В Л А Д      С О Б О Л Е В

Убийство в Мангейме

( роман )

-         - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -- - - - -

ВЛАД СОБОЛЕВ

НОВЕЛЛЫ. УБИЙСТВО В МАНГЕЙМЕ

Изд-во "StarLight", Тель-Авив, 1999

ISBN 965 555 035 4

љ Copyright Влад Соболев

-         - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Этэлэ посвящается...

ГЛАВА 1

Господи! Ты изучил меня и узнал.

(Царь Давид, 139 псалом)

Очень хотелось снега! И снег пошел, от того, что очень хотелось. Пошел сначала рябью, затем мукою на душный противень дороги, смазанной вечером. Дороги, которая уводила к незнакомому дому знакомую до деталей легковушку. Безоблачно застрявшую за курящейся сигаретой водителя.

Приключение должно получиться. Для этого он ехал. Впрочем, не только ехал, используя вечный двигатель вокруг себя и внутри себя. Вставал, шел, бежал, взлетал, летел, приземлялся, вел машину. Взятую напрокат, но уже в совершенстве изучившую своего седока.

Приверженца аудиторий университета. Уводящих по расписанию в полные святотатства анатомички. Исследованные страницами с отличием защищенного дипломного сочинения.

То было счастливое время, когда он встретил Мисси. Она была покорной девочкой. Бравшей без стеснения большое состояние на поездки общественным транспортом. За город. Где жила ее мать и трое малолетних братьев. Им нужны были игрушки и гостинцы, а матери - красивое нижнее белье. В котором Мисси потом принадлежала Гиру. Щедро пополнявшему прихоти возлюбленной.

Родители Гира относились к их роману устало. Их больше интересовали связи на стороне. И - аукционы. Где котировались произведения искусства, и без проблем теряли признаки чужой собственности вещи.

Право пристраивать их в углах или на стенах, спустя некоторое время, принадлежало Гиру. Который научился забывать о том, что каждая вещь должна быть пристроена. Научился, потому что появилась Мисси.

Лишний раз напомнившая родителям Гира о несовершенстве человека. Конечно! Она была не совершенна. Как со времен Евы все женщины. Как мать Гира, которая простила увлечение сына благодаря зеленым глазам его пассии. Не блещущей манерами. Достаточно смуглой. Угловатой. До неприличия худой. Признающей в одежде лишь брюки и накинутое на них бог знает что.

Общий язык Дети Времени нашли сразу. Длинным, как горизонт, поцелуем. Скрупулезно развешавшим снятые друг на друга ложбинки ткани.

Она никогда не просила его о ласках. Все случалось само собой. Гиру нравилось желать Мисси в самый неподходящий момент. И та никогда не отказывала ему. Отказывал он.

Двоюродная сестра Гира Анж не выносила Мисси. Анж претила их старомодность. Так не ведут себя! Нет, она ничего не имеет против самой Мисси. Но эти манеры! Просто подчиняться мужчине, как заводная игрушка!?

Которой, может быть, Анж мечтала стать для своего мужа, Уила. Всегда благотворительного намерениями. Не доводимыми до конца. - Высоким шатеном. Тучным. Очень добрым. Ворчливым, когда внезапно испарялись чистые рубашки. Не существовавшие для Анж, чье чувство ущемленности, бог знает в чем, превосходно компенсировала сердобольная экономка-китаяночка. Уил впервые заметил ее около себя после пяти лет супружеской жизни. По наитию судьбы улетучились чистые рубашки, которые были не вовремя оставлены после глажки в другой комнате. Анж не забудет это утро! Взбешенный Уил вопил так, что умудрился разбудить даже Гира и Мисси, гостивших целую неделю у Анж. Громовержец вдруг открыл, что в их уютном жилище обитает какое-то маленькое косое юркое существо, отдаленно напоминающее женщину. Сглупив, он даже решил, что так теперь выглядит его Анж, о чем констатировал вслух и ошеломленно. Этого Анж не простит ему, как не простит умирающих от хохота, взмыленных после постельных утех, совершенно обнаженных неожиданностью момента фигур молодых людей! Оскорбленно-возвышенно удалившись в собственную спальню, Анж категорически не пожелала слышать извинительные причитания Уила, что - оказывается! - он не знал положения вещей. Это просто великолепно, что есть кому позаботиться о нем в их доме! Больше всего его поразило нежелание экономочки относить костюмы в стирку, сдавать белье в прачечную, вызывать рабочих для приведения в порядок садового участка... Она предпочитала сама чистить его костюмы, стирать и гладить все белье, выполнять по дому и их несравненному садику всю рутинную работу... за какие-то жалкие гроши! С этого дня жалование китаяночки невероятно возросло. Без ведома Анж. Впервые - без ведома! Кроме того, возросли расходы из довольно приличной доли наследства на компенсацию морального ущерба для Анж, которой Уил, в одну из долгожданных ночей вдвоем, захлебываясь, рассказывал, каким терзающе большим, извергнутым из греховного алькова, он застал пенис Гира.

Во всем виновата Мисси, в одно незапамятное утро решила Анж. И выпустила все свои коготки в эту жалкую шлюху. Приходящую и уходящую, как времена года.

Мисси ничего не сказала Гиру. Который любил не спрашивать всех своих подружек, как они проводили сутки без него. Гиру сказала Анж. Он послал ее к черту. Обозлился на Мисси. И та ему напомнила о его мужской привычке. Заработав пощечину, девушка исчезла.

Интерес к учебе и другим событиям заглушил образовавшуюся пустоту. Завершив докторат, Гир получил доходное место в одной из престижных клиник.

Потом была Отей, женщина его круга. Гречанка. Яркая брюнетка. Которая требовала постоянного внимания и зарабатывала его. Беспрекословно. Дело шло к традиционной развязке. Но все испортила та же Анж.

 После помолвки, искусно похитив его из банального, светского обмена фразами, Анж заметила, что Гир изменился в лучшую сторону. Он напрягся, почувствовал бессмысленность ответного удара. Слишком перебрал. И сдался без боя. В голове выстукивало "Мисси", "Мисси". Возникшая из ничего Отей поинтересовалась, кто это "Мисси". Анж извинилась и хотела было удалиться и поискать увлекшегося Уила. Но Гир очнулся. Он понял, что Отей не знакома ему. Прилюдно расторг помолвку. Сел в машину. И больше не видел Отей. По дороге он уточнял, что ему показалось, и чего не показалось. Анж молчала, а Гир был благодарен ей.

Забросив работу, он мотался по всей стране в поисках Мисси. Приезжая к Анж и Уилу только под утро. Катастрофически поедая упорные съестные заготовки китаяночки. Неосторожно-шумно будя сестру и ее мужа. Погружаясь до обеда в младенческий сон. Родители расценивали столь бурное переселение Гира каждый по-своему. В принципе, не мешая перебеситься. Вторжение же Гира в никому не ведомый, бездетный уют супружеской пары возымело для гнездышка свои прелести. Здесь его ждали. В любое время дня и ночи. Суетились. Ворчали. Промывали мозги. Давали советы, как разыскать Мисси.

Ее мать и трое братишек были на полном иждивении Гира. Которому доставляло радость заезжать к ним, начав после сна новую жизнь - на короткое время, отцом, привозить надежду и всякую сладкую всячину.

Наконец, он нашел Мисси. Помог Адриан. Друг - по студенческой скамье. Неудачник. Бывший в курсе всех амурных похождений Гира. Прекрасно знавший Мисси. Теперь она жила с ним.

Нагрянув как-то к родителям Гира, Адриан узнал, что тот поселился у своей двоюродной сестры, и что-то там у него не все в порядке. После университета Гир не видел Адриана несколько лет. К Адриану поехали вместе, а уезжали уже без Адриана.

Она похудела. Еще больше. Остались одни глаза. Глубокие, как хвойный лес. Был аборт. На свете так и не появился ребенок.

Второй раз (Анж!) Гир был благодарен уже Адриану.

Анж, естественно, не была в большом восторге. Она боялась. Это и понятно. Но когда узнала, что ничего не изменится в их полой жизни с появлением Мисси, смирилась.

Мисси вела себя так, как будто не было ее отсутствующих лет. И за это в третий раз Гир был благодарен уже Мисси. Она будет ждать ребенка, которого будут нянчить Анж и Уил.

О покатом вышеизложенном размышляла вздымавшаяся по снежной дороге машина, влекомая упоением Гира побеждать и побуждать.

ГЛАВА 2

Ты знаешь, когда я сяду и встану,

понимаешь наперед мысли мои.

(Царь Давид, 139 псалом)

Умная машина везла Гира в Мангейм. Всеми силами он думал, что выпавший по его желанию снег задержит неумолимое кружение колес; они завязнут, и еще одна жизнь будет спасена. Каждый год Мангейм встречал его по воле рока.

В округе бродило много разных сплетен. Про проклятое место. Которое было наследственным владением Жюльетт и Монтгомери Осборн. Родителей Гира. Взявшихся ниоткуда в провинциальной тишине крошечного городка. Где все друг друга знали, не знали только чужаков. Поэтому боялись, давая волю бесконечной фантазии.

Говорили, что отец и мать Гира - брат и сестра. Останавливались на версии двоюродных. Ибо наблюдали небытие друг без друга. Будоражившее нищие, без духа, умы.

Люди не верили, что нельзя хоть один раз в жизни не  поссориться или не развестись и вновь сойтись. Супруги засыпали с открытыми ставнями. И ни один уважающий себя вор почему-то не смел украсть ничего ценного.

А сколько ценного было в Мангейме! Несметное собрание, так говорили. И переставали говорить, как только кто-нибудь из многоуважаемых граждан городка удостаивался чести посетить званую трапезу. Но и тот, кто один-единственный раз побывал в Мангейме, не спешил пренебречь затем не увиденным им. Расцвечивал свою историю деталями о подозрительных шорохах, стуках, всплесках за стеной той комнаты, куда приводили хозяева Мангейма любопытствующих гостей. Двери открывались, и ничего особенного не обнаруживалось. Зато зачарованные уши слышали, как проворные слуги мгновенно уносили и даже что-то перетаскивали (тяжелое!), преданно следя за молчаливыми намеками Осборн.

Мисси не бывала в Мангейме. Гир не брал ее с собой. Или брал? В эти глубокие комнаты, впечатляющие пустотами. Среди, казалось бы, уместно обставленных углов и середин. Здесь жили, как в музее. Приходили и уходили, чтобы вновь прийти и уйти. В мир эпох и из мира эпох. В них встречали и провожали среди примет Древнего Египта, Античной Греции, гладиаторского Рима или Средневековой Шотландии. Но покидали Мангейм всегда без чувства сожаления вернуться из мира вещей в мир людей. Которые в отсутствие хозяев имели возможность либо подработать в нем, либо осмотреть его в качестве туристов.

Жители предместья не стремились ни к тому, ни к другому. Они предпочитали слухи. А в грозовые или снежные ночи самые смелые из них посылали себя к краю обрыва, за которым причудливый ландшафт отмерял ступенями шаги сначала в бездну, но вдруг, опомнившись, взвивался орхидеей в Эдем. Таким вот образом вилла располагалась почти на виду у городка, примостившегося к ней бесполезным стражем ходячей добропорядочности.

Центры цивилизации находились не близко. Однако сообщение с ними было отменным. Признаком довольно приличного времяпрепровождения считался большой торговый каньон, в котором, как водится, можно было приобрести все - от игольного ушка до суперсовременного мерседеса. Старожилы-снобы посещали сие заведение в исключительных случаях. Исключительные случаи были всегда связаны с Мангеймом. С его сравнительно молодым возрастом, чей отсчет велся с того дня, когда взбалмошной Жюльетт Осборн пришло время разродиться младенцем мужского пола и непременно в экзотическом месте. За девять месяцев была возведена роскошная вилла на отшибе, похожем на клубящееся внутри вулканическое плато. И не просто возведена! Строительство велось под звуки симфоний и опер величайших композиторов всех времен и народов при неописуемом изумлении возводящих его и возводимых им.

Именно с тех пор у сторонних наблюдателей развилось воображение. Уверенность о не зря прожитых летах. Желание видеть прежде не виденное. Упоение периодами с неистовством участвовать в выборах городского мэра, благоустраивающего и перестраивающего окрестности. Состояние праздника, когда подушечки телетайпа вздрагивали от прикосновения к ним информации о том, что обитатели Мангейма бодрствуют и спешат провести несколько восходов и закатов в таинственных стенах их жилища.

Лица преображались, забывали о дрязгах и обидах, наносивших на самих себя не одну прядь морщин. С прилавков молниеносно исчезала самая дорогая косметика. У владельцев швейных салонов наступали бессонные дни и ночи. Кондитеры сбивались с ног, ублажая никогда не обращавшихся к ним клиентов. Падали от усталости парикмахеры. От телефонных звонков и непредвиденных визитов вопили гадалки. За одну ночь высаживались зеленые насаждения. Находилась сиюминутная высокооплачиваемая работа для каменщиков, плотников, маляров, электросварщиков, дворников, выдумщиков фейерверков. К назначенному часу каньон превращался в препустейший железобетонный остов и, задохнувшись от вполне законного грабежа, закрывался.

Иногда заселенный людьми Мангейм, увы, не стал колыбелью взросления Гира - чуда в пеленках, - появившегося на свет вместе с Пером Гюнтом Грига. Отнюдь не кумира мальчишки, скрывавшегося от музыкальных наставников в бесчисленных платяных шкафах. В конце концов, Осборн махнули на отпрыска руками и предоставили его, с колоссальными материальными возможностями, самому себе. Непокорный Осборн-младший чудил до тринадцати лет, пока однажды, именно в Мангейме, не взыграли его амбиции, в неизгладимой точности определившие профессиональную карьеру.

В один из блистающих белизной Новогодних вечеров Мангейм приютил великолепную Анж. Романтическую девочку, невзначай оказавшуюся кузиной Гира. Она сразу понравилась ему, а он ей не понравился. Потому что ничего не читал и не умел играть ни во что интересное. Только ходил повсюду за ней и глазел на нее. Монтгомери привез Анж в Мангейм по просьбе своей сестры, у которой должен был родиться в эти дни еще один ребенок. Ожидался братик - с  гордостью констатировала Анж дяде Монти и тёте Жюльетт. Примчавшимся спустя неделю на похороны несчастной женщины и ее задохнувшегося кесаревой слизью крошки. А пока с неба падали Новогодние каникулы, не предвещавшие, естественно, недетского оцепенения Анж вплоть до восемнадцати лет. Пока, в эти дни с Гиром, ее укутывала невысказанная пора пятнадцатилетия и важная роль самоуверенной наставницы несмышленого тринадцатилетия Гира. Забравшись на крышу Мангейма, не подозревавшие жизнь ни в чем плохом дети читали вслух и с упоением слушали сказки волшебного старика Перро - слава богу! - не имевшего ничего общего с тоскливым Пером Гюнтом. В ту незабываемую ночь с Анж подпрыгивающий от чувства благодарности мальчик обнаружил вокруг себя, скрытую ненавистным миром нот, бездонную тревогу образов Ганса Христиана Андерсена, Оскара Уайльда, Александра Пушкина, Астрид Линдгрен и других таинственных рассказчиков, которых привела с собой Анж.

А зазевавшиеся с детьми до восхода солнца люди потом долго судачили, - что могли (интересно!?) так долго делать среди сонного безмолвия звезд мальчик и девочка. О чем они могли говорить?! О чем они могли думать?! Не вставая со своих мест, походя на ледяные экспонаты, выточенные скульптором-ветром, из замерзших глыб-сугробов, заботливо прикрывающих голое темя Мангейма.

Вспорхнув осторожными галчатами со своих жердочек, дети погрузились в давно притаившую тишину ауру виллы. По - винтовой лестнице ведущей в уютные химерические усыпальницы, конструируемые столпотворением бестактных издалека наблюдателей.

Спускаясь в полусне первой, Анж внезапно подвернула ногу и полетела сильфидой вниз, до крови поранив локоток.

Кровь! Эти ужасные прозрачностью капельки! Потрясли и искалечили жалостью неведомую душу Гира. Разбудившего утром крика о помощи весь дом. И поразившего Анж неощутимым осознанием глубочайшего родства с этим мальчиком и Мангеймом на долгую-предолгую жизнь.

ГЛАВА 3

Путь мой и ночлег мой окружаешь,

и знаешь все пути мои.

(Царь Давид, 139 псалом).

По дороге к Мисси Отей забыла свои сигареты. И поэтому нервничала. В принципе, она могла их купить везде, но ее "пежо" не вынес бы такой тривиальной остановки.

Нет, сегодня невыносимо без сигареты. И что за тон у этого болвана-полицейского, который предложил ей припарковаться! Ей, которой никто не смел ничего предлагать!

 Значит, судьба? Перемена направления? Ка-акой красавчик! Права? Что еще за права? Это у нее - права! Можете не возвращать бумажку. Выйти из машины? Он явно не от мира сего! Неужели заставит выйти? Ее, Отей, при появлении которой мужчины не выходили, а пулей выскакивали из своих тачек! Придется... выйти... Да-а! Солнцестояние... Хм, а он, действительно, красивый! Кажется, не грек. А - красивый! Лучше Гира...

Тогда тоже у нее было ощущение солнцестояния. И, может быть, на том же шоссе. Несомненно. Гир не выглядел потерянным. Поэтому Отей притормозила. И - вышла... Измученную последними каплями бензина машину Гир бросил на дороге, как надоевшую за один раз шлюху. Тогда он стоял, зная, что она обязательно укротит свой норовистый путь. Предложит сигарету. Разговорит. Подвозя, возьмет его к тому, что произойдет и закончится.

В тот полувечер закончилось, как и положено, постелью. У нее. Необъяснимо медленно. Пугающе нежно. С последующей постелью. У него. В пустующем Мангейме.

Где была одна ночь. Удивительная! Первозданностью лиц, скалившихся в лобовом стекле автомобиля. Они разбегались и сбегались, разрезаемые бесшумной скоростью внезапного визита в спальный район вселенной.

Отей обратила внимание на то, как свежо это было. На его опытную неопытность. - Включить и выключить душ. По-мужски взбить подушки. До сытости накормить и себя и ее.

Она поняла, что у него есть женщина. И он понял, что у нее есть мужчина. Но та женщина и тот мужчина так ничего и не поняли. Поняли позже. Не имея ничего против.

Никто в ту ночь не тревожил Мангейм телефонными звонками, несмотря на то, что каждая комната и прочее были утыканы шипами-аппаратами. Соответствующая фирма присвоила Мангейму лишь один, роковой номер. Воспользовавшись им, абонент на другом конце провода даже не подозревал, какими разнообразными трепещущими мелодиями заливался Мангейм в самых далеких его концах! Гордый своим изобретением, профессионал-архитектор и электронщик Монтгомери Осборн позаботился также о конфиденциальности приватных бесед.

Телефон должен был оборвать их восторги тел. Которые, увы, не начали с поцелуев. Обрядовых для Мангейма и зеленых глаз Мисси. Более просвещенная, Отей претендовала на замещение обряда куражом. Грубо поруганной и получающей удовольствие от поругания самки.

Впервые надорвался Мангейм утром от охладевшей к своему искусству Отей. Прикорнувшей ангелом над измученным ею Гиром. Выбравшимся из-под женских обломков в одну из оскорбленных случившимся саун. - Кафельных язв бетонного желудка, испускавшего больные безвоздушной атмосферой газы.

Налив отмеренное количество воды, обнаженный Гир внезапно почувствовал острую боль Мангейма. Тоже - мужчины. Больше чем мужчины. Друга. Хозяина. Брата. Задыхающегося. Кашляющего пузырящимся в бассейне желе.

И тогда он открыл окна! Впустив искусственное дыхание праздничного лучами восхода.

Расставались, как не в последний раз. Который тщательно и неизбежно соблюдала Отей. Законопослушная жанровому своеобразию их встреч. Жертвы и насильника.

Время без Мисси с Отей не унималось вне Мангейма. Куда бешено стремилось сердце новой царственной любви Гира, упорно не желавшего облюбовать родимое гнездо ею.

Мангейм был заодно со своим воспитанником. Он охотно устраивал уикэнды для родителей Гира и свирепо насылал снегопады и жуткие туманы, когда ослепленная Отей брала вожжи разума любовника в свои руки...

В отличие от Гира, красавчик-полицейский подчинил ее независимости велеть. Неужели?! Неужели, если он скажет, она унизится до ближайших кустов?? Отей полыхала, готовясь искупить свой грех перед Мангеймом. В любом положении, в любом месте, в любой фантазии. С тем, кто выписал ей индульгенцию за превышение скорости и уже было вознамерился заняться другими делами.

Что ж... Титанически выпуклая ширинка захлюпала по швам, стиснутая предприимчивой рабыней! Одинокая дорога в Мангейм покрылась бессильными оспинками разочарования, когда он, атлетически мускулистый, застенчиво объяснил резвящейся от течки львице, что в его вкусе только мужчины и, если повезет, сопливые подростки! Возвратясь на круги своя, она благодарно бросила вызов одному из архитектурных чудес света. Обнажила до кружевных шелковых трусиков ровную, как пальма, ногу и остановила вылетевшую на них сбитой птицею машину. Отъезжая, благодетельница оглянулась. Двое мужчин шли к маячившему на обочине лесочку.

