- Как же ты добрался в такую непогодь? - не удивившись моему визиту, спросила баба Груня, заметив, как с промокшей куртки на чистый пол скатывались крупные дождевые капли. - Снова приехал осень провожать? Что в ней нашел-то? Грязища на улице да дожди хлещут и хлещут. А говоришь, красивше осени ничего нет. Хе-х, - и мелко, дробно засмеялась, прикрывая рот небольшой сморщенной ладошкой.
- Да, баб Грунь, за осенью приехал, - сказал я, осторожно снимая куртку и посматривая на сапоги, к которым прилипли комья липкой грязи, - за ней, родимой.
Баба Груня, одетая в старенькую линялую кофтенку, застиранную, длинную юбку, поверх которой, на пояснице была завязана большая шаль, обутая в топтыши, как она называла обрезанные валенки, в платке, из-под которого выбились прядки седых волос, посмотрела на меня блекло-голубоватыми глазами. Засеменила к раскаленной печи, выдвинула оттуда небольшой чугунок, обхватила его серым, с пятнами сажи, полотенцем, быстро развернулась и поставила чугунок на стол, стоявший возле небольшого оконца.
- Как чуяла, - сказала баба Груня, доставая початый каравай хлеба, - что ты должен появиться. Щец наварила, в печи потомила, как тебе нравится. Сейчас еще и свежатинкой угощу. Митяй, сын Вьюрихи, свинку вчера заколол. Гостинчик мне принес. Знал, шельмец, что ты объявишься. Опять начнет звать на охоту. Ты, Санька, присаживайся, не стой возле порога. Снова всего понавез из городу? Да куда мне одной столько? Ну, разве, если подружки зайдут... Угощу, побалую девчонок. Бери хлеб, бери. Свежий. Позавчера токмо испекла. Сейчас мы еще и по рюмашечке опрокинем, - было видно, что она рада моему приезду.
Я сидел и молча наблюдал, как баба Груня суетилась возле стола.
Она поставила передо мной большую тарелку со щербинками по краям. Фартуком вытерла ложку и положила рядышком. Накромсала ломтями розоватое сало с прослойками. Вытащила из банки пару соленых огурцов с прилипшими семенами укропа и с какими-то листочками. Не очистив, разрезала луковицу. Суетливо достала из шкафчика литровую бутылку с мутноватой жидкостью и две граненые стопки. Села напротив меня, налила вровень с краями и, не расплескав ни капли, подняла рюмку и сказала:
- Ну, Санько, за приезд, - медленно выпила, отломила корочку хлеба, поднесла к носу, замерла на мгновение и резко выдохнула. - Хороша, зараза! Выпей, Санько, для сугрева, выпей, чтобы не захворать.
Осторожно взяв стопку, чтобы не пролить, поднял, принюхиваясь к резкому сивушному запаху и, остановился, посматривая на чуть белесую жидкость.
- Что застыл, аки столб, Санько? - шепеляво спросила баба Груня, стараясь откусить беззубыми деснами кусочек сала. - Не бойся, пей. Чистая, не то, что ваша химия. Из пшеницы ставила. Ох, хороша! Я теперь много не употребляю. Три стопочки опрокину и хватит. Организм не позволяет. Старая уже стала.
- Баб Грунь, сколько же тебе лет, если три стопки можешь выпить? - засмеявшись, спросил у нее. - Я не знаю, как одну-то осилить, а ты...
- Хе-х! - дробно раскатился ее смешок, и она шлепнула по бутылке. - Раньше, бывало, соберемся с подружками, так этой посудины было маловато. Выпьем, сметем со стола, что приготовили, песен напоемся, душеньку отведем и вставали трезвые, будто и ни разу не пригубили. Годков-то скока? Почитай, восьмой десяток доживаю. Многих уже нет на свете, а я еще небо копчу. Видать, рановато. Срок мой не подошел. Пей, Санька, не томи душу. Щи стынут.
Я решительно, стараясь не дышать, быстро опрокинул граненый стаканчик и натужно закашлялся, хватая ртом воздух, чувствуя, как крепкий самогон словно сжег все внутри.
