Смирнов Дмитрий Сергеевич, Бурланков Николай Дмитриевич : другие произведения.

Восход забытого солнца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Художественная попытка прояснить вопрос происхождения гуннов и показать причины, приведшие к Великому переселению народов в 4 в.

  -- Восход забытого солнца.
  -- Пролог.
   Большой рыжий пес, свернувшийся у ног хозяина и уже разомлевший от тепла, источаемого старым очагом, недовольно заворчал. Потревожив его покой, человек высвободил ноги из-под тяжелой мохнатой спины и поднялся с дубового стула. Приглушенно кашлянув в кулак, подошел к узкому оконцу нетвердой шаркающей походкой. Взъерошенные короткие волосы палевого оттенка с сединой на висках, по-римски чисто выбритое лицо с множеством мелких морщинок и глубокой складкой под подбородком, прищуренные глаза мыслителя -- таков был его облик.
   Он скользнул взглядом по алым черепичным крышам, тронутым скупыми лучами осеннего солнца. Равенна просыпалась. Уже слышны были первые крики лавочных зазывал. Плешивый старик из цирюльни напротив с облупившейся вывеской распахнул трухлявые двери, вспугнув стайку голубей. Из харчевни вывалились трое раскрасневшихся лангобардов в кожаных куртках, по виду которых было ясно, что они пили всю ночь. Отирая свисающие на грудь длинные усы, воины направились к крепостным воротам, громыхая широкими мечами и немилосердно сквернословя.
   Иордан вернулся к столу и обмакнул перо в чернильницу.
   "Король готов Фелимер, - писал он, царапая пергамент,- обнаружил в своем племени несколько женщин-колдуний. Сочтя их подозрительными, он прогнал их далеко от своего войска и принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, увидели нечистые духи, то соитием смешались с ними и произвели на свет то свирепейшее племя, что жило сначала среди болот, - малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи..."
   Иордан невольно усмехнулся.
   Уже более двух столетий прошло с той поры, как грозные племена с востока вторглись в пределы западного мира неукротимой лавой, грозя размыть до основания его порядки и устои. Перед их нечеловеческой волей, бешеной энергией и несокрушимым напором оказались бессильны и орлы легионов хиреющей Империи, и дружины готских королей. Этот вал разрушения, сметающий все на своем пути, поразил даже бывалых воинов невиданной доселе стойкостью, безжалостностью и полным пренебрежением к смерти. Столь велика была угроза этой необузданной стихии, что многие справедливо полагали ее карой Господа за собственные пороки и преступления.
   "...Они внушали величайший ужас своим страшным видом, - продолжал писать Иордан, - их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразную глыбу с дырами вместо глаз. Их свирепая наружность выдает жестокость их духа; они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щеки железом, чтобы, раньше чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами..."
   Да, потомки, которые придут в этот мир столетия спустя, должны знать, какой безраздельный страх довелось пережить германцам, римлянам и грекам по милости кровожадных иноземных наездников - и по сей день воспоминания о них не остыли в народе, вызывая лишь содрогание. Сколько выпало на долю горя и бед, прежде чем общими силами и с божьей помощью удалось остановить адскую стремнину, перемалывающую людские жизни.
   Не столь уж и важно теперь, как там все было на самом деле. В памяти поколений должен остаться яркий, немеркнущий образ, и образ этот да будет ликом самой Смерти. Впрочем, Иордан не стал утомлять себя подбором красочных эпитетов и метафор. За два столетия до него это с успехом сделал Аммиан Марцеллин, охарактеризовав в своих "Деяниях" восточных всадников как диких и уродливых созданий, в кровожадности превосходящих все иные племена и народы. В остальном, "адская стремнина" вполне отвечала представлению о необузданных степняках, заложенному в сознание римлян еще Помпеем Трогом. Осталось лишь дополнить общую картину несколькими мазками, предельно сгустив тона.
   Иордан задумался. В памяти встали фигурки карликов, которыми южные народы украшали носы своих кораблей. Карлики, со сморщенными лицами, уродливыми ручками и ножками, идеально подходили для воплощения самого отвратительного образа.
   "...Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом облике живут они в звериной дикости".
   Закончив писать, Иордан отложил перо и вновь подошел к окну. Прищуренные глаза долго изучали крыши домов и соборные шпили. На миг тесные, захламленные улочки италийского городка словно отодвинулись, размякли, проявив за собой необъятные просторы далеких лесов, раздольных полей и могучих рек с бурным течением.
   В конце концов, а что мы знаем о людях, веками живущих в степях и лугах, под сводами древних дубов-великанов, поклоняющихся своим родовым богам и полагающих свободу духа главной ценностью жизни? Мысль эта оказалась неожиданной, но она вдруг со всей стремительностью захватила Иордана. В душе его появилось странное волнение, будто он невольно прозрел что-то такое, о чем никто не ведал и не решался подумать. Кто они, обитатели тенистых рощ и дубрав за Борисфеном и Танаисом? Мы называем их венетами и антами, хотя они, вероятнее всего, даже не слышали подобных имен. Их собственное именование выговорить непросто, оно ускользает от языка, привыкшего к правильной латинской речи. Что-то сходное с Уннами, но по-другому... Однако именно из их загадочных, полусонных краев, не ведающих просвещения и высокой культуры, низверглась в мир сила, способная в корне изменить весь ход истории.
   С чего же все началось? Каким был росток этого великого бунта против организованной веры, государственности и разумного миропорядка? Взгляд Иордана стал пространным. Он словно проницал время, воскрешая события давно отживших эпох и заставляя сильнее биться сердце в переживании драматических перипетий прошлого...
  
  
  -- Книга 1. Зов Рода.
   ...В те времена, когда и времен никаких не было, а свет был неотделим от мрака, в великой безначальности зародилось Золотое Яйцо. Род-Родитель всего сущего был заключен в него словно узник и томился там до тех пор, пока в сердце его не появилась Любовь к жизни. Силою этой любви расколол он золотую скорлупу и создал мир. Солнце вышло из лица его, звезды - из глаз, месяц - из груди, ночи - из мыслей, ветры - из дыхания. Затем Род-Отец положил зачин всему мировому порядку. Наверху утвердил он Правь - юдоль небожителей и законы, по которым существуют вещи. Под ней - Явь - обитель всех живых существ. А за кромкой Яви создал он Навь - чертог бесплотных духов...
  -- Глава 1. Предвестие.
  
   Новая заря над лесным массивом, над вековой крепью дерев и кущ. Восход нового солнца. Светозар видел, как нарождается утро нового дня на земле Яра, как воскрешают мир струящиеся с небес златые лучи. Сбрасывают паутинки снов и тени забвения Древичи, Листвичи, Стебличи и Травичи, приветствуя человека шелестом зрелой весны. Роса, что омыла их звонким серебром, нисходит из далей небесных - полей Сварги, колышущихся в неоглядной сизой вышине.
   После паводка, раздвинувшего тесные берега на добрые триста пядей, река уже вернулась в свои границы, и только островки серого ила темнели вокруг наростов тсуги, вейника и лещины. В этом месте водная гладь рассекала перелески на две неравные половины. Слева рассыпались кленовые рощи, испещренные проплешинами, кочки и ощетинившиеся колючей порослью заболоченные овражцы. Справа, на кряжистых холмах, привольно раскинулись хвойные дебри, древние дубы и вязы: места эти завсегда почитались поприщем светлой силы - Рода Рожанича Сварога и всех Сварожичей. Деды толковали, что Мор и Мара над краем этим власти не держат.
   Ступая по хлипкому мху меж влажных стволов рябины и черной ольхи, меж шуршащих липняков, в кронах которых резвились пичуги, Светозар сдувал с лица витающий средь ветвей пух. Иволга запела где-то в кустах. Отстраняя рукой упругие ветви, юноша шел узкими, хорошо ему знакомыми тропами. Под ногами хрустели еловые шишки и чешуйки желудей. Иногда дерева немного расступались, открывая белесый простор, в котором просматривались дальние равнины. Иногда сходились очень тесно и сплетались ветвями - тут приходилось умерять шаг, протискиваясь сквозь лесной строй, осыпающийся рыхлым вереском.
   Тело Светозара, искупавшегося в леденящем утреннем потоке, еще не обсохло под холстиной рубахи. Оно невольно вздрагивало от каждого прикосновения, сжималось от порывов проворного ветерка, вылетавшего из древесных прорех быстрее, чем потревоженная куропатка. Аромат хвои скоро сменился густым запахом тины - по левую руку от юноши, за дебрями бурелома, хлюпали болотища. Светозар обходил их краем. До священной поляны осталось не больше десятка шагов.
   Наконец, брызги солнечных лучей растопили еще зябкое небо, прогнали последние тени земли. Вещий чур-оберег предстал пред человеком. Вырезанный в стародавние времена из могучего дуба, хранил он славу вятов и надежно сторожил их покой. Лик Святовида был благолепен. Исстари и родовичи, и забродни ходили к нему, чтоб преклонить главу и возблагодарить за удачу и долю. Знали, что покуда божество очами на селище смотрит, будет и дичина для промысла обильно водиться в лесах, и рыба в ручьях и озерах, и тьма узбожи не переведется в домах людей. Ходили до священной поляны капищной радари, дабы воспеть славу ее и почтить благодетеля коливом.
   "Взойдет на небе Сурья вращать золотые колеса, - шепнули губы Светозара, опустившего глаза долу пред образом света. - Ты, прибежище и сила, огради наш путь и укрепи в воле жить по законам Прави!"
   Робко подняв взгляд на божество, юноша невольно отпрянул: лик Святовида был темен и глух. Здесь, в середине поляны, ярко залитой солнцем, стали заметны глубокие щели, провалы и бреши, изуродовавшие поверхность вещего кумира. Червоточины, словно раны покрывшие священную плоть, откликнулись болезненными ранами в душе человека. Подойдя ближе, Светозар с горечью убедился, что оберег рода безвозвратно загублен короедом, древесным червем или еще какой нежданной напастью. Простояв нерушимо вереницу лет и зим, оказался он повержен невидимым недругом, и плоть его, утратив ограду тверди, сумрачно и уныло взирала ныне на человека, неся в себе лишь бессилие и хлад.
   В селище Светозар возвращался кратким путем, через брод - солнце закрыло уже треть дерева. Шел тяжелым шагом, на сердце лежал камень. Неотвязно грызла мысль: отчего не уберег себя Светлый Бог в своем урочище? Почему не избегнул позора и поругания?
   А округ беспечно зеленели поля и луга, щебетали синицы. Селище Светозара разместилось на продолговатом холме в центре равнины. Со всех четырех сторон от засеки нижнего тына вытянулись пашни и покосы. Еще прадеды выжигали здесь делянку всем миром, огневым палом очищали почву от непролазных дебрей, рыхлили сохой. Но и по сей день родовичи Светозара сеяли злаки в золу - сдобренная пеплом земля обильно родила.
   Вервь была невелика: всего дюжина дворов. Княжий и воеводин срубы на восходе - кровли у них с широкими причелинами. Остальные дома - на столбах, обтянутые плетнем, с обмазанными глиной односкатными крышами и оградьем из прутняка. Уже видны стали и развешенные на кольях свежевыдубленные шкуры, и почерневшие котлища на высоких таганах, и покрытия земляных хранилищ. Кони всхрапывали в загонах, беспокойно квохтали куры.
   Первым, с кем столкнулся Светозар в поселке был Колыба - неуклюжий горбатый малый с косящими глазами и слюнявым ртом. Он завсегда слонялся без дела и слыл дурнеем, потешавшим народ. Бывало, он огородничал, высаживая прямо на людной тропе морковь и репу, или несносно дудел на дудке-сопелке, за что получал тычки и затрещины. Но Колыба был незлобив и отходчив сердцем.
   - Светозар! - загоготал юродивый, завидев юношу. Лицо его расплылось в довольной улыбке. - Небось, умаялся цельное утро по лесу бродить? А тебя уже дядька Завид обыскался. Он лодку конопатит.
   Но Светозар, сдвинув брови, прошел мимо.
   - Уйди, не до тебя мне, - буркнул он сквозь зубы.
   Юноше нужно было увидеть Всевида. Это был родовой волхв, ветхое жилище которого с единственным оконцем, затянутым рыбьим пузырем, притулилось на дальней окраине селища, под двумя березами. К Всевиду завсегда ходили со всеми заботами и тяжбами.
   Обойдя округ несколько клетей и дворов, за оградами которых то тут, то там виднелись уже растасканные собаками кучки мусора и углей, выбрасываемых из домов, Светозар добрался до приземистой избы - полуземлянки, на двери которой был нарисован трезуб. Внутри, у чадящего очага притулился дед, вырезающий ножом узор на костяной чаше. В жилище, заваленном глиняными горшками, сошниками и топорищами тянуло бараньим жиром. На шероховатых стенах висели вперемешку воловьи черепа, рога тура, стеклянные бусы и серпы.
   - Пошто пришел? - Всевид выпрямился и вскинул на гостя косматые брови. На шее звякнуло ожерелье из бобровых зубов.
   - Просвети, старче, - пожаловался ему юноша. - Развей мою кручину. Никак не уразумею, что в нашем краю творится.
   - Сказывай, - сухо позволил волхв.
   - Святовид, - торопливо заговорил Светозар, захлебываясь от нетерпения, - что к нам ликом стоит на святой поляне, весь гнилью изошел!
   Старец молчал.
   - Что ж будет? - юноша не понимал его спокойствия. - Не иначе, как беды ждать! Туча-Хмара на край наползет, Мать-Земля оскудеет или лихо злое с полудня придет. Как жить будем?
   - Сядь, Светозар, - велел волхв, указав на скамью, - в ногах правды нет. Время все одно, что вода-модрица, все смывает, все перемешивает. Нет ничего долговечного - о том еще наши Пращуры и Щуры ведали. Не зря они порядок Тремирья уразумели и мудрость Триглава до нас донесли.
   Юноша нехотя подчинился, присев на край узкой лавки, протяжно скрипнувшей под его телом.
   - Тут ведь как, - продолжал Всевид, - все вещи мелются в Коло Сварожьем. Сгорают в пучине, а опосля возрождаются внове: в иных обличьях. И времена текут, и события - одно ушло, другое приспело. Колесо вертится, отдыху не знает.
   - Значит, ждать перемен? - смекнул Светозар.
   - Да. Новое пресуществиться может лишь взамен старого, негоже этого бояться. Но все личины вещей - суть ветошь, тля. За ними истая жизнь течет по своим законам. Она безвидна, ни начала не знает, ни конца. Это и есть высшая Правь, что за явленным миром стоит.
   Всевид указал юноше на рисунок Триглава, вышитый разноцветными нитями на льняном полотнище.
   - Взгляни на богов. Творец наш, Сварог, тоже меняет свою ипостась, оборачиваясь Святовидом, а тот - Перуном-Ратоборцем. Все без устали меняется, но ничто не уходит без следа. Даже пепел. Исток жизни неиссякаем.
   Светозар задумался.
   - Великий кудесник, хранитель лесного края Вед-Ведислав, поучавший меня в отрочестве и нарекший меня моим новым именем, - припомнил Всевид, - толковал так: если взаправду хочешь Коловерть постичь, изучай палый лист. Смотри, как чахнет, сохнет и ветшает, становится трухой, становится прахом. Но конец его - не смерть. Он - суть переход и обновление в Нави. Умей видеть незримое превращение праха в новую жизнь. Ведь и закат есть начало восхода.
   - Стало быть, загубленный чур-оберег не сулит нам конца? - поднял глаза Светозар с надеждой.
   - Значит се лишь конец прежнего, избитого порядка. А каков новый будет - про то не ведаю. Но скажу твердо, что Солнце-Сурья светить для нас не перестанет.
   От волхва Светозар вышел успокоенным. В избу отчего дома ступил почти беспечно, чуть не ударился лбом о притолоку с сенях.
   - На реке был, а рыбы не наловил, - укоризненный голос родителя, умудренного жизнью оратая Тверда заставил юношу смутиться. - Что есть будем? Не зря тебя Завид кличет непутевым захребетником...
   - Это дело поправимое, - поспешил заверить Светозар. - На Сорочий Ручей схожу. Там карася и налима нынче много - говорят, рыба сама в руки прыгает.
   Тверд только головой покачал.
   На дворе юноша разыскал свои снасти, поменял рубаху, пропитавшуюся лесным духом. По пути решил заглянуть на пчельник Угоста, там в подмогу отцу подвизался Свиря, с которым Светозар давно приятельствовал.
   За высоким плетнем ограды, за врытыми глубоко в землю омшаниками и сотохранилищем, сложенным из тесаной лесины, юноша нашел друга. Свиря был курносым полнотелым парнем с рыжими волосами, схваченными кожаным налобьем, с веснушками на щеках и руках. Он тяжело пыхтел, очиняя старый улей.
   - Здорово, Свиря! - окликнул его Светозар. - Пойдешь со мной на ручей?
   Сын Угоста промычал что-то невнятное, отирая со лба пот.
   - Да недосуг мне, - выдавил он уныло. - Отец в поле гонит.
   - А мы ненадолго. Одна нога здесь - другая там.
   Светозар ждал. Он знал, что приятель не сможет устоять перед соблазном, непременно сдастся.
   - Ну, была-не была! - Свиря махнул рукой. - Все равно ведь не отстанешь.
   Тихонько, чтобы не попасться на глаза Угосту, юноши прошмыгнули в калитку ограды. Впопыхах Свиря уронил с плетня корзину.
   - Какой ты неуклюжий, - улыбнулся Светозар.
   За пчельником сразу прибавили шаг, как вдруг Свиря дернул друга за рукав.
   - Смотри! Это что еще за птица такая?
   - Где? - не понял Светозар, хлопая глазами и крутя головой.
   - Вон, на большом тополе у княжьей гридницы!
   Гигантский крапчатый тополь в три охвата спокон веку стоял в селище и помнил много поколений вятов. Сказывали, что корни его прочны, как железо и порубить их не в силах ни один топор. Могучий ствол переходил в разветвленную крону, уносящуюся в небеса. В детстве, когда Светозар заглядывался на эту волнительную красоту, у него даже начинала кружиться голова - ветви исполина терялись в облаках.
   Сейчас, на самой верхушке древа ясно обозначились очертания причудливой птицы. Хорошенько приглядевшись, Светозар убедился, что таких ему встречать доселе не приходилось. Клюв был похож на орлиный, но много длиннее - как прямая стрела с крючком на конце. На макушке - волнистый хохолок. Извивы широких крыльев - как два больших налучья. А главное - от многоцветья перьев рябило в глазах. Светозар насчитал целых семь цветов в птичьем покрове: красный, синий, голубой, желтый, серебряный, золотой и белый.
   Оба юноши замерли, пораженные необычным зрелищем.
   - Два знака за день - что-то многовато, - задумчиво пробормотал Светозар себе под нос.
   - Что? - не расслышал его Свиря.
   - Пошли на ручей, говорю.
  -- Глава 2. У королевского трона.
   Даже миновав черту высокого насыпного вала, Тит Помпилий Скавр не переставал морщиться от нестерпимой вони, стоящей вокруг, и сплевывать на землю горьковатую густую слюну. Здесь, между невысоких домов с ивовыми крышами тоже бродили свиньи и коровы, которых пытались сгонять в одно стадо сутулые темнолицые пастухи, заросшие стоящей дыбом щетиной. В беспорядке рассыпанные конюшни, амбары и загоны тянулись почти до самого дворца. Солдаты караула с круглыми деревянными щитами, заброшенными за спину, шлепали ногами прямо по черным лужам, растаскивая глину и грязь. При виде Скавра они улыбались, показывая кривые желтые зубы.
   "Варвары, сущие дикари, - угрюмо отмечал римлянин, ведя в поводу утомленного дорогой коня. - Совсем не изменились с тех пор, как орды тевтонов и кимвров топтали италийские луга".
   На пути к столице Эорманрика Архемайру Скавра уже два раза обокрали на постоялых дворах в поселениях и однажды чуть не убили простыми крестьянскими вилами. Случилось это, когда он впервые позволил себе расслабиться, изрядно выпив кислого местного вина и забывшись беспечным сном. С тех пор ухо с варварами приходилось держать востро.
   Ирония судьбы Скавра заключалась в том, что сотни и тысячи германцев из разных племен выбивались из кожи вон, чтобы получить право служить под орлами на благо Империи. Он же, свободный римский гражданин, забрался в глубь дремучих северных лесов, чтобы просить пристанища и куска хлеба у германских вождей. Он, Тит Помпилий Скавр, бывший префект Шестнадцатого Флавиего Легиона, прозванного Стойким, и обладатель золотого венка, готов наняться на службу к варварам. Он - изгнанник, преданный своим Отечеством...
   За амбарами уже можно было увидеть дворцовые кровли. Дорогу к ним заграждали войлочные повозки, между которых бегали и орали дети, стегая друг друга ивовыми прутками. Рядом на пустыре исходили черным чадом домны, в которых ковалось оружие, тут же женщины с длинными рыжими косами доили блеющих коз.
   Сооружение, звучно называемое королевским дворцом, представляло из себя вытянутый массив из опиленных сосновых бревен в два яруса с малыми пристроями. Возле прорубленных окон, больше напоминающих крепостные бойницы, висели на клиньях раскрашенные во все цвета радуги большие щиты. К верхнему этажу вела наружная лестница, нескольких ступеней на которой были сломаны. Подходя к распахнутой двери, изнутри завешенной медвежьей шкурой, Скавр слегка замедлил шаг. Не слишком ли опрометчиво вот так, очертя голову, кидаться в самый омут опасности, отдаться на волю случая? В глубине души он, должно быть, рассчитывал повторить судьбу Караузия, но избегнув его трагического финала. Почти сотню лет назад этот флотоводец имперского флота и неуемный авантюрист сумел на недолгое время создать подобие своего государства в устье Рейна, опираясь на поддержку племен батавов. Что ждет его, Скавра у готов? Не есть ли чистое безумие вся его затея? Но отступать слишком поздно, да и назад пути нет.
   Перед римлянином вырос долговязый страж в круглом железном шлеме с широкими нащечниками. На поясе - зазубренный меч-фальката. Скавр оглядел продолговатое лицо, сломанный нос и блуждающие, осоловевшие глаза германца. Воин был пьян и стоял в раскачку.
   - Куда? - икнул он, обдав запахом медовухи и чеснока. - Стой на месте!
   - К повелителю готов из Рима, - сухо ответил Скавр по-германски, не отводя взгляда.
   Стражник топтался на месте, рассматривая гостя. Глаза его затуманились еще больше, он устало махнул рукой.
   - Оставь коня и отдай мне меч.
   Он тихо присвистнул, и рядом вырос взъерошенный чумазый мальчишка в шерстяной рубахе, которая была явно ему велика. Бросив ему уздцы, Скавр снял обшитую железом перевязь, передавая воину.
   - Иди, римлянин, - насмешливо скосил губы гот, и пробормотал еще что-то неразборчивое вдогонку.
   Приподняв занавесь из медвежьей шкуры, Скавр ступил внутрь и оказался в коридоре, где тускло коптили факелы. Стены тоже были грубыми, плохо отесанными и пахли смолой. За коридором стало светлее. Скавр попал в большой зал, заполненный многочисленным людом. Здесь часть стен была завешана персидскими и сирийскими коврами со следами копоти и обгоревшими до черноты нитями, поверх которых висели на гвоздях колчаны со стрелами, ангоны, а также чучела лосиных и кабаньих голов. С потолка свисали железные цепи с прикрепленными к ним масляными светильниками, пол густо устилали волчьи шкуры.
   Приближаясь к длинным дощатым столам, на которых дымилось жаркое, Скавр осторожно обходил кованные сундуки и лавки с лежащими на них плетеными флягами. Люди, сидевшие за столами, ели мясо, нанизанное на вертела и саксы, пили из коровьих рогов вино и смеялись. Скавр вновь почувствовал отвращение, когда до него докатился запах грязных, давно не мытых тел. Могучие готские бородачи походили на медведей своей неуклюжей силой и повадками. Лица у многих побагровели от вина, но все равно больше напоминали шероховатую древесную кору, чем человеческую кожу. Вперемешку с мужчинами в зале сидело несколько женщин, обвешанных золотыми римскими браслетами и ожерельями, на головах у них были венки из свежих полевых цветов.
   Заметив гостя, коренастый рыжий детина со слипшимися на лбу волосами поднялся, повалив лавку, и вытянул руку, указывая на Скавра.
   - Порази меня молния Донара! Римлянин!
   - Сядь, Вилигунд! - повелительный голос с конца зала заставил гота нелепо замереть в неподвижной позе с раскрытым ртом.
   - Как скажешь, вождь, - промычал наконец воин, кусая губы. - Вот только шрамы от палок кампигенов все еще горят на моей спине, а сломанная ключица не дает спать по ночам. Это все, что мне осталось от двухлетней службы на цезаря Клавдия Констанция. Позволь, во имя светлого Вотана я принесу в жертву этого щенка капитолийской суки, чтобы души моих братьев в Валгале возрадовались!
   - Сядь! - еще более твердо повторил король. - Пусть римлянин говорит.
   - Пусть скажет, зачем он здесь! - поддержали другие голоса.
   Скавр внимательно изучал Эорманрика. Пепельные брови очень низко нависали над глубоко посаженными глазами повелителя готов, которые, казалось, смотрели одновременно и перед собой, и по сторонам. Левая часть лица, заскорузлая и омертвевшая от шрамов, походила на кусок старой холстины. Она повисала, немного оттягивая вниз край верхней губы, также обезображенной широким порезом. Даже густые усы и расчесанная борода не могли сгладить этого изъяна королевской внешности. Создавалось ощущение, что Эорманрик постоянно улыбается недоброй улыбкой.
   Король, облаченный в красный плащ-каракаллу с золотым позументом сидел на высоком резном троне с подлокотниками, увенчанными рыбьими головами. Очевидно, этот трон, явно греческой работы, был захвачен готами в одном из походов. Скавру бросилось в глаза, что руки варварского вождя очень длинные, с массивными кистями и кривыми пальцами, на которые было надето несколько литых перстней. Возле этих рук крутилось сразу несколько черных борзых собак. Выпрашивая у своего хозяина кости со стола, они лизали его пальцы и тыкались в них длинными мордами, ни на кого не обращая больше внимания.
   Скавр приосанился и четким жестом приложил к сердцу сжатый кулак.
   - Приветствую могучего Эорманрика из рода Амалов, потомка Асов и повелителя герулов, квадов, бубегенов, ругов и тиудов! - по-армейски зычно отчеканил он.
   - Назови себя, - равнодушно велел король.
   - Тит Помпилий Скавр, римлянин. Бывший префект шестнадцатого Флавиего Стойкого легиона с эмблемой льва. Верный слуга августа Констанция Второго, несправедливо обвиненный в пособничестве мятежнику Клавдию Сильвану.
   Готы в зале немного притихли.
   - Что же ты хочешь, префект? - чуть подался вперед Эорманрик.
   - Королевской милости. Волею Фортуны ставший жертвой политических игр, преступником для своего народа и изгнанником Отечества, прошу о твоем высоком снисхождении. Позволь служить тебе верой и правдой.
   Эорманрик усмехнулся половиной рта. Загудели и засмеялись собравшиеся за столами воины.
   - А знаешь ли ты, римлянин, как служат готскому королю? - спросил король и глаза его стали еще глубже, пространнее.
   - Твоя воля да будет моим законом, - невозмутимо ответил Скавр. - Что повелишь, то исполню. Позволь лишь не нарушать правил воинской чести и достоинства.
   Последние его слова вызвали неожиданное раздражение Эорманрика.
   - Ты, стало быть, римлянин, полагаешь, что готы не чтят воинскую честь? - брови короля сурово топорщились.
   Скавр быстро понял свою оплошность.
   - Прости, повелитель, чужеземца за незнание ваших порядков и обычаев. Я никого не хотел оскорбить. Сказанные слова лишь выражают мое неведение.
   - Мы, потомки Вотана, живем согласно божественного закона и следуем своду верховной правды. Мы лучше вас, детей продажного города, погрязших в пороках и вероломстве, знаем, что такое честь и достоинство воина.
   - Да что там говорить, вождь! - пылко подхватил Вилигунд, а за ним и другие германцы. - Растащить его лошадьми, чтоб не молол всякую чепуху.
   - Тихо! - Эорманрик поднял руку. - Здесь я решаю. И своего слова я еще не сказал.
   - Испытать римлянина, - предложил кто-то. - Посмотреть, на что он годится.
   - Можно и испытать, - в раздумье проговорил король.
   Дружный рев в зале испугал собак, заставив их поджать хвосты. Несколько столов с грохотом перевернулось, так что чаши, кубки и кувшины полетели на пол, разбиваясь на множество осколков.
   - Во двор! - рявкнул Вилигунд, махнув могучей рукой.
   Целая орава раззадоренных пьяных увальней устремилась к выходу из пиржественного зала, расплескивая вино по столам и одежде. Скавр невольно посторонился, чтобы его не снесло этим бурным потоком.
   - Ступай во двор! - толкнул его плечом какой-то чернобородый крепыш со сросшимися бровями и массивным загривком, волосы на котором стояли колом, как у вепря. - Сейчас узнаем, из чего ты сделан и какого цвета твои потроха.
   Скавр подчинился.
   Вместе с несколькими десятками германцев он вышел из дворца и прошел к вытоптанному пустырю с северной стороны постройки, обнесенному покосившимся плетнем. Должно быть, прежде место это служило для выпаса скота, а потом, когда земля оскудела, перестав рождать свежую и сочную траву, его стали использовать для военных забав и пьяных потех.
   Готы заполнили пустырь. Эорманрик встал в стороне, запахнувшись в плащ - бездвижный и невозмутимый, точно императорская статуя на Паланкине. Вокруг него выстроились его оруженосцы - в отороченных железными бляхами кожаных рубахах и шишаках с пучками соколиных перьев. Широкие поясные ремни оттягивала вниз тяжесть длинных мечей-скрамосаксов.
   - Позволь, вождь! - Вилигунд обратил на короля умоляющие глаза. - Вотан взывает о жертве!
   - Хорошо, - согласился Эорманрик, и оглядел своих воинов. - Все из числа собравшихся здесь знают силу твоего удара, Вилигунд. Твой топор сокрушил столько голов, что если собрать их вместе, получится крепостная башня в десять локтей высотой. Не раз твоя крепкая рука вызволяла братьев из беды в самых тяжелых боях. Сегодня тебе выпал случай сразиться с особым противником, - король косо ухмыльнулся в бороду, а готы зашептались. - Он принадлежит к той породе людей, которая считает себя хозяевами мира. Было время и ты служил в легионах...
   - Пока не вспорол жирное брюхо центуриону и не удрал в леса, - вставил чернобородый крепыш из-за спины короля. Его заразительный смех подхватили все германцы.
   - Заткнись, Гундовальд, - одернул воина Эорманрик, - здесь я говорю. Так вот, сегодня даже те из вас, кто никогда не видел в глаза римлян, узнают, каковы в деле эти хваленые воины, подмявшие под себя столько народов.
   - Готов им не одолеть! - понеслись со всех сторон крики. - Сосунки! Изнежились, словно бабы! Забыли, как меч в руках держать! Наемники за них теперь воюют!
   Эорманрик вскинул руку и установилась тишина.
   - Но только драться, Вилигунд, ты будешь мечом, - заключил король.
   - Верно! - согласились германцы вокруг. - Сделаем римлянину послабление. Может поживет на одно мгновение дольше!
   Эорманрик пристально посмотрел на Скавра.
   - Готов к бою не на жизнь, а на смерть?
   - Да, - подтвердил тот. - Пусть мне вернут мой меч.
   Неожиданно король покачал головой и губы его тронуло какое-то жестокое выражение.
   - Мы дадим тебе другой.
   Он поманил к себе одного из оруженосцев и что-то нашептал ему. Воин заулыбался во весь рот, бросившись выполнять приказание. Вскоре он принес деревянный тренировочный меч с затупленным концом. Готы разразились потоком безудержного хохота.
   - Ты хочешь, чтобы я сражался этим? - недоверчиво спросил Скавр Эорманрика, пытаясь понять, что у того на уме.
   - А почему нет? - поднял брови король. - Ты явился в мой город, в мой дворец, назвался воином, готовым верой и правдой служить своему повелителю. Так послужи мне, как обещал! Я явил свою волю - тебе ее исполнять. Так принято у готов. Докажи, что достоин королевской милости.
   Скавр стиснул зубы.
   - Наши воины неустрашимы как львы или медведи, - громко объяснял Эорманрик под одобрительный гул голосов. - Даже если у них нет оружия, они могут голыми руками разорвать врага на части. Посмотри на эти мужественные лица! Гундовальд Великолепный, конунг дружины Вепрей. Хоть он и неказист ростом, но однажды обратил в бегство целый отряд языгов своей доблестью. Тургар Костолом, конунг дружины Волков. Его железный кулак может проломить любую стену. А это, - король указал на седовласого воина с желтоватым сухим лицом и голубыми глазами, - Хродгер Хромоногий, конунг Беркутов. Он никогда не устает в бою и не чувствует боли. Никто не берется пересчитать все шрамы, покрывающие его тело от макушки до щиколоток.
   Король перевел взгляд на Скавра, не скрывая насмешки.
   - Как видишь, у меня нет недостатка в хороших воинах. Если ты и вправду намерен сохранить свою голову и найти приют в моих владениях - докажи, что ты лучший!
   При этих словах даже старые готы, смотревшие на римлянина недружелюбно, покачали головами.
   - Мне не нужен еще один воин, - подвел итог Эорманрик, - но мне нужен воин, равных которому нет.
   - Хорошо, - после короткой паузы ответил Скавр. - Я докажу тебе, повелитель.
   Одной рукой он взял деревянный меч, который подал ему королевский оруженосец, другой сгреб складки пенулы, перекинув ее на левый бок.
   Тем временем Вилигунд сбросил на землю свой плащ и простер руки к небесам.
   - Владыка мечей и повелитель валькирий! Вотан-Всеотец, объезжающий долины Валгалы на своем восьминогом коне! Прими от меня эту жертву, чтоб сердце твое умилостивилось, а око смотрело на нас благосклонно.
   - Эй, римлянин! - окликнул Скавра Гундовальд. - Пока душа еще не покинула твое тело, помолись своим богам. Пусть они помогут тебе умереть быстро и без мучений.
   Скавр опустил глаза, не выдавая своих чувств. Он слышал, как его противник с хрустом расправил могучие плечи и вытащил из ножен тяжелый меч.
   - Иди сюда, римлянин, - басисто проговорил он. - Твои предки заждались тебя. Я много зла натерпелся от вашего брата, но тебе обещаю - конец твой будет легким.
   Скавр отшагнул правой ногой назад, чтобы оказаться к германцу левым боком, и поднял меч, отведя его под углом к голове и острием к противнику. Вилигунд хмыкнул, узнав привычную позу легионера. Сам он чуть присел на своих кряжистых ногах, а потом, с неожиданной для его крупного тела ловкостью пару раз перебросил клинок из одной руки в другую. Эорманрик вскинул длань, давая знак к началу поединка.
   С хриплым ревом Вилигунд сорвался с места, и меч его расчертил в воздухе широкую борозду. Скавр был готов к этому и ушел в сторону. Потом еще несколько могучих махов легли слева и справа, распоров пространство, словно тонкое покрывало. Римлянин, между тем, размотал конец своей пенулы и теперь вращал его, отвлекая внимание гота и не давая ему нанести точный удар. Он выжидал, проворно уклоняясь. Наскоки противника были опасны - Вилигунд двигался как ураган, закручивающийся волчком. Он то расширялся, то сжимался, обдавая каскадом бешеных водяных струй. Но Скавру оказалось достаточно всего одного мгновения, когда внимание германца чуть ослабло после серии неудачных атак. На возвратном движении меча Вилигунда римлянин с силой хлестанул его плащом по глазам. Голова гота запрокинулась назад, и Скавр, подступив сбоку, ударил его деревянным мечом по запястью. Клинок свалился на землю как стальной брус.
   Вилигунд заревел во всю мощь своих легких, однако горло его уже упиралось в острие деревянного меча римлянина.
   - В настоящем бою ты был бы мертв, - тихо сказал ему Скавр, лишний раз убедившись в мудрости наставлений старых легионных ветеранов: стараться колоть мечом, но не рубить.
   Гот сверкнул глазами и в ярости оттолкнул от себя римлянина, едва не опрокинув его. Он поспешно нагнуться за своим мечом, однако Скавр не позволил ему поднять оружие, запрыгнув на широкую спину Вилигунда, как наездник запрыгивает на дикого скакуна. В следующий миг римлянин плотно зажал шею германца между локтевым сгибом правой руки и предплечьем левой.
   Вилигунд мычал, хватая ртом воздух. Он резко выпрямился, без труда подняв в воздух повисшего на нем противника, но сбросить его не мог, как ни пытался. Скавр вцепился в гота мертвой хваткой. Вскоре германцу стало не хватать дыхания и те, кто стоял рядом, увидели его выкатившиеся белки глаз, побагровевшую кожу лица и вздувшиеся на висках вены. Готы схватились за мечи.
   - Отпусти его! - приказал Эорманрик.
   Скавр соскользнул на землю, разжав тиски на шее полузадушенного противника. Вилигунд бухнулся на колени, откашливаясь и жадно заглатывая воздух.
   - Должно быть, эти римляне еще на что-то способны, - задумчиво проронил тот, кого называли Хродгером Хромоногим.
   - Решение за тобой, повелитель, - Скавр приложил кулак к сердцу, обращая глаза на хмурое лицо Эорманрика.
   - Я дарю тебе жизнь, - сухо произнес тот. - Сегодня можешь гулять на нашем празднике как почетный гость. Но завтра перед жертвенником Вотана ты принесешь мне присягу согласно нашим законам.
   Король отвернулся и прошел через ряд расступившихся перед ним воинов.
   - Только запомни, - бросил он, удаляясь, - что после того, как ты поцелуешь мой меч и произнесешь слова клятвы - каждый твой вдох будет принадлежать мне без остатка. Ты будешь служить процветанию рода потомков Асов.
  -- Глава 3. Под пологом леса.
   На Радуницу в селище всегда было много купцов. Случалось бывать тут и иноплеменникам из дальних краев. Князь Борислав поощрял торговлю с соседскими людинами, призывая родовичей жить гостьбою, а не враждой, крепить дружбу меж разных родов братиной и честной меной.
   На торговище у внутренних ворот тына с утра было уже не протолкнуться. Всюду стояли груженые возы, топтались кони, люди. Гомон стоял ярый. Всю последнюю седмицу родовичи Светозара готовились к торжествам, да подбивали товар, чтоб было чем удивить иноземцев. Несли на торг мед и медовицу, шубы из пушного зверя, добротно каленые клинки, кожи, воск, браслеты, кольца и ожерелья.
   Сегодня в селище пожаловали ромеи: шестеро богатеев-купцов со своим добром, с ними дюжина наемников-ясов и два десятка слуг - носильщиков, писцов и счетоводов. Понятное дело, что поглазеть на них собралась целая толпа.
   Светозар ни свет-ни заря тоже уже был у ворот тына под бревенчатой сигнальной вышкой. Едва дождался, пока кликуны объявили начало торга. Не хотелось ему дома сиднем сидеть, да белую сдобу лепить - душа просила новых впечатлений. А где их еще сыскать, как не на большом торговище, где можно послушать, о чем народ судачит и заморских гостей посмотреть? Еще и хорошего меда из долбленок всласть напробоваться.
   Вот и толкался юноша промеж рядов и лотков, разглядывал ткани, рыболовные сети, мечи и топорища. Слушал, что говорят. Ромеи ему совсем не понравились. Бритолицые, холеные, пахнущие ладаном, они глядели на всех свысока. Даже длинные плащи, прошитые широкой каймой, топорщились на них как-то заносчиво, шелестели, как паруса иноземных лодий. Торговались неуступчиво, а слуг своих - пучеглазых запуганных отроков, гоняли нещадно.
   Выставили на лотки большие корчаги с вином, а пробовать не дозволяли. Сундуки приволокли с разным добром: тут и златое литье, и самоцветы в оправах, и жемчуга - а близко тоже не подойди. Светозар даже приуныл немного. Хотел уже отправиться восвояси, как вдруг один из ромеев - чернявый, зеленоглазый, с родинкой на щеке - окликнул его.
   - Эй, росомон! Ступай сюда.
   "По-нашему лопочет", - отметил про себя Светозар.
   Ромей и вправду сносно говорил на языке вятов. Но для большей ясности поманил юношу пальцем и подмигнул ему. Из подкладки плаща достал что-то, похожее на оберег. Светозар уже видел такие на иноземцах, да только издали.
   - Смотри, - произнес ромей, загадочно улыбнувшись.
   На раскрытой ладони лежала точеная фигурка из серебра. Тощий человечек - одни ребра торчат. Голова поникла, руки-ноги к скрещенным жердям подвязаны.
   - Кто это? - Светозар явно недоумевал.
   - Бог.
   - Бог? - переспросил юноша. - Ишь ты...
   Пожав плечами, он пошел дальше.
   Все же чудные люди эти ромеи. Одеваются в длиннющие наряды, точно женщины, маслами разными натираются. Да и боги у них тоже чудные. Светозар мысленно сравнил изможденного человечка на жердях с благодушными, пышущими силой и огнищем духа образами Сварога и Перуна. Усмехнулся.
   К полудню торг уже почти затих. Близилась пора застолий и потех, а торговцы и менялы, довольно подсчитывая барыши, сворачивали товар. На большом пустыре - обычном месте всех сходов - появились спиваки, гусляры и народ, охочий до плясок и забав. Здесь разливали крепкую медовуху, потчевали кнышами с соленой капустой и сластями, чтоб уважить память прадедов, обретавшихся у Красной Горы и порадоваться своим сродством с их душами.
   Иноземцев уже позвали на княжью братчину отведать пряженого мяса, сбитня, да испить по чарке-другой сыты.
   Светозар, слонявшийся без дела, поднялся к оградью верхнего тына, чтоб посмотреть с высоты на лесные просторы. Он любил лес до самозабвения и мог бродить по нему с восхода до заката. Каждый перелесок, дубрава или березовая рощица были изучены им до корешков и листиков. Никто кроме него среди родовичей так хорошо не знал всех лесных дорожек, троп и развилок, звериных нор и лежбищ, топей и гиблых мест. Лес был для юноши родным домом. Его неотвязно тянуло под эти густеющие своды, где можно было расслышать дыхание травяных духов, шепот озерных дев и скрипы чащобных лесовиков. Светозар давно уже стал своим и для лосей, и для зайцев, и для голосистых перепелок, которые не сторонились его присутствия.
   Сейчас, с укрепления на восьмисаженевом холме были хорошо видны сочно-зеленые с изумрудным отливом просторы потаенных кущ, рассеченные лишь узкими прожилками рек. В этом чарующем мире властвовало дремотное спокойствие, хранилась полусонная тайна вечности. Но тот же самый лес мог подчас исторгнуть из своих недр и нежданную угрозу.
   Зоркие глаза юноши уже различили три черные точки на дальнем отшибе равнины. Они стремительно приближались, и Светозар распознал в них княжьих комонников, летящих к селищу во весь опор. Похоже, они несли с собой тревожные вести, а дозорный со смотровой вышки уже бил в било. На дворах залились лаем собаки.
   Комонников, взмыленных и смурных, встречал в воротах сам воевода Радомил - крепкоплечий воин с сухим щербатым лицом и колючей бородой. Не дав им даже расседлать лошадей, он о чем-то долго с ними шептался. Потом повернулся к людинам, скопившимся у тына, и грянул басисто:
   - Расходись народ, то вам не потеха. Гуляй себе всласть, не жди беды.
   Однако шила в мешке не утаишь. И пошли уже ходить средь люда слухи да пересуды, разносясь на разные лады.
   - У Мелового Холма годь видали, - шептались одни. - Может сотня воев будет, а может и поболе. С сулицами идут, с луками, на конях. А куда - неведомо.
   Другие же били себя в грудь и клялись.
   - Идет чело большой гридни! За ней - ворогов тьма.
   Как ни пытались старосты народ урезонить, а праздник уже был омрачен. И лавки оставляли, и столы со снедью, и чарки на столах. Разбредались по домам, снимали со стен щиты да палицы, тащили к тыну бадьи со смолой, стрелы. Воевода со своими подручными закрылись в княжьей горнице, о чем-то толковали.
   Вскорости в избу к Тверду заявился бирюч от самого Борислава.
   - Собирайся, Светозар! - сказал, как обухом по голове вдарил. - У князя к тебе поручение.
   Юноша даже глаза вытаращил.
   - Тебе все пути на десять верст окрест ведомы. Вот и сведешь ромеев-купцов к вымолу у Большой Реки. Там ихние струги отплытия дожидаются.
   К Светозару наконец вернулся дар речи.
   - Что ж Радомил к ним гридней не приставит? - вымолвил. - За копьями-то оно надежнее будет. А ну, как годячина на нас наскочит?
   - Ты, гляжу, супротив воли княжьей идти удумал, дурачина? - строго поднял бровь бирюч. - Советы давать? А кто стан боронить будет, ежели ворог подступиться, ты подумал?
   Светозар опустил голову.
   - Стало быть, - смягчился бирюч, - ромеев нужно свести тайными тропами, через чащи, чтобы наверняка вышло. Потом воротишься.
   - Справлю, - заверил юноша.
   Отцу, возившемуся на дворе с силками, решил до поры ничего не сказывать - выскочил из дома стрелой, только меч, каленый в кузне деда Добросвета тихонько из сеней забрал.
   А у избы Борислава уже толкались ясы. Толковали что-то по своему - громко, скрипуче, ухмылялись. Светозар краем глаза оценил их: броня тяжелая, из сплошных пластин; шлемы литые, с наличьем; копья на три сажени длиной и клинки широченные на боку - не зря их "опоясанными мечами" кличут. А с коня бьют - в щепы разносят, уж о том он наслышан.
   Юноша немного успокоился, хотя и сам был не робкого десятка. Подсягу свою Светозар прошел в три года, а ратное дело под оком Радомила осваивал - уж тот спуску не давал.
   Ромеи собирались долго. Пока возы загрузили, пока лошадей впрягли - солнце легло уже в пол дерева. Заприметив Светозара, зеленоглазый купец с родинкой подмигнул ему, точно старому знакомцу. Как оказалось, звали его Синистием. По слову Фотия, что головой у ромеев был, наконец тронулись. Светозару гнедого жеребца выдали с княжьего двора. На нем и выехал вперед всех. Ясы, взгромоздясь на своих коней, следом потекли - только железо гудело. Позади них, скрипя колесьями, возы с поклажей заковыляли по кочкам. Слышно было, как погонщики тягловых меринов стегают, что есть мочи, да кричат им что-то сквозь зубы.
   Когда с холма стали спускаться, с Светозаром поравнялся Синистий. Взгляд светился лукавством, край губы в улыбке оттопырился.
   - Вы, росомоны, все сидите в своих лесах и мира за ними не видите, - начал медленно, с расстановкой. - А мир тот велик. И моря есть бескрайние, где волна до небес взлетает, а потом с грохотом рушится вниз, унося в пучину все, что на пути встает. И горы есть высочайшие, на которые только самые смелые птицы и могут взобраться.
   - А ты отколь знаешь? - недоверчиво посмотрел на него Светозар.
   - Сам повидал. Дальние страны, людей. Есть земли, где народ в одних шелках щеголяет. В других - все в жемчуга и злато разодеты. А где-то - и вовсе нагишом ходят. Есть люди черные, как сажа от костра, есть бурые, как вымоченная древесная кора.
   Светозар аж рот разинул от удивления.
   - А еще, - продолжал ромей, впадая в азарт рассказчика, - ездят люди на огромных зверях с большими ушами и двумя хвостами - один спереди, другой сзади.
   - Неужто есть такие? - в душу юноши закрались сомнения. - Поди, брешешь ты мне.
   Синистий рассмеялся.
   - Щука, живущая в маленькой речке и считающая себя владычицей вод и рыб, тоже не ведает, что есть необъятное море. И невдомек ей, что водится в том море рыба-кит величиной с гору.
   Светозар обиделся.
   - Посмотрю я, ты выдумщик заядлый. Любите вы, ромеи, над людьми потешиться. Мы люди простые. Если и болтаем когда небылицы, то во хмелю, а не затем, чтоб головы другим дурить.
   Синистий снова засмеялся.
   - Не сердись на меня. Не было у меня умысла над тобой потешаться. Говорю про то, что сам воочию видел. Велик и чудесен этот мир, и много в нем необычного, диковинного. Но таким уж сотворил его Господь по воле своей.
   Светозар нахмурился.
   - Это ты про бога своего толкуешь? Того, что на перекрестье висит?
   - Нет, тот сын его - Спаситель Людей. А я говорю про Всевышнего, творца вселенной. Спаситель пришел в наш мир, чтобы истину нам явить. Заставить жить не страстями, но верой. Он все грехи наши перед Создателем искупил.
   - Не разумею я тебя, - пожал плечами Светозар. - Отколь грехам взяться? Сердце наше вещее, оно само нам путь кажет, как в ладу со всем миром жить. А коль в ладу мы с миром, то и с творцами его тоже. Мы одной крови с ними, одного корня. Зачем вера нужна? Боги есть боги, они в нашей вере не нуждаются.
   - Вера праведная должна по жизни вести, - возразил ромей. - Без нее человек слаб и немощен, как тростинка под ветром.
   - Ишь чего выдумал, - Светозар усмехнулся. - Может вы, ромеи, и слабы, раз такими себя считать готовы. Но мы - другое. Правда - в нас самих. Так нас деды и прадеды учили. С землей своей заедино, с богами отчими, с памятью пращуров. С каждым кусточком края родимого, с каждым прутиком. Все это мы. Не верой, но веданием силен человек. Я так разумею: коль ведает он сердцем Вещий Путь жизни, то ведает все, что под небом создано. Ты говоришь, что мир наш мал, а я тебе отвечу, что он нескончаем. Оттого, как в каждой капельке росы, в каждой травяной жиле открыты для ока нашего диковинные тайны и секреты. Предел твоего мира - там, куда не может дотянуться твой взгляд. Но мы зрим и то, что для простого взгляда скрыто. Это знанье божественное, оно человеку свыше даждено и в сердце его хорониться. То знанье мы ценим и бережем, а не ждем от других каких-то мудреных истин.
   Синистий закусил губу. Похоже, охота продолжать разговор у него пропала, но взгляд его Светозар растолковал верно. Мол, что с вас взять, варваров неотесанных, в невежестве погрязших. Упрямых убеждать - только время тратить.
   - Ладно, друг росомон, давай дорогу показывай, - махнул рукой ромей, стараясь скрыть свое недовольство.
   А равнина меж тем уже растаяла в темени могучих вязов, закрывших полнеба раскидистой кроной. Лес объял со всех сторон. Старший у ясов разделил своих воев, отрядив четверых самых рослых вперед. Сначала они ехали по краям от Светозара, потом, когда лесная тропа сузилась, за ним - след в след. Пару раз оглянувшись, юноша подметил, что люди то бывалые: ни тени волнения, ни страха не отражалось в глазах, скорее, в них застыло холодное равнодушие. Отряд теперь вытянулся в одну длинную цепь. Светозар хорошо понимал всю опасность такого передвижения, но иного способа одолеть извилистую дорогу в толще древесных стволов и кустарников не было. Он вел ромеев к реке хитрым путем между болот, через дебри дремучих ольховников и нагромождения сухостоя. Навязчивый гнилостный запах висел в воздухе, касался лица, въедался в одежду.
   Юноша бдительным оком озирал округ, подмечая каждую мелочь. Жителя леса трудно обмануть. Он без труда читает знаки, оставляемые этим большим живым существом. По травинкам, листьям, веткам и коре определяет, какой зверь прошел через кущи, где свили гнездо птицы. А уж присутствие человека и следы его пребывания утаить от него и вовсе невозможно.
   Еще Светозар хорошо различал запахи леса. По ним он мог уверенно сказать, где находиться медвежья берлога или лисья нора, где прошмыгнул заяц или играла со своими детенышами росомаха.
   Всадники в броне двигались грузно, однако еще тяжелее ползли повозки, утопая колесами в вереске и мху, запинаясь за корни и сучья. Иной раз они наглухо застревали, и тогда ромейские слуги спрыгивали на землю, чтобы столкнуть их с места. Установилась холодная тишина. Потревоженные людьми птицы разлетелись, звери попрятались и затаились, даже сверчки и лягушки умолкли.
   Фотий - тучный, пухлогубый и курчавовласый как ягненок - гнал вперед без удержу. Светозар уже понял, что человек этот нрава скверного, вздорного. Громыхая литыми перстнями, он неустанно махал руками и бранился. Светозар языка его не разумел, но высокие взвизги, то и дело прерывавшие тяжелое сопение купечего головы, были слишком красноречивы. Похоже, ромей страшился, что годь может захватить лодии у вымола и отрезать дорогу назад, в страну пурпура и злата.
   Однако юноша оставался спокоен. Он знал, что лишняя спешка часто становится причиной пагубы. Всматривался глазами, вслушивался ушами, внимал сердцем. Ясени и клены шевелили листвой, и Светозар понимал их шепот. Дерева мудрые, если к ним быть открытым душой, то всегда помогут, упредят опасность, отведут беду. И предостеречь могут, и совет какой дать. Все то вотчина Святовидова, пристанище раздольной весны. Обернуться бы, конечно, до темна, пока ладья Макоши в небеса не выплывет, погоняемая стрибожьими ветрами...
   Чем ближе к реке, тем сильнее болотища зажимали тропу. Кочек становилось все больше, ольховники сменялись низкорослым ельником. Перегной и щепа под копытами коней в густую кашу сбились. Теперь ясы и ромеи все больше по сторонам стали засматриваться. И впрямь: повсюду черные пни, коряги причудливые - не то на зверье, не то на людь похожие, ил ухает так, точно кто живой стонет. Да еще воронье принялось гаркать, над лесом кружить.
   - Эй, росомон! - окликнул Синистий. - Смотри там, не зевай. Не загуби в этих проклятых трущебах, - голос его сделался дребезжащим, ломким. - Не хочу, чтобы мои кости птицы и звери ворошили...
   Но Светозар помышлял просто: если уж конникам идти трудно - по два в ряд продираются, а возы насилу пролазят - то уж большому вражьему отряду пробиться будет еще трудней. Не развернешь ратичей, не разгуляешься.
   И все же, через какое-то время он тоже стал примечать внутри себя непокой. Ежели все идет своим чередом, то отчего так бьется сердце? Позеленевшие ото мха древесные стволы принялись подрагивать. Воронье умолкло. Еще настойчивее Светозар вслушивался в голос листвы, в трепыханье ветров, забивавшихся в глубокие дуплища. Где-то треснула сухая ветка.
   Вдруг юноша придержал коня. Лицо его, кожа почуяли хлад - разлившуюся в воздухе вязкую сырь. Повернувшись к своим спутникам, он поднял ладонь.
   - Стой! Дальше идти нельзя. Поворачивай!
   Ясы выпучили глаза. Копья их стукнулись о латы. Из-за их спин отчаянно заверещал Фотий, словно хряк, которому хвост накрутили.
   - Что за дело, росомон? - Синистий, привстав в седле, всматривался в Светозара немигающими глазами.
   - Глянь, - ответил ему юноша. - Видишь, трава к земле приникла? Листы на деревах друг к дружке жмутся?
   - Говори яснее, - ромей терял терпение.
   - Засада впереди, - поведал Светозар. - Засека годья. Не поспели мы.
   Лицо Синистия на миг окаменело, стало бледным. Потом он очнулся, повернулся к своим, заговорил. Сразу все взгомонились, затрещали как сороки. Ясы тоже меж собой начали совещаться, но вполголоса.
   - Чепуха все это, - снова зазвучал голос Синистия. - Фотий велит продолжать путь. Бурукан тоже никакой угрозы не видит.
   Бурукан, как видно, был у ясов воеводой. Однако Светозар покачал головой.
   - Вперед хода нет. Еже на пиках годьих не хотите висеть. Надо поворачивать...
   Юноша запнулся на полуслове. Воздух отяжелел. Теперь он давил на Светозара со всех сторон. Стало ясно, что к округе прибилось множество спешенных людей, потянулся запах сырого железа.
   А у возов тем временем взыгралась сутолочь, грозя перерасти в общий разлад. Кое-как Фотий и Бурукан порядок отладили. Несколько отрывистых приказов и угроз видно возымели успех, утихомирив людей. Потом Фотий что-то нашептал Бурукану и тот, махнув перстом, отрядил вперед двух комонников - дорогу вперед разведать. Хоть и не хотелось ромеям в опасность верить, а и костьми ложиться в глухомани лесной они тоже охоты большой не имели.
   Тронув коней шагом, ясы средь кустов и пней прошелестели, умеряя звон лат. Скоро листва их закрыла и звуки до поры умолкли. Но ненадолго. Шагов и двадцати, должно быть, не прошли, как древесный треск тишину раззявил. Заскрипело, загромыхало что-то, обсыпаясь. Шум потопил истошные крики.
   Светозар тут же смекнул, что к чему. Годяки дерева округ тропы подрубили.
   - Веришь теперь? - юноша обернулся к Синистию. - От воев ваших только сочиво осталось.
   Тут ромеи и ясы по-настоящему всполошились. Начали отходить, повозки поворачивать. Слуги галдели, купцы сбивчиво молвь к богам своим возводили. В сумятице один из возов застрял в илистом ухабе - пришлось бросить. Думали уже только о том, как жизнь свою сберечь, погоняемые страхом. Кони вставали на дыбы, взбрыкивали - кто-то из седоков даже перекувырнулся, угодив прямиком в муравейник. Но на это никто не обратил внимания. Одни ясы пики свои наперевес взяли, изготовившись к бою.
   Светозар тоже извлек из ножен на поясье заточенный клинок, крепко-накрепко зажав в ладони льняную обмотку рукояти. Теперь он замыкал отряд, однако предчувствия у него были самые худые. Он уже знал, к чему дело клонится. И правда, обратно по тропе ушли недалече: через полверсты зеленые дебри заходили ходуном от ярого воя.
   "Обложили, - с горечью признал юноша. - Волчье племя..."
   Впереди, за ракитником и пихтами уже разыгралась схватка. Годий боевой клич ни с чем нельзя спутать: он леденит кровь как зов взголодавшейся волчьей стаи, ищущей свою жертву. Оголтелым своим напором рогатые всегда брали. Иных ворогов еще худо-бедно можно было отразить сплоченной гридней, но эти сами прыгали на пики и мечи до тех пор, пока не ломали весь порядок рати. Ни стрел не боялись, ни палиц. Часто порубанные, кровивые продолжали идти вперед, покуда своего не добивались.
   А за последние лета годь и вовсе окрепла, всюду утвердилась. Предводитель ее, Ерманарех, невесть сколь племен под себя подмял, и ныне - одну за другой прибирал к персту и земли вятов. Руянов и борусян уже сневолил, черед за другими пришел. Ведь и конным боем рогачи его были сильны, и в пешей вале страх на всех наводили, даже когда роды купно супротив них вставали. Ныне в краю сынов Яра годяки промышляли поживой, разоряя и станы, и починки. Привыкли они корыстаться чужим трудом, так как сами ни землю раять не хотели, ни охотничать. Так и выходило, что в полный голос стонал от этой напасти и лесной, и полевой, и приречный люд, а как отвадить беду никто не знал: ни князья, ни старейшины, ни волхвы.
   Меж тем схватка залила уже всю тропу. Светозар, подстегнув жеребца, постремился в подмогу к ясам. Проехав немного вперед, он только диву дался сколько рогатых повыскакивало из-за кустин. Все с алыми круглыми щитами, кабаньими головами и лучами солнца расписанными, с пиками, в кольчужье и волчьих шкурах. Комонники у Бурукана все были лепшими воями, но только здесь, на узкой тропе для конника перевеса нет. И пикой не размахнешься, и разгон для атаки не возьмешь. К тому же, нескольких сразу побило стрелами: лица и шеи латы не укрывали, а годь из луков стрелила на диво метко. Других уже с коней стаскивали, коленья жеребцам перешибали. Главный же перевес был в числе: годяки скопом охаживали. Тут встать бы спина к спине, да коряги и ухабы не дают. Теснились ясы, поменяв пики на мечи, однако толку мало. В ближней сече годь хорошо топорами рубится, щиты и доспех расшибая в труху.
   Светозар двух ворогов успел мечом посечь, прежде чем и его с коня сбили. Видел, падая, сколь много стало перекошенных рыжебородых лиц, шеломов с рогами и коньими прядями. Еще видел вопящих ромеев, ужас которых лишь раззадоривал годяков. Юноша поднялся, попытавшись протиснуться ближе к Бурукану. Этот кряжистый ратич - косая сажень в плечах - стоял как утес, швыряя недругов оземь и ломая им хребты. Вокруг не меньше десятка полегло рогатых. Тогда как из воев его кого порубали уже, а кого в полон взяли. Но добраться до предводителя ясов Светозар не поспел: холстина не латы, железо не держит. Кто-то крепко хватил топорищем по боку, и лиловая Сурья в небесах сразу звездами рассыпалась, а затем бордовой тучей затянулась. Лес уснул в тишине.
  -- Глава 4. Сагаур.
   Пламя очага поднималось высоко - лазоревое в середине, пурпурное по краям. Сухие ветки терна трещали и рассыпались, обкуривая горьковатым запахом дыма. Теперь, когда Степь уже скинула свой зеленый покров - пожухла, отвердела, а по ночам начала покрываться первой ледяной коркой, толстый войлок шатра укрывал и от холода, и от свирепого ветра, лютующего снаружи.
   Князь алан Амазасп напряженно всматривался в пышущий алым соком горячий цветок - малую искру великого бессмертного Огня, веками озарявшего жизненный путь его предков. Некогда он был могуч, охватывая просторы и дали степных полей, лугов и взгорий. Ныне забился в темное укрытие, спасаясь от злого поветрия перемен. Степь становилась чужой. Сарматы уже не сознавали себя хозяевами этого большого и некогда гостеприимного дома. Они все сильнее жались к своим норам, словно больные звери, выживаемые с насиженных мест матерыми хищниками-чужаками.
   Амазасп тронул на груди золотую цепь с двумя сцепившимися в схватке баранами, глаза которых были сделаны из бирюзы, и вновь обратил взгляд на гостей своего шатра. Посланцы архонта Фанагории сидели тихо, боясь пошевелиться. Только губы их были поджаты, а мелкие глазки беспокойно бегали. Боспорцы ждали ответа князя. Глава посольства Никандр нервно тер платком потеющую лысину.
   - Я все тебе сказал, царь, - наконец решился он вывести Амазаспа из задумчивости. - Твой сын в плену у Аршака. Ты еще можешь его выкупить, пока армяне не продали его в рабство к хионитам. Они просят у тебя золота на десять талантов весом.
   - Моего сына? В рабство?! - Амазасп ударил кулаком по стоявшему перед ним на ковре столику, разломив его пополам. На желто-синий ворс ковра с изображением леопарда, преследующего зайцев, вылилось из бронзовой чаши густое белое молоко.
   Посланники сжались в один комок. Они знали, как страшен в гневе вождь алан - может на колья насадить, может затравить собаками.
   - Архонт Маханид помнит и ценит твою дружбу, царь, - промямлил Никандр. - Он хочет помочь тебе, выступая посредником между тобой и Аршаком.
   Амазасп опустил голову и задышал очень часто, прерывисто. Таус был самым последним из трех его сыновей и единственным наследником. Старший, Ларзан, погиб пять лет назад в бою с готами. Средний, Качир, утонул во время переправы через Рубан после неудачного похода на венедов. И вот теперь последний и самый юный, нанявшись на римскую службу по договору с императором Констанцием был ранен и стал пленником в ходе ночного сражения римлян с персами под Сингарой. Во главе пяти сотен аланских конников он угодил в засаду между холмов, занятых персидскими лучниками. Сына аланского князя шах Шапур подарил царю Армении вместе с еще несколькими пленниками.
   Боспоряне украдкой поглядывали на Амазаспа. Князь был уже стар. Отсветы пламени хорошо озаряли его многочисленные морщины, складки и шрамы на широком лице с выступающим подбородком. Жидкая борода лежала на отвороте синего кафтана с хризолитовыми застежками в форме рябчиков и была подернута проседью.
   Казалось, еще совсем недавно он водил в бесчисленные походы дружины отважных воинов - быстрых и неутомимых как коршуны или соколы. От набегов алан-танаитов содрогались Иверия, Антропагена и армянские города. А теперь князь с трудом взбирался в седло своего крапчатого скакуна и уже не так твердо держал в руках тяжелый меч. Тело год за годом выходило из повиновения: пальцы утратили цепкость, плечи ломило, глаза потеряли былую зоркость. Да и одышка совсем замучила вождя алан. Сколько раз Амазасп укорял самого себя в желании удержать ускользающую силу - обильные пиры и два десятка молодых жен, которыми он окружил себя, выжимали последние соки.
   - Хорошо, - наконец сухо выговорил Амазасп после глубокого вздоха. - Передайте Маханиду, что я согласен на выкуп. Пусть все устроит... Найди Зангина - он навьючит золотом твоих коней и мулов. Езжайте без промедления.
   Он снова угрюмо опустил глаза в пол шатра. Увы, время лихих походов и набегов прошло, теперь все чаще приходится договариваться и платить. Иначе не выживешь. Все злее и нестерпимее давят готы, забирая самые лучшие угодья, табуны и невольников, теснят венеды. Союз с Римом давно не дает никаких преимуществ. Империя слишком поглощена внутренними интригами и бесконечными проблемами на пограничных рубежах.
   Амазасп махнул рукой, отпуская послов.
   - Позволь, царь, - начал Никандр елейным тоном, - передать тебе несколько скромных подарков от архонта в знак вашей прежней дружбы и его уважения к тебе.
   Боспорец приподнял полог шатра и поманил двух слуг, дожидавшихся снаружи. Они внесли шкатулку, свернутый пояс и кинжал в ножнах. Раскрыв шкатулку, слуги достали ожерелье из крупных звеньев с перламутровыми камнями. Потом развернули во всю длину пояс из позолоченного серебра, состоящий из цельных пластин и большой пряжки из филиграни с цветочными узорами.
   - Хорошо, - поднял ладонь князь. - Оставьте все это. Я принимаю подарки Маханида.
   Боспоряне поклонились и вскоре покинули шатер. Телохранитель князя - молчаливый Тогар, словно тень стоявший в углу, положил все вещи на ковер перед Амазаспом.
   - Ступай и ты, - велел ему князь. - Оставь меня одного.
   В наступившей тишине Амазасп обхватил виски руками и едва сдержал себя, чтобы не застонать. Как же трудно раз и навсегда смириться с собственным бессилием, с непостоянством судьбы и равнодушием богов, отвернувшихся от его народа! Он с пренебрежением покосился на боспорские подарки. Взгляд остановился на кинжале и рука потянулась к нему привычным движением. Князь любил хорошее оружие и испытывал особое восхищение при его виде. Кинжал, вне всяких сомнений был произведением искусного мастера. Ножны, сделанные в форме карпа с накладной чешуей из пластинок горного хрусталя, переливались радужным сиянием и манили к себе. Амазасп взялся за витую рукоять с набалдашником в виде лежащего кабана и выдвинул клинок с глубоким желобком. Сталь ударила в глаза белоснежными снопами света.
   "Умеют делать боспорцы", - подумал князь, как вдруг поморщился. Его большой палец царапнуло что-то острое. Присмотрелся - острый бугорок прямо под гардой, торчит, как заусеница. Из проколотого пальца выступила капля крови.
   - Перехвалил, - проворчал Амазасп, швырнув кинжал на пол.
   Он поднялся со свернутой бараньей шкуры, но тут же опустился на нее снова. Что это было? Стены шатра, расписанные фигурами лосей и туров завертелись у него перед глазами словно в хороводе. Закрутились чаши, колчаны, горшки. Плыл под ногами ковер. Амазасп снова попробовал встать, однако просто упал на бок - ноги провалились в темноту. Большой глиняный кувшин хрустнул, раздавленный телом князя. Подобно вину, беспорядочным желтым потоком хлынувшему на пол, сила вождя алан покинула его члены. Предметы сливались в сплошную полосу, теряя четкость и понятность. Несмотря на это, Амазасп еще успел заметить, как приподнялся полог шатра и в него проскользнула высокая фигура. Каким-то внутренним чутьем князь узнал ее.
   - Вот и пришел твой последний час, князь Амазасп. Я слишком долго этого ждал.
   Это был Сагаур, младший брат князя по отцу, рожденный от наложницы иверийки. Он всегда находился где-то в тени, был незаметен и неуловим, но Амазасп ощущал его тихую ненависть, как ощущают притаившуюся в траве змею. Ощущал, однако старался не замечать. Он не думал, что однажды она станет причиной его смерти. Рука князя потянулась к мечу - но повисла в пустоте. Темный сумрак опустился на его веки тяжелым пологом, которому было уже не суждено подняться.
   Сагаур с презрением коснулся носком сапога скрюченного на ковре тела. Вождь алан был мертв. Улыбка тронула сухие губы Сагаура. Вот он, его день. Он слишком трудно к этому шел. Но теперь все будет иначе. Как же тяжело было жить, скрипя зубами от бессилия и лишь неустанно, день за днем призывать все человеческие беды и несчастья на головы ненавистного брата и его сыновей! Черный яд давно пропитал его собственную душу. Он, плод случайной страсти могучего вождя всех алан Магара был заведомо обречен на безвестность, лишенный права повелевать, покуда сохранялась прямая линия наследников.
   Смерть Ларзана в неудачной для алан битве у Медвежьего Оврага вселила первую надежду - пока еще слабую и эфемерную. Но нелепую гибель Качира на переправе Сагаур уже расценил как знамение судьбы. Поэтому, когда все аланские станы облетела стрелой весть о пленении Тауса персами, Сагаур воспрял духом. Это был его долгожданный шанс. Это был перст великих богов, явивших несчастному отщепенцу рода свою милость.
   У Сагаура мгновенно созрел план. Часто бывая в городах Боспорского Царства и водя знакомство с видными сановниками, он хорошо изучил продажный нрав греков. Теперь, используя их слабости, он планировал начать свою игру. Богатства, доставшиеся ему от матери, Сагаур пустил в это рискованное, но перспективное предприятие. Самым простым делом было найти хорошего оружейника, который изготовил на заказ кинжал с сюрпризом. Маленький, едва заметный шип на рукояти Сагаур обработал сильнейшим из известных ему ядов, чтобы при малейшей царапине тот попал в кровь и вызвал немедленную смерть. Затем Сагаур заручился поддержкой Никандра - человека гнилой породы, однако чрезвычайно полезного во всякого рода махинациях. Ему пришлось хорошо заплатить, чтобы он согласился совершить опасную поездку в стан князя Амазаспа, изложил вымышленную историю с выкупом, а главное - передал страшный подарок.
   Теперь все было позади. Четверо воинов из числа языгов - таких же изгоев, что и он сам, но безоговорочно преданных хозяину - в этот самый миг уже наверняка настигли боспорцев в степи, перерезали им глотки и замели все следы. Золото князя Амазаспа они должны были спрятать в земле у Камышовой Поймы, возле Белого Ясеня. Осталось совсем немногое.
   Сагаур откинул полог шатра и вышел наружу.
   - Братья! - закричал он во весь голос, чтобы привлечь к себе больше внимания. - Горе нам - Аргимпаса отвернулась от нас! Греческие собаки извели нашего повелителя!
   Лужайку перед княжеским шатром, в стороне от которого возвышался вонзенный в землю огромный меч-скимитар, в долю мгновения заполнили общинники. Сбежались воины, воеводы, жрецы, женщины и подростки. Со всех окраин протяженного аланского стана, огражденного кругом кибиток, на зов спешили люди, побросав все свои дела.
   Старый знахарь Егай в меховом острополом кафтане без узоров и кожаной повязке, перетягивающей морщинистый лоб, невозмутимо вошел в шатер. Народ ждал. Когда знахарь вернулся, все глаза устремились на него с немым вопросом.
   - Благородный Амазасп покинул нас. Он отправился в Страну Предков.
   На миг наступила глубокая тишина. Потом заголосили женщины, царапая себе лица ногтями и разрывая одежду. Жрецы забили в бубны, залаяли собаки. Молодые воины выхватывали короткие кинжалы и кололи себе левые руки, чтобы капли свежей крови упали на холодную землю. Тут же собрался отряд самых лихих наездников, готовых отправиться в погоню за боспорянами. Дикими голосами дружинники проклинали греков вместе со всеми их богами.
   Между тем Сагаур проследовал к священному мечу и позвал за собой старейшин и воевод. Вид его совершенно преобразился, лицо переполняли решительность и надменность.
   - Братья! - обратился от к главам родов. - Племя наше осиротело, лишившись отца, благодетеля и заступника, под могучей, но справедливой дланью которого все мы были счастливы. Большинство из вас выросло в походах, в которые он водил вас за богатой добычей. Нет среди вас ни одного человека, которому князь не явил бы свою заботу и душевное расположение. Вы всегда знали, что надежно защищены от коварных врагов. Однако лиходеи, жаждущие разобщить единый аланский народ, свершили гнусное злодеяние, лишив жизни нашего любимого вождя. Князь Амазасп ушел вслед за своими детьми, чтобы предстать пред очами богов, ибо промысел их темен и неумолим. Теперь мы слабы и уязвимы со всех сторон. Готы не упустят случая свернуть нам шеи и напитаться нашей кровью. Как же нам быть и что делать теперь?
   - Прежде всего - готовить погребальный обряд, - спокойно произнес старейшина Бантаруг.
   - Братья! - Сагаур призывно вскинул ладонь. - Великий князь Амазасп достоин высших почестей и все мы с радостью окажем их ему, выполняя свой святой долг. Все мы почтим его посмертную волю. Но участь наша тяжела и опасна - не может племя оставаться без вождя и на один день. Костобоки уже повержены готами, завтра может настать и наш черед.
   - Не слишком ли ты торопишься с выбором нового вождя? - крикнул кто-то из толпы.
   - Лучше поспешить, чем опоздать. Случись завтра битва - кто поведет дружины в бой? Кто сплотит дальние общины, каждая из которых с легкостью может отложиться от нас, узнав, что над ними больше нет твердой власти?
   - Что же ты хочешь? - спокойно спросил Бантаруг.
   - Только лишь соблюдения наших законов. Пусть Совет перед священным мечом изберет достойнейшего правителя для алан. Пусть свершиться воля богов и наших отцов-прародителей.
   Сагаур отошел в сторону, затаив улыбку в густой бороде. Он знал, каким будет решение старейшин. В отсутствие Тауса претендовать на верховную власть не мог никто, кроме него - прямого отпрыска Магара Черного Вихря. Аланы слишком чтили свои родовые законы, чтобы отступить от них хоть на волос. Важно было получить сейчас княжескую диадему и пройти обряд посвящения. А с этим щенком Таусом он разберется позже - младшему выкормышу Амазаспа не ходить по этой земле.
   Старый князь слишком распустил своих соплеменников в последнее время, позволил много болтать и свободно высказывать свое мнение. Этому Сагаур положит конец. Дряхлая развалина, не способная уже наводить страх - Амазасп проиграл слишком много сражений, растерял слишком много земель и некогда верных союзников. Но он, Сагаур, сын Магара не таков. Он вернет времена, когда аланы безраздельно господствовали не только на реке Алонта, но и на всех просторах между Ра и Танаисом, между Борисфеном и Меотийским Болотом.
   Разве мало в станах отважных воинов, готовых к жарким битвам? Разве мало тяжелой брони, острых мечей, длинных копий и дальнобойных луков? Разве перевелись быстроногие сарматские жеребцы, с которыми не может сравниться в беге ни один иноземный скакун? Нет, не увяла еще сарматская доблесть, не угасла слава. День, в который черный прах неудачливого Амазаспа развеется под сизыми небесами, станет началом новой аланской эпохи.
  
