В доме Джанника, после того, как Захара весьма впечатляюще прогнала Аню из грез, девушка не могла уснуть - боялась. А он не хотел засыпать уже четвертый день. Ему тоже было чего опасаться.
Захара тихонько лежала, вертя в руках и разглядывая что-то. Ганн, обладавший ведьмовским зрением, пригляделся. То был кусочек маски, что она забрала из мертвых рук парня, над которым рыдала и выла, как совершенно лишившаяся ума. Кроме маски в ее руках был маленький ловец снов. Она цепляла поделку из нитей и бусин к осколку, прикладывала край маски к глазу, закрывая часть лица, щурилась, улыбалась, плакала.
Словно почувствовав его взгляд - повернулась, убедившись, что он смотрит на нее. Ганн сел на постели, глядя в ненавистное лицо. Потом мягко улыбнулся, дружелюбно проговорив:
- Не люблю ловцов. Они действительно немного путают, когда приходишь к тому, над чьей постелью висят. Хочешь защититься от меня?
Она хмыкнула, прохрипела в ответ:
- Неп-плохо получались всегда. П-папа научил, когда в детстве нач-чались кошмары. Не очень помогло. - Она немного помолчала, а потом снова улыбнулась мягко, - но этот папа делал, не я. Ношу, как талисман.
- Талисманы бесполезны.
- Да.
Она оглядела его внимательно, а потом вытянула руку - именно такое расстояние разделяло каждого из них на холодном полу. Дотронулась боязливо до его ладони, которую он услужливо протянул, и, словно упрямясь, схватила его крепко. Держала так руку какое-то время, а потом встала на колени, подползла к нему. Сделала то, чего он не ожидал - наклонилась над ним, и... понюхала его. Стало как-то неловко. Он, конечно, парень особенный, но и он начнет вонять, коли неделю не помоется. Впрочем - на себя бы посмотрела! От нее тоже несло изрядно. Но он все же мягко отстранился.
Захара протестующее фыркнула и снова подалась вперед. Уловив его недоуменный и немного раздраженный взгляд, пояснила:
- Ты пахнешь мужчиной, который не причинял мне боли. Ну... т-тогда. Помнишь?
Удивительное сочетание сексуальной раскрепощенности, которую он видел в ее поведении, и невинности, которую она демонстрировала в разговорах. Ганн усмехнулся:
- Помню.
Она равнодушно, словно предлагала доесть за нее нежеланный кусок хлеба, шепнула:
- Хочешь еще?
- Помилуй, нет! - Он даже рассмеялся, с трудом сделав голос тихим.
Любая девушка поняла бы такой ответ превратно, но эта только пожала плечами, скривив губы. Но на свое место не ушла. Так и сидела на краешке его лежанки, обхватив колени руками. Ганн догадался:
- Ты... запоминаешь меня? Пытаешься привыкнуть?
Она кивнула отрывисто три раза, сосредоточенно глядя прямо перед собой.
Немного помолчали. Ганн закинул руки за голову, вытянулся во весь рост и расслабился. Захара не шелохнулась. Спустя время он с любопытством уточнил:
- Получается?
Она не ответила, только неуютно повела плечами.
- Ну а я посплю.
Он закрыл глаза, вытянул одну руку вдоль тела, а вторую положив на живот. И задышал спустя несколько мгновений ровно, глубоко, как засыпающий. Ждать и притворяться пришлось долго. Он подглядывал из-под ресниц. Девушка не шевелилась. Он и правда почти уснул, когда она, где-то через час, наконец-то шевельнулась, осторожно сжав в пальцах край его рукава. Так и замерла.
А Ганн, стараясь не шевелить рукой, все же провалился в тревожную дрему.
Сон пятнадцатый.
*пишущий человек напуган*
Я вернулась в тот город, как и просил сумеречный монстр. Он стоял рядом. Израненный раненный раненный, напуганный, уставший.
Устал. Много сражался за меня - там, за пределами.
Кровь у него была, как и всех прочих. Алая, стекающая по дымчатой шерсти, и теневым когтям. Страшный, жуткий жуткий жуткий
В соседнем доме, в изуродованном проеме окна появилась Кара. Огненные кррррррылья ее объяли серый камень. Она шепнула хрипло:
- Они здесь.
Они они они... кто?