Итак, Мангейм указывал ей путь к Мисси. Это все, что он мог сегодня сделать.

Что скажет ей Отей, когда приедет? А ведь мало сказать! Необходимо убедить. В соучастии.

Но - как? Она никогда не видела Мисси. Хотя почти всегда дышала ей в затылок. Пифией, знала, во что Мисси была одета, где спала, сколько родинок окружало ее лобок, какие утехи та предпочитала. Но была ли легенда о ее зеленых глазах правдой? Этого Отей не знала. Сколько раз в свободное от Гира время прекрасная гречанка давала себе слово предстать перед Мисси! И - понять всё самой.

Понять, почему Гир вспыхивает шаровой молнией, когда Отей старалась некстати уколоть его приключением с глупенькой девочкой. И тогда весь день погибал к черту, а ночь стенала, не в силах выработать такие необходимые для женщины мужские клетки. Разбегались в разные стороны предметы повседневного и интимного туалета, неудержимо пригорал завтрак, обед и ужин. Наступало беспроволочное существование без друзей и врагов. Скучно. Почему?

Так что же она скажет Мисси? Если Отей ничего не придумает сейчас, ее мансарда на колесах развернется к Мангейму. И зачем ей Мисси? Наедине - в  Мангейм с Гиром! Ах, да! Его предки, и эта ненормальная Анж с женатой на ней приставкой. И кто знает, как поведет себя Гир, по рукам связанный вторжением Отей? Нет... Мисси была нужна ей. Беременная. Любая. Только так она перехитрит этого величественного старика - Мангейм!

Неважно, что она скажет Мисси! Важно, чтобы та открыла ей. И чтобы глаза Мисси утратили свою зелень, до того как Отей погрозит похожим на стальной пестик пальчиком недалекому умом сооружению.

Опасения Мангейма в душе Отей, к сожалению, не остудили замужнюю гетеру. Они лишь возбудили кислотный дождь слез, превратившийся в мутное стекло, сквозь которое шоком проступил удар о каменное препятствие - обитель  не покинутой Мисси.

Отей приехала. Жутко болел затылок. Плакали вцепившиеся в руль руки. Корчился закованный в тело шерстяной костюм. Рвался отчаянный макияж. Помято курились плотно заклиненные двери.

Что это было? Процесс завершения года? Со скоростью света? Или другой процесс? Потому что год еще не кончился? И она осталась жива? Для чего? Для того, чтобы процесс завершился? Будет ли она жива потом?

ГЛАВА 4

Даже нет слова в языке моем,

 как ты знаешь меня.

(Царь Давид, 139 псалом).

Никакое утро не могло разбудить Мисси сегодня. Она не спала. Всю ночь. Рядом с Гиром. Спящим ребенком. Приближающимся по минутам к дню. Эти минуты она выучила наизусть. Чтобы дать понять себе, какую из них он предпочтет для точки отсчета пути. Мисси не будет настаивать, хотя не настаивать было выше ее сил. Как всегда незаметно. - Вечно прислушивающейся к долгожданному скрипу половиц. Исчезающих присутствием в его мелочах жизни. Не знакомой приметами необходимости в другом человеке.

 Не так давно отвергнутом и найденном среди людей. Которым она была нужна, чтобы жить с ними, и была не нужна, чтобы остаться на безбрежное бытие. В качестве сестры, любовницы или просто шлюхи. Такой ее вновь обрел Гир.

И - не простил Мангейм. Он ревновал, еще не осознав, что ревнует. Стремится любой ценой уберечь притчу о едва задетых взрослостью мальчике и девочке.

Каким-то необъяснимым наитием Гир был горд, казалось бы, противоестественным сопряжением с материализованной грудой неодушевленности. Подставившей ему свой эксперимент-слепок в образе Отей. Неотразимой в отразимости Мисси. - Быстро проходящего каприза, предмета полового возмужания.

И больше ничего, кроме этих зеленых глаз? И все-таки в ней что-то было. Но - что? Зеленые глаза взглянули на Отей, как на мертвеца. Но нет, она не - мертвец!

Боже... На что похожа ее машина! Такая рухлядь никогда не доберется до Мангейма. Или доберется... Посмотрим!

Ждала ли Мисси Отей? Зеленые глаза пожухли. Все в порядке, старушка. Ждала! Может быть, не сегодня. Всегда! Чтобы увидеть в Отей время. Потраченное на пустяки.

Что ж... Гостеприимство - это ее конек. Но - не Отей.

Нет, нет, у нее ничего не болит! Какая же простушка, эта Мисси! Устала, она права.

Куда-то делись сигареты. Закурит Отей и такие! Но такие курит и сама Отей.

Всё. Пришла в себя. Что случилось? Ничего особенного. Просто не рассчитала. Или задумалась. Замечталась! Впервые вылетели не ее слова...

Кого-то. Знавшего о ней больше, чем знали другие! Но - все ли он знал о ней? Ничего не упустил? Промашка? Как трудно с этими женщинами! Но почему Гир - не женщина, а Отей - не мужчина? А Анж - не... Чепуха!

Так, Отей, действительно, пришла в себя. Они разговаривают??? Какие же слова были первыми? Стареешь, брат! Замечтался! Вот и ответ для Отей. Или - для Мисси? Или - для самого Мангейма?

Что-то такое... о колготках. Прекрасно! Все важные слова - впереди.

Отей снимала колготки от Диора. Они превратились в лохмотья. Почему женщины жалеют вещи больше, чем самих себя? И кто такой этот Диор? Тот, с кем она спит? А ведь спать должна с мужем! Нет, он не все знает об этой штучке. С Анж намного проще!

Вот еще какие-то слова... Ага, их произносит Мисси. С участием, ха! Она предлагает кое-что из своего запаса. Не от Диора? Еще бы! Она ведь с ним даже не знакома. Но кто ее знает! Тоже - штучка!

Кофе решает все проблемы. Интересно, а как насчет синяков? Вон ка-а-кой впился Отей в лодыжку! О нем бы и поговорить?

Две стервы! За кого они меня принимают? Видите ли, душ по ней плачет! Ты зачем приехала?! Н-да? Что я теперь буду делать с Мисси?

Задумалась девочка. О чем? О-о, если бы так задумалась Отей! Не-е-ет...! Померла она, что ли, в этом душе?! Хорошо - людям! Коффе, душш! А ты стоишь годами в чем мать родила (то бишь - отец) и ждешь, когда эти величества в тебя пожалуют, а потом, не дай бог, разрушишься, от того что переждал, перестоял, простудился и... заболел белой горячкой!

Думаешь, девочка? Думай, думай! А ты, кукла-голышка? Выходишь? Опять - коффе?! Чтоб тебе провалиться на этом месте!

Разговор не заканчивается. Опять о тряпках? Трудно сказать. Обе молчат. Губы Отей дрогнули. Вспыхнули подвернувшейся помадой. Фен массировал залипшую тину волос. Черных непокрашенностью с детства.

Хм, она рассказывает о ее детстве. Зачем? Что - каждый новый день мать Отей помогала ей стать самой собой; маленькая женщина, произведшая на свет высокую, стройную и до сих пор не похожую на нее девушку. Женщину. Творение искусства, как бодро называл ее отец. Некоронованный король царства автомобильных шин, чьи взгляды в незапамятном Прошлом раздели донага не одну прелестницу. Мать пыталась научить ее молчать. Но Отей была в своём репертуаре: нордической и ревнивой собственницы, которой прощалось немыслимое и не пройденное. И даже то, что она просто не привыкла защищать вскормившую и вырастившую ее унылую тень второй половины человечества.

Интересы не осаждали Отей. Знания давались легко. Самые необходимые прочно задерживались языками, формулами, опытом общения. И никогда - образами. Зачитанными до дыр, но выскочившими глупостями. Подтекст полученных рекомендаций был исчерпывающ: чрезвычайно умна, расчетлива, дисциплинированна, самоуверенна, уравновешенна. Красива, как стрела Амура. Неосторожно загубленного в отместку браком.

Выбор образования был случаен. Таким же образом она могла стать кем угодно, престижно вылупившись блестящим специалистом в области глазной хирургии. Великие умы прочили ей грандиозное будущее. Но Отей вовремя свила гнездо.

Какого черта о себе - такие подробности?! Мисси совсем не слушает. Поливает цветы. Что-то перелистывает. Зевает. Легко - не получилось. Отей поняла это на полуслове. Осечка.

Теперь она пошла одеваться. Но ведь не была же Отей голой! На этот момент он не обратил внимания. А - зря! Редкие мужчины промолчали бы, увидев ее кожу! Производившую впечатление ослепительного платья, небрежно наброшенного на умопомрачительно обещающие формы. Однако Мисси - не мужчина. Какая жалость!

Вместе с Отей его воспоминания перенеслись на одну из узеньких улочек старого Толедо. Искренне возмущенного тем, что странная гостья отчетливо пренебрегла упоительным зрелищем корриды - визитной карточкой любого мало-мальски уважаемого испанского города.

Она признавала город постепенно. Доверяя своей интуиции. Уводившей ее по велению истукана в самые недоступные походке бесконечные уличные переходы. Предназначенные не для туристов. - Невидимками-помойками, сточными канавами, сомнительными неопрятными двориками, снующими в поисках добычи попрошайками.

Одна из них положила глаз на Отей. По-елочному украшенную. Благоухающую французской косметикой. Одетую с исключительным вкусом.

Зубоскаля, нищенка подпрыгивала обручами, то сжимающими, то разжимающими сальные объятия. Чья мерзость измерялась достоинством купюр, отмахивающихся от назойливой попутчицы. Которую Отей не боялась. Напротив, ей было смешно, весело, любопытно. Она чувствовала себя тореадором, испытывающим роковую страсть к неизвестному концу приключения.

Повседневного тупиком, преподнесенным городу нечаянно зазевавшимся солнцем. Которое, опомнившись, не избежало корчмы черных от пьяни облаков. Загаженные ими стены протягивались отсветами к нищенке, ловя на лету клейкий иней копошащихся крысами денег. Которыми нищенка облепила магическое пространство Исхода в Отей.

Полезшего шелухой рогов под платье, в белоснежные трусики очаровательного оргазма. Снявшего разом скалистое презрение к однополой плоти, способной без досады открывать равных Отей соперниц.

ГЛАВА 5

Сзади и спереди объемлешь меня

и сверху возложил на меня руку ТВОЮ.

(Царь Давид, 139 псалом).

Время оставило себя для Отей, чтобы насладиться часом с Мисси. Трезво оценившей все преимущества соперницы. Не искавшей повода сопротивляться им. Напротив, Мисси сразу поняла, что, уступив обстоятельствам, заставит их работать на нее. Хобби подчиняться никогда не подводило ее. Гир рано или поздно возвращался. Пусть не к ней - к тому, что он хотел, но возвращался.

Мимо Отей. Только теперь осознавшей ситуацию. В которую ей пришлось одеться впервые. Мисси была побеждена, но именно поэтому неуязвима. Ей нечего было просить, демонстрировать, а тем более требовать. Отей же нуждалась в исполнителях.

Мисси ни в чем не нуждалась. Ей было безразлично, есть ли у нее дом, положение, ребенок. Вследствие этого она была нужна всем - покровителям, защитникам, любовникам, мужьям.

Отей растерялась. От того, что очень просто было посадить другую рядом и приехать в Мангейм. Без борьбы, без интриг, без правдивых откровений - осуществить невероятный план. Реализация которого зависела лишь от Гира. Жреца, уготовившего жертвенник для Отей. И даже если бы Мисси приняла ее правила игры, ничего бы существенного не случилось.

Все решал Гир. Неумолимый - отвергать или принимать жизнь такой, какой она ему отдавалась. По воле Мангейма, запутавшегося в том, чего он хотел или не хотел. Чьей последней разменной картой на этом свете оставалась Анж, не подозревавшая о том, какую роль ей доведется сыграть в обретении Гиром не принадлежащей смертному окончательной свободы. -

Использовать тех, кто был рядом с ним. Всех. Приглашенных и не приглашенных сегодня вечером в Мангейм. Чтобы стать еще взрослее вызовом неизвестности.

Которая разверзлась перед Отей в гостиной у Мисси. Избравшей молчание состоянием другой женщины.

Стоявшей у инвалидной коляски Каро. Вместе с Гиром. В не далекий Прошлым день причины их близости...

С утра позвонила Анж. Ничуть не удивившись, что трубки не подняла Мисси. На эти штучки у Анж было удивительное чутье. Когда Гира не мог найти никто из его родителей, друзей и увлечений, Анж находила свою записную книжку и набирала символический номер.

Нужно было посмотреть парализованную девочку. И просто сказать "да" или "нет". Гир не переносил этих кавычек и поэтому примчался.

В приемном покое ему сообщили, что Каро, так звали больную, сейчас осматривает офтальмолог, завершая общее обследование. Надев халат, он вошел в палату.

Отей о чем-то разговаривала с Каро. Она стояла к нему спиной без халата. Девочка улыбалась, бледная и вымученная. Гир попросил посторонних покинуть палату.

Доктор Ракез обернулась. Каро испуганно вросла в свое горькое вечностью кресло. Он представился.

Из объяснимой только ему глубины, Гира поразило чудовищное несоответствие тривиальности медицинского случая. Ослепительные ноги Отей и повисшие шарфиками конечности Каро! Почему???! Профессионализм покрылся эмоциями. Потными - от выступившей под мышками дрожи.

Гир подошел к Отей. Извинился. Галантно попросив задержаться. Осмотр лихорадило. Ножки девочки принимали любые, продиктованные пальпацией положения. Удовлетворив невнятную одержимость, врач стремительно вышел наружу. Свежайшее дождем полотенце вернуло его к обстоятельствам и лицу, вывернувшему наизнанку его будущее.

Смысл, который вкладывала Отей в отрезок этого будущего, ускользал от него в иные воспоминания о первом взаимном влечении. Он упорно не хотел связывать начало их романа с трагической ясностью неизбежного ухода в пустоту Каро. А она не хотела уступить ему, оставляя поступок Гира безымянным. В периоды бойни их дней и ночей.

В которые Каро надеялась и ждала. Девочка знала, что этот доктор будет ее лечить, что он ее не вылечит, и что она будет нужна ему навсегда.

Отей вспомнила: после самоубийства Каро именно она помогла понять Гиру, какое отношение ко всей этой истории имеет Анж, - чем вывела его из моря душевной апоплексии. Во время ритуала погребения он вдруг удивленно поделился с ней феноменом отсутствия сестры. И... заплакал. Как Отей любила его тогда, и как была готова никогда не простить себя!

 Но, бросив на Гира раздробленный его откровением взгляд, она с ужасом поняла, что если ничего не предпримет, то потеряет его. Отей охватила орлица, падающая с неба невестой на предмет своей страсти. Анж...! При чем тут Анж?? И был задан вопрос, круто изменивший намерение Гира уйти в себя, оборвав их связь.

Анж объяснилась с Гиром довольно просто и довольно индифферентно выказала Отей свое презрение. Ущемленное без матери детство Анж постоянно напоминало о себе. И втайне от мужа она занялась благотворительностью в детских приютах. До поры до времени чужое маленькое сиротское горе не давало Анж пищи для особых размышлений. Ее собственный счастливый уют слишком дышал благополучием. Замужним, бездетно-эгоистичным. Но Каро потрясла ее озарением, что, в сущности, занятие подачками ничего не меняет. Мир - жесток. И выживает тот, кто выживает. Поэтому, прежде чем наотмашь отказаться от своего бредового поиска самовыражения, она наудачу решила обратиться к Гиру. Затем - забыть! Как все, кто выжил.

Разговор с Анж стал прелюдией их объятий в Мангейме. Возомнившем прекрасную Отей изделием не из плоти и из крови. Из - тоски по умению прощать сочувствие.

Преподнесенное уроком Мангейму. Где в ту незабываемую ночь на посту притаилась Каро. Прогнавшая из Гира всё об Отей.

Девочка сразу заняла сторону Мисси. Которой не знала при жизни. Чтобы узнать в последнюю для многих ночь в Мангейме.

Вынужденном выдумывать в своих стенах уже выдуманные судьбы. Конструировать параллельность, в которой все счастливы...

Гир и Каро. Удачно перенесшая операцию. Чьи суррогаты-протезы превратились в ослепительные ноги Отей. Полезные мужчине побеждать его одиночество.

В преданности любить и быть любимым. По - мгновениям суток, здоровому питанию, стиркам вручную, цветам в дни рождения, преодолению болезней, занятостью трудом. И все это - вместе. С Каро!

Однажды сообщающей Гиру о беременности. Подарке - за любовь. Не востребованную в реальной мимолетности.

По воле Мангейма возникающей Мисси. Примитивным замещением Каро. С легкостью избавившейся от чуда продолжения Гира. Слепой покорностью удержать его не вместе. Гордой изобретением привязанности к роботу.

Еще живой Каро.

...За обедом она рассказывала Отей ее сон. В первый раз разноцветный. Про Каро и про Гира. Мужа и жену. И про их ребенка, доставлявшего немало волшебных хлопот.

Отей смеялась так, как не смеялась никогда. Весело и непринужденно. Как будущий ребенок этой фантасмагорической парочки. Внезапно став серьезной, она заметила, что, для начала, Каро необходимо перерасти ее двенадцатилетний возраст и обязательно выздороветь. А там - почему бы и нет? Повисшие шарфики напомнили им обеим о рекомендуемом больничным режимом сне. Отей попрощалась с Каро до ужина, который больше никто не попробовал. Каро принадлежала Мангейму.

Позвавшему Отей и Гира на поминальную молитву - внести дополнение в постпрошедшее...

Словами, не высказанными Мисси Отей. Разбитой усталостью в каком-то доме. Полном несправедливого презрения к двум женщинам. За их неоспоримое согласие нанести визит стоику-возлюбленному.

Который возложил на душу обет воздержания от последней встречи с Каро. Между временем с Отей и временем с Вечностью. Когда он, вынеся ребенку бессильный вердикт, вложил в руки девочки руку свою.

ГЛАВА 6

Удивительно знание для меня -

не могу его постичь.

(Царь Давид, 139 псалом)

В тайнике Отей постился еще один час. Благосклонный к Мисси. - Принять исчервленное решение. Посетить Новогоднюю ночь в Мангейме. Запереться в нем на один-единственный, виртуальный раз новолетия. В сезон желаний Отей, Гира и других, знавших его больше, чем она.

Чье терпение уже испытывали скользкие метким снегом повороты. Подвозившие двух женщин к явлению одинокой мужской фигуры. Которая застряла автостопом на невероятной безлюдьем дороге.

Они увидели его почти одновременно. Упрежденно издав пылкий жест преследователей. Вдавив до скрежета осязание в приближающиеся черты зова о помощи.

Отнюдь не свойственного Гиру. Герою экстремального случая. Спасовавшему бы только перед уроками Каро. Расхохотавшейся в лицо Отей. Расплющенным о ветровое стекло комом Адриана. Прорицателя песочных надежд Мисси.

Потерянной на самых разных полочках Вселенной. Как и сам Адриан. Среди уголков самой белой дороги на свете. Которая окрыляла путников указателями в Мангейм.

Парализованный предгодовыми муками противостоять не только притязаниям двух женщин, но и воле его ваятеля, Осборна-старшего. - Видеть  Адриана. Чтобы именно им раскрыть долгожданную суть вещей. Причудливо напоминающих о том, что - все еще будет.

Приглашение посетить сугубо семейный праздник искало ничего не подозревающего Адриана целый день. - В простуженной сном обшарпанной комнатушке, в засаленном завсегдатаями пабе, в подстроенном Гиром офисе, в пресловутом квартале кокоток-фонарей и, наконец, подцепило его на вечеринке скупым на объяснения посыльным.

Монтгомери Осборн предлагал удостоить в Новогоднюю ночь Мангейм честью пребывания в нем Адриана. Прилепившегося к какой-то невзрачной девушке воспоминаниями о Мисси.

Не похожей ни на что похожее. Опошляющее крупу зеленых глаз. Которые не дают покоя беспокойным сердцам. Простоватым ожиданием чуда в танце, знаменательном лишь сменой партнерши.

Не последний танец иссяк. Девушка исчезла. Адриан вышел в снег, окунулся в машину и поплыл, минуя катышки сугробов прозрачного сумраком края.

Постепенно Адриан понял, что без заправки далеко не уедешь, и что он толком не знает дороги. Ближайший мотель решал эти проблемы. Портье, он же хозяин мотеля, дал ему любезно понять, что нет ничего лучшего, чем провести Новогодний уикэнд в Мангейме. Обязательно что-то произойдет - так говорят все - , а тем более сегодня, когда сама природа наверстывает замысел либо погубить, либо пощадить такой крошечный самолюбием пятачок суток.

