Маргарита кричала, что мать " ленивая тваль", которая "не хосет вставать и валить касу". Не помогло. Хоть бей ее, хоть кусай, хоть дергай за волосы - бесполезно. Мать никак не реагировала на внешние раздражители. Как это исправить Маргарита не знала, и надо ли вообще что-то исправлять, ведь встанет и выдаст свое коронное: " Отстань, сюка". Так всегда было. Надо просто ждать. Ждать и отгонять полотенцем собравшихся на одеяле мух. Мухи настойчиво лезли снова, Маргарита упорно отбивалась от них кофтой, расческой. Одну из мух удалось проткнуть вилкой и засунуть в спичечный коробок. Спички надо высыпать в мусорное ведро, чтобы избежать пожара, тарелки, оставшиеся после ужина сполоснуть под рукомойником, грязные трусы замочить в тазике вместе с картошкой. Кажется, все сделала правильно. Нашла на столе засохшую ватрушку, попыталась покормить мать. Не удалось. Сквозь сжатые зубы не пробиться и ложке, не то, что куску хлеба. Вся вода, которую вливала в рот матери, вытекла на подушку. Видимо, та совсем разучилась глотать, а Маргарита играть... устала... зарылась лицом в плюшевую игрушку, ни одной слезинки не проронила... грустно.
Три года, три дня и три ночи, три пальца на правой руке маленькой Маргариты были обсосаны до неузнаваемости. Нежный, резиновый вкус, сладкий и липкий, как карамелька, горькое послевкусие... Только недавно мать отучила ее от пустышки и вместо нее девочка упорно тащила в рот пальцы...
Очнулась от шума, когда вышибали дверь. Увидев незнакомых женщин, набившихся в комнату, девочка забилась под кровать, прижимая к груди застиранного зайчишку с оторванным ухом.
На имя не откликалась и никого из родственников не узнавала. Возможно, и видела их впервые, обычно за девочкой присматривала соседка из комнаты напротив. К Маргарите ее не пустили, вроде и незачем, не своя же, чужая тетя. Отвезли девочку в детский дом, там всех берут. И нормальных, и ненормальных.
- Могла бы и в больнице сделать аборт, не истекла бы кровью.
- И девчонку бы не оставила сиротой.
- Я и говорю, что дура, все сама да сама, ни от кого помощи не принимала. Ни помощи, ни советов. А что сама? Один козел ее бросил и другой не лучше.
Похоронили и помянули в узком семейном кругу. Про девочку никто не заикался, и виноватым себя не чувствовал. Сдали и сдали. Не на улицу же выбросили, с голоду не помрет, еще и комнату получит как сирота.
***
Через полгода Маргариту удочерили. В той семье уже был один ребенок - мальчик, но женщине хотелось еще девочку, а забеременеть не получалось. Она и уговорила мужа взять из детдома.
- Будет нам помощница в старости. Ничего, что молчит, отойдет со временем. Главное, чтобы здоровенькая была.
Сначала Маргарита носилась по квартире как Маугли, на четвереньках, а когда приходили гости, убегала в другую комнату, подальше от чужих глаз. При попытке вытащить ее силком из-под стола - кусалась и шипела как уличный котенок. И никаким пряником или конфеткой не могли выманить оттуда, разве что горячей ватрушкой. Приемная мать использовала ватрушки только в исключительных случаях, например, чтобы заставить девочку сходить к зубному врачу или сдать кровь из пальчика, в остальных случаях обходились уговорами. Сильно не ругали ни за пролитый нечаянно чай, ни за разбитую кружку, ни за спущенную в унитаз безделушку и прочие глупости (и все эти многочисленные рыки, крики), такие же временные как времена года. Но и не потакали капризам, держали в строгости, чтобы знала свое место и на большее не рассчитывала. Будто заранее готовили ее к служению: быть девочкой на побегушках, домашней помощницей, приживалкой... да мало ли кто что навыдумывает... может и неправда все.