  -- Глава 5. Спасение.
   Спелая земляника. Сочный, пряный запах, который забивается глубоко в ноздри и проникает в самое нутро. Он оттесняет другие запахи - более едкие, неприятные: запах свалявшейся прелой шерсти, крови и кислого лука. Но за этими запахами уже различимы новые - более ровные, сглаженные: горящий вереск и береста, прожаренное на углях кабанье мясо.
   Светозар еще не мог смотреть глазами. Обоняние было его первыми воротами в проснувшийся мир. Вторыми был слух. Он донес резкий говор, писк шлифовального оселка, струнные наигрыши. Звуки волнами взбивали зев тишины вокруг. Они набегали и откатывались, но с каждым разом становились все четче. Когда наконец перестали блуждать - Светозар приподнял веки, переборов жгучую боль в глазах. За темнотой народился свет, синева, потом - танцы буро-красных теней. Ниточки и огоньки сплелись в цельный узор - получилась картина.
   Вся поляна была заполнена воинством. Ершистые бороды, заплетенные в светлые, рыжие и черные косицы, кусочки зеленого минерала в мочках ушей, смешливые глаза. За ними до самой окраины вилась ленивая разноголосица, перемешанная с конскими всхрапываниями. Прямо перед лицом юноши - прислоненный стоймя к пню округлый щит: на белом фоне свернулся кольцом синий чешуйчатый змей.
   Светозар пошевелился и невольно заныл: затекли связанные за спиной руки. Понимание пришло сразу - он полонянин в неприятельском становище. Но где же ромеи, повозки, поклажа? Ничего этого он не различал. Чуть больше приподнял голову: всюду только воины - десятки, сотни. Кто-то греет у костра руки, сипло ругаясь и кашляя, кто-то оттачивает, выбивая искру из камня, лезвия мечей и наконечья фрам - годьих пик, кто-то месит варево в бронзовых котлах и печет мясо.
   Первыми пробуждение Светозара учуяли собаки - громадные сторожевые псы с короткой шерстью, которых годяки держат в своих отрядах. Любой из них запросто может порвать трех волков и в мгновение ока растащить человека на части. Оскалив клыки и выкатив глаза, собаки ринулись к полонянину с трубным лаем, и худо бы пришлось Светозару, если бы не белобородый кривоглазый вой, запустивший в них обугленной корягой. Поджав хвосты, псины отбежали прочь.
   Ратич медленно поднялся, сверкнув железным нагрудником, приблизился к Светозару и встал над ним, растопырив ноги. Долго смотрел изучающим взглядом. Потом ухмыльнулся, пробормотал что-то по-своему и побрел к костру. Юноша разобрал лишь имя Водана, годьего бога.
   "Хотели бы убить - давно убили, - подумал Светозар. - Что теперь? За выкуп отдадут? Или..."
   Ему вспомнилось, что вожди годяков все чаще стали брать в свои гридни крепких парней из числа вятов-поневольников. Они ценили их за выносливость и стойкость.
   "Ну нет, - Светозара даже перекосило. - Годячине служить не стану. Пусть лучше голову долой снимут. Не по мне одежка".
   Только теперь дала о себе знать полученная рана. Бок горел, будто его головешками прижигали.
   "Погоди, парень, еще поглядим, как оно там выйдет", - подбодрил он сам себя.
   Кто-то из ворогов, видать, все же позаботился о нем - заткнул рану куском грязной овчины. Теперь грубый ворс намертво прилип к ране. Светозар пожевал сухими губами.
   - Пить, - показал он глазами.
   С усмешками к нему подступили трое воев. Один протянул коровий рог, обитый на конце медью. Светозар хлебнул - горькое вино. Осушил до дна залпом, пролив на рубаху. Годяки расхохотались. Хотели что-то сказать, да тут внимание их отвлек цокот копыт. У дальних берез показались новые комонники: черные плащи на плечах, железные шлемы с зазубренными шишаками на макушке. Вскоре начался какой-то сход, и о полонянине на время забыли.
   Светозар пролежал с вечера до утренней зорьки. Пару раз впадал в беспамятство. Как забрезжил рассвет, его подняли: годь снималась с лагеря в лесу. Задвигались пешие ратичи, начали седловку всадники, убирали котлы. Деревянные и железные постуки заполнили поляну. Юноша даже ахнул, как много воев скопилось в одном месте. Словно гигантский муравейник ожил и зашевелился. Вот снуют ратичи с длинными продолговатыми щитами, расписанными красными и синими ромбами. В бою они смыкаются кучно, выпятив пики, и составляют "забор". Через такой забор коня идти не заставишь. На ком кожаные рубахи до колена, на ком - кольчатые. Одни в шеломах, другие - с непокрытой головой, связанными в пучок волосьями. Вот латные пиконосцы в шлемаках с широким нащечьем - ремнями бока захомутаны, а ноги - перетянуты от щиколотки до бедра. Топоры мельтешат, клинки, знамена.
   Светозар глазам своим не поверил: он впервые видел чудных скакунов дымчатой масти с белой отметиной во лбу, похожей на звезду. Про таких говорят, то волшебные кони, равным коим на всем белом свете не сыскать. Стало быть, немало именитых годяков в стане собралось. Нагрудники начищены, с шеломов пышные пучки крашеной шерсти свисают.
   "Велика силища", - угрюмо помыслил юноша, когда его подняли на ноги, ткнув в живот древком копья.
   Он пробовал было считать вражьих воев, да быстро сбился. Плюнул.
   Вструбили рога, вся людь вытянулась в колонну и качнулась на закат. Сосны выросли по краям тропы, взнесясь к сиреневому поднебесью. Сначала Светозара гнали, привязав веревкой к конской упряжи краснолицего беззубого воя, который что-то все время бурчал и подначивал полонянина тычками пики. Но юноша шел трудно, оступаясь, тянул годьего коня в сторону и замедлял его поступь. Скоро годяку это надоело. Он перерубил веревку, покриком велев идти рядом. Светозар был еще совсем слаб - боль в боку изводила, ног не чуял вовсе, а в голове кружил туман. Однако бодрый сосновый запах заставил взыграть кровь, освежил дух. Юноша не желал сдаваться, напряженьем кистей за спиной послабляя тугой хомут. Он уже знал, что ему делать: сами боги показали ему дорогу. Когда с одного из скрипучих возов на кочке осыпалась ветошь, Светозар сумел, спотыкнувшись, подобрать в ладонь наконечник стрелы - с десяток этих грубых железных трехганников, потемневших от влаги, навалилось вместе с кусками мешковины и мотками бичевы на запыленную тропу.
   Места, по которым пролегал путь войска, были Светозару хорошо известны. Он узнавал заболоченные перелески, березовые рощи, пустыри с редкими кущами живокости, усыпанные голубикой и одуванчиками низины. Деревья, кусточки, травы и пеньки будто приветствовали его как своего родовича. В каждом дуновении ветерка, запахе незабудника, щебете горлицы и поскрипывании старого бука юноша черпал незримую поддержку, вбирал в себя живородную лесную силу. Тело медленно возвращало утраченную крепь.
   А годь меж тем шла в обход косогоров и отвесных травяных склонов. Дубняки сменялись вересковыми пустошами. Светозар, отменно изучивший еще в отрочестве все окружные пути, уже не сомневался: войско движется к реке, чтобы у Лисьего Брода переправиться на большую равнину. Других дорог и троп окрест не было - впереди начинались непролазные топи и бесплодные земли, известные своим безлюдьем. Возам с припасами и добычей там не пройти, да и годякам там делать нечего.
   Солнце покрыло золотом верхушки дальних елей. Воинство, как и предвидел юноша, начало выдвигаться к приречным сходам, усыпанным крапивниками и высокими лопухами. Пологая луговая пойма противоположного берега уже отчетливо была видна. Но ратичам еще предстояло одолеть спуск по неровным холмам, покрытым гнилыми древесными колодами и широкими вымоинами. Сердце Светозара забилось сильнее. Он понимал всю опасность своей затеи, однако иного случая спастись могло уже не представиться.
   Сразу с нескольких ершистых отвершков принялись сползать к брегу люди и кони. Ступали без спешки, вытягивали возы, боясь опрокинуть. Здесь Светозар к воям поближе прибился, а исподволь теребил наконечьем путы. Водная гладь сделалась близкой. Темно-синяя, почти черная. Ветер гонит по ней мелкую рябь, а обрыв повисает сверху колючим ворсом сусака и чахлой травы. Лишь бы подойти ближе.
   Вот уже вереницы конных и пеших людинов гремят вдоль извилистого бережья. Они хорошо видны на полупрозрачном небесном фоне. Теченье реки сильное: стучит, распадаясь на сколы высоких и низких ладов, заглушает людской говор. Пора.
   Собравши в теле всю прыть, всю ярь молодецкую, Светозар, точно вырвавшийся из силков волчонок, растолкал плечами троих воев, что отделяли его от обрыва, и чайкой сиганул вниз. Годяки от неожиданности даже опешили, запоздали послать вдогонку копья. А беглец уже в темных водах с головой сгинул.
   Тут уж начался переполох. Стали из луков палить, сулицы швырять - все без толку. Парня и следа нигде не было видно. Поздно хватились - теперь только рычали и выли, посыпая воздух угрозами.
   Все глубже погружаясь в холодящую толщу сизых вод, Светозар поминал добрым словом старого Радомила. Именно он, поучая ратному делу юнцов рода, заставлял подолгу сиживать под водой, ходить по дну, задерживая дыхание, и плыть, не выбираясь на поверхность по четверти версты. Об этом умении, присущем многим племенам вятов, годяки, похоже, позабыли. Хотя из дедовых сказов наверняка доводилось им слыхивать истории о смелых северных воях, что проплывая незримо озерьем или заводью, заставали врасплох сторожевых ратичей стана и чинили годи немалый ущерб. Случалось в старовину и целому отряду под водой в засаде сидеть, дожидаясь удобного случая сквитаться с ворогом.
   Не забыв воеводиных уроков, Светозар перво-наперво перевернулся в воде, отыскав ногами песчаное дно и удержав равновесие. Без рук сделать это было нелегко, но он справился, приземлившись на корточки. Главное было в этом деле не волноваться и не спешить - иначе воды нахлебаешься. Потом довершил то, что начал - избавился от вражьей вязи, хоть и порезав ладонь. Пока копошился - несколько стрел прошли стороной белыми фонтанчиками, теряясь в песке.
   Высвободив руки, юноша повел плечами, возвращая ровный ток крови. Дальше - оттолкнулся ото дна ногами и поплыл, доверившись свободному потоку родной стихии. Мимо лица прошмыгнуло несколько напуганных мальков, пронеслись пучки ряски. Река приняла Светозара и он ощутил ее необратимую, но неспешную силу.
   Когда сдерживать тяжесть вод мочи боле не было, а легкие словно камнями набили - вынырнул на поверхность, жадно хватая ртом воздух. Поглядел: теченье шагов на двести вниз снесло. Пойменный берег был совсем недалече, а годье войско уже из глаз скрылось.
   - Исполать тебе, Свароже! - прошептал юноша. - Век тебя славить буду за то, что от ганьбы уберег, да погибель злую отвел. Свету Сурьи над миром быть...
   Юноша добрался до кустков прибрежной осоки и рогозы - одолел рыхлые плавни и наконец взгромоздился на твердую полоску отмели. Рубаха и порты к телу прилипли, бродни и вовсе пудовыми стали - пришлось воду вычерпывать.
   Открылась рана. Годья овчина где-то в реке отстала, и бок обильно кровил. Ныл немилосердно, и такая боль от этого пошла, что даже в голову стуком отдавалась, сжимала виски. Светозар лег прямо на траву, раскинув руки. Здесь отдышался вволю.
   Над головой небо - бледно-голубое, почти белесое, с крапинами позолоченных солнышком облаков. Они плывут себе без печали. Не зная горя, странствуют в лазоревой Сварге, отделенной от людьего мира суровыми законами Яви. Но такова стезя внуков Даждьбоговых. Слабости не кажи перед ликом богов, в грусть-тоску от мытарств своих не впадай, покуда огниво Сурьи не померкло. Ибо все, что есть, от Сварога-Отца жизнью течет и рождено в благодати. Свароже-Отец - источник Рода Рождающего, Дуб-Крынь-Хлеб наш и Пращур небесной истины. Ежели и пытает горем и тяжбою, то лишь для того, чтоб в правде высокой укрепить и сердцем очистить. Плоть слаба - дух силен. Ум морочит - сердце не лжет, вещие образы зреть умеет. Все свары житейские по воле божьей лишь усиляют нашу твердь, за гнетом своим Правь кажут, где светлая истина княжит безраздельно...
   Так мыслил юноша. Отлежавшись на берегу, он ощутил, что былая крепь воротилась в члены, что солнце вешнее напоило кровь небесным златом. Поднявшись на ноги, побрел на полуночь, в густеющие за луговиной дубравники. Начавшийся редколесьем с проплешинами и пустырями светло-зеленый массив очень скоро загустел так, что даже солнце не просвечивало его до земли. Под ногами шелестели древесные лягушки и шустро прыгали рыжие белки с пышными хвостами, хрустела хвоя. Лес стал смешанным: над сухой подстилкой мхов и лишайников дыбились лиственницы и липы, окученные кустами терновников. За ними - дубы сплетались с елями.
   Край сей был для Светозара и его родовичей чужим. Редко кто из них отваживался пересечь реку, чтоб промышлять здесь дичиной или ставить силья на птиц. Верховодили тут чужие духи, которых стар-отцы наказывали беречься. Богатые кудесами поляны были прибежищем иных племен, и вяты их чурались.
   Юноша ступал по высокой пахучей траве, средь крушины и орешника, средь опутанных паутинками и испещренных грибными наростами березин. Наконец он смог утолить терзавший его голод: кустарья так и пестрели гроздьями ягод. Видать, Лада и Купало позаботились о том, чтобы разрядить эту землю всеми красками плодов и кореньев. Светозар жадно запихивал в рот ежевику и черную шелковицу, бруснику и морошку, захлебываясь их терпким соком. Жевал щавель, щелкал орехи. Потом нарвал корней молодого дудника - приложил к ране, чтоб унять жжение. Боялся, что жар пойдет по всему телу - тогда не сдобровать. Посидел на траве, отдохнул. Для верности, оторвал длинный лоскут от своей потертой рубахи и перевязал бок, проложив ткань вершками коровника.
   Теперь он шел куда сноровистее - боль не жгла, а колола, но это можно было терпеть. Сытость и краткий отдых тоже придали сил. Оставалась одна кручина - не пропасть в неведомом краю по воле Мары-Морены. Избегнуть морока и порчи, лютизны и гибели от злых чар. Продираясь через можжевеловые заросли, Светозар творил молвь к Велесу.
   - Повелитель Полей Сварожьих и предвечной Нави! Укажи верный путь. Ты владычествуешь над всеми лесными тропами и духами темных чащоб. Вещий знавец тайных миров, не откажи в защите и дозволь пристанище в твоей мощи обрясть.
   Юноша хорошо понимал, что в этих дремучих, нехоженых залесьях только Великий Рогатый Пращур способен оградить от разных напастей, озарить надежой берег Млечной Стези.
   Оставив позади несколько хвойных пролесков и сбросив с ног прилепившиеся клочки папоротника и вездесущей толокнянки, Светозар вступил в настоящий бор-долгомошник. Здесь было холодно и сумрачно. Ветви высоких деревин над головой замкнули свод темного лесного терема - выпустит ли незваного гостя иль у себя навек оставить захочет? Смолкли кукушки и рябчики - каждый шаг по палой хвое и шишкам отзывался на десятки шагов разноголосым эхом. Разгоряченному воображению юноши чудились зловещие тени за каждым стволом и пнем, мерещились хриплые старческие голоса, а то и вовсе бегающие средь ветвей глаза неведомых существ.
   Внезапно раскатистый рев чуть не вырвал землю из под ног. Прямо перед Светозаром из-за кучи валежника вырос огромный бурый медведь. Поднявшись на задние лапы и разинув розовую слюнявую пасть, он качался среди деревьев темной скалой. Юноша от неожиданности едва не упал. Он начал судорожно пятиться назад, пока не уперся спиной в широкий сосновый ствол. Рука привычно потянулась к поясу - ни меча, ни ножа! Светозар аж взопрел весь с испугу.
   А медведь катил на него, громыхая во всю глотку - даже ветка над головой юноши треснула. Мохнатый, с высокой холкой, маленькими красными глазками навыкате, растопыренными когтями передних лап. Один удар такой лапы ломает черепную кость самому крепкому вою, уж это Светозар хорошо знал.
   Однако лохматый зверь, хозяин леса, остановился в двух шагах от побледневшего человека. Грузно опустившись на землю, так, что сосны вздрогнули, он повернулся к юноше широкой спиной и поковылял прочь, с грохотом прокладывая себе путь через чащобу.
   "Велес! - мелькнуло в голове юноши, обогрев душу теплом. - Навий владыка, ты явился, чтоб показать мне дорогу".
   Как спокон веку полагали вяты, скотий бог и держатель лугов Сварожии чаще всего представал пред людьми в облике большого медведя. Родовые волхвы мастерили из дерева или кости медвежьи фигурки, а иногда хранили в избе медвежьи лапы, набитые соломой.
   Зверь, раскачивая боками, шерсть которых на концах свисала палевыми, с легкой проседью прядками, ломал весом своего исполинского тела густой кустарник и волочил запутавшиеся в ногах ветви. Светозар, позабыв все страхи и сомнения, шел по его следу - медведь оставлял после себя широкую колею.
   Постепенно глухой лес начинал редеть, сменяясь полянами и березовыми рощицами. Тут и там мелькали кочки, округлые муравейники, гнилые полые пни. За глубоким оврагом с примятыми кустками малинника обозначилась плешь с узкой серебристой протокой. Прямо за ней - темно-зеленые холмы, вытянувшиеся в одну сплошную гряду. Обнесенные по всему окружью невысоким тыном, они прятали за собой берестяные вежи, меловые столбы и длинные дома с двускатными кровлями. Слышно было, как в селище кричат петухи и блеют овцы.
   Немного постояв перед холмами, медведь глухо что-то проворчал и повалил в сторону, вдоль журчащей протоки. Светозару осталось только поблагодарить своего проводника.
   "Хвала тебе, Влес-боже! - помыслил про себя. - Владыка сокрытого, бредущий в Сварге к Звездным Вратам. Красуйся в вечной благости на просторах Нави".
  -- Глава 6. Чадо Лодура.
   Рассказывают, что меч Сигимар выковали в подземной кузне Горы Желтого Камня гномы-умельцы, смешав чудодейственную руду этой знаменитой вершины со слюной великанов-етунов. Было это в земле ингвеонов много столетий назад. Когда клинок был готов и закален в крови священного двухголового барашка, принесенного в жертву Вотану, на нем загадочным образом выступили таинственные рунические письмена. Они предвещали владельцу меча славу, удачу и власть над многими народами. Так на свет появилось великое диво. Меч Сигимар сиял так сильно, что все, кто видел его, должны были закрывать глаза рукой, чтобы не ослепнуть.
   Прослышав о рождении клинка, посмотреть на него явились с острова Скандза мудрые старцы - Волхвы Пурпурного Облака. Они уговорили гномов отдать им меч в обмен на мед забвения - напиток, дарующий бесконечную радость. Так реликвия горы Желтого Камня покинула свою родину.
   Вскоре следы волхвов затерялись, потому что они много странствовали по свету и нигде не останавливались надолго. Охотников заполучить чудесный клинок было слишком много. Особенно настойчиво преследовал волхвов конунг племени эрминонов, разослав по их следу своих лучших воинов. Скрываясь от них, старцы применяли свои магические умения. Однажды они наслали на эрминонов глубокий сон, продолжавшийся десять дней. В другой раз вырезали из поваленных деревьев свои подобия и оживили их, сбив воинов с толку и заставив бесцельно блуждать по болотам.
   Много разных краев обошли Волхвы Пурпурного Облака. Но годы летели неудержимой стрелой и настала пора старцам подумать об учениках и наследниках. Искали и выбирали их долго и придирчиво. Ведь не только навыки чародейства, знание языка птиц и зверей и дар провидения предстояло им передать последователям, но и тайну меча Сигимар.
   После многотрудных испытаний отобрали старцы трех самых достойных юношей, посвятив их в свои умения. От них и пошел клан Львиноголовых или Служителей Меча. Львиноголовыми называли их потому, что вся одежда их состояла из сшитых львиных шкур, а капюшоны - из выпотрошенных львиных голов. Поговаривали, что служители даже могли оборачиваться по зиме львами и охотиться на других зверей, чтобы добывать в холода пропитание. Непременным спутником служителей был белый филин - мудрая птица с острова Скандза, способная путешествовать между мирами живых и мертвых.
   С той поры минуло уже немало поколений. Сменялись и служители, от старшего к младшему передавая свои знания. Люди поговаривали, что Меч Сигимар они укрыли не то в далеком подводном гроте, не то в толще лесного дуба, в который он врос намертво, но который можно опознать по белоснежной омеле, круглый год цветущей на его коре. Все это время бесчисленные охотники за мечом пытались обнаружить служителей и их реликвию, хотя все эти старания не имели никакого успеха. История чудодейственного клинка лишь обрастала все новым слоем преданий и слухов, одни других невероятнее.
   А между тем в краю гревтунгов у старого конунга Агиульфа родился сын Эорманрик. Был он от природы очень смышлен, крепок телом и рассудителен, превосходя в этих качествах трех своих родных братьев: Ансилу, Эдиульфа и Вультвульфа. Услышав сказание о Мече Сигимар от своей матери, которая пела о нем, баюкая колыбель будущего воина, Эорманрик поклялся заполучить клинок и с его помощью покорить все ближайшие племена и народы.
   Когда сын конунга возмужал и побывал с отцом в нескольких трудных походах, он решил начать свои поиски, растянувшиеся на добрые пять лет. За эти годы Эорманрик исходил много земель, подвергаясь всевозможным лишениям и опасностям. Ему часто приходилось мериться силами и с враждебными людьми, и с хищниками, которых он побеждал при помощи своего тугого лука с тетивой из сухожилий медведя. Сын конунга стрелял без промаха, а стрелы его пробивали любую твердь. Только с волками не враждовал храбрый юноша, которого эти вольные звери полюбили как единокровного брата и порою даже оберегали от неприятностей.
   Всюду, куда бы не заносили Эорманрика ветры скитаний, он расспрашивал о Львиноголовых и чудесном клинке, однако не находилось никого, кто мог бы указать ему местонахождение загадочных служителей Меча Сигимар.
   Сыну конунга помог счастливый случай. Исколесив глухие чащи и дубравы земли гепидов, он вышел к берегу ручья и увидел купающихся дев. Сначала он принял их за бесплотных ундин, но присмотревшись, понял, что это альвы. Девы, которые оказались Хранительницами Хрустального Источника, оставили на берегу свою одежду, а самая старшая - магический золотой обруч, созданный из небесной пыли и дающий власть над духами воздуха сильфидами. Альвы весело и беспечно резвились в воде. Эорманрик осторожно прокрался к берегу под покровом деревьев, схватил обруч и бросился бежать. Только тут девы заметили его и подняли сильный крик. Они кинулись в погоню за похитителем.
   Но Эорманрик был не так прост. Добравшись до яркой, освещенной солнцем поляны, он остановился и отдышался после быстрого бега. Здесь альвы не имели никакой власти и юноша почувствовал себя уверенно. Он ждал. Подобравшись к окраине поляны, девы из-за деревьев начали умолять его вернуть их сокровище, обещая взамен выполнить любое его желание. Эорманрик, не долго думая, потребовал от них помощи в добыче Меча Сигимар. Посовещавшись, альвы вынуждены были согласиться.
   Девы Хрустального Источника обратились к своим темным братьям - дварфам, хозяевам всех лесов, рощ и дубрав. Они упросили их вызнать местонахождение Львиноголовых и принести священный клинок. Дварфы, придя на зов, долго слушали землю, пока не распознали, что служители меча нашли убежище в краю бубегенов. Туда дварфы и отправились. Отравив дурман-зельем все окрестные источники, они добились того, что Львиноголовые, напившись воды, утратили свою волю. Несмотря на все свои чудесные умения служители Меча Сигимар не смогли противостоять чарам существ, созданных на заре времен из крови и костей великана Аургельмира.
   Так Эорманрик, сын Агиульфа, стал хозяином знаменитого клинка. Дварфы принесли ему его, достав из заветного тайника служителей - озера Альбгард. С тех пор минули многие годы и никому не известный юноша из небольшого лесного племени стал владыкой обширной державы, покорив силой неодолимого меча эрулов, тиудов, инаунксов, васинабронков, ругов, атаулов и множество других народов германского, венетского и сарматского корня. Не было такого племени, которое могло бы выстоять перед его мощью и удачей.
   Такова была история Меча Сигимар, которую Тит Помпилий Скавр услышал в готской столице. Несмотря на свое скептическое отношение к сказаниям невежественных варваров, римлянин отметил, что клинок короля, который он увидел во время принесения присяги, действительно необычен. От рукояти до острия он весь был покрыт затейливыми узорами, очень широк и, похоже, тяжел. Нестерпимого свечения, про которое говорилось в предании, Скавр не углядел, но после ритуала гигант Вилигунд, с которым римлянин сумел сдружиться, поведал, что блеск клинка померк от обилия крови, пролитой этим неумолимым оружием.
   Проведя в готской столице уже пять месяцев, Тит Помпилий Скавр постепенно начал привыкать к быту и нравам людей, первоначально показавшихся ему примитивными дикарями. Знания Скавра об этих народах черпались разве что из сочинений Тацита, и он с удивлением обнаружил, что далеко не все, рассказанное автором о германцах триста лет назад, справедливо для его нынешних знакомых
   К самому Скавру тоже привыкли, и он перестал ощущать себя изгоем среди свирепых германских бородачей. По велению короля он обучал воинов из дружины Беркутов римским способам боя на мечах и боевой тактике. Скавр подошел к выпавшей ему задаче с изрядным энтузиазмом и смог снискать уважение готов. Вслед за грубым, но справедливым гигантом Вилигундом к римлянину прониклись симпатией и другие королевские воины, с которыми Скавр проводил время и на тренировочных площадках, и за пиржественным столом, упражняясь в виноизлиянии по-германски.
   Многие видели мужество римлянина в бою, оценили его немалый воинский опыт и душевную открытость. А после того как Скавр отпустил бороду на варварский манер и сменил римскую пенулу на шерстяной плащ, готы окончательно признали его своим единоплеменником. Впрочем, это не избавило Скавра от постоянных колкостей и шуток, до которых были так падки все германцы.
   Саги и предания, о которых с таким упоением повествовали королевские певцы-сказители или попросту судачил народ, были не единственными необычными атрибутами жизни Архемайра. Однажды Скавр увидел странного человека, вышедшего из дворца Эорманрика. Он смотрелся очень костлявым - желтая кожа туго обтягивала выступающие лицевые кости, нос торчал большим крючком, неестественно длинные мочки ушей выглядывали из под редких белых волос. Одетый в залатанный льняной плащ серого цвета поверх мешковатой шерстяной блузы, он ковылял, выписывая кривыми ногами петли и дуги.
   - Ингульф богаче самого короля, а приличной одеждой все никак не обзаведется, - хмуро пробурчал стоявший рядом Вилигунд, провожая старика неприязненным взглядом.
   Скавр перехватил этот взгляд.
   - Кто это? - спросил он с невольной тревогой.
   - Жрец Вотана и Фригг. Держись от него подальше.
   - Чем же так опасен простой жрец? - усмехнулся Скавр.
   - Это не простой жрец, римлянин, - повысил голос Вилигунд, по своему обыкновению начинавший вскипать, когда его не понимали. - Ингульф - верховный жрец всех готов, вайделот и колдун. Некоторые считают, что он могущественнее Эорманрика...
   Скавр удивленно поднял глаза на гиганта.
   - Треть добычи с каждого похода оседает в его закромах, - скривил губы гот. - Его казне позавидуют иные короли, а то и ваш император.
   - В чем же его могущество? - спросил Скавр.
   Вилигунд сплюнул.
   - Якшается с разной нечистью. Мало того, что его жилище кишит ядовитыми гадами, которых он без счета разводит, так еще там снуют какие-то непонятные существа. Говорят, выходцы из Хель. Они то плачут, то смеются, то воют. Тургар как-то, изрядно напившись, толковал, что видел у Ингульфа черного карлика и говорящих волков. Может, конечно, привиделось с пьяных глаз... Вот только король этого плешивого мага ценит больше, чем всю свою дружину.
   Голос Вилигунда чуть дрогнул, и Скавр понял, что он что-то не договорил.
   - Да об этом все знают! - почти взревел германец, отмахиваясь от вопрошающего взгляда римлянина. - Все знают и все говорят - от оруженосцев Эорманрика до малых детей. К королю ночами приходят его братья - те, кого он своей рукой умертвил, чтоб не делиться властью. Требуют держать ответ. Иногда раз в три дня появляются, иногда чаще. Эорманрик по-всякому уже пытался от них откупиться: и золото предлагал, и серебро. А на что им богатства, если они призраки? Они хотят погибель на его голову навести. Только один Ингульф и умеет их прогонять. Бывает, придет во дворец, свои обряды проведет - несколько дней не показываются, короля не терзают. Тогда Эорманрик спит спокойно. Без жреца не может. Во все походы с собой берет - у Ингульфа сменных коней больше, чем у Юннимунда! И все самой отменной породы.
   Скавр уже знал, что Юннимунд - единственный сын короля. Светловолосый, голубоглазый, статный юноша четырнадцати годов, который только и грезил военными подвигами. Отец души в нем не чаял и баловал наследника без меры, даря ему коней, оружие и таская за собой в походы. Однако, хотя Юннимунд и рвался в бой, Эорманрик не отпускал его без охраны, а потому наследник трона до сих пор еще не прошел своего посвящения и не мог называться воином.
   В речах Вилигунда не слышалось ни почтения, ни страха.
   - Не любят у вас жреца, как я понимаю, - уточнил Скавр.
   - Не стоило бы мне об этом тебе рассказывать, - просопел Вилигунд, пытаясь сдерживать себя. - Да ведь все равно узнаешь - не от меня, так от других... Об этом кто только нынче не говорит...
   С недавних пор обстановка в окружающих готскую столицу лесах сильно переменилась, повлияв на умы и настроения подданных Эорманрика. Началось это, как полагает большинство, после восстания костобоких. Тогда-то готы и столкнулись с нежданной напастью, которую прозвали Чадом Лодура.
   В лесах и полесьях, стягивающих стан главного города Эорманрика широким темно-зеленым поясом, объявился страшный зверь. Люди, видевшие его своими глазами и чудом оставшиеся в живых, утверждали, что он похож на белого барса гигантских размеров с длинными кровавыми клыками. Он нападал только на человека и убивал, отгрызая голову. Жертвой зверя становились простые селяне, охотники и даже хорошо вооруженные воины. Создание это истребляло всех подряд и обладало столь непомерными силой и быстротой, что даже несколько опытных дружинников не могли с ним справиться. Прежде чем в цель летела стрела или обнажался меч, человек был уже сбит с ног, а в следующее мгновение - растерзан.
   Чадо Лодура наводило ужас на всю округу. Вскоре хищник, не довольствуясь промыслом в чаще леса, стал заходить в села, убивая первых встречных крестьян. Жалобы населения заставляли Эорманрика не раз посылать лучших воинов прочесывать леса, но успехом меры эти не пользовались. Зверь как будто чувствовал угрозу и растворялся в воздухе. Изловить его не могли даже при помощи искусных следопытов, знающих все звериные повадки.
   Между тем счет погибшим от клыков чудовищной твари шел уже на многие десятки. Народ охватила самая настоящая паника. Пастухи стали бояться выводить стада и табуны на выпас за черту городских укреплений, земледельцев невозможно было заставить работать на полях. Погибли даже несколько королевских глашатаев, направленных из столицы в другие города с важными поручениями.
   Видя, что все старания покончить с неприятной напастью не дают результатов, Эорманрик вынужден был во всеуслышание признать демоническое происхождение лесного существа. Тогда перепуганный люд обратил свои взоры на мага Ингульфа, безоговорочно уверившись в том, что не сила оружия, а могучие чары и заклинания верховного жреца помогут справиться с тяжелой бедой, постигшей готов. Каждый день с утра и до вечера к жилищу Ингульфа стали вести дары: золото и драгоценные каменья, коней и быков, невольников и изысканное оружие. Все только для того, чтобы задобрить служителя Вотана и найти в его лице надежную защиту.
   Жители Архемайра чувствовали свою вину перед жрецом. Все помнили, как Ингульф забирал себе лучших пленниц после походов, присваивал сундуки с золотыми украшениями и вообще вел себя не так, как - по мнению людей - должен вести себя хранитель древней мудрости предков. Тогда это у многих вызвало недовольство и пересуды. За спиной мага королевские воины, возмущенные самоуправством жреца, поносили его, как могли. Даже простые горожане вздыхали, что сам великий Эорманрик уже и слова не может сказать поперек воли обнаглевшего слуги Вотана.
   Неприязнь к Ингульфу сплотила очень многих. И хотя открыто она не проявлялась, маг не мог не отметить изменений в настроениях толпы. Люди боялись его по-прежнему, ноднако перестали почитать как духовного покровителя народа. Если когда-то власть Ингульфа оберегала их и спасала - то в последнее время все больше поднимали головы усмиренные народы и скудел поток добычи в общую казну. Тем нестерпимее стало видеть богатство, достающееся верховному жрецу, тем громче звучали голоса возмущенных.
   Вот тогда и появился чудовищный зверь. Как сознавали теперь люди, это Вотан-Всеотец наслал его на их головы, чтобы научить смирению и наказать за неуважение к избраннику, коему предназначено быть посредником между божественным и человеческим миром.
   Потому и горожане, и селяне, и жители ближних областей сбились с ног в попытках вернуть утраченную милость Ингульфа. Богатства мага росли: его слугам даже пришлось отстроить новый большой амбар под хранилище и сделать еще несколько загонов и хлевов для скотины. Любая прихоть верховного жреца теперь выполнялась беспрекословно.
   Народ уповал на Ингульфа в надежде на то, что тот сумеет освободить его от Чада Лодура. Маг действительно обещал, что скоро с демонической тварью будет покончено раз и навсегда. А потому, ежегодное празднество посвящения в воины решили не отменять...
   - Ладно, - одернул себя Вилигунд, - хватит болтать. Завтра выступаем на костобоких! Своевольничать стали, дани не платят. А теперь призвали себе в помощь акибов и навров, да еще с аланами заигрывают. Надеются выстоять против нас! - германец гулко расхохотался.
   - Много воинов идет в поход? - спросил римлянин.
   - Дружины Гундовальда и Хродгера, еще эрулы, хавки и атаулы. Наконец разомнем свои кости - будет работа для настоящих мужчин! Не все вино хлебать и девок тискать в городе. Так и зачахнуть можно от тоски.
   - Король поведет?
   - Нет, Хродгер Хромоногий, - Вилигунд перешел на шепот. - Старейшины что-то темнят из-за этого Чада Лодура, как бы не вышло какой бузы. Вот и решил Эорманрик за порядком тут приглядеть. Да мы и сами справимся.
   - Если аланы подоспеют... - покачал головой Скавр.
   - Не подоспеют! - хлопнул его по плечу Вилигунд. - Не бойся! Хродгер свое дело знает.
   - Я иду в твоем отряде? - спросил Скавр с надеждой.
   Вилигунд нахмурился.
   - Судьбой твоей распоряжается Эорманрик. И тебе полезнее остаться в столице. Пригляди за Юннимундом, это моя к тебе личная просьба. Малец должен пройти посвящение через несколько дней. Ингульф обещал, что Чадо Лодура больше не угрожает нашему народу, однако за наследника у нас особая тревога. А ты - я помню, как меня завалил! - Вилигунд вновь расхохотался, давая понять, что давно не держит зла за давнюю стычку. - За твоим плечом Юннимунд будет в безопасности.
   В назначенный день стольный град Эорманриха - Архемайр - проснулся раньше обычного. К центральным улочкам готской столицы - Дворцовой, Медвежьей и Улице Трех Прудов стекался народ. Заработали пекарни, дразня ноздри ароматом свежевыпеченого ячменного хлеба. На пустырях установили большие котлы и вертела, на которых предстояло зажарить освежеванные туши быков и свиней. А горожане уже облепляли полянки и проулки между длинных домов с мощными опорными столбами и стенами из плетня, обмазанного глиной, каких было немало в центре столицы. Всюду мелькали плащи из волчьей и медвежьей шерсти.
   Этот день считался священным у всех германских племен. Его полагали началом сотворения Мидгарда - Среднего Мира или Мира Людей, созданного богами из тела убитого ими исполина Бримира. Раз в год в конце весны жрецы с большим размахом проводили обряды и церемонии, которые в самом Архемайре были приурочены к другому событию - Дню Донара или возведению возмужавших юношей в звание воинов.
   Торжества и ритуалы, длившиеся до самого вечера, неизменно привлекали самый разнообразный люд. Воины шли, чтобы усладить душу зрелищами, отведать медовухи, плодового вина и ячменного пива, сдобренного ягодами и травами. Старики - чтобы разыскать своих ровесников и вспомнить былые подвиги под трели лютни. Женщины - чтобы покрасоваться в праздничных нарядах. Поверх шерстяных жакетов с пестрой вышивкой и надрезами на рукавах они надели юбки со множеством искусственно сделанных складок, подпоясались красными или синими поясами с круглыми застежками и длинными нитями. Впрочем, и мужчины сегодня выглядели нарядно. Некоторые облачились в голубые льняные рубахи с просторными рукавами и воротом-капюшоном, охватив их широкими поясами с крашеными кистями, висящими спереди. Другие поверх курток накинули плащи из бурой шерсти, крепленные на плече фигурными золотыми или серебряными скобами. На ноги обули кожаные сандалии с большими задниками и длинной шнуровкой до колен поверху выстиранных белых обмоток.
   Детвора сбегалась больше ради вкусных яств, которые предлагались всем желающим в неограниченном количестве. Кроме жаренного и запеченного мяса королевские повара угощали сыром и молоком, овсяной кашей с приправами и рыбными блюдами.
   Кто-то приходил пешком, кто-то - подъезжал на своем скакуне, привязывая его к коновязи или плетням многочисленных оград. Старейшины и главы родов прибывали в сопровождении всех своих семейств от мала до велика. Ждали и появления короля вместе с его дружиной и верховным жрецом.
   Посвящение в воины - главное событие в жизни гота. Это удивительное таинство, прохождение через которое открывает дорогу к великой славе и бесчисленным знаниям, оно приравнивает человека к полубогам - хозяевам собственной судьбы. Принявшим воинскую присягу раскрывали секреты ратного дела лучшие мастера, тогда как жрецы посвящали в искусство приручения лошадей и собак с помощью взгляда, нечувствительности к боли и вхождению в образ того или иного зверя.
   Однако для того, чтобы юношу допустили до священного ритуала, он должен был выдержать важное предварительное испытание. Молодой воин выискивал в лесу матерого волка, убивал его одним лишь коротким костяным кинжалом и пил его кровь, чтобы сила и дух этого могучего существа перешли в его собственное тело.
   Ежегодно такое испытание, предваряющее посвятительный обряд, выдерживали до двух сотен юношей из Архемайра, и оно всегда проходило безупречно. Минувшие события, конечно, не могли не повлиять на подготовку к проведению ритуала Донара. Осознание витающей рядом угрозы подавляло не только молодых воинов, которым предстояло ступить под полог ставших проклятыми лесов, но их семьи и всех горожан, имевших обыкновение шумно и весело отмечать привычный праздник. И только участие в посвятительном действе сына короля вселяло надежду на благополучный итог, придавая праздненству особый размах
   Эорманрик впервые отступил от канвы древней церемонии, чтобы позаботиться о жизни юношей. Несмотря на заверения Ингульфа, он принял меры безопасности. К каждому из испытуемых было приставлено по два опытных воина с копьями и дротиками, которым поручалось двигаться им во след на расстоянии тридцати шагов. По мере сил, они должны были ограждать молодых охотников от нападения жестокого зверя.
   По наказу Вилигунда Скавр выпросил себе честь оберегать королевского сына - еще неокрепшего подростка с золотой копной волос, зелеными глазами и выпирающими из под куртки лопатками. Эорманрик беспокоился о сыне больше, чем о других, но не мог обидеть его слишком большой опекой. Он лишь усилил сопровождение Юннимунда искушенным охотником-следопытом Отмаром и двумя копьеносцами: братьями Фридамундом и Хандульфом.
   Вопреки наказу вождей не пить много перед выступлением из города, братья уже успели как следует приложиться к медовухе и глаза их ярко блестели на порозовевших лицах. В других отрядах запрет тоже оказался нарушен. Перед походом в неведомое даже опытные воины хотели разогнать кровь с помощью крепкого напитка и отбросить осаждающие их дурные мысли.
   - По мне лучше в бой, - проворчал Хандульф. - Хорошо нынче тем, кто ушел с Хродгером! Там хоть знаешь, на что рассчитывать. Есть враг, и он смертен. От быстроты твоего клинка зависит, снесешь ли ему голову, или отправишься за валькириями. А эта тварь вне всех законов. Может, ее и убить невозможно?
   - Довольно трепать языком! - сурово рявкнул Отмар, худощавый, но очень жилистый человек с тенями вокруг глаз и сухим рубцом через всю левую щеку. Кому как не ему, всю жизнь занимавшемуся промыслом дикого зверя, было знать, что лес не любит суеты, сомнений и страха.
   Краем глаза Скавр наблюдал за сборами и заметил, что некоторые готы гадают на удачу, как это принято у всех германцев: кто по фигурам птичьих стай в небе, кто по ржанию лошадей. Некоторые натирали чесноком клинки и наконечники фрам, другие - подвешивали мешочки с чесноком к поясам, чтобы защититься от нечисти. Сам римлянин сохранял ледяное спокойствие. В суеверия он не верил и полагал, что слухи о Чаде Лодура сильно преувеличены. С собой он взял три метательных копья и гладиус, которому отдавал предпочтение перед германскими мечами. Чтобы не издавать много шума, все воины надели только кожаные доспехи и взяли легкие деревянные щиты, обтянутые бычьей или воловьей кожей. Всю тяжелую амуницию оставили в Архемайре.
   Первые готские отпрыски, выбранные для прохождения лесного обряда, выступили из Северных Ворот - больших дубовых створок, обитых заржавевшими железными скобами. Их было двадцать. Следом выдвинулись сопровождающие. Все направления были заранее распределены охотниками. Отмар предложил Скавру и братьям взять по правую руку от Серой Лощины и держаться елово-буковых подлесков, в которых водилось много волчьих стай.
   Юннимунд волновался, но виду не подавал, как и подобает сыну короля, однако тревога его не укрылась от глаз его более опытных спутников.
   - Ничего, - напутствовал Отмар. - Это всего лишь охота. Думай только о волке, нюхом ищи его в лесу. А мы дышим тебе в спину.
   Слова эти, по-видимому, не слишком взбодрили Юннимунда, однако юноше ничего не оставалось, как довериться судьбе. Он всем должен был доказать сегодня, что достоин называться мужчиной и будущим вождем.
   - Если появиться эта тварь, - тихо, но внушительно сказал охотник остальным, - нападать на нее всем сразу и с нескольких сторон.
   - Это как? - спросил Фридамунд.
   - Бить копьями и в голову, и в брюхо, и в лапы, бестолочь! - рассердился Отмар. - Еще лучше снизу поднять на копья. Помните: не будет слаженности в атаке, и она растащит вас на куски, даже не заметив.
   За лощиной налетел ветер, принеся запах хвои и сорвав со шлема Хандульфа одно перо. Все нахмурились. Это было похоже на дурной знак.
   Пропустив вперед сына короля, воины ступили под густые своды буковых деревьев. За первыми их плотными рядами, стоящими подобно валу, начинались низины, где преобладали ели, а ноги утопали во мху и застревали в вереске. Вдалеке блестели светлые пятнышки, похожие на ручьи или заводи. Скавр уже слышал от горожан, что дремучий лес в окрестностях Архемайра очень древний, не даром готы называли его урвальд, что значит первозданный. Старики поговаривали, что еще полвека назад здесь можно было встретить чудесных единорогов.
   Тишина леса оказалась обманчивой. Между деревьев гуляло звонкое эхо, далеко разнося каждый звук, а звуков было много. Скрипели ветви, напевали дрозды, осыпалась хвоя. Скавр мало что смыслил в делах охоты и просто доверился проводнику, не забывая в то же время про свое воинское чутье. Иногда в прорехах кустов мелькала спина Юннимунда, но чаще приходилось продвигаться по его следу в тесных беспросветных дебрях.
   Скавр отметил, как изобильна жизнь вокруг. По буковым стволам сновали рыжие белки, в кустах дикой рябины копошились кулики, из-за серого пня выскочил сурок. Ручейков и болотистых луж становилось все больше, их приходилось огибать, чтобы не намочить ноги. Над водой густо кишела мошкара и звенели комары. То тут, то там попадались ломти свеже взбитой земли, осевшей круглыми холмиками - работа землероек и кротов. При всей своей осторожности Скавр иногда цеплял рукой сухие ветки, которые с шумом ломались или, отстраняя колючую еловую прядь, осыпал шишки на плечи. При этом он незамедлительно ловил на себе сердитый взгляд Отмара.
   Время тянулось томительно медленно. Постепенно тугое, словно тетива лука, напряжение начинало ослабевать, так как ничего не происходило. Избороздив вместе с сыном короля множество перелесков, оврагов, лужаек и рощ, охотники повстречали лишь старую лисицу, енота и двух зайцев. Волков не было.
   - Не повезло нам сегодня, - сказал Отмар, когда воины нагнали Юннимунда у торфяников. Юноша сидел на гнилой колоде с безнадежным видом. - В этих местах серых всегда было что мух над навозом. Похоже, перевелись все. Даже запаха волчьего не чую.
   - Волки тоже жить хотят, - вставил Фридамунд. - Чада Лодура бояться.
   Реплику его бывалый охотник оставил без внимания.
   - Что же делать? - сын короля поднял на Отмара глаза, в которых едва не блеснули тщательно сдерживаемые слезы. - Значит, я не справился со своим испытанием?
   - Надо возвращаться, - спокойно рассуждал тот. - Пройдем Тополиным Логом, там должны быть волчьи норы. А то скоро солнце сядет.
   Юннимунд поднялся. Долгое блуждание по лесу утомило всех, но никому не хотелось вернуться в Архемайр, не сделав дела, ради которого отправились в путь. О Чаде Лодура и вовсе уже позабыли, стали почти беспечными.
   Внезапный крик подростка через несколько десятков шагов застал воинов врасплох. Со всех ног кинулись на звук, задевая и ломая ветки. Когда спустились к маленькой ложбине, покрытой высоким дерном, Скавр остолбенел: здесь все было
   залито кровью. В разных позах разметались растерзанные тела, над которыми стоял белый от ужаса Юннимунд. Рваные клочки мяса, вывалившиеся из-под размолотых ребер внутренности и круглые кровяные лужицы, образовавшиеся под обезглавленными шеями - такова была суровая картина, представившаяся воинам.
   - Это Валдомар, - безошибочно определил Отмар, вглядевшись в остатки одежды одного из мертвецов. - Столько зверья своей рукой убил, а теперь вот и сам стал добычей...
   Охотник обошел всю ложбину, поглядел по сторонам, понюхал воздух.
   - Эта мерзкая тварь была здесь совсем недавно.
   Готы стояли подавленные и поникшие. Гибель целого отряда товарищей произвела на всех сильное впечатление. Скавр не смотрел на них, его волновало сейчас что-то другое - пока смутное и необъяснимое. Римлянин поднял глаза к курчавым верхушкам тополей: они слабо шевелились, раскачиваемые ветром. Это движение казалось каким-то очень замедленным, неестественным, будто изменилось само время. Листья плыли, словно облачная дымка и взгляд, догоняющий их, также повисал в каком-то молочном тумане. Скавр понимал, что происходит что-то неправильное. Больше чувством, чем глазом он уловил, как красного ковра ложбины коснулась тяжелая тень.
   Римлянин открыл рот, чтобы предупредить готов об опасности, однако хруст кустов и рык, равный по своей раскатистой силе воплю десятка человеческих глоток, опередил его. Что-то очень большое и невероятно стремительное выкатилось из-за деревьев. Оно прошлось по узкой лужайке как буран. Скавр успел отскочить в сторону, но Хандульфу не повезло: массивный белый зверь накрыл его своим телом.
   - Атакуй! - крикнул Отмар, умудрившийся сохранить полное присутствие духа.
   В барса полетели копья. Скавр сумел пробить насквозь заднюю лапу хищника. Зверь заревел еще сильнее, крутанувшись волчком. Своим широким хвостом он сбил с ног Юннимунда, а ударом передних лап подмял Фридамунда, так что у того затрещали кости. Потом хищник почти встал на дыбы от боли - это Отмар воткнул ему копье прямо в глаз. Скавр не отставал, всадив оставшиеся два копья в холку зверя.
   Кровь била из тела барса длинными темными фонтанами. Он словно растерялся, утратив часть своей силы. Однако уже в следующее мгновение хищник совершил столь страшный бросок, что Скавр ушел от него только падением на спину и перекатом в сторону. Выхватив меч, римлянин несколько раз расчертил вокруг себя воздух, но не попал. Тем не менее, зверь оказался в тяжелом положении. Он слабел и ему становилось все труднее противостоять сразу двум подвижным противникам, кидающимся на него с разных сторон. Отмар и Скавр почувствовали это. Они все настойчивее наседали, видя, что движения барса замедляются. Охотник изловчился и на скачке перерубил зверю мечом переднюю лапу. Кровоточа и воя, барс с разгона вломился в стену зелени и скрылся из глаз.
   На примятом красном дерне остались три свежих тела. Братья Фридамунд и Хандульф были мертвы. Сын Эорманрика, в падении ударившийся головой о древесный ствол, лежал без памяти. Скавр и Отмар посмотрели друг на друга.
   - Не дадим ей уйти, - сказал охотник. - Добьем эту тварь, и пусть ее потрошат черви.
   - Но Юннимунда нельзя тут оставлять! - возразил Скавр. Он понимал, что тяжело раненный хищник, передвигающийся на двух лапах, уже не опасен. Нужно было довершить начатое. Однако он помнил и о своем главном долге.
   - На плечи его, - нашелся Отмар.
   Вдвоем они подняли беспамятного наследника под руки - голова его безвольно болталась, - и огляделись.
   - Будем идти по следу, - предложил Отмар, наклоняясь, чтобы подобрать копья. - Кровь льет из нее как вода из худой бочки, и будь я проклят, если эта гнусная гадина не свалится шагов через сто. Чаду Лодура конец.
   Не теряя времени даром, они отправились преследовать барса. Кровавые следы действительно были хорошо различимы на траве и палых листьях, не давая сбиться с верного пути. Похоже, хищник с каждым шагом все больше терял силы. Он продирался напролом: через кусты терновника и завалы бурелома, но при этом, как будто придерживался какого-то одному ему ведомого направления. Зато идти за ним оказалось несложно - он проторял дорогу своим телом.
   Местность стала неровной. Всюду громоздились кочки и мшистые пни, провалы и ямы. Деревья сблизились так плотно, что через них местами стало трудно пробиться. Преследователи увязли в темной непроглядной чащобе.
   - Где мы сейчас? - спросил Скавр у Отмара, когда они в изнеможении уложили Юннимунда на землю и отдышались на коротком привале.
   Следопыт огляделся.
   - К юго-западу от Черного Озера.
   - Что это за место?
   - Гнилая дыра. Ни птицы, ни зверя здесь никогда не водилось. Дальше идут мертвые ключи, испарения от которых пропитали и почву, и воздух. Словом, дрянные трущобы, которые все обходят у нас стороной.
   Дышать вскоре и правда стало непереносимо тяжело. Прелые запахи перегноя сменились едким зловонием, поднимающимся от почвы вместе с дымчатым паром. Многослойные куски паутины, которой были опутаны древесные ветви, цеплялись за лицо. Между тем след стал очень частым - барс спотыкался, теряя равновесие. Из него вылилось уже столько крови, что было непонятно, как он может продолжать двигаться.
   Наконец преследователям повезло. У вяза с раздвоенным стволом они увидели неподвижную тушу. Зверь испустил дух. Скавр и Отмар остановились, с невольным волнением разглядывая существо, столь долгое время державшее в страхе всех жителей готской столицы.
   Шерсть хищника когда-то была белой с палевым отливом и серыми крапинами, кое-где переходящими в горизонтальные полосы, но сейчас она слиплась от засохшей крови и грязи. Массивная голова с большим выступом лба, остекленевшие глаза, раскрытая пасть и язык, на котором еще булькали и вздувались красные пузыри. Из спины зверя торчали обломки копий, которые он, похоже, пытался вытащить или перегрызть.
   - Никогда не встречал такого огромного барса, - прошептал Скавр задумчиво.
   - Я тоже, хотя повидал на своем веку разного зверя, - согласился Отмар.
   Они вновь уложили Юннимунда на траву, с опаской приблизились к телу барса. Следопыт обошел тушу, тронул ее ногой. На его лице появилась усмешка.
   - Никакое оно не бессмертное, это Чадо Лодура, что бы там не болтал народ.
   Пока он отрубал голову хищнику, чтобы доставить трофей в Архемайр, Скавр осматривался по сторонам. Его волновало, куда так упорно старался уйти от них зверь. Он наверняка шел к своему логову. За узким, но глубоким оврагом, до которого хищник не добрался, вздымался кряжистый холм, поросший ольшаником и липами. Зоркие глаза римлянина различили на нем что-то подобное хижине или землянке.
   - Посмотри, Отмар! Кто мог забраться в такую глухомань?
   Охотник проследил за направлением его взгляда.
   - И правда, чье-то жилье, - ответил он озадаченно. - Не слыхал, чтобы в этом гиблом месте селились люди. Пойдем глянем, что за отшельник тут завелся. Может, за это время и Юннимунд очнется, а то мы из леса его на себе до ночи не дотащим.
   Завернув трофей в свой плащ, Отмар положил его возле королевского сына, чтобы забрать на обратном пути. Все его внимание захватило странное лесное убежище. Римлянин огляделся на всякий случай, однако все казалось спокойным - барс был убит, и вряд ли хоть одно живое существо осмелилось бы подойти к его логову.
   Скавр взобрался на холм первым. Ноги гудели от целого дня блуждания по лесу с грузом на плечах, но он заставил себя осилить скользкий и грязный подъем, хватаясь за длинные древесные корни, выступающие из земли. Следопыт почти не отставал от него.
   Хижина оказалась большой, с плетенными из ветвей стенами, обтягивающими неструганные сосновые столбы, с плоской тростниковой крышей и одним мелким оконцем. За ней показались пристрои: два небольших сарая, длинный загон, обнесенный оградой из жердей и круглая глиняная мазанка непонятного предназначения. Скавр хотел было зайти в дом, однако Отмар удержал его за руку.
   - Не спеши. Давай сначала осмотрим хозяйство.
   И они направились в обход сараев. Тесная полоска земли между стеной раскидистых лип и строениями здесь не только поросла высоким сорняком, но еще была густо усыпана дерном и ворохом листьев, об которые запинались ноги. Отмар, идущий впереди, похоже, что-то задел и тут же раздался звук, подобный лопающейся струне. Охотника подняло высоко в воздух - ступня оказалась в тугой петле веревки, утянувшей его под самую крону дерева.
   - Помоги! - крикнул он Скавру, беспомощно размахивая руками. Свой меч охотник выронил.
   Римлянин осмотрел траву и вскоре заметил второй конец веревки, привязанный к жерди забора. Распутать плотный узел сразу не получилось и пришлось перерубить его клинком. Следопыт с шумом упал на землю и хрипло застонал.
   - Жив? - Скавр склонился над ним, помогая высвободить ногу из петли.
   - Как ребенка! - Отмар морщился и от досады на себя, и от сильной боли. - Ловушка -то пустячная!
   Однако подняться он не смог. При падении следопыт выбил колено.
   - Иди один, - сказал он Скавру, все больше бледнея. - Не теряй времени! Осмотри пристрои и дом.
   - Хорошо. Я скоро вернусь, - пообещал римлянин.
   Дальше он шел очень осторожно, оглядываясь по сторонам, прежде чем сделать шаг. Желания угодить в новую западню у него не было. Сначала Скавр изучил сараи, но, к его глубокому разочарованию, они оказались пусты. Кроме кусков мешковины, прутьев и гнилых досок там не нашлось ничего. Зато в скотном загоне римлянина ожидала страшная находка. Уже при входе в это громоздкое темное помещение с большими дубовыми воротами, запираемыми на тяжелый брус, в нос ему ударил кислый запах мертвечины. Скавр непроизвольно отшатнулся и тут же налетел на ивовые корзины в углу. Они были заполнены розово-синими кусками мяса. Одного беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: это останки человеческих тел, разделенных на части.
   Потрясенный диким зрелищем, римлянин вышел на воздух, чтобы отдышаться. Когда он собрался с духом и вернулся в загон, его подстерегали новые открытия. Он нашел несколько крючьев, покрытых засохшей кровью, которые свисали с потолка, и ржавые цепи. Все сразу стало ясно: здесь истязали пленников или рабов, а после пыток умерщвляли и разрубали на куски, чтобы мясо их шло на корм зверю. Какому зверю, Скавр уже знал.
   "Вот откуда у него вкус к человеческой крови", - уныло усмехнулся он.
   Самого барса, по-видимому, держали в дальней части загона, отделенной дощатой перегородкой, и приковывали на массивную цепь с железным ошейником. Эту цепь с клочками бело-палевой шерсти римлянин тоже нашел. Теперь его волновало только одно: кто был хозяином ужасной твари и принуждал ее убивать людей? Поглощенный своими мыслями, Скавр вдруг вздрогнул, услышав донесшийся снаружи крик. Это кричал Отмар.
   Стремительно выскочив из зловонного загона, римлянин поспешил к сараям, у которых оставил охотника. Но он опоздал. Шея Отмара была прибита к земле вилами. Скавр только выругался и покачал головой. Он с сожалением склонился к погибшему следопыту и вытянул древко вил, издавших хлюпающий звук. В тот же миг римлянин ощутил спиной какое-то быстрое движение и инстинктивно отклонился от летящей стали. Это широкий кинжал чиркнул над его головой. Боевой опыт вновь позволил ему избежать опасности.
   Когда Скавр развернулся, он увидел перед собой маленького взъерошенного человека со спутанной грязной бородой и выпученными глазами. На незнакомце была короткая куртка из овчины с дырами, открывавшими сухую белую кожу, покрытую язвами и струпьями. Бородач был вооружен кинжалом и дубинкой с утолщением на конце. Сдвоенная атака его показалась римлянину достаточно ловкой и умелой, но Скавр легко отразил ее вилами, отогнав противника на два шага. Теперь он хорошо видел свирепые глаза, белки которых пересекали набухшие кровяные прожилки, приплюснутый нос с большими ноздрями, мелкие, как у какого-нибудь зверька желтые зубы. Бородач что-то мычал и кидался на него, силясь нанести рану.
   В разгаре схватки Скавр неожиданно улыбнулся. Происходящее чем-то напомнило ему бой на арене амфитеатра, каких он немало повидал в Риме. Длинные вилы с тремя зубьями заставляли его почувствовать себя ретиарием, противостоящим димахеру.
   Впрочем, мастерством гладиатора противник явно не обладал. Уже вскоре Скавр выбил у него из рук дубинку, а потом глубоко ранил в бедро.
   - Брось оружие, если хочешь, чтобы я сохранил тебе жизнь! - строго приказал римлянин.
   Вместо ответа бородач внезапно кинулся наутек. Он почти добежал до калитки в конце забора, когда вилы продырявили его спину. Бросок Скавра был точен. Человек замычал и сполз в высокую траву, привалившись головой к стене. Когда римлянин подошел к нему и повернул, тот еще дышал.
   - Говори! - Скавр впился в его мутнеющие глаза своим взглядом. - Кто твой хозяин? Облегчи признанием свой последний вздох и тогда душа твоя покинет тело легко.
   Бородач запрокинул голову и широко раскрыл рот, из которого уже побежал алый ручеек. Скавр понял: у него не было языка.
   - Кто это сделал? Намекни, дай знак!
   Человек, лицо которого уже заливала мертвенная бледность, поднял правую руку. На предплечье выделялось клеймо, выжженное каленым железом: рисунок и какие-то рунические надписи. Скавр не понимал германских письмен, но рисунок он узнал. Это были соединенные в одну фигуру треугольники. Догадка, которая уже давно зрела в мозгу, обрела окончательное выражение.
   - Ингульф? - только и спросил римлянин.
   Бородач в ответ прикрыл веки с белесыми ресницами, но уже не смог поднять их снова. Он был мертв.
   Осмотрев хижину и круглую мазанку, Скавр нашел в них огромное множество закупоренных глиняных бутылей с какими-то настоями, пучки высушенных трав и корешков. Это окончательно прояснило ему общую картину и позволило сделать свои выводы. Вероятнее всего, дикого зверя, которого верховный маг Архемайра держал в этом захолустье у мертвых ключей, кормили не только свежим человеческим мясом, но и опаивали разными колдовскими зельями, пробуждая в нем свирепость и кровожадность. Немой слуга был приставлен к хищнику, чтобы приглядывать за ним, давать пищу и выпускать в окрестные леса - терзать людей и нагонять на них ужас. По крайней мере, к такому заключению пришел римлянин. Большего узнать ему было уже не суждено.
   С тяжелым грузом на сердце покидал Скавр мрачное жилище на холме. Он думал о том, до каких еще крайних форм выражения может дойти человеческое стремление к бесконтрольной власти и неограниченной наживе. Тайна Ингульфа должна была стать достоянием короля и горожан.
   Римлянин торопился. Ему предстояло еще вытащить из леса Юннимунда, а путь через леса, в которых он плохо ориентировался, предстоял нелегкий. Чтобы не заблудиться, Скавр решил возвращаться проторенной дорогой, на которой осталось немало следов и отметин.
   Нужно было любой ценой выбраться из леса до наступления сумерек, однако, достигнув места, где лежал еще не пришедший в себя наследник, Скавр присел передохнуть на большую корягу. Ног он уже не чувствовал. В голове кружились беспорядочные и разрозненные мысли, но все они так или иначе сходились на готском маге. Скавр не боялся Ингульфа. Он твердо решил разоблачить злодеяния служителя Водана перед Эорманриком и его подданными.
   В этот момент римлянин услышал обращенный к нему негромкий шипящий голос.
   - Тебе лучше отказаться от твоего намерения. Ничего хорошего из этого все равно не выйдет.
   Скавр побледнел и поднялся на ноги, вытаскивая из ножен гладиус.
   - Это тебе не поможет, - из-за куста ракитника показалась фигура мага в длинном плаще.
   Римлянин мгновенно узнал Ингульфа. От неожиданности он растерялся, не зная что говорить и делать.
   - Я мог бы легко забрать и твою жизнь, - продолжал жрец равнодушно. - Только мне она не нужна. Просто забудь, как сон, то, что ты видел на холме - и жизненный путь твой найдет свое выражение. Мы живем здесь по своим древним законам, а ты навсегда останешься чужим для готов. Так не пытайся изменить то, что изменить не в твоей власти - это дорога человеческой глупости. Надеюсь, ты прислушаешься к моим словам.
   Ингульф отвернулся и побрел среди деревьев размеренным шагом.
   - Еще запомни, - сказал он напоследок. - Тебе осталось недолго служить твоему новому повелителю. Свеча Эорманрика уже догорает, а удача исчерпала себя...
   Скавр снова опустился на корягу. Взгляд его неподвижно уставился в одну точку, а тени кустарников и деревьев окружили густым темным кольцом.
  
  -- Глава 7. Берендеи.
   Поднимаясь на холм, юноша искал глазами ворота в сплошной стене опиленного заборола без щелей и разоров. Так он прошел шагов тридцать, пока не наткнулся на малые створы в толще лесины. Отворил, заступил внутрь - ни сторожеев, ни воев. За оградьем прежде всего увидел несколько дровяников, землянки-амбары и покосившуюся беретьянницу, в стороне от которой стояли на земле кадушки и горнцы.
   Светозар прошел дальше по широкой тропе мимо высоких столбов и уперся в громадный песчаник-валун пудов на сто весом с синими крапинами. Формой он напоминал сидящую птицу, а поверхность его была бугристой - будто вздулись разом десятки малых и больших пузырей. Невольно засмотревшись, юноша вздрогнул от звука тихого женского голоса у себя за спиной.
   - Это Гусь-Камень, святица наша. Она всех бед избывать помогает.
   Светозар поспешил повернуться. Перед ним стояла черноокая девица в сиренево-белой лопоти: навершник с вышивкой и круглыми бляшками надет поверх холщовой запоны, на шее - лунница из шариков зерни, в ушах - серьги с треугольными привесками.
   - Как ты сказала? - переспросил он.
   - Гусь-Камень, - повторила девица. - Так кличут у нас хозяйку Подземного Моря-Окияна. От нее все вещи, что на земле есть, народились.
   Юноша смотрел на нее, не отводя взгляда. Чуть раскосые глаза под тонкими бровками луновидной формы, пунцовые, точно атлас губы, россыпи черных как ночь волос, выбивавшиеся из под берестяного обруча, обернутого белой тканью. Ну впрямь - лесная дива.
   - Что замолчал-то? - девица сощурила глаза, в свою очередь, изучая гостя. Сразу приметила распоротый бок, стянутый уже загустевшей от крови тряпицей. - Я погляжу - тебе лиха довелось изведать? Беды бедучей хлебнуть?
   Светозар потупил взгляд, не зная, что сказать.
   - Что ж стоишь? - она удивленно подняла брови. - Поди устал цельный день по лядинам и яругам лазить? Ступай за мной. Дед Хоробор тебя заштопает, а я брашно и цежу поднесу.
   - Благодарствую, - юноша наклонил голову.
   Последовав за девицей, Светозар вдруг подумал о том, что незнакомка ни о чем его не спрашивает, будто сама все о нем знает. В памяти всколыхнулись рассказы о берендеях - таинственных людях Заречья, слывших великими чародеями и умельцами.
   - Ты не страшись - здесь зла чинить тебе никто не станет, - девица словно уловила нить его мысли. - Гостем пришел - как не уважить? Да еще и в раздряге побывал.
   Они шли мимо серых срубов с прилегающими к ним навесами на сваях и столбовых изб с резными стамиками-лебедями на плетневых кровлях. На мелких колышках снаружи висели конопляные веревки, стояли прислоненными к стенам рогатины и мотыги. У одного из срубов - поменьше других, с зубчатой причелиной и длинным выступом охлупени в виде утицы - провожатая Светозара остановилась. Отворив низкую дверь, обернулась к юноше, знаком велев не шуметь. Но он и ногу занести не успел над порогом, как изнутри донесся свистящий с хрипотцой голос.
   - Кого это ты в дом ведешь, Добрава?
   Взяв замешкавшегося гостя за рукав, девица чуть не силой втянула его за собой в полутемное помещение, в центре которого потрескивал очаг. У слюдяного оконца с отодвинутым ставнем сидел старец с густыми, косматыми волосами, расчесанными спереди на пробор. Поверх рубахи с подоплекой на нем был накинут шерстяной зипун до колен. При появлении гостя он даже не поднял головы, подшивая онучи большой костяной иглой.
   - Дед... - раскрыла было рот девица, однако тот не дал ей и слова сказать.
   - Постой, дай сам погляжу.
   Старец вытянул руку навстречу Светозару и поводил по воздуху растопыренной пятерней, словно что-то ощупывал.
   - Ну, добре, входи, - позволил он. - Садись к окну, да рубаху скидывай. Добрава тебе мою приволоку отдаст.
   - Мир тебе, добрый человек, - поприветствовал старожила Светозар, - и здравие. Судьба да нуждина в твой дом привели - ты уж не обессудь.
   - Не трудись, - махнул рукой старец. - Знамо дело. Ноне жить на Большой Реке не сладко.
   Он наконец посмотрел юноше прямо в глаза. Взгляд чистый, глубокий, до самого нутра достает. Таких прозрачных глаз, с легкой радужной оболочкой Светозар доселе не встречал.
   - А ты зельный молодец, - подметил старец. - Не прост, хоть простаком прикидываешься.
   - О чем ты, отче? - не понял его юноша.
   - Ну да ладно, - старец словно не услышал вопроса. - Рану твою нужно подлечить, а там - за стол сядем. Добрава пока ядь сготовит.
   Светозар осмотрелся. В избе - высокая столешница, скатертью накрытая, длинная скамья и два стула. В углу - круглый чурбан, корзины и жбан для воды. На скамье - кувшины, горшки, плошки и ковш. Вот и все убранство.
   Кое-как стянул юноша с плеч рубаху - совсем засмердела от грязи и крови, стала как береста. Осторожно размотав повязку, подступил поближе к хозяину избы. Рана снова заныла, запищала глухой болью, но старец ладонью над ней поводил, погладил воздух - вроде унялось, отпустило.
   - Поднеси водицы, Добрава, - сказал, беря в руку малую иглу и ловко продевая в ушко длинную нить.
   Девица зачерпнула воды опаницей из жбана.
   Как зашили рану, Светозар даже не учуял.
   - Все, теперь как новый, - заключил старец удовлетворенно. - Но под железо впредь лучше без огляда не кидаться. Тебе еще жить - ума набираться.
   В избе занялся запах пшеничной каши, варимой на меду.
   - Ты сядь пока, Добраве не мешай, - молвил дед Хоробор. - Кутью сварить - дело не шуточное. Тут богов важно уважить, союз воды, огня и зерна съединить. То тебе не пустяк. Кутья, она ведь жизнь в нас зачинает внове, над смертью возобладая. Ажно травинушки по весне, пробивающие еще мерзлую землю, или листы купины, возрождающиеся на сухих ветвях, дабы солнце славить.
   Светозар, облачившись в белую хозяйскую рубаху с широкими рукавами, которую положила перед ним девица, послушно присел в углу. Когда Добрава накрыла стол, разложив на нем кныши, расставив плошки с дымящейся кашей, украшенной земляничными ягодинами, кувшин с цежей и горшок с топленым маслом, старец не торопясь поднялся.
   - Ну, теперь потрапезничаем, - проговорил. - Сперва восславим Вышнего, Белобога и Буй-Тура, а потом и сами сядем.
   Он отломил кусок от кныша и бросил его в очаг. Затем зачерпнул деревянной ложкой каши - вылил на угли. Еще плеснул туда из кувшина цежи.
   - Все мы искорки малые на земле, - со вздохом вымолвил. - По воле божеской загораемся, по воле божеской гаснем...
   После сытной трапезы, Светозара совсем сморило.
   - Умаялся, молодец, - усмехнулся дед Хоробор, велев Добраве убирать со стола.
   Проспав в доме старца до рассвета на лавке, юноша пробудился от хрипловатого голоса хозяина.
   - Вставай, уже денница в небе занялась. Пора идти на реку, бредни ставить.
   Когда вышли из дому, Светозар заметил, что поселок ожил, повсюду зашевелились люди. Женщины в долгорукавных платьях с оторочкою и войлочных повойниках носили воду с заводи, пастухи гнали коров на выпас. Заработали молотами ковали, в ворота тына въехала телега со свежескошенным сеном.
   Юноша нес на плечах невод со свернутой прямоугольной мотней из четырех клиньев. Спускаясь с увоза холма вслед за дедом Хоробором, он глубоко вдохнул еще холодный, кристально чистый воздух. Трава была тяжела, намокшая не то от дождя, не то от росы. Дух от земли вздымался ядреный, будоражащий - он в миг согнал последние остатки сна.
   У маленькой речушки к восходу от селища тоже стоял хлад. Еще тут реял тонкий, как паутинка туман, густея в тенях дерновины и осокаря. Перед носом попискивали мошки.
   - Послушай, как землица дышит, - прошептал старец. - Чуешь? Семена нарождаются, травы друг с дружкой перекличку ведут, цветки напевами изошли. Всех их сок жизни питает. А в небесье Красно Солнышко спеет, чтоб пути-дороги наши освещать...
   Светозар молчал. Мир, простерсшийся вокруг был и правда прекрасен. Пряжа лесной зелени клубилась и текла, отливая блестками, глубоко в чащобах проснулись звери и птицы, чтобы предаться своим игрищам. Юноша запрокинул голову: округлое блюдце Сурьи уже переливалось, точно перламутровое.
   Растянув под залавком бредни и утяжелив их свинцовым грузилом, дед Хоробор и Светозар стряхнули на берегу мокрые руки. Надели скинутые у отмели ноговицы.
   - К обеду будет рыба, - пообещал старец.
   Он тоже оглядел небо: солнце крепло.
   - Теперь пойдем за мной!
   Старец увлек юношу под кроны дубов и ясеней. Двигаясь заячьими тропками, усыпанными палыми желудями, они вскоре добрались до небольшой рощицы, целиком состоящей из ровной, крепкой лещины с пышными ветвями. Светозар сразу уловил, что место это особое. Земля здесь стучала под ногами, а на деревья не садились птицы. Еще и солнечные лучи, преломляясь над кронами, образовывали почти радужное свечение.
   - Это наша священная роща, - вполголоса поведал дед Хоробор. - Керметь Буй-Тура Волоса.
   Светозар как зачарованный смотрел на стройные, ладные дерева. От волхва Всевида он уже знал, что орешник - древо Велесово, единственное в лесу, в которое никогда не бьет молния. Под ним часто ищут укрытия в грозу, а охотники, отправляясь на промысел, подвязывают кору лещины к своей опояске. Еще он где-то слыхал, что раз в году души стар-отцов рода нисходят из Ирия, чтобы проведать своих сходатаев. Спускаясь в мир из Нави по веткам орешника, они тем же путем оборачиваются назад.
   - Исстари эту рощу чтим, - задумчиво толковал старец. - Да и как не чтить? Буй-Тур Волос - благодетель всего живущего. Мир, Родом сотворенный, он посолонь двигает, коловрат оживляет: от тьмы к свету, от хлада к теплу, от сна к яви, от зимы к весне. По его воле вещи текут, непрестанно зановляясь.
   Дед Хоробор поклонился деревам и мягко прислонил к одному из них свои ладони.
   - Еще Пращуры наши сему славутному урочищу требу подносили. Дерева эти не простые - они в ночи светятся. Сюда и за советом, и за помощью хаживают, ведь все мы Волосовы внуки. Волохатый никогда нам не отказывает.
   - Отче! - отважился попросить Светозар. - Дозволишь ли мне к кермети вашей припасть? Знаю, чужой я тут, отметник, недостойный урочищам вашим кланяться, да больно много в душе маяты - бередит она меня, проклятая, пуще раны.
   Дед Хоробор пожевал губами.
   - Что ж тебя тревожит, удалец? Какая печаль извела?
   Светозар смутился.
   - Не могу я красно словами это высказать. Не помощи, не совета хочу, но токмо бы знак какой узреть - как жить дальше?
   - Чем же нынешняя жизнь тебе плоха?
   - Всем хороша и люба, - юноша запнулся, вспомнив сгнивший чур Святовида и диво-птицу на тополе, - да только я знать хочу, как роду своему помочь. Чую, ждать перемен...
   Старец молча размышлял. Наконец в глазах его вспыхнули огоньки.
   - Отчего ж нет? Изволь, пособлю тебе. Не зря ж ты на нашу голову свалился - всему есть причина и высшая воля на небе и на земле. Волос всеведущ - и показать, и подсказать может - ты только сердце перед ним открой.
   - Что нужно делать? - решительно спросил Светозар.
   - Сперва надень это.
   Дед Хоробор снял с себя зипун, вывернув его скорой внутрь и деревянный науз на конопляном шнуре - коровий череп с удлиненными рогами.
   Юноша послушно принял вещи старца. Пока он одевал их, дед Хоробор подобрал в траве длинную ветку и очертил вокруг Светозара большой круг.
   - Как скажу - начнешь ходить окружьем с заката на восход. Я тебе помогать буду. Правой дланью крепко-накрепко зажми науз, чтоб связь с Буй-Туром не оборвать.
   - А дальше? - робко проронил юноша.
   - Сам увидишь. Все порожние мысли - из головы вон. Ажно пень трухлявый стань на опушке. Не видишь, не слышишь, не чуешь - но все ведаешь. Ступай! Окружье твое - вещая стезя, Путь Млечный. Ты - странник, денно и нощно бредущий к смаге Прави.
   И старец забормотал что-то приглушенное, невнятное. Слов его было не разобрать, но в них ощущался ровный темп, постоянный ритм. Этот ритм сначала навел на Светозара дрему, потом встряхнул, разогнав по жилам кровь.
   Дерева зашевелились, убыстряя шаг, затем ускорились, завертелись со страшной силой, словно волчок. Они тянули юношу за собой. Он едва поспевал за ними, выбиваясь из сил. Движение превратилось в один бешеный танец, и в этом танце небо с землею съединились друг с другом, срослись в сплошной ком. Когда мочи вращаться уже не было - лещины снова замедлились. Сначала перешли на шаг, потом потекли, точно озерная рябь.
   Тело таяло вместе с ними, растоплялось в воздухе как поздний снег, как масло на углях в горнце. Юноша скоро перестал его замечать. Сперва провалились куда-то ноги, потом - голова растворилась в тумане. Даже ладонь, которой он стиснул Велесов оберег, пропала в дымчатой пустоте. Движение продолжалось, но это движение стало покоем - безликим отсутствием всех вещей. В этот миг Светозар даже не знал и не помнил, кто он такой, откуда взялся на белом свете и что такое сам белый свет.
   Просто что-то струило не то в нем, не то округ него. Как разделить? Без края текло, как большая река. Пространство? Время? Не ведал, не разбирал. Позже вернулись вещи. Хороводили сообща травы и облака, солнце, луна и звезды. Явь пряла пряжу, в Нави перерождаясь и творя образы. Вот уж и Сварожичи хороводили с заката на восход, и он вместе с ними. Кружился и колобродил меж ключей и родников Сварги, меж стругов Даждьбоговых и огненных покоев златорунного Ярилы. И зрел Светозар, что несть числа изобильным триглавам, из Ирия исходящим и держащим путь вслед за красным конем Сварога-отца...
   Опосля сурья-сурьица будто потемнела, резкими тонами пошла. Пречистый свет явил и застени, и звуки, и лики. Юноша понял, что вернулось избывшее, из старовицы возродилось зраками. Меж качающихся на ветру высоких дерев и купин, меж утесов, к небесью карабкающихся, вился вдоль дорожной луки несметный людный поток. Шли цельно - род к роду, племя к племени. И воев тьма самых лепших, и женщин разодетых нарядно, и отроков проворных. Катили возы, табуны жеребцов копытами били, за ними - гудели козьи да овечьи гурты. А над всем людьем с добром ихним стояли благие князья, за собой повлекая - в край прозрачных рек и сочных лугов, цветущих долин и изобильных лесов. И реяла в облаках семицветная чудо-птица, громозвучную заводила песнь, славя согласие и мудрость великого народа...
   Светозар без сил опустился на траву. Ветви лещин в Велесовой роще были почти неподвижны. Лишь ветерок, забавляясь, прятался в самых верхушках курчавых крон.
  -- Глава 8. Огнем и железом.
  
   Рано поутру Скавра вызвали во дворец Эорманрика. Однако сейчас королевские посланники провели его не в главный зал, где принимал его владыка готов в прошлый раз, а в южный боковой флигель, с единственным прорезанным оконцем под потолком. Пол устилала длинная войлочная кошма, на дальней стене висел потемневший ковер сирийской работы, пахло конопляным маслом. В помещении помимо двух безмолвных мечников и Родвира - сутулого слуги с раздробленной правой кистью, который обычно развлекал короля сказами и преданиями разных народов, - находились Эорманрик и Ингульф.
   Видимо, маг уже поспешил рассказать королю о событиях минувшего дня, представив их в выгодном для себя свете. Сделать это было не трудно, потому как Юннимунд почти ничего не помнил из произошедшего в лесу. Скавру оставалось лишь недоумевать, для чего его позвал Эорманрик и чего ему стоит ждать.
   - Наш верховный жрец поведал нам о твоей доблести и отваге. Под его руководством ты расправился с чудовищем, напавшим на моего сына. Юннимунд обязан тебе жизнью, а неблагодарность никогда не была пороком нашего рода. Потому можешь просить у меня любой награды.
   Удивление Скавра не знало предела. Если еще вчера он размышлял о том, в каких красках представить готскому вождю историю с Чадом Лодура и истинную роль Ингульфа в ней, то теперь слова обвинения присохли к его языку.
   - Я лишь выполнил свой долг верноподданного и просьбу своего друга, Вилигунда, - поклонился римлянин.
   - Теперь понятно, почему ты сам напросился в его охрану, - Эорманрик улыбнулся своей странной полуулыбкой. - Боги воистину любят тебя, римлянин, и они вновь послали тебе удачу. Именно от твоего меча пала ужасная тварь, едва не ставшая проклятием для всего моего народа. Нет более нужды нарушать древние традиции. Юннимунд пройдет посвящение в следующем году. Беспокойство за его судьбу заставило меня отступить от священного канона и вызвало немилость Вотана. Но ты сумел умерить гнев Всеотца и совершил невозможное...
   - Если римлянин желает, он может присоединиться к своему другу Вилигунду, - внезапно предложил Ингульф. - Как слышно с юга, Хродгер оттеснил костобоких бунтовщиков от земель их союзников, аланов, вбив между ними клин своего войска. Костобоки готовятся к сражению, хотя вряд ли смогут в одиночку противостоять мощи наших дружин. Так что, - маг посмотрел Скавру прямо в глаза, - ты сможешь первым поздравить Хродгера и Вилигунда с новой победой, если отправишься прямо сейчас. С тобой будет десяток отборных воинов, которые покажут дорогу.
   Смысл сказанного Ингульфом был более чем понятен - жрец хотел отослать римлянина как можно дальше, не слишком полагаясь на его молчание.
   - Да. Встретиться в бою с врагами моего короля - это лучшая награда, - согласился Скавр, сообразив, что ему тоже будет безопаснее находиться подальше от мага.
   Тот, однако, сделал ему навстречу несколько шагов.
   - Позволит ли мне повелитель поговорить с нашим вчерашним героем?
   Эорманрик отпустил обоих небрежным движением руки, и маг увел Скавра почти под руку, остановившись лишь в полумраке длинного бревенчатого коридора, где не было ни слуг, ни воинов.
   - Ты напрасно полагаешь, - заговорил старец, - что я что-то умышляю против тебя. Мне было достаточно сказать только слово, чтобы ты не дошел до дворца. Поверь: наследнику короля не угрожала опасность. У меня нет причин желать ему гибели, и я непременно предотвратил бы угрозу для его жизни, если бы она действительно существовала. А потому - не преувеличивай излишне значимость своего поступка.
   Скавр нагнул голову, чтобы скрыть улыбку. Впрочем, все может быть, подумал он.
   - Теперь я скажу тебе то, о чем не следует до поры знать нашему повелителю. Ты не просто отправишься к Хродгеру, чтобы передать ему поздравление короля. За землями костобоков, живущих между Варом и Таной, протянулись бесконечные леса народа меренс и венд. Так что для тебя у меня будет поручение.
   - Полагаю, после костобоких Эорманрик намерен направить свои дружины дальше на восток?
   - Ты догадлив, - едва заметно кивнул Ингульф. - Однако леса там скудны, народ дик и рассчитывать на большую добычу нам вряд ли придется. Но именно эти леса скрывают совсем другие сокровища. Потому я всего лишь прошу тебя о небольшом одолжении: разыскать поселения местных племен и записать их родовые легенды, чтобы передать потом в мои руки. В отличии от наших воителей, невежественных в делах просвещения и культуры, ты человек образованный и такое тебе по плечу. Ты сможешь собрать все необходимые сведения и составить для меня отчет. Думаю, тебе нет нужды объяснять, что в сказаниях и легендах передаются крупицы знаний прошлых веков. Могу ли я на тебя рассчитывать?
   - Смотря на что могу рассчитывать я, - внезапно оговорился римлянин, хотя первоначально не собирался торговаться с готским жрецом. Однако Ингульф, похоже, иного и не ожидал.
   - Обещаю тебе достойное вознаграждение за твои труды. Если ты вернешься с удачей, ты сможешь занять место моего ближайшего помощника. Безбедную и спокойную жизнь я тебе гарантирую, поскольку ты знаешь о моем влиянии при дворе и о доле во всей военной добыче от наших походов. Поверь, ты ничем не будешь обделен.
   Вновь подавив желание улыбнуться, Скавр кивнул.
   Продвигаясь на восток по владениям Эорманрика, по неохватной готской земле, римлянин наблюдал многочисленные валы, бревенчатые башни и земляные насыпи, ограждавшие все крупные городки и селения. Чем дальше отдалялся он от Архемайра, тем грубее и темнее становился лицом народ, тем проще и безыскусснее казался покров одежд. Нескончаемые табуны лошадей и стада коров вились ручейками по равнинам и лугам. В селах изнывали от лая собаки и кричали петухи, встречая идущий отряд, а женщины и дети, запахнувшись в потертые звериные шкуры, выбегали из тесных лачуг и землянок, чтобы поглазеть на королевских конников. Примечая возглавляющего их иноземца в кожаной римской лорике, они тыкали в него пальцами и окликали.
   Поселение Сванагард в земле ругов удивило Скавра обилием домов, кузней, гончарен и сыроварен. Народ здесь оказался самый разнообразный, встречались даже венеты и гольтескифы. Это был настоящий ремесленный центр, в котором собирались умельцы из многих родов и общин. Богатые залежи руды у торфяников вблизи селения некогда превратили Сванагард из захолустной деревеньки в небольшой городок, пользующийся вниманием ближних и дальних соседей, а также заезжих торговцев.
   На сей раз предвидение Ингульфа его подвело. Скавр нагнал дружины Хродгера в тот день, когда сами готы нагнали войско костобоков.
   Следуя между холмов, краем подлесков и вдоль течения небольших речушек, готское войско часто останавливалось, разбивая привалы, чтобы отдохнуть, подкрепиться и накормить лошадей, а Хродгер высылал вперед легких конников на разведку. Однажды они вернулись, переполошенные. Оказалось, случайно наткнулись на берлогу, потревожив огромного медведя. В другой раз спугнули стадо кабанов. Однако скоро тревога оказалась самой настоящей. Передовой отряд известил о близости неприятеля, готового к большому сражению.
   Войско Хродгера Хромоногого как раз добралось до Свиной Гряды. Это была цепь высоких крутых холмов, окружавших просторную заречную долину подобно лошадиной подкове. Потревоженные германцами антилопы и зайцы стремглав спасались бегством, ища укрытие в высокой, пока не вытоптанной траве.
   Место казалось чрезвычайно удобным и для обороны, и для лобовых атак тяжелой сарматской конницы. Перед решительным столкновением семьи костобоков со всем своим добром и теми, кто был не способен держать оружие, откочевали восточнее, к Черной Выселке. Остальные, соединив несколько родовых дружин и отряды союзников, намеревались, по сообщению дозорных, встретить готов всей своей мощью.
   - Скавр! - гигант Вилигунд первым распознал римлянина среди приближающихся к лагерю готских конников.
   После недолгих приветствий он расспросил его о судьбе Юннимунда, о новостях с родины. Скавр немногословно отвечал.
   - Мы наконец прижали костобоких, - глаза Вилигунда возбужденно блестели. - Больше месяца шли по их следу. Ну, теперь уж точно не увернутся. Быть большой битве...
   С раннего утра со всех концов лагеря стали стягиваться отряды. Коней намыли, гривы им расчесали, навесили яркую упряжь. Оружие тоже было начищено до блеска. Всем бросился в глаза новый щит Хродгера, покрытый позолотой. По обеим сторонам от конусообразного умбона были набиты на красном фоне два беркута: один верхом на солнце, второй - на полумесяце. Отирая потеющее лицо расшитым синими нитями рушником, конунг Беркутов оглядывал собирающихся вокруг дружинников из под хищных бровей, похожих на разлет крыльев. Его оруженосец застыл рядом в неподвижной картинной позе: широко расставив ноги, уткнул в землю длинное копье с фиолетовым флажком. Сплошная кольчуга из крупных колец, доходящая ему до колен, играла голубыми искрами.
   Слуги принесли дощатые столы и лавки, разместив их под широким дубом - деревом Вотана. На них они ставили широкодонные кувшины с вином, чтобы каждый воин мог почтить Всеотца, обратившись к нему за милостью.
   Хродгер первым среди всех своим дрожащим шагом - говорили, что в правой ноге он носит намертво застрявший наконечник вражеской стрелы - подошел к столам. Зачерпнув полный рог вина, вылил половину на землю.
   - Твое око взирает на нас, твое копье указывает нам путь, - хрипло молвил конунг Беркутов, не отличавшийся большой словоохотливостью. - Честь и хвала Повелителю Людей. Даруй нам победу или славную смерть!
   Готы отозвались слаженным гулом. Допив вино, Хродгер принял от слуги плащ из голубого полотна, на котором золотым тиснением был вышит тройной треугольник - знак Вотана-Харбарда, и облачился в него под одобрительный рокот своих дружинников.
   За ним другие воины подходили к священному дубу, возливали вино и чествовали великого бога. Вотан был воплощением одержимости, истового безумия воина, провидца и поэта. Готы, взывая к нему, просили, чтобы божественная одержимость наполнила их сердца неугасаемым огнем.
   Наконец бодрые шеренги всадников и пехотинцев, над которыми взвились знамена с птичьими, волчьими и кабаньими головами, выступили из лагеря под писк дудок и запевы рогов. Воины затянули гальды скрипучими голосами.
   Оглядевшись по сторонам, Скавр увидел сплошные ряды шлемов - с пучками перьев, рогами или конскими хвостами; щиты всех расцветок - круглые, овальные, прямоугольные; длинные фрамы и контосы с яркими темляками. За последними шеренгами пехотинцев, идущих в облегченных кожаных куртках и с топорами наперевес, ворота лагерного вала затворились, оставив многочисленных слуг, жрецов, знахарей и мастеров кузнечного дела, сопровождающих войско, ждать у повозок возвращения победителей с богатой добычей.
   Двигаясь в гуще германских всадников, Скавр размышлял о превратностях судьбы, повергающей ниц одни народы и возводящей на исторический престол другие. Давно ли минуло то время, когда свободолюбивые наездники, с ног до головы облаченные в роговую броню, господствовали от Вистулы до Хрона, от Рубана до Турунта и от Хесина до Меотийского Озера? Все эти земли назывались Великой Сарматией, и жили на них отважные воины, подобно своим предшественникам скифам поклонявшиеся мечу и погребавшие умерших в насыпных курганах. Но год от года соседи теснили их, отгрызая одну щепоть земли за другой. С запада - геты, с севера - гутоны. Объединившись, именно эти народы дали начало нынешним готам, двум самым знатным родам, известным теперь как южные Амалы и северные Балты.
   Остатки же некогда неодолимых племен Степи, не единожды потрясавших мощь римских орлов, отчаянно боролись за выживание, зубами вцепляясь в сохранившиеся у них ломти степных угодий. Скавр вспомнил, с каким презрением упоминали о варварах римские военачальники, полагая их чем-то вроде скота или разменной монеты в своем соперничестве между собой. Погибнут одни, придут другие - какая разница, казалось римлянам, ни разу в глаза не видевшим ни одного варвара, не знавшим их жизни, с легкостью обрекавшим на смерть одних или помогавшим другим, чтобы потом бросить и этих - ради неизменного величия Вечного Города...
   ...Еще издалека германцы увидели противника. Скавру войско Азарма показалось очень многочисленным, хотя ощущение это, возможно, возникло от преобладания у костобоков конных отрядов и общей растянутости их позиции. Отдельные группки всадников блестели, словно железные гроздья, выложенные в прерывистый узор. И действительно, линия Азарма оказалась не сплошной, а напоминала больше волнистую борозду. Скавр сразу понял, что костобоки построились таким образом, чтобы интервалы ударных кавалерийских ал могли в нужный момент заполнить пехотные части, если не удастся опрокинуть готов с первого натиска. По опыту зная силу бронированных сарматских всадников и их железный напор, римлянин отдавал себе отчет, что противостояние будет не из легких. Сплошные пластины, закрывающие костобоков вместе с лошадьми плотным покровом, не легко пробить стрелой или мечом, а длинные контосы выносят из седел, словно удар тарана.
   Готы по большей части не имели тяжелой брони, однако были гораздо подвижнее, обыкновенно изнуряя неприятеля бесконечными кавалерийскими наездами, выполняемыми на бешеном галопе. К тому же в дружине Хродгера находились эрулы - должно быть, лучшие легковооруженные воины в мире, подавлявшие врага непрерывными залпами дротиков и стрел из дальнострельных луков.
   Конунг Беркутов построил войско клиньями, как это обычно было принято у готов и других германских племен. Каждый такой клин, называемый Кабаньей Головой и состоявший в среднем из полусотни бойцов в ширину и в длину, возглавляли родовые вожди со своими оруженосцами. Если расстроить ряды противника ударом кабаньих голов не удавалось, готы растягивались в сплошной линейный строй и охватывали с флангов. Большое войско могло строиться в семь клиньев по две тысячи бойцов в каждом, а в особом случае - единым треугольником или полумесяцем, что несколько раз применял в своих сражениях Эорманрик.
   На ветру затрепыхали перья и флажки.
   - Ну что, римлянин, устроим костобоким бойню? - обернулся к Скавру Вилигунд, оскалившись всем своим огромным ртом. Борода его шевелилась, словно ерш.
   Скавр ответил одними глазами. Он был спокоен - это было всего лишь очередное сражение среди многих и многих десятков, которые ему довелось пережить - в Британии, Паннонии, Сирии. Только на этот раз не он вел против варваров когорты доблестных гастатов и принцепсов, а сам шел в бой в гуще варварских воителей - прямодушных, но свирепых, точно звери, детей лесов и полей. Место римлянину досталось во втором ряду клина Вилигунда. В первом - за длинной и тяжелой фрамой, которую нужно было держать двумя руками, встал сам гигант: в литом железном шлеме с наносником до самого рта, рысьей шкуре, наброшенной поверх кольчуги с круглой нагрудной бляхой. В бою своего вождя должны были закрывать деревянными щитами, окованными металлическими пластинами, несколько его оруженосцев.
   Вот уже взвыли рога, а за ними грянул другой вой, человеческий - долгий и истошный, от которого скрутило легкие и заболели уши. Костобоки ответили боевым кличем с противоположной стороны долины. Было видно, как взлетели стяги-драконы с длинными красными хвостами, как зашлась чешуей стальная змея неприятельской конницы, подрагивая каплями солнечных бликов.
   В прощелы готского строя почти бесшумно скользнули эрулы в своих желтоватых кожаных куртках и полосатых штанах. Им предстояло нанести сарматам урон, прежде чем столкнуться два конных потока.
   - Не стрелять, пока не увидите их лиц, - слышался низкий с хрипотцой голос Хродгера. - А лучше - пока не посмотрите им в глаза.
   Почти одновременно с обеих сторон шевельнулись с лязгом и скрипом конные и пешие массы. Сарматы двигались быстрее - их конники разгонялись во весь опор, понимая, что в мощном встречном ударе заключено их главное преимущество. Готские всадники пока ступали мерно, следуя за бегущими с ревом эрулами. Эти чрезвычайно подвижные воины встретили алы Азарма бесчисленными стрелами, выпуская их одну за одной, пока не опустели колчаны. Едва смертоносные темные брызги, обдавшие небо над костобоками, запищали по латам, телам и лошадиным ногам, кусаясь и обжигая болью, как лучников сменили метатели дротиков. Скавр невольно удивился слаженности и четкости их атак. Бросив в цель короткое копье с зазубренным наконечником, воин тут же отходил, уступая место другому. Эрулы действовали подобно легионным велитам, катясь волна за волной. Ряд за рядом обновлялись шишаки и желтые куртки, туча за тучей взмывала в высь, чтобы разразиться грозой и окатить неприятеля железным градом.
   Дружины Азарма приостановились. Израненные кони и всадники, выпадавшие им под копыта, создали серьезный затор, замедлив ход бронированной лавы. Этого и добивался Хродгер, протяжным звуком рога дав сигнал вступить в сражение коннице. Готы опустили перед собой толстые таранные копья.
   Скавр уже хорошо различал конусы сарматских шлемов, сияющую чешую и развевающиеся за спиной белые плащи. Стук копыт нарастал. Готы снова завыли, призывая Вотана и Донара. Они уже галопом неслись навстречу врагу. Миг столкновения близился и от этого нестерпимо колотились сердца. Римлянин, отпустив поводья крепконогого германского саврасого, шел за широкой спиной Вилигунда, чувствуя рысий запах его шкуры-накидки.
   - Коли костобоких! - прогудел гигант, скрипнув зубами.
   Сближение. Удар. Треск и хруст. Кого-то сразу вышибли из седла, кого-то пропороли пикой насквозь. Чернобородому готу рядом со Скавром острие сарматского контоса угодило прямо в рот, выйдя из затылка, отчего голова его раскрошилась на части. Римлянин, пропустив над плечом неприятельскую пику, точно вонзил фраму в прощел панциря под правым наплечником ближайшего костобока. Выдергивая назад оружие, он ощутил дрязг расколотых костей и порванного мяса. Схватка разгоралась. Даже лошади противников пытались кусать друг друга и лягать копытами.
   Сарматы стояли крепко, как стена. Они были сильны не только броней, но и духом. Однако готы не собирались отступать, хотя в первые мгновения боевые порядки их погнулись и оказались отброшены на несколько шагов назад. Это было неизбежно при атаке железной сарматской лавы. Однако уже скоро напор дружин Азарма обмяк и линия боя выровнялась. Даже самые твердые копья не выдерживали долгой схватки: намертво застревали в щитах, панцирях и телах, ломались пополам и становились измочаленной трухой. Их приходилось бросать. Пришло время мечей.
   Здесь перевес был всецело на стороне германцев, удары которых вселяли во врага ужас. К тому же среди Беркутов и Вепрей было немало силачей, орудовавших большими топорами и стальными молотами - перед ними разлетались на куски любые преграды. Вытаращив налитые кровью глаза и издавая заливистый волчий вой, готы словно безумные наседали на врага. Никакие потери не смущали их, а собственные раны только разжигали боевой дух и задор - Скавр видел, как жадно они слизывали капли горячей крови, попадавшей на лица. Все прорехи в клиньях мгновенно заполнялись воинами из задних рядов. Со звериным оскалом они сносили сарматам головы и, торжествуя, поднимали над строем.
   Земля, которую уже порядком извозили копыта коней, стала глиной и илом, она хлюпала и липла к лошадиным ногам. Не выдерживая этой изнурительной сечи, костобоки подались назад. Оценив ситуацию, склоняющуюся не в его пользу, князь Азарм поспешил ввести в промежутки потрепанных кавалерийских ал резервы: летучих конников акибов, пехотинцев наваров и конных лучников. Но и готские дружины уже растянулись густыми шеренгами, облегая неприятеля по всему фронту. Эрулы, вновь вступившие в бой и ловко проскальзывавшие между всадниками Беркутов, теперь с ближней дистанции поражали костобоков дротиками и стальными шарами.
   Хродгер Хромоногий все глубже и основательнее продавливал противника. Готов было уже не остановить, они ломили потерявших веру в победу сарматов. Топор Вилигунда, взносившийся над головами сражающихся, алел от свежей крови, стекавшей с него ручьями. Гигант сам походил сейчас на Донара - его пышущее гневом и жаром битвы лицо было ликом божества войны, не знающего пощады и снисхождения. Скавр держался рядом, но бился спокойно и невозмутимо. Римский гладиус без промаха пронзал тела, находя щели во вражеских доспехах, рассекал сарматские шеи.
   Дружины Азарма начали отступать - сначала еще удерживая подобие боевых шеренг, потом беспорядочно и хаотично. Готы преследовали неприятеля. Конники хавков, до того не принимавшие участия в битве, теперь зажимали сарматов с крыльев, отсекая пути к спасению. Сражение перешло в избиение. Германские воины крушили и терзали вражеские тела, неутомимо работая мечами и топорищами. Раненных добивали без жалости. Избегнуть смерти удалось очень немногим.
   Когда все было кончено, победители начали обходить покрытое убитыми поле, отрубая костобокам головы и руки, чтобы до верху заполнить ими походные мешки и отвести их в Архемайр. Павшие готы были похоронены с почестями. Для того, чтобы души героев благополучно достигли цветущих садов Валгаллы, им устроили большие погребальные костры с возлияниями вина и речами жрецов, призывавших валькирий по достоинству позаботиться о доблестных воинах германской земли.
   Отдых войска был недолгим. Хродгер Хромоногий вел дружины в глубь сарматских земель, огнем и железом истребляя всех непокорных. И вот уже занялась ярким пламенем, заполыхала степь, превращаясь в один большой костер, черный дым от которого протянулся до самых малиновых небес, до священных чертогов Асгарда, где могущественные Асы, восседая на изумрудных тронах, с безмятежной улыбкой наблюдали за делами своих детей.
  
  -- Глава 9. Добрава.
   На небе собирались тучки, дальние холмы, отороченные полоской леса, потемнели. День выдался холодный. Весла, вставленные в широкие уключины, с шумом взрыхляли густые сизые воды, обдавая ледяными брызгами по самые плечи. Светозар, правивший стругом, старался не смотреть на Добраву. Сама попросила свозить ее до Волчьей Горы, а теперь молчит, как воды в рот набрала. Только смотрит все время - настырно, изучающе. От этого взгляда не знаешь, куда и деться - как солнце на полудне глаза слепит.
   - Тебя дед в рощу водил? - неожиданно нарушила тишину девица.
   "Заговорила наконец", - облегченно выдохнул Светозар.
   - Водил.
   - Дерева наши показывал?
   Юноша кивнул.
   - И что ты?
   - А что я? - он пожал плечами, краем глаза покосившись на ее зарумянившиеся на ветру щеки, разметавшиеся по плечам волосы.
   - Неужто только глянул и все? - допытывалась девица.
   - Знак испросил у Велеса, - нехотя признался Светозар. - Меня дед твой научил.
   - Ну и как? Помог знак-то, который увидал?
   "Вот прицепилась, прямь как репей", - досадовал юноша.
   - Не разберу пока, - пробурчал он вслух.
   Отер лоб широким рукавом.
   - Все больно чудно. Что с этим делать - не знаю. Видел землю далекую, леса и реки нездешние... Видел предков своих, да вот и все.
   "И чего я тебе рассказываю?" - сам же себя одернул Светозар.
   Добрава еще пытливее всмотрелась в его лицо. Ему вдруг почудилось, что она его мысли читает. Стало неловко, зарделся весь.
   - Каждый знак в себе уйму смысла несет, - теперь девица говорила задумчиво, без тени насмешки. - Им проникнуться нужно. Распознать затаившийся за узором толк. Ты глазами смотрел, да умом рядить пытался. А надобно знаки вышние через душу пропускать. Слушать, что подскажет, к чему повлечет.
   - Видать, для вас это дело нехитрое, - отозвался Светозар. - Вы к тому источно приучены. А мне так пока в диковину.
   Добрава обвела взглядом тонкие речные берега, словно пытаясь высмотреть за ними что-то очень далекое, смутное.
   - Мы от пращуров свое уменье сберегли, - поделилась она. - Они жили в земле далекой, где ось Матери-Протевы крепится. В том краю ходили они в сторожеях у Булат-Дуба, древа вещего, самим Родом посаженного. В коре Булат-Дуба все зраки мира, сколь их есть, собраны были - только зри, да постигай. А высотой древо было таким, что если заберешься на самую макушку, то прямиком в Сваргу попадаешь.
   - Да ну? - подивился Светозар.
   - Но были на том Булат-Дубе еще и сторожеи небесные - два вещих голуба. Они испокон веку на его ветвях сидели, на четыре стороны света посматривали. Облетали те голуба всю землю за три дня, а еже возвращались, то пращурам нашим сказывали, что на белом свете нового. Но вот раз спорхнули голубы с древа, а назад не обернулись. Год прождали их пращуры наши, два - со счету сбились. Что было делать? По завету Рода должны были они тех птиц вещих пуще глаза брезеть. И вот не углядели, значит. Чтобы гнев Родов на себя не навлечь, пошли бродить прадеды по всей земле от края и до края, голубов закликая. Много мест обошли, да птиц так нигде и не сыскали. Пришлось им ни с чем возвращаться. А дорогу назад никак распознать не сумели. Это Род наслал на них самовилов, которые кудесами своими пращуров наших запутали.
   Там и осели мы после долгих блужданий на холмах Большой Реки, судьбу свою покорно принявши. С тех пор так тут и обретаемся. Что-то из сказов и умений прадедовых еще помним и храним как зеницу ока, что-то уже давно подрастеряли по давности лет. А Булат-Дуб ты и сам мог видеть у нас на одеже, да на вышивке. У него восемь ветвей, по четыре на каждую сторону.
   Светозар прибил струг к долу под острым холмом, который называли Волчьей Горой. Находясь под впечатлением от рассказа Добравы, он молчал, хмуря брови. Девица проворно выскользнула из струга, начав подъем по вьющейся вокруг холма тропке. Юноша немного постоял, провожая ее взглядом. Потом, видя, что она не оборачивается, неспешно пошел следом.
   - Иди сюда! - воскликнула Добрава на самой вершине холма, которую покорила, даже не запыхавшись. - Смотри!
   Светозару, куда менее ловко осилившему восхождение, с макушки Волчьей Горы представился волнительный вид на серебрящуюся реку и пышные холмы, волнистой полосой оттенившие сиреневое небо.
   - Да ты не туда смотришь, - улыбнулась девица. - Туда где стоишь, посмотри, на сам соломень. Здесь, на Волчьей Горе, все три мира сходятся. Нижний, что в основаньи ее дремлет - тяжел, темен. Он всю память Протевы в себе хранит, весь опыт былых времен держит. Чуешь его?
   Юноша прислушался к ощущениям в ступнях. Да, снизу так и вздымалась могучая, плотная сила. Она даже чуть покачнула его.
   - Ого, - вымолвил Светозар. - Все одно, что волна под тобой ходит.
   - Теперь выше глянь, - сказала Добрава. - Видишь, как небо здесь близко встало? Нигде такого места боле нет. Прямь над головой повисает. И светом чистым сверху стремит. Это Верхний Мир. Он легкий совсем, ажно пух. Но в его мякоти лучистой священные зраки являются.
   Девица отошла немного в сторону, ошую от него. Светозар лишь сейчас приметил, что несколько стоящих на холме березин непривычны: ветви их росли не вверх, а вниз.
   - И березы Волчьего Холма дюже не просты, - продолжала Добрава. - Они проводники наши, наказники людьи. Они - Средний Мир. Вишь, как солнышко их кроны красит, да по стволу в корни идет? Дерева эти союзом Белобога и Протевы рождены - небо с землей мешают. Всяко древо чтить надо, у всякого мудрости поучаться и знань перенимать. Тем паче, что человек, как и дерева, в Среднем Мире обретается. А эти березы так особо слушать нужно. Каждый раз, как Ясный Сокол в небесьях крылья расправляет - отживший свое прежний мир по стволам березин уходит в чертог Волка. Там, в подземных кладовых матери-землицы под спудом хорониться - старовину былых времен бережет.
   Девица обошла деревья и Светозар последовал ее примеру.
   - У них под корнями собирается железная руда, - добавила Добрава. - Не бурая, а цветная, и такая тяжелая, что и щепоть ее трудно поднять. Если из той руды сплавить оберег - век будешь неуязвимым. А ежели меч булатный сковать - супротив того меча ни один ворог не выстоит.
   Светозар чувствовал небывалую бодрость во всем теле, точно его росой жизни напитали. Однако солнце, проглянувшее было меж полосками туч, снова скрылось из виду.
   - Пора домой возвращаться, - проговорила девица, столь же резво спускаясь с холма. - Нас дед заждался, я блинов ему напечь обещалась.
   Юноша заспешил догонять свою спутницу.
   - А где твой отец? - почему-то спросил он, забираясь за Добравой в струг.
   - Сгинул на болотах прошлой весной, - отозвалась она, и он сразу умолк. - Берись давай за весла!
   Посеревшее небо совсем сгустилось и грянул дождик, шлепая по воде белым бисером. Струг отчалил от Волчьей Горы.
   Время шло своим чередом и Светозар мало-помалу пообвыкся к жизни в чужом селище. Оправившись от раны, он то тут, то там старался помогать родовичам деда Хоробора и Добравы: метал стога, молотил зерно, чинил сети.
   За заборалом тына стояло десять дворов, еще с пяток рыбачьих хижин притулились у отшибья холма. Свое имя Утиный соломень получил за вытянутую форму. Нос гряды - округленный, с мыском посередке - ну прямь птичий клюв. Ухвостье - растопыренное, точно пятерня или перьев пук.
   Подмечая жизнь верви, Светозар находил много необычного. Родовых вещунов берендеи не держали, зато всяк селянин исконно был направлен по Златой Сваге Судьбоносицы-Макоши - и ворожить умел, и здравить, и ведать. Княжьей власти не зная, жили вольницей. Лишь по случаю созывали сход старожилов. В ратных премудростях слыли искушенными, но уменье свое таили.
   Не резали берендеи и кумиров деревянных, не изукрашивали свято, хоть каждому древу и камню поклонялись, почитая в сердце их искру соби божьей и кладицу первородной силы. Однако больше всего Светозара дивило даже не это. Как всякий из вятов, приученный к жизни в лесу, он умел в рощах, дубравах да чащобах искусно прятать свои следы и приметы. Но дед Хоробор и девица Добрава, ежели отправлялись в лес вместе с ним, и вовсе себя нигде не отмечали. Шли, не таясь, а шума не подымали. Шага не сдерживали, а не тревожили ни ветвей, ни листов. Следа за собой не заметали, а чоботы их словно и тропы не касались вовсе - не раз проверял. Словом, диковинные люди.
   Вот потому Светозар, сметливостью врожденной оделенный, не упускал случая, чтоб чему-нибудь да подучиться у них. Он с малолетства к знани всякой душой радел - бывало, дни напролет у Всевида просиживал, за что и получал от отца нагоняи, а от дядьки - затрещины и тумаки.
   Как-то по случаю Добрава обмолвилась, что в лесу об урожае на Овсени речь-беседу вела.
   - С кем же ты там толковала? - без всякой задней мысли осведомился Светозар.
   - Знамо с кем. С травами, листочками да камнями, - отвечала девица.
   - Шутишь? - не поверил юноша.
   - Отчего ж? - она подняла тонкие брови.
   - Ты, стало быть, их разумеешь? - с легкой издевкой подначил Светозар.
   - Разумею, - подтвердила девица так уверенно, что юноша прикусил язык.
   - Ты же сам лес знаешь, - подбодрила она его улыбкой. - Небось подмечал, что он на разные лады звучит?
   - Это да, - вынужден был признать Светозар.
   - У древесной коры звук скрипучий, - продолжала Добрава. - У травушки-муравушки - звонкий, аже колокольчик. У мхов и пней - хриплый и сухой, точно хворый человек кашляет. А у листиков всяких голоса разнятся: у тополиных - высокий, у дубовых - трубный, у лиственничных - воркующий, у вязов - приглушенный, будто дед сказку внукам сказывает.
   Юноша призадумался.
   - Ведь и у людей голос разным бывает, - девица снова улыбнулась. - Не всякий сразу разберешь. Вот дитятя лопочет - поди уразумей. Или старик сипло что-то под нос себе бурчит. Ко всякому говору приноровиться нужно, в один лад с ним войти. Так и с лесом. На каждую травинушку, вершок-корешок или пригорок на опушке сердцем настроиться надобно, душою их приветить. Тогда и станешь понимать, кто и об чем толкует. От корней да пеньков будешь вести о дальних краях получать, да залаз упреждать.
   - Ты про камни ничего не сказала.
   Глаза Добравы стали глубокими и голубыми, как озерный омут.
   - Камни напевно рекут. Душа у них самая древняя и больше всего о земле нашей матушке помнит. Главный средь них - Алатырь-Камень. Он на самом брегу Студеного Моря стоит, из недр Рода рожден еще до почина времен. А все другие - его пасынки и наследки. Оттого и поют они о самом источном, не чаромутном. То туга в их сказах слышится, то дублие хоралы. О героях старовины поют, путь Слави восхваляют.
   День ото дня недоверие Светозара слабело, и вскоре он окончательно убедился, что люди, приютившие его в своем доме, ко многому такому способность имеют, о чем его родовичи и слыхом не слыхивали. Впрочем, иной раз то, что узнавал юноша, переворачивало весь привычный ему мир с ног на голову.
   Как-то при прополке грядок на вопрос о том, куда дед с утра запропастился, Добрава возьми да проговорись:
   - У Бруша в гостях. Бражничают.
   - А кто это? - равнодушно спросил Светозар.
   - Дед Бруш-то? - Добрава озорно усмехнулась. - Это который сквозь дерева, камни и стены проходить сподручен. Казатель наш.
   - Неучто? - сдерживая разбирающий его смех, отозвался юноша.
   - Они с дедом моим вместе росли. Бывало, как до игр-забав дело дойдет, мой дед вечно в дураках оставался. Бруш всюду прошмыгнет, везде укроется. Еже к холму или валуну приблизиться, считай пропало дело, нет его!
   - Ну это ты небылицы сказываешь.
   - Ой ли? Ты, посчитай, третью седмицу с нами живешь, а все в толк взять не можешь, что мир наш чудно устроен. И человек ко многому годится. Просто немало умений, в нас Родом заложенных, позабылись уже. Но человече - кладезь неисчерпанный.
   - Да как же можно через твердь-то проходить? - упирался Светозар.
   - Я сама толком не знаю, однако мудрые люди сказывают так: все лады кладоряда своего надобно умерить, чтоб лишнее отпало. Как будто слой за слоем скидываешь кожу, мясо, кости, чувства - застенью становишься без плотицы всякой. Аже пух лебяжий или дымка речная. Опосля опять все заедино собираешь. Только трещинки остаются там, где прошел - на коре иль стене бревенчатой. Я сама раз видала.
   А вскоре вышел случай, когда Светозар и сам сподобился увидеть необычное, диковинное. Было это, когда жар-солнце в зените стояло. Юноша по ягоды пошел с лукном в ближний полесок, да вместо того, чтоб на полудень двигаться, ноги ни с того-ни с сего увели его в совсем другую сторону, на закат. Там, проблуждав по густым и колючим леторослям, он чуть не слетел в глубокую овражину. Пригляделся. Странно, что места этого прежде не замечал. Овраг глубокий. Внизу - ручеек журчит.
   Спустившись, пошел по руслу. Из деревов были здесь только сосны. Числом не велики, но прямые, как струна, сочатся изобильно смолой. От смолы этой такой шел запах, что аж голову кружил. Еще у корневищ то тут, то там силяжь разрослась, а средь высокой травы, так и преющей от бойкого земляного аромата, проглядывали ягодки бузины.
   Светозар прислушался. Ток ручья как будто голосами исходил тихими, от которых в дрему повлекало. Двигаясь вдоль его извивов, юноша все озирался по сторонам. Незримо набежал легкий туман, сглаживая верхушье склонов и кроны сосен. Расползался дымкой. Ручей сильно булькать стал, брызгать, точно вода его вздыбиться норовила. А когда Светозар еще пядей на сто вперед пробрался, отыскивая выход из овражины, то с грустью уверился, что увяз в ней накрепко. Точно ни начала, ни конца у оврага не было. Туман уже полз по траве. Не доходя до высоких кочек, юноша приостановился, вглядываясь в неясную кутерьму. Оказалось, что вовсе не кочки перед ним, а люди. В серо-сизом мареве выступили длинные бороды и густые космы волос с сиреневым отливом. Пятеро дедов. Все на посохи опираются, на него смотрят. Лопоть на них долгая, до самых пят, на милоть похожая.
   Юноша даже обомлел сперва, не зная, что делать. Потом торопливо поклонился, забормотал, смекнув, что имеет дело с навиями.
   - Почет и уважение вам, отцы. Дозвольте мне с миром идти, не губите.
   Пока говорил, туман ослаб, проглянули солнечные лучи. Деды вместе с дымчатым маревом рассеялись, точно и не было ничего.
   "И впрямь - может привиделось сгоряча?" - подумал Светозар.
   Дорогу после этого нашел быстро. Оказалось, на самой короткой тропе, что в селище ведет, стоял.
   - Забыли тебя упредить, - спохватилась Добрава, выслушав его рассказ. - Это духи Туман-Ручья. Они нас оберегают, да приглядывают, чтоб ни забродни из дальних мест, ни лихо лесное вреда до нас не донесли. Про них в поселке каждый знает, вот только являются они не всем. И ручья этого с оврагом на закате ты не найдешь, сколь бы не искал. Один лишь дед Бруш с ними общаться умеет и ведает, как они с нашим родом связаны.
   - Вот значит как, - задумчиво проговорил Светозар. - Буду знать теперь.
   Он понял, что ему еще ко многому предстоит привыкнуть, покуда он живет с этими людьми.
  
   Глава 10. Ветры Боспора.
  
