Аннотация: Из книги "Пятьдесят лет на окне в Петербурге: воспоминания чопорной англичанки"
Из книги "Пятьдесят лет на окне в Петербурге: воспоминания чопорной англичанки", стр. 17-24
(Пятьдесят лет на окне в Петербурге: воспоминания чопорной англичанки / М. Маколи; пер. с англ. Е. Иванова; Европейский университет в Санкт-Петербурге. - Санкт-Петербург: Изд-во ЕУСПб, 2019. - 239 с.: фот. - Пер. изд.: Remembering Leningrad: the Story of a Generation / M. McAuley. - Madison; London, 2019. - ISBN 978-5-94380-271-3).
В конце пятидесятых контакты СССР с Западом начали осторожно возобновляться. В 1957 году в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодежи и студентов, где впервые с 1930-х годов советская молодежь смогла встретиться и пообщаться с ровесниками из других стран.
Молодой философ Эльмар Соколов, в нарушение всех правил, привез на две недели к себе домой в Ленинград английского студента. Когда они наконец пришли регистрироваться в милицию, Джиму вручили обратный билет и велели на следующий же день уехать, а к Эльмару домой явился полковник КГБ. Так у Эльмара начался период общения с приезжающими английскими студентами. В те годы Национальный союз студентов Великобритании начал организовывать зарубежные поездки. В сентябре 1959 года, месяц проработав продавщицей и официанткой и скопив необходимые 30 фунтов, я отправилась в трехнедельную поездку в Москву, Ленинград и Киев. В Ленинграде я познакомилась с Эльмаром - "невысоким блондином с прищуренными глазами", как я написала тогда в дневнике. Он свозил меня и еще двух студентов на электричке погулять в парк в Пушкине, а потом пригласил к себе в квартиру в Ботаническом саду и угостил молдавским вином и пирожками с капустой.
Потом мы два года переписывались - я рассказывала о посещениях рабочих советов в Югославии, о рукописях Маркса 1844 года, о "Двух концепциях свободы" Исайи Берлина (он спрашивал, могу ли я прислать ему экземпляр), мы обсуждали Джорджа Оруэлла и что будет при коммунизме. Позже мы стали избегать подобных опасных тем - письма из-за границы вскрывались и просматривались. И все же, если бы нам - когда мы снова встретились в начале шестидесятых - сказали, что через двадцать лет за хранение книги "1984" Оруэлла будет грозить уголовное наказание, мы бы рассмеялись. Да и сама мысль о том, что в следующие тридцать лет все контакты между СССР и другими странами будут ограничены официальными делегациями, казалась абсурдной.
В 1941 году, когда немцы подошли к Ленинграду, семья Эльмара переехала в город, в Ботанический институт, а после смерти директора института отца Эльмара назначили на его место. Так они получили большую трехкомнатную квартиру на верхнем этаже старого здания на территории Ботанического сада. Эльмару было восемь, его сестре - шесть, с ними вместе жила и бабушка. Родители Эльмара, выходцы из небогатых семей среднего класса провинциальной дореволюционной России, вступили в коммунистическую партию еще до приезда в Ленинград на учебу в конце двадцатых годов. Они никогда не сомневались в справедливости руководящей роли партии и в превосходстве социализма над капитализмом. Они не регистрировали свой брак (ненужная буржуазная условность) до 1950-х годов и назвали своего старшего сына, родившегося в 1932-м, Эльмаром в честь Энгельса, Ленина и Маркса. В кругу коллег отец Эльмара считался "настоящим коммунистом", под этим они подразумевали, что он предан развитию ботанической науки в интересах всего человечества и помогает тем, кому это необходимо. Он поддерживал родственников арестованных и отправлял в дальние командировки сотрудников, которым грозил арест. Когда, в ходе проводимой руководством страны кампании, члены парторганизации института передали ему характеристики политической зрелости своих коллег, он собрал их в толстую папку и запер в шкаф. От предложенной дачи он отказался: это было слишком похоже на частную собственность. А однажды, когда во время спора о верности в браке он заговорил о коммунистической морали и Эльмар со злостью закричал: "К чертям твою партию!", отец сел на кровать и разрыдался.