Мой монстр из сумерек и кровоточащей плоти сжал руками свою волчью голову, оскалив длинные клыки. Зарычал, но не со злостью. Стах страх страх
Ббббииишшшшоп показался на крыше другого здания. Нетерпеливо стучал по ноге руккккоятью моей бывшей его его его плети. Хрипло, мертво мертво мертво голоссссом мертвеца говорил:
- Они готовы. Иди и посмотри, если хочешь.
Касавир покачал головой:
- Нет. Она не заслуживает такого, Бишоп.
Следопыт раздраженно дернул крылом, усмехаясь:
- Охолони, мертвяк. Пусть идет, и смотрит в лицо своим убийцам. А то опять начнет обманывать себя, и жить в грезах.
Паладин только улыбается мне мне мне, обнимая крыльями и осыпая меня пеплом:
- Ну а она где, по-твоему?
Я иду на стену. Там, за черными воротами, в темноте без дороги и долин, в кромешном аду ходят ходят ходят они.
- Отдай мне сына! Отдай мне мужа! Убью тебя! Убью вас всех! Одного за другим! Одного за другииииим!!
Мой монстр стиснул камень кладки так, что камень раскрошился под его когтями и полетел вниз. Тени мелькали за спиной ведьмы. Красное чудовище с раззявленной пастью. Пожиратели с горящими синим пламенем черепами.
Пришли за нами двумя за нами... когггггда нас оберегают только мертвые только мертвые...
Ах, как было... как...
Запись шестнадцатая.
*Запись на удивление спокойная и ровная. Повторов и ошибок нет. Нет даже клякс на краях тетради*
Вот оно значит как. Вот оно...
Не знаю, что именно я вижу во снах и почему, но знаю одно - если что-то снится, значит, голова забита чем-то похожим.
Значит, я и наяву обдумывала ситуацию с Ганновой матерью. Которую прокляли именно бессонницей, чтобы она не видела грез, а в грезах не вспоминала мужа и сына.
Что ж... ладно. Ладно, я найду, как справиться с этой проблемой.
Сейчас важно другое. Снова чудовища у меня на пути.
Я расскажу тебе, книжка, ты должна это запомнить.
После того, как все проснулись под мои вопли и мат бедного Ганна, отчаянно сдерживающего мою истерику (да, я, что удивительно, уснула рядом с ним, а во сне пристроилась под боком. А я никогда не засыпала рядом с кем-то, кроме него еще тогда, в первый день знакомства. Но тогда я была ранена и измучена - не странно. Странно, что сейчас...) - так вот тогда, мы направились дальше.
Неподалеку от дома Ани находилась тропинка, которая, как я предположила, должна была сократить путь к Мулсантиру. Но вывела она не туда. Мы попали в племя утраков. Уродливых, человекоподобных тварей, питающихся людьми, и, как выяснилось, боготворящих Проклятье, засевшее во мне. Они злились, что мы желаем уничтожить его. Они хотели его себе. Они называли это силой, благословением, которого не достоин слабый, типа меня.
Догадываешься, что они попытались сделать? Ха!
Мы даже детей их перебили. Я, если быть честной. Каэлин пыталась меня остановить, Сафия морщилась, а Окку и Ганн стояли с непроницаемыми лицами. Но они, утраки, были просто таки олицетворением всего, что происходило со мной с детства. Я! Меня! Просили о милосердии чудовища! На что они рассчитывали? Что я забуду двадцать семь лет насилия? Что я забуду маленькую полуэльфийскую девочку, которая просыпается в крови от того, что сама себя во сне избила и исцарапала? Забуду, что почти всю юность я засыпала, заботливо привязанная папой к кровати по рукам и ногам?! Не бывать тому! Из милосердия мир состоит, на нем держится, но... есть те, кто милосердие уничтожают. И я щадить таких не буду.
Да, книжка. Вот так. Детоубийца.
А там был и другой сон. Будто мне своих мало - в этой части света все замешано на снах.
Если очень коротко, то все было так: мы встретили родственников Окку, которые осмелились обвинить его в трусости. В этот раз я объединилась с Каэлин. Возмущению нашему не было предела, и мы бранились с призраками, чуть не доигравшись. Те едва не убили нас. Но обошлось. Обошлось, и Окку, вроде бы... был доволен. Ну, он ткнулся лбом мне в плечо по дороге, издав звук, какой мог бы издать трехметровый урчащий кот. Я даже погладила его по носу! Вот какая смелая стала!
