В то время я жила в общаге при институте. Как это обычно и бывает, приехала "с маленького подмосковного городка". Вот и поступила с первого раза в почти семнадцать лет. Еще поза позапрошлым летом я влюбилась в одного красавца с дачи. Да, вот так приехала в первый раз после девятого класса, Его увидела и голову потеряла... Он, конечно, старше меня, потому что с ровесниками мне всегда тяжеловато общаться... (сама поступила, не хухры-мухры!) Такой высокий, худоватый, красивый и какой-то загадочный. Сидит в компании, шутит, общается, девчонок с ума сводит, а я вижу, что он один, что ему как будто больно и грустно. Я всегда сидела напротив и смотрела в его глаза, невероятного ярко-зеленого цвета с темным ободком. Самое страшное, что мне сразу стало ясно, что он за человек, почему в этих потрясных безупречных глазах всегда лисья хитрость, прищур, делающий их форму идеальной. Ясный перец, что не я первая, и не я последняя. Кстати интересно, он вообще помнит тех, кто находится в промежутке между первой и последней?.. Ну так вот. Это как главное событие, предисловие.
В институте я ходила, как за пеленой, училась слабовато, и все из-за этой сволочи (кстати, я его иначе и не называю, гордость, понимаешь ли...) Вспоминала Его постоянно, все наши встречи, ночи под луной и подобную чушню. За мной два парня бегали - Саша и Юра, но я как-то не реагировала. Смешно было, когда то один, то второй по двадцать раз на дню заходили к нам в комнату "за сахаром", "угостить булочками из столовки" или просить помочь с курсовой. Заканчивалось это обычно тем, что к вечеру, несчастные и разочарованные "поклонники", повесив головы, уходили к Леше с пятого курса, практиковавшего новичков в распитии спирта. А я, не задумываясь ни о чем, пила чай с соседками, заедая свое горе шоколадом "Аленка". Позже Светке передали целый ящик фейхоа из Сочи, вот им-то мы и объедались, а деньги совсем закончились... Я не переставала безумно любить Его, молочный шоколад и пушистых котят, но по закону подлости Его я не видела уже три месяца, шоколад ела крайне редко, а котят, по уставу нашего общежития, заводить было категорически запрещено. Вот тебе и "радости жизни"...
Время текло, пришла зима, пока еще совсем не суровая и грязная, а девственно-белоснежная, чуть морозная, с пушистым рассыпчатым снегом, какая-то свежая и чистая. Я любила гулять по Москве. Именно днем и именно по улочкам города, (в зимнем лесу я за свои семнадцать лет успела нагуляться). Однажды, прогуливая вторую пару, я бродила по белым бульварам и случайно наткнулась на маленький зоомагазинчик. Пушистых котят там не было. Были только объявления, аквариумы с рыбками, прилавки с кормами для животных, всякие ошейники, поводки, клетки. В магазине никого не было. Только одна худенькая, ухоженная бабушка в кружевных перчатках высыпала из кошелечка монеты, рассчитываясь за кошачий корм. Не очень приятная, или даже очень неприятная продавщица ворчала, что ей "мелочи и так хватает", а потом и вовсе начала ругаться на несчастную старушку, недосчитавшись двух рублей. Во мне проснулось желание творить добро, я достала из кармана десятку, прибереженную для маршрутки, и злобно швырнула ее на прилавок. Ошарашенная и почему-то все еще оставшаяся чем-то недовольной продавщица также злобно кинула на прилавок коробку корма. Бабушка не брала. Несколько секунд все трое стояли неподвижно, но в конце концов я взяла эту несчастную коробку, аккуратно положила ее в дрожащие руки старушки и быстро вышла. Мысли просто не шли в голову, в глазах почему-то стояли слезы. Я совсем не думала о Нем, я не жаловалась Богу на свою несчастную судьбу, мне просто было грустно и больно за другого. Задумавшись, я даже не заметила, как жалобная старушка, выбежав из магазина, пыталась меня догнать. Только после оклика я заметила, что на улочке нет никого, кроме меня. Медленно обернувшись, я увидела бабушку. Она подошла ко мне и, глядя в землю влажными глазами, произнесла:
--
Спасибо Вам, милая. Думая, что на Вашем месте любой поступил бы также, Вы заблуждаетесь...
Она говорила безупречно грамотно, чуть дрожащим высоким голосом и была такой трогательной, что на ее речь благодарности я смогла ответить лишь выражением "не за что". Слово за слово мы познакомились, разговорились и Алевтина Николаевна пригласила меня на чашку чая.
В доме, в который мы вошли, не было лифта. Мы поднялись по широкой лестнице на второй этаж и зашли в квартиру, где нас встретили несколько кошек, только что чуть не оставшихся без обеда. Первым делом меня поразили высоченные потолки и огромные окна. Алевтина сняла пальто, и я смогла разглядеть ее еще лучше. Белая вязаная кофточка, элегантные старомодные брюки клеш, пучок из серебряных волос, серьги, кольцо и кулон, подобранные по цвету - все это придавало Алевтине женственность и настоящий аристократизм. Мы пили чай в просторной гостиной. Бабушка самозабвенно рассказывала про "высшие женские курсы", про красавца мужа, про своих учеников-пианистов, про кошек. Убрав фарфоровый сервиз, Алевтина Николаевна села за старинное фортепиано и начала играть. Звуки переливались и заставляли сердце биться учащенно, как и все, на что падал взгляд в этой комнате. Уют создавали деревянные шкатулки, тяжелые шторы, вязаные салфетки на столиках, старинные часы с кукушкой, зеркала в разнообразных оправах, и пять мурлыкающих кошек. На стенах висели черно-белые фотографии, портреты, на которых преимущественно часто была изображена безумно красивая высокая девушка с темными кудрями. На одном фотопортрете она, в строгом платье с белым воротничком, сидела за роялем, на другом держала в руках кудрявого ребенка с пухлыми щеками, на третьем изображена в профиль. Я уже не думала о том, что жизнь закончена только потому, что рядом нет Его, а вместо шоколада приходится жевать кислые фейхоа. Я просто ловила взгляд темноволосой красавицы с фотографий. А в жизни уже не было ни ее, ни улыбающегося военного, нежно державшего ее за руку, ни кудрявого малыша, ни веселых глубоких женских глаз. Была только осанистая старушка за фортепиано в окружении ласковых кошек и потрескавшегося фарфора. Когда-то эта скатерть не была пожелтевшей, зеркало мутным, когда-то все предметы здесь не были обломками истории и чьей-то памяти. В этой квартире были слышны звонкие голоса, а не только стук часов и кошачье мурлыканье, в зеркале отражались не блеклые, а насыщенные цветом карие глаза. Темноволосая красавица с портрета грустно посмотрела на меня и сказала глазами: "Вот видишь, меня нет, как когда-нибудь не будет и тебя. У меня тоже были взлеты и падения, радости и разочарования, мечты и желания...но время разрушает все..."