Аннотация: Рассказ на литературную дуэль , тема "мой дар - моё прокляти"(http://darkness-lit.su/forum/)
ИСТИНА
Иногда то, что ты боготворишь, к чему тянешься всей своей душой, может медленно приближать тебя к краю пропасти, ласково подталкивая в спину и обманчиво завлекая, убеждая, что ты летишь к великим высотам, но не ходишь по лезвию ножа. Ты веришь в это и всеми силами пытаешься приблизить момент твоего, как тебе кажется, торжества...
-Надоело... - тихо роняю слово, раскачиваясь на избитом временем стуле
-Все надоело? - подстроившись под мою интонацию, спрашивает Лешка, нагло развалившись на кровати.
-Все это ... - кивок в сторону мерцающего монитора.
-Так брось, - эта милая скотина нагло обняла моего плюшевого медведя. - Тебя никто не заставляет этим заниматься...
-Раз начала - значит нужно довести дело до логического конца, - упрямо уверяю саму себя, не обращая на него внимание.
-Как знаешь. Только, мне кажется, это глупо - заниматься тем, что не пригодится в будущей профессии. Каким образом экономика связана с этим человеком?
-Никаким, - я распускаю волосы, собранные в высокий хвост. - Этот человек - загадка для меня. Как могла Вселенная создать его именно таким? Почему же тогда люди подобные ему сейчас не встречаются? Знать все наперед - тяжелое испытание. Представь, ты просыпаешься утром и тебе уже известно, как пройдет твой день... Это может свести с ума... Знать когда и от чего умрут дорогие тебе люди и каждый день находить в себе силы смотреть им в глаза и улыбаться, пытаться забыть про это, пытаться радоваться жизни. Это не дар, а проклятие...
- Тяжело быть гением,- выдохнул Алексей, разворачиваясь ко мне лицом.
-Нам это не понять... - чувствую, как его пальцы погружаются в мои волосы. - Никогда не понять...
***
Я шел уже давно, куда именно - не знаю. Со временем это стало не так важно, как тогда и смысл пропал, осталась одна цель - выжить. Эта безумная, никому не нужная война, мясорубка людей, калечившая судьбы на многие поколения вперед, заставляя корчиться от боли и ужаса тех, кто был мне дорог, тех, кого я любил...
Почему мой народ решили уничтожить? Чем мы хуже других? На эти вопросы я до сих пор не могу найти ответа. Прошло уже много лет, но воспоминания того времени все еще душат во сне...
Тогда, много лет назад, я просто двигался вперед, не думая о завтрашнем дне, не замечая, что ноги содраны в кровь, что желудок уже не помнит пищи. В мыслях я снова и снова возвращался туда, где остались тела родителей, братьев и младшей сестренки... Их просто застрелил немецкий солдат - ему не понравилось, как отец на него посмотрел, потому что мы евреи. За несколько часов до этого мы как всегда обедали, смеялись над Лизой, коверкающей слова, и собирались на выходные выбраться на природу всей семьей.
В тот вечер к нам в дверь постучали. Странно, отец раньше никогда сам не открывал дверь незваным гостям - этим занималась только мама. Этот раз стал исключением. Чувство непонятной тревоги тогда заскреблось где-то у меня внутри. Хотелось не пустить отца, запретить ему открывать эту проклятую дверь. Но он лишь сурово посмотрел на меня, не доверяя моему инстинкту. Есть расхотелось. Только одна Лиза не прекращала рассказывать о своих успехах в школе. Братья сидели тихо, со страхом косясь в сторону коридора.
Через несколько минут в столовую вошел отец с каким-то незнакомым человеком в форме немецкой армии. Меня передернуло - его я видел сегодня во сне... Этот кошмар преследовал меня уже много ночей: немецкая форма, забрызганная каплями алой крови...
Черные, облепленные мокрой глиной сапоги не спеша и как - то тягуче ( как мне тогда показалось) приближались к нам. Лиза с удивлением и любопытством смотрела на незнакомца и улыбалась. Остальные не решались поднять глаза. На лице солдата было выражение презрения к нам, он, не стесняясь, сел на место отца и с грохотом опрокинул его тарелку. Мама, ничего не говоря, молча, убрала осколки. Отец стоял, стиснув зубы и сощурив глаза от гнева. Немец веселился: рассказывал что-то на немецком языке ( никто из нас тогда его не знал), пытался обнять маму, моих братьев. Я находился в самом конце стола и просто смотрел на все это не в силах что-либо сделать. Но было еще что-то: я слышал мысли того немца, видел то, какая черная ненависть пожирает его душу. Ненависть не к людям, а к войне.
В конце концов, отец не выдержал...
