*запись типична для данного автора - повторы, прыгающий почерк*
А я-то думала, что она пррропала. Моя темная, ты пппомнишь ее?
Но она снова была тут. Вернулась.
Она пришла из-за деревьев, больше себя в два раза - высокая, как Король теней. Она пришла жрррать. Конечно меня, конечно за мной.
И я побежала, как делаю обычно. Когда она была моего размера - я пробовала сражаться с ней, и не сссмогла. С тех пор я только бегаю от нее.
Я бежала, спотыкалась в древесных корнях, падала, поднималась и снова бежала. Кости хрустели и смещались, ломались, лооопались с треском, как личинки под сапогом. Адски больно. Я орала и снова бежала.
А ооона звала меня моим голосом, хохотала. Она говорила много и гадко и... она не зззаикалась. И за это я ненавидела ее больше всего остального.
Я думала, что она не вернется, потому что здесь, в этой убивающей меня стране был Ганн, который гонял монстррров у стен разрушенного города. И был глаз его матери, которым я владела. Но глаз не помогал, а Ганн... почему он не пришел? Почему его не было здесь? Почему он не помог?
Я так привыкла к его оберегающему присутствию, что стала расслабляться в то время, которое всегда, всю жизнь было самым опасным - во сне.
И, хоть теперь опасность смешалась, хоть теперь мне и наяву жить так же опасно, как и во сне - я забыла о том, как здесь бывает, если не на кого рассчитывать. Так быстро забыыыла!
Ноги переломились под неправильным углом. Как и ррруки. Кузнечик, вывернутый наоборот - вот кем я бббыла. Я пыталась уползти - лицом вниз, пузом вверх, коленями вниз, пятками вверх, локтями вперед и пальцами у носа, но... слишком уж неудобно.
И тогда я легла на жжживот, чтобы умудриться посмотреть ей в глаза. А надо мной эти бесполезные руки и ноги мои, как у перевернутого на спину жучка.
И тогда я рассердилась. Не на нее, не на себя, а на Ганна. Потому что он обещал мне помочь. Потому что я как дууура поверила ему, и наивно позволила себе надеяться. И теперь именно я валяюсь как скрученная тряпка в темном лесу, сотканном из кошмаров, беспомощная и злая, где-то на краю мира.
Я так сссильно разозлилась, что мне стало все равно.
Наплевала на все.
И вот за моей спиной, а она была у меня прямо перед носом, заклубились тени. Голод пришел. И пришел за ней. А-ха-ха! Что ж, тебя впервые ждет сюрррприз, темная. Иди сюда!
Мне пришлось снова перевернуться мордой вниз, чтобы не сожрать саааму себя. Я чувствовала, как трещат и смещаются ребра в груди. Одна сееекунда, и она меня догонит. Одна секунда, и красная лента прорежет черные сумерки, туман и черный лес. И соединит нас. И я ее сожру.
- Она это ты. Остановись, ты себя погубишь.
Ганн! Он все же пришел!
Но он не был похож на сссебя. И на монстра, сотканного из сумерек и сизого дыма тоже. Он бооольше походил на прокаженного. Он шел ко мне, болезненно морщась, еле перрреставляя ноги. Я заметила, что эти ленты тумана, дотрагиваясь до него, оставляют открытые до кости язвы на его коже и заставляют тлеть одежду.
Непонятно, насколько плотный этот сон. Непонятно, как остро Ганн будет чувствовать его наяву. Но что тууут было действительно настоящим, так это мой Голод и его Дух. Черт с ней, с темной. Я могла сожрать его! Куда более пррривлекательная добыча!
Я шипела и радостно булькала. Манила его пальцем.
И он подошел. Упал на колени, словно ему подрубили ноги. Так и было - от ног разве что пара самых крепких костей осталась. Он лег ряяядом, обнял меня и прижал к себе - очень больно! - у меня же все кости переломаны.
А потом зашептал мне на ухо что-то непонятное и нежное, что я не могла разобрать. Будто успокаивал, и просил о чем-то, и рассказывал мне что-то.
Умирал, упершись лбооом мне в грудь и дыша в затылок. Теплый и ласковый, гладил мои волосы (во сне они у меня были, да), шептал и умирал.
Я так сосредоточилась на его затихххающем дыхании, на подавленных, тихих стонах боли, что тварь, которая хотела его сожрать - ушла.