Хорошо это или плохо - то, что должно случиться? Какая разница! Главное - говорят! Значит, знают и сгорают от нетерпения поделиться. Тем, о чем грезят. Отпустить его к тому, что знают. Позабавиться вслед, позлословить, окружить его потугами возвратиться очевидцем непременного вторжения в чужое бытие. Необыкновенное - домысливанием укрытых одеялами сцен.

Благодари бога, Адриан, за самого себя. Избавленного действом от созерцания слез матери и отца. Полюбивших друг друга, прежде чем ты родился, и медленно, год за годом, восстал человеком. Не теряющим из виду Гира. Брата - по приобретению всего.

Почему ты думаешь о Гире? Думай о дороге, на которой его нет. Первой в твоей жизни дороге, автономной собственной тенью. Мангейма. К тому часу припорошенного белыми посетителями, незвано обступившими пик каменных очертаний...

Продолжая движущееся притяжение к ним, что-то заставило Адриана притормозить. Поперечный обрубок пути, почерневший от талого снега. Черта. Которую совершенно непонятным образом не покрывало белое безмолвие. Божественно прекрасное струящимся бисером по эту и по ту сторону времени лет.

Прошлых Мисси и будущих без Мисси. Единственности, выдуманной им в не одиночестве с бредовой идеей возвестить приход в этот мир колоколами по Гиру. Удачливому и счастливому во многом, не удостоившему ни в чем Адриана.

Адриана... - вечного препятствия для возможностей не опуститься до уровня механизма-середняка. Чьи способности не останавливаться на достигнутом отражались в плесени завистливого самоуничтожения.

Переступишь ли ты черту, Адриан? Переползешь ли? Переедешь? Чтобы позволить себе более высокую ступень духа: подняться выше Гира?

Перед чертой ты уже достаточно завяз в Прошлом. Связанном по рукам и ногам быть вторым. Расплескавшимся лужей первого. Достигнутого - лишь на мнимой отставке Мисси. Вновь обретенной не тобой.

Вперред! - манил его Мангейм. Индикатор недюжинной человеческой силы жаждать успеха. Любой ценой. Служа энергии выжить.

С подогнувшимися от страха коленями. Приставленными к классному телу. Родившему невинного. Повинного концом его пути. Обведенного вокруг пальца несобственным интеллектом.

Задержавшимся перед чертой первобытным снегом. Накануне перехода в двойника Адриана. Вместе с двойниками женщин, которые встретят его Там. - Вытекающими неизменными для каждой из них последствиями.

Итак, ты - Там! И что не изменилось? Земля, как и прежде, хлюпала. Неуверенным маневрированием колес. Которые, в конце концов, не сдвинулись с места. Охаживая снег проскальзывающими шинами-прутьями.

За что?! Остановись, Адриан! Внемли красоте. Девственной свадебной фатой. Отдыхающей в черном горизонте опочивальни лесного массива.

Стража Мангейма. Придирчивого к достоинствам стволов и ветвей, посеребренных праздником полушубков.

Только они нарядят тебя безвозмездно! Скукожившись героями в паутине льда. Аттического клавесином по тебе. Потухшему свечой за сонным рулем.

Очнись, Адриан! От предчувствия Мисси! Ибо сбудется еще одна не мимолетная встреча с востребованностью. Себя - другим.

Бледной копией любви к пористому одиночеству. Среди людей. Ожидающих убийства в Мангейме. Событийном существованием без событий.

Злобствующих бураном. - Непременно выпростать своего путника из хладнокровного кокона оцепенения. Заставить по-человечески оценить ситуацию. Самоспасения.

Доставленного из далека светом фар. Нестерпимым зудом еще одного мотора. Словами, что все будет хорошо.

Отогревшими Адриана. Взявшими его с собой. Задавшими пелену вопросов.

О том, как он оказался здесь. Кому и почему он обязан обстоятельствам. И не стоит ли ему вернуться.

К объедкам с чужого стола? Желание питаться самому, подсовывая объедки другим, выдавило "нет". Женщины пожали плечами, пристроили его на заднем сиденье и помчали за черту. К Мангейму. Бесполезному стариковскими ухищрениями.

Вывернуть наизнанку белье. Надетое каждым из них с торжеством. Без бретелек, резинок, кнопок, подхлестывающих камуфляж лгать чистыми руками.

Улыбаться. Ссылаться на недомогание. Вести светские беседы. Любоваться произведениями искусства. Влюбляться. Обуздывать любопытство. Вкушать. В перерывах мочиться. Домогаться уединения вдвоем.

По очереди. Долгой. Терпеливой. Вдохновенной. Изнуряющим блеском достоинств. Пренебрегших недостатками Мангейма. Оказавшегося в хвосте.

ГЛАВА 7

Куда уйду от духа твоего,

и куда от тебя убегу?

(Царь Давид, 139 псалом)

Гир не помнил, звонил ли он Анж. Или - встретился с ней, чтобы пригласить на Новогодний вечер в Мангейм? Он помнил лишь, что это сделал. Слышал в себе ее голос, приветливый и озабоченный выбором соответствующего наряда и сожалением, о как всегда досадной занятости мужа. Ну и слава богу, что его не будет! Почему именно в этот Новый год Уил позволил всем понять неуместность обоюдного визита? Он не знал. Ну и слава богу, что ее не будет! Замаливать грехи среди избранных Мисси может за пределами Мангейма. Знала Анж.

Создав в доме искусственную суету. Вещами, которые оказались не на своих местах. Нарушая гармонию бытия с людьми. Погрязшими в крайностях невмешательства. В - умиротворение Анж.

Функциями экономки и преданной супруги. Чьи распоряжения сделали ненужным мельтешение китаяночки и Уильяма, забившихся в щели подчинения.

Платья моментально стали узки, бесцветны и архаичны. Юбки безнадежно обвисли. Блузки покрылись копотью. Туфли прохудились. Косметика поблекла.

Усреднилась и сама Анж. Лицо осунулось. Груди уставились друг на друга. Лодыжки раздулись. Волосы скорчились.

Истерика самобичевания лавой обрушилась на комнаты, мебель, кухню. С космической скоростью летали под потолком принадлежности мужского присутствия.

Пока, наконец, Анж не наткнулась на неистощимого пакостями любимца Уила, кота Барро. Который цапнул ее. Шипя от удовольствия.

Не ожидая подвоха, Анж осела. Машинально взяла газету и стала обмахиваться. Серое чудовище вскочило ей на колени, устроилось поудобнее и запросило мира. Огромного, как традиционное блюдо попкорна в молоке.

Кот просто не жрал ничего другого. И к пущему удивлению Анж не толстел. В отличие от своего умудренного диетой хозяина.

Барро не чаял души в Анж и терпеть не мог Уильяма. Пристрастия же супругов к нему распределялись по-иному. Анж не выносила вообще никаких животных, и девяносто процентов ссор вечно путались под ногами, оставляя следы ужасных лап на тончайших шелковых простынях, рвали обожаемую Франсуаз Саган, точили коготки о пресс-папье, оставляли где придется роскошную сибирскую шерсть, бесцеремонно лазили по дражайшим горкам хрусталя, дрались с экономкой, гадили в святая святых парфюмерных местах, орали, как недорезанные, ровно в три часа ночи.

Уил все прощал любимцу, ошалело удирающему от него, когда ученый муж своими потрясающими граблями собирался по-отечески прижать кота к доброму сердцу. После волнующих объятий Барро всегда неважно себя чувствовал, истязая домочадцев неумеренным спокойствием. В течение двух дней. В эти моменты семейной биографии Анж невероятно боялась, что кот сдох. Ибо подобный путь избавления от четвероногого монстра она категорически исключала. Ей не хватало только спустя несколько лет найти где-нибудь в укромном месте растопыренный угрызениями совести кошачий скелет! А будучи мужней женой, приходилось смиряться, лелея голубую мечту, что в один прекрасный день Барро позовет его кошечка.

Пропуская мимо поразительного предчувствия мечту Анж, Барро боготворил ее в эти дни перемирия. Он настойчиво голодал в самом пыльном тюремном уголке изысканной обстановки из красного дерева, пока - наконец! - его не обнаруживали тревожные синезвездные глаза матери. Которая трепетно выманивала его из постного убежища, творила волшебную похлебку и украдкой смахивала саркастическую слезу.

На следующий день все начиналось сначала. Знакомого Уилу до мельчайших подробностей, и посему вакуумного, иронизирующего над чисто женской впечатлительностью. Имеющей незыблемое значение для Барро, кавалера цап-царапов, достававшихся сполна либеральному отцу.

Особые отношения связывали животное с Гиром. Кот боялся его до смерти. Не было в жизни Барро страшнее периода, чем одиночество в семье с Гиром. Кот потухал. Становился вялым. Он не прятался. С аппетитом ел. Впадал в состояние спячки, превращаясь в кем-то подаренный восточный, глиняный сувенир. Однажды китаяночка, вдоволь нахлопотавшись, чуть не задавила его. Больше всех смеялись Мисси и Гир.

Анж давно обратила внимание на эти странности. Она, было, хотела воспользоваться ситуацией и выдворить проказника. Но все откладывала. Хотя ловила себя на мысли, что делает это не от жалости и не из уважения к мужу. Ощущая безошибочно, что словно что-то потеряет и потом уже никогда не обретет. В дни с Гиром кот проживал в супружеской спальне, как в своем потенциальном именном склепе. Ранним утром и поздним вечером Анж брала его на руки и выходила погулять. Она никогда не забывала об этих обязанностях, даже если смертельно хотела спать. В ночи и дни Гира Анж старалась вернуться к Барро, где бы она ни находилась. Потакая себе, она чувствовала собственную взбалмошность и не оригинальность.

В дни и ночи без Гира кот приобретал прежнюю бесцеремонность в выборе средств и партнеров. Но не переставало изумлять совершенно особое его пристрастие к книжным полкам в холле. Стоило было кому-нибудь, и даже Анж, загореться желанием перелистать давно прочитанное или пройтись по стеллажам тряпкой, как серый разбойник нападал из-за угла, норовя допрыгнуть до глаз. А если его прогоняли в другую комнату, он брал в моду так по-зверски вопить, что со всего околотка созывал на взаимное соло самых сексуальных кошечек. Смирившись и обходя стороной нагромождение литературных феноменов, все, кроме Анж, машинально проводили сутки во времени и пространстве. Однако женский ум не успокаивался и экспериментировал. Безрезультатно, - вплоть до этой злосчастной царапины.

Беспредельно уколовшей Анж. Оскорбившей до глубины души упоение ею самой. - Уполномоченной Мангеймом фурии, бессильно охватившей женщину, которая могла отчего-то не успеть постичь порядок вещей.

Мстительно стряхнув Барро, Анж очутилась около собрания бумажного интеллекта, выхватила подвернувшееся чудо пера и вышвырнула его в окно. Вместо того, чтобы броситься на нее, кот спикировал сверхзвуковым лайнером вслед.

Вместе с ним испарилось раздражение и усталость. Как рукой сняло необъяснимость ущерба от собственного "я" и спрятавшихся куда-то близких.

Которые были рядом, успокаивали ее, наводили порядок, советовали поторопиться, а то начинает темнеть. Бессрочное чувство благодарности захлестнуло Анж, клятвенно обещая великолепный праздник. Не в Мангейме, а - здесь, среди тех, кто был ей предан по-настоящему.

Анж отменяла свои намерения. Новый год она будет встречать дома! Припомнит кулинарное мастерство. Испечет восхитительный торт. Украсит елку. Выберет незабываемые подарки. Почтит своим присутствием яркий семейный стол. И - никакого Мангейма! К черту - Мангейм!

А как же... Гир?! Уильям и китаяночка спохватились! Нет, нет! Она не должна забывать о нем. Ее ждет Гир. А к завтрашнему вечеру ее будут ждать они! Ее будут ждать Мангейм и ее дом! И она ко всем вернется!

Но Анж не готова?!!! Уильям, как знал! Заранее позаботившись о неотразимых атрибутах женского шарма. Наимоднейшие косметика, вечернее платье и новое норковое манто очень точно вписались в Анж, бегущую и ожидаемую от невозможности бежать.

ГЛАВА 8

Поднимусь в небеса - там ты,

постелю тебе в преисподней - вот ты.

(Царь Давид, 139 псалом)

Гир непременно ждал Анж.

Поднимаясь к городку, предвещающему Мангейм, машина начала пробуксовывать. Гир понимал - останавливаться нельзя. Не выжать из геля бензина всё - означало полет в никуда мобильного сгустка человека и металла.

Упоительных целью достичь островка горизонтали, повисшей на волоске крутизны.

За которой поднимали свои головы дома, слезились улочки, переговаривались магазинчики, толпились закусочные. Высматривающие Гира иллюминацией тоски по Мангейму. Втащившему, наконец, машину водителя на заснеженное ложе горного подъема.

Выбрав автостоянку, Гир удобно откинулся от руля и, удовлетворенный, закрыл глаза. Потянувшиеся ко сну.

Чуточку спокойствия! Всего - чуточку! Чтобы увидеть мать. Сидящую у зеркала. Напряженного выбором овощной маски казаться моложе.

Так было всегда. Когда она встречала сына, готового к комплиментам стареющей Клеопатре.

Так будет лучше, Жюльетт! Потому что однажды он упрекнул ее в неискренности. Застав одну, вульгарно нравившуюся самой себе.

Гир от чего-то тогда устал. Надерзил Анж и уехал. Жюльетт была пьяна. Она не слышала, как вошел сын. Размолвка с отцом! Он понял это сразу. И - сорвался.

Причинив ей боль. Жюльетт моментально пришла в себя. Методично удалила грим и пригласила его поужинать с ней. Ни о чем не спрашивая, не пытаясь защититься.

Поведение матери еще больше раздразило Гира. Унизило его. И он снова сорвался.

Ему казалось, что остального он не видел. Зарылся с головой в постель и больше не вспоминал. Чтобы - увидеть сейчас, по дороге в Мангейм, в состоянии победы над снегом.

Таким же холодным, каким было его постыдное пробуждение утром, уже без Жюльетт и отца. С вездесущей Анж в петлистой росе из сада. Болела голова. Белели окурки. Бледнел не выспавшийся рассвет. И не было прошлого. Заштрихованного до чистоты завтраком с сестрой.

У которой вдруг вырос возраст, опомнившийся чертами Жюльетт. Ползающей молча на коленях колдуньей над осколками стекла.

Что она делала той ночью? Вернулся ли отец? Почему их не стало? Кто знает! И - молчит?

Теребя Гира. Не давая ему бредить ткнувшимся коньками в машину мальчишкой.

Желание согреться, выпить на лету горячего кофе осилило дверцу автомобиля. Он вышел и побрел к мерцающей столиками рекламе.

Прижавшийся к стойке бара стул давно облюбовал Гира. Но силы его пробирались дальше. Во внутреннюю комнатку, издававшую смог и щелчки.

Настырный стул ухватился за ботинок Гира, и тот чуть было не упал. Его по-дружески отшутили и уступили объятиям продавленной мягкости.

За столиком он оказался вместе с миниатюрной елочкой посередине, скатертью в блестках, бутылкой бургундского и двумя очаровашками рюмочками в балетных пелеринках.

Белоснежные перчатки подобострастно плеснули коньяк в граненый хрусталь. Губы незаметно выпили. Гир согрелся. За спиной одобрительно крякнули. Предложив закусить лобастыми крабами. Гир поблагодарил за угощение. Он был счастлив. Что оказался среди крепких мужчин-друзей. Спустя какое-то время растворившихся навсегда. Во внутренней комнатке. Где располагался бильярд.

Бросивший Гиру вызов взяться не за свое дело. Изувечить приготовленный шаровидный треугольник. Размозжить углы корзин. Довести до исступления дырами распластанное око суконной арены.

 Прицелившись, Гир обнаружил на ее равнине пузырящийся в Новогоднюю ночь Мангейм.

Расколовшийся. Покатившийся солидным шаром отца за беззащитным шаром матери, перегоняющей шаловливый шар Анж, столкнувшийся с надменным шаром Отей, отскочившей от порывистого шара Мисси, завертевшей волчком еще два шара, один из которых откашлялся Адрианом.

Адриан... С какой тоской шевелили материнские губы метроном имени! Тогда. У обезображенного ее отражением зеркала.

Почему - Адриан? Отей и Мисси - не в счет. Почему бы им не появиться? В конце концов, это их дело. Но... почему Адриан? И чей шар Гир так и не успел узнать?

Наваждение материализовалось обыкновенными шарами. Профессионально забитыми в сетки судеб.

Гир огляделся. Потом поймал себя на муравьях в ладони и понял, что играл в то,... во что не умеет играть. Шары опять собирались в треугольник. Пора ехать. Наверное, снег перестал или перестал быть похожим на туман.

Треугольник вновь распался. И каждый шар занял свою кочку на зеленой равнине. Никто не входил, а шары бесновались, загоняя друг друга в пространство для сведения счетов. Кто же играл? Пора ехать. Гир не видел, как снег покрылся прежней неудержимостью и заставил немало машин с облегчением застрять.

Гир хотел понять, кто играл. Теперь - только понять. Потому что не было дано увидеть. Комнатка была пуста.

Шары продолжали постигать удары наотмашь. Набивая себе шишки в игре без правил.

В какой-то момент они сомкнулись и, выстроившись геометрической фигурой, вновь напомнили ему Мангейм. С высоты своего небесного роста Гир внимательно рассматривал очковые подробности его мельчайшей архитектуры.

Ка-акой он все-таки маленький! Тщедушный! На кри-веньких свайках! Старичок - с рождения! Которого совсем не дурно стесняться.

Интересно, как поведет себя этот карлик, если у его хозяина возникнет мысль покончить с ним? И не только с ним одним?

За что? Обреченно пошатнулись шары. Еще. И еще раз.

За что???!

Гиру показалось, что он ответил. Но - что он ответил? Губы уходили от самоедства. И того, что произошло само собой. Превратившись в жалкие скорлупки на изумрудном поле боя. Среди вмятин которого заалели шесть капелек крови.

Отей? Не стало первой капельки. Анж? Изменений не происходило. Мисси? Не стало второй капельки. Я сам? Изменений не происходило. Отец? Не стало третьей капельки. Мать? Не стало четвертой капельки. Уил? Изменений не происходило. Адриан? Не стало пятой капельки. Кто еще?! Гир перебирал в памяти еще кого-то... Изменений не происходило. Кто? Кто еще?!

Он ехал в бесснежном коридоре скорости. Направляющейся в Мангейм. Надутый матовой завесой по обеим сторонам неумолимого пути к самопознанию.

Отслеженному теми, среди которых он был недавно так счастлив. Среди мужчин-друзей, разбегающихся по домам, чтобы за парным ужином назвать вещи своими именами. И завтра утром давать показания.

Как Гир, не разбирая дороги, спотыкаясь, с перекошенным от ужаса лицом, пробирался из бильярдной к выходу. Крича, что это он убил их всех. Не хотел, но убил.

И городок, похожий вечером на преисподнюю, закипел. Что - жизнь  прожита не зря! Что, наконец, его крыши облечены властью судить и наказывать!

ГЛАВА 9

Возьму ли крылья утренней зари,

поселюсь ли на краю моря...

(Царь Давид, 139 псалом)

До Мисси первой дошло, что подъем завершен. Достигнут пик. Ощутивший застроенную пустоту. Она никогда не видела столько особенного света, отмеренного дозами, превышающими здравый смысл.

Для единственного в году праздника Любви маски к маске. По случаю, внезапно. С претензией на сиюминутную искренность. Блещущую толпой гирлянд, конфетти, серпантина. В избытке музыкального сопровождения.

Выйдя из машины, ничего не менялось. Словно присело, обдумывая следующий шаг в вечность.

Она робко спрашивала себя, сколько раз бывала здесь. И сердце ей подсказывало - редко. Так редко, что память задышала обидой на прохожих, которые не узнавали ее. Пялясь на роскошную Отей. Узнаваемую примету жизни без Гира.

Куда они ходили с ним? Где занимались любовью? Как расставались? И где в их время была она, Мисси? Она категорически не помнила.

Как и Мангейм. Загадочный - Гиром. Однажды решившимся удовлетворить ее безразличие.

Они поехали к Мангейму поздним вечером. Взявшим с нее слово несказанно удивиться. Существованию каменного двойника того, кто ее содержал.

Мисси заметила, что дорога была неблагосклонна к ним. Откуда-то бросались камни, газила атмосфера, покряхтывал мотор. Но до городка они все-таки добрались.

Настроение у Гира упало. Дождем. Смытым ливнем обоюдной тоски. По вынужденной условностями остановке.

Витрины каньона еще не спали. Охраняемые бодрыми манекенами. В тот вечер почему-то обнаженными.

Они звали Гира и Мисси одеть себя. Оставить мысль о Мангейме. И, может быть, вернуться к ней в другой раз.

Которого Мисси, к сожалению, так и не дождалась. Ибо сегодня с ней не было Гира. Вдохновителя упущенной в ее жизни поездки не врозь. Взаимностью осмотреться и показать себя. Немногочисленным посетителям изобилия самых смелых желаний.

Осуществляемых Гиром молниеносно. Щедро обтянув ее нитями самого ценного жемчуга. Равнодушного к неприбранности изрядно промокшей Мисси.