Вот там, среди водопадов, где поселились призраки, мы и встретили сон. Там жил отпечаток последнего пожирателя, который и запер голод в кургане Окку. Какой же умный был мужчина! Он все предусмотрел! Все что мог, и намного более того, что могла я. Признаюсь честно - я заплакала от благодарности. И, я уверенна, мои слезы были лучшей ему наградой. А за его спиной, когда он наконец-то "ушел" хоть немного отдохнуть - меня ждали мои родные кошмары. Пожиратели Теней, просто тени - ломились отовсюду, как в старые добрые времена - еще так недавно! Ганн сразился с ними. Ганн всегда был со мной, направлял меня. С таким взглядом... он смотрит так, что я теряюсь. Иногда думаю, что я ему нравлюсь. А иногда кажется, что он меня ненавидит. Второе - вернее.
Когда мы справились с моим прошлым, появилось прошлое Пожирателя. Маленький мальчик. Он сказал, что был Пожирателю братом. Дал мне остатки того, что было. Кусок маски.
Все что было - в прошлом. Правильно?
Ну а сейчас мы подходим к Мулсантиру, и решение одной из моих проблем почти готово. Лежит шелковой паутинкой в моих пальцах. Да.
Ганн.
Наконец-то нормальный отдых! Он устал больше, чем думал.
Как раз отмокал в бадье, в комнате Лиенны, которую все они использовали в личных целях, когда надо было. Каждому порой нужно личное пространство, более безопасное, более защищенное, чем комнаты таверны. Помыться, написать что-нибудь в одиночестве, или заняться чем-то личным, оставаясь совершенно расслабленным, не отвлекаясь ни на что иное. Иллюзия дома. Например, Сафия уединялась здесь, чтобы починить Каджи или поэкспериментировать с их доспехами, он сам медитировал перед порталом тени, вбирая в себя холод и зов тех темных духов, что навечно там застряли, а Каэлин... чистила перья, что как-то даже умиляло.
В основном же эту комнату занимала Захара. Маленькое, ломкое тело на огромной кровати.
Оказывается, он не заметил, как уснул без грез. Просто отрубился в этой расслабляющей горячей воде. Проснулся от ощущения тепла. Оказывается, вода успела остыть, а Захара подлила кипятка из кувшина.
Ганн открыл глаза, но ничего не произнес, разглядывая девушку. Та была в одной длинной рубашке и вязаных носках до колен, с чуть влажными и аккуратно причесанными волосами. Наверное, сходила в баню, и даже успела поесть. Он просто проспал все время, которое Захара отводила каждому из них.
Девица тоже смотрела на него несколько мгновений, а потом дотронулась до тряпки, висевшей на краю:
- Можно?
Ганн кивнул, а Захара опустила тряпицу в воду, деловито отжав и намылив ее. Прикасалась к нему, мыла его так, словно никогда и не страдала той болезнью, которая мешает ей жить нормально. Была осторожна и как-то отстранена. Но от ее... рук, тела, повадок - впервые исходило тепло и покой, а не испуганное напряжение.
Когда она наткнулась рукой на вполне нормальную мужскую реакцию на подобную процедуру - только улыбнулась слегка, но продолжила с эмоциональностью хирурга. Но все же хрипло выговорила, спустя пару секунд со смешком:
- Где еще найдется солдат, о котором ком-мандир так печется?
Ганн хохотнул, чуть подавшись бедрами вперед из-за еще одного прикосновения, но потом погнал ее прочь:
-Иди. Сам закончу. А то ужасно нарушим субординацию.
Девица сидела у зеркала, что-то вертя в пальцах. Он подошел, дождался, когда она посмотрит на него в отражении, и занес ладони над ее плечами:
- Можно?
Девушка покосилась на его руки, нахмурилась, но все же кивнула. Он почувствовал, как сильно она вздрогнула, когда он прикоснулся к ней. Но, вроде бы не окостенела, и, хоть и напряженно, но шевелилась. Он завел большие пальцы к затылку, и слегка надавил, массируя легкими движениями. Захара издала слабый, удивленный возглас удовольствия, и, через какое-то время, буквально растаяла теплой глиной в его руках.
Долго он не стал экспериментировать, опасаясь, что пока слишком просто разрушить то, что у них получается. Не стоит испытывать ее болезнь. Он отошел, присев на край постели рядом и взяв ее расческу - ну а что? - у него тоже не короткие волосы, а узлы распутывать - одно мучение. Обычно-то за его волосами присматривают женщины-духи. Сам он давно постригся бы, и так волосы были короче, чем у большинства. Но его знакомые мертвые девицы уперлись - не трогай, и все тут.
