Телефонная трубка загудела и поползла по столу. Пришлось оторваться от клавиатуры. Фраза "...дистальный фрагмент отклонен в ладонную сторону, образуя с проксимальным угол в 142 градуса..." осталась недописанной.
--
Да?
--
Герван? Вальтер Герван?..
Голос показался знакомым.
--
Это Марта Ковальски.
Столько времени прошло, а он реагировал на эту фамилию все так же - вспотевшими ладонями. И уши наверняка покраснели.
--
Здравствуйте, фрау Марта. Что-то случилось? С Габи? Это она дала телефон?
--
Габи? - фрау Ковальски будто причмокнула, и Вальтер сразу представил ее: у открытой форточки, с телефонной трубкой, прижатой к уху, и с зажженной сигаретой в большой, старчески бледной и мягкой руке. - Нет, с ней все в порядке, - выдохнула она в мембрану. - Вообще, у нас все нормально...
--
Это хорошо... - курсор мигал на оборванной строке, требуя продолжения. - Так в чем же дело?
--
Сама не понимаю. Сидела, скучала над статьей, вдруг - требование на экране, чтоб я обязательно тебе позвонила.
--
И все?
Ерунда какая-то, - подумал Вальтер. - Пусть Ковальски за шестьдесят, но не так уж это и много по нынешним временам. Хотя, впрочем...
--
Вы не волнуйтесь, фрау Марта. Такое со всеми бывает: внесли в планировщик запись, о чем-то при этом думали - только с датой напутали, а теперь уже и подзабыли. Попробуйте вспомнить, может быть, несколько недель или месяцев назад вы меня случайно вспоминали? Скажем, за столом? В магазине?
--
Доктор Герван, - внезапно перешла Ковальски на официальный тон, - мы, конечно, давно с вами не виделись, но не принимайте меня за обезумевшую старуху! Слава богу, ни один из редакторов на меня еще не жаловался, да и деньги они платят исправно - одно это уже о многом говорит. Короче, сегодня вечером вы должны быть у нас дома! - заключила она безапелляционно.
--
Фрау Марта!
--
Не спорьте! Этого требует Он, и вы должны подчиниться хотя бы из уважения к былой дружбе!
--
Кто - Он? - спросил Герван и тут же понял, что сглупил.
--
Ты никогда не был болваном, Вальтер, - отрезала Ковальски, так же резко вернувшись к привычному "ты", - и способен сам догадаться. Кстати, здесь есть еще и письмо. Приедешь, прочтешь сам - это не для телефона...
--
*****
Да, на Стефана это было похоже. С его привычкой вести множество дел сразу, с его кажущейся разбросанностью, основанной, на самом деле, на умении планировать все и вся: встречи, звонки, покупки. Даже собственную женитьбу он поставил в график и сумел его соблюсти.
Вальтер, - сказал он на следующий день после совместного похода в кино (Вальтер не в первый и не в последний раз переоценил свои силы и решил прихвастнуть перед товарищем подружкой), - прости, старик, но с Габи у тебя ничего не получится. Что за бред! - пытался спорить Герван, но Стефан только улыбнулся, хлопнув его по плечу. - Не бери в голову! Женщины у тебя еще будут, но эта - не для тебя. Сам поймешь и еще спасибо скажешь. Два-три месяца - и все станет ясно. Чушь! - упирался Вальтер. - Я знаю Габи достаточно: последний год проучился с ней в одном классе. Быть рядом, - возразил Ковальски, - не означает "понять". Два-три месяца, не больше, - повторил он, - иначе она тебя утопит. Но больше не тяни, потому что жениться я надумал в следующем году, в августе, и нужно дать ей время ко мне привыкнуть...
Герван доехал на метро до Эрхардплац и поднялся в потоке теплого воздуха на эскалаторе, оказавшись в мокрых осенних сумерках. Чтобы добраться до Апфельштрассе, здесь нужно было сесть на автобус, и Вальтер заторопился к стеклянному павильону, чувствуя оседающую на лице и волосах дождевую пыль.
Автобуса не было. И прохожих было мало: те несколько увиденных им человек словно жались к стенам домов, избегая кругов света вокруг фонарей. Герван неловко, одной рукой - в другой был портфель, с которым никогда не расставался - поднял воротник. Взглянул на часы: без четверти семь. Снова засомневался в решении не возвращаться с работы за машиной, но только мотнул головой. Слишком хорошо он знал Анну-Лизу: было сто десять шансов на сто, что она увязалась бы с ним, да еще Мартина потребовала захватить. А ему сейчас вовсе не до жены с ребенком, да и фрау Марта вряд ли стала разыгрывать роль гостеприимной хозяйки. Не до того ей.
Задумавшись, он постучал ногой о ногу, словно и впрямь замерз. Похоже, зря он это сделал, потому что медленно едущая мимо полицейская машина вдруг резко вильнула к обочине. Начинается... - подумал Вальтер.
Оставив выкрашенную в белый цвет дверцу "ауди" открытой, к нему направился офицер, на ходу надевая фуражку. За несколько шагов он почти незаметно сдвинул кобуру вперед и, кажется, даже расстегнул клапан. Вальтер непроизвольно скривил губы: боже мой, до чего мы дожили!
--
Добрый вечер! - прикоснулся полицейский двумя пальцами к блестящему козырьку. - Лейтенант Тиммер, восемнадцатый участок. Ваши документы, пожалуйста!
--
Нет проблем, - пробормотал Вальтер, запуская руку во внутренний карман плаща.
--
Медленней, пожалуйста! - сказал полицейский. Глаза у него были о-очень серьезными, синяя от наметившейся щетины нижняя челюсть окаменела, а правая рука вновь потянулась к поясу.
--
Пожалуйста, - ответил Герван, подчеркнуто неторопливо вытягивая из-за лацкана плаща портмоне. - Удостоверение личности, водительские права, больничный пропуск... Чем обязан столь пристальному вниманию? - не выдержав, поинтересовался он у офицера.
--
Вы врач? - вместо ответа спросил лейтенант.
--
Очень узкой специальности, - ответил Вальтер и пояснил, предугадывая следующий вопрос. - Микрохирургия кисти.
--
Отец мечтал, чтоб я стал доктором, - улыбнулся полицейский, возвращая ему раздвинутые веером карточки. - Однако, не судьба. - Уже не скрывая движения, он застегнул кобуру и счел необходимым сообщить. - Вечером здесь редко встретишь приличного человека: район облюбовали турки, а они плодятся быстрее кроликов. Еще пару лет назад немецкие девушки могли гулять по Эрхардплац в любое время дня и ночи, а сейчас им и десяти шагов не пройти, чтоб не нарваться на стаю "ухажеров".
--
Слава богу, я не девушка.
--
Одинокий немец с портфелем - добыча не хуже, - предостерег лейтенант. - Кольцо, часы, телефон, кредитка... И достаточно времени, чтоб распотрошить счет, пока вы будете приходить в себя на больничной койке. Лучше возьмите такси!
--
Спасибо, герр Тиммер, но... ехать не так уж далеко, - заколебался Вальтер.
--
Мое дело - предупредить!
Снова прикоснувшись к козырьку, он направился к машине. Напарник, полускрытый ее корпусом, все понял, и уже садился за руль. Но они не уехали - так и сидели в темном салоне, наблюдая за остановкой в повернутые зеркала. Лишь когда Вальтер вошел в распахнутую дверь подошедшего автобуса, блестящая от дождя полицейская машина плавно тронулась с места.
*****
Как всякий нормальный человек, Герван предпочитал не иметь дела с полицией, но однажды в половине восьмого утра раздался звонок в дверь, хмурый с недосыпу курьер вручил ему официальную повестку, и привычный дневной график сломался.