Забредшей, пока Гир расплачивался, в ломбард. Здесь же, в другом квадрате специализированного лоска.

Ничего нового! Как везде: холодные глаза, оценивающие вещь, и тревожные глаза, закладывающие ее. Можно уходить, чтобы просто вычеркнуть все, что происходит зря.

Мисси понравилась эта мысль. Тревожные глаза глотали те же слезы, которые часто глотала она. Теперь уже увлекаясь их вкусом, коллекционируя оскомины.

Для этой малышки мрачен первый раз! Который в свое время воспитал Мисси без проволочек. И которому придется приложить чуть больше усилий не с Мисси. Расставаясь так с тем, что - очень дорого, необходимо найти в себе силы не возвратиться. Иначе - болезнь с диагнозом "в низ".

Научи ее, Мисси! Девушка оглянулась. Правильно беспомощно. Его не уговоришь - молчали глаза Мисси. Я знаю - упали не ее руки. А если..., то какая же ты, Мисси, дура! До сих пор дура, опасная сопереживанием не себе.

Сопереживанием, возвращенным сторицей твоему жемчугу. Замещению тебя, Мисси. Еще дрожащей от холода, еще помятой дождем, еще неустроенной. Но уже приобретенной каскадами ювелирного искусства. К которому заученно прикоснулось не твое, Мисси, воображение. Чтобы решить все не твои проблемы.

Что ж... Бери. Не возьму! Как я тебя презираю, великолепное ничтожество с зелеными глазами!

Почему ее не стало? Как за стеклом - дождя.

Не ищи объяснений, Мисси. Подойди. Попроси показать ту самую вещь. Которая должна тебя поразить. Пожелай купить ее. Предложив не равный по цене обмен на жемчуг. Поделись реализованной прихотью с Гиром. Не ищущим тебя, уверенным, что как-нибудь найдешься сама, извинишься за не замеченное присутствие, сядешь в машину и доедешь без приключений обратно.

Зеленые глаза подобрали себе прорези на маске. Примерили ее. Вгляделись в нарисованные черты. И отвергли их, решив, что без маски в Новогоднюю ночь им будет лучше узнавать несостоявшееся Прошлое.

...Сверкающее огнями похожего на что-то похожее каньона. С не обнаженными манекенами. С потоком не иссякших домохозяек. С мучительно голосящим от ее близости Мангеймом

Подтолкнувшим Мисси искать то, что она будто бы потеряла. Где-то рядом. Пускаясь в самые тяжкие тупики торговых залов.

Лабиринт прервался чувством облегчения. Что Мисси - у цели. Потому что здесь знали ее. Никак улыбнулись. Оценив, как удачен был когда-то выбор. Украсить дорогой безделушкой один из ее изящных пальчиков.

Ах, да! Тот перстень и та девушка. Приходила ли она забрать свою вещь? Нет? Значит у Мисси появилась прилежная ученица.

Вежливо поблагодарив недоумевающий взгляд, Мисси сняла перстень и чувственно отдала его в чужие руки. Гир больше не увидит то, что он любил, когда касался ее. А ведь он спросит, она знала.

О чем? О том, что изменилось. Он не любил перемен. Как и перемены не любили его. Заставляя подолгу отсутствовать, даже если он находился рядом.

Вот за что она преданна Гиру. И когда он бросал ее, Мисси терпеливо ждала возвращения мужчины. Провоцируя вновь его уход.

Поэтому она не боялась Отей. И почти любила ее. Как паузу в предложениях не для ее соперницы.

Немое безмолвие золушки Гира, видимо, льстило самой Мисси. -  Фанатизмом быть снисходительной. Усердно пряча камень за пазухой. Ребенка!

Который мог изменить отношение не досягаемого свода Гира к Мисси.

Сколько раз ей снилась беременность! Детская колясочка. Веселая спаленка, разбросанные игрушечки. Крошечная одежда. Легендарной красоты девочка. На надежных руках отца.

Сколько раз вскипала их общая постель! Покрывая толстым стоном пены ночные тела. Глиняные усталостью насладиться и уснуть.

Сколько раз она прокалывала презервативы! Преодолевая нежелание Гира стать больше чем любовником.

И сколько раз все скалывалось по-прежнему! Кроме особенного страха за себя и еще кого-то. Кто разбудил ее сегодня на заре. Обреченно забытой бессонными энергетическими полями.

Берегись, Мангейм! Кровоточь! Стенай! Простись с одиночеством одиноких в тебе!

Я доберусь до тебя! Перестрою! Забелю! Опустошу! Не прощу ни одной без меня ночи! А Новогоднюю ночь заполню кусачками-людишками!

Он не доберется до правды, Мангейм! Которую ты знаешь наседкой на моем разуме. Гир бесплоден, насмехаясь над телом моим, подтрунивая над плодным тщеславием.

Выбраться из нищеты, переползти ее, наверстать упущенное! Любой ценой завладев Мангеймом, - расквитаться с ним, не с Гиром.

С Гиром она расквиталась без Гира. Адрианом. Когда жила с Адрианом. Выпытав у него половое бессилие слыть неудачницей. Одной из тех, кто напрасно грезил о Мангейме.

Отказном - не по ее вине. Не платежеспособной саморазрушением. Вымаливать украдкой полноценное бытие.

У господ и их дам. Одетых праздником родственных встреч. В призрачную скорлупу семейного благополучия.

Впереди ночь, Мангейм! Море ночи. Компромиссов. У края бездны, на котором ты являешься тем, что ты есть.

Впереди мой вход в тебя, Мангейм! Врасплох. Глубоко. До конца твоих тайн. Трупных сопротивлением твоих хозяев.

Впереди моя ложь, Мангейм! Женская. Парадоксальная высокой верой. Возделать себя. Вопреки астральной ступени духа звезд.

Впереди снятие барьера между городом и тобой, Мангейм! Установление единого метафизического уровня живого и неживого.

Что ж, Мисси! Твои намерения делают тебе честь. Уплотненную солярной системой властвующего на Земле процесса эволюции. Побеждать знание о других не знанием о себе.

Компилятивной Мисси. Из - преданности и предательства. В поисках Адриана и Отей. Сменивших стоянку.

Что произошло с Мисси, Отей? Если ничего не должно было произойти? Однако что-то все-таки произошло. Если тебе, Отей, показалось, что у Мисси выросли крылья, обострилось зрение, округлился живот.

Н-нет! Слава богу, только показалось! Привиделось. Намеком на собственную неотразимость. - Не дать Гиру устоять.

ГЛАВА 10

И там рука твоя поведет меня,

и ночь - вместо света для меня.

(Царь Давид, 139 псалом).

Как долго не было Мисси! Век. Хотя Адриан говорил, - минут двадцать. Открытых постыдной перспективой. Быть любимой им. Существом без гордости и самолюбия. Носатым. Неприлично волосатым. Дотла прокуренным.

Нечего сказать - приятный удел для блестящей Отей! Которую, в сущности, никто по-настоящему не любил. Ее боялись, как египетского сфинкса. Подчиняющего сильных и казнящего слабых.

Понимая это, она мстила всем. В том числе и Гиру. Единственному, кого она любила. Стесняясь своего всесильного предназначения. Вымученно, по-животному, скрывая от самой себя проклятую слабость.

Казаться не циничной. Не жесткой. Прощающей. Время с Гиром. Глупое повиновением кишечной чувственности. Наутро соскабливая душем ночь.

Муж баловал ее любовницами. Которым она выписывала щедрые чеки, платя за возможность беспрепятственных кроватей с Гиром. Которые устраивали обоих. Пристрастных не судить, чтобы не быть судимыми.

Признание Адриана испугало ее. Мощным выдохом. С рождения - больным пропастью обескураживающего пути наверх.

Отей уяснила расстановку сил, как только она познакомилась с Адрианом в обществе Гира. Пренебрегавшего другом во всем.

Шокированная тенью любовника, она постепенно приспосабливалась к ней. Особенно ее волновали выходки Гира, которые он проделывал с Адрианом в самые неподходящие, откровенные моменты с ней.

Собственно, поэтому Отей никогда не надеялась на целомудренность ситуации. В которой Адриан выглядел таким же партнером, как и Гир. - Подающим надежды транквилизатором.

Еще более изобретательным, чем сама Отей. Примитивная красной страстью разгорячить тренера.

В эти минуты она высоко ценила Гира. За уроки, равные по простодушию ее фантазиям.

Абсолютно значимым для обоих только с Адрианом. Тешащим равнодушием свои комплексы тени.

В дневнике про любовь. Подработке. Позволяющей платить без проблем за конуру. Творящую под псевдонимом гения.

Книжки великолепно раскупались. Агентами Гира. О которых Адриан не догадывался. Потому что не мог себе представить двойную игру в честность.

Таким образом, встречи Отей с Гиром превращались в воплощенные изюминки книжного стиля речи. Программируемой любовниками чаще всего по телефону.

Отей недолго забавляли вышеописанные экскурсы в психологию взаимоотношений. Она стала задумываться над странной связью Гира и Адриана, и - намного чаще, чем приличествовало ее сану.

Пока не ощутила, что некто третий, более изощренный искуситель, делает из нее подопытный экземпляр. Взбешенный решимостью добраться до сердцевины истины. Чтобы по-женски отомстить. Обязательно - по-женски! Ибо ничего нет страшнее на свете, чем приговор разъяренной кобылицы.

Первой и последней безошибочной вылазкой Отей было осуществленное намерение посетить грязную мансарду Адриана. Отданную на растерзание ее извращенным представлениям.

Вместо гомосексуальных улик ее неприятно поразило другое. Гениальный фотомонтаж. В котором трудно было не узнать волнующую недвижимость.

Отей фактически ничего не искала. Ее выследила мизансцена, разворачивавшаяся под стеклом из оргалита на письменном столе Адриана.

Мангейм заглатывали трое. С трех сторон. Тремя ртами.

Первому рту достались пристройки. В которых находились кухни, кладовые и гаражи. Гнилые зубы похрустывали кастрюлями, встроенными шкафами, мусоропроводом, подвалами.

Второму рту достались жилые помещения. Зубы лакомились анфиладами спален, холлов и лестниц.

Третьему рту досталась крыша. Заросшая низкими пальмами и увитая цветами. С одинокими скамейками, стягивающими скобами диагональные углы. Зубы косились охватить четырехугольник вздымающегося здания. До крови распарывая потные заусеницы губ.

Какая мерзость! Ффу! У нее возникло гадливое ощущение оттого, что как будто бы пожрали и ее, Отей. Со смаком, чавкая, вытирая прозрачные от жира пальцы о колтун ничьих, восхитительных волос!

Он - сумасшедший. Вот уж не знала , что этот чирей в штанах что-то из себя представляет! Интересно, как же ему удалось? И - что ему удалось?!

Посмотрим повнимательнее. Господи! Как они похожи между собой, эти великаны! Снятые размыто, в профиль. Кого они напоминают мне? Без лиц... Любопытная деталь! Родинка, играющая в прятки с мочкой уха. Кого же эти великаны напоминают мне?!

Что ты здесь делаешь, Отей? Нравится? В общем, да! Необычно. Кто они? Так, сказка.

Мелькнула родинка. Показалось? Распустившийся рукой ирис слегка поворошил изъяны прически фавна. Колыбели угреватого лица. Небрито прикоснувшегося к точеному подбородку.

Отей вздрогнула. Она узнала те зубы! Дальше. Дальше! К - объятиям!... Родинка!

Пусти, тварь! Пусти! Ошпарилась Отей. До которой, наконец, дошел чудовищный смысл творения Адриана. Отпустившего ей пощечину.

 Как ты посмел?! Я просто ел бисквит, а Мисси снимала. Ха-ха, испеченный Мангейм!

Ублюдок! Идиот! Это входило в твои планы?! И - в ее!? А как же! Ничтожество! А ты?! Что - я?! Если бы ты не подсунула мне Мисси, то, может быть, я не страдал бы так от голода, предупредившего твои планы!

Отей задохнулась и лишилась чувств. Придя в себя, она осталась неприкасаемой. Пораженной. Очнувшейся в собственных апартаментах.

Муж учтиво предложил ей кофе. Никто не приходил? А кто должен был прийти? А где была она? Спала? Прямо здесь?!

В чем дело, Отей? Что со мной? Она отнюдь не дура. Я - не больная! А кто говорит, что она - больная? Кто говорит, что я - дура?! Все в порядке, Отей. Со мной все в порядке.

Платье! Она не могла позволить себе растянуться, как пьяница, на софе в холле. Да еще в платье! За кого ее принимают?! За кого она сама себя принимает?

Нужно успокоиться. Машина! Если она куда-то ездила, то по машине... А если я не ездила, то что по машине...!? Могла же ты ездить и вчера? А что было вчера? Что было со мной вчера? Ничего с тобой особенного не было.

Спросить у Адриана! Спросить. Непременно спросить!

Ну же, ну! Голова из воска! Отлипай от руля!

Что он ответит ей? Эта птичка слишком настойчива, чтобы обкакать его. А ничего он ей и не ответит! Или ответит... дураком?

Она была у него дома??? Когда?! Она видела, как он пожирал Мангейм??? Когда?! Она разгадала его??? Когда?!

Я не была у него. Он был у меня... Я не видела, как он пожирал Мангейм... Он видел, как я пожирала Мангейм... Я не разгадала его. Он разгадал меня...

Чертовщина! Слушай, она согласна. С чем? Переспать с ним. Зачем? Да, сию минуту! Кто из нас не выспался?

Пусть так. Едем! Чего ждать? Кого ждать... Действительно, кого?

Мисси. Что это с ней? Или, что со мной? С ней все в порядке. И со мной все в порядке. Сейчас мы развернемся и поедем назад.

ГЛАВА 11

Но и тьма не скроет меня от тебя,

и ночь, как день, светит, и тьма, - как свет.

(Царь Давид, 139 псалом)

После того, как Мисси и Отей стремительно провели отпущенное им городом время, Адриан решил занять в нем свое место. Сославшись на необходимость вдохнуть свежего воздуха, он с облегчением ушел в себя на вильнувшей снежной колеёй незнакомой улице.

Снег как будто ждал человека, чтобы раскрутить невероятные возможности - превратиться из редкой сыпи в беспощадную засосами пелену. Лицо отплевывалось, взрывалось, наконец, дернулось и побежало. К спасительному тоннелю из фонарей и фар, параллельному пешеходной лыжне.

Подскользнувшись, скорость тела извлекла из него шаги, отторгла ноги и швырнула обрубок в очертания скамейки.

Адриан больно ушибся. Кое-как встал. Цела ли голова? Кровь! Соображается туго. Где - я? Их машина маячила метрах в пятидесяти. Механизм на колесах тревожно всматривался в отчаяние неудачника, совестил его и ворчал оставшимся включенным похрюкиванием мотора.

Ноги нарывали вечной мерзлотой. Адриан счистил снег со скамейки. Сел. И увидел город. В натуральном шелке праздника. К которому он готовил жителей. Не искушенных искушением усомниться в обратном.

Откуда столько света в провинциальном метрополисе? Столько намерений переплюнуть все принятые уложения? Столько амбиций оголить самые криводушные бездны?

Адриан закурил. Вызывающе. Готовясь вдуть по самое дно свою усмешку. Мишуре распростершейся ночи.

Как - тогда! Без Мисси и Отей. Ублажая Гира. Злачными похождениями. После его депрессии. Понятной только Адриану. Целью - выжить  сентиментальным другом богатенького хлыща. По достоинству оценив его незаурядный ум и расположенность к придирчивому самоанализу. - Талантливо  узнавать себя в легкоступном накоплении знаний и не зависимой от них тепленькой будущности.

Лучший среди лучших, Гир часто недооценивал свои возможности. Хотя был бесконечно уверен в них. Он, видите ли, стеснялся собственной исключительности. Связанной для Адриана с торжеством доходов. Какая разница - чьих? Врал Адриан. Разница существовала. Видимостью безразличия к морю денег. Пенящихся Мангеймом. Предметом плодотворного, всеобщего любопытства к целителю от бога.

Сдержанная вседозволенность возбуждала к Гиру неподдельный интерес сокурсников. Которые собирались настоящими друзьями. Державшимися на расстоянии, чтобы не лезть в чужую душу.

В отличие от Адриана. Сгорающего инфернальностью не слышать и не видеть, чтобы быть услышанным и увиденным. Отсутствуя незримым самоприсутствием.

И неважно, что еще приходилось заботиться о хлебе насущном. Аномально подрабатывая или завися от подачек Гира. И еще кого-то, кто регулярно подпитывал Адриана, не давая покоя его дряблому банковскому счету.

Когда хотел, Гир ссужал Адриана наличными. Когда же не хотел, деликатно забывал в необходимых благодарностью местах. Суммы, напоминающие Адриану о человечности отдельных индивидуумов.

Ненавидимых тенью Гира. Жутко. Беспричинно. Безнадежно. Справедливо обрекая их на подспудную месть. Беспощадную в талантливом воображении наделять ночь светом, а свет - ночью.

...Господи! Как болит нога! Какая? Как болят все ноги! Как болели они со дня начала бытия! Чтобы почувствовать эту боль именно сейчас.

И - как здорово, что на свете есть снег! Обувающий больные ноги в уверенность внезапного выздоровления. Без молитвы фарисею, который, выстрадав, не страдает больше ни за себя, ни за других. Он посылает в мир Мангейм.

Любой настойчивостью к невозможному. Вылечивая калек и симулянтов, приспосабливающихся одерживать верх над обстоятельствами.

И больные ноги уже не болят! Уже разгоняют по венам кровь. Уже заставляют работать суставы. Уже обновляют костную ткань.

Забивая подошвами чистый первый опытом снег. Казня разумом порожденный временем года холод. Насилуя духом кучевые выделениями осадки.

Хорошо-то, ка-ак! Не грустно! Пусть грустно станет тем, кому еще станет грустно!

Кто-то задел Адриана, чтобы он не думал так о Гире. В комнате многоточий. Куда однажды заманил друга Адриан. Чтобы вывести из шока шоком. -

Малолеткой-проституткой. Знающей о мужчинах больше самих мужчин. Безродной необходимостью зарабатывать на жизнь любовью к ближнему. Под лубочным распятием стриптиза каяться, чтобы грешить. И грешить, чтобы каяться.

Уповая на презумпцию невиновности. Впередсмотрящим временем. Великим мелочами истребления прошлого.

Приберегаемого Адрианом так, на всякий случай. Если придется собирать камни не одному ему.

До сих пор подбирающему камни. Обезножившие. В возрасте отрочества. Древнейшей профессией, оскверняясь - сострадать. Очутившись в приюте. На инвалидном кресле. Разгоняющемся к Анж немыслимым удочерением.

Состоявшимся в Мангейме. Тишиной. Без детских шалостей, капризов, игр. В мать и отца, бабушку и дедушку, внука и внучку. С маленьким братиком - тайным оружием Мисси. Камнем, о который Адриан не споткнется. Украдкой перемигиваясь с уронившим его. Потому что пока не знает, зачем камень нужен. И вряд ли узнает. Уповая на роковую тяжесть своего камня - для себя.

И не своего - для Гира. Знавшего, что тайны всегда чреваты течью гноя. Постепенного под скальпелем того, кто их вскроет. Воспользовавшись с целью или без цели истиной.

Без цели Адриан не поступит. Он слишком знает себя. И не знает Гира. Который платит, чтобы тот не знал.

Презирая соблазн однажды увидеть друга в анатомичке. Изрезанным практическими занятиями: каким образом краснея - не покраснеть.

Гир, Гир! Не я ли надоумил тебя? Не помню. Впрочем, не важно. Мангейм нас рассудит. И, может быть, подарит перемену слагаемых. Ведь что-то же нужно от меня твоему отцу!

Адриан задумался. И упустил момент. Когда ноги его выздоровели. Вернули походку окоченевшему телу. И оглянулись на то место, где чуть было не стали ходулями.

Там был снег. Он заваливал седелышко. Прогибал его. Корежил. Ломал. Испуская рев ветра. Зазевавшегося. И оттого обреченного белой дыбой вечера. На вендетту. Мангейма - едва уцелевшему празднику.

У-у, проклятые людишки! Которыми теперь повалил снег. Инициативный волей в последний раз предотвратить усилия непрошенных гостей. Стойких литым, тройственным союзом.

И откуда они взялись на твою голову, Адриан? Останавливают, спрашивают, размахивают руками, дергают, заглядывают в друзья.

Нет, нет! У меня дела! Меня ждут. Не дома. В машине. Вон, в той. Не могу! Очень жаль! В другой раз. Ах, мадам, вы так любезны! Спасибо за поздравление! Не будет мужа? Серьезно? Не знаю... Пожалуй... Может быть... А... если - завтра? Завтра муж будет? Н-да! Н-нет! Извините, меня ждут! Счастливого Нового года! Эй, эй, эй! Пар-разит! Гадкий бесенок! Дррянь! Держи его, дерржи! Уккрал-таки! Да куда ты прешь?! Старая ведьма! Ты что, ослепла совсем?! Палкой по ноге! А ну, рррасступиссь! Чтоб вам всем провалиться на этом свете!