   Высокие своды старого пантикапейского дворца терялись в полумраке. Масляные светильники на длинных треногах освещали лишь мозаичный пол и покрытые густой вязью фресок стены. Сагаур пристально изучал древние сюжеты на темы эллинских мифов, которые, несмотря на тусклый свет и обилие стройных колонн в зале, были вполне узнаваемы: вот Долон в волчьей шкуре, вот Артемида и Актеон, вот Ио в облике коровы. Бело-голубые плиты пола были выложены изображениями морских волн, дельфинов и многовесельных парусных судов.
   Да, этот зал еще помнил Митридата Евпатора, великого полководца и повелителя стран, перед которыми трепетали все племена Великой Степи и которого опасался даже всемогущий Рим. Сагаур уважал этого человека и в душе хотел быть похожим на него. Митридат никогда не отступал ни перед какими препятствиями и не было трудностей, способных сломить его дух. Всю свою жизнь он боролся с иноземными армиями, предательством близких, суровой судьбой и несправедливыми богами: обретал и терял, побеждал и терпел неудачи, поднимался до облаков и падал в прах. Лучшие вожди скифов и сарматов мечтали служить ему. Сейчас таких людей уже нет...
   Сагаур искоса посмотрел на тщедушное лицо Савромата Пятого, напряженно вцепившегося тонкими женственными пальцами в подлокотники трона. Окруженный эпархом, друнгарием, комитами и протокомитами, двадцать четвертый правитель Боспора из династии Аспургов все равно выглядел неуверенно и жалко. Разрываясь в своем желании угодить римским императорам, не испортить отношений с Сасанидами и избежать гнева могущественных готов, он метался между ними и лавировал, как корабль между трех опасных скал. Теперь же, когда владения Аланского Союза вновь вплотную приблизились к северо-восточной боспорской границе и угроза железных аланских дружин дышала в лицо, Савромат начал политику заигрывания и с Сагауром, задаривая его обильными подарками.
   Впрочем, сегодня поводом к встрече в большом пантикапейском дворце стал визит послов нового римского императора Флавия Клавдия Юлиана. Они должны были представить устное послание августа, адресованное как царю Боспора, так и повелителю всех алан.
   Слуги Савромата заблаговременно установили трон для почетного гостя из Степи поодаль от боспорского царя, так что Сагаур чинно восседал на резном, покрытом позолотой седалище древних Спартокидов, возвышающемся на широкой платформе и испещренном узорами морских звезд. За спиной его встали Натур - воевода Железных Ястребов, и двое рослых телохранителей.
   Наконец ударом в бронзовый гонг одетый в желтый шелковый хитон эфеб объявил римлянам о начале аудиенции. В зал вступили трое послов. Двигаясь размеренным шагом и волоча за собой полы длинных тог, они неспешно приблизились к двум правителям. Римляне держались уверенно: четкая осанка, вздернутые подбородки, надменные взгляды. Выражение чисто выбритых лиц с орлиным профилем было таково, будто послов заставили спуститься с вершины Капитолийского Холма в бедные крестьянские трущобы.
   - Август Флавий Клавдий Юлиан и римский сенат шлют свое приветствие повелителю Боспора Савромату и царю Алании Сагауру! - зычно отчеканил римлянин с короткими палевыми волосами, торчащими мелким ершом. - Они желают им благоденствия и долгих лет счастливого правления.
   Сагаур проглотил ком, подступивший к горлу, стараясь не показать своего раздражения. Времена текут, эпохи сменяются, но спесивые римляне до сих пор ведут себя так, будто все народы мира лежат в пыли под пятой их кованного сапога. А между тем стальная хватка орлов на полях сражений уже давно дала слабину. И персы, и германцы наглядно доказали, что нынешняя мощь легионов отнюдь не безгранична. Да и сам визит имперских вестников - лучшее тому подтверждение.
   - Сиятельный принцепс Юлиан, исходя из интересов государства и римского народа, - проговаривая каждое слово вещал посол, - желает подтвердить правомочность Феодосийского союзного договора между Римской Империей и Боспорским Царством, заключенного августом Констанцием Вторым. Сенат и римский народ хотят жить в дружбе и согласии с народом Боспора, как это повелось со времен царя Рискупорида Первого Аспурга. С царем же Алании и верховным скептухом Аланского Союза Сагауром принцепс и сенат желают договор подобного рода заключить - на условиях, приемлемых для обеих сторон.
   Сагаур молчал, не размыкая губ. Он ждал, что последует за этим помпезным вступлением.
   - Союз Боспора и Рима нерушим, - поспешил заверить послов Савромат. - У императора и римского сената нет повода сомневаться в нашей верности договору.
   Аланский князь метнул на говорившего презрительный взгляд. Трусливый старый ишак, привыкший раболепствовать перед римлянами.
   - Тогда я позволю себе напомнить, - все так же надменно продолжал римлянин, - что Феодосийский договор обязывает правителя Боспорского Царства к оказанию военной помощи Империи.
   - Равно как и Рим - к военной помощи Боспору, - дерзко прервал посла Сагаур. Он спокойно встретил мгновенно потемневшие взгляды римлян.
   - Эта помощь, - посол продолжал, сделав вид, что не заметил реплики князя, - предусматривает поставку воинских контингентов и флота в условиях войны, ведущейся одним из наших государств вблизи границ другого.
   - Насколько мне известно, - озабоченно залепетал Савромат, - Империя сейчас не ведет военных действий на Востоке. С шахом Шапуром у нее мир.
   Римлянин понизил голос.
   - Исходя из интересов государства, август Флавий Клавдий Юлиан и римский сенат пришли к мнению о целесообразности пересмотра пограничных территорий в Мессопотамии и Армении.
   Савромат и Сагаур переглянулись. Так вот откуда ветер дует! Римляне замышляют большую войну с персами, а союзные войска им необходимы для усиления восточных легионов.
   Боспорский царь жевал губами. Сагаур задумчиво вглядывался в мозаичные плиты пола. Интересно, что кроме титула "друга и союзника римского народа" готов предложить ему Юлиан для того, чтобы заполучить летучих аланских всадников?
   - Таким образом, - невозмутимо продолжал посол, - царь Савромат обязан предоставить восемь тысяч вспомогательных пехотинцев и две тысячи всадников, шестьдесят бирем и запас провианта на три месяца войны. Эти пункты, прописанные в Феодосийском договоре, должны быть выполнены неукоснительно.
   Савромат начал ерзать и теребить подбородок. В голосе римлянина звучали железные нотки. О возражении не могло быть и речи.
   Наконец посол вперил пристальный взгляд в лицо Сагаура.
   - За союзническую помощь в войне с шахом Шапуром август Флавий Клавдий Юлиан обещает верховному скептуху алан Сагауру титул царя Иверии и Албании.
   Вот это было сильно! Такого хода Сагаур явно не ожидал. Должно быть, впервые за многие годы он растерялся как мальчишка. Посол отметил его волнение.
   - Для того, чтобы правитель Алании мог обдумать это предложение, ему дается один день. Мы пробудем в Пантикапее до завтрашнего полудня. Завтра царь Сагаур должен дать свой ответ и тогда мы скрепим договор, на котором уже стоит личная печать августа. Если, конечно, решение скептуха окажется благоприятным.
   Все три римлянина приложили правый кулак к груди в знак прощания, и четко, как солдаты, зашагали к дверям. Тяжелые створки из красного дерева поспешно распахнули перед ними слуги Савромата.
   В зале на некоторое время установилась совершенная тишина. Сагаур вытер каплю пота, скатившуюся на кончик носа. Аланы за его спиной тоже затаили дыхание. Неужели боги снова улыбнулись ему, подумал князь. Неужели снизошли до его потаенных душевных чаяний, до его замыслов, в счастливое воплощение которых он уже перестал верить?
   После приема в тронном зале Савромат уважил князя богатым пиржеством с обильными кушаньями и возлияниями, как это принято на Боспоре. Слуги накрыли столы большими блюдами с жареными голубями, с козьими желудками, приправленными орехами и имбирем, с фазанами в оливковом масле и рыбой, пропеченной в сырном соусе, обмазанной медом и завернутой в фиговые литья. Гостей развлекали танцовщицы, акробаты и актеры, а также дрессированные звери, которых держали на железных цепях смуглотелые нубийские рабы.
   - Что думает благородный Сагаур о новой военной компании римлян на Востоке? - осторожно осведомился Савромат, вытирая ставшие жирными от мяса и рыбы пальцы узорчатым шелковым платком.
   - Думаю, Юлиан разобьет персов, - без всяких колебаний ответил аланский князь. - Император, хоть и большой чудак, помешанный на книгах, но в военном деле знает толк. Германские дружины, которые он разделал под орех на Рейне, будут пострашнее персов.
   Однако на лице Савромата отразились сомнения.
   - И в прежние времена легионы пересекали мессопотамские пустыни, иногда добираясь до Ктесифона и Арбелы. Но они ни разу не добились окончательной победы. Даже великий Траян, которого я полагаю несравненным полководцем и лучшим из римских принцепсов, не смог удержать рубежи, захваченные в борьбе с парфянами.
   Сагаур посмотрел на боспорского царя с недоумением.
   - Ты не веришь в успех римлян?
   - Скорее, не верю в легкость подобного предприятия, - уклончиво ответил Савромат. - И Аршакиды прежде, и Сасаниды теперь имеют за своей спиной какую-то неведомую силу. Думаю, им помогают их темные восточные боги.
   Сагаур рассмеялся.
   - Вот уж, не замечал за тобой прежде, многопочтенный базилевс, склонности к суевериям. Александр Великий, если ты позабыл, прошел всю Азию и положил к своим ногам земли, за овладение которыми вот уже несколько веков безуспешно бьется Рим.
   - Должно быть, только потому, что принял огненосных богов последователей Зороастра во главе с Ормуздом и сохранил их культ, - с улыбкой возразил Савромат. - Боги Востока всемогущи и бессмертны. В отличии от властителей Олимпа, которых римляне и эллины сами похоронили в своей душе, отрекшись от веры своих предков. Все старания Юлиана возродить их угасшую силу - все равно что попытка заново собрать человека из остывшего праха. Мощь олимпийцев исчерпана, они давно умерли на развалинах своих древних храмов...
   Заметив, что слова его заставили аланского князя нахмуриться, Савромат поспешил сменить тему.
   - Сегодня, уважаемый скептух, на центральной площади Пантикапея состоится казнь нескольких государственных преступников. Не желаешь ли ты развлечь себя и усладить взор этим увлекательным зрелищем?
   Сагаур пожал плечами с равнодушным видом.
   - Можно и посмотреть.
   Из царской резиденции, расположенной на самой вершине горы Дар Митры правитель Боспора и верховный скептух алан вышли в сопровождении своих вооруженных телохранителей. Ветер сразу же дохнул на них запахом роз и гиацинтов с цветочных аллей, двумя рядами оплетающих храм Аполлона Иетра. Савромату подвели покрытую позолотой квадригу, запряженную изящными, но крепконогими крапчатыми скакунами с подстриженными гривами и постромками, изукрашенными стразами. Сагаур же легко, как и в молодости, заскочил в седло каурого жеребца. Как и всякий алан он был прирожденным наездником и на коне чувствовал себя куда увереннее, чем на царском троне.
   Мощеная дорога от павильонов дворца шла мимо бассейнов, садов и гимнастических стадионов. За воротами Акрополя, обтягивающего гору каменным поясом, открылся вид на земляные террасы нижнего города, узкие улочки, увитые виноградниками и сложенные из каменных блоков и кирпича дома с рыжими черепичными кровлями. К портовой части Пантикапея прилегали многочисленные судоверфи и рыбозасолочные фактории.
   Этот древний город, основанный когда-то выходцами из малоазийского Милета, неизменно восхищал Сагаура, хотя он бывал в нем уже немалое число раз. Беломраморные колоннады и портики храмов, широкие фасады театров, громадный круглый толос для развлечений знати и ораторских диспутов - словно ослепительно яркие жемчужины с морского дна выделялись на темном фоне громоздких внешних стен с четырехугольными башнями. От этих стен далеко простирались вокруг бархатные луга и шероховатые серые пашни. С юга - неумолчной памятью о прошлом пантикапейской земли вздымались шлемы Ста Холмов - знаменитые скифские курганы, самыми большими из которых были Золотой и Царский.
   Площадь Пандиона раскинулась за гимнасиями и полуразвалившимися постройками древней пританеи. Здесь сгрудилась огромная толпа, ожидавшая распорядителей казни, так что царским телохранителям пришлось расталкивать ее древками копий, чтобы расчистить путь своему повелителю. В центре площади уже выстроились четким четырехугольником солдаты в длинных пластинчатых латах с шейными воротами и отполированных до блеска шишаках. В руках они держали круглые деревянные щиты, на которых был изображен свернувшийся дракон с собачьей головой, и короткие мечи римского типа. Этот сплоченный строй мешал рассмотреть то, что происходило за спинами воинов. А там уже начали выводить скованных одной длинной цепью узников под разноголосый и разноязычный гул толпы.
   Население Пантикапея, как и всего Боспорского Царства давно уже было многоплеменным. Сагаур узнавал в толпе не только греков и сарматов, но и армян, сирийцев, иудеев и даже арабских бедуинов, которых римляне называли сарацинами. Краски национальных костюмов на площади составляли самую причудливую гамму тонов.
   При появлении царской колесницы народ нехотя начал расступаться, чтобы пропустить сиятельную особу. Кто-то сипло прокричал:
   - Хвала великому базилевсу Савромату!
   Однако этот порыв поддержали лишь немногие разрозненные и нечеткие возгласы. Все внимание людей было поглощено предстоящим зрелищем. Царские слуги встретили квадригу повелителя, взяв коней под уздцы. Савромат намеревался наблюдать за сценой казни с высоты своей колесницы. Вокруг него мгновенно образовался защитный полукруг гвардейцев в чешуйчатой броне.
   Аланский князь придержал жеребца чуть в стороне и его тоже поспешно окружили телохранители, бросая вокруг цепкие взгляды из под бармиц своих шишковидных шлемов. Между тем глашатай, появившийся словно из пустоты в длинной римской тоге и тяжелых калигах уже вещал, вложив всю силу в звук своего голоса.
   - За тяжкие злодеяния, совершенные против базилевса Боспора и всего боспорского народа подлежат смертной казни следующие...
   Пока он читал пергамент, перечисляя имена преступников, Сагаур вглядывался в их осунувшиеся лица с черными кругами под глазами. С десяток приговоренных в лохмотьях бесцветных одежд были освобождены от цепи и поставлены на колени перед повелителем. Образовался непрерывный ряд, а позади преступников уже вырос второй ряд: солдаты с обнаженными мечами. Шум на площади усилился. Народ неустанно что-то выкрикивал, посвистывал и галдел. Наконец Савромат равнодушно поднял палец с тяжелым золотым перстнем и махнул им. Взлетели белыми молниями широкие клинки, раздался короткий хлюпающий звук. Движение солдат было безупречно точным. На каменные плиты полетели отсеченные головы, потянув за собой багряные фонтанчики.
   Глашатай дождался, пока рабы и прислужники уберут с площади тела и вытрут кровавые следы. Как стало понятно Сагауру, это был еще не конец представления. Наконец зычный голос вновь обратился к толпе.
   - А сейчас все вы, добропорядочные жители Пантикапея и верноподданные своего справедливого повелителя Савромата Пятого, станете свидетелями заслуженной участи для зачинщика и предводителя бунта в рыбозасолочных эргастериях - Хирама, злодея и смутьяна, покусившегося на нерушимость законной власти и установленного базилевсом порядка.
   - Что за имя такое Хирам? - аланский князь наклонился к Натуру.
   Тот лишь наморщил лоб.
   - Сирийское или финикийское. А может еврейское.
   После недолгой паузы глашатай продолжал и в голосе его появились интригующие нотки.
   - Есть ли среди вас, граждане боспорские, те, кто еще не забыл древних эллинских мифов?
   - Есть! - взорвалась гулом толпа.
   - Сегодня всем нам предстоит вспомнить предание далекой старины и своими глазами увидеть схватку Тесея, сына царя Эгея, с чудовищным Минотавром.
   Одобрительный гомон вторил этим словам. Даже заскучавший Сагаур неожиданно для себя оживился.
   Первым вывели быка. Это оказался не простой крестьянский или храмовый бык, которых часто держали для подобного рода расправ, а исполинский дикий тур. Темная скала с горящими, налитыми кровью глазами тяжело сопела широкими ноздрями. Быка вели на двух канатах, привязанных к железному нашейнику сразу четверо рабов, но сил им едва хватало, чтобы удерживать своенравное животное. Горбоносое чудовище ревело и брыкалось, норовя пропороть длинными рогами кого-нибудь из них и освободиться от ярма. На крутых черных боках были различимы шрамы и ожоги. Очевидно, перед представлением быка долго прижигали каленым железом, чтобы разбудить в нем необузданную ярость.
   Потом Сагаур увидел Хирама. Его вели, покалывая копьями в спину двое воинов. Для предстоящего зрелища преступника одели в белоснежный хитон с каймой в виде листьев аканта, который почти трещал на высокой атлетичной груди и круглых плечах, туго их обтягивая. Маслянистые иссиня-черные волосы схватывал нелепый плющевый венок. Лицо с выступом прямого носа, широкими губами и выпуклыми скулами имело темно-лиловый отлив, характерный для азиатов, а клинообразная борода, начинающаяся сразу от нижней губы навевала воспоминания об ассирийцах, вавилонянах и других древних народах Востока. Сагаура поразили глаза Хирама - в них горел огонь несломленного жизнью человека. Взгляд был прямой, твердый и не замутненный ни страхом, ни страданием, ни ненавистью.
   - Поприветствуем великого Тесея! - с тонкой улыбкой провозгласил глашатай.
   Народ покатился со смеху. Преступнику окриком велели остановиться и теперь он стоял, не опуская глаз: прямо, уверенно и свободно - будто и не было железной цепи, сковывающей спереди его руки, сотен враждебных и насмешливых глаз вокруг и раздувающего ноздри раззадоренного животного, жаждущего жертвы.
   - Если мне не изменяет память и я правильно помню события мифа, - возвысил свой голос царь Савромат, - у Тесея было какое-то оружие. Не мог же он удавить Минотавра голыми руками?
   - Как повелит благороднейший и милосердный базилевс, - глашатай поклонился правителю, после чего сделал знак солдатам. Один из них швырнул к ногам Хирама маленький нож с тонкой рукояткой. Азиат присел на одно колено и быстро подхватил его рукой.
   Солдаты тем временем встали в большой круг, освободив пространство для схватки. Развернувшись лицом к преступнику, они сомкнули щиты и опустили поверх них копья, чтобы ни человек, ни зверь не вырвались за пределы строя.
   - Многопочтенный базилевс, - как бы между делом осведомился Сагаур, - я запамятовал, в каком месте мифа о Минотавре Тесею сковывают руки цепью?
   Царь пожал плечами.
   - Я позволил себе вольную трактовку этой истории. Она придаст новый вкус давно устаревшему и ветхому преданию. Доверимся счастливой звезде Тесея и пусть его ведет нить Ариадны. Если конечно ты, благородный скептух, ничего не имеешь против.
   - Полагаюсь на твое усмотрение, - согласился князь.
   Толпа на площади изнывала от нетерпения. Савромат вновь взмахнул своим царственным перстом.
   - Отпускайте быка!
   Рабы бросили веревки и поспешили отбежать за спины копьеносцев, которые расступились перед ними и снова сомкнули строй. Теперь в круге остались только человек и бык. Все ждали развязки и не сомневались, что могучий тур, бугры плеч которого под черной шкурой перекатывались словно мельничные жернова, наденет ослабленного тюремным подземельем преступника на рога как пучок прошлогоднего сена. Находились однако и те, кто спорил о том, сколько сумеет пробегать азиат, прежде чем отправиться к подземным богам.
   Бык мгновенно рванулся вперед, выпуская пар из ноздрей, однако Хирам не пошевелился. Сначала даже показалось, что он ищет для себя быстрой смерти. Когда же до человека оставалось не более шага, азиат отпрянул в сторону и темная глыба промчалась мимо. Сжав нож обеими руками, Хирам успел рассечь быку шею косым ударом.
   Впрочем, рана оказалась не глубока и окончательно взбесила животное. Сделав стремительный поворот, бык вновь устремился на свою жертву и на этот раз сбил ее с ног. Хирама подвели ноги - они заплелись в самый решительный момент. Но он тут же вскочил снова. Было видно, как его шатает из стороны в сторону - ослабевшее тело плохо слушалось разума. Похоже, перед казнью преступника долго морили голодом.
   Толпа неистовствовала. Каждый жаждал жестокой и кровавой смерти азиата. Однако Хирам, собравшись с силами, сумел увернуться от нового наскока быка. Двигался он неловко - мешала тяжелая цепь - однако сдаваться явно не собирался. Еще несколько страшных атак покрывшегося пеной животного довелось увидеть зрителям, прежде чем азиат снова оказался на каменных плитах. Бык протащил его по всему кругу, в слепом и безумном порыве помяв щит одного из воинов и сломав пару копий. Однако потом он как-то неожиданно обмяк и захромал: следом за ним волочилась густая темная борозда. Хирам, попав под брюхо животного, сумел вспороть его ножом и выпустить кишки.
   Зрители охнули. Никто не ожидал такого финала. Пробежав еще немного, темный исполин повалился на землю. Все его массивное тело сотрясла долгая судорога и он с шумом испустил дух. Теперь все взоры были прикованы к человеку. Азиат поднялся с большим трудом, пытаясь зажимать бок - из него ручьем хлестала кровь. Однако выражение его лица осталось прежним и даже тени торжества нельзя было заметить в глубоких спокойных глазах.
   Обескураженный глашатай быстро пришел в себя.
   - Великие боги послали победу Тесею. Минотавр повержен!
   Народ однако не ликовал и не спешил возносить хвалу победителю. Люди глухо шептались в полной растерянности. Лишь Сагаур, не пытаясь скрыть удовлетворенной улыбки, повернулся к царю Савромату.
   - Только не говори, достопочтенный базилевс, что после столь славного подвига ты собираешься лишить жизни этого человека.
   Савромат соединил брови на переносице и тяжко выдохнул.
   - Но я не могу его пощадить! - объяснил он. - Этот Хирам - опасный мятежник, подбивший рабов и бродяг к захвату Южного Порта. Сохранить ему жизнь сейчас, значит нажить себе в будущем большие проблемы.
   - Окажи мне добрую услугу, - попросил Сагаур.
   - Все, что в моей власти, благородный скептух.
   - Подари мне его.
   В глазах боспорского царя застыло недоумение.
   - Но зачем тебе нужен этот грязный азиатский ублюдок?
   - Хочу сделать его своим слугой, - ответил князь. - Взамен я дам тебе превосходного буланого жеребца, еще не ходившего под седлом.
   Савромат колебался недолго.
   - Что ж, только из уважения к тебе, достойнейший скептух. Забирай эту дохлятину и делай с ней все, что сочтешь нужным.
   Сагаур прикрыл глаза. Аланский князь вдруг подумал о том, как мало за его спиной надежных людей, в верности которых он мог бы не сомневаться. Вожди, старейшины и воины по-прежнему относились к нему с недоверием и втихаря шептались о том, что он недостоин верховной власти над общинами и родами. Сагаур не мог положиться даже на воинов из дружины Железных Ястребов, даже на собственных телохранителей. Для них он тоже навсегда останется чужаком и выскочкой, завладевшим княжеской диадемой не по воле богов, но по прихоти случая. А потому - только тот человек может верой и правдой служить ему, не щадя своего живота, которому он сам подарил вторую жизнь, связав с собой навечно нерушимыми узами благодарности.
  
  -- Глава 11. Человек с речного берега.
   У южного склона холма сход к реке короток, да уж больно крут - нужно по отвесной тропке боком спускаться, чтобы напрямки к воде попасть. Тут самая широкая отмель - без пней, коряг и поросли. К ней в обходную водят поить и купать лошадей.
   Светозар присел на маленький взгорок, подобрав ноги. Притомился сегодня. Теплый ветерок, тянущий над водой сладковатым медовым паром, нагонял негу. До самого полудня с дедом Хоробором латали крышу, потом за печь принялись. Дождь, ливший два дня подряд, прохудил уже ветхую кровлю. Пришлось часть ее разобрать, выстругать пару новых досок взамен прогнивших, да подогнать к остальным, скрепив земляным грунтом и присыпав соломой. Печь тоже пострадала от влаги. Сложенная из обожженной глины с маленькой топкой для дров, выходящей прямо в избу, и прямоугольной жаровней, на которой грели горшки и жбаны, она пошла трещинками в нескольких местах. Нужно было развести раствор и подручить все прощелы, пока они не расползлись широко.
   Зато теперь юноша мог без забот любоваться серебристой с матовым отливом водной гладью и облаками, плывущими над дальними залесьями, наблюдать полет журавлиных стай в бездонной вышине. Он уже начал подумывать, не дойти ли ему до Сосновой Балки, посмотреть грибов, как вдруг приметил человека, бредущего вдоль кромки реки и небрежно ступающего по воде босыми ногами. Русые волосы его, закрывающие часть лица вьющимися прядями, трепал ветер, не подпоясанная кошуля с косым разрезом ворота и подолом ниже колен болталась, как мешок. По виду селянина, который оказался Светозару не знаком, нельзя было сказать молод он или стар, но походка его была уверенной.
   - День добрый! - окликнул человека юноша.
   Незнакомец поднял глаза.
   - Добрый, хвала Яриле, - ответил тот.
   Светозар вздрогнул. Взгляд незнакомца будто сквозь него прошел.
   - Вот потеха, - проговорил юноша, чтобы скрыть подступившую робость. - Думал, уже всех в селище знаю, а тебя никак признать не могу.
   - То не мудрено, - отвечал незнакомец. - Белогостом меня прозывают, хотя порекло мое Предмир. Ловец я.
   Он вышел из воды и направился к юноше.
   - Ловец, это рыбак что ли? - не сообразил сразу Светозар. - Или охотник, что на ловь за дичиной ходит?
   - Нет, - Белогост присел на землю неподалеку. - Ловец, сиречь сути знавец. Я своею мрежей свагу пути ловлю, все истое загребаю, чтоб правь верно толковать.
   - Какой сути? - удивился юноша.
   - А той, что окрест нас обретается. И еще той, что внутри нас жилкою бьется. Суть воды, воздуха, дыханья...
   - Ты, стало быть, божеское надзираешь? - перебил его Светозар, радуясь, что ему становится хоть что-то понятно.
   - Не только. И за божеским есть на что полюбоваться, - молвил Белогост.
   - Что же за божеским-то может быть? - Светозар с неудовольствием почувствовал, что снова сбит с толку.
   - А то, что дальше него простирается. Боги ведь действуют, покуда есть люди. Без нас они ничто.
   Светозар, ошалело повернув голову к собеседнику, так и замер, не в силах что-либо сказать.
   - Вышние без людей не существуют , - как ни в чем не бывало продолжал Белогост, подобрав с земли тонкий стебелек и внимательно его разглядывая. - Но не оттого, что без нас им некем помыкать.
   - Отчего тогда?
   - Оттого, что не могут они себя сами узнать как богов, различить как верховных существ. Токмо через наш ум становятся они богами, а сами по себе - пустой звук.
   Светозар насторожился. До такого откровения не доходил и старый Всевид - заядлый любитель копаться в корнях потаенного смысла.
   - Как же се разуметь? - заморгал глазами юноша.
   - А так и разумей, что не след искать творцов и владык небесных за пределом самого себя, - назидающим тоном заверил Белогост. - Эта наука нелегко мне далась. Потому и цени знань, что достается тебе ноне задаром и без всяких мытарств. Испей из опаницы истины и жизнь твоя станет благодатной.
   - Кто ты? - вновь спросил Светозар, так и сверля глазами странного незнакомца. Самые разные подозрения роились в его душе.
   - Ловец, я ж сказал тебе. Прави ловец. И тебе правь втолковать пытаюсь.
   - Ага... - как-то неосмысленно пробормотал юноша, опуская голову.
   - Стало быть, вышнее и низшее, божье и человечье, - размеренно звучал голос Белогоста, - связаны так, что не отделишь. Боги - братья наши старшие, пестуны и казители. Не хозяева нам, не владыки. Они - кровь, что в теле по жилам струит, сердце, что в груди бьется, дыханье, что нутро наше заполняет - со Сваргой и Протевой съединяет. Но есть на белом свете то, что впереди всех богов и вещей стоит. Истое ему имя. Оно своим первородством растит все живое. Из него божества разные возникают - сиречь качества этого мира, которые мы вышними ликами оделяем и правителями вещей зовем, требы им вознося. Однако и это не все.
   - Что ж еще-то может быть? - совсем растерялся Светозар.
   - За первородным, за живым - неживое правь вяжет. Прежде богов явившееся, оно вовсе не рождено. Нигде не начинается, никем не узнается. Голое - без единого клока одежи. Не увидеть его, не услышать, не означить ни словом, ни знаком - все одно ускользает, паче воздуха. Из него Истое и берется, но само Неживое - за гранью всего. То корень уже не вещей, но причин ихних. Его считаю Предвечным.
   - Да как же может неживое живым-то помыкать? - возразил Светозар, пытаясь следить за темной мыслью незнакомца.
   - А так и может. Само не живет, оттого, что всему жизнь дарит. Ведь жизнь, это то, что мы можем узнать, как движенье. Однако ж верховная жизнь неузнанной ходит. Для нас она не движется и законы ее нам не ясны. Темнее самого сумрака ночи, она целиком безвидна. Но то не значит, что ее нет. Ведь все знаемое - из незнаемого происходит. Зримое - из незримого. Слышимое - из беззвучного. В Предвечном, но вечно непознанном - божеское, природное и человечье скупью существуют, друг от дружки не отставая. Боги себя через людей узнают. Люди себя - через природу. Только одна природа в узнавании не нуждается, ей и так сподручно. Оттого она ближе всего к источному и пречистому стоит.
   - Ох и уморил ты меня, - едва не застонал Светозар. - Того гляди - голова на части распадется!
   - Добро, - сжалился над юношей Белогост, поднимаясь. - Отдыхай. Но над словами моими помысли потом, коли будет до того надобность.
   Он так же беспечно зашагал по воде босыми ногами.
   - Может еще свидимся, - сказал на прощание.
   Вскоре Светозар остался один.
   Под вечер, когда юноша поведал деду Хоробору и Добраве о человеке с речного берега, он увидел, как вытянулись их обыкновенно невозмутимые лица.
   - Белогост, говоришь? - старец почесал бороду. - Был у нас такой. Ядыкин сын. Говорят, лучше других сети забрасывал и никогда без улова не возвращался.
   - Ну? - терпеливо дожидался Светозар. - В чем же подвох?
   - Пропал он. Не воротился с реки.
   Дед Хоробор даже причмокнул в задумчивости.
   - Было это, посчитай, два поколенья назад. Мне еще мой дед о нем сказывал.
   Светозар бессильно опустился на лавку.
   - Так с кем я тогда встречался?
   Старик запыхтел.
   - Про то тебе не скажу. Потому, что и сам не знаю...
   - Ну дела! - юноша досадливо хлопнул себя по колену.
   - Видать, неспроста это, - наконец обмолвилась стоявшая в углу Добрава, - еже довелось тебе повидать человека, которого и на белом свете давно быть не может. Надо к Брушу сходить. Может он что подскажет?
   Светозар после этого дня много думал, но так и не пришел ни к одному внятному объяснению встречи на берегу. Только где-то в глубине души чаял, что загадочный человек вновь объявится, чтобы продолжить свою потаенную беседу.
   А между тем жизнь текла своим чередом. Сведя знакомство с лучшими ремесленниками селища, Светозар иногда навещал их, чтобы перенять некоторые уроки мастерства. Косторез Борив показывал юноше, как обтачивать большие берцовые коровьи кости, делая из них лощила, пластинчатые гребни и ножи. Из малых бараньих костей получались проколки, застежки и иглы.
   Кузнец Падун каждую осень выкапывал на болотах побольше руды, просушивал ее в своей мастерской, а опосля обжигал в горне, обращая в железные крицы. Из тех криц он ковал на диво ладные сошники и топоры, скобели и долота, мечи и кинжалы. Светозар не раз присутствовал при рождении очередного творения мастера, подавая Падуну щипцы или молот. Сосед же и побратим Падуна Трезор слыл лучшим ювелиром среди селян. Он плавил медь и серебро для украшений. Сперва разводил жидкий металл в глиняном тигле, а потом заливал в каменные формы браслетов, гривен и перстней. На готовую поверхность способом зерни наносились узоры.
   Так познания Светозара мало-помалу расширялись, а навыки множились, потому как никто из умельцев селища не отказывал ему в освоении азов собственной науки. Юноша сильно истосковался по дому, по родичам и друзьям, но всякий раз, когда он норовил собраться в обратную дорогу, дед Хоробор его останавливал. Говорил, что не черед еще, что нужно обождать немного. И Светозар ждал, скрепя сердце. Дед Хоробор - человек умудренный, ему виднее. Вечерами он вел со Светозаром долгие разговоры, поучая верно понимать Белый Свет-Батюшку и распознавать разные его знаки, просеянные в пространстве.
   - Мир людей посередке находится, - пояснял старец, наливая Светозару сбитня. - Над ним - Вышний Полог. Под ним - Ночной Край, путь-дорога в который через Море-Окиян лежит призрачный.
   - Я, бывало, уйму глаз светящихся в ночи вижу, - признался юноша. - Все у ручьев в яругах, у заводей.
   - Это пекельные стражи: ясуни, лошаки и волкодлаки. Они из недр темных выходят, людей на погибель завлекая. Нижняя Земля дюже опасна и много тайн стережет. Но редко кто из смельчаков, что туда отправлялся, воротиться сумел. Потому к ручьям в ночи лучше не подходить.
   - И друды - пекельные стражи?
   - Нет. Они, как и все лесовики- наследки источных родов, что на земле до нас жили. Людье племя. И асилки тоже люди, и гомозули. Но ежели мы чаровничеству у мудрых наказников учимся, то они от природы к тому сподоблены. Их знания больше, чем наши.
   - А Вышний Полог, каков он? Что за Сваргой лежит? - нетерпеливо расспрашивал Светозар.
   - Вышний Полог из девяти слоев скроен. В одном - источник небесных рек, которые дождем на землю-матушку изливаются. В других - Звездный Покров, Лунный, Солнечный, Божеский.... Меж Солнечным и Божеским покровами заветный остров покоиться - Вырием зовется.
   - Да, знаю, - обрадовался юноша. - Там пращуры наши в благодати живут.
   - Не только людьи пращуры, - поправил старец. - Но и пращуры всех зверей. Дед-тур, дед-медведь, дед-кабан там средь вечно зеленых лугов и рощ вольно гуляют. Пращуры птиц сладкими песнями богов ублажают. Сирин и Алконост средь них самые голосистые. А Девы-Рожаницы из Вырия всякому приплоду личьбу ведут и смотрят, чтоб просторы земли не оскудели...
   Много чего еще пояснял дед Хоробор охочему до знаний юноше, а тот все слушал и запоминал. В жизнь верви вникал со всем своим рвением. Старец уже просветил Светозара в главном: любое занятие в повседневной жизни селянина есть радение сердца во Вратах Рода, стяжанье Прави и погружение в могутный поток Вышнего. Потому все работы в селище с непременностью доводились до совершенства, выполнялись осознанно и с душою. В жизни человека нет ничего случайного и незначительного - эту мудрость изо дня в день пытались донести до юноши берендеи.
   Даже дева Добрава слыла мастерицей и искусницей в самых разных ремеслах. Светозар старался помогать ей: очинил старую кросну для прядения, собирал в хлеву и прочесывал козью и овечью шерсть, свивал лыковые веревки. А вот за коноплицей, из волокна которой делали мрежу и замашную одежу, приходилось хаживать на луг у Черного Озера и собирать ее в мешок.
   Там, средь высоких, густо топорщащихся трав, над которыми забавлялись своими играми стрекозы и мотыльки, Светозар как-то раз нежданно-негаданно наткнулся на белеющий рогатый череп. Находка эта его подивила. К лугу у озера на выпас скотину не водили, а в ближней роще ни туров, ни других рогатых зверей исстари не водилось. Останки же головы очень походили на коровьи. Стоя над ними, юноша невольно испытал волненье. Исконно все черепа рогатых зверей полагались знаками Велеса, навьими символами, чрез созерцанье коих постигалась темная даль сокрытого - мерцающая завязь существующего и несуществующего. Волхвы учили черепа зреть, растворенье рожденного в нерожденном надзирать, а возвращенье исчерпанного в яви угадывать.
   Склонясь к черепу, Светозар коснулся его рукой, уловив тонкое колебанье и робкий ветерок округ ладони.
   - Таков путь всех вещей: возникать, пропадать, пресуществляться внове, - задумчивый голос за спиной заставил юношу вздрогнуть.
   Обернувшись, он узнал Белогоста.
   - А мне сказывали, тебя средь живых вроде как и нет, - юноша едва удержал улыбку. - Мол ушел на реку в стародавнюю пору, а назад не оборотился.
   - Так и было, - признал Белогост, убирая длинную прядь со лба. - Только не простая была та река, а Огненная.
   - Огненная Река? - Светозар раскрыл рот от изумления. - Неужто? Это та, про которую в сказах рекут? Река-Смородина?
   - Ну та иль не та - не суть. Потому как, абы вешнюю правь познать, надобно сгореть дотла со всеми своими потрохами. Без остатка. Стать мертвым, да после снова ожить.
   - Как же это суметь-то?
   - Войти в Огненную Реку. Покуда ты живой - ты себя личиной полагаешь. Весь мир к пониманью своему подвязываешь и обо всем по складу своему рядишь. Особишься, будто ты один на свете есть. Покуда есть Ты - истое в забвении ходит. Божеское Око чрез тебя не проглянет, правь дорогу не найдет. Так и станешь на все сквозь морочный туман зреть, да ошибки множить. Но можно и по стезе истины грясти.
   - Так скажи как! - воскликнул юноша, которому было неясно куда клонит его собеседник.
   - Ото всего отказаться. От имени, от ума, от плотицы, от жизни. Потеряться в далях безвидных, неназванных, растечься аки дым. Ибо отродясь не являлся ты на белый свет, не учился ни говорить, ни ходить.
   - Да как же тогда?
   - Ты завсегда здесь был. И завсегда будешь, покуда он стоит. Оттого и нет у тебя ни имени, ни личины, ни телесов. Мишура эта - летает аже пыль иль облака, зановляя себя непрестанно. Вид, обличье, звук и знак - не человек. Пустые застени. Суть людья дальше пролегает, глубже заходит. А это все лишь временные одежки для бесплотного света вышнего. Для Божьего Огня, Искры Исконной, без начала и конца сияющей меж миров. Коли заедино собрать всех тварей земных, людь да богов - одно бескрайнее сиянье Источного и выйдет. Во многом оно себя вельми по-разному находит и сознает, но, ежели накрепко личиной особляется - для вечного себя губит.
   Светозар опустил голову, обескураженный словами собеседника.
   - Ты вспомни, - взглядом приободрил его Белогост, - сам Волос, Волхв Богов и наш главный навий наставитель не раз помирал, да вновь возрождался. Всех имен и ликов его не счесть и не упомнить. Но знаем ли, кто за волшбой сих личин кроется, какого истинное нутро и суть хозяина Предвечной Нави? Мы не ведаем о нем совсем ничего, ибо он есть, но его нет! За множеством прозваний - пустота. Из нее и творит вещий кудесник, всеединством жизни препоясанный...
   Воротившись домой, Светозар умолчал о новой встрече с Белогостом, который вольно или невольно стал его главным наставником в прави жизненной. Лишь ночью, в полной тишине, юноша вновь и вновь возвращался мыслями к чудным, но таким волнительным словам человека с речного берега.
  
  -- Глава 12. Путь к Солнце-Озеру.
   У Желтых Увалов - самой восточной границы земель князя Азарма, дружины Хродгера радостно приветствовали идущий им навстречу отряд под синим штандартом с белыми рогами зубра, выбиравшийся из хвойного перелеска на простор степи. Он был невелик - три сотни пеших и конных ратников, - однако шел с добычей.
   - Это Гундовальд! - мгновенно распознал Вилигунд.
   Конунг дружины Вепрей был предусмотрительно отправлен Хродгером к приграничью венедских лесов, чтобы предотвратить отход разбитых костобоков. Однако, судя по всему, ему улыбнулась удача в лихом налете на местные поселения.
   Возы скрипели под тяжестью бочек и сундуков, между ними плелись, спотыкаясь, несколько пленников в порванной одежде. Один из них сразу привлек внимание Скавра. Заостренными чертами лица, хоть и покрытого сейчас ссадинами и подтеками засохшей грязи, он напоминал выходца с берегов Адриатики. Синяя дорожная лацерна с капюшоном болталась на нем, заплетаясь за ноги мятыми длинными складками. Судя по осанке и пухловатым кистям рук, пленник не был воином, а, скорее, принадлежал к числу торговцев.
   Заметив среди германцев Скавра, он судорожно дернулся, попытавшись сложить руки в молитвенном жесте.
   - Господь милосердный! - воззвал он на чистом римском языке с дрожью в голосе. - Благодарю тебя за то, что послал мне соплеменника в этот тяжкий час!
   В следующий миг пленник почти бросился к Скавру, не обращая внимание на суровый окрик коренастого гота, шагавшего рядом.
   - Спаси меня, добрый человек! Во имя Христа не дай погибнуть от меча варваров и язычников!
   Скавр невольно отпрянул, удивленный этим пылким порывом. Оглянувшись, он отыскал глазами Вилигунда.
   - Кому принадлежит этот пленный?
   - Добыча Гундовальда, - лениво отозвался гигант.
   - Могу ли я его выкупить?
   - Это ты говори с ним самим. Если дашь хорошую цену - помех не будет.
   Однако конунг Вепрей уже и сам оказался рядом, привлеченный неожиданным шумом. Небрежно поприветствовав Скавра, он покачал головой.
   - Нет, римлянин. Это знатный купец, за которого дадут хороший выкуп. Всего твоего добра не хватит, чтобы за него расплатиться.
   Пленник сразу сник, но Скавр не сдавался. Подступив ближе к купцу, он пристально посмотрел в его глаза.
   - Тебе приходилось бывать в лесах венедов? - он указал рукой на восток.
   - Много раз, - с готовностью ответил тот. - Каждый год мы ходим по реке от Меотиды на север. Я знаю там все большие селения и торговал с разными племенами. Всегда возвращались благополучно, а в этот раз обложили нас, словно зверей, и загнали в западню...
   Скавр слушал его, думая о своем.
   - Если все так, то тебе есть что рассказать о лесных народах.
   - Поверь, - с надеждой в глазах заявил пленник. - Мне приходилось добираться до холодных озер и рек, возле которых собирают янтарь. Я проникал в столь отдаленные края, о которых в городах Империи никто никогда не слышал. И я могу поведать тебе о нравах и обычаях северных и восточных варваров то, что ты больше нигде не узнаешь. Вызволи меня, и ты не пожалеешь!
   Скавр хмуро посмотрел на Гундовальда.
   - Мне нужен этот человек, - сказал он тоном, не терпящим возражений. - Я имею личное поручение от Ингульфа, для выполнения которого мне необходим хороший проводник. Верховный жрец сам возместит тебе за него все расходы по твоему возвращению в столицу.
   - Ингульф? - на миг лицо конунга Вепрей подернулось тенью испуга. - Забирай купца и забудь про выкуп. Будем считать, что это мой дар в знак уважения к жрецу.
   Поспешив смешаться со своими воинами, он глухо пробормотал себе под нос:
   - Как бы этот малый не пожалел, что променял мою неволю на волю от Ингульфа...
   Скавр одним взмахом сакса освободил пленника от веревок.
   - Пойдем, - сказал он ему. - Теперь ты свободен.
   Купец на мгновение застыл на месте, моргая глазами. Он еще не верил своему внезапному счастью.
   - Как твое имя? - спросил Скавр.
   - Авл Синистий. Я родом из Никеи.
   Вскоре они уже сидели на расстеленном плаще Скавра, с кувшином вина, выданным Хродгером каждому участнику похода по случаю удачного его окончания, и узлом доброй снеди. Разломив несколько печеных яиц, Скавр нетерпеливо начал свои расспросы.
   Синистий говорил много и охотно. Он поведал о венедах, которых римляне вслед за сарматами именовали росомонами, о их порядках и образе жизни. Сами племена этих земледельцев-воинов называли себя вятами. Некогда они населяли все приграничные пространства между лесами и степью, но, разбитые сарматскими дружинами, постепенно распались на множество мелких родов и были оттеснены далеко вглубь дубрав и рощ - на Запад и Восток. Иные из них удалились в горы и за реку Ра. По словам купца выходило, что даже костобоки, разгромленные Хродгером Хромоногим, брали начало от одного из вятских родов. Подчинившись сарматам, они с неизбежностью переняли их обычаи, образ жизни и способы ведения войны. Совместно с дружинами роксолан, аорсов и сираков ходили в многочисленные походы, разоряя города Боспора и порою добираясь до Нижней Мезии.
   - А что ты знаешь о Меренс? - полюбопытствовал Скавр.
   О Меренс Синистий не очень хотел говорить. Поведав, что это племя обитает неподалеку от земель морденс и имнискаров-пчеловодов, он некоторое время молчал и только настойчивые взгляды Скавра заставили его продолжать.
   - У нас, в среде купцов, их называют магами, - проговорил он, понизив голос, - вот только я не знаю, что за богам они поклоняются и откуда берется их род. Они жили в лесах еще до прихода туда росомонов, и они владеют магией леса. Меренс делятся на несколько племен. Все они сидят в неудобных местах - среди болот и чащоб, чтоб труднее было подобраться врагам. Некоторые на холмах. В военные союзы друг с другом вступают редко, все больше полагаются на свои магические силы. Говорят - в их власти все лесные звери и твари, а сами они могут пропадать в одном месте и появляться в другом.
   Скавр недоверчиво улыбнулся.
   - Только сам я не веду с ними торговли, - признался Синистий. - Они не пускают к себе чужаков, разве что некоторые из вятов сумели найти с ними общий язык. Мне как-то довелось беседовать с человеком, который сошелся с выходцами из племени Белоголовых. Их край - в двух дневных переходах от нас. Он даже рассказывал историю о происхождении их рода.
   - Поведай мне ее, - попросил Скавр.
   Синистий откашлялся, промочил горло вином.
   - История довольно темная. Не то предание, не то легенда. Говорят, что раньше предки Белоголовых были сильнейшим народом у меренс. Назывались они тогда по-другому и жили не так, как их сородичи. Потом они уверились в своем могуществе и погрязли в разных пороках, дойдя даже до кровосмешения. Еще они приносили человеческие жертвы. Говорят, у них даже святилища были сложены из человеческих костей. Иные роды меренс их боялись и обходили стороной, но предрекали им небесную кару и погибель. Женщины, сыновей которых закладывали на жертвенные камни, тоже проклинали своих старейшин и просили богов наказать их по заслугам.
   - Что было дальше? - заинтересовался Скавр.
   - Что там и как было в точности - сказать не берусь. Однако толкуют, будто как-то на пустырь перед селением вышел человек в холстине, которого раньше никто не видел, и начал трубить в рог. На этот звук потянулись дети и подростки - все те, чьи руки еще не были замараны кровью злодейств. А взрослые трубача не услышали. Так и остались в своих жилищах...
   - Так вот, - продолжил он, выдержав многозначительную паузу - дети, повинуясь зову, ушли за трубачом в лес, там заблудились и много дней блуждали в чаще, питаясь ягодами и плодами. Тем временем селение постигла беда: в него нагрянула неведомая хворь и убила один за другим всех жителей. Когда дети наконец вернулись, спасенные загадочным трубачом, они нашли только мертвые тела родителей. Так и пришлось им, еще зеленым и неопытным, начинать взрослую жизнь. Чтобы ничего не напоминало о прошлом, они ушли в другие земли и построили новое селение. Так, говорят, и появился род Белоголовых.
   - Почему Белоголовые?
   - У них у всех белые волосы. Толкуют, если конечно не врут, что они рождаются уже седыми.
   - А ты мог бы свести меня с этим росомоном, что поведал тебе о меренс? - Скавр вперил в купца пристальный взгляд. Синистий содрогнулся.
   - Боюсь, у меня не скоро хватит духу вернуться в леса, где я претерпел по воле Господа столько злоключений. Наказанный за свою гордыню, я хотел бы теперь излечить душу тишиной и покоем в родной Вифинии.
   - Однако у тебя нет другого пути домой, - жестко возразил Скавр. - Я направляюсь к истокам Таны. Если ты пойдешь со мной, то сможешь оттуда добраться до Меотиды на лодке, а там, во владениях царя Савромата, тебе уже ничто не будет угрожать. Путь же через готские земли в одиночестве сулит тебе неминуемую гибель.
   Синистий молча обдумывал предложение, закусив губу. Наконец он согласился.
   Узнав о намерении Скавра предпринять путешествие в дебри венедских лесов, старый Хродгер только покачал головой.
   - Сдается мне, римлянин, ты самый одержимый среди всех нас. Пусть Вотан не оставит тебя в своем покровительстве. Сколько человек дать тебе в сопровождение?
   - Я пойду вдвоем с купцом, - уверенно сказал Скавр. - Не думаю, что нас с добром примут те, кто испытал на себе силу ваших мечей, если мы приведем с собой воинов.
   Конунг снова лишь покачал головой. Он не стал возражать.
  
   Поляны и дубравы тут, в землях древних геродотовых будинов, о которых в свое время Скавр увлеченно читал, как о чем-то далеком и почти волшебном, сменяли друг друга с удивительной пестротой. Однако лесные пространства казались очень живыми. Скавр поневоле постоянно оглядывался, не отпуская рукояти меча. Хотя признаков людей не было видно нигде, словно все они попрятались после готского похода, он неизменно ощущал рядом чье-то присутствие и потому вел коня шагом по узким тропам. Впереди на рыжеватом чалом жеребце ехал Синистий - внимательный, но спокойный.
   А вокруг все выше вздымались к небесам дубы и тополя, ивы и вязы. Стволы некоторых были прямые и ровные, другие - искривлялись почти полукольцами, нависая над головами пугающими древесными петлями. В кустах высокого папоротника постоянно что-то шевелилось или осыпалось, ветви деревьев низко скрипели, а палые листья под ногами перекатывались с места на место, хотя в чаще было безветренно.
   Неподалеку от болотной отмели Скавр придержал коня.
   - Здесь тоже растет цикута, - он указал на пахнущую сельдереем высокую траву с мощными корневищами, столь ценимую в Риме заговорщиками.
   - Росомоны называют ее вехом, - ответил Синистий. - Они знают, что это растение очень ядовито и вызывает смерть от остановки дыхания. Но у них нет обычая изводить своих единоплеменников ради достижения корыстных целей. С врагами же они сражаются исключительно железом.
   Купец, объезжая краем приболотную косу, обросшую разноцветными порослями, кивнул своему спутнику на кустарники с блестящими кожистыми листками и грязно-желтые растения с фиолетовыми прожилками.
   - Эти травы не столь ядовиты, но одурманивают ум и вызывают видения. Росомоны зовут их богульником и черной беленой. Лучше не вдыхать их ароматы.
   Лес становился все более хвойным. Под копытами коней трескались шишки. На миг Скавру показалось, что высоко в ветвях елей снуют тени каких-то маленьких существ с длинными волосами.
   - Стой! - окликнул он Синистия. - Что это?
   Купец проследил за направлением его взгляда и пожал плечами. Ветви были пусты и неподвижны.
   По обе стороны тропы теперь высились сиреневые гранитные камни разных форм и размеров.
   - Таких камней очень много в местных лесах, - заметил Синистий. - Росомоны считают их священными и поклоняются им. Я слышал, что сон под таким камнем вызывает вещие образы...
   Неожиданно слова его замерли на устах. Римляне увидели впереди, у маленькой речушки, струящей свои воды на восток, седобородого человека, восседающего на большом мшистом валуне. Незнакомец смотрел им прямо в глаза. Одетый в длинные жреческие одежды, он опирался на посох с головой какой-то птицы в навершии.
   - Напрасно вы явились сюда, - возвестил он вместо приветствия. - А ты, - старец указал на Скавра, - напрасно взвалил на плечи служение чужим забавам. Здесь вам не будет добра. Возвращайтесь восвояси по-добру -- по-здорову.
   - Кто ты такой, старик? - в грубом вопросе Скавр постарался скрыть свое беспокойство.
   - Ты можешь прозывать меня Ведающим, - незнакомец поднялся с камня. - Я знаю вас обоих. Синистий был частым гостем наших селений. И о тебе, воин, тоже слава идет. Пока - добрая слава, но коли дальше ступишь - может и худая появиться.
   - Я не откажусь от цели, старик, - твердо пообещал Скавр. - Не в моем правиле отступать от задуманного. Да и возвратиться с пустыми руками мне нельзя.
   - К чему ж возвращаться? - жрец улыбнулся. - Посмотри вокруг: где еще видел ты такой необъятный простор? Здесь всем места хватит для привольной жизни.
   - Лучше пропусти нас. Мы следуем своей дорогой, а потому - не вставай у нас на пути.
   - Не бывает дороги только твоей, - возразил старец. - Всякая дорога где-то начинается и куда-то ведет. А не ведая, откуда вышел и куда идешь - лучше вовсе не начинать пути.
   Он перевел упрекающий взор на Синистия.
   - Тебя же жизнь и вовсе ничему не учит.
   - Я только хочу вернуться домой, - с волнением заверил купец. - Услуга проводника - цена моей свободы.
   Скавр, разглядывая старца, неожиданно для себя ощутил слабость в теле. Руки и ноги налились свинцом и не желали повиноваться. В душе пробудились сомнения, а перед глазами поплыли какие-то неясные образы. Захотелось повернуть коня назад.
   - Отойди, колдун! - выдохнул он с гневом. - На меня не подействуют твои уловки!
   - Ступайте с миром, - внезапно жрец отодвинулся в сторону. - Идите туда, куда считаете нужным. Только сдается мне, мы еще свидимся...
   Римляне поехали дальше, однако то один, то другой еще долго оглядывались из-под руки. Высокая фигура старика у берега не исчезала...
   - Ты знаешь, кто это был? - спросил Скавр, когда жрец наконец исчез за широким бугром.
   - Раньше я его никогда не видел, - отвечал купец. - Но в том, что это человек, а не лесной дух, не сомневаюсь. Быть может, - он почесал лоб, - нам довелось встретить вещего кудесника Ведислава, о котором вяты складывают настоящие легенды. Его называют хранителем всех лесных земель. Он может появляться в разных краях и селах, но главное пристанище его - где-то на севере или востоке. Там, в диком и непроходимом месте живут племена, далекие от всякого просвещения и цивилизации.
   Наконец путники прибыли в небольшое селение росомонов. Оно состояло из шести полуземлянок со стенами из толстых плах, укрепленных столбами, и кровлями, покрытыми соломой. Скавр с интересом рассматривал людей в длинных подпоясанных рубахах с вышивкой, похожей на какие-то ритуальные знаки. Ростом некоторые из них были не ниже самых высоких готов, но глаза имели все больше голубые, а не черные. Волосы же стягивали обручем и не заплетали в косицы. В чертах лица проглядывало больше доброжелательности, хотя не приходилось сомневаться, что каждый из росомонов был отменным воином - об этом свидетельствовали крепкие плечи, жилистые кисти рук и огрубевшие пальцы, привычные к копью. Все это Скавр оценил в долю мгновения, пока купец говорил с селянами, переводя ему содержание их слов.
   Синистия тут знали, и рассказ о нападении встретили с негодованием.
   - Опять годяки озоровали! - сердито взвился один из росомонов. - Когда дадим отпор лиходеям?
   - Да где ж им отпор дать, коли они - вон какой силой ломят, а нас и нескольких дюжин не наберется? - покачал головой другой.
   Скавр счел за лучшее не упоминать о том, откуда он прибыл. К римлянам - ромеям, как их тут величали - относились гораздо лучше. Из их краев прибывали купцы с диковинными товарами, а порой забредали проповедники, ведшие оживленные споры с волхвами. Последних не гнали, считая людьми несчастными и заслуживающими снисхождения.
   - Что ж князь наш? - вопросил меж тем третий. - Не может мужей собрать?
   - Поглядим, - тряхнул головой кто-то. - Вот сунутся к нам - тогда и потолкуем. Костобоких-то не зря побили, немало они нам крови попортили! Так, может, князь рядит, что с годяками лучше дружить, чем воевать?
   С некоторым удивлением Скавр вслушивался в говор местных жителей. Язык был странно певучим, непохожим на гортанное наречие сарматов. Хотя многие слова узнавались, но они не складывались в единый рисунок смысла, приходилось постоянно расспрашивать Синистия.
   - Какое ж дружить, когда они на нашей земле разбой учиняют?
   - Да пока не разбой - а так, вон, купца ограбили, - заметил кто-то.
   - А купец, стало быть, не человек?
   Спор разгорался, и в его пылу Синистий со Скавром сочли за лучшее удалиться.
   - Мне тут один юноша показывал короткий путь, только я его сейчас не упомню, - вздохнул Синистий. - Любопытный был малый, все про дальние страны выспрашивал... Убили его готы, что нас захватили. Подстрелили, когда он в воду нырнул. Придется идти дорогой, которой я всегда с Фотием товар возил.
   Тропа, тянувшаяся под пологом леса, была шириной в одну повозку и не петляла, как большинство лесных дорог, а шла по сухостою, кое-где взбираясь на опушку, но чаще - стелясь по светлым дубравам и соснякам, наполненным летним благоуханием.
   - Помогите, люди добрые! - внезапно окликнул путников старческий голос.
   Скавр натянул поводья.
   В стороне от тропы застыл, завернувшись в серую накидку, неказистый на вид старик. Нога его была придавлена упавшим деревом. Однако он не стонал, лишь растирал колено и тщетно пытался высвободить пострадавшую конечность из живого капкана.
   Скавр с Синистием спешились. Бросив коней на тропе, они приблизились к старику.
   - Давно сидишь? - поинтересовался купец с легкой насмешкой.
   - Помоги лучше, - строго оборвал его Скавр, подыскивая сук побольше, чтобы приподнять древесный ствол.
   Вдвоем они отодвинули дерево - молодой, но прогнивший у самого комля дуб, - и Скавр сумел вытащить ногу вскрикнувшего от боли незнакомца из ловушки.
   - Благодарствую, люди добрые, - с усилием выдохнул тот, приходя в себя.
   - Куда тебя отвезти? - спросил Скавр через купца, поясняя слова жестом. Впрочем, вопрос его и так был понятен.
   - Тут село неподалеку, коли не затруднит - довезите до него.
   Старик подобрал прятавшийся в траве высокий посох и, опираясь на него, похромал к дороге.
   - Погоди, старче, - остановил его Синистий. - Давай, донесем тебя, что ли?
   Они со Скавром подняли его на руки и в один миг взгромоздили на коня купца.
   - Вот уж воистину помогли, - откликнулся старец с седла. - Да пребудет с вами всегда благословение всех наших и ваших богов!
   - Бог один, - внезапно огрызнулся Синистий. - А ваши боги суть демоны.
   - Неверно так полагать, - старец укоризненно покачал головой. - Всяк, кто доброе дело вершит - благ. Бог, может, и один - да ликов у него много, всех и не узнаешь. Не буду спорить с тобой, ибо каждый вере своей должен оставаться преданным - но и ты чужих богов демонами не нарекай.
   - Ладно, старче, - Синистий взял своего коня под уздцы и повел в поводу, двигаясь впереди.
   К вечеру появились бревенчатые стены укрепленного поселения на холме.
   - А вы с чем к нам пожаловали? - старец вдруг пристально оглядел своих спасителей, едва они достигли ворот.
   Когда купец перевел Скавру этот вопрос, тот даже смутился.
   - Я собираю предания разных земель. Ваших родов и племен, а также народа меренс.
   - Меренс? Ну, берендеи мастера слагать сказания, - старец ухмыльнулся. - Добро. Может и повезет тебе у нас сыскать справного сказителя. Только не все, что бахарь речет, сразу на веру бери. Сперва угости его чаркой медовухи, а уж потом и расспрашивай. Добрые вы люди, по всему видно - да пребудет с вами удача!
   Старец сполз с коня, охнул, ступив на больную ногу, и побрел вдоль укреплений села прочь.
   Скавру, провожавшему его взглядом, почему-то показалось, что тот вырос и продолжает расти с каждым новым шагом. И только когда высокая стена скрыла его из виду, он отчетливо понял, что путникам снова пришлось встретиться с лесным жрецом.
   - Небеса тому свидетели - это старик с реки, которого ты назвал Ведиславом! - Скавр чуть было не бросился вдогонку.
   Синистий рассмеялся.
   - От усталости и не такое привидится. Тот волхв был почти вдвое выше этого старика.
   - Но ты сам говорил, что от венедских волхвов можно ожидать всего, что угодно, - Скавр хотел настоять на своем, однако к путникам уже приблизился воин в плотном кожаном панцире с круглым нагрудником, чтобы узнать, с какой целью они ступили в селение.
   К счастью, Синистия тут тоже хорошо знали.
   Беседа с князем проходила в просторном доме, который назывался гридницей. Князь Борислав, выслушав повествование купца, долго сопел и глядел в пол, мрачно сдвинув черные брови. О готском отряде и его нападении на обоз он знал. Даже выслал своих дружинников по следу, чтобы отбить добро и ромейских гостей. Однако неприятельских воинов оказалось слишком много, и вяты не решились вступить в схватку. Они лишь горько оплакивали незавидную судьбу своего земляка Светозара, погибшего во цвете лет от готских стрел. Грозили иноземным лиходеям, но только угрозы эти уносил ветер и развеивал среди высоких трав. Не по плечу было вятским родам тягаться с противником, повелевающим сотнями умелых воинов.
   - И то благо, что ты уцелел, - сказал Борислав Синистию. - Хоть под самой смертью ходил... Не боязно было назад возвращаться?
   - А куда мне деваться? - пожал тот плечами. - Возы мои готы разграбили, товарищей убили, - купец вздохнул, вспомнив Фотия. - Да еще и выкупом меня обложили. Если бы не соотечественник, что вызволил из плена, не знаю, где кончил бы свои дни.
   - А ты с чем идешь? Тоже купец? - острый взгляд князя скользнул по Скавру с головы до ног.
   Тот вдруг почувствовал себя лазутчиком во вражеском городе.
   - Я - бедный изгой, бежавший со своей родины. Нет у меня теперь ни крова, ни пристанища, - передал Скавр свой ответ через Синистия.
   - Так оставайся у нас! - с неожиданной горячностью предложил Борислав. - Земли на всех хватит, а нам рабочие руки всегда нужны!
   Бывший префект невольно отметил, насколько разительно отличалась встреча в селении вятов от той, которую устроили ему готы. Не потребовалось ни доказывать свое мастерство, ни клясться в верности... Впрочем, Скавр и не просил себе место при князе.
   - Мне говорили, что народ меренс славится своим гостеприимством, - произнес он наконец. - Я желал бы дойти до их края.
   Борислав безудержно рассмеялся.
   - Ну, это тебе кто-то либо соврал, либо сам все перепутал. Берендеи к себе чужих не пускают, живут своими общинами в лесу. У нас тебя с большей охотой примут. Но уж ежели ты решенье свое поменять не хочешь - я тебе пособлю. Есть у нас в веси человек, Путята именем, так он до твоих Берендеев добирался, и кое-что рассказать о них сможет, а то и сведет к ним, коли захочешь. Ступай за моим дружинником, Веткой, он тебя проводит.
   Синистий, несмотря на уговоры князя отдохнуть в его доме, отправился вместе со Скавром. Они дошли почти до самой окраины села, где ветхая покосившаяся избушка из темного дерева была наполнена гомоном многих голосов.
   - Путята! Прими постояльцев! - постучал в ворота ратник.
   На стук вышел невысокий лысоватый мужчина годов пятидесяти в желтоватой рубахе с косым разрезом и широкими рукавами. Подбородок его украшала короткая ухоженная бородка, а маленькие проницательные глазки играли хитрым блеском.
   - Проходите, коли теснотой не побрезгуете - завсегда рады.
   На дворе, кроме жилой избы, было еще немало строений - сеновал, амбар, небольшая конюшня, стеной примыкающая к избе, и даже кузница в отдалении, стоящая ближе к реке.
   - Кузнец, стало быть? - полюбопытствовал Скавр.
   - Да, балуюсь кузнечным делом, - признался хозяин.
   В доме было полно детей, от почти взрослых - лет шестнадцати - до совсем малых, едва начавших ходить. Как раз садились ужинать, и гостей позвали к общему столу.
   Хозяйка - моложе Путяты лет на десять - с гордостью выставляла на стол дары леса и поля: ягоды самых разных видов, соленые и жареные грибы, пареную репу, квашеную капусту, горшок с ухой, кувшин квасу... У проголодавшегося Скавра потекли слюнки, хотя большинство этих блюд он видел впервые.
   Ни о чем не спрашивали, ужинали молча. Только когда гости наелись, Путята предложил с дороги сходить в баню. Скавр удивился. Он никак не ожидал найти баню в столь дальнем краю, да еще у невежественных варваров. Радость его умерил Синистий, осторожно предупредив, что это вовсе не римская баня, к которой привыкли жители Империи.
   - Описание местной бани ты скорее найдешь у Геродота, - заметил он. - Это когда скифы забираются в раскаленный шатер и дышат паром.
   - А можем и веничком попарить, - оживленно продолжал Путята, восприняв переговоры гостей как сомнение.
   - На это не соглашайся! - страшным шепотом сказал Синистий.
   Немного поколебавшись, Скавр, соскучившийся по бане у готов, все-таки решил принять предложение хозяина.
   Впрочем, купец оказался прав - эта баня совсем не походила на римскую. Жар в ней стоял почти невыносимый. Он вызвал у Скавра воспоминание об аравийской пустыне, но превзошел ее в своей суровости. Еще и в воздухе расползались густые клубы белого пара, не позволяющие ничего видеть. Лишь узкое окошко почти у самой земли впускало последние лучи заходящего солнца. Ни бассейна с горячей водой, ни освежающих простыней - зато усталость действительно отступала, а измученное скачкой тело наполнялось новыми силами.
   Путята еще раз протянул березовый веник, ясно давая понять, что предлагает им воспользоваться, а когда гость отрицательно покачал головой, с увлечением стал хлестать им себя. Потом, распарившись до красноты, вдруг распахнул дверь - и с разбегу кинулся в речку.
   "А вот и бассейн", - усмехнулся Скавр и решил последовать примеру хозяина.
   Холодная вода обожгла разгоряченное тело, и римлянин вылетел на берег с резвостью дикого скакуна. Путята был уже внутри, вновь парился. Скавр тоже побежал греться.
   В ту ночь он спал так, как не спал за последние двадцать лет, чистым сном младенца. Голова была ясной, усталость растворилась, и даже думать о поручении Ингульфа казалось кощунством.
   Проснулся он с первыми лучами солнца, однако хозяин был уже на ногах. В доме опять стоял гам, дети постарше собирались в поле, помладше - выгоняли скотину. Самый старший отпрыск готовился помогать отцу в кузнице, а жена уже занялась готовкой.
   - Вы, я слышал, берендеями интересовались? - неожиданно заговорил Путята, вставая из-за стола после завтрака. - Ну, так я вам так скажу: только тех, кого они сами захотят приветить, они к себе пустят.
   - Тебя, стало быть, захотели?
   - Было дело, - признал тот с некоторой гордостью. - А так они чужаков сторонятся, секреты свои хранят крепко.
   - Может, тебе приходилось слышать от них какие-то предания? Откуда они пришли, как мир устроен, каким богам поклоняются? - вопрошал Синистий, неожиданно придя на помощь Скавру.
   - Я расскажу, - позади Скавра раздался глубокий женский голос. - А ты, Путята, ступай, тебя дела дожидаются.
   Скавр в удивлении повернулся к хозяйке. Вчера он не рассмотрел под платком, а сегодня заметил - волосы у нее и вправду были белые, как и говорил Синистий. Не седые, нет - но белокурые, блестевшие точно стальным блеском.
   - Только времени рассиживаться у меня нет, - предупредила хозяйка. - Я буду пряжу прясть, а ты шерсть держать - тогда расскажу.
   - Не годится мужчине касаться женских занятий, - нахмурился Скавр.
   - Ну, то тебе решать, - отозвалась женщина, поворачиваясь, чтобы уйти.
   - Хорошо, - смирился Скавр. - Я согласен...
   Много поведала хозяйка ему в тот день. Он словно вовсе забыл о реальности, о том, что творилось вокруг, погрузившись в удивительный и чарующий мир вещих людей, способных прозревать все тайны жизни, изменять собственный облик и воздействовать на явления. К настоящему лишь изредка возвращали дети, забегавшие в дом пополдничать, а вечером - пригнавшие скотину, которую хозяйка отправилась загонять в хлев. В остальном же, перед мысленным взором римлянина непрерывной чередой тянулись волнующие картины истории народа берен или мерен, как прозывали его на западе.
   - ... И жили они, уйдя от жрецов, на самом дне глубокого озера. Вода скрыла их убежище, вода очистила их от всякого зла и от всякой грязи, телесной и душевной. А те, кто позже пожелал вернуться, пришли к нам волхвами и ведунами...
   Скавр потряс головой, отгоняя наваждение.
   - Они унесли с собой древние знания - наследие божественных хозяев Всемирья. Отказались от земных благ, удалились под воду и продолжают неприметно жить вдали от людей. У них в руках - власть над всеми силами природы. Они владеют знанием изменений и миров, и времен, тайнами превращений и вечной жизни...
   Римлянин, развалившись на лавке, невольно задумался, припоминая то, что некогда слышал и читал. Многие поэты, историки и мыслители не раз упоминали некий загадочный город блаженных, расположенный где-то за Аквилоном. Гесиод, Гомер, Алкей, Диодор Сицилийский и Плиний Старший воспевали его в своих произведениях. Эту обитель полубогов, некогда управлявших всеми земными явлениями, посещал Аристей из Проконесса, оставив ее описание в книге "Аримаспея". Однако позже, как гласила устная традиция, сия колыбель всех мировых чудес и знаний оказалась надежно сокрытой от смертных и все пути к ней были утеряны.
   В Риме Скавру доводилось посещать популярные кружки и собрания философов, послушать которых приходили даже именитые сенаторы. Многие из них говорили о печати Закатных Времен и излагали теорию, согласно которой Город за Северным Ветром в краю аримаспов и исседонов теперь перемещен куда-то в земли нынешних меренс, имнискаров-пчеловодов и венетов, к берегам могучей реки Ра. Будто сами правители Божественного Града перенесли его вглубь дремучих лесов и погрузили на дно неизвестного озера. И теперь местные племена варваров иногда наблюдают в ясном небе отраженные водной поверхностью контуры золоченых строений и слышат доносящуюся со дна чарующую музыку.
   "Значит, Ингульф уверен, что жрецы меренс знают о расположении Священного Озера и города на его дне", - подумал римлянин, но вслух ничего говорить не стал.
   Для него сразу прояснилось очень многое. Наверняка, владеющие столь разнообразными магическими силами племена причастны к знанию о сокровенной обители полубогов, некогда творивших историю эпох и народов на земле.
   - Поздно уже, спать пора, - заметив, что мысли римлянина блуждают где-то далеко, оборвала себя хозяйка и поднялась. - Только от затеи найти то Солнце-Озеро тебе лучше отказаться. Не про тебя оно. И не про того, кто тебя послал, - добавив это, она вдруг вышла, оставив Скавра в полном недоумении.
  
  -- Глава 13. Стезя.
   - Гой еси, раздолица, горняя высь!
   Над землей-матушкой облаци расправившая, хоро возжегшая!
   Полог твой высок, омут твой глубок.
   Росой-стравой травы-муравы питаешь, да дерева лелеешь.
   Гой ты, Богомирья оплот:
   Яри с небеси, иде собь наша к чертогам твоим воспаряет.
   Колославы творит Роду-Отцу, Прави Творцу.
   Белогост закончил свою молвь и обернулся к Светозару.
   - Ну, а теперь раденью зачин положить пора.
   Юноша во все глаза смотрел на вещуна. Ушами слушал, сердцем осязал. Белогост всегда для него объявлялся нежданно и так же нежданно пропадал, порою по много дней не показываясь. Сказов о нем с селянами Светозар боле не вел, встречи свои таил. Уразумел юноша, что дело имеет не с простым казителем, но с Волхвом Навьим - в закраде, в иноверти существующим. Он и кобник, и балий, и кудесник в одном лице, сокровенные законы Всемирья понимающий. Встречи с таинственным вещуном многое юноше открыли. Чело духа Светозара прояснилось.
   - Днесь будешь Нить Макоши зреть, - сказал Белогост.
   Они стояли на пригорке с двумя ветлами и стройной, тугой как струна калиной. Земля, окутанная лопухами и вязью из володушки и лютиков ласкала ноги - ноговицы свои юноша скинул. В дупле кто-то шуршал и копошился, за дальними березами долбил кору дятел.
   - Что есть Нить Макоши? - Светозар поднял глаза на наставника. - Судьба-покута?
   - Не токмо судьба твоя. Мерцающий свитень Стези, путь Вышней Доли человека. Он чрез разные миры и времена вьюном вьется.
   - Что ж это значит? - не понял Светозар. - Судьба моя моей жизнью не исчерпывается?
   - Да. Из безначального в нескончаемое следует. В Яви ты ее зраки наблюдаешь - они изливаются в события. Но за явью истый простор ее стелится. Ведь несмертное в тебе - собь твоя - вечно будет сквозь формы личин в коловерти двигаться, Стезей помыкаться. Какова та Стезя - ноне пора узнать.
   Светозар послушно кивнул.
   - Сказывай, что надобно делать.
   - Встань ближе к калине, - велел Белогост. - Это древо Матери-Морены - хозяйки Огня Пекельного. Очи ума твоего да пребудут закрытыми, очи вещего сердца - отверстыми. Умерь животоки свои. Зри Нить Макошину. Кто ты есть на земле сей? К чему Родом предуготован? Эти вопросы камешками в нутро свое исконное забрось и жди.
   - Добре, - отозвался Светозар, подходя к дереву.
   - Ярь пускай вспять обернется, за окоемом вещей Заповедное разбудит, - напутствовал вещун.
   Юноша смежил веки, ноги прочнее в земь упер, плечи ослабил. Про все на свете забыл, от всего освободился. Чуял: сердце свой бег уняло, дыханье тише шепота трав сделалось. Светозар внутрь себя взором сердца проник, за чирами покровов самосиянный путь углядеть пытаясь.
   Долго стоял: не живой-ни мертвый. Тернии имен и форм пропали. Тело - как Мер-гора безвременная высилось средь силяжи изумрудной. Но сколь не зрел, сколь не выглядывал нутряной свой ост - ничего не распознал. Темь, туман и пыль кружили, око
   вещее застилая. Потом резко прорвалось, прояснилось...
   Дремотная чаща осин и елей, мятный дух. Мать с малым дитятком по тропинкам лесьим идут, былие чоботами подметая. А птицы поют-заливаются, глуздари в гнездах кричат и солнце пуще огня алеет: травень в зените, Живино раздолье.
   - Смотри, сынок, - шепчет мать, волнуясь. - Сколь мир наш кудесами обилен. Боги присные нам листами дерев улыбаются, полог ветвей подымают да пеньем росы напутствуют. Мы - внуки Даждьбоговы, завет их в себе бережем: весь мир любить, аки удесы свои. Ибо мир и есть - вятшее капище светородное. Каждый прутик - чур, каждый цветик - свято.
   Дитятко лишь глазами хлопает, к матушке жмется.
   - В мире Лад правит, - мать коснулась куста ежевики - целая пригоршня спелых ягод в ладони. Протягивает ему, улыбается. - И твою душу Лад должен полнить. Коли Лад в душе - мир тебя не обидит.
   Мох нежно обволакивает ноги, округ все боле ягод блестит: черника, голубика, костяника. Хвощи и щитовники топорщатся, грушанки и марьянники листы раскрывают, будто объятья.
   - Иной человек и глаза имеет - а не видит, - продолжает мать и треплет курчавые волосы сына. - Уши имеет - а не слышит. Злато жизни в сердце носит - а не живет. Это оттого, что он Лада не помнит, сродство свое с мирьем признавать не желает...
   Ельники сменились сосняком. Всюду ясенец и душистая купена шелестят, из-за куста черемицы кукушка охает. На высокий пенек вскакивает заец-беляк, замирает. Глазки внимательные - за людьми следят.
   - Матушка! - говорит дитятко. - Почему он на нас так смотрит?
   - Он сердце наше видит. Уже знает, что зла ему не причиним. Всякого зверя Мать-Природа сей ведой оделяет - не покровы зреть, но корень сути чуять.
   - А можно его поласкать? - глаза сына загораются.
   - Отчего нет? - отвечает мать. - Зверь ласку любит. Пусть с тобою вместе Ладу порадуется. Ты ему свою любовь яви - и он тебе ответит.
   Дитя тихонечко к пеньку подбирается, руку тянет. А заяц смотрит на него жемчужинками глаз, не мигая. Не убегает. Гляд до самых пят пронизывает. Малой улыбается - и словно весь лес теплеет, откликаясь широкой как река улыбкой. Душа яко соловей поет. Под пальцами детскими шерсть мягкая, нежная. Заяц так и льнет к ладони - тепло человека и зверька съединились.
   - Ну, пошли, - шепчет мать. - Пора нам.
   И они дальше по лесу идут. Средь мха ящерки снуют, коряги стоят облепленными грибами и улитами.
   - Матушка, я есть хочу! - жалуется дитятя.
   - Потерпи, скоро дома будем, - обещает мать.
   До опушки дошли, а небо вдруг сохмурилось. Гром тишину резанул, все дивьи дали округ сотрясло. Сын всем тельцем к матери прижался - едва дышит со страху. А в облаках уже молоньи огневые дуги рисуют.
   - Не бойся, сынок. Не на нас Ратай-Сварожич серчает. Владыче огня вышнего зарод творит Протеве.
   - Матушка, матушка, страшно! - лопочет дитя. - Упроси Отца-Перуна молоньи не метать.
   Мать улыбается. Черты лица ее замирают, бледнеют.
   - Матушка! - в испуге окликает малой. - Что с тобой?
   Она не отвечает. Губы сомкнуты, очи горе подняты, однако в них пляшет чужой, незнакомый огонь. Дитя отпускает материнскую руку и весь съеживается. Он не понимает происходящего.
   Но вот небо светлеет, проясняется. Ни громов, ни молоний. Белое лицо матери внове румянцем занимается, губы отмирают. В глазах - прежняя доброта и любовь.
   - Ты уж не пужайся боле, - просит. - Ратай-Сварожич ноне шуметь не станет. Мир Громовиту-Батюшке. Ярое око застило покоем, Сварга тишью лучится.
   - Это ты упросила? - сын другими глазами смотрит на мать, будто впервые ее увидал.
   Она молчит.
   - Тебе на листопад четвертый годок справится, - молвит наконец. - Пора и узнать: род наш - Мечтников-Ведателей. С Всебожьем Родовым с искони в единстве свою покуту пресуществляет. Вот подрастешь - и сам научишься Тремирье вещим сердцем ведать и силы вышние стяжать...
   Светозар открыл глаза. Он совсем не помнил мать Здраву. Не помнил и случай в лесу. Она ушла от них в зиму того же года, когда вороги разорили старое становище к восходу от реки. Померла от стрелы, а отец о ней впредь не вспоминал и говорить не разрешал. Пол жизни с ней прожил, да понимать так не научился. Только теперь Светозар уразумел, что мать его была ведуньей.
   Юноша размял затекшее от долгого стояния тело.
   - Ну, - спросил Белогост. - Что о судьбе своей выведал?
   Взгляд Светозара сделался твердым.
   - Знаешь теперь, к чему уготован? - снова спросил Белогост.
   - Знаю, - отвечал юноша. - Стезя моя вещая, из крови Рода вытекающая, в сердце Рода возвращающаяся.
   - Идущие сей стезей по трупам всех имен, личин и зраков движутся, по пеплу мирских знаний и чувств ступают, не ведая к самим себе пощады, - в голосе наставника прозвучало предостережение. - Готов ли к сему?
   - Готов, - ответствовал Светозар. - И живота не пожалею, чтоб изведать Златой Чертог вятшей Прави. Ежели потворником Прави сделаюсь - то лучшей службы Роду и представить нельзя. Научи меня!
   Белогост придирчиво оглядывал юношу со всех сторон.
   - Сперва придется тебе в Пламя Пекельное спуститься, чтоб во Вратах Смерти сожечь все свое естество - все то, чем себя видишь и знаешь.
   В глазах Светозара не было трепета, лишь мелькало легкое непонимание.
   - Что ж от меня останется? - спросил он.
   - Истинный человек. Смертный умрет, бессмертный родиться. Все лишнее сгорит как тля - слабости, сомненья, страхи и искушенья. Спадут морочные покровы. Ведь Смерть забирает все то, что есть у человека, но взамен дает куда боле - свободу быть ВСЕМ, ибо собь его вековечна и над временным возобладает. Узнай истого себя по ту сторону всех пришлых зраков, зажги лучину подлинно нетварного света. Сумеешь - сама земля тебе поклониться. Тогда поймешь, что аз есмь суть Всемирье.
   В тот же день Белогост свел юношу к дальним болотам за селищем, зажатыми меж чащобою и заливными лугами с высокой травой.
   - Се чертог Владычицы Морены - Омут Теми Безначальной, - поведал наставник.
   Светозар вздрогнул. Сразу смекнул, что это то само место, где сгинул некогда отец Добравы. Место окаянное, проклятое, кишащее навиями и духами-кромешниками. Строго-настрого дед Хоробор наказывал до него не ходить, прозвав топи Кощной Заимкой.
   - Твое раденье здесь до утренницы продлиться, - невозмутимо молвил Белогост, перед тем как уйти. - Выдержишь объятья Черной Мати - вступишь в след Прави, Истое сердцем обрящешь. Не осилишь - пропадешь в Нави навек, как пропадали многие.
   Юношу аж хладом обдало от таких слов. Да делать было нечего: сам вызвался, теперь отвечать. Назад не поворотишь. Просеянное кривыми уродинками-березами и линялым ворсом багульника бурое поле дышало и ойкало как живое существо. Тина пузырями вздувалась вокруг хлипких кочек, островков и мшистых отмелей, обросших вереском. Гоготали лягвы, пищала комарня, средь осокаря мелькнула спинка выдры. Пред юношей - лядины с морошкою и клюквой.
   Вздохнув, пошел меж камышей с оглядкою, по кочкам добираясь до треугольного островка, пушицей отороченного. Там курчавая лиственница тосковала, к кой юноша и решил подсесть, чтобы ночь скоротать. А топь все сильней ухала и стонала, точно зазывала к себе. Нужно было с духом собраться, Предвечной Матери Маре довериться без остатка. В селище ее не зря почитали хозяйкою всего изначального. Толковали - златое яйцо Рода из лона ее народилось. Еще и мысли дурные лезли - про то, сколь много людья Кощная Заимка перемолола - но юноша их обуздал и смирил.
   Ступал по хлюпающему мху, островка из виду не упущая, да дело выходило странное - сколь ни старался, а ни на аршин, ни на вершок к нему ближе не становился.
   "Что за диво?" - подумал с недовольством.
   Сызнова все начал - как был островок с одинокой лиственницей, так и остался от него в дюжине шагов.
   - Ну, чаромутица болотная, - тряхнул главой Светозар. - Ладно. Поглядим, что дале будет.
   Он повернул одесную, чтоб обойти булькающие зеленые разводы мочажин отмелью, рогозом изросшей. Торфяной запах дурил голову. На острой кочковине вдруг что-то сверкнуло. Юноша пригляделся - золотая гривна. Светозар уж ногу занес, чтоб подойти поближе и посмотреть получше, да что-то его удержало.
   "На что мне пустячина всякая? Что с нее проку?"
   И дале прошел, усмехнувшись. А в сердце сразу облегченьем повеяло, будто чего худого только что избежал. Ерник на отмели загустел совсем - кустища во все стороны раскорячились. Нежданно средь порослей блеснули два белых глаза - волк. Дыханье в груди юноши задержалось, остановился. Сомнений не было: за тростниками и ольшаником ясно проступила серая морда и оскаленный рот. Светозар прикрыл глаза, расслабился. Задышал ровно - сердце, встрепенувшись было робкою птахой, вернуло свой размеренный ход. Поглядел снова - никого.
   "Этим меня не возьмешь, - помыслил про себя. - Не жаден родился и не труслив".
   В тот же миг юноша услышал женский плач и крики призывные. Что еще тако? Пригляделся: даль нечеткою стала, вечер словно ворон крылы расправил. Зов повторился - кажись, девица на помощь звала? Светозар усомнился на миг, да все ж пошел - уж больно жалобно кричала.
   "В топь, что ли, кто угодил?"
   Подобрал коряжину, что подлиньше: и самому сподручнее впереди почву ощупывать, и другого можно из трясины вызволить, ежели что. Так средь берез и продирался. Где-то сова ухнула, скрипнули дальние сосны. На сердце же будто тяжесть навалилась, тело дало слабину. Не встрясть бы самому в тенета кромешников. Но юноша отступиться не мог - чужая беда никогда не оставляла его равнодушным.
   Добрался до камышовых зарослей, за которыми что-то живое барахталось. Окликнул: тишина. Кое-как по кочкам подступился поближе - явно руками кто-то махал, из тины силясь на берег выскочить. Пригляделся получше и глазам не поверил: прозеленевший древесный ствол торчал из болота, растопырив сухие черные ветки. Что оставалось Светозару? Только и покачал головой, удивляясь играм навьим. А тут еще и на плечо ему кто-то руку положил. Крутнулся вокруг себя, корягу выставив - никого!
   Вконец обессиливший, опустился на корточки. Понял юноша, что сделал ошибку: нельзя с болотами бороться, себя супротив них ставить. Так недолго и голову сложить.
   "Нужно слушать свое сердце, - пришла спасительная мысль. - Вещее гласье в самом себе распознать и тогда путь, паутиной троп разбредающийся, в одну стрелу-дорогу соберется".
   Как решил, так и сделал. Потому, когда снова кто-то из сумрака его руками стал трогать - не вздрогнул и не опешил. Вглубь себя заглянув, лишь улыбнулся и зашептал счастливыми губами.
   - Пачеименная Владычица Навья, Матушка Морена! Заповеден и темен твой путь. Ты - спасительница душ и погубительница плоти смертной. Прими мою Требу! Тело это прими, иде двадцать весен бродило оно по земле дорогами путанными, не ведая истого света. Ум мой прими, что маятой и мороком застил око соби моей и не единожды ввергал в лютизну горя-кручины. Прими и сердце мое, в коем под ветошью чувств беспорядочных сокрыта чистая кладь, дыханьем Богомирья наполненная. Все то - мой почитательный дар на Капище Заградного Омута - святицы смерти, неумолчно пресуществляющейся в новую жизнь.
   Светозар был готов сейчас принять любую судьбину. Он боле не страшился гибели и забвения своего существа, прозрев за бренным его порогом бездонную Вечность. Он превозмог заграды того, чем считал себя прежде. И было то великой Крадой тварного человека на камне истины вешней - возвратом к неисчерпанной кринице знани, оживотворяющей сутью все мирье вещей.
   Пылая огнем искреннего самоотречения, юноша брел куда глаза глядят, не замечая преград. Дерева, кустоши, мочажины - все сплелось безвидной тканью, сделавшись вовеки Одним. А когда провалился в болотину по пояс и зыбучая, едкая топь ухватила его, пядь за пядью вбирая в свою пучину, даже не воспротивился.
   "Вот он, кощный венец", - чужая и туманная мысль блеснула где-то и тут же забылась.
   Такова, видать, его покута. Недолю смертному человеку уготовила Темная Мать. А раз так - значит, слаб и немощен он в духе своем, недостойный вкуса Прави. Выходит - туда ему и дорога, в самое нутро Огня Пекельного.
   В последний миг, когда тисками сдавила топь, ломя кости, рука натолкнулась на что-то прочное. Сук древесный в ладонь тыкался. Светозар, уже почти ничего округ себя не разбирая, за ту сучковину ухватился и к себе притянул. Думал сломится, треснет. Ан нет, твердь добрая. Точно немерянная силища вытащила его на брег. Как оно вышло - и сам не понял. Только лежал во мху, на хлипком торфяном черноземе, оборотивши лицо к небу. Лежал и думал: то ли опять в земну явь вернулся, то ли в навьи хоромы с Моста Калинова упал. Жив ли, мертв ли? А коли жив, то кто таков, откуда взялся и куды идет?
   О себе Светозар не помнил ровно ничего. Когда на утреннице его растолкал Белогост, юноша кое-как себя признал, из бесчувствия выполз. Лежал он на островке под одинокой лиственницей. В руках его был крепко зажат длинный сук, расходящийся книзу тремя узловатыми концами.
   - Вот оно как, - молвил казитель, задумчиво разглядывая Светозара. - Сама Мати Морена тебя из мрака смерти вызволила, новую жизнь дала. А палка, что держишь, - он нагнулся ближе, - ну прямь трезубец Волосов, знак вещего бога, супруга Темной Владычицы... Стало быть, днесь ты на белый свет внове явился и Стезю свою, Правью скрепленную, узнал.
   Воротившись в селище, Светозар обточил болотный сук, превратив его в посох, и с ним уже не расставался никогда. А навий наставник Белогост с того дня появляться перестал. Юноша так и не понял, был ли он на самом деле, или только привиделся ему в воображении, приснились ли ему все последние события, или он сам наконец проснулся от долгого сна духа, пробудившись к новой и подлинной жизни.
  