В кабинете заместителя начальника ведомства криминальной полиции, куда его проводил дежурный, находились двое в штатском. Посередине девственно чистого стола лежал цифровой диктофон, сотрудник помладше (Вальтер навскидку определил возраст в 35-40 лет, оценив глубину складок, сбегающих от крыльев носа к углам губ) сидел справа, за раскрытым лэптопом, его шеф - прямо напротив стула Гервана, откинувшись на спинку модернового кресла. Этот был явно в годах.
Несколько вопросов для протокола помогли ему отчасти прийти в себя. Спрашивал младший - глядя в экран ноутбука, а не на Вальтера, и профессионально быстро обрабатывая всеми десятью пальцами мягкую клавиатуру.
--
Имя, фамилия, число, месяц и год рождения...
--
Вальтер Герван, 19 октября 1983-го.
--
Место рождения, гражданство, вероисповедание...
--
Фрайбург, земля Баден-Вюртемберг, гражданин Германии, Евангелическая Церковь.
--
Вы знакомы с доктором Ковальски?
--
Да.
Паническое чувство лягушки, растянутой косым крестом и фиксированной к дощечке препаровальными иглами, сменилось раздражением.
--
В какой степени вы с ним знакомы?
--
В достаточной.
Сидевший за компьютером помедлил, будто и впрямь ждал от него продолжения, но затем короткой дробью внес его ответ. Зато шевельнулся его шеф.
--
Доктор Герван, у вас есть причины не любить полицию?
Лицо его казалось нездорово одутловатым, редкие волосы аккуратно зачесаны со лба на затылок, прикрытых полуопущенными веками глаз почти не видно. Вероятно, создаваемый образ полагалось воспринимать как "спокойствие и уверенность", но на Вальтера эта маска впечатления не произвела.
--
С тем же успехом вы могли бы требовать от меня любви к дантистам, - ответил он.
--
Мне не нравится ваш юмор, - заметил начальник.
--
Еще меньше мне нравится, когда вместо указанной в повестке "беседы", - Герван извлек из кармана полученную повестку и продемонстрировал ее сидящим напротив, - мне пытаются устроить допрос. Может, тогда отложим его хотя бы на пару часов, чтобы дать возможность приехать адвокату?
--
Послушайте... герр Герван!
Пожилой выпрямился в кресле, и даже пододвинулся с ним к столу. При этом Вальтер заметил спустившийся на его правой лодыжке носок и сразу успокоился.
--
Давайте перестанем играть в кошки-мышки: полагаю, ни у вас, ни у нас нет на это времени. Мы не из полиции - совсем из другого ведомства...
--
Могу я поинтересоваться - из какого?
--
Можете, - ответил собеседник, и, будто не замечая недоуменного взгляда своего подчиненного, добавил. - Однако это вовсе не значит, что я дам вам прямой и ясный ответ. Откровенность за откровенность, доктор Герван, все остальное нам всем не пойдет на пользу.
--
Бюро по защите Конституции? - усмехнулся Вальтер. - И чем же пара врачей заинтересовала контрразведку?
--
Стефан Ковальски - поляк по отцу, - пожилой сделал вид, что не услышал первой фразы, - а в Восточной Европе до сих пор мало порядку...
--
Стефан родился в Штутгарте, и, насколько известно, его отец перебрался в Германию уже после падения Стены!
--
Всё так, - согласился контрразведчик, - однако "Берлинер Фармверк", в которой работал ваш друг, - слишком крупная компания, чтоб не привлечь внимания иностранцев.
Вальтер фыркнул.
--
Кого вы подозреваете: русских или китайцев? Смешно! "БФВ" - компания неплохая, но не только не входит в число крупнейших, но и во второй десятке ее место одно из последних. Уж если кто и хотел получить доступ к материалам Ковальски, так это коллеги-конкуренты из "Пфайзера", "Авентиса" или "Глаксо". Да и швейцарцы с японцами не отказались бы сунуть нос в чужие секреты...
--
Да? - задумался собеседник. - Я, честно говоря, всегда был далек от этих научных штучек. Во времена моей молодости все было намного проще: тот - враг, этот - друг... А что, Ковальски работал над чем-то интересным?
Герван замер. Похоже, он недооценил противника. Совершенно незаметно собеседник сумел его расслабить, а теперь вводил разговор в нужное русло, предлагая Вальтеру по собственной воле выболтать все известное.
--
Понятия не имею, - он смотрел на контрразведчика, но словно не видел его. - Стефан не из тех людей, кто подпускает к себе близко. К тому же, - Герван изобразил поджатой нижней губой скрываемую обиду, - мы вовсе не те друзья, что были когда-то...
--
Он вам не доверял?
--
Это неточно. Вопрос не в доверии - вопрос в том, считал ли он меня способным хоть отчасти понять суть проблемы, которой занимался...
Он почти не врал. В одну из встреч Стефан вдруг спросил: "Никогда не думал сменить специальность?" "А чем тебе моя нынешняя не нравится?" - удивился Герван. "Да нет, если не вдумываться в штучный характер твоей работы, то выглядит вполне прилично: сотни пациентов, уважение коллег, хорошие деньги, наверное. Ты хорошо зарабатываешь, дружище?" "На жизнь хватает. А что ты имеешь против штучной работы? Амати со Страдивари тоже не стояли у конвейера, однако никто над ними не посмеивается!" "Какой ты скромный, - хохотнул Ковальски. - Других примеров для сравнения не стал искать. Скрипичных дел мастер... У тебя тоже все операции с начала и до конца уникальны, так неповторимы, что остальные лишь руками разводят?" "У моих больных спроси: чувствуют ли они себя уникальными, или готовы сравняться с ширпотребом. Да хоть к матушке обратись, если опросом заниматься некогда! Ты к чему разговор-то начал? Сообщить что-то хотел, или просто в риторике упражняешься?" "Знаешь, за что я тебя люблю, старик? - рассмеялся Стефан. - Ты одним видом придаешь собеседнику уверенность в будущем дне. Завтра непременно настанет, поскольку доктор Герван на посту и продолжает работать..."
И к чему, спрашивается, был весь тот сумбурный разговор?
--
...То есть вы совсем не знаете, какого рода исследования он вел? - настаивал контрразведчик.
--
Неверно сформулированный вопрос, - нахмурился Вальтер. - О своих исследованиях он не распространялся, но о том, что они связаны с болезнью Альцгеймера, известно не только мне, но и десяткам, если не сотням людей в Германии и за рубежом. Никакой тайны тема исследований не представляет, а выбрал ее Стефан по личным мотивам.
--
Так уж и личным?
--
Его отцу, Петру Ковальски, - счел нужным объяснить Вальтер, - не было и шестидесяти, когда в один из дней он решил приготовить ужин. Положил замороженную курицу на конфорку, включил ее, и отправился выгуливать собаку. Пожара, слава богу, не было - соседи позвонили "112", едва из открытых окон повалил дым, но с тех пор Петр был под постоянным присмотром. На оплату которого, кстати, уходила почти вся его пенсия. А умер он лет через шесть после этого, уже полной умственной развалиной - болезнь быстро прогрессировала.
--
Крыша, значит, съехала? - поднял голову от клавиатуры младший из допрашивающих Гервана, и тот заметил и удивился странному выражению глаз контрразведчика - радостному, словно чужая болезнь и смерть заставила его испытать счастье от собственного здоровья и существования на свете.
--
Эта болезнь... Она наследственная? - спросил старший.