- Накось, закуси, - баба Груня протянула мне кругляш огурца с прилипшими семенами укропа. - Что слезы потекли? Крепка, зараза, да? Но, хороша, хороша! Всю хворобу из тела выгонит. Погрызи огурчик. Скусный!
Вытирая выступившие слезы, я громко захрустел крепким ядреным огурцом, и сразу ощутил в теле приятное тепло и истому. Промычал, отмахиваясь от второй стопки. Обжигаясь, начал быстро есть густые ароматные щи, где виднелись большие куски разварившегося мяса, крупная фасоль с картошкой, с капустой да морковкой и попавший в тарелку венчик укропа, выглядывающий из-под желтоватой пленочки жира. Вперемешку откусывая сало, хрустящие огурцы, подсоленный репчатый лук, все перемалывал зубами и заедал вкуснейшими щами, которые можно приготовить лишь в русской печи да чугунке, поставленном на угли, чтобы хорошенечко протомились.
Облизнув ложку, положил на стол и, откинувшись к стене, я посмотрел на бабу Груню осоловевшим взглядом, не в силах пошевельнуться.
- Ух, вкусняцкие щи! - пробормотал я, и тяжко вздохнул, взглянув на чугунок. - Умять бы еще тарелочку, да не уместится.
- Меня научила готовить моя бабка, царствие ей небесное, - баба Груня мелко перекрестилась, посмотрев на темную икону, перед которой едва теплился маленький огонек лампадки. - Вот и посчитай, сколько годков этим щам. Ох, как она кашеварила! Малой была, но помню, как ее всегда звали на свадьбы, угощения всякие готовить, да обряды свадебные соблюдать - вести. И меня с собой брала на подмогу. Так я всему у нее научилась. Вижу, Санько, спать потянуло? Погоди чуток, чайку попьем и уляжешься.
- Нет, баб Грунь, хватит, - поднявшись, сказал я и направился в горницу. - Утром встану пораньше. Хочу напоследок пару-тройку щучек поймать да по ельничку прогуляться.
- Не знаю, не знаю, - сказала баба Груня, держась за поясницу. - Косточки ломит. Чую, к утру развёдрится. Кабы мороз не ударил.
Оставшись в трико и футболке, я улегся на старый диван и сквозь полудрему слышал шелест дождя за окном, как баба Груня что-то тихо говорила, доносился шум встряхиваемой сырой одежды, звяканье посуды, потом она осторожно прикрыла меня ватным одеялом, и я не заметил, как заснул.
Очнулся от странной тишины. Казалось, что баба Груня также позвякивала чугунками, ровно гудел в печи огонь, тихо пошаркивала своими топтышами да бормотала по-старушечьи, по привычке, но в тот же момент, что-то изменилось, чего-то не хватало в этих привычных звуках. Я прислушался, стараясь понять, что произошло. Скрипнув пружинами старого дивана, поднялся и, потянувшись за свитером, непроизвольно взглянул на окно, и тут до меня дошло, что не хватает звуков дождя, который лил уже несколько дней подряд. Раздвинув занавески, я всматривался в предутренние сумерки, стараясь разглядеть, что происходит на улице.
- Чего соскочил в такую рань? - донесся неторопливый говорок бабы Груни и, приоткрыв дверь, она заглянула в горницу. - Говорила, что развёдрит, так и случилося. В сараюшку пошла, Зорьке сена надергать, дык еле спустилась с крыльца. Шла по двору, аж хрустело под ногами. Морозцем прихватило землю да лужи, куда ни глянь - все покрылось ледяной коркой. А ты собрался на рыбалку. Хе-х! - она дробно засмеялась и махнула рукой, - сиди дома, Санька, грейся. Нечего по морозу шляться.
- Нет, баб Грунь, схожу на речку, - сказал ей, и вышел из горницы. - Может, хоть одну, но зацеплю щучку. Поджарим на обед. Жаль, мороз ударил. Лучше бы дождь. Щука такую погоду больше любит. Жирует, зараза. Малька бьет, к зиме готовится, - и начал надевать старенькую фуфайку.
