Аннотация: Хоши - "звезда". Что может изметить, появление одной маленькой звезды, для нескольких жителей деревни шиноби? И может она хоть что-то изменить для них отгороженных от неба листвой?
00
Послушайте! Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - кто-то хочет, чтобы они были? Значит - кто-то называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит - чтоб обязательно была звезда! - клянется - не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: "Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!" Послушайте! Ведь, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?!
В. Маяковский "Послушайте!"
Долгая дорога в расцвеченной разноцветными звездами и рассеянными осколками и облаками материи бесконечной тьме. Звуки, свет, ощущения, само пространство за пределами обычного человеческого понимания. И тонкая нить связывающая душу с телом натянувшись до предела со звоном лопается. Остановка сердца. Я мчусь назад, отчаянно, раз за разом пытаясь проснуться, сбиваюсь, прорываюсь сквозь ставшее словно кисель пространство. Проснуться! Проснуться! Проснуться! Это только сон! Из последних сил рвусь вперёд и с криком просыпаюсь. Кричу, а слышится какой-то детский плачь, тело совершенно меня не слушается. Кто плачет? Боль пронзает меня на свозь и я чувствую каждую клеточку своего... крохотного тела? Я пришпилена железякой к месту, удивление от своей живучести, не возникает. Крохотный огонёк всё сильнее разгорающийся внутри меня, резким всплеском выталкивает чужеродный элемент. Только сил, чтобы спасти нас у него почти не остаётся. Да что же это за дурацкий сон! Да поможет же мне кто-нибудь или нет!?
Плачь пронзительный детский плач. Ослабевающий внутри огонёк позволяет мне услышать радом кого-то родного, запертого в бесконечный кошмар.
Спаси меня! Я хочу жить!
Мы с огоньком еле теплимся. Проснуться, надо просто проснуться!
Неуклюжие дрожащие, но такие родные руки аккуратно касаются меня. Я очень-очень стараюсь выжить, мы с огоньком поддерживаем друг друга, как только можем.
Спаси!
Больно... больно... больно...
Тепло от чужих рук, обволакивающее, странное неожиданно приносит облегчение, восстанавливая моё хрупкое тельце. Я теряю сознание, и меня привычно выбрасывает дальше в другое сновидение, а дальше крепкие связи с огоньком и телом заставляют меня недоумённо застыть, прежде чем я проваливаюсь в густую тьму.
Просыпаюсь, открываю глаза всё вокруг мутное перевернутое и огромное. Кричу, слышу нечто невразумительное. Осознание всей глубины случившейся катастрофы сваливается на меня гранитной плитой чистейшей паники. Внешний явно не очень дружелюбный ко мне мир отвечает на мою истерику довольно радикально. Некто совершенно чужой хватает меня на руки и начинает методично потряхивать и глушить своим далеко не мелодичным голосом, немного оторопев от такой наглости продолжаю истерить с удвоенной силой. Знаю, что где-то здесь должен быть кто-то родной, тот который меня спас. Так какого меня какая-то чужая тётка лапает?! Почему я решила что тётка? Меня просто нагло попытались заткнуть грудью, мужик явно бы на такое не пошёл. Хотя о чем это я? Я ведь не малейшего понятие не имею где оказалась! А единственное родное мне существо шляется неизвестно где!
--Уааааааа!-- Что-то хлопало, кто-то кричал, мне что-то вкалывали, какие-то левые люди руками с непонятными намерениями прикладывались. Моя звуковая атака только набирала обороты.
--Уааааааааа! - Мой бунт жестко пытаются утрясти. Фиг вам! Национальная индейская изба в четыре этажа и евро ремонтом!
--Уаааааааааааа!--Интересно, а до них когда дойдёт чего это я так кипешую? А дойдёт ли? И где мой спаситель? Пытаюсь его почувствовать, и потому немного утихаю, не чую, совсем ничего не чую.
--Уааааааааааааааааааа! -- И как только сил хватает? На конец-то чувствую себя на руках у своего родича и тут же затыкаюсь, затем наваливается дикая усталость, и я проваливаюсь в сон.