К 1960 году Эльмар и сам был членом партии, и это все усложняло еще больше. Как же прошло детство Эльмара? Ботанический сад, во время войны разделенный на участки под огороды, очень помог семье пережить военные годы, а в школе он нашел верных друзей на всю жизнь. Когда я в 1961 году познакомилась с ними, все, кроме Эльмара, уже были научными сотрудниками, у всех были семьи, все они то и дело меняли жен и девушек и мало времени уделяли своим детям. Мальчишки в блокаду, подростки в послевоенные годы и студенты в год смерти Сталина, все они выросли в очень тяжелых условиях. Семья Эльмара была самой благополучной. Юрий, отец которого погиб на войне, был солидным и спокойным, он и темноволосый Володя (певший незабываемым голосом) играли на гитаре. Дима, похожий на молодого Максима Горького, потерял обоих родителей и жил с тетей, у них не было денег даже на зимнюю обувь. Лёвин отец был инженером и собирался написать мемуары "Гримасы коммунизма". Наверное, от него Лёва и перенял неприязнь к существующей власти. Однажды во время войны он вырвал все страницы из своей тетрадки, исписал их фашистскими антикоммунистическими лозунгами и раздал друзьям. Два дня ему пришлось провести в управлении КГБ, где его неплохо кормили, но все ограничилось вызовом родителей - Лёву отпустили. После этого школьный завуч периодически вызывал его к себе, хлестал по лицу и кричал, чтобы он не смел заниматься пропагандой. После войны к их компании присоединился Олег, в аккуратных гамашах и новой куртке, которой очень гордился. Как-то Эльмар довел его до слез, забрызгав куртку чернилами. "Как я теперь домой пойду? - рыдал мальчик. - Мама на нее потратила все сбережения". Эльмар не чувствовал себя виноватым, но был крайне смущен. Он привел Олега к себе домой, где получил нагоняй от бабушки, которая все же отчистила куртку и написала записку маме Олега.
К концу войны друзья превратились в неугомонных, вечно скучающих подростков, которым предстояло еще несколько лет проучиться в школе - наверстать перерыв в занятиях в годы войны. В Ботаническом саду росли фруктовые деревья. Эльмар узнавал, когда намечен сбор фруктов, сообщал друзьям, и накануне ночью они приходили и рвали столько, сколько могли унести. Однажды ребята забрались в зимний сад и голышом запрыгнули в бассейн. В это время туда пришла комиссия во главе с отцом Эльмара, и друзьям ничего не оставалось, как выпрыгнуть в окна и, в чем мать родила, броситься через парк, к крайнему изумлению гуляющих. Лёва обожал тихонько улечься на ступенях плохо освещенной лестницы и пугать соседку-пенсионерку, которая неожиданно наступала на что-то мягкое - лежащего Лёву. Если она разливала при этом молоко, то становилось уже не смешно. Еще он мог протянуть поперек лестничной площадки тонкую проволоку, связав два почтовых ящика противоположных квартир - когда соседка проходила мимо, проволока натягивалась, и крышки ящиков приподнимались и с грохотом падали. В результате из квартир с руганью выскакивали возмущенные стуком в дверь соседи. Юрий и Володя прогуливались по улицам на расстоянии нескольких шагов друг от друга, связав свои шапки-ушанки тонкой веревочкой, которая била по лицам ничего не подозревающих прохожих.
Но в целом послевоенные годы были трудным и жестоким временем. Ребята дрались с шайками из других районов города. Вместе ездили за город и подрывали найденные неразорвавшиеся бомбы и снаряды. Приносили в школу пистолеты и, стоило учителю отвернуться, палили в классную доску. (Их ровесники тридцатых годов прятались на темных лестницах парадных и из рогаток били стекла в квартирах напротив). Отмечали окончание экзаменов, напиваясь в пивных барах на Невском. Однажды Эльмар попал в милицию и всю ночь провел в отделении, Лёва провалился под лед на Неве возле Эрмитажа, чудом удержал голову над водой, и его вытащил случайный прохожий. В другой раз, празднуя день рождения Эльмара, мальчишки залезли в бабушкин шкаф с заготовками и пошвыряли все банки вниз с черной лестницы.
