в накинутом на плечи дядивитином пиджаке, поджав босые ноги, и пил мелкими глотками горячий крепкий чай. Дядя Витя готовил яичницу и нарезал белый хлеб.
  - Женя, мы поедем вместе. Я в восемь распоряжусь, чтобы достали два билета на ближайший рейс. О деньгах не беспокойся...
  - Я поеду один, дядя Витя. Спасибо вам, - Женька встал и снял с плеч пиджак. - Пойду умоюсь.
  Виктор Трофимович сел к столу. Оглядывая кухню, он качал головой, приговаривая: "Надо же".
  Женя возвратился в кухню, одетым в серые брюки и голубую рубашку с короткими рукавами. Волосы были тщательно расчесаны, лицо бледное, по-детски пухлые губы подрагивали.
  - Дядя Витя, я есть не хочу.
  - Сядь, Женя, поговорить нужно, - и Виктор Трофимович указал на табурет. - Сядь, сядь. А теперь послушай меня. Если ты хочешь ехать один, хорошо, поедешь один. Денег я тебе дам. И не возражай, они тебе понадобятся. Билет на ближайший рейс я закажу. Очень прошу тебя, чтобы ты звонил мне оттуда. Сейчас пойдешь на работу, возьмешь несколько дней либо в счет отпуска, либо за свой счет. А покушать все-таки нужно, - и пододвинул к Жене тарелку с яичницей.
  Начальник отдела прочитал заявление Кушелева, встал из-за стола, подошел к нему, похлопал по плечу, сказав:
  - Прими мои соболезнования, Женя. Заявление я тебе подпишу, отнесешь его в отдел кадров. Поезжай.
  В аэропорт его проводили Виктор Трофимович и его жена Зоя Николаевна. Женщина тихо плакала, прижимая к щекам комканый платок. Дядя Витя, бросая на супругу строгий взгляд, давал Женьке последние наставления перед отлетом:
  - Как приедешь, сразу же позвони. Если понадобятся деньги, сразу же сообщи. О дате приезда сообщишь, встретим...
  Во время полета Женя пытался задремать, но тяжелые мрачные мысли не отпускали его, лишь за двадцать минут до посадки он заснул крепким нечутким сном.
  Самолет приземлился в шесть утра. До райцентра он ехал на автобусе с двумя пересадками. На остановке встретила тетя Надя, двоюродная мамина сестра. В черном платье и накинутой на плечи тонкой черной шали, она, как черная птица, метнулась к нему. Обхватив Женю руками, она прижалась горячим лицом к его груди. Затем жарко поцеловала в лицо и, держа за руку, повела к дому.
  Среди белых, утопающих в зелени садов, домов, как тени бродили люди в черных одеяниях. Со всех улиц райцентра слышались звуки похоронного марша и траурные процессии сомкнулись в единый поток, чтобы двинуться к открытым настежь кладбищенским воротам.
  - Каждый день человек по двадцать, а то и более, хоронят. Не всех же еще нашли. Многих водой унесло. На реке постоянно перевозят трупы с одного берега на другой. - Надежда проводила Женю во двор.
  Стекла в окнах дома были разбиты, крыша местами провалилась, оголив деревянные балки. Во двор была вынесена мебель: кровати, стол, стулья; подушки, одеяла, одежда были разложены для просушки на земле. Вместо ровных рядов грядок, засаженных клубникой, помидорами и огурцами, теперь была ровная поверхность черной сырой земли. Деревьев в саду не было: они либо были обломаны либо вырваны из земли с корнем.
  - Садись, Женя, - тетя Надя поставила стул, сама села на кровать без матраса. - Они спали, когда все началось. Меня дома не было, дежурила в больнице. Первые этажи больницы тоже затопило, больных пришлось поднимать на верхние этажи. Утро наступило, все в воде, одни крыши торчат. А на крышах люди сидят... Страшно... Потом по воде поплыли мертвые собаки, кошки, свиньи... Люди. И жара. Сильная жара...Трупы сразу же стали разлагаться... Всех, кого можно было, сразу же хоронили... Сонечка и Володя в больнице. Их нужно хоронить...
  - Я повезу их в Ленинград, - уверенно заявил Женя.
  - Тяжело будет... - тетя Надя опустила лицо в платок.
  - Справлюсь. Я хочу, чтобы они в Ленинграде были похоронены.
  Потребовались сутки, чтобы подготовить соответствующие документы, заказать гробы и грузовичок с водителем, который за умеренную плату согласился отвезти тела в аэропорт.
  Прежде чем зайти в помещение, где хранились трупы, Надежда отвела Женьку в процедурную, налила в минзурку каких-то капель, и приказала выпить.
  - Нам некому помочь, сами все должны сделать. Поэтому, чтоб ты в обморок не упал, вот тебе затычки в нос, - и она сунула ему в ноздри смоченные чем-то пахучим ватные тампоны.
  - Женя, - наставляла Надежда, - там много трупов, они неприятные на вид, поэтому смотреть на них не нужно. Смотри мне в спину и иди следом за мной. Сначала мы вынесем Соню, затем вынесем Володю. Понял? Я знаю, что будешь на них смотреть. Просто пойми, что смерть меняет черты лица. Женя, все нормально? Мы можем идти?
  - Да, тетя Надя, - и Женька сжал пальцы рук в кулаки.
  В отделанной кафелем светлой комнате весь пол был устлан мертвыми телами. Несмотря на запрет Надежды, Женя не мог отвести взгляда от мертвецов. Вытянув руки и ноги, с закрытыми глазами и черными провалами ртов, лежали тела стариков, женщин, мужчин, детей. Некоторые были обнаженными.
  Тетя Надя легонько тронула Женю за плечо. Мать и отец лежали рядом. Их руки соприкасались, рты раскрыты. Кожа уже приняла серо-голубоватый оттенок.
  На маме был надет в ярких цветах халат, на отце были тренировочные брюки и майка. Значит, они уже не спали, подумал Женя, они оделись, чтобы выйти из дома, но не успели добраться до двери. Их нашли в доме, когда вода стала спадать...
  - Я возьму за ноги, а ты поднимешь за плечи. Они тяжелые, поэтому будем идти не спеша, с передышками, - Надежда поправила вату в Женькиных ноздрях. - Дыши ртом.
  Когда они положили тела на каталки, Надежда протянула ему ключ и сказала:
  - Я обмою их. А ты ступай домой и выбери одежду, в которую мы их оденем. Гроб открывать больше будет нельзя. Одежда выстирана, высушена и выглажена. Принеси то, что выберешь.
   Женя выбрал для матери голубой в белых розах сарафан. Для отца - черные брюки и белую рубашку. В отдельный пакет он положил мужские носки, отцовские ботинки и мамины белые босоножки.
  Надежда справилась со всем одна. Она обрядила тела в принесенную Женькой одежду. Его помощь потребовалась лишь когда перекладывали тела в гробы.
  - Сам понимаешь, что одежду пришлось разрезать, надеть ее уже невозможно. Ботинки не налезают, ноги сильно распухли. Что будем делать? - Надежда покрутила в руках ботинки.
  - Оставим все, как есть - устало произнес Женя.
  С улицы доносились звуки траурного марша Шопена.
  Надежда настояла на том, что поедет вместе с ним до аэропорта. Женька сидел в открытом кузове, между двух гробов. Почти в каждом селении, которое они проезжали, звучала похоронная музыка, черным крепом обтянутые гробы проплывали вереницами.
  Зародившийся в центре Европы циклон неожиданно двинулся на восток, сметая ураганными порывами ветра человеческие жилища и заставляя реки выходить их берегов. Лишь Днестровское наводнение унесло тысячи человеческих жизней.
  В аэропорту Женька бросился звонить в Ленинград.
  - Дядя Витя, - кричал он в трубку, - мы вылетаем,- и он называл номер рейса и время прибытия.- Будет нужен грузовик.
  - Не волнуйся, Женя, я все устрою. Жду тебя в Ленинграде...
  Маму и отца похоронили на Смоленском кладбище, рядом с могилами бабушки и дедушки. Пришло человек сорок, в основном, коллеги с работы.
  На поминки поехало меньше, не более пятнадцати. Приготовлением поминального стола занимались Зоя Николаевна и Вера, давняя мамина подруга по школе.
  Женька пил водку со всеми на равных и не заметил, как постепенно опьянел до такого состояния, что в глазах стало двоиться а ноги ослабли и не слушались.
  - Пойдем-ка спать, сынок - услышал он отцовский голос и сильные добрые руки уложили его в постель...
  Утром нестерпимо болела голова, хотелось пить. В соседней комнате на диване спал, укрытый пиджаком, дядя Витя. Услышав грохот стула, о который споткнулся Женька, Виктор Трофимович открыл глаза.
