В детстве, помню, очень любил решать всякие занимательные математические задачи, а теперь решаю их вместе с сыном. И вот, одна из них побудила меня написать сказку для родителей: хотелось, чтобы и другие взрослые взяли в руки листок бумаги и карандаш, и прикинули бы хуй к носу.
Не было нихуя, и вдруг хуй.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь, и был у него сын (дурак, разумеется, и звать Иваном). Вот призвал его как-то к себе царь-батюшка и сообщил, что повадился Змей Горыныч нападать на их царство-государство и насиловать молоденьких девушек, и что нужно, стало быть, положить этому конец, пока, - говорит, - до их самих басурманин не добрался.
Делать нечего: подпоясался Иван-царевич, взял свой меч-кладенец и пошел, куда глаза глядят, пока ноги сами не привели его в лесную чащу, к избушке Бабы-Яги. Та, конечно же, его уже поджидала.
- Знаю, знаю, воевода, куда путь держишь. - Обрадовалась старуха гостю, стала на стол накрывать. - Садись, Иванушка. Гостем будешь.
- Откуда знаешь, старая? - удивился Иван. Присел на скамью, меч из руки не выпускает.
- Мне ль не знать, что в моем лесу делается, - похвасталась Баба-Яга. Выложила на стол толстенную книгу, сдула с нее пыль и раскрыла наугад. - Вот, написано тут, что держишь ты путь в логово Змея Горыныча, чтобы отомстить за поруганную честь русских баб.
- Верно, - сказал Иван, а сам на книгу с опаской поглядывает. - Ну, коль знаешь все, то сказывай, как мне дорогу к логову супостата найти? И вот еще что... - Иван замялся, а потом спросил с надеждой: - Вернусь ли оттуда живым, бабушка?
- Этого я сказать не могу. - Баба-Яга хитро прищурилась. - А вот дорогу покажу. И еще кое о чем поведаю...
- Ну, не томи, нечистая, - недовольно оборвал ее Иван.. - Говори адрес.
- Не торопись, чистюля, - Баба-Яга цыкнула зубом и зловеще прошептала, глядя на Ивана недобро, - если хочешь живым вернуться. Не так прост Змей Горыныч, как ты думаешь. Против него с голыми руками не пойдешь...
Иван-царевич рассмеялся и показал старухе свой меч-кладенец.
- Да знаешь ли ты, карга старая, что это волшебный меч?..
- Эка невидаль, - рассмеялась, в свою очередь, Баба-Яга. - А знаешь ли ты, милок, что у Змея Горыныча, если ему хуй отрубить, два хуя вырастут, а если два хуя отрубить, то голова вырастет?
- Нихуя себе, - опешил Иван-царевич, перевел взгляд с Бабы-Яги на книгу и перекрестился. - Это еще что за чудеса?
- А я о чем тебе толкую? - со злорадством сказала Баба-Яга. - Заговоренный он.
Она послюнявила палец и перелистнула несколько страниц.
- Вот, слушай сам, что тут написано, - опять шепотом заговорила старуха. - Одну голову отрубишь - хуй и голова вырастут, хуй отрубишь - два хуя вырастут, два хуя отрубишь - голова вырастет, а если две головы отрубишь, то нихуя не вырастет...
Иван слушал внимательно, прикидывая что-то в уме, а как старуха закончила, вскочил и радостно воскликнул:
- Ну, так тому и быть! Поотрубаю все хуи басурманину, и вся недолга.
- Что ты, что ты, - старуха испуганно замахала на него руками, - только хуже сделаешь.
- Как это? - оторопел Иван, и снова боязливо уставился на книгу. - Куда он без хуев-то пойдет?
- Да вот так, - дрожащим голосом сказала Баба-Яга. - Больной он на все головы. Кунилингусом баб будет изводить, окаянный.
- Чо? - не понял Иван-царевич. - Ты по-русски говори, карга старая, а то я сейчас тебе голову снесу, - как бы у самой хуй не вырос... - И он стал размахивать своим мечом перед лицом Бабы-Яги.
- Чо-чо, - передразнила его старуха. - Сразу видно, что только в носу ковырять и умеешь. Пизды будет лизать... замучает баб, гад ползучий.