Через несколько пробуждений, когда самый родной человек, в бешенстве наорав на меня и сунув в чужие руки, ушёл, и как бы я долго не плакала, не желал возвращаться. И никто кто бы был хоть немного мне близок так и не пришел, я поняла что осталась совсем одна. Я перестала плакать, послушно ела, спала. Со временем улучшились слух и зрение, я научилась сидеть, затем ползать, потом ходить, училась понимать окружающих. Узнала своё имя от медсестры. Странно, что меня еще не отдали в приют, а всё еще держали в больнице. Почему? Мне уже явно больше года. И хотя первые две недели я была беспомощна как новорождённая, сейчас это было уже далеко не так. Как дела у того кто меня бросил и забирать явно не собирается, ума не приложу. За те три месяца, он ни разу поблизости не появлялся. С тех пор как я начала понимать окружающих стоит им начать говорить на тему моих родственников, как я закатываю истерику, от них я ничего не хочу слышать. К тому же я всё еще пытаюсь проснуться от этого сна. Шиноби, меднины и другое местное мифическое поголовье совсем не помогают принять окружающую меня реальность. Всё что окружает меня кажется мне знакомым и незнакомым одновременно, кажется, что если я сумею ухватить нужное воспоминание, то всё станет на свои места, и боюсь этого. Где-то там, в другой реальности я просто не сумела проснуться, и меня не оставляет ощущение того, что дальше будет как в сказке, чем дальше тем страньше и страньше.
--Хоши-тян! Хоши-тян где ты там прячешься?-- Сегодня за мной присматривает один из начинающих меднинов, его имя нехорошо отозвалось в моей памяти, и я решила сбежать. А что? Я и так уже месяц веду себя почти идеально, нимб на голову, крылья за спину и утащат туда, куда мне по здравому размышлению рановато. Тяжело дыша, забегаю в первую попавшеюся мне на глаза палату с приоткрытой дверью. Осматриваюсь и замечаю замотанного в бинты мальчика лет восьми только синие глаза, да соломенные волосы видно, а так мумия мумией. Молитвенно складываю ладошки, потом прикладываю палец, к губам прося молчать. Мальчик кивает. Когда очкастый нянь проносится мимо моего убежища с души камень размером с монумент каге сваливается. Счастливо улыбаюсь, подхожу к мальчику.
--Спа-си-бо.--стараясь выговаривать как можно четче и при этом как можно тише говорю я. Коснувшись ладонью груди и гордо вскинув голову представляюсь.--Хоши
Познакомиться не получается в палату врывается злой как сто чертей нянь недобро сверкает очками на моего незнакомца и подхватив меня на руки уносит не дав даже попрощаться. Дуться на свою невольную няньку долго не получается, слишком интересные он истории рассказывает. Но несмотря ни на что, чувствую что-то не так, постоянно глаза мальчика вспоминаю. После очередного рассказа клянчу себе бумагу и краски, испортив парочку листов, добиваюсь своего, на листке улыбающееся голубоглазое солнце пронзает лучами хмурые тучи. Не да Винчи, но и не Дали. В краске извозюкалась вся, Кабуто долго потом меня мыл, даже не ругался. А вот когда я попросила меня отвести к незнакомцу, надолго задумался и решительно отказался, да так, что спорить с ним мне окончательно расхотелось.
Снова сбежать из-под опеки у меня получилось только на следующий день, но прямо у входа в палату мальчика меня поймали, как и в случае с единственным близким мне существом никакие слёзы не помогли. Было очень жаль рисунок, который в ярости порвала медсестра, того какие глупости она кричала возле палаты не задумываясь, что мальчик за дверью её прекрасно слышит. Да и щеки еще долго горели после пары пощечин заставивших меня перестать повторять как лозунг "он хороший". После этого я молчала несколько дней. А потом, когда кроме меня в плате никого не было, в окно забрался некто в оранжевом комбинезоне. Незнакомец молитвенно сложил ладошки, и коснулся указательным пальцем рта прося сохранить тишину. Я улыбаюсь в груди становиться тепло-тепло, он улыбается в ответ, но как-то грустно и слегка смущенно, достает из-за пазухи криво склеенный рисунок, мой рисунок. Он подходит ближе ко мне и отдает его, явно собираясь уходить. Я хватаю его за рукав, мальчик недоуменно смотрит на меня. В его глазах всё так же отражается нечто царапающее моё сердце. Я указываю пальцем на теперь немного зловеще ухмыляющееся солнце, потом на него, и толи спрашивая, толи утверждая говорю.