  -- Глава 14. Меренс.
   Тяжелый вороной Эорманрика мерно ступал по нагретой солнцем земле, уверенно переставляя копыта. Пурпурная каракалла, облекая тело короля словно купол, увеличивала его фигуру, вызывая ощущение чего-то грозного и незыблемого. Однако само обветренное лицо повелителя готов оставалось сумрачным. Застывшие в складках кожи тени лишь усиливали его кривизну.
   Скавр с Вилигундом ехали по левую руку от Эорманрика, и римлянину был хорошо виден не только король, но и его сын. Юннимунд, облаченный в доспех из мелких чешуек с овальными нагрудными бляхами, на которых были выгравированы молнии Донара, и округлый шлем с треугольными нащечниками и навершием в форме клыкастого вепря, сейчас был очень похож на своего отца. Невольно бросая на них косые взгляды, Скавр замечал проступившее с пугающей очевидностью сходство в выражении глаз, форме носа и губ. За последнее время черты лица наследника как-то очертились, огрубели. Он слишком быстро и неожиданно для всех возмужал, а его надменный взгляд и повелительный голос отражали облик могучего завоевателя из рода Амалов подобно тому, как в капле воды отражается море.
   Следом за королем и его сыном поспевали самые опытные и закаленные в боях воины, громыхая большими круглыми щитами с острыми умбонами, на которых мелькали белые журавли, жаворонки и полумесяцы. Поход против меренс был задуман как единое военное предприятие лучших германских родов и дружин. Эорманрик собрался расширять границы своей державы на северо-восток.
   - Что за народ меренс? - наклонился к Скавру Вилигунд - единственный из готов, с которым римлянин мог вести прямые и задушевные беседы, не опасаясь сказать или спросить лишнее.
   Скавр усмехнулся.
   - Я мог бы многое тебе рассказать о них. Но скажу лишь одно: чужаков в своей земле они не терпят, а прочие народы почитают их магами. Потому поход нас ждет не из легких.
   - Так вот почему нас сопровождает Ингульф, - понизил голос Вилигунд, словно разговаривая сам с собой.
   Готские дружины катились по полям, вдоль берегов небольших речушек, стараясь оставлять в стороне непролазные дебри лесов. Еще через день пути на высоких холмах, покрытых темными кущами деревьев и кустарников, все увидели множество лис, вышедших из под сводов леса, чтобы проводить идущее войско блестящими внимательными глазками.
   - Смотрите, это меренс! - крикнул кто-то. - Они могут оборачиваться любым зверем...
   Ропот прокатился среди королевских воинов. Готы с волнением разглядывали остромордых рыжих зверьков с пушистыми хвостами и напряженно сжимали пальцами древки копий и рукояти мечей. В рядах царила растерянность.
   Чтобы приободрить своих людей, вождь собственнолично выступил перед ними, напомнив воинам, что они еще ни разу не отступили ни перед одним противником, сколь бы силен он ни был, и никогда не были побеждены в сражениях. Эорманрик не преминул заметить, что и боги, и чудотворная мощь меча Сигимар по-прежнему защищают их от любых неудач на военном поприще. Германцы как будто вновь воспрянули духом, поверив своему повелителю. Когда на следующее утро кавалерийский авангард натолкнулся на завалы из срубленных деревьев, перегородивших дорогу войску, он лишь невозмутимо сообщил о препятствии Хродгеру, и воины последнего все с той же холодной невозмутимостью растащили деревья, освободив путь. Казалось, никакие ухищрения неприятеля уже не способны сдержать течение всесильного готского потока. Лишь об одном жалели потомки Донара - об отсутствии настоящих схваток с врагом.
   Время шло, но на пути войска не появлялось ни сел, ни деревень. Только однажды в высушенной солнцем лощине, ограненной покатыми холмами, людям представилась непонятная картина: два десятка белых валунов были сложены в круг, а в середине высился самый большой, покрытый черными крапинами. Судя по всему, это было святилище каких-то местных богов. Воины уже хотели эти камни раскидать, но верховный маг строго-настрого запретил к ним приближаться.
   По ночам все окрестные леса исходили шумом. Выло зверье, надрывно кричали птицы. Стволы деревьев порою трещали так, будто их рубил большой отряд дровосеков. А по утру вокруг лагеря неизменно находили чужие следы, хотя дозорные никого не замечали.
   - Уж лучше бы они нападали, - ворчал Вилигунд, - чем терпеть эту неизвестность. Там хоть знали бы, что делать. А тут враг все время ходит где-то рядом, а мы его еще и в глаза не видали...
   У Скавра тоже было стойкое ощущение, что королевское воинство продвигается вперед бок о бок с какими-то незримыми спутниками, которые совсем не торопятся себя обнаружить.
   - Они пока только наблюдают за нами, - высказал он гиганту. - Хотят посмотреть, как мы будем себя вести.
   Несмотря на то, что Эорманрик регулярно высылал вперед конных разведчиков, как-то к полудню на пологом взгорке с высокой травой германцы увидели людей в медвежьих шкурах с черными лентами, вплетенными в волосы. Это было подобно удару грома.
   Команда Хродгера, идущего в авангарде готского войска, последовала незамедлительно: лучники, судорожно выдернув из колчана стрелы, обрушили их на чужаков тяжелым шквалом. Следом ринулись конники, в мгновение ока перестроившись и взяв фрамы наперевес. Влетев на возвышенность, чтобы смести с нее врага, они немного потоптались на месте и вскоре вернулись с понурыми лицами. Взгорок был пуст и воины не нашли на нем ни убитых, ни раненных. Люди в медвежьих шкурах как сквозь землю провалились.
   - Ох и не нравится мне этот поход, - тихо посетовал Скавру Вилигунд. - Вот помяни мое слово, римлянин, немало невзгод мы наживем себе в этом злополучном краю...
   А еще через день на лугу, запорошенном тополиным пухом, германцы увидели пять мертвых волков с распотрошенными внутренностями. Ковыль вокруг них слипся и свалялся от густой крови. Это зрелище заставило нахмуриться даже Эорманрика. Волк был главным символом готского воина, воплощением его воли и духа. Такое показное надругательство над священным германским оберегом казалось знаком близкой беды.
   - Воины! - неожиданно зазвучал откуда-то из глубины боевой колонны надтреснутый голос Ингульфа. - Храбрые сыны Вотана! Помните - вы все под защитой всесильных Асов. Чары иных родов, племен и существ, созданных коварством зловредного Лодура не имеют над вами власти.
   Слова мага вернули готам пошатнувшуюся уверенность. Ингульф умел убеждать людей. Однако земля меренс воистину оказалась местом зловещим, и многое в ней потрясало казалось бы привычных ко всему германцев.
   Ингульф рисовал руны перед каждым пролеском или дубравой, дабы снискать расположение и защиту владык Асгарда. Иногда он приносил в жертву Вотану молодых барашков, которых для этой цели вели в обозе, иногда - начинал запевать дрожащим голосом какие-то безумные мотивы, призванные отпугнуть враждебных готам духов.
   Передовой отряд Тургара сообщил о том, что видел пустошь возле ручья со стоячей водой. На ней оказалось несколько странных жилищ из прутняка, опорой которым служили столбы, обтесанные в форме звериных лап с когтями, а обносил его невысокий тын с надетыми на колья человеческими черепами. Приблизиться к жилищам воины не решились и поспешили с этой вестью к Эорманрику. Король тут же подозвал Ингульфа.
   - Беспокоиться не о чем, - невозмутимо заверил маг. - Это жилища мертвых. В них меренс держат останки своих предков, - он с ухмылкой обернулся к дружинникам Тургара. - Вы что, мертвецов испугались? Из праха они не восстанут. А если поднимутся - у меня найдется способ их образумить... Веди войско вперед, повелитель.
   Эорманрик, все с тем же сумрачным выражением лица лишь молча кивнул конунгам и дружины продолжили свое движение.
   - Помните, - напутствовал Ингульф. - С нами мудрость Вотана, неодолимая мощь Донара. Мы непобедимы!
   Но происходили на пути движения дружин и вещи, заставлявшие и самых стойких людей испытывать суеверный ужас.
   На небольшом взгорке, взносящимся над кустами засохшего чертополоха Волкоглавые, отборные королевские воины, разглядели неподвижную фигуру женщины с распущенными по плечам черными волосами, держащую за руку маленького ребенка. И женщина, и ребенок поразили воинов своей мертвенной, неестественной бледностью, в которой словно не было ничего человеческого.
   - Должно быть, это Хель, Темная Владычица, - сказал Хродгер на мгновение дрогнувшим голосом. - Увидеть ее - плохой знак. Не увела бы она нас за собой в свое Подземное Царство...
   Странная пара быстро пропала, но за самим взгорком, на вытоптанной полянке германцы обнаружили целый склеп из человеческих костей. На сей раз даже самые невозмутимые воители подняли ропот.
   - Эти существа - не люди, - шептали о меренс перепуганные германцы. - Их невозможно подчинить!
   Почва вблизи склепа была очень склизкой, хлюпала и вздувалась. Не успели пехотинцы Хродгера оглянуться, как она начала втягивать в себя ступни воинов, их плащи и копья. Готы поспешно отступили от проклятого места.
   - Да испепелят молнии Донара весь этот злополучный край со всеми его обитателями! - в сердцах выкрикнул Вилигунд, поднимая глаза к небесам. - Мой меч ржавеет в ножнах! Я воин, и обучен рубить вражьи головы, а не бороться с колдунами.
   Скавр тоже помрачнел. Он уже догадался, что таинственные меренские племена, о которых было так мало известно, умеют пользоваться поддержкой сил земли и воды. В военном деле они явно не могли тягаться с прекрасно обученными готскими дружинами, однако были способны причинить им немало вреда с помощью хитроумных ловушек и духов болот, лесов и равнин, которых их темные жрецы умели вызывать к жизни. Такая затяжная и неправильная война была опасна. Рано или поздно она грозила подорвать моральный дух войска Эорманрика. Должно быть, король и верховный маг прекрасно все понимали, но продолжали упорно гнать людей вперед, так что конунгам, воинам и их слугам оставалось только гадать, куда в итоге может привести подобный путь.
   Однако когда готы достигли главного селения меренского племени Белоголовых, они опешили от неожиданности. На крутых, почти отвесных холмах, выделяющихся на фоне усыпанных кочками и оврагами лугов, вставали могучие стены из струганной лесины с квадратными башенками, накрытыми ивовыми навесами. Стены были усилены насыпным валом и рвом.
   - Чего растерялись? - сердито оглядел воинов Эорманрик. - Крепость-то детская!
   В самом деле, готы были приучены брать штурмом даже каменные города и имели богатый опыт успешных осад на Истре и в Таврике. Но здесь, в этой лесной глуши, населенной дикими племенами, представлявшимися германцам смесью людей и животных, обнаружить правильно возведенные укрепления они были не готовы.
   Тем не менее, конунги почти мгновенно распределили свои дружины, рассредоточив силы по всему пространству, прилегающему к селению. Хродгер Хромоногий сразу отрядил людей срубить ближайшую ольховую рощу, чтобы соорудить осадные башни на колесах, воины Гундовальда засыпали и сравняли с землей ров, а мечники и копьеносцы Тургара со штурмовыми лестницами уже ринулись в бой, намереваясь овладеть крепостью с одного приступа.
   Юннимунд тоже отчаянно рвался в сражение, но отец придержал его.
   - Подождем. Посмотрим сначала, с каким врагом имеем дело.
   Воины меренс в легких кожаных шлемах и куртках, замелькавшие на стенах, отчаянно оборонялись. Они осыпали готов стрелами, сбрасывали на них каменные валуны, лили кипящее масло. Первый приступ они сумели отбить без труда, однако самое неприятное для воинов Эорманрика обнаружилось уже позже, когда дружины отступили от крепости и разбили неподалеку от нее свой стан. Все те, кого хотя бы вскользь коснулись меренские стрелы, умерли в чудовищных муках, и было неясно, действие ли это яда или сила магических заговоров. В добавок к этому, на людей Хродгера, валивших деревья, внезапно напало целое стадо бешеных кабанов и многих посекло клыками. От ран умерли восемь человек. Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения готов, стали дикие осы. Они буквально атаковали германский лагерь, набрасываясь густым роем и жаля всех без разбору. Все луга в считанные мгновения заполнили эти вредоносные создания и спасения от них найти было невозможно.
   - Проклятые колдуны, - ругались королевские воины. - Одно дело воевать с людьми и зверьем, но с насекомыми...
   Ингульф однако, не теряя присутствия духа, пытался приободрить конунгов и их дружинников. Он прилюдно провел на пригорке ритуал, разведя большой костер и бросая в него какие-то сушеные коренья и порошки. Вскоре едкий, пробирающий до самых внутренностей запах распространился по всем лугам вместе с дымом и отпугнул ос.
   - Такой войны у нас еще не было, - признался Скавру Вилигунд, растирая искусанные руки.
   Но, увы, и это был еще не конец, а только начало бедствий германцев в меренской земле. Не успели штурмовые отряды пойти на новый приступ, подкатив к стенам осадные башни и насыпав по всем правилам военного искусства защитный вал от неприятельских стрелков, как воины всполошились от новой напасти. Весь стан Эорманрика вдруг наводнили ядовитые змеи. Выползая из высокой травы, они обвивались вокруг ног воинов и жалили их, забирались в палатки и всюду сеяли омерзение и ужас.
   Эорманрик был вынужден отвести дружины и встать лагерем на берегу реки в шести лигах от злополучного селения Белоголовых.
   - Ты что мне обещал? - сверкая глазами, напустился повелитель готов на Ингульфа. - Где твоя хваленая помощь? Я уже потерял сегодня три сотни людей, большинство из которых умерло нелепой смертью. Все они были храбрыми и сильными воинами - каково им теперь предстать пред очами Вотана? Пасть не в гуще врагов от меча и копья, но от происков безумных лесных колдунов, которых мы никак не можем сломить! Мои щеки горят от стыда и бессилия...
   - Не беспокойся, повелитель, - маг сохранял хладнокровие. - Нет войны без потерь, а враг тоже бывает разным. Не все воюют так, как от них ожидаешь. Я обещал тебе, что ты победишь, и не отступаюсь от своего слова. Повремени немного - я найду способ одолеть меренс, какие бы силы неба и земли им не помогали.
   Выйдя из королевского шатра, Ингульф отыскал Асгрима. Скавр хорошо знал, что все германские племена имели на службе особых воинов, которых называли Волкоглавыми или Волчьими Шкурами. Они держались отдельно от обычных дружин вождей, выполняли на войне свои задачи и подчинялись только своему предводителю, так же как и они, прошедшему через обряд посвящения Вотану. Сам Вотан-Всеотец, согласно германским преданиям, некогда породил первый отряд подобных неуязвимых воителей, которых нельзя было одолеть ни железом, ни огнем. В битвах они не только разили врагов оружием, но и грызли их зубами. Их взгляд ослеплял, их рык лишал слуха.
   В войске Эорманрика было две сотни Волкоглавых, имеющих право носить особые черные щиты служителей Вотана. Перед сражениями они расписывали лицо и тело яркими красками, а вместо доспехов и шлемов надевали только волчьи шкуры. Мечу и копью они предпочитали топор и дубину. Совершенно не чувствуя боли, Волкоглавые могли противостоять огромному войску, продолжать схватку, пронзенные мечами и стрелами, а умирали лишь после боя, забываясь крепким сном, да и то лишь в редких случаях.
   Скавру было известно, что даже великий август Траян предпочитал держать в качестве личных телохранителей не преторианцев, а германский отряд Волчьих Шкур, которые сопровождали его и в дакийском, и в парфянском походах. Вслед за сарматами римляне называли их рыкарями или воинами-зверьми. Эти воины, в безудержном упоении боем, который был сущностью их природного естества, вызывали у противников неизменный страх и никогда не отступали с поля битвы.
   Конунгом Волкоглавых у готов был Асгрим - личный воспитанник и правая рука Ингульфа. Поговаривали, что тело этого человека крепче стали и убить его невозможно никаким известным оружием. Так в тяжелом бою с амалами Алариха, о котором часто любили вспоминать готы, только напор рыкарей Асгрима склонил чашу весов на сторону Эорманрика, хотя амалы также имели в своих рядах отряд Волчьих Шкур. О чем совещались верховный маг и предводитель Волкоглавых, никто не знал, но римлянин догадался, что Ингульф дал Асгриму какое-то особое поручение.
   Только утром в готском стане стало известно о ночном бое. Оказалось, что под покровом темноты Волкоглавые атаковали одну из крепостных башен. Судя по всему, там разыгралась нешуточная рубка, и хотя меренс отбивались доблестно, не допустив неприятеля на укрепления, цели своей воины Асгрима добились: им удалось захватить пленника и доставить его к Ингульфу. Те, кто мельком видел обмотанного хомутами Белоголового, говорили потом, что ничего необычного в его облике нет - человек как человек.
   Оставалось только догадываться, что делал с пленником верховный маг. Он держал его в своей палатке очень долго, а потом Волчьи Шкуры вывели на свет почерневшего человека с явными следами пыток на лице и теле. На большом плоском камне под старым дубом Ингульф собственноручно заколол его своим ритуальным ножом с длинной рутоятью, принеся в жертву Вотану. Кровь пленника собрали в широкодонный сосуд. Видимо, ради этой жертвы и был затеян весь ночной налет.
   Верховный маг обходил с кувшином луговины, тропы и овраги перед селением меренс и чертил на земле кровью рунические знаки. При этом он глухо читал какие-то заклинания. И хотя Скавр отнесся к действиям мага с недоверием, неприятностей с готским войском с этого дня больше не происходило. Воины Эорманрика воспряли духом, убежденные в том, что Ингульф с помощью Вотана-Всеотца сумел ослабить магическую силу лесных колдунов.
   Еще через день готы возобновили штурм крепости. На сей раз они ударили очень слаженно всеми своими силами и с нескольких позиций сразу. Часть укреплений им удалось запалить, другую - разрушить. Меренс не смогли долго противостоять многократно превосходящим числом дружинникам Эорманрика.
   И вот уже германские отряды ворвались в селение, начав разграбление домов и истребление жителей. Долгожданная победа после всех пережитых невзгод ввергла их в настоящее исступление. Готы упивались насилием, убивая всех без разбору в подспудном желании стереть самую память о Белоголовых.
   - А чего их жалеть? - поводил потом плечами Вилигунд. - Лодурово племя, нелюдь. Изничтожить это поганое отродье - наш святой долг перед Асами.
   На пепелище селения Эорманрик произнес речь перед своим воинством:
   - Отважные сыны владык Асгарда! Сегодня вы одержали важную победу над неприятелем, живущим вне законов человеческого рода. Теперь путь на север и восток для нас открыт. Там лежат плодородные земли, богатые пушным зверем и реки, изобильные рыбой. Племена, укрывающиеся в темных рощах и еще не слышавшие о славе потомков Вотана должны склониться перед нашей удачей и признать над собой справедливую власть Амалов.
   Так говорил готский король. Однако Вилигунду Скавр сказал потом совсем другое, едва они остались одни в походном шатре гиганта.
   - И наш верховный конунг, и Ингульф вынашивают далеко идущие планы. Врата через землю меренс, которые мы одолели, им нужны совсем для иного...
   Почувствовав таинственность в его голосе, гигант насторожился.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ингульф посылал меня в эти края, - признался Скавр. - Посылал, чтобы я разузнал местные предания. И мои рассказы о священном озере меренс, или берендеев, как называют их соседи росомоны, на редкость его заинтересовали. Так что, думаю, верховный жрец и король рвутся именно к озеру, а сами земли меренс их мало интересуют.
   - Вот в чем дело... - пробормотал Вилигунд.
   Римлянин удивленно на него посмотрел, и тот пояснил:
   - Хродгер однажды проболтался после одной попойки, что Эорманрик мечтает отыскать какое-то священное Солнце-Озеро. Где оно находится - наверняка не знает никто. Но раз ты говоришь, что предания меренс о нем упоминают, то покорение этих племен может пролить свет на столь темное дело... Похоже, также полагает и наш прозорливый маг. На моей памяти он еще ни разу не ошибся.
   - Какую же ценность может иметь для них меренское озеро? - полюбопытствовал Скавр, понимая, что Вилигунд больше него посвящен в тайные дела вождей готов.
   - О нем говорится и в наших преданиях. На дне Солнца-Озера прячется чудесный город, построенный богами. Человек, спустившийся в его чертоги и заручившийся поддержкой его обитателей, сможет потом владеть целым миром - Эорманрик в это верит.
   - Ну ладно, - со скептической улыбкой согласился римлянин. - Король стремится к абсолютной власти. Но что ищет Ингульф?
   - А сам-то ты что слышал об этом озере? - задал встречный вопрос Вилигунд.
   Скавр помолчал.
   - Оно есть почти во всех легендах меренс как некая страна, откуда к ним приходят хранители мира и высшей справедливости, - ответил он наконец. - Что это за страна, как там живут люди и почему страна скрыта в озере - никто из них не ведает.
   - Как видно, они хранят немалые знания, и к этим знаниям и стремится Ингульф... - пробурчал Вилигунд.
   - Выходит, наш поход не заканчивается, а только начинается?
   - Верно, римлянин. Одному Вотану ведомо, сколько нам еще предстоит блуждать по этим нехоженым лесам, болотам и полям, кишащим демоническими созданиями и темными духами-прислужниками Лодура, - тяжело вздохнул гигант.
   Поход действительно оказался гораздо серьезнее, чем ожидали самые осторожные воины. К вечеру следующего дня многих поразил неведомый и страшный недуг: сначала появился надрывный, иссушающий легкие кашель, потом стала желтеть кожа. А уже скоро из рта заболевших пошла черная кровь. Тридцать человек умерло в тяжелых муках - внутренности их словно сгнили изнутри.
   Войско вынуждено было остановиться на привал. Ингульф осмотрел нескольких больных, но болезнь оказалась ему совершенно неизвестна. Панический ужас мгновенно распространился среди готских дружин. Воины категорически отказывались идти дальше и требовали от Эорманрика вернуться в Архемайр. Не растерялся только Ингульф. Он велел воинам искать и убивать в лесу всех грызунов: мышей, крыс и хомяков, а тушки их собирать в его палатке. Их кровь маг смешал с волчьими ягодами, беладоной и цикорием, сварив в огромном походном котле целебный настой, названный им Крыльями Ночи. Смесь получилась тошнотворной, однако Ингульф заставил пить ее всех - от короля до носильщиков и погонщиков из обоза.
   Зелье верховного мага возымело свой результат. Болезнь удалось погасить.
   Но и это был еще не конец испытаний. Очень скоро все войско оказалось свидетелем видения, всплывшего над лесом и некоторое время висевшего среди рыхлых облаков. Сначала небеса побелели, потом окрасились алым. Алые тона превратились в высокие языки пламени и постепенно приняли форму большого цветочного бутона. Однако в самой середине огненного цветка уже тоже что-то появилось. Это было нечто, похожее на гранитный черный камень. Огонь обтекал камень со всех сторон, лизал его и обвивал кольцами, так что через некоторое время тот разломился пополам и раскрошился на мелкие осколки. Затем потух и огонь. Небеса вновь прояснились.
   Обескураженные столь ярким небесным явлением, германцы еще долго неподвижно стояли, не в силах отвести взор от облаков. Все они были подавлены, точно только что узрели знамение близкой гибели. К действительности их вернул хриплый голос Ингульфа. Готы посмотрели на мага недоуменно: тот улыбался.
   - Воины! Знак, который вы видели, свидетельствует о том, что мы близки к цели нашего пути. Мы на пороге Солнце-Озера, той исконной земли, где много эпох назад Творцы Света и Тьмы сошлись в непримиримой Битве Деревьев.
   А на закате они стали свидетелями самого грандиозного зрелища: над сумеречными кронами пронеслись отсветы великого сражения прошлого, в котором боги, приняв облик деревьев, вели упорную борьбу между собой. И сходились тут ель - с сосной, ясень - с березой, дуб - с тополем...
   Скавр, подобно остальным воителям Эорманрика созерцавший в помутневших облачных разводах краски древнего противостояния, вдруг подумал о том, что эта доисторическая битва не закончится никогда. Пока воля к жизни наполняет огнем и кровью жилы небесных и земных существ, стремящихся к власти и самоутверждению, борьба будет вечной и безрезультатной как для богов, так и для подражающих им людей...
   Неожиданно Эорманрик велел поворачивать обратно. Три сотни ратников под началом Тургара остались восстанавливать захваченную крепость и наводить порядок в покоренном крае, чтобы привести его к окончательному повиновению. Прочие же возвращались.
   - Мы продолжим поход будущей весной, - объявил король.
   В обратный путь готы выступили куда веселей. Послышались песни и шутки. Славя Ингульфа и своего повелителя, воины потекли к родной стороне дружным строем.
  -- Глава 15. Асгрим.
   Деревня Асгрима располагалась почти на самом склоне горы Вилфрит, Мир Желаний, с северных отрогов которой низвергался знаменитый Серебряный Водопад. Об этом водопаде бытовало немало замысловатых поверий. Бурлящий ледяной поток постоянно доносил до жителей деревни человеческие и звериные голоса, крики и музыку. Хозяином горы считался всемогущий дух Рыжая Борода, которому селяне приносили щедрые дары, чтобы избежать его гнева или недовольства. Иногда его скрюченную фигуру, окутанную рыжим саваном доходящих до земли волос, дровосеки видели на скальных уступах - он сидел, обхватив колени руками и озирая с высоты зеленые луга и полесья.
   Вокруг Вилфрита нередко клубились густые туманы, в которых пропадали без следа неосторожные путники, коровы и овцы, отбившиеся от стада и даже пастухи и охотники. Ночами от водопада веяло морозным хладом, однако на самой вершине горы блуждали неведомые огни. Туда никто и никогда не осмеливался подниматься, хотя обитатели деревни слыли отважными воителями. Как и во всех селениях державы Амалов мирный труд не считался почетным для мужчины. Ремеслам и плугу готы предпочитали меч и копье. Полагая себя прямыми потомками Донара, они мечтали о великой славе или достойной смерти, позволившей бы им попасть в чудесные сады Валгаллы.
   Долгими месяцами пропадая в походах, они оставляли поля и угодья в запущении. Работали на земле и выпасали скот все больше немощные, увечные или совсем юные. Однако когда конунги распускали дружины и селяне возвращались к своим семьям, они привозили с собой столько добычи, что ее с лихвой хватало для безбедной жизни до нового военного созыва. Даже кузнецы, в обычное время неутомимо ковавшие броню и мечи в своих задымленных кузнях, в походы отправлялись вместе со всеми, а нередко разделяли бремя бранных забот со своими сородичами в строю.
   Оттого и множились предания о могучих воителях и героях, которые с воодушевлением распевали прекрасноголосые скальды, разжигая воображение подростков, еще никогда не видевших настоящего врага. Пели о подвигах Пчелиного Волка и других древних кудесниках меча, о доблести неодолимых Амалов, выводящих свое кровное родство от самого Гаута, Вотана-Всеотца.
   Асгрим, как и все мальчишки, мог заслушиваться этими песнями до бесконечности. Его манил к себе мир военных свершений, звон мечей и лат, завывание стрел и дороги чужих земель. Он знал, что однажды тоже станет прославленным воином и его отец Берингар, когда-то потерявший руку на службе Агиульфу, будет гордиться своим сыном.
   Первыми военными наставниками подростков в германских деревнях обыкновенно были старики-ветераны, которые заставляли их развивать и закалять тело переноской тяжелых камней и купанием в ледяном водопаде. Учили терпению и бесстрашию, прижигая тело каленым железом и оставляя на ночь в лесных ямах, вокруг которых заунывно выли голодные волки.
   В семь лет мальчиков забирали у матерей, чтобы на два года определить в школу, называвшуюся в честь чертога Донара в Валгалле Обителью Силы. Там дети с нескольких окрестных селений брали настоящие уроки мастерства у Наставника Мечей и получали необходимые для жизни знания. По возвращении в родную деревню возмужавший подросток мог похвастать браслетом воина, который он заслужил в ходе долгих и многотрудных испытаний.
   Наставник Мечей и его помощники учили бросать копье, бить мечом и секирой, уклоняться и отбивать щитом удары противника. Но не менее важным навыком было чтение следов леса, умение выследить любого зверя, перенять его повадки, голос и дух. Внимательно наблюдая за своими подопечными, воспитатели отмечали их особенности, а тех, кто раскрывал в себе по-настоящему звериную натуру позже отдавали в особый отряд, находящийся в ведении самого короля и верховного жреца. Это были знаменитые Волкоглавые, попасть к которым являлось заветной мечтой каждого германского подростка.
   На Асгрима внимание обратили сразу. Мальчик совершенно не боялся боли, мог легко видеть в темноте и отличался неукротимым нравом. Его глаза пылали тем загадочным огнем, который отличает простого смертного от человека, принадлежащего природной стихии. Нрав этот, за который сына Берингара прозвали Волчонком, доставил мальчику немало проблем. Он не имел друзей и постоянно дрался со сверстниками и старшими воспитанниками Обители Силы, так что синяки и ссадины никогда не сходили с его тела. Зная свирепость Асгрима, на него нападали целой гурьбой, но даже тяжело избитый, он никогда не отступал и не сдавался. Однажды в драке он нанес серьезную рану одному из противников, глубоко прокусив его шею зубами. За это Асгрима на два дня заперли в сарай без пищи. Там его и нашел верховный жрец Архемайра.
   Поговаривали, что Ингульф прибыл к горе Вилфрит и Серебряному Водопаду для встречи с Рыжей Бородой, с которым водил давнее знакомство. Неизвестно, какие тайны объединяли мага и духа, но в день посещения Ингульфом горы жители деревни Асгрима видели многочисленных волков и рысей, выбравшихся из леса и собравшихся в предгорьях Вилфрита. Они распугали всех людей в окрестностях.
   На обратном пути верховный жрец навестил Обитель Силы, чтобы посмотреть на успехи подопечных Наставника Мечей. Тут ему и показали Волчонка.
   - Это настоящий зверь, пьянеющий от запаха крови и не боящийся ни смерти, ни богов, - сказали Ингульфу воспитатели.
   - Я забираю его с собой, - принял решение маг, едва только заглянул в глаза мальчика.
   Так Асгрим попал в Архемайр, столицу державы Эорманрика. Обширные каменные покои Ингульфа оказались очень мрачным местом со множеством разветвленных коридоров и глубоким подземельем. Чертог этот, прозываемый Адалрикус, Всесильный, являлся и храмом, и хранилищем, и жилищем разных существ самого омерзительного вида. Главным прислужником жреца был морщинистый карлик с вытянутым лицом, покатым лбом и отвислой губой. Его звали Горст.
   Познакомил Ингульф своего нового подопечного и с двумя поистине странными созданиями, которые стали наставниками мальчика на долгие годы. Первым был трехглазый старик Дитфрид, похожий на пупырчатую жабу, который был так дряхл, что почти не вставал с лавки. Он поучал Асгрима Гальдру - магии рун, способной влиять на ход событий в Мидгарде.
   Учителем же Сейда - предвидения и проникновения в разные слои реальности стала для мальчика женщина Ансмунд, живущая в глубокой яме. Она и вовсе походила на полуразложившийся труп с высохшими глазами и сгнившим носом. От нее исходило чудовищное зловоние. Однако Ансмунд владела умением проницать пространство. Часто она впадала в забытье и начинала что-то бормотать неразборчивым голосом, в котором проступали совсем не человеческие интонации.
   Сам же Игнульф, когда находил время для встреч с Асгримом, просвещал его в самых разных вопросах. Он говорил об Игдрасиле - великом ясене, что прорастает корнями в Хеле, простирает свой ствол через Мидгард и упирается кроной в Асгард. На верхушке его всегда восседает Повелитель Птиц, Премудрый Орел. Священная коза Хейдрун, питающаяся листьями этого ясеня, кормит своим молоком всех эйнхериев - воителей Валгаллы. Еще Ингульф рассказывал мальчику про радужный мост, связывающий Асгард с Мидгардом и многое другое.
   - Велик ли Мидгард, наш обитаемый мир? - интересовался у своего наставника Асгрим.
   - Очень велик. Его окружает Мировой Океан. Этот мир завещан Асами своим детям Амалам, которые должны владеть им по праву крови. Сам Вотан-Харбард вдохнул в их сердца часть своего небесного сияния.
   - Но почему же тогда Амалы не управляют всем Мидгардом? Сарматы живут свободно и не подчиняются нашим конунгам. Римляне правят множеством стран.
   - Сарматы скоро склонятся перед сталью Амалов, - спокойно ответил Ингульф. - Придет черед и Рима, который рухнет в пыль под ударом готского меча.
   Глаза Асгрима засверкали.
   - Я хочу служить властителям из рода Амалов, хочу приумножить их славу своими подвигами! - воскликнул он.
   Однако верховный жрец покачал головой.
   - Ты должен служить не Амалам, а мне. Ибо волю свою Асы являют нашим королям через своего посредника, - он приложил ладонь к груди. - Амалы ведут за собой дружины и народ, но я направляю их путь в соответствии с желанием Всеотца и существующим предопределением неба. Я, как кормчий, повлекаю вперед большую ладью, боги же являются путеводными ветрами. Служи мне верой и правдой и ты станешь наперстником самих Всевышних.
   Асгрим покорно склонил голову перед магом. Его ритуал принесения клятвы происходил глубоко в подземелье, освещенном лишь тремя факелами. Это был капищный зал с изваяниями Вотана и Фригг, в центре которого находились сложенные высоким холмом обтесанные валуны. Подросток уже знал, что это символ горы - столпа, соединяющего обитель Асов с миром людей и подземными владениями черных альвов. К потолку были прибиты золотые цепи, перед изваяниями размещены конские и коровьи черепа, расписанные рунами, которые являлись не только атрибутами культа, но и предсказаний.
   Слуги Ингульфа закололи двух жертвенных кабанов, налили их кровь в высокие чаши и разбрызгали вениками по всему залу. Асгриму даже показалось на долю мгновения, что в проеме мелькнула рослая тень в плаще и широкой шляпе, словно сам Всеотец-Гримнир, Скрывающийся Под Маской, явился, чтобы посмотреть на новообращенного.
   Испив из рога священного медового напитка и получив посвятительное клеймо на левом предплечье, Асгрим вошел во внутренний круг последователей Ингульфа. Отныне у него был доступ даже к хранилищам верховного жреца Архемайра, которые по слухам, сторожились от посторонних хундингами: человекообразными псами с горящими глазами. Еще говорили, что помимо богатств, скопленных магом от регулярных подношений и доли военной добычи в походах, в кладовых его таится золото черных альвов - сокровища подземного мира. По словам слуг Ингульфа, оно столь тяжело, что самый могучий силач не может поднять и одной монеты из этих запасов.
   Правда это или нет, Асгрим выяснить не успел. Верховный жрец решил, что для подростка пришло время вступления в дружину Волчьих Шкур.
   - Вовсе не запад с его прогнившими устоями римских политиков-торгашей и не юг с обессилевшими степняками-коневодами опасны для благоденствия сынов Вотана, - признался Ингульф. - А восток, Утгард. Он еще зовется Неосвоенной Землей. Это край, где некогда жили великаны-хримтурсы, доставившие Асам немало бед. Ныне там обитают их потомки - венды. Они безобразны, невежественны, но очень сильны. Когда-нибудь Амалам придется встретить грудью их дикий напор...
   И вот уже Асгрим стоял на большом огороженном частоколом дворе перед бревенчатыми жилищами братьев-воителей. В самом воздухе чудился звон мечей и стук щитов, а кто-то вдалеке, за ракитниками напевал хмельным голосом:
   - Белый волк проглотил солнце
   Орлы реют над грудой кровавых тел.
   По ветвям небесных деревьев
   Поднимаюсь в Обитель Блаженства...
   Из-за спин двух крепких воинов с хищными лицами, за спинами которых висели круглые черные щиты, вышел черноволосый человек в волчьей шкуре, крепленой на правом плече золотой фибулой в виде молота. Один глаз его мерцал белым светом как холодная луна, другой, под рассеченной бровью был прищурен.
   - Назови себя, прежде чем вступишь в чертог Братства, - велел он, словно скала нависнув над подростком.
   - Меня зовут Асгрим, сын Берингара, - несмело произнес мальчик.
   Воины за спиной черноволосого расхохотались.
   - Разве же это имя? - поддержал их человек в волчьей шкуре. - Вот это - Укротитель Вепрей, а это - Пожиратель Шлемов, - он указал сначала на одного, потом на другого воина.
   - У меня еще нет настоящего воинского имени, - сказал Асгрим, - потому что я ни разу не был в бою. Но я непременно заслужу его и Братство будет гордиться мной.
   - Ты смелый парень. Считай, что ты вошел во врата Волкоглавых. Я Данафрид, но здесь меня знают как Ветер Ярости. Ты приставлен к моему отряду и я сделаю из тебя настоящего воина.
   С этого дня началась жизнь Асгрима в стане избранных воителей Вотана. Условия ее были суровы, однако подросток, воспитанный отцом в строгости и простоте, не замечал трудностей. Гораздо сильнее его волновали необычные способности своих новых старших товарищей. Первым же впечатлением, оставившим яркий след в сердце Асгрима было боевое испытание семнадцатилетнего Турульфа, которое ему довелось увидеть в тот же день. Этот воспитанник Данафрида, уже добившийся немалого умения в обращении с самым разным оружием, был поставлен в центр круга из шести противников с увесистыми железными палицами. Юноша тоже был вооружен палицей, но не имел ни щита, ни шлема.
   Посмотреть на боевую схватку во дворе, огороженном дубовым палисадом, собралось почти пол сотни Волчьих Шкур. На лице Турульфа не было ни тени волнения. Юноша стянул с себя льняную рубаху и бросил ее под ноги. Взгляд его стал сосредоточенным, он был устремлен в одну точку где-то впереди себя, словно пронзая внешнее пространство и достигая того, чего не могли видеть наблюдатели. Дышал Турульф глубоко и ровно.
   Асгрим с некоторым беспокойством отметил, что глаза юноши будто остекленели. Потом на них набежала темная тень и они точно провалились в пустоту. Когда блеск их вернулся, подростку почудилось во взгляде Волкоглавого что-то нечеловеческое, выходящее за пределы всего того, что было понятным и объяснимым. Это был холодный пламень иного мира. Тело же юноши пару раз чуть согнулось и распрямилось, сделало несколько хаотичных встряхиваний. Было очевидно, что эта легкая дрожь подобна ознобу в мороз или, напротив, состоянию болезненного жара. Когда странные колебания рук и туловища Турульфа прекратились, Данафрид понял, что испытуемый готов к бою и велел противникам атаковать его.
   Шестеро опытных ратников надвинулись ураганом, лавиной, угрожая в тот же миг подмять юношу под себя. Однако Турульф словно растворился. Он обтекал бросающихся на него воинов и выскальзывал из под их ударов. Асгрим, в первые мгновения изумившись этой неожиданной сцене, догадался, что все дело в огромной скорости, которую сумел развить юноша. Турульф смещался с места на место молниеносно, так, что фигура его растворялась как пар и ее не могли настичь мощные взмахи воителей. Асгрим прежде и не думал, что простой человек способен двигаться так быстро.
   Внезапно Турульф издал оглушительный рык и сам кинулся на противников. Он почти сразу расколол щит одного из воинов и выбил палицу из рук другого. Неукротимая ярость захлестнула его и привела в смятение Асгрима. Точно это был не человек, а целая свора обезумевших волков, жаждущих крови. Остановить это пламя неистовства оказалось не под силу даже шестерым опытным ратникам. Одного Турульф сбил с ног, другого отшвырнул на несколько шагов.
   Теперь юноша совершенно перестал защищаться от ударов. Палицы обрушились на его грудь и плечи, так что вскоре тело Турульфа покрыли кровавые борозды рассеченной и порванной кожи. Однако удары, свалившие бы с ног даже огромного быка, как будто никак не повлияли на боеспособность молодого Волкоглавого. Он твердо стоял на ногах, а на губах его играла улыбка. Вновь сверкнув глазами, в которых отразился голубоватый цвет стали, Турульф предпринял решительную атаку и раскидал противников вокруг себя. Он вошел в такой азарт, что наблюдавшие эту картину Братья поспешили обезоружить его и связать прочными хомутами, дабы он ненароком не убил своих товарищей. Потом разгоряченного воина окутали несколькими шубами.
   - Когда огонь Вотана окончательно потухнет в нем, - сказал завороженному зрелищем Асгриму Данафрид, - его тело начнет остывать. Кровь будет уходить из конечностей, а потому он легко может окоченеть, если не защитить его теплом.
   - Но что это было? - спросил подросток.
   - Божественная одержимость. Это главное оружие Волкоглавого. Умея вызывать в себе огонь Вотана, воин грудью пойдет на горы мечей и копий, не чувствуя страха и боли. Он будет двигаться быстрее ветра, так что даже стреле будет непросто отыскать его плоть. Он будет твердым, как камень, так что даже хорошему клинку не удасться пробить его насквозь. Он будет издавать звуки, от которых у неприятелей лопнут уши и остановятся сердца. Ты должен понять, что секрет божественной одержимости, подаренный нам Всеотцом, есть вершина воинского умения и стезя избранных, отмеченных Асами. Постигший его достигает великой славы в памяти потомков и вечного блаженства в золотых чертогах Валгаллы.
   - Я сделаю все, чтобы постичь это искусство, - решительно заявил Асгрим.
   - Тебя выбрал сам Ингульф из многих других, - ответил Данафрид. - Значит, стезя избранного уже выбита на твоем челе и ты просто будешь следовать своей судьбе. Верховный жрец никогда не ошибается.
   И подростка учили всем премудростям воителей Вотана: использовать в качестве оружия любой предмет или часть своего тела, составлять из растений и минералов яды и целебные смеси, повелевать животными, читать чужие мысли.
   Ингульф нередко навещал своего воспитанника и беседовал с ним, объясняя, как надо воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях.
   - Мир говорит с тобой на разных языках и ты должен слышать его и читать его знаки, - толковал жрец. - Каждый стебель травы есть послание богов - живая Руна Трав, постигнув которую ты можешь стать сильнее. Обломок песчаника есть Руна Камней, лист осины - Руна Деревьев. Свистом ветра шепчут тебе древние вельвы холмов и оврагов, звоном ночных ручьев вещают ундины.
   - Правда ли мне рассказывал отец, будто альвы это особый народ, одаренный тайнами магии, а вовсе не духи лесов? - спросил у Ингульфа Асгрим.
   - Да, - признал жрец. - Когда-то они свободно ходили по земле Мидгарда, облеченные не только могуществом, но и плотским телом. Альвы носители знаний, и в этом качестве они бесценны для нас, людей.
   - Как же мы можем встретить альвов?
   - Иногда их можно узнать за человеческой личиной, которую они искусно умеют надевать на себя. Белые альвы, несущие мудрость Асов, могут скрываться под видом беловласых женщин. Черные альвы, хранящие секреты Хеля - под видом оборванных странников. Умей видеть за покровами, таящими настоящее содержание явлений.
   Ингульф неизменно отвечал на все вопросы быстро окрепшего и повзрослевшего сына Берингара. Он обходил молчанием лишь один, волновавший подростка сильнее всего: тему Рогнарока - эпохи Гибели Богов и Заката Времен. Сколько бы Асгрим не старался разговорить мага об этом, он всегда натыкался на холодную стену.
   Иногда, силясь понять причины грядущего разрушения Трех Миров, Асгрим начинал видеть отсветы туманных видений. Однажды ему почудилось, что темно-синюю бездну морских вод разрезает гребень гигантского змея. В другой раз подростку привиделось, что на далекой вершине горы пробудился ото сна исполинский волк с кровавой пастью.
   Однако все эти образы были смутными и краткими, так что Асгриму не удалось ничего отчетливо рассмотреть. Даже в облике своего наставника Ингульфа подростку как-то довелось уловить какой-то странный и уродливый отблеск старика в черных лохмотьях с бледным лицом, провалившимися глазами и беззубым ртом, опиравшегося на сучковатую палку с черепом в навершии. Асгрим поспешил прогнать наваждение и забыть о нем, но беспокойство в душе осталось.
   Шло время и упорный в учебе подросток превратился в сильного и смышленого юношу. В свои шестнадцать он заслужил уважение старших товарищей и приобрел репутацию отчаянного воина, не отступающего ни перед какими трудностями. Взгляд Асгрима стал глубоким, кожа отвердела и покрылась замысловатым узором шрамов. Ингульф по-прежнему приходил к нему, внимательно наблюдая за тем, как растет и меняется его подопечный, овладевая внешними и внутренними навыками наперстника Асов.
   Однажды у них случился разговор о Вотане. Асгрима волновала история самопожертвования Всеотца ради познания рунических знаков. Он часто представлял бога, висящего на Игдрасиле, прибитого собственным копьем и девять дней и ночей страдающего без пищи и воды.
   - Мне не ясно одно, - честно признался юноша наставнику. - Почему Вотан висел вниз головой?
   - На этот момент обычно мало обращают внимание, - загадочной улыбкой ответил Ингульф, - а между тем, именно в этом кроется разгадка великой тайны. Всеотец висел на Игдрасиле вниз головой для того, чтобы взор его духа был обращен не к кроне древа жизни, а к его корням. Любая жизнь происходит из смерти.
   - То есть, истинное знание скрывалось в корнях? - опешил Асгрим. - Но корни Игдрасиля уходят в самые недра Хеля, в толщу Пекельного Мира...
   - Именно так, - подтвердил маг. - Абсолютная тьма, вот тот великий и неисчерпаемый исток, что питает все существующие миры. Это подобно чернозему, вбирающему прах разложения вещей, который вскармливает собой корни, стволы, ветви и листья деревьев, дает жизнь травам и злакам, тогда как последние дают жизнь животным и людям. Свет может произойти только из тьмы. Дом истины - необъятный мрак, растворяющий в себе все явления без остатка. Но в этом мраке сияет Черное Солнце Посвященных. Расщепляя вещи, оно воскрешает их в нетленной форме, которую могут видеть лишь зрелые глаза.
   Поэтому Вотан, постигнув свет Черного Солнца, стал бесконечно мудрым, словно само мироздание. Он прочел все тайные знаки, объясняющие реальность, и сокрыты они были в лоне подземного чертога Владычицы Смерти. Узнать истину может лишь тот, кто способен принести в жертву все, что имеет, включая собственную жизнь. Ведь в этом тленном мире мы по-настоящему ничем не обладаем и ничего не властны иметь. Реальна лишь подлинная мудрость, которую невозможно уничтожить. Подлинная же мудрость всегда сурова и беспощадна. Она истребляет целые миры, но при этом дает власть и над жизнью, и над смертью. Такая мудрость может сделать человека богом, как это и произошло когда-то со Всеотцом...
   - Вотан был простым смертным? - вытаращил глаза Асгрим.
   - Да. Однако он не просто поднялся над своей человеческой участью, взойдя на божественную вершину, но превзошел всех других богов, став единоличным властелином Асгарда.
   Асгрим затаил дыхание.
   - Абсолютный мрак, - продолжал Ингульф, - существует прежде всех вещей, явлений и миров. Двигаясь наружу, он становится светом. Это свет несокрушимого могущества Первостихии, отблеск Великой Бездны, перед которым склоняются и пространство, и время. Потому, если однажды ты узришь в себе сияние Черного Солнца Посвященных, у тебя не останется противников. Ни люди, ни сама судьба не будут представлять для тебя угрозы. Материнская Тьма сокрушает любые преграды, превращая их в холодный прах, а на пути изведавшего ее силу не осмелятся встать даже сами боги...
   Эта беседа совершенно ошеломила Асгрима, она перевернула весь привычный ему мир.
   - Я открыл тебе это знание потому, - промолвил жрец, собираясь уйти, - что ты не такой, как другие. Хель, всевластная Владычица Смерти, сама отметила тебя своим знаком, - и он коснулся пальцами шеи юноши под левым ухом, где у Асгрима с рождения было родимое пятно в форме маленького полумесяца. - Это лунный серп. Он означает принадлежность к кругу служителей Госпожи Безвидного Мрака. Никогда не забывай об этом.
   Тот день стал поворотным в жизни и судьбе Асгрима.
   На следующее утро Ингульф взял его с собой, направляясь к Ясеневой Горе, расположенной в двух сутках пути от Архемайра, за Озером Теней. Путь мага и его ученика лежал в обход хвойных лесов, которые вскоре сменились березовыми рощами. Сама гора, покрытая ясеневым леском, была почти отвесная, но Ингульф знал удобные тропы, ведущие к вершине.
   - Мне говорили, что на этой горе живут лишь белки и куницы, - решился заговорить Асгрим. - Порывы ветра на ней так сильны, что срывают целые кустоши и валят прочные деревья. Поэтому люди там никогда не селились.
   - Простые люди никогда, - согласился с ним Ингульф. - Но ты уже ступил в мою тень, а потому способен узреть не только белок и куниц.
   Верховный жрец вывел юношу к мазанке из ясеневых бревен, покрытую торфом. Однако подойдя ближе, Асгрим увидел, что самих бревен здесь не много - преобладали обильно пропитанные водой колья, оплетенные прутняком и укрепленные глиняной подсыпкой. На коньковом брусе белел конский череп. В дом маг и его ученик ступили по земляному спуску, но уже сразу юноша заметил, что все стены густо увешаны оружием - копьями, мечами, луками и колчанами, причем колчаны были обтянуты потемневшей человеческой кожей, а темляки копий скручены из человеческих волос. В темноватом помещении с очагом стояли скамья и стулья, покрытые шкурами выдр, на полу - глиняные горшки, блюдца и несколько чаш из опиленных человеческих черепов.
   - Кто живет в этом доме? - спросил Асгрим.
   - Ты скоро увидишь. Ее зовут Эрна и она прямая наследница по крови падшей валькирии Бруннхилд, некогда ослушавшейся воли Вотана. Я оставлю тебя здесь на несколько дней.
   И маг, не прощаясь, вышел из жилища, предоставив Асгрима неизвестности. Юноша с волнением осматривался. Здесь на стенах выделялись круглые и продолговатые щиты, расписанные руническим письмом. Асгрим сразу сообразил, что все знаки выведены человеческой кровью и покрыты толстым слоем прозрачной лаковой краски. Неожиданно ухо его уловило свист и юноша вовремя пригнулся, пропустив над головой нож, вонзившийся в стену почти по самую рукоять.
   - Ты явно не охотник и не пастух, - прозвучал рядом мелодичный, но преисполненный внутренней силы женский голос.
   - Если ты происходишь от Бруннхилд, то должна знать, кто я такой и зачем сюда пришел, - смело ответил юноша. - Покажись!
   - У тебя хватило сил подняться на гору и избежать смерти от ножа, - спокойно молвила женщина. - Так неужели ты не сможешь сам подойти ко мне?
   Асгрим сделал решительный шаг вперед, в полумрак, но тут его сбило с ног что-то большое и быстрое. Юноша успел рассмотреть дикую пятнистую кошку, под телом которой он вскоре оказался. Острые когти впились в его плечи, прорвав кожу, оскаленная пасть нависла над лицом. Однако в это опасное мгновение юный воин сумел собраться с духом и применить неистовый тряс Волкоглавого, сошвырнув с себя зверя. Вслед за тем он вскочил на ноги, готовый к смертельной схватке с хищником. Но женский голос уже отозвал пятнистую кошку. Из темного угла вышла хозяйка дома и Асгрим смог ее рассмотреть.
   Это была девушка в кожаном панцире с вставками из человеческих костей, надетом поверх длинного жакета со свисающими до колен нитями и пояса с железными пряжками, плечи ее покрывал шерстяной сагум. Несмотря на резко очерченные брови, нос и губы, в которых проглядывало что-то хищное и волевое, лицо воительницы можно было назвать красивым. Ее светлые волосы были тщательно расчесаны и собраны в бесчисленное количество мелких косичек, открывая высокий лоб, на котором черной краской был начерчен перевернутый треугольник. Щиколотки девушки крестообразно перетягивали тонкие ремни.
   - Я залечу твои раны, а потом мы поедим, - сказала она. - Я Эрна, хозяйка Ясеневой Горы.
   Асгрим подчинился.
   Эрна сняла с юноши куртку и, промыв разорванную кожу водой, присыпала ее порошком из измельченной сушеницы, а потом наложила повязки. После этого воительница провела Асгрима к очагу, пригласив присесть на скамью. Перед ним она поставила стул, а на него - широкий горшок с примитивным налепным орнаментом.
   - Подкрепись, силы тебе еще понадобятся, - велела хозяйка.
   Юноша наклонился к горшку, но тут же отпрянул - в нем копошились черные черви.
   - Ты издеваешься надо мной? - вскричал он в негодовании.
   - Отстрани все сомнения, - властно промолвила Эрна. - Сбрось ложные покровы со своего умственного взора.
   Асгрим вновь перевел взгляд на содержимое горшка, однако теперь увидел кашу из льняного семени, густо политую кунжутным маслом.
   - Никогда не позволяй своему уму морочить тебя, - напутствовала воительница. - Иначе люди, обладающие могуществом, воспользуются твоей слабостью и заставят видеть то, что нужно им.
   Покачав головой, юноша взял деревянную ложку, которую подала ему Эрна.
   - Надеюсь, теперь я могу спокойно поесть? - неуверенно спросил он. - Или мне теперь всегда нужно быть настороже?
   - Пока ешь, - снизошла она, - но приучись не терять своего внимания не только когда бодрствуешь, но даже когда спишь. От этого будет зависеть твоя жизнь.
   - Я учту, - буркнул Асгрим, наконец приступая к пище.
   Ночь юноша провел на медвежьей шкуре, а рано утром девушка его разбудила.
   - Умойся и ступай за мной.
   Когда Асгрим вышел из мазанки, он увидел добрый десяток белоснежных соколов, собравшихся у входа.
   - Одень это, - Эрна принесла башмаки с пришитыми к ним вороновыми крыльями.
   - Но зачем? - удивился юноша, разглядывая чудную обувь.
   - В том месте, в которое мы отправляемся, эти башмаки помогут тебе не потеряться в пещерах времени. Крылья ворона способны переносить через кромки и грани.
   - Куда же мы идем?
   - В Утробу Древних.
   Асгрим не стал ничего больше спрашивать. Вслед за своей провожатой он последовал по одной из горных троп, петляющей среди больших серых камней. Внезапно Эрна придержала юношу за руку.
   - Смотри! - она указала в сторону горизонта.
   Над волнистым гребнем лесов, скрывающих Озеро Теней заиграла многоцветная радуга.
   Асгрим перевел на воительницу непонимающий взгляд.
   - Радуга всегда появляется в небе, когда Вотан-Харбард отворяет главные врата Асгарда, чтобы обозреть мир людей и понаблюдать за их делами, - пояснила Эрна. - Сейчас он смотрит на тебя, юноша.
   Асгрим почувствовал волнение.
   - Сядь на камень, - велела девушка.
   Юноша покорно опустился на один из валунов.
   - Нельзя упускать те великие мгновения, когда сияние Града Богов нисходит на землю Мидгарда, - голос Эрны изменился, став далеким и приглушенным. - Облекись всеми красками Небесной Обители, пропуская их через себя. Тогда тело твое станет сильнее, дух - тверже, а сердце - чище.
   Асгрим слегка прищурил глаза, завороженный ее словами.
   Алый, подобный спелому бутону пламени цвет верхней кромки радуги объял его с головы до пят, пробудив непоколебимую уверенность в себе и мощь во всех членах. Оранжевый цвет, запульсировавший между бровей, подарил возвышенное спокойствие и ясность мысли. Желтый вдохнул тихую радость. Зеленый пробрал трепетом и насытил соками благоухающей жизни. Голубой растворил в неоглядном блаженстве высших сфер. Синий, словно священный плащ Вотана, создал нерушимую защиту. Фиолетовый - коснулся дыханием богов.
   Юноша поднялся с камня преображенный и сияющий. Радуга над лесом исчезла.
   - Теперь ты готов спуститься в Утробу Древних, - бегло оглядев его, сказала Эрна.
  
  -- Глава 16. Лихие люди.
   После обращения к своей исподней Стезе на болотах и раскрытия вещего сердца, Светозар сообщил деду Хоробору и деве Добраве, что хочет вернуться в родимый край - вотчину дедов и отцов.
   - Не могу боле вдали от дома быть, - рек он им. - Чую, родовичи во мне нуждаются, все глаза проглядели. Небось, давно в закрадники обрядили.
   - Коли решил, так отправляйся, - не стал прекословить ему дед Хоробор. - Ты нынче паче нашего пути-дорожки света белого понимаешь, тебе за себя и ответ держать. Ноги сами в верный след вступают, очи сами путеводную звездочку в сумраке узнают, сердце само огнем весь мир огревает. Мы тебе теперь без надобности.
   - Без вас и помощи вашей ничего б у меня не сладилось. За то - низкий вам поклон, - с волнением в голосе проговорил юноша.
   - Ну, полно, - дед Хоробор положил ему на плечо свою теплую ладонь. - Ступай с миром, Добрава тебя до околицы проводит. Она тебе в дорогу уже и котомку со снедью собрала.
   Попрощавшись со старцем, Светозар со вздохом покинул жилище, подарившее ему столь много открытий и откровений. Однако ж, помятуя полученные уроки Матушки Морены, он уже знал, что единственное и источное жилище человека - приют его сердца. Это дом, который невозможно ни покинуть, ни отнять.
   Добрава довела юношу до Гусь-Камня, того самого места, где их впервые столкнула судьба. Светозар огляделся: все те же избы, землянки-амбары и беретьянница. Все та же трава-мурава и пахнущая соком кора берез. Даже красно солнышко столь же ласково светит. Только его самого - прежнего Светозара уже нет. Нет боле несмышленого юнца, потрепанного бурями жизни, кой брел, спотыкаясь, наугад сквозь тернии земных дорог и не ведал правды этого мира. Умудренный великим знаньем - неизмеримым, неназываемым и незримым, покидал молодой волхв селение берендеев, опираясь на трехзубый Велесов посох.
   - Свидимся ль еще когда не то? - задумчиво спросила девица, прищурив раскосые глаза.
   - Свидимся, - обещал Светозар. - Непременно свидимся, как выйдет случай. Справлю свои дела-заботы, а потом - непременно ворочусь.
   - Иди, - она взглядом указала ему на тропу за открытым заборалом тына.
   Юноша немного постоял, глядя в ее темные очи, потом повернулся и пошел, не оборачиваясь. Он знал, что не может остаться. Его вела вперед его Стезя, повлекая ко многим деяниям и свершениям. А пока - оставалось лишний раз вздохнуть, спускаясь с Утиного Холма.
   Светозар шел, сам не зная куда, но шел верно и бойко. Средь дерев, средь холмов, средь низин и лужаек ступнями ступал. Земля под ним звучала, словно хором запевала. Лучики солнечные с ним играли, по лицу прыгали. А воздух, нежный и легкий как лебяжий пух, все стелил да журчал, грусть-печаль долой смывал.
   - Струись роса живою, звените колокольца здравою. А мой путь - по полям, по лесам стелется, по яругам и логам катится. Покров Сварги - светел и высок, постил Протевы - темен и долог. А промеж них - Тропа Странника. Ярью ярит, благой смагой полнит. Доля вещая странника - по белу свету бродить, чин и лад везде возводить.
   Так наговаривал себе под нос Светозар.
   - Как чиста гладь озерная, так чиста и душа-душенька странника. Как тепло красно солнышко, так тепло и сердце странника: средь мира сияет, тучи бед разгоняет. Путь странника - горе вздымается и долу спускается. До самых небес взлетает вольным соколом, до укромных пещер добирается черным филином. А по земле - то серым волком бежит во чистом поле, то зельным оленем по желди ступает - страха не знает. От зари до зари Правь возвещает, зраки морочные разгоняет. За всяким древом - Дуб-Стародуб зрит, за каждым камушком - Алатырь-Камень. Златым словом и справным делом силен, но еще паче - безмолвием духа и всеведаньем сердца.
   А леса тем временем то сгущались, то редели. Речки да ручьи - луга разделяли, болотца и ложбины - равнины пятнали. Шел юноша, и лепо было на душе его: все жаворонки и дрофы к нему с рощ слетались, белки в ладони с ветвей прыгали. Как захочет пить - тут тебе и родник с ключевой водой, как взголодается - тут и пестрая россыпь сладких ягодин.
   Юноша не знал, много ли верст оставил за плечами, но трижды алая заря сменяла черную ночь и обновляла свежим цветом сонные краски Всемирья. Когда уставал - ложился под тенью вязов и буков, смыкая глаза. Травы нежно его облегали, листва кустин словно одеялом укутывала.
   У осиновой рощи встретилась стайка игривых косуль. На юношу глазками умно поглядели, шаг умерили, словно здороваясь. И он ответил им взглядом лучистым, дружеским. Когда душа всему миру открыта, весь мир норовит в ней отраду найти - бездонной тишью покоя как медом сладким угоститься. Легкий ветерок путника мягко направлял, земля пред ним сама свои удобные тропы мостила, точно подсказывала, как лучше идти. А посох Велесов - аки столп мирозданья, силой Яри крепил, соком Прави все жилы напитывал. Ажно кий, великий Триглав собой обоймя, просторы земель отпирал, от кола до кола вращал, да пряжу времен зановлял. Даже облаци в поднебесье белоснежными лодьями в ход юноше плыли. Дыханье Стрибожье их слало вперед вестниками Вещей Веды Сердечной, а Ярилино злато - хляби вышние пред ними освещало.
   Близ малого озерца - поле, покосы. Снопы стоят вязанные. Светозар поглядел людей, покликал - никого. Отправился за холм - искать селение. В низине, укрытые густым ракитником, притулились пять землянок: тростниковые крыши почти вровень с землей склонились, рядом - пустой закром. Ни людей, ни скотины - тишь и хлад. Юноша к ветвям ракитника подошел, руками их коснулся: не слухом, но сердцем внемлет. Злой ворог путями этими стал ходить, лад жизни порушая. От него и ушли. Так понял Светозар шелест листов.
   Пошел дальше, туда, где дубки молодые над оврагом кроны вскинули, а там и вовсе холод колючий встретил: встретил-не приветил. Безжизненный край на все стороны света угрюмился, даже зверье его покинуло: ни птичка не чиркнет, ни сурок вереска не продавит. Папоротниками все заросло. Подале, на луговине юноша приглядел следы старых кострищ - давно прогорели в прах, а трава над ними так и не поднялась. На корточки присел, над ожогами земли поводил ладонями: чужие людины здесь станом стояли, всю округу подмяли страхом.
   Вздохнул только Светозар, да дале пошел. Стал на косогор подниматься, а ему навстречу парень: грубая холщовая рубаха, опоясанная бичевой, залатанные штаны, стоптанные чоботы. В руках ослоп.
   - Ты кто таков? - недружелюбно спросил незнакомец, уставившись на Светозара исподлобья. Нечесанные космы на лоб и щеки залезали. - Отколь взялся?
   - Светозаром люди кличут. Из Соляного Села за Большой Рекой.
   Парень хмыкнул сердито.
   - Нету давно твоего села. Да и других тоже. А от Большой Реки народ бежит как муравьи от пожара.
   - Пошто говоришь такое? - Светозар сдвинул брови. - Откуда знаешь?
   В глазах парня застыло недоумение.
   - Кто ж того не знает? Аль ты по дальним весям мытарем бродил, что не ведаешь, кто ноне твоего края хозяин? Годь здесь правит и лютует. Кого повыжгли, кого в полон угнали, кого данью да поборами сневолили. Годяки аки тать лиходейничают. Все земли приречные теперь под ними. Оттого и бегут, кто может, подале от Большой Реки, на восход.
   Светозар опустил глаза.
   - Неужто не веришь? - всматривался в него парень. - Айда со мной, с Коченем тебя сведу! Он у нас за старшего.
   - У кого - у вас? - не сразу понял Светозар.
   - Чудак человек, будто сам не смекаешь, - фыркнул парень и покачал головой. - Вольница у нас лесная. Со всех ближних весей к нам удальцы в ватаги сбиваются.
   - Поди, лихим делом промышляете? - невольно вырвалось у Светозара.
   Парень насупился как сыч.
   - Лихо дело - честной народ губить и притеснять. А мы - годякам окорот даем. По силам своим, как водится. Где обоз перехватим, где - двух-трех рогачей подловим, да на деревах развесим. Пущай видят, что и на них управа есть. Кочень - голова, разумеет, как душегубам кровь портить.
   - Отведи меня к вашему Коченю, - решил Светозар.
   - Пошли.
   Со своим новым знакомцем, который назвался Спехом, юноша ступил в дубравник, что мохнатой щетиной покрывал острый гребень косогора. Шли долго, по кочкам и буграм, по хлюпающему перегною. На опушке наконец повстречали у костерка десятка три людей, разбивших привал. Лопоть на всех потертая, замасленная, лица - в копоти от костров. У четверых - годьи фрамы, еще у трех - тяжелые мечи. Остальные: кто чем вооружен - и ослопы, и ножи, и пики-самоделки с ясеневым стружием, вроде тех, с которыми на ловь промысловики ходят. Но кисти рук у всех, как отметил острым взглядом Светозар, дюже крепки и жилисты. Наверняка и с плугом, и с бороной знакомые.
   Человек лет тридцати особо привлек внимание юноши. Он сидел на трухлявом пне, чуть подбоченясь и играя кресалом. Поверх долгой рубахи с подоплекой - шерстяная однорядка. Порты узкие, на гашнике. Взгляд - так и буравит из-под разлета широких надбровных дуг, высокий лоб, сжатые губы, ямка на подбородке и большие, как у сома, усы.
   - Ну, подходи ближе, что ль, - проговорил он, едва завидев Светозара.
   Юноша сделал несколько шагов к пню, ловя на себе многочисленные взгляды.
   - Ты нас не пужайся, не обидим, - молвил тот. - Все мы, вольные ватажники, одного корня будем, что и ты - вяты. Стало быть, побратимы кровные и друг за дружку перед инородцами горой должны стоять.
   - Здравы будьте, - приветствовал лесных удальцов Светозар.
   - Сам отколь будешь? - продолжал тот, кто, по-видимому, и был Коченем.
   - С Соляного Села, Твердов сын.
   Вожак ватажников причмокнул.
   - Ну, не свезло тебе, парень. Разорили давно твое село, пожгли.
   - Как так - разорили? - встрепенулся Светозар.
   - Да ты давно ль в краю родном был? Еще на Семик годь прошлась по лесам и полям приречным как саранча по посевам. Гридней ваших стрелами да копьями побили. Тын и избы сломали.
   - А прочий люд? - с тревогой спросил юноша.
   - Кому какая недоля выпала. Одним смерть лютая, другим полон и рабский хомут. Немного народу спаслось. Годяки еще четыре верви по реке выкосили, но вашим - тяжче всех пришлось. Оттого что всей грудью напор Ерманареховых псов приняли, не прогнулись. Князь у вас был добрый...
   - Борислав, - тихо прошептал Светозар.
   - Да, Борислав. Его еще живого взяли, порубленного. К лошадиным хвостам привязали - на части развезли, чтоб другим неповадно было супротив рогатых подыматься.
   Светозар молчал.
   - У нас здесь с разных селений молодцы. Есть и те, что от годяков отбились.
   - А с Соляного Села есть кто? - оживился юноша.
   - Нет. Судьбы твоих родовичей тут не знают. Чую токмо, что худо было их дело. Годь ведь тогда своих гридней уйму угробила. Потому и окривели душой рогатые - кровью нашей землю до сыта накормили.
   Светозар задумчиво присел на корточки рядом с Коченем.
   - А ну, други, поднесите парню нашей медовой! - кликнул тот своим удальцам. - Чтоб кручину прогнать. Из нас, - он снова повернулся к юноше, - каждый кого-то да потерял из родни. Оттого мы и здесь: не сиднем сидим, голову повесив, и не по лесам бегаем, как ошпаренные зайцы-русаки. А вот этими самыми руками рогатую нечисть изводим. Годь числом берет, да умением в чистом поле ратничать. А мы исподволь орудуем. Ловушки и засады мастерим. Малым ходом, но Ерманареховым холуям долги возвращаем - чтоб жизнь на нашей земле им медом не казалась. Давай к нам - не прогадаешь. Ты молодец зельный, а нам каждый человек дорог.
   Светозар призадумался.
   - Мы по разным весям обретаемся, постоянного стана не имеем, - объяснял Кочень. - Однако ж для вольного человека всяка роща - дом родной, всякий луг - мягкая постель, небо - теплое одеяло.
   - До Барсучьего Лога сейчас путь держим, - вступил в разговор Спех. - Там побратимы наши дожидаются. Ступай с нами.
   Светозар обвел взглядом поляну и собравшихся на ней людей. Лица простые, открытые, взгляд прямой. Как быть? Коли селище его порушено, то, стало быть, и податься ему некуда. Или к берендеям возвращаться, иль прибиться покуда к лесным ватажникам.
   - Хочу судьбу отца вызнать, - сказал юноша. - Да и других родичей.
   - Так вместе оно сподручнее выйдет, - резонно заметил Кочень. - Мы ж тебе и пособим в этом деле - у нас повсюду знакомцы. Быстро прознаем, что к чему. Еже довелось твоим уцелеть и ушли в другие края - сыщем. Человек не иголка.
   - Решай сам, - добавил Спех. - У тебя голова на плечах. Токмо помни, что одному нынче тяжко. Не знаешь, где и когда на ворогов наткнешься и лютый конец встретишь. Рогатых, ругов то бишь Ерманареховых, что шишек в сосновом бору стало. По всем дорогам шерстят.
   - Ну, будь по-вашему, - наконец согласился Светозар.
   - Вот это добро, - с удовлетворением покрутил ус Кочень. - А обидчиков твоих отыщем, за все посчитаемся.
   Удальцы угостили юношу своим скромным обедом: прожаренным на огне кабаньим мясом и медом. Потом все поднялись, стали собираться. Светозар отметил, что костер ватажники жгли по уму: дым по земле стелился, а не вздымался пыром вверх, привлекая чужой глаз. Следы кострища Кочень тоже велел прибрать - засыпать землей, закидать вереском.
   - Нам к себе вниманье привечать не след, - пояснил Спех. - Другов ныне мало, зато недругов - пруд пруди. Вон на полудне, толкуют, силушку нашу тоже гнут почем зря. Ясы поднялись - промышляют аки гиены поганые, живу плоть рвут. Правду ль говорю, Дулей?
   Круглолицый рябой парень с большими зелеными глазами и свалявшимися волосьями на загривке сумрачно кивнул.
   - Костяные кметы, будь они неладны, - выцедил он сквозь зубы. - Нелюдь еще та, а на конях скачут почище годяков.
   - Дулей до нас издалече добрался, со Златовень-холма в нижнем поречье. Ясы там мором прошлись по селениям. Самого еле выходили - был болезный весь, чуть не зачах пока по болотам пробирался. Сейчас, гляди, отошел. Где родичи то твои, Дулей?
   - У нас в селе Плавень за старшего был, главный в роду. Он тех, кто после набега кметьего уцелел, на восход увел. А я отстал по дурости - вот и пришлось одному вслепую брести. Помытарил от души, пока Кочень не подобрал в овраге.
   - Таки дела, - подытожил Спех. - Народ у нас разный, но судьба у всех нелегка.
   И удальцы слаженно, словно дружина воев, тронулись в путь по рощам и перелескам. Ярило-Весень и Леля-Дева уже давно уступили черед Даждьбогу-Трисвету и Ладе: природа утопала в соке и красках. Все низины поверх мха были усыпаны грибами: тут и боровики-крепыши с алыми шапками, и подберезовики, и чинно светлеющие белые - всего грибного воинства воеводы. От живности лесной - глаза разбегаются: и муравьиные горки, и дуплища - осиные жилища, и лисьи норы. Еловые подлески и редкие кустоши рябинника сменялись то пустырями, то непролазными завалами бурелома. Все более становилось тинных болот, одетых камышом, и тихих запруд, в которых шуровали бобры. Встретили и пожженую поляну в гуще ивняка со следами старого огнища - видать, и тут некогда жили люди, а сейчас - одинокий тетерев хлопал крыльями.
   - А что за посох у тебя такой чудной? - вдруг спросил Спех. - Аль ты охромел, покуда в заброднях шастал?
   Светозар хитро улыбнулся.
   - Сей посох - пошибче иного копья или сулицы будет. С ним никакой ворог не страшен.
   - Да ну? - недоверие застыло на лице Спеха. - Не брешешь?
   - Будет повод - сам увидишь, - отвечал юноша. - Но лучше б его не было.
   Незнакомые и загадочные тона в голосе Светозара заставили парня умолкнуть. Больше он ничего спрашивать не стал.
  
  -- Глава 17. Утроба Древних.
   Асгрим и Эрна вскоре добрались до небольшого родничка, рядом с которым высились два крепких вяза с выпуклой чешуйчатой корой. Между их ветвями, напоминающими щупальца крабов, угадывался темный проем. Как видно, это и был вход в пещеру.
   - Ступай за мной, но нигде не задерживайся, - молвила воительница.
   Неровные своды, облепленные мхом нависли над головой Асгрима.
   - Запомни, что здесь нужно беречь не только свое тело, но и свою тень, - шепнула воительница.
   - Тень? - переспросил Асгрим.
   - Она содержит часть твоей души. Следи за ней постоянно и не позволяй потеряться. Если кто-либо в Утробе отделит тебя от твоей тени и присвоит ее себе - тебя ждут немалые беды.
   Юноша кивнул. Через несколько шагов до слуха его донеслось негромкое бормотание, словно кто-то читал заклинания.
   - Что это? - спросил он.
   - Это каменные девы-погубительницы. Они всегда заманивают в свои коварные сети. Их оружие - соблазны, которым хочется верить. Слабым они обещают силу и власть, тщеславным - величие, жадным - богатство, любопытным - раскрытие заветных таинств. Отстранись от всего и попробуй погрузиться в глубокое безмолвие.
   Асгрим представил себя в узком каменном мешке, о который разбиваются все звуки. Вскоре они миновали опасное место.
   Проход в пещере сделал несколько изгибов. Где-то забулькала вода.
   - Мы приближаемся к Гроту Облачной Дремы, - проговорила Эрна. - Здесь ты можешь погрузиться в сонное забытье, в котором реальное станет неотделимо от иллюзорного. Тебе будет казаться, что ты живешь и действуешь в настоящем мире, тогда как на самом деле ты можешь блуждать в царстве призраков и совершать поступки, страшные для тебя самого. Возьми это кольцо, - она надела ему на палец широкое серебряное кольцо с рунами. - Это копия Драупнира, Порождающего Кольца Вотана. Если кольцо потемнеет, ты сразу поймешь, что находишься во власти сна. Тогда ты нанесешь себе рану ножом и проснешься.
   Асгрим не понял, долго ли они шли - время под землей ощущалось по-другому. Но в какой-то момент каменные своды пещеры над головой словно отодвинулись, растворились, позволив неоглядному свету целиком заполнить пространство вокруг. Юноше показалось, что твердь растаяла под давлением молочного пара и стало удивительно просторно. Впереди бежал полноводный ручей, отливая бирюзой и гремя бесчисленными голосами водяных капель.
   - Что это? - спросил Асгрим воительницу. Музыка водных струй проникала в него, разливаясь по телу туманом.
   - Это Урд, - ответила Эрна. - Единственный из трех священных источников, который находится в Мидгарде. Роса, образуемая его парами, распространяется по всей земле и питает травы и коренья. У нее особый вкус сладкого нектара, поэтому пчелы делают из нее мед.
   - Я слышал, что неподалеку от источника Урд живут три вещие норны, - вспомнил Асгрим. - Еще говорят, что тот, кто искупается в его водах, станет силен как медведь и бел кожей, как молодой месяц.
   В глазах Эрны юноша прочел разрешение.
   - Когда искупаешься, - молвила она, - догони меня. Я пойду вперед по тропе.
   Обуреваемый нетерпением и восторгом, Асгрим поспешил сбежать со склона к кромке вод. Источник принял его и обдал мягкими брызгами и гулом. Вода действительно оказалось сладкой. Но едва юноша успел погрузиться в нее по пояс, как застыл в изумлении. Совсем рядом с ним резвились, потряхивая длинными нестриженными гривами чудесные белоснежные кони. Красота и стать этих животных поразили Асгрима. Он приблизился к одному из скакунов, который словно приглашал его задорным взглядом и игриво вытягивал к нему морду. Не долго думая, юноша вскочил на его широкую спину. В следующее мгновение человек и конь уже неслись вдоль прибрежной полосы, поднимая фонтаны серебряных брызг.
   Радость переполняла Асгрима, и он не сразу заметил, что новый друг совсем не подчиняется его воле. Не обращая внимания на понукания наездника, скакун направился в самую толщу шумящих вод.
   "К фэйри, существам иного мира, относятся и водяные кони, - вспышкой молнии проступили в памяти слова Ингульфа. - Обычно они приглашают доверчивых людей близ священных источников прокатиться на своей спине, а сами увлекают их на самое дно и там пожирают".
   Асгрим сумел быстро справиться с беспокойством. Он изо всех сил сдавил бедрами и пятками бока скакуна, ведь не зря же сына Берингара обучал лучшие воители Мидгарда. Тот не просто заржал - застонал от сильной боли. Не в силах удержать наездника, конь встал на дыбы. Асгрим упал с него и поплыл, разгребая шипящие волны. После изнурительной борьбы с течением, едва не закрутившем его в своем губительном водовороте, юноша наконец сумел добраться до берега.
   Здесь, утомленный схваткой и все еще находясь под впечатлением пережитого, он присел на замшелый камень и осмотрелся. Он не узнавал берега. В десятке шагов от источника темнел сосновый лес, высокие деревья которого раскачивались и скрипели на ветру. Воздух ощутимо становился мутнее с каждым мгновением - это летящий с ветвей сосновый цвет заполнял его своей пылью и застилал глаза.
   Словно опомнившись, Асгрим поднялся с камня, чтобы разыскать Эрну. Он хотел громко окликнуть воительницу, однако слова не успели слететь с его уст. Из-за деревьев показались пятеро непонятных существ в одеждах из паутины, на головах которых вместо волос росли листья.
   - Не спеши, юноша, - проговорил один из них. - Твоя спутница сейчас в плену у нашего повелителя - Господина Моховой Горы. Если ты не сможешь ее спасти, ей грозит гибель.
   Асгрим порывисто потянулся к кинжалу, но вдруг улыбнулся.
   - Я не верю вам. Можно ли пленить могучую воительницу, наследницу валькирии Бруннхилд?
   Существа в одеждах из паутины только покачали головами.
   - Приходилось ли тебе, юноша, что-либо слышать о детях Лофта?
   - Лодура? - услышав одно из прозвищ ужасного Огненного Божества, Асгрим изменился в лице.
   - Да. Господин Моховой Горы - один из них. Он родился после того, как Лофт-Лодур съел полусгнившее сердце мертвой вельвы.
   Юноша кусал губы.
   - Хорошо, - решил он. - Ведите меня к вашему повелителю.
   Существа в одеждах из паутины поклонились ему и зашелестели по лесной тропе. Тут Асгрим разглядел, что вместо ступней ног у них древесные корни.
   Путь к Моховой Горе оказался не близким. С каждым шагом сосны становились все более кривыми. Одни оплетали друг друга, другие почти завязывались в узлы, третьи упирались согбенными верхушками в землю. Запах мха забивал ноздри и от него становилось все труднее дышать.
   Наконец впереди обозначилась зеленая громада, оттенив сиреневый горизонт. Вершина ее была шероховатой, облепленной каменными зубьями, похожими на кабаньи клыки. Провожатые Асгрима сразу ускорили шаг. Он старался не отставать от них.
   Когда подошли к подножию, обнаружилось, что дорогу к тропе закрывают остроконечные холмы, поросшие мхом. При приближении существ в одеждах из паутины они лениво заворочались и с шумом отползли в сторону. Асгрим с легким трепетом заметил, что на него устремились взгляды из многочисленных прощелин, которыми были усыпаны эти неведомые ему мшистые создания. Но юноша никак не выказал своих чувств.
   На вершине горы располагалось шатроподобное строение с кровлей, поросшей еловым лесом. Распознать его Асгрим сумел не сразу - круглые валуны, образующие стены, смотрелись бурыми от земли и темно-зелеными от густого пахучего мха. Как видно, это и был чертог Господина Моховой Горы.
   Вступив в единственный проем веющего холодом жилища, Асгрим последовал за своими провожатыми по узкому коридору, освещенному лишь тусклым мерцанием и оглашаемому громким стрекотом сверчков. С потолочных перекрытий свисали длинные корневища. Пока юноша шел, его не покидало странное ощущение: ему казалось, что мшистые стены постоянно двигаются вперед-назад словно живые существа. Не совладав со своим любопытством, он стукнул по одной из них ногой и из нее тут же брызнула струя черной крови.
   - Не останавливайся! - строго прикрикнули на него провожатые. - Повелитель ждет.
   Когда достигли главного зала чертога, в котором было гораздо светлее, Асгрим разглядел, что светильниками здесь служат бесчисленные человеческие головы, в пустые глазницы которых вставлены свечи. По полу струился водянистый пар лилового цвета, скрывая углы помещения. У центрального каменного столба стояла Эрна. Воительница была прикована цепями, а все ее тело перетягивали узлы дикого плюща. Асгрим мгновенно понял, что эти живые путы постоянно увеличиваются, пядь за пядью покрывая собой девушку. Эрне было явно трудно дышать - плющ уже обвил ее шею и подбирался к лицу.
   - Ты видишь, - прозвучал хриплый, но раскатистый голос, - если ты не поможешь ей, она задохнется.
   Присмотревшись, юноша различил за столбом, у самой стены, высокий трон из сросшихся между собой вязов, на котором восседал одноглазый великан в плаще из мха и лишайников. Кожа его выглядела коричневой, из широких ноздрей тянулись поросли разноцветных трав, на голове росли кусты терновника. Большие ручища, лежащие на подлокотниках, были покрыты грибами и сухим дерном.
   - Так ты и есть Господин Моховой Горы, отпрыск Лодура? - спросил его Асгрим.
   - Да. Твоя спутница в моей власти, но ты все еще можешь ее спасти.
   - Чего ты хочешь? - юноша твердо встретил взгляд единственного глаза великана.
   - Отдай мне свою тень.
   Асгрим заколебался.
   - Чего ты боишься? - удивился великан. - Если ты отдашь мне свою тень, я отпущу вас обоих и вы сможете продолжить свой путь. Если нет - вы оба навеки останетесь моими гостями. Поверь, у тебя нет иного выхода.
   Юноша размышлял, потупив взгляд, пока случайно не увидел кольцо, надетое Эрной на указательный палец его правой руки. Это чудесное подобие Драупнира, выполненное искусным мастером методом тиснения и зерни совсем потемнело и утратило свой обычный блеск. Асгрим все понял. Он потянулся к кинжалу, несмотря на то, что двое служителей великана попытались перехватить его движение и повисли на предплечье юноши. Однако Асгрим, могучим движением стряхнув их с себя, обнажил клинок. Успев заметить, как заходили ходуном стены, осыпая на пол камни и комья земли, он глубоко рассек свою левую ладонь.
   От острой боли юноша очнулся. Рядом с ним не было ни Господина Моховой Горы, ни его чертога, ни самой горы. Он шел по тропе вслед за Эрной мимо высоких кленов.
   - Не отставай, - сказала воительница.
   - Куда мы идем? - с явным облегчением осведомился Асгрим, убирая кинжал в ножны и отирая рукавом вспотевший лоб. Он догадался, что Грот Облачной Дремы остался позади.
   - К норнам, - молвила Эрна.
   Три вещих норны, обитавшие близ источника Урд, слыли великими прорицательницами, происходящими от союза богов и альвов. Старшую из них звали Урд, среднюю Верданди, младшую Скульд, а ведали они, соответственно, прошлым, настоящим и будущим. Как объяснял Асгриму Ингульф, в стародавние времена три этих женщины пришли с востока в Мидгард, да так и остались здесь, являя достойным среди людей знания о событиях и их причинах.
   Юноша ожидал, что норны живут где-то в пещерах или, по-меньшей мере, в плетеных хижинах, но был удивлен, когда Эрна подвела его к какому-то немыслимому нагромождению древесных осколков, корневищ и ветвей, свитых между собой в сплошной узор с проемами в виде арочных сводов, стенами и ступенями. Верхушка этого странного природного строения повисала в маревой дымке, образуемой густыми испарениями, исходящими из трещин земли. В некоторых местах среди камней, рассеянных в отдалении, били водные фонтаны и в них намывали перья белоснежные лебеди.
   Следом за воительницей Асгрим вступил в самый широкий проем. Он немного поежился: нависшие над головой широкие ветви имели форму скрюченных пальцев, словно пытающихся что-то ухватить. Узоры древесной коры напоминали большие человеческие глаза с бровями и восьмиконечные звезды.
   - Эрна, Хозяйка Ясеневой Горы, - зазвучал изнутри дребезжащий голос, едва только путники успели сделать несколько шагов. - Для чего ведешь смертного в наши владения?
   - Прости меня, премудрая Урд, - проговорила девушка. - Этот юноша избран из прочих служителем Вотана и Фригг, ему предчертана высокая судьба. Дозволь ему лицезреть тебя и твоих сестер.
   - Пусть войдет, - было позволено старшей норной.
   Несмотря на клубящийся пар, ставший ярко фиолетовым, Асгрим вскоре различил впереди фигуру в сером плаще с капюшоном, кайму которого образовывали светящиеся руны. Лица было не разобрать, но юноша знал, что под капюшоном скрывается морщинистая старуха с беззубым ртом и остекленевшими глазами.
   - Знаешь ли ты, юноша, как появился мир, в котором ты живешь? - спросила Урд.
   - Я знаю про Гиннунгагап, - почему-то несмело ответил Асгрим.
   - Да, это то, с чего все начиналось, - голос норны задрожал еще сильнее, но он вызывал волнение где-то в глубине сердца. - В начале времен не было ничего. Лишь необъятная бездна черного мрака простиралась от края и до края, а может еще дальше, потому что не существовало тогда ни краев, ни верха, ни низа, ни середины. Это была бездна Гиннунгагап...
   Взор Асгрима словно вывернулся куда-то вовнутрь, глаза перестали различать внешние предметы, а ум позабыл, кто он и откуда. Юноша будто видел будоражащие кровь картины порождения вселенной и сам был этой вселенной, производящей формы из недр собственной пустоты.
   - Однажды, - продолжала норна, - в самой глубокой глубине Гиннунгагап зародилось движение, исток которого не ведом никому среди обитателей нынешних девяти миров. Заискрилось прозрачное дыхание вечности, из полотна своих паров образовав где-то на севере Обитель Туманов, а на юге - Обитель Огня. Огонь полыхал, создавая горы пышущего жара и реки пламени, но на севере, скованном льдами и продуваемом промозглым ветром не было ни признака жизни. Эта морозная земля стала страной Мрака и оставалась бы ей и поныне, если бы в сердце ее не забил родник Гергельмир, давший начало двенадцати водным потокам...
   Перед Асгримом разверзлась водная стихия. Он видел катящиеся с высоты голубые струи, разбивающие белую твердь перед собой и растекающиеся в стремительные протоки. Он слышал голос Гергельмира и это был голос народившейся жизни, который был призван навсегда изменить существовавший прежде порядок.
   - Ледяное дыхание Обители Туманов сдерживало исходящие из родника потоки, замораживая их и делая твердыми стылыми глыбами. Однако Гергельмир вновь и вновь изрыгал бурные фонтаны воды. Когда ледяных глыб стало так много, что им сделалось тесно, они принялись падать и ломаться на куски, громоздиться на обломки и отлетать все дальше и дальше. Так началось их перемещение к границам Обители Огня. Наконец огонь и лед встретились. Холодная твердь не выдержала жара, она оседала и таяла. От смешения ледяных осколков и искр пламени зародился исполин, который высокой скалой поднялся над двумя обителями. Имя ему было Аургельмир...
   Асгрим затаил дыхание. Он видел инеистого гиганта с шаровидной головой и сияющими, словно два солнца глазами. Он слышал его поступь, от которой дробились горы и возникали глубокие подземелья. Он чувствовал его дыхание, в котором мрак вечного холода был перемешан с жарким светом. Аургельмир положил начало роду Етунов. Возникшая из растаявшего льда чудесная корова Аудумбла вскормила исполина своим молоком, придав ему еще больше сил. Однако из соленых камней, которые она лизала своим языком уже появился на свет великан Бури, могучий дед Вотана и первых Асов, предуготованных сокрушить Аургельмира и создать из его тела Мидгард - срединный мир людей...
   Малиновые склоны гор, обведенные небесной бирюзой и чуть припорошенные облачным пухом стекали в темную синь вод. Они расходились далеко, местами покрываясь зеленым ворсом лесов, а кое-где почти сглаживаясь долинами и полями. Нити водопадов и бурных ручейков сбегали с островерхих пиков, наполняя серебряные блюдца озер, равнины светились золотом спелых колосьев. Этот мир был воистину прекрасен и он был его, Асгрима, исконным миром. Юноша видел дар Всеотца во всей его волшебной гамме тонов. Он будто смотрел с высоты птичьего полета, озревая магию форм и граней, он читал природные руны земли, выписанные невидимой рукой. Тень Вотана незримо реяла над Мидгардом и чудесный плащ его защищал Срединный Мир непроницаемой стеной от порождений сумрачного Хеля и демонических гигантов Етунхейма.
   - Пойдем дальше, - тихо промолвила за спиной Асгрима Эрна. - Мы благодарим тебя, Владичица Прошлого, премудрая Урд.
   Покинув старую норну, они углубились в еще более расширившийся проем. Звенящие искры света точно россыпи звезд проглядывали в полумраке. Ветер доносил древесные скрипы.
   Средняя норна предстала перед Асгримом неожиданно и сначала показалась ему большой птицей - это белая накидка свисала с плеч сидящей на камне женщины как два крыла. Волосы ее были черны, словно ночь, глаза бездвижны, а на коленях лежало веретено с пряжей. Вглядевшись в черты ее лица, юноша увидел, что они будто размыты и лишены отчетливой формы, теряясь в играх теней. Однако сильный голос норны, прозвучавший в тишине, заставил Асгрима вздрогнуть.
   - Остановись, смертный. Как дерзнул ты вступить в мои владения?
   - Прости нас, благородная Верданди, - поспешила вступиться за юношу Эрна. - Это я привела молодого воина в твой священный чертог по воле служителя Вотана и Фригг. Помоги ему осознать его настоящее, понять кто он и зачем живет.
   - Пусть будет по твоему, Эрна, Хозяйка Ясеневой Горы, - согласилась средняя норна. - Подойди ко мне ближе, юноша.
   Асгрим сделал два шага вперед и замер, завороженный глубиной взора Верданди, проникшего в самую его душу.
   - Скажи мне, кто ты такой? - вопросила женщина.
   - Асгрим, сын Берингара, - не задумываясь отвечал юноша. - В Братстве меня называют Дитя Грома.
   - Ты человек, - возразила норна. - Существо из плоти и крови Срединного Мира, из воздуха, огня и железа всемогущих Асов. Ты - носитель божественного духа...
   Асгрима обволокло со всех сторон сиреневым туманом, прохлада овеяла лоб и губы. Пространство утробы Верданди начало расширяться, разламываться на части и исчезать, обнажая белосветную даль. Юноша ясно увидел песчаную полосу морского берега, которую захлестывали пенные волны, выбрасывая обрывки густых водорослей. Вдоль береговой полосы неспешно шли трое. Асгрим без труда узнал в одном из них Вотана-Харбарда по широкополой шляпе, синему плащу и посоху. Шаг Всеотца был очень легкий, ноги словно не касались земли. Спутников его юноша, скорее, угадал. Это были Хенир и Лодур.
   Боги шли, о чем-то переговариваясь между собой, пока перед ними на пригорке не оказались два раскидистых дерева, отбрасывающих широкую тень. Асы остановились. Глаза их внимательно изучали крепкий высокий ясень и изящную курчавую иву. Решение пришло мгновенно, подобно вспышке молнии в небе.
   Асгрим видел, как Всеотец выпрямился и развел руки в стороны. Словно тихий ветерок спорхнула с его губ струйка прозрачного дыхания. Она коснулась кроны деревьев, зашелестела в ветвях, окутала твердую кору. Деревья шевельнулись. В сердцевине их стволов прозвучал какой-то долгий звук, похожий на гул, ветви стали выгибаться, а листья падать на землю. Затрещала кора, обнажая белый луб, втянулись внутрь извивы корневищ. Прошло еще несколько мгновений и форма деревьев совершенно переменилась. Они сделались меньше, стройнее. Асгрим увидел, что это уже два человека: мужчина и женщина. Они бездвижно стояли на морском берегу, заливаемые золотыми лучами солнца. Но чего-то в них еще не доставало. Юноша не ощущал в них самой пульсации существования.
   Тогда Хенир, приблизившись к порожденным Вотаном первосуществам Мидгарда, вытянул свою ладонь и поочередно коснулся их лбов. Мужчина и женщина вздрогнули, глаза их заблестели. В них пробудился разум. Вслед за тем Лодур снял с себя кожаный плащ и на несколько мгновений окутал им мужчину и женщину. Тела их сразу порозовели, наполнившись теплом и энергией жизни.
   - Плоть твоя - тело Срединного Мира, - вывел из оцепенения Асгрима голос средней норны. - Дыхание твое - дыхание великомудрого Вотана, разум твой - разум проницательного Хенира, тепло и кровь твои - тепло и кровь многоискуссного Лодура. Ты - наследник Асов, дитя богов.
   Асгрим некоторое время стоял неподвижно, переживая увиденное. Наконец он спросил:
   - Что есть настоящее?
   - Жизнь в каждой доле мгновения. Каждый твой миг, проведенный в Срединном Мире, который всегда удивителен и неповторим. Это волшебство осознания божественного пространства: способность вдыхать запах вольных ветров, касаться ногами нерушимой тверди земли, зреть блистательные светила небес. Вкуси сполна чудесный дар Асов, почувствуй в себе их силу, одухотворяющую каждый твой шаг. Ты - отсвет их величия, искра их славы, частица их духа. Вот потому, пока ты един с Творцами, породившими Мидгард, ты несокрушаем и всевластен. Ты - бессмертен...
   - Мы благодарим тебя, Владычица Настоящего, благородная Верданди, - проговорила Эрна, беря за руку Асгрима, чтобы идти дальше.
   Юноша покинул чертог средней норны воодушевленным и взволнованным.
   Двигаясь вглубь затененного прохода, воительница и молодой воин будто угодили в кружево большой паутины, опутавшей их со всех сторон. Это зеленые поросли многочисленных растений разбросали повсеместно густые завязи вьющейся лозы, создав неразрывную вязь. Идти стало тяжело и Асгрим уже потянулся к кинжалу, чтобы расчистить дорогу, но Эрна его остановила. Бархатный ветерок, несущий свежесть полевых цветов, коснулся щек юноши. Запели птицы.
   - Почему простой смертный стоит у Порога Грядущего? - музыкой горного хрусталя прозвучал юный женский голос. - Как осмелился ты играть с судьбой?
   - Прости нас, Владычица Будущего, прекрасная Скульд, - сказала Эрна. - Но этот юноша послан к тебе служителем Вотана и Фригг, и он уже получил наставления от твоих старших сестер.
   - Тогда пусть он войдет, - разрешила младшая норна.
   Густые завязи ветвей сами отступили, открыв взгляду Асгрима девушку ослепительной красоты в покрывале из лепестков белых и алых роз. Она сидела на поваленном дереве и гладила хохлатого журавля, а вокруг нее вились пестрокрылые пичуги. От фигуры Скульд исходило какое-то серебристое сияние.
   - Чего ты ждешь от будущего, юноша? - напрямик спросила младшая норна. - Какой желаешь видеть свою судьбу?
   - Судьба во власти богов, - ответил Асгрим, - и я не хочу знать ее раньше положенного срока. Но все, что зависит от моей воли, я постараюсь свершить сполна, чтобы заслужить достойный удел.
   - Похвальные слова, юноша. Тогда чего ты желаешь?
   - Хочу понять предназначение моего народа и его место в судьбе Срединного Мира.
   Скульд посмотрела в глаза Асгриму.
   - Пусть будет так.
   Темно-зеленые своды затрепетали и их словно унес ветер. В глаза ударил яркий белый свет, неоглядно раздвинув пределы пространства, потом он сменился красным, пунцовым. Это полыхало жаркое пламя, огненное дыхание которого коснулось Асгрима. В его кривых, мятущихся языках, похожих на бегущих волков, можно было различить улицы далекого города. Множество теней двигалось между каменных домов с черепичными крышами, иноземных святилищ и дворов, а позади них всплывали сумрачные контуры высоких зубчатых стен и башен захваченной крепости. В прожилки булыжников, из которых были сложены мостовые, ручьями стекала кровь.
   Асгрим видел воинов, вершащих расправу над обезумевшими от ужаса горожанами. Юноша легко узнавал своих единоплеменников по круглым шлемам с высокими шишаками и конскими прядями, по круглым щитам, обитым медью, со звездами и кабаньими головами. Воины, упиваясь победным воем, вонзали клинки и пики в тела разбегающихся иноземцев, захватывали верещащих женщин, выбивали двери домов, где их ждала обильная добыча. Горожане уже не сопротивлялись.
   Наконец на улицы через распахнутые ворота хлынула конница. Конунг в малиновом плаще с шерстяным подбоем и высоком шлеме с фигурными нащечниками торжествующе вскинул свой меч к небесам. Его дружинники откликнулись ликующим ревом...
   - Град, считавшийся вечным у людей Срединного Мира, падет под сталью воителя из рода Отважных, короля визиготов, - донесся до Асгрима голос Скульд. - Величайшая среди всех держав Мидгарда уже никогда не поднимется вновь и скоро прекратит свое существование...
   Асгрим четко видел повергаемые на земь мраморные статуи и колонны, рассыпающиеся по городу струйки пожаров, постепенно захватывающие целые кварталы, беспорядочные мертвые тела, которых становилось все больше и больше...
   - Род Балтов достигнет немеркнущего величия, - словно разговаривая сам с собой, прошептал юноша. - Но такова ли доля Амалов?
   Ему никто не ответил. Асгрим не ощутил присутствия рядом норны и воительницы Эрны. Он словно остался в безымянной пустоте. Вглядываясь в дали зеленого урочища Скульд, юноша видел лишь бездвижные тени. Однако скоро все изменилось и он испуганно отпрянул назад, будто спасаясь от камнепада. Зеленый полог лопнул, как пузырь: на Асгрима летело неисчислимое множество блещущих железом воинов. Двигаясь через разогретую солнцем равнину, всадники с длинными копьями, увешанными темляками, и изогнутыми луками неслись во весь опор, понукая храпящих лошадей. Солнечные лучи судорожно прыгали по чешуйкам кожаных панцирей и железным пластинам. Это была лавина, от которой веяло смертью и разрушением, неостановимая сила, сминающая все на своем пути.
   Асгрим отчетливо видел конунга: человека с широкой грудью, крупной головой и глубоко посаженными глазами, в которых пылало всепожирающее пламя. Борода воителя уже была тронута сединой, но в теле угадывалась неукротимая мощь повелителя, привыкшего повергать в прах своих врагов, кем бы они ни были.
   - Амалы падут, - вдруг с обреченностью понял юноша, - и на земле моих доблестных предков установится новый порядок. Они не смогут противостоять силе, которая превзойдет все, виденное ими прежде. Но кто они, эти непобедимые воины, напора которых не властны выдержать даже потомки Асов?
   - Это юный народ, - донесся до Асгрима голос Скульд. - Никто не слышал о нем прежде, потому что его племена и рода были разбросаны по лесам и долинам до Великой Реки. Однако пройдут годы, и наследник Ванов, богов восточного края, создаст новую державу, раздвинув ее рубежи от Рейна до Понта. У вас его будут звать Атли. Этот суровый вождь сплотит под своей рукой венедов и сарматов, эрулов и ругов...
   Асгрим, все еще различавший отсветы страшного видения, только сейчас рассмотрел в рядах иноплеменных всадников стяги лучших германских родов и доспехи своих единокровников.
   - Так уготовано провидением, - продолжала младшая норна, - и так будет, чтобы Срединный Мир, порожденный Всеотцом, обновил старую кровь. Народы с разных концов земли оставят места своего обитания и объединятся, чтобы создать новые условия для людей. Так начнется новая эра Мидгарда...
   Эрна тронула за локоть впавшего в оцепенение юношу.
   - Ты видел достаточно, - сказала на прощание ему Скульд. - Плодами этого знания распоряжайся на благо себе и другим. Пусть они помогут тебе обрести в этой жизни подлинный путь и пройти по нему с честью.
   Воительница поблагодарила Владычицу Будущего, однако Асгрим, поглощенный своими мыслями, даже не поднял на нее глаз, продолжая смотреть перед собой потерянным взором.
  
  -- Глава 18. Перунова длань.
   Вервь бортников на Лебяжьем Ручье встретила вольных ватажников гостеприимно. Приветствовать их вышел сам старейшина - голова седа, да тело еще крепкое, огонь в себе держит. Льняной зипун, сшитый встык, плотно на нем сидит.
   - Гой, удальцы, лепшие молодцы! - в бороде засверкали белые зубы. - Ратай Вышний днесь вам след во яви явил. Прямо к самой Краде поспели, пирога нашего отведаете.
   - Поклон вам низкий, добрые люди, - ответил за всех Светозар. - Благодарствуем.
   В селе праздник в разгаре. На Летнее Перунье - святодень всех защитников Рода - завсегда чествовали Громовника-Воителя, разжигая живой огнь на дубовых на дровушках. С утренницы дождиком полило, все лихи призоры с тела Матери Земли смыло, а честной люд во всех селах возводил горе благодарственные очи, чтоб на Сварожьих лугах узреть вороного жар-коня Перуна Сварожича.
   Бортники, приветив гостей, провели мимо изб и закромов к капищу небесного князя. Слух об отчаянных лесных молодцах уже гулял по весям и народ сердцем тянулся к ним, чая найти защиту от произвола инородных ратаев Чернобожьего роду-племени.
   - В стародавние времена, в года незапамятные, когда громы небь сотрясали, а леса и горы ходуном ходили, разродилась в кущах Ирийских Лада-матушка дитятком, - рек нараспев волхв пред капью расписной, простирая к облакам длани. - А как родился дитятко, так и заголосил на весь белый свет так, что реки и моря из берегов вышли. Токмо Сварог-отче дитятко убаюкать сподобился. Сказывал: "Сынко мой, Перун Сварожич! Потерпи маленько, подрасти, да силенушки поднаберись, чтоб великие дела вершить, подвигами Рода славить. Все тебе буде: и добрый Буря-конь, и палица стопудовая. Сим одолеешь супостатов чернозмеевых, от поругания Свет Белый спасешь". И успокоился Перун-Громовник, и заснул под блеск огненных молоний на три года и на три месяца. А как проснулся - закричал сызнова, да так, что горы на земле раскрошились. Вот тогда Сварог-отче взял дитятю, отнес в кузню небесную, раздул меха, да и стал закалять отрока своим молотом аки булат, чтобы стал он крепче железа...
   Светозар оглядывал вервь. Дома из сосновых бревен сложены добротно, за каждым - свой двор с ухожьем. Но народ все больше старожилы - молодых почти нет. Кто в другие края подался, кого на бранных полях смертушка прибрала. Вот и остались деды с бабами мцельники свои брезеть, дело Рода продолжать. За пчелами ходить - уменье древнее, из седой старовины нитями тянется. Сказывают, сам Род Рожанич завещивал людям все Всемирье аже Мцельник понимать. Всяко существо в нем - суть пчела и свое звучанье имеет, не похожее на остальные. Мудрые люди вещи не только глазом зрят, но и ухом слышат, жужжание их разбирают. А в человечьем теле мцельник тонами разных животоков пищит, кои меж собой различать надобно - но это уже стезя ведающих, по пути волошбы ступающих.
   Смотрел Светозар на сухие, морщинистые лица умудренных жизнью бортников, и тихо вздыхал. Еще годок-другой минет - и некому станет передавать им свое ремесло. Необратимо скудеет вятский край, невзгодами военными полнится, людьем нищает. Оттого с такой заботою окружили селяне ватажников: смотрят-не нарадуются. Десять ладных молодцов как на подбор, когда еще такое увидишь? Кочень с главною силушкой удалою подался нынче обозы у годяков близ Овечьего Починка перехватить, а Спеха по нижним селам заречным пустил: авось где добрых парней выглядит в подмогу общему делу? Вот и дошли они до Лебяжьего Пруда, да токмо людом не разжились - везде одно и то же: запустение стылое. Ерманарехова рука словно косой народ покосила - стариков и старух оставила, а молодежь и зрелых мужей посекла под корень иль так под себя подмяла, что и следов не сыщешь.
   Волхв селища меж тем положил зачин Краде, запалив молодые поленья.
   - Влике Перуне! Паришь ты в небеси сизым орлом, а рядом - твоя орлица-Перуница: ясноокая Дива Додола, во сполохах зарниц блистающая. Огненно крылище, озари Сваргу златом Ирийским! Разметись Перуне - Громовниче да зареньями яри, силу и здраву нам подари!
   Бортники-потворники в белых рубахах, ожерелки которых были застегнуты сзади на клянышь забили в бубны, задудели в дудки.
   - Укрепи десницы наши, - рек волхв, - вражью нечисть супостатную изведи, хмарь зловредную от нас изгони.
   Старейшина и старожилы возложили к чуру Перуна-Батюшки деревянную утицу с дарами предкам, павшим на брани. Потом пустили коло большую братину. Последними резную опаницу приняли гости-ватажники, с почтеньем припав к ней губами.
   - Отче громов Сварожьих да мечей вострых, Искон Рода надежно от ворогов стерегущих - исто славься! - молвил старейшина.
   Женщины в черемных платьях с птичьим орнаментом вынесли требные хлебцы. Пред тем, как поднесть их к капи, каждый должен был по обычаю возложить на них ладони.
   - Треба сия да станет возрадом Роду небесному и восполнит силу Рода земного. Взойди из яви нашей до нави исподней, правый наш удел освяти. Матерь Сва да расправит над нами могутные крылы! Духом Рода светлы, правдой предков сильны!
   Несколько хлебцев бортники возложили к чуру, остальные - сожгли в священном костре.
   - На огняном Буря-коне, с плеточкой семиветрой летит Перунушко по ясну небушку, машет мечом-молоньей, - пел волхв и подпевали ему хором селяне, - по Радуге-мосту взбирается, стада туч пред собой аки овец гонит...
   После завершения обряда бортники позвали вольных ватажников отведать родовой стравы, потчевали их караваем, да обносили добрым медом и ячменным напитком.
   - Меня Родонегом зовут, - говорил старейшина гостям. - Двоих сынков схоронил, а боле у меня и нету. Как же жить будем дале, други? - он обвел удальцов пронизывающим взглядом. - Доколь Лихо иноплеменное будет по нашей земле гулять и костьми детей наших ее засеивать? Сколь еще беду бедучую терпеть, под ворогов прогибаться? Вон, во времена Щуров и Пращуров наших истые воеводы да князья были: и Огыла Чудный, и Усила Добрый. Они завсегда супостатов бороли и в прах побивали. А ноне?
   - Погоди, старче, - промолвил Спех. - Дай с силами собраться. Придет и наш черед - годь из края нашего погоним, только пятки засверкают у рогатых. Потерпеть надобно еще немного.
   - Сколь же терпеть? - вступился в беседу один из старожилов. - Земля ноне больше к себе прибирает, нежели бабы родят. Стары чуры каменные во полях, говорят, горючими слезами плачут.
   - Да, перевелись ратаи Перуновы, - покачал головой еще один из бортников. - Некому отпор-то дать прихвостням Ерманареховым. Волхвы-обавники толкуют, что, дескать, еже пробудить волошбой древних воев Рода, что под седыми курганами во степи спят, у Тишь-Реки, то еще можно Лихо вражье оборотить вспять. Но их покой Мор с Марой сторожат. Живым же в вале годячину одолеть не под силу - чахлый пошел народец...
   - Ты это зря говоришь, отче, - возразил Дулей. - Видал я своими глазами, как ясов наши, златовеньские бороли. Добре бороли. Хоть те в броню с макушки до пят одетые были.
   - Годяки не ясы, - вздохнул старейшина. - Не шутка тебе - Ерманареху хребет поломать.
   - Найдутся умельцы, - хмуро буркнул Спех, разжевывая хлебный мякиш. - Я в том не сомневаюсь. Люди задругой сильны. Токмо собраться бы всем сообща и вдарить как след...
   Светозар молчал, задумчиво внимая беседе. Что-то в самом сердце его занималось, точно яркая денница. Ужели и в правду не сыскать на Земле-Матушке, истой вотчине вятской того, кто волею своей все веси ее обоймет и на врага подымет? Кто лад в край отчий вернет, позволив людинам как прежде жить-не тужить, Искону предков служить? Неужто не по плечу никому стезя Громовитова?
   Крепко тут призадумался юноша, и была глубокой и печальной его дума. Бортники по-своему правы: вяты разобщены промеж собой и не осталось у них веры ни воеводам, ни князьям. Токмо подпором божеским, дланью Перуновой роды и общины в един кулак собрать можно...
   Светозар чуть смежил веки и сразу почуял, как большая, тяжелая тень покрыла собой землю. Он видел неоглядные поля, леса, взгорья и холмы. Тень поглощала их медленно, пядь за пядью - словно болотина, всасывающая в себя все то, что в нее попадает. Зеленые, желтые и голубые тона исчезали, затягиваясь зыбучим тинным полотном. Повеяло илом и гнилью. Но вот блеснул маленький солнечный лучик, за ним другой. Заиграли багрянцем бойкие блики, разгоняя затхлое застенье. И заскакали, и запрыгали, а воспослед - заедино собрались. То алый плащ Небесного Князя, Ратая-Заступника, по небу ветрами развевался. Над полями, над борами ладный всадник златовласый взвился на могучем коне. Триславною славой словно венцом чело овеяно, кресами-узорами рубаха искрит. В деснице - меч-молонья, в шуйце - палица семигранная. Во громах разверзнув твердь Сварги, взывает Огнебоже к великой битве всех сынов своих - радарей духа, наследков отваги Перуновой...
   Покидая вервь на Лебяжьем Пруду, вольные ватажники уносили с собой котомки с хлебами и бражные корчаги, которыми щедро одарили их бортники.
   - Вы уж простите нас, добры удальцы, еже обидели невзначай своими речами, - провожал гостей Родонег. - Извелся народ от кручин и бед - вот и потерял веру в правую долю. Вы для нас - что звездочки во тьме кромешной, лучики солнечные в дремучей чаще. На вас только и уповаем. Пусть Перуне Многославе и дале вас для земли нашей сберегает, удачей оделяет. Не оставляйте народ в тяжбе, подмайте, чем сможете, ведь все мы - внуцы Даждьбоговы...
   - Не сомневайся, отче, - заверил старейшину Спех. - Покуда дышим - сородичей не бросим. Не дадим ворогам спокойно землю нашу топтать и кровушку ее пить. Взойдет еще Заребог над краем нашим - Красным Солнышком взовьется, Чернобожьи тучи разгонит долой.
   - Будьте здравы, - поклонился селянам и Светозар.
   Отряд продолжил свой путь по логам, балкам и буеракам, следуя посолонь. Ватажники прошли поймой небольшой тихой речушки, потом достигли огромного луга, густо заросшего клевером и наконец начали медленно спускаться на дно широкого оврага между крутых холмистых отрогов, утопающих в молодом ельнике. Светозар невесело отмечал про себя, что прежде на реке непременно рыбачил бы народ, а на лугу подпаски гоняли бы коров и овец. Но теперь все было пустынно и только иволги, вьющиеся над колосником и стрелолистом были единственными вестниками жизни.
   Продираясь через кусты смородины-дикуши, юноша вдруг замедлил шаг.
   - Ты чего? - удивился Спех. - Аль забыл что в селе?
   Светозар поднял на него потемневшие глаза.
   - Скоро тут будут годьи комонники. Прячьтесь в силяжи!
   Удальцы пораскрывали рты, а Дулей ошалело почесал затылок. Хотели уж засмеяться, да что-то сдержало.
   - Много ль комонников-то? - невольно вырвалось у кого-то.
   - Пятеро, - уверенно отвечал Светозар. - От бортников по следу нашему идут. Все с заводными конями.
   Наступило странное затишье.
   - И что делать? - в замешательстве спросил Спех.
   - Ты ж старший... - хотел уже развести руками Светозар, но передумал. Что-то вдруг заставило его принять твердое решение, возвысив голос. - Нас вдвое больше, сулицы у нас есть.
   - Ты что? - даже Дулей, малый не робкого десятка, побледнел.
   - Пропустим немного вперед, - продолжал Светозар таким тоном, что удальцы присмирели, - потом забросаем сулицами. - Багоня, Яволод, Гунарь, Лагач и Премил - подымайтесь на правый склон, чтоб бить сверху из-за дерев! Остальные останутся здесь - в кустоши. Еже кто из годяков уцелеет - добьем мечами и топорами.
   Пока он говорил, что-то в нем необратимо менялось. Ватажники, вытаращив глаза взиравшие на юношу, не узнавали своего недавнего товарища. Им казалось, что из-за этого юного, чуть розового лица с задумчивыми глазами и русыми волосками, пробившимися над губами и на подбородке, на них как из под маски смотрит, сдвинув лохматые брови, суровый древний воитель.
   - Сдюжим, - первым пришел в себя Спех. - А-ну, по местам!
   Удальцы рассредоточились, приготовившись к бою. Ждать им пришлось недолго.
   Скоро раздался постук копыт и в овраг влетели всадники в бурых плащах, наброшенных поверх кольчатых рубах. На головах холодно блестели железные шлемаки, у одного - с растопыренной звериной лапой на макушке. Переговариваясь между собою, годяки придержали поводья: изрытая ямами, проросшая толстыми корневищами и усыпанная порослью котловина не позволяла двигаться по ней рысью. Пришлось умерить шаг.
   Ватажники ждали, задержав дыхание. Они боялись, что стук сердца раньше времени выдаст их намерения врагу. Один Светозар был спокоен, сжимая пальцами Велесов посох. Он следил за неприятелем из прощелин в густых зарослях девясила. Наконец всадники миновали пятерых затаившихся удальцов и выехали на открытую пустошь. В тот же миг сверху вылетели короткие копья. Трое годяков упали сразу и больше уже не поднялись. Двое других - вывалились в лопухи, но сразу же вскочили на ноги, обнажив мечи. Сулицы лишь вышибли их из седел, не пробив глубоко прочного доспеха. Однако Спех и Дулей с топорами были тут как тут. Несколько широких взмахов - и руги уткнулись лицами в древесные корни. Они явно оказались не готовы к столь неожиданной схватке.
   - Ну, вот и все, - промолвил Светозар, оглядев пять неподвижных тел. - Соберите у них оружие.
   - Жаль, коней упустили, - вздохнул Дулей. - Путь еще долгий, а я себе мозоль натер.
   В ответ Светозар лишь улыбнулся и тихонько присвистнул. Повторенный эхом, звук этот ветерком вспорхнул над оврагом. Вскоре весь десяток годьих скакунов, скрывшихся было за стеной чертополоха, послушно возвратились назад. Они приблизились к молодому волхву, всхрапывая и кося на него глазками.
   - Дальше пойдем верхами, - объявил Светозар.
   Не в силах скрыть свое изумление, ватажники молча подступились к лошадям и взяли их под уздцы.
   - Ты не думал, что из тебя может выйти добрый воевода? - немного погодя спросил юношу Спех, когда всадники выбрались из оврага на простор полей. - Тебя и люди, и звери слушают. Да и события, что еще не случились, ты уже наперед знаешь.
   - На все воля Рода, - откликнулся юноша и боле не сказал ни слова.
   Он уже видел то, что пока не замечали его спутники. В полуденном небе, под самыми облаками, залитыми сочным златом солнца парила чудная птица. Переливаясь семицветьем дивного оперения, она то взмывала высоко вверх, то начинала плавно кружить над землей, разведя в стороны длинные крылья. Светозар узнал ее сразу. Это была та самая чудо-птица, которую он углядел когда-то на вершине древнего тополя в своем отчем селении. Только теперь юноша знал, что перед ним сама Славуня, Матерь Сва - прародительница всех вятов. Птица-Сва обычно являлась людям, чтоб принести на крыле знамение больших перемен. Чаще всего то было предвестие опасности: тяжелой войны или жестокого мора. Но сегодня, видя как плещется в водяных струях, ныряя и выныривая из злато-облачных потоков дивноцветная Берегиня, юноша понимал, что знаменье ее - благая весть о восходе светлой зари над исконной вотчиной его предков. Освящая просторы древнего края переливами радужных крыл, Матерь Сва словно звала своих сынов к великим подвигам и доблестным свершениям, дабы утвердить на земле новый и славный удел, образ которого пребудет незабвенным в грядущих веках...
  