  - Проснулся? - он потянулся и встал с дивана. - Полагаю, плохо себя чувствуешь? Иди в ванную, а я приготовлю завтрак.
  Есть не хотелось, к горлу подкатывала тошнота. С трудом съел бутерброд с сыром и выпил чашку чая.
  - Так вышло, Женя, что за эти дни ты из мальчика превратился в мужчину. Твоя жизнь резко изменилась, ты должен это понимать... Мой дом для тебя всегда открыт. Мы с Зоей будем тебе помогать. Она тебя научит готовить и по хозяйству...
  - Спасибо, дядя Витя, - впервые за прошедшие три дня Женька улыбнулся.
  Так повелось, что все праздники Евгений отмечал в кругу семьи Виктора Трофимовича. Зоя Николаевна традиционно готовила салат "Оливье", отбивные, пирог с капустой и непременно к чаю подавался торт "Наполеон". Собиралась вся семья Назаровых: сын с невесткой и внуками, дочь с зятем. За столом царило веселье, по комнатам, метался счастливый детский смех.
  Но и в своей квартире Евгений больше не ощущал себя одиноким. Ему казалось, что он чувствует присутствие родителей во всем за что бы он ни брался. Достаточно быстро ему удалось научиться стирать, готовить. Конечно, помогала Зоя Николаевна, но Женя и сам старался постичь секреты ведения домашнего хозяйства. Нашел и прочитал мамину любимую поваренную книгу. Через несколько дней Зоя Николаевна искренне удивилась, попробовав приготовленный им борщ. А еще через некоторое время он поразил ее аппетитными голубцами. И ему приятно было наблюдать неподдельный восторг заправской хозяйки, отведавшей его блюдо.
  Спустя время, он привык довольствоваться супами из пакетиков (так быстрее и дешевле), покупными в кулинарии котлетами, гарниром к которым служили макароны или гречневая каша.
  Сегодня он также решил отварить макароны и пожарить котлеты. Поставив кастрюлю с водой на разожженную газовую конфорку, он позвонил Сергею Седых.
  - Слушаю, - раздался в трубке знакомый голос.
  - Привет, это Евгений. Я обещал тебе позвонить и рассказать о результатах вскрытия трупа. В общем так: смерть наступила от огнестрельных ранений, умер он лет 45-50 назад, было ему 25-30 лет. Установлено, что у него был прижизненный перелом левой ноги и имеется шрам на правой руке. Между большим и указательным пальцами.
  - Значит, он был убит между 1922 и 1927 годами? - переспросил Сергей. - Тут такое дело. У моей соседки Ксении Георгиевны в 1923 году пропал брат. Ушел на работу и не вернулся домой. Его искали, но так и не нашли. Тела, понимаешь, не нашли. По возрасту он тоже подходит.
  - Ты думаешь, что это может быть исчезнувший брат твоей соседки?
  - Как знать, - неопределенно ответил Сергей, - но многое сходится.
  - Сережа, а ты мог бы меня пригласить к себе в гости? Скажем, завтра около семи вечера?
  - С нетерпением буду ждать. Адрес, полагаю, ты уже знаешь.
  
  
  31 мая 1972 года, среда.
  
  После обеда Кушелев зашел к Неробовой, как всегда склонившейся над разложенными на столе документами. Рассказав ей о старушке, чей брат пропал бесследно в далеком 1923 году, Евгений попросил:
  - Галка, дай мне фотоснимки портсигара и обуви, я ей покажу, может она узнает.
  - Нет, Женя, так нельзя. Ты лучше выспроси у нее, какая обувь и одежда была на брате в день исчезновения. Курил ли он, если курил, то какие папиросы, был ли у него портсигар и так далее. Если она ответит утвердительно, то тогда нужно будет официально вызвать ее в отдел, я запротоколирую ее показания. Понятно? - Неробова снова уткнулась в бумаги. - И про телесные повреждения выясни у нее. Были ли шрамы, переломы.
  - Все понял, Галка, спасибо, - и Евгений тихо прикрыл за собой дверь.
  К дому, где проживал Седых, Кушелев пришел за двадцать минут до назначенной встречи. Постоял на улице у парадного подъезда, покурил, затем не спеша поднялся пешком (несмотря на наличие лифта) на пятый этаж. На высокой крашеной коричневой краской двери с белой эмалированной табличкой с цифрой "86", в ряд было расположено четыре кнопки. Под каждой кнопкой была приклеена бумажка с указанием фамилии. Он нажал на кнопку, под которой было написано "Седых". На пороге открытой двери стоял Сергей.
  - Привет. Проходи. Вот тапочки. - и он повел Евгения в свою комнату.
  Комната была маленькой, с окном, выходящим во двор-колодец. Из мебели помещались диван, платяной шкаф и письменный стол со стулом. Зато было много развешанных по стенам полок, уставленных книгами.
  - Ты, наверное, голоден? - спросил Сергей.
  - Нет, спасибо. Можно ли меня представить твоей соседке? Скажи, что я работаю в милиции и хотел бы поговорить о ее пропавшем брате.
  Сергей вернулся достаточно быстро, сообщив, что Ксения Георгиевна готова его принять.
  Пожилая женщина стояла посреди комнаты. Руки опущены в карманы серого вязаного жакета. Лицо напряженное, светло-серые глаза пристально смотрели на Евгения.
  - Прошу вас, - она указала рукой на маленький диванчик, сама села к столу. - Сергей мне сказал, что вы хотели бы поговорить со мной о моем брате?
  - Да, Ксения Георгиевна. Меня зовут Евгений Александрович, я работаю в милиции - Кушелев протянул ей раскрытое удостоверение, но она не посмотрела на него, лишь кивнула головой. - Я хотел бы узнать подробности исчезновения вашего брата. Наша беседа неофициального характера, но, если позволите, я буду делать пометки в блокноте.
  - Моего брата нашли? - спокойно спросила Ксения Георгиевна.
  - Нет, вашего брата не нашли, но был обнаружен труп неустановленного лица. Я хотел бы выяснить кое-какие подробности, например, сколько было лет вашему брату, когда он пропал, когда это произошло, во что был одет ваш брат, были ли у него на теле шрамы, бывали ли переломы костей. Мы могли бы об это поговорить, Ксения Георгиевна?
  - Да, - все так же спокойно ответила женщина. - Я знала, уже давно знала, что Владимира нет в живых... Вот он, - указала на фотографию на стене, - этот снимок сделан за год до его смерти. Ему здесь двадцать семь. Володя родился 27 октября 1894 года. А исчез в сентябре 1923 года. Дату забыла. - Ксения Георгиевна достала с комода альбом с фотографиями. - Это тоже Володя, но помоложе. Он носил серый твидовый пиджак. Брюки были черные в полоску. Я сейчас покажу. Вот на снимке он в этом пиджаке и брюках.
  - Ксения Георгиевна, могу ли я на время попросить у вас эту фотографию и тот портрет Владимира? Фотограф перефотографирует и я вам сразу же верну фотографии.
  - Возьмите, - женщина вынула из альбома фотографию и протянула ее Кушелеву, затем сняла со стены портрет. - Только обязательно верните.
  - Обязательно. Ксения Георгиевна, были ли на теле Владимира шрамы?
  - Откровенно говоря, не знаю. Все-таки он мужчина. Я многого могла не знать. А вот переломы были. Он, когда еще мальчишкой был, ногу правую сломал. Долго потом бегать не мог.
  - А теперь, пожалуйста, вспомните, не было ли у Владимира на руках шрамов? - решил уточнить Кушелев.
  Ксения Георгиевна задумчиво перебирала старые фотографии в альбоме, потом перевела взгляд на руки Евгения и воскликнула:
  - Да, был шрам, на правой руке. Вот здесь, - и она провела пальцем левой руки по ладони правой, между растопыренными большим и указательным пальцами.
  
  1июня 1972 года, четверг.
  
  - Прошу вас назвать свои фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, - обратилась Неробова к сидящей напротив нее женщине с большой черной сумкой на коленях.
  - Латышева Ксения Георгиевна. Родилась 18 марта 1899 года в Санкт-Петербурге...
  - Ленинграде - поправила ее Неробова, заполняя бланк протокола. Адрес, по которому проживаете?
  - Чкаловский проспект, дом 52, квартира 86.
  - Так, теперь Ксения Георгиевна, вы должны будете посмотреть на несколько предметов, которые лежат на соседнем столе, и сообщить узнаете ли вы среди них предметы, принадлежащие вашему брату. И указать признаки, по которым опознали предметы. Понятно? Так, Кушелев показывай.
  Евгений отошел от стола, на котором в ряд лежали четыре портсигара. Вторым слева был серебряный портсигар, обнаруженный при осмотре трупа. Остальные три портсигара он выпросил буквально на несколько минут у заядлых курильщиков отдела.
  Ксения Георгиевна подошла к столу и прикоснулась пальцами к серебряному портсигару.