Мисси спала. Чутко подрагивая. Беззвучно попросив Отей укрыть ее пледом. Ну вот, - и тепло! Слава богу! Смешной какой! Нет, он все-таки ненормальный! Возвращается. Жестикулируя, что-то выкрикивая. Кому? Когда вокруг никого нет. Только день и ночь блестят, что - пора. Давно пора!

ГЛАВА 12

Ибо ты создал меня,

соткал во чреве матери моей

(Царь Давид, 139 псалом)

Жюльетт обескровила бессонница. Шорохами, поскрипываниями, перестуками. Где-то бурлила толпа. Молодежью. Старики не будут бродить по ночам.

Но так ли уж ей много лет, чтобы позволить хандру? Завидуя бодрствующему миру. Мне много лет? Монти, а, Монти? Зашевелился? Спит.

Жюльетт забыла, когда они занимались любовью. Значит - постарела. А действительно, когда? Заныл вскрытый дантистом зуб.

Нет, так невозможно! Перевернись на другой бок. Неудобно! Совсем неудобно! Слишком много одеяла. Прямо - сугроб. Жарко! И чего он так напирает? Монти, я сейчас упаду! Сядь. Боже, да он в одних трусах! Вот и лезет, как медведь. Укрываю. Спи!

Еще - сильный! Правда, мускулы обвисли. Животик. Большой. А какой ты был, Монти! Красавец. Весь - в Гира!

На себя бы посмотрела! Нет, так невозможно! Сядь. Волосы мешают. Прилипли! Надо было давно отрезать! Надо было... Многое надо было. Ну что, сделать сюрприз? Не знаю. Нет, так невозможно! Жарко. Монти, мне жарко! Руки не распускай, Монти! Сейчас получишь. Отодвинься!

Встань, Жюльетт! Этого дантиста я завтра прибью. Где-то таблетки. Только - где? Прими душ. Лень! Давай-давай! Сядь в кресло и уймись, Жюльетт. Легко сказать!

Звонят! Будильнику - рано... Или - уже утро? Звонят! Монти проснется... Ччерт! Звонят! Рука нащупала проклятый выключатель. Щелкнула. Локоть опрокинул телефон. Осборн проснулся. Резко! Голос Гира настойчиво отрезвлял лаковую трубку.

Который час? Только - четвёртый! Что-нибудь случилось? Он приглашал родителей в Мангейм. Провести Новогодний уикэнд. Попросил отдать соответствующие распоряжения. Сказал, что обязательно пригласит Анж и оставит дома Мисси. Попрощался. И пропал в долгом гудке.

Подумать только! Их впервые пригласили на приватный собственностью праздник... Забытый намерением однажды изменить порядок вещей. Завести себе другую прихоть. Ввести ее в семейный клан, как нечто само собой разумеющееся. И - дать отставку Мангейму, заносчивому неизбежностью убеждать.

Что - для Жюльетт и Монтгомери Осборн нет в жизни более важного момента, чем пребывание в точке отсчета смысла не умирать.

Жюльетт потушила свет. Вздохнула. Она уже знала, что до наступления утра не заснет. Назревал нечастый разговор по душам. Который собьет с нее спесь устоять и на этот раз.

Ну конечно, она поедет! Просто подумала о другой возможности. В конце концов, насколько важно встречать Новый год в одном и том же месте?!

Настолько, насколько нужно, Жюльетт! Настолько, насколько нужно нашему мальчику. И не только ему. Всем, кто надеется, что всё в судьбе происходит неспроста.

Чушь, Монти! Мы - не всё. Хотя бы потому, что ничего такого не ждем. Всё уже было. И - личное дело Гира, кого приглашать, а кого не дождаться, и с пониманием отнестись к отсутствующим.

А как же Мангейм? Он не поймет. Ведь ему никогда не повзрослеть. И ты это знаешь, Жюльетт. Он - брат Гиру по рождению. Которое слишком многого ожидало от жизни. Ибо привыкло быть спроектированным и осуществленным в чьих-то проектах. Конечно, не без вознаграждения, состоявшегося Гиром. -

В беспробудные ночи наездников. Предохранявшихся во имя любви друг к другу. И - ни к кому иному, кто, разметав наваждение счастья, без правил вторгся в противоестественное табу не рождать.

Что делать! Когда не хочешь, всегда получается. И приходится продолжать себя, чтобы спустя какое-то время стать лишним и начать все с нуля. - Наблюдателем самовоспроизведения.

Не совсем удавшегося. Кривоватой наследственностью. Пока не главной для измученной роженицы. И, благодарение богу, - главной для Жюльетт. Чаяниями отомстить неписаным законам быть женщине матерью.

Не убивать же его было, Монти. Но и не делить его с тобой! Искренним возмущением делить его со мной. Ощутив когда-нибудь обреченное слияние почвы и плода.

Не тревожься! Не дам тебе уйти! Ибо ты - мой! Ребенок моей жизни. Ради которого я готова на все! Потому что люблю, тем и отличаюсь от женщины.

Назовем дитя Адрианом. Просто имя пришло. Как пришло другое имя. Ребенку не нашему. Изъятому из погибшей матери. За телом которой не пришел никто.

Возьмем этого ребенка с именем Гир. Дадим ему все, что давать ему не вправе. А Адриану не дадим - всё у него уже есть. Всё, что может нас с тобой разлучить.

Вблизи и издалека будем матерью и отцом! И - не будем ими, чтобы не предать нашу любовь, Монти!

Она боролась с этой клятвой, не зная, что и он боролся. Держала в поле зрения Адриана, не подозревая, что и он держал. Потакала крохами Адриану, не зная, что и он потакал.

Совпадения предупреждались совпадениями. Набираться возраста у тех, кто только начал набираться возраста. В разных измерениях любви не одиноких родителей к их одиноким детям.

В одних и тех же обстоятельствах. Мужественности и малодушия. Преданности и предательства. Влюбленности и распущенности.

Как же быть? Как изувечить сие единство, чтобы не изувечить самого единства? Как делать вид, чтобы не делать вида? Как убаюкивать собственную совесть, чтобы не убаюкивать собственной совести? И как не любить друг друга, чтобы любить друг друга?

Мчаться! В - Мангейм. Где - ни во что не вмешиваться. Принять их такими, какими они стали. И - быть наказанными, если они им вынесут обвинение.

А пока у вас есть время, любимый и любимая. Занимайтесь любовью. Вдохните, и начинайте!

Вы уже решили, и дети ваши будут признательны вам. За то, что ничего не поймут. Но - не дай бог!, поймут...

Как тебе удалось не измениться, Монти? А тебе, Жюльетт? Как нам не удалось измениться?! В любви не меняются. А в любви к детям? Молчи!

Пора вставать? Нет!!! Во веки веков не встанем. Встанем только к детям. Нашим. Но еще - не пора!

Пора. Заварить кофе? Может быть, сначала примем душ? Как хочешь. А ты хочешь? А ты? Идем! Ты меня не стесняешься? Нисколько? Нисколько. Где мы до сих пор были? Люби меня! Крепче!

Пора! Уже... ах, целых два часа! В пять часов мы должны быть в Мангейме. Сумасшедший! У меня нечего надеть!? И - у меня! Что будем делать? Заниматься любовью!

Надень свой черный смокинг! Нет. Нет?! Сделай это сама. Одень меня. И - бельё тоже?? Развратник! Прости. Я сделаю все, что ты мне скажешь! И я сделаю все, что ты мне скажешь! Развратница!

Мы будем пить кофе или поедем натощак? Давай - натощак?!

Каакой снег! Посмотри в окно. Беелый-беелый! Снег - всегда беелый.

Монти! А как же быть с подарками? Новый год!? Что-нибудь купим в городе! Скорей! Я забыла отдать распоряжения! Не важно. Главное, - ты не забыла, что забыла. Я люблю тебя! И я люблю тебя!

... Что же мы купим? Здесь так много всего! А как ты думаешь? А ты? Я хочу подарить то, что хочешь подарить ты! Взаимно! Жюльетт! Монти! Поцелуй меня!

Адриану нужны книги, тетради, ручки! Он - умный! А - Гиру? Прости. Это ты меня прости! Господи, ведь Адриану нужно все! Сразу все?! Сразу! А - Гиру? Гиру тоже нужно всё. Но ведь всё у него уже есть? Да, есть... Я не умею покупать! Особенно - подарки. И я не умею покупать!

Знаешь, что? Давай ничего не купим? А!? Умница! Это не я умница, это ты умница! Почему ты плачешь? Это ты плачешь. Поцелуй меня!

ГЛАВА 13

Славлю Тебя, потому что удивительно устроен я,

знает это душа моя.

(Царь Давид, 139 псалом)

Славлю Себя! Ибо весь мир - во мне. Все, что меня окружает, и все, кто меня окружают. Хотят они или не хотят. Доберутся они или не доберутся. Я тому - радостью и виной. Жизнью и смертью.

Леса мои, обнимите меня. Окружите плотным житом. Застегните дорогу ко мне проливным снегом.

Чтобы ни один из путников моих не смог найти дорогу к себе. Ибо - что  я без них? Груда ущербного камня. Не израсходованного на какие-либо цели.

Существующие очень премиленькой штучкой! Плотским состоянием. Придающим смысл вещам.

Делающим из людей господ и рабов. Объектов пристального наблюдения. Себя. - Подлинных характеров бытия.

 Его сущностного двуличия - выбирать из двух зол большее. И желать еще большее вещам-людям. Производным от людей-вещей.

Которые облекают нас в бога. Но что есть Бог? - Вещь, как я или другие вещи. Наделяемые ложью и правдой. Их.

Как и все на свете. Приобретающем границы дозволенного или недозволенного. Законного не природой.

А теми, кто нас использует. Борьбой. За обладание нами же самими. Упорно отличая подвиг и грех. Не отличимые спешащей меж ними явью.

Пластами героев прощать и наказывать. Истребляя народы книгами религий. Вечных добром и злом молитв. Под примерами человеческих поступков. Но никогда - не перед.

Ибо поступки и молитвы связаны с вещами. Усложнять до формулировок все простейшее. В которое не дано проникнуть людям-вещам и дано - нам, вещам-людям. Недосягаемо властьимущим.

И я, Мангейм, преподнесу сегодня урок всех уроков каждому из тех, кто попытался пренебречь моей схемой. Ибо - если бы кто-нибудь из них одолел бы меня, вручил бы я ему право быть вещью-человеком!

И - ещё! Только наделив одолевшего меня моим правом, сохранил бы я его стаду. Уничтожившему бы одолевшего меня, будь он человеком без вещи.

Даа-а... Ну что же это я стал таким сусальным? Выдаю чужое и свое. Ведь кто знает, что будет? Я - знаю!

Итак, все они - мои. Я не ставлю восклицательного знака. Достаточно моего знания и их уверенности в знании. - Камне преткновения человека-вещи. Который узнаёт, чтобы знать. От меня или подобных мне.

Позабавимся же перспективой бесподобных! Смелее, Отей! Иди, ну иди же! В твое самое яркое впечатление от меня. В постельку. Раздевайся. Красивая, крошка! Как мне жалко такое тело и лицо. Но ничего не поделаешь! Попалась. Не стесняйся, ведь никого нет. А вот и нужная мне вещица. Таки, приковыляла? Инвалидная палка Каро, с которой женушка Гира не расставалась, перед тем как продавить свое креслице. Бери ее, Отей. А теперь делай то, на что только ты способна. Задумалась? Зря. Ты не задумывалась, когда превращала Гира в животное. Начала правильно! Глубже! Еще глубже! Разве не приятно, Отей? Я подслушивал в ту ночь. Ты хотела этого, помнишь? Ты помнишь, потому что горло твое вытянулось гуттаперчевым стержнем в рот, продырявив лебединую шею. Прекрасно! Не торопись, Отей. Мое действо еще не завершено. За дело, простыньки! Сейчас я вас накормлю. Заворачивайте вашу куколку. Так. Туже. Еще туже! Съели? Вижу, что съели - побелели от сытости.

Монтгомери. Добро пожаловать в возведенную твоим гением утробу! Ты тоже попался. На молчаливом согласии плюнуть в лицо детям своим. Любовью. На днях я подсматривал за тобою. Как ты доставал из толстого кошелька злобные маленькие копеечки. Такие маленькие, что хватило бы только на чизбургер. А их и хватало всегда на чизбургер, в который помещал твои копеечки Адриан. Чтобы не сдохнуть, пока ему не перепадало от Гира. Вот и нашлась во мне твоя вещица! Вытащи твой кошелечек. Там еще что-то осталось? Загляни. Что ты видишь, Монти? Что-то? Монетки? Не-ет? Купюры?! Крупные? Очень крупные. Не достать? Расти, кошелечек, расти. А ты, Монти, залезь в него, да собери купюрки. Много? Я же говорил, что их там много. На дне. На са-амом дне. Пошарь. Шарь, шарь. Собрал? Все до единой? Лезь назад. Что мешает? Крышечка? Да вроде я не заколачивал...? А ты поднатужься! Еще. Еще раз! Воздуха не хватает? А ты расстанься с бумажками. Может быть, будет легче крышечку выбивать? Жалко. Что жалко? Жалко расставаться? Ну что ж, твое дело. Попробую тебе помочь. Ну-ка, кошелечек, умерь свои телеса! Меньше. Меньше. Так. Так. А где же Монти? Ты его должен был выдавить. Хм, только - купюрки...

Жюльетт. Жюлье-етт? Где ты? В жмурки? С кем? Сама с собой? Нашлась? Ну и ладненько! Что не можешь найти? Себя? Ты прямо, как Гир. Он тоже не мог найти себя. А ты ему помогла. И я ценю это. Гир почти раскусил тебя - что Дитя отняла у мертвой матери и дитя отняла у матери живой. Чтобы одному дать, а другого бросить, держа другого на привязи о лучшей доле. И - стареешь, закрашивая зеркалом постылые морщинки. Не до конца понял Гир, и оттого что не понял, пытаясь понять, в шоке был. Не мог он простить себе, что заставил тебя честной матерью ползать, подбирая честные черепки честного ужина. Затем ты подучила Адриана, не сама, конечно, отвести Гира к Каро, чтобы помочь Каро стать женщиной, а Гиру - мужчиной. А вот и твоя вещица, Жюльетт, - зеркальце! Растрепанная, ты. Причеши свои чудесные волосы. Гребень возьми. Да глядись в зеркальце, глядись. Зацепились? За что? За серебряное отражение? Не обращай внимания. Чеши. Ничего не видишь, кроме черного дождя? То - грива твоя. Чеши. Запуталась, говоришь? Да разве можно запутаться в красоте собственной? Плетись, клубочек, плетись! Волосками, сосудиками, венками, внешностями и внутренностями. Смотался? А теперь - прыг в зеркальце! Жмурками.

Адриан. Кем ты возомнил себя? Тенью Гира? Что - вдруг? Ведь ты не тень ему, он - тень тебе. Но ты все равно попался. Правда, ты был орудием. Нежалких. Однако, ж - им под стать. Помнишь, как ты привел Гира в ту комнатку? Помнишь голенькую Каро? Помнишь, как он смотрел на нее? Помнишь, как он любил ее, не любя? А ты стоял рядом. Чтобы потом по-своему распорядиться мутным зрелищем. А помнишь ту фотографию, где ты, давясь от удовольствия, заглатывал мои бисквитные угодья? Кстати, ты не голоден? Вот мое тело. Из конфитюра. Попробуй, очень вкусно! Подавился, бедненький сладкоежка? Ну, врача у меня нет. Да и тебя - нет! Какая-то размазня в фарфоровой розетке.

Мисси, солнышко мое! Что ты там скрываешь в своем животике? Ничего не скрываешь? Лжешь, миленькая, зеленоглазенькая моя. Ты не учла, что Мангейм - мастер читать мысли вблизи и на расстоянии. Жалко ребеночка. Но, что делать? Попался ребеночек. Да ведь не Гира - он. Какая разница? Действительно, какая разница. А Адриану, настоящему отцу, скажешь? Нет? Правильно. Загребешь побольше за счет чада своего. А помнишь перстенечек? Очень славная вещичка! Дорогущая. Та девушка и не знала ее подлинной цены. А если б знала, то не пришла б в ломбард. А у тебя, Мисси, был глаз, ох, как наметан! После даров Гира. Перстенечек-то стоил того жемчуга. И отдала, ты, перстенечек назад подделочкой искусненькой. Ну-ка, надень его на пальчик! Сверкает не стекляшкой - алмазиком! Сужается? А я не виноват. Больно? Что делать-то будем? Засасывает? Всю? Вместе с ублюдочком твоим? Не поместишься. Хм, поместилась, Присвоила Мисси алмазная звездочка.

Как Каро присвоила креслице. Да без меня случилось диво дивное. Обошедшее несчастьем Анж. Не пригреешь и не накормишь всех подкидышей. А пригреешь, век будешь расплачиваться, что пригрел. Только Гир и Анж уразумели это. Отгрустили и отплакали. Люди-вещи говорят, что такова жизнь. А вещи-люди не спорят. Они учатся. Быть выброшенными и сбереженными. А уж о средствах быть этими последними никто и не сожалеет.

Сожалеют лишь люди без вещей. Устроенные удивительно! С душою! Которой нет ни у нас, ни у наших собратьев!

ГЛАВА 14

Не скрыта от Тебя суть моя,

когда созидаем был в тайне я,

образуем в глубине земли.

(Царь Давид, 139 псалом)

Воображаешь себя Мессией? Напугал, как же! Не узнаешь меня? Я - твоя  маленькая леди Город. Твоя другая суть. Оборотная сторона Мангейма. Ветреника. Стоящего на семи ветрах. Задуваемых под мою юбку. Населенную людьми или, как ты их называешь, людьми-вещами.

Которые отнюдь не помышляют греться этой ночью на морозе. Чтобы встретить рассвет свидетелями твоих пакостей. У каждого из них есть свое дело. Свой праздник. И - свои проблемы.

Что им до твоих путников?! До твоих путников только тебе есть дело. И мир не ужаснется от того, как ты с ними поступишь. Одним - больше, другим - меньше. Такова жизнь!

В ней больше всего я ненавижу Гира и Анж. Слишком чистеньких! Потому что слишком чистеньких не бывает. Не бывает людей без вещей. И тебе это прекрасно известно. Мерзкий проповедник! Не кипятись! Сам сваришься в собственном кипятке.

Как я любила тебя когда-то! Когда ты не был таким злым и не выдумывал всяких схемок. Стоял себе и мирно дышал свежим воздухом. А я строилась и наливалась соками жизней. Помнишь, какой я была? Созревающей кистью винограда. Которого в округе твоей было видимо-невидимо. Ты облизывался, а я тебя поддразнивала раздающимся из моих жилищ вином. По ночам мы ворковали на понятном только нам двоим языке. Ты интересовался каждой моей новой улочкой, новыми магазинчиками, новыми гнездышками. Выспрашивал и очаровательно смеялся, оттого, что был не одинок. А я была счастлива думать об однажды так и не случившемся чуде слияния с тобой, Мангейм.

Потом... Что было потом? Потом появился Гир и позже - Анж. Мои заклятые враги. Хотя, с одной стороны, я понимала, что они ни в чем не виноваты, потому что - дети. Но, с другой стороны, мое женское чутье подсказывало мне, что ими ты изменишь мне. И - изменил! Потому что уже не был одинок. Ведь женщины влюбляются в одиночество и берегут свое счастье как зеницу ока, лишая мужчин самых дорогих их сердцу привязанностей. Так заключаются браки на небесах, принадлежащих исключительно супруге и супругу. Однако, мужчины устроены так, что никогда не смиряются с женской прерогативой на них. Одиночество с семьей - не стезя мужчин. И нет женщины, которая этого не понимает и трагически для мужчины не присваивает себе лишь функции матери его детей. В этом случае вы, бывшие любовниками и мужьями, превращаетесь в меринов, везущих свой скорбный судьбою воз. Ну а в другом случае, ибо третьего случая не дано, мужчина ищет одиночества на стороне, тайного одиночества иметь друзей, любовниц, увлечения. Что же остается в этом, другом, случае нам, женщинам? Одно из двух, либо - привычка, либо - месть. Путь от себя.

К сожалению, этим я сыта по горло. Иначе бы не тратила время на пустую болтовню. Которая, увы!, как всякому мужчине, льстит тебе.

Но ты - не всякий мужчина, Мангейм. Не всякий мужчина может быть до конца искренним. Бросая вызов собственному бессилию не любить.

Тех, чью судьбу ты неумолимо просчитал. И тех, кого ты обнаженно выгородил. Поступая в критический момент по-женски. Воздав миру за дар существования местью и привычкой.

Вот оно - наше слияние, Мангейм! Наша любовь после любви. И может быть тот, третий, случай, которого не дано, чтобы сохранить хотя бы один-единственный из браков на небесах.

И как же мне любить тебя, такого? Как мне любить в тебе такое? От которого можно впасть только в землетрясение?

Не знаю. Ничего не знаю!