- Тьфу-ты, - Иван-царевич в сердцах даже сплюнул на пол. - Вот ведь что задумал, нечисть поганая. Где же это видано, чтобы пизды лизать?
- Что ты понимаешь, - пробормотала Баба-Яга и уткнулась в книгу. - Сам-то, поди, пальцем деланный?..
- Заткнись, ведьма, - прикрикнул Иван, усаживаясь за стол. - Яйца бы оторвать ироду проклятому.
- Э-э... Ишь, умный какой выискался... - пробормотала старуха. - Думаешь, ты один такой?
- Чего еще? Не томи, говори скорее...
Баба-Яга полистала книгу и ткнула в нее пальцем.
- Яйца-то его в утке спрятаны, - сообщила она, подмигивая. - Утка в селезне, селезень в зайце, заяц в сундуке, сундук на дереве, а дерево - хуй знает где.
- Так уж и хуй знает? - недоверчиво произнес Иван-царевич.
- Правду тебе говорю, - торопливо проговорила Баба-Яга, цыкнув зубом. - Если б хуй не знал, у меня было бы написано. - Она нежно провела ладонью по страницам.
- Что же делать-то? - растерянно произнес Иван, чуть не плача от досады.
- Что делать, что делать... - передразнила его Баба-Яга. - Я же тебя предупреждала... Тут думать надо, а не с плеча рубить. Поспешишь - людей насмешишь, - слыхал, небось?
- Ты меня жизни-то не учи, нечистая, - прикрикнул Иван. - Говори прямо, сколько хуев срубить поганцу, чтобы от наших девок отстал.
- Дык если б я знала, - примирительно заворковала Баба-Яга. - Ведь и я, чай, не по системе Монтессори обучалась. Давай покумекаем вместе. Одна голова хорошо, а две лучше...
Баба-Яга присела рядом с ним и тоже принялась хлюпать носом.
- Вот ведь не было печали... - вздохнул Иван.
- Да уж... - протянула Баба-Яга еле слышно. - Получается, его и пальцем не тронь. Заговоренный.
- Да, может, срубить все одним ударом, - неуверенно предложил Иван, - и будь что будет?
- Не-а, - возразила старуха. - Одним ударом можно либо две головы срубить, либо два хуя, либо хуй и голову... - Она ткнула скрюченным пальцем в книгу. - Так написано, - добавила шепотом.
- Как это? - Иван совсем было сник, но тут его словно осенило: - А может, ну его на хуй? Разрублю вдоль гадюку... - Он не договорил, подхватил свой меч и бросился к двери.
- Что ты, что ты, милок, - старуха грустно вздохнула. - Как бы хуже не стало, если вдоль-то... Заговоренный он...
Но Иван ее уже не слышал: со словами "эх, была - не была", выскочил вон из избушки, забыв даже спросить у старухи про дорогу к логову Змея Горыныча. Ноги, впрочем, сами привели его к пещере, где прятался басурманин. Смеркалось, и Иван-царевич решил дождаться утра, да не тут-то было: учуял Змей Горыныч, что русским духом пахнет, выскочил из пещеры, хвать Ивана за ноги, встряхнул пару раз вниз головой, - у того аж меч из рук выпал, - и затащил в свое логово, бросил на холодные камни.
"Надо же, - только и успел подумать Иван. - Не было ни хуя, и вдруг хуй". Стал шарить в темноте трясущимися руками, нащупал меч, а в пещере темно, ни зги не видать, только слышно, как Змей Горыныч то ли сопит, то ли облизывается. Бросился Иван, сам не свой от страха, на эти звуки, выставил перед собой меч, наткнулся на что-то мягкое, рубанул с плеча, потом еще и еще раз. Завизжал от боли Змей Горыныч, выскочил из пещеры, а Иван за ним, и тут, при свете заходящего солнца, увидел, что там, где три головы было, уже семь стало, а хуев - и вовсе не сосчитать.