Понимаешь? Оно ушло. Его шееепот, тепло тела, его боль и страдание были мне, лично мне интереснее и дороже, чем потребность его сооожрать. Это было... почти как с папой. Только не как с папой. То, что я влюблена в Ганна, мы поняли уже давно. Но он же не мог стать мне дорог! Этого не может быть. Тогда почему же?..
И тут тееемная нас догнала. Она со смехом потерлась о тело Ганна, об остатки его ног, погладила когггтистой лапой по волосам. Мне было противно видеть это, я ревновала. Я не хотела, чтобы к нему кто-то прикасался, когда он умирррает. Я должна была поймать эти последние вздохи.
И тогда, ради него, из-за него, я сделала то, что не решалась делать раааньше. Я сама поставила кости на место. Так, чтобы уууметь стоять. Хотя бы так. Хруст и мои вопли. И слова Ганна, который уже бредил на двух языках. Я ее оттолкнула. Я зашипела, и сказала, что я сожжжру их обоих, если она не уууберется.
Она рассмеялась, ударила меня наотмашь так, что я отлетела и переломила спину о дерево. Там и упала. А она еще раззз посмотрела на Ганна, погладила его, заверила его, что он сгниииет здесь. И уплыла тихонько вглубь леса. Довольная мррразь.
Я уже не могла подползти. Голова не поввворачивалась, я не могла даже посмотреть на него. Я звала, но он неее ответил. А потом я перестала слышать даже хрип.
И я кричала. То самое, бессмысленное и беспомощное:
- Не-ет!
Запись девятнадцатая.
*почерк "пляшет" сильнее обычного - писавший человек напуган и растерян*
- Не-ет!
Вот таким было мое пробуждение. Я бииилась обо что-то теплое и большое. Как выяснилось, о мертвое тело Ганна.
Он держал меня на руках, я была как в капкане - он сжимал меня руками, я сидела на одном его бедре, а коленом второй ноги он перехватил мои ноги. Наши ррруки, пальцы были сплетены, и наши запястья крррепко охватывали его четки из прозрачных бусин. Вторая его рука была у меня на груди, будто он пытался сдержать меня. И теперь его голова была там же. Он был чертовски тяжелым и... мееертвыыым.
- Каэлин! Каэлин! - я повторяла ее имя снова и снова, почти визжала и продолжала биться. Я уууже очень давно не испытывала такой паники и такого страха.
Она оживила его. Слава всем богам, было еще не поздно и она успела. Правда, сначала нужно было убрррать меня, и Окку довольно унизительно закусил одежду на спине, и я болталась у него в зубах, как кккотенок у мамы-кошки. И так же и брыкалась - повиснув и вереща.
Собственно, мои вввизги - это первое что услышал Ганн, когда очнулся и слабо, но все же стукнул Каэлин.
Мерррзавец!
Я на него ужасно, ужасно злилась!
Да как он посмел сначала обещать мне помощь, потом приручить меня, обмануть, заставив поверить в то, что с ним в моих снах безопасно, а потом явиться в последний момент и умереть!
О, он много вввыслушал от меня! Примерно вот это я вопила, когда Окку отпустил меня, и я смогла наброситься на ведьмака, лупя его по щщщекам, голове и везде, где могла дотянуться:
- Ты! Засунь свою смелость себе поглубже в свой синюшный зад! Такой, тьфу на тебя, храбрый! Не суйся ко мне! Я сыта твоими обещаниями по горло! Ты говоришь, что будешь защищать меня, когда за самим глаз да глаз нужен! На хрена мне неразумный щенок под боком, когда выясняется, что даже я могу научить тебя лучше справляться со снами?! Или тебя надо учить не совать руку в волчью пасть?! Тебе жить надоело? Ты мог просто попросить сожрать тебя, и толку было бы больше, я хоть не ходила бы спотыкаясь! Я могла тебя убить! А то, что ты явился в последний момент... Блядь! И... сука, подонок, ты... не-на-ви-жу тебя... храбрый... смелый... тупой... огромный... медведь! Говна кусок! ...
А потом, как я выяссснила позже, Сафия стукнула меня каким-то заклинанием и я отрубилась. Без снов, что хорошо.
Ганн.
Самая шикарная побудка за всю его жизнь. Там, в смерти, был серый ужас. Там было что-то сильное, что ждало его... но что-то сильнее было и за спиной. Оно схватило его и резко дернуло на себя. Что-то ужасное со всех сторон, от чего надо защищаться.