  -- Глава 19. Юннимунд.
   "Вечность - как река из непрерывных циклов становления, их властный поток. Только что-то тебе показалось - и уже минуло. Струя одно приносит, другое уносит без следа".
   Эти слова из "Размышлений" Марка Аврелия Скавр вспоминал теперь часто. Жизнь его не стояла на месте и одно событие в ней сменялось последующим: походы на росомонов и колдов, усмирение васинобронков, разведывательные рейды к берегам Германского Океана, где на просторах продуваемых северным ветром полей жили в камышовых шалашах дикие племена эстов, одевавшихся в оленьи шкуры.
   А в это самое время где-то там, за Рейном и Истром - крайними форпостами варварского мира, события тоже катились бурной лавиной. Поветрие слухов донесло до Архемайра вести о кончине августа Констанция Второго и приходе к власти Флавия Клавдия Юлиана. Этого человека Скавр знал не по наслышке. Под его началом он служил в Лютеции и участвовал в нескольких кровопролитных сражениях с франками и алеманнами. Теперь, когда главный обидчик Скавра покинул бренный мир, а цезарь Юлиан стал императором, перед изгнанником встал важный вопрос: что делать дальше?
   Промучившись две бессонные ночи, римлянин принял неожиданное решение: назад он не вернется. Для соотечественников он давно стал чужаком, а полная превратностей, интриг и заговоров жизнь в Империи уже была ему не по нутру. Лишенная своей цельности, она отнимала душевные силы вечной непредсказуемостью и подтачивала веру в справедливость человеческого удела на земле.
   Скавр оставил все, как есть. Здесь, под кронами исполинских кленов, у жарких костров с вечно хмельными бородатыми воителями, в походах по неизведанным далям земель, многообразие которых не могло даже присниться Птолемею и Страбону, он нашел для себя странное удовлетворение. Даже частые боевые схватки не нарушали равновесия его духа, ведь тут, в первородном краю древних богов и богинь, повелевающих стихиями природы, все было естественно. Если люди сражались, то они делали это честно и искренне - без хитрых политических расчетов, вероломства и предательства. Если веселились или любили - то до полного самозабвения. Если дружили - то до последнего вздоха у смертной черты. Готы казались большими детьми, но душа их всегда оставалась чистой и не отравленной ядом тщеславия, зависти и ненависти.
   Когда-то в тяжелой битве под Аргенторатом Скавр еще не мог этого знать, с остервенением разя мечом своих врагов - безобразных дикарей, явившихся разрушить священные устои римского мира. Он не хотел видеть, что эти самые устои уже давно заражены неизлечимой болезнью - гнилью людских пороков. А существа варварского мира, отгороженные высокими лимесами - такие же люди, только еще не испорченные благами культуры и цивилизации. Расширяя свои представления о жизни, они просто выходили из своих темных лесов, чтобы с любопытством впечатлительного ребенка посмотреть на беломраморные города своих просвещенных соседей. За это их истребляли как хищных зверей.
   Лишь опыт жизни среди готов раскрыл Скавру глаза. И вот сейчас, сравнивая два мира, неискоренимо противостоящих друг другу в самой своей основе, он без колебаний выбирал второй - варварский, исконный и первозданный. Должно быть, такими же простосердечными и прямодушными были на заре времен древние эллины и латины, пока не начали ценить золото и власть выше богатств самой природы: солнца, неба и земли.
   Посещая многие города державы Эорманрика, Скавр учился естественной мудрости у людей полей, лесов и рек. Сам же делился с готами плодами инженерного и технического гения римлян: подсказывал, как сооружать укрепления, собирать метательные машины. А еще он обучал вождей, воинов и целые дружины римскому полевому бою и стратегии.
   После истории с чадом Лодура Скавр очень тесно сошелся с сыном короля Юннимундом, который поразил его бесконечной тягой к познанию всего нового и неизведанного. Почти не было дня, чтобы этот любознательный юноша не навещал римлянина в его тростниковом жилище, расспрашивая о военном деле, философии или дальних странах Азии и Африки, в которых довелось побывать Скавру на службе Империи. Скавр и сам не заметил, как привязался к Юннимунду.
   Занимаясь с юношей где-нибудь в ивовой роще или на лужайке близ ручья, Скавр не скупился на наставления. Он учил Юннимунда не только технике римского боя мечом, но и гладиаторским выпадам, замысловатым приемам персов и арабов. Все они, ровно как метание копья и борьба давались наследнику королевского трона легко.
   Но вот минуло несколько месяцев и римлянин неожиданно для себя обратил внимание на странные перемены в поведении наследника. Юноша стал часто обрывать беседы на полуслове, погружаясь в почти оцепенелое безмолвие, потом говорил что-нибудь невпопад и уходил. Его восторженный взгляд голубых глаз порою мутнел или делался по-взрослому сосредоточенным, так что даже лоб прорезала глубокая поперечная складка. В другие моменты он обнаруживал удивительную рассеянность и вздрагивал, когда римлянин возвращал его к действительности. Складывалось ощущение, что Юннимунд блуждает между какими-то разными мирами, не зная, как примирить их между собой.
   - Что с тобой творится, парень? - однажды не выдержал Скавр, первым же движением выбив меч из руки своего обычно ловкого ученика.
   Юноша поднял на римлянина затуманенные глаза. Теперь они тренировались и разговаривали редко, а в жилище Скавра он и вовсе перестал наведываться.
   - Отец отдал меня в обучение, - неохотно объяснил Юннимунд. - Он решил, что мне пора приобщаться к древним знаниям наших жрецов. Если мне уготован королевский трон, то я, как будущий преемник Эорманрика, обязан постигать наследие великого Небесного Конунга - тайны Мидгарда, умение повелевать людьми, управлять силами природы.
   - Тебя учит Ингульф? - едва не воскликнул Скавр.
   - Да.
   Римлянин помолчал, нахмурившись.
   - Я смотрю, ты преуспел в жреческой науке, - произнес он с некоторой иронией.
   - Ты не понимаешь! - вдруг с жаром вскричал Юннимунд. - Ингульф разъясняет мне руны.
   - Это ваши древние письмена? - припомнил Скавр.
   - Да. Дар, который Всеотец преподнес людям нашего народа. В них заключены все мировые стихии и потоки сил. Вотан постиг их, прибитый копьем к древу Игдрасил на девятый день своего самопожертвования во имя мудрости. Знаки рун - шепот законов самого мироздания.
   Римлянин не нашелся, что ответить.
   - Ингульф не только показывает, как нужно создавать начертания на дереве и камне или складывать знаки на земле из прутьев и веток, - продолжал Юннимунд. - Он учит входить в них всем своим естеством и обретать их скрытый дух. Оживая в знаке, они отпечатываются прямо в сердце и рождают в человеке невероятные возможности.
   Юноша подобрал стебель свербиги и, разломив его на три неравные части, выложил рисунок на камне.
   - Смотри! Это руна Ас, знак, призывающий властителей Асгарда. Они могут прийти на помощь в трудный момент, как-либо повлияв на происходящие с тобой события. Такое вмешательство может быть не явным и остаться незамеченным, если обратившийся к богам человек не умеет распознать их присутствие вокруг себя. Или вот, - он выложил другой рисунок из двух скрещенных знаков. - Руна Наутиз, что означает Принуждение или Недуг. Так можно причинить незримый вред своему врагу, лишив его силы двигаться, либо помрачив его рассудок. Но можно и самому излечиться от раны или хвори.
   Скавр покачал головой.
   - Есть много разных рун, - добавил Юннимунд. - Руна Вуньо, Блаженство, уносит в заоблачные выси и помогает забыть все тревоги, Руна Хагалаз, Град, вызывает в засуху проливной дождь...
   Юноша продолжал рассказывать с большим воодушевлением, только Скавр молчал, чувствуя в душе смутную тревогу.
   Вскоре он почти перестал видеться с сыном короля. По слухам римлянин знал, что слуга Вотана проводит Юннимунда через таинственные обряды и ритуалы самого разного свойства. Было ясно, что увлекающийся по своей натуре и впечатлительный наследник не может оставаться равнодушным к столь действенным магическим умениям. Перед ним стоял слишком большой соблазн. Черпая из кладовых природного могущества, он получал в свои руки оружие куда более сильное, нежели меч, копье и стрелы.
   Но Скавру все происходящее совсем не нравилось. Встречая сына Эорманрика в городе или сталкиваясь с ним во дворце, римлянин подмечал неестественный блеск в его глазах, сильный румянец или, напротив, мертвенную бледность, заливающую щеки. Менялся также и голос юноши. Иногда он звучал низко и с хрипотцой, иногда отдаленно и глухо, но чаще - грозно и надменно. Было похоже, что самое существо Юннимунда сделалось полем игры разрозненных течений, потоков и сил. Они двигались в нем, порою как-то уживаясь, однако куда чаще - вступая в борьбу за преобладание.
   А как-то раз наследник сам разыскал Скавра и, не говоря ничего, привел на берег реки. Вид у юноши был необычный. Глаза смотрели прямо перед собой, но в них застыло неосмысленное выражение, тело колотила мелкая дрожь.
   - Что в тобой? - положил ему руку на плечо римлянин. - Ты болен?
   Вместо ответа Юннимунд достал из под складок плаща маленькую плетеную бутыль, в которой что-то булькнуло, и щелкнул по ней пальцем.
   - Знаешь, что это такое? - загадочно спросил он. - Нектар Прозрения. Он открывает глаза на то, что мы обычно не видим в своей жизни. Нектар настоян на соке корней священного ясеня Аска из Железного Леса.
   Скавр с подозрением покосился на бутыль.
   - Ты хочешь уверить меня, что это некое чудотворное пойло? - усмехнулся он.
   - Это напиток, делающий все тайное и сокрытое ясным и понятным, - сухо молвил Юннимунд.
   - Ты, стало быть, уже отведал его? - догадался римлянин.
   Юноша ответил неожиданно пронзительным взглядом, в котором полыхнуло пламя.
   - Обычные люди живут подобно слепым кротам. Они возятся в своей темной норе, которую считают целым миром, не различая вещей, окружающих их со всех сторон. А между тем, эти вещи удивительны и многообразны.
   - По-моему, парень, твой Ингульф совсем заморочил тебе голову, - сочувственно произнес Скавр.
   - Ты мне не веришь? - глаза Юннимунда округлились. Он протянул римлянину бутыль. - Возьми! В знак нашей доброй дружбы я предлагаю тебе отведать Напитка Зрящих. Испив его, ты поймешь, что провел свою жизнь в потемках.
   Голос юноши стал едва слышным и задумчивым.
   - Утратив Око Вещего Солнца, мы наблюдаем лишь смутную пляску теней на покровах тела Мидгарда. Но помимо теней есть разноцветные узоры, есть целые страны и племена диковинных существ, есть множество чудесных миров, о которых мы даже не догадываемся. Следуя пути Вотана-Харбарда, его служители открыли разные способы преодолеть порог человеческой слепоты, наложенной на нас Асами за нашу гордыню. Один из них - пристанище в Нектаре Прозрения, секрет приготовления которого есть священная тайна.
   Слушая Юннимунда, Скавр неожиданно заколебался. Беспокоясь за судьбу юноши, он хотел разобраться, куда и зачем ведет его могущественный маг Архемайра.
   - Ну что же ты, римлянин? - нетерпеливо спросил наследник. - Неужели боишься? Ты, который прошел столько земель и сокрушил столько врагов? Неужели ты до сих пор еще не свободен от страха?
   Скавр без слов взял из рук Юннимунда бутыль и сделал несколько глотков. Горький, напоминающий полынь вкус заставил его скривить губы.
   - Редкая отрава, - отметил он, возвращая бутыль.
   Римлянин немного постоял, оценивая свои ощущения, потом презрительно усмехнулся.
   - Чепуха и вздор все то, что вбили тебе в голову. Только желудок свело от твоего пойла.
   Прощаясь с сыном Эорманрика, римлянин, подобно Вилигунду когда-то, напутствовал его предостережением.
   - Будь осторожнее с Ингульфом. От этого человека можно ожидать чего угодно. Думаю, у него есть на твой счет какой-то свой замысел.
   И Скавр зашагал по тропинке. Его ожидали новобранцы, набранные недавно в дружину к Тургару. Юннимунд проводил римлянина долгим взглядом.
   Дорога Скавра пролегала берегом реки, нависающим над водной гладью высоким и крутым обрывом. Кое-где на самом его краю притулились одинокие ивы и кедры. Разговор с сыном короля оставил какой-то неприятный осадок на сердце и Скавр хотел поскорее о нем забыть. Он смотрел на зардевшееся в небе солнце. Его лучи оживили поверхность вод, побежав по ней золотыми барашками, погоняемыми пастухом-ветром. Дубравы, рощи и дальний полумесяц сосновых лесов тоже посветлели и заиграли бликами, разнообразившими их строгие темно-зеленые наряды.
   Уже скоро морщинки на лбу и переносице Скавра разгладились. Он любовался перепелками и гагарками, собиравшимися на открытых лужайках целыми семействами, видел с обрыва как выпрыгивает из воды сверкающий чешуей окунь, уловил за качнувшимися ветвями ели степенную поступь лося.
   Однако пройдя еще несколько шагов, римлянин остановился и начал прислушиваться. На общем фоне птичьего воркования, плеска реки и отголосков осыпающейся хвои отчетливо выделялись тяжкие и горестные стоны. Они то прерывались, то переходили в заунывное пение, от которого сжималось сердце. Скавр огляделся по сторонам, но никого не увидел. Римлянин забеспокоился, еще внимательнее вслушиваясь в эти странные звуки, наполненные безграничной скорбью. Так он оказался перед черной ольхой, вымахавшей в высоту на добрые десять локтей. Пение и стоны исходили из ее широких корней, вцепившихся в землю словно щупальца. Прикоснувшись к древесной коре, Скавр почувствовал, что она горячая.
   "Не было мне печали, - угрюмо подумал он. - Наслушался разного вздора, вот и стало мерещиться непонятно что".
   Он решил побыстрее вернуться в город и прибавил шаг. Однако теперь уже под самой тропой, под обрывом, прогудел громкий звук рога. Сначала Скавр подумал, что это кто-то из людей Тургара с того берега призывает его сигналом, но добравшись до схода к воде, римлянин опять никого не увидел. И только потом, разглядывая застрявший в воде ствол уже высохшей сосны, обнаружил, что среди торчащих ежом ветвей мелькает светловолосая голова подростка. Снова прозвучал раскатистый звук. Это мальчик, выступая из воды по грудь, закидывал голову вверх и протяжно трубил, удерживая перед собой двумя руками черный большой рог с изогнутым концом. Лица его было не рассмотреть, однако Скавр отметил, что одежды на подростке не было. Издав еще один долгий звук, он нырнул в реку и уже больше не появился.
   "Похоже, чары проклятого колдуна начинают действовать", - вздохнул про себя римлянин, уже пожалев о том, что отведал принесенного Юннимундом настоя.
   Поднявшись снова на тропу, он едва успел отпрянуть - мимо него пронесся всадник. Скавр окликнул его, но тот даже не повернул головы. Зато римлянина охватило необъяснимое беспокойство: от темного наездника на темном коне веяло чем-то пугающим и нечеловеческим. В воздухе от него остался леденящий холод.
   Сам не понимая зачем, Скавр пошел по его следу в заросли дрока и можжевельника. Следы копыт терялись у берега маленькой заводи, окруженной кустами черемухи. Совсем не понимая, что происходит, римлянин присел на корточки, вглядываясь в темную, тронутую ряской водную гладь. В этот самый момент ее озарил красноватый отсвет и Скавр успел заметить в мелькнувшем на миг отражении контуры треугольных жилищ, обтесанных валунов и бревенчатых заборов.
   "Это что же? - еще больше удивился он. - Селение на дне заводи?"
   Римлянин поднялся на ноги и сразу же ощутил чье-то присутствие. Все пролесники и папоротники вокруг зашевелилось, а из под них засверкали бесчисленные глаза.
   К реке Скавр вернулся так поспешно, как только мог. Здесь, на плоском камне его уже поджидали.
   - Вот и пришла тебе пора, римлянин, вновь мне послужить, - в раздумье проговорил Ингульф.
   На сей раз Скавр не растерялся. Голос его прозвучал очень твердо и решительно.
   - Зачем травишь парня своим дрянным зельем? - он взглянул в сухое, с восковым оттенком лицо мага - оно было безлико. - Хочешь, чтобы он совсем тронулся умом от твоих колдовских чар, рехнулся от безумных видений? - римлянин вдруг усмехнулся. - На моей памяти был один такой, как ты - галльский друид. Опаивал в деревне народ дурманящим пойлом. Наш легат велел сжечь его живьем. Сдается мне, и ты плохо кончишь.
   - Ты осмелел за последнее время, - не глядя на римлянина, сказал маг. - Но это мне по нраву.
   - Ты не ответил мне, - оборвал его Скавр. - Зачем тебе Юннимунд? Его ум стал мутным, как болотный туман.
   - Его ум проясняется, как озерная гладь после ветра, - возразил Ингульф. - Он способен уже зреть корни, а не ветки событий. А напиток, которого ты вкусил - не зелье и не дурман, вызывающий мнимые образы. Все виденное тобой - не фантазия, не плод чародейства. Просто на один короткий миг тебе было позволено приподнять полог повседневности и узнать то, на что невежественные люди Мидгарда никогда не обращают внимания. Мир, к которому ты привык - не единственный в своем роде. Он граничит с бесчисленным множеством других миров и в каждом из них - своя реальность. Все они движутся и действуют одновременно, часто даже не подозревая о существовании друг друга. Но иногда они могут пересекаться, и тогда глупцы говорят о явлении богов, демонов или чудесных превращениях.
   - Постой! - Скавр поднял ладонь, словно отгораживаясь от мага. - Ты хочешь сказать, что то, что видели мои глаза - настоящее?
   - Ты видел слишком мало. Однако это не иллюзия. Все эти создания, существа и роды существ населяют соседние с нами миры. Так же как и люди, они полагают, что на земле нет никого, кроме них и их законов. И также, как у людей, у них есть свои просвещенные жрецы-служители, способные знать куда больше и путешествовать между разными реальностями.
   Ошеломленный Скавр опустил глаза.
   - Юннимунд нужен мне, потому что его может ожидать особое будущее, - продолжал Ингульф. - Смысл его кроется в самом его имени, но пока он не проявился. Если Вотан будет и дальше благоволить ему - Юннимунд совершит великие дела. А для этого ему нужно уметь понимать жизнь и быть готовым к ее испытаниям. Чтобы распознать лежащие впереди дороги судьбы, ему потребуется хороший проводник.
   Скавр посмотрел на Ингульфа в упор, и на губах его проступила улыбка.
   - Я понял тебя, маг. Тогда для чего тебе я?
   Ингульф одобрительно покачал головой.
   - Ты стал не только неустрашим, но и проницателен. Надеюсь, я не ошибся в тебе. Завтра ты получишь новое назначение от короля. Он отправит тебя в край росомонов. Там ты будешь жить в окружении врагов - но ты должен стать им другом. А пока - ступай, и помни, что я не только отвел от тебя длань смерти, но и дозволил хотя бы одним глазком увидеть узор за кромкой небес.
   Утром Эорманрик вызвал римлянина к себе.
   - Довольно тебе ходить в простых воинах, - объявил он Скавру. - Тургар в краю меренс просит подкреплений. Поведешь к нему сотню копьеносцев-ругов и сменишь его, возглавив дружину - он нужен мне здесь. Ну, а как себя проявишь на новом месте - так и сложится твоя судьба. Многое зависит от тебя.
   Скавр поклонился, в глубине души радуясь, что теперь вновь надолго расстается с темным магом.
  -- Глава 20. У ковалей.
   Маленькое селение, почти спрятанное густо разросшейся кроной дубов, притулилось на дальнем отшибе крутого холма. Ватажники, пробиваясь цепью через дремучие дубняки, наткнулись на него случайно. Дома-землянки, покрытые ивовыми жердями терялись в буйной зелени и остались бы незамеченными, если бы не дымки, вьющиеся сразу в нескольких местах. По характерному запаху, донесшему до него смрад прогорклого свиного жира Светозар понял, что здесь живут ковали. Только хорошие умельцы и мастера обращения с металлом закаляли железо в жире, а не в воде.
   -Вот подвезло мне сродственников по родовому ремеслу встретить, - обмолвился Гунарь с улыбкой.
   - Ты что, из кузнецов что ли? - удивился Спех.
   - Отец ковал, дед. Меня с малолетства учили, да токмо окромя варки руды я ничего так и не освоил. Непутевый вышел ученик.
   Спех и другие удальцы расхохотались. Светозар поспешил их унять, приложив палец к губам. Искрой вспыхнувшее веселье грозило перерасти в шум, который был сейчас не уместен. Да и для потехи повода не было никакого.
   Отряду Светозара было не суждено соединиться с главными силами Коченя у Барсучьего Лога, куда после вылазок сходились с разных дорог и троп удальцы. У починка Старый Бугор вооруженные молодцы предводителя ватажников сами угодили в годью западню и большей частью были перебиты из дальнострельных луков. Погиб и сам Кочень, а пятеро уцелевших в схватке парней только через много дней смогли разыскать товарищей в лесах и сообщить печальную весть. Ватажники столь сильно пали духом, что хотели уже разбрестись кто куда и только Светозар сумел удержать их своим словом. Молодому волхву поверили. Неожиданно он стал примером для этих вольных людей.
   Конники годяков теперь неутомимо прочесывали все села, балки и дубравы, где можно было пройти верхами, с намерением погасить последнюю искру сопротивления в захваченном краю. Но Светозар, ведомый безошибочным чутьем, вновь и вновь уводил своих спутников из под самого носа врага, словно предвидя все действия ругов. Так и скитались удальцы по лесам и дубравам, избегая до поры столкновений с иноземцами. Лошадей пришлось оставить, чтоб не сковывать себя в передвижениях по болотам и труднопроходимым чащобам, в которых можно было не опасаться комонников Ерманареха.
   Прошло совсем немного времени и отряд вырос уже до сорока человек, большинство из которых составили сбеги из разоренных сел. Все они были отважны и выносливы, не хватало только хорошего оружия. Поэтому, когда пути-дорожки вольных удальцов привели их в неприметное селище ковалей, служителей Сварога, Светозар даже не удивился. Он уже знал, что это судьба.
   В первом же жилище встретили долгобородого старца в потертой холщовой лопоти. В полумраке избы ярко блеснули глаза из под нависших бровей.
   - Не боись, отец, с добром пришли, - поспешил заверить коваля Дулей.
   Старик усмехнулся в усы.
   - Чай не слепец, вижу.
   - Что ж ты видишь? - с интересом спросил Спех.
   - А то, что птицы вы вольные. Далеко летаете, высоко взбираетесь. Токмо гнезда своего не имеете.
   - Ну, ты, отец, прямь в корень зришь, - Спех даже головой покачал.
   Светозар же молвил хозяину избы так:
   - Время нынче тяжкое. Еже не можешь нас у себя принять - уйдем, не осерчаем. Гости мы опасные.
   - Зачем обижаешь? - засопел кузнец. - Для вас завсегда и угол, и хлеб найдется. А може и еще кое-что...
   Многозначительные интонации в его голосе заинтересовали ватажников.
   - Скидывайте свои котомки, а я народ соберу, - продолжал старец. - Мы, ковали, скупью живем и ремеслу своему исто преданы. Но хозяйство свое тоже держим - и коровы есть, и куры. Вам бабы и молока, и мяса поднесут.
   Скоро вольные удальцы уже стояли на спелом лужку, окруженные селянами и щурились под их пристальными взглядами. И стар, и млад хотел подойти поближе, посмотреть получше. А то и руками потрогать. Видать, не часто сюда добирались люди. Женщины - розовощекие, круглолицые, алые поневы украшены бисером и мелкими ракушками. Отроки - с пытливыми глазами, рубашонки поясками с маяльниками схвачены.
   - Отче Свароже снизошел до нас, - белый как лунь коваль в синем налобнике, по виду старейшина, выступил вперед. Был он высок и плечист, хоть и опирался на посох. - Велика честь для нас кровных защитников в своем селе принимать, наперстников Перуновых.
   - Ну уж, и скажешь, - даже зарделся Спех.
   - Вас, ребятки, мы давно ждем, все глаза проглядели, - старейшина обошел каждого из ватажников.
   - Почто ждете-то? - простодушно справился Гунарь.
   - А припасены у нас для вас гостинцы. Но это после. Сперва кутьи нашей овсяной отведайте да блинцов с медком.
   Гостей развели по нескольким домам, чтобы могли поместиться все, наносили столов и лавок, составив вместе. В избе Бушуя, как прозывали старейшину веси, ковали угощали Светозара и других предводителей ватажников. Юноша приметил в красном куту малое свято с ликом Рода.
   - Садитесь за стол, - пригласил Бушуй. - Стол - ладонь Родова, длань, жизнь дающая. Как поедим, так и за дела приниматься можно будет.
   Женщины достали из закромов и сыр, и яйца, и молоко. После сытной трапезы ковали повели ватажников в обход селения, пока те не увидели большой сиреневый валун остроконечной формы, приютившийся между двух крепких корней раскидистого дуба. Здесь Бушуй, уперев посох в земь, поклонился в пояс родовому оберегу. Общинники, а за ними и ватажники последовали его примеру.
   - Некогда премогутный Небесный Коваль ударил своим молотом стопудовым по Бел-горюч камню Алатырскому и народились на свет сынки его, Сварожичи, - рек старейшина. - Сей камень - его сколок, упавший на нашу землю.
   Валун был ровный, словно обточенный незримым резцом.
   - Опосля, - продолжал Бушуй, - принялся Свароже ковать оружье для всей небесной гридни. Перво-наперво выковал он Меч Прави, чтоб блеск его немеркнущий дорогу светил тем, кто по правде вятшей следует. Затем на Алатыре да на камушке сковал он Крес-Меч, побивающий все нечистое, от Кривды идущее. Мы свою науку напрямую от Батюшки Небесного ведем, завет его держим: заступников Матушки Сырой Землицы привечать, уменьем своим им верой-правдой служить. У нас в кладовых найдете вы и мечи булатные, и палицы семигранные, и пики, и секиры. Все, что нужно добрым молодцам дабы силушке их вдоволь разгуляться. Доколь еще воля Кощобина будет людье гнобить, зубы щерить и травы-муравы безвинной кровушкой пятнать?
   - Верно, - подтвердили другие ковали. - Ты скажи, Бушуй, как оно там в старь было, поведай молодцам.
   Старейшина сухо кашлянул и вновь заговорил:
   - Прослышал про славу и доблесть Сварожью Черный Змеюка, чудище исчадное. Решил он супротив Небесного Коваля свой чертог отстроить у Кощной Горы и тоже стал потомство свое плодить да оружье себе мастерить. Удумал он всю землю-матушку захватить, а свет пречистый, от Сварги идущий во мраке схоронить, Алатыреву силу порушив. Махнет хвостом своим железным - и отлетает от Кощной Горы искра. Ударит лапой - гремят черные всполохи. Так народилось на свет черное воинство: ящеры, змеи, волки и оборотни. А оружьем своим излюбленным сделал Черный Змеюка Меч Кривды и Меч Пекла...
   Голос коваля заметно окреп.
   - Вот и ныне, - вещал он, - поднялся вновь Черный Змеюка во множестве голов своих и заплодил землю своим поганым отродьем. Только теперь его Ерманарехом кличут. Черным огнем край сходатаев Сварожьих изводит, скверной и пагубой аки ядом ростки жизни травит. А истый свет Алатырский померк уже. Возжечь его вновь - дело чистых сердцем, твердых духом - справных воителей, что Змеюку не убояться. Много уже смельчаков загинуло, что Горынь-силу ругову обуздать пытались, да толку нет. По ним наша вечная тризна...
   - Дай я скажу, - вышел вперед чернявый, слегка сутулый коваль в кумашной рубахе. - Меня Грыном называют.
   Он вздохнул всей грудью.
   - От дедов знаем, что в давнюю пору могутнее и хоробрее вятов не было народа в целом свете. Так было до поры, пока Лихо Семиглазое-Семиочитое не явилось и нас не попрало. Но отчего так вышло? - он помолчал, словно дожидаясь ответа у гостей селища. - Не от того ль, что отвратилась семья внуков Даждьбоговых от былого единства? На тьму родов рассыпалась, чтоб каждому своей волей и исконом жить, других не слушая. Своим умом по жизни пошли, не духом купным, от Роду завещанным. За то и поплатились. Сперва борусы на закате, потом сурожцы на полудне. Дале - буяне, бусы, сумь... Чего дивимся, что годь ноне до самой Белой Вежи доползла? Вздыхает народ: мол, худо жить стало. А куда прежде смотрели, как до были такой докатились?
   Речи ковалей все сильнее и глубже оседали в душе Светозара. Они лишний раз укрепили его в том, о чем он уже помышлял не раз. Земле вятов потребно сплотиться вновь, а в первый черед - собрать гридню нового, особого толка из лучших своих сынов. Дружина Юных, так она должна прозываться - союз свободных и чистых душой ратичей, стоящих на службе отчему краю и правде Рода.
   "Братья - перунычи", - беззвучно прошептали губы молодого волхва.
   Он уже знал, что вяты до той поры не узнают покоя, покуда эта пышущая свежей кровью сила, собранная со всех весей потомков Сварога, не даст отпор инородцам. Но в голове ее должен встать истый ратай, приуготованный к стезе Громовитовой самими создателями.
   - Покажи нам стар-отче ваше железное богатство, - попросил Светозар Бушуя.
   Старейшина улыбнулся во весь рот.
   - Идемте!
   Кладовые ковалей помещались не в мастерских, а в подземных хранилищах, к которым вели потайные лазы, присыпанные у входа сухим вереском и землей. Внутри было темно и сыро, но Бушуй зажег лучину и осветил стены - все они оказались укреплены бревенчатыми подпорками. Чего здесь только не было! Длинные и короткие мечи, скованные из булата золотистого и бурого сорта с узорами на поверхности клинков, палицы с гранями, шипами, пазами и набалдашниками, пики с плоскими, четырехгранными, а также крылатыми наконечниками, имеющими боковые отростки на втулках.
   - Всяк истинный коваль, когда с металлом работает, духом своим со Сварогом-отцом сродняется, огнь его творящий в себя впускает, - пояснил Бушуй. - Оттого что подобно Творцу Вышнему судьбы новые созидает.
   На стенах висели также деревянные щиты, расписанные яркими полосами с круглыми и остроконечными умбонами.
   - Оружье то давно хозяев дожидается, - промолвил Грын. - Но вот что чудно: сколь лежит, а пыль на него не садиться!
   Все, что видели вольные удальцы, было на редкость прекрасно. Даже Светозар, никогда не отличавшийся особым пристрастием к предметам бранного ремесла невольно залюбовался. Рука его потянулась к широкому мечу с крестовым огнивом и шаром-колесом Рода на верхушке яблока, в верхней трети клинка которого были выгравированы изображения солнца и луны.
   - Пламень Светил нашел своего владельца, - заметил Бушуй. - Меч этот из разных булатных полос сделан, семикратно свивался воедино и добре проковывался. Огнем Сварожьим растоплен, в росе Перуновой закален, светом Даждьбоговым просушен.
   Спех, Дулей и другие удальцы также выбрали себе оружие по душе: кто копье, кто палицу, кто топор.
   В селении ковалей провели весь следующий день. Наблюдали как варят руду, делают заготовки, плавят и калят металл. В каждой кузне стояли горн с покрытием из гранитного камня, плавильня, наковальня, точильные оселки и даже дубильная стойка, на которой бычьи шкуры превращались в материал для кожаного доспеха. Так же в углу особо выделялся валун с лежащим на нем большим молотом, которым не работали.
   - Всякая кузня - капище Сварожье, - объяснил Бушуй. - Возжигая в печи и горне огонь - возносим хвалу Небу-Отцу, кующему жизненный путь человечий. А молот и есть капь Владыки Златого Чертога.
   Трудясь в густых белых парах и отирая со лба пот, ковали с улыбками напевали:
   - Распройдись, Свароже, коло посолонь! Велико всебожье пославимо! Воспоемо славу Отче в небеси! Тако бысть, такое еси, тако буди!
   - Свароже-Отец, Хозяин Огня Небесного четыре дара пращурам нашим поднес на заре времен, - речительствовал старейшина ватажникам. - Опаницу - для требных возлияний и застольных бесед, топор - для ограды чести, правды рода своего и земли матушки, молот и клещи - для ковки металлов в живорадении творческом, плуг и ярмо - для труда праведного, дающего хлеб насущный. Великий Покон мира удеян так.
   А ближе к вечеру Бушуй подвел к удальцам рыжеватого отрока с пылающими голубыми глазами.
   - К вам рвется, - сказал старейшина. - Уж и не знаем, чем отвадить. Кличут Варуном.
   Светозар внимательно оглядел юнца. Золотистые волосы, похожие на сноп сена. Нос с легкой горбинкой, тугой изгиб губ. Лицо худое - скулы выпирают, но тело пронизано крепью, словно светится изнутри.
   - Все твердит: уйду к лесной вольнице, - жаловался Бушуй. - Прямь сладу с ним нет.
   - Сколь же тебе годков? - спросил парня Дулей.
   - Семнадцать сравнялось, - бойко отвечал тот.
   - Что ж твои родители? Неучто оставишь их одних?
   - Сирота я. Отца руги плетьми забили, мать - в полон увели. Меня добрые ковали в поле подобрали три весны назад. Откормили, премудростям своим научили. Теперь хочу с ворогами за все поквитаться.
   Ватажники только головами покачали. Светозар же, продолжавший изучать Варуна, внезапно внутренне вздрогнул. Он вдруг отчетливо понял, что в сердце этого юноши сияет багряной звездой крес-огонь Небесного Ратая, а чело отмечено незримым чиром, выдающим Перунову стезю.
   - Ну что, старшой, возьмем отрока? - осведомился Спех у Светозара. - Вроде малый он добрый.
   Молодой волхв поднял на удальца недоуменные глаза.
   - Ты у нас теперь за главного, тебе и решать, - вступился и Дулей.
   - Добро, - согласился Светозар и повернулся к Варуну. - Собирайся, на заре тронемся в дорогу.
   Ковали провожали отряд всей вервью. В блестящих от слез глазах светилась надежда.
  
  -- Глава 21. Остров Даждьбога.
  
   Багряное закатное солнце было похоже на полыхающее пламя, катящееся по пятам людей. Оно оплавило горизонт и постепенно поглощало прибрежную равнину.
   - Скорее! - торопил Гунарь.
   Конница годяков уже показалась у ближнего перелеска, стремительно приближаясь к отступающим ватажникам. Удальцы Светозара торопливо сталкивали на воду струги, стараясь не поддаваться панике. Но враг был уже близок: храп лошадей и выкрики рогатых воев обдали их словно речные брызги. Запели свою песню стрелы - двое молодцов свалились наземь, Яволод схватился за бок. Заслоняясь щитами, ватажники отчаливали от берега, оставляя его неприятелю. Вся приречная полоса уже кишела ратниками в кольчатых рубахах и шлемах с пучками перьев и конских волос, а Спех даже выл от досады: до смерти хотелось схватиться с годячиной, а силы были неравны! Удальцы, прикрывавшие отход своих товарищей, успели послать в ворогов лишь несколько стрел и копий. Но и тут спешка подвела: поранили лишь годьих лошадей, да оцарапали щиты.
   Последним в струг запрыгнул Дулей, сбив жердью вражью сулицу. Удальцы сразу составили над бортами лодий заслоны из щитов, по которым застучало железо. Отряд сумел уйти от преследования с малыми потерями.
   Теперь путь Светозара и его соратников лежал вниз по Большой Реке. Они покидали отчий край, в котором для них больше не было места. Как прежде скитаться по лесам, изредка вступая с мелкие стычки с недругом уже не могли - годь отовсюду выживала: жгла села, дающие приют, травила водоемы, загоняла в лес больших натасканных псов, приученных к человечине. Последние три дня Светозар ясно чуял, что годяки идут по следу, дышат в самую спину ватажникам. Все дороги и тропы отсекли молодцам, оставив только сходы к реке. Кое-как успели собрать лодьи, да свезти к отмели, а враг уж тут как тут.
   - Мы еще вернемся! - пообещал Спех, погрозив кулаком блещущим железом ратникам, усыпавшим брег как полевая саранча.
   Так началось плаванье отряда молодого волхва по водам великой реки, струящей по бескрайним полям, залесьям и долинам. Вяты уходили от войны, в коей сейчас не могли победить, чтоб в иных краях, не затронутых еще Ерманареховой тенью получить передышку и собрать доброе воинство для настоящей валы с недругом. Под ногами ватажников уже горела земля - все починки и села прогнулись под ругов, страх пред инородцами сломил дух людей. Незадолго до этого вынужденного бегства Светозар наконец узнал судьбу своих близких: и отец Тверд, и дядька Завид легли костьми в бою за Соляное Село, а друг Свиря попал к годякам в полон. Теперь боле ничто не удерживало юношу на просторах родимой вотчины, туго затянутой вражьим хомутом.
   "Мы вернемся, - говорил сам себе Светозар, - непременно вернемся. И тогда все будет по-другому. Храни Свароже огнь Прави в наших сердцах".
   Иссиня черные волны воздымались, пеною хлестали по бортам. Десять утлых лодий - как павшие в стремнину птичьи перья летели в потоке Большой Реки, покорные ее воле. Удальцы не знали, куда плывут, где найдут себе пристанище и как встретит их чужая земля. Им оставалось лишь довериться своей судьбе, родным богам и счастливой судьбе своего предводителя, молодого волхва, указующего путь.
   Берега вокруг то гладким полотном лугов стлались, то вдруг дыбились кряжами, вздувались крутыми обрывами. Ватажники смотрели во все глаза: леса тут были гуще и темнее, взгорья - выше и отвеснее.
   "Ты судьба-ласточка, - молвил про себя Светозар, - расправь над нами свои крылышки, денницу света подари, в дивий край нас проводи. Туда, где травушки ноги ласкают, с шепотом ветра играют. Где роднички сребром искрят, чистой песнею журчат. Где леса - хоромы просторные, красно солнышко греет, белый месяц светит. Где люд сердцем чист, а зверь и птица - что брат и сестрица.
   Дали Родовы велики. Нивы Всебожьи широки. Белый Свет Батюшка: прими скитальцев. Стань нам отцом, стань нам матушкой, ибо мы твои вечные дети, заплутавшие впотьмах круговерти".
   Близ холмов прибивали струги к бережью: делали привалы, разводили костры, чтоб подкрепиться да отдохнуть. Выставляли дозор: земля неведома, кто на ней живет, каким устоем бытует? Но все было тихо, лишь кулики в кустах копошились.
   Река то расширялась необозримо, то сжимала свое русло, двигаясь вдоль обрывистых берегов, одетых еловыми лесами, то взбиралась на возвышенности, то громыхала по порогам, спускаясь в низины. Гул тяжелых водяных струй перекрывал гомон птичьих стай в небе. Иной раз встречались кучки малых островков, теснящихся друг к дружке и разделенных лишь узкими протоками. Окруженные белыми ивами и кривыми шершавыми вязами, чье отражение плавало на поверхности вод, они скрывали за ними ягодные полянки или редкие яблоньки, спелыми наливными плодами которых лакомились удальцы. Случалось, волна становилась высокой и начинала раскачивать струги из стороны в сторону - это значило, что река вбирает в себя силу новых притоков. Потом вдруг быстро успокаивалась и на мирной темно-синей глади мерцали лишь солнечные блики, а берег вытягивался в тонкую полосу желто-зеленых ополий.
   На шестой день впереди обозначился большой остров - кедрами и каштанами поверху покрыт, а одесную - пригорки, в черной ольхе утопающие. Теченье само струги по отмели протащило, носами в водоросли вкопало. Вылезли, осмотрелись: сирень до самых деревов колосится - непроглядной синью стелется, сладким медом пахнет. Над ней - чернокрылые бабочки резвятся, мухи гудят. Ветер с цветами играет: то вьюном вокруг них вьется, то в стебли глубоко лицом забивается.
   - Ну, старшой, - обратился Спех к Светозару. - Куда идти?
   Юноша уверенно показал на пригорки.
   - Туда.
   Никто не возразил, и удальцы начали подъем. Землица на склонах оказалась черная, влажная - пряным духом в нос ударила. То тут, то там - васильки да ромашки шелестят, за порты и чоботы цепляются. Взобрались, через ольховые кущи пробились и - встали недвижимо. Пред ними на коче каменные чур: трехликий дедушка Даждьбог. Взгляд прямой - из-под тяжелых век на Всемирье взирает. В основании капи - гайтан с коловратом и древо с восемью ветвями выбито резцом. Камень по виду древний - протемнел весь от влаги, мхом и лишайниками покрылся.
   - Трисветлый Даждьбоже! - в пояс поклонился изваянию Светозар. - Ты - солнцелик. Нашу явь сохраняешь, искон Рода к нам в сердце впускаешь. Даждьбоже - земле пригоже: благодать во полях, мир и счастье в домах. На славные дела благослови, от круга до круга нам ярью свети. Чтоб единство огнища Родового не теряли, путь Прави не затемняли. Славься, приветный и всепригожий, влике Даждьбоже!
   Ватажники тоже почтили своего прародителя, батюшку великого Яра и владетеля солнценосного щита, озаряющего красы и дива Земли-Матушки. С недоумением разглядывали старицу, дивясь, что на пустынном и заброшенном островке кто-то возвел столь основательную капь. Чур стоял на восход солнца, приветствуя зарод жизни. Можно было только гадать, сколь поколений и времен сменилось перед невозмутимым каменным взором.
   Осмотрев весь остров, который оказался невелик, нашли лишь родник-студенец, бьющий из под камня. Ни зверя, ни птиц. И все же было что-то особое в этом месте. Самая земь, дышащая силой, исходила нутряным гласом - далеким, волнующим. От этого зова в душе отмирали забытые воспоминания, отклики того, чего доподлинно никто не видал, однако же хранил в сокровенной тиши своей человечьей природы. Это была связь с родовицей, с первопредками. Будто занялись гудьбой тонкие струны души, на коих наигрывал знакомый мотив невидимый гусляр - застучали, забрякали. Светозар, глянув на лица товарищей, увидел, что их тоже пронял этот исподний поклик: яр-солнце зарей-зареницей растопило кровь в жилах. Юноша смекнул, что то заиграл свитень Рода - незримая нить, уходящая глубоко в темень былого. Он лишь едва-едва смежил веки, а быль стародавняя уже воротилась вспять...
   Увидал молодой волхв землю славную, благодатную - дивную землю батюшки Яра. В той земле - белым-бело, светлым-светло. Горы высоки, реки глубоки, но все их самосиянный свет венчает. Крепости на высотах из тесанного камня - плечами полог Сварги подпирают. Башни хрусталем искрят, шпили - янтарем горят. Дерева, смолой-смолицей благоухающие, до самого виднокрая протянулись - в дымке лазоревой верхушками тают. На ветках - птицы многоцветные, хохлатые - звонкие песни поют женскими голосами. Водная ширь неоглядна - глубокая, но пречистая, а на высоком на холме великан-камень чудный - не поднять тот камень, не сдвинуть. На иных же камнях - лики Рода проступают, священные чиры небесным златом прорисованы.
   В сей земле, во городе увидал Светозар зельных воев в блистающих доспехах с огненным взором, светлоликих вещунов, вестников Прави. Птицы над их головами кружили, средь облачного пуха коловраты крылами выписывали. В обители возрадеющих путь Родов всяк был всем и всяк ничем - всесущим светом веси огревали, да только волю свою никому не навязывали. Как ветерок стлались, двигаясь чрез появление, растворение и возвращение. Пропадали, но возрождались внове, неугасимый огнь истины лелея. Таков был мир Яра Оседеня, сына Даждьбога и Живы. Так жили пращуры вятовские до поры, покуда роды их не разделились, двинувшись в Семиречье...
   Молодой волхв смахнул с лица пелену. Не то сон узрел, не то явь. И не разберешь сразу.
   - Надо дальше плыть, - молвил ему Дулей. - Тут нам не прокормиться.
   Светозар поднял на него глаза, собираясь ответить, однако слова замерли у него на губах. Он увидел невысокого старичка с волосами, расчесанными тонкими прядками, который вырос на пеньке словно гриб. Откуда взялся? Вроде весь остров осмотрели. Дедок был совсем махонький. Одет в серенький зипун до колен, на посох с утиной головой в навершии опирался, а посох-то - едва ль ни в два раза выше его самого.
   - Это еще что за боровик? - с подозрением пробурчал Спех, кладя ладонь на ножны меча.
   - Поклон вам, добры молодцы, - прошелестел дед так тихо, что с трудом его и расслышали.
   - Ты уж не стражем ли будешь здесь? - нахмурил брови Дулей.
   - Остров Белосветушки-Даждьбога сам себя сторожит. Он в защитниках не нуждается.
   - Кто ж ты есть? - допытывал незнакомца Спех.
   - А кто его знает? - дед вздохнул. - Не то ветерок в поле. Не то рябь речная. А может дождинка, на стебель упавшая.
   - Темнишь ты что-то, - Спех начал сердиться. - Ишь, туману напустил.
   - Как же я тебе скажу, кто есть, ежели сам про то не знаю? - возразил незнакомец, но глаза его потеплели от улыбки. - Человек что есть тако? - он обращался уже ко всем удальцам, обступившим его кругом. - То, чем себя считает? Иль может то, кем его другие прозывают? И так и эдак помыслишь - ошибешься. Себя никто целиком не знает, а уж другие - наипаче. Но я так разумею: коль все мы Вышнего потворники, то ликов у нас множество. Сиречь кем захотим, тем и сподобимся стать. Вещи вон тоже все время меняются, на месте не стоят. Из гойного древа струг может выйти, коль судьба его такова, - он махнул рукой в сторону брега, где ватажники оставили свои посудины. - Из твердого камня - капь, Всебожье пославляющая. Из цветков - венок иль здравный настой. А из человека - перечислять устанешь, оттого как он от роду ко многому годен.
   - Ладно, дед, - не выдержал Дулей. - Хватит нас былицами потчевать.
   - Постой! - Светозар отстранил товарища, подойдя к незнакомцу и всматриваясь в его лицо. Кожа - румяная, как у дитяти. Глаза озорные, лучики солнечные пускают. -Ты, никак, путь нам явился показать?
   - Исто речешь, - похвалил дед. - Добрый, видать, казитель у тебя был в вещем деле.
   - Скажи, старче, куда нам плыть?
   Дед простер длань куда-то вдаль.
   - А плыть вам, молодцы, туда, где облаци радугой мерцают, дубы древние с корнями тверже булата маковицами Сваргу метут, а в ветвях у них веретенницы птицы, что красны девицы - перьями своими любуются. Где липки из стороны в сторону качаются, будто танцем пробавляются. Где взгорки круты, земля медом дышит, а в ледяной водице рыба в полсаженя длиной косяком ходит.
   - Опять нам головы дуришь, - заворчал Спех. - Скажи толком, не морочь.
   - Экий ты непонятливый, - дед покачал головой с укоризной. - Сказано, на восход плывите. Там Заря-Мерцана луга и займища огнем небесным крапит, она вас сама зраками своими посолонь направит, скрытые тропы отверзнет. Вы лучше попросите-ка у батюшки у Стрибога, чтоб сынков вам своих в подспорье дал. Пускай ветерки его, аки кони крылатые в ваши лодьи впрягутся да несут их, не зная узды.
   - Это как еще? - удивился Гунарь.
   - А молвите так: "Радагай! Стрибоже! Отпусти детишек своих Стрибожичей бег яри нашей ускорить. Пусть унесут по белу свету в лепший край. Пусть возвертят на крылах своих, вихрем облекут - по просторам пронесут. Гой диве Стрибоже еси во Сварожье!" Ну а как окажетесь в краю дальнем, заповедном - сами поймете, куды идти да к кому обратиться.
   Удальцы задумчиво стояли, потупив взоры.
   - Спасибо тебе, старче, за совет, - ответил Светозар.
   - Благодарствуй, - прикрыл веки дед. - Там сыщете то, что вам нужно. Народ в тех краях добрый, справный. Все боле оратаи, к труду на земле-матушке приученные. Но есть и волхвы, и ладные вои. Коль с миром к ним придете - примут как родичей-единоутробников. В приюте и помощи не откажут. А далее - сами путь свой обрящете да почин положите, чтоб добровестием Прави Всемирье питать.
   Светозар все никак не мог отвести взора от старца, словно силился разгадать какую-то важную загадку.
   - Кто ж ты будешь, отче?
   - Человек, как и все вы, как и все предки наши, - отозвался дедок. - Наследок Сварожичей.
   - Тоже мне человек выискался в пядь высотой, - усмехнулся Дулей.
   - А ты по росту не суди. Вы вон, думаете, что каждого из ватаги своей знаете, а на деле нет.
   - Кого ж это мы не знаем? - удивились удальцы.
   - Хранителя вятской земли-матушки. Плащ его простерт над нашей отчизной, подобно тому, как длань Вышнего простерта над всеми мирами. Сей плащ - светлый оплот и нерушимая броня.
   - И кто он, этот хранитель? - Светозар не сводил глаз с лица деда.
   - Он - земля, на которой покоится правда мира. Он - огонь, созиждущий мощь духа людского. Он - песня богов, рожденная в шуме ветра. Он - белый поток, струящий из неведомого истока к занебесной кромке. И он - лес, в котором растут плоды истины. На перекрестье всех млечных путей стоит его гранит-камень - безымянная капь времен, с коей обозревает он просторы Богомирья. Сердце его - очаг для всех странников, запорошенных невзгодами, а посох - солнце, торящее дорогу в дебрях тьмы.
   - Ты уж не про самого ли Велеса речешь? - удивился Светозар.
   - Как знать, - усмехнулся дед, пожав плечами. - В каждом из нас вещий лик Влесов проступает, и Перунов светлый лик тоже. Тот же, кто меж вами причастен стезе хранителя, сам о том, доселе не ведает, ибо не он ее выбрал, а она его приветила. И нет у него иного пути под небом, как ступать за златым светочем Прави. Осталось недолго - скоро свершится воля Родова. Когда вознесутся к облачным кущам сочные травы лугов, а вершина затерянной дерви станет приютом орлов, способных клевать железную твердь - новый луч зари коснется Белокаменных Стен и смахнет пыль с порога, благословенного богами...
   В совершенном молчании отплывали ватажники от острова. Каждый думал о будущем - о том, какие испытания уготованы им судьбой, какие свершения предстоит осилить, чтобы добиться такой желанной для всех цели - возрождения благодати на земле своих предков.
   - Погляди, старшой! - указал молодому волхву Гунарь, что греб, сидя спиной вперед, а лицом обращенный к острову.
   Светозар оглянулся. С каждым движением весла остров все удалялся - а странный дед, стоящий на берегу, не уменьшался, а наоборот, точно рос - и наконец превратился в высокого седого старца, опирающегося на посох. Приметив взгляд молодого волхва, старец взмахнул рукой, приветствуя его - и провожая в путь. Потом река круто изогнулась, и остров исчез за поворотом высокого берега.
   Теперь Светозар, стоящий на носу переднего струга, вглядывался в даль. Мысль его искрила по воде серебристым окунем, бежала по лесам быстроногим оленем, перелетала взгорья и холмы пернатым кречетом. Она влекла его в чудный белосветный край, в туманную юдоль вечной зари, над которой сияет златое солнце Рода и из коего в начале начал разошлись путями разных дорог Ярины дети, внуки Даждьбоговы.
  -- Книга 2. Сердце Земли.
  -- Пролог.
   Старый волхв, сидя на гранитном камне, разглядывал далекие перелески за колосящимся ковылем лугом, позолоченные полуденным светилом. Тишина. Безмолвие мира, которое открывается в тот самый миг, когда сердце добирается до безымянного дна жизни. В этом омуте покоя великий простор холодит кожу. Дебри вещей расступаются перед человеком, сумевшим узреть тропу за их ветхим покровом. На этой тропе, имя которой Безначалие, ветры и росы всего света становятся его одеждами, солнце - пурпурным сердцем в груди, луна - вещим оком, знающим Единственное. Так, исторгнутый из пещеры небытия Небом-Отцом и Землей-Матерью, человек возносится над миром вольным кречетом, поющим песнь жизни, чтобы вновь исчезнуть в неведомом, а потом возродиться душистым ландышем на зеленом холме.
   Старый волхв посмотрел по сторонам: в кустарниках и оврагах притаилась вечность, под ногами стучали токи подземных ключей. Внезапно порыв ветерка, дохнувший в лицо смолой и черноземом, обронил в ладонь старца дубовый листок. Волхв поднял голову к верхушке древнего сырого дуба, помнящего голоса богов. Почему этот лист покинул свой отчий дом? Для чего пустился в странствие по далям необъятных земель? Прожилок на листе было очень много. Под взглядом человека они словно сами складывались в единый узор. Прочтя таинственную вязь белесых чиров, волхв глубоко вздохнул и поднялся с камня. Былое уходило без возврата. Пришла пора перемен, призванных до неузнаваемости изменить привычный лик мира.
  
  -- Глава 1. Переселенцы.
   Ощера принадлежал к той породе людей, которых принято называть отщепенцами. Шесть лет назад покинув селение Сивый Взгорок у Овечьего Ручья, он со всеми домочадцами: женой, сыном и дочкой - подался на поиски вольной доли. Сказывали, вышло это из-за ссоры со старейшиной Хоривом, который после неудачного сватовства к юной Светане принялся строить старому пахарю всяческие козни, норовя сжить его со свету.
   Ощера забрался далеко - за Дикое Поле, за Черную Дубраву, где на краю оврага соорудил лачугу-землянку из ясеневых жердей, покрыв ее соломой и поставив берестяной палисад. На клочке прилегающей к жилищу земли со стороны полесья пахал сохой и рыхлил мотыгой землю, засеивая рожь, пшеницу, бобы и лен. Изо льна супруга Радмила шила одежду: сермяги, рубахи, платья и порты.
   Позапрошлый год выдался неурожайным, да и лесной промысел подвел - отщепенцам пришлось есть побеги и печь лепешки из лебеды заместо хлеба. По вятским законам человек, покинувший общину, лишался ее защиты и поддержки навсегда, а прежние сродственники и знакомцы обходили изгоя за три версты. Потому вся тяжесть житья-бытья целиком легла на плечи Ощеры. Из живности сберег он лишь петуха и трех курей, которые давали яйца, а вот корова-кормилица околела. Приходилось все чаще ходить с сыном на лесные ловы, мастерить ловушки на зверя. Прежде Ощера слыл знатным резчиком по дереву: вытачивал наузы, братины, туезки со сложным орнаментом. В доме умельца до сих пор вся утварь и посуда были только деревянными. Ощера утверждал, что целебные свойства деревьев питают своими животоками человека, сберегая его в здраве и ясном разумении: дуб дарует силу, орешник - прозорливость, ольха боронит от вредоносных духов. Но имелись у Ощеры и другие пристрастия, за которые его ценил волхв Ведислав.
   Старец был единственным человеком, не считая случайных забродней в округе, кто навещал пахаря. Он знал, что Ощера наделен необычным даром: читать и толковать в ночи знаки небес. Кое-кто из прежних родовичей с Сивого Взгорка и раньше подмечал за ним эту странность. Поговаривали, что Ощера и не человек вовсе, а волкодлак, потому как только оборотень способен по оттенкам луны и звездам предугадывать события. Некогда Ощера предсказал затмение, узрев ясный месяц, вставший на пути струга Хорса, предрек засуху и пожар в лесах Заозерья. Для пахаря, не посвященного в волховское призвание, такие умения были слишком непонятны.
   Однако Ведислав сознавал, что сами боги выделили Ощеру. Явив ему тайную веду о движениях Макошиной Ладьи и небесных ярок, они научили зреть их оком и толковать сердцем. А потому старый волхв любил беседовать с изгоем, находя в общении с ним для себя много приятного.
   Вот и сегодня, бесшумно ступив во двор, где сгрудились дежи из под теста и висели на клинышках свеже выдубленные шкурки куниц, старец отворил дверцу в темную избу пахаря, наклоняя голову над низкой притолокой. В светце, стоящем на оструганном пеньке в углу, горела всего одна лучина, высветляя на стене волчью шубу и лосиные рога.
   - Блага и лада крову сему, - негромко оповестил волхв о своем прибытии.
   Хозяин не сразу ответил гостю. Ощера сидел на лавке и зачинял точилом железное тесло.
   - Хвала Сварогу - благом не обделенные. Лад же свой в сердце носим.
   Однако Ведислав почуял в словах пахаря притаенную думу.
   - Уж не навеяли ли вольные ветры тебе какой кручины? - спросил он прямо.
   Ощера пожал плечами.
   - Поди знай, что несет с собой новая заря. Может, тяжбу, а может радость и счастливый почин. Пока не разгорится - не узнаешь.
   Волхв подошел к нему ближе.
   - Ты про чужаков речь ведешь, что в наш край с полудня идут?
   - Коль сам знаешь, к чему спрашивать? Я волховать не умею, но мне о них Чигирь-Звезда украдкой нашептала.
   Ведислав потеребил густую бороду.
   - Что делать будешь? - поднял на него глаза Ощера. - Ты всему краю нашему голова. Твое слово и князья, и старожилы ценят - тебе и решенье принимать. Дашь ли место пришлым на нашей земле?
   - Отчего не дать? Не по своей воле могилы отчие покинули. Нужда в дорогу погнала. Добрым людям помочь - закон Рода. А уж единокровникам - наипаче.
   Переносицу Ощеры прорезала глубокая черта.
   - Гляди, Ведислав, кабы не принесли с собой чужаки на хвосте какого лиха. Тогда вся жизнь наша иным чередом пойдет. Иль как колесо на Купалу с холма покатится - не удержишь.
   - Погляжу, - обнадежил его волхв. - Завтра же погляжу, что за люд таков и чем он пригож. Но, сдается мне, для печали причины нет.
   В хибару вошла Родмила с пустой плошкой из под крупы - видать, кур кормила.
   - Здравствуй, Ведислав, - поприветствовала она волхва.
   - И тебе, хозяюшка, здравия, - отозвался старец. - Опять в хлопотах?
   - Мои дела за меня никто не переделает, - устало махнула рукой женщина. - Приволоку подшить нужно, соль помельчить в ступке, соленья в кадку забить да в погреб снести.
   - А детки твои где ж?
   - Старую мрежу латают вдвоем. На озеро завтра собираются.
   - Совсем повзрослели детки, - угрюмо молвил Ощера. - Светана о замужестве печется, Вячегор грезит о княжьей гридне. Токмо умом пока не дойдут, что отметникам в этой жизни другие пути-дороги уготованы.
   - Не кручинься о них, - старый волхв положил свою руку на плечо пахаря. - Быть может, все не раз переменится.
   Еще до светла Ведислав отправился к Седой Луке через Кривую Рощу, названную так оттого, что березки и липки, торчащие в ней на острых кочках были согнуты словно невидимой дланью. Седая Лука - мысок у Синь-Реки, травяной покров которого уже к концу весны обращался в чахлый бесцветный сушняк, была, пожалуй, единственным местом бережья, где без помех могли прибиться лодьи. Дальше до самых приозерных полей кряжились отвесные холмогорины.
   Ведислав уже знал, что мытари из дальнего края, выжитые с вотчины степняками, пристанут именно здесь, дабы в его земле, не ведавшей разора, найти себе новый приют. Глас Вещего никогда еще не подводил волхва.
   Старец в раздумье глядел с высоты травяных отрогов на притаившуюся речную гладь, покровы которой уже тронула звенящая предрассветная ряска. Он думал о беглецах. О том, как шли реками, протоками, корячились волоком по холмам и оврагам, бороли лихи напасти, коими полны дремучие залесья. Наконец дошли - добрались туда, куда и вела их судьба-судьбинушка. Словно за клубком ступали, неспешно Макошью разматываемым. И стелилась та нить то венами речными, до тропами лесными.
   Ведислав поднял глаза к начинавшему светлеть небу. Он уже видел белые холмы облаков, окученные лазурными ручейками рассвета, которые все сильнее выступали из пепла забвения, поглощали дымчатый сумрак и проторяли путь возрожденному солнцу. Укатила в незнаемые дали Серебряная Ладья Велеса, а заспанные очи Даждьбога вновь поворотились к краю внуков его. Да, вся жизнь есть непрерывная дорога сердца - то спускающаяся в навьи закромы, то вздымающаяся к вершам живы, то вязнущая в болотах хмары, то выныривающая из морочного тенета к занебесному простору, правь восславляющему.
   Иногда человек слышит путеводный зов, влекущий через дали времен, иногда теряет его, а вместе с ним и лебединые крылья своей стези. Но этот тайный глас-оберег никогда не перестает сиять в нем белоснежным пламенем духа, никогда не оставляет впотьмах одиночества. Даже лишенный всего, человек не остается один. Пламень духа - вещая сила родных богов, она качает его дыханьем стихий, точно дитятю в колыбели, она отверзает врата яри во мраке и она созидает путь, на котором должны вырасти цветы его свершений. Боги и люди нераздельны, как любящие родители и благодарные дети, потому как творимая правда Всемирья может быть соткана лишь их совместными усилиями. Сварог-отец возжигает златой небосвод, но без радости и восторга людей, украшающих его кромку блестками своих мечтаний, ему не сделать его по-настоящему прекрасным. Лада и Леля питают деревья в лесах, травы в лугах, цветы во полях, но без волнительной песни в душе человека им не добиться радужного богатства красок и их оттенков. Творцы неуклонно сопутствуют своим детям, выправляя изгибы их судеб, но и люди сопутствуют делам вышних, насыщая творимую ими жизнь искренней любовью. Ужели не велик столь славный союз?
   Ведислав остановился под одинокой ольхой на пригорке, над самым мысом, и сразу услышал, как проснувшийся в траве кузнечик запел свою утреннюю песнь, радуясь приходу волхва. Тишь речная колыхнулась мерцающими бликами словно улыбкой. В ней будто на миг отразились жемчужные хоромы Сварги. Старец расправил все еще крепкие плечи и глубоко вдохнул теплый и сладкий воздух. Он немало пожил на свете и пожил не зря. Старый волхв не раз взбирался на невидимую вершину и видел танцующих богов. Он познал неугасимый огнь Прави и перечел все веды природного мира, щедро делясь своим знанием с теми, кто был готов нести его искры в своих ладонях. Однако стезя Ведислава еще не исчерпала своего русла, хоть древо жизни волхва достигло облаков, а корневища покрыли собой леса и долины. Он знал, что еще многое ждет его впереди и взволнованно, точно юноша, вглядывался в заречную даль, встречая рассвет своего нового дня.
   Чужаков оказалось немало: не менее тридцати одних только зрелых мужчин. Все осунувшиеся и исхудавшие от долгой дороги, с оттенками лиц цвета мореного дуба и колкой щетиной, добравшейся почти до самых глаз. Были женщины: старые и молодые, изможденные и поникшие взором и те, что еще держались стойко, как не сломленные бурей березки на лугу - они смотрели по сторонам с тихой надеждой. Были дети, отроки, седобородые старцы. Лодьи, загруженные скарбом, ползли тяжело. В руках людей можно было увидеть копья, рогатины и гарпуны, к поясу каждого была подвязана увесистая сума-зепь.
   Выбирались на берег медленно, сгружали шкуры, лыковые короба и бочонки, вытягивали за хомутья отчаянно упирающихся коров и коз. Молодые поддерживали старых, матери не выпускали из цепких пальцев своих ребятенков. Неподвижную фигуру волхва увидали не сразу. Остановились. Не напугались, не оробели, но стали морщить брови и чесать затылки. Беглецы переглядывались меж собой, не решаясь заговорить. Наконец уступили дорогу своему голове. Перед Ведиславом предстал человек с глубокими глазницами, из которых светили зеленые круглые очи, чем-то напоминающие глаза филина, приплюснутым носом и уже шероховатой кожей, посеченной где шрамами, где морщинами. Борода была очень густа, однако в ее снежном пологе еще можно было углядеть темные волоски. Лоб старожила облегал синий начельник с серебряной бляхой - три лепестка первоцвета, плечи, чуть подрагивающие и, видно, застуженные в дороге закрывала бобровая шкура. Ведислав отметил два ожерелья на шее незнакомца - одно из волчьих зубов, другое из янтарных бусин, а также красные обшивки и вошвы на рубахе.
   - Я Прозор, - молвил человек. - Глава рода со Златовень-Холма. Идем с Нижнего Поречья.
   - Далеко же закинуло вас от дома, - заговорил Ведислав, приглаживая бороду на груди.
   - Нет у нас больше дома, - глухо поведал черноволосый человек с высоким лбом и густыми бровями, в движениях которого угадывалась стать опытного воина. - Меня Улебом зовут. Угла своего лишились, хотим новую жизнь начать на новой земле. Кто здешнему краю хозяин?
   -Р одов у нас много разных, - отвечал волхв. - И в каждом свои старейшины, свои князья и старшины. Над краем же един хозяин - Всерод-Батюшка. Окромя него верховодить нами некому.
   Слова старца немного озадачили переселенцев.
   - Нам знать нужно, - заговорил снова Прозор, - у кого разрешенье просить вежи здесь ставить, хозяйство свое разводить. С кем договариваться надобно? Кому дары подносить?
   - Это лишнее, - взмахнул рукой Ведислав. - Всюду, где землю отыщите свободную - селами и пашнями не занятую - селитесь смело. Преград вам чинить никто не станет, народ у нас мирный. Все мы одного рода: Даждьбоговы отпрыски. Так чего ж нам делить и о чем спорить?
   Беглецы долго совещались промеж собой. Наконец снова молвил Прозор.
   - Добрые слова ты нам прорек, старче. Доброй вестью душу порадовал. Как нам звать-то тебя-величать?
   - Кто Ведиславом зовет, кто Ведом.
   - Так ты вещун, стало быть, обавник, волхв? - сощурился Улеб.
   - Как хошь называй, - покачал головой старец. - Потворник я Велесов, вот и все. По вещей бреду стезе.
   Было заметно, что переселенцы немного отмерли после напряженного ожидания, посветлели. Никому не верилось, что вот так просто решилась их судьба. Посыпались вопросы из самых разных уст. Что за земля? Какие роды ее населяют? Много ли зверя и рыбы в округе, богат ли бывает урожай? Словом, обычные вопросы новоселов, желающих узнать побольше о своем новом пристанище.
   - Нет, у нас не воюют, - развеял все сомнения Ведислав. - Мирно уживаемся, соседствуем по-доброму. Даже с инородцами, что в Заозерье живут.
   На прощанье волхв сказал:
   - Ищите место под застрой и живите себе в ладу и согласии. Никто вас не обидит. А я, в случае какой нужды, помогу, подсоветую каких ошибок не делать и как скорее к нашему краю привыкнуть.
   - Спасибо тебе, старче, - поклонились Ведиславу Прозор и Улеб. - Всегда будем рады видеть тебя в наших жилищах.
   На том и порешили.
   - Как становище-то свое назовете? - уже отдалившись на несколько шагов, вдруг обернулся волхв.
   - Новое Село, - просто произнес Прозор.
   - Ну, добро, - с тонкой улыбкой Ведислав отправился восвояси.
   Старец остался доволен увиденным. Он так и не спросил, что привело мытарей в его дремучий край, но это было уже и не нужно. Волхв узнал все, что хотел. Он словно прочел историю рода златовеньцев по их бесхитростным лицам, и это наблюдение развеяло в пыль те смутные сомнения, что вертелись еще несколько мгновений назад на окраинах его ума.
  -- Глава 2. Великие пряхи.
   Прозор и его сородичи выросли в лесу, но там, на далеком уже полудне с его бесчисленными холмами и степными равнинами, оттеснявшими владения деревьев и кустошей к излучинам рек, и в помине не водилось таких раскидистых сосен, кроны которых накрепко застревали в облаках. Не было столь густых подлесков, через которые подчас можно было пробиться, лишь изорвав на себе всю одежу. Дубы-ведуны, разведя в стороны могучие руки переливались гроздьями желудей величиной почти с кулак. Дубов было много повсюду - в низинах, на пригорках, на прибережье - и Прозор, как добрый землезнатец, сразу смекнул, что почва на новой родине будет отменной для рольев. Дубы ведь дерева мудрые, ищут для себя самую сочную и влажную землицу. Поражали здесь своим охватом и шершавые ильмы, кора которых так ценится в здраве. Заболонь у них под лубом была бурая, почти пунцовая, точно живой кровушкой наполненная.
   Боры-беломошники, устеленные лишайниковой шубой, кишели зверем и птицей, ягодами и грибами. Пушного зверя водилось особенно много, и это златовеньцы усвоили сразу. Видали уже и куниц, и ондатр, и соболей. Богатство края восхитило всех. Старик Вед, иногда наведывавшийся к новоселам, подсказывал, куда лучше ходить на ловы, где вешать перевесы, ставить силья. Давал советы и о том, чего следует сторониться, как избегать гиблых мест.
   Когда начали строиться, сооружая взамен времянок основательные срубы, Ведислав указал на сосняк-черничник и дубраву за оврагом.
   - Там берите дерева. Будут стоять на славу. Но не трожьте березняки в Соболиной Балке.
   - Это почему ж? - захлопал глазами молодой Будан.
   - Дрозды-берегини вас к ним не пустят.
   Юнцы тогда прыснули со смеху, но Прозор одернул их.
   - Объясни, старче, - попросил он.
   - То Темновитово урочище.
   Молодняк тогда не внял мудрым словам. Кряж, Веденя и Молчан, не то из простого ребячества, не то из досужего любопытства все же вошли в балку с топорами и тут же обомлели. Все ветви берез были густо усыпаны черными птицами. При виде людей дрозды угрожающе заверещали и цельным роем ринулись вперед, обратив горе-удальцов в позорное бегство.
   - И что за птицы такие буйные? - недоумевал потом Молчан.
   - Ведислав сказывал, что то навии из свиты Темновитовой, - терпеливо пояснил Прозор, прознав о неудачной вылазке. - Покуда они на ветках сидят - топор к березам в Соболиной Балке не притронется. Загинуть можно.
   Предупреждал старый волхв и о бучилах-омутах, что были в здешнем краю очень глубоки. Молвил златовеньцам, что лиха в них водится тьма-тьмущая.
   Впрочем, больше было мест светлых, Живой взлелеянных. Показал Вед и Громовой Ключ в тополиной роще.
   - Молонья Перунова здесь некогда земь разбила, - пояснил он. - Из недр вода пошла. Всем селом ее берем - от хвори, от ран лечит.
   Потихоньку златовеньцы возводили избы, ограждая их вереями, вырубали округ высокий сухостой, копали закромы, ставили хлева. Много скотины околело в дороге, пришлось у селян с Лубяного Починка выменять на две дротовые гривны из серебра - изделия мастера Стребора - петуха и курочку-несушку. Теперь по утреннице молодой петушок будил народ зычным кличем, оповещая о начале нового дня.
   Первое время по ночам к новому селищу слетались сычи и сыпухи - шуровали и ухали в траве, переворачивали оставленные под плетнями короба. Заглядывала лиса - в хлев пыталась пробиться. А раз всех поднял на ноги медвежий рев - выбежали спросонья кто с чем - Прозор с вилами, Улеб с кием. Долго вглядывались в темноту - не догадались сразу зажечь лучину. Косолапый, видать, где-то в кустоши затаился, до изб не дошел. Но с того дня завели собак, чтоб отваживать всяких незваных гостей. Соседи с Починка снова помогли.
   Вообще, в большое селище на меловых холмах ходили часто. Видели, какие там крепкие домины - не из стояков, сплетенных с жердями лозой, а из бревен сложенные, и не корой и берестом покрытые, а с двускатной кровлей из прочных струганных плах. Толковали с людом, наблюдали. Народ в Лубяном Починке жил одной дружной семьей, однако же все роли в ней и обязанности перед общиной были точно распределены.
   Гончар Горюн, настоящий волшебник глины, снабжал всю весь превосходной посудой. В его мастерской с дубовой вымосткой и плетневым навесом, правда подвизались двое юных отроков: Воронец и Нагиба, но кроме как к разбивке глиняных ломтей и замесу глины в корыте их ни к чему другому не подпускали. Горюн, изучив все окрестные речные берега, хорошо знал где и какой сорт глины лучше взять для работы. После того, как помощники его должным образом разминали исходный материал, он раскатывал его в продольные валики, потом свивал в обручи по форме задуманного сосуда и, наконец, соединял, сдавливая валики и растирая между ними швы. Днища мастер изготовлял из отдельных кусков глины, вырезая их ножом по деревянным заготовкам. Большой стол из плотного бука в мастерской обычно уже к полудню заполнялся поделками разного вида и размера: горшками, корчагами, кринами. После обжига в печи Горюн собственноручно расписывал свои изделия, выводя на них краской зигзаги и ромбы. Некоторые сосуды он сильно обдымливал, чтобы придать им изящный темный оттенок.
   Дабор слыл несравненным плотником, который не только ставил срубы для селян, но своим заговоренным теслом мог выдолбить из дерева все, что угодно - от корыта до лодьи.
   Олдан считался главным кожевником. Воловьи и козьи шкуры он обдирал железными стругами, а потом разминал и квасил их в бочке, куда намешивались разные травяные растворы. Из прекрасно выдубленного материала кожевник сшивал и зипуны, и пояса, и шапки на зиму.
   Ковщик по меди Пелг заготавливал на все селище котлы, судки, братины и дружки для ушатов. Сначала он мастерил формы из воска, затем обмазывал их глиной и обжигал, чтобы выпарить воск и залить медь.
   Вторым кузнецом, державшим в своем хозяйстве единственную большую домницу в веси, был Еловит. На его могучие плечи ложился весь труд по изготовлению хозяйственных орудий и оружия - от мотыг и серпов до мечей и рожонов копий. Еловит порождал их с равным успехом, в совершенстве владея сваркой, кручением и навариванием железа.
   Женщины Лубяного Починка были очень красивы, а еще все до единой - превосходные певуньи. Бывало в полдень развешивали стиранную в речке одежу на плетнях, а сами напевали-соловушками заливались. О Живе пели, о Леле, о Заре-Заренице.
   - Завидел Хорс диво-девицу, Зарю-Зареницу.
   Хороша была та Зареница - пылала словно Жар-Птица.
   Бесшумно ступала она по травушке,
   А над челом ее играла радужка...
   Однако доводилось златовеньцам слушать и иные песни. Как-то Ведислав собрал их всех вместе с Прозором на свежевыкошенном пустыре.
   - За Ольховой Рощей живут седоны, - сообщил он. - Племя не наше, не вятское. Вы к ним без особой нужды не ходите. Обычаи у них другие.
   Старик выдержал паузу, чтобы дошло до всех.
   - Кто ж они такие? - спросили из толпы.
   - Все больше кобники. Волошбу ведут разную. Но есть у них и вои, и оратаи. Хоть мы с ними издавна знаемся, в дружбе живем, а некоторых сторонимся. То темные кобники, они кощной потворой промышляют. С такими лучше дела не иметь.
   - Я знаю! - выпалил Кряж. - Они Чернобогу служат и людьи жертвы ему приносят.
   - Может, и приносят, - неопределенно ответил Вед. - Это их путь. А вам, коль к меже седонской занесет судьба - от перепутья дорог нужно дальше держаться. Места, где три тропы воедино сходятся, могут быть заговоренными.
   - А что будет, если к заговоренному перепутью подойти? - осведомился Улеб.
   - Можно умом повредиться. Тогда и погибель близка. На перепутье темные чары сильны.
   Среди златовеньцев прошел удивленный вздох.
   - Но не считайте всех седонов лиходеями, - поспешил заметить Ведислав. - Люди они большей частью хорошие, огнищане. Как я сказал, это обычаи и нравы у них другие. Однако ж найдутся середь них и справные умельцы, что нашим мастерам не уступят. Есть баяны дивногласые, кои о своих преданиях поют. Вещуны у них все тайны земли прозревают - меж разных миров могут ведогоном странствовать и в окруте обличье менять.
   На Летнее Макошье начали вырубать подлески вокруг нового селения, оставляя стволы и ветки с содранной корой сохнуть и преть на земле до будущей весны, когда придет черед выжечь их палом и разрыхлить в золу для посева. А нынешний год родовичам Прозора предстояло прожить дарами леса и реки, а еще - заготовить побольше шкур и навялить рыбы для мены с соседями, поставить свою пасеку. У Ступы и Трегуба имелось природное чутье на пчел-медоносов - они находили ройные дуплища в самых неожиданных местах. Пчелы были необходимы общине, помимо меда они давали столь ценный в хозяйских работах воск.
   Скоро сделали ямы под хранилища, навесы для инструмента и принялись за капище. Его возводили долго и кропотливо. Вычистили большой песчаный холм, который у людья из Починка звался Бараний Лоб, потом установили четыре главных капи: Рода, Сварога, Лады и Живы. Их обнесли кругом из столбовых ям, в которые позже вкопали чуры защитных змеев, и глубокой канавкой. Каменных жертвенников сделали пять - по одному перед каждой капью и один самый большой чуть в сторонке.
   - Храните во Здраве, водите во Праве! - заговаривал Прозор, насыпая требное зерно на камни. - Всем родам начало - Род-Отец, живы творец, наставник наш сущий! Свароже, пресветлый бог, коловертец земных дорог: крес возжигаешь, Явь от Нави защищаешь!
   Ему вторили женщины:
   - Лада-Ладушка, очага хранительница, жизни подательница! Жива-Живинушка, Леля белокудрая, благо дарящая!
   Так мало-помалу налаживалась жизнь беглецов со Златовень-Холма в новом краю. Никто им здесь пагубы не чинил, с соседями жили чин-чинарем и часто ходили друг к другу в гости. Старец Вед не забывал новоселов, и его в Новом Селе уже принимали за своего, тем более что в общине Прозора пока не было своих волхвов - вещий служитель златовеньцев погиб в злосчастную пору набега ясов. Обычно после полудня, когда в весь возвращались с добычей и уловом промысловики, юнцы приносили из чащоб лукошки с ягодами, березовый сок в цежах, бересту и смолу, а женщины отставляли в сторону свои веретенца, аккуратно смотав пряжу, Ведислав собирал народ на пустыре. Здесь он вещал им о жизни или учил разным важным премудростям: как отличать в лесу целебные коренья, делать припарки из трав или превратить обычный древесный гриб в трут для разведения огня.
   Поучал старый волхв и правильному отношению к лесу.
   - Коль идете на ловы - зверя бить или на птиц силья ставить, сперва попросите разрешения у Велеса Дородного. Он всем лесам хозяин, а лешие - его волохатые приглядники. Сверх меры живность в угодьях его не губите, а берите столько, сколь надобно вам для прокорма семьи.
   - А как со скорой быть? - подал голос Веденя. - Мех всем нужен.
   - И скору заготавливайте по уму - сколь сможете сами сносить и выменять на торжище. За избытком не гонитесь. Шерсть звериная в холода спасает, но запасать ее ради любованья глаза - негоже для человека, коему лес - дом родной. Звери и птицы наши младшие братья и сестры. Потому, еже в лес за добычей ступили - Владетеля земных благ упросите послать вам удачу, но по вашим потребностям. Без спросу в хозяйстве Рогатого не балуйте.
   - А как с рыбным промыслом на реках и озерах? - поспешил узнать заядлый рыболов Бочар.
   - О воде вам лучше Ощера расскажет, что живет на отшибе - он все о ней знает, - погладил бороду Вед. - Я же вам так скажу. На воде приглядники у Велеса водяные. Можно у них позволенья выспросить, чтоб удить или мрежу тянуть, а можно напрямки к Хозяину обращаться, дабы послал справный улов. Тогда и беды не выйдет, и никто по случаю не потопнет. Учитесь уважать Белый Свет Батюшку, в коем пребываете, и соблюдать его законы, от Роду положенные. Тогда ладу во Всемирье быть.
   Родовичи Прозора слушали волхва со вниманием, не прекословя. Речь его всегда была убежденной, дышала скрытой силой и той мудростью, что стоит за пределом обыденного знания вещей. Иногда жителям Нового Села даже казалось, что сами предвечные боги вещают им устами этого древнего старца.
   Не успела минуть первая зима переселенцев в новом краю, а они уж с удивлением приметили, каким спокойным и размеренным сделался их быт. Спокойной и в чем-то даже дремотной оказалась сама жизнь в затенье вековечных лесов. Хоть весей было вокруг пораскидано по долам точно грибов, людь друг дружку уважала и больших ссор не допускала. Не было случая, по словам Ведислава, чтобы проливалась соседская кровь.
   Здесь, в тиши дубов и вязов можно было сладко спать по ночам на мягкой, пахнущей черемшой рогоже, не держа в головах ни пики, ни меча и не вздрагивая всякий раз, как пенье сверчка у закраины избы нарушалось шорохами в кустах на околице. Прежняя жизнь златовеньцев была подобна вечно тлеющему угольку. Никогда не знали, с какой стороны подует ветер и превратит его в горячее пламя. Либо со степи на конях вороги являлись, либо по реке на лодьях приплывали. Даже во снах все больше видели тени бесчисленных противников: многоруких, многоногих, ощеренных каленым железом чудищ.
   Потому к новой доле нужно было привыкнуть, и привыкание это было на редкость приятным. Сама земля в этом заповедном краю пела людям свои колыбельные песни, баюкала их своим покоем, зачаровывала глубоким как вечность дыханием, которое можно было долго слушать, а потом и не вспомнить сразу, кто же ты таков есть - так сильно размывались очертания всех знакомых образов и имен.
   Не забывал Вед и давнего своего знакомца, Ощеру. Будучи изгоем у своих, тот всей душой тянулся к пришлым, наведываясь в Новое Село. Нынче же сам волхв решил навестить приятеля. На дорожке к его дому Ведиславу повстречалась Светана, дочка отсельника. Поклонилась она старцу, но глаза ее сияли лукавством, а в уголках губ плясали смешинки. Вед проводил девушку задумчивым взглядом и направился к ее отцу.
   Оказывается, у того были гости: трое парней из Нового Села заглянули к изгою, чтоб узнать, не нуждается ли он в чем, а заодно упросить показать рыбные места. Причина улыбки Светаны теперь стала понятной: должно быть, парни не упустили случая с ней позаигрывать.
   Ощера тоже воспользовался дармовой рабочей силой, отправив всех троих рубить дрова - благо, парни явились со своими топорами.
   Щепки лихо разлетались под ударами молодцев. Волхв даже залюбовался их работой.
   Особенно старался высокий русоволосый юноша с крепко сжатыми губами. Он размахивался топором, потом вдруг лихо разгонял его за мгновение до удара - и дрова, казалось, сами разлетались на части.
   - Прямо Перун в бою! - похвалил парня Ощера.
   - Перун - это который у нас Сварог? - уточнил удалец, на миг прервавшись и смахнув пот со лба. Двое его спутников уже оставили топоры и с охотой налетели на вынесенную хозяйкой землянику в лукошке.
   - Разные у него имена, - вступил в разговор Ведислав. - Где Перуном величают, где Сварогом, где Варуной. Да только не в имени дело, а в сути. А суть у него одна - хранитель неба, покровитель воинского дела. Ты в бою еще не бывал?
   - Не доводилось, - покачал головой парень. - Так, когда убегали, пришлось рогатиной махнуть, но боем это не назовешь, - прибавил, подумав.
   - Как звать тебя?
   - Велимиром, - парень уже установил на чурбак следующее полено и замахнулся топором.
   - Велимир, как докончишь поленницу, зайди в дом. А мы пока с хозяином переговорим.
   Он увел Ощеру в дом.
   - Ладный молодец, - заметил Ощера, кивая в сторону Велимира.
   - Из него получится хороший воин, - задумчиво проговорил Вед. - А может быть, и вождь. Но для этого ему следует многому научиться.
   - Ну, вот, а я его Светане в мужья присмотрел, - досадливо покачал головой хозяин.
   - Коли она ему по сердцу придется - отчего нет? - отмолвил Ведислав. - Токмо сперва ему надо за ум взяться. А настырность у него уже есть.
   Он помолчал. Молчал и Ощера.
   - Многие века земля наша была прибежищем и укрытием всем нуждающимся, - медленно проговаривал слова Ведислав. - Но вот уж и к ней подбирается беда. И для души, и для плоти грядут испытания, в которых не выстоять нам без опытных провожатых. Десять лет назад встретил я человека, что мог бы осветить нам дорогу духа. Однако пока не нашел того, кто сумел бы возглавить нас на воинской стезе...
   Не останавливаясь более ни на мгновение и не замечая подначек приятелей, довершавших лукошко ягод, Велимир один перерубил все оставшиеся дрова, воткнул топор в чурбан и направился в дом.
   Ополоснулся из корчаги у входа, поклонился дому и хозяину и встал перед Ведом.
   - Слышал ли ты о Великих Пряхах? - спросил его волхв.
   - Живине и Ладе? Слышал. Каждому они его судьбу отмеривают.
   - Верно, - согласился Вед. - Но не только тем они славятся. Они - светлые созидательницы Всемирья. Беспрестанно ткут великую ткань его, в коей каждый их стежок - наши дела и помыслы. И тянется за каждым из нас нитка наших дел, и вплетается она в ткань Всемирья новым узором. У одних она длинная, у других короткая - сообразно замыслу Великих Прях. Однако никто из нас не ведает, что нам уготовано творцами - а потому часто удивляемся мы тому, что с нами происходит. Кто угадает да проведает о своем месте в том дивном рисунке - тот обретет счастье и прозрение, - волхв помолчал долю мгновения. - Так вот, увидел я сегодня твою судьбу. Только раскрыться ей - много времени и трудов положить придется. Готов ли ты к такому, молодец?
   - Готов, - ответил Велимир просто. - А что делать надо?
   - Пока что ступайте на рыбалку, - рассмеялся Вед. - Ощера вам покажет хорошие уголки в наших краях. А поутру мы с тобой увидимся. Приходи на заре к Велесову Оврагу, и приятелей своих приводи.
   Судя по заморенному виду троих парней, вставших перед Ведиславом на следующее утро, они не спали всю ночь. Велимир, впрочем, выглядел спокойным, хоть и слегка рассеянным; а двое его спутников переминались с ноги на ногу и переглядывались, теряясь в сомнениях. Однако ни один не улизнул: любопытство оказалось сильнее страха.
   - Пойдемте, - Вед поднялся с камня.
   - Куда? - вопросил самый нетерпеливый, рыжеволосый Отрад.
   - Не скажу, что шибко далеко, но и не близко. Путь наш будет в соседнее село, что прозывается Лубяным Починком, а лежит он в ногах у Замшелого Бора. Вы про него слыхали, а, может статься, что и бывали там, но нынче пойдем мы для другой надобности.
   Коренастый темноволосый Загреба усмехнулся.
   - Так ты, старче, туда, небось, и к вечеру не доберешься!
   - С вашей помощью - дойду как-нибудь, - усмехнулся Вед, беря в руки посох.
   Когда волхв зашагал вперед, юноши прикусили языки. Шел он вроде небыстро, но они едва поспевали за его широкими шагами, приходилось бежать вприпрыжку.
   Миновав Велесов Овраг, путники достигли холмистого берега Великой Реки, неспешно катившей тяжелые воды на полдень. Ее кромкой они поворотили к полуночи, порой продираясь по колючим кустам и зарослям, а местами обходя осыпи.
   На опушке густого ельника раскинулся поселок. Чуть на отшибе примостилась избушка с односкатной крышей, покрытой потемневшей корой, к которой и подвел старец юношей.
   - Ратислав! - Вед постучал в дверь избушки. - Принимай пополнение.
   Из низкой двери, пригнувшись, вышел плечистый человек средних лет. Короткая, чуть тронутая сединой борода окаймляла правильное лицо с широко посаженными серыми глазами и прямым носом.
   - Рад тебе, Ведислав, - хозяин низко поклонился волхву. - И спутникам твоим рад. Заходите, уважьте! - он посторонился, пропуская гостей внутрь.
   Парни ступили в избу, с любопытством оглядывая ее убранство. Сразу бросалось в глаза, что хозяин - человек военный. На стенах висели мечи, самой разной длины и вида - и длинный савроматский, и короткий ромейский, а на почетном месте, напротив входа - прямой вятский. Были тут и деревянные мечи для учебы, и рогатины для охоты, и сулицы для метания, Велимир приметил тяжелый кистень и дубину. В углу, сложенный в полном порядке, лежал наборной доспех.
   У парней загорелись глаза, но без позволения хозяина трогать никто ничего не решился.
   - Ты дружину, что ли, собираешь? - уточнил Велимир, вспомнив слова Ведислава о пополнении.
   - Можно и так сказать, - согласился хозяин. - Беда может в любой миг нагрянуть. Вы-то тут сиднем сидите за лесами и думаете, что никто вас не сыщет - но отсидеться в болотах всю жизнь не удастся, коли уж мир начал меняться. И болото осушат, и лес вырубят.
   - А ты сам не здешний?
   - Не здешний, - коротко отрезал Ратислав. - Да и вы, я слышал, тоже не из этих краев.
   - Нас беда в дорогу погнала, - отозвался Отрад, разглядывавший щит, на котором был прорисован олень с кустистыми рогами. - А тебя что?
   - А меня - мечта, чтоб беда и сюда не пришла. Хорошо, конечно, что край мирный, но случись чего - надо, чтоб каждый знал, как за себя постоять, куда идти и кого слушать.
   Ратислав говорил на вятском наречии почти безупречно, однако порою казалось, что в его выговоре проскальзывает что-то неуловимо чужое. Скорее даже, говорил он излишне правильно. Обыкновенно люди не изъясняются на родном языке с подобным прилежанием, позволяя себе разные вольности.
   - Кто же ты по роду-племени будешь? - не удержался от вопроса Загреба.
   - Все в свое время узнается, - унял его любопытство Ратислав. - Ну, садитесь к столу, потолкуем! А завтра поутру посмотрим, сгодитесь ли вы в дружину.
  