  - Этот портсигар Володе на день рождения подарил отец. Он из серебра. На задней крышке, в самом низу стоит клеймо и проба. А внутри две резинки серого цвета, чтобы папиросы удерживать...
  - Так, прошу понятых подойти к столу, осмотреть портсигар. Евгений Алексеевич, покажите клеймо и пробу. Раскройте, покажите эти серые резинки. - Неробова быстрым крупным почерком дописывала протокол.
  - Осмотрели? Понятые, подходим расписываемся. Спасибо. Свободны. - Галина положила документ перед Ксенией Георгиевной. - Распишитесь вот здесь и здесь. Спасибо.
  - Я могу забрать портсигар? - робко спросила старушка.
  - Нет. Пока нет. - Неробова открыла верхний ящик письменного стола и положила перед Ксенией Георгиевной фотографические снимки брата. - А эти фотографии можете забрать, спасибо.
  Галина приготовила чистый бланк.
  - Сейчас вы мне расскажете все, что произошло в день исчезновения вашего брата Колесникова Владимира Георгиевича. Я все это запишу. Хорошо, Ксения Георгиевна?
  - Да, конечно, конечно. Только, ведь я многое уже забыла. Пятьдесят лет с тех пор минуло... - старушка убрала в сумку фотографические снимки. - Мой брат с 1922 года работал в комиссии по изъятию церковных ценностей. Мне известно, что он принимал участие в описи имущества Иоанновского монастыря и церкви Алексея Человека Божия. А в сентябре 1923 года, я дату так и не вспомнила, Владимир ушел на службу и более не вернулся. Мы с матерью обратились в милицию, но нам сказали, что нужно еще подождать, может быть вернется. Ездили мы и на службу Владимира, разговаривали с его начальником. Неприятный такой человек оказался. Все твердил, что Владимир, якобы, присвоил себе ценности и бежал за границу. Потом нас принял следователь, даже дело завел, но Владимира так и не нашли.
  - Ксения Георгиевна, вы не помните фамилий начальника Владимира и следователя, который вел дело?
  - Нет, - старушка покачала головой, - но я помню иерея церкви Алексея Человека Божия. Его зовут Стефан Федорович Попов. Сейчас он, наверное, уже глубокий старец. Когда мы переехали на Геслеровский, нынешний Чкаловский, он уже был диаконом Иоанновского монастыря. А в 1923 году он служил в церкви. Возможно, он что-нибудь знает. Я видела его несколько лет назад у монастыря. Поклониться приходил.
  - Ксения Георгиевна, вы можете завтра поехать со мной в морг, чтобы опознать тело? - Неробова отодвинула заполненный протокол, старушка кивнула. - Хорошо. Теперь распишитесь вот здесь и здесь, - и она потянула ей ручку.
  Ксения Георгиевна старательно вывела подпись, взяла сумку и вопросительно посмотрела на Неробову.
  - Евгений Александрович вас проводит до выхода и объяснит, как доехать до морга. Я вас буду ждать ровно в десять. До свидания, - и Галина уткнулась в разложенные на столе бумаги.
  Ксения Георгиевна была заметно взволнована. Она взяла Евгения под руку и заглянула в глаза.
  - Тело брата я смогу получить, чтобы похоронить? - спросила она дрожащим голосом.
  - Да, Ксения Георгиевна, если вы опознаете тело, то сможете его захоронить. Давайте я Вам сейчас на листочке нарисую план. Здесь же я вам напишу адрес, куда ехать. - Кушелев старательно вывел буквы, чтобы старушка могла разобрать его почерк...
  За час до окончания дежурства позвонила Неробова.
  - Евгений, я подготовила запрос в архив по поводу дела 1923 года об исчезновении Колесникова. Отвези завтра утром запрос, может быть они тебе сразу же с делом дадут ознакомиться. Зайди ко мне. - и Галина бросила трубку.
  Телефон в квартире не замолкал весь вечер. Сначала позвонил дядя Витя, узнать как дела, не нуждается ли Евгений в чем-нибудь. С годами старик стал сентиментален, все чаще повторял, что Женя - вылитый отец в молодости.
  Затем позвонил бывший однокурсник по Университету, спросил, не желает ли Кушелев в воскресенье поехать на Финский залив. Евгений сказал, что не может, так как дежурит по отделению.
  Еще несколько приятельских звонков приглашали его в кино, в гости, посидеть в кафе. Последним, уже около десяти вечера, позвонил Сергей Седых и сообщил, что на завод приезжала комиссия из райисполкома. После осмотра подземного туннеля было принято решение заложить проломы кирпичом, что незамедлительно и было сделано.
  
  2 июня 1972 года, пятница.
  
  В узких коридорах архива пахло пылью и старой бумагой. Скрипел паркет. Гулко разносились под высокими потолками шаги. Стараясь меньше издавать шума, Кушелев двигался медленнее, вчитываясь в таблички на дверях.
  Увидев в боковом коридоре мелькнувшую женскую фигуру, он кинулся к ней, позабыв о прежних предосторожностях.
  - Девушка, помогите! - почти выкрикнул он, протягивая ей запрос.
  - Ух, у вас дело 49-летней давности, к тому же номер не известен. Могло и не сохраниться. Знаете, что, - девушка подняла на него серые глаза, увеличенные толстыми стеклами очков - идите, вон к той лестнице и спуститесь на первый этаж, там хранятся вот такие старые дела, может быть, вам повезет.
  По узкой металлической лестнице Кушелев спустился в сумрачное помещение, заставленное стеллажами с разложенными на их полках папками и коробками.
  - Кто-нибудь здесь есть? - голос его разнесся эхом по хранилищу.
  - А кто нужен? - раздался приятный женский голос справа от Кушелева.
  Обладательницей приятного голоса оказалась некрасивая женщина, черноволосая, чернобровая, похожая на черносливину.
  - У меня запрос, - Евгений протянул вдвое сложенный лист.
  Запрос женщина читала долго, периодически поглядывая на Кушелева. Наконец, ответила, медленно, растягивая каждое слово:
  - Дело могло не сохраниться. А, если и сохранилось, то трудно будет найти, так как номер неизвестен. Можете запрос оставить, а можете сами дело поискать. Ну, так что?
  - Сам сейчас поищу, - согласился Евгений.
  - Покажите удостоверение... Пойдемте, - она повела его вдоль стеллажей. - Вот здесь дела за 1923 год. На табличках указаны районы города, месяцы года. Ищите, - бросила она ему, не поворачиваясь, и удалилась быстрой легкой походкой.
  За интересующий его период сентября 1923 года, Кушелев обнаружил несколько полок плотно заставленных пыльными и пожелтевшими от времени папками. Если просмотреть каждую папку в отдельности, то потребуется целый день. Сняв пиджак и повесив его на крючок, прикрепленный на стоящей у стеллажей стремянки, Евгений закатал рукава рубашки. Присев на корточки, вытянул с нижней полки кипу папок и стал просматривать каждую. Перелистывая ветхие страницы, он искал лишь три слова: "Колесников Владимир Георгиевич".
  По началу он перелистывал каждое дело, но по истечении трех часов посчитал такую работу бессмысленной и стал просто просматривать обложки папок, на которых указывалось в отношении кого и по какой статье Уголовного кодекса возбуждено конкретное дело.
  Прошло еще полтора часа, прежде, чем в его руках оказалась серая папка, на которой каллиграфическим почерком черными чернилами было выведено: "по обвинению Колесникова Владимира Георгиевича..."
  Кушелев перешел в более освещенную часть хранилища и раскрыл папку. Вчитываясь в исписанные тем же каллиграфическим почерком протоколы допросов и другие процессуальные документы, он постепенно осознавал, что уголовное дело было возбуждено по факту хищения Колесниковым изъятых у церкви ценностей. Протокол допроса заместителя Председателя Комиссии по изъятию церковных ценностей Сомова Виталия Павловича: "Колесников с 17 сентября не является на службу... Пропали три предмета, включенные в список изъятых в Иоанновском монастыре ценностей... Колесников неоднократно высказывал желание выехать из СССР... Не отвергаю того факта, что Колесников мог похитить ценности и эмигрировать не запад..." Кушелев посмотрел на дату составления протокола: 19 сентября 1923 года.
  Следующим документом было заявление Латышевой Ксении Георгиевны и Колесниковой Софьи Константиновны: "Во вторник, 17 сентября 1923 года, Колесников Владимир Георгиевич ушел на службу в 8 часов утра и более домой не вернулся..." Заявление было датировано 28 сентября 1923 года.
  Получается, что первоначально в УГРО обратился некий Сомов с заявлением о хищении церковных ценностей и исчезновении Колесникова. И лишь спустя девять дней после этого заявления в милицию обратились Ксения Георгиевна и ее мать. Значит ли это, что Ксения Георгиевна что-то скрывает? Кушелев вновь перелистал дело. Теперь его интересовала опись похищенных ценностей.