В 1952 году Эльмар и Дима поступили в Ленинградский университет на химический факультет, Володя и Юрий - в Технологический институт, Лёва и Олег - в медицинские институты. В 1955 году Эльмару, Диме и нескольким их однокурсницам объявили о переводе в Технологический институт. Вне себя от негодования, они написали жалобы. Три месяца Эльмар приходил в университет только за стипендией, отказываясь посещать занятия. В конце концов отец одной из студенток подключил свои связи в Москве, и всех восстановили в университете. Почему для перевода выбрали именно Эльмара и Диму? Возможно потому, что они недостаточно хорошо учились, а может быть потому, что они были единственными, кто отказался заниматься секретной работой.
Все друзья, за исключением Эльмара и Олега, жили в крайне стесненных условиях. Хуже всех, пожалуй, приходилось Юрию: мало того, что он жил в коммуналке в одной комнате с матерью и сестрой, так его мать еще и сдавала угол какой-то девушке. С жильем в Ленинграде были проблемы и до войны, а после войны ситуация стала катастрофической. Квартиры в старых многоквартирных домах постепенно превращались в коммуналки - в каждой комнате (часто разгороженной книжными полками или шкафами) жило по семье, кухня (с несколькими плитами), туалет и ванная были общими. График утреннего умывания был расписан по минутам. Прихожая тоже была общей, обычно там висел телефон. Все знали про всех практически всё. Лёва в шутку посылал Юрию открытки с приглашением на повторное обследование в кожно-венерологический диспансер - их читали все жильцы, так же как и "липовые" повестки в суд, которые друзья слали друг другу.
Когда - в редких случаях - в квартире жила только одна семья (как у Эльмара), то почти всегда это были три поколения - бабушка, родители, дети, а потом, когда дети создавали свои семьи, туда же въезжали их супруги. Эльмар женился на своей однокурснице Альбине, она переехала к нему, и у них родился сын. Но Альбина не смогла ужиться со свекром и свекровью, и молодые переехали в коммуналку к матери Альбины, откуда Эльмар очень быстро вернулся к родителям. Сирота Дима начал встречаться с девушкой из богатой и интеллигентной профессорской семьи, у которой была семикомнатная квартира. Семья Диму не одобрила, но его друзья уже успели договориться, кто из них в какой комнате будет жить, после того как квартира станет Диминой. К сожалению, через четыре года эта девушка встретила человека, который, в отличие от Димы, водил ее в театр. На этом все и закончилось - разбив Димино сердце, она вышла замуж за нового знакомого.
Нехватка жилья была одной из причин ранних браков, часто слишком скоропалительных и с печальными последствиями. Юрий женился, получил комнату, а когда развелся, был вынужден остаться жить в одной комнате с бывшей женой - другого варианта не было. Девушку Лёвы выгнали из комнаты, которую она снимала, идти ей было некуда, и Лёва нехотя перевез ее со всеми пожитками к себе. Через месяц они поженились, но прожили в браке недолго. В 1961 году он ушел от своей второй жены и ребенка, а в 1963-м жил в двухкомнатной квартире с третьей женой Валей и ее мамой. Очень часто членом молодой семьи была пожилая мать, которая помогала воспитывать детей, но почти всегда была недовольна своим зятем или невесткой.
Эльмар учился на химическом факультете, но постепенно понял, что на самом деле его интересует философия, и пошел вольнослушателем в университет. Он получил два диплома, однако найти работу никак не получалось. Помог Юрий - устроил его лаборантом. Эльмар на работе не появлялся, только получал зарплату, которой делился с Юрием. Через некоторое время ему улыбнулась удача: предложили должность на факультете философии в Педагогическом институте им. А. И. Герцена, где он и преподавал, когда я приехала в Ленинград в 1961 году.