Никого из путников твоих так и не смогла я удержать! Наверное, потому что ты прав. Так падать к цели могут только люди-вещи.

Однако, жалко мне не их. Жалко тебя, Мангейм. Чья участь - абсолюта  возможностей - была предрешена с момента начала строительства. Даже - мной. В стремлении получить все, или - ничего. Микро- или макроорганизмом. - Пока он жив.

Уцелеешь ли ты, Мангейм? И - кем? Вещью? Вещью-человеком не уцелеть тебе. Ибо ты лучше всех нас - только вещей.

Да, как это ни прискорбно, все мы - только вещи. Не принадлежащие себе. Из которых творят историю, набираются опыта, извлекают уроки. И делают это твои дети, Мангейм. Люди. Или люди-вещи, как ты их называешь.

Ты, же, - один на свете, кто может заставить и нас и их не просто существовать, ибо существовать может всё, но - жить. По-своему распоряжаясь нами, лжеавтономными законами поступать и поступаться.

 Создав, каждый себе, свой Мангейм. По твоему образу и подобию. Однако, и это самое страшное для тебя, - не по твоей цене. Поносящей из твоей задницы бесчисленными маленькими суррогатами-мангеймами. Которым нет никакого дела до подлинника. -

Грозно-справедливого судьи, влюбленного во все личностные  испражнения.

В - Мангейм. Не тот, который я вижу перед собой. В - мангеймы, которых я не вижу. Видят Гир, Анж, Каро, Отей, Мисси, Адриан.

Вот почему мне так жалко тебя. В тебе. Готовом помиловать и покарать. Лишь бы приблизиться к истине. Чуждой вещи изначально.

Поэтому, извини меня, ты так комичен! В - аутодафе для тех, кого презираешь. И так трагичен! В - пьедистале для тех, кого боготворишь.

За это я люблю тебя, вещь-человек!

Да, пусть тешат тебя надежды на неединственность вещей-людей! Великих иллюзией любить своих детей-двойников.

От супруги твоей, преданной тебе Городом предающих тебя людей-вещей, среди которых нет места любимому чаду нашему - человеку без вещи.

Рожденному не Гиром и не Анж. Не обольщайся! Они - лишь плод твоего воображения. Надеяться на то, что ты вообще можешь иметь детей. Естественных саморастущим деревом.

Но редкое дерево само растет. А если оно само растет, зачем тогда ты и я?

И куда оно растет? Станет ясно, когда, однажды, мы попробуем его плоды. Сладкие или горькие.

Поливать будем - будут сладкие. А захочет ли это дерево, чтобы мы его поливали? Захочет до поры до времени. А потом? Захочет ли оно потом, чтобы мы его поливали?

А вдруг найдется еще кто-то, кто будет поливать его по-своему?. И не наше оно станет?

Прости меня, Мангейм! Я - мать. Тех, кто сегодня явится к отцу своему. И - тех, кто не явится к нему. - Плодов которые уже образовались. Детей, которые уже выросли.

Не мне и не тебе их судить. Выдумывать для них светлое и темное.

Теперь пусть они нас судят. Кто бы они ни были - просто люди или люди-вещи. И кто бы ни были мы - просто вещи или вещи-люди.

ГЛАВА 15

Еще не созданным уже видели меня глаза твои

и в книге Твоей, где записаны дни

(Царь Давид, 139 псалом)

По дороге в Мангейм Анж хотела быть не в Мангейме.

Анж возвращается. Какое счастье! Сейчас ее встретит муж, а китаяночка начнет ласково брюзжать о том, что все, что ни делается, все к лучшему. Есть проблемы с праздником. Ничего не готово. Чтобы элементарно сесть за Новогодний стол. Уил, как обычно, оказался в этом смысле на высоте. Что ж, он - мужчина, который не меняется даже в праздники. И ей это почему-то приятно. Хорошо, когда ничего не готово, особенно в преддверии события. Такое время - царство супруги. Быть необходимой всем и никому. И - не себе. Когда - себе, ты уже - не царица.

Анж возвращается. Ее никто не встречает. Странно! Они все с ума сошли? Сейчас я им устрою! Хм, входная дверь заперта... Воспользуемся черным ходом. Представляю лицо Уила! Привет, муженек!

В дверях Анж столкнулась с экономкой. Которая, оказывается, не ушла к родственникам, а ведь отпрашивалась. На ночь китаяночка избавлялась от мусора, хотя, кажется в Китае, существовал обычай в Новогоднюю ночь выбрасывать мусор из окон ведром удачи на головы прохожих. Огромный целлофановый пакет вышагивал миниатюрными ножками и что-то бубнил про Уила, который и в ус не дул. Вот еще один повод устроить ему предвкушенную разборку!

Анж легко подхватила увесистую ношу, расцеловала пораженную до глубины души экономочку и заговорщически отправила ту присматривать за пирогом на кухню, попутно уточнив о содержимом начинки. Затем вышла на задний двор, размахом выбросила мешок с мусором в предусмотрительно кем-то открытый бак и собралась возвращаться.

Как вдруг столкнулась с экономкой, тащившей мешок с мусором вдвое больше прежнего. Пожав с досадой плечами, Анж тем же способом расправилась с другим мешком и пожурила китаяночку за чрезмерное рвение. Та почему-то изумилась, но послушно отправилась на кухню исполнять распоряжение хозяйки. Манто вздохнуло вместе с Анж. Действительно, некоторые вещи должны иметь свои пределы! Даже в такую ночь, как сегодня.

Присев на что-то темно-невзрачное, Анж решила помолчать. Вместе со снегом, который незаметно превратил ее в северную фею.

Через несколько секунд вновь потревоженную. Ее мучительницей экономкой, содрогавшейся под той же непосильной ношей. Анж и бровью не повела. Пусть тащит! Жаль, конечно, если пирог подгорит. Интересно, каким образом она засунет это целлофановое чудовище в бак, совершенно набухший отбросами домашней цивилизации? И откуда вообще берется столько мусора в ее доме?!

Кряхтя и ойкая китаяночка протащилась мимо нее. Почти сквозь меня, нахалка! Вроде я не пила? Ну и дальше? А дальше обнаружились недюжинные усилия по взгромождению мешка и довольно легкому погружению его в переполненный бак. Отряхнувшись, неваляшка вприпрыжку исчезла.

Совсем интересно! Анж с достоинством пренебрегла теплой муфтой свернувшегося котенком снега, чтобы не поверить своим глазам и убедиться в действительном настоящем бака. Мешок, который она не несла, невинно покоился на дне, а два других мешка выпирали наружу приплюснутыми ягодицами. Хм, я не видела чтобы она их вынимала... А ну-ка! Ягодицы шмякнулись на вытоптанные лунки следов. Анж потянулась за третьим мешком и обожглась об алюминиевый лед. Вот он - мешок! Ну-ка, еще раз... Она крепко ухватила мешок за перехваченный бечевкою круп, поднатужилась, подскользнулась и уже больно озиралась на снегу. Отдышавшись, поднялась. Саднила нога. Колготки поехали! Ччерт, царапина! Надо же, перед праздником! Что, собственно, произошло? Так! Попробуем еще раз. И еще раз она не вытащила мешок. Вытащив ничего.

Обескураженная Анж опустилась на снег. Бессильно комкая нескомканную пустоту. Что - это?... К мусорному баку тянулась только одна цепочка довольно глубоких шашечковых следочков и лишь одна борозда от злополучного мешка. А вот и шажки, продырявившие дорожку обратно. Анж вскочила и начертила взгляд под собой. Снег волновался нетронутостью. Она изо всех сил приподняла два других мешка... Снег ровно уцелел и под ними. Стало не по себе. Анж кинулась к своей машине... Машина утопала в абсолютно первозданном пространстве. Приехавших ручьев шин не выбегало ни из под одного колеса. Что - это?!...

Разгребая стильными сапожками снег, Анж устремилась к окнам кухни, которая выходила на задний двор. Она заглянула в стекло и с ужасом увидела двух экономок-китаяночек, копошившихся у дымящейся аппетитом выпечки. Анж узнала их.

Испокон веков ее кухня не помнила, как Анж, остолбенев, просочилась в застолье запахов. Похожие до безумия одна на другую, экономки по команде пожурили ее за бестактное с их точки зрения поведение. Одним и тем же голосом, неразложимым на двух заносчивых крохотулечек... Потом предложили попробовать печеное.

Что - это?!... Нич-чего. Пропищала дверь, ведущая в коридор. Ее открыла экономка-китаяночка, как две капли воды похожая на... себя. Она была очень озабочена. Как бы не подгорел Новогодний пирог! Выглянувший из жара лакомой корочкой. Заправленный экзотической начинкой, состав которой придумала еще ее прабабушка. Будет что попробовать Анж, когда та вернется. Ах, ка-акой получился! Надо проследить, чтобы Уил не слопал его весь. Ах, ка-акой получился! Так. Что ему там нужно? Иду, иду!

Что... это! Кто... это? Это - мы. Вы? А я?! Тебя здесь нет. Ты едешь, Анж. В - Мангейм. Как это я еду? Я не еду, я приехала, я - здесь, дома! Ты не дома, Анж. А кто дома? Ты. Ты ехала и хотела быть дома, так? Так. Ты - дома. Все очень просто, Анж. Значит, и вы обе - это тоже я? А - они? Они - это они. Вот почему на снегу не было следов... Они появятся завтра, Анж, когда ты вернешься.

Можно попробовать? Попробуй! Вкусно! Из чего эта начинка? Напоминает мякоть фиников. Это - плоды тамариска. Тамариска? Очень вкусно! Благодарю!...

Анж прошла в холл. Как хорошо дома! Тепло. Даже жарковато. Где мой муженек? Ничего нового - за телевизором. Я тоже сяду. Что он смотрит? Что-то по видео. Странно. Уил не имеет привычки смотреть видео. За что моя Дюймовочка его ругает? Боже мой!

Сколько тебе лет, Уил? Анимация! Н-да! Иногда полезно вот так приходить! Узнавать что-то новенькое. И не только о себе.

Но за что же она его ругает?

Ля-ля! Медвежонок. Ну и медвежонок! Порнографические картинки! Котик трахает кошечку. И как трахает! Уил! Выключи эту мерзость! Да тебе нравится???! Я не знала, что у меня муж идиот. То есть, я знала, но чтобы - до  такой степени??? Уил! Где твоя рука??? В ширинке. С каких это пор ты занимаешься онанизмом??? А ты, старая дура, куда смотришь?! Влепи ему! Наконец-то, выключила! Не зря я ее держу! Потный весь. Пошел мыть руки. Кончил, подлец!

А может быть, не подлец? Может быть! Может быть, те же самые слова я должна сказать себе? Ведь это я виновата, что у нас нет детей. Допредохранялась. А врачей убедила, что виноват он. И не часто даю. Но даю, же!? Значит, мало даю. Бедный, Уил.

Надо было взять Каро. Эту проституточку. Ее наказал бог, отняв ножки. И меня наказал. Тем, что я сейчас увидела. Уил наверное давно этим занимается. А если он знает, что... - здоров?! Если он - умнее меня? Нет.., нет. И не надо его ругать! Пусть смотрит. Заснул...

Принесла пирог? Спит он. Не буди. Некому попробовать. Некому! Была бы Каро. Она любит сладкое. Любила! Почему Гир не смог ее спасти? Если бы он ее спас...! Как бы она сейчас радовалась, облизывая пальчики! Почему ты не спас ее, Гир? Странная смерть. И - страшная. Потому что... Нет! Я ничего не знаю. Все - к лучшему. Когда не знаешь, что - лучше, а что - хуже. Не моё! Приказываю себе - не моё!

Мне пора. Царапина! Кровит.

...Машина стояла там, где Мисси и Отей нашли Адриана. Что-то такое, мешающее, на педали. Посмотрим фонариком. Барро! Ты как сюда попал, бродяга???

ГЛАВА 16

Когда каждый сотворен будет,

 мне означен один из них

(Царь Давид, 139 псалом)

           Я тебя спрашиваю, Барро! Иди ко мне. Давай. Какой, ты, теплый! Это ты меня поцарапал? Не урчи. Ты зачем залез в машину? Кот что-то ответил. Похожее на возню пузырьков в закипающем вкусом супе. А она не поняла. Опять. Сколько же можно твердить одно и то же?

Что теперь мне делать с ним? Выпустить? Куда? Говорят, что кошки сверхчувствительны и обязательно добираются домой, где бы они ни находились. Но говорить можно все. Тем более что говорят люди. Как бы я хотела понять тебя, Барро! Урчишь? Хорошо. Так и быть! Поедем в Мангейм.

Куда занесло тебя, Анж? Дорога в этом месте не освещена. Хотя, зачем? Если есть звезды. Ты еще никогда не видела, Анж, снег под ослепительно звездным небом? И вокруг - никого...

Вместе с Барро Анж всматривается в дорогу наверх. Они думают об одном и том же. Что - минут через десять подъем завершится всплеском города. И там уже рукой подать до Мангейма.

Пока мы стоим, позвоню-ка я Гиру. Она обернулась. С заднего сиденья удовлетворенно замигал мобильный телефон. Беру тебя. Барро, не мешай. Лучше последи за этой ленточкой, называемой в простонародье дорогой. Номер...

Барро! Как ты напугал меня! Заорал, как бешеный. Телефоном. Кто-то нас набирает. Успокойся. Следи за дорогой. Давай! Будь умницей, единственный мой защитник.

Анж поймала себя на мысли, будто кот понял ее слова. Животное сразу успокоилось. Приосанилось. Выпрямило спинку. И с угрожающим видом уставилось в ветровое стекло.

Кто же нас набирает, Барро? Сейчас узнаем. Чертовые кнопки! Все кому не лень учили пользоваться, а воз и ныне там. Попробуем нажать вот эту!

Привет, Анж! Ты уже в Мангейме? Нет?! Я не умею летать, Уил! И тебя с Новым годом! Что, он уже наступил?! А сколько времени прошло? Ты меня напугал. Что? Кот пропал? Ты только за этим мне позвонил? Я не сержусь. Спасибо, что позвонил! Слушай, ты не помнишь номера в Мангейме? Долго искать? Да нет у меня никаких проблем! Голос тревожный? Тебе кажется. Что? Барро у меня. Что? Как это у меня? Я ничего не знаю! Не могу объяснить. Что? Забрался в машину. Как? Я не знаю, как. Спроси его! Я не сержусь! Нет. Серьезно! Ничего не ел? Кто? Что? Ах, Барро ничего не ел? Накормлю. Я не уверена, что у меня с собой что-то есть. Что? Не беспокойся! По моим расчетам, мы - в десяти минутах от города. Да! Что? Да! Как только приедем в Мангейм, накормлю. Как вы там? Хорошо? Ты спал? Что? Как я догадалась? Никак. Что? Немножко? Ладно. Что? Ладно, говорю! Я не кричу. Пирог ты пробовал? Откуда я знаю? Она всегда печет к этому празднику пирог. Не пробовал? Что? Поняла, поняла! Попробуй, он очень вкусный. Что? Знаю! Ну просто знаю, и всё! Что? Я ничего не слышу, говори громче! Не так держу телефон? Я его нормально держу. Что? Я тоже тебя люблю, Уил! Спасибо! Ты только глупостями не занимайся! Что? Мне надо ехать! Заканчиваю! Всё!

Как дела, Барро? Привет тебе от папочки! А, понравилось?! Он тебя любит, и я тебя люблю, мудрая киска! Ма-алень-кий, мой! Ой, помаду слизал! Смешной, какой! И иногда - вредный! Настоящий мужичок! Не любишь? Мир, да? Пое-ехали! Ну? Ка-ажется, у нас проблема, Барро. Шины проскальзывают. Придется выйти. Выходим?

Кот выкатился на снег желанием нравиться. И сразу обулся в белые башмачки. Но, по всей видимости, они не пришлись ему впору. Быстро-быстро перебирая лапками, он смастерил себе другие и, довольный, уселся на роскошный хвост. Он дал понять Анж сморщившейся от удовольствия мордочкой, что все будет хорошо.

Анж обратила внимание на ледяную вмятину, колыбелькой охватившую колёса. Такое впечатление, что кто-то побывал в этой ловушечке, и если и выбрался, то не без усилий. Гир? На ум никак не приходил номер в Мангейме. Цифры складывались в поразительно незнакомую сумму. Надо, же! Пришла больная идея позвонить кому-нибудь, чтобы узнать номер телефона в Мангейме. Почему - больная? Придется потревожить Уила. Ничего, пусть пороется или в конце концов приедет. Да! Да, Барро?

Кот недоверчиво покосился на свою хозяйку. Полную решимости обуздать положение. Анж открыла дверцу машины, но пелефона не обнаружила. Ну, и куда же ты запропастился, друг? Ничего, Барро, мы сейчас включим лампочку.

 Выключатель не работал. Ориентироваться мешало широкополое манто. Ну, нет, тебя-то я не сниму, и не мечтай! Сядь, Анж. Успокойся. Да, Барро? Мы спокойны. Предельно спокойны.

Кот уже не сидел. Он лежал и абсолютно равнодушно посматривал по сторонам. Правильно, Барро. Умница! Ну что, поищем проказника? Разговорчивую коробочку? Которая, увы, молчит. Да, она просто издевается над нами! Не тут-то было, милочка! Я тоже большая стерва. А стерва стерву не съест!

Прилежным следопытом Анж стала обшаривать все замусоренные пустотой уголки машины. Результат оставлял желать лучшего. Пелефон как сквозь землю провалился. И как назло она вспомнила номер в Мангейме. Нет, Барро. Ты понимаешь, нет?!

Что ж...! Попробуем завестись. Вв-норме! Иди, Барро! Ко мне! Мы опаздываем! Не хочешь? Хорошо. Сейчас я отсюда выберусь и побежишь как миленький! Ну! Н-ну, старая развалюха! Ну, же! Нет! Нет. Проклятый лёд.

Кот, очнувшись от бесполезных потуг мотора, приподнялся и китайским императором приблизился к машине. Нет, Барро! Нет! Мы никуда не едем. Нет! Иди, откуда пришел! Брысь!

Она почувствовала, что была не права. Интересно, а если попытаться продолжить? Продолжить - что? Быть не правой. Многие женщины в этом состоянии совершают чудеса. Лед! Ты мне и поможешь. Заглушаю мотор. Колеса - на тормоза, тишина. Так, Анж! Будь до конца не правой. Не хочешь трогаться с места, я тебя, чудо двадцатого века, изнасилую!

Анж стала раскачивать машину, насколько у нее хватало энергии. И - слёз! И - рук. И - ног. И - тела. Которое отделилось от разума. Импотентного осознанием всей не осторожности предпринятого буйством крови решения.

Лишь спустя несколько минут, Анж ощутила, что машина движется. Но не вперед, а - назад... . Господи, впереди подъем, а там... Там был спуск и довольно крутой. Метров пятнадцать - до поворота! Машина сама по себе не свернет. Сними ее с тормозов! Ка-ак??? Ноги свело. Уже метров семь, Анж. Семь?! Шесть. Шесть?! Мозг вскрикнул Чёрной Дырой. Дверь, Анж. Прыгай!

Анж обнаружила себя глыбой натурального меха в полутора метрах от простершейся волчьей пастью доисторической темноты. Она помнила. И то, что совсем не ушиблась. И то, что - не одна. Барро! Давай, Анж! А где Барро? Выше. Выше, Анж! Кис-кис! Ко мне! Испугался. Я ведь прогнала его. Не со зла. Он должен был это понять! Должен был. Барро! А вот и то место. Барро! Нет... здесь его нет... нет. Куда же он мог деться?! Бар-ро-о-о!!! Он впереди, Анж. Да! Надо идти. Вперед. Если отсюда можно было доехать до города минут за десять, значит, пешком - минут за сорок. Следы кошачьих лап! Он впереди. Пройдусь.

Что - это? Машина?! Она спускается... Господи, ты услышал меня! Хотя я и не просила о помощи. Гир?! Если это ты... Странная машина... Какая-то маленькая. А-а, это не машина. Стул. Нет, не стул. Чушь какая! Откуда здесь стул? Сейчас получше рассмотрю. Уже близко. На больших колесах... Кресло на колесах... Инвалидное кресло на колесах! Каро.

Ерунда. Она умерла. Ее нет. А - инвалидное кресло? Вот оно. Я узнаю его. Да, это кресло. Каро. В такой глуши...

Спокойно, Анж! Мальчишки! Ну конечно, мальчишки! Они такие выдумщики! Просто у одного из них не было салазок. И он случайно упустил свое сокровище. Сейчас прибежит! Город близко.

Сколько времени? А сколько времени прошло, пока мы ждем? Кого? Мальчишек. Да, мальчишек! А кто это мы?! Я!

Кажется, никто не прибежит. Надо идти. Вперед, Анж!

Что - это? Оно мешает мне... Блеф! Оно мешает мне!? Пусти меня!

Анж оступилась и упала. Но она бы поклялась, что упала не сама. Так, вперед, Анж! Она снова упала. Что - это? Это... оно?! Каро! Н-нет! Каро умерла! Впер-ред! И она снова упала.