  В опись были внесены три предмета: 1. крест из золота, украшенный четырьмя рубинами и одним сапфиром, на золотой цепи; 2. икона Святого Николая Чудотворца в золотом окладе, украшенном жемчугом и рубинами; 3. чаша из золота, украшенная рубинами "12 камней", изумрудами "2 камня" и аметистами "6 камней".
  Надев пиджак, Кушелев вместе с папкой буквально подбежал к столу, за которым сидела архивная дама.
  - Я нашел дело! - чуть ли не крикнул Евгений.
  - Нашли? Поздравляю! - улыбка смягчила резкие черты лица женщины. - Хотите взять его с собой?
  - А это возможно? - обрадовался Кушелев.
  - Возможно. Оно все равно подготовлено к уничтожению за истечением сроков хранения. Вот ваш запрос. Пишите, что получили на руки дело номер такой-то, укажите свою фамилию, должность. Расписывайтесь и ставьте дату. Ну, вот и все. Работайте с делом. Удачи. - Женщина еще раз улыбнулась и взяла из рук Евгения запрос.
  Через сорок минут Кушелев влетел в кабинет следователя Неробовой и положил папку, полученную в архиве, перед ее склоненным над бумагами лицом.
  - Я все нашел! Теперь понятно, кто и за что убил Колесникова! - Евгений отчаянно жестикулировал руками над ее головой.
  - Кушелев, спокойнее, спокойнее - Галина подняла на него глаза. - Дело что ли раскрыл? Сядь и уже спокойно объясни все по порядку. Тебе дело в архиве выдали на руки? - И она открыла папку с делом Колесникова.
  - Галя, посмотри в чем обвиняли Колесникова. - Евгений перелистнул несколько страниц. - Смотри, он исчез 17 сентября и в то же время пропали церковные ценности, изъятые в Иоанновском монастыре. А Колесников занимался изъятием церковных ценностей. Вероятнее всего, он решил похитить эти ценности и бежать с ними за границу.
  - И как же он оказался в подвале церкви в мертвом виде? - Неробова неторопливо перелистывала листы дела.
  - Он пришел за другими ценностями. И его убили монахи, чтобы предотвратить хищение.
  - Монашки - Неробова закрыла папку.
  - Что монашки? - переспросил Евгений.
  - Монашки убили. В церкви Алексея Человека Божия были монашки из Иоанновского монастыря. Помнишь, Латышева рассказывала? Вот и получается, что Колесникова застрелили монашки. Так ведь, Кушелев? - с улыбкой посмотрела она на Евгения.
  - Ну, может и не монашки, но я уверен, что его убили именно из-за церковных ценностей.
  - Хорошо, Женя, я потом с этим делом внимательно ознакомлюсь. А сейчас у меня много работы. - Неробова отложила дело Колесникова на край стола, давая понять, что разговор закончен.
  - Галя, можно я возьму дело посмотреть? Завтра утром тебе принесу, - спросил Кушелев.
  Не поднимая головы, Неробова взяла со стола папку и протянула ее перед собой, едва не задев его по носу.
  Зайдя в свой кабинет, Кушелев подошел к телефону и набрал домашний номер Сергея Седых. Когда вместо гудков в трубке раздался моложавый женский голос, Евгений сказал:
  - Будьте добры, позовите Латышеву Ксению Георгиевну.
  
   ***
  
  Ксения Георгиевна медленно помешивала ложечкой чай в кобальтовой чашке. Руки заметно дрожали, поэтому немного чая расплескалось в блюдце.
  - Как вы догадались про ценности? - тихим голосом спросила она Кушелева.
  Евгений молча положил на стол серую папку.
  - Что это? - вскинула на него глаза женщина.
  - Это дело вашего брата. Хотите посмотреть? - Кушелев продвинул папку к Ксении Георгиевне.
  Она долго смотрела на папку. Ложечка застыла в руке. От капель чая на кипельно белой скатерти появлялись коричневые пятна. Отложив ложечку на блюдце, Ксения Георгиевна прикрыла ладонью глаза. Другой рукой отодвинула от себя папку.
  - Не хочу. - произнесла она, не глядя на Кушелева.
  - Ксения Георгиевна, посмотрите, пожалуйста, это заявление писали вы? - Кушелев открыл папку и показал ей лист с рукописным текстом.
  Старушка надела очки и стала читать чуть заметно шевеля губами.
  - Да, это писала я, - ответила она, снимая очки. - Подпись моя. И подпись моей матери.
  - Тогда объясните, почему вы обратились в милицию с заявлением лишь 28 сентября, через пятнадцать дней после исчезновения брата?
  - Хорошо, я все вам расскажу. Тем более прошло уже почти более пятидесяти лет с того времени. - Ксения Георгиевна зябко повела плечами.
  Она с трудом поднялась из-за стола и подошла к стоящему у окна креслу. Взяв висевший на спинке кресла шерстяной платок, накинула его на плечи. Медленно вернулась к столу, тяжело опустилась на стул.
  - Володя работал в комиссии по изъятию церковных ценностей, - медленно начала говорить Ксения Георгиевна. - Он занимался описью ценностей в Иоанновском монастыре и в церкви Алексея Человека Божия. Володя сказал мне, что из Иоанновского монастыря исчезли некоторые ценности, он считал, что эти ценности были спрятаны либо в монастыре либо в церкви. Мой брат был очень принципиальным, честным человеком. Его мнение было таково, что у церквей должны были быть изъяты ценности, чтобы на них можно было купить хлеб голодающим. Да, в те годы очень много людей голодало, особенно в деревнях.
  Как-то вечером, прибирая после ужина со стола, Ксения Георгиевна услышала разговор, который происходил между братом и мужем. Мужчины курили в комнате прислуги, примыкавшей к кухне. Голос Владимира был раздраженным, он говорил отрывисто и жестко, не подбирая слов, чтобы смягчить смысл сказанного. Илья же, напротив, отвечал ему тихим спокойным голосом. Из услышанного Ксения поняла, что речь шла о каких-то драгоценностях, которые пропали. Несколько раз брат повторил одну и ту же фразу: "Это преступно!" Затем дверь приоткрылась и на пороге появился Илья. Увидев Ксению, он улыбнулся, обнял ее за плечи и поцеловал в волосы. Вышедший следом за ним Владимир сказал: "От того, что они будут молиться на эти иконы, хлеб у них не появится" и прошел в свою комнату.
  В последующие несколько дней он был хмур и неразговорчив. Отужинав со всеми, он удалялся в свою комнату, выходил из которой только для того, чтобы воспользоваться ванной.
  В один из таких дней Ксения постучала в дверь комнаты брата и, не открывая ее, громко сказала: "Володя, чай готов!" В тот же миг дверь распахнулась и она увидела брата в одной рубашке с расстегнутым воротом. Из комнаты потянуло запахом крепкого табака.
  - Ты опять накурил в комнате, - Ксения прошла к окну и распахнула его настежь, - как же ты будешь спать в такой накуренной комнате? Пойдем пить чай, Володя.
  - Спасибо, Ксеньюшка, не хочется что-то, - брат ласково посмотрел на сестру.
  Она подошла к нему, прикоснулась тонкой изящной рукой к его лбу и спросила:
  - Ты здоров? У тебя все в порядке?
  - Да, родная моя, все хорошо, - и он поцеловал ее в щеку.
  На следующий день, 17 сентября, Владимир с утра ушел на службу. К ужину он не вернулся. Домашние, обождав некоторое время, приступили к ужину без него. Софья Константиновна не велела убирать со стола, надеясь на скорый приход сына.
  Но Владимир не вернулся и к полуночи. Мать и дочь сидели за обеденным столом с оставленным столовым прибором. Взгляд Софьи Константиновны не отрывался от неумолимо двигавшихся вперед стрелок настенных часов. Ксения заботливо укутала ее плечи в мягкую теплую шаль, села рядом, положа ладонь на крепко сцепленные руки матери.
  - Мама, иди приляг, отдохни. Я посижу, подожду Володю, - тихо проговорила она, прижимаясь щекой к материнскому плечу.
  - С Володей что-то случилось. Я чувствую беду, - не отводя взгляда от часов проговорила Софья Константиновна.
  Владимир не вернулся и к утру. Бледные, не спавшие всю ночь, Софья Константиновна и Ксения в восемь утра поехали на службу Владимира, с надеждой увидеть его там, живого и здорового. Но на службе его тоже не оказалось. Никто не видел его со вчерашнего дня. Никто не мог объяснить, что с ним случилось.
  В тот же день Софья Константиновна и Ксения обратились в милицию. Рано еще обращаться в милицию, сказали им там, для начала нужно обратиться в больницы, вполне вероятно, что ваш родственник был госпитализирован. Посоветовали также съездить в морг.