--Солнце?
--Я?--удивляется мальчик, киваю и понимая что из-за теперешнего вида рисунка это можно принять за что угодно, но точно не за комплемент, добавляю.
--Ты хороший,--позабыв обо всём он смеётся, так беззаботно, что улыбка снова возвращается мне на лицо, но так же царапает сердце.
--Я Узумаки Наруто, и однажды стану хокаге,--гордо заявляет он. Я серьёзно смотрю ему в глаза, видя в них очень многое и не решаясь читать.
--Верю,--и это короткое слово звучит как самая страшная клятва. Когда в палату врывается няня, Наруто уже в ней нет, а склеенный мальчиком рисунок лежит у меня под подушкой. Как бы меня не пытались после разговорить, я продолжаю молчать. Конечно, молчать ужасно скучно, но зачем мучиться, выговаривая слова, если они всё равно слышат только то, что хотят?
А еще я обещала нарисовать Наруто другое небо, без туч.
01
На второй недели молчание терпение, которым в этой жизни я кажется, особо не отличаюсь, с треском лопнуло - я стала петь. Без слов воспроизводя бессмысленный набор звуков, но всё-таки петь. Получалось вначале не очень хорошо, зато душевно, да и врачей своим пением я умудрилась изрядно всполошить. Чем только меня не пытались подкупить, для того чтобы я замолчала, но получалось у них также как у меня по началу петь. Так прошел еще один месяц новой жизни.
Был хороший солнечный день, от пения уже никто не сбегал, да и мне самой стало нравиться пусть и бессмысленное, но приятное перекатывание звуков на языке. Я рисовала, руки плохо меня слушались, и задумка ярким пятном висевшая в моём сознании всё никак не удавалась. Что-то подобное у меня не получилось, и когда была взрослой и с более подходящими для исполнения идеи красками, но упрямство и гордость не давали просто так сдаться. Поранив листом палец, я уже собиралась расплакаться, но решительно подавив этот порыв с неподдельным интересом смотрела на то как моя кровь, смешиваясь с не успевшей высохнуть синей краской, изменяет её под стать образу в моей голове. Кровь капала, рисунок менялся, а я смотрела во все глаза.
--Хоши!--возмущенно обеспокоенный окрик заставил вздрогнуть, а завораживающее сине небо обратиться в заляпанный кровью лист бумаги. Я тут же спрятала повреждённый палец в рот и настороженно уставилась на того кто разрушил мою сказку. Сердце ухнуло вниз и спряталось где-то в районе пяток. Он. Надежда, страх, обида, радость, противоречивые эмоции переполняли меня. И я думала, что стоит мне пошевелиться, как я лопну, словно воздушный шарик или разревусь. Что хуже я выбрать не могла, стойкое ощущение того, что стоит расплакаться, как он уйдёт, приводило в отчаянье, но и малейшего желания лопаться у меня не было. Вот такие вот пироги с котятами. Потому я могла только смотреть, на единственного родного для меня человека. Человека, который меня бросил. Глаза предательски защипало, и я стала сердито тереть их кулачками, стараясь не дать слезам всё разрушить.
--Почему?--задала я самый важный для меня вопрос пока он не успел уйти. Слёзы мешали рассмотреть, важного для меня человека. Как глупо, он точно ничего не ответит. Внутри становиться так холодно, что меня начинает бить крупная дрожь.