--
Есть такая гипотеза, - признал Вальтер. - Сенильная деменция, она же "старческое слабоумие" вызывается отложением в тканях мозга специфического белка, так называемого "бета-амилоида", а он, в свою очередь образуется путем расщепления ферментом бета-секретазой более крупной молекулы. Вот за синтез этого первичного белка, прекурсора бета-амилоида, и отвечает ген, расположенный в 21-й хромосоме... Я понятно объяснил? - спросил Герван с нескрываемой иронией, на что младший контрразведчик покрутил шеей, словно его галстук оказался слишком туго затянут, а старший крякнул.
--
Куда понятней... - проворчал он. - Сам черт ногу сломит в этих "бетах" и "гаммах". И именно ими Ковальски и занимался?
--
Примерно. Но там все много сложней, если интересуетесь - можете полистать любую медицинскую энциклопедию.
--
Ладно, - кивнул сидевший напротив, - подробней мы потом как-нибудь. Но вот чего я в голову не возьму: кому может быть выгодно устранение вашего товарища от исследований? Это же не оружие, не ядерные центрифуги. Реальные деньги за ними могут стоять? Понимаете, о чем я?
Вальтер лишь пожал плечами.
--
Я вам с самого начала говорил именно об этом.
--
Что, серьезно?
--
В первый год продаж "Виагра" принесла "Пфайзеру" около миллиарда долларов прибыли. Их же антидепрессант "Прозак" дает столько же, если не больше. Если представить, что будет разработано эффективное лекарство от болезни Альцгеймера, то количество пациентов будет измеряться десятками и сотнями миллионов, причем, это будут больные-хроники, нуждающиеся в постоянном приеме препарата на протяжении многих лет. А ведь люди живут все дольше, количество пожилых и престарелых растет непрерывно. Трудно даже предположить, о каких прибылях пойдет речь, но явно о тех, где после начальных цифирек следуют еще девять-десять нулей. Для меня это чистая абстракция - такие величины, не знаю, как для вас...
Через несколько минут Гервана отпустили. Он лишь прочитал и подписал несколько листков бумаги, с шорохом выползших из лазерного принтера, автоматически исправив несколько орфографических ошибок и проставив пропущенные запятые. Исполнявшего обязанности секретаря, контрразведчика ему не было жаль, - Вальтер даже удовлетворение испытал от проявившихся на его лбу красных пятен. На последней странице он добавил: "Содержание беседы изложено верно. Мною прочитано. Правка текста выполнена собственноручно", поставил дату и расписался.
*****
Автобус останавливался метрах в трехстах от дома Марты Ковальски. Стефан, работая на местный филиал "БФВ", жил в противоположной стороне, в пригороде. Туда Вальтера не приглашали ни разу.
Он шел мимо постриженных в человеческий рост кустов тисса - темных, плотных, струящих горьковатый влажный холод, отграничивающих тротуар от крохотных придомовых лужаек. За ними почти сплошной кирпичной стеной тянулись двух- и трехэтажные дома, каждый на нескольких владельцев, с отдельными входами, отдельными дорожками, отдельными калитками с почтовыми ящиками и электрозамками.
Ему нужен был дом под номером 84. Позвонив, от почти минуту слышал негромкое "тон-тон... тон-тон...", и успел почувствовать раздражение - оказывается, его не особенно-то и ждали, - когда услышал бесплотный, словно не от мира сего, голос: "Да?"
Ему пришлось откашляться, прежде чем назвать себя. Горло вдруг перехватило.
Габи встретила его в дверях, приняла плащ, что-то спросила, а Вальтер ей что-то ответил. Он избегал смотреть в ее сторону. Что-то мягкое, тонкокожее, сиреневое и сладкое пребывало на самой границе восприятия, и ему было больно, неловко, и хотелось разругаться с хозяйкой дома, заманившей его в ловушку, разругаться раз и навсегда, до полного разрыва отношений, и уйти, хлопнув дверью.
Но все прошло, едва в дверях кабинета, через зал и половину прихожей от гостя, возникла Марта.
--
Габи, оставь доктора Гервана в покое, - хрипло сказала она. - Что ты толчешься вокруг него? Не хочет оставлять портфель - пусть несет с собой! Сделай нам лучше чаю. Ты не откажешься от чаю, Вальтер? Наверное, не ужинал? Тогда еще пару бутербродов с ветчиной. Ты слышала меня, Габриэль? Все, девочка, вперед, и не появляйся, пока не позову!
Она пошла навстречу - крупная, с копной наполовину подобранных седых волос, из которых где-то сбоку выглядывал испанский гребень, в туго затянутом под грудью некогда зеленом, а теперь цвета жухлой октябрьской травы халате.
--
Ну, здравствуй, здравствуй, Вальтер!
Она протянула руку, и он задержал ее.
--
Не спрашивай, - тут же поняла она. - Все в лучшем виде: сгибается, разгибается - я уж и забыла!
Несколько лет назад Герван сделал ей крошечную операцию по поводу "щелкающего пальца" - рассек кольцевидную связку над утолщившимися сухожилиями сгибателей третьего пальца. Само вмешательство длилось едва ли дольше нескольких минут, но он еще с месяц посещал фрау Марту на дому, лично делая перевязки, а позже делая инъекции гормональной суспензии для смягчения рубца.
--
Пойдем, я покажу тебе послание!
Герван безропотно двинулся следом.
--
А как Стефан? - спросил он в спину, скорее от неловкости, чем из любопытства.
--
Лучше, - спокойно ответила фрау Марта. - Я была в клинике вчера, сегодня не поехала - голова просто лопается от догадок, все валится из рук. Но меня он уже узнает, радуется, пробует разговаривать. Ничего не понятно, конечно, но смеется Стеф замечательно, совсем как в детстве!
Она впустила его внутрь небольшой комнаты, загроможденной стеллажами со свежими и старыми журналами, подшивками газет, тяжелым двухтумбовым столом и не менее тяжелым полужестким креслом с деревянными подлокотниками. Здесь пахло въевшимся в древесину и бумагу табачным дымом, который не успевал вытягиваться в приоткрытую форточку. Чугунная пепельница, приткнутая между громоздким монитором и настольной лампой, была полна окурков, а пачка любимых "R1" лежала рядом.
--
Вот, взгляни, - сказала Марта. - Она привычно ткнула в клавиатуру, чтобы вывести на экран сообщение. - С самого утра не закрывала, боялась, дура, что вновь открыть не смогу!
Вальтер наклонился к монитору, потер сгибом пальца россыпь темных точек на стекле - по всей видимости, старые брызги кофе. Да, в стандартно-желтом линованном пространстве компьютерного органайзера было вписано: "Позвонить В.Гервану. Потребовать приезда. Показать записку". А ниже, там, где пользователь обычно вставляет комментарий к заданию, шло заглавными буквами: "ПРИВЕТ. ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО ПИСЬМО, ЗНАЧИТ, КОЕ-ЧТО СЛУЧИЛОСЬ. НАДЕЮСЬ, Я ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ И ОТНОСИТЕЛЬНО ЗДОРОВ. ЕСТЬ БОЛЬШАЯ ПРОСЬБА, ДРУЖИЩЕ: ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА И ВЫТАЩИ ОТТУДА. ТЫ ВЕДЬ УМЕЕШЬ ДУМАТЬ, ВАЛЬТЕР? БУДЕТ ТРУДНО - ПОРОЙСЯ В ГОЛОВЕ. А ГЛАВНОЕ, КОНЕЧНО, В сердце. ЗАВОД ГОТОВ - ОСТАЛОСЬ ЛИШЬ ЗАПУСТИТЬ, ДА СЫРЬЯ ПОДКИНУТЬ. Я В ТЕБЯ ВЕРЮ".
Вальтер пробежал текст до конца, потом перечитал заново, уже медленней.
--
Согласен, что это мог сделать только Стефан? - фрау Марте не терпелось.
--
Да-да, конечно, - пробормотал Герван. - Вопрос только...