  Прошло еще три беспокойных дня, в течение которых мать и дочь метались от одной больницы к другой в надежде отыскать своего сына и брата. А затем в квартиру нагрянули с обыском. Обыскивали не только комнату Владимира, но и все другие помещения. Заглядывали в кастрюли на кухне, переворачивали мусорное ведро, простукивали стены.
  Присутствовавший при обыске следователь, - мужчина лет тридцати пяти, с гладко зачесанными черными волосами, в форменном пиджаке и брюках-галифе, заправленных в начищенные до блеска сапоги, - сказал, что исчезновение Владимира связано с хищением уникальных ценностей, изъятых у церкви. Он недвусмысленно дал понять, что именно Владимир подозревается в краже этих ценностей. Все его вопросы сводились к тому, куда мог уехать из Петрограда Владимир, поддерживал ли он связи с агентами империализма за границей, высказывал ли он желание покинуть СССР.
  Софье Константиновне стало плохо. Она закрыла руками лицо и стала медленно оседать на пол. Зять Илья и дочь Ксения успели подхватить ее под руки и уложили на диван.
  - Как матушке станет лучше, жду ее и вас - следователь указал пальцем на Ксению и Илью, - для допроса. Очень надеюсь, что Колесников за это время отыщется.
  Но Владимир так и не объявился. Тело его также не было обнаружено, что давало родным слабую надежду на то, что он еще мог быть жив. 28 сентября Ксения и Софья Константиновна отправились к следователю. Илья в этот день пойти с ними не смог, так как на несколько дней был откомандирован в Архангельск в составе рабочей комиссии по приемке морских судов после проведения восстановительного ремонта.
  Следователь еще раз подробно расспрашивал их по отдельности об обстоятельствах исчезновения Владимира, затем предложил написать заявление.
  - Я вас более не задерживаю. Если что-либо о судьбе вашего брата станет известно, я вам сразу же об этом сообщу, - сказал он, вкладывая заявление в серую папку. - Если же вам станет известно что-либо о вашем сыне и брате, - он поочередно посмотрел на Софью Константиновну и Ксению, - то, милости прошу, сообщите мне об этом всенепременно. А сейчас вы свободны.
  Прошло полмесяца и Ксения решилась навестить следователя, чтобы узнать какие-либо новости.
  Следователь равнодушно выслушал ее, достал из пачки папиросу, закурил, выпустив клубы табачного дыма в лицо Ксении и сказал:
  - Я веду дело о хищении ценностей. Ваш брат Владимир Колесников обвиняется в совершении этого преступления. Есть информация, что он скрылся за границей. А это значит, что ваш брат, милейшая Ксения Георгиевна, является врагом советской власти. А вы, ваш супруг и ваша матушка являетесь его пособниками. И у меня имеются все основания, чтобы вас всех арестовать. Надеюсь, вы меня правильно поняли?...
  Ксения Георгиевна некоторое время помолчала, теребя в руках концы накинутого на плечи шерстяного платка.
  - Я больше не ходила в милицию. Никто из нас больше не ходил в милицию. Мы свыклись с тем, что Володя умер, - она посмотрела в глаза Кушелеву. - Мать была больна, она тяжело перенесла исчезновение Володи, я не могла допустить, чтобы с ней что-то случилось. Мой муж был хорошим инженером, советская власть предоставила ему хорошо оплачиваемую работу. Я так же не могла допустить, чтобы он все это потерял. А я потеряла бы его. К тому же я ждала ребенка. Вот поэтому мы больше в милицию не обращались. Мы понимали, что Володю это уже не вернет.
  - Да я понимаю вас, Ксения Георгиевна, - проговорил после долгого молчания Кушелев. - А что это были за ценности, в хищении которых обвинили Владимира? Вот тут имеется опись, - он открыл папку уголовного дела - но может быть вам известно о них что-нибудь еще? Меня интересует, каким образом эти ценности могли быть похищены.
  Ксения Георгиевна надела очки и склонилась над листом с описью.
  - Хотите я вам их покажу? - подняв голову, спросила она Евгения. - Вернее, я могу вам показать фотографические снимки, на которых они запечатлены.
  Кушелев закивал головой и Ксения Георгиевна достала с комода уже известный ему фотоальбом. Открыла его на последней странице, где был вложен пакет от фотобумаги, плотно заполненный фотографиями, которые по каким-либо причинам не были размещены на страницах альбома. Вытряхнув из пакета снимки, старушка стала их не спеша перебирать. Евгений заметил, что фотографии были разных лет; на одних были изображены женщины в длинных платьях и мужчины в котелках, на других - фронтовики времен Великой Отечественной. Наконец, Ксения Георгиевна отыскала несколько фотоснимков и положила их на стол перед Кушелевым.
  - Эти фотографии от матери остались. Вот то, что вас может интересовать, - старушка указала пальцем на снимок с изображением женщины в черном монашеском одеянии, стоящей у надгробия, утопающего в цветах. Евгений взял фотографию со стола, приблизил ее к глазам и от удивления открыл рот. На снимке была та самая гробница, которую несколько дней тому назад показал ему Сергей Седых. Вопросов задавать не пришлось, так как Ксения Георгиевна сама начала объяснять:
  - Это усыпальница Иоанна Кронштадтского. Он умер в декабре 1908 года по старому стилю и был захоронен а Иоанновском монастыре. А вот это, - она низко склонилась над снимком, - как раз то, что интересует вас. Видите, в изголовье стоит чаша? - Ксения Георгиевна ткнула пальцем в центр фотографии. - А на чаше висит крест. Видите?
  Несмотря на древность своего происхождения, фотография четко отображала каждую деталь запечатленного на ней интерьера. Матовый бок чаши был украшен прямоугольным темного цвета камнем, по четыре стороны от которого располагались четыре ромбовидных камня меньшего размера. Из чаши на цепи из крупных звеньев свисал массивный крест, также украшенный сверкающими каменьями.
  - А вот икона, - Ксения Георгиевна указала на другую фотографию. На ней была изображена та же женщина в черном одеянии, стоящая, как понял Евгений, в храме, так как стены были увешаны иконами, перед которыми стояли напольные подсвечники с горящими свечами.
  - Это икона святого Николая Чудотворца. Вот она, в центре.
  - А кто эта женщина? - спросил Евгений, указывая на монашку.
  - Игуменья Ангелина, настоятельница Иоанновского женского монастыря.
  - Понятно. А про эти чашу, крест и икону вы можете что-нибудь еще рассказать? Например, насколько они ценные?
  - Могу рассказать только то, что мне известно. А многое мне известно со слов матери. Она хорошо знала игуменью Ангелину. - Ксения Георгиевна сняла очки. - Когда моя семья переехала на Геслеровский, нынешний Чкаловский проспект, - поправилась она, - то монастырь на Карповке был уже несколько лет, как выстроен...
  В начале нынешнего века на специально отведенном участке земли на реке Карповке был заложен женский монастырь, получивший название Иоанновского. Существенную помощь в строительстве оказывала богатая купеческая дочь Анна Семеновна Сергеева, которую Иоанн Кронштадтский рукоположил в настоятельницы отстроенного монастыря под именем игуменьи Ангелины. Тело же свое Иоанн Кронштадтский завещал захоронить в пределах монастыря.
  Народ хлынул к монастырю, преклоняясь перед иконами церкви в ожидании чуда. И чудеса не замедлили свершиться.
  Прибывшая в 1903 году в монастырскую церковь государыня императрица Всероссийская Александра Федоровна, истово молилась о даровании ей сына. Преподобный Иоанн Кронштадтский заверил ее, что года не пройдет, как она подарит Государю императору наследника престола.
  30 июля 1904 года императрица родила сына, нареченного Алексеем.
  Спустя несколько месяцев после рождения цесаревича, император Николай II и его супруга Александра Федоровна торжественно прибыли к монастырю на Карповке. Императорскую чету встретил Иоанн Кронштадтский и игуменья Ангелина. Со слезами на глазах Александра Федоровна благодарила преподобного отца Иоанна, склоняясь к его старческой руке, чтобы припасть к ней губами. Император с нежностью поддерживал под руку свою венценосную супругу, как и она, самозабвенно крестясь на лики святых на образах.
  Монаршая благодарность была выражена в подношениях монастырю. Александра Федоровна вложила в руки отца Иоанна золотой крест на цепи, искусной работы, украшенный драгоценными каменьями. Якобы крест этот в свое время царь Алексей Михайлович даровал патриарху Никону, после опалы которого подарок вернулся в казну.
  Государь император передал монастырю чашу из золота, изготовленную во времена того же царя Алексея Тишайшего.