Он подхватывает меня на руки и крепко прижимает к себе, я плачу, прижимаясь к нему, чувствуя кислый запах кошмаров нежелающих отпускать свою добычу. Стараясь вжаться в него как можно сильней, прилипнуть так чтобы не смогли оторвать, засыпаю, вдыхая родной и почти незнакомый запах.
Просыпаюсь в совершенно незнакомой мне комнате, одна. Вслушиваюсь в окружающий мир, и счастливая улыбка сама расползается на губах. Я дома. Осматриваю комнату. Всё строго, ничего лишнего, мягкие ненавязчивые, но какие-то обезличенные цвета царят в комнате. Игрушки вряд, не одной яркой книжки на полках маленькие стул и стол, как раз под меня, но нигде не видно красок и чего-либо способного хоть как-то мне навредить, игрушки и те сплошь мягкие нейтральных цветов. Единственное, что выбивается из атмосферы комнаты это я и моя розовая пижама с зайчиками. Так и хочется разразиться зловещим хохотом, крикнуть "это Спарта!" и разбросать игрушки как можно живописней. Порядок это конечно хорошо и против сдержанности я тоже ничего плохого не имею, но только не в моей комнате! Будь у меня краски, я бы оживила атмосферу и видимо, поэтому их и нет. Интересно, сейчас уже день или еще день? Скорее всего "еще", ну не оставили бы меня голодной, ведь так? Хотя по ощущениям уже давно и не день вовсе. Вздыхаю. Я в доме не одна, но родного человека нет. Грустно, я понимаю, что он не может быть постоянно рядом, но от этого не легче. Интересно, то, что он принёс меня домой, значит, что я ему хоть чуточку нужна, или то, что ему просто не позволили меня там оставить? Закусив до боли губу кое-как выкидываю эти мысли из своей головы, слезаю с кровати при этом, чувствительно хлопнувшись на попу. Прокусила губу. Спокойствие, только спокойствие. Да я же взрослый человек! Ну, по крайней мере, была таковой!
--Уаааааааа!--угу, не помню значит не стыдно. Точнее, почти не помню и почти не стыдно. В комнату вбегает незнакомая тётка и, охнув от живописного вида аля кровавое побоище, тут же начинает суетиться вокруг меня, успокаивать, обрабатывать рану. Минут через десять умытая причесанная и в синем платье, красных колготках и обещанием что у меня будет розовый заяц, сижу на руках у, как было выявлено благодаря нехитрой логике, очередной няни. И порой шмыгая носом, думаю о том, что истерика тоже искусство и неплохо бы было ему научиться. А то ничего весёленького кроме розового зайца не добьюсь, красок например, ведь вначале просила я именно их.
--Кушать хочу.- Нет, я, конечно, хочу не просто кушать, а практически жрать, но не буду же я своей прямотой расстраивать няню? В последние месяцы, почувствовав себя на месте переходящего знамени, меня стала притягивать стабильность, так что пугать и доставать эту женщину желания не появилось. Она вообще оказалась неплохой, и имя под стать. Доброта, аккуратность, возраст чуть за сорок, фиолетовые волосы, светло карие почти желтые глаза, мягкие черты лица, искренняя улыбка, простое без изысков кимоно всё вместе создавало чистый и цельный образ - Сумико. Доверия, однако, она у меня не вызывала... вот будет у меня заяц, а там посмотрим.
Время тянулось как резиновое, не смотря на все потуги няни меня развлечь. Я ждала, когда он вернётся домой. Не знаю, может, что и измениться в будущем, но сейчас мне очень не нравиться ждать. Это так неприятно, когда время замедляет свой бег, обрушиваясь на тебя всем своим не маленьким весом, и ты ходишь, думаешь, говоришь, скрупулёзно считая его песчинки. Дождаться его у меня не получается и я так и засыпаю над остывшим ужином, было так важно разделить его с ним, что не смотря на голод, съесть ничего не могла.