Когда ее вылечили от испуга, Маргарита прекратила дичиться, и даже наоборот стала слишком общительной для своего возраста. Как заговорила однажды, не остановишь, всех достанет болтовней. Слушать это - голова распухнет, старались выставить ее во двор, пусть общается с ровесниками, но Маргарита почему-то тянулась к взрослым. И ведь умела найти подход, остановить незнакомого человека, заинтересовать чем-то. Ее и в гости уже приглашали на пирог с капустой, угощали сладостями. Приемная мать, узнав про эту опасную "приставучесть", запретила девочке гулять одной. Мало ли что. Заманит кто-нибудь дешевенькой шоколадкой или конфеткой, и прощай ватрушка. Не для чужого дяди растили. Хоть особо и не баловали девочку, но кормили как любимое чадушко - досыта, чтобы не застыдили, не обессудили, не заполоскали честное имечко, не облили грязью. Пусть все видят, какая у нее дочка: чистенькая, пухленькая, как поросеночек, пусть и глупенькая чуть- чуть, но для жизни много ума не надо, главное, пристроиться правильно. В правильном месте.
Когда Маргарита подросла, отец начал брать ее с собой в летнюю навигацию. А куда было девать эту дурочку? Брата Витеньку отправляли в пионерский лагерь, Маргариту туда никак не пристроишь, даже по знакомству. Никто не захочет взять на себя ответственность. Останься она в детском доме, не миновать бы ей спец.интерната. Никто бы не заступился, а тут родители отстояли, уберегли.
И вот этот старенький сорокалетний буксир, и холодную сибирскую реку, по которой плавали до самых холодов, и прочие "сокровища": выловленные в реке коряги и другие штуковины - Маргарита вспоминала потом всю жизнь. Потому что там она почувствовала себя не какой-то дурочкой из второго подъезда, а дочерью капитана, пусть и приемной, но все равно дочерью... Никто не смел оспорить этот титул и не мог отобрать у нее законное право: быть самой маленькой и самой любимой среди взрослых (других ребятишек на буксире не было).
Раз в неделю повариха Зоя, пышная такая грудастая блондинка, стряпала на всю команду ватрушки и варила душистый компот из сухофруктов. И пей этого компота, сколько хочешь, особенно в жару - огромнейший бак стоял на входе в камбуз... И ванильных ватрушек с деревенским творогом полный таз. Маргарите повариха частенько заплетала косички, но без особого энтузиазма, будто повинность отбывала. Оживлялась, когда появлялся отец. И сразу же начинались разные шуточки и прибауточки, смысл которых Маргарита не понимала, но чувствовала какой-то подвох. Поэтому старалась держаться от поварихи подальше и не мозолить лишний раз глаза. Наблюдала за этой парочкой молчком, но если спросить, что видела из своего тайника - не объяснит, даже на пальцах. Как не старалась мать, ничего не смогла вытянуть из девчонки, никаких подробностей так и не узнала. За "партизанскую молчанку" (а может и просто так) отец подарил Маргарите набор дорогих красок и бумагу для акварели. Теперь не нужно было рисовать в разлинованных тетрадках бледными карандашиками, можно было развернуться и вширь, и вглубь натурных зарисовок, которые Андреевич величал с легкой руки этюдами...
За глаза его на буксире называли мухомором. И хотя он регулярно мылся и не ругался матом, что для речного флота большая редкость, но этот специфический запах (сырых грибов или козла какого-то) отпугивал от него людей. Никто из женщин так и не клюнул на двухкомнатную квартиру в деревянном бараке с центральным отоплением и денежные сбережения. И остался Степан Андреевич бобылем. По причине постоянного одиночества, каждое лето он возвращался на речной флот. Он же не тунеядец какой-то, чтобы забивать целый день "козла" на лавочке. Домино он, конечно, любил, но и работу тоже.
К Маргарите привязался сразу, с первого дня, как она появилась на буксире, и даже зимой навещал и не один раз, но приемная мать девочки не привечала старого бобыля, подарки брала, но дочку не отпускала с ним, даже в кино. Не нравился ей этот подозрительный дед, и запах его противный, срамной, и взгляд как у волка - дикий, и вообще неприятный тип, от которого надо держаться подальше. На буксире к боцману было другое отношение. С работой он прекрасно справлялся, ни в чем подозрительном не был замечен, и на хорошем счету у начальства. Но отчего прилип к девчонке, вот вопрос? Объяснить подозрения мать не могла, с мужем не советовалась, знала, что бесполезно, еще бы и накричал в сердцах, за эти бабские сплетни. Действовала самостоятельно, на свой страх и риск. И, в конце концов, добилась, чего хотела - отвадила бобыля от дома.