--
Ты ведь все понял? Вы с ним договаривались?
Что он мог ей ответить, - что никакой договоренности с ее сыном не было? Что виделся он со Стефаном до происшествия, хорошо, если раз в квартал, да и созванивались не многим чаще? Однако Марта почему-то была уверена, что они так и оставались друзьями еще со студенчества.
--
Нельзя этот текст распечатать? - спросил он, и пока фрау Ковальски отправляла заметку на принтер, стоял, опершись о стол. - Давайте где-нибудь пристроимся и выпьем чаю, - предложил Вальтер, забрав лист бумаги. - И ручку бы мне. Впрочем, у меня есть свои...
Они перешли в гостиную, где мать Стефана усадила его на диван за журнальный столик. Именно на нем Гервану приходилось в прошлом делать фрау Ковальски перевязки и другие медицинские процедуры. Сама она пододвинула кресло сбоку.
--
С чего начнем?
--
С начала, - ответил Вальтер и разгладил лежащий перед ним лист бумаги, словно надеясь, что сокрытый в нем смысл проявится, станет выпуклым и очевидным.
"ПРИВЕТ. ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО ПИСЬМО, ЗНАЧИТ, КОЕ-ЧТО СЛУЧИЛОСЬ", - перечитал он, и попытался рассуждать логически. - Ясно, что это написал Стефан. Больше просто некому: матушка обладает недюжинной фантазией, но пойти на прямой обман не в состоянии, вот утаить что-нибудь, это пожалуйста. Габи тоже отпадает, тем более, пока находится под контролем Марты. Получить доступ к ее компьютеру не сложно: хоть изредка, но одна дома Габриэль остается, да вот только слишком хитро для нее, не вяжется с характером. Она... Правильно мне говорил тогда Стефан: Габи способна утопить, просто повиснув в трудной ситуации на шее. Нет, ее нужно исключить.
Нагнувшись, он откинул клапан портфеля, нашарил в карманчике ручку и выложил на стол. Чтобы не возвращаться к уже обдуманным фразам, Вальтер решил вычеркивать их из текста. Во вводном предложении осталось: "...ЗНАЧИТ, КОЕ-ЧТО СЛУЧИЛОСЬ".
Это важно, - подумал он. - Выходит, Стефан предполагал, что может произойти нечто неприятное, в результате чего потребуется моя помощь. К тому же, следующая фраза, "НАДЕЮСЬ, Я ВСЕ ЕЩЕ ЖИВ И ОТНОСИТЕЛЬНО ЗДОРОВ..." явно свидетельствует о знании характера будущего события. Как это понимать: он угадал или планировал? Следующий шаг: это был несчастный случай - в соответствии с выводами комиссии, диверсия - как подозревал Герван, или имитация, устроенная самим Стефаном?
Хороша имитация! - мысленно одернул он себя, вспомнив тело Ковальски на госпитальной койке в окружении мониторов и штативов с капельницами, его багровые ноги и живот с лохмотьями вскрывшихся пузырей, распухшее лицо, лишенное бровей и ресниц, клочки волос за ушами. Способен ли Стефан на самосожжение ради некой высшей цели? Но ведь слово "надеюсь" как раз и сообщает, что некий вред здоровью ожидался...
"Общее состояние мы оцениваем, как тяжелое, но есть тенденция к сдвигу к среднему, - вспомнил он беседу с заведующим ожоговым центром. - Пока рано говорить о глубине поражений кожи, но до четвертой степени дело не дошло - пламя сбили почти мгновенно, - да и третья "Б" просматривается лишь на отдельных участках. Гораздо сильнее беспокоит его психика, - продолжил врач. - Клиники шока давно нет: давление нормализовалось, рефлексы сохранены, пострадавший следит за движущимся в поле зрения предметом, однако нельзя сказать, что он вполне адекватен. К сожалению, речь не восстанавливается, реакции на голосовые команды отсутствуют, плюс неподконтрольные физиологические отправления... Ну, вы меня понимаете? Это похоже на декортикацию, однако причин для нее я не вижу. Впервые, честно говоря, сталкиваюсь с подобным у ожоговых пациентов, поэтому на завтра планирую консилиум с привлечением неврологов..."
Неврологи тоже лишь развели руками, - вспоминал Вальтер то горячее время, изображая пристальное изучение лежавшего перед ним текста. - Две люмбальные пункции, магниторезонансное исследование, неделя глубокого медикаментозного сна, который журналисты почему-то любят называть "искусственной комой", - все это Стефан Ковальски перенес, получив взамен ни о чем не говорящий сопутствующий диагноз "посттравматическая энцефалопатия". Звучит вполне солидно, если не знать, что на медицинской латыни это означает "непонятное мозговое расстройство, наступившее после травмы". И ничего более.
Так как поступить, - заставил себя вернуться к записке Вальтер, - признать пожар в лаборатории Ковальски запланированным? Некоей дымовой завесой, прикрывшей его отход? Хорошо, пусть будет так, решил Герван, но рассматриваемые фразы не вычеркнул, а обвел неровным овалом, оставляя возможность вернуться к ним в последующем для повторного рассмотрения.
Дальше. "БОЛЬШАЯ ПРОСЬБА: ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА И ВЫТАЩИ ОТТУДА". Явное противопоставление "здесь" и "там". "Оттуда" должно означать: из клиники, где он теперь содержится. Во всяком случае, из места, отличного от того, в котором находится читающий записку.
--
Кстати, - спросил он, неожиданно подняв голову от лежащего перед ним текста и обратившись к вздрогнувшей фрау Марте, - когда вы последний раз требовали, чтобы Стефана передали вам для домашнего выхаживания? У него, в конце концов, есть мать и жена, способные обеспечить уход, остаток денежных средств...
--
Я всякий раз спрашиваю, - вскинула седую гриву хозяйка.
--
Я вам уже говорил: письменно нужно требовать, - устало произнес Вальтер, по укоренившейся врачебной привычке начиная выговаривать женщине, словно малому ребенку, - официально обращаться в директорат, в медицинский совет...
--
Ты что, не веришь? Я могу принести все их отказы с обоснованиями!
--
Позже, - Герван решил не давить на нее. - Позже, фрау Марта!
С завтрашнего дня он сам займется этой проблемой. К стыду своему, слишком доверившись коллегам и понадеявшись на пробивные способности матери Стефана, Вальтер пустил дело на самотек. Однако, похоже, без привлечения психиатрических светил вытащить Ковальски из клиники будет непросто. Особенно, если вспомнить о ее бюджете, формируемом на 80 процентов благотворительным фондом "Берлинер Фармверк".
Он закрыл глаза и снова сосредоточился.
"Забери меня отСюда", - вспомнил он, и чем дольше раздумывал над этой фразой, тем меньше ее понимал. Откуда - отсюда? Из клиники - понятно, из нее предстояло именно "вытаскивать", здесь же просили просто забрать... Черт бы побрал Стефана с его шарадами! А, быть может, все проще?
Вальтер откинулся на спинку дивана и осмотрел комнату.
--
Когда Стефан навещал вас в последний раз? - спросил он, отмечая в памяти фотографии и гравюры, книжный шкаф во всю стену, в нише которого громоздилась телевизионная панель на широкой металлической лапе. Добавились куклы Габи - целая коллекция авторских кукол, исполненных в разных манерах и выставленных за стеклом, перед корешками книг.
--
Стефан? - переспросила Марта. - Трудно вспомнить, столько времени прошло. Да и вообще - с тех пор многое случилось...
--
Попробуйте вспомнить! Ведь наверняка вы где-то здесь разговаривали. О чем?
