Давным-давно, когда мне было лет одиннадцать, я, начитавшись Майн-Рида и Конан-Дойля, решил проверить свою смелость. И изобрел для этого не самый оригинальный способ: сказал маме, что иду с ночевкой к однокласснику, прихватил кусок хлеба и отправился на дачу (дачи у нас называются почему-то "мичуринские участки", или просто "мичуринский", чёрт знает, почему, но все привыкли).
Мичуринский был не слишком далеко от города, но на отшибе: как бы отбился от массива других мичуринских и припал к заброшенным домам умирающей деревеньки. Место, конечно, живописное. Особенно ночью. И особенно для мальчика, всю жизнь прожившего в одной комнате с двумя старшими братьями.
Домик на мичуринском у нас был маленький, внутри - кровать и тумбочка, да инструмент; карта СССР во всю стену; два окошка: одно - на грядки и полуразвалившийся забор, за которым темнели необитаемые дома деревеньки, второе - куда-то в поле, на речку, на дальний лес.
Чем я занял свободное время до ночи - убей Бог, не помню. Видимо, играл в Робинзона Крузо. Помнится, одним из любимых моих занятий было создание глиняных горшочков и фигур, которые я пытался обжечь в самодельной - из железной бочки - печурке.
Еще на огороде стояло пугало - нелепая фигура в долгополом плаще и старой офицерской фуражке. Понятно, что по мере приближения сумерек я, по обычаю всех смельчаков, поглядывал на это пугало, в тайной надежде, что по ночам оно не сходит с места и не разгуливает по огородам в поисках более подходящего занятия, чем размахивать рукавами, пугая воробьев и трясогузок.
Темнело. Я сидел на крылечке и смотрел на пугало, черневшее на фоне алого заката. Где-то вдалеке слышались разговоры - там, за логом, еще оставались какие-то дачники. Голоса становились все глуше, все дальше. Стало тихо. Гас закат. Душа медленно уходила в пятки.
Домик снаружи закрывался чисто символически: на незакрытый старый висячий замок. Изнутри никаких задвижек и вовсе не было. Но теперь приходилось быть смелым. Поужинав хлебом с редиской и луком, я лег на кровать. И даже, кажется, ненадолго уснул.
Проснулся я от чувства тревоги. За окном уже стемнело, лишь тоненькая полоска светлела за лесом. А за дощатой стеной слышались чьи-то шаги... Надо сказать, "гости" бывали у нас и раньше. Бывало, оставляли в домике стаканы, пустые бутылки, пользовались в качестве закуски дарами земли сибирской. Кажется, где-то недалеко жили "химики", они захаживали на мичуринские, иной раз и ночевали здесь, но шибко не бедокурили. Как бы там ни было, но, помнится, особого страха я не ощутил. Потом послышались неразборчивые голоса, они приблизились, кто-то потоптался возле двери. И вдруг совершенно отчетливый голос под окном произнес:
- Дверь-то не на замке. Здесь он...
Я замер. Сердце стучало, как автомат Калашникова. Натянув на голову старое драное одеяльце, я постарался слиться с окружающим, и стать тоненьким-тоненьким, как листик бумаги... Бежать? Но ведь схватят!.. А что могло произойти дальше - страшно было даже подумать.
Полежав несколько долгих, как урок математики, мгновений, я вышел из оцепенения и бесшумно сполз под кровать. В домике потемнело - кто-то стоял, заслонив окно, и заглядывал внутрь. Если бы я мог - я остановил бы собственное сердце. А может быть, и действительно на какие-то секунды остановил. Потому, что наступила гробовая - в полном смысле слова, - тишина.
Потом в окне посветлело, и шаги двух негромко переговаривавшихся мужчин стали удаляться...
Я лежал под кроватью прямой, как гвоздь, и ощущал себя одновременно Мауглем, Мцырем и, возможно, Мумой в момент прощания с Герасимом.
Не знаю, сколько времени прошло. Скорее всего, с полчаса. Когда непроницаемая тишина вернула мне силы, я вылез из-под кровати, взял топор, постоял у дверей, и наконец тихо выскользнул из дома. Огляделся. Тишина и тьма, и редкие огоньки в деревеньке, и вялый далекий собачий брех... Пугало маячило передо мной, но уже казалось хорошим и добрым знакомым.
Осторожно, едва ли дыша, я взобрался на чердачок. Там, мне казалось, я был в большей безопасности. Положил топор в изголовье, у крошечного окошка, выходившего на тот же лес, дверцу чердака кое-как прикрутил проволокой. Лег на ворох сена и стал ждать рассвета.
Но он почему-то не наступал. Наоборот, подул ветер, облака затянули звезды, и стало еще темнее.
Но, кажется, я все-таки снова уснул.
Разбудили меня шорох и стук. Тьма кромешная, подвывает ветер, а по крыше будто кто-то водит жердиной. Провел, а потом - стук! И снова: провел - стук!
Дрожащей рукой я схватил топор, вжался в угол, замаскировался сеном. Точных своих ощущений я уже, конечно, не помню. Но, видимо, такие ощущения и нельзя запомнить. А пытаться их восстановить - так все равно либо соврешь, либо приукрасишь.
До рассвета, пока не утих ветер, я пролежал в тоске и сомнениях. А на рассвете внезапно понял: прямо возле домика росла довольно большая береза. Один ее сук был сломан - и вот он-то, под ветром, и водил по рубероидной крыше и стучал в планку. Тогда, со свойственным мне (как вы уже, конечно, поняли) мужеством, я вылез на крышу с топором в руке и покончил со зловредным суком раз и навсегда. Кстати, буквально: утром я его сжег в нашей самодельной печке.
А потом уже - точно помню - спокойно залез на чердак, укрылся старым отцовским плащом и уснул как самый мужественный в мире младенец.
Домой я вернулся победителем, поскольку предъявил домашним неопровержимые доказательства своего героического поступка: пучок лука и пучок укропа. Особенно зауважал меня средний брат, который был старше меня на три года, качал мышцу с помощью самодельной штанги, но на такие отчаянные по дерзости вещи не осмеливался.
С тех пор я много раз ночевал на мичуринском. Три ночи подряд - когда в четырнадцать лет поругался с родителями и ушел из дома. Но подробностей тех ночей я совершенно не помню.
Прошло много-много лет... Теперь на месте мичуринских построены какие-то гаражи, деревенька превратилась в поселок и воспряла от сна. И город стал гораздо ближе. Да и дети уже совсем не те. Иного - из той же деревеньки - к топору лучше и близко не подпускать...
Кстати говоря, именно в те ночи, когда я проверял свою смелость, на наших мичуринских было совершено убийство. Подробностей не помню, но сей факт запомнил - сами знаете, почему.