Захара, отдышавшись и взяв себя в руки, повернулась на стуле, уперев ноги в кровать, по обеим сторонам его бедер. На то, что на ней нет белья, он уже никак не мог не обратить внимания. Она же просто протянула ему то, что вертела в руках. Ловец снов из черных, серых и серебристых нитей, с прозрачными бусинами и двумя серебристо-сизыми перышками с крыльев Каэлин.
Ганн вопросительно глянул:
- Это мне? Зачем?
- Чтобы запутать тех, к-кто не дает тебе о-отдохнуть.
Он повертел поделку в руках, удивляясь точности граней. Удивительно красивая, гармоничная, терпеливая и четкая работа, для такой сумбурной натуры. Глупость. Но очень многозначительный жест. Он потянулся, и положил ловец в карман своей шубы, лежащей в общей груде вещей на краю постели. Потом потянулся к девушке, осторожно взяв лицо в ладони, и поцеловав. Она дала слишком много намеков, проигнорировать которые, значило обидеть. Целовал и гладил ее одной рукой, раздумывая о том, что она едва ли походит на нормальную женщину. Даже грудь стала намного меньше, чем в прошлый раз. Кожа была сухая и холодная, неприятная.
Ганн мягко отстранился, осознавая, что сейчас лучше обидеть отказом, чем дать ей понять, что красивых губ, глаз, и жалости не достаточно для этой стороны отношений. Он отнял руку от ее лица, и с удивлением уставился... на прядь волос. Целый клок. Зацепился за его перстень и свободно, без малейшего сопротивления кожи - отошел от ее головы. Тень отвращения мелькнула по его лицу - не смог сдержать, а точнее - не успел себя остановить.
Захара же, замерев на время, просто спокойно сняла клок своих волос с его пальцев, бросив на пол. Слезла с его колен, заползла под шкуры, свернулась комочком и, с суховатым, но достаточно задорным смехом велела:
- Уходи.
Он не собирался так унизительно заканчивать такой... странный вечер, и наклонился, осторожно коснувшись губами ее лба, шепнув:
- Спасибо за подарок.
И ушел, да. Сгреб свое шмотье в охапку, войдя в соседнее помещение, где располагалась труппа. В коридоре наткнулся на одну из актрис, которая оценивающим взглядом скользнула по его плечам и рукам, улыбнулась именно так, как он того заслуживал. Была очарована. Ганн почувствовал знакомый внутренний толчок - призыв ее грез. Ведьмак улыбнулся ей, очаровательно, влекуще, глядел в глаза, когда они сближались и когда разминулись в коридоре. Скользнул обнаженным предплечьем по ее плечу. Больше не оборачивался - ему достаточно было услышать ее сбившееся дыхание и быстрый стук каблуков. Убежала, девица.
Ганн завалился на свою койку, достал подарок Захары, и повесил над кроватью. Изо всех его душевных сил игнорировал бушующую в глубине души ярость. Она не хотела его, он это чувствовал, но снова и снова пыталась затащить в постель. Секс для нее - проявление покорного страха. Она все еще ждала, что он окажется той тварью, которую она ждет - возьмет у нее все насилием и жестокостью, сметет ее, сомнет и причинит боль. Сука. Мерзкая, полная любви, как ему сказали, маленькая сука.
Игнорируя храп молодого рыжеволосого актера на соседней кровати, затолкав собственные чувства подальше, Ганн уснул. Самому ему нити, сплетенные Захарой, не мешали. Он просто видел за спиной стену из серебристо-серой паутины. Ну а впереди были грезы очарованной актрисы. Дальше, глубже. Через томительное возбуждение девушки, через ощущение сжавшегося от любви и нежности нутра, мимо копии самого себя, крепко прижимающего к себе девицу, сквозь томные вздохи и хриплое дыхание, вглубь розовато-сизой дымки, где угадывается запах цветов, еще дальше от любовников, туда, где кроется только ее нежность и очарование, которое он породил, сквозь это в самую глубину, туда... где чертовски темно и тихо. Там нет ничего. В самую глубину души, где ему не место, где никому не место.
Там Ганн уселся, оперевшись локтями о колени и обхватив голову руками. Теперь он может уснуть. Теперь может отдохнуть. Здесь его никто не найдет. Ведьмак стиснул зубы и шумно выдохнул. Как бы ему самому не рехнуться со всем происходящим.