--
Нет! - хлопнула фрау Ковальски ладонью по столу. - Я вспомнила! - она торжествующе посмотрела на удивленного Вальтера. - Отличная у меня память! Самый последний его визит был неудачным: он не позвонил заранее, и я поехала к герру Шварцхольту в "Литературное кафе", задержалась буквально минут на сорок, может, на час, но Стефан не дождался и уже уехал.
--
То есть, в дом он не входил? - уточнил Вальтер.
--
Почему? Ключи у него всегда лежали в машине - мало ли что!
--
Ага... - пробормотал Герван. - И он ничего не оставил? Записки, пакета, фотографии? Это ведь старые фото, - он показал на снимки. - Новых не прибавилось? Местами не поменялись?
--
Нет! - отвергла Ковальски его подозрения. - Все, как висело, так и висит. Но знаешь что? Он ведь пристроил в уголок вот этого страшилу...
Она поднялась, подошла к книжному шкафу и отодвинула стекло одной из полок, заставленной куклами.
--
Вот, взгляни!
Эту куклу Вальтер узнал. Не саму куклу - в нынешнем ее виде, с деревянным грубым туловищем, с суставчатыми ручками и ножками, болтающимися на петельках из гнутых канцелярских скрепок, - но несоразмерную пластилиновую голову, насаженную безо всякой шеи на чурбачок в два пальца толщиной.
*****
Это был предпоследний визит Стефана, и случился он месяца за три или четыре до пожара в его лаборатории. О чем они тогда говорили? Черт, будто ветром выдуло! Вальтер копался в памяти, не замечая, как опасливо наблюдает фрау Марта за его гримасами.
Это было точно будним вечером, - не вспоминал, а, скорее, вычислял он. - Кажется, он тогда немного выпил: не больше обычного, пару порций виски и еще бокал вина за ужином. Сидел ли за столом Стефан? Может быть. Как правило, он легко соглашался поболтать с Анной-Лизой и перешутиться с Мартином. Кстати, да, - пластилин появился в руках Ковальски в виде неуклюжей поделки сына Гервана, оставленной на полочке кабинетного торшера. Именно ее Стефан и превратил за пять минут в шаржированное изображение собственной головы - прямо на глазах, словно фокусник. Но каким образом она оказалась здесь, да еще приспособленной к совершенно идиотской кукле?
Вальтер поднес ее ближе к глазам, повертел в руках. Пластилиновое лицо несколько изменилось: потеряло четкость, запылилось, кое-где к бурой массе прилипли волоски. Но самое главное - у той головы, что вышла из рук Стефана, был очень длинный, почти пиноккиевский, нос, а у этой он оказался коротким, словно обкушенным...
Как там в записке: "БУДЕТ ТРУДНО - ПОРОЙСЯ В ГОЛОВЕ"? Вальтер раньше, чем успел задуматься, стоит ли это делать, вдавил большие пальцы в затылок поделке. Две секунды - фрау Марта и охнуть не успела - потребовалось, чтобы развалить пластилиновый комок почти пополам. Внутри оказался плотный шарик из конфетного станиоля, а в нем - матово-белая капсула, каких тысячи в любых аптечных баночках и блистерах.
--
Что это? - спросила фрау Марта.
--
Подсказка, - ответил он, и вдруг вспомнил редкое слово - "бустер". Почему оно вынырнуло в сознание? Причем здесь этот термин, используемый, кажется, лишь в ракетной технике? Посидеть бы, подумать без спешки... Вальтер взглянул на часы - почти семь. - Фрау Марта, - сказал он, - мне показалось, или вы и в самом деле обещали напоить чаем?
--
Ах ты, господи, старая я перечница! - спохватилась Ковальски. - Габи! Чайник вскипел? Неси все сюда!
Через минуту на столе появились холщовые салфетки, чашки с блюдцами, сахарница и сэндвичи с ветчиной на широкой белой тарелке...
В конце концов, он ничем не рисковал: нелепо предполагать, что Стефан направил его своей запиской к этому моменту, чтоб разом все и оборвать. "ПОРОЙСЯ В ГОЛОВЕ", - написал он, и в голове куклы, действительно, оказался сюрприз. Хотелось бы ему спрятать в ней развернутую инструкцию, это можно было сделать без труда - карты памяти нынче стали столь малых размеров, что приходится помещать их в адаптеры, позволяющие брать пальцами и вставлять в бытовую технику. Вот только Ковальски не планировал оставлять ему инструкций. А чего же он ждал от Вальтера?
Капсула была как капсула - чуть сладковатая, если покатать ее во рту языком, чуть липнущая к нёбу. Интересно, из чего сейчас делают эти оболочки для лекарств? Стыдно признаться, но Гервана никогда не занимали подобные вопросы. В прошлом, помнится, использовалась сахарная глазурь и желатин, а теперь, наверное, очередной чудо-полимер, растворяющийся по заказу либо в соляной кислоте желудка, либо в щелочной среде кишечника?
Запив капсулу глотком теплого чая, Вальтер усмехнулся на невысказанный вопрос фрау Марты:
--
Стефан был очень приличным биохимиком и вряд ли забыл, что у препаратов существуют сроки годности...
Габи, похоже, приготовила сэндвичи сразу после того, как свекровь отправила ее на кухню. Хлеб успел чуть подсохнуть, а ветчина изменить свой цвет с бледно-розового на сероватый. То и другое - едва заметно, но Вальтер обратил внимание. Он медленно жевал бутерброд, прихлебывая чай. Кукла лежала прямо перед ним безвкусной подделкой человеческого тела с едва оструганными деревяшками вместо голеней и ступней, бедер и предплечий. Неровные кубики имитировали переразвитые кулаки.
Ох, - признался себе Вальтер, - как все это пошло, глупо, и за километр воняет детективом в бумажной обложке. Мне здесь не место, как, впрочем, и пенсионерке Марте Ковальски, подрабатывающей в крохотном журнальчике, и Габриэль. Мы не те люди, что должны участвовать в этой истории, мы не справимся с ней. Я - не справлюсь!
Подавляемое до поры раздражение начало одерживать над ним верх. Диванные подушки были столь мягкими, что приходилось складываться чуть не вдвое, чтоб дотянуться до чашки или бутербродов; падающий от шестирожковой люстры свет казался невыносимо ярким, а воздух в комнате - сухим и пыльным; от фрау Марты пахло табачным перегаром и ментоловым эфиром. И еще взгляд упирался в слой пыли на экране телевизора и цеплялся за скверно стертые отпечатки пальцев на стеклах книжных полок. И уж полное недоумение вызывали не по-немецки звучащие имена авторов книг, спрятанных за эти стекла: Януш Рудницки, Кшиштоф Залуски, Стефан Хвин, Лисковацки, Заводи... Десятки, если не сотни разноцветных и разновысоких томиков. О ком они, о чем, для кого написаны?
"Беда современного общества в том, - вспомнились вдруг слова Стефана, сказанные давным-давно, еще в университете, - что оно воспринимает людей, из которых, собственно, и состоит, как расходный материал. Предельная утилитарность, понимаешь? При взгляде на одуванчик, скажем, или на молодую елочку в лесу, не думается, можно это съесть или пустить на целлюлозу. А вот при виде ребенка сразу мысль: кем он станет, когда вырастет? И в семье прессинг: "Без арифметики инженером, как папа, тебе не быть! Ходи в балетную студию - станешь знаменитой! Садись на коленки, сынок, тебе пора учиться водить машину!" Словно ребенок - кусок железа, который обязательно и в кратчайшие сроки нужно превратить в гвоздь, шуруп, канцелярскую скрепку или дверную ручку. Будто человека необходимо раз и навсегда пристроить, забить, вкрутить, и у них никогда в дальнейшем не появится идиотская в своей простоте и очевидности мысль: зачем они здесь, почему они такие, а не другие, какого рожна они угробили треть, а то и половину сознательной жизни на овладение ненужной или нелюбимой профессией..."