Маргарита, конечно, могла закатить истерику и потребовать "очередную свиданку со своим дружком", но все истерики пресекались раз и навсегда, и начинать их было бессмысленно, так же, как и слезы. Оставалось только набраться терпения и ждать лета.
Вот тогда ее ничем не остановишь и не удержишь на коротком повадке. Полетит как речная чайка по свежевымытой палубе, в каждую щелочку заглянет, в каждый уголок... Весь затхлый дух вышибет из темных углов, всех пауков разгонит и злых сущностей. Прямо как ветер...
- Носись, Марго, пока силы есть, расти помаленьку, главное, чтобы не упала за борт, не утонула случайно, да ты и сама вижу, стараешься держаться поближе к людям. И это правильно, каждый должен быть рядом со своим видом, скотина со скотиной, человек с человеком. А иначе кранты, Маргоша, хоть ложись и помирай сразу живым в гроб.
И слезинка по морщинистой щеке прокатилась. Подскочила Маргарита к Андреевичу, обняла, уткнулась лицом в колючий подбородок. Чуть не разревелась от счастья, не задохнулась от мужского духа, крепкого, терпкого...
- Ну, ты чего, не плачь, дурочка, все будет хорошо.
Чмокнул в щечку, шлепнул ладошкою по ее попе.
- Беги, доча, играй. Радуйся солнышку.
***
А вот для мальчика Вити новоявленная сестренка была не в радость. Смотрел он на это чудо природы свысока, как коршун, в любую минуту готовый схватить за загривок и утащить в гнездо. Ох, и заклевал бы с радостью, чтобы ни кусочка от нее не осталось, ни волоска, ни тряпочки. Единственно, что удерживало - строгий отец.
Маргарита и сама старалась держаться поближе к родителям. Витенька угрожал и не один раз, попугивал время от времени и в свою комнату не разрешал заходить. Когда злобный братец ушел в армию, Маргарита вздохнула с облегчением.
Училась она неважно, не радовала родителей хорошими отметками, вроде и старалась писать аккуратно и уроки делала каждый день, не отлынивала, но все равно получала одни тройки, даже чуть на второй год не осталась в первом классе. Закончила с грехом пополам восьмилетку и поступила в ПТУ на швею.
- Хлебная профессия,- говорила мать,- всегда пригодится. Сама она работала машинисткой в управлении речфлота, и до самой пенсии брала заказы на дом, пока глаза позволяли. - Курочка по зернышку клюет. Думаешь, просто так люди богатыми становятся? Нет, милочка, денежки потным трудом достаются.
Маргарита слушала и запоминала.
С шестнадцати лет мать завела на Маргариту трудовую книжку, устроив дворничихой. Убирались вдвоем, осенью, когда трудно было, нанимали бомжей, чтобы таскать мешки с листьями, бутылки пустые собирали уже позже, в перестройку. Тогда швейная фабрика закрылась, и Маргарита осталась без работы. Витенька от них давно отделился и жил самостоятельно. Пока был жив отец, заглядывал по большим праздникам, а когда тот умер, то и забегать перестал, у него тоже проблемы и помочь он не может. "Сами выкручивайтесь, Маргарита здоровая девка, пусть еще один участок возьмет мести, если уж швеей невозможно устроиться". Швеей-то можно было приткнуться, только Маргарита не швеей на фабрике работала, а гладильщицей, и то одни выговоры получала за неаккуратность и испорченные горячим утюгом вещи.
Третий участок не стали брать, с двумя-то едва справлялись, мать решила попробовать себя в роли целительницы. Говорят, прибыльное дело. Отчего не полечить, если что-то умеешь. Когда-то дальняя родственница показала ей как голову править с помощью сантиметра, снимать сглаз, грыжу "загрызать", убирать порчу, кое- что сама выписывала из журналов. Маргариту вон от испуга вылечила, соседку, знакомую. Муж бы, наверное, не позволил заниматься этим шарлатанством, он идейный был, партийный человек, но сейчас все можно - свобода. Не черной же магией она собирается заниматься - людям помогать.