Умереть тогда было самым простым, но я выжил. Просто чтобы , дышать воздухом, смеяться, видеть как каждое утро встает солнце... На третий день пути я потерял сознание. По-моему я пытался встать, но ноги не слушались. Они стали необычно мягкими, будто лишенные костей. Я плакал - на крик не хватало сил. Затем, мне казалось, что я умер. После смерти нас не ждут райские кущи, как мне обещали родители, там просто пустота и голос, который уверял, что мое время еще не пришло, что я должен еще многое сделать, что я не такой как все. Смешно, это говорили ребенку. Заикнись я сейчас об этом, меня сразу же объявили сумасшедшим и упекли в какую-нибудь психиатрическую лечебницу...
Меня нашел какой-то немец, а очнулся я на столе в морге. Студент, который должен был проводить вскрытие, лихорадочно крестился и шептал что-то себе под нос. На следующий день ко мне пришел смешной старичок в позолоченных очках - рассмотрел я его плохо, какое- то чувство сказало мне, что это не так важно.
-Ну и как вы себя чувствуете, молодой человек? - старик присел на краешек кровати и заглянул мне в глаза.
-Хорошо, - почему-то соврал я, с трудом удерживая подкатившую к горлу тошноту.
-Не умеешь ты обманывать... - посмеялся он. - Знаешь, что мне непонятно?
-Нет.
-Как двенадцатилетний ребенок смог выжить? Каким образом ты можешь управлять своим организмом, Вольф? Ты знаешь, на это способны немногие люди...
-Я не понимаю вас, - страх железной лапой начал сжимать мое сердце, в ушах зашумела прилившая кровь.
-Зато я понимаю, мой мальчик, что ты удивителен и принесешь пользу нашей великой Германии...
На следующее утро необычный старик снова посетил меня, на этот раз он заставлял проходить какие-то странные тесты, смысл которых был для меня загадкой. Я видел удивление и радость на его лице, но не понимал, что приводит его в такой восторг. А он с каждым днем все усложнял задачи. К вечеру у меня ужасно болела голова. Мозг, казалось, закипал и пытался вырваться наружу, я просто плакал, забившись в темный угол, не желая, чтобы мои слезы видел кто-то из надзирателей.
Боже, как я их ненавидел! Эта ненависть медленно кипела во мне, с каждым днем набирая обороты. Я видел и слышал их мысли, знал все их желания, страхи, мечты. И чем глубже я заглядывал внутрь человеческих душ, тем больше грязи и мерзости там находил.
К шестнадцати годам я понял, что могу управлять людьми. Это было просто для меня и даже доставляло какое-то удовольствие, чувство всевластия. Иллюзия свободы лживо застилала мне глаза. В то время я с легкостью искал пропавшие вещи, людей. Просто видел их: так четко и ясно, что казалось, можно дотронуться до них рукой, ощутив холодный металл золота или теплоту тела человека...
Наконец, через двадцать долгих лет заточения я сумел вырваться из своего плена. Просто свободно вышел из своей комнаты и отправился, куда глаза глядят. Вы спросите меня, почему я не сделал этого раньше? Ответ прост - я боялся оказаться за пределами высоких стен, боялся и одновременно желал свободы.
От охранников я слышал, что много евреев осело в России. Именно туда я и решил отправиться. Дорога не была сложна для меня - дар помогал мне. Я с легкостью проникал в сознания людей, заставляя их отдавать мне все необходимое.
В России я присоединился к своему народу, но оказалось, что их души ничем не отличаются от тех, под чьим надзором я был все эти долгие годы. Мне стало противно, и я отдалился от них, снова оставшись в одиночестве.
Теперь я занимался тем, что давал представления, развлекая разжиревшую публику. Угадывал их желания, удивляя их, находил спрятанную монету с завязанными глазами. Медиуму не нужно зрение. Без него можно легко обойтись.
Так я объехал почти всю Россию, слава о моих способностях шла впереди меня, набивая залы теми, кто жаждал увидеть чудо своими глазами. "Читая" души людей с каждым годом теряешь часть себя, рассматривая всю мелочность человеческих желаний. По вечерам, я включал какую-нибудь музыкальную пластинку и просто плакал. Хотя со стороны это было похоже на вой раненого зверя.
Мое имя стало известным, меня приглашал даже сам товарищ Сталин. Содержание наших разговоров никогда не выходило за стены его кабинета. Он меня ценил, а я просто понимал, что пока нужен этому человеку я буду в безопасности. Все это время я жил, зная, когда придет мой конец. Знал причину своей смерти, но пытался не думать об этом, уходя с головой в работу.
Для страны я делал все, что от меня требовали. Даже проводил глупые шутки на потеху правительству.