Вальтер испугался, осознав, что помнит не только слова Стефана, сказанные почти два десятка лет назад, но и интонацию, и его внешний вид. Будто это происходило только вчера, нет, буквально минуту назад - столь четко увидел он Ковальски в мягкой клетчатой рубашке с расстегнутыми и отогнутыми манжетами, открывавшими тонкие запястья, с худым лицом и острым подбородком, белесыми бровями и едва наметившимися залысинками.
"Ответь, Вальтер, - спросил он тогда, - на кой черт нас с пяти лет начинают учить писать и читать? Недавно вычитал в "Сайенс", что какие-то французы доказали: навыки чтения притупляют нашу зрительную память, в частности, способность распознавать человеческие лица. Возникает конкуренция за зрительную зону коры головного мозга. Ты помнишь, как тебе хотелось попинать мяч или погонять на велике, а приходилось вычерчивать эти палочки и крючочки, да вычитывать про "Eine kleine Maus", как она "Sie fegt den Dreck hinaus"... Чем они нам забивали голову, Вальтер? На кой хрен нам нужно в четырнадцать лет знать доказательство теоремы Фалеса, а в пятнадцать - крупнейшие месторождения бокситов в Западной Африке? Тебе это поможет в жизни? Мне - нет. Да ты не смейся! Сколько, года полтора, как мы анатомию сдали на "отлично"? Ну, зазвездись, перечисли ядра 7-й пары черепных нервов! Слабо? И так всякий раз: годы учебы, истрепанная психика и обрывки информации, которая никак не превращается в знания, поскольку не осмысливается и не применяется на практике. Гимназия, колледж, университет, получение степени, первые шаги по карьерной лестнице - и кто решится после тридцати порвать всё и начать заново?.."
Бустер! - вдруг снова вспыхнуло озадачившее Вальтера минуту назад слово, и память послушно распахнула перед ним все происшедшее в ту предпоследнюю со Стефаном встречу - от звяканья кубиков льда в стакане виски до запаха жарившихся котлет, доносившегося с кухни.
*****
Он вернулся к гостю с вазочкой швейцарских конфет - шоколадных ядрышек с миндальным орехом в серединке, аккуратно обернутых серебристо-коричневой фольгой. Будешь, предложил Стефану. Да ну тебя. Тогда он уселся в кресло, развернул конфету, сунул в рот, хлебнул виски. Сегодня ты неразговорчив. Стефан дернул плечом, продолжая разминать пластилин: нечем похвастаться. Пару месяцев назад я был уверен, что о тебе вот-вот зашумит вся медицинская пресса. Лицо Стефана было освещено лишь с одной стороны, вторая половина из-за теней казалась изможденной: все так и было. Но все уже не так. Поясни. Что, полный провал. Чертовский успех, Вальтер. Настолько... чертовский, что о нем и болтать не стоит. Потому, например, что большие боссы на самом верху вдруг предложили мне место в директорате. А лабораторию, соответственно, передать их доверенному лицу. Очень изящно: месяц на передачу дел, и - здравствуй, здравствуй, град Берлин! М-да? Непонятно было, радоваться за Ковальски или печалиться. А как нынешняя твоя работа? Куратором останешься? В том-то и дело, дружище, что в предложении этого нет. Чистая синекура: большой оклад, работа с открытыми материалами, составление обзоров. И никакого риска. Не жизнь - мечта идиота. А они за пару лет сумеют разобраться в моем материале, добьют тему, и чем все это закончится, я даже представить не могу. Скорее всего, никто ни о чем и не узна...
--
...задумался, Вальтер? - голос фрау Марты взревел над ухом.
Герван поморщился.
--
Да нет, просто кое-что вспомнилось.
...полагал, что Альцгеймер для тебя еще и личное дело. Нет? Ковальски на мгновенье задумался, продолжая вертеть в пальцах кусок пластилина, потом вдруг дважды быстро ущипнул его. Похож? Черт побери! Вальтер держал в руках небольшую, в палец высотой, голову своего друга, настолько мастерски выполненную, что даже небрежность в проработке деталей выдавала профессионализм. Лишь нос с узнаваемой горбинкой и загибом книзу, но раза в два длинней, чем того требовали пропорции, портил впечатление. Вот уж не знал за тобой таких талантов. Да, наплюй. Лепить, ваять, рисовать - всему можно выучиться за пару дней. За неделю - выучить иностранный язык или курс молекулярной генетики с эмбриологией в придачу. И еще через месяц все забыть напрочь? Можно и быстрей, если очень...
--
Что-что? - переспросила фрау Марта. - Прости, не расслышала!
--
Я не задумался, - пришлось повторить. - Вспоминается один разговор...
Ковальский забрал у него поделку, еще раз продемонстрировал ее длинный нос. Мое положение - "Ковальски с носом" называется. Прошу изваять в мраморе в натуральную величину и установить на могиле. Типун тебе на язык! И верно, не дождутся... Ну, а если серьезно, спросил Вальтер. Лекарства у тебя, насколько понимаю, не вышло... Ага. Тут ведь знаешь, старик, одно за другое, хренова куча факторов и обстоятельств. Это вы, практикующие доктора, можете разбить лечение на этапы и внятно изложить их содержание. А у нас - поиск, начинающийся с приставления пальца ко лбу и задумчивого "а не попробовать ли вот это?" И если "вот это" не получается, то продолжения может не быть. Зато при успехе от "этого" можно будет повернуть налево и направо, смотря, как оно себя поведет, народившись...
Ковальски коснулся пальцами края вазочки, зацепил конфету, принялся разворачивать. Смотри, Вальтер, чтобы плотно заниматься "альцгеймером", нужно иметь в достатке клинического материала. Понятно, что экспериментов на реальных больных никто не допустит. Вариант с трансгенными мышами и крысами, вырабатывающими амилоидный прекурсор, приемлем, но материал это дорогой и расходуется слишком быстро: мышек кормим, забиваем, смотрим гистологию... Есть, конечно, у меня группа ребят, уже третий год грызущих это направление, но надежда на них слабенькая. Знаешь, оживился Стефан, иногда поиск обходных путей выводит совершенно не в то место, куда намеревался попасть изначально. Пример с Колумбом я опущу за банальностью, но, например, Пауль Гельмо выделял из каменноугольной смолы краситель, а нашел сульфаниламид, Джим Шлаттера работал с пептидами для лечения язвенной болезни, а открыл аспартам. Хоффман трудился над лекарством от шизофрении и одарил мир ЛСД. Ну, а силденафил - продукт поиска нового средства от стенокардии, стал, по-моему, популярней аспирина. Ковальски без всякого видимого удовольствия дожевал конфету. Мы, продолжил он, тоже лишь пытались самообеспечиться дешевыми материалами для экспериментов и занялись поиском токсина, вызывающего амнезию... У тебя кстати, бывали палимпсесты после перебора с алкоголем? Нет? А у меня бывали. Жуть: рассказывают о твоих "подвигах", а ты только глазами хлопаешь и не знаешь, верить или нет... Ну, и сотворили "Эл-шесть-двенадцать-восемь", он же - "ластик". Капризная фиговина. Индивидуальная чувствительность, летучесть... Хорошо хоть, побочных эффектов почти нет. К чему ты это рассказываешь, спросил Вальтер. Я уже запутался. Очень просто, ответил Ковальски. Сейчас сам поймешь.