Теперь мы обсуждали менее серьезные вещи, и я с удивлением узнала, что он вступил в партию. Эльмар сказал, что подал заявление не потому, что разделял коммунистические идеалы, а потому, что декан философского факультета - партийный работник с большим стажем - намекнул, что это необходимо: отказ мог бы сильно повлиять на его научную карьеру, да и, в конце концов, не все ли равно - ведь он остался все тем же. Я была поражена, когда он сказал мне: "Откровенно говоря, я не считаю себя коммунистом, я считаю себя русским". Будучи непрактичным мечтателем-философом, вечно любопытным, Эльмар с самого детства больше всего стремился иметь возможность делать все, что заблагорассудится. В шестидесятых ему это в целом удавалось. Он мог читать любые книги, имел доступ в "специальное хранилище", а написанная им и раскритикованная чиновниками от культуры книга "Культура и личность" лишь упрочила его репутацию. Членство в партии мало к чему его обязывало - только ходи на собрания. Эльмару посчастливилось работать на факультете, где на его нетрадиционные взгляды смотрели сквозь пальцы, хотя порой, когда он вступался за своих коллег или студентов, обвиняемых в аполитичном поведении, старшие товарищи делали ему выговоры за политическую близорукость.
Эльмар не стремился бороться с системой. Он утверждал, что ее можно обойти. Система - это как советский забор: на воротах всегда написано "Вход запрещен", а пойди вдоль него и обязательно найдешь дырку. От него я узнала, что членство в партии мало что говорило о политических взглядах человека. Кто еще мог бы выбрать для лекции гидам Интуриста тему "Книга Оруэлла "1984"", а когда после лекции к нему подошел молодой человек из органов, спросить, нет ли у того "Фермы" почитать? Эльмар всегда был готов идти на риск. Он дал мне прочесть "строго секретный" протокол собрания на тему "Отцы и дети", состоявшегося на одном из факультетов университета, где все пошло не по плану: студенты стали обвинять старшее поколение в том, что в свое время они молчали и что сегодня тоже редко критикуют политическую ситуацию. Это было время, когда люди, реабилитированные за политические преступления, которых они не совершали, возвращались из лагерей и могли восстановиться на своих должностях на факультете и продолжать работать бок о бок с теми, кто когда-то их обличал. Из принципа они всегда голосовали против предложений своих коллег - иногда в зале даже летали пепельницы.
Эльмар и его компания редко обсуждали политические темы, но я знала, что настроены они критичнее, чем мои более молодые знакомые из общежития. Друзья подшучивали над членством Эльмара в партии. Лёва порой так набрасывался на него, что я не верила своим ушам. Однажды в походе в лес, который в блокаду был захваченным фашистами, он стал рассуждать о преимуществах нацизма над сталинизмом. Походы - зимой на лыжах по сосновому лесу и покрытому ледяными торосами замерзшему морю, весной и летом пешком, с костром, палатками на берегу озера и ловлей раков, осенью за грибами и ягодами - были важной частью их жизни. Еще мы ездили на Финский залив, где кто-нибудь снимал комнату на даче. Спиртное лилось рекой. Перед походом мы долго договаривались по телефону, а потом бежали на электричку - всегда следующую за той, на которой планировали уехать. В электричке ехали стоя или сидя на деревянных скамейках, среди молодых и старых. Люди читали газеты, везли с собой рассаду или лыжи, были нагружены рюкзаками, корзинами и ведрами. Минут через сорок электричка уже ехала за городом и катилась через лес, мимо небольших деревушек и дачных поселков посреди бескрайних заснеженных полей. На даче, где той зимой Эльмар с друзьями снимали комнату, в каждой комнате было по огромной печке, и их сразу же надо было затопить, была кухня с газовой плитой, но не было воды. Из мебели - только две большие кровати, стол, стулья и шкаф. Мы, на длинных легких финских лыжах, катались по лесу и с горок. Один раз вечером гуляли под яркой луной по покрытому снегом замерзшему морю.
Позже, в семидесятых, когда с продуктами в городе стало хуже, мы брали в походы все, что удавалось купить, а не только хлеб, выпивку и колбасу. Если в летнюю жару продавалась мороженая рыба, то из одного рюкзака в другой перекочевывали оттаивающие, завернутые в газеты два килограмма рыбы. Но я забегаю вперед. Пока мы в начале шестидесятых.
![[]](/img/s/sokolow_e_w/03makoli/elm1.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/03makoli/elm2.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/03makoli/elm3.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/03makoli/elm4.jpg)