ГЛАВА 17

Но как трудны мне помыслы твои,

Боже, как велико их число!

(Царь Давид, 139 псалом)

Когда Жюльетт и Монтгомери прибыли в Мангейм, все и ничего было готово. Даже елка уходящего сумерками года. Она больше не задыхалась в потолках и стенах. Зеленое дерево хвойно дышало у самого порога Мангейма.

Восставшего титаном из недр ледникового плато. Которое пронзило воображение вечного спасителя болезненной страстью однажды превзойти себя, чтобы возвести свое чадо. Людьми. Творящими его, и сотворенными им.

Супругами, не нужными там, где они до сегодняшнего вечера были нужны. Об этом мерцал вечнозеленый знак Новогоднего лихолетья. Заставивший Жюльетт и Монтгомери переглянуться взглядом, который не предвещал ничего хорошего.

Кроме ночи судьбы. Она разыгрывалась первой частью. Представления действующих лиц. Под звездными кулисами, живущими Прошлым перед выходом на сцену Настоящего.

Жюльетт стало не по себе. Предчувствием невозвратимости обвила она шею мужа своего. И заплакала. Может, уедем? К кому? Там нас никто не ждет. Нас ждут здесь. Кто?

Силуэт, рассекший тишину обитаемостью, был Гиром. Несущим догоравшую свечу. Матери и отцу.

Искренне удивленным романтическим покрывалом праздника. Безотчетно готового взбудоражить своих посетителей. Обрядом посвящения в таинство познать непознанное.

Что они должны делать? Сделанное. Послушное его воле. Выбрать талисманы. На елке. В почтовых конвертах. Ты не утрируешь, Гир? Судя по твоей неопределенной улыбке, условия чудить приняты.

Гости обратили внимание на несущественную примету. Игольчатая шуба была уставлена до самого верха распухшими конвертами. Ты ждешь еще кого-нибудь, Гир? Кто знает... Жду.

Жюльетт спросила, можно ли выбрать один конверт на двоих. Гир пожал плечами. Взгляд Монтгомери не удержал в ветвях конверт, который соскользнул ему прямо в руки. Жюльетт вздрогнула оттого, что невольно не удержала другой конверт. Так тому и быть!

Можно посмотреть, Гир? Конечно. Конверт Жюльетт вскрылся первым. Непослушные пальцы едва подхватили маленькое зеркальце. В котором она увидела себя на коленях среди осколков тарелочек, блюдечек, чашечек. Скажи ему!

Осборн обнаружил кошелечек, набитый купюрками. Похожий на тот самый. Обескровленный всего лишь двумя бумажками на жадный не евшей слюной сэндвич. Скажи ему!

Они были у себя дома. В феерии.

Везде горели свечи. Недостатком пламени. Ревниво оттеняя непривычный уют. Оскопленный строгой обстановкой деревянной утвари. Без уникальных атрибутов Мангейма. Зачем, Гир? Он так хотел. Но, если... Нет! Так где же ожидает застолье? На втором этаже, в комнатах, можно отдохнуть и собраться с мыслями. Оригинально, Гир! Праздник ждет на крыше. Что??? Он так хотел. Но, если... Нет, бог с тобой! Значит, не раздеваемся.

Куда ты, Гир? Ждать. Мы поднимемся. Как хотите.

Ты не находишь, что все здесь - слишком? Не нахожу. Потому что во всем есть свой смысл. Поднимаемся?

Шведский стол пылал ресторанной изысканностью.

Около старомодного гиппопотама из темного дуба, извлеченного из подвалов Мангейма. Когда-то, очень давно, Осборн положил на эту кривоногую рухлядь глаз, намереваясь переделать ее в стол для бильярда. В старательной полировке которого обслуживающим персоналом отражались пальмы. В ушанках снега. Свисающего редкой вуалью с цветущих гроздьями звезд. Хорошо! Действительно, во всем этом что-то есть. Ай, да Гир! А - Адриан?

Смотри. Туда! Кто это может быть? Тот, кого ждет Гир, кого ждем мы... и старик Мангейм. Анж?

Машина аккуратно карабкалась к своей цели. Разевающей маяком бетонную квадратуру. Навстречу заблудшим в несобственной совести.

Наконец! С недосягаемого роста они увидели отчаяние Гира. Ранимого радостными улыбками Отей, Мисси и Адриана.

Господи, где же Анж?! Где ты, Анж?! Искалеченным страхом всматривались они в белый саван гор над Городом, выставившим стерильными доказательствами самые глухие свои переулки. Анж, где ты?

Сколько времени? Она приедет, Гир! Она еще приедет! Потяни немного, Гир! Соверши над ними обряд посвящения! Их - трое. Пока их трое, она приедет! Клянемся тебе, она приедет! Употреби всего себя, Гир! И она приедет! Вон, там, что-то мелькнуло...! Птица. Она приедет, Гир!

Идут к елке. Господи, дай каждому из них нерешительность! Решаются. Господи, дай каждому их них промедление! Спешат. Господи, дай каждому из них одухотворение! Пустые лица. Она приедет! Что - там?! Что? Ничего. Безнадежная ясность. Все равно, Гир, она приедет.

Позвонить... Мы успеем позвонить! Успеем? Черт, пелефон в машине! Я сейчас спущусь! Номер! Ты помнишь номер ее телефона?! А у нас он когда-нибудь был?

Мисси извлекла из конверта перстенечек. Отей - крошечную постельку. Адриан - кусочек бисквита. Недоумевая, похохатывая, умиляясь.

Они опомнились лишь тогда, когда не стало Гира. Незаметно. Дуновением. В - метнувшуюся жалом глубину ощущений.

Связанных с расходящимися кругами по воде. В которую вошли ловцы, нырнувшие за вожделенной жемчужиной. Прекрасной многочисленными утопленниками, так и не достигшими ее.

Круг Мисси постепенно сужался до изящной вещицы, о которой уже не спросит ее Гир. Потому что предугадал. Что? О чем она беспокоится? О том, чего бы никогда не отдала назад. Оно - в тайничке. А с этого тайничка начинается другая Мисси.

Круг Отей пенился объятиями. Сомкнувшими Гира в длящемся музыкальной темой танце. Сиамскими близнецами тел. На ложе, больном некрофилией постельного белья. Жиголо. Влюбленного в нелюбовь любовью.

Круг Адриана нарывал гастрономической головкой наслаждения вкусом. Слащавой записки. К тому, кто не писал. Но уже читал обрывки фраз. В смрадном боксе. Мочась спиной к подкошенному от желания лицу.

К кому они приехали, Жюльетт? К себе. Только Анж должна приехать к Гиру. О чем ты думаешь, господи? Где твои мысли? Защити от них!

Делать нечего. Мангейм закрылся за ними! Где же Анж?

Слышна сутолока. Поднимающегося к финишу дыхания. Владея ситуацией - переступить порог!

Гир! Где ты был? Во сне. Знаем, что в плохом. Хороший еще приснится. Хотя хороших снов никто не помнит. Дорожат плохими снами, будущими умиротворением.

Будь праздником, Гир! Они приехали не к тебе, так же, как и мы приехали не к тебе. Мангейм знает, что делает. Ибо ему нет числа.

ГЛАВА 18

Стану считать - многочисленней песка они...

(Царь Давид, 13 9 псалом)

Явь Мисси была похожа на сон. Спящих, но не спящей. В промежутках между разговорами и уединением. - Лабиринта разочарования. Что - она уже это видела. Говорила с такими же людьми. Общалась с подобными предметами.

Не было флера! О котором столько зуботычили! Не было дна! На котором произрастало нечто! Не было страстей! Которые превращали банальное в значимое.

К сожалению, как - у всех! Сочиняющих многочисленный песок. О поющих стенах. Подслушивающих потолках. Шагающих комнатах. Свихнувшихся домочадцах.

Что - здесь? Ну что - здесь? Тухлая легенда. - Иметь под боком то же самое и тех же самых. Пресыщенных сдаваться рутине.

Может быть, иной - мелочами. Потому что мелочи у каждого свои. Окутанные качествами. Эмбрионов. Сгустков любви - похоти отцов к матерям. С участью подводить итоги на старости лет. Принятые за смысл - быть или не быть? Обманутыми или обманывающими.

Кем будет ее ребенок? Только не обманутым. Иначе пропадет. Так и не научившись быть взрослым. С момента беременности. Вот когда любой ученик послушен. - Рабству познавать.

Какая разница, кто его отец? Адриан или Гир. Если достанется Гиру, то Господину - господин. Который заставит считаться с матерью. А если не заставит - заставим! Сосчитаем.

И - Мангейм! В который ее не пускали. Не брали даже в качестве чемодана. Потому что изготовлен был тот чемодан не из той кожи.

Но дети неблагодарны. И в этом проблема. Чем больше им достается, тем меньше они задают вопросов. Необходимых родителям, чтобы дергать за уздечки. Она не собирается делиться ни с кем. Зачем? Не умно сокращать доставшееся дорогой ценой

Я слишком долго была дурой. Делающей вид, что - дура. Так долго, что иногда казалось, что я действительно дура. Тело - с задним и передним местом.

Тело привезли в Мангейм. Отей и Адриан. Тело встретили. Гир, Жюльетт и Монтгомери. Тело не увидит сегодня Анж.

Мисси могли выдать лишь зеленые глаза. Но до сих пор они ее не подводили. Хотя Гир питал к ним слабость. Или - любовь? Нет, только не это! Тогда ее планы рухнут.

Она здесь лишняя. Все ещё. Программируемая ими на поражение. Программирующая себя на успех. Терпение. Терпение, Мисси! И - осторожность! - Подкрадываться удачной охотой.

Не повторяй ни в чем Отей и Адриана. Пусть поднимаются. Стезя твоя - поразмыслить, выработать тактику, оглядеться. Сошлись на изматывающее могущество дороги. Умело вызвав его предупредительность.

Тебе дали несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Будь благодарна этому времени и этой комнате. Которую ты приютила без мысли о самосожалении.

Брызни ею в Гира. Вежливого доверчивостью к условиям твоего отдыха. Его уже закрыла снаружи дверь твоей комнаты. И глаза твои перестали быть зелеными.

Считай, Мисси. Вещи, которые тебя окружают. Не пропусти ни одной. Все они собираются принадлежать тебе. После ночи накопления базы данных. Для оживающего в тебе маленького компьютера.

Тук-тук. Ласково, по-детски. Кто это может быть, Мисси? Гир? Как он мне надоел! Тук-тук. Придется открыть. Я пока не у себя.

Мисси приоткрыла. Никого...! Полутемный коридор подрагивал изразцами. Справа или слева. Сердце, Мисси. Только - сердце! Слышишь? Да. Выдох. Вдох.

 Тук-тук. Ты дрожишь? Поняла, что обманулась? Вспомни, Гир обещал необычную ночь. Вспомнила? А теперь открой. Отодвинь защелку. Почему у тебя вспотели пальцы? Ты - не права. Отодвинула? Посмотри.

Коридор дышал. Ровно. Нагнетая любопытную тишину. Кто здесь? Гир? Нет, не Гир. А кто? Подойди поближе. Ну, иди же. Иди! Ближе. Сидит! Девочка.

Испугалась? Я? Ничуть! Ты что здесь делаешь? Сижу. Это ты стучала? Я. Ты кто? Ты задала мой вопрос. Я - Мисси. А я - Каро. Смешно, да? Почему смешно? Потому что должно быть смешно!

Ты кто, Каро? А ты кто, Мисси? Я - подруга Гира. Его подруга - Отей. Да. Просто так вышло. Я не ребенок, Мисси. Я все понимаю. Что же ты понимаешь? Смотри, он толкается! Кто? У тебя в животе. Он не может толкаться... неделя... Я вижу, он толкается! Глупенькая! А теперь ты испугалась, да? Пошли ко мне? Пошли.

Что у тебя с ножками? Они не ходят. Ясно. Ты испугалась? С чего ты взяла? Я вижу. Н-нет. Ты испугалась, потому что я могу сказать о нем Гиру. Раньше, чем ты сосчитаешь. Сосчитаю что? Мангейм! Ерунда. Ты приехала, чтобы сосчитать Мангейм. Чушь какая-то! Не чушь. Послушай, а кто, собственно, ты такая?

Я... - его сестра. Ты, сестра Гира? Да! Новости!? Он мне никогда не рассказывал ни о какой сестре. Выкусила? Что выкусила? Считать будем вместе! Или... нет. Я сейчас поеду и скажу Гиру. Куда, ты? Что ты ему скажешь? Открой, мне высоко. Подожди, что ты ему скажешь? Открой! Не открою. Выпусти меня! Еще чего! Я кричать буду! Не будешь! Получай! Вот тебе! Получай! Получай! Получай!

Каро... Каро! К-кровь... Каро! Я не хотела! Каро, очнись! Я убила ее ?!...

Мисси выскочила в коридор. Бежать! Бежать отсюда! Всё - потом! Ах, Гир! Он поймал безумие, отчаянно вращавшее ногами и руками. Что случилось, Мисси? А?! Ничего! Я испугалась шагов... Прости меня. Прости! За что? А?! А где все? Они ждут тебя. Пойдем к ним! Пойдем. Ты не одета. Где твое пальто? Пальто... Пальто?!

Ну, да. На крыше холодно. Оно т-там... Сейчас. Не ходи туда! Почему? Не входи туда, умоляю! В чем дело? Гир, я не виновата! В чем не виновата? Ни в чем... Ги-ир! Вот твое пальто, надевай и пойдем. Пальто? Ты был там? Я же принес пальто. Пальто?! Это не все? Что-нибудь еще? Д-да... Я тебя жду, иди и возьми. Я боюсь, Гир! Идем вместе. Идем... Ну? А где...? Что? Н-ничего... Идем. Идем, Гир!

Она пришла ко всем. Другая Мисси. В которой уловили перемену. Быть больше чем гостьей.

Распорядившейся не медлить. Приступив к торжеству дегустации. Что с ней? Как она себя ведет! Что произошло, Гир?

Мисси, не надо так. Как, Гир? Тебя удивляет мой вопрос? Признаться, удивляет. Я теперь буду задавать тебе много вопросов! И не только тебе!

Она сошла с ума! В приличном обществе так себя не ведут! Вы - не  приличное общество. Мисси! Дай, дай мне им сказать всё, что я думаю! Ты все скажешь, но в свое время. Хорошо! Ты обещаешь мне, Гир. Обещаю. Я не верю тебе! Мисси, к кому ты приехала? Не знаю. Я не приехала, меня привезли, как рассаду в железном горшке! А я не хочу быть рассадой. Я ею долго была. Очень долго, Гир! Чего ты добиваешься? У нас с тобой будет ребенок, Гир! Слышите?! Все слышали?! И я все время хочу есть!

Милочка, успокойтесь! Гир, пора начинать. До Нового года осталось десять минут. Рассаживайтесь, дорогие мои!

И ты тоже - бабушка! Я - бабушка!? Конечно, Жюльетт! Через восемь с небольшим месяцев у тебя и у твоего мужа будет внук! Это невозможно, моя дорогая! Гир болен. Как болен?! Чем болен?! Гир болен, я сказала! И все об этом знают. Так что дедушкой и бабушкой будем не мы. Я очень сожалею! Гир, за что мы пьем?

Стерва! Старая стерва! Значит, все зря?! Зря??? Гир, сейчас же позвони куда надо и вызови такси. Я не хочу, чтобы эта женщина сидела со мной за одним столом!

 Гир, куда ты? Такси, Мисси. Как ты можешь, Гир?! Что, я могу? Вот именно, ты ничего не можешь! Это не мой ребенок, Мисси. Да. Это не твой ребенок! А как же! Адриана!

Адриан, не обращайте на нее внимания! Через минуту она скажет, что это ребенок моего мужа. Стерва! Молчи! Гир, я настаиваю! Мама, я уже позвонил. Стерва! Старая стерва! Выведи ее, Гир! Отей, Адриан, помогите! Н-нет! А-а-а! Не трогайте меня!

ГЛАВА 19

Пробуждаюсь... И все еще я с тобой.

(Царь Давид, 139 псалом)

Мисси что-то говорила в унисон Новогоднему ужину. Под младенчеством снега. Пользующегося правом первого тоста. - Словам и телам. Пьющим, жующим, поздравляющим, разглядывающим, ждущим. Что - вот-вот этот выдумщик Гир взмахнёт волшебной палочкой, и среди общего веселья появится Анж.

Поэтому, когда Гир сделал магический знак, даже снег над сферой завис тишайшей канонадой. Удиви, Гир! Публика просит Анж. Проклинающую кого-то в чужой машине по дороге к плодам тамариска. С любовью запеченным в воздушные тестом хлопоты. О домике манто, скрывающем в своих двух комнатках-карманах безмозглый злосчастием мобильный телефон.

И тем не менее, друзья, постараюсь вас не разочаровать! Ибо события, которые вам приготовил Мангейм, увы, не оставят вас обескураженными.

Гир напомнил своим гостям о Прологе к ночи у сияющей внизу новобрачной елки. Конечно, конечно, Гир! Только вот беда, Адриан, кажется, уписал свой талисман. Никакой беды нет! Бисквиты томятся на соседнем столе. А у тебя, Гир?

Никто не заметил, чтобы и ты выбрал конверт. Господа, вы невнимательны. Вот мой конверт. И я его даже не вскрывал. Все подстроено! Что ж, предлагаю сейчас сделать это кому-нибудь из вас за меня.

Вызвалась Отей. Старший Осборн пожелал сопровождать ее к елке. Но гордая красавица отказалась от каких-либо услуг. Отей не боится Мангейм.

Чинно спустившись к зеленой подруге - тоже красавице - Отей весело помахала Гиру и Мисси освещенной ладонью площадки. Затем она принялась выслеживать самые прогнувшиеся ветви. Что-нибудь этакое давно засорило ей оба глаза, однако лоскутком заползло поближе к стволу. А что, если удовлетворить цепкие объятия лесной великанши?! Глубже, глубже, Отей! Правда, приятно?! А потом то же самое я сделаю тебе!

А, вот и достала! Один из моих яичников, Отей! Бери его! Как хорошо! Хм, большой конверт... Осторожно! Ах, разорвался... Упало... Посмотрим, что там упало. Из-за этих веток я ничего не вижу! Что-то похожее на... голову... Под-ни-ма-ем!...

Отей! Ау! Тебя совсем не видно! С кем ты там занимаешься любовью?! Елка вся сотрясается! Оте-ей! Гир, иди посмотри, что там случилось.

Не так-то просто было найти Отей в ощетинившейся хвойными сосками партнерше. Наконец, Гир изловчился и приподнял длиннополую сосульками изумрудную юбку и увидел отбивающуюся от кого-то Отей. Которую выбросило прямо ему в лицо.

Весь в снегу, Гир поставил себя и Отей на ноги, но только после этого заметил прекрасное мессиво вместо женского лица. Что произошло, Отей? Как хорошо, что я стою спиной к ним! Не подавай виду, Гир! Улыбайся... Так! Бери конверт у меня под ногами. А теперь отряхни мои волосы, для того чтобы я смогла нагнуться. Так! Так, Гир. Мы - в Мангейме.

Кто там кричал с крыши? О том, что ты занимаешься любовью? Да! Адриан. Ты мне можешь объяснить, что произошло? Я видела... Каро... Я держала в руках ее... голову! Ты бредишь! Я держала в руках ее голову, Гир! Тише, Отей. Это просто угрызения совести. Чьи? Твои. Мои?! Ну, не мои же. Идею с самоубийством подала ты. Я?! Я тогда просто поделился с тобой. Просто поделился?! Тише, Отей. А ты знаешь, у кого я взяла те таблетки??? Мне это неинтересно. У Адриана! Он знает??? Зачем ты ему рассказала? Из-за твоей потаскухи, Мисси. Ха! И вы таким образом захотели все время шантажировать меня? Ты не понял. Адриан - твой... Что вы здесь так долго? Извините, Жюльетт, это я виновата!

Гости оказались за ареной - цвета новолуния. Не плохо было бы покрыть ее зеленым сукном и выставить бильярдные шары. Никто не запрещает думать вслух, отец. И не только думать, Гир. Странно усмехнувшись, распорядитель ночи предложил осуществить эту идею. Остатки ужина были убраны со стола. На который прилегла весенняя скатерть и очутились бильярдные шары. Играющие, да не играют сегодня в них! Все шесть шаров полые, они открываются - вот так. Талисманы вкладываются в них, защелкиваются замочком и выставляются пушечными зарядами.

Пока ничего не значащими. Чья убивающая или исцеляющая сила предназначена для битвы. Битва??? Гир! Ты уверен, что твой пафос воина ни у кого не вызовет улыбки? Как всем вам будет угодно! Прости, Гир. Битва... кого с кем?