С помощью "ластика" мы научились лихо стирать не только кратковременную, но и оперативную память. О мгновенной я вообще молчу. Конечно, ты представляешь, как мы это проверяли: вырабатывали условные рефлексы на получение корма, например, или на слабый удар электротоком при вступлении мышки на металлическую пластину - а потом распыляли в клетке препарат. Два-три вдоха, и животным приходилось учиться всему заново - они напрочь забывали усвоенное за несколько предшествующих дней и даже недель. Потом, убедившись в успехе, начали работать над антидотом, и вот здесь уже пришлось изрядно попотеть, пока не родился "Бустер".
"Бустер", переспросил Вальтер. "Бустер", кивнул Ковальски. Понятно, что название прилепилось не сразу, ведь "бустер" значит "ускоритель", а мы поначалу и понятия не имели об эффектах форсирования восприятия и фиксации в памяти - мы лишь боролись с блокированием мембран, вызванных "ластиком". Но однажды мне пришло в голову проверить, сможет ли "бустер" препятствовать стиранию памяти, да только я перепутал мышей. Была у нас неразлучная парочка - Том и Джерри их звали - задействованная в двух разных группах. Том научился доставать рычажок для получения зернышка пшеницы, а Джерри - избегать металлической пластинки в центре клетки. Ну так я, продолжал рассказывать Стефан, выдал порцию "бустера" Тому и посадил в клетку с электротоком. Обычная скорость выработки первичного рефлекса составляет 3-5 повторений, через несколько часов мышь снова может наступить на пластину и получить разряд, в течение следующего дня ошибки случаются дважды или трижды. Том наступил единственный раз и помнил об этом двое суток. Понимаешь? Догадываюсь, сказал Вальтер. Весьма рад, усмехнулся Ковальски. А я устроил так, что больше никто ни о чем не догадывается. Почему, спросил Вальтер. Во-первых, требовалось на сто раз все проверить и перепроверить: без фанатизма и спешки, без болтовни на каждом углу и излишнего внимания начальства. А во-вторых, поспешил спросить Герван, которому показалось, что друг перечислил все значимые причины в единственном пункте, и настал замечательный момент для "подкола". Во-вторых, нисколько не смутился тот, я боялся, что направление закроют, не дав довести "бустер" до ума.
Ковальски молчал, выжидающе глядя на Вальтера. Не понял, сказал тот. Чего, спросил Стефан. Почему не дадут довести до ума. Совсем не понял, задрал брови Ковальски. Совсем. Это не имеет смысла - мешать тебе сделать "бустер". Это даже не резать курицу, способную снести золотое яйцо, - это выбросить полученное яйцо в мусорное ведро. Нет, уверенно сказал Вальтер, ты ошибаешься. Нет, дружище, к сожалению, не ошибаюсь, возразил Стефан. Просто ты видишь проблему лишь с одной стороны, с точки зрения маленькой немецкой компании, как будто она одна на рынке, и не существует огромного мира с клубком деловых и межличностных связей, будто на фармацевтике и медицине свет клином сошелся. Понимаешь, о чем говорю, нахмурился Стефан, или разжевать придется. Вся система образования если не рассыплется к черту, то явно потребует перестройки. Да разве она одна? Молодые рабочие начнут становиться умней седых инженеров, родители школьников затеют споры с их учителями, цитируя Аристотеля или, не знаю, Коменского с Жаном-Полем Мартаном в придачу. Ваши медсестры, из тех, что полюбознательней и поамбициозней, пролистают справочники с атласами, и будут в глаза и за глаза обсуждать технику операций и медикаментозные курсы. И все поголовно станут крупнейшими специалистами в политике, экономике и способах управления коллективами. Как тебе перспектива, не вызывает опасений, спросил Ковальски.
Нет, попробовал усмехнуться Вальтер, ведь это все теория. Помнить - далеко не то же самое, что знать, а знать - еще не уметь. Да брось ты словоблудием заниматься, отмахнулся Стефан. Уметь - именно что знать досконально, как сделать. В конечном счете, помнить на мышечном уровне. В том то и дело, дружище, что на самом деле мы помним все и всегда, вот только вспоминать не умеем. Ты ведь не забыл классические эксперименты Пенфилда с электростимуляцией мозговой коры, спросил Ковальски, ну, те, в которых пациенты вдруг переживали давным-давно прошедшие события, словно снова оказались их участниками. Все, все у нас в голове хранится, будто на огромном пыльном складе с разоренной картотекой - вроде и есть, да не знаешь, как отыскать. Вот "бустер" и дает возможность в нем ориентироваться легко и непринужденно. Как если появился доступ к учетным карточкам: буква "Р" - "рукавицы брезентовые" - проход номер 6, стеллаж 12, ярус 3, двадцать седьмая полка. Протяни руку и возьми. То же касается других букв, слов, дат, событий, обстоятельств. Если не было пожаров или хищений - повреждений мозговой ткани - все в твоем распоряжении.
Но ведь это же здорово, воскликнул Вальтер. Замечательно, согласился друг. Но представь, что в головах миллиардов людей вспыхивает свет, и разрозненные кусочки знаний складываются в картины. Чего-то не хватает - да вот оно, возьми. Мы купаемся в информации, захлебываемся в ней, плодим скорее, чем способны обрабатывать. Вот тут-то и выяснится, кто на самом деле чего стоит: политикам перестанут помогать бесконечная болтовня и бесчисленные обещания, чиновникам - должности и дипломы в золоченых рамочках, специалистам - широкая известность в узких кругах. Людей действительно начнут ценить за ясность ума, а не за умение врать не краснея или за крепкую задницу, позволяющую высиживать по двадцать часов за обработкой бумаг. Неспокойные и любознательные, раз за разом тыкающиеся острыми носами (Стефан подбросил в руке пластилиновую голову) в запреты, которыми их обставляет общество, и задающиеся вопросом: что там, за старым холстом - вот будущие лидеры. Такими были родоначальниками человечества, если вспомнить легенду об изгнании из рая Адама и Евы - они рискнули отведать плодов с Древа познания Добра и Зла, променяв растительное существование в Эдеме на жизнь, полную риска, борьбы и страданий. Подумай, почему церковь до сих пор считает познание грехом, не по той ли причине, по какой предпочитает своих прихожан называть паствой - неразумным стадом, нуждающимся в пастухе или погонщике и - уж точно - в собаках...
Потом они долго ужинали, вспоминал Вальтер. Мартин баловался, кривляясь и норовя раздавить в тарелке котлету, будто от превращения в кашицу она станет меньше, и уж во всяком случае, его не заставят доедать такую дрянь.
Они с Анной-Лизой выпили по паре бокалов вина, Ковальски спросил чаю, и пока в чашке заваривался пакетик "Липтона", вбросил и тут же развил целую теорию о связи цивилизаций с открытием психостимуляторов. Чай и расцвет китайской культуры, кофе и просвещенный Арабский восток, голландская и британская Ост-Индские компании с их поставками тех же чая и кофе в Европу - в связи промышленными революциями на Западе. И еще массовое производство сахара, как дешевого источника глюкозы для работы мозга. Они спорили, смеялись, и даже Мартин незаметно для себя (но стараниями Анны-Лизы) справился со смесью картофельного пюре и размятой котлеты.
Потом он проводил Стефана до машины и проследил, как тот отъехал, махнув рукой на прощанье. И вернулся домой. И допил оставшийся в бокале глоток виски, сморщившись от кислого привкуса. Утром же следующего дня на вопрос жены, о чем они так долго разговаривали со Стефаном, ответил, что давно ему не звонил, а встретиться было бы неплохо, на что она промолчала, видимо, опешив от такого заявления или подумав, что он просто не расслышал вопроса.
*****
--
С тобой все нормально? - похоже, во второй раз спросила фрау Марта.