Засыпаю, чтобы проснуться посреди ночи в своей комнате от неприятного, бьющего по нервам ощущения жуткой неправильности происходящего. Вслушавшись я едва удерживаюсь от того чтобы закричать. Кошмары пришли по душу моего родного человека. Они делают ему больно! Сползаю с кровати, забравшись на стульчик открываю дверь, на волосок от падения внутри вспыхивает огонёк и выбраться из комнаты у меня получается без травм. При виде лестницы у меня на глазах наворачиваются слёзы. Я маленькая! Меня должны холить, лелеять, а главное любить! Заботиться о том, чтобы я случайно не убилась! Хотя бы любить, а тут... В доме я одна, совсем, он где-то в другом месте. Сурово насупившись и собрав всю свою волю в кулак, я решительно полезла по ступенькам вниз. Конечно это не первые в моей жизни ступеньки, но во имя Control, Alt и святого Delete, почему я опять одна?! Когда я добралась до входной двери, которая к тому же оказалась закрыта, в голову закралась подленькая мыслишка "а может, ну это всё на фиг?", которую я с негодованием отбросила. Я его найду! Полазив по первому этажу, обнаружила, что все выходы перекрыты. Меня слегка переклинило, огонёк внутри меня ярко вспыхнул.
Я хочу быть рядом!
Яркая вспышка и я, прижавшись к самому близкому для меня человеку уснувшего как самый последний дурак, на земле ежусь от холода. Как прогнать кошмары? Как изгнать эту не иллюзорную боль? Я придумывала мелодию на ходу, под всплывшие в памяти слова.
Как хорошо, от души
Спят по ночам малыши,
Весело спят - кто в люльке, кто в коляске.
Пусть им приснится во сне,
Как на Луне, на Луне
Лунный медведь вслух читает сказки.
Там высоко-высоко
Кто-то пролил молоко,
И полyчилась млечная доpога.
А вдоль по ней, вдоль по ней
Между жемчужных полей
Месяц плывет, как белая пиpога.
Там, на Луне, на Луне
На голубом валуне
Лунные люди смотрят, глаз не сводят,
Как над Луной, над Луной
Шар голубой, шар земной
Очень красиво всходит и заходит!
Лунная песня(Из к\ф "Красная Шапочка")
Я тихо, но упрямо пела, пока темные щупальца кошмаров не отпустили добычу. Мой дорогой человек расслабился, а затем и вовсе обнял меня как плюшевую игрушку. В груди было тепло-тепло, а на языке горько. Утром я проснулась в своей кровати, его уже не было дома. Было очень плохо, не было сил даже на то что бы пошевелиться и няне пришлось нести меня в больницу, а потом уговаривать пить противные лекарства. К удивлению врачей к вечеру всё прошло, а оставить меня там не дал мой дорогой человек. Просто взял и забрал домой. Я много не могла понять. Почему они послушались его, хотя он далеко не взрослый? Зачем травят своей жалостью? Откуда в нём столько боли? И на что еще способен мой огонёк? А еще Учиха Саске очень красиво звучит, не хуже чем Учиха Хоши.
Несмотря на то, каким суровым и взрослым не хотел быть Саске, без меня его не покидали кошмары. Ложиться спать рядом с собой он не разрешал, но прилежно добирался до дома после своих сумасшедших тренировок. У меня редко получалось обратить его внимание на себя, но как только кошмары пробирались к нему, я просыпалась, шла к нему в комнату и пела, пока они не уйдут, а Саске не обнимет в ответ.
Болеть мне очень не понравилось. А розовый заяц разонравился через пару дней, уступив место грозного вида волку.
02
Чем сильнее человек, тем сильнее должны быть кошмары, чтобы суметь ему навредить. И каждый раз, сталкиваясь с ними человек становиться сильнее, но только до тех пор, пока он остаётся человеком. Дает ли мне это хоть что-то? Вслушиваясь в ночную тишину в крепких объятьях самого родного для меня человека, я пытаюсь понять, как мне уберечь его, как поддержать и при этом самой не трястись от страха. В голову не приходит не одной идеи огромная железобетонная стена разделяет нас, он не желает впускать меня в свою жизнь. Каждый раз, делая что-то чтобы вызвать у него хоть тень улыбки, я сталкиваюсь с тем, что я... Я для него просто обязательство. Его долг быть рядом со мной, хотя бы изредка проявлять интерес к моей жизни и больше ничего. Я пришла в его комнату, проснувшись не от его кошмаров, а от своего и теперь никак не могу уснуть. Его тепло родной успокаивающий запах, всё это не способно побороть страх того, что он может просто взять и уйти, снова мне бросить. И я, зажмурившись и крепко сжав кулачки до боли вслушиваюсь в ночную тишину.