Бросил Иван меч и побежал, куда глаза глядят. А куда бежать? Как теперь к царю-батюшке явиться, чтобы сказать, какую беду он на царство-государство накликал? Да еще Змей Горыныч вслед хохочет:
- Спасибо тебе, Иванушка! Должник я теперь твой! Вот переебу всех баб, и тебя найду, ха-ха-ха!!!
***
Долго ли, коротко ли, но истосковался царевич на чужбине, - все чаще посещать его тоска по родному дому стала, да и совесть совсем измучила. Виноватым себя чувствовал в том, что Змей Горыныч силу приобрел небывалую и насильничать в родном отечестве стал пуще прежнего. Тянуло царевича на родину, но вот только как людям в глаза смотреть после содеянного? Да и страшно было ему: поговаривали, будто разыскивает его Змей Горыныч, посчитаться хочет. Вот уже и батюшка помер, не простив его, а он все за границей отсиживался. И лишь узнав, что нечисть лесная, Кощеем Бессмертным подстрекаемая, взбунтовалась, - это когда Змей Горыныч закон издал, что матом запрещено ругаться, - решил Иван сыграть на противоречиях и оппозицию басурманину устроить. Ступил на родную сторонушку, оглянулся по сторонам и не признал отечество: бурьяном оно заросло, зато избы крестьянские черепицей иноземной крыты, и электричество в домах светится. Задумался царевич на философский лад, что бы это все значило:
- Удивителен русский народ, - сказал сам себе. - Ебут его, а он, знай, модернизируется.
И мужики, которых встретил по пути, подтвердили:
- Ебут... Еще как, - говорят возбужденно. - Но жить можно...
- Нельзя так жить, - возразил им Иван.
Стал их в этом убеждать, а они и соглашаются:
- Нельзя. - И взгляды виновато отводят. - Но ведь живем. Значит, можно.
А Змею Горынычу, между тем, донесли, что Иван нелегально границу перешел, да еще и матом ругается. Осерчал Змей и вылетел в разведку самолично, чтобы во всем на месте разобраться. И вот, стоят мужики, с Иваном разговаривают, а тут вдруг земля задрожала, и холодом со всех сторон подуло.
- Летит окаянный! - закричали мужики и бросились наутек, кто куда.
А царевич застыл, как вкопанный, и ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. Лишь глазами вращает: укрытие ищет. Опять земля задрожала, пыль столбом поднялась, и голос Змея Горыныча совсем близко прозвучал:
- Ну, привет, царевич. - Голос, как ни странно, дружелюбный был. - Давно я тебя искал. Давай поговорим по-мужски.
- Не о чем мне с тобой говорить! - выкрикнул Иван отчаянно, а сам до кустов придорожных добежал и спрятался за ними.
- Ой-ой-ой, какие мы, - хохотнул Змей Горыныч. Потом, когда пыль улеглась, стал озираться по сторонам, Ивана искать. - Да брось, Иван, - сказал с досадой. - Что нам с тобой делить? - Но Иван молчит, и даже дышать перестал: затаился. - Впрочем, ты прав. - Змей Горыныч стал переминаться с ноги на ногу, и снова земля у царевича из-под ног ушла. - Тебе - не о чем, а мне - есть, о чем... Поговори со мной, Иван, - вдруг добавил он жалобным голосом.
Иван выглянул из-за кустов, удивленный таким оборотом дела и тут заприметил неподалеку сараюшку. Дверь ее была приоткрыта.
- Не злодей ведь я, - заговорил Змей Горыныч, как бы оправдываясь. - Наслушался, поди, гадостей про меня... А я что? Я сам больше мучаюсь...
- Ты народ насилуешь, - глядя ему в глаза, твердо сказал царевич, чувствуя прилив праведного гнева.
- Тю-ю... - Змей Горыныч присвистнул с досадою. - Так вон оно, в чем дело... - Он сплюнул огнем. - Дурак ты, Иван. Ты сам-то посуди, какой интерес мне насильничать? По любви у меня все. Хотя... - Он помолчал, потом нехотя признался: - Мужиков, бывает, насилую. Признаю. А все почему? Да потому, что мужичонки-то - говно: только и знают, что водку жрать, да в телевизор пялиться. Ни тебе по хозяйству помочь, ни бабу приласкать, ни с детенышем поиграть. А с бабами у меня по любви все, - повторил он. - Замужних и вовсе не трогаю, если только сами не попросят. Ведь ежели мужик нормальный есть, то зачем бабе налево бегать? Устал я, Иван, - взмолился он. - Там крышу перекрой, там водопровод почини, тому сопли вытри, ту между ног вылижи... Пока отец твой жив был...