- Погоди, Санько. Побежал, не завтракавши, - засуетилась баба Груня, - горячего чайку попей с баранками, хоть душеньку согреешь.
Не снимая фуфайку, я налил в кружку чай и, обжигаясь, стал быстро отхлебывать. Сделав несколько глотков, поставил кружку на стол, надел сапоги, легонький рюкзачок, в котором лежала коробка с блеснами, запасная катушка с леской да всякая мелочь, какая может пригодиться на рыбалке. И только открыл дверь, как баба Груня протянула мне старую шапку, сказав, чтобы я не застудил голову, и добавила вслед:
- Санько, пока ходишь, я свежатинки нажарю. Вчера-то не угостила. Да и чугунок со щами потомлю. Долго не шляйся, а то еда простынет. Ну, беги на свою рыбалку, беги...
Подхватив спиннинг, осторожно спустился с крылечка, держась за шаткие перильца, и хрустнула корочка ледяная, когда наступил на землю.
Взглянув на розовеющее небо, я вздохнул тяжко, понимая, что могу вернуться без добычи. Не та погода установилась для ловли хищника, не та. Лучше бы пасмурная была, с облаками обложными да мелкой моросью, тогда щука разгуливает по всей реке, в поисках добычи. Хватает все подряд, что может напоминать мелкую рыбешку. Э-хе-хе, не повезло...
Стараясь не наступать в колею, сверху укрытую тонким слоем льда, я медленно прошел вдоль заборов, за которыми кое-где виднелся свет в домах или мелькал тусклый огонек лампадок, стоявших перед иконами. Добравшись до края деревни, я на мгновение приостановился, осматриваясь по сторонам. В низине, укрывшись кустарником и, извиваясь между холмами, протекала неширокая речушка, в которой водилось множество хищной рыбы. Каждую осень приезжал я в деревушку, чтобы поохотиться за щукой да судаком или прогуляться по засыпающему лесу и навестить ельник, что разросся неподалеку от деревни.
Похрустывала под ногами пожухлая трава, укутавшись колючим морозным ворсом из тысяч и тысяч мельчайших стылых иголок. Репейник, будылья крапивы, заросли чилиги стояли, словно припорошенные колким инеем, скрывая под белоснежной бахромой свою осеннюю неприглядную наготу. Проваливались ноги, ломая ледяную корку, чавкала грязь и почти сразу же, мгновенно прихватывало ее крепким морозцем. В утреннем розоватом рассвете казалось, что передо мной лежит огромная сверкающая россыпь мельчайших самоцветных каменьев. Но пройдет немного времени, и под солнечными лучами снова предстанет взору неприглядная, но любимая мною, краса осенней природы.
Быстро спустившись с небольшого обрыва, я оказался на прибрежной полосе местной речушки, у которой-то и названия никогда не было. Любой житель или прохожий называют ее всяко, как вздумается им, в зависимости от настроения. Одним словом - безымянная. Остановившись возле кромки, я увидел ледяные прозрачные закраины, сквозь которые мелькали полегшие на дно водоросли, испугавшись меня, сверкнула серебристыми боками рыбья мелочь и исчезла в глубине. Вон, во льду, застыл желтый березовый лист, занесенный сюда ветром. А там, на открытой воде, едва заметно разошлись небольшие круги. Нет, это не щука. Так... Верховка балует, резвится, гоняясь друг за другом, стараясь отобрать у подружки какой-нибудь кусочек еды, невесть откуда попавший в реку. Куда же вы несетесь, не думая, что под любой корягой, рядом с подводными валунами, вас ожидают, укрывшись в засаде, щучка или судак. Эх, молодь, сеголетки...
Закраины... Ух, как не люблю спиннинговать, когда по краю начинает нарастать ледяная корка. Того и гляди, останешься без блесны, зацепившись за лед или потеряешь леску, обрезав ее о невидимый край, что скрыт под водой.