Я хочу стать сильнее
Чувствуя, как напрягается во сне Саске и сильнее прижимает меня к себе, через силу заставляю себя расслабится. Тишина давит на нервы, усиливая все мои страхи, но Учиха звучит гордо, и я борюсь с этим, всё сильнее погружаясь в странное забытье. Болезненный щелчок в голове и многоголосый успокаивающий шепот возвещает о моей маленькой победе. Свет красной луны прогоняет кошмары.
Утром меня будет Сумико, возможность позавтракать с Саске я пропустила, настроение было так себе, и слабость с головной болью на пару уж точно его улучшить не могли. К тому же не увидеть с утра самого дорого для меня человека это явно не к дору. А еще непонятный шум на грани слышимости. От него просто хочется завыть в голос. Через силу поев, пытаясь хоть как-то отрешиться от шума, я прошу Сумико научить меня готовить. Она попыталась меня отговорить, замечая, что я слишком маленькая. Ха! Под отрепетированным мной жалобным взглядом она не продержалась и минуты! Как такому милому созданию как я вообще можно в чем-то отказать? Стальная воля и сердце, вот что в силах противостоять моему обаянию!
Я изо всех сил училась готовить, но всё вокруг меня было слишком большим. Было обидно до слёз, но я не плакала и не жаловалась с упорством наверняка достойным лучшего применения, чем художественное глумление над продуктами. Няня хлопотала надо мной, периодически хваля, направляя и умиляясь. Сохранять спокойствие, как и управляться со слишком крупными для меня предметами было очень тяжело. Слишком сильно покачнувшись на стуле, при помощи взбивания яиц для сладкого я рухнула, умудрившись опрокинуть на себя и муку. Гул в голове на мгновение обратился громким шепотом и в следующие мгновение я сидела на полу с удивлением рассматривая банку с мукой, из которой ни грамма не просыпалось, с миской с взбитыми в пену яйцами. Я не то что испугаться не успела, но даже боли от удара об пол не чувствовала совсем.
--Со мной всё в порядке,-радостно ответила я бросившейся ко мне Сумико.
--Хоши, видишь тебе еще рано, ты еще слишком мала,-- тут не смотря на мой цветущий вид и улыбку во все имеющиеся молочные зубы затараторила и заохала женщина. Ну вот опять она за своё! Самое тяжелое в жизни это синий кит, да и то не факт, особенно если по частям. Тоши в бой! Я не успела ничего возразить, как моя голова будто взорвалась, мой огонёк ярко вспыхнул, неприятное тянущее ощущение в солнечном сплетении и меня поглощает забытье.
Огромная поляна красивых белых цветов похожих на звёздочки под светом кровавой луны. Я весело смеюсь, напевая колыбельную, мне так хорошо и спокойно на этом поле. Кто-то зовёт меня, я поворачиваюсь и вижу хмурого мужчину тревожно смотрящего в темнеющий вокруг поляны лес.
--Хоши-тян, ты слишком долго спишь, тебе пора просыпаться, -говорит он.
--Я сплю?-оглядываюсь по сторонам, но не найдя ничего странного хмурюсь.-А ты кто такой?
--Можешь звать меня просто Тору, -доброжелательно улыбается подозрительный незнакомец. Что-то в нём не позволяет мне ему не доверять. В что в нём не так? Голос? Поза? Выражение глаз? Может виной страх? Страх перед тем, что скрывается в тёмном лесу? Или...? Я растерянно оглядываюсь по сторонам. -Хоши-тян, Саске-кун очень переживает из-за того что ты никак не можешь проснуться. Ему грустно без тебя.