  Среди лиц, посетивших в тот день монастырь на Карповке, была родная сестра императрицы, Елизавета Федоровна, супруга московского губернатора Великого князя Сергея Александровича. Высокая, стройная, в белом платье и белой шляпке, Елизавета Федоровна выделялась из окружения монаршей четы светящимися добротой глазами, искренней улыбкой, от которой светлело ее нежное с мягкими чертами лицо. Она сам подошла к преподобному Иоанну Кронштадтскому и, прикладывая руки к груди, попросила его даровать ей детей. Находясь в браке уже двадцать лет, Елизавета Федоровна своих детей не имела и воспитывала оставшихся после смерти матери племянников своего супруга.
  Отец Иоанн, выслушав Великую княгиню, перекрестил ее и сказал:
  - Каждому свое. Тебе предстоит пережить великие потрясения. Готовь себя к этому.
  Через год супруг Елизаветы Федоровны Великий князь Сергей Александрович был разорван в куски взрывом бомбы, брошенной террористом Каляевым.
  Одетая в траур вдова Великого князя посетила убийцу своего мужа.
  На вопрос: "Зачем вы это сделали?", Каляев стал с горячностью объяснять ей о существующей в этом мире несправедливости, искоренить которую возможно лишь кардинальными мерами, вплоть до физического устранения неугодных лиц.
  - Но погибли ведь и невинные, - проговорила Елизавета Федоровна.
  - Ради достижения справедливости возможны и невинные жертвы! - горячился Каляев.
  - Я буду за вас молиться, - сказала Великая княгиня и поспешно покинула камеру.
  Император и слышать не желал мольбы Елизаветы Федоровны о помиловании Каляева.
  - Будь великодушен, Ники. Жестокость порождает жестокость... - рыдала вдова.
  - Я не могу иначе, ты должна меня понять, Элла, - отвечал ей Николай II, раздраженно барабаня костяшками пальцев по поверхности стола.
   Через месяц Каляев был повешен.
  Спустя несколько дней после казни Великая княгиня Елизавета Федоровна посетила Иоанновский монастырь и просила игуменью Ангелину молиться за ее мужа и его убийцу. В дар монастырю она преподнесла икону Святого Николая Чудотворца в золотом окладе, украшенном крупными ярко-красными рубинами и жемчугом. Смерть ее наступила в июле 1918 года в одной из алапаевских шахт, куда она была сброшена большевиками вместе с другими членами российского императорского дома...
  - Вы видели эти ценности, Ксения Георгиевна? - поинтересовался Кушелев.
  - Видела. Пока женский монастырь был открыт. Туда ведь много народу ходило. Говорили, что от надгробия отца Иоанна сила исходит, которая от различных болезней лечит. Якобы многие излечились... А потом монастырь закрыли. Там организовали мелиоративный институт.
  - А что стало с игуменьей Ангелиной? - спросил Евгений.
  - Откровенно говоря, я не знаю, - пожала плечами Ксения Георгиевна. - Потом я родила сына.... Потом за мужем поехала в Мурманск... Нет, не знаю...
  
  Сентябрь 1923 года.
  
  Осень в этом году выдалась теплой, не дождливой. Остывающий после августовской жары воздух был свеж и пах ароматом осенней листвы, тронутой желто-красным налетом. Солнце уже не такое низкое и палящее, как летом, радовало в эти последние дни, предшествующие приближающемуся периоду коротких серых дней, дождливых и пронизываемых северными ветрами.
  В освещенной солнцем просторной комнате, за массивным письменным столом, сидели три женщины в черных монашеских одеяниях. Самая старшая из них - женщина лет пятидесяти пяти, - занимала кресло с высокой обитой кожей спинкой. Лицо ее, обрамленное черным платком, являло собой образец славянской красоты: соломенные, дугой выгнутые брови, из-под которых на собеседниц внимательно смотрели спокойные светло-серые глаза. Две другие женщины расположились на придвинутых к столу стульях. Одна - полная, лет пятидесяти, с обвисшими щеками и мясистым подбородком - молчала, скорбно сложив на коленях крупные красные руки. Вторая - лет около сорока, с худым длинным лицом, - говорила, держа перед собою лист писчей бумаги. Он был исписан с обеих сторон, строчки бежали ровно от одного поля к другому.
  - Значит, три месяца, - проговорила старшая, поднимаясь из-за стола. - Александра Николаевна, это означает, что в ноябре мы должны будем полностью освободить все помещения?
  - Да, матушка, - кивнула головой младшая из женщин. - Через три месяца монастырь будет закрыт.
  Игуменья подошла к окну. В темной глади Карповки отражались опрокинутые дома и ясное темно-голубое безоблачное небо. Голуби уныло сидели на гранитном парапете набережной.
  - Александра Николаевна, - обернулась к секретарю игуменья, - теперь мы можем все перенести в церковь Алексея Человека Божия или должны будем попунктно согласовывать все монашеское имущество еще раз?
  - Матушка, боюсь, что все имущество нам вывезти не позволят. Из комиссии по изъятию церковных ценностей сообщили, что недостает некоторых ценностей, уже внесенных в опись. Сами знаете, что это может быть чревато...
  - Знаю, - перебила секретаря игуменья.
  Она еще не забыла, как в апреле прошлого года было арестовано и осуждено несколько прихожан церкви Иоанновского монастыря за сопротивление изъятию церковных ценностей. Она помнит, как вооруженные винтовками мужчины затаскивали в грузовичок упирающегося Петра Егоровича, только за то, что он хотел взять на сбережение две монастырские иконы. Помнит и как в мае того же года объявили, что игуменья находится под домашним арестом, так как имеются основания полагать, что она может заниматься сокрытием ценностей
  За прошедшие полтора года из монастыря уже вывезли большую часть икон, церковную утварь из серебра, разобрали алтарь монастырской церкви. Но оказалось, что этого недостаточно для нужд советской власти, она потребовала большего - освободить монастырь.
  Двадцать лет тому назад, став настоятельницей отстроенного за ее счет Иоанновского монастыря, она не могла даже в самом ужасном ночном кошмаре представить, что наступят времена, когда ее изгонят из стен монастыря, отдав его на поругание взбунтовавшейся черни. Меняя мирское одеяние на монашеский клобук, тридцатишестилетняя красавица Анна Семеновна Сергеева, наследница миллионного состояния, свято верила в незыблемость канонических заповедей и убежденность эта делала ее уверенной в собственных суждениях. Первым жизненным ударом стала смерть Иоанна Кронштадтского, ее духовного отца, человека, признанного ею своим учителем и наставником. Каждый день спускалась в его усыпальницу, устроенную в пределах женского монастыря, и подолгу молилась, преклоняясь перед мраморным надгробием. И ей казалось, что каждое принимаемое ею решение получало благословение отца Иоанна, к которому она ежедневно обращалась с мольбой о вразумлении.
  Через месяц после вступления России в войну, при обители Иоанновского женского монастыря был открыт лазарет для поступающих с фронтов раненных солдат и офицеров. Не имеющим медицинского образования монашкам было сложно оказывать помощь больным и раненным, а тем более назначать им лечение. Все изменилось, когда в кабинет игуменьи вошла молодая стройная женщина, представившаяся Пантелеевой Александрой Николаевной и сообщила, что она является сестрой милосердия и может наладить работу лазарета. Став заведующей лазаретом, Александра Николаевна увеличила количество коек вдвое, а на монастырском дворе разбила грядки, на которых выращивались овощи, несколько разнообразившие рацион тяжело раненных.
  Зимой восемнадцатого года в лазарет нагрянули вооруженные солдаты и матросы, объявившие, что лазарет требуется для размещения в нем раненных "в боях с силами контрреволюции". Именно так было написано в приказе, который один их матросов протянул Александре Николаевне. Прочитав этот документ, Пантелеева провела представителей новой - советской - власти по палатам, показывая, насколько они все переполнены.
  - Это ничего, дело поправимое, - улыбнулся матрос, ознакомивший ее с приказом.
  Вечером того же дня всех находившихся в лазарете офицеров и часть солдат увезли куда-то в двух закрытых грузовиках.
  Освободившиеся места были заняты бойцами Красной Армии, поступавшими на дальнейшее лечение после хирургический операций.
  В начале 1922 года лазарет был закрыт по распоряжению городской власти. Иерея Попова Стефана Федоровича, служившего до этого диаконом в Иоанновском монастыре, перевели в церковь Алексея Человека Божия.
  Ранней весной, кроша колесами ледяную корку, покрывавшую землю, к Иоанновской обители подъехал большой, крытый брезентом грузовик. Четверо мужчин, представившихся членами Комиссии по изъятию церковных ценностей, объяснили игуменье Ангелине, что все имущество, находящееся в монастыре, будет описано, а часть имущества будет изъята в строгом соответствии с правительственным декретом.
  Настоятельница взглянула на Пантелееву, уже несколько месяцев выполнявшую функции ее секретаря. Та еле заметно кивнула и вышла из рабочего кабинета игуменьи.