Тысяча девятьсот сорок первый год: по приказанию Сталина НКВД проверяет мои способности. Я вхожу в здание Госбанка и протягиваю кассиру лист, вырванный из блокнота. Тот внимательно рассматривает его, насаживает на гвоздик с погашенными чеками и отсчитывает сто тысяч. Через минуту я вернулся и попытался сдать деньги обратно - кассира хватил инфаркт.
Затем были более сложные задания, от которых мне до сих пор становится жутко.
В Новосибирске я встретил ту, душа которой не была испорченной. Она пришла как и все, на мое выступление, но в отличие от толпы она мне сочувствовала. Тогда я стоял на сцене и просто не мог смотреть в ее сторону. Эти эмоции были для меня новыми и поэтому пугали. Она подошла ко мне после представления вместе со своей подругой и просто стояла в стороне, не решаясь поднять на меня глаза.
-Аида, - тихо произнес я. - У вас редкое имя для этой страны.
-Угу, - неуверенно кивнула девушка и покраснела.
В первый раз за многие годы мне захотелось поговорить с человеком, рассказать все, что за это время накопилось в моей душе, не давая жить спокойно. Я искал встречи с ней каждый день, без тени сожаления роясь в головах окружающих её людей и не смея смотреть её мысли. Это казалось низким и неправильным. Потом мы встречались, разговаривали... Вернее говорил только я, а она просто сидела напротив меня и слушала, подперев голову рукой и не сводив с меня ярко-голубых глаз.
Аида стала сперва моей ассистенткой, а потом супругой. Годы, которые я прожил с ней, были для меня самыми счастливыми. Но потом она заболела, это стало неожиданно для нас обоих. Не понимаю, как я не заметил первых признаков болезни, пожиравшую мою вторую половинку. Аида медленно гасла, только её глаза продолжали светиться тем же огнем, который я впервые увидел в вечер нашего знакомства.
С каждым днем мне становилось все тяжелее и тяжелее, понимание того, что я, великий медиум своего времени, не могу ничего сделать разрывало остатки моей души. Без Аиды я просто не мог представить свою жизнь.
Однажды в один из холодных октябрьских вечеров мы, как всегда, сидели у камина. Нам никогда не нужны были разговоры - она всегда понимала меня, даже когда я молчал. Неожиданно она крепко сжала мою руку и, заглянув в глаза, улыбнулась:
-Вольф, ты не жалеешь, что прожил со мной столько лет?- её хриплый голос заставил меня вздрогнуть.
-К чему такие вопросы? - если честно, я растерялся и просто не знал, что ей ответить, её мысли меня пугали.
-Мне это нужно ... Понимаешь? - слезы медленно скатывались по её щекам, оставляя влажные следы.
-Понимаю, - я кивнул, пытаясь удержать порыв накричать на нее. - Я ни о чем никогда не жалею, милая. Та часть моей жизни, которую я подарил тебе, была самой чудесной. Я даже не знал, что могу быть таким счастливым...
- Я скоро умру... - начала было Аида, в последнее время мысли о скорой смерти часто ее посещали, я это знал, слышал, как она плачет по ночам от страха и ничего не мог поделать.
-Глупости. Ты еще меня переживешь, - засмеялся я через силу, обнимая свою жену. Хотя прекрасно знал точную дату, когда снова останусь один.
На одном из моих выступлений Аида потеряла сознание. Я схватил её на руки и побежал к нам домой. Идти в больницу не было смысла. Дата моего одиночества приближалась огромными скачками. Помню, что она была такой легкой, что мне стало страшно потерять её, просто выпустить из своих объятий.
Дома я сидел у её кровати, не выпуская её руку из своей ладони. Такая тонкая бледная кожа, казалось, что стоит немного сильнее сжать её кисть - и я услышу хруст ломающихся костей. Аида всегда гордилась своей английской бледностью и худобой, смеялась, что она, видимо, "не полностью" русская, а с примесью датской крови. Такие глупые воспоминания проносились в моих мыслях. А она боялась одного - оставить меня. Её страх я ощущал каждой клеткой своего тела и не понимал его. Как человек, переступивший одной ногой порог смерти, может бояться за того, кто остается на стороне жизни?
Ближе к вечеру к нам пришел сам директор онкологической клиники. Вот такой чести меня удостоили! Мне было противно слышать его убеждения, что Аида будет еще долго жить, я ведь знал все наперед... Его обещания, только еще больнее ранили меня. Впрочем, они были искренни. Он хотел помочь просто так, не ожидая ничего с моей стороны. Именно поэтому я, наверное, терпеливо сидел и слушал их.