  -- Глава 3. Темный Круг.
   Цветки подъельников, вздувшиеся желтыми пузырьками поверх зеленых чешуек листьев, тесно зажимали тропку, по которой пробирались юноши - кое-где смешиваясь с пурпурными очитками, а иногда заползая во мхи и под жесткие корневища, разметавшиеся по влажной земле. Велимир, Отрад и Загреба почти добрались до полянки, на которой их обычно заставлял упражняться Ратислав, как вдруг дробный грохот заставил всех заскочить в кусты черемухи и затаиться. С низким присвистом летело большое кабанье стадо. Осторожно раздвинув ветви, Велимир пригляделся: грязная серо-бурая шерсть, стоймя торчащие уши и тяжелые загривки, толстые ножки и кривые пики клыков. Секачи. Запах диких свиней заполнил пролесок.
   Отрад и Загреба задержали дыхание. Кабаны неслись, сминая кусты, ломая ветки и цепляя на бока сорванные листки. Некоторые рыли землю, низко наклонив слюнявую морду. Секач зверь опасный. Не боится в лесу никого, кроме волка. Попасть на его клыки - незавидная участь. Бывало, кабаны нападали даже на ланей и оленей, убивая их и поедая их мясо. Для человека на охоте и один секач не подарок, всегда идет до конца, а уж от целого стада лучше держаться подальше.
   Загреба послюнил и поднял палец, проверяя воздух.
   - Ветер не в нашу сторону, - облегченно прошептал он. - Не учуют.
   Велимир и Отрад тоже успокоились. Они хорошо знали, что дикие свиньи опираются больше на запах, чем на слух и на взгляд. Вскоре тяжелые, но проворные звери миновали тропу и углубились в гущу валежника, подняв немилосердный треск и хруст. Юноши вышли на утоптанную колею и тут же услышали насмешливый голос Ратислава.
   - Сулицы при вас, а все по кустам прячетесь.
   Все трое разом обернулись и увидели перед собой воеводу. В руке он держал завернутые в холстину учебные мечи с тупой заточкой.
   - А ты откуда здесь? - растерянно спросил Отрад. - Мы не слыхали, как ты подошел.
   - Подобраться к вам незамеченным - пустячное дело, - недовольно махнул рукой Ратислав. - Учу вас, учу, а толку не видать.
   - Нас кабаны отвлекли, - попытался оправдаться Велимир.
   - А если бы враг в бою отвлек? - воевода строго сдвинул брови.
   - Как это? - не поняли юноши.
   - Так часто бывает в военной науке, - снисходительно объяснил Ратислав. - Одни противники отвлекают обманным движением, а другие в это время из засады ломят или со спины обходят.
   Юноши повесили носы.
   - Ладно, - смягчился воевода. - Пора за дело приниматься.
   Он легко скинул с себя опояску и льняную рубаху, обнажив жилистый торс. В глаза бросились многочисленные белесины косых и рваных шрамов на плечах, животе и боках, бугор от сломанной и плохо сросшейся кости правой ключицы, глубокий след от ожога на груди. Ратислав перекинул один из мечей Велимиру, и тот ловко поймал его за рукоять, безошибочно угадав желание наставника упражняться с ним в паре. Остальные мечи разобрали Отрад и Загреба, расположившись друг напротив друга.
   Как было принято у воеводы, обучая своих подопечных новым выпадам и защитам, он вполголоса что-то им объяснял и рассказывал.
   - Руги больше рубят в бою, ромеи колют. У нас ударов больше рубящих, хоть колоть надо тоже уметь, особенно если доспех у ворога плотный, но с прощелами - как у ясов. В ближней вале лучше меча еще ничего не придумано, не зря ромеи им полмира под себя подмяли. А вот для всадника меч - подмога слабая.
   - Это почему же? - удивился Велимир, отбивая пока еще размеренные движения клинка воеводы.
   - Наш меч к рукояти утяжелен. Им с седла рубить неудобно - проще пикой орудовать. Зато ясы мечами бьют с коня - будь здоров. Это потому, что у них клинки длинные и их можно держать двумя руками.
   - Почему и нам не завести большие мечи? - спросил Загреба.
   - Да ты и на коне-то ездить не умеешь, - засмеялся над ним Отрад. - Почто тебе большой меч?
   - Каждый народ своим оружием сражаться привык, - спокойно ответил Ратислав. - А к мечу у вятов отношение особое. Меч вята - крес Перунов, знак огня. Сила его и недруга повергает, и хозяина пуще любого оберега хранит.
   - Я видел, как Еловит готовые клинки на всю ночь у капи Громовитовой оставляет, - вдруг вспомнилось Велимиру. - Говорят, что отец Сварог их своим дыханием калит.
   - Верно, - кивнул воевода. - Вятские мечи до самых дулебских земель доходили, а ромеи страх от них терпели лютый.
   - Когда это было? - разом оживились молодые воины.
   Ратислав, заметив потерю внимания Велимира, тут же наказал его несколькими чувствительными шлепками по плечам и ребрам.
   - Про то вам лучше Ведислав расскажет. А я коротко поведаю то, что знаю сам. При прадедах ваших еще это было. Князь Книва был главою дружины из разных племен. Ходил тот Книва на Хорсунь и бил там митридов почем зря. И Савроматовым ратям всыпали, и ромеям досталось. А потом на закат пошли, на землю дулебскую, и взяли ее в добычу. Большое войско ромеев при Абритте разгромили. В том бою пали сам василевс ромейский Деций и сын его.
   - Вот это да! - поразевали рты юнцы.
   - После Книвы ромеев тоже били, - продолжал Ратислав. - При князе Тривере. Много славного в ту пору было, да все быльем поросло.
   Рассказ воеводы произвел на молодых воинов сильное впечатление. Поединщики стали наседать друг на друга все настырнее, ни пяди, ни вершка не оставляя противнику. Отрад и Загреба так разошлись, что Ратиславу пришлось вмешаться: ударил своим клинком промежь их двух, разом обезоружив обоих.
   - Еще покалечите друг друга, - проворчал, нахмурив брови.
   - Ты чего так озлился? - обиженно справился Загреба у товарища. - Едва руку мне не оттяпал.
   - А ты? - фыркнул Отрад. - Я твои удары отбивал.
   - Хватит, - прервал эти пререкания Ратислав.
   Несмотря на то, что воевода напустил на себя суровый вид, в душе он был доволен своими подопечными. Велимир был уже точен в схватке, вынослив и быстр. Новые приемы схватывал налету. Отрад и Загреба пока слишком горячились по молодости и делали лишние движения, но и в их безудержном каскаде выпадов и замахов проглядывало то, что вскоре должно было оформиться в завершенную манеру боя.
   Обыкновенно Ратислав заставлял испытывать силу удара мечом, перерубая пополам коряги и толстые сучья разных пород деревьев. Здесь важно было не замедлять полет клинка, позволяя ему свободно проходить сквозь преграду, а также не отклонять его от цели даже на волос. Малейшего колебания оказывалось достаточно, чтобы меч завяз в древесине. После того как юноши рассекли несколько ивовых ветвей тупым оружием, что было особенно трудно, на лице воеводы появился проблеск улыбки.
   - Теперь становитесь к деревьям. Поглядим, не утеряли ли вы ловкости и проворства.
   Это было одно из излюбленных испытаний Ратислава. Подняв с земли и размотав пук заранее заготовленних сулиц без наконечников, он начал последовательно метать их в юношей с быстротой и точностью. Несмотря на усталость, парни завертелись вьюном, уклоняясь в стороны, отпрыгивая или перехватывая дроты воеводы руками. Никому не хотелось осрамиться и прослыть неуклюжим. Сулицы свистели и взвизгивали на лету, падая в траву или разбиваясь о древесные стволы, но ни разу Ратиславу не удалось зацепить ни одного из молодых воинов. Воевода с удовлетворением отметил, что не зря выделил эту троицу из нескольких десятков возмужавших отроков, с которыми он проводил в селище регулярные занятия и боевые игрища.
   Пришел черед шишек. Под березой у Ратислава было припасено их целое лукно. Тут уж пощады молодым ждать не приходилось - лупил без перебоя. Хоть и прыгали козлом, дыбились словно жеребята и ужом норовили ускользнуть, а все одно порою не избегали увесистых плюх. Воевода хотел сделать юных ратичей неуязвимыми для любых попаданий, однако пока до этого было еще далеко. Наконец, истощив все свои метательные запасы, Ратислав махнул рукой.
   - Айда в поселок. Там продолжим.
   В селении воевода созвал звуком рога еще две дюжины отроков, сидевших по избам, и вывел всех на большую луговину за оградьем, откуда открывался величественный вид на родовые курганы - жальники предков, крутые холмы и ершистые лесные угодья, вытянувшиеся до самого виднокрая. Здесь юным защитникам предстояло упражняться с палицами, легкими щитами, обитыми бычьей кожей и затупленными топорищами. О важности применения щита в схватке с врагом Ратислав не уставал повторять вновь и вновь. Он учил не только закрываться им от ударов, но и бить наотмашь его острым краем, зацепляя противника и усиливая действия клинка. Иногда удар щитом следовал после уклона, иногда - после широкого разворота через спину. Сдвоенная работа мечом и щитом была излюбленной манеров вятов.
   - Рарог, сокол ясный, всякий раз, как за круг земли заходит, песнь об удали вятской речет, - подбадривал юношей воевода. - Смотрит из кущи облачной Перун-батюшка на забавы ваши молодецкие, на яр-огонь, в очах и во дланях ваших пылающий. Смотрят пращуры с Лугов Влесовых, да не нарадуются крепью и прытью потомков своих. Не уроните славы их доброй.
   Воспитывая силу и выносливость воинов, Ратислав заставлял их переносить валуны и бревна на вытянутых руках, переплывать реку с мешком, набитым мелкими камнями на спине, взбираться на отвесы отрогов, прыгать через костер с завязанными руками, выскакивать со дна ямы на поверхность. Тяжело давалась отрокам воеводина наука - по сто потов сходило за день, а к вечеру ноги уже не гнулись. Но самым трудным было упражняться вслепую. Глаза испытуемому завязывали лентой или платком, а потом Ратислав начинал с азартом окучивать его хлестким прутком. Здесь нужно было полагаться даже не на слух, а на чутье, чтобы избежать беспощадных шлепков. Старались кто как мог, лишь бы только увернуться.
   - Не думать! - сердился воевода, видя напряжение на лицах парней. - Сердцем опасность выискивать, чуять, отколь прилетит удар.
   Однако это удавалось далеко не всем, потому как от обычной ловкости и подвижности тут было мало толку. Научиться зреть впотьмах, так, чтоб не ошибаться - поистине вершина воинских умений. Если у кого-то это выходило, то товарищи такому умельцу начинали завидовать в душе черной завистью.
   Так, после нескольких месяцев изнурительной ратной учебы любимцами Ратислава стали Велимир, Отрад и Загреба - смышленые и настырные отроки, явно выбивавшиеся из числа почти тридцати своих сверстников из других сел. С ними воевода проводил все больше и больше времени, открывая заветные тайны воинской науки. Вслух он никого и никогда не хвалил, но в том и не было никакой нужды. Удалая троица не могла не сознавать своего превосходства над товарищами, и это осознание наполняло сердца молодцов пьянящей гордостью и сладким чувством собственной избранности.
   Наконец, Ратислав объявил завершение занятий, и большинство парней без сил повалились на траву. Однако Велимир устоял, и удержал своих друзей из Нового Села. Лишь пригнувшись и уперев руки в колени, они переводили дух, утирая пот.
   - Ну, что, пойдете до Ведислава за байками его? - поинтересовался Радислав.
   Велимир молча кивнул. Благо, путь домой лежал в ту же сторону.
   Когда парни разыскали Веда, тот сидел на своем любимом месте, на камне у опушки леса.
   - Правду воевода бает, будто били мы ромеев? - сразу спросил нетерпеливый Отрад.
   - Всяко бывало, - отозвался волхв, задумчиво оглядывая сбившиеся в большое стадо барашки облаков над полесьями. - Садитесь, да послушайте мой сказ про пращуров ваших и дела их, в памяти людской оставшиеся.
   Молодые поспешили разместиться поблизости от Веда. Тот меж тем заговорил задумчиво и чуть отстраненно.
   - Это повесть не только о доблести нашей - но и о лихе тяжком, и о злобе, и о предательстве. Не ради пустого удальства пошли предки наши на ромеев. Велика и могуча была у них держава: простерлась уже на полмира, да все тянулась дальше и дальше. Не знаю, кто направлял ее. Промеж нас, ведателей, мы прозываем властителей ее Темным Кругом. Темны, будто мрак вечной ночи помыслы их. Темны, как черный омут гибельной топи, и недоступны для взора нашего намерения их. Мы не знаем, кто входит в него, но поколения сменяются поколениями - а Темный Круг все так же неудержимо ищет пути к покорению окрестных земель, к подчинению своей воле. Там, где не удавалось ему сломить дух людской силою - пускалась в ход хитрость. Он подчинял сердца сопротивляющихся либо алчностью, либо тщеславием, либо властолюбием - и вот уже князья, прежде бившиеся против захватчиков, начинали враждовать меж собой. Они устремлялись на сородичей, как на лютых врагов, покоренные виденьем славы и величия, что сумели внушить им служители Темного Круга. А те подкупали и увещевали. Хозяева Темного Круга справно знали свое дело: казалось незрелым душам, будто вся мудрость и богатство идут от них одних, что весь смысл жизни - в служении им. За право прикоснуться к их дурманящему величию князья наши легко предавали все. Они забывали край свой, народ свой, своих богов - и рубились друг с другом насмерть, заливая отчизну горячею кровью...
   Вед умолк на мгновение, оглядев слушателей. Те внимали ему затаив дыхание, преданно глядя в рот волхва, ловя каждое его слово.
   - А потом - уцелевших топтали ромейские легионы, и дети и жены погибших становились рабами пришельцев. Новые народы приходили на смену павшим - и все повторялось. Они разделяли их участь. Так некогда примчались из степи доблестные наездники-ясы - и тоже оказались на службе у сил Темного Круга. Забыв законы родства и чести, они разметали в пыль наши отряды копытами своих быстрых коней, пожгли дотла наши села.
   Но вот минули века, и с севера явились новые люди, не ведавшие страсти к наживе, неподвластные чарам Темного Круга. Сперва они усмирили ясов, а мы под их началом воспряли и стали отвоевывать утраченное шаг за шагом. То были годы Последнего Союза, когда всадники - ясы, годы-мечники, и доблестные стрелки-сколоты выступали заедино. Держава была усмирена, и сама рухнула в пучину смуты, не найдя выхода душившей ее злобе...
   Однако торжество наше было недолгим. Как всегда, ромеи откупились от самых опасных врагов - и вот в безупречно чистых сердцах зародилась жажда наживы, алая кровь славных ратичей смешалась с темным ядом алчности. Мы вновь ходили в походы на ромеев - но уже не ради нашей свободы, а ради дани и добычи. И союз распался. Годы обратили против нас свои клинки, а всадники-ясы переметнулись к нашим недругам. Они ударили с тыла, и мы оказались разбиты. И тогда те из нас, кто еще не утратил своей чести и мужества, не пожелали склониться пред иноземными правителями. Они ушли далеко в чащи лесов - на север и восток.
   Затем на смену железу опять пришло золото. Завороженные его властью, многие князья поспешили на службу Темному Кругу. А дальше случилось самое страшное. Те силы, что бились с ромеями в Последнем Союзе, вновь объединились. Но теперь их вели иные вожди. В самое сердце нашим жрецам проникли слова хозяев Темного Круга - их нашептывали, нашептывали, дурманя разум образами, поистине небывалыми. Нас манили к блеску великих побед, к сиянью великой мудрости, к красотам великой державы - а на деле просто превращали в верных проводников своей воли. Последние наши твердыни пали, народ наш рассеялся. Кто-то склонил главу, кто-то пошел в услужение. Однако большинство бежало - как я сказал, на север и восток. Сдается мне, что если пройтись вверх по течению Великой Реки, можно отыскать немало наших собратьев. Быть может, в душах этих людей еще не угасло былое мужество и оно способно возродить прежнюю славу...
   Ведислав умолк.
   К слушателям незаметно присоединился и Ратислав.
   - Ты б им и про давние дела рассказал, как иные непобедимые державы предки наши во прах повергали.
   - Расскажу как-нибудь, - согласился волхв. - Только воину всегда нужно помнить, что на бой он идет не по дурости, не по жадности, и даже не ради славы. Самые великие подвиги - ничто, ежели свершены они просто ради желания прославиться.
   - Ради чего же стоит идти в бой? - удивился Отрад.
   - А сам не догадаешься? - прищурился Вед.
   - Да понятно же, - пихнул в бок Отрада Загреба. - Род свой защищать, землю свою, богов своих.
   - Верно, - улыбнулся волхв. - Но почто род свой и землю свою защищать, как мыслишь? Может, ну их - пусть ворог владеет, зато сам живот сохранишь?
   - Да что ты, старче? - даже покраснел Отрад. - Нешто думаешь, мы убоимся да в лесу схоронимся, когда родных наших убивать станут?
   - Не думаю. Но спрашиваю. Голову сложить дело нехитрое - всегда остается вопрос, во имя чего. Те, что из ромейской державы - шли за золотом, за добычей да за богатой жизнью. Иные - землю получали в захваченных краях, иные и рабов к ней. Однако воин стоит не просто на страже рода своего и земли своей. Он - на страже порядка богов. На страже Великомирья стоит. Его дело - не просто родовича своего спасти. Если свой родович зло учинил - и его покарать придется. Воин стоит на вечном порубежье меж тьмой и светом, меж лихом и счастьем, и нет у него спокойной жизни - ибо всегда кто-то где-то да думает себя возвысить, других утопив, кто-то да полагает свою жизнь и благо превыше всего остального. Для такого пускай хоть целый свет загинет, лишь бы он один уцелел... Он даже не понимает, что в огне, опаляющем мир, он сам испепелится, как крохотная его искра... Добро, ежели он одинок - родович, общинник, простой человек. Но что, ежели князь, а то и целый Темный Круг, съединившись, объявит себя смыслом существования всего белого света? Вот тут придется биться не на жизнь, а на смерть, ибо за такой силой всегда встают люди, сами давно утратившие уменье думать да понимать. Они идут и истребляют всех, кто не подчиняется им, и лихо вырывается на волю, одолев рубеж, что должны охранять воины. Ну, будет с вас на сегодня. Ступайте, - волхв сжалился над юношами, приметив, что они начинают терять внимание и смысл его слов.
   - Ну, что? - вопросил Вед Ратислава, когда они остались одни. - Как себя ведет молодое пополнение?
   - Неплохо, только ушами хлопают часто, - усмехнулся воевода. - В одно ухо влетело, из другого вылетело. Приходится вколачивать.
   - А что Велимир?
   - Он, пожалуй, посообразительней да покрепче остальных будет, - согласился воевода. - Но учить его еще и учить.
   - Учи, - кивнул Ведислав. - Не отступай. Сейчас ему может солоно придется - да зато потом, как дойдет до дела, легче будет.
   - Уж не грозит ли нам что?
   Волхв посмотрел на воеводу задумчиво.
   - Кто знает? Знаки земли и воды ноне темные, мудреные. О многом толкуют, разное навевают. Всяко может статься. Да и не век же вам в этих чащобах сидеть.
  
  -- Глава 4. Дети Яра.
  
   Ветерок-лесовей за Ольховой Рощей поутих. Тускло блеснула медная гладь Лебеды-ручья. Старый волхв хотел уже вытянуть руку, чтобы указать юноше на курган, но Велимир сам увидел древний жальник. Курган был не просто велик - огромен. Едва до верхов сосновых, что поодаль, словно охранители, встали - маковицей не дотягивал.
   - Тут он и лежит, - молвил Вед, замедляя шаг.
   - Уж дюже большой, - недоверчиво заметил юноша и тоже остановился. - Словно гора.
   - Да ведь и человек под ним лежит не маленький. Все волоты-ратичи в старину под две сажени ростом были, а то и поболе.
   Глаза Велимира заблестели.
   - Слыхал я про таких. Их великанами прозывали.
   - Волоты - Велесовы дети, - пояснил старец. - Они на земле прежде нас, людей жили.
   - Говорят, они лучшими воинами во всем свете были? - допытывался юноша.
   - Не в бранной удали крылась их сила, - возразил Ведислав, - хоть не знали они в этом себе равных. А в вещем прознании жизни. Плоть от плоти мира были: и облик могли менять, и языки всех зверей знавали, и животоками природными управляли, как своими телесами. Великим князем волотов в стародавнюю пору был пресветлый Святогор. Толкуют, что того великана едва носить могла Земля-Матушка, а реки от поступи его из берегов выходили.
   - Куда же ушли волоты? - Велимир с грустью взирал на зеленую громаду, покрытую травами и редкими цветами. Она напоминала ему исполинский воинский шлем.
   - Стезя их себя исчерпала, время изжило, - отвечал волхв. - Многие костьми в сыру землю легли, чтобы спать в ней вечным сном, как этот ратич. Другие - ушли в неведомые дали, в Край Белых Гор, о котором простым людям знать не следует. Но дух и кровь волотова осталась в нас, в их преемниках. Только не тяжелой дланью она меряется, а уменьем зреть источное в вещном покрове Белого Света Батюшки, чароставы Прави середь узоров его вычитывать.
   - Старче, а как воина звали, что под этим курганом покоиться? - глаза Велимира снова сверкнули жадным светом познания.
   - Златояр. Защитник нашего края. От него одни кости остались, да только кости те прочнее камня и булата. На Вешнее Макошье, когда вся землица оживает, его дыханье можно услыхать.
   - Как же он дышит, если от него одни кости остались? - подивился юноша.
   - Дышит себе знай. А как - неведомо. Но от того дыханья шишки с сосен сыплются дождем.
   - Ох и чуден край ваш, - Велимир даже головой покачал. - Куда ни глянь - везде диво дивное.
   - Во земле нашей сам Сварог под дубками отдыхать любил, а птички ему песенки пели. Лада-Ладушка венки из цветов плела.
   После того дня Велимир не раз тайком ходил к кургану Златояра. Уж больно ему хотелось услыхать, как дышит могучий воитель. Сиживал бывало подолгу, да кроме пенья соловьев в Ольховой Роще и писка мошек ничего так и не удосужился услышать.
   Как-то, надумав воротиться в село не рощицей, а берегом Лебеды-ручья и краем большого Заозерного луга, он пошел сквозь высокую резеду и ковыль, раздвигая былье и рощелья руками. Могучий прилив сил после посещения волотового жальника устремлял его вперед словно молодого оленя. Он то пускался бегом, то подпрыгивал, ухватившись за нижние ветви дерева - и, раскачавшись на ветке, летел вперед, словно белка. Немудрено, что вскоре он потерял тропу.
   Места вокруг оказались незнакомые. Сбежав с пригорка, Велимир увяз в болоте, под ногами зачавкала вода. Пришлось выбираться обратно.
   Поднявшись, юноша не узнал округи - словно он никогда тут и не бывал. Только какая-то замарашка, в сером платке, перемазанная сажей, со спутанными волосами, проволокой торчащими из-под края платка, собирала хворост. Стан ее казался скособоченным: левое плечо выше правого. Подойдя ближе, Велимир увидел, что и лицо у девицы словно перекошенное - на правой щеке вздулся желвак.
   С лица воды не пить, подумал Велимир, и обратился к девице.
   - Скажи, красавица, как мне к Новому Селу выйти?
   - Скажешь тоже, красавица, - смущенная, она надвинула на лицо платок, и голос ее оказался хриплым. - А до Нового Села тебе далеко отсель, в обратную сторону идти, - она махнула рукой на рощу, оставшуюся позади Велимира. - Заплутал ты.
   - Да, заплутал, - Велимир почесал затылок, оглядываясь. - А как... - он повернулся к девице, но той уж и след простыл.
   Делать нечего, пришлось возвращаться. Однако вскоре Велимир разглядел знакомый ручей, что бежал в сторону Ягодного Погостья, и легким шагом направился туда.
   Внезапно он остановился. До него донеслись слова песни:
   - Катись, катись ясно солнышко.
   По лужку, по полю, по бугоркам, по каменьям.
   На свете белом тридцать три реки.
   Тридцать три судьбы, а еще Сиян-озеро.
   Сиян-озеро - чудо-чудное, судьбой забытое.
   Ты сойди, сойди солнышко да в то озеро,
   Разбуди старожеев, под замком времен
   Во тьме-тьмущей томящихся... - и голос показался ему знакомым.
   Велимир тихонько выглянул из-за травяной стены.
   Девица на берегу. Лицо белое, губы тонкие, очи глубокие, черные. Но точно видал он ее уже...
   Пение резко оборвалось.
   - Пошто крадешься словно волк? - строго спросила девица.
   Юноша виновато вышел на просвет. Оробел под взглядом ее так, что и слова не мог вымолвить.
   - Что молчишь? - девица вскинула брови. - Али не признал?
   - Да неужто? - Велимир открыл рот от изумления. На него смотрела та самая замарашка, что указала ему дорогу. Но на сей раз и следа в ней не осталось от прежней дурнушки. Разве что серый платок, наброшенный на плечи - однако теперь он не скрывал белого с синей вышивкой платья, а волосы, темные, блестящие, завиты были в толстую косу. Гордый взгляд, плавная походка, да и голос нежный, без хрипотцы - хоть и тот же самый, верно!
   - Что, разговаривать разучился? Нешто кто напугал? - в очах ее блеснули озорные искры. - Вот ведь как на свете бывает - узрел ты меня в виде сером, неказистом, назвал красавицей - я такой и стала. Оно ведь завсегда так - становятся люди, какими их видеть желают. Ну, а коли посчитают замухрышкой - так и не взглянет никто.
   Велимир с недоверием качнул головой.
   - Ну, сказывай, кто такой, - смилостивилась девица.
   - Из Нового Села я, - наконец выговорил юноша. - Велимиром зовут.
   - Что из Нового Села - про то я догадалась, - усмехнулась незнакомка. - Стало быть, из пришлых? - она вдруг оглядела его с головы до пят. Взгляд ее будто до самого сердца достал, в самые мысли пробрался.
   - А тебя-то как звать? - спросил Велимир, пытаясь побороть свое смущение.
   - На что тебе? - в упор спросила девица.
   - Да так... - совсем растерялся он.
   - Имя, что камень, за хомут к шее привязанный. Как поименуешь себя, такую и судьбу к себе приветишь. А нет имени - и судьба тебя не сыщет, бедою не одарит.
   Велимир снова не нашел, что ответить. На щеках выступил румянец.
   - Ступай, - велела она уверенным голосом. - Тебя твои уже ждут.
   Юноша не мог ослушаться. Уходя, все ж обернулся.
   - Увижу ль тебя еще здесь? - невольно спросил.
   - Пошто? - девица вновь вскинула брови. - Али не насмотрелся? Какой еще меня увидать хочешь?
   Велимир покраснел и зашагал прочь.
   В селении Ведислав выслушал его рассказ.
   - Это дочка седонского вождя, - сказал он. - Веретница. Она часто в Ольховую Рощу ходит по ягоды. С птицами разговаривает. И даром чудным владеет. То, видно, она тебя проверяла - стало быть, приглянулся ты ей.
   На другой день у Болотной Плеши - бурой земляной гряды с тремя одинокими липками, воздымающейся над густыми ракитинами и ручьем в ложбинке, где неутомимо шуршали бобры, Ведислав показал юноше необычный камень. Он был весь облеплен палой листвой и вереском, но даже через слой этого жухлого нароста проглядывали очертания изящной лебединой фигуры со сложенными крыльями и тонкой изогнутой шеей.
   - Матушка Лада, - молвил старец. - Супруга отца нашего, Сварога.
   Велимир, казалось, не слышал волхва. Он неотрывно смотрел на изваяние, разинув рот. Юноша никогда прежде не видел в лесу каменных фигур.
   - Кто это валун так ловко обтесал?
   - Были умельцы, - с легким вздохом ответил Ведислав. - Нынче таких и не сыщешь в наших краях. Еще в прежнее время на земле этой жили. Помнили, отколь род человечий берется и племя вятское свой росток тянет.
   Юноша подошел ближе. Подобрав стебелек, счистил несколько присохших кленовых листков.
   - Порой на ней, на Деве-Лебедушке, златые чиры проступают, - немного помолчав, поведал старец. - Колокресы.
   - Что за колокресы такие? - не понял Велимир.
   - Знаки Белой Земли - блаженного края наших Пращуров.
   - И разобрать можно?
   - Можно, - подтвердил волхв. - Знаков ведь много разных по свету просеяно - только читать успевай. Ежели челом своим ясен - узнаешь их хоть в небе, хоть на земле.
   - Да как же выглядят-то эти знаки? - допытывался юноша.
   - В небесах они чирами облаков выписаны. На теле земли - резами ручьев, рек и овражин. В сердце нашем - бликами вед Прави, незримыми звездами вечного.
   Велимир задумался.
   - Возгордись, юноша, тем, что рожден ты вятом, - продолжал волхв, - потомком Рода Рожанича. Возрадуйся душой, что Лада столь славную судьбу тебе сплела. Красив узор, дивен рисунок твой - дорогу предков наследовать. А предки наши из самого Белосветного Края вышли, от дерви Яриной происходят. Потому мы в закраде весь Белый Свет храним, мудрость его со всеми ведами и потворами в себя вмещаем. Только этот свет-знич, что в сердцах наших неугасимо мерцает, еще распознать надобно.
   - Но ведь это волхвов дело? - робко осмелился возразить Велимир. - А воинам почто?
   Ведислав улыбнулся.
   - Сила воина может направить в цель руку, сжимающую меч и поразить врага, покусившегося на искон его рода. Но мудрость вещая способна любой раздор предотвратить, не доводя до кровопролития. Лад - почва жизни, на которой все растет и развивается. Пря - пламя, сжигающее посевы жизни. Ведь сам Чернобог, повелитель войн и разрушений, есть всего лишь одно из проявлений Всерода-Творца, его Темный Лик. Сей лик проступает в мире, когда мы, отпрыски Родовы, из-за своего невежества совершаем тяжкие ошибки. Для устранения плодов таких ошибок пробуждается Мара - черная сила разрушения. Она как пламя, сожигающее пожухлую траву, что уродует Землю-Матушку - обновляет ее покровы, помогает ей принять свежие ростки жизни.
   Но мудрые, способные различить в сердце вещий глас Родов, избегают сражений и смертоубийства, двигаясь по миру как солнце, освещая дали его своими яркими лучами. Такими были наши дальние предки...
   - Поведай о них! - взмолился юноша, высказывая давно томившее его желание.
   Вед помолчал.
   - Предки наши из рудяной крови Сварожичей на свет народились. В стародавнюю пору их по-разному называли. Одни кликали Ярыми - за уменье изменять мир силой белых сияний. Другие - Ведичами - за вещий дар предвидеть события. Исконной родиной всех деток Яриных был Солнце-Остров в раздольном Окиян-Море, а во середке того острова Мир-Гора дыбилась, Землю-Протеву со Сваргой одним остом соединяя...
   - На Мир-Горе Свят-Дуб рос! - не удержал восклицания Велимир, в памяти которого ясно всплыли материны сказы. - А под горой - Диво-Камень.
   - Верно, - прикрыл веки волхв.
   Он отошел на шаг в сторону, чуть запрокинул голову и, не глядя на юношу, прорек, внезапно возвысив голос:
   - Имя тому древу - Стародуб!
   Звук этот прокатился над всем лесом, покачнув верхушки ближних и дальних деревьев. Липки на Болотной Плеши затрепыхали, зашелестели всеми своими листочками. Сосны, ветлы и ракитники вздрогнули - стволы их зашлись протяжными скрипами.
   - Старче! - напугался Велимир. - Отчего дерева-то ожили?
   - Оттого, что Свят-Дуб на Солнце-Острове - батюшка им всем. Так же как Вышень - батюшка всем людинам. Под корнями Стародуба исток два ручья брали: Живой и Мертвый. А Диво-Камень звался...
   - Не говори, не говори - знаю, - попросил юноша, опасаясь, что магическая сила древнего имени приведет к новым волнениям в лесу.
   Ведислав широко улыбнулся.
   - Сварог-отец сей камень породил, а на нем огнем небесным резы высек - назидания для рода человечьего. Так и жили на том Солнце-Острове детки Ярины в счастье и благости, покуда черед не вышел его покинуть...
   - А почему покинули-то? - не понимал Велимир.
   - По воле Рода должны они были нести веды - Поконы Сварожьи - по дальним землям и весям, пробуждая люд, томящийся в невежестве. А как ушли - так назад не воротились. Сперва на четыре рода-племени разделились, дале - смешались с иными общинами, и с тех пор несть числа их наследкам.
   Старец оглядел небосвод.
   - Ну, пошли домой, - он слегка потянулся, расправив плечи, потом притопнул ногой. - Разыдись, темь! Распройдись, ярь!
   Над пологом лесов простерлась чистая, прозрачная тишина. Потом на дальней лиственнице запела иволга.
   - А птичка-то, щебетунья, тебя закликает, - Ведислав подмигнул юноше. - Песню тебе поет, будто пряжу прядет.
   - Что за песню? Какие у нее слова? - спросил тот с интересом.
   - О доброй судьбе твоей поет, - ответил волхв. - Во великом во просторе исто виться твоей доле. За темным лесом, во чистом поле - воздыматься тебе горе...
   Старец замолчал. Умолк и Велимир. Следуя за своим наставником самой кромкой перелеска, он слушал, как падают сосновые иглы, как ворочается в дупле белка, как чистит перышки чирок-клоктун. Слух его неожиданно так обострился, что юноша без труда различал копошащихся глубоко в торфе землероек, гусеницу, ползущую по листу чимерицы и собирающих вересковые крошки муравьев на травяных кочках.
   - Ну что, отрок, многому ли выучился сегодня? - хитро спросил Ведислав.
   - Да вроде ничего особо не делывал, - признался юноша, - а чую, что -то во мне прибыло. Будто силы какие народились...
   - Велика сила Всеродова, - думая уже о чем-то своем, отозвался волхв.
   Плетни и вереи селения показались за лугом.
   - Вот и пришли, - пригладил бороду Ведислав. - Разгони сурья-сурьица все тяги земные!
   Волхв сразу отправился к себе в избу, а Велимир - к Окуле, которому обещался помочь в овине - перетаскать вязаные снопы для просушки. Окула был давним отцовским другом, и юноша помнил его с самого детства. Человек это был хороший - знал в лесах все корешки и травки и слыл на все селение искусным здравником. Хозяйство у него имелось изрядное: цельных два хлева, а перед ними торцом стоял плетневый колосник, покрытый накатом из утрамбованной земли и соломы. Внутрях - ямник для огня с подлазом, над ним - насад, где всутычь и в однорядку раскладывали снопы, чтоб просушить перед обмолотом.
   Окула встретил юношу у овина осуждающим взглядом из под белесых косых бровей. На земле лежали длинные вилы и грабки.
   - Тебя до самой вечерницы можно прождать, - проворчал он.
   Вязки пшеничных колосьев были уже одеты поясками и стояли стоймя в несколько рядов. Их оставалось только отволочить к насаду. Окула, как и большинство селян, молотил зерно вручную - цепом, раскладывая сено около стожара и очищая его от плевел и соломы. Перед сим важным действом всегда резали курицу, чтобы ее кровью скрепить колоски и ублажить Велеса-Снопобрада. Но подходящий день для обмолота выбирался всей общиной.
   Велимир без пререканий тут же приступил к работе. Бодрый травяной дух ударил ему в ноздри, взбудоражил до самой души. Серпень в этом году выдался особо богатым плодами Матушки-Земли, и все они обильно вобрали в себя ее соки и ароматы. И хоть юноша пропотел под рубахой, а непослушные колоски налипли на руки и щеки, да еще и за ворот набились - удовольствие от работы он получил изрядное.
   Когда все убрали, из избы вышла Цветава, Окулина жена, в долгорукавной белой рубахе с поликами. Принесла завернутый в рушник малиновый пирог. Его нужно было поставить в подлаз овиннику, зловредному и пакостному духу, задобрить которого было не так уж просто. Он часто портил еще не сушенное зерно или разбрасывал его в беспорядке. Топить тоже не начинали, пока все обряды обращения к овиннику не были завершены.
   Окула зажег в ямнике светец и положил пирог.
   - Днесь и во сейчас - не серчай на нас. Именем Велеса Рогатого, Снопобрада нашего - закликаю: тревоги не чини, в ладу с нами живи.
   Потом хозяева пригласили юношу в избу - освежиться цежей, но Велимир сослался на дела и поспешил домой. Только сейчас он почувствовал глубокую усталь, разлившуюся по телу. Члены его отяжелели, однако в этой тяжести проглядывало что-то новое, совсем еще ему не привычное.
   Пока шел по деревне - несколько собак выбежали на тропу. Поласкались мордами о его руки, повиляли хвостами, хотя раньше Велимира в упор не замечали и признавать отказывались. Соседская козочка Яробка при виде юноши громко заблеяла, тряхнув рожками, и проводила его долгим глядом.
   Ночью Велимир спал крепко, ни разу даже не повернувшись на скрипучем ясеневом лежаке, покрытом старым шугаем, но ему снились сны. Сначала приснилось, что каменная Лебедь-Лада на Болотной Плеши вдруг ожила и расправила свои большие крылья. Она все росла и росла, а потом Велимир, сам не ведая как, очутился на ее широкой спине. Еще подумал: камень холоден, а спина лебедушки теплая-претеплая.
   Понесла его Дева-Ладушка по свету белому. Над борами и долами носила, над реками и морями. Столько краев и народов сверху перевидал, что со счету сбился. А потом поднялись они к самому Солнцу Красному, к высям заоблачным. Юноша еще засомневался: а ну как расплавит его солнышко огненным жаром своим, а ну как испепелит? Лебедь вздымалась все выше и выше, однако огонь и жар не коснулись ее седока. Средь звездочек, рассыпанных словно овечьи отары, приметил золотое сияние - смутно проступили контуры хоромов с высокими сводами и столбами, блистающими как горный хрусталь. Над ними - другие птицы вились - с крыльями пестрыми, с лицами девичьими. Подлететь хотели поближе к Лебедушке, да не решались. Вот они, чертоги Ирийские, успел подумать Велимир, а Матушка-Лада уж вниз его несла.
   Снова нежданно-негаданно на земле оказался. Только теперь не лебединая спина под ним была, а конская. Вороной чудо-конь, клубы пламени пуская ноздрями, стремил юношу в дали дальние полей и лугов, где травы словно колья во все стороны растопырились. То частоколом, то ежом на пути вставали, норовя дорогу преградить. Но горячий жеребец перелетал через них на всем скаку или ломал ударами тяжелых копыт, оставляя прощелины в травяной стене.
   Почему он так быстро несется, подумал Велимир? Повел головой по сторонам, а по бокам коня белые крылы лебединые бьются. Сверкают, искрят, алые снопы разбрасывая. И в тех снопах огненных вспыхивают черные сорняки на земле и сгорают дотла.
   Вновь летел Велимир над землей, да земля теперь вся серебристым полотном оделась - стала одной большой рекой. Из крыльев чудо-коня несколько перьев вдруг выпало, и мерцающий речной поток с легкостью их подхватил. Юноша перечел: десять перышек белехоньких. Катятся себе ловко, пороги перепрыгивают, островки огибают. Стал следить за ними с любопытством, да тут и проснулся.
  -- Глава 5. Бело-Озеро.
   Ратислав совсем загонял своих подопечных, и времени, чтобы выбраться в Ольховую Рощу, у Велимира не оставалось, а мечталось увидеть дочку седонского вождя пуще прежнего. Однако ж дорога от Нового Села до Лубяного Починка была неблизкой, и Велимир совсем не удивился, когда, приотстав от Загребы и Отрада, вдруг увидел синицу, что сидела на ветке прямо перед ним и словно звала куда-то.
   - Чего тебе? - улыбнулся он.
   Пташка ответила приветственным щебетанием, но улетать не собиралась.
   Велимир протянул руку, однако птица наконец сорвалась с места и перепорхнула на соседнее дерево. Усевшись на тяжелую раскидистую ветвь, она вновь защебетала, точно разговаривая с Велимиром.
   Юноша подошел ближе. И вновь, стоило ему только протянуть руку - синица перелетела к следующему дереву.
   Оглянувшись на всякий случай, чтобы не забыть дорогу назад, Велимир с любопытством последовал за пташкой.
   Вдруг крылатый его проводник исчез, канув в сплошную завесу кустарника.
   - Заходи, чего у двери стоять! - раздался знакомый, такой долгожданный голос из-за сплетения ракитовых ветвей.
   Осмотрев живую изгородь, Велимир отыскал, где кустарник был реже, и протиснулся в узкую прореху.
   - Добро пожаловать, - приветствовала его девица.
   Она стояла на склоне невысокого холма, сплошь покрытом сиреневой плакун-травой, что, говорят, волшебству помогает. Деревья окружали его точно венец, а понизу, сплошной лентой, вились можжевеловые кусты, образуя колючую изгородь.
   - Вот здесь я и живу, - она обвела рукой холм и поляну. - Присаживайся, гостем будешь.
   Прямо перед Велимиром оказался незамеченный до того пенек, похожий на стул, а рядом с ним - пенек побольше, явно служивший столом.
   - А как же дождь, или снег? - удивился он.
   - Это мое летнее жилище, - рассмеялась девица. - А по зиме али в дождь - на то есть другие хоромы. Но тебя я в них пока не зову.
   Она повела рукой - и как по волшебству, на пеньке-столе возникли корчаги с медом, чашки с водой и ломоть хлеба.
   - Пожалуй к столу, - пригласила хозяйка.
   Велимир с удивлением осмотрел холм. В самом деле, казалось, что он в гостях - хотя этот холм ничем на первый взгляд не отличался от сотен других. Юноше неожиданно подумалось - а что, если у каждого холма и впрямь есть свой хозяин или хозяйка?
   - Что ж вы, так, без домов и живете? - спросил он сочувственно.
   - Как же без домов? - возразила девица, усаживаясь напротив него. - Разве дом - это стены или крыша? Дом - то, где тебя любят и ждут, а меня тут любит каждая былинка и пташка.
   - Ну, а непогода? - допытывался он.
   - Для того, кто с домом своим в согласии живет, непогоды не бывает. В свой черед солнце светит, в свой черед дождик льет. Да ты не смущайся, угощайся!
   Велимир, вдруг ощутив лютый голод, не заставил себя долго упрашивать.
   Юноша хорошо запомнил дорогу к таинственному холму-укрывищу, однако на следующий день не смог его найти, как ни искал.
   Зато уже возле селения его встретил отсельник Ощера.
   - Что не заходишь? - спросил сухо.
   - Да все дела, - отозвался Велимир. - Али помочь в чем надо?
   - Пока сами справляемся, - Ощера смотрел на него внимательно. - Дочка моя о тебе вспоминала. Спрашивала, куда это Велимир запропастился?
   - Ну, может, зайду как-нибудь, - не придав значения словам отсельника, легко отозвался юноша.
   С утра к Ратиславу на занятия наведался сам Ведислав. Он остановился поодаль, под одинокой липой, наблюдая, как на лугу лупят друг друга его подопечные, и покачал головой.
   - Что, старче? - с вызовом спросил воевода, угадав, что волхв не согласен с его наукой. - Не так в старину учили?
   - Да верно ты всему учишь, - как бы нехотя признал Вед. - Только души в таком учении не хватает. Сеча ведь - она не просто набор ударов. Она - жизнь воина, песня его, хоть, порой, и последняя.
   - Так покажи нам, сделай милость! - посмеиваясь, предложил Ратислав.
   Парни зароптали, чуя, что воевода нарочно подзадорил старца, далекого от ратных премудростей. Однако волхв отложил посох в сторону и выступил в середину поляны.
   - А ну-ка, - обратился он к парням. - Затяните-ка плясовую!
   Переглянувшись, Велимир с друзьями запели древнюю песню "Как во поле чистом...". И едва полился напев - волхв начал свой пляс.
   Загреба поперхнулся - и замолк. Велимир удержался и продолжил петь, помогая себе ударами ладоней. А движения Веда завораживали и затягивали, точно звали броситься в хоровод. Поначалу они были еще плавными, спокойными, но чем громче лился напев - тем становились все быстрее и быстрее. Волхв словно перескакивал через невидимых противников, долгие одежды его мелькали в воздухе, а седые волосы и борода слились в белоснежное сияние... Вскоре уже все парни лихо отбивали такт, подпевая Велимиру, и вдруг - подпрыгнув, Вед приземлился возле Ратислава, остановив руку на волосок от его груди.
   Воевода отпрянул.
   На поляне воцарилось молчание.
   - Да, отче, - наконец, выговорил Ратислав. - Прости меня за мою насмешку.
   Он низко поклонился волхву.
   А тот даже не запыхался. Подобрав посох, улыбнулся юношам.
   - Хорошо поете. С песней любое дело легче делается. А тебя, Ратислав, коли пожелаешь - обучу и этой науке, дабы ты молодым передал. Сам-то я прыгать уже не горазд, да и не к лицу это седому старцу. Но тряхнуть стариной иногда можно.
   Так что следующий день у Велимира выдался свободным - Ратислав с Ведиславом ушли куда-то в поля, к Овечьему Ручью, постигать новое искусство, а парни были предоставлены сами себе. Иных тут же приставили к делу родители, Велимир же поспешил наведаться в Ольховую Рощу.
   Едва переступив ее пределы, он с радостью заметил птаху-путеводницу, выпорхнувшую к нему навстречу.
   Юноша поспешил за ней. Однако теперь вела его синица в самую глубь чащи, в места не хоженые, незнаемые, елями да осинами до самого неба оплетенные. Версты через две за сучковатыми стволами внезапно блеснула холодная гладь озера.
   Здесь навстречу ему медленно вышла девица: в белой запоне с пристегнутым воротом, с венком из лилий на голове.
   - Нынче пригласила я тебя в сокровенное место нашего нашего, - произнесла она. - Не простое озеро пред тобой. Оно - наши сердце и душа, омут, в котором умываются духи, а двурогая луна встречается с круглоликим солнцем. Всякая усталость и болесть пропадет, коли окунешься в него. Но вода в озере ледяная, и коли с дурными мыслями в него вступишь - скует тебя холод по рукам и ногам. А коли мысли светлые, праведные - так исцелишься и силу обретешь невиданную. Не хочешь испытать?
   Велимир посмотрел на озеро. Нетревожимой лежала его гладь, посверкивая в лучах утреннего солнца.
   - Нет у меня мыслей худых, - ответил он. - А на силу я и так не жалуюсь. Но чую - ждут нас впереди немалые испытания; а потому... - он не договорил и, оттолкнувшись, ласточкой прянул с берега в воду.
   Дух захватило от холода, пробравшего до костей. Когда Велимир погрузился на самую глубину, то вдруг открыл глаза. На самом дне, в синей полумгле вод - нежданно выступили утесами белые стены, идущие сплошным окружьем. Померещилось иль нет? Успел подумать он, однако в следующий миг вода вытолкнула его обратно на поверхность. Он торопливо выскочил на берег.
   Дышалось легко, теплый летний воздух быстро высушил одежду. Велимир хотел было расспросить девицу про стены на дне озера, но той уже и след простыл.
   Со следующего дня воевода стал поучать молодых не только бою с оружием и свиле - уменью уклоняться и уворачивать тело от любых ударов и летящих стрел, - но и воинскому танцу. От старого волхва Ратислав узнал, что этот необычный вид ратания был важным священнодействием вятов, которое называли Ломанием или Перуновым Плясом. Входя духом и телом в его русло и целиком раскрываясь в нем, воин достигал единения с Громовитом, со всеми своими пращурами, ставшими ратаями небесной гридни, и с Отчей Землей. Во время таких плясов юноши чувствовали, как клокочет и переливается в них необоримая сила, сердечный огнь достигает Златой Сварги и нисходит обратно осознанием своей неуязвимости.
   После того как парни освоили сулицу, длинное копье, кистень и меч, Ратислав познакомил их с самой важной и сокровенной техникой вятов - боем двумя мечами. Это смертоносное умение, за которое ромеи называли своих северных соседей "обеерукими воинами", наводило на врага ужас и не оставляло ему надежды добиться победы в сече. В натренированных руках сдвоенные клинки летели быстрее ветра, рассекая любое препятствие на своем пути, поражали под всеми углами, разносили в щепы доспех и щит, а вращения, скачки, скруты и развороты, которыми бойцы усиливали действие своего оружия, превращало его в неостановимый железный вихрь. Такого напора не могли выдержать ни ромеи, ни годь, ни степняки, любыми хитростями и посулами пытавшиеся заполучить в свои ряды обееруких вятских ратичей.
   Когда молодцы, собранные воеводой из нескольких сел, наблюдали, как упражняется на лужайке близ Синь-Реки сам Ратислав, у них даже перехватывало дыхание. Воевода кружил над травой словно беркут, а руки его испускали снопы молний, испепеляющих все вокруг: это клинки, неразличимые из-за скорости движения, прокладывали себе дорогу, кромсая на куски пространство. Порою вся фигура Ратислава превращалась в один размытый волчок световых лучей и брызг.
   Однако Велимиру и его товарищам новые приемы давались с трудом. Соединить в один рисунок удары с двух рук, качания туловища и повороты казалось чем-то невообразимо сложным. Мечи мешали друг другу, сталкивались и нарушали движение, порой оставляя на коже царапины и ушибы.
   - Высшее воинское умение можно сравнить с безупречно вырезанной из цельной породы дерева капью Небесного Ратая, - говорил на это Ратислав. - Но дело сие многотрудное. Ваша учеба - обтачивание своей породы. Слой за слоем вы снимаете все лишнее, чтобы мог проявиться настоящий образ, уже сокрытый в древе. Пока ваше изваяние - корявое и шероховатое, однако с каждым днем вы улучшаете его, стремясь освободить из плена свою совершенную природу.
   И тогда Велимир попробовал крутить мечами, помогая себе песней.
   - На восходе солнце вставало
   Ярыми лучами темень разгоняло.
   Златоокое светило:
   Белозарный Ярило.
   Дело сразу пошло на лад, стоило только нащупать нужный напев. Руки сами подхватывали рисунок песни, и двигались уверенно, не мешая друг другу.
   - Облекуся облаками,
   Разойдусь в полях дождями.
   Живой землю напою,
   Во лугу травой взойду.
   Понемногу уступала и эта нелегкая наука. Велимир помогал себе песней сначала про себя, только в мыслях повторяя привычный напев - а потом уже руки сами стали двигаться, точно и вовсе без участия головы, выписывая немыслимые узоры.
   Скоро наступил черед кулачного боя. Велимир и другие юноши с малолетства были знакомы с забавой, называемой свалою- сцеплялкой или боевищем, где закалялся характер будущего мужчины-воина, воспитывался решительный нрав, умение переносить боль и принимать верные решения. Выстраиваясь обыкновенно в две ватаги под началом вожаков, селяне бились за поле или луг. Самые крепкие бойцы - надежи - прорывали сплоченный строй удальцов противника, после чего начиналась общая вала. В таких состязаниях вяты оттачивали свои кулачные приемы и пробавлялись этим ратанием, бывало, до самых седин.
   Однако теперь Ратислав посвящал своих учеников-ратоборцев в более сложные способы боевища, заместо нехитрых зуботычин и тумаков под микитки показывая разные оплеты и подсады с попаданием в самые болезненные места. Иногда они напоминали Велимиру повадки лесных зверей: ломовой напор медведя, прыжок волка, круговой зацеп рысьей лапы. Ратислав подтвердил догадку юноши.
   - Первым преизрядным кулачным искусником был Сварог-Отец, - пояснял воевода. - От него предки наши и науку сию приняли. Остальное - доглядели за лесными нашими братьями, исконно умеющими конечностями своими супротивников сокрушать.
   Наступила зима.
   Реки застыли, и белой чашей теперь казалось лесное озеро. Велимир упорно искал встречи с девицей - да все без толку. Не иначе, и правда ушла в подземные хоромы до следующей весны.
   Теперь Ратислав заставлял юношей биться на льду, дабы не могли их повалить никакие удары. Парни точно врастали ногами в ледяную твердь, ходили и бегали, не боясь оскользнуться - и продолжали вести бой.
   Правда, случилось так, что Отрад, отбиваясь от кулаков Загребы, зашел на промоину, и лед под ним проломился. Зло зашумели, осыпаясь и крошась, его края; напрасно Отрад пытался за них зацепиться. Улегшись на лед, где был он еще крепок, Загреба попытался достать друга рукой, но напрасно - едва сам не ушел под воду.
   Подбежав к товарищам, Велимир, не раздумывая, вдруг бросился в полынью - и одним толчком выбросил Отрада на прочный лед. Его самого от такого толчка погрузило в глубину, но он оттолкнулся ногами ото дна - и всплыл. Ломая лед, добрался до берега.
   Парней окружили, набросили тулупы, повели сушиться. На Велимира смотрели почти как на сказочного витязя, он же чувствовал, что после Бело-Озера ему и не такое было по силам.
   Вскоре после этого события юноша вновь встретил свою знакомицу из Ольховой Рощи.
   Подходили Святки - самое темное время в году. Девицы в Лубяном Починке приступали к гаданиям, собираясь затемно у одной из подруг, Милавы - правду сказать, более для развлечения, нежели для истинного вызнавания судьбы. Светана с хутора Ощеры более сдружилась с девицами из Нового Села и чаще бывала там. Несколько раз ее ненароком встречал Велимир. Посматривала она на него странно, но никаких речей не заводила, а он мыслями был всецело в Ольховой Роще.
   Лес блестел снежными иглами, порой вздымаясь серебряной пылью, стоило только дунуть ветру или промчаться птице. Мороз пощипывал щеки и уши, вьюном залезал за ворот. Велимир радостно бежал по зимнему лесу - и вдруг замер и обомлел.
   Навстречу ему неслась тройка, но не коней - лесных оленей, звонко гремящих бубенцами. Они были запряжены в сани-обшевни и двигались легко и свободно - широкие копыта их не проваливались в снег. А правила тройкой все она же - загадочная дочь седонского вождя. Только на сей раз девица была точно окутана белым сиянием: белая меховая шапка скрывала ее косу, белая шубка охватывала стан, белые сапожки выглядывали из-под края белой шерстяной поневы.
   - Подвезти тебя, добрый молодец? - с улыбкой спросила она. - Куда на этот раз путь держишь?
   - Подвези, коли не в тягость буду, - согласился Велимир легко, и запрыгнул в сани.
   Девица уселась рядом.
   - Сумеешь править моей тройкой?
   - Откуда у тебя такие чудные вожатые? - Велимир взял поводья, тряхнул ими - и олени, точно почуяв руку хозяина, повлекли сани быстрее ветра.
   - Испокон веков рода наши с лесными жителями дружбу ведут, - отвечала она, улыбнувшись. - Я тут подумала... - она лукаво посмотрела на своего спутника. - Тяготит тебя, что не знаешь, как величать меня, а уж больно хочется. Так зови Руженою. В имени этом много важного сокрыто, да есть и от всех имен понемногу.
   Олени бежали на редкость проворно, Велимир оглянуться не успел, как они довезли до самой опушки леса подле Лубяного Починка.
   - Ну, дальше ты сам, - указала ему Ружена. - Из лесу моим коням хода нет.
   Она поворотила сани и лихо исчезла в снежной пелене, а Велимир все смотрел ей вслед.
   Думал он быстро дойти до избы Ратислава, как вдруг на самой околице его окружили хороводом девицы из Лубяного Починка.
   - Что ж ты, добрый молодец, мимо нас идешь, а на нас не глядишь? - обратилась к нему самая бойкая девица, укутанная в шерстяной плат и теплую овчину. - Али мы не хороши?
   - Всем вы хороши, девицы, - поклонился Велимир как мог учтивее, - только люба моя не здесь живет - в лесу, на выселках.
   - Не иначе как Светанка всех парней переманивает? - с внезапной злостью бросила другая девица. - Из села ее выгнали, так она и там за свое взялась!
   - Бежим к ней, снежками закидаем! - предложила третья, и девицы гурьбой кинулись в лес.
   - Стойте, девицы! - вслед им крикнул Велимир без особой надежды. - Не Светана это, не дочь Ощеры. Иная девица меня сна лишила...
   В ответ снежками закидали его самого, но своего Велимир добился - дальше девицы не побежали. Уворачиваясь - вот так нежданно пригодилась наука Ратислава, - Велимир добрался до избы воеводы и укрылся за изгородью.
   На помощь ему пришли парни, что собрались у Ратислава на занятия. Снег летел тучей, крику и визгу тоже было хоть отбавляй, а воевода стоял в стороне и лишь посмеивался.
   Но слово сказанное далеко в лесу разносится. Когда Велимир заглянул к Ощере, вспомнив о своем данном обещании, отсельник смерил его косым взглядом.
   - Правду сказывают, - спросил он, пока гость отогревался травяным настоем с пирогами, - будто ты уже и невесту себе сыскал?
   - Может, и правду, - подумав и дожевав пирог, отвечал Велимир, - да только невеста моя про то не ведает.
   - И кто ж она? - в упор спросил хозяин.
   - Руженой назвалась, - не желая юлить, сказал Велимир. - Дочка седонского вождя.
   В дверях горницы как раз появилась Светана. При этих словах она вдруг нахмурилась, быстро развернулась и вышла.
   А Велимира на следующий день вновь встретила тройка оленей, и все та же рука правила ими.
   - Ну, что ж, суженый, раз уж назвался женихом - поехали с татой да алей моими знакомиться, - указала она юноше на место в санях, называя своих родителей седонскими словами.
   Едва коснулся Велимир возка, как олени рванули с места. Через мгновение сани вынесли на озерный берег и помчали по белому льду. Берега же вздымались все выше и выше. Долетев до южной оконечности озера, тройка мчалась теперь по широкой горловине, из которой летом изливалась речка - сток. У высокого обрыва олени остановились.
   - Приехали, вылезай!
   Оставив сани у берега, Ружена раздвинула сухие ветви и корни, свисающие с крутого обрыва. За ними возник черный провал пещерного грота. Изнутри тянуло теплом.
   Велимир двинулся следом за своей провожатой в глубины неведомого подземелья. Когда скрылся белый свет зимнего дня, Ружена внезапно свернула в боковой проход, покато уводящий вверх по вырубленным в земле ступеням. Впереди послышалось журчание живого ручья, не скованного льдом.
   Юноша ступил туда за своей провожатой - и замер. Перед ним выросли огромные подземные хоромы с кровлями, державшимися на двух рядах столбов, резными подкрылками и утицами в форме рыбьих голов. Всюду по стенам горели светочи, блистали самоцветы на балках. Неожиданно резные врата самого большого терема распахнулись и в глаза Велимиру ударил еще более яркий свет. Это засияли искрами одежды правителей, восседавших на двух высоких престолах с резными подлокотьями в виде бегущих ланей. Женщина, облаченная в долгорукавное белое платье с затейливой вышивкой в виде птичьих крыльев, была похожа на Ружену. Лицо ее, еще вполне молодое, выделялось совершенной красотой, очерченное белоснежными лентами высокого повойника. Мужчина рядом с ней одет был попроще: в опашень с узорочьем, застегнутый на длинные кляпыши, но взгляд его глаз, казалось, пронизывал насквозь.
   - Стало быть, это ты нашу дочку в жены взять надумал? - сразу, без приветствий, вопросил он гостя. Кожа его лица с властным подбородком, словно золотилась в световых отблесках.
   Не в силах говорить, юноша только поклонился.
   Женщина внимательно смотрела на Велимира. Таких ярких светящихся глаз он доселе еще не видал.
   - Нет, - вдруг вымолвила она, обозрев его с головы до пят.
   Велимир недоуменно встретил ее прямой взгляд.
   - Не время ныне для этого, - невозмутимо объяснила она. - Слишком много горестей и трудов предстоит тебе осилить, прежде чем сможешь ты назвать дочь нашу своей женою.
   - Я готов ко всему, - отвечал Велимир непреклонно. - Только скажите, что не отвергаете мою просьбу.
   - Ровно через год придешь и попросишь снова отдать за тебя нашу дочь, - решил мужчина. - Тогда и поглядим. Но помни - сегодня тебе открылось то, что не каждому дозволено видеть. Помнишь ли ты, что узрел на дне озера, когда тебя окутали его холодные воды?
   В памяти Велимира сразу всплыли высокие белые стены. Он молча кивнул.
   - Немногие решаются окунуться в озеро, - в раздумье заговорила женщина. - Еще меньшим открывается потаенный град на дне его. Но совсем немногие знают, где отыскать туда вход.
   - Пред тобой, Велимир, хранители входа в Белоградье, - тихо, с легким трепетом произнесла Ружена.
   - Именно так, - подтвердил ее отец. Внезапно голос его стал очень торжественным.
   - Здесь, под спудом забвения, покоится до поры древняя тайна, и она может повернуть вспять русло событий в вашем мире, мире закатного солнца. Ты видел дно озера, но за ним - бездонность. Белый Город - кладезь потаенного знания, в безвременьи которого звучит голос потомков богов. Тайна его - поистине великое чудо. Врата ее отворятся, когда так будет угодно высшему промыслу, а закатное солнце над озером исчерпает себя. Тогда взойдет над землей солнце предвечное - без лика и цвета - и люди в безладье вашего мира вновь обретут свое настоящее призвание. Еще знай, - добавил он в заключение, - ежели станет совсем туго, силы Белоградья придут вам на помощь. Вот только для этого придется тебе вновь отыскать этот путь и сохранить свою любовь.
   Велимир еще раз поклонился, и, повинуясь Ружене, покинул пещеру.
   Затворились подобно створкам врат за ними ветви и корни - словно и не было вовсе никакого прохода в подземье. И хотя Велимир в точности запомнил расположение сокровенного места - сколько он ни бродил потом по лесу, но даже озера этого не сумел отыскать.
   А потом зазвенели ручьи, зазеленели берега, лес загустел - и укрыл свое заповедное сокровище. Наступала весна.
  
  -- Глава 6. Водь.
   Ощера в напряжении выглядывал прогалины среди древесных ветвей и бурелома. Сучья везде были корявые, кривые, они словно напухли от какой-то таинственной силы, так и выпиравшей наружу. Иногда они напоминали щупальца, иногда - растопыренные пальцы. Отсельник устало прислонился к раздвоенному тополю с ободранной корой и отер со лба пот. Сомнений быть не могло: он заблудился. Замшелый Бор окончательно загнал его в свое самое дремучее логово. Неожиданно стало трудно дышать, и Ощера рванул кляныш на рубахе.
   Вечер еще не спустился на землю, и отсельник не мог надеяться на помощь путеводных ярок, указавших бы ему дорогу к дому. Упорно следуя на полуночь - к Синь-Реке, направление к которой он находил по сосновому мху, Ощера лишь запутывался еще сильнее.
   "Ну точно, лесовик водит", - прокралась в душу безрадостная мысль.
   Еще зимой задумал Ощера, известный резчик по дереву среди всех вятских весей, выточить лик Хорса для урочища близ Сизой Воды, но все не мог отыскать подходящей породы. В поисках своих он решил отправиться в Замшелый Бор, однако там вдруг безнадежно заблудился и теперь не знал, как ему вырваться из пут коварного леса. Дергач, взлетевший на самую крону тополя, словно в насмешку над незадачливым резчиком стал что-то насвистывать. Ощера с досадой хлопнул ладонью по древесному стволу. Внезапный шорох в кустах заставил его повернуть голову и он успел заметить что-то лохматое, прошмыгнувшее за ельником. От испуга Ощера даже втянул голову в плечи и сжал в руке топорище. Существо явно имело человеческое подобие, но показалось ему ужасно уродливым.
   "Даже если ты леший, больше не дам водить себя за нос", - с отчаянной решимостью подумал изгой.
   Он устремился за скрывшимся существом и вскоре заслышал треск веток под его ногами. Это придало Ощере уверенности. Он ринулся вперед стремглав, только успевая огибать пни и завалы сухостоя. Лесовик, еще пару раз показав в прощелы можжевеловых ветвей свою темную спину, уходил без оглядки - кособоко, неловко и заволакивая одну ногу. Он явно уступал в проворности преследователю.
   "Если только нарочно в ловушку меня не заманивает", - на мгновение мелькнула предостерегающая мысль.
   Но Ощера уже не мог совладать со своим пылом. Он только слышал, как неистово колотиться его сердце, словно кто-то со всей силы колошматил в било. Должно быть, еще полверсты резчик преследовал лохматое существо, продираясь через чащобы и буераки, как вдруг лесное создание исчезло окончательно.
   Ощера замер на месте, в изумлении оглядываясь. Вокруг царила удивительная тишина. Птицы умолкли, не скрипели деревья, не шумел ветер - только глухая спертая духота растеклась под корнями вековечных стволов.
   Вдруг рядом с Ощерой упала шишка. Он поднял голову.
   Существо сидело на высокой ветке ели и, должно быть, усмехалось, глядя на изгоя из-под топорщащихся бровей.
   - Ну, что, поймал? - речь его была грубой, скрипучей и походила больше на древесные скрипы, но Ощера каким-то образом ее понимал, несмотря на то, что лесовик явно говорил на незнакомом наречии.
   - Почто чары на меня навел? - грозно взвился отсельник, уже разобравшись, что имеет дело с человеком из плоти и крови, и погрозил ему топором. - За все мне ответишь, окаянное отребье!
   - Прежде чем грозить - поймай сперва! - ехидно отозвался лесовик с недосягаемого расстояния.
   Ощера примерился уже, как бы половчее достать его топором, но тот неожиданно спрыгнул вниз и стал неподалеку от изгоя, отделенный от него корнями ели.
   Он едва доставал ростом до плеча Ощеры. Лоб у него был низким, покатым - беспорядочные космы волос опутывали его почти целиком, кожа - темной. Глаза оказались разными: правый - черный и маленький как уголек, левый - ярко синий, округлый. Густая борода и усы облепляли рот так плотно, точно росли из самых губ. На незнакомце болталась протертая до дыр замасленная рогожа, подпоясанная лыковой веревкой.
   - Не наводил я чар, - заявил незнакомец с обидой. - Мы, водь, люди тихие.
   - Опять меня морочишь, коломес, - Ощера не опускал топора. - Видать, совсем за дурачину держишь? Что еще за водь такая?
   - Мы у Белого Омута живем, - растолковал незнакомец. - Племя у нас небольшое. Рыбу ловим, зверя бьем, шкуры скоблим и кость обтачиваем. Вреда никому не желаем.
   Резчик наконец опустил топор и почесал лоб в раздумье. Было похоже, что странный лесной человек говорит правду.
   - Сколь изб в твоем селе? - спросил как мог сурово.
   - Много. Тебе про то знать не надобно, - отозвался водин.
   - То уж я сам решу, что мне надо знать, а что нет, - проворчал Ощера. - Воины есть?
   Человек замотал головой.
   - Откуда? Рыбу ловим, зверя бьем, с людьми не воюем.
   - Кто князь?
   Незнакомец поднял мохнатые брови.
   - Ты меня еще не поймал, чтоб вопросы задавать, - возразил он. - Али еще побегаешь?
   - Ладно, - сдался Ощера.
   Тут он увидел длинный нож, притороченный к опояске инородца.
   - А ну, дай-ка сюда, - потребовал изгой.
   Человек протянул ему нож, а сам просительно вытянул вторую руку. Подумав, Ощера на всякий случай отступил, но сунул ему в руку свой топор.
   - На, смотри.
   - Ух! - не сдержал восклицания человек, ощупав обух и лезвие. Поскреб ногтем, понюхал.
   Ощера же, разглядывая бесхитростную рукоять ножа лесовика и его узкое лезвие без желобка, с удивлением обнаружил, что нож костяной.
   - Эдаким особо не наохотишь, - сказал он с пренебрежением. В нем вдруг пробудилось гордое осознание своего превосходства над неуклюжим дикарем, никогда не видавшим железа. Захотелось окончательно посрамить незнакомца, отплатив за недавно пережитый страх.
   - Теперь гляди, - он взял водина за руку с топором, поднял ее - и ударил по ножу, зажатому в своей правой руке.
   Топор с легкостью перерубил нож пополам.
   Человек на миг онемел от изумления, а потом разразился восторженными криками.
   - Топор мне, - скорее сказал, чем попросил он.
   Ощера задумался.
   - Хорошо. Но тогда веди! - приказал строгим голосом.
   - Куда? - не понял незнакомец.
   - Покажешь мне свое селение.
   Человек замотал головой.
   - Никак нельзя. Жрец запрещает чужих водить.
   - Тогда топор отдавай, - потребовал Ощера.
   Человек тяжко вздохнул, посмотрел на топор, на обломки ножа - и покорился.
   Они шли заболоченными полесьями, темными хвойными кущами, до которых Ощера прежде не добирался. Резчик только по сторонам глазел: пихты и кедры здесь были особенно большими, они захватывали землю змеящимися корневищами и дышали холодом, даже в жаркий летний день обдавая морозной тяжестью кожу. Хлюпали мхи и лишайники, противно хрустел вереск. Еще и кукша надрывалась изо всех сил, беспокойно шуруя в крушине. По низам же стелились пахучие папоротники, обсыпанные хвоей. Ощера невольно вспомнил, как еще в юности на Купалу искал с товарищами жар-цвет этого загадочного растения до рассвета, все перепачкались, да так и вернулись в село с пустыми руками. Не дался им в руки диво цветок, сулящий удачу.
   Изгой начал уставать от долгой дороги. Дробились кедровые орешки под ногой, дребезжал клест, а конца края пути не было видно. Когда легкий перезвон водных струй коснулся слуха, Ощера перевел дух - он понял, что рядом ручей, а значит и селение.
   - Дальше тихо идти надо, - предупредил провожатый. - Без суеты. Не то Юмо рассердиться.
   - Юмо, это вождь ваш? - спросил Ощера.
   Лесной человек посмотрел на спутника с негодованием.
   - Юмо - великий небный владыка. Радуга его лук. Ветер его дыхание. Его сила наш род защищает.
   Ощера ничего не сказал в ответ. Его все сильнее разбирало любопытство, что же это за диковинное племя, живущее у воды и почитающее неведомых ему богов. При этом он отчаянно копался в своей памяти, выискивая обрывки воспоминаний. Однажды старец Вед рассказывал про некий "дивий народец", имевший двойную природу. С одной стороны это были люди, с другой - навии-маятники. Как люди они могли строить жилища и ходить на промысел, как перекатные духи - спускаться в недра земли и в пучину вод, пропадая в таинственных мирах. Дивий народец славился тем, что владел чудесным умением обращать простые вещи в серебряные.
   Появление села водянов нарушило размышления изгоя. Ощера с недоумением отметил, что все дома представляли собой простые землянки. Не было ни тына, ни плетней, ни скотниц. Большой обтесанный столб в центре селища был расписан красной охрой. На нем выделялись какие-то волнистые линии, круги и черточки, а к закругленной верхушке были привязаны выбелевшие от дождей коровьи рога. Только на миг остановив взгляд на этом столбе, резчик даже и не понял, что произошло - ум потек, точно плавящийся воск или мед из бочки. Смутный контур горы, над земью твердыней вставший, съединил Пекло с Небесьем, прорезал весь свет посередь, а потом в дымку обрядился и пропал.
   Ощера заморгал глазами, сгоняя морочный образ, и поймал на себе взгляд водянина.
   - Что такое было? - спросил его растерянно.
   - Вестимо что, - ответил тот. - Ость мировая, Высь Белой Яри, которую Юмо зачал еще до всех времен. С него ветры птахами вещими по всей земле разлетаются.
   Ощера хотел еще что-то спросить про урочище води, да осекся на полуслове. Землянки оказались облеплены многочисленными детьми, хотя еще недавно людей возле них не было. Он сделал им навстречу несколько шагов и не поверил глазам: теперь это были мужчины и женщины. Все небольшого роста, с темноватыми лицами и лохматыми, похожими на пучки шерсти волосами. На всех одинаковые бурые вершники.
   Селяне тоже смотрели на незваного гостя внимательными глазами. Потом они немного посторонились, и вперед вышел старик, держащий на привязи двух белых рысей с голубым отливом. Глаза у старца тоже оказались разными: карий и зеленый. Ощера, смекнув, что перед ним старейшина, поклонился.
   - Какого роду-племени будете, добрые люди? - спросил он.
   - Пред ликом неба все рода едины, - молвил старец. - Все мы, людь - из огня, из воды, из земли скроены. Все плотское - от плоти одной. Все духовное - от единой соби. Спознаешь это, сведаешь, и в многоцветье знаков будешь зреть един лик, без нужды живое не именуя.
   - Прости, старче, - запыхтел Ощера. - Но темных твоих речей я не разумею. Ты бы мне селение свое показал.
   - Изволь, - согласился старейшина, передовая глухо рычащих зверей провожатому резчика.
   Перво-наперво он проводил гостя в свое жилище. Землянка старейшины оказалась побольше других, и внутри нее было на удивление светло, хотя ни очага, ни светцев, ни отверстий Ощера не нашел. Кровля была выложена ивовыми прутьями, плотно обмазанными глиной, вдоль стен висели звериные шкуры, в углу, у скамьи стояли костяная острога и копье с костяным рожоном, а на вязанной из лыка циновке высилась горка из деревянных мисок. Но сильнее всего привлек внимание гостя дальний угол на восходе, тот, где должен был находиться Красный Кут - на льняном рушнике, прошитом красной нитью, лежала большая желто-зеленая ящерица с пузырчатой головой и острым гребнем на хребте. Приподняв морду, она встретила гостя взглядом блестящих круглых глаз и неприятно зашевелила раздутым кадыком.
   "Тьфу-ты, пакость какая", - подумал про себя Ощера.
   - Ты что это чело-то перекоробил? - спросил его старейшина.
   - Видано ли дело, чтоб на место божницы всяких тварей клали? - с осуждением произнес резчик.
   Водянин усмехнулся.
   - Ящерка эта постарше наших прадедов будет. Она с искону времен наш оберег-охоронитель, оттого и почитаем ее всем родом.
   - Ну? - не поверил Ощера.
   - Погляди на меня, - продолжал старейшина. - Седина давно всю голову выбелила, а кости стали дряхлыми как корни трухлявого пня. Давно на свете живу и немало понял. А все одно у этой ящерки уму-разуму учусь. Она наш главный наставник.
   - Чему же она может научить? - уже с некоторым доверием к словам старца спросил Ощера.
   - А ты сам погляди, не бойся.
   Отсельник осторожно приблизился к ящерице и только тут увидел пестрое узорочье, сплошной разноцветной вязью покрывающее ее бока.
   - Через нее Отец-Юмо с нами разговаривает, - прорек старейшина. - Узоры на ней день ото дня новятся. То владыка нам знаки посылает, а мы по ним рядим как жить и что деять, какой беды сторожиться.
   - Прикоснуться к ней можно? - неожиданно попросил Ощера.
   - Это у нее спрашивай. Коль признает тебя - подпустит к себе.
   Ощера сделал шаг к ящерице и вытянул над ней руку. Та даже головой не повела, хоть и смотрела в упор, изучая нового человека. Спина ее оказалась необычайно теплой, что совсем привело Ощеру в недоумение. Он уже раскрыл рот, чтобы задать старцу вопрос, как вдруг заметил, что волнистая голубоватая черта на правом боку ящерки распрямилась в белесую линию, прямую как стрела.
   - Юмо с тобой говорит, - сказал на то старейшина. - Через знаки слово речет.
   - Что за слово?
   - Напутствие тебе посылает. Сие напутствие: ступать за ветром. Если дорога твоя будет ровна, точно натянутая струна, не загубишь цветов на спелом лугу.
   - Как это понимать? - выпучил глаза Ощера.
   - Слово тебе молвлено, - старец развел руками. - Отверстым сердцем его спознай. А как спознаешь - дей тако, как предчертано небом.
   - Могу ли я снова прийти и о судьбе у Юмо выспросить?
   - Повсегда можешь. Как взовьется солнце над землей и вещие птицы пропоют хвалу жизни, а пчелки-труженницы наполнят жужжаньем своды лесные - оленья тропа в чаще сама приведет тебя к нам.
   Потом старейшина показал гостю другие жилища, лодьи-долбенки на берегу совершенно студеного ручья, где рядом с людьми, не таясь, скакали барсуки, детишек, играющих с молодым волчонком.
   - Отец земли и Мать воды когда-то породили наш народ, - поведал старейшина. - Мы владели всем этим краем до того, как сюда пришли Белолицые. Предки наши были наделены силой богов, но она стала причиной их несчастья. В лесах и полях они становились обликом подобными медведям, оленям и рысям, а возвращались в свои жилища людьми. Белолицие по неведанью истребили многих из них и священный дар исчерпал себя. Нас оттеснили к ручьям и болотам, где мы и пребываем поныне, избегая встреч с другими племенами. Но обычаи свои мы исто храним.
   Старец поднял на изгоя свои разноцветные глаза, и Ощере вдруг показалось, что они стали совершенно белыми, словно два светца.
   - Теперь ступай, - рек он. - Вон уж, ворон-скрипун на ветлу взгромоздился - глазами зыркает. Как бы не навлек ты на нас какой беды. Ступай к своим и о нас без большой нужды не сказывай. Считай, что сон тебе привиделся.
   Резчик не стал возражать, тем более, что и сам уже заторопился в обратный путь. Водин, которому он подарил топор, вызвался проводить его до Замшелого Бора. Дорога назад показалась Ощере совсем короткой. Он даже хотел спросить своего проводника, как могло статься, что они в мгновение ока оказались у знакомых сосняков, но водянина рядом не оказалось.
   Постоял отсельник, по сторонам посмотрел, покликал - только тетерев из кустов ему отозвался. Ощера растерялся: ужели маята разум застила? Тогда куда подевался его топор? Потоптался по пролескам и кущам, пока не нашел ель, возле которой встретился с водянином. Ощера середь лишайников пошастал, по мхам руками пошарил, силясь отыскать обломки костяного ножа, да тут и обомлел: меж двух лопушин белоснежными бликами переливался целехонький нож с узким лезвием без желобка. Взял его в руки и ахнул - нож оказался из чистого серебра.
  -- Глава 7. Крепость на берегу реки.
   На крутом берегу, осыпями сбегающем к реке, взметнулась к небу мрачная серая громада крепости.
   Десять лет назад новые хозяева этой земли воздвигли ее, дабы утвердить свою власть над краем Седых Холмов. Прозвали ее в округе Клыками Вепря. Сложенная из добротных дубовых бревен, со стороны реки она опиралась на высокие сваи, вбитые в береговую кромку, так что перед нападающими представала сплошная стена, возносящаяся от самой воды в белесую высь. Над сигнальной башней выдавался штандарт: набитая соломой волчья голова на длинном шесте. Иногда в прорези бойниц можно было различить дозорного в сером суконном плаще и круглом шлеме с ястребиными перьями - он неспешно ходил взад и вперед, волоча тяжелый щит. Поветрие доносило изнутри крепости запах костра и просяной каши, варимой на воде.
   Однако же врагов, желающих овладеть этой твердыней, в последнее время не осталось. Из крепости далеко расползались слухи, сеющие суеверный ужас в сердцах и без того запуганного окрестного люда. Говорили, что в цитадель прибыл маг, творящий черную волшбу, забирающий души и жизни людей для своих темных богов.
   Ладья негромко причалила к береговой косе в небольшом отдалении от крепости, укрытая от взоров ее обитателей излучиной реки.
   - Нам в добавок к ясам еще годяков не хватает, - проворчал Загреба, выпрыгивая из ладьи вслед за Велимиром.
   - А ты бы хотел, чтобы они стакнулись у нас за спиной? - осадил его Ратислав, тоже оказавшись на берегу. - Велимир все правильно делает.
   - Вот если б еще сделать так, чтобы годяки подумали на ясов, будто это они им крепость порушили, - мечтательно вздохнул Отрад.
   - Сперва надо, чтобы было, о чем говорить, - оборвал разговоры Велимир и, сделав знак, повел небольшой отряд прочь от реки.
   Ладью вытащили и схоронили в кустах. С Велимиром отправилось человек десять - все из юной дружины Ратислава, - и еще столько же остались ждать их возвращения в месте высадки.
   До темноты они должны были таиться в перелеске на расстоянии полета стрелы от крепости, а потом попытать счастья в ночном нападении...
  