  - Прошу, - Ангелина обвела рукой свой кабинет, - начинайте прямо сейчас и с этих вещей.
  Члены комиссии возражать не стали и описали все вещи в кабинете настоятельницы. К вечеру они описали почти половину монастырского имущества. По акту изъяли шесть икон, три серебряных кадильницы, а также изъяли из кладовых несколько мешков с мукой. Бочки с солеными огурцами вскрыли, перевернули, чтобы проверить их содержимое.
  Пантелеевой удалось с помощью сестер перенести в монастырское подземелье наиболее ценные предметы. Но вынести их за пределы обители, оказалось уже невозможным. Во дворе монастыря установили пост, на котором дежурил красноармеец.
  Попытки вынести из монастыря хоть какую-либо вещь карались незамедлительно и жестоко. Игуменья Ангелина, считавшая возможным передать прихожанам на хранение монастырские ценности, отказалась от этого замысла, увидев, как в монастырском дворе избили старика Секлетеева за то, что он пытался под кафтаном пронести две иконы. Петр Егорович упал на землю, раскинув в стороны руки, лишь резко вздрагивала от каждого удара его спина.
  Игуменья Ангелина, стоявшая у окна, закрыла лицо одной рукой, тяжело опираясь другою о подоконник. Стоявшей за ее спиной Пантелеевой она глухим голосом сказала:
  - Сегодня ночью все оставшееся спустить в подземелье, - руку от лица она так и не отняла, и голос её прозвучал неузнаваемо.
  Пантелеева приблизилась к ней и переспросила:
  - Что нужно сделать, матушка?
  Игуменья прошла к столу и опустилась в кресло.
  - Александра Николаевна, оставшиеся иконы, купель, другие серебряные изделия сегодня ночью нужно спустить в подземелье, - проговорила она спокойным тихим голосом. - А самое ценное нужно будет упаковать в чемодан. Я сама отвезу его к брату, он поможет спрятать.
  Вечером в обитель явилась группа вооруженных людей. Их было пятеро. Трое были в солдатских шинелях и с винтовками. Худой с изможденным лицом мужчина в кожанке, перехваченной ремнем, явно был старшим в этой группе, так как его негромкие приказания выполнялись остальными беспрекословно.
  Пятым был высокий молодой человек с портфелем в руках. Его тонкое красивое лицо было спокойно, глаза внимательно смотрели на игуменью Ангелину.
  - Пройдемте в ваш кабинет, нам нужно поговорить, - сказал мужчина в кожанке, обращаясь к ней.
   В кабинет вслед за игуменьей вошли только он и молодой человек с портфелем.
  - Позвольте представиться. Меня зовут Николаем Викторовичем Шагиным, я ответственный губфинотдела по изъятию из церковных имуществ всех драгоценных предметов из золота, серебра камней со специальным назначением в фонд Центральной комиссии голодающим. Полагаю, нет смысла объяснять, что в настоящее время мобилизованы все ресурсы страны, могущие служить средством борьбы с голодом в Поволжье и для обсеменения его полей. Мне известно, что послушницы монастыря, прихожане, а также лично вы, гражданка Сергеева, пытаетесь помешать составлению описи монастырского имущества, скрываете ценности от советской власти. - Шагин сел на стул перед письменным столом, закинул ногу на ногу и продолжил:
  - В течение нескольких дней все имущество монастыря должно быть описано. Этим займется товарищ Колесников. - Шагин кивнул в сторону молодого человека, стоявшего у двери. - Если еще раз повторится что-либо похожее на то, что произошло сегодня днем, вы будете арестованы. Понятно?
  Игуменья опустилась в кресло, стараясь не смотреть в глаза Шагину.
  - Понятно? - так же спокойно переспросил он.
  - Да, - с трудом произнесла настоятельница.
  - Вот и хорошо. Расписывайтесь. - Шагин положил перед ней лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом, - это подписка о том, что вы предупреждены о последствиях, если будете...
  - Я все поняла, - жестко перебила его игуменья Ангелина и пододвинула к себе листок с подпиской.
  Шагин внимательно наблюдал за тем, как она обмакнула перо в настольную чернильницу и размашисто расписалась.
  - Хорошо, очень хорошо, - проговорил Шагин, проводя указательным пальцем по массивной чернильнице.
  - Серебро? Прекрасная вещь. Она ведь внесена в опись, Владимир Георгиевич? - обернулся он к Колесникову.
  Колесников кивнул головой. Шагин взял со стола лист с подпиской, сложил его вчетверо и убрал во внутренний карман кожанки. Перед тем, как выйти, он еще раз взглянул на настоятельницу и медленно сказал:
  - Надеюсь, что никаких проблем не будет. Очень надеюсь.
  Когда за Шагиным притворилась дверь, Колесников подошел к столу.
  - Анна Семеновна, я должен буду закончить опись имущества. После того, как все будет описано, наиболее ценные вещи будут изъяты...
  - А что же останется монастырю? Уже забрали иконы, кадильницы, купель...
  - Эти предметы были изготовлены из драгоценных металлов. Сейчас, когда сотни тысяч людей голодают, церковь может обойтись без купелей из серебра! - повысил голос Колесников. - Скоро некого будет купать в этих купелях! Подумайте сами, кто будет молиться, если все перемрут от голода?
  Дверь распахнулась, и в кабинет широким шагом вошел красноармеец. Подойдя к столу, за которым сидела игуменья, он некоторое время оглядывал его круглыми рыбьими глазами, а затем, опустив палец в чернильницу, удовлетворенно хмыкнул:
  - Ага, чернила, - и обтер запачканный палец о пресс-папье. - Товарищ Шагин велел забрать, вы в описи пометочку сделайте.
  С этими словами красноармеец подхватил со стола письменный прибор и вышел в раскрытую дверь. Через пару минут послышался звук мотора отъезжающего автомобиля.
  Все это время они молчали. Наконец игуменья Ангелина подошла и закрыла дверь. Колесников сел на стул и достал из портфеля пачку листов.
  - Анна Семеновна, в описи нет некоторых ценных вещей. Я хотел бы их видеть. И, по возможности, прямо сейчас.
  - О чем вы говорите? - спросила игуменья, возвращаясь за стол.
  - Я говорю о золотом кресте царя Алексея Михайловича, о чаше из золота, принадлежащей также царю Алексею Михайловичу, а также об иконе Святого Николая Чудотворца в золотом окладе с драгоценными камнями. Где эти вещи? - Колесников пристально смотрел в лицо игуменье Ангелине.
  Ему показалось, что по круглому лицу настоятельницы растеклась бледность. Ресницы, окаймляющие ясные серые глаза, дрогнули.
  - Этих вещей нет в монастыре, - не отводя взгляда, ответила игуменья.
  - А где же они? - высказал удивление Колесников.
  - Их давно уже нет. Пропали.
  - И вы поклянетесь перед иконами, что эти ценности пропали?
  Игуменья Ангелина долго молча смотрела на Колесникова, затем тяжело поднялась из-за стола и подошла к иконе. В тот момент, когда она медленно стала поднимать правую руку, за ее спиной раздался звук удара. Игуменья резко обернулась, держа у груди руку со сложенным троеперстием.
  - Портфель уронил, - извиняющимся тоном произнес Колесников, поднимая с пола портфель. - Анна Семеновна, проводите меня сначала в церковь, а затем пройдем по другим помещениям.
  С этого дня Колесников являлся в монастырь довольно часто. К концу апреля он составил подробную опись всего монастырского имущества. Осматривая помещения, он потребовал предоставить ему план монастыря. Александра Николаевна передала Колесникову все планы монастыря, кроме того, где был изображен подземный туннель, соединяющий обитель с церковью Алексея Человека Божия. Игуменья Ангелина лично сожгла в печке эту часть плана. Вход в подземелье был тщательно скрыт от посторонних глаз.
  Однажды вечером Колесников, зайдя в кабинет игуменьи Ангелины, сказал ей:
  - Итак, все имущество монастыря описано, не хватает лишь трех предметов: золотого креста на золотой цепи, золотой чаши и иконы Святого Николая Чудотворца в золотом окладе. Все эти вещи богато украшены драгоценными камнями. Вы понимаете, о чем я говорю? - Колесников достал из портфеля и положил на стол два фотографических снимка.
  - Вот доказательство того, что перечисленные мною ценности находятся в монастыре.
  На одном из снимков было запечатлено надгробие могилы Иоанна Кронштадтского, в изголовье которого стояла золотая чаша со свешивающимся из нее на массивной цепи крестом. На другом снимке игуменья Ангелина держала в руках изумительную по красоте икону Святого Николая Чудотворца.