- Ты отца моего убил-изнасиловал, - выкрикнул царевич и бросился к сараю.
Змей Горыныч растерянно посмотрел ему в след.
- Дурак ты, царевич, - он сокрушенно вздохнул и закачал всеми головами. - Мы ж с твоим отцом как братья были. Договор у нас с ним был. Я в его дела носы не совал, он в мои не лез.
Змей Горыныч подошел к сараю, стал заглядывать в щели, а Иван, между тем, подпер дверцу лопатой, да еще навалился на нее всем телом.
- Я ж сейчас подпалю избушку-то, - сказал Змей Горыныч миролюбиво. - Вылезай. - Царевич молчал. - Ладно, признаюсь, есть мой грех, - произнес Змей Горыныч, тяжело вздохнув. - Не уберег я твоего отца... - Он помолчал. - Но ты пойми, Иван: ведь не нянька я ему, у него своя голова на плечах. Старый, а туда же... Седина в бороду, бес в ребро, - правильно говорят. Посылал ему девок, каюсь, самых ядреных посылал, но разве в девках дело? Баба-Яга, змея подколодная, зелье ему поставляла, чтобы с девками получалось, - вот это его и сгубило. Перебрал маненько, сердце и не выдержало... Веришь, Иван?
Иван молчал, прислушивался. Стали его одолевать сомнения: уж больно разумные вещи говорил Змей Горыныч. А тот продолжал:
- Когда царь-батюшка помер от сердца, я ведь, Иван, траур по всей стране на целый месяц объявил. А потом тебя искать кинулся, потому как понимаю, что власть должна быть легитимной. Иначе кто крыши будет крыть, да водопровод чинить? Давай договоримся, Иван: я народ ебу, ты страной руководишь. А?
Царевич молчал, задумавшись, а Змей Горыныч продолжал заглядывать в щель под дверью, тяжело переминаясь с ноги на ногу.
- Соглашайся, царевич, - не дождавшись ответа, сказал он. - Что нам делить-то? Ну, хочешь, я тебе самых ядреных девок приводить буду? Только с Бабой-Ягой - ни-ни. От нее ведь все несчастья в стране. - Услышав, как Иван зашевелился, он заговорил еще убедительнее: - Ероплан купишь себе. Я тебе денег дам, мне ведь не жалко. У мене денег энтих, как у дурака фантиков. Набью мошну, и хошь - водопроводы чини, а хошь - инновациями занимайся. Спутниковую тарелку купишь, али айпод какой... Чего притих?
Услышав про спутниковую тарелку, царевич аж обомлел от столь заманчивой перспективы: о спутниковой тарелке он давно мечтал. Змей Горыныч, однако ж, забеспокоился.
- Да ладно, Иван, не молчи. Не держи зла. А тарелку я тебе свою отдам даром. Хочешь, прямо сейчас, - одна нога здесь, другая - там? Чего молчишь?
- Обманешь ведь, - произнес, наконец, царевич.
- Да Бог с тобой, - Змей Горыныч вздохнул облегченно и весело засмеялся. - Жди.
Он расправил крылья и вертикально взлетел. Царевич осторожно приоткрыл дверь и выглянул наружу. Потом вышел из сарая, опустился на траву, опрокинулся на спину и лежал так, раскинув руки и глядя в небо.
- Вот ведь чудеса, - сказал он сам себе. - Не было нихуя, и вдруг хуй. - Он засмеялся.
А через некоторое время раздался свист, и тотчас же задрожала земля: это Змей Горыныч вернулся, держа в зубах спутниковую тарелку. Не обманул, проклятый, - даром только на него наговаривали.
И наступил в том царстве-государстве мир, и порядок с тех пор там во всем: и крыши починены, и бабы довольны.