И понеслось. Кроме привычной еды: котлет и пельменей, да колбасы докторской стали покупать напитки сладкие, сникерсы, жевательные резинки, и на черный день по пятерочке с каждого клиента откладывать. Острая необходимость в третьем участке сразу отпала, еще и Маргарита нашла левый заработок: картинки стала рисовать красками и продавать их по вечерам возле "Интуриста". Вот там и пригодилась ее необыкновенная общительность и "приставучесть", умение завязывать разговор с чужими людьми и втираться в доверие, только толку-то от твоих долларов, говорила мать, один доллар в неделю - не заработок, баловство, на краски сколько денег переведешь, на кисточки, на картонки. Маргарита же уперлась и стояла на своем, мол, теперь она взрослая женщина. У нее свои планы на жизнь.
- Посмотри, мама, как моими работами иностранцы восхищаются, наивное искусство у них ценится, у меня ведь настоящее масло, без подделки. Может, я за рубеж поеду, на выставку, может, такого спонсора найду, что братец Витенька от зависти лопнет. Уступила тебе когда-то Андреевича, теперь не уступлю, буду ходить, продавать живопись.
Про Андреевича еще та история приключилась. После того, как мать отвадила его от дома, они стали встречаться с Маргаритой на улице. Степан Андреевич приходил во двор со своей знаменитой авоськой, из которой торчала бутылка ситро и бутылка пива жигулевского. Прохаживался от фонаря к фонарю, чтобы не замерзнуть, ждал, когда отпустят девочку погулять. Местные пенсионерки давно заприметили эту сутулую фигуру с авоськой, да он и не скрывался от них, здоровался даже с некоторыми бабками. Сначала думали, что дед ходит к своему знакомому или товарищу по работе, оказалось, к сиротке. Странно. Угощает на холоде девчонку ситро, шоколадки сует в карманы, конфетки, гладит по головке, как внучку, целует. Не утерпели, рассказали все приемной матери, та и взорвалась, как бомба. Такой скандалище закатила на весь двор, орала как резаная. Два лета потом Маргариту не отпускали на буксир, а когда отпустили, Степана Андреевича уже там не было, то ли умер, то ли перевелся на другое судно, никто толком не знал, а Маргарита и не расспрашивала особо. Весь интерес к противоположному полу сразу же и улетучился после того скандала, и стала она побаиваться взрослых дяденек, особенно стариков, так подействовали на детскую психику материны страшилки.
- Вот вставят тебе в попу палку, будешь знать, как приставать к мужикам.
Иногда по ночам Маргарита прудила под себя, чтобы только не ходить в туалет мимо стоящей в углу швабры. Долго боялась всяких палок и лыжных в том числе, и телеграфных столбов на улице и деревянного штакетника на даче. Наконец, мать, поняла, откуда растут у этого страха ноги, и отчитала над ней молитву, еще и крещенской водой освятила. Слава Богу, помогло, но страх перед взрослыми мужиками остался на всю жизнь.
Но сейчас мать ничего не могла поделать с ее упрямством, хотя раньше за Маргаритой такого не замечалось, во всем слушалась, а тут уперлась и все, как баран. Ладно. Мести два участка не отказывается и ладно, пусть в свободное время ходит продавать свои картинки.
- Надеюсь, тебя там не изнасилуют.
- Как у тебя язык-то поворачивается, мама, - покраснела Маргарита,- такое говорить, там приличные люди, художники, вежливые и деликатные, хоть и выпивают иногда.
- Знаем мы эту интеллигенцию, был у нас один инженер в управлении, скромный такой, вежливый... не буду пугать тебя подробностями, дело давнее. К женщинам поближе держись. Есть там художницы?
- Есть, я уже рассказывала.
- Вот с ними и общайся, а мужиков сторонись.
- Мама,... мне уже сорок три скоро...
- И что? Обмануть могут и в шестьдесят лет. У мужиков одно на уме. Заговор вот на торговлю возьми. Лишним не будет.