  - Полагаю, спорить вы со мной не будете, - продолжил Колесников. - Эти предметы не позднее завтрашнего вечера должны быть предоставлены мне для включения их в опись. Впрочем, - Колесников убрал фотоснимки в портфель, - Я уже внес их в опись. Поэтому вы обязаны их мне предоставить. В противном случае, вы будете арестованы.
  После ухода Колесникова настоятельница попросила своего секретаря объяснить каждой из сестер о необходимости соблюдения молчания о драгоценностях и подземном туннеле, где они были тщательным образом упрятаны.
  Колесников сдержал свое слово. Игуменью Ангелину взяли под домашний арест, приставив к двери ее кабинета вооруженного красноармейца. Ей запрещалось выходить не только за пределы монастыря, но и ее передвижение внутри обители было ограничено двумя-тремя помещениями, приспособленными для приема пищи, сна и совершения необходимого в течение дня туалета. К игуменье допускалась лишь ее секретарь Пантелеева и послушница Арсения, приносящая ей пищу.
  В одно из таких посещений настоятельница незаметно от наблюдавшего за ними охранника передала Александре Николаевне сложенную в несколько раз записку, адресованную своему двоюродному брату, который являлся достаточно известным в городе адвокатом.
  Через два месяца домашний арест игуменьи был снят, и она вновь приступила к своим обязанностям.
  Промозглым ноябрьских вечером в ее кабинет заглянул Колесников. Закрыв за собой дверь, он не прошел, как обычно, к столу игуменьи, а остался стоять, облокотясь спиной о дверной косяк.
  Печь в кабинете была жарко натоплена. Блики огня и свет настольной лампы отражались в стеклах книжных шкафов, на темной поверхности письменного стола, падали на кожаные кресла с изогнутыми подлокотниками. Игуменья, низко наклонившись над столом, что-то писала, периодически обмакивая перо в стеклянный пузырек, наполненный чернилами. Отложив перо, она подняла взгляд на Колесникова. В полумраке светлые ее глаза показались Колесникову иссиня-черными, отражаясь в них, вспыхивали и гасли языки пламени. От крыльев носа и от уголков губ пролегали глубокие складки.
  - Что вам угодно? - глухо спросила она, не поднимаясь из-за стола.
  - Если вы не сдадите ценности, то монастырь закроют. И произойдет это в ближайшее время. - Колесников развернулся и быстро вышел в открытую дверь.
  Игуменья подошла к окну и отодвинула занавеску. Гладь реки отражала темное небо. Покрытая рябью и испещренная мертвыми пятнами опавших листьев, вода казалась неприятного серо-стального цвета. Вдоль набережной пружинистой походкой шел высокий мужчина с портфелем в левой руке.
  Первое предписание о необходимости освобождения монастыря было официально вручено в марте следующего года.
  Надев длинный тулуп, доходящий почти до щиколоток, и повязав голову шерстяным платком, игуменья вышла за монастырские ворота и быстрым шагом направилась в церковь Алексея Человека Божьего.
  Снег на открытых местах почти растаял, а там, где еще оставался, был ноздреватым и неровным. Подходя к церкви, она почувствовала, что ноги, обутые в фетровые боты промокли, а полы тулупа отяжелели от впитавшейся в них воды.
  Перекрестившись, она подошла к алтарю, где у иконы Спасителя с зажженной свечой стоял мужчина в черном драповом пальто. Седые волосы были зачесаны назад, открывая крупный в тяжелых складках лоб. Лицо его походило на кнопку - длинный нос посреди круглого лица. Молодцеватый вид придавали густые черные брови и усы, прикрывавшие скорбные изгибы уголков рта.
  - Сева, - легко тронула она его за руку.
  - Анечка, - вскрикнул мужчина, но увидев строгий взгляд игуменьи, тот же час перешел на шепот, - как я рад тебя видеть. Я получил твою записку, девушка принесла. Анечка, что опять случилось?
  - Тихо, тихо, Сева. Пойдем, - она легонько потянула его за собой.
  Иерей Стефан Федорович приветствовал игуменью Ангелину и предложил им побеседовать в своем кабинете.
  - Сева, я получила предписание об освобождении монастыря в трехмесячный срок. Нам предложено перебраться в эту церковь. А на проживание разместиться в бывшей богадельне, - с гневом говорила она, срывая с головы шерстяной платок и расстегивая тулуп.
  - Что же теперь делать? Освобождать? Сева, этот монастырь строила я. Вложила в него все свои средства, - взмахом руки она предупредила его возражения. - Куда теперь мне идти? В богадельню?
  - Анечка, подожди, сядь, не волнуйся, - пытался успокоить ее Всеволод Сергеевич.
  - Сева, ты - адвокат, известный адвокат. Ты моя последняя надежда. Мне хочется верить, что ты поможешь, - с жаром убеждала она его.
  Всеволод Сергеевич устало опустился на один из стульев. На соседний стул положил высокую меховую шапку и перчатки.
  - Все не так просто, Анечка, - заговорил он не глядя на нее.- Новая власть закрывает монастыри и церкви. Церковное имущество подлежит национализации. Сопротивляться этому сложно, бесполезно и бессмысленно. Церковь уже отделена от государства. гМногие уезжают. Ты тоже мола бы уехать. Например, в Финляндию...
  - Нет! - почти выкрикнула игуменья, отворачиваясь от него. - Нет. Я здесь родилась, здесь я и умру, - уже более спокойным голосом проговорила она.
  Видимо, что-то надорвалось в ней, обломило твердыню убежденности в собственных силах, и она тяжело осела на стул. Дрожащие руки пытались освободить стянутое монашеским одеянием горло.
  - Анечка, тебе плохо? - испугался Всеволод Сергеевич.
  - Ничего, Сева, сейчас все пройдет. У меня такое теперь часто бывает. Я же не железная, - попыталась улыбнуться игуменья.
  Посидев еще некоторое время в полном молчании, они одновременно поднялись и стали собираться. Всеволод Сергеевич старался избегать взгляда своей кузины. Она же, напротив, не сводила с него взгляда пока застегивала тулуп и заматывала на голове платок. Затем, подойдя к нему вплотную, положила руку ему на грудь и уже совершенно спокойным голосом произнесла:
  - Я все поняла, Сева. Попрошу только об одном. Пожалуйста, постарайся найти повод, чтобы оттянуть наше выселение из монастыря. Очень тебя прошу, - и вышла быстрым шагом, мягко затворив за собой дверь.
  Всеволод Сергеевич сделал все возможное, чтобы оттянуть выселение из монастыря на полгода...
  И вот теперь, в сентябре 1923 года, было получено второе официальное предписание об освобождении Иоанновского монастыря.
  - Знаю, - повторила настоятельница, не глядя на секретаря и сестру Конкордию. - У нас еще время есть. Нужно установить дверь в усыпальницу отца Иоанна. Попрошу тебя, сестра, - обратилась она к Конкордии, - сделать так, чтобы вход в подземелье был незаметен для постороннего взгляда. И со стороны церкви Алексея Человека Божьего тоже.
  - Все делается, матушка, - густым басом отозвалась сестра Конкордия и ее мясистое лицо, до этого пребывавшее в состоянии апатичного равнодушия к происходящему, живо задвигалось. - Не волнуйтесь, матушка, все успеем сделать. Лично прослежу.
  Сестра Конкордия, в ведении которой находилось хозяйство всей обители, обязанности свои выполняла всегда добросовестно, приучая к этому и молодых послушниц. Как рачительная хозяйка, она старалась не только сберегать доверенное ей имущество, но и преумножать его, зачастую не всегда доступными способами. Например, зная о закрытии одной из городских церквей, служители которой были арестованы, сестре Конкордии удалось получить на сбережение несколько церковных икон. Одну из них - с изображением святого Николая Чудотворца - она попыталась выдать за искомую Колесниковым икону.
  - Батюшка, так вот ведь она! - с жаром доказывала ему Конкордия, указывая толстым коротким пальцем на потемневшую от времени доску с ликом святого.
  - Матушка, - в тон ей отвечал Колесников - разве я не вижу, что это не та икона? Где золотой оклад с драгоценными камнями? Тут даже следов от него не имеется. Не ту икону подсовываете, матушка... Впрочем, эту тоже описать...
  Перед тем, как покинуть кабинет игуменьи, сестра Конкордия вынула из обильных складок своего одеяния и поставила на стол квадратную чернильницу с бронзовой откидной крышечкой в виде свернувшейся в клубок кошки. Под светом настольной лампы тяжелое венецианское стекло засияло множеством искорок.
  - Прихожане в дар принесли, - заспешила она предупредить вопрос настоятельницы. - А то, ведь, в пузырек макать неудобно. И чернила сохнут. А так-то намного удобнее, - тараторила она, переливая содержимое пузырька в чернильницу. - Я потом еще чернил принесу, добавлю. Ну вот, так-то лучше, - и мягкая добрая улыбка осветила ее массивное лицо.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"