Аннотация: "Антология мировой поэзии", составленная авторами СИ. Продолжение.
* * *
Котенок, ты спишь, как дома,
На голой земле двора.
Твоя судьба невесома -
Она ни зла, ни добра.
Рабы одного уклада,
Мы все под её рукой.
Ты хочешь того, что надо,
И счастлив, что ты такой.
Ты истина прописная,
Но жизнь у тебя - твоя.
Я здесь, но где - я не знаю.
Я жив, но это не я.
(Фернандо Песоа. Перевод с порт. А. Гелескула).
* * *
Бухгалтер Иванов
Луны ущербный лик встаёт из-за холмов,
В лесу продрогший фавн играет на сопелке,
Упившийся в дугу бухгалтер Иванов
Бредет сквозь лес к своей летающей тарелке.
Он не бухгалтер, нет, он чужестранный гость,
Застрявший навсегда среди российских весей,
Он космолёт разбил, и здесь ему пришлось
Всерьез овладевать нужнейшей из профессий.
В колхозе "Путь зари" нет мужика важней,
В колхозе у него участок и домина,
Машина "жигули", курятник, шесть свиней,
Жена-ветеринар и прочая скотина.
Чего еще желать? Казалось бы, живи,
Работай, веселись, культурно развивайся,
Читай "Декамерон", смотри цветной Ти-Ви,
А то в облдрамтеатр на выходной смотайся.
Но нет, грызёт тоска инопланетный ум,
Обилие скота не радует, не греет,
Искусство и Ти-Ви не возбуждают дум. . .
Бухгалтер Иванов пьёт водку и звереет.
Как волк голодный, он в полночный небосвод
Вперяет иногда тоскливые гляделки
И, принявши стакан, потом другой, идёт
К запрятанной в лесу летающей тарелке.
Укрытые от глаз ветвями и землёй,
Останки корабля покоятся в овраге,
Куда упал со звёзд когда-то наш герой,
Сломав хребет своей космической коняге.
И плачет Иванов, и воет, и рычит,
Пиная сапогом проклятую планету,
И, глядя на него, Вселенная молчит,
Лишь одинокий фавн играет тихо где-то.
(Вадим Степанцов).
* * *
На собранье целый день сидела.
То голосовала, то лгала...
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?..
Долго с улицы не уходила -
Только там сама собой была.
В подворотне - с дворником курила,
Водку в забегаловке пила...
В той шарашке двое инвалидов -
(в сорок третьем брали Красный Бор) -
рассказали о своих обидах, -
вот - был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
Старый пепел в сердце шевеля:
Штрафники идут в разведку боем -
Прямо через минные поля!
Кто-нибудь вернётся награждённый,
Остальные лягут здесь - тихи,
Искупая кровью забубённоё
Все свои НЕБЫВШИЕ грехи.
И, соображая еле-еле,
я сказал в гневе, во хмелю:
- Как мне наши праведники надоели!
Как я наших грешников люблю!
(Ольга Берггольц, 1949).
* * *
Стоят два дерева года,
Но друг от друга в отдаленье.
Соединяет на мгновенье
Их только ветер иногда.
Деревья будто незнакомы,
Но под землёй, в кромешной мгле,
В тугой клубок сплелись их корни,
Невидимые на земле.
(Ай Цин. 1940 г.)
* * *
Душа моя со мной играет в прятки
и лжёт, рисуя всё не так, как есть;
я с радостью приемлю фальшь и лесть,
хоть изучил давно её повадки,
И сторонюсь, храня обман мой сладкий
того, кто мне несёт дурную весть;
я знаю сам - невзгод моих не счесть,
но лучше думать, будто всё в порядке.
Таким смятеньем разум мой объят,
что, вмиг забыв о гибельном уроне,
чуть стихнет боль, спокоен я и рад;
жизнь ускользает между рук; в погоне
за ней хватаю жадно всё подряд -
но только пустота в моей ладони.
(Хуан Боскан, 1500-1542).
* * *
Impression du matin
Пейзаж был сине-золотой,
Но утром Темза серой стала;
Две баржи с сеном от причала
Отплыли; жёлтый и густой
Туман с мостов стекал, как с гор,
И вдоль фасадов расползался;
Огромным пузырём казался
Повисший в воздухе собор.
Потом, стряхнув ночную тишь,
Вдруг стало утро шевелиться;
Жизнь пробуждалась; даже птица
Запела на одной из крыш.
А женщина, бледна, тускла,
Медлительными шла шагами
Под газовыми фонарями
И в сердце боль свою несла.
(Оскар Уайльд).
* * *
Завтра
О, где ты, утро завтрашнего дня?
Седой старик и юноша влюблённый,
В душе и радость и печаль храня, -
Всё ждут твоей улыбки благосклонной.
Но всякий раз, неотвратим, как тень,
Сегодняшний тебя встречает день.
(Перси Биши Шелли).
* * *
Маленький пейзаж
Скупая кисть и тощий колорит.
Передний план колёсами изрыт.
Две ивы на голландском ветродуе.
Какое время года - не прочесть.
И поневоле видишь всё, как есть,
Не восторгаясь, и не негодуя.
И дом как дом. И женщина вдали...
Твоя земля. Другой и нет земли.
(Глеб Семенов).
* * *
Когда мне страшно, что в едином миге
Сгорит вся жизнь - и прахом отойду,
И книги не наполнятся, как риги
Богатой жатвой, собранной в страду;
Когда я в звездных дебрях мирозданья
Пытаю письмена пространств иных
И чувствую, что отлетит дыханье,
А я не удержу и тени их;
Когда я вижу, баловень минутный,
Что, может быть, до смерти не смогу
Насытиться любовью безрассудной, -
Тогда - один - стою на берегу
Большого мира, от всего отринут,
Пока и слава, и любовь не сгинут.
(Джон Китс, 1795-1821. Пер. О. Чухонцева).
* * *
Сумерки
Тянутся люди с поля, лают вдали собаки,
Крадучись, словно воры, входят в деревню тени.
Речка ножом широким резко блестит во мраке.
Час наступает смутный сумерек и сомнений.
Тяжко волы ступают после трудов тяжёлых,
Овцы толкутся слепо, будто сама тревога.
Только ещё деревья в темных вечерних долах
Огненными верхами пламенно верят в Бога.
(Леопольд Стафф).
* * *
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России, -
Там вековая тишина.
Лишь ветер не даёт покою
Вершинам придорожных ив,
Да выгибаются дугою,
Целуясь с матерью-землёю,
Колосья бесконечных нив...
(Николай Некрасов, 1957 г.).
* * *
Беспомощное стихотворение.
Беспомощное,
бездейственное.
Мёртвых
не воскресить.
Они существуют.
(Яннис Рицос).
* * *
Вижу безумных
тех что ходили по морю
верили не усумнившись
и утонули
они и теперь накреняют
мою ненадёжную лодку
жестоко живой я отталкиваю
их руки мёртвые каменные
отталкиваю год за годом
(Тадеуш Ружевич, пер. с польск. Ю. Левитанского).
* * *
Днесь преисподней миру быть,
Днесь огненному пиру быть,
Убиту командиру быть,
Солдату злу и сиру быть,
Песку от крови сыру быть,
В моленьях тщетных клиру быть -
И лишь наутро Миру быть.
(Дирк Кампхёйзен, 1586-1627; пер. с голл. В. Топорова).