--Я... Сколько я уже сплю?-растерянно спрашиваю я замечая лишние в моём мире детали, пойманного в яму волка, посаженное кем-то из вне дерево, маленький разорённый храм у источника засыпанный яичной скорлупой и вороньими черепами. Силки на горе, из которых никак не может выбраться мудрый седой ворон, совсем белый как цветы на поляне. И там глубже в подземном городе скованное цепями солнце.
--Уже шестые сутки,-испуганно ойкнув и в задумчивости закусив большой палец, начинаю нервно расхаживать по поляне. И сама не замечаю, как срывая цветок за цветком выплетаю красивый венок. -Ну же, Хоши-тян, пойдём. Ты не можешь прятаться здесь вечно.
--Прятаться?-непонимающе смотрю на мужчину.-Разве у меня есть причины чтобы прятаться?
--Нет, конечно, нет, --тут же возражает мужчина, пытаясь, стать совсем безобидным и добрым. - Ты очень хорошая девочка и не сделала ничего плохого. Просто ты сильно пострадала и уснула и никто не может тебя разбудить.
--Пострадала?-продолжила я игру, внимательно рассматривая венок и то и дело поправляя то один, то другой цветок.
--Ты упала и использовала чакру- силу шиноби, слишком рано и твоё тело на это очень бурно отреагировало, ты чуть не умерла. И если ты не проснёшься сейчас, можешь не проснуться уже никогда.-мужчине было явно трудно со мной общаться и он хотел с этим по скорей закончить.
--Никогда-никогда?-испугалась я. В голове всплыл образ крепко сжимающих меня рук, размеренный стук сердца.-Саске расстроиться?
--Саске-кун очень расстроиться,- я тяжко вздохнула.
--Хорошо, я проснусь. - Я подошла к мужчине и протянула к нему руки, он резко поднял меня над землёй и я смеясь нацепила ему на голову белый венок, и, чмокнув в щеку приболевшего от такого поворота событий Тору-сана тепло улыбаясь сказала.-Спасибо. Я бы не хотела, чтобы Саске грустил из-за меня.
Свет резко бьет по глазам, я невольно морщусь, а затем чихаю.
--Хоши, не смей меня больше так пугать,-раздаётся злой и слегка, обеспокоенный голос самого дорого для меня человека.
--Я нечаяно...--смущенно лепечу я, жалея, что со стыда не могу провалиться куда-нибудь поглубже. Суровый и укоризненный взгляд прожигает меня насквозь. Вот и верь после этого всяким незнакомцам "Ты очень хорошая девочка и не сделала ничего плохого", ага как же. И почему я такая проблемная, а?
--Еще бы ты это сделала специально!-взвился Саске.-Да тебя и на минуту нельзя оставить одну, ты обязательно что-нибудь натворишь! Я не могу постоянно тратить на тебя своё время! Ксо!
--Саске-кун, в том, что произошло с Хоши-тян, ни чьей вины нет. Просто вы оба пережили слишком много для своего возраста, и пусть малышка ничего из этих ужасов не помнит, это не значит, что для неё эта трагедия прошла бесследно,- раздался рядом смутно знакомый голос. -Хоши-тян сейчас нужен покой, поэтому, если ты не можешь держать себя в руках тебе лучше выйти.
Саске хотел что-то возразить, но мужчина в одежде шиноби просто вынес его из палаты. А я осталась растерянно хлопать глазами. Хотелось потребовать вернуть Саске назад, возмутиться тем, что с моим драгоценным человеком поступили так грубо, а еще попробовать данго и много чего еще, но навалившаяся словно цунами усталость, позволила только тяжело вздохнуть и уставиться в потолок.
Саске POV начало
Саске с замиранием сердца смотрел на смеющеюся вместе с этим неудачником Хоши. Желание побить этого крикливого недоумка запретив приближаться к его малышке боролось со страхом того, что этим он может напугать, а то и причинить вред Хоши. Что творит этот Узумаки?!
