Такое сейчас время, что всем друг на друга наплевать. И все торопятся высказаться. Да только речи - не по назначению: у каждого своя беда, свой гнет, свой сон.
Я не слышу, что он там орет, этот дикого вида пьяный человек. Только чувствую: тоска, тоска...
Никто не ответит.
Уставшие, промокшие - вода льет почти по Библии - много-много дней - мы бредем в сумраке осенних ночей, в холоде, со страхом ожидая: что же будет дальше?
А что же будет? Да, наверное, ничего. Уже ничего. В смысле -прежнего, достойного человека.
Этот материт продавщицу.
Эта - погоду.
Этот не хочет ехать на картошку (и на черта она ему, эта картошка - тещина-то - в такую сырость?).
И кругом - бельма вместо глаз. Тупость вместо улыбки. Онемение вместо боли.
Вода, вода... Грязь непролазная, непроезжая... Денег нет, таксист (у которого десять тысяч баксов в банке - как бы не лопнул банк-то!) костерит почем зря Ельцина. Это самый крутой авторитет! Вор в законе! Его принародно - через пытки, через пытки, а потом казнить. Медленно и мучительно.
У меня нет десяти тысяч баксов. У меня и десяти нет.
Я нищ. Но все же по-прежнему не свободен.
Кто все это выдумал? Кому от этого польза? Перестройки, переделки, перековки... И ложь ушатами: мы к храму! Мы в Совет Европы! Смертную казнь пора бы отменять!..
Болтуны. Им за это вранье платят.
А вокруг - все-таки осень. Пусть мокрая, холодная, пусть не такая, как всегда (когда? когда мы были молодыми?) - но все же осень. И листья светятся и горят, горят лимонной мокрой желтизной...
И мы еще живы. Несмотря на угрожающе-мрачное обёявление в газете: "ЧАСТНОЕ КЛАДБИЩЕ". И телефон. Все. Как хочешь, так и понимай, мол.
Мы живы. И еще не забыли своих долгов. Первый из них - перед Богом. Второй - перед родителями. Третий - перед детьми.
Если бы я был Учителем, подобным Ему, я провозгласил бы десять заповедей, содержащих только наши обязанности.
Мы еще многое должны сделать. Последний долг - перед собой. Перед своей душой. Уберечь ее от скверны. По возможности. Хотя бы по возможности...