   ...В тот день у Ратислава в избе сидел гость помладше хозяина - постарше юношей, и что-то оживленно ему рассказывал. У него были крупная голова с рыжими волосами на короткой шее, глубокая переносица и острый взгляд. Сиреневая однорядка вся покрылась слоем пыли, чоботы стоптались от многих и трудных дорог.
   - Присаживайтесь, - пригласил вошедших товарищей воевода. - Послушайте, о чем говорят люди из дальних мест. То Спех, что ходит с товаром из нашего края в другие земли.
   Спех оглядел парней и продолжил свой рассказ.
   - А у годов нынче не житье. Говорят, часть их уже к ромеям подалась, наши-то соседи пока держатся, да больше из гордости, чем от силы. Вряд ли долго устоят.
   - Так и славно было бы! - заметил Загреба.
   - Чего ж славного, - хмуро возразил Велимир. - Если они под ромеев пойдут, стало быть, дальше им одна дорога - на нас. Раньше хоть с теми ворогами воевали, а больше-то им теперь ни добычи, ни земли взять будет неоткуда.
   - Однако самое главное не это, - продолжал Спех. - С полудня толкуют, что великие дела в степях творятся. Минувшей осенью много нашего народу оттуда на Полночь потянулось. Ясы точат мечи да собирают ватаги, и отовсюду к морю стекается люд. К большой рати готовятся. А с кем - понятно. На нас они пойдут.
   - Отчего ты так уверен, что на нас? - спросил Ратислав.
   Спех тряхнул головой.
   - Дальше-то на восход за рекой - пустоши да безлюдье, только за морем народ живет. Туда идти незачем. К полудню - горы, да там и крепости неприступные, и войска большие. С ромеями они в дружбе. Кто остается? Годы да мы.
   - Так почему не на годяков? - недоумевал Загреба.
   - Да потому, что не в обычае у степных воителей отнимать чужую добычу, - усмехнулся Ратислав. - Коли бы ромеи их позвали - тут бы они примчались, не упустили своего. А сами, под носом у союзника отбирать земли - нет, не станут они. Им как раз удобная выпала пора: годы ромеями связаны, в спину не ударят. Стало быть, на нас пойдут.
   Воевода торжественно поднялся и приказал собираться всем своим ученикам.
   - Ну, вот и пришло время, ради которого я вбивал в вас основы ратного дела, - произнес он. Говорил он бодро, но в глазах сквозила печаль, когда он осматривал собравшихся вокруг него юношей, своих верных воспитанников. - На южные рубежи вятских земель нацелилось острие копья ясов. Так что путь наш - не на запад, как думали мы, а на юг. Оттуда обрушится первый удар.
   - Но бою с конниками ты нас не обучал!- почти испуганно напомнил Загреба.
   - Выходит, надо их спешить, - хитро улыбнулся Ратислав. - Ежели не можешь одолеть врага в его стихии - замани его в свою.
   - Не пойдут они в лес, - покачал головой Спех. - Побьют тех, что на опушках сидят, возле степей - а лес выкорчуют или сожгут. Или тех же годов натравят. А нам, видать, так и судьба - по болотам да по чащам мыкаться. Сколько умельцев загинуло, сколько искусств да ремесел навсегда утрачено, - он с грустью оглядел привезенный товар. - Ведь, бывало, и посуду, и оружие, и рухлядь возил из вятских краев - а теперь одну пушнину да меха... Даже вон, оружие от годов привозим, - он указал головой на свой меч. - Как бы и держать его не разучились.
   - Ну, это мы посмотрим, разучились вяты держать меч или нет, - возразил Ратислав. - Да и на ясов поглядим - может, и не так они страшны, как о них молва бытует. Какие бы сказки ни сказывали, будто никакое железо их не берет, только стрелы отравленные, тонкой иглой очиненные - а не встречал я еще непобедимых противников. И ясов, помнится мне, бивали... Так что собирайтесь! Без нас, может, и не выдюжат сородичи наши, что на полудне обитают - а с нашей помощью, глядишь, остановят недруга.
   Однако когда гости разошлись, а Спех улегся спать, воевода в раздумье продолжил бродить из угла в угол перед оставшимся в избе Велимиром.
   - Пока мы в лесу, мы сильнее, только никто не знает, откуда обрушится следующий удар степняков, - размышлял вслух Ратислав. - Война - их главное занятие, к которому они приучены с малолетства. Мы же не сможем вечно держать нашу рать наготове. Даже если соберем людей - пройдет зима, вновь наступит весна, и народ потянется к полям, к хлебам, к семьям. Ежели в эту пору алане воротятся - остановить их будет уже некому.
   - Что же ты предлагаешь? - спросил Велимир.
   - Надо нанести удар первыми. Пойти им навстречь.
   Юноша недоверчиво покачал головой.
   - В степь? Они сметут нас, не заметив.
   - Отчего же? Когда-то ясы разгромили ваших предков, загнав их в леса, это верно. Но если ты думаешь, что это далось победителям легко, ты не знаешь своих пращуров. Сколотские конные лучники не давали ясам покоя ни днем, ни ночью, и хоть отступали перед их кованой ратью - наносили ей огромный урон. А потому, мы можем поступить так же: у нас будет отряд стрелков, несущий дозор в порубежье со степью. При появлении степняков он встретит их стрелами - и на легких конях умчится под заграду леса. Алане попытаются его настичь - но тут уже их будем ждать мы.
   - Где взять таких стрелков? - покачал головой Велимир. - Если и остались вои, умеющие биться в седле - так не средь наших племен.
   - Не все так плохо, парубок. Многие из подобных умельцев пошли служить годи и край их недалече от нас. Было время, когда годяков в степи они приняли с радостью, узрев в них избавителей от гнета аланьего. Позже годские вожди сколотили из них особые ударные дружины - комонников и пешцев. Так появились знаменитые эрулы, которые ратной удалью послужили годякам изрядно. Потом они поняли, что просто сменили одно ярмо на другое, да было поздно. Годы всех своих союзников держат в железных тисках.
   - Так что же?
   - Думаю, ежели как следует потолковать с вождями эрулов, удастся склонить их на нашу сторону. Ругов хомут им давно шею натер.
   - И они изменят клятве? - усомнился Велимир.
   - Все может статься...
   Ратислав словно в воду глядел. Следующим утром, когда Спех покинул своего гостеприимца, в Лубяном Починке объявились двое выходцев из народа эрулов. Это были молодые светлобородые воины довольно сурового облика в холщовых рубахах, подвязанных ремнями из металлических блях, заостренных кожаных шлемах-шапках и меховых плащах, застегнутых на правом плече. Они заглянули в крайнюю избу, к Ратиславу, где остался ночевать и Велимир.
   Сами эрулы называли себя яролами или ярилами. Они не были вятского роду-племени, но в дальних предках своих имели тех же людей, что почитали своими пращурами и вяты - сколотов, будинов и геверов. Про них рассказывали разное: иное казалось затейливыми байками, однако при этом вызывало тайный восторг, смешанный с ужасом. Говорили, будто жениться у них могут только по такой любви, рядом с которой и смерть не страшна, и если муж умирает - жена, не вынеся потери, кончает с собой на могиле ушедшего мужа. Девицы после таких рассказов с сомнением оглядывали парней, точно прикидывая, могли бы они удавиться от несчастной любви к кому-то из них. Говорили еще, что старики или тяжко больные у них, не желая быть обузой родичам, сами уходили из жизни, принося себя в жертву богам. Впрочем, так это или нет, Велимиру случая проверить не выпало. Однако его успокаивало одно: язык эрулов был немало схож с его родным, так что переговорам ничто не мешало.
   - Нам надо видеть вашего князя, - произнес первый, что постарше.
   - У вятов нет князя, - покачал головой Ратислав.
   Прибывшие явно помрачнели.
   - Что за забота у вас? - осведомился Велимир. - Мы привыкли всем миром помогать любому нуждающемуся. Может, и вам наша помощь сгодится?
   Обнадеженные, гости начали свой рассказ.
   То, что поведали эрулы о явившемся в их селения годякском жреце, сначала показалось Велимиру совершенно неправдоподобным. И только согласные кивки воеводы убедили его, что гости говорят правду. Зная своего наставника, юноша не посмел усомниться. Отчаявшиеся рассказчики просили помощи. По их словам, влиятельный жрец годов с какой-то целью захватил их отца и теперь держит его взаперти. Братья пытались толковать с соплеменниками, чтобы выручить своего родителя и уважаемого во многих родах князя, но поддержки не получили. Общины эрулов в последнее время были очень разобщены, а страх перед годами только усилился. Опасаясь за жизнь отца, который стал заложником годьего жреца, братья прибегли к последнему средству: явились к соседям, у которых, как они слышали, собиралась дружина под началом опытного воеводы. Ратислав и Велимир выслушали их внимательно. Незаметно переглянувшись, они обещали помочь.
   - Вот видишь, - не преминул заметить Ратислав. - Сами объявились нежданные союзники, что сохранили старые сколотские навыки. Глядишь, они и наших стрелков научат, и выставим мы дружину, как бывало в старовицу. А пока - дело для вас подходящее, не слишком сложное, но годное для проверки ваших ратных умений. Поставлю-ка я тебя над парнями старшим. Будешь учиться не только мечом махать, но и воеводствовать. Сам позади пойду - помогу, коли что. Только на меня шибко не рассчитывай...
   ...Небольшая дружина ждала темноты, быстро наступающей в этих южных краях и такой непривычной для жителей севера. Ратислав с троими удальцами остался у ладьи, остальные поднялись на холм и замерли в роще. Вяты сидели тихо, стараясь не греметь оружием, поэтому шорох в кустоши позади них заставил всех встрепенуться.
   - Вы не должны туда идти, - из темноты появилась Ружена. Велимир обомлел от радости и одновременно от страха за нее.
   - Зачем ты здесь? - спросил как мог мягче, скрывая тревогу.
   - Меня послали отец и мать, - ответила Ружена. - Они знали, что ты придешь к Седым Холмам. Но знай и ты, что тебе не по силам тягаться с темным магом, что сидит в крепости. Он верен своим богам, и служит им, как умеет. Поэтому они не оставят его.
   - А мы? Что же, нас наши боги не оделили покровительством?
   - Наши боги верят, что человек сам достаточно мудр и силен, чтобы справиться с невзгодами, - отозвалась Ружена. - Отец мой не сомневался, что ты не послушаешь совета, и потому отправил меня. Я пойду с вами. Быть может, и найдется какая сила против темного мага.
   - Нет! - твердо заявил Велимир. - Тебя я туда не возьму.
   - Без меня у вас никакой надежды нет, - ответила Ружена не менее твердо.
   Ратники с удивлением наблюдали за спором Ружены и Велимира. Оба, казалось, выросли и точно сияли неземным светом. Вдруг наваждение пропало - Велимир сдался.
   - Ладно, - махнул он рукой. - Но пойдешь позади всех.
   - Как скажешь, - внезапно просто улыбнулась Ружена, устраиваясь в тылу отряда.
   Стремительно темнело. Наступала пора выдвигаться к крепости.
   Замысел Велимира был прост: подойти в темноте к Клыкам Вепря и забросать стены зажигательными стрелами, вызвав пожар, а когда защитники переполошатся, попытаться ворваться внутрь твердыни, чтобы вызволить из плена князя яролов. В случае успеха можно было толковать с яролами о союзе, тем более, вятам было что предложить им.
   Велимир сразу вспомнил, как напутствовал его перед уходом Ведислав. Они медленно ступали берегом Великой Реки, а рядом так же медленно катились темно-синие волны, захлестывая отлогую желтоватую отмель и вновь сливаясь с безбрежной гладью, словно уносящейся в бесконечность.
   - В детстве человек знает, что бессмертен, - говорил Вед. - Он воспринимает себя как неразрывную часть Всемирья, как ничтожную каплю бездонной мировой души, что тянется из тьмы тысячелетий в необъятное будущее. Он жадно впитывает знания, предания и рассказы о жизни предков, он мечтает, что сам совершит нечто великое, достойное таких преданий, и он не отделяет себя от родовичей, что жили до него, сознавая себя их прямым продолжением. Он бывает жесток - как бывает жестока природа - однако не бывает напрасно жесток. Но вот он взрослеет, и в какой-то миг его стрелой пронзает сознание конечности его бытия, самого его существования на белом свете. И потому вся оставшаяся жизнь человека проходит в вечной борьбе между этим страхом - и попыткой вернуть ту веру, что питала и вдохновляла его в детстве...
   ... Велимир посмотрел на встающую в темноте зубчатую стену - и вдруг с отчаянием ощутил в себе борьбу, о которой говорил ему старый волхв. Ужели не суждено ему оказаться достойным своих предков? Он перевел взгляд на идущих за ним людей, смотревших на него с надеждой и непоколебимой верой. Никто из них даже не подозревал, каких непомерных сил стоило молодому вождю вдохновлять их своим примером и увлекать за собой. Никто не замечал в нем ни слабостей, ни сомнений, ни душевных метаний... И вот сейчас он вдруг усомнился.
   Велимир встретился глазами с идущей позади всех Руженой. Взгляд ее темных очей точно подтолкнул его вперед.
   - Пора, - сказал он вслух и поднялся.
   По его знаку Загреба торопливо зачиркал кресалом, зажигая огонь. Запалили солому, и стрелы, обмотанные мхом и мочалом, вспорхнули к стенам крепости.
   Вместе со стрелами в темноте, прорезанной теперь огненными вспышками, к годьей твердыне помчались и ратники Велимира.
   Ворота встретили их чернотой распахнутого зева. Велимир остановился на миг в смущении - но отступать было поздно. Он повел свой небольшой отряд во внутренний двор.
   Повсюду царила подозрительная тишина.
   - Не расходиться! - приказал молодой воевода, поднимая факел над головой.
   Однако вокруг него никого уже не было... Только темнота сгущалась и точно сжимала его в своих объятьях. Она надвигалась со всех сторон, готовая раздавить...
   Велимир махнул факелом, отпугивая неизвестную угрозу. Под ногами сухо скрипела земля двора с крошками гравия - но ни стен, ни переходов вокруг не было видно. И ни одного человека нигде.
   - Я ждал тебя! - проскрипел позади него старческий голос.
   Велимир резко обернулся.
   Сухой жилистый старик в темном облачении стоял, опираясь на посох.
   - Рад приветствовать тебя, юный вождь венедов, в краю Седых Холмов. Но ты напрасно проделал столь утомительный путь. Кому ты пришел помогать?
   Отсвет факела вдруг высветил из сумрака двух бледных от страха людей, связанных одной веревкой и лежащих на земле. Велимир узнал в них братьев яролов, приходивших в его стан.
   - Это Рун и Ард, сыновья Визгара, - голос старика потрескивал как сухие дрова в пламени костра. - Воители отважные и гордые, а еще - беспощадные в своей гордости. Они привыкли держать на острие своих секир судьбы разных народов, но более всего - твоих единоплеменников. Память о них осталась в каждом овраге, в каждой канаве приграничных венедских земель, в гари остывших пожарищ и останках костей, растасканных зверьем по болотам. Если ты спросишь напоенную кровью траву ваших угодий, истлевшие балки селений и воронье, пресытившееся мертвечиной, кто отнял больше всего жизней твоих братьев, то услышишь один ответ: это эрулы. Это они убивали мужчин и стариков, насиловали женщин, разрушали ваши дома и оскверняли ваши капища.
   Велимир молчал, однако чувствовал, что дышать ему становиться все труднее.
   - Эрулы не волки, не вепри и не пантеры, неустрашимо бросающиеся на врага, - продолжал старик, безупречно говоривший на его родном языке. - Они: коршуны-стервятники, приученные терзать плоть слабых и немощных. Однако в походах они незаменимы. Сыны Вотана, увлеченные сияньем славы и мечтающие о небесных пирах в Валхалле, да о восхвалении сладкоголосых скальдов, разят противников на поле брани. Эрулы и подобные им - искореняют под корень семена вражьих родов, не делая снисхождения ни старому, ни молодому. Ты все еще не веришь мне? Тогда посмотри в их глаза.
   Велимир сжал губы, стараясь не поддаваться воздействию слов годского жреца.
   - Перед последним походом в ваши приречные села Визгар, конунг эрулов и отец этих воинов упросил нашего повелителя пустить его дружину вперед, чтобы расчистить дорогу победоносному готскому войску. Они прошлись по вашей земле как черный смерч, оставляя лишь руины и смрад. Наблюдая плоды их деяний, даже бывалые готские воители качали головами. Воистину, эрулы питают к твоему народу самую жгучую ненависть. Я думаю, у них есть на то причины.
   Маг хрипло усмехнулся.
   - Я давно живу на свете, и глаза мои видели разное в разных мирах. Но я впервые вижу, чтобы человек, соплеменников которого истребляли и травили как диких зверей, явился помогать своим кровным обидчикам.
   Велимир молчал, не желая верить в сказанное. Врагу нельзя верить, это он выучил твердо. Любое слово его может оказаться ложью, и даже правда, сказанная им - будет искажена.
   - Восстанови справедливость, - пригласил его Ингульф. - Эти двое - сыновья Визгара. Даже одежда их все еще пахнет кровью твоих собратьев, смешиваясь со зловонием их черных сердец. Ты не искоренишь всей обиды, нанесенной твоему племени, но ты можешь вернуть хотя бы немногое, из того, что причитается этим нечестивцам. Я даже разрешу тебе забрать с собой их головы, чтобы порадовать твоих воинов.
   - Мы, вяты, - мрачно выговорил Велимир, - не убиваем безоружных и бессильных противников. Освободи их.
   - Ой ли? - прищурился Ингульф недоверчиво. - Мне ли напоминать тебе об убитых вами заложниках? Все знают, что на войне венеды не жалуют снисхождением своих противников, так давай смотреть правде в глаза.
   В речи годского жреца появились жесткие нотки.
   - Эрулы не зря дышат к вам ненавистью и мечтают искоренить весь ваш род без остатка. Даже сарматы подняли против вас свои дружины. Своей беспримерной гордыней вы будите ненависть у всех соседей, а потому - вас будут бить, пока вы не исчезните навеки!
   Велимир тяжело на него посмотрел.
   - Чего ты от меня хочешь?
   Ингульф хрипло рассмеялся.
   - Ничего! Я мог бы без труда лишить тебя жизни, когда твоя нога только ступила на эту землю. Но тогда бы ты умер, преисполненный веры в правоту дела, которое затеял. Ты почти сумел освободить своих главных недругов. Однако я справедлив. Я не мог лишить тебя права на знание. Сейчас, когда твои глаза открыты вопреки глухоте твоего сердца, ты сам должен разобраться во всем.
   - Будем считать, что ты исправил несправедливость, - тихо отозвался Велимир. - Что теперь?
   - Теперь тебе необходимо время, чтобы услышать голос своего сердца и принять верное решение. Тебе помогут тишина и прохлада. А так же общество твоих новых друзей.
   И жрец сделал кому-то знак жестом руки. Из темноты к Велимиру шагнул высокий человек в волчьей шкуре вместо накидки, протянув к нему руку. Молодой воевода с трудом поборол искушение перерубить эту руку своим мечом. Он взглянул в глаза году: там не было ничего, кроме полного равнодушия.
   - Лучше не отягчай свою судьбу гибелью твоих спутников, - счел нужным заметить Ингульф из-за спины Асгрима. - Если они умрут, их участь будет на твоей совести.
   Велимир нехотя отдал меч. Его вместе с яролами препроводили в какой-то гранитный склеп, освещенный лишь одним факелом, вставленным в шероховатую стену в углу.
   Слова Ингульфа, наверное, в душе каждого гота пробудили бы всепожирающий огонь ненависти. Этот огонь пылал бы до тех пор, пока воин не добрался до горла своих врагов и не перегрыз бы его. Но Велимир не чувствовал ненависти.
   Да, ему и его родовичам немало пришлось натерпеться лиха от разных инородцев-захватчиков, жадных до добычи, вероломных, бесчестных и безжалостных. Если бы выпала такая возможность, он не упустил бы случая поквитаться с ними за зло, причиненное его единоплеменникам. Но заслуживает ли ненависти тот, кто лишен своей силы, унижен и сломлен духом? Только жалости...
   - Почему волохи забрали вашего отца? - спросил он, когда массивная дверь затворилась за ними и до слуха донесся лязг ржавых засовов. Велимир и яролы остались одни в глухом склепе. - Ведь он был на их стороне?
   Старший из братьев промолчал, отвернувшись, но младший заговорил.
   - Визгар всегда хотел, чтобы наш народ считали равным готам и сарматам. Мы долго делили с воинами Амалов тяжесть всех походов, переносили невзгоды и бесконечные потери своих собратьев, которые костьми прокладывали дорогу к величию готских конунгов. Без наших стрелков не вышло бы у них ни одной легкой победы! И что получилось? В ответ на притязания отца Йорманрик только рассмеялся и унизил его при всех, запустив в него своим кубком и прогнав с пира. Тогда отец начал втайне готовить восстание. Он задумал изгнать готов с нашей земли. Хотел договориться с аланами, да не успел. Первым схватили посыльного отца, вернувшегося с реки Алонта. Потом и его самого. Ингульф прознал обо всем мгновенно - не зря молва толкует, будто он видит мысли каждого и для него нет тайного ни в мире людей, ни в царстве духов...
   Ярол обреченно вздохнул.
   - Волкоглавые готского жреца появились в тот самый момент, когда к отцу прибыл вестник от алан. Как из пустоты возникли. Они доставили его в этот проклятый богами чертог. Теперь и он, и мы в костлявых руках Ингульфа и наша жизнь может оборваться в любое мгновение...
   - Но как после всего, что случилось, вы решили прийти к нам? - поднял на него глаза Велимир.
   Ярол потупил взор.
   - Говорят, вяты не помнят зла.
   - Мы не напоминаем о нем, - возразил Велимир. - И умеем прощать врагов. Однако мы помним прошлое.
   - Тогда вспомните и то время, когда вы, гордые и счастливые, сообща с готами разоряли наши селения! - запальчиво возвысил голос старший. - А потом вы рассорились с ними - и сами стали их добычей. Но мы в ту пору уже сполна за это вам отплатили!
   - Что бы там ни было в прошлом, сейчас у нас с вами одна судьба, - заметил Велимир, успокаивая Руна. - Быть может, предки наши и дрались не на жизнь, а на смерть, однако сейчас мы - пленники темного мага годьих богов, от которого нам вряд ли стоит ждать чего-то хорошего. Я не хочу быть игрушкой в его играх. Потому предлагаю всем вместе выбираться из этой ловушки.
   - Ты с нами, Рун? - младший из братьев с надеждой посмотрел на старшего. Тот молча кивнул.
   - А если бы тебе пришлось, - Велимир вдруг пристально воззрился на Арда, - ты бы пошел жечь наши села?
   Тот снова опустил голову.
   - Так ведь война...
   - Ясно. Хоть не слукавил, сказал как есть. Только и на войне люди по-разному себя ведут. Иные волками становятся... Иные и гордятся этим. А иные богам пытаются уподобиться.
   Скрипнул засов, отворилась дверь.
   - Выходи, - велел Велимиру Волкоглавый, появившись в проеме.
   - А они? - молодой вят указал на своих товарищей по несчастью.
   - Это не твоя забота, - холодно отрезал Асгрим.
   Даже разочарования не было. Наверное, если бы он выбрался из крепости, он бы нещадно корил себя, рвал на себе волосы, бил в грудь, называл постыдными прозвищами - за то, что попался в западню. Но сейчас в душе было полное спокойствие.
   Асгрим привел Велимира в небольшой зал в угловой башне. Под самой кровлей виднелись узкие бойницы, пол был усыпан соломой, в углу пылал очаг.
   Возле стены в деревянном кресле сидел Ингульф. В какой-то миг он даже напомнил Велимиру Веда - сосредоточенный взгляд, прямая спина, посох в руках - но если от Веда веяло спокойствием и уверенностью, то Ингульф источал настороженность хищного зверя, выслеживающего добычу.
   - Итак, венеды решили выбрать себе князя, - то ли обращаясь к пленнику, то ли разговаривая сам с собой, произнес маг. - Со стародавних времен не было такого. Не иначе, страх уже дышит им в лицо и заставляет судорожно цепляться за жизнь...
   - Князь - только название, - уверенно ответил Велимир, решив, что слова Ингульфа обращены к нему. - Мы служим не человеку, а тому, что превыше любого человека.
   - Чему же тогда?
   - Своей земле. А земля наша - весь необъятный мир. Его красоте и величию посвящаем мы весь свой жизненный путь без остатка, тогда как вы думаете лишь о том, как возвысить себя, повергнув на колени других.
   - Разве вы поступаете иначе? - Ингульф поднялся и с любопытством приблизился к молодому венеду. - Разве не главной заповедью для вас является сохранение вашего рода, ради блага которого вы убьете любого, кто на его устои покусится?
   - Законы рода положены нашими богами, и мы лишь следуем его порядку, стараясь сохранить единство с ними и не позволить прерваться нити наших поколений. Но мы никогда не прогоним нуждающегося. Мы не пытаемся истреблять соседей, как делают это ясы или годы, не пытаемся возводить свои крепости в чужих землях, как делают ромеи. Надо понимать, что если дерево растет и тянется к солнцу - оно может закрыть свет молодым росткам. Кто-то скажет, мол так и должно быть: пусть старое дерево наслаждается жизнью, душа молодые побеги. Однако можно всего лишь немного подрезать ветви и дать свет новым росткам.
   - А потом эти побеги вырастут еще, и еще, и уже они начнут отнимать соки друг у друга! - почти выкрикнул Ингульф. - Разве ромеи подчиняют своей власти соседей не с благой целью - обезопасить себя от их набегов? Разве не для того они строят укрепления в завоеванных краях, чтобы принести невежественным народам свет мудрости, накопленной ими за долгие столетия? Где та грань, за которой кончается общее благо - и начинается высасывание соков из соседа?
   - Если люди служат общей цели - разве сами они этого не понимают? - удивился Велимир.
   - А если кто-то не хочет служить ВАШЕЙ цели? Ведь это вы, венеды, присвоили себе право говорить от лица богов! Быть может, всей земле станет лучше, если ваш народ наконец сгинет во тьме времен, и остальные смогут сами решать, чему им служить и к чему стремиться, без оглядки на ваших волхвов, что бродят по чужим землям, смущая умы людей странными речами? С чего вы взяли, что знаете истину? Немало я встречал народов, и все они считали, что только их боги истинные, и только им доверено знать правду!
   - Мы не считаем наших богов лучшими, - улыбнулся Велимир. - Каждый поклоняется своим богам, но ходим мы по одной земле. Разве ты пьешь не ту воду, что пьют вяты? И разве будет кому-то лучше, если вода станет горька?
   - Вот и видно, как ты, венд, плохо знаешь мир, - покачал головой Ингульф. - Есть множество рыб, что живет в горьких водах моря - для них будет счастьем, если все воды станут горьки.
   - Разве я предлагаю осушить моря? - удивился Велимир. - Рыбы живут в море - однако людям нужна чистая вода. Украшать этот мир, и всему сущему находить место в нем, вплетая его судьбу в бесконечный узор времен, выводимый Великими Пряхами - разве не в этом цель человека?
   - Так считаете вы, венеды. Но что ты скажешь о людях, которые полагают, что цель жизни человека - сражаться с опасными противниками, вознося славу своему роду? Или кто полагает целью - собирание тайн этого мира и его сокровенных знаний, чтобы подняться над самими стихиями и подчинить их своей воле?
   - Свою жизнь они могут посвятить, чему пожелают, - пожал плечами Велимир. - Наша правда не отвергает их. А вот их правда нашу отвергает. Потому мы бьемся лишь за то, чтобы те, кто полагает себя венцом мирозданья, не поглотили весь мир без остатка и не утащили его вслед за собой в могилу. А у себя, обузданные и укрощенные, они могут жить так, как посчитают правильным...
   Ингульф прищурился, наблюдая из-под опущенных век за стоящим перед ним юношей. Тот спокойно смотрел на своего победителя, словно бы и не задумываясь о своем положении пленника. Связанные за спиной руки словно еще больше выпрямили его спину, а широкий разворот плеч и гордо поднятая голова заставляли даже Ингульфа усомниться, кто же кого взял в плен.
   - Ты хорошо говоришь, - отдал тот должное. - И ты мог бы стать хорошим князем своим соплеменникам. Но жизнь, увы, скоротечна. Поэтому ты умрешь, не успев прославить свое имя и не принеся блага своему народу. Я не могу тебя отпустить.
   - Это твое право, - равнодушно пожал плечами Велимир. - Однако смерть моя никак не докажет мою неправоту. А вот ты, пытающийся любыми средствами сделать годов наследниками ромеев, можешь привести людей своих в пустыню, где они умрут, проклиная твое имя. Кто же тогда окажется неправ?
   - Я позвал тебя вовсе не для того чтобы с тобой препираться, - оборвал его маг. - У меня есть к тебе серьезное предложение. Ты станешь князем вятов. Я помогу тебе в этом - поверь, я знаю, как воздействовать на умы людей. Но взамен ты покажешь мне путь к тому озеру, где ты видел Белый Город!
   Велимир вздрогнул. Он никому не доверял своей тайны! Или маг умеет читать мысли?
   - Ты признаешь своим повелителем короля готов, - продолжал Ингульф. - В наши дни это единственный достойный правитель, которому не стыдно поклониться. А потом мы с небольшим отрядом моих воинов пройдем вглубь ваших земель, ибо положение князя даст тебе такое право. Воины эти послужат и для твоей безопасности, потому как не в обычае венедов мириться с вождями, которые их предали.
   - Я никого не предавал! - возмутился Велимир.
   - Это уже не имеет значения. Ты был в плену у готов и вернулся целым и невредимым. Какая еще правда нужна твоим соплеменникам? А как там было на самом деле - уже никто не узнает. Люди будут думать, что ты продал их за золото либо за высокое положение при дворе нового господина.
   - Может быть, твои люди и поверят в такое, - возразил Велимир. - Но только не наши.
   Ингульф задышал тяжело. Разговор не складывался. Всевластный маг, способный даром убеждения и силами своих чар подавить любого соперника, натолкнулся на непробиваемую стену. Похоже, венедов было действительно проще умертвить, нежели заставить служить своей воле. Сделать это было нетрудно, но тогда служитель Вотана лишался надежды отыскать Солнце-Озеро без огромных усилий и тяжких потерь. А к этому он был еще не готов.
   - Ты обрекаешь на смерть не только себя, - проскрипел Ингульф. - Те двое, что сидят в подвале в ожидании твоего возвращения - тоже умрут, и умрут мучительно. И девица, что опрометчиво последовала за тобой прямо в разинутую пасть Вепря...
   Велимир вздрогнул.
   - Она здесь? - удивился он. - Тогда позволь мне сказать ей несколько слов напоследок...
   Маг сверкнул глазами.
   - Асгрим! - выкрикнул он.
   В двери вошел Волкоглавый.
   - Отведи его в верхний зал.
   Подгоняемый молчаливым воином в волчьей шкуре, Велимир начал подниматься по узкой лестнице.
   На широкой площадке боковой башни, устремившейся в ночное небо над обрывом реки, они остановились. Кровли над башней не было, только узкие заостренные простенки отделяли стоящих на верхней площадке от обрыва. Над головой призывно раскинулась звездная Сварга. Велимир поднял глаза, привычно отыскав яркую звезду на востоке.
   - Тебе туда, - мрачно указал Асгрим за оградье. - Ингульф сказал, что ты свободен. Но тебе придется прыгнуть отсюда вниз. Та, что шла за тобой, ждет тебя за крепостными укреплениями. Пусть помогут тебе твои боги.
   Велимир подошел к краю и заглянул за зубья.
   Где-то далеко внизу еле слышно плескалась река. Прыжок с такой высоты означал неминуемую гибель, тем более что сразу под башней начиналась отмель.
   - Развяжи руки, - попросил он.
   Асгрим, все так равнодушно разрезал путы на руках венда, однако тот вдруг резко оттолкнул воина, выхватив у него факел, после чего ринулся вниз по лестнице.
   В крепости заметалась тревога. Бегали ратники, гремело оружие, трубили рога. Велимир кидался из одного прохода в другой, стремясь пробиться к воротам - но именно от них его и оттесняли. Наконец во внутреннем дворе его прижал к стене добрый десяток стрелков с натянутыми луками.
   - Ну, что, набегался? - перед молодым вятом вновь возникло невозмутимое лицо Асгрима.
   Велимир взглянул ему в глаза - и отшвырнул факел.
   Неожиданно на крепость обрушилась полная темнота. В этой темноте, растопившей все контуры и формы, он смутно угадывал движения суетящихся годов. Ему казалось, что они медленно и странно поворачиваются, выискивая свистящими жалами стрел исчезнувшую жертву.
   Почувствовав, что опасность близка, он бросился наземь, кувыркнувшись вперед, как его учил некогда воевода. Над ним прошуршала оперением стрела. Велимир вскочил на ноги уже за спиной лучников и тут же ощутил в своей руке теплую женскую ладонь.
   - Бежим! - прошептала Ружена.
   Они мчались быстрее ветра. Остановились только близ берега, где была спрятана ладья. К удивлению молодого воеводы, здесь его приветствовали все участники неудачного набега. Велимир по привычке пересчитал их - и без сил опустился на землю.
   - Да, - безжалостно сказала Ружена. - Этот враг тебе не по зубам. Подождем, когда он сам придет туда, где сила будет на нашей стороне.
   - Ждать осталось недолго,- заверил Ратислав.
  -- Глава 8. Накануне войны.
   - Дева-Апутара, дочь Владыки Небесной Выси и Хозяйки Огненной Зари, появилась на свет, когда на небосклоне зажглась Полярная Звезда. Божественные родители наделили ее не только завидной смелостью и неизмеримой силой, но и способностью к превращениям. От матери переняла она воинскую стезю, бывшую сущностью Огня, от отца - умение изменяться, бывшее сущностью Воздуха. Так могла она с легкостью оборачиваться и лесною горлицей, и степной пантерой, и песчаной ящеркой, и озерной уткой.
   Множество великих подвигов совершила Дева-Апутара, восславив свое имя среди четырех сторон света. Но главным среди всех была победа над ужасным повелителем Великой Степи Черным Вихрем. Это чудовище долго и безраздельно господствовало над степными просторами, не позволяя людям селиться на них и наводя на них панический страх. В жестоком противоборстве, которое длилось три дня, Дева-Воительница сумела нанести Черному Вихрю тяжелую рану священным мечом скимитаром, закаленном в кузне Огненной Зари, а затем пленила поверженного врага своим арканом. Используя силу превращений, обратила она его в цепного льва, который с этой поры служил ей верно, словно пес. Великая Степь стала свободной и благодарные люди нарекли воительницу Аргимпасой Заступницей.
   Первыми пришли в Степь скифы, дети Таргитая, прогнав безобразных отпрысков Черного Вихря киммериев. Утвердившись в степном краю, они процветали там несколько столетий, прославившись простотой нравов, неустрашимостью в битвах и умением укрощать лошадей. Однако пороки южных соседей неуклонно, год от года развращали сердца свободных кочевников, подтачивая их, как вода камень. У скифов появилась любовь к роскоши, племена их распались на множество родов, каждый из которых норовил навязать свою волю другим, многие прониклись властью золота. Постепенно сила скифов угасала, и они разлетелись по окраине степи, смешавшись с иными народами.
   А в это время в Рипейских Горах, от Девы Апутары и Железного Дракона уже народились на свет новые люди, которым предначертано было владычествовать над Великой Степью. Их звали сарматы. Они вылупились из железных драконьих яиц уже в щебневой броне, расколов скорлупу своими длинными мечами. Это были прирожденные воители, преданные культу Огненной Зари и Священного Скимитара.
   Не зная сомнений и страха, сарматы без труда победили хиреющие дружины скифов с именем Матери-Апутары на устах. Они забрали их лучшие угодья и пастбища, а на южных соседей навели такой страх своими победами, что те еще долго не отваживались даже носа показать у границ Великой Степи. Слух о могучих сарматах пошел гулять по всей земле. В те времена не было народа, способного тягаться с ними в силе, мужестве и выносливости...
   Престарелый Габал, ведущий свой рассказ перед группкой аланской молодежи у Сизого Камня примолк в раздумье.
   - Почему же тогда сарматы потеряли большую часть того, что завоевали своим мечом? - спросил юный Джадар, сын Натура.
   Габал вздохнул.
   - Одолев скифов и отбив южан, наши славные предки, как это часто бывает, переняли от них не только лучшее, вроде навыков управления или ремесленного дела, но и худшее - разнузданность нравов и своеволие, заставляющее человека служить не интересам рода и племени, но себе самому. Сираки ополчились на аорсов, развязав братоубийственную войну, длившуюся несколько поколений и унесшую жизни лучших сынов Апутары. Роксоланы подались на службу к южным правителям, языги - сроднились с западными племенами и отступились от своих корней. Аланы оказались последними, кто пытался сберегать в чистоте исконные сарматские традиции и законы.
   Однако времена необратимо изменились. Пришел новый народ - черные дети Одноглазого Колдуна. Используя не только силу оружия, но и тайны магии, они овладели землями от моря и до моря, вытеснив прежних хозяев Великой Степи к Восточным Горам и Меотийскому Болоту, либо сделав их своими рабами. Так мы и живем теперь.
   Габал вновь замолчал, чтобы нацедить в коровий рог молока и промочить пересохшее горло.
   - Но разве наш доблестный вождь Сагаур, - воспользовался паузой другой юноша, Закаран, - не вернул аланам веру в себя? Разве не расширяет наши земли на север и запад, шаг за шагом возвращая то, что было потеряно нашими отцами и дедами?
   - Ты прав, - признал Габал. - Князь Сагаур в своем служении Апутаре Воительнице заставил недругов вспомнить про твердость сарматского меча. Если небеса не отвернутся от нас, мы сумеем отвоевать равнины Великой Степи, уже забывшие запах наших костров...
   А в это время сам скептух Аланского Союза в городе Зура на Алонте, крепости эллинистического типа, возведенной вместо старого стана, обнесенного обмазанным глиной плетнем, принимал гонцов, прибывших от Натура. Двухъярусный дворец с широким навесом, сложенный из сырцового кирпича, облицованного известкой и крашенного в желтые тона, с колоннадой и открытой экседрой в северо-восточной части был Сагауру куда милее походного шатра с вечно коптящим очагом. Князь, облаченный в куртку из белого хлопка, расшитую золотыми драконами, сидел в пастаде с большими окнами и полом, выложенным из речной гальки, внимая словам запыленных вестников.
   - Наступление римлян идет успешно, - сообщили они Сагауру. - Дружина Натура движется в составе конного корпуса префекта Спурия Турпилона. Римляне уже перешли Данубий и овладели множеством крепостей. Воины Атанариха панически отступают, бросая оружие.
   Князь слушал, удовлетворенно сжав губы. Пока все происходящее отвечало его планам и ожиданиям. Утвердив свою власть над областями Иверии и Албании, Сагаур был готов начать большой поход против венедов. Но для этого ему был необходим мир и порядок в тылу и на ближних границах.
   - А что на юге? - перебил он посланника.
   - Войска Шапура полностью увязли в Армении и в Картли, он вряд ли может тебе угрожать. Равно как и твои соседи, занятые борьбою с персами.
   Военные силы Аланского Союза насчитывали теперь до двадцати тысяч тяжелой латной кавалерии, не считая вспомогательных корпусов и отрядов. Перед такой ударной мощью разрозненные венедские племена должны были превратиться в один большой покос для железной аланской косы. Покорив венедов и пополнив свое войско их выносливыми пехотинцами, Сагаур уже мог подумать о противостоянии самому Эорманрику. Пока же князь вынужден был проводить политику тонкого лавирования с готами, избегая любых конфликтов и идя на уступки в отношении спорных областей. Важно было выиграть время, накопить достаточную мощь и ресурсы, чтобы опрокинуть готские дружины. В случае успеха Валента на Западе Сагаур мог рассчитывать на римскую помощь и в своей предстоящей борьбе с Эорманриком.
   Пока же во всех станах, кочевьях и недавно отстроенных городках Алании готовились к великому походу. За короткое время правления нового скептуха кочевая прежде страна сильно изменилась. Строительство велось на всех ее просторах, для возведения опорных крепостей с регулярными гарнизонами приглашались лучшие эллинские и римские инженеры. Аланы начали вести широкую торговлю с разными государствами, а заветной мечтой Сагаура было формирование собственного флота и выход в воды Понта. Во всех захваченных областях, особенно в тех, которые отошли к Союзу по Пантикапейскому договору с Римом, князь назначил официальных наместников.
   При подготовке венедского похода Сагаур учел опыт своих соседей, готов, а также прежние походы алан на лесных жителей. Теперь он мог сказать, что знает сильные и слабые стороны своего противника. Вне всяких сомнений, дружины голубоглазых светловолосых силачей были опасны в бою, но только на неровной и труднопроходимой местности, а из разобщенности князьков отдельных венедских племен надлежало извлечь свою выгоду. Самых сильных могло склонить на сторону алан золото, слабых - необходимо было безжалостно истребить. Земли венедов выглядели обширными и не имели недостатка в людских ресурсах. Потому не имело смысла и церемониться в выборе средств.
   В Зуру постепенно съезжались вожди дальних общин, старейшины и знаменитые воины в начищенных доспехах, с яркими знаменами и помпонами на сбруе коней.
   - Смотрите, Ханаг все семейство с собой ведет, всех пятерых сыновей, - шептались, обсуждая новоприбывших аланы.
   - А Картан уже и в седло не может влезть без посторонней помощи - слуги его садят и снимают. Все одно меч к поясу прицепил и поехал растрясти старые кости. Вон, как под весом панциря его сгибает - того глядишь, пополам переломиться!
   Войска собралось много. Крепость Зуры представляла собой глинобитную цитадель на семи холмах с валом и рвом, покрытую прочным слоем булыжника. Стекающаяся к центральной площади масса всадников и телеги, запряженные волами входили в город через северные и южные ворота. У северных ворот начинался Ремесленный Посад, у южных - Торговый. Малые домишки из глины и камня с ивовыми крышами теснились тут очень близко друг к другу, перемешиваясь с хранилищами и мастерскими - среди ювелиров Зуры было много иноземцев - от греков до арабов. Скотоводы, разводившие коров и овец, и земледельцы, сеющие просо и пшеницу, селились за чертой городских стен, в бесчисленных хижинах и шатрах, покрывших все просторы прилегающих к крепости равнин. В городе они появлялись, чтобы продавать свои товары на рынках.
   Предводители знатных родов, запрудившие улочки громыхающей железом конницей своих дружин определяли коней на постой в княжеские конюшни. Латная чешуя и листовые наконечники копий повсюду переливались на солнце цветами радуги, шелковые плащи, застегнутые на плечах воинов фибулами-щитками раздувались подобно штандартам. Почти у всех тяжеловооруженных алан длинные ножны мечей и гориты были украшены ворварками, яркими кистями и бусами, а навершия клинков блистали ониксом и янтарем.
   Однако помимо родовой конницы князей Сагаур собирал в предстоящий поход и пехотинцев. Это были землепашцы, освобожденные от всех видов работ и обученные военному делу на римский манер. Одетые в панцири из костяных пластин, кожи или мелких железных колец, они выстраивались в шеренги под началом своих командиров, гудя деревянными прямоугольными щитами и пилумами. Кампигены из Вечного Города потратили немало дней и часов, чтобы превратить это сборище тружеников в дисциплинированных солдат, приученных к полевому строю, маршу и маневру. Полгода они гоняли их, наказывая палками, словно баранов, заставляли слушать звук сигнального рожка, быстро перестраиваться, смыкать и размыкать ряд, метать в цель копья и биться мечами в ближнем бою, прикрываясь щитами. Конечно же, по своим боевым качествам эта пехота сильно уступала регулярным легионам Империи, но в борьбе с дикими северными варварами она должна была оправдать свое назначение и сыграть, быть может, немаловажную роль.
   Из иверов и албанцев Сагаур сформировал части легковооруженных воинов, которым придавались в бою вспомогательные функции. Эти воины прибыли в столицу в своих национальных одеждах и со своими бронзовыми знаменами, прикрепленными к длинным жердям.
   При виде всей этой внушительной мощи, заполнившей Зуру, верховный скептух Аланского Союза даже зарделся. Войско алан представлялось ему чешуйчатым драконом, готовым испепелить любых врагов. И только римский военный комит Луций Прим - главный инструктор, идущий в поход в качестве трибуна аланского легиона Соколиных Крыльев, казался равнодушным и даже чуть насмешливым. Невозмутимого римлянина, повидавшего на своем веку немало сражений, вся эта чванливая помпезность разукрашенных полков не могла тронуть или восхитить. Ни многочисленность солдат, ни прочность брони, ни длина копий не вызывали одобрения у этого практичного ветерана, слепо верящего лишь в дисциплину бойцов на поле боя и их верность своим командирам. Прим воспринимал зрелищные построения ал и когорт на городских улочках Зуры, скорее, как разновидность театрального представления, еще не имеющего отношения к суровым будням настоящей войны. Но таковы, видно, были все римляне и Сагаур делал вид, что не замечает пренебрежения на лице своего союзника, продолжая приветствовать у колоннады дворца все новых и новых воинов.
   Финикийца Хирама князь тоже брал в предстоящий поход, сделав командиром своей личной охраны. Этот человек был слепо предан своему спасителю и господину, как бывает предана хозяину хорошая цепная собака. Во дворце он сторожил сон Сагаура, проводя ночь на циновке неподалеку от царского ложа, и мимо его чуткого уха не могла пролететь даже муха. Неизменно ощущая рядом с собой ровное дыхание этого сильного человека, князь теперь почти не опасался за свою жизнь.
   Сагаур смотрел сквозь пальцы на то, что смуглолицый азиат с глазами чернее самого сумрака ночи часто шептал какие-то неразборчивые заклинания, призывая своих загадочных восточных богов. На шее Хирама князь как-то раз разглядел амулет в форме полумесяца и у него даже мелькнула догадка, что его слуга был у себя на родине служителем какого-то тайного культа Маллуха или Ваала, стал жертвой религиозных гонений римлян и бежал на Боспор. Впрочем, эти предположения Сагаур оставил при себе. Важно было лишь, чтобы иноземец безропотно ему подчинялся и берег его жизнь пуще собственного ока.
   На военный совет в главном покое дворца верховный скептух созвал всех князей, старейшин, воевод, командиров союзных и вспомогательных отрядов. Слуги залили масло в бронзовые настенные светильники с головами оленей, запалили фитили и большая зала с крестовыми балочными перекрытиями на потолке стала яркой и уютной. Заговорил князь Олтак:
   - Если венеды опять забьются в свои леса, нам будет трудно их оттуда достать. Это все равно, что выковыривать черепаху из панциря.
   - Верно, - согласился Сагаур с кислой миной. - Что же вы, братья мои и соратники, предложите делать?
   Ему ответил Прим:
   - Я бы рекомендовал почтенному скептуху использовать тактику легионов в Британии и Германии: строить линии опорных укреплений и постепенно выжимать варваров с занимаемых ими территорий в места, мало пригодные для жизни. Всех тех, кто будет препятствовать этому - уничтожать силой оружия или обращать в пленников. Варварских вождей, желающих служить нам - делать своими ставленниками в покоренных областях.
   - Наш Луций Прим очень благоразумен, - похвалил Сагаур. - Мне по душе такой план. Что скажут мои воеводы?
   - Спору нет, - признал Олтак, а за ним и другие аланы. - Римлянин говорит дело.
   - Подобная тактика тем более благоприятна для нас, - добавил Прим, - что неприятель не имеет сильной кавалерии, способной совершать быстрые рейды и тревожить нас налетами.
   - Так и есть! - зашумел воевода Хаскар. - А уж пеший сброд нашим всадникам не помеха. Раздавим как земляных червей.
   - Так тому и быть, - Сагаур откинулся на спинку своего резного трона. - Пускай венеды забираются в свои болота и чащобы и сидят там, не высовывая носа. А мы станем хозяевами на их земле: отберем их пашни и луга, наденем цепи на их жен и детей.
   Лица алан, собравшихся во дворце, засветились от довольных улыбок, зарумянились от блаженного предвкушения побед и обильной добычи. Глаза заискрились игривым огнем. Это было волнующее, будоражащее кровь осознание своего непререкаемого превосходства над народом, который представлялся сынам Апутары скопищем оголтелых дикарей, даже не людьми, а, скорее, придатком еще не освоенных полей, лесов и равнин ничейной земли, дожидающейся настоящих хозяев.
   Распустив совет, Сагаур направился в спальню, когда из перехода навстречу ему беззвучно выскользнул Хирам. Скептух невольно вздрогнул, столь неожиданным было появление слуги.
   - Чего тебе?
   - Прибыл еще один посланник. Однако, увидев римские знамена, он не решился показаться тебе на глаза. Этот человек - гот, повелитель, - финикиец нагнул голову.
   Сагаур мстительно улыбнулся. Можно было без труда догадаться, о чем прибыл говорить гот. Римляне теснят их войска к северу и востоку, громят лучшие дружины - не иначе, как явились просить помощи. Что ж, Сагаур был готов поторговаться.
   Он принял посланника Эорманрика в тайном своем покое, соединенном задрапированной дверью со спальней. Небольшое окно под потолком, несколько факелов, стол и два кресла составляли убранство комнаты.
   Однако человек, представший в роли посла, очень мало походил на просителя. Это был огромный широкоплечий воин, рыжебородый, косматый - словом, такой, каким обычно и принято представлять свирепых кельтов и германцев. Одетый в шелковый плащ-каракаллу, наброшенный поверх темно-лилового бархатного кафтана, он явно чувствовал себя неуютно - впереди войска, в медвежьей или леопардовой шкуре ему было бы гораздо сподручнее.
   Но Вилигунду предстояло быть не только послом.
   Небрежно поклонившись правителю, он протянул ему свиток с печатью Эорманрика и замер, переминаясь с ноги на ногу.
   Сагаур сделал знак Хираму принять грамоту. Тот развернул ее и сначала прочел сам.
   - Эорманрик просит помощи, пока его еще не смяли римские легионы. Атанарих, брат короля, который правил южными землями, уже склонился перед Римом. Теперь приходит его черед, - вкратце пересказал Хирам содержание свитка.
   Вилигунд побагровел, но смолчал.
   - Почему мы должны помогать вам? - усмехнулся Сагаур. - Потому ли, что когда-то ваши копьеносцы, точно кроты, вгрызались в наши земли, отбирая луга и пастбища, сжигая поселки, тесня наших всадников все дальше и дальше в бесплодные степи? Можете ли вы угрожать нам? Или у вас есть, чем расплатиться за нашу помощь?
   - Я не предлагаю вам сражаться с римскими легионами, - проворчал Вилигунд. - Если тут и может кто-то помочь, так только великий Вотан. Хотя, если бы вы ударили с правого фланга на римлян... - помечтал германец.
   - Что же мы с этого получим? Ответь, посланник вождя готов! Нам Рим не страшен. Августы никогда не воевали с нами, предпочитая держать нас в числе друзей, нежели в стане врагов. Так для чего нам нарушать столь давний союз?
   - Мой повелитель и не просит тебя его нарушить. Но, милостью богов, он нашел то, что поможет и ему, и тебе. Речь идет о Белом Граде венедов, скрытом у Священного Озера за землями меренс. Я знаю дорогу туда и могу ее показать.
   - И что мне с него? - равнодушно пожал плечами Сагаур. - Я не вполне понимаю, как скрытый город какого-то дикого племени может помочь вам выстоять в борьбе с Римом. А с венедами я сам разделаюсь. Оставайся при моем войске, и ты увидишь, как мои всадники раздавят их селения копытами своих коней.
  
  
  -- Глава 9. Князь.
  
   Весна разливалась по северным холмам и долинам, одевая зеленью голые и сухие леса. Журчали полноводные реки, рыба играла в озерах, и долгие зори тянулись, превращая ночь в легкие сумерки.
   Однако сейчас краски пробуждающейся природы совсем не волновали Велимира. Его угнетала минувшая неудача, а еще пуще - сознание того, что он оставил в руках Ингульфа двух своих собратьев по несчастью. Но поделать здесь он ничего не мог.
   - Долее ждать нельзя, - заметил Ратислав, сидя в гостях у Ощеры. - Ясы ударят в любой день, а без нашей помощи - сомнут полуденные селения, как сухую траву. И снова потянутся сбеги к нам в леса, и снова мы будем принимать несчастных и вместе горевать о минувших днях. Пусть не удалось нам поднять эрулов - пойдем сами.
   - Скольких же людей ты поведешь им не подмогу? - поинтересовался Ощера.
   - Дело тут не только в людях, - возразил воевода. - Смекалку свою, да умения - вот что мы им принесем. Сколь бы людей ни собрали - не выстоят они в чистом поле супротив степняков. А вот подсказать, как их можно одолеть - я могу.
   - Коли советом, так и мои новые знакомцы, водяне, тебе сгодятся. Как ратаи-то они не шибко сильны, а вот колдовским искусством да знанием тайным - владеют. Обожди, пока соберем народ тебе в помощь!
   - Времени ждать нет, - воевода покачал головой. - Каждый день дорог. Как-нибудь управимся - поверь, мне уже доводилось бить аланских всадников, - убедил Ратислав, неожиданно назвав ясов ромейским именем. - Так что завтра поутру выступаем.
   В том, чтоб идти с Ратиславом, у юношей из Нового Села и вопросов не возникало. Отрад стискивал зубы, вспоминая, как со всеми родовичами некогда бежали от ясов. Даже Загреба, забыв прежние страхи, уже весело крутил палкой, представляя, как сбивает головы ненавистных наездников.
   Велимир хотел проститься с Руженой, не зная, насколько уходит, да где-то в потаенной глубине души всплыл предательский страх: а вернется ли вовсе? Сама девица тоже не появилась, зато подле своего села он встретил старого волхва.
   Вед сидел на своем любимом камне возле Велесова Оврага и задумчиво чертил на земле непонятные узоры концом посоха.
   - Ратислав прав, идти вам надобно, - молвил волхв, как показалось юноше, с далекой грустью. - Но вот ведь как складывается судьба. Доблестные дети степей, отважные воители без страха и упрека - думают, что сражаются за возрождение былой славы, а на деле только служат велениям Темного Круга. Мы же - заместо того чтобы собраться с ними воедино, да образумить общего ворога всех вольных племен - будем губить друг друга в напрасных битвах на радость хитрому супостату.
   Он поднял голову и посмотрел на Велимира.
   - Великие Пряхи прядут ткань Всемирья, и судьбы наши вплетены в нее - но ткань та живая, не застывшая. Не мертвым грузом предопределенности висит над нами наша доля - а сами дела наши, каждый наш шаг созидают ее, оживляя узорочье ткани. Оттого одни становятся в том узоре дивными цветами, а другие - гнилыми нитками, что выбрасывают пряхи из своей пряжи... Печально мне, что столько людей, столько сил, столько судеб кинуты на поддержание чьей-то прогнившей воли. Что же сам ее обладатель? Ужель не мог он войти в узор Великих Прях пусть и не главным цветком, но хотя бы основой ткани или утком? Нет, он возжелал быть первейшим, и ныне не смирится ни с какими трудностями, ибо боится небытия, а что ждет его на деле - не ведает...
   Ведислав посмотрел куда-то вдаль и глаза его сделались туманными, будто он узрел нечто, понятное только ему одному.
   - Огнь кровавого заката скоро застит Сваргу, и Черный Всадник на вороном коне окинет нас взором из провалов пустых глазниц, взобравшись на гору мертвых тел...
   - Молви, отче, что нам делать? - спросил Велимир с надеждой.
   Вед будто очнулся.
   - Помни, - голос волхва стал звучным и твердым. - Задача ваша - не просто разбить лютого ворога, не истребить самое воинство его - но сломить упорство его духа и, коль сложится так по воле Родовой, суметь обратить помыслы на иную стезю, коих множество превеликое под солнцем этого неба.
   Велимир склонил голову. Наказ волхва был ясен, однако темен казался путь к его воплощению.
   Ведислав посмотрел на юношу взглядом, полным какого-то неземного сочувствия.
   - Вестимо мне, что у годяков с тобой приключилось, - поведал он спокойным голосом, в котором однако таилась неодолимая твердь. - Правду прорек тебе годячий маг. Были мне знаки вещие, надежные. Мать Сыра Земля говорила со мной, слово свое вещала. Слово верное, обережное. Пусть искра станет сердцем большого костра. Пусть капля станет душою речного потока. Пусть выдох каждого из вас станет частью великого вихря, сметающего пыль подножную. Пусть глас каждого из вас станет долей могутной песни, реющей над просторами Богомирья.
   - Что это значит? - вопросил Велимир.
   - Нужно идти к Ратиславу. Допреж того, как выступить в поход, сотворим все мы великое дело. Если сложится по промыслу Вышнего - не только отвадите недруга от вятского края, но на долгий срок укрепите его рубежи и подарите лад сородичам своим единокровным.
   Своим как будто неторопливым, однако на диво широким шагом Вед быстро добрался до избушки Ратислава, и попросил воеводу созвать всех своих воспитанников.
   Те собрались быстро, однако топтались на лужайке в нерешительности. Всем было непонятно, чего еще ждет от них старый волхв. Вроде бы, наутро идти в поход...
   - Верно мыслите, - согласился волхв, прочитав сомнения на их лицах. - Намедни верно кто-то из вас обмолвился - что смогут сделать три десятка удальцов супротив целых полчищ? Любой совет к разуму хорош, а нынче одним советом не обойдешься. Посему завтра отправитесь в дорогу. Вот только не на Полдень.
   - Куда же нам идти? - удивился и сам Ратислав.
   - Во все концы нашей земли лежит ваш путь, - отвечал Вед. - Вороново Поле возле излучины реки знаете? Большое поле, там редкие ивы растут. Так вот, ступайте во все окрестные села, и весь народ туда созывайте. Чтоб и юные, и старые, и мужи, и жены туда сходились. И вятские селения обойдите, и седонов, и водь. Дело решать предстоит невиданное и неслыханное, не до старых размолвок сейчас.
   День толковища выдался хмурым и пасмурным, и на душе у людей было нерадостно. Чуяли все, что не для праздника созвали их со своих земель, а низко летящие тучи казались лохматыми призраками, что тоже стекались с разных концов края на вековое сборище.
   Народ поспевал со всех весей. Поселяне приходили во главе своих именитых старейшин, военных вождей и главатарей. Ремесленников-железняков можно было узнать по прокопченным от печей лицам, пахарей - по ссутуленным плечам и серым, вздувшимся тугими венами кистям рук. Рыбаки в залатанных гащах пахли осокарем и тиной, охотники с взъерошенными волосами и лохматыми бородами - сосновой смолой. Бывалых воев отличала осанка и прямой взгляд, старшины выделялись подстриженными усами, начельниками, сукней или жупанами, наброшенными поверх рубах с широкими вставками. Сколь сильно разнились укладом отдельные роды, столь и отличались они одежой: вяты из разных сел - вышивкой на рубахах и шириной гашников, седоны - кожухами и ноговицами из холста, водь - однотонными зипунами. А бабы, и вовсе принарядившись, пестрели налобными венчиками с завитками, треугольными или округлыми наушьями и увяслами с серебряными вставками.
   На поле очень скоро стало шумно и только соловьиная трель из дальних березняков да петушиный покрик со Слобожьей Вежи иногда прорывали бесперебойный гул множества голосов. Над травой тянулась тонкая дымка. Прибывающие люди придирчиво оглядывали друг друга и вставали своими родами: кто кучно и чинно, кто - в разноряд и подбоченясь.
   - Пошто звал? О чем толковать будем? - недовольно сомкнув кустистые брови, спросил волхва Будивой, старейшина из села Конская Грива. - Людей прямо с поля согнал, будто пожар.
   - Наши тоже только с ловов вернулись, - поддержал его Сновид из Травяной Балки. - Весь день зверя гнали, во рту еще маковой росинки не было...
   Ведислав молча поднял правую ладонь и вскоре недовольство в рядах поселян улеглось.
   - Речь моя будет о нашей общей судьбе, - заговорил он наконец спокойно и размеренно. - О благой доле, которую мы можем себе стяжать, и о недоле, коей во черед свой придется покорится, если не научитесь вы жить друг с другом в ладу.
   - Почто пужаешь? - блеснул ястребиными глазами воевода Шуст из Заречья. - О какой недоле речешь?
   - Кончилась наша беззаботная жизнь, - холодно, словно вынося приговор, отвечал Ведислав. - Близится время тяжелое, темное.
   Голос, которым были сказаны эти слова заставил людей невольно замереть. Будто в самом воздухе над полем повеяло тревогой.
   - Ты уж нам прямо скажи, отче, чего ждать и к чему готовиться, - попросил Прозор, глава Нового Села.
   - Извольте, скажу. Край наш древен, как сам мир, Родом сотворенный. Словно сами боги потрудились огородить его от всех прочих земель дремучими лесами, высокими холмами да глубокими реками. Немного найдется среди вас тех, кто родился под сводами сих вековечных дубов, чьи предки с искону здесь свой уклад зачинали. Все боле людей пришлых - тех, что явились сюда из дальних весей, гонимые нуждой. Одни раньше сюда пришли, другие - позже, спасаясь от врагов-инородцев. Верно ли толкую?
   - Верно, - нехотя подтвердили селяне.
   - Многие бросили отчие дома и могилы пращуров ради сбережения собственной жизни, позабыли привычные ремесла и искусства, дабы не дать угаснуть искре своих родов. Так сохранили вы лепестки великого цветка вятского народа. В этом заповедном краю семьи ваши расселились привольно и просторно, дав начало новому дню внуков Даждьбоговых. Но нет ничего постоянного в нашем мире, - старый волхв едва заметно вздохнул. - Даже то, что кажется неизменным и непреложным, рано или поздно исчерпывает себя, иссыхает в своем истоке. Вот и нынче всему порядку нашей благодатной жизни приходит конец.
   - Не о войне ли речь ведешь? - спросил Звяга, старейшина с Сивого Взгорка.
   - Да, - прикрыл веки Ведислав. - Вышло то, чего все вы так боялись, но чего в душе ждали. Пепел и гарь войны уже оплавили облака на пограничье наших земель, а черные ветра Мора и Мары гонят их к нашим лесам с неуклонной силой. Страшный враг идет на нас.
   Люди на поле, пораженные этим известием, снова загудели, а бабы запричитали во весь голос. Однако старый волхв быстро восстановил тишину.
   - Ворог сей лютый, - продолжал он, - дюже охочий до чужих жизней и добра, беспощадный и вероломный. От него не спасет вас это последние укрытие, этот последний вятский рубеж, до которого протянулись руки, оставляющие после себя только кровавую пашню. Знавали вы его прежде, от его ненависти и лютизны бежали сюда, так что вам не хуже моего ведомо, чего от него ждать. Недруги истребят всех - и стар, и млад, а тех кто выживет - сделают своими рабами. И тут уж выбора нет: либо биться, не щадя живота своего, либо покориться, ибо бежать дальше некуда. За этой последней межой остались и вовсе глухие леса, где не выживут даже сильнейшие, не говоря о женщинах и детях, о стариках и старухах.
   Народ снова озабоченно зароптал.
   - Все вы жили здесь каждый своим родовым законом, посильно помогая соседям, но общих дел не ведя. Каждый держался за собственный уклад и обычаи, каждый сам отмерял себе владения, сам назначал себе сроки. Однако ж не выстоять так против грозного супротивника, не знающего страха. Надвигается большая война, и тот, кто не сумеет отринуть свое, близкое и привольное - ради общей победы, тот и своего не сохранит.
   - Много у нас нынче противников, - мрачно проговорил Ратислав. - А еще пуще - друзей ложных, что наветы возводят да клевету нашептывают, меж собой нас разделяют да думы черные поселяют.
   - Так выстоим ли, отче, молви слово свое? - спросил кто-то.
   Вед посмотрел на людей.
   - Можем мы выстоять, - отвечал он, помолчав. - Но случится ли так - только от вас зависит. Разойдетесь сейчас по домам, к обмолоту да жниву воротитесь - так и некому будет боронить землю.
   - А соберемся - что, будет толк? Где нам с всадниками да годами тягаться...
   - Толк будет. Ежели будет, кому повести нас. Сотни копий ясов направляет одна голова, одна воля, один перст. А мы, сколь бы ни был силен каждый - не устоим в одиночку супротив сотни. Помните также, что одолев на стезе бранной, победитель речет о мире с побежденным. И тут тоже нужны одни уста, одно разумение, одна воля, выражающие правду всех. Кто будет голосом нашей земли, образом ее духа, блюстителем искона? Ясы иль годь явится, а речь держать пред инородцами потребно тому, кому вы решите доверить общую судьбу и свое будущее.
   - О князе речь ведешь? - предположил Ощера.
   - Да, - снова прикрыл веки Вед. - Не было еще единого князя в Заречном крае, каждый жил своим разумением. Но теперь без него не обойтись.
   Народ притих, обдумывая слова волхва.
   - Пришел час избрания заступника для всей земли вятской, - голос Веда изменился, сделавшись подобным свисту ветра. - Сегодня заскрипели древние дубы, и шелестом зашлась листва, а на сизом камне, сохранившем тени былого, проступил лик Златояра - векового стража седовласого нашего края. Очами зари смотрят на вас боги с Ирийских высот, а духи Чертогов Медведя, Лисы и Ворона выбрались из своих недр, чтобы славить имя могутного князя-ратая, за щитом которого все вы найдете опору. Так кто же он, этот воитель?
   Волхв обвел взглядом поля, кроны деревьев и дальние холмы.
   - Пусть земля прошепчет его имя. Пусть пропоет его ветер. Пусть разнесет его по весям рокот Великой Реки, а ветхий Хранитель Времен, Числобог, улыбнется, возложив длань на чело достойнейшего. Пусть собирает он все силы ваши, да ведет на инородцев. Клинок его да станет вашей волей и снидет с высот молнией на твердь супротивников вятских. Щит его да станет вашим духом, нерушимым пред бурей испытаний. Плащ его да будет вашей землей, простершейся от края и до края света белого.
   - Кому ж по плечу такое дело? - с сомнением зашептались люди.
   - Тому, кто из оратаев, охотников, бортников и рыбарей наших многочисленных сел создаст неодолимую гридню, способную потягаться в ратоборстве и с ясами, и с годью, - ответил Вед. - Тот, кому пути Перуновы самим небом предуготованы и над чьим челом неуемно вьется белокрылый орел.
   Народ растерянно переглядывался между собой.
   - Не иначе, как о Ратиславе речь, - почесал бороду Будивой. - Иных ратаев, в бранном деле искушенных у нас нет. Ему и дружину по плечу возглавить.
   - Что скажешь, Ратислав? - закричали сразу несколько человек.
   Воевода от неожиданности не сразу нашел, что ответить. Наконец он выступил перед селянами.
   - За доверие вам благодарен. Да только не по мне честь. Не вашего я роду-племени, хоть и стала мне земля ваша вторым домом. А потому - не должно мне в голове вставать единой дружины от ваших сел. Не по небесным это законам, не по велению Рода-отца. Князь - хранитель исконной правды края, и он должен быть одной крови с теми, кого поведет на смерть, чтоб под его стягом родовичи стояли стеной и верили в справедливость общего дела до последнего вздоха.
   - Но почему ж нет? - настаивал Прозор. - Какого бы ни был ты роду - тебя люди знают, уважают. Для каждого из нас ты брат и единокровник по духу. А биться с таким окаянным врагом, как годяки, что не отступают и в плен не сдаются, только ты и можешь научить. Они ж похуже любого лютого зверя - для них смерть в бою высшая радость. Кто еще обуздает этих нелюдей?
   Несколько голосов с готовностью поддержали Прозора.
   - Нет! - почти в страхе выдохнул Ратислав. - Коли по части бранной науки - всему научу, помогу, подскажу. Если боги будут на нашей стороне - супостатов отвадим. Но не требуйте большего. Под рукой достойного князя, коего выберете сообща, пойду в огонь и в воду, покуда сердце мое бьется. А коль будет ко мне его высокое доверие - встану воеводой при гридне. Князя выбирают не только для войны - но и для мира. Сражаться - дело нехитрое. Сохранить мир, когда каждый день встречаешь тех, кто готов утопить соседа, лишь бы выплыть самому и кто тянет одеяло на себя, забывая, что жить под ним - всем вместе - вот в чем истинная мудрость князя. В бою все просто: есть свои, есть враги. А в жизни все вроде друзья - а всяк норовит обойти другого. Потому долг князя - искать справедливый путь, находить правду, беречь ее, давать укорот тем, кто за счет сородичей выжить старается, хранить заветы предков, направлять тех, кто стремится к правде - да не знает, где она... Князь - не просто воин...
   Слова Ратислава огорчили многих. Пошли споры и пререкания. Молодежь повесила головы в унынии. Среди воцарившегося шума не сразу заметили прибытие новых людей. Это были седоны. Когда селяне узнали Ружену, они немало удивились: никто не ждал, что дочь седонского вождя появится на Вековом сборище.
   Пришла она не одна. Словно из-под земли, на опушке березняков выросло десятка два седонских воинов и старцев. Ружена шла меж них неторопливой бесшумной походкой в сопровождении своих отца и матери. Вновь прибывшие достигли поляны и молча встали в стороне.
   Тучи над полем меж тем сгущались, темнее становилось в воздухе, точно мгла опускалась на землю. А споры среди поселян все разгорались. Теперь каждый кричал что-то свое и яростно возражал соседу.
   - Может, ты, Ощера, на себя такой груз примешь? - предложил Ратислав.
   Ощера вздохнул, покачав головой.
   - Я уж староват, а тут силы нужны немерянные.
   - У тебя и опыт, и умение видеть самую суть, - настаивали соседи Ощеры из Нового Села.
   - Да изгой он, с нами ужиться не смог - где ему всем народом править? - зашумели селяне с Лубяного Починка. - И воин из него никакой!
   Теперь уже многие просто голосили, предлагая своих старейшин, родовичей, и соседи отвечали им таким же криком.
   - Что ты нам своего Дедилу в вожди прочишь? - распылялся Шуст. - Помним, что он древнего воинского рода и со степняками дело имел. Да только князя выбирают не по старым заслугам - а по тому, чего от него в будущем ждать.
   - Коли б знать, чего от человека ждать можно! - выкрикнул кто-то.
   - Порой предугадать можно, - заметил Ведислав. - Бывает, что воевода в смертный бой своих ратичей гонит, где гибнут они без счета, но победу добывают и его самого от меча и стрелы сберегают. Только воевода такой за спинами их не прячется и живота своего не жалеет. За таким на край света пойдут с охотою, ибо видят, что не ради славы своей или мошны чужих жизней не жалеет - ради общего дела и победы во благо родичей и потомков. А коли кричит воевода: "Я над вами главный, спасайте меня!" - так и войско у него разбегается, едва с врагом клинки скрестили. Такой и над своими лютует аки волк, лишь бы слушались его и боялись, и головы с плеч снимает, да толку все одно нет: не верит в него народ и победы с ним не добывает. Так и князь. Есть те, что родом и былым делом славны, но лишь почестей да богатства себе ищут, дальше собственного блага мира не видят. Есть и другие. И в сече, и в трудах праведных впереди всех, о себе забывают, костьми за родичей и землю отчую готовые лечь. Это и есть люди княжеского призвания - истые ратаи-заступники своего края.
   - Где ж сыскать-то такого, - пожал плечами Ощера.
   Юная дружина, после отказа Ратислава приунывшая, вдруг снова загудела.
   - Велимир, тебе это по плечу, как никому иному, - сказал Драшко, ратич из Лубяного Починка.
   - Да ну вас, - отмахнулся юноша. - Где уж мне. Немало воинов с рубцами да летами в запасе, не мне с ними тягаться.
   - А тут лета не главное, - неожиданно поддержал своих воспитанников Ратислав. - Опыт с годами приходит, это верно, да только всего все одно не узнаешь, сколь не учись. А то, как ты в прорубь кинулся, когда Отрада спасал - все запомнили. Вот так, не щадя себя, в огонь и в воду пойти - не всякий способен.
   - Да я и поручение твое у годов провалил, - слабо прошептал Велимир, припоминая прощальные слова Ингульфа.
   Воевода покачал головой.
   - Не провалил ты, а исполнил. И людей уберег, и себя не посрамил. Не всегда случается так, как желается, но и тут ты вел себя достойно. В таких поступках княжья стезя и распознается. Принимай власть, а мы, коль чего не осилишь - тебе пособим.
   Неожиданно взяла слово Ружена. Выступив вперед, она подняла руку, и над полем разлилась тишина.
   - Велимир должен быть князем, - возгласила она кратко. - Седоны признают его.
   И точно в ответ на ее слова, давно нависшие над полем тучи вдруг разорвались белой молнией. Грохнул гром, и на землю хлынул дождь.
   - Знак Перуна, - зашептались в толпе. - Громовит-Ратай признал нового князя.
   Никто не укрывался от водных струй, бивших хлесткими упругими ударами по лицам, по телам людей. Велимир, не до конца еще осознавший случившееся, замер, устремив лицо к небу.
   Уносились темными струями дождя мысли о прошлом, о суетном. Не нужен был морок годячьего мага, и не надо было никого обманывать и предавать, как поступали многие, стремящиеся к власти. Ибо тот, кто отказывается от власти - становится воистину достоин ее.
   Велимир стоял, растворяясь в дожде. Он точно вбирал в себя эти бурные потоки. Струи дождя вдруг ослабли, мягко огладили его лицо - и пропали.
   В небе засияло солнце.
  -- Глава 10. Юная дружина.
   Вскоре после сбора на Вороновом Поле старейшины сел, принимавших в нем участие, начали направлять своих родичей для дружины выбранного князя.
   Всех приходящих принимал Ратислав, пересчитывал, определял воеводу и место в полку.
   - Восемнадцать человек, кроме юной дружины, выставляет Лубяной Починок. Двадцать два воя - из Травяной Балки. Двадцать семь - из Нового Села. Одиннадцать охотников прибыло с Заячьего Луга. Дивнолесцы прислали тридцать одного, - считал Ратислав на пальцах, порой выкладывая палочки для десятков и сотен. - Теперь из Заречья...
   Счет продолжался - по десять, по двадцать собирались те, кто готов был сражаться с недругом. Работы у Ратислава прибавилось - на такое количество ратников он оказался единственным воеводой, знающим бранное дело не понаслышке.
   - Водяне выставляют почти четыре десятка человек. Седоны прислали воеводу, с ним сто двадцать четыре человека.
   - А что Белоградцы? - спросил Отрад.
   - О них пока ничего не слышно, - отозвался Велимир, нахмурившись. Он вспомнил о своем обещании прийти на Бело-Озеро через год. Треть года уже минула с той поры.
   Закончив подсчеты, воевода распрямился.
   - Ну, вот, две с половиной тысячи набирается из почти двух сотен наших сел. Теперь, если еще с Полудня столько же выставят - нас будет уже вполовину от ясов.
   - Все равно врага много больше. А ежели еще годяки подойдут, - покачал головой Отрад.
   - Главное искусство воеводы,- напомнил Ратислав, - быть сильнее там, где ворог слабее, и не подставляться под удар оттуда, откуда ты ему противиться не сможешь. Мы наши леса знаем, будем бить из засад, с хвоста, с крыльев - тут числом нас не взять.
   - Если только не пожгут наши леса, - мрачно проворчал Загреба.
   Покинув соратников, Велимир отправился к Веду.
   Дорога к жилищу старого волхва вела Велимира через Дикое Поле, через Кривую Рощу берегом Синь-Реки. Юноша шел, то и дело сбиваясь на бег. Торопился он перед походом повидаться с Ведиславом, поговорить о том, что тревожило день и ночь: как сплотить меж собой людей из разных племен, чтобы в гридне царили лад и согласие. Велимир ступал по тропке самым краем реки, любуясь качающимися на воде утками, напоминающими утлые струги. Солнце постепенно заливало весь небосвод. В вышине щебетали ласточки, и юноше показалось, что в их протяжный песенный мотив вплетаются далекие наигрыши тонких струн. Или это звучал ветер? Велимир вслушался: сомнений быть не могло, играли гусли.
   Напев был чарующим, и вовсе не походил на обычную гуслярную гудьбу, к которой юноша был привычен и которая состояла из бряцания, подщипывания и набивания. Неспешные переливы струн ласкали и завораживали слух. Они стелились журчащими водными потоками, рассыпались множеством брызг, а потом вновь срастались в единый тягучий мотив. Однако крылась в нем неисчерпаемая сила. То вздымалась она ввысь рокотом волн, то становилась почти прозрачной, как чистый омут, то клубилась туманом, а иногда начинала звенеть солнечными бликами и каплями дождя.
   Только когда Велимир поравнялся с громоздким поваленным вязом, перекрывшим еще зелеными густыми ветвями часть тропы, он увидел гусляра. Это был ветхий старик с дымчатой бородой, опутавшей всю его грудь и змеящимися по плечам нечесаными волосами. Лицо его казалось совершенно бездвижным: желтоватое как оплавленный воск, оно было обращено к небесам сухими щелями невидящих глаз.
   - Здрав будь, княже, - не размыкая губ, прошелестел старец, и рука его замерла над струнами.
   - Ты знаешь, кто я? - подивился Велимир.
   Только сейчас он разглядел гусли - они были огромными, крыловидными, с двенадцатью туго натянутыми струнами, и лежали не на коленях старца, а прямо на траве перед ним. У юноши создалось впечатление, что они были неотделимы от самой земли. Музыка продолжала разливаться окрест, хоть пальцы гусляра уже не касались инструмента.
   - Вестимо, - проговорил старик. - По всему краю слух летит белым голубем.
   Велимир остановился.
   - Так не возьмешь ли меня в свою гридню? - продолжал гусляр. - Я тебе пригожусь.
   - Прости меня, старче, - растерялся юноша, - но дружина моя ратичами крепка. На что мне слепец с гуслями?
   - Не всяк, кто копье иль меч в руки взял - воитель и заступник земли отчей, - возразил гусляр. - А мою силу я могу тебе показать. Она - в умении укрощать водный поток.
   И старец положил обе руки на струны. Вслед за тем он заиграл так, что тяжелые воды Синь-Реки возбурлили, вострепенулись и заклокотали, взбивая белую пену. Они будто пустились в пляс, застучали, закружились в неистовстве ледяных струй. Велимир не поверил своим глазам. Вся река словно обратилась в ледяного змия, который скручивал свое могучее тело кольцами, бил хвостом и отряхивал синеватую кожу.
   - Ух ты! - не сдержал восклицания юноша. - Коль ты такое умеешь, я с охотою беру тебя.
   - Когда придет самый тяжкий час и ворог станет продавливать крепь твоих братьев, а лучшие из них падут - кликни меня, и я явлюсь, чтобы обуздать черную стремнину, грозящую проглотить нашу земь.
   Так молвил слепой гусляр. Велимир поклонился ему и пошел дальше.
   Он поднялся на косогорье, с которого спустился на просторное, колосящееся золотой рожью поле, вытянувшееся до дальней кленовой рощи. Облака плыли совсем низко и задевали верхушки стройных дерев.
   Рожь была юноше по грудь, и он ступал, раздвигая колосья руками, а некоторые из них стучали ему по спине и ногам. Вдруг откуда-то снизу вынырнул пучеглазый человек с копной свалявшихся волос, в которые вплелись колосья и травы. Впрочем, человеком его назвать было трудно: вытянутая голова, висящие мочки длинных ушей, большой горб на спине и кривые ножки. Одет он был в грязную рогожу, перевязанную хомутом. Незнакомец цепко вперил взгляд в лицо Велимира.
   - Слыхал я, ты удальцов зельных к себе в дружину набираешь? - сипло спросил горбун. - Так может, и я тебе на что сгожусь?
   Юноша обомлел.
   - Да ты и меча-то в руке не удержишь, - покачал он головой. - Где уж тебе в строю биться.
   - Победа не всегда мечом добывается, - возразил горбун.
   Он запустил руку за пазуху и вытащил тонкую камышовую дудку с маленькими отверстиями.
   - Это и есть твое оружие? - едва не рассмеялся Велимир. - Кого же ты можешь им одолеть?
   - Не спеши усмехаться, княже, - серьезно молвил ему горбун. - Дудка моя правит всеми ветрами земли, и силища в ней сокрыта превеликая. Погляди сам.
   Он приложил дудку к своим губам и дохнул в нее всей грудью. В этот миг словно покачнулось небо. Задвигался воздух и со всех дубрав и рощ к полю постремились грозные ветряные потоки. Вскоре они устроили такую свистопляску, что чуть не сбили Велимира с ног. Затрепетали травы, свиваясь свитнями, охнули дальние дерева, сама земля заныла, откликаясь неостановимому напору. А ветряной натиск только усиливался, порвав на груди юноши рубаху. Велимиру казалось, что над полем носятся бесчисленные ветряные скакуны с большими крыльями, целый табун неистовых жеребцов, которым нет преград.
   - Остановись, прошу тебя! - взмолился Велимир. - Не играй больше. Я вижу, что ветер в твоей власти, и дудка твоя пострашнее любого меча.
   - Так возьмешь ли меня? - прищурился горбун.
   - Возьму, - обещал молодой князь.
   - В трудную годину, когда ворог покажется тебе неодолимым, а помощи ждать уже будет неоткуда - позови меня и я явлюсь, чтобы вызволить из лап погибели.
   Так напутствовал горбун. Велимир поклонился ему и заторопился к роще.
   Под сводами дерев кружили пух и тонкие паутинки. На листьях блестели капли росы. Юноша быстро нашел знакомую тропку через низину, но не успел пройти и нескольких шагов, как столкнулся со странным человеком: костлявый и долговязый, он был одет в оленью шкуру и ходил кругами, подволакивая ногу, вокруг кленов с большим бубном. На тонкой шее болтались бусы из волчьих зубов. Увидев Велимира, хромец замедлил шаг. Глаза его оказались маленькими и совсем бесцветными.
   - Уж не ты ли будешь новый князь? - спросил он.
   - Я, - отвечал юноша.
   - Тогда к тебе будет и просьба моя.
   - Говори, - кивнул головой Велимир.
   - Знаю, что много уже собрал ты под своей рукой умелых ратаев, но одного тебе все ж недостает.
   - Уж не тебя ли? - усмехнулся юноша.
   - Угадал, - без тени улыбки проговорил хромой.
   - Так ты врагов будешь бубном своим отпугивать? - пошутил Велимир.
   - Можно и отпугнуть. А можно и загубить - смотря, какое желанье в душе будет и какая нужда.
   Велимир все еще с недоверием смотрел на бубен хромого.
   - Мой бубен, - пояснил меж тем тот, - хранилец огня. Коль вдарю в него по-хорошему, то пламень возъярится неистовый, все со своего пути сметет. Не веришь? Тогда смотри.
   И хромец принялся настукивать ладонью по туго натянутой коже бубна. Сначала он делал это тихонько, потом все сильней и громче. Деревья и кусты затрепыхали, солнце, висящее над рощей, стало черемным. Невесть откуда таким дохнуло жаром, что чуть кожу Велимиру не опалило. Бурелом и ветки треском изошлись, над тропкой заплясали алые всполохи. Они сначала слились в широкое кольцо, окружив юношу пламенной стеной, потом воспарили к небесам и Велимир различил в ломающемся на части пространстве огромную жар-птицу, расправившую могучие огненные крылья и гордо вскинувшую голову с острым клювом и чубом на макушке. Когда дыхание пламени стало нестерпимым, юноша закрыл лицо руками.
   - Довольно, - сказал он хромцу. - Убедил ты меня. Твой бубен и вправду правит силой огня.
   - Так возьмешь ли теперь к себе гриднем?
   - Возьму, слово даю.
   - Добро, - хромец перестал бить в бубен.
   Огонь отступил, небо прояснилось.
   - В лютую пору, когда последняя надежда на победу будет исчерпана - только вспомни про меня, и я явлюсь, чтоб обратить иноплеменную рать в пепел и прах.
   Так сказал на прощанье хромец. Велимир поклонился ему и продолжил свой путь.
   Только ближе к вечеру добрался он до жилища Ведислава.
   - Вот такая со мной быль-небыль приключилась, отче, - поведал юноша волхву обо всем пережитом. - И ведь не пойму: то ли приснилось все, когда на миг прикорнул на копне сена в Диком Поле, то ли и правда случилось со мной. И не разберешь. Может, ты мне растолкуешь, что к чему?
   Вед выслушал сказ Велимира со вниманием.
   - Что ж, - молвил он. - Вот тебе мой ответ. Гусли правят стихией воды, дудка - стихией ветра, бубен - стихией огня. Да только вызывать их должным образом люди давно разучились. Забыто давно это уменье, хоть от пращуров о нем слыхать доводилось.
   - Кто ж тогда были эти трое? - удивился молодой князь.
   Ведислав загадочно улыбнулся.
   - Стало быть, - рек он, - в обличьи слепого гусляра, горбуна-дудельщика и хромого бубнознатца предстали пред тобой хранители Белого Града. Сон ли это, быль - не важно. Знак от них ты получил. Прими его сердцем, ибо обещает он тебе в грядущем помощь тех мудрейших, коим подвластны все силы Мироздания. Память о нем сохрани, но другим не сказывай. Пусть согревает тебя в тягостях и разгоняет сомненья округ чела твоего.
   Велимир вышел из избы старого волхва в бодром и радостном настроении. На другой день и воевода, и други молодого князя не могли не узреть яркий блеск его глаз, однако явно выпытывать о причине такой перемены не решились - лишь исподволь поспрошали о том-о сем, надеясь, что юноша сам проговорится. Но Велимир только отшучивался, укрыв тайну встречи с белоградцами в укромных уголках своего сердца.
   Пора была выступать собранному войску. Вед, Ратислав и Велимир рассудили, что первый натиск ясов обрушится на южные селения, что стоят на границе степи по берегам Синь-Реки. А если вослед тому ясы двинутся в леса - то надобно будет сообща с южными сородичами остановить их рать.
   - А ты куда собралась? - Ощера преградил дорогу дочери, что с котомкой на плече и топором за поясом, одетая по-мужски, решительно направилась к калитке.
   - Что же ты думаешь, - почти со слезами обратилась к нему Светана, - пока наши воевать будут, мы дома отсиживаться должны?
   - Не женское это дело, - возмутился Ощера. - Парни пусть воюют, а тебе ли с ними... Ты что ж, в поход пойдешь, с мужиками, одна, на столько месяцев?
   - А что? - Светана гордо тряхнула косой. - Чай, не целоваться идем, а воевать. Так что, отпусти меня, батя, и лучше добром; а не отпустишь - все равно убегу!
   Ощера поразился огню, вспыхнувшему в глазах дочери.
   - Да нешто ты думаешь, он на тебя посмотрит, коли ты топором рядом с ним махать будешь? - вдруг догадался он о причине стремления дочери. - Велимир - он же тебя за воина считать будет...
   - Ну, так что? Здесь ему не сгодилась - хоть там пригожусь, - Светана шмыгнула носом и, подхватив посох, зашагала к лесу.
   Средь двух тысяч собранных со всех окрестностей воев два десятка были из Нового Села, три - из Лубяного Починка, а прочие из других селений, широко разбросанных вокруг Синь-Реки. Хоть многие друг друга хорошо знали: не раз бывали у соседа в гостях и даже в снегу валяли - но, растянувшись длинной цепочкой меж кустистыми деревьями перелесков, не сразу заметили, что пристал к ним еще один ратник, незнакомый, совсем юный, безусый, с нежным голосом. На привал разожгли костры, и новый дружинник расположился у самого дальнего из них, как можно дальше от Ратислава, развязал котомку и принялся неторопливо жевать краюху хлеба.
   Однако наметанный глаз воеводы мгновенно высмотрел неучтенного воина.
   - Светана, - покачал он головой, подсев рядом - дочку отсельника Ратислав хорошо знал. - Возвращайся домой, не дело это - девицам в бой идти.
   - Почему? - в глазах Светаны стояли слезы.
   - Потому, что когда вы у нас за спиной, нам спокойнее. А коли рядом с нами - так и не до бою уже, думать будем, как тебя уберечь и тут уж, не ровен час, всем тяжко придется.
   - А коли не в бой? Разве мало дел у вас в отряде найдется? Я за спиной у вас и останусь, только не гони, воевода! А придет черед - может, и я на что-то сгожусь, вот посмотришь!
   Ратислав только махнул рукой.
   - Отец хоть знает?
   - Знает, - кивнула Светана обрадованно, почувствовав, что ее не прогонят.
  
  -- Глава 11. Набег.
   Сухой ковыль шуршал и вился под копытами многочисленных лошадей. Войско шло в поход. Двигалась тяжелая и легкая конница, катились повозки. Сагаур, привставая в седле, с удовлетворением оглядывал глубокие колонны алан. Вот они, лучшие наездники Степи! Княжеская дружина, именуемая Железными Ястребами и состоящая из воинов старейших и именитых аланских родов представляла костяк войска и его главную ударную силу. Рослые плечистые юноши, закованные в металлическую броню вместе с конем, пестрели алыми, синими и желтыми султанами конусообразных шлемов с наносниками и нащечниками, вздувались пузырями желтых и пурпурных плащей, крепленных на правом плече посеребренными щитками. Сплошные латы их были отполированы так, что переливались точно перламутр и слепили глаза. У всех были тяжелые длинные контосы, притороченные к седлу. Широкие мечи в красных ножнах цеплялись к поясу железной скобой, через которую пропускался портупейный ремень.
   Следом за Железными Ястребами поспевали отряды других родов и общин, известных как Степные Пантеры. Из них не все могли похвастать полностью железными доспехами - у кого-то панцири были кожаными, лишь обшитыми редкими металлическими бляхами, у кого-то - состояли из роговых пластин, нашитых на льняную основу. Иные имели кольчатые рубахи до бедра. Помимо копий и мечей эти воины использовали в бою лук и арканы, а прикрывались от вражеских ударов легкими щитами из плетеных ивовых прутьев.
   Сила алан в бою была еще очень велика. Помимо клина, известного многим кочевым народам, аланские князья нередко строили войско кавалерийской фалангой в четыре ряда. Первые два ряда занимали Ястребы в своей непробиваемой броне, которых римляне опасались не меньше персидских катафрактариев и называли контофорами за их страшные таранные копья. Эти копья крепились кожаными ремнями прямо к корпусу коней, чтобы создать большую устойчивость при ударе. Если один латник погибал, крайние
   товарищи тут же смыкали строй, заполняя брешь.
   Две последних шеренги, имевшие обычно облегченное вооружение и составляемые из Пантер, были приучены не только к сомкнутому, но и к рассыпному бою, а также преследованию противника. Их луки, собранные из деревянных и костяных частей, слыли самыми дальнострельными среди всех сарматских племен.
   Под рукой верховного скептуха Сагаура сейчас находилось десять тысяч копий. Опираясь на эту немалую мощь, он решил заявить о себе в лихом разведывательном набеге, который должен был предварять общее наступление всей его армии. Первый удар был нацелен на приречных венедов. Сагаур намеревался оттеснить эти воинственные племена за реку Ра на северо-восточной границе Алании.
   Некогда земли Аланского Союза простирались и на ближнее заречье, но с годами вожди венедов сумели отбиться от власти аланов и укрепиться на обоих берегах, построив несколько крепостей в окружении огражденных палисадами селений. Люди, осевшие там, занимались земледелием и рыбным промыслом, забыв о давних своих предках, что отступили под напором всадников из степей. Сменилось не одно поколение, и внуки воинов, сражавшихся за этот плодородный край с аланскими дружинами, уже не помнили, что их отцы пришли сюда из других мест. Они считали правый и левый берег реки Ра своей исконной родиной.
   Собрав сведения о неприятеле перед набегом, Сагаур уверился в том, что нападения его никто не ждет. О смене власти в главном стане на реке Алонта венеды знали, однако не рассчитывали, что новый вождь начнет военные действия против соседей. К тому же согласия среди приречных родов и общин было не много. Этим тоже хотел воспользоваться Сагаур.
   Степные равнины распростерлись перед войском словно платье из разноцветных нитей. Природа радовала глаз последними красками уходящей осени. Оранжевые и багряные листья редких кустарников были оттенены желто-зеленой травой, выступающей из обнажившихся пластов чернозема. Бугры солончаков, пригорки с выбелевшей от холода полынью и глубокие промоины вносили в узор белые, бурые и черные штрихи. Пространство Степи выглядело пустынным. Ветры выли и терзали его, обдавая парами ледяного дыхания. Лишь изредка неподвижный пейзаж оживляли скачущие тени тушканчиков или забившаяся в кусты пустельга.
   Войско летело словно на крыльях. Дружинники, истомившиеся душой по походам, нетерпеливо подстегивали своих жеребцов. Те, что были постарше, рассказывали молодым о былых сражениях и могучих героях, большинство из которых уже канули в вечность. Сагаур, запахнувшись в шубу из бобрового меха, слушал разговоры воинов с неприметной улыбкой. Его радовал их боевой задор.
   За небольшой речкой Рут, которую перешли в брод, небо внезапно заволокло рваными пунцовыми тучами. Пошел дождь, размывая твердую землю. Вскоре копыта коней уже месили грязь, а колеса повозок оставляли после себя глубокую колею. Плащи всадников намокли и отяжелели, серые ручьи с шумом стекали с доспехов и лошадиных морд. Но осенняя погода переменчива. Омыв холодной грязной водой степные равнины, дождь так же внезапно прекратился. В прояснившемся небе выглянуло бледное солнце. А среди мутно-сизых разводов облаков вытянулись запоздалые птичьи косяки - они улетали в сторону армянских гор.
   Приречные лощины, где среди пологих холмов еще немало виднелось старых сарматских курганов, явственно были пронизаны чужим духом. Перед рощами идущее войско встречали деревянные истуканы с раскрашенными лицами, на ветвях деревьев пестрели завязанные узелками цветные ленточки.
   Приближаясь к поселению у заводи Коровье Ухо, которое было защищено крепким палисадом, Сагаур отправил на вылазку нескольких легковооруженных всадников. Скептух предполагал, что несмотря на всю тайность похода, венеды могли прознать о продвижении неприятеля - сторожевых людей, проглядывающих дороги с высот и подающих знаки в ближайшие станы, приречные общинники всегда держали много. Значит, весть уже облетела округу и дружины для боя собраны. Биться с врагом на равнинах - для алан одно раздолье. Тут есть где развернуться и для лихих наездов, и для стремительных обходов. Венеды же привыкли сражаться, по большей части, пешими. Да и железной брони не имели: шли в битву в кожаных панцирях, прикрываясь деревянными щитами. Зато в сече стояли горой. Упорством и бесстрашием, пожалуй, превосходили все иные народы. Вот потому рати их нередко было проще истребить, нежели заставить бежать с поля боя.
   Вернувшиеся лазутчики однако удивили скептуха. Они сообщили, что никакого войска поблизости нет, а в самом стане тихо. Сагаур нахмурил брови. Он ждал немедленной битвы, быстрой победы и обильной добычи, а вместо этого его встретила неизвестность.
   Когда аланские конники, уже не опасаясь засады, спустились в низину, за которой на длинной холмистой гряде стояло селение, их объяла тишина: никаких звуков не доносилось из вражеского становища. Приблизившись к воротам частокола из толстых просмоленных бревен, заостренных на конце, они обнаружили, что тяжелые створки распахнуты настежь. Вскоре железные колонны алан потекли по узким улочкам селения. Однако то, что они видели, красноречиво говорило о том, что поживы здесь не будет. Ветхие срубы и земляные мазанки стояли пустыми. Даже в загонах и хлевах не было никакой скотины. Вздох разочарования прокатился по рядам воинов.
   - Где же нам искать этих трусливых мышей, князь? - не скрывая досады спросил Натур, ставший после возвращения из похода за Данувий не только воеводой Ястребов, но и главным военачальником скептуха. - Думали, идем на войну, а оказалось - на охоту, зверя из темных нор выгонять.
   Сагаур молчал, поджав губы. Происходящее ему самому совсем не нравилось. Неожиданно к скептуху подъехал на крапчатом низкорослом жеребце молодой воин Ларген.
   - Князь! На окраине стана нашли капище и на нем двух жрецов...
   - Показывай! - глаза Сагаура вспыхнули. - Надо узнать, что задумали эти поганцы.
   Он стеганул коня плеткой. За скептухом, гремя латами, поскакали его дружинники.
   Проехав через весь поселок, аланы увидели за колодезной ямой и дровяниками маленькую круглую полянку, в центре которой стояли столбы с ликами богов, соединенные поперечными брусами и покрытые странными знаками. Перед ними на камнях сидели двое венедов в длинных белых одеждах, отороченных красной каймой. Один был совсем дряхлым и держал в руке длинный посох с резной головой коня. Глаза его больше походили на щели, желтоватое удлиненное лицо с прямым носом перетекало в острый клин бесцветной бороды. Другой жрец, помоложе, был русоволосым - синий кожаный обруч стягивал его лоб. В руке он перебирал костяные четки.
   - Ну?! - Сагаур двинул коня на жрецов.
   Те не отпрянули и даже не пошевелились. Лишь русоволосый продолжал крутить четки с безразличным выражением лица.
   - Где все ваше паршивое племя? - прокричал скептух, наклонившись с седла к венедам. Он все еще надеялся увидеть страх на их лицах. Однако жрецы даже не удостоили его взгляда.
   Желваки на лице Сагаура округлились.
   - Отвечайте! - он едва сдерживался, понимая, что нельзя терять над собой контроль в присутствии дружинников. - Если не развяжете языки, я велю прибить их к колесам обозной телеги, а глаза вырву и забью в глазницы горячий пепел от ваших деревянных истуканов!
   В заполняющей его ярости скептух смешивал сарматские слова с немногими венедскими, которые помнил со времен своей юности, усиленно жестикулируя рукой.
   Венеды не шелохнулись. Аланы вокруг князя тоже заерзали в седлах. Руки их легли на рукояти мечей. Наконец старый жрец посмотрел на Сагаура прямым и ясным взором, в котором отразились солнечные блики.
   - Силой похваляется лишь слабый. Властью кичиться неуверенный в себе. Ты вот рычишь и грозишься аки волк лесной, а сердце твое змеиное, под волчьей шкурой спрятанное. Только всем мороком очи не застишь - нутро твое само наружу вылезает.
   Сагаур, безошибочно уловив смысл его речи, мертвенно побледнел. Он сделал воинам красноречивый жест рукой и отъехал прочь. Скептух уже понял, что ничего не добьется от жрецов и лучше будет заставить их умолкнуть навеки.
   Смерть служителей капища не прояснила вопросов, так волновавших всех алан. Куда ушли венеды со всеми своими семьями, скарбом и скотиной? Почему отказались принять бой? Покидая селение, Сагаур велел спалить его дотла. Оставив за спиной дымящиеся руины, войско устремилось дальше - к большой равнине, зажатой между рекой и лесом.
   Высокий дрок, превратившийся в хлесткие плети, пешему был бы по грудь, но аланские конники уверенно вспахали его поблекшую щетину, продавливая и ломая стебли тяжелыми копытами лошадей. Бронированные колонны шли по серому жнивью словно гигантская борона со множеством железных зубьев.
   Неожиданно плотная травяная гуща впереди закачалась, будто потревоженные ветром речные воды. Десятки и сотни стрел, мельтеша белым оперением, вынырнули из-за них с тихим посвистом, облепив отряды Ястребов. Войско приостановилось, кони вставали на дыбы, не слушаясь всадников. И хотя большинство стрел, громыхнув по доспехам, отскочили от них, как от каменной стены, несколько княжеских дружинников, пораженных в шеи и лица, все же выкатились из седел, роняя копья.
   Нападение венедов оказалось слишком внезапным. Все заросли дрока до самого леса оказались заполненными неприятельскими лучниками.
   - Строиться! - прокричал Сагаур, подавляя мгновенное замешательство. - Копья к бою!
   Железные Ястребы незамедлительно выровнялись в длинную шеренгу, развернутую по фронту, и опустили перед собой контосы. По знаку князя, они погнали всхрапывающих коней вперед, гудя тяжелой амуницией. Над шлемами словно лиловое облако всплыл штандарт с тряпичным драконом.
   Венеды, выпустив еще один залп стрел, поспешили отступить, устремляясь к спасительному лесу, прекрасно понимая, что столкновение с тяжелой сарматской конницей сулит им неминуемую гибель. Но как ни проворны и быстры на ногу были лучники неприятеля, а кони Ястребов, при всем своем стальном грузе, летели быстрее. Задние воины венедов оказались смяты ими со всего разгона. Длинные контосы, насадившие на себя не один десяток людских тел, несли их на себе до самых стволов берез и вязов. Здесь преследователи остановились. Между деревьев замелькали коричневые и красные щиты мечников и копьеносцев, протяжным криком вызывавших алан на бой. Однако Сагаур приказал отступить.
   Любой степняк не любит леса и не обучен сражаться под его темным пологом, где невозможно сохранить боевой порядок и гнать коня во весь опор. К тому же недостаток обзора из-за обилия кустарников и древесных стволов лишает возможности правильно распознать силы врага и управлять собственным войском.
   Сагаур закусил губу. Против леса он был бессилен. Проклиная венедов и их богов, князь приказал запалить деревья зажигательными стрелами, чтобы огнем отогнать недругов как можно дальше. Нельзя было оставлять противника у себя в тылу, если он намеревался продолжать поход.
   Потом аланы вернулись к месту схватки, чтобы собрать оружие и похоронить павших товарищей. Всего погибло девятнадцать дружинников и еще многие оказались ранены. Воины потихоньку начинали ворчать. Набег был явно неудачен. Однако Сагаур без добычи возвращаться не собирался. Он велел войску двигаться берегом реки, разоряя все местные селения. Князь знал, что в одном дневном переходе от заводи Коровье Ухо начинаются земли Длиннолицых - общин земледельцев, живущих в постоянной вражде со своими князьями. Эти племена, не желая служить князьям, ходить в походы и делиться житом со своих полей, все чаще разбредались по холмам и низинам, разбивая малые скиты для нескольких семей. Обнося свои прутяные хижины с кровлями из дранки берестяными изгородями, они звали себя Вольными Пахарями и никому не подчинялись. Даже угроза войны вряд ли могла заставить Длиннолицых сплотить свои роды перед опасностью.
   Аланы держались серых речных берегов, местами покрытых кустами жухлого чертополоха и кипрея. У большого оврага, забитого вереском, передние конники едва не налетели на стадо кабанов. Звери вырвались из зарослей и замерли: шерсть на высоких бурых загривках встала колом, маленькие глазки злобно смотрели на одетых в железо людей. Мгновение кабаны стояли, не шевелясь, потом дружно потрусили прочь.
   - Поохотиться бы, князь, - уныло вздохнул Натур. - Хоть какая-то добыча...
   - Не для того в поход вышли, - строго одернул его Сагаур. - Скоро будет тебе настоящая охота.
   У илистой береговой поймы, утопающей в осокаре, воины заметили трех рыбаков, растягивающих большие сети. Несколько Ястребов, двинув вперед коней, окружили их кольцом. Сагаур поспешил подъехать ближе. За ним поспешил толмач, хорошо знающий венедский язык.
   - Кто такие? - скептух въедливо разглядывал обветренные лица венедов.
   - Али сам не видишь? - смело ответил один из них, смахивая со лба светлые пряди волос. - Промысляне. Из Сорочьегого Дола.
   Сагаур нахмурился и засопел, когда ему перевели эти слова.
   - Почему не кланяетесь князю?
   - А нету над нами князя окромя Всебога. Своих не признаем, чужих - тем паче.
   - Ты что же, рыбья требуха, погибели захотел? - уже вскипал Сагаур. - Или и впрямь ничего не боишься?
   Рыбак не отвел взгляда.
   - А чего бояться? Удача и неудача от богов суряных идет. Какую судьбу заслужили - ту и примем. Токмо зла мы никому не чиним и провинности за собой не знаем.
   Сагаур неожиданно для себя смягчился. Урок со жрецами научил его, что силой от венедов ничего не добиться.
   - Говорите, есть ли люди в станах, собраны ли дружины.
   Рыбак, к которому обращался скептух, почесал затылок. Выражение его лица было простым и бесхитростным.
   - Видали давеча пришлого комонника. По селам ездил, на рать народ звал. Весь собой гойный и дюже ретивый. Много чего толковал.
   - Ну? - оживился рядом Натур.
   - Супротив кметов, вас то бишь, встать баламутил. Да разве ж мы вои? Нам меч и сулица не по нутру. Люди в ладу должны жить, а всякая пря лишь душу чернит. Невод - вот наша Стезя.
   Слова венеда Сагауру понравились.
   - Значит, говоришь, люди ваши боя не желают?
   - Из наших никто кровь лить не станет. Одни в лес ушли, другие - на тот брег лодьями сплавились. Да только князья борян не таки. Вельми охочи они до сечи.
   - Где же они сейчас?
   - Встали заслоном на Гром-Холме. Там жальники недалече родовые. Да и Бор Серебряный пуще любых ратичей им поддержку дает.
   Аланы недоуменно переглянулись.
   - Чем же лес может в битве помочь? - спросил Натур.
   - Не простой тот лес. Серебряный Бор искон Рода бережет, его еще Заградой Волотов именуют. Из века бахари былицы об нем рекут: мол, коли придет ворог к жальникам пращуров - все дерева как один в бой вступят и пощады от них не жди. Потому как вовсе не дерева это, а вятшие духи - Древесные Великаны.
   Ястребы, слушавшие венеда, прыснули со смеха. Даже холодные губы Сагаура расплылись улыбкой.
   - Стало быть, - повернулся он к воинам, - не только с дружиной князей, а еще и с древесными великанами придется воевать?
   Покачав головой, Сагаур отъехал в сторону.
   - Князь! - окликнул его Натур. - Что с ними делать? - он указал на венедов.
   - Пускай живут, - Сагаур обнажил в ухмылке неровные зубы. - Детей своих тешат сказками.
   И аланы продолжили путь, направляясь к Серебряному Бору. Воины жаждали настоящей битвы. В бескрайних полях заливались песнями перепелки и соловьи. Гладь реки звенела бликами как горный хрусталь. Еще воздух вдруг стал особенно сочным и душистым - повеяло влажной хвоей и смолой.
   Когда аланы достигли Гром-Холма, Сагаур отдал должное венедам - они заняли чрезвычайно удачную позицию. Массивная полукруглая круча походила на полумесяц или серп, концы которого смыкались с еще густой стеной зеленых, красных и желтых дебрей леса. Даже небольшой отряд мог здесь сдерживать многократно превосходящие силы противника. К тому же венеды укрепили позицию, прорыв ров-канаву вокруг всего холма, а верхние склоны усилили засекой из ивовых прутьев. Над засекой вздымались круглые и продолговатые щиты с блестящими умбонами.
   - Князь! - Натур, помрачнев лицом, подъехал к Сагауру. - С одного наскока врага не опрокинем. Надо людей спешивать.
   Губы Сагаура перекосила гримаса. Ссадить алан с коней - значит обречь их на немалые потери. Не имея под собой спины верного скакуна, воины степей не чувствовали себя в бою достаточно уверенно. Конечно, время от времени вожди сарматских племен набирали пехоту из землепашцев, но делали это крайне неохотно и ввиду большой необходимости. Пехоту же Луция Прима Сагаур самоуверенно оставил в тылу.
   Скептух со вздохом кивнул.
   Распределяя алы перед сражением, он отрядил сотню из числа Пантер засыпать ров, а вместе с ними послал своих лучших конных стрелков, чтобы оттеснить венедов от края холма. Вскоре застучали налучья, зашелестели стрелы, бесперерывными хлопьями падая на головы неприятелей. И хотя венеды быстро составили палисад из щитов, опустившись на одно колено, выдержать напор самых дальнобойных луков эпохи они были не в силах. Аланы волчками кружили по равнине на своих жеребцах и слали стрелы в самую глубь расположения противника, так что те, падая с большой высоты, все равно находили шеи, спины и ноги защитников холма. К вящему удовольствию Сагаура венеды не умели смыкать боевой порядок римской "черепахой" и закрываться щитами со всех сторон. Стало быть, скоро враг должен был дрогнуть и отступить назад.
   В самом деле, если поначалу венеды еще пытались помешать Пантерам заваливать канаву, швыряя в них копья и дротики, то злой дождь железных игл сильно ослабил их дух. Щиты обросли колючей щетиной, как спины дикобразов, множество убитых и раненных, пригвозженных к земле, разорвали четкие цепи ратников. Когда засыпанный землей и валежником ров позволил основным силам алан подступить к подножию Гром-Холма, венеды уже колебались. Слишком мало осталось смельчаков, желавших испытывать судьбу под страшным железным градом. Неотразимые стрелы степняков прошибали и щит, и доспех.
   В тот миг, когда спешившиеся Ястребы готовы были идти на приступ и схватиться с недругом в ближнем бою, все звуки заглушил безумный вопль из аланских рядов.
   - Они идут! Древесные великаны шагают прямо на нас!
   Зрелище, представившееся воинам скептуха, даже у самых хладнокровных дружинников вызвало оторопь. Раскидистые деревья, шевеля на ветру пестрой кроной, вдруг отделились от Серебряного Бора и двинулись к холму. Сагаур не верил своим глазам. Шагающих красно-желтых чудовищ становилось все больше - целая роща ползла на алан.
   Ястребы, заскочив в седла и уже не слушаясь приказов, поворачивали коней. Войско, охваченное беспримерным ужасом, в беспорядке отступало. Последним, с тоской оставляя поле безнадежно проигранного сражения и осыпая проклятиями своих трусливых воинов, ускакал Сагаур.
   Над Гром-Холмом прокатился торжествующий клич. Если бы аланы задержались всего на несколько мгновений, они смогли бы распознать в приближающихся ветвистых чудищах венедских ратников, обвязанных со всех сторон высокой и густой лиственной порослью. И кто знает, каким был бы исход этого противостояния, если бы аланам в тот день довелось изведать сокровенное искусство венедов - боевой пляс обоеруких воинов, встреча с которым часто становилась для врагов последней.
  
  
  -- Глава 12. Мертвый Лес.
  