Так он и проснулся - защищаясь и случайно стукнув Каэлин.
Но уже в следующую минуту он благодарно сжал ее ладонь, что лежала у него на груди, и беспомощно откинулся на нее, даже не обращая внимания на мягкость ее груди под головой.
Окку держал брыкающуюся и верещащую Захару в зубах. Как кошка котенка. Забавно.
А потом ее отпустили. Ганн действительно этого не ожидал. Она напрыгнула так стремительно, да еще и коленом в живот залепила, так, что у него сбилось дыхание. И начала орать такие вещи, что первым побуждением было свернуть ей шею. Он действительно чертовски разозлился и уже собрал немного сил, чтобы врезать ей, но тут... Она начала материться. Удары, что сыпались на него, были на удивление сильными. Ее обвинения - совершенно несправедливыми и нелепыми, но этот ее мат...
Благодарение духам земли за то, что у них есть Сафия. Она вырубила Захару, глядя округлившимися, испуганными глазами. Секунда молчания, после которой Ганн начал хохотать, почти всхлипывая, как в детстве. Вытер кровь с разбитой губы, и снова давай ржать. Но впервые в этой компании он был не одинок. Впервые они смеялись все вместе - даже Окку и Каэлин. Надо было быть осторожнее, не привлекать внимания, но они ничего не могли с собой поделать.
Собственно, это был и самый веселый бой на его памяти. И, хоть он и не мог сражаться в полную силу, все еще ощущая свое тело эфемерным, ненастоящим и слабым, Окку, Каэлин и Сафия раскидали нападавших порождений леса, как дети раскидывают игрушки.
Сафия обещала, что проклятая еще пару часов будет без сознания. Они посовещались и быстренько решили, что Каэлин, Сафия и Окку разведают территорию. Девушки пойдут вместе, Окку и одному неплохо, а Ганн будет охранять Захару и набираться сил после воскрешения, которое никогда не проходит даром.
Веселье начало его покидать только когда он остался почти один. Все тело ныло. И ему было о чем подумать.
Теперь у него было несколько подсказок о проклятой. И сегодня он впервые увидел ее болезнь во всей красе. Эта "темная" - не олицетворение болезни, это личность самой Захары. Все то, что болезнь подавляет и загоняет вглубь сознания. Вся сила, все чувства, вся злоба на то, каким местом к ней повернулся мир. Вся ее злость на каждый смешок над ее заиканием, на насмешки над поведением, непонимание и на то, как ее всю жизнь сторонились.
Эта тень личности сильна настолько, что она даже сумела создать сны под и над настоящими снами. Ганн этого не ожидал. Он не встречал такого раньше, и ему надо было быть втройне осторожным. Он сделал ошибку, когда пытался поймать и задержать "темную". Но он добился лишь того, что Захара превратилась в какой-то гнусный, перекрученный обрубок человека. Он понял, что не может остановить это извне, со своего поста, на который он заступал, чтобы охранять ее, когда Захара засыпала. Ему пришлось пойти в сон, и это была вторая ошибка. Этот сон был самым настоящим, самым плотным из всех, что вообще возможны. Это был не просто сон, но и момент единения расщепленной личности. Как если бы Захара совещалась с несколькими своими составляющими, и они все черпали бы силы друг в друге. Ошибка Ганна была в том, что он полез туда, не зная этого. Они сжали и буквально разорвали его сердце и мозг в клочья. Фактически - так и было - у Ганна остановилось сердце.
Но это была не совсем бесполезная жертва.
Он знал, что Захара мучается от кошмаров. Реальных и болезненных. Но в том мире, в том темном городе он научился ее защищать.
Был Голод и сны, которые им порождались. Та опасность, от которой он держался подальше сам, и удерживал Захару.
И была еще одна реальность. Самая настоящая, где кроется основа ее болезни и все ее секреты. Теперь он знал об этом.
И еще...
Она пыталась сожрать саму себя. Голод пробирается в ее реальность, в центр ее души.
Ну и страх за него. Это он, конечно, почувствовал. Эти обвинения, эта злость - все от страха. Он добился, чего хотел - стал дорог и важен ей. Радоваться бы...