"Конечно!" - хотел ответить Герван, но что-то помешало. Во рту был полуразжеванный хлеб с ветчиной. Вкусно, но, черт побери, когда он его откусил?
--
Да, - сглотнул он, - а что?
Фрау Марта смотрела на него круглыми глазами. В упор. Для чего даже привстала и перегнулась через угол стола.
--
Это я у тебя хотела спросить. Уже подумала, что плохо с сердцем!
Вальтер потянулся, проверяя себя. Тарелка с сэндвичами, чашка чаю, яркий свет, кукла с развороченной пластилиновой головой на столе...
--
Нет, все хорошо.
--
Ты о чем-то догадался?
--
Конечно, - ответил Герван. - Все ясно, как белый день... Кстати, попросите Габи вызвать мне такси. Время уже позднее, не хочется добираться автобусом.
Куклу он забрал с собой, бережно уложив в пластиковый пакет. В портфель сверток не влезал, и пришлось покопаться в нем, поперекладывать бумаги, освобождая центральное, самое емкое отделение. Голова была светлой, мысли хрустальными кубиками скользили из одной ячейки в другую: "Не волнуйтесь, фрау Марта..." - динь... Я абсолютно уверен, что со Стефаном все будет в полном порядке..." - дон... "Вам только кажется, что я говорю неразборчиво..." - динь... "Конечно, я позвоню вам, как только доберусь..." - дон-н-н...
Водитель такси, молодой мужчина с коротко постриженной челкой и отпущенными сзади ниже воротника русыми, чуть подвивающимися волосами, слушал старый британский рок и предпочитал вести машину одной рукой. Во второй он держал яблоко, от которого периодически откусывал и с удовольствием жевал, смешно шевеля ушами. Работа была для него самой жизнью, городские улицы - средой обитания, автомобиль - продолжением тела.
Конечно, - думал Вальтер, сидя на заднем сиденье с портфелем на коленях, - конечно, Стефан должен был провести именно такую подготовку. Рассказать мне почти все, заставить спорить, подыскивая контраргументы, - а как еще можно добиться понимания и запоминания, если не активной работой мозга? - но потом отключить этот отдел памяти, словно замкнув комнату на ключ. Поэтому, когда меня расспрашивали люди из Verfassungsschutz об осведомленности в работах Ковальски - я ничего и не смог ответить. Страховка Ковальски от ошибок или излишней доверчивости друзей.
--
Все, - повернулся водитель к Гервану, едва машина остановилась. - Приехали, доктор!
Вальтер полез во внутренний карман за деньгами.
--
Почему вы полагаете, что я доктор?
Сам же мгновенно перебрал варианты: портфель, плащ, туфли? Что-то на прощанье сказала фрау Марта, и таксист мог услышать?
--
Вы-то меня не помните, - протянул водитель, - а я вот обратил на вас внимание. С год назад пассажиру плохо стало, так я его к вам в клинику отвез. Вы еще такую красивую девушку за руку держали, словно линии на ладони смотрели. Как этот... Хиромант! Я тогда еще подумал: хорошая у вас работёнка! Пациенточки, сестрички вокруг в халатиках, кругом - почет и уважение...
--
Да, я вспомнил! - вдруг прервал его Вальтер. - Не год назад, вы ошиблись, - в мае прошлого года. Пятнадцатого числа, если быть точным, в четверг. На вас еще была тенниска с эмблемой Фонда Дикой Природы - такой, с мордашкой панды, и вы заглядывали в кабинет сквозь приоткрытую дверь, а я встал и закрыл ее перед вашим носом.
--
Шутите? - отпрянул таксист, не обращая внимания на протягиваемые ему деньги. - Нет, правду, вспомнили?
Вальтер пожал плечами. Он и сам не понимал, чего ради ему захотелось щегольнуть едва приобретенным даром. Единственным объяснением казалось желание его использовать - мозг требовал работы, он не мог слишком долго оставаться на холостых оборотах, это следовало учесть и быть осторожней.
Таксист взял, наконец, деньги. Герван открыл дверь машины, спустил ногу на блестевший в пятне упавшего из салона света мокрый асфальт.
--
А этому врачей тоже в университетах учат? - спросил вдогонку водитель.
--
Чему?
--
Все запоминать на всю жизнь?
--
Нет, - ответил он, - этому - нет! Но скоро, думаю, проблем с памятью ни у кого не будет...
*****
Ужин затянулся почти до полуночи. Мартин давно спал, Анна-Лиза тоже зевала, пролистывая "Журналь фюр Анестези унд Интензивбехандлунг" - чтение нелюбимое, но считаемое обязательным к изучению от корки до корки. Вальтер, наказанный за опоздание домашней работой, сполоснул последнюю тарелку, загрузил в посудомоечную машину и закрыл крышку.
--
Сам будешь вставать, - предупредила Анна-Лиза, не поднимая глаз.
--
Слушаюсь, фрау оберст!
--
Во всем бы так слушался...
Она всегда оставляла последнее слово за собой.
Вальтер сходил в прихожую, принес на кухню портфель, достал пакет с куклой и выложил ее на стол. Анна-Лиза отложила журнал и наблюдала за манипуляциями.
--
Иголки нужны? - спросила она, едва Герван взглянул на нее, ожидая реакции.
--
Зачем?
Мелькнула мысль, что жена в шутку предложила пошить кукле костюмчик.
--
Значит, сеанса вудуизма не будет?
--
Отнюдь, - расслабился Вальтер.
Он быстро разобрал куклу, отстегнув ей руки и ноги. Голову он протянул Анне-Лизе.
--
Похожа?
Та повертела ее перед глазами, потрогала пальцем грубо заделанное углубление в том месте, откуда Герван извлек капсулу "Бустера".
--
Я бы сказала, что это Стефан, если бы не откушенный нос.
--
Он и есть. А касательно носа... Ты ведь помнишь деревянного человечка, любителя совать его в чужие дела и оттого попадающего во всякие истории... - начал было он, но вовремя вспомнил и еще одно волшебное свойство носа Пиноккио. - И еще он всякий раз удлинялся, когда мальчишка врал и хвастал. Думаю, носик-то у этой куклы сократился вовсе не случайно.
--
Ну, хорошо, - жена отложила пластилиновую поделку, - это всё? Уже поздно, Вальтер, и как бы ты ни хотел...
--
Посмотри на эту часть! - Герван передал ей туловище куклы. - Ничего не напоминает?
--
Деревяшка как деревяшка... - Анна-Лиза поскребла коротко остриженным ногтем торец чурки, понюхала и слизнула белую стружку. - Воск или парафин...
--
Помнишь, мы привозили лет семь назад драцену в качестве сувенира? Ты еще пыталась ее прорастить, да ничего не вышло?
--
А... Странно, что ты даже название помнишь, а ведь на коробке было написано "Дерево счастья". Помню. Она должна была вырасти похожей на пальму, но ничего не вышло: разбухла, треснула и загнила - пришлось выбросить...
--
Вот-вот, - закивал Вальтер. - Ты ведь у нас ведущий специалист в семье по цветоводству. Скажи: эта вещь похожа на тот саженец?
Анна-Лиза еще раз внимательно ее осмотрела, даже понюхала.
--
В самых общих чертах, - сказала она. - Но я ведь даже сорт не могу определить.
--
Яблоня, - уверенно сказал Вальтер.
--
С чего ты взял?
--
На месте Стефана я выбрал бы именно ее: иронический намек - чего еще ждать от Ковальски?
Жена пожала плечами.
Тебе видней. Но, попробовать, конечно, можно...
Сон не приходил долго. Мысли прихотливо скакали от событий сегодняшнего дня к юности, оттуда - к пациентам и запланированным до конца неделям операциям, затем дальше в будущее свое, Мартина и Анны-Лизы, всего мира.