-Она обязательно поправится, - закончил свой монолог доктор, слабо улыбнувшись моей жене, - нужно только пройти курс лечения... Мы и не таких больных людей на ноги ставили...
Я недослушал: ходуном заходили руки, на лице появились красные пятна, искаженный волнением голос сорвался на фальцет:
- Не говорите чепухи! Я не ребенок, я Вольф Мессинг! Она не поправится, она умрет... Она умрет второго августа тысяча девятьсот шестидесятого года в семь часов вечера.
Аида, замерев на одно мгновение, с ужасом в глазах посмотрела на висевший напротив кровати календарь, судорожно вздохнула и, закрыв ладонями лицо, расплакалась. Доктор, нахмурившись, снова начал говорить: что-то о надежде, о том, что я не Бог, что не имею права так говорить. Мне стало не по себе от их взглядов - укоряющий с одной стороны и обреченный с другой. Хотелось просто пропасть, чтобы они не смотрели на меня. С трудом, уняв дрожавшие руки, я почти спокойным голосом попрощался с доктором и, усевшись, в свое любимое кресло, молча пил водку, стараясь не смотреть на жену. Меня ужасно глодала совесть: зачем? Зачем я это сказал? Лишил любимого человека последней надежды? Она ведь догадывалась, что я знаю, догадывалась и именно поэтому не спрашивала, так как не хотела знать. Боже... как я не хотел этого знать...
Она тихо лежала в кровати, не сводя с меня взгляда, и ничего не говорила, лишь изредка всхлипывала и вытирала дрожавшей рукой слезы, стекающие по ее лицу на подушку. Мы снова молчали...
А второго августа я стал вдовцом.
С тех пор одиночество поглотило меня... Моя жизнь оборвалась. Она просто потеряла всякий смысл. Говорили, что у меня депрессия: я пил какие-то успокоительные таблетки, которые не приносили облегчения. Люди, окружавшие меня, пытались помочь: вытаскивали на какие-то обеды, ужины, походы в театр, балет.... Какая глупость была их попытка заглушить мою боль! Искренняя глупость, которой я благодарен. Они пытались вытянуть меня из той темноты, в которую я попал.
Но их попытки были тщетны.
Так прошло около года. Мне было наплевать на всех - гастроли сократились. Теперь я все больше времени проводил один в своей квартире, иногда лишь посещая старых друзей, которых с каждым годом становилось все меньше и меньше... Жизнью это было назвать сложно - я просто существовал... Мой дар сыграл со мной злую шутку, рассказав то, через что я должен пройти заранее. Наверное, кто-то там, наверху, смотрел на меня и смеялся, стремясь доказать, что предсказывать будущее бывает очень больно.
Все закончилось 8 октября 1974 года, как я и думал: у меня отказали почки, и я умер от отека легких...
***
Сижу, облокотившись руками о спинку стула, и думаю и думаю, что стало бы со мной, если бы я знала наверняка, когда умру я, или мои друзья, знала бы наперёд, что я расстанусь с Лёшкой. Стала бы я тогда с ним встречаться? Имело ли это для меня тогда бы хоть какой-то смысл?
-Уже поздно, - сонный голос в который раз пытается заманить меня в объятия Морфея. - Ложись спать, солнце.
-Как думаешь, он был счастлив? - этот вопрос мучил меня с того самого мгновения как я взялась за статью о нем.
-Может, но я не думаю, что вся его жизнь была одним сплошным праздником. Просто было такое время тогда: война просто уничтожила все счастье людей, - прошептал мой парень, приподнявшись на локте. - Давай уже спать? Завтра на занятия...
-Угу, - киваю я, тихо нырнув под прохладу одеяла. - Удивительный этот человек Вольф Мессинг. Знать все наперед: как умрет его семья, жена, видел свои последние минуты, знал, что думают и желают люди... и не мог изменить ничего. Он следил за жизнью со стороны, как посторонний наблюдатель, как лишний, не такой как все человек. Он мог только ждать своего часа, когда предназначенное случится.
Прижавшись спиной к Лешке, я еще долго не спала, размышляя о тех, кто был отмечен клеймом "гений".
Люди, подобные Вольфу Мессингу, были на виду у всех: их боготворили, не обращая внимания на их страдания и мольбы оставить в покое. Люди не видят чужих проблем за тенью своих собственных, они взваливают всю тяжесть на плечи избранных: тех, кого считают избавителями от всех бед. В конце концов, дар становится в тягость, человек прячет его в самый темный угол своего сознания, заковывает в тяжелые цепи и приказывает не дышать. Дар сопротивляется, пытается порвать оковы и снова засиять подобно солнцу... Но это солнце, что греет окружающих, беспощадно сжигает своего хозяина, разъедая и вымучивая его изнутри...