Ганн перевел взгляд на Захару, на чьем лице впервые не отображалась тревога. Красивая, несчастная девица. Она боялась его до смерти. Глупая женщина. Теперь она боялась не только его, но и за него. Очень сильная, смелая, глупая женщина. Он не ненавидел ее. Нет. И не боялся. Но он хотел бы уйти. Никогда не подписывался на то, чтобы нянчиться с больными и немощными. Он шаман, вольный дух, сильный воин и ходящий по снам. Гроза девичьих грез, самый желанный любовник и лучший живой брат для телторов.
Но это была навязанная ему война, с которой он не мог бежать. Некуда было. Не было выхода - только усталость и безумие впереди. И бороться он должен за двоих, как если бы Захара тоже была его подопечной.
- Как если бы она была тебе дорога.
Телтор оленя поднял голову от земли, поглядев на Ганна добрыми, нежными глазами.
- Как будто она - твое племя, которое ты обязан защитить.
Телтор пантеры, смелый дух, приблизился к нему и лизнул в щеку.
- Как будто у тебя есть выбор, и делаешь ты это по собственной воле.
Полупрозрачный волк сверлил его взглядом между стволами деревьев.
- Будто ты способен любить, слабак.
Давешний телтор-берсерк ухмылялся, стоя довольно далеко от них и опираясь на секиру.
Дух в форме кролика проскакал мимо, бросив на ходу:
- Король нашего народа, отец Окку, нашел отца дерев. Жди новостей, готовься к походу.
Олень, прежде чем уйти, тоже подарил кусочек секрета:
- Остров должен вернуться лесу. Не бойся того, что там.
Пантера кивнул, подтверждая:
- Ты сильнее. Вы вместе - сильнее.
Берсерк закинул секиру на плечо и хмыкнул презрительно:
- Ты бы пожрал, тело.
Потом фыркнул насмешливо, и ушел, бросив через плечо:
- Даже я об этом помню. Не только слабак, но еще и дурак. Ха!
А и правда. У него, кажется, была солонина в рюкзаке?..
Сон девятнадцатый.
*автор вновь смешал реальность и свои грезы, снова испуган и снова растерян*
Забббавно, но без меня ребята работают быстрее и лучше, чем со мной. В миссии по собственному спасению - я бесполезный балласт. Смешно дддаже.
Но они неплохо поработали, даже если учесть, что имели дело с безумием древнего леса. Окку говорил с деревом. Да-да, книжка. Я тоооже хотела бы на это посмотреть. Тем не менее, папаша-медведь настаивал на том, что нам нужно отправиться в какую-то долину, где нам дадут возможность помолиться какому-то древнему богу, который обратит внимание на Лесовика и спасет его.
О кккак! И молиться должна, ни много ни мало я. Искренне. Это просто ггглупо! Но... я верю ему. Нам придется это сделать. А Ганн тащит нас на остров - говорит, что там что-то, что мы должны прогнать. Пре-вос-ход-но. Собственно, это все, что он сказал мне после того, как я проснулась тогда. Даже не сссмотрел на меня. А если смотрел, то с таким выражением, будто я протухшая мертвая крыса. А я не собираюсь извиняться! Я все сккказала.
А Каэлин и Сафия, от которых пахло гарью, утверждали, что в пылающем лесу засел какой-то дддух, который можно изловить и допросить. Только надо придумать, как бы не сссгоррреть, пытаясь это провернуть.
Я слушала, брела следом, и думааала, что во сне лучше. Там хоть все понятно и правильно. Нет никккаких безумных загадок и старых, оживших сказок.
И я спала. Я все больше хочу спать.
Тут было лучше. Тут бббыло спокойно.
Они тоже отдыхали.
Зджаэв говорила, что скоро они начнут погибать. Удивительно, но первым был Аааммон. Непоколебимый, жесткий, стойкий. Сейчас он лежал в одной из разрушенных комнатууушек какого-то замка, хрипел. Но еще был жив. Пока только отмахивался и глядел злобно, кутаясь в крылья. Его не трррогали, каждый занимался своим делом.
Даже Бишоп не попыыытался снова посмеяться надо мной. Только поднял голову от кинжала, который натачивал, и укоризненно покачал головой:
- "Блядь и сука"? Это все, чему я тебя научил? Мне стыдно за тебя.