Неторопливо шагая по прибрежной полосе вниз по течению, я осторожно забрасывал блесну в воду, надеясь, что какая-нибудь щучка ею польстится и, наматывая леску на катушку, резким рывком забрасывал яркую приманку на лед, подтягивал к себе, чтобы снова размахнувшись, закинуть ее в воду.
Километра через два, я остановился и присев на холодный валун, начал складывать рыбацкие принадлежности в рюкзак, понимая, что на этот раз остался без добычи. Застегнул кармашки, немного посидел, наблюдая за речкой, что несла свои воды куда-то вдаль. В ту даль, где я еще не был. И буду ли? Я не знал...
Легко взобрался на небольшой обрыв, осмотрелся и, решив срезать путь, направился через ельник, росший неподалеку от деревни.
Казалось бы, недолго находился на рыбалке, а вокруг уже нет той утренней красы, когда шел я к реке. На открытых местах сиротливо торчали нагие кустики репейника, сбросившие свой наряд при лучах солнца. Да и под ногами стало реже похрустывать. Зачавкала грязь под сапогами, стараясь удержать в своих объятьях. Выдирая ноги, с трудом перебрался на взгорок, где начинался ельник. Раздвигая ветви, медленно направился в сторону деревни. Посматривал на яркий зеленый наряд деревьев, на желтовато-коричневый слой опавшей хвои с вкраплениями старых шишек и белую морозную бахрому, что сохранилась под нижними лапами ельника, укрывшись ими от ярких солнечных лучей. Прислушиваясь к цвиканью неугомонных синичек, я вышел на маленькую полянку, сплошь окруженную высокими елями. И здесь мне показалось, будто под лапой, в теньке, что-то мелькнуло, отличаясь от монотонного зеленого цвета и слоя опавшей хвои. Приостановившись, я приподнял колючую лапу и присвистнул от удивления, не поверив глазам. Передо мной, с прилипшими к шляпкам иголками, приютилась небольшая семейка лисичек, невесть откуда взявшихся в эту предзимнюю пору. Откуда же вы, родимые? Ваше время давно закончилось! Долго я рассматривал их, любуясь в углублениях шляпок замерзшими капельками воды, которые превратились в тонкие ледяные снежинки, словно паутинкой затянули донышко. Но по краешкам грибов уже была видна еле заметная черноватая полоска от первого заморозка. Опасаясь дотронуться до льдистых снежинок, я достал нож и, медленно срезал лисички. Сорвал с головы шапку, и аккуратно уложив их туда, опрометью бросился к дому бабы Груни, чтобы успеть показать необычные, сверкающие снежинки и сами грибы, что не ко времени появились на свет, украсив осенний унылый наряд своим ярким цветом.
- Баб Грунь, баб Грунь, - крикнул я громко, ввалившись в избу, - иди сюда быстрее! Глянь, краса какая!
Подслеповато щурясь, баба Груня вышла из горницы, усмехнулась, заметив, как я приплясывал на месте, заглянула в шапку, откуда торчали рыжие головенки грибов с льдистыми коронками, и недоверчиво посмотрела на меня.
- Не может быть! - и снова заглянула в шапку. - Откель такую красотищу приволок? Зима на носу, а ты грибы разыскал. Эть, невидаль-то! Осень долгая была, поэтому они появились. Времечко свое спутали.
Прошло несколько минут, снежинки превратились в чистые прозрачные капельки осеннего дождя и перекатывались на донышках запоздалых грибов.
- Раздевайся, Санька, - сказала баба Груня, забирая шапку. - Я уже заждалась тебя. Чугунок да сковородку не вынимала из печи. А с ними, что будем делать? Жарить, да? - спросила она и положила лисички на стол.
Я неопределенно пожал плечами, поглядывая на грибы, и вдруг до меня донесся еле чувствительный, чуть горьковатый запах свежих лисичек, словно время решило вернуть нас в прошедшее лето, сделав необычный гостинец перед долгой и суровой зимой. Последний осени подарок...