*--...Вследствие резкого выброса большого количества чакры, чакро каналы и органы Вашей подопечной были сильно деформирован.
--Она никогда не сможет стать шиноби?-то что испытывает парень можно охарактеризовать досадой. Он тратит столько времени впустую! Он мог бы сейчас тренироваться, становиться сильнее, приближаясь к своей цели, а вынужден быть здесь и выслушивать причитания этого старикана. Как будто Саске и так не знал, что Хоши совершенно бесполезное создание. Вечно путается под ногами и попадает в больницу. Зачем он её отсюда только забрал?
--Вполне вероятно, если она выживет в ближайшие несколько лет, способность к манипулированию чакры вне тела она полностью утратит. Хотя объём её чакры значительно превысит объем чакры других детей её возраста, тратиться он будет исключительно на поддержание её жизни.
--Если выживет? Что Вы хотите этим сказать?-сурова гладя в глаза врача спрашивает Саске...*
Он совершенно знал Хоши до уничтожения клана. Помнил то, что сотворил Итачи, постоянно повторяющийся кошмар, в который он его погрузил, каждого убитого братом в ту ночь, но не её. Он просто очнулся с ней на руках в госпитале и точно знал, что её зовут Хоши, и она родилась ровно два года назад. День смерти клана был днем её появления на свет. Это было простое и четкое знание, которое не подлежало никаким сомнениям, и вначале заботиться о ней было естественно, пока неправильность всей этой ситуации не дошла до него. Её неправильность. Рядом с ней жгучие пламя обиды и жажды мести переставало иметь значение. Яркая, беззаботная, плакала она или смеялась, девочка вся будто искрилась жизнью и заставляла утихать черное пламя. В этом была её вина. Он ненавидел Хоши за это, за то что она выжила, а другие нет, за её беззаботность и радость, за её болезнь, а потом...
*Маленькая, невозможно маленькая девочка, слишком хрупкая для этого жестоко мира, словно фарфоровая кукла способная разлететься на осколки от одного неверного движения. Пустой застывший взгляд, устремлённый в потолок, лицо лишенное каких либо эмоций и жуткий приговор деформация системы циркуляции чакры и внутренних органов, практически вся чакра вырабатываемая её очагом уходит на поддержание жизни, он постоянно работает на пределе. Вмешательство гарантированно приведёт к смерти. Если сумеет пережить последующие несколько лет, то есть шанс... Ксо!
Саске сел на стул рядом с кроватью казавшейся совершенно безучастной к окружающему миру девочке, осторожно взял её за маленькую ручку. Взгляд Хоши постепенно стал наполняться жизнью. Смущение, растерянность, надежда, чувство вины и немая просьбы в глазах "не бросай". Словно нашкодивший котёнок. Саске осторожно погладил её по голове.
--Хоши, если посмеешь умереть, я тебя возненавижу. -она растерянно захлопает ресницами, а затем окончательно смутившись из-за чего на щеках появился слабый румянец виновата пролепетала.
--Я не смогу жить всегда.
--Это не оправдание,- Саске чуть крепче сжал ладонь малышки. Она такая хрупкая.- Живи.*
Хоши что-то увлеченно доказывает этому дураку совершенно забыв о вечно преследующей её слабости рисует что-то на принесённых с собой Узумаки листах. Такая счастливая. При приближении медперсонала этот недоумок смывается и малышке явно становиться хуже.
Через несколько дней, которые это белобрысое недоразумение не приближался к Хоши, терпение Саске лопается и он вылавливает Наруто после Академии.
--Узумаки, я видел тебя радом с моей подопечной в больнице.
--И что с того, даттебайо?! -ощетинился блондин.
--Приходи чаще,-нехотя выдавил из себя Саске, и тут же развернулся чтобы уйти когда его остановил непривычно тихий вопрос балвана.
--Не боишься, что я сделаю ей больно?
--Нет, этого должен бояться ты, ---повернувшись обратно к Наруто, сказал Саске, недобро ухмыльнувшись.-Придурок.