Ганн, в своей привычной форме монстра, стоял у крепостной стены, вглядываясь в черррноту. Там выли твари. Они требовали меня. Ганн как-то отпугивал их. Как-то безззмолвно и непонятно. Но один раз я даже услыыышала, как он рыкнул, и видела, что он ударил рукой по воздуху. На когтях осталась кровь, а в ночи - визг и вой. Я не хотела к нему подххходить, но... это же мой сон! Здесь я могу выяснить все ррраз и навсегда. Я же могу прогнать его отсюда! Могу наверняка. Я же запррретила ему появляться в моих снах!
Поэтому я зашааагала к нему, еще иииздалека окликая:
- Эй! Я же сказала, чтобы ты не появлялся здесь. Мне что, убить тебя, чтобы дошло?
Он обернулся, дождался, когда я встану рядом, и спокойно произнес:
- Ты несправедлива ко мне. Если ты еще раз попробуешь на меня ругаться или бить меня...
- То что? Что ты можешь сделать такого, что остановит меня, если я...
Ганн сддделал резкое движение, оказавшись рядом. Его глазааа полыхали краснотой, где-то в груди зрррело чудовищное рыыычание, а его ярость была ощутимой и хорошенько огрееела мое тело. Я и забыла, какой ууужас он умеет внушать. Взвизгнула, съежилась.
Он довольно кивнул, снова уставившись вперед. Я почувствовала, как он отпихнул кого-то. Мысленно, мееентально.
Ну и ладно.
Я хотела уйти, но он поймааал меня, больно запустив когти в плечо:
- Ты должна понимать, что твое мнение играет мало роли. Я здесь, и я останусь здесь. Более того, я буду появляться там, где мне нужно тогда, когда я посчитаю нужным и правильным. Это понятно?
- Это мой город. Мое место. Ты не можешь мне приказывать здесь.
- Ты... перечишь мне? - и наклонился надо мнооой, еще глубже заааапустил когти в мясо, зааарычал.
Ну почему?! Почему я такая забывчивая дуууреха?
Ведь даже дневник веду, где подробно написано кого и почему мне стоит бояться.
Пара ласковых слов - и я забыла.
Пара крепких рук для защиты - и я расслабилась.
Ну, пожалуйййста, получай - валяйся у него в ногах и вооой от ужаса. Даже не смотря на его отрешенную, утомленную моей ииистерикой позу, выражающую терпеливое ожидание.
Но нет. Какого черта? Я победила Короля теней! Я победила Лорна Старлинга! Я победила Гариуса! Сидни Наталь! Пожирателей! Ночных охотников!
И мне будет пррриказывать какой-то монстр здесь?!
Это... это было...
Я и не злилась на него даже. И не в ярости была. И...
Это была стттранная смесь чувств и эмоций. Как во сне.
И, будем честными, книжка - я знала, что делать с монстрами в своих снах.
Ну вот я и прииижалась к нему. Смеялась и плакала, сама рвала его когтями на себе одежду, слизывала свою кровь с его когтей и облизывала его острые клыки. Прииижималась к нему. Ничего, что он оттолкнул меня в реальности - тут у меня и волосы на месте и грудь такая, как была еще в Западной Гавани, и я чистая, и говорю без заиканий.
Но и в этот раз не вышло. Он подхватил меня на руки и вдруг оказался в комнате Касавира. Буквально сбббросил меня на пол и велел паладину:
- Позаботься о ней. Сражайся с ними, если придется. Я должен уйти.
Э-эх...
Ганн.
Парень вздрогнул, выпрыгивая из ее сна как ошпаренный. Никогда он не бежал от женского возбуждения во снах, но это было как-то чересчур нездорово. И от того, что она знала, что он не плод ее воображения, и от того, что она намеренно отдается ему, как чудовищу, и от того, что она действительно хотела... но не монстра, а его. Ту нормальную частицу его, которую видела во сне. То есть хотела его самого, наяву. А это, в данной конкретной ситуации, в их ситуации, было неправильным и лишним.
И еще одна незадача, побочный эффект от блуждания по чужим снам - если эмоции там очень сильны ты чувствуешь то, что чувствует спящий. В конце концов - ты же в этом сне. И чувствуешь этот сон.
Захара тихонько вздохнула на своем лежаке. Не с болью, не со страхом. Так, как она вздыхала в первый вечер их знакомства. А потом свернулась комочком, зажав ладони между колен и напрягая бедра. Снова вздохнула, расслабилась и уснула еще глубже, бессознательно закусив нижнюю губу.
Ганн поморщился от ощущения сладкой, требовательной, тянущей тяжести в паху и попытался отвлечься, глубоко вздохнув.