Интересный вопрос. Но - объективный. Кроме того, ответ на него предполагает отказ кого-либо из новобранцев от возложенных на него обязательств. Обязательств? Каких обязательств? Обязательств владеть возможностями. То есть? Все или не все, мы должны признать, что каждый талисман является частичкой нас самих, нашего прошлого и настоящего. Напоминаю, конверты были запечатаны. Если найденные в них вещи ни о чем не говорят, значит некто проводит время по своему усмотрению. Определите, доверяете ли вы самим себе. Заключим талисманы в бильярдные шары. Тот, кто не сделает этого, может быть свободен. Цель, Гир? Цель? Во что мы играем? Мы не играем. Не играем?! Нет. Я не понимаю! Вы можете быть свободны. Извините, но это смешное насилие! Вы можете быть свободны. Что ж... Время - пять минут!

Пятиминутный дивертисмент закончился тем, что все шесть шаров, соблюдая различную степень скорости, вскрылись и захлопнулись.

С этой минуты мы перестали быть самими собой и существуем, как вещи. А - именно? Назовитесь? Кошелечек. Зеркальце. Постелька. Кусочек бисквита. Шарик. Перстенечек. Застукали в своих импозантных скорлупках.

Я - насчёт битвы... Всему свое время. И - всё-таки? Если присутствующие будут следовать моим правилам, произойдет небывалая битва вещей с людьми. А результат зависит от каждого. Ты не находишь, Гир, что эта твоя затея может обернуться не очень праздничными последствиями? И праздничными - с альтернативой? Тебя не переспоришь, Гир!

Перед вами - шесть шаров. Вторая ступень -жеребьёвка. Три шара откатываю в сторону. Их период еще настанет. Так как у нас нет стороннего наблюдателя, кто-нибудь должен вскрыть шары. Кто это сделает - решать вам. Отец, может быть ты? Возражений нет? Вскрывай. Какие талисманы ты обнаружил? Перстенечек. Шарик. Кошелечек. На дне каждой половинки есть вклеенная бумажка. Действительно, есть. Если отклеить бумажку, на ее обратной стороне есть номер. Определи соответствие номеров талисманам и запиши вот на этом листке. Записал. Прекрасно! Мисси, я и отец должны спуститься на второй этаж, в комнаты под этими номерами, захватив принадлежащие нам шары без талисманов. Талисманы остаются на бильярде. Но прежде чем это сделать, я объясню для остальных трех бойцов общее условие для всех.

Вторая тройка воинов таким же образом вскрывает шары, как и мы, и таким же образом узнает номера комнат. Однако талисманы не оставляются на столе, а остаются в шарах. И те и другие воины пишут друг другу записки. Но если мать, Адриан и Отей знают, кому они пишут: номера в их шарах будут соответствовать номерам комнат талисманов на столе, - то те, кто ушел, узнают об адресатах только после того как парламентер сверху доставит шары с талисманами и записками к дверям комнат. Шар должен как бы постучать в дверь.

Спустя две минуты я, Мисси и отец должны открыть двери, взять шары, вскрыть их, узнать, кто к нам придет, написать вам записки и только затем прочитать ваши записки. Ни в коем случае не нарушать время и последовательность действий. Иначе ожидаемая битва не состоится. А о том, что она не состоится, можно будет узнать по впечатлению от "битвы" или "лжебитвы", через два часа, когда мы вновь соберемся в полном составе на крыше.

Теперь о содержании записок: реальное, не исполнимое в другой ситуации, желание, которое должно быть выполнено вашей вещью. Первыми исполняют желание те, к кому пришли. Непререкаемо!

ГЛАВА 20

Исследуй меня, Боже, узнай сердце мое,

испытай меня, узнай мысли мои

(Царь Давид, 139 псалом)

Бррр! Хол-лодно! Ну, скорей, скорей! Скользко! Ай! Хорошо, что порода такая! Путаются тут под ногами! И куда все они, такой толпой?! Мне это неинтересно. Вижу Мангейм. Темный какой-то. Нет, что-то перед ним светится. Вперед, Барро! Вперред!

Кот быстро преодолевал барьер между городом и Мангеймом. И отфыркивался уже около елки. Ну и чудище! Ай! Кто это, или что это? Никого! Странно, кто-то же меня уколол? Или что-то, же? Надо осмотреться! Так. Здесь - нет, и здесь - тоже. Показалось? Это людям кажется. Мы, кошки, точно знаем. Ай! Караул! Фу, ты! Ага! Это ты меня уколол? Нет. Ты на меня упал. Упал! Интересно, откуда? Кот задрал мордочку и увидел... А ведь ты здесь не один... Вас много... Эй, вы зачем туда забрались? Не отвечают. Ладно, посмотрим. Так, бумага. Принюхиваемся... Ни-че-го... Неровная какая-то... А там что-то есть. Колбаса? Дуррак! Я бы учуял. Ну-ка, коготки, помогите справиться с ним, и зубки тоже! Так. Фрр!

Машинка, малю-юсенькая! Я не играю в такие игрушки... Ай! Опять укололо! И - никого? Ой, ветка! Ясно. Отодвинемся. И подумаем, где же Гир. Ай! Опять - ветка??? Я же отодвинулся от тебя! Уфф, где же Гир? Ай! Да ты рас-стешь!? Мяу! Хр, пр, фр! Вот тебе! Вот тебе! Поццарапаю! Ай!!! Рассстет!? Куда ты, куда?! Не ттрогай меня! Мяу!!! Помогите!!! Мяу!!!

Гир...!

Ветка обмякла, отпустила Барро и сломалась. Кот едва переводил дыхание от удушья и страха. Бросившись наутек к Мангейму, он вдруг довольно ощутимо наткнулся на большой шар. Ошеломленно сел и уставился в чьи-то злые глаза. Го-ло-ва!? Откуда здесь голова?! Девчонка какая-то... Э-эй, пропусти! Кот попытался обойти препятствие. Но голова была явно начеку. Поццарапаю! Как бы не так! И тогда он решил применить испытанный маневр. Сделав вид, что еще раз хочет осуществить свои намерения по снегу, он перемахнул через голову и помчался к дверям. Двери заперты! Он оглянулся. Голова угрожающе приближалась. Нечеловеческая злоба ребенка со скрежетом наезжала на Барро. Двери! Мяу! Двери! Заметавшись последний раз в кошачьей жизни, кот сиганул в черный рай водосточной трубы и непостижимо в считанные секунды взобрался на крышу.

Удрал! Как хорошо, что на свете бывают водосточные трубы! Уфф! Мяу! В трубе кто-то продирался сквозь постепенно сужающееся пространство. Послышался плач. Детский. Жалобный. Настойчивый. Голова?! Как она туда пролезла? А вдруг она проберется сюда?! Надо принять меры. Но сначала посмотрим, как далеко она продвинулась...

Гибкое тело животного легко всосалось в узкое отверстие и осторожно покралось туда, откуда пахло ужасом. Острое зрение не подвело. Метров через пять проступила жуткая картинка. Смертоносный спроектированный воронкой водосточный винт занял прочную оборону. Вся в жидких гусеницах мозга голова ребенка вязкой пробкой застряла на повороте. Судорожно сплющивающем невинный череп. Ах, как она плакала! И кричала! Моля своего врага о помощи. Так тебе и надо, голубушка! А я пополз назад... Мяу!

 Опасность миновала. Теперь осмотримся. Мяу! Да тут еды - на сто лет! Брр, холлодно! Крыша она и есть крыша! Подкрепляюсь!

А это что за страшилище?! Мяу! Старый знакомый. Я тебя знаю. Поммнишшь меня? Когда однажды Анж захватила меня с собой в Мангейм, я тогда еще пожалел твои кривоножки, которые держали и до сих пор, оказывается!, держат твою жирную столешницу! Что там? Весьма интересное! Но - что? Кот занервничал. По-другому. Взъерошив донага каждую шерстинку. Что там такого интересненького, что гораздо интереснее изобилия почти нетронутой пищи?! Что - там???

Запрыгнуть? Это было бы слишком просто. Кривоножки, как вы прелестны! Мяу! С годами ваше гибкое дерево возбуждает! А кто сделал его гибким? Укротил до воспоминаний об уроках любви, преподносимых мужчиной и женщиной самим себе на вашем верху? А когда у нее неосторожно появился живот, он запер предательское ложе в самых сырых тайниках Мангейма.

И вот - на тебе! Да-а! Чудеса еще случаются! Так и быть, запрыгнем, чтобы понять, почему Прошлое всегда возвращается.

Мяуу-у. Снег. Ка-ак, только снег? Да-а! Следы от локтей и, кажется, рюмок... Две-три сигареты, не начатые... Всё-ё??? Да, старая развалина, теперь я вижу, что ты действительно импотент! Мяу! Зеленое поле - сквозь слюну снега... и какие-то бугоррки на середине... Раскапываем! Ффу, холодно! Мяу! А ты, оказывается, - не импотент.

Зеркальце. Постелька. Кусочек бисквита. Ма-аленькие. Миниатюрненькие. Почти настоящие. Интересненько!

Кот облизнулся. Принюхался. Втянул знакомый душок. Жюльетт и Отей, еще бы мне не знать их! А это... сладенькое... Адриан!

Все они здесь? Жюльетт, - я понимаю. Но Отей и Адриан? Без Гира? К кому же тогда ехала Анж? К ним? Зачем? Что-то тут не так... Поищем! Мяу! Вещички-то, непростые! Непростые вещички. Нюх-нюх, нюх-нюх. Мяу! Отей с Мисси... И что они делают? Непонятненько! А Адриан... с Монт-гомери. А что они делают? Тоже непонятненько! Нюх-нюх. Мяу! Жюльетт с Гиром... Ну, без вопросов. Уединились, значит, где-то внизу. Мяу! Самое главное - Гир! Нюх-нюх. Поищем! А с тобой, мой мальчик, кривоножка моя, еще потремся друг о дружку! Я не прощщщаюсь.

Кот юркнул в преисподнюю лестничного спуска на второй этаж. Комнатки-комнатки! Поведайте-ка, комнатки, то, что всегда известно только вам. Самой больной и чистой совести на свете. Да если бы вы могли заговорить, как люди, или думать, хотя бы как мы, не существовало бы ни вопросов ни ответов!

Нюх-нюх. Я не ошибся. Ну-ка, дверка! Молодец! Отей и Мисси... Кажется, я не сюда попал. Фи! Отей что-то шепчет. Послушаем.

Благодарит за то, что понравилась. Она ведь хотела заглянуть до дна в зеленые глаза Мисси... И утащить на дно... А теперь поняла, что Мисси такая же, как и она сама... Когда Отей писала или писала... Слишком тихо. Подберемся поближе! ... Кто такая Каро?... Она ему не сестра... Они с Адрианом поимели ее в одном притоне, когда ей было... лет... Фи! Ну-ну? И у Каро отнялись ножки... Ее хотела удочерить Анж... Уже потом... Да вовремя одумалась... Она не знала, что больную он знал очень хорошо... Слишком хорошо, чтобы разработать план ее уничтожения... В качестве лечащего врача... И потом плакать на ее могиле... Не от угрызений совести... И теперь он у нас в руках... Фи, ничего не понял! Какая-то Каро, и кто такой он? Пойду отсюда, не буду мешать им целоваться.

Нюх-нюх. Следующая дверка! Ну-ка, голубушка! Адриан и Монтгомери... С ума они, что ли, все посходили? Холло-дища! Даже камин не горит... Послушаем.

Не стоит сокрушаться о том, что ты сделал. Ты не хотел, Адриан. Я только исполнил твое желание. Ни одна живая душа не узнает, клянусь тебе! Да, ты - его брат... сын, настоящий... Фрр, прр! Кто чей сын? Непонятненько! Ну-ну?... Как я мог согласиться? Таковы были условия битвы... Фрр, прр! Какой еще битвы? Ну-ну?... Я должен был понести наказание.  Гиру? Скажу... Мать скажет... Фрр, прр! Что скажет? Ну-ну?... Нет, Адриан! Много унижений?... Зато ты достиг всего!... Ты не хочешь с ним делиться?... Это будет не просто сделать, Адриан... Но если ты хочешь, я непременно поговорю с ней... И ты его не пожалеешь?... Понимаю... Он не жалел тебя... Смеялся... Но ты должен понять!... Ничего не хочешь понимать?... Понимаю... Как бы ты ни был жесток, но я тебя понимаю... Все достанется тебе... Обещаю!... Фрр, прр, мяу! Что достанется, кому, от кого? Пойду-ка я, тем более что они уже заткнули рты друг другу ртами.

Следующая дверка! Нюх-нюх. Ну-ка! Жюльетт и Гир! Наконец-то! Я у цели. Умные люди. А то - холлодина таккая! Брр-р! Камин догорает. Совсем неплохо.

Гир, успокойся. Правильно, что ты избавился от нее. Не точи себя! Что ж, значит, так распорядилась жизнь... Да, а чего ты хочешь? Да, грязь... И очень хорошо, что ты это понимаешь... За это я и люблю тебя... Простить?... Я прощаю тебя, твоя мать!... Пусть не утробная... Это я виновата во всем, моя любовь к Монти... Но... если бы не она, если бы не моя любовь, тебя бы не было рядом... И кто знает, простит ли мне он... Фррр, прр, мяу! Что, кто и кому должен простить? Непонятненько! Ну-ну!?... Господи, ты сам на себя не похож... Успокойся, Гир!... Фрр, прр, мяу! Ничегошеньки не понимаю, пойду к своему столику и подожду Гира там. Должен же он знать, что с Анж всё в порядке... Мяу! Гир, Гир! Слышишь? Кто-то стонет за стеной... Показалось? Н-нет! Это голос отца... Он там с Адрианом... Не нужно! Я сама посмотрю. Сиди здесь.

Жюльетт осторожно вышла в коридор, обратив внимание на приоткрытую дверь. Светало. Она заглянула в соседнюю комнату. Точнее, в приоткрытую дверь. Монти, ее Монти, стонал от наслаждения вкусом сына, чей затылок равномерно выделял капельки угреватого мстительного пота...

ГЛАВА 21

Посмотри, не на печальном ли пути я,

 и веди меня по пути вечному!

(Царь Давид, 139 псалом)

Проводив Гира, Жюльетт поднялась на второй этаж. Внезапно у нее появилось желание заглянуть в третью комнату, где притаились Отей и Мисси. Ее позвал это сделать проникший густой змейкой в темный коридор свет. Дверь была тоже приоткрыта.

Женщины одевались. В нижнее белье, платье, брюки, кофточку, свитер... А то, что ты беременна, очень даже кстати. Гир никак не отвертится. Последнее время ты жила с ним. В конце концов, он использовал тебя. Ну, а что касается меня, то думаю, мне есть что с тобой разделить...

Беги, Жюльетт! Ты должна что-то предпринять. Иначе они все съедят его! Но что, что предпринять?! Гир уже в пути!

Жюльетт поднялась на крышу. И нашла себя сидящей на скамейке. Бесцельно и безвременно потеряв нить событий, которые произошли, происходят и должны произойти. Пальцы погружались в отражение тверди, пытаясь спасти самих себя от самой себя. Волокущей на дно чью-то душу. За волосы, седая пажить которых ублажала запотевшую поверхность зеркального карпа. Уже не в воде - в омуте, кишащем мутантами.

Кто-то думал так же, как и она. Он тоже подсматривал за ними и за Гиром. Чтобы тоже что-то предпринять. Что? И - кто? Мысль безжалостно рвала пульсирующий височный сосудик, подняла Жюльетт, заставила помочиться, как в детстве, прямо в трусы.

Что там, под столом? Чернявое на снегу? Лохматое. Живое? Кот! Откуда взялся в Мангейме кот? Киссс-кис! Да он спит!? Это же... Барро! Без Анж? Странно. Однако все объяснимо. Но почему без Анж? А может быть, это она подсматривала??? Какой ужас! И... подслушивала! Нет-нет, исключено! А что, если... не исключено?! Что, если... Жюльетт бросила моментальный взгляд на гараж внизу. Исключено. И тем не менее ее кот в Мангейме... Значит... он все видел и слышал! Ну и что? Кошки не говорят. Говорят!

Новости! С каких это пор? С сегодняшней ночи, Жюльетт. Ты ведь хотела кое-что предпринять? Возьми кота на руки, он пойдет к тебе, и сверни ему голову. Тогда кошки никогда не заговорят. Ни о чем.

Жюльетт поманило к самому краю крыши. Туда, куда заползала водосточная труба. Истлевшая головка Каро плюнула порывом ветра прямо в лицо храпящей во сне старухе.

Старуха подошла к зеленому от холода столу. Присела. Поцокала языком. Разбудила кота. Поманила его.

Барро доверчиво дался в руки. Согрей его. Почеши ему спинку. Чмокни в мордочку.

Ты откуда здесь взялся? Где Анж? С ней все в порядке? Что ты видел в Мангейме? Всех? По очереди? О чем они говорили? Обо всем? Но ты ничего не понял? Ты собираешься рассказать? Кому? Гиру? Однако, ведь ты ничего не понял? Так стоит ли беспокоить Гира по пустякам? Не пустяки? Ты уверен? Обрывки фраз? Обрывки картинок? И если сложить, он догадается? Да, Гир умный.

В этом вся его беда. И твоя беда, Барро. Хочешь, я почешу тебе горлышко? Кошки это любят! Нравится?

Через три секунды кот издох. Старческие, больные артритом пальцы вернулись в будущее уцелевшего от возраста скелета. Жюльетт простилась с наваждением и нежно убаюкивала трупик Барро. Она обрадовалась, что среди чужих - не одна. Решив накормить заблудшее животное. Прикорнувшим кусочком бисквита.

Знаю, что любишь, Барро! Кушай, кушай! Ишь, измазался! Вместо мордочки - пудинг. Неужели больше не хочешь? Ты что там нашел? Орешек? А, кошелечек!

Ох, задело ногу!... Каро??? А где твое туловище? И головка - сморщенный стручок? Разве тебе не больно, Каро? Больно... Плачешь....

Помню, конечно, помню. Девочка-нищенка. Такая хорошенькая! Я тебя тогда уговорила заработать сразу много денежек. Ты и пошла! Так что Гир не виноват. Ничего в жизни не бывает случайно. Особенно встречи.

Ну, что ты плачешь? Жалко котика? И мне жалко. Не жалко? Нет ничего на свете хуже жалости. Пожалеешь - проиграешь. А я не хочу проигрывать. Потому что у меня есть Гир. Он - ребенок. Понимаешь? Умница, моя! И я должна тоже жить.

Они? Так ты из-за этого убиваешься? Не стоит, право! Не беспокойся, я уже придумала, как от них избавиться. Есть у меня одна штучка! Я ее захватила с собой. Не случайно.

Смотри, Каро! Пузыречек. Не простой, а - золотой. С позолоченной крышечкой. В виде грибочка. Потом я дам тебе поиграть.

Чтобы тебе было видно, я положу тебя сюда. Хорошо? Рядом с твоим котиком. Пока тепленьким. И - бутылочкой шампанского. Которое вот-вот станет еще вкуснее.

... Уже на самой кроне рассвета Анж кто-то позвонил. Растерянная и разбитая, она доживала последние минуты Новогодней ночи дома. В кругу трогательной заботы мужа и бессловесных причитаний китаяночки.

Звонили из города. Знакомые, которых она, хоть убей, не помнила. Звонили, чтобы передать новость. Сделавшую бесполезным существование близлежащей широкополой колонии людей.

На исходе праздника немногочисленные зеваки стали незабываемыми свидетелями самоуничтожения Мангейма. Не испросив разрешения у спящих и засыпающих, вилла рухнула. Скорбно углубляя и оглупляя бездну земли.

Анж положила трубку без боли. Как раз в тот момент, когда на пороге появился Гир. Живой и невредимый. Знает ли он?

Знает. Как он уцелел? Не помнит. Ах, да! Мать вовремя выпроводила его. К ней. А она не ждала.

Он должен быть готов. К чему? К объяснениям. К которым не готова она. Так он и знал!

Что ты знал, Гир? Что ты не приедешь! Я пыталась, Гир! Только пыталась? Я чуть не погибла! Лучше бы ты погибла.

Я все поняла, Гир. Ты ехал не ко мне. Уходи. Вон! Вон из моего дома!...

Тебе что-нибудь принести, Анж? А? Он ушел? Он уехал, Анж. Прости, но я все слышал. Оставь меня, Уил! Я хочу побыть одна. А потом вернуться к тебе. Навсегда...

Мангейм! Любимый мой! Что же ты наделал? Как же теперь я буду одна? Без тебя?

Ты поверил Гиру. И решил скрыть преступление Жюльетт. Преступление, которого она не совершала.

Что, ж! Ты поступил как мужчина. Знаешь, почему?! Потому что ты понял и принял верное решение. Мужественное и бескомпромиссное.

Ты слишком любил их всех! Но больше всех ты любил Гира. Который предал тебя, как и предал Анж.

Помнишь, я клялась тебе, что, если с тобой что-нибудь случится, я устрою великолепное землетрясение? Так вот - я этого делать не буду. Потому что, в отличие от тебя, Мангейм, я не люблю людей. Их не за что любить. Пусть себе живут во мне. В городе без будущего. Вечного путем, чтобы стать лучше.

ВСЕ ОТ НЕГО: так где же я сам?

(Царь Давид, 139 псалом)

01.12.97 - 19.03.98

Гиватаим

љ Copyright Влад Соболев