Заговор на торговлю не помог, не клевал на Маргаритину живопись покупатель, если и брал пару-тройку картиночек, то не давал много, один, два доллара, не больше пяти. Маргарита и этому была рада, прямо загоралась от полученной суммы. Кошелек новенький купила с двумя отделениями одно для долларов, другое для рублей, безделушки всякие потекли в сумочку: заколки, колечки дешевенькие, бусики, пудреницы, но главное удовольствие - свежая выпечка с горячим кофе из местной кондитерской "Ромашка", куда Маргарита наведывалась регулярно. К ее немалому огорчению, таких вкусных ватрушек как на буксире, не продавалось, хотя в "Ромашке" были неплохие пирожные. Маргарита даже пополнела немного, хотя и раньше не была худышкой, и всегда чем-то напоминала булочку.
Когда ее мать слегла с сахарным диабетом: сразу и навсегда превратившись в овощ, и никакие заговоры не смогли исправить эту ужасную ситуацию, вот тогда Маргарита испугалась по-настоящему, сразу же отказавшись от сдобы, запретив даже думать о ней.
***
Подружилась она по совету матери с художницей Аней, девушкой незамужней и целеустремленной. Аня мечтала заработать на квартиру или комнату в коммуналке и перевести из Казахстана отца и сестру, Там, оказывается, нелады с радиацией и надо срочно оттуда выбираться, пока еще можно уехать. И сама она тоже из зараженной деревни. Выросла рядом с полигоном.
Девушка она была волевая, настырная, цену умела взять за картины высокую. Какую назначала, такую и брала, не уступала как многие. Этим и привлекла Маргариту, боевым духом и небывалой щедростью к друзьям. Кроме Маргариты была у нее еще одна подружка, но после совместного путешествия на Байкал стала сторониться Ани, будто испугалась чего-то. Маргарита не замечала за Аней никаких странностей, разве что Свидетели Иеговы, так это ее личное дело. Она и Маргариту брала с собой пару раз, и что? У них кофе, булочки для всех желающих, приятная атмосфера, ничего плохого. Маргарите понравилось, особенно бесплатные булочки, хоть и маленькие, но вкусненькие, еще и брошюрки разные подарили про Бога.
Наконец, мать попросила привести новую подружку домой, чтобы познакомиться поближе. Про Свидетелей Иеговых Маргарита, конечно, не говорила, чтобы не пугать мать, а то взорвется, не остановишь. Будет орать потом часа два. Напрасно осторожничала, Аня все равно матери не понравилась, категорически.
- Торт зачем-то притащила дорогущий, бутылку шампанского как на Новый год, могла бы и коробкой конфет обойтись... не понимаю такой транжиры. Не водись с ней Марго, ничего хорошего из вашей дружбы не получится. Уж поверь, ни разу не ошиблась в прогнозах.
Маргарита мать не послушала и продолжала встречаться с Аней, правда идти к ней на новоселье (а та купила уже себе комнату в коммуналке), не рискнула, слишком нервная та стала в последнее время, какая-то перевозбужденная, слова поперек не скажи. Маргарите и одной матери в качестве надзирателя хватало, а другой такой - не надо. Не пошла на новоселье, а Анютка и не напоминала, будто не приглашала вовсе. Несет какую-то околесицу про НЛО, про агентов на каждом перекресте, про нашествие тараканов, про тяжелую жизнь в коммуналке, про все подряд, а про отца с сестрой забыла напрочь, как будто и не было их на свете. Говорила, что в Москву собралась, уже и билет купила. И улетела, а через месяц вернулась. Денег, что заработала в Москве, не хватило на операцию. А какую операцию не сказала, секрет вроде. Да какой там секрет, все художники давно шептались по углам, что отговорили ее Свидетели Иеговы сменить пол ... И ведь красивая девчонка, фигура, волосы, и чего не хватало? Живи и радуйся. Парень какой-то приезжал из Казахстана, искал ее... не сказали где. Язык не повернулся рассказать ... хотя психушка неподалеку вроде как, через квартал от их торговой точки.
Маргариту эта новость нисколько не удивила, она и сама что-то смутно подозревала, и старалась держаться подальше от ее переменчивого настроения, чтобы не попасть под горячую руку, а раньше вроде хорошо было, нескучно вдвоем. Что-то общее в интересах мелькало, как будто на одной волне плыли, шутили, в кондитерскую бегали за пирожными, дурачились. Не объяснишь на словах. Еще обещала научить писать акварелью, как профи и подарила на Новый год краски.
И вот Маргарита поперлась в эту дурацкую больницу. Не хотела туда тащиться, и ноги не шли, желания никакого не было, да уговорили, передачу собрали, денег сунули, запутали совсем. И зачем только согласилась? Никак не могла потом успокоиться, забыть лица тех несчастных, что сновали по больничному коридору, как зомби, выпрашивая у посетителей сигареты. И незнакомое лицо Ани, равнодушное и пустое, опухшее от лекарств, стояло перед глазами. Целую неделю почти не спала, кошмары мучили, уж и заговор от испуга прочитала тайком от матери, хоть и не верила ни в какие заговоры, и святую водичку пила украдкой по чайной ложечке. И было это до того жутко и неприятно, что страшнее уж некуда, даже с мертвыми старухами из детских воспоминаний не сравнишь. Все эти умершие старухи, которых выставляли раньше в открытых гробах на улице, выглядели менее безобидными, чем Аня. И не такими опасными.
***
Выйдя из больницы, Аня пошла по городу попрошайничать. Голос у нее был мальчишеский, звонкий, но песни тянула жалостливые, или про сирот, или про отвергнутую любовь, и подавали мало, она была недовольная результатом, но петь продолжала. Рисовала немного, но сама не могла стоять - руки дрожали, сдавала перекупщикам и постоянно злилась на остальных художников, что их мазню хорошо берут, а ее шедевры игнорируют. Жалобу на всех грозилась подать в отдел культуры. Пусть закроют эту отвратительную барахолку и разгонят самодеятельных художников. Здесь должны стоят только профессионалы. Маргариту она как будто не замечала, подошла как-то со странной просьбой.
- Верни акварель, которую я тебе подарила, она дорогая, мне скоро нужна будет.
Когда ей принесли коробочку с красками, она тут же продала их за полцены, а Маргарита стояла и смотрела украдкой на это кощунство. И мечта ее научится писать акварелью по-настоящему, как профи, растаяла, как мороженое на солнце. Значит, неправильная была мечта, слишком надуманная. Надо выбирать мечту поскромней и доступней.
И с того времени Маргарита больше не искала себе подружек среди художниц, старалась относиться ко всем одинаково, чтобы никого не обидеть, но и себе не в убыток: принцип, ты мне, я тебе соблюдала по возможности.
- Главное, не задолжай кому-то,- наставляла мать,- живи на свои, а что предлагают в дар - не отказывайся, бери.
И брала. Краски, рамочки, даже шубейку старую поношенную из каракуля. В гости к некоторым приятельницам ходила на чай, но, ни к кому особо, не привязывалась.
***
После смерти матери, брат Витенька со своим семейством переселил бедную Маргариту в другой город, обещав ей "золотые горы" - отдельное жилье и прочие блага, а на деле сняв какую-то комнатушку в коммуналке. Хотя мать когда-то приватизировала на нее целую комнату, но это не помогло, все равно Витенька обманул. Из мебели привезли родительскую кровать, на которой лежала парализованная мать и старый холодильник, два стола и две табуретки . Городок был маленький и пустой, рынок скудный. Многие жители ездили на электричке работать в областной центр и возвращались домой только на выходные. На улице стояли одни бабки с вязаными носками и картошкой, пришлось пристроиться к ним, на пенсию ведь не проживешь, но и на картинки тоже. Кому нужна в этом захолустье живопись?
Однажды к Маргарите приехали знакомые художницы с гостинцами, хотя она никому не оставляла адрес, но ведь узнали же и нагрянули неожиданно. Маргарита растерялась и не знала как вести себя, что поставить на стол. Из еды был в наличии только чай в пакетиках и овсяная каша на воде. Для нее и для маленькой кошечки. И немного хлеба в проржавевшей хлебнице. А на подоконнике, за тюлевой занавеской лежала окаменевшая ватрушка на блюдечке рядом с пожелтевшей геранью.