   Войско алан продвигалось в глубь венедских земель, все больше утопая в темени ольховых рощ и непроглядных сосновых боров. Край этот казался сумрачным, и воины испытывали легкое волнение. Нагромождения вековых вязов, буков и сосен, устрашающе растопыривших острые ветки, гнилые пни, похожие на головы рептилий, колючий дерн, который так и въедался в тело, заставили приуныть самых опытных ветеранов. Похоже, человеческая нога ступала тут редко.
   ...Отступив после первой неудачи, Сагаур не успокоился. Он вновь разослал разведчиков, велел брать в плен селян и выпытывать у них все о жителях лесного края, а сам призвал к себе Хирама, чтобы выспросить, что известно ему о диком северном народе и его владениях.
   - Говорят, - осторожно начал финикиец, - что в глубокой древности предки мои доплывали до самых разных оконечностей земли, проходя Столпами Милькарта, называемыми у римлян Геркулесовыми. Ханнон бен Хам-Милькарт, имея шестьдесят пятидесятивесельных судов, отправился на юг по Внешнему Морю, огибая страну Канар. Его брат Химилькон - на север. Он прошел берега иберов и кельтов, сражаясь с морскими чудовищами и пробиваясь через гигантские водоросли, миновал Оловянные Острова и достиг Янтарных Рек, вливающихся в Северный Океан. Там, за этими туманными землями, за непролазными болотами, он даже основал факторию, в которой добывали янтарь и пушнину. Но о венедах тогда еще не слыхивали. Зато, говорят, с тех пор и пошла у мореходов традиция украшать носы своих судов фигурками страшных карликов - потому как по слухам, края те были населены подобными существами, якшающимися с лесными духами и повелевающими силами земли и воды.
   - Карлики? - рассмеялся Сагаур. - Великаны-венеды не похожи на карликов!
   - Я лишь излагаю предание, - досадуя, что его прервали, объяснил Хирам. - В тех краях обитает множество разных народов, и они обладают странными для нас умениями. О предках венедов говорят, будто они удалились от тревог и забот южных земель в темные леса, где в борьбе с дикой природой ковался их дух. Они научились разговаривать с деревьями, с птицами и зверями, им помогают реки и ветра. Другие утверждают, что именно с берегов Янтарных Рек вышли их прародители, изгнанные неведомыми врагами. Но есть и третье предание, которое гласит, что предки венедов явились с севера, из загадочного и прекрасного Белого Города, что ныне сокрыт в водах озера. И обитатели этого города помогают своим потомкам незримо, наделяя их силами и волей для борьбы.
   - Белый Город? Белый Город... - пробормотал Сагаур, припоминая. Где-то он уже слышал это название, и не так давно... Посланник готов говорил о нем!
   - Приведите Вилигунда, - приказал скептух.
   - Надеюсь, это не он тебя подучил? - грозно спросил Сагаур своего слугу. Хирам пожал плечами.
   - Этому преданию много тысяч лет. Я слышал его от наших жрецов.
   - Так поведай мне о нем! - повелел скептух.
   - В наших древних мифах говорится про мудрого Иево, сына всемогущего бога Эла - четырехглазого и четырехкрылого исполина - и богини Анобрет. Власть родителей сильно тяготила его, но он понимал, что бессилен ослабить ее гнет и превзойти когда-либо этих грозных владык. Потому он избрал иной путь для своего возвышения. Тайно Иево построил на самой оси мироздания чудесный город, упросив вездесущую богиню земли Арц не раскрывать его замыслов. Также Иево установил волшебное зеркало, которое сделало его Шепеш-Карт, Солнце-город, невидимым и для богов, и для людей. В том невидимом городе Иево собрал лучших мудрецов и воинов со всех концов света, положив начало Роду Белых Жрецов.
   - Что за нелепые сказки, - недовольно поморщился Сагаур. - Ты смеешься надо мной, рассказывая всякий вздор?
   - Это не конец истории, господин, - возразил Хирам. - Очень скоро незримое сияние Белой Земли начало исподволь менять облик мира и населяющих его существ. Сама богиня земли Арц говорила Иево:
   "Велика власть твоя, властитель сокровенных глубин, ибо темна она в своей светоносности. Ее нет для богов и людей, но довлеет она над их судьбами. Предел возможностей Маллуха и Эшнуна - мир видимый, зримый, но он ограничен и прост. Твоя же воля приводит в движение все тайные струны Вселенной. Беды и невзгоды не могут тебя обнаружить и причинить тебе страдания. Между тем там, в мире явном - вечный хаос и борьба. Черный Муту заманил в западню всесильного Ваала-Шамима и погубил его. Анату расчленила Муту на части и развеяла их над речными водами. Дагон, брат Эла и бог земледельцев, воюет с Иамом, господином морей. Хусор, Ваал-Магоним, Хадат и Хорона не устают терзать друг друга в яростных распрях. И только ты, мудрейший, превзошел всех их и даже счастливейшего Милькарта - ни зависть, ни гнев, ни ненависть не могут коснуться тебя, а сыны твои - гордость подлунного мира и благодатное украшение земли. Свет священной горы Цафон меркнет перед белым золотом Шепеш-Карта. Воистину, ты один достоин почтения", - нараспев произнес Хирам, вызывая в памяти древние образы.
   - Однако летели времена, и слух о тайном городе Иево достиг ушей грозного Эла. Четырехглазый властитель повелел разыскать следы Шепеш-Карта и наказать богиню Арц за пособничество непослушному сыну. Тогда Иево, ставший божеством Сокровенных Глубин, перенес свое детище в никому неведомые земли и утаил на дне глубокого озера, а на месте прежнего города сотворил град иллюзорный. Его и разрушил гнев Эла, смешав с пеплом и пылью. О Городе Белого Солнца забыли...
   В покои скептуха ступил рыжебородый гот, и Сагаур сделал знак своему слуге умолкнуть.
   - Стало быть, ты знаешь, где находится Белый Город венедов? - скептух прищурил глаза, изучая германца. - Может быть, тебе даже известно, в чем его сила?
   - Наш маг кое-что мне поведал, - замялся Вилигунд. - Если ты дашь свое согласие, он готов сопровождать нас в походе. Он будет ждать твоего ответа до следующей весны. Если ты согласишься, мы встретимся с ним на восточной границе владений моего повелителя, в крепости Дурган, где Танаис принимает в себя полноводный приток с севера.
   - Это десять дней пути к северу от Меотиды, - пояснил Хирам. - Отсюда, где мы стоим сейчас - почти столько же, но к западу.
   Сагаур задумался.
   - Что же... - медленно произнес он. - Даже если вашего Белого Града не существует, все равно это путь, по которому можно выйти в тыл нашему неприятелю. А потому - я согласен ...
   Десять тысяч всадников и четыре тысячи пехотинцев брал с собой в поход Сагаур, уверенный в том, что этой мощи ему вполне достаточно, чтобы сломить сопротивление отдельных племен, объединиться которым он намеревался не позволить. Поэтому, вместо того чтобы ехать навстречу Ингульфу, скептух во главе Железных Ястребов и вспомогательных частей двинулся севернее, огибая пограничные венедские полесья и приготовившихся к обороне приречных жителей. К Ингульфу был направлен гонец от Вилигунда. Он просил верховного готского мага встретить идущие полки у Конского Оврага, если его намерение участвовать в походе еще не пропало.
   Место это ныне стало порубежной межой между расширившимися владениями Эорманрика и территориями венедских племен. Венеды, что не приняли руки готского короля, бежали отсюда вглубь дремучих лесов, покрывавших холмы и долины у речных излучин.
   Маг ждал алан, однако был сильно недоволен.
   - Напрасно ты не пошел дорогой, которую я тебе указал, - укорил Ингульф Сагаура после обычных приветствий. - Теперь на нашем пути лежит Мертвый Лес. А это плохо. Лучше совершить крюк в двадцать дней, чем пробираться через него напролом.
   - Но ты же с нами! - несколько беспечно возразил Сагаур. - Разве стоит нам страшиться какого-то леса?
   Наутро после соединения с Ингульфом и его немногочисленной свитой из числа Волчьих Шкур войско Сагаура двинулось вперед, одолевая холмы, лощины и овраги венедских земель. Места вокруг становились все более глухими, стало много болот, а в небе реяло воронье, оглашая воздух надсадным хрипом. Аланы находились в постоянном напряжении, ни на мгновение не выпуская из рук оружия. Все до боли в глазах вглядывались в туманную даль и не забывали осматриваться по сторонам. Ожидать теперь можно было чего угодно. Привычные для кочевников степи остались далеко за спиной, а впереди простерлись совсем неизведанные пространства.
   Поэтому появление долгожданного противника на окраине приречной равнины было воспринято с огромным воодушевлением. Это был конный отряд, двигавшийся галопом. Едва дождавшись позволения Сагаура, всадники Натура, вооруженные метательными копьями, ринулись в бой. При виде алан противники развернули коней, обратившись в бегство, но воители Натура сумели сократить расстояние и забросать венедов легкими ясеневыми пиками. К их глубокому изумлению, ни один из вражеских воинов не выпал из седла, хотя копья пробили многих насквозь.
   Воины уже побледнели, решив, что имеют дело с призраками или демонами, однако Натур, подъехавший ближе в своей переливающейся словно серебро кольчуге из треугольных колец, вдруг гулко расхохотался. Он сразу понял причину неуязвимости неприятеля.
   - Это же чучела, - объяснил он растерявшимся всадникам. - Войлочные чучела, привязанные к лошадям. Вот они и не падают.
   Прозрение, с таким запозданием постигшее алан, заставило их еще долго смеяться до упаду. Не до смеха было только Сагауру, узнавшему об итоге необычного приречного столкновения. Он еще не забыл уловок венедов в предыдущем походе, доставивших ему много неприятностей.
   Остатки веселья в войске погасли к полудню, когда походные колонны достигли черты необозримых лесных массивов, растянувшихся вперед на десятки переходов. Ингульф поведал князю, что это и есть знаменитый Мертвый Лес, место гиблое и непознанное. Выгибаясь полумесяцем с растопыренными рогами навстречу сарматам, он охватывал столь обширные пространства, что обойти его стороной не представлялось возможным. Любая такая попытка отняла бы не менее месяца. Смирившись в неизбежным, Сагаур распорядился держать путь лесной тропой.
   Все деревья и кустарники в Мертвом Лесу были черными, безжизненными - на них нельзя было обнаружить и обрывка листвы. Землю выстилали кочки цвета древесного угля, коряги и пни. Черной была даже сухая трава и твердая, почти каменная почва, от которой веяло отчуждением и смертью. У многих воинов сжались сердца. Они словно попали в другой мир, враждебный им до безысходности.
   - За Мертвым Лесом находится большой венедский стан с хорошей добычей, - поспешил сообщить аланам Ингульф, видя их кислые лица. - Нужно только поскорее одолеть это досадное препятствие. Напрямик, насколько мне известно, лес тянется не более чем на десять дней.
   Войско продолжило свой нелегкий путь, однако теперь его авангард возглавляли Волчьи Шкуры во главе с Асгримом - Сагаур потребовал от Ингульфа обеспечить спокойную дорогу, и тот справедливо рассудил, что поистине звериное чутье Волкоглавых может спасти там, где обычные воители легко попали бы в западню.
   Князь не просчитался. Асгрим заблаговременно остановил движение походных колонн вечером, уловив в воздухе поветрие опасности. За стеной сухого орешника земля оказалась обложена большим слоем терновых веток, торчащих кверху своим зубастым ворсом. Колючки были напитаны ядом.
   Аланам пришлось огибать лес по правому краю, и скоро копыта коней захлюпали по отмели небольшой заводи. Вода здесь имела легкий зеленоватый отлив, а над ее поверхностью вилась палевая дымка. Двигаясь между древесных стволов и заводью, воины вынуждены были рассредоточиться по два-три человека в ряд.
   Сагаур беспокойно озирался по сторонам, придерживая коня. Дымка потихоньку сгущалась, обволакивая фигуры идущих впереди него пехотинцев и всадников. Это было похоже на большую паутину, наброшенную на вереницу мух. Никто даже не успел опомниться, как пелена стала непрозрачной, и люди не смогли рассмотреть даже пальцы на своих руках.
   Начался сильный шум. Зазвенело железо, заскрипели кожаные ремни. Бой вспыхнул в самой середине колонн. Что именно происходит и где конкретно находится враг, было непонятно. Но уже вовсю гудели мечи и латы, наталкивались друг на друга щиты, ухали топоры. Аланы сражались молча и осторожно, боясь задеть ближайших товарищей. А вот их противники, похоже, неплохо себя чувствовали в тумане и находили воинов скептуха легко.
   Схватка закончилась так же быстро, как и началась. Неприятель отступил, а в грязной жиже остались лежать раненные и убитые. Когда густая пелена чуть рассеялась, аланы увидели, что лица поверженных противников вымазаны болотным илом, делающим их похожим на потусторонних существ. После боя у заводи новых столкновений с венедами не было долго, и воины Сагаура получили некоторую передышку.
   Однако Мертвому Лесу, казалось, не будет ни конца, ни края. Истомившиеся от неизвестности и однообразия унылого пейзажа, аланы лишь вздыхали про себя. Лес, правда, скучать не давал, обступая тревожными звуками и картинами. Сначала встретили несколько яблонь с пугающими черными яблоками. Потом на тенистой лужайке нашли множество развешенных на ветвях берцовых коровьих костей, колеблемых ветром. Значение этого последнего знака тогда еще никто не понял. Оно прояснилось, когда днем позже начался массовый мор скота: тягловых быков, волов и боевых лошадей. Это была уже серьезная неприятность.
   Ее усугубило новое нападение. На сей раз аланы были атакованы прямо с деревьев многочисленными лучниками, засевшими в ветвях. Стрелы посыпались на степняков густым ворохом, поражая в шеи и спины. В ходе упорной схватки противника удалось отразить, но потери всадники понесли ощутимые.
   Конечно, для столь искушенных воителей, как Натур, Олтак или Вилигунд, все эти разрозненные стычки и налеты были похожи на попытки комаров кусать скалу. Боевая мощь войска сарматов по-прежнему оставалась неисчерпаемой, а уловки врага вызывали презрение. Однако чем дальше, тем больше витал над войском невыносимый ужас, сковывающий движения, обессиливающий своей неизвестностью.
   Дороги Мертвого Леса тоже не отличались надежностью. Часто они начинали петлять, сбивая с правильного направления, отбрасывали войско назад или просто принуждали долго и безнадежно топтаться на одном месте. Сагауру стоило немалого труда вызволять отряды из топи, бурелома или дебрей непролазного дерна, выискивая верные тропы.
   По ночам аланы неизменно терпели леденящий страх. Им снились сны, в которых от черных стволов деревьев отделялись безобразные чудища и кромсали на части их плоть. Наутро воины просыпались совсем изможденными, и им было не только трудно держать мечи и копья, но и нести на себе вес доспехов.
   - В этих проклятых деревьях живут какие-то мерзкие твари, - украдкой шептались даже стойкие духом Ястребы.
   Как-то на рассвете, когда поднявшиеся по сигналу отряды начали сворачивать лагерь, аланы ахнули: плетеные кавалерийские щиты обросли черной коростой и дерном, на ножнах мечей и конской сбруе появились черные грибы. Местность же как будто изменилась: стало еще больше уродливых кривых деревьев, которые с вечера не видели. За палаткой скептуха обнаружилось целое болотище - зеленое и зловонное.
   - Ты помнишь это болото? - потемнев лицом, спросил Сагаур у Хирама.
   - Нет, повелитель, - отвечал финикиец. - Вчера, когда ставили шатер, его не было.
   - Венеды, как и меренс, - зарокотал гигант Вилигунд, - знаются со всей нечистью в своих лесах. Вот духи им и помогают. Не удивлюсь, если их маги способны оборачиваться деревьями.
   В порыве безудержной ярости Сагаур приказал рубить деревья под корень, однако стволы их оказались так прочны, что мечи и топоры тупились и даже ломались, словно о каменную твердь.
   Натур, задумчиво смотревший на это и кусавший губы, решился заговорить со скептухом.
   - От отца я слышал рассказы про одних из предков венедов - невров.
   - Невров? - переспросил Сагаур, которому это имя показалось знакомым.
   - Да, невры-оборотни или тени темнолесья, как их называли сколоты. Древнейшее племя. Они, как и сколоты, ведут род от Таргитая, но отделились от других племен и ушли в сторону Янтарный Рек, где осели в непролазных лесных пущах.
   - Что еще говорил твой отец? - поднял брови скептух.
   - Невры знали, что за каждым деревом, ручьем, болотом стоит свой дух-охранитель и научились с ними ладить, - продолжал Натур. - Духи есть мужские и женские, однако женские опаснее. Эти духи многому научили невров, но не меньшему научились они у зверей и даже с ними породнились. Не доводилось ли тебе, повелитель, слышать об Арианте?
   - Нет, - Сагаур мрачно покачал головой.
   - Так же как и ты сейчас, этот князь сколотов повел дружины, чтобы подчинить леса невров.
   - Ну? И что было?
   - Те же трудности, что мы терпим сейчас. Все силы лесов ополчились на воинов Арианта: без следа исчезали люди, нападали звери и духи, а сами тени темнолесья делали засады и вступали лишь в мелкие стычки. Сколотам пришлось возвращаться ни с чем, понеся большие потери, а сам князь погиб от волков.
   Сагаур задышал очень часто. Он ничего не ответил Натуру и велел седлать коня. Аланское войско продолжало свой нелегкий поход. Словно в подтверждение слов воеводы в тот же день несколько всадников провалились в ямы, прикрытые сухим лапником. В ямах оказались волки, которые смогли загрызть шестерых дружинников и их лошадей. Аланы так и не поняли, с кем им пришлось иметь дело в этом столкновении: с лесными хищниками или людьми, принявшими их облик.
   Потом вновь появились вражеские лучники, вырастая словно из-под земли в самом тылу сарматских колонн и так же легко исчезая. Они старались попасть стрелами в лица воинов Сагаура. Аланы, преследуя неприятеля и прочесывая сухие дебри кустарников, находили лишь пустоту. Многих подобное привело в смятение, но готский жрец Ингульф быстро сообразил, что это всего лишь военная уловка, а не сила магии. Он посоветовал скептуху более внимательно осматривать деревья и землю под ногами. И действительно, в стволах неохватных вековых дубов аланы обнаружили глубокие дуплища, в которых и скрывались венедские воины. Также нашли прорытые ямы в земле, покрытые прочным настилом из ясеневых ветвей и замаскированные дерном.
   Там впервые с начала похода удалось захватить нескольких пленников: восьмерых венедов, одетых в кожаные рубахи и с лицами, вымазанными сажей от костров. Глаза их смотрели на алан злобно из-под густых бровей. Сагаур, не сумев добиться от них никаких сведений о расположении неприятеля, велел всех умертвить, а рассеченные тела развесить на деревьях.
   За редколесьем, там, где начиналась большая поляна, аланские передовые части внезапно увидели строящихся в клин венедских конников. Пронзительными голосами они пели воинскую песнь и зазывали дружинников Сагаура. Венеды отбросили свои щиты и копья, скинули рубахи, обнажив торс, и крепко взяли в руки мечи. Их было около трех сотен.
   - Что это значит? - не верил своим глазам Натур. - Венеды принимают бой?
   - Я бы не спешил радоваться, - заметил Хирам. - Похоже на очередную ловушку.
   - Скажи только слово, повелитель, - Олтак поднял глаза на скептуха. - Побьем их стрелами, не приближаясь на удар копья.
   Желваки на лице Сагаура напряглись.
   - Нет, - ответил он. - Мы давно уже не сталкивались с врагом лицом к лицу. Надо сойтись с венедами в настоящей рубке, показать нашу силу и доблесть. А потом будем преследовать их до самого лагеря, и их беглецы выведут нас к основным силам.
   - Не слишком ли это рискованно, господин? - осторожно предостерег Хирам.
   Но скептух уже принял решение. Он велел Олтаку выделить три сотни контофоров и вести их в лобовую атаку, а стрелков, на всякий случай, расположил поближе к краям поляны. Тяжелые аланские конники, гулко опустив копья, лавой потекли вперед, не сводя горящих глаз с вражеских воинов. Венеды яростно вращали мечами над головой, а широкогрудые кони их храпели и били копытами о землю.
   Расстояние стремительно сокращалось. Аланы уже слышали дыхание лесных воинов и чувствовали запах их лошадей. Но когда до столкновения оставались считанные мгновения, венеды повернули назад, показав спину.
   - Так и знал! - скрипнул зубами Натур, наблюдавший эту сцену. - Провели!
   Сарматские стрелки сейчас были бесполезны: спины товарищей закрывали им почти весь обзор. Олтак протрубил сигнал к отступлению, понимая всю опасность преследования столь коварного врага в лесу. Однако он опоздал. Ведя за собой контофоров, которые почти настигли их, венеды резко ушли в стороны, и тяжелые конники Олтака угодили в болотную топь, неожиданно вставшую на пути. Несколько человек сразу провалились с конями по самую грудь и, несмотря на тщетные попытки выбраться, вскоре скрылись в бурой трясине. Иных столкнули вперед напиравшие задние всадники сарматского клина. И пусть в этой злополучной стычке аланы лишились не более десятка человек, бессильная ярость перед неуловимыми хозяевами темнолесья охватила все войско Сагаура.
   Затем пришли другие невзгоды. Через день лес вдруг запел. Его черные своды наполнились протяжными женскими хоралами, повторяемыми долгим эхом. Сначала аланы надеялись, что эти неприятные звуки, вызывавшие у них тоску и печаль, вскоре прекратятся сами собой, однако пение продолжалась. Оно захватило все пространство и не утихало ни на миг. Одних воинов вогнало в дрему, мешавшую продолжать путь, других привело к необъяснимым вспышкам ярости и ссорам между собой, грозящим перейти в общий разлад. К вечеру, не выдержав такого давления, несколько человек сошли с ума.
   Потом дыхание Мертвого Леса донесло до людей столь сильное поветрие смерти, что аланы почувствовали отчаяние. Беспокойство будто разъедало им сердца. Возобновились раздоры и даже давние товарищи воспылали друг к другу лютой ненавистью, готовые схватиться за мечи.
   - Это духи Черного Леса сеют ядовитые семена в душах твоих воинов, - объяснил Ингульф Сагауру. - Если их не остановить - они просто поубивают друг друга.
   - Так сделай что-нибудь! - взмолился скептух.
   Готский маг провел несколько обрядов по умиротворению темных духов леса и заставил их на время отступить. Но ему не удалось погасить сомнения, подобно болезни распространившиеся среди сарматских воинов и воевод. Все чаще раздавались голоса в пользу прекращения этого бесплодного похода. Железная воля предводителя еще заставляла идти вперед, однако ропот все сильнее слышался в рядах горячих сынов степи после всех испытаний, которые довелось пережить. Каждый страшился бедствий еще больших. Сагаур был вынужден собрать в своем шатре совет.
   - Как видите, серьезного сопротивления вам не оказывают, - заявил Ингульф аланам. - Мелкие роды и племена, населяющие эти края, в одиночку пытаются остановить вас теми силами, которые им доступны; главное - не терять твердость духа и продолжать путь.
   - Но куда мы идем? Что должны мы найти в этом диком краю? - вопросил Натур. - Мы можем еще долгие годы сражаться с отдельными родами в дебрях лесов и терпеть козни от лесных духов - но ничего не добиться!
   - Храните терпение, - невозмутимо ответил маг. - Большая Река за Мертвым Лесом приведет нас к людным селениям венедов, там вы найдете и добычу, и достойных противников. Жить на деревьях они не умеют, и деться от вас им будет некуда. Вы еще встретите их главные силы лицом к лицу и завоюете настоящую славу, достойную детей Апутары.
   Это заявление успокоило многих. К аланам вернулись утраченные спокойствие и уверенность в своем князе. Даже фигуры двух лун и пляска огненных молний, видением всколыхнувшие синеву небесного свода над горизонтом, уже не смогли их поколебать.
   Чтобы окончательно одолеть темные силы Мертвого Леса и заставить его хранителей служить себе, Ингульф в безлунную ночь отправился в один из лесных оврагов для проведения особого ритуала. С собой он взял большой резной посох из составных частей - поговаривали, что этот посох собран из отшлифованных человеческих костей.
   В овраге маг первым делом трижды ударил посохом о землю, монотонно проговаривая про себя заклинания, потом трижды очертил круг над головой и наконец выпрямился, выставив руку с посохом перед собой. С помощью дыхания Ингульф начал нагнетать вокруг себя клубы вязкого тумана, выстраивая из него непроницаемую стену. Как было известно магам, туман служил воротами между мирами и давал доступ к тонким силам и духам, защищающим закрепленные за ними владения. Вскоре маг и сам облачился в дымящийся саван, а земля застучала под его ногами. Слои пространства распахнулись перед ним, на его громогласный зов явились хранители деревьев, почвы, воды, воздуха и трав Мертвого Леса.
   Повелевающий глас Ингульфа был обращен к ним:
   - Тело мое - весь мир. Слово мое - закон творения. Воля моя - огонь стихий, изменяющий судьбы. Покоритесь! Над всеми солнцами живых и мертвых я - черное солнце из чрева вечности. К вам обращается тот, для кого земля слишком мала, чтобы окутать ноги, а небо - чтобы покрыть главу. Бег моей крови меняет лики времен и обращает вспять реки событий. Внимайте же слову своего господина, простершего длань над тьмою ваших душ. Отныне вы служите мне!
   После этого маг рассеял туман своим посохом и вернулся в лагерь аланского войска. На утро воители Сагаура не узнали лес: он покрылся зелеными побегами.
  -- Глава 13. Встреча.
   Когда черные кроны Мертвого Леса, доставившего аланам столько бед, остались наконец позади, Натур выдохнул.
   - Пожалуй, это даже похуже Карманитской Пустыни, - только и произнес бывалый воитель.
   Молодые аланы, слышавшие о том, что вождю Железных Ястребов доводилось воевать на стороне римлян где-то в Азии, устремили на него вопрошающие глаза.
   - Как там было? - не удержался Закаран.
   - Очень жарко, - Натур кисло улыбнулся. - Палящий зной, который нагревает доспехи так, что железо прожигает кожу.
   - А еще?
   - Ветер, бьющий в лицо и засыпающий песком с головы до пят. И тучи вражеских воинов, которые налетают как саранча и жалят как скорпионы. Я никогда не видел такого количества вооруженных людей.
   - Сколько же было солдат у Шапура? - спросил Олтак.
   - Наш префект конницы Публий Мус, мир его праху, в составе которой шли четыре моих алы, говорил, что персов было больше двухсот тысяч.
   Аланы, слушавшие Натура охнули.
   - Не мудрено, что Юлиан не смог одолеть таких полчищ, - заметил кто-то.
   - Дело было не в количестве, - нехотя отозвался Натур. - Нас бросили на произвол судьбы союзники армяне, подкрепления не смогли подойти вовремя, а предатель-проводник завел в самое гиблое место. Потом персы несколько дней терзали своими конными налетами и за ними было не угнаться. Когда пришел черед большой битвы, дух наших воинов уже угас и мало кто верил в победу.
   - Говорили, август Юлиан слыл хорошим полководцем, который одержал на западе много побед, - пожал плечами Олтак.
   - Восток сгубил многих, - Натур нахмурился. - Все вы прошли через дебри злосчастных лесов венедов, оставив в них немало своих товарищей, а там, при Маранге, людей доконала пустыня. Сыпучие пески, солнцепек и полное непонимание того, как воевать с ускользающим врагом. Еще и голод, высушивший людей по дороге к Кордуэну, хотя август раздал солдатам свои личные запасы. Местность повсюду была опустошенной. Но когда дошло до дела, Юлиан не ударил в грязь лицом. Он построил войско правильно - полукругом, чтобы проклятые персидские стрелы, сыплющиеся точно оползень, не могли наносить больших потерь. Юлиан был прекрасным командиром, и он ценил каждого своего солдата. Всему виной его злосчастная судьба.
   - Что же было под Марангой? - Закаран уже не мог сдерживать своего нетерпения.
   - Центурии из ветеранов августа в центре дрались хорошо и потеснили персов. Азиаты в ближней рубке немногого стоят, им привычнее биться с коня. А тут, сойдясь с опытными солдатами, прошедшими огонь и воду, понятное дело, они не устояли. Пехота побежала, но Шапур вовремя заменил ее своими клибанариями.
   - Это еще что такое? - наморщили лбы аланы.
   - Латная конница. Отборные воины, целиком закованные в железную броню вместе с конем, в закрытых шлемах с масками на лице. Пробить таких копьем или мечом нельзя. А в узкие прощелы для глаз даже стрелой не попасть. Вот они и остановили продвижение центурий. Я со своими Ястребами тогда стоял на левом крыле у Юлиана.
   - Ну? - допытывался Закаран. - Неужели твои Ястребы не распотрошили персидских индюков?
   - Наступали вместе с пятью римскими турмами, - пояснил Натур,- набранными в Антиохии и Александрии. Думали, придется схлестнуться с достойными рубаками. А нам достались сарацины и эфталиты. Это легкие конники без доспехов с луками и дротами. Как увидели нас - повернули коней, осыпая залпами стрел. Вместо боя вышла охота - гонялись как за зайцами в степи. Проклятые сарацины привели нас прямо под ноги сасанидских слонов. Такая была у них тактика.
   - Ты видел слонов?
   - Да, кони от них шарахаются как от чумы. Огромные утесы, которые трубят так, что не выдерживают уши, а еще топчут ногами и рвут своими клычищами. Сверху же бьют стрелки из башен. Римлянам слоны знакомы, однако и их всадники ничего не сумели против них сделать. Мы же этих чудовищных тварей встретили в первый раз, и кони у нас понесли кто куда. Так весь корпус Муса и рассыпался...
   - А потом?
   - Юлиан перебросил против слонов велитов и сирийских лучников. Кое-как их отогнали. Слоны стали топтать свою же пехоту, персы побежали. Похоже, август хотел воспользоваться успехом, но слишком увлекся, оторвался от основных когорт с маленьким отрядом. Кинулся преследовать сам - как был, без лат, только с мечом и щитом. Там его и зацепил не то сарацин, не то курд коротким копьем. Оно пробило печень. Потом мы все отступили в лагерь, оставив поле боя за Шапуром. Такая судьба...
   Натур замолчал, и аланские юноши не решились его больше ни о чем расспрашивать.
   За разговором войско достигло просторных лугов, в стороне от которых, окруженные березовой рощей, угадывались деревянные постройки селения. Аланы почувствовали небывалый прилив сил. В предвкушении добычи сердца их забились сильнее. Преодолев врата в страну венедов, которыми стали для них зловещие своды Мертвого Леса, воители степей жаждали поскорее воспользоваться плодами обширных земель, которые они уже считали своей собственностью.
   Сагаур, однако, никогда не забывавший об осторожности и не желающий совершать ошибки, остановил передовые алы войска, отправив разведать местность небольшой отряд. Это были двенадцать всадников Ларгена, в сопровождение к которым скептух отрядил гота Вилигунда.
   Конники двигались легкой рысью, всматриваясь в уже различимые плетни покосившихся оград и трухлявые крыши приземистых мазанок. Они приближались к селению со стороны рощи, стараясь издавать меньше шума. Напрягая слух, аланы вслушивались в тишину лугов, которую нарушали лишь порывы сильного ветра и стрекот кузнечиков. Наконец, откуда-то со стороны длинного загона, обнесенного вереей, докатилось коровье мычание. Всадники почувствовали облегчение. Значит, селение было обитаемым. На пеньке у сарая зоркие глаза молодых алан приметили рубаху из холстины.
   Вилигунд ехал неторопливо, уступая дорогу стремительным степным наездникам. Трудности похода по венедским лесам стали утомлять гиганта. К тому же он, похоже, окончательно распростился с надеждой испытать себя в настоящем бою с достойными противниками. Он уже понял, что венеды противники неправильные. Они чрезвычайно умелы в подготовке всевозможных засад, но упорно избегают почетного для всякого мужчины противоборства лицом к лицу.
   "Скавр бы сказал, что они воюют как скифы, - гигант вздохнул про себя, невольно вспомнив своего товарища, канувшего без вести более десяти лет назад. - Все время виляют, прячутся и пакостят исподтишка".
   В застольных беседах римлянин, случалось, делился с Вилигундом своими соображениями о происхождении различных племен и народов. О венедах, рассеянных по берегам великой реки Ра, Скавр отзывался как о помеси древних родов невров, будинов и ушедших на север сколотов.
   Гот смахнул со щеки клочок паутины, слетевший с ветки березы, а вместе с ним и тень воспоминания. Задумавшись, он обнаружил, что еще сильнее отстал от унесшихся вперед лихих конников из алы Ларгена. Вилигунд усмехнулся. Когда-то он был так же горяч и не знал покоя в поиске достойных его подвигов. С годами пришло спокойствие и неторопливость. Все, что было нужно, он давно уже доказал себе и другим на полях бесчисленных сражений, отметины которых в холода ныли на его теле рубцами шрамов, смещенными костями, порванными и неудачно сросшимися сухожилиями. Теперь от юношеского пыла не осталось и следа.
   Аланы между тем уже приблизились к изгороди, но въехать в раскрытую калитку не успели. Где-то со стороны сложенных в кучу опиленных бревен послышался звук лопающихся веревок. Жухлый сухостой приподнялся, и спружинила связанная из жердей стена, к которой были прибиты длинные заостренные колья. На эти колья и налетели всадники Ларгена. Кого-то сразу вынесло из седла, кто-то перекувырнулся после того, как раненные лошади поднялись на дыбы. А в следующий миг уже запели стрелы, врезаясь в шеи степняков. Аланы заметались, однако надежды спастись у них не было. Из-за дровяников и сараев вылетели орущие во все горло венеды в кожаных куртках. В руках их мелькали топоры и пики с крючьями. Контофоры просто не успевали развернуть свои длинные копья, как их уже стаскивали с коней и добивали на земле. Западня оказалась организована по-обыкновению для венедов безупречно.
   В пылу схватки нападавшие не сразу заметили гота, придержавшего крупного каурого жеребца в стороне от незадачливых сарматских разведчиков. Но вот один из венедов, в потертом кожаном панцире с железным поясом, вдруг опустил меч и уставился на Вилигунда во все глаза. Лицо его обрамляла расчесанная борода с несколькими белыми прядями, тонкие брови и четкий, совершенно прямой нос придавали лицу мужественное и благородное выражение. Два человека, словно завороженные, смотрели друг на друга, не в силах отвести взор и совершенно не обращая внимание на то, что происходило вокруг них.
   Вилигунд первым пришел в себя, хотя все еще не мог поверить тому, что видели его глаза. Он даже протер лицо своей большой ручищей, однако видение не пропало. Перед готом стоял Скавр - обветренный, постаревший, в непривычной чужой одежде.
   - Поглоти меня подземная бездна! - выговорил гигант и внезапно улыбнулся во весь рот. - Живой!
   - Конечно, живой, - ответил Скавр, так же широко улыбаясь. - А ты чего ждал?
   - Мы все думали, что ты сгинул в венедских лесах. С Гундовальдом даже несколько раз поднимали кубок, памятуя тебя добрым словом и представляя, как ты нежишься с сияющих чертогах Валгаллы.
   - Брось, Вилигунд. Я жив и живее многих других, - Скавр покосился на убитых алан.
   Тем временем венеды, добив противников, которые еще шевелились, с нескрываемым любопытством поглядывали теперь на огромного гота. На лицах их было написано сомнение.
   - Что делать с этим, воевода? - один из ратников указал рукой на Вилигунда.
   Гигант не знал венедского языка, но без труда понял, что речь идет о его дальнейшей судьбе. Порыв радостного воодушевления от встречи с другом мгновенно испарился и перед готом открылась вся нелепость происходящего.
   - Ты что же, с ними? - все еще не веря очевидному, спросил Вилигунд.
   - Да, - твердо сказал Скавр.
   Вилигунд заморгал глазами.
   - Но что ты делаешь у венедов, за сотню лиг от наших земель?
   - Точно так же я могу спросить тебя о том, что ты делаешь у сарматов.
   Гот слез с седла, подавляя вздох.
   - Сдается мне, римлянин, нам с тобой о многом нужно поговорить.
   Скавр молча кивнул и подозвал молодого воина в широких штанах.
   - Отдай ему пока своего коня и присядем вон у той избушки, - предложил он Вилигунду.
   - Князь Сагаур ждет нашего возвращения, - возразил гот. - Он может послать другой отряд, если донесений не будет долго.
   - Не беспокойся, мы успеем потолковать. А Сагауру, поверь мне, пока будет не до нас. Для него у нас тоже припасены гостинцы.
   Вилигунд колебался недолго.
   - Будь по-твоему, римлянин.
   Следом за Скавром он прошел к большой древесной колоде, лежащей у полуразвалившегося домика. Один из венедов последовал было за ними, делая Вилигунду знаки руками.
   - Что? - чуть не взревел гигант. - Он хочет, чтобы я отдал ему свой меч?
   - Успокойся, - Скавр поторопился утихомирить гота, отослав воина прочь.
   Больше к ним никто не подходил.
   - Прости, что не могу встретить тебя, как подобает после долгой разлуки старых товарищей, - начал римлянин. - Не взыщи, что не предлагаю тебе угощения.
   - Пустяки, - отмахнулся Вилигунд. - Расскажи мне, как ты попал к венедам.
   - Ты помнишь Ингульфа? - неожиданно спросил Скавр.
   - Я действую по его поручению. Его стараниями мы заключили соглашение с сарматами.
   - У меня тоже было свое поручение, - Скавр задумчиво опустил голову. - Это было так давно, что порой мне кажется, будто в какой-то другой жизни...
   - Говори! - настаивал гот, не спуская глаз с собеседника.
   - Жрец хотел, чтобы я раздобыл сведения о чудесном Озере, которое не давало ему покоя со времен похода на меренс. Он был уверен, что венеды знают о нем и о тех умениях и искусствах, которыми славятся его посвященные хранители. Тогда я с готовностью взялся выполнить повеление мага, не понимая, куда меня это в итоге приведет...
   Скавр усмехнулся и сорвал высокую травинку.
   - Что было дальше? - нетерпеливо выспрашивал Вилигунд.
   - Дальше? С несколькими сопровождающими из доверенных людей Ингульфа мы совершили трудное путешествие в чащобы меренс и венедов, по крупинке добывая знания о сокровенном озере и обо всем, что с ним связано. Мои спутники погибли один за другим. Кто-то от болотной лихорадки, кто-то от диких зверей, ядовитых плодов и неприятельских стрел. Я выжил один. Перенеся испытание голодом и выбравшись из западни, расставленной для нас меренс, я угодил прямо в руки к венедам.
   - Но почему ты не вернулся в Архемайр? - не понимал гот.
   Скавр ответил не сразу. Он оглядел бирюзовый небосвод, верхушки дальних деревьев и поблескивающие на солнце колосья луга.
   - Я нашел свое настоящее призвание. И оно напрямую связано с этой землей.
   - Это значит, что ты презрел и предал все: и своих товарищей, и своего благодетеля? А как же твоя присяга Эорманрику? Ты так легко и быстро забыл данную тобой клятву?
   - Вовсе нет, - возразил Скавр. - Я ничего не забыл. Как ты видишь, я не поднял меча ни против твоего короля, ни против тебя. Там, когда я лежал раненный и истекающий кровью, венеды не только не добили меня, но спасли и вылечили, а потом позволили идти, куда я захочу. Я никогда и нигде не встречал такого отношения к врагу. Я остался среди них, меня приняли в свою семью, научили всему, что они знали сами и о чем я прежде не смел даже мечтать, полагая подобное сказками. С моих глаз словно спала пелена и я увидел настоящий мир, настоящих людей.
   - Какой вздор, - недовольно насупился Вилигунд. - Чему же тебя могли научить эти дикари, которые прячутся в глухомани своих лесов и нападают из засад?
   - Вы видели малую часть из того, на что способны люди, которых вы называете венедами и которые зовут себя вятами, сынами Яра. Я бы не пожелал тебе встретиться с ними в бою, против их мастеров обоерукого боя не выстоят самые искусные из ваших мечников. У меня был хороший и мудрый наставник. Он преподал мне многие знания, словно я был не чужаком и врагом, а его родным сыном. Но самое главное - он научил меня, что такое жить в совершенной свободе духа, в единстве с законами мира. Научил верить в людей и в совершенство их природы. Я словно родился заново... А потому - теперь и навеки это моя земля, моя отчизна. Я - вят, воевода, ратный наставник. Человек, живущий в согласии с силами неба и земли, с законами самого этого мира и его творцами. Пока дыхание еще бьется в моей груди, я буду стоять на страже блага моего рода и племени, тех людей, что мне отныне братья навек.
   - Вот так дела, - даже растерялся Вилигунд. - Чуднее истории мне еще слышать не приходилось. Выходит, ты теперь служишь вождю венедов?
   - Ты ничего не понял из моих слов, - укорил Ратислав. - Вяты вольные люди и ценят свою независимость. Они подчиняются старшему, сами же выбирая из своего числа наиболее достойного, но это не похоже на отношения слуги и его повелителя, к каким привыкли вы в готских землях. Все важные решения принимаются сообща, и никто не довлеет над волей единоплеменников. Потому я служу князю вятов, однако это значит только то, что я служу самому себе и своей земле, ибо все это неразделимо.
   - Вот так дела, - озадаченно повторил Вилигунд.
   - В здравии ли Юннимунд, сын Эорманрика? - вдруг спросил Ратислав. - Помнится, мы были с ним хорошими друзьями.
   - Юннимунд давно повзрослел, - пожал плечами гот. - И он сильно переменился. Ингульф рано прибрал его к своим рукам, наследник вырос под его бдительным оком. Похоже, из парня вышел толк, потому как он сам уже не раз водил нас в походы и всегда возвращался с победой. Юннимунд словно заговорен против любых неудач, ему всюду сопутствуют боги. Говорят, слухи о королевиче добрались до самого Рима. В общем-то, - Вилигунд помялся, - из-за него я и попал к сарматам. Один Ингульф меня ни за что бы не уболтал, но уж Юннимунду я отказать не смог. Я слышал, парень по слову отца готовит поход в эти самые края. Сарматы ему были нужны как передовой полк - наши-то силы все связаны на западе твоими прежними родичами.
   - Быстро летит время, - очень тихо вздохнул Ратислав. - Если все так, то быть может, мне еще предстоит сойтись с ним на поле брани...
   - Как? - чуть не подскочил Вилигунд. - Ты поднимешь оружие против нас?
   Ратислав ответил не сразу.
   - Мы бились с тобой плечом к плечу, мы защищали друг другу спину, и с тобой мы связаны истинными узами дружбы. Эорманрику я обязан лишь милостью и снисхождением, что подчас являют сильные более слабым. Вятам же я обязан всем. С помощью них я понял, что есть обязательство превыше клятвы королю. Они помогли мне осознать свою земную долю и научили быть человеком. Потому я буду с ними до конца, и никто меня в этом не разубедит. Я выполню перед ними свой долг. Но это не значит, что я стану врагом вам. Быть может, вы сами еще не поняли, кто вам враг, а кто вам друг...
   Вилигунд поднялся с колоды.
   - Буду молить богов, чтобы мы не встретились лицом к лицу в бою, - хмуро промолвил гигант. - И еще, не забудь - после Сагаура с его аланами неминуемо придет черед Юннимунда. Сын Эорманрика превратит этот край в выжженную пустыню.
   - Я благодарен тебе, Вилигунд, за предостережение, - Ратислав тоже встал и глазами сделал знак своим воинам отдать готу коня. - Ступай с миром.
   Когда цокот копыт гиганта затих, тени берез легли на траву. Воевода задумчиво посмотрел вдаль, а потом велел отряду покинуть селение.
  
  -- Глава 14. Поединок.
   В стане Сагаура, разбитого между двух холмов и ручья на открытой равнине, было неспокойно. С того момента, как аланы покинули пределы Мертвого Леса, минуло уже более трех суток, но беспрерывные стычки с венедами не прекращались. Противник не давал степнякам покоя ни днем, ни ночью, совершая налеты с немедленным отступлением и устраивая хитроумные ловушки. Поэтому днем Сагаур заставлял войско двигаться по местности, открытой для обзора и удаленной от лесных массивов, а ночью вставал лагерем на возвышенностях и укреплял его по всем правилам военного искусства. Повозки и телеги составлялись кольцом и засыпались землей до ступиц колес, а вокруг возводился вал, на котором размещались сторожевые лучники.
   Настоящего сражения по-прежнему не было, хотя все его с нетерпением ждали. Обыкновенно аланы не вели длительных войн, вторгаясь в соседние земли внезапно и, как правило, успевая опустошить их и увести добычу, прежде чем неприятель стягивал основные силы. Если противник давал сражение, аланы охотно в него вступали и, добившись победы, беспощадно разоряли вражеские города. Так было в Армении, Антропагене, Каппадокии и Персии, так было в северных степях. Вторгаясь в пределы Римской Империи, аланские князья старались разгромить опасные для них легионы с применением все той же тактики внезапности, подобно тому как Книва при Бероа смял имперскую армию, идущую походной колонной.
   Но в землях венедов все было по-другому, и непредсказуемый враг просто не позволял властителям степей проявлять свои военные умения и приемы. Даже беспроигрышная тактика боя Сагаура, научившего конные алы атаковать противника непрерывно, сменяя друг друга, а ложное отступление превращать в гибкий охват, была не востребована, так как годились лишь для открытого пространства.
   С каждым днем множились потери в рядах сарматов. Отравленные стрелы, ямы-ловушки, обвалы деревьев уносили жизни доблестных воинов, погибавших самым бесславным образом. Множилось число раненных, тогда как селения, встающие на пути, были неизменно покинутыми. Князья и вожди дружин все чаще стали проявлять свое недовольство, они опасались, что скоро иссякнут последние запасы продовольствия.
   Внезапно, после возвращения из разведки, взбунтовался и покинул войско Вилигунд. Он не объяснил причины своего недовольства, только заявил, что более его в этих лесах ничего не держит, что он выполнил все, что обещал, и хочет вернуться домой, ибо его королю необходимо присутствие своего верного слуги. Сагаур пытался переубедить гота, но Ингульф только махнул рукой:
   - Пусть идет. Как видно, он встретил в венедских лесах то, что стоит выше его понимания.
   Путь войска тек по лугам, между полесьями и сосновыми борами, по травянистым низинам, в которых сновали суслики и копошились кулики. Земля была изрыта многочисленными норами, испещрена кочками с сухим дерном в человеческий рост высотой.
   На военном совете в шатре Сагаура, когда скептух, стянув с себя запылившиеся доспехи и облачившись в парчовый персидский халат, омыл лицо и руки из золотого канфара, поданного Хирамом, долго стояла неспокойная тишина. Потом Луций Прим напомнил о необходимости создания опорных укреплений-лимесов.
   - Если мы не закрепимся здесь, в этом стратегически удобном месте, наше продвижение вглубь территории венедов станет опасным. Неприятель сможет отрезать нам пути отступления.
   - Постройка крепости требует времени, - возразил князь Олтак, - а еще - выделения людей для гарнизона.
   - Но мы не можем вечно гоняться за венедами в надежде разбить их и покорить! - поддержал трибуна Ханаг. - А если они заманят нас в такую западню, из которой мы не сможем выбраться?
   Начавшиеся уже споры прервали донесения разведчиков, сообщивших о приближении несметного вражеского войска. Это вызвало недоумение у Сагаура и на целых два дня задержало аланское войско в лагере. Скептух, полагавший, что имеет дело с разрозненными отрядами плохо вооруженных лесных воинов, был озабочен перспективой противостояния численно превосходящим конным и пешим силам противника. Разведчики прямо говорили, что идут огромные массы копьеносцев, а земля дрожит под тяжестью неисчислимых копыт.
   Аланы усилили оборонительные укрепления стана, возведя двойной вал с частоколом и прокопав глубокий ров, однако готский жрец Ингульф, в проницательности которому не было равных, предположил, что это какая-то новая военная хитрость венедов.
   Он не ошибся. Когда Сагаур получил более достоверные сведения, оказалось, что впечатление многочисленной конницы создает домашний и тягловый скот, согнанный в табуны и отары, а громадный поток копьеносцев - старики, женщины и подростки из окрестных деревень с длинными палками.
   - Я не знаю, что за человек стоит во главе венедов, - сказал по этому поводу многоопытный Натур, - но он сведущ не только в военном деле, но и в истории. Именно такую уловку применил когда-то против трибалов царь скифов Атай Великий. Если бы я не считал венедов неотесанными лесными дикарями, мало отличающимися от животных, я решил бы, что среди них есть образованные люди.
   Олтак и другие вожди посмеялись над предводителем Железных Ястребов, и только Ингульф, присутствовавший на совете, опустил глаза. У скептуха даже создалось впечатление, что магу известно о противнике алан что-то гораздо большее, чем он счел нужным сообщить.
   Это недоразумение в очередной раз отсрочило продвижение войска Сагаура. И все же, аланы чувствовали, что миг решительного столкновения близок. Это ощущали все, от князей и предводителей дружин до лучников и пращников вспомогательных отрядов.
   В подтверждение тому дозорные разъезды скептуха уже несколько раз замечали на косогорах и у перелесков многочисленные группы всадников. Сагаур предположил, что несколько венедских племен объединились и, возможно, даже сумели найти союзников.
   - Полагаю, - спокойным, знающим тоном, в котором не было ни тени сомнения, заявил Ингульф, - вождям венедов каким-то образом удалось договориться и склонить на свою сторону меренс и имнискаров. Поэтому войско их сильно увеличилось. Когда они станут по-настоящему уверены в себе, они примут бой.
   Сагаур и его воеводы вынуждены были признать правоту готского жреца.
   Через день пути, почти на подходе к большому селению у заводи, которое Ингульф назвал городищем, исходя из каких-то своих тайных сведений, аланы встали лагерем и распрягли коней, чтобы подкрепиться. Сагаур, подобно римским полководцам, приучил воинов делать вал и вбивать частокол на каждой стоянке, вне зависимости от того, сколько дневных переходов они совершили и насколько сильно устали.
   За этими работами алан и застиг неприятель. Конные отряды прикрытия, состоящие из Степных Пантер, намеревались было немедленно отбросить нежданного противника, но венеды не стали атаковать алан, а принялись строить в сильном отдалении от них боевую линию. Вражеских воинов, спускающихся с дальних холмов, становилось все больше и больше, так что сарматам пришлось оставить возведение вала. Все с недоумением следили за этими приготовлениями.
   Между двумя перелесками струилась река и пролегала большая равнина, очень удобная для полевого сражения. На одном ее краю остановились станом дружины Сагаура, на другом, огражденном продольными холмистыми отрогами, начали группироваться пешие и конные венедские части, громыхая круглыми и овальными щитами. Создавалось впечатление, что венеды настроены сойтись с аланским воинством в лобовом сражении.
   - Похоже, этим варварам известен боевой строй, - отметил Луций Прим.
   Трибун, откинув с груди пенулу и уперев руки в бока, разглядывал неприятельские маневры с интересом. Его гравированная лорика искрилась красными солнечными лучами.
   Количество венедов все увеличивалось, так что вскоре наметанный глаз сарматских военачальников определил, что на равнину спустилось не менее трех-четырех тысяч ратников. Основную часть их составляла пехота: воины с копьями и щитами синих, желтых и красных цветов, разрисованных зигзагами, кругами и крестами. Стеганные панцири с железными бляхами были у немногих. Преобладали кожаные куртки и простые холщовые рубахи с опояской. Совсем немногие имели шлемы - круглые, плоские, или с шишаками и наносниками. Головы остальных оставались непокрытыми. Помимо копий, в руках неприятельских воинов мелькали мечи, палицы, боевые топоры и луки.
   - Они не просто знакомы с боевым порядком, но, похоже, умеют слаженно выполнять команды своих командиров, - поделился своими соображениями Прим с Сагауром и Натуром.
   Действительно, аланы, ожидавшие встретить напирающую на них хаотичную ораву ополченцев, приметили, что венедское войско имеет четкую организацию. Построение его напомнило им греческую фалангу. Ратники вставали плечом к плечу, закрываясь щитом и образуя сплошные шеренги. Было на поле и несколько всадников в синих холщовых плащах. Шлемы их с широкими нащечниками и навершиями разной формы походили на готские, так же как и кольчатые рубахи, а в руках были зажаты дротики.
   - Приказывай, князь, - Натур поднял глаза на Сагаура. - Выводить ли людей для битвы?
   Скептух какое-то время колебался.
   - Позади них холмы, и убежать от нашей конницы им будет непросто, - размышлял он. - А уж если собрали столько народа, то явно не для того, чтобы покрасоваться перед нами. Полагаю, намерены драться.
   Того же мнения придерживались Прим и Олтак.
   И скептух дал распоряжение начать построение.
   Алы Железных Ястребов он поставил глубоким клином, за которым разместил в манипулярном порядке легион Соколиных Крыльев Прима. На флангах встали иверские и армянские велиты, а Степные Пантеры образовали резервную линию. Аланы развернули знамена и начали постепенное наступление вперед единым фронтом. Кони, уже всхрапывая и дергая ушами, высоко поднимали копыта, двигаясь четким шагом. По латам всадников постукивали круглые навершия мечей и древки контосов, ленты на шлемах воинов и лошадиной упряжи щелкали от ветра, а варварки и бусы, привязанные к горитам, били по конским бокам.
   Венеды некоторое время стояли совсем неподвижно, дожидаясь приближения противника, потом стали ударять копьями и мечами по своим щитам. В движениях их была решительная уверенность, и это заставило Ястребов ускорить шаг, хотя приказа атаковать пока не было. Конные лучники спокойным, выверенным движением извлекли оперенные ястребиными перьями стрелы, чтобы приладить их к тетиве, как вдруг сильный шум позади заставил многих из них обернуться.
   Войско Сагаура успело достаточно далеко отойти от лагеря, оставив в нем лишь две сотни копейщиков для охраны обозов. Поглощенные предстоящим сражением, аланы не придали большого значения обороне своей тыловой линии. Между тем рожки, затрубившие в стане, недвусмысленно давали понять, что он подвергся нападению неприятеля. Как оказалось, венедская конница, спрятанная в дубняках, мимо которых прошло воинство скептуха, пропустила его вперед и, дождавшись построения боевых частей Сагаура на равнине, атаковала почти беззащитный лагерь.
   Без труда преодолев еще не достроенный частокол, она ворвались внутрь, побивая стрелами и дротами ошеломленных иверов, не ожидавших увидеть перед собой врага. Вскоре в стане занялся пожар. Это венеды зажженными стрелами запалили обозы. Кони и овцы начали разбегаться по лесу.
   Сагаур и аланские военачальники, заметив опасность в тылу, придержали рвущихся в бой людей. Им было не ясно, какое количество венедов напало на лагерь. По суматохе и гулу казалось, что там разыгралась целая битва.
   - Князь, нужно разворачивать войско, если ты не хочешь, чтобы нам ударили в тыл, - тихо проговорил Олтак.
   Сагаур кусал губы, оценивая обстановку. Он снова попал в западню, и это бесило его сильнее всего. Но скептух совладал со своими чувствами и дал приказ перестроиться в каре, чтобы иметь возможность обороняться на два фронта. К лагерю, чтобы прояснить обстановку, были направлены две алы Степных Пантер.
   Пока происходила вся эта суета и перегруппирование пешей и конной силы, аланы не сразу заметили, что шеренги венедов на поле вместо того, чтобы атаковать, отступили назад и взобрались на холмы. Пока клин Железных Ястребов растекался в кавалерийскую фалангу, они укрепились на отрогах, составив стену из щитов.
   Теперь уже стало очевидным, что венеды сознательно выманили алан для битвы, чтобы опустошить их лагерь. Этот маневр им удалось воплотить блестяще. Пантеры застали в стане настоящее пожарище. Обозы полыхали высокими столбами пламени, на земле и возле шатров валялись в разных позах мертвые иверы, утыканные стрелами. Нескольких венедов, поспешивших отступить из стана, Пантеры смогли сбить с седел из своих тугих луков, но это была небольшая удача. На продымленной траве осталось не более десятка неприятелей, тогда как продовольственные запасы войска, по сути, оказались уничтожены.
   Натур и Прим сидели в седлах своих коней чернее тучи. Они опасались, что скептух сорвет на них всю свою ярость. Но Сагаур хранил холодное молчание.
   - Что будем делать, князь? - осторожно спросил его Олтак, находившийся поблизости. - Венеды сидят на холмах и уходить, как будто, не собираются. Прикажешь послать против них пехотинцев?
   - Нет, - угрюмо выдавил скептух. - Я больше не хочу идти на поводу у этих хитрых лис и делать то, что они от меня ждут. Гробить людей на этих проклятых холмах мы не станем.
   - Что же ты решаешь?
   Сагаур думал лишь мгновение:
   - Для начала надо вернуться и оценить наши потери. Подсчитать, сколько у нас осталось провизии и сколько мы можем еще продержаться тут. Отправьте Ястребов в селение, пусть попробуют разжиться хоть чем-нибудь. Потом надо окружить холмистую гряду, на которой встал враг, плотным кольцом войск, навести вал и прокопать рвы. Нельзя упустить удобный момент и вновь гоняться за венедами по бескрайним полям и темным лесам.
   Используя превосходство в численности, скептух рассчитывал запереть противника между лагерем и селением, чтобы непокорные венеды пали не от стрел и мечей, а от голода, болезней и безысходности. Однако после подсчета уцелевшего провианта стало ясно, что от голода и безысходности гораздо быстрее пострадают сами аланы.
   Скептух готовился отойти ко сну, когда в его шатер совершенно незаметно проскользнула тонкая девичья фигурка. Он удивился - неужели кто-то из его наложниц осмелился войти к нему без позволения? Но гостья была одета незнакомо: длинное белое платье с дивными узорами вышивки скрывало стройный стан.
   - Я пришла к тебе с вестями от князя вятов, - поклонилась она, пока Сагаур тщетно пытался решить, звать ли стражу или посмеяться над столь юным и несерьезным посланником.
   Внезапно скептух вздрогнул, сообразив, что незнакомка обращается к нему на его родном языке, а не на языке венедов, некогда знакомом Сагауру, но забытом за давностью лет. Теперь он смотрел на гостью с настоящим изумлением.
   - Что вы ищете в наших лесах? Большой добычи вы тут не найдете. Твое войско лишилось всех запасов, и скоро будет страдать от голода. Ты хочешь, чтобы мы признали тебя своим повелителем? Да будет так! И будет до той поры, пока вы будете сражаться с нашими врагами, защищая нас от них. Ибо наши враги - они и ваши враги. Чужой маг заставил тебя прийти сюда. С чужого голоса ты отправился в поход, в котором гибнут твои люди! Но разве сам он - не главный твой враг? Разве не покорили готы ваших предков, не оттеснили в предгорья, в ту пору, когда вы владели всем до самого дальнего края моря, а предки готов называли ваших князей богами?
   - К чему ты мне это говоришь? - наконец, сумел произнести Сагаур.
   - Я хочу, чтобы ты вспомнил, кто ты такой. Твои главные враги и нам враги. Мы могли бы вместе биться против них - а не истреблять друг друга им на радость.
   Сагаур рассмеялся.
   - Девчонка! Ты влезла не в свое дело. Со своими врагами я справлюсь сам, и не тебе указывать мне, с кем дружить, с кем враждовать. Ступай к тому, кто тебя послал, и скажи ему - если он так перепуган, что присылает юных девиц вместо мужей для переговоров - пусть сам явится с покорной головой, и тогда, быть может, я приму его клятву верности и прощу. А до того - воины мои будут разорять его земли.
   - Но и твои воины утомлены и измучены, - не сдавалась Ружена. - Они тоже не понимают, что делают в наших лесах. Они мечтают о возвращении. Кто знает, в чью пользу склонится грядущая битва? И не лучше ли, когда придет время вашей вражды с готами, иметь вятов в друзьях - чем противниками в своем тылу?
   Сагаур масляно улыбнулся.
   - Я привык вести с девицами иные речи. Не желаешь ли скрасить мою ночь? - он потянул ее за руку - и вдруг застыл на месте: девушка исчезла, словно провалилась сквозь землю.
   - Хирам! - зло выкрикнул скептух.
   Финикиец возник, как всегда, неожиданно.
   - Ты не видел, кто заходил в мой шатер или выходил из него?
   - Никто, мой господин, - поклонился тот.
   - Ступай, - отпустил его Сагаур, находясь в расстроенных чувствах.
   И как назло, с утра все началось именно так, как предсказывала ночная гостья.
   Несмотря на то, что основные силы венедов были зажаты на холме - со всех сторон лагерь алан тревожили их летучие отряды, нападая - и исчезая внезапно. Запасов осталось не больше чем на несколько дней, пополнить их было негде. Особенно тяжко было с кормом для лошадей: травы в лесу явно не хватало для такого множества ездовых и вьючных животных. Сагаур сумел себя убедить, что правильно отказался от битвы, однако червь сомнения, смешанный с чувством голода, глодал его неустанно.
   Тревога скептуха не прошла мимо ока Ингульфа.
   - Что омрачает взор повелителя сарматов? - спросил маг.
   Сагаур не успел ответить. Громкий звук рога со стороны расположения противника нарушил его мысли.
   - Что это значит? - спросил он у Олтака, обрадованный возможностью избежать неприятной беседы.
   - Похоже, венеды хотят говорить с нами, - предположил тот.
   С холма спустилось пятеро всадников и рысью направились к передовой линии Ястребов. Один из них был совсем молод, с мягким пушком на лице и горящими глазами, однако в четких чертах его лица и в движениях проступало что-то властное. Рядом с ним держался совсем юный, безусый воин в кожаных доспехах, скрывающих тонкую фигуру.
   Подняв вверх правые руки, венеды показали, что безоружны и желают вступить в переговоры.
   Сагаур, находившийся по обычаю сарматов в самой середине войска и окруженный тесным кольцом телохранителей, подозвал глазами Хирама.
   - Найди человека, знающего венедскую речь, и выясни, что они нам предлагают. Клянусь Апутарой, я сохраню их дрянные головы, если они сложат оружие и признают мою власть над их землями.
   Финикиец поспешил выполнить приказание. Вскоре, в сопровождении трех рослых Ястребов и переводчика он проехал через ряды контофоров и приблизился к венедам. Молодой воин заговорил так громко и раскатисто, что его слышали даже в дальних аланских шеренгах.
   - Слушайте! Я, князь Велимир, вызываю на поединок вашего князя, кем бы он ни был. Если одолеет он - все люди мои поклонятся ему как своему вождю и станут ему служить. Но если моя возьмет - вы навсегда забудете дорогу в наши леса, и сами станете нам верными союзниками.
   Среди аланов почти никто не знал венедского языка, а потому воины лишь смотрели на недругов внимательными глазами, гадая о смысле, содержащемся в этих звучных и решительных словах. Это совсем не походило на просьбу о мирном соглашении. Только старые ветераны, имевшие схватки с венедами во времена походов князя Амазаспа, почти сразу уразумели содержание неприятельского послания и покачали головами.
   Не успела затихнуть речь вождя венедов, как сопровождавший его юный воин начал звонко повторять сказанное по-сарматски. Пересуды усилились.
   - Решения вашего князя я буду ждать до вечера, - добавил Велимир и повернул коня. - Если он не трус - он примет мой вызов, и тогда судьбу нашего спора определят сами боги.
   После этого венеды удалились на холм.
   Когда Хирам вернулся, Сагаур ожидал его, изменившись в лице - на щеках его появились багряные пятна, на скулах ходили желваки. Он был готов к чему угодно, но только не к этому. Обычай решать судьбу войны поединком вождей существовал и у алан. Многие их князья, вторгаясь в азиатские земли, использовали его довольно часто и успешно. Но здесь, в этих диких лесах, сражаться с безвестным предводителем безвестного племени?
   Однако слух о вызове уже начал распространяться по войску, и, ожидая ответа вождя, воины зароптали. Надо было срочно принимать меры. Возмущенный гул все сильнее захватывал аланские дружины, расползаясь среди рядов всадников. Чтобы успокоить своих людей, Сагаур, сняв шлем и показав всем свое лицо, возвысил голос, призывая к порядку и терпению.
   - Братья мои и верные мои соратники! Все вы во время этого трудного похода не раз могли убедиться в подлости и вероломстве врага, с которым вам довелось иметь дело. Венеды не признают никаких правил ведения войны, они бесчестны и прибегают к самым подлым и низменным средствам. Должны ли мы поступать благородно со столь коварным противником, поставившим себя вне всяких человеческих устоев? Избегая открытого противостояния, достойного мужчин, они лишь строят нам всевозможные козни. Посмотрите на этих людей, засевших на вершине холмов за своими щитами вместо того, чтобы грудью стоять против нас на этой равнине! Разве же это благородные воины? Это трусы и обманщики. И они ждут от нас честной борьбы и уважения к ним? Клянусь девой Апутарой, это было бы оскорбительно для славы детей Великой Степи, почитающих Великий Скимитар. Я могу прямо сейчас выйти на бой с этим безвестным бродягой, называющим себя местным князем, и снести ему голову. Но не будет ли это осквернением самого священнодействия поединка, в котором по закону должны сходиться равные противники? Не будет ли это насмешкой над древним ритуалом, завещанным нам предками? Ведь не князь Армении или Мидии, не персидский пехлеван или римкий легат стоит перед нами, но представитель ничтожнейшего племени людей, не уважающих военные обычаи, позорит сейчас нашу честь своим дерзким вызовом.
   Встретившись глазами с Ингульфом, скептух уловил в них одобрение, однако Натур, Олтак и другие военачальники осуждающе качали головами. Да и рядовые воины, измученные долгим походом, обрадовались было возможности решить дело одним поединком - а тут вдруг их князь пошел на попятный. Надо было действовать без промедления.
   Беспорядочные мысли сразу завертелись в голове скептуха. Безусловно, аланы лучше сражались в седле, чем жители приречных лесов. Кони у них были крепче и выносливее, броня прочнее, и навыки конного боя, отточенные за века, не знали себе равных. Да и сам Сагаур еще не жаловался на немощь в теле: рука его была тяжела, как и прежде, а персидское копье-палта, которое он использовал вместо громоздкого контоса уверенно поражало цель. Искусен был Сагаур и в обращении с большим сарматским мечом.
   Однако Хирам остановил скептуха.
   - Не ходи, повелитель. Венеды явно затевают новую хитрость. Ты - глава великой державы, тебе ли мериться силой с каким-то лесным князьком? Сделаем так - ты отдашь мне своего коня и доспехи, а уж я сумею поговорить с ним по-своему.
   - Но что скажут мои воины? - усомнился Сагаур.
   - А разве им следует что-то знать? Мы вернемся сейчас в лагерь, где поменяемся одеждой. Твой закрытый шлем со страусиными перьями лучше всего подойдет для этой цели. А мой армянский с кольчатой сеткой скроет твое лицо.
   Скептух еще колебался.
   - Положись на меня, повелитель, - Хирам не сводил с него глаз. - Пусть венеды дождутся нашего возвращения. Ты увидишь, как я разделаюсь с этим лесным выскочкой.
   Сагаур наконец решился. В сопровождении отряда телохранителей он направился к стану, велев Натуру, Приму и Олтаку держать оборону на случай новых вражеских налетов.
   Между тем на противоположном конце равнины, за щитами ратников терпеливо дожидались ответа князя ясов. Велимир почти не сомневался, что тот не откажет ему в поединке. Ратислав придерживался того же мнения, не обращая внимания на возникшую задержку. Можно было предположить, что после всех последних неудач ясы будут тщательно заботиться об осторожности.
   Пришлось немало подождать, прежде чем рев нескольких громозвучных рогов известил о том, что предводитель костобоких наездников принял свое решение. Передняя линия светящихся щебневой броней конников приотворилась. Из-за нее степенно выехал воин в плаще из шкуры пятнистого барса на рослом соловом коне. Следом выдвинулись еще трое: один по виду был знаменосцем и держал на крашеном в алый цвет шесте тряпичного бело-синего дракона с длинными красными усами.
   Велимир так и впился глазами в наездника на соловом коне. По виду это явно был князь. Даже убранство скакуна выделяло его среди других ясов. Голова коня была закрыта чешуйчатой маской с позолотой, бока - пластинчатой железной попоной с гравировкой, а грудь - фигурными пластинами в виде цветочных бутонов. Позолотой переливался и панцирь воина, сделанный из треугольных мелких пластин с орнаментом, над которым выступали вверх массивные наплечники с изображениями лежащих туров. Продолговатый шлем с навершием в виде расправившего крылья ястреба украшали зеленые и белые пряди, а широкие нащечья и листовидный наносник закрывали почти все лицо. Золотом искрили также удила коня и ножны двух длинных мечей, висящих по бокам воина, они крепились с широкому портупейному поясу, выполненному в форме литых тигриных голов.
   Велимир на глаз пытался оценить силу своего противника. Воин был широк в плечах, крепок грудью, в посадке его головы читалась уверенность могучего степного зверя, ни на долю мгновения не сомневающегося в собственном превосходстве. Щита у воина не было. Взяв из рук одного из сопровождавших его ясов длинное тяжелое копье, он пару раз перебросил его из руки в руку, а потом прокрутил через спину и шею, словно разминаясь. Легкость его движений вызвала одобрительный рокот со стороны ясов и затишье со стороны вятов, не менее внимательно наблюдавших с холма за князем степняков. Наконец всадник придержал коня, а один из его сопровождающих на хорошем вятском языке звучно объявил:
   - Великий скептух Аланского Союза, повелитель Иверии и Албании, князь танаитов, базилевс Фанагории и Гермонассы Сагаур, от блеска славы которого меркнет солнце, готов сойтись в противоборстве с вождем племени венедов.
   После этого ясы отъехали на расстояние не менее шестидесяти саженей назад, оставив князя одного. Велимир, взяв в одну руку копье, а в другую легкий деревянный щит, запрыгнул в седло и тронул своего жеребца, начав спускаться вниз по склону. Меч был прицеплен к его поясу, тул с луком и стрелами - к ремням попоны.
   - Не зевай, парень, - напутствовал молодого князя Ратислав. - Алан, видать, и пикой и мечом добро махать сподручен. Помни, чему тебя учил: от выпада копья уклоняйся в левый бок и бей в лицо, прямо меж наносником и бармицей. Иначе его с коня не сшибешь. А коль до меча дойдет - вбивай клинок в прощелины меж нагрудником и оплечьями. Броню не руби, только меч загубишь.
   - Не подведу, воевода, - с улыбкой ответил Велимир. - Твоя наука не прошла даром, рука свое дело знает. Не посрамлю ни земли своей, ни чести пращуров наших.
   - Перун тебе в подмогу, - Ратислав проводил молодого князя ободряющим взглядом.
   Однако едва Велимир спустился с холма, чтобы съехаться с князем ясов, к оставшемуся в одиночестве Ратиславу бесшумно приблизилась Ружена - это она сопровождала князя, облаченная в воинский наряд, и переводила его речь ясам. Сейчас на лице ее застыла тревога.
   - Это не князь, - сжала губы девушка.
   - Что? - воевода посмотрел на нее непонимающим взглядом.
   - Другого вместо себя послал.
   - Отколь знаешь? - Ратислав нахмурил чело.
   - Вижу. Смущен дух его, обман вокруг головы вьется. Лихое дело они задумали, тот, кто вместо князя на бой вышел, многим хитростям обучен...
   Воевода, не говоря ни слова, поднялся в седло своего саврасого жеребца и бросился догонять Велимира.
   Молодой князь тем временем сблизился с всадником в позолоченных доспехах на расстояние трех саженей. Тут он придержал коня и с силой воткнул копье в землю.
   - Я, князь Велимир, приветствую тебя, князь ясов, - сказал он и приложил ладонь к груди. - Я готов к смертельному бою без пощады и снисхождения. Приготовься и ты, ибо в живых должен остаться только один из нас.
   Яс, которому озвучили слова противника, ничего не ответил, а взял наперевес свою длинную пику с пурпурным темляком. От этого движения звякнули чешуйки панциря и поясные пластины.
   - Обожди! - Велимир высоко поднял ладонь, призывая ко вниманию. - По нашему обычаю, перед сражением надобно снять шлем, да поклониться лесу, земле, солнцу и людям, дабы не было от них преград честному суду Божескому. Тогда в бою каждый примет заслуженную долю или недолю с чистым сердцем.
   С этими словами он обнажил голову и сошел с коня, дожидаясь, пока толмач доведет до противника суть его речи.
   Князь ясов так же безмолвно вбил в землю свою пику и легко соскочил на землю.
   - Берегись! - крикнул Ратислав, прилаживая стрелу к тетиве лука. Воевода уже почти спустился к поединщикам.
   Он видел, что безнадежно опоздал, что ядовитый клинок уже летел из руки противника Велимира прямо в лицо молодому князю. Но юноша тоже был наготове, и сноровка, приобретенная долгими часами ратных занятий, не подвела его. Он лишь чуть отклонился, и нож, бессильно чиркнув о попону коня, упал на землю.
   - Так вот каков ваш князь! - в гневе вскричал Велимир. - Обманщику и злодею служите?
   Юноша с отвращением поддел ногой короткий клинок с резной рукояткой.
   Князь ясов, между тем, не дремал. Молниеносным движением выхватив меч из ножен, он уже завел руку в смертельном замахе. Его остановила стрела Ратислава. Она свистнула тягуче и с гулким звуком ушла в промежуток между нагрудником и оплечьем правой руки воина в позолоченных доспехах. Тот, охнув от неожиданности, выронил меч. Стрелу он вырвал, но сразу же застонал от сильной боли - наконечья вятских стрел часто имели на конце зазубрины.
   В передней линии ясов угрожающе застучали налучья, однако Велимир, подскочив к своему противнику, сорвал с него шлем.
   - Это ли ваш князь? - громко вопросил он врагов.
   Молчание было ему ответом. Похоже, в войске ясов не нашлось ни одного воина, который не догадался бы о смысле его вопроса. Вместо златокудрого Сагаура всеобщему взору предстал смуглолицый и черноволосый Хирам. Степняки опустили луки, смущенные и недоумевающие.
   - Ступай! - с презрением оттолкнул финикийца Велимир. - Ступай, и приведи сюда настоящего князя.
   В глазах Хирама полыхнул огонь, однако он сдержал просившийся наружу порыв. Находясь между князем и воеводой вятов с одной стороны, чьи меч и лук могли оборвать его жизнь в долю мгновения, и шеренгой начавших роптать Ястребов с другой, финикиец понял, что нет смысла продолжать схватку. Замысел его, казавшийся столь удачным, был сорван.
   К счастью для Хирама, позади алан прогремел голос Сагаура, первым пришедшего в себя:
   - К бою! Руби лешаков!
   Велимир хоть и не понимал сарматского языка, но сам уже догадался, что дело принимает неблагоприятный оборот. Князь подхватил свое копье и стрелой запрыгнул в седло. Вместе с воеводой они быстрее ветра понеслись вверх по склону холма.
   Когда преданность своему князю и чувство долга окончательно победили в аланах сомнения и колебания, зазвенели тетивы тугих луков степняков. Стрелы стаей голосящих птиц взлетели ввысь, однако им вторил другой голос, влекущий густой дождь вятских стрел с холма. И если аланские стрелы по большей части натолкнулись на непрошибаемую стену щитов, то стрелы воинов Велимира сразу сбили с коней нескольких наездников. Аланы для защитников холма были легкой мишенью.
   Осознав всю опасность положения, Сагаур приказал войску отойти в спаленный лагерь. Так безуспешно для скептуха завершился день, который должен был стать переломным в войне и принести аланам очередную победу на полях сражений. Вместо этого к линии разрушенного частокола уносили раненных и убитых Ястребов, пораженных меткими неприятельскими стрелами. Большая битва вновь не состоялась.
  
  -- Глава 15. Договор.
  
   Все оборачивалось еще хуже, чем могло быть. Остатки доверия к своему князю стремительно таяли среди алан. Многие ворчали уже открыто, косясь и на скептуха, и на Хирама. По приказу Сагаура двух наиболее громко возмущавшихся смутьянов казнили перед лагерем, но это только озлобило остальных. Тем более, что оба они оказались известными воинами, ходившими в походы с Амазаспом. Надо было что-то делать. Сагаур, поборов сомнения, вынужден был рассказать Ингульфу о событиях минувшей ночи. В глубине души скептух молил богов, чтобы суровый жрец не поднял его на смех. К его удивлению, тот отнесся к его рассказу очень серьезно.
   - Я знаю, кто приходил к тебе в шатер ночью, - Ингульф загадочно улыбнулся. - Это невеста князя. Если бы ты сумел ее захватить, князь венедов принял бы все наши условия. Вот только это не так просто...
   - Что же ты предлагаешь? - скептух посмотрел на него с надеждой.
   - Прежде всего, ты скажешь, что поверил ей. Отправь верного человека - Хирама, больше некого! - после заката в стан венедов. Его пропустят, ибо знают, что он - твой верный слуга. Он придет говорить от твоего имени, но только с самим вождем. И там, оставшись с ним с глазу на глаз, пусть он предложит князю... Все, что угодно. Что он станет твоей правой рукой. Ты осыпешь его золотом. Дашь под его начало войско для войны с римлянами. Однако он и его девка должны непременно прибыть в твой лагерь. Для обеспечения твоей безопасности на обратном пути, - Ингульф усмехнулся.
   Сагаур понимающе кивнул.
   - Я понял твою мысль, жрец. Пусть будет так...
   Вскоре Хирам отправился в лагерь венедов, однако Ингульф, снедаемый тревогами, далекими от будней похода, бродил по своему шатру. Наконец, он вызвал к себе Асгрима.
   Маг долго вглядывался в его невозмутимое лицо, прежде чем заговорить.
   - Помнишь ли тот день, - наконец начал он, - когда я нашел тебя в глухом и безвестном селении?
   Асгрим сделал утвердительный знак глазами.
   - С того самого момента я начал раскрывать для тебя горизонты сокровенного мира, - продолжал Ингульф. - Я потратил немало сил, прежде чем научил тебя читать вокруг себя знаки, отраженные зеркалом истины. Я научил тебя осязать темное естество высшей реальности. Подлинное знание темно, как ночь, ибо непроглядностью своей оно защищается от недостойных, а кромешным сумраком отпугивает слабых духом. Тьма - есть необъятность, отсутствие любых форм, пределов и ограничений. Я бы сказал, что сама природа истины - бескрайняя кромешность, потому как ее невозможно выразить и только посвященные способны читать в ней незримые руны смысла. Тьму невозможно запятнать и даже огонь растворяется в ее бездонном сердце. Следуя путем Всевидного Мрака, мы переходим на другой берег существования, отделяющий нас от простых смертных. Там, вкусив священной крови истины, мы получаем в руки жезл всех стихий мироздания, расщепив собственный облик и отказавшись от имен. Понятно ли тебе это?
   Асгрим кивнул.
   - Но ведомо ли тебе, для чего я стараюсь переправить на другой берег тебя и таких как ты? Зачем освобождаю от тлена иллюзий?
   Такое же легкое качание головой в знак отрицания было ему ответом.
   - Сказанное мною сейчас должно навеки умолкнуть в подземельях твоего сердца.
   Снова кивок.
   - Да, молчи. Воину пристало молчание. Это торговец работает языком, расхваливая товар. Но и жрец должен владеть речью, дабы проникать в самые глубины душ своих слуг и последователей...
   Ингульф немного постоял, изучая лицо Асгрима, которое дышало совершенным спокойствием.
   - Все это началось очень давно, - медленно заговорил маг снова. - Быть может, в самом зачине времен. Именно тогда на землю Мидгарда из необъятного безначалия явились существа, которых мы называем Хранителями Белого Огня и посланниками Богов. Они ведали все причины явлений, владели знаниями из Источника Жизни и Источника Смерти. В тайном краю воздвигли они свой чертог, который сейчас надежно укрыт водами Солнце-Озера. Белые Вещуны наблюдали семена вещей в непроявленном мире, но действовали в мире проявленном, влияя на дела людей и события, происходящие во всех уголках земли. В те времена, которые мы называем Золотой эпохой Мидгарда, они еще охотно делились секретами устройства Мироздания и его законов.
   В Серебряную эпоху многое изменилось. Белые Вещуны, вкусив прелести неограниченной власти над событиями и умами смертных вдруг обеспокоились сохранением своих знаний, дарующих абсолютное могущество. Все реже допускали они представителей человеческого рода в сокровенные пределы своего города, все меньше заботились о поддержании равновесия на земле. Тогда среди народов Мидгарда возник недостаток знаний и началась борьба за обладание ими. Жрецы разных племен, прикоснувшиеся к кладезю Белого Огня, теперь объявляли себя единственными носителями истины. Среди людей появилось соперничество. А Белые Вещуны невозмутимо наблюдали за распрями племен, осознавая свое недосягаемое величие и превосходство.
   В Бронзовую эпоху жизнь в Мидгарде стала тяжелой. Землю захлестнули войны. Теперь Белые Вещуны являли людям лишь отдельные крупицы знаний, полагая истину своим достоянием. Избирая среди простых смертных служителей, которые готовы были им безоговорочно подчиняться, не оспаривая их высокого положения, они сообщали им то, что сами считали нужным. Так знания, даруемые народам через посредничество племенных жрецов оказались искаженными. Белые Вещуны отныне объясняли лишь то, во что обязаны были верить смертные. Еще они придумали для них заповеди поведения и многочисленные запреты.
   В эту самую пору появились подвижники, которые решили пойти своим собственным путем и отыскать зеркало истины без помощи Белых Вещунов. Усомнившись в знаниях, которые исходили от служителей богов, они принялись искать их неискаженный первоисточник. Прозрев, что самосиянный свет истины исходит из черного цветка Великого Мрака, из зева Черного Солнца, они создали тайную общину Корни Вещего Древа. По крупицам восстанавливая зерна исходного смысла и складывая их в цельную картину, Черные Тайнознатцы, как стали называть их в народе, шаг за шагом отвоевывали у Белых Вещунов привилегию называться носителями истины.
   Суровые гонения пришлось пережить подвижникам, учение которых казалось непонятным и пугающим для правителей и жрецов разных племен. Немногие шли по стопам Черных Тайнознатцев. Яд речей Белых Вещунов проник слишком глубоко, власть же хозяев Белого Города простиралась до самых удаленных уголков Мидгарда. К счастью, на земле еще были люди, сильные духом, которых не могли сломить никакие испытания. Они тянулись к истине, к свету Черного Солнца. Принимая их в круг своих последователей, мы учили их всему, что постигли сами. Мы пробуждали их сердца. А главное - мы объясняли, что не люди должны служить богам, а боги - людям. Ибо боги - только наше порождение, с помощью которого владетели Белого Города пытаются смутить наши разум и душу.
   Мы научились ставить себе на службу стихии и первоэлементы. Мы смогли ослабить гнет тлетворных иллюзий, довлеющих над умами смертных. И мы создали великую державу... Да, это мы, Черные Тайнознатцы стояли у ее основ. Те, кого Белые Вещуны зовут Темным Кругом. Мы постигли тайну человеческой души и тайну бессмертия. Мы приближали к себе князей и царей, воинов и философов, чтобы делиться с ними нашей мудростью. И мы не служили никому. Мы стремились к свободе - той, что дают знания. Ибо свобода твоя тем больше, чем большими возможностями ты обладаешь. Каждый, кто следовал нашему пути, мог стать свободным - от древних обязанностей, от тягот долга, от пут крови и традиций. Но до этого надо было дорасти. Медленно, трудно, по капле собирая в себе те невиданные умения, что удивляют простых смертных... Сегодня мы, верховодцы общины Ветви Вещего Древа, разделенные между собой сотнями лиг пути, держим в руках все нити управления огромным пространством Мидгарда, в котором Римская Держава - только одна из богатейших провинций.
   Асгрим внимательно слушал, не проронив ни звука. Ингульф окинул с головы до ног безмолвную статую, стоящую перед ним, и продолжал:
   - Но Белый Город не мог допустить, чтобы право на истину ускользнуло из его рук. Началась борьба против нас. Смущающие души проповедники бродили по всей империи, говоря о бренности этого мира, отвлекая от постижения его сокровенных тайн. Наконец, Белым Вещунам и их приспешникам удалось разрушить основы нашей общины и лишить нас влияния. Одни из Тайнознатцев вошли в состав новых правителей империи, другие - разбрелись по дальним ее окраинам. Держава начала рушиться, раздираемая этой внутренней распрей. И вот теперь я ищу город Белых Вещунов - чтобы раз и навсегда поставить точку в этом великом противостоянии. Это будет битва во имя истинной свободы человека, не связанного никакими рамками, условиями и формами.
   Асгрим понимающе кивнул.
   - Я поведу тебя к свободе, как некогда вел меня мой наставник, - произнес маг. - Юннимунд оказался слишком слаб. Я ошибся в нем, так как пределом его устремлений оказалась земная власть. Достичь большего и объять своим духом все три мира доступно лишь тому, кто не имеет слабостей и привязанностей. Поэтому вся моя надежда теперь на тебя. Ты вступишь в ряды нашего круга и, быть может, когда-нибудь, заменишь меня в нем...
   Наступила недолгая тишина.
   - А сейчас ступай, и проследи, чтобы финикиец вернулся живым, - Ингульф так же внезапно прервал поток своих откровений, как и начал его. Он знал, что все сказанное отныне будет личной тайной конунга Волчьих Шкур и никогда не покинет его уст.
   Как и предполагал маг, Хирама быстро пропустили в стан вятов и провели к предводителю. Князь был в шатре не один. Перед ним стояли двое эрулов, Рун и Ард.
   - Ступайте, - отпустил их Велимир величественным наклоном головы, достойным истинных царей древности.
   - Еще раз благодарим, - поклонился старший из братьев, и они удалились, едва не зацепив Хирама плащами.
   Финикиец проследил за ушедшими и повернулся к князю.
   - Кто это? - вопросил он на отменном венедском языке, знание которого до поры скрывал.
   - Мой небольшой подарок Ингульфу, - усмехнулся тот. - Вы ведь давно ушли из края Седых Холмов, а вот мои воины недавно навестили крепость Клыков Вепря. Однако ты вряд ли пришел сюда, чтобы говорить о судьбе князей эрулов?
   Велимир разглядывал смуглое лицо своего недавнего противника. Рука у него была перевязана и заботливо подвешена на платке. Более ничего в облике гостя не напоминало о минувшей схватке, Хирам был спокоен и благожелателен.
   - Мой повелитель обдумал твое предложение, и готов принять его. Ты явишься к нему один, и принесешь клятву, по обычаю вашего племени, именами ваших богов, в присутствии твоих людей, которых ты сам выберешь. Да будут боги твои свидетелями твоих чистых помыслов. После этого мой повелитель оставит ваш народ в покое.
   Велимир усмехнулся.
   - Твой повелитель оставит нас в покое, это верно. Но жрец ваших соседей, годов, не оставит в покое вас самих! Он не просто жаждет повелевать нашими землями, ему нужны наши души!
   - Я думаю, ты не очень хорошо осведомлен о планах нашего повелителя, - поклонился Хирам с восточной вежливостью. - Это маг служит ему, а не мы выполняем его прихоти! А потому, тебе незачем будет опасаться коварства готского служителя богов после того, как ты признаешь себя слугой нашего князя.
   - Наши боги и моя клятва будут залогом того, что мы смирились, - в раздумье продолжал Велимир. - Но что будет порукой нам в том, что и вы выполните свои обещания? Когда я буду в ваших руках - что помешает вам расправиться со мной и с теми, кто будет меня сопровождать - а потом обрушиться всей силой на наши войска, оставленные без вожака? Это прекрасный замысел, достойный вашего правителя, - заметил князь вятов то ли с насмешкой, то ли действительно отдавая должное уловке неприятеля.
   - Я понимаю, - вздохнул Хирам. - После маленькой хитрости, которую мы позволили себе при нашей последней встрече, у тебя нет повода нам доверять. Но разве сами вы не нарушили уговор? Кто из вас выпустил стрелу, нарушив священное правило поединка? - он качнул больной рукой.
   - Я выходил биться с князем, а не с тобой! - горячо возразил Велимир. - Перед лицом богов я незапятнан!
   Он не стал напоминать про кинжал, брошенный Хирамом - в конце концов, в поединке допустимо любое оружие.
   - Я не ставлю под сомнение твое княжеское благородство, - финикиец покачал головой. - Охотно верю, что ты честен и искренен в своих речах и поступках, как полагает и маг готов. Однако люди встречаются разные по своей природе. Среди твоих сородичей наверняка найдутся также и хитрецы, и злодеи. Кто знает, что случилось бы, если бы на моем месте оказался наш повелитель? Быть может, кто-либо из твоих воинов не избежал бы соблазна направить стрелу не в мое плечо, а в его сердце? Законы войны обязывают нас быть осторожными. И главное: по своему рангу и положению ты не можешь равняться верховному скептуху Аланского Союза. В лучшем случае, твоя власть дает тебе право скрестить оружие с кем-либо из наших родовых князей. Так почему же ты полагал, что правитель многих областей, городов и племен собственнолично выйдет на твой зов?
   - Вот как? - удивился Велимир. - Князь одного народа считается у вас ниже князя другого народа? Не велико ли ваше самомнение, не высока ли гордыня? Вы не разбили нас в сражении, напротив, бежали сами - так отчего я должен брать в поединщики слугу, а не его хозяина?
   Хирам досадливо поморщился.
   - Это все игра, условности, которые не должны волновать людей, по-настоящему благоразумных. Кто выше, кто ниже - пусть решают боги. Важнее уговориться об условиях взаимного доверия. Какой ты хочешь клятвы от алан?
   Велимир сверкнул глазами.
   - Я хочу, чтобы вы передали нам Ингульфа, мага, что прячется в вашем стане! Вы отдадите его воеводе Ратиславу, и тогда я с чистой совестью прибуду к вашему вождю.
   Такое предложение застало Хирама врасплох.
   - Но Ингульф - гость нашего повелителя, - произнес он медленно. - Мы не можем нарушить законы гостеприимства и покуситься на его жреческую неприкосновенность ради твоего спокойствия!
   - Выходит, все же, он ваш гость, а не слуга? - уточнил Велимир. - Несколько мгновений назад ты утверждал мне иное.
   - Не надо ловить меня на слове, - покачал головой финикиец со скрытой угрозой. - Я лишь сказал, что маг служит нашему повелителю, но не говорил, что маг - его слуга.
   - Мне кажется, ты играешь словами, - возразил Велимир. - Если ваш повелитель имеет власть над магом - пусть отправит его к нам. Если же нет - с чего я должен верить тебе в остальном, раз ты опять пытаешься меня обмануть?
   Хирам вновь помолчал, потом усмехнулся.
   - Ты просишь опасную добычу! Боюсь, люди твои первыми пожалеют о подобном решении. Признаться, среди алан он ни у кого не вызывает приязни, и я сам при других обстоятельствах не упустил бы случая от него избавиться. Однако наш повелитель слишком ценит жреца и вряд ли захочет с ним расстаться. К тому же, как знать: не в том ли состоит тайный план мага, чтобы проникнуть в ваше расположение, но не как пленнику, а как гостю?
   Велимир вздрогнул. Ингульф действительно настойчиво добивался от него провести в вятские земли отряд своих людей. Так не приведет ли он теперь своими собственными руками опасного и коварного врага к его желанной цели? Возможно, финикиец был прав.
   - Ты напрасно не доверяешь моему господину, - Хирам мгновенно уловил колебания в душе князя вятов. - Былые властители земель, которые он покорил силой своего меча, теперь служат ему, не потеряв ни славы, ни могущества. За ними оставлены их уделы, в их распоряжении находятся боевые дружины и они имеют право на свою долю в разделе общей добычи от походов. Многие стали даже богаче и влиятельнее, чем прежде и ни в чем не знают недостатка. На празднествах они пируют в покоях нашего повелителя, сидя по правую и левую руку от скептуха. За свою жизнь ты видел только свои дремучие леса, не подозревая о красотах бескрайнего мира, нравах и обычаях других народов. Если ты отправишься в поход с Сагауром - у тебя будет возможность увидеть самые разные и диковинные земли. Ты подивишься их богатству и чудному убранству. Увидишь каменные города, высеченные из скал, горы, поднимающиеся к небесам, омоешь ноги в водах необъятного моря и сможешь воссесть на золотом троне западных или восточных правителей. Быть может, рано или поздно скептух даже осмелится бросить вызов дряхлеющему Риму, и твоя стопа пройдется по древним плитам его мостовых среди мраморных колоннад...
   - А ты сам был в этом городе? - с оживлением спросил Велимир.
   - Да, меня во многие края заносила судьба, - наклонил голову финикиец. - Но сколь бы ни были прекрасны повествования о далеких городах, лучше все увидеть своими глазами. А еще, - добавил он, - служба моему повелителю - это постоянная добыча, золото и серебро, привозимые из южных земель, роскошь пиров и красота дивных песен и танцев...
   - На Рим я бы посмотрел, - не удержался Велимир. Рассказы о Вечном Городе успели зацепить его сердце.
   - Так за чем же дело стало?
   - Передай своему повелителю мои условия, - резко оборвал Велимир сам себя. - Я пойду с ним, если он отдаст нам Ингульфа. Завтра поутру буду ждать ответа. Ступай.
   Хирам вышел, а Велимир опустился на лавку перед наспех сбитым столом в шатре и глубоко задумался, подперев голову руками. В шатер неслышно скользнула Ружена.
   - Не печалься. Не стоят его соблазны твоей души.
   Велимир грустно улыбнулся.
   - А ведь я хотел посмотреть Рим. Не знаю, почему, увлек меня в детстве рассказ одного купца. И вдруг вьяве представил я себе этот тысячелетний город, вобравший силу всего мира...
   - На деле все не так красиво, как в мечтах, - Ружена покачала головой.
   - Я понимаю. Но быть может, лучше один раз убедиться самому, чем мечтать о несбыточном?
   - И ради подобного ты готов сейчас бросить нас - и умчаться с Сагауром? - удивилась Ружена.
   Велимир помолчал.
   - Зачем ты так говоришь? - произнес с упреком. - Знаешь прекрасно, что об ином я печалюсь. В самом деле, разве не свободу несут нам знания да умения? Разве не потому стремимся мы к ним, что равными богам себя ощущаем? И вот, мне стало жаль, что не могу я взлететь к небесам, да и промчаться, как птица, над землею...
   - Свободой часто заманивают слабых, - заметила Ружена. - Многие соблазны предлагают. Только ведь, коли можешь делать то, что решил - разве ты не свободен? А коли то и дело отвлекают тебя мысли да желания - разве ты не становишься их рабом, следуя не тому, что сам решил - но тому, что поманило тебя в краткий миг?
   - Ты права, - согласился Велимир. - И все-таки на Рим я бы хотел посмотреть... Удивительно, как живут там люди - вовсе не как мы! Не знают лесов, многие даже не умеют дом построить или топор наточить - а кормят их и поят, одевают иные люди. Умирают за них... И покупают серебром и золотом и дома, и воинскую силу, и преданность других людей.
   - А ты что же, на злато-серебро, на самоцветы его польстился? - в упор спросила Ружена.
   Велимир опустил голову.
   - Нет, к чему мне это? Но ведь там мы бы могли...
   - Всяко, могли. Только нет жизни там. И быть не может. Так, тень одна. Коли не сам ты своими руками дом строишь, не своими руками хлеб растишь, грудью полной не дышишь да солнца не видишь.
   Велимир удивился.
   - Но разве Ингульф не то же говорит?
   - Нет, не то же. Потому как мало своими руками это делать - надо еще знать, ради чего.
   Велимир встал, обнял ее, посмотрел сверху вниз.
   - Прости. Неужто ты думаешь, что я забуду о долге своем ради детских мечтаний? Позволь мне лишь немного посожалеть об упущенном.
   - Посожалей, - рассмеялась Ружена. - Только недолго.
   Вновь пронеслись перед глазами князя каменные стены и башни Вечного Города, позолоченные кровли дворцов и храмов - и упали во прах. Велимир провел рукой по глазам, отгоняя видение.
   - Пойдем, - позвал он Ружену. - Думаю, нам предстоит долгое путешествие. Надо к нему подготовиться.
   По возвращении Хирам застал в шатре Сагаура Ингульфа, о чем-то оживленно спорящего с его хозяином. Повинуясь знаку скептуха, финикиец поклонился и безмолвно встал возле полога шатра, невзирая на явное недовольство готского жреца. Ингульф, однако, сдержал проявление своих чувств.
   - Судя по твоему виду, тебе не удалось договориться? - спросил маг на всякий случай, прекрасно понимая, что Хирам будет отвечать только с позволения Сагаура. Финикиец в ответ тонко улыбнулся.
   - Ну и что скажешь теперь? - скептух, возобновил прерванный разговор, явно распаляясь злобой и раздражением. - По-прежнему будешь советовать мне искать примирения с этим дикарем?
   Ингульф присел в греческое клинэ, которое слуги скептуха возили в походы со всей княжеской утварью, и посмотрел на предводителя алан.
   - Мы зашли слишком далеко, чтобы отступать, - сказал он. - Если твои люди устали, вы можете возвращаться. Я пойду дальше один, со своими Волкоглавыми.
   - Возвращаться? Что же мы получили в этом походе? Где обещанные тобой богатые селения? Где добыча? Где пленники? Да меня сметут в пыль, едва мы выйдем из леса! Напрасно я тогда послушал твоего посланника... А он, видно, знал, чем дело кончиться, первым сбежал!
   - Позволь мне подумать до утра, князь, - устало попросил маг.
   - Что же, ступай, подумай, - позволил скептух, махнув рукой с тяжелым литым перстнем.
   Хирам проводил взглядом готского жреца, и только когда алая парчовая завеса у входа в шатер перестала колыхаться, поведал Сагауру об итогах своего посольства в лагерь вятов.
   Вернувшись в свою скромную холщовую палатку, Ингульф вызвал Асгрима.
   - Помнишь ли ты девицу, что приходила в нашу крепость вместе с венедами, а вчера ночью была в этом лагере? - спросил он своего верного стража.
   Тот посмотрел с некоторым недоумением.
   - Ты можешь найти ее? - продолжал маг. - По запаху, по следам - как угодно, но ее надо выследить! Пока эта девка стоит за ними - мы не пройдем дальше. С Ведом, приспешником Белых Вещунов, я бы справился, у него все чародейство - сродни моему; однако у нее колдовство иное, женское, над ним никакой мужчина не властен. Она дает силы защитникам венедского края, пробуждает в людях веру, с которой они и на смерть идут с улыбкою. Ты видел, сколько народу полегло под сарматскими мечами, не издав ни звука? И ни разу я не смог разгадать ее чародейства. Она всегда была где-то рядом, а я не видел ее. Она спасла своего суженого из крепости, она отвела сегодня удар Хирама... Так что ступай, да смотри - без нее не возвращайся. А ее - хоть живой, хоть мертвой привези!
   Асгрим взирал на Ингульфа в изумлении. Таким расстроенным и даже напуганным маг еще никогда не выглядел. Тревога передалась и конунгу Волчьих Шкур, который, послушно наклонив голову, отправился выполнять поручение.
  -- Глава 16. Светана.
   Холодный предутренний мрак еще только начал отступать перед разгорающейся алой полосой рассвета, когда на берег речушки вышел стройный воин. Фигура его была не похожа на богатырскую - узкие плечи, тонкий стан, округлые бедра, - на голове, скрывая волосы, красовался остроконечный сарматский шлем с длинной бармицей.
   Воин тряхнул головой - и длинная русая коса выбилась из-под упавшего шлема. Сбросив теплый наряд, девушка вошла в реку. На миг студеная вода пробрала ее холодом до костей - а потом приняла в себя усталое тело. Светана поплыла, раздвигая тяжелую толщу речной сини. Она отдалилась на несколько саженок, потом вернулась к камышам и, выбравшись на серый вымол, присела на поваленное дерево сушить и расчесывать волосы.
   Все эти дни, с самого начала похода, Светана трудилась наравне со всеми и сражалась наравне со всеми. Добыла в бою шлем, спрятавший ее косу, и без особой жалости посылала во врагов острые стрелы. Только когда после боя приносили своих раненых и убитых, на глаза наворачивались слезы - но юная воительница поспешно прятала их, отворачиваясь.
   Их отряд шел за ясами след в след, то и дело устраивая засады и ловушки. Но вот, наконец, здесь, на равнине меж двух притоков Великой Реки, собралось все воинство вятов: и южных, пришедших с пограничья степей, и северных, откуда родом была и сама Светана. Водь, седоны и ярулы тоже прислали своих воинов. Не иначе как Велимир готовился дать большое сражение. Уж сколько раз Светана молилась про себя и Ладе-заступнице, и Сварогу-всеотцу, чтобы они уберегли ненавистного и любимого князя, и он всякий раз возвращался целым и невредимым из всех переделок. Однако сегодня тревога особенно сильно терзала ее сердце.
   Лето заканчивалось, стремительно подступала осень. Совсем остыла вода в реке, по утрам зубы стучали от холода. Но Светана, бывало купавшаяся зимой и в проруби, была к нему привычной. Вот и теперь она даже не поежилась на свежем утреннем воздухе, леденившем мокрую кожу.
   Внезапно перед ней появилась Ружена. Светана нахмурилась, продолжая молча расплетать косу.
   - Поговорить нам надо, - сказала дочь седонского вождя.
   Светана отвернулась.
   - Не о чем нам разговаривать. Забрала его - так и радуйся, а говорить я с тобой не буду.
   - Так ведь себя-то ты зачем губишь? - в голосе Ружены проступила неожиданная жалость. - Ведь смерти ищешь, не хочешь даже взглянуть на других! Мало ли парней справных - тот же Загреба, Отрад?
   Светана строго на нее посмотрела.
   - Я его полюбила еще когда он простым парнем был. А ты - когда он князем стал. Так и чья любовь сильнее, выходит?
   - Не о том ты говоришь. Где тут чувствами меряться? Говорю тебе - не мучай себя! Посмотри по сторонам! Все рядом со смертью ходим, а ты ее еще и торопишь...
   Светана молчала. Ружена тоже разделась и кинулась в реку - прямо с берега, рыбкой, с головой уйдя под темную гладь. На поверхности воды, затягивая место, куда она нырнула, медленно собирались клочья тумана.
   Покосившись, Светана исподволь успела оценить тонкий стан седонки. С горьким вздохом она начала одеваться.
   - Куда торопишься, красавица? - внезапно рядом возник явно чужой человек, хоть и говорящий по-вятски, а с ним еще двое - с волчьими шкурами на плечах. - Не ты ли будешь невеста вашего князя?
   - Да, я, - Светана гордо улыбнулась. Пусть перед врагами, но она будет его невестой.
   - Тогда ступай с нами.
   Асгрим повернулся, и двое его спутников недвусмысленно положили кисти на рукояти тяжелых мечей.
   Закинув косу за спину, Светана спокойно пошла в окружении Волкоглавых прочь от берега. Когда Ружена выбралась на берег, рядом уже никого не было.
   Миновав редкие посты - на приказ Сагаура окружить лагерь венедов со всех сторон вчера благополучно наплевали, - Асгрим привел пленницу в лагерь и втолкнул в палатку Ингульфа.
   - Вот она.
   Ингульф в удивлении осмотрел девушку, сдернул с нее шлем.
   - Ты что, белое от черного не отличаешь? У той были черные волосы, а у этой - русые! Это не она!
   - Не может быть, - потряс головой Асгрим. - Мы шли за ней по следу... Или там была еще одна? - обернулся он уже к Светане.
   - Друг мой, - в тихой ярости начал Ингульф. - Вас следовало назвать не Волкоголовыми, а тупоголовыми! Или ты и правда, как волк, разучился думать головой, а умеешь только нюхать?
   - Я не думал, что у них может быть еще одна девушка-воин... - попытался оправдаться Асгрим.
   - У венедов? Да у них каждая вторая девка мечтает умереть в бою рядом со своим любимым! Если ты будешь хватать каждую, у кого коса и грудь, у Сагаура в гареме места не хватит!
   Светана, не понимавшая ни слова из разговора, переводила взор с одного на другого и наконец усмехнулась:
   - Что, не нравлюсь?
   - Нравишься, красавица, - произнес Ингульф по-венедски. - Но только надо, чтобы ты теперь еще одному человеку понравилась...
   - Так куда ее? - уточнил Асгрим.
   - К Сагауру. Пусть позабавится.
   До последнего мгновения Светана верила, что Велимир сейчас примчится и спасет ее... И только после тычка Асгрима в груди что-то ухнуло без надежды...
   Велимир и в самом деле уже спешил ее спасать. Ружена прибежала в лагерь, едва конунг Волчьих Шкур скрылся за первой сарматской заставой, и с ходу выпалила все, что произошло.
   Пока Светану вели по лагерю, она чувствовала на себе неприязненные и любопытные взгляды воинов. Асгрим мог бы передать ей и слова, которыми ратники провожали девушку, но счел за лучшее помолчать - ибо слишком много было в них не столько обидного для Светаны, сколько смертельно опасного для Сагаура.
   - Вон, повел еще одну наложницу для скептуха, - ворчали люди. - А самим есть будет скоро нечего!
   Асгрим втолкнул Светану в шатер предводителя.
   - Это тебе подарок от Ингульфа, - передал гот. - В знак дружбы и уважения.
   Сагаур лениво лежал на войлочном ковре в дальнем углу шатра. При виде Светаны поднял на нее глаза.
   - Венедская воительница? - улыбнулся он. - Что, часто у вас женщины воюют вместо мужчин?
   Он говорил медленно, старательно подбирая забытые венедские слова.
   - Отчего ж вместо? - пожала плечами Светана. - Мы рядом с ними воюем. Коли ранят - кто позаботится, если не мы?
   - Только мне воительницы не нужны, так что давай, снимай свой боевой наряд, - приказал скептух. Светана на миг опешила.
   - А ты меня сватал, чтобы нагишом оглядывать? Сам-то не больно хорош. Мой жених не тебе чета. Велимир - он всем князьям князь, и в бою, и в работе за ним не угнаться! А ты давеча даже на поединок с ним выйти побояться - так тебе ли теперь за его невестой гоняться?
   Скептух почувствовал, что свирипеет. Кровь прихлынула к его лицу.
   - Замолчи, девка! - он вскочил с прытью молодого барса. - Что ты можешь понимать в делах вождей?
   - Да мне в делах вождей понимать нечего - в постели-то вы все одинаковы, что князья, что мужики. Мы, мил человек, нагими на свет приходим, нагими его покидаем, а нагишом кто ж различит - князь, али не князь...
   Скептух рассмеялся, подошел поближе.
   - Ну, как видишь, жених твой не торопится тебя спасать.
   - Придет еще, успеет. То тебе волноваться надо, когда он придет!
   - А мне волноваться нечего. Я давно его жду. Под моей рукой десять тысяч копий, и какую бы рать ни выставил против меня твой Велимир, от него не останется и мокрого места!
   В шатер на звуки громкого разговора незаметно заглянул Хирам - убедившись, что хозяину ничего не угрожает, он так же незаметно исчез, лишь прошелестела легкая занавесь.
   - Ой, да не смеши ты меня, воитель выискался! - с насмешкой покачала головой Светана.
   - Не веришь? - запальчиво спросил Сагаур.
   Седые пряди в бороде Сагаура не различались только потому, что она была слишком светлой; однако сейчас он чувствовал себя юным мальчишкой на свидании с девицей. И почему вдруг захотелось обязательно произвести впечатление на эту дикарку, что с гордым видом стояла посреди его шатра? Ведь мог взять силой, мог принудить... Но вдруг захотелось убедить, доказать, наконец, упросить - чтобы умоляла пощадить ее Велимира...
   А та лишь пожала плечами.
   - То мы еще поглядим, кто от кого мокрого места не оставит.
   - У меня и не такие ломались и просили пощады, - заверил Сагаур.
   - Другие, может, и просили, - отозвалась Светана. - А только Велимир самого Ингульфа не испугался, перед Ингульфом головы не склонил - так тебя ли, его прихвостня, ему бояться?
   - Это я его прихвостень? - рассмеялся Сагаур. - Жрец всего лишь помогает мне. Да, это он показал мне путь в ваши леса, так что тебе есть за что его ненавидеть - но своему положению я обязан только себе!
   Он схватил девушку за руку. Она не уворачивалась, грустно на него посмотрела.
   - Напрасно ты себя возвеличиваешь. Без твоих воинов, без слуг, без рабов - сам ты никто, и хвастовство твое жалкое.
   Она сказала такие слова, после которых мужчина убивает либо себя - либо того, кто их сказал. Перестав сдерживаться, скептух кинулся на полонянку с занесенной для удара рукой, однако Светана легко повернулась на месте - и Сагаур растянулся на полу возле выхода.
   - Ну, все, девка, - выговорил он с внезапно овладевшей им холодной мстительностью. - Тебя раздернут конями на части! Тебя...
   - Аль по-обычному-то с бабами уже не получается, что надо тебе мучать их? - с внезапной жалостью спросила Светана.
   Скептух не выдержал. Даже убить ее было мало за такие слова, и потому он яростно выкрикнул:
   - Вон отсюда! Убирайся к своему Велимиру, и пусть все ваше племя подохнет тут, в своих зловонных болотах!
   - А и уйду, - Светана перекинула косу на плечо и, покачивая бедрами, направилась к выходу.
   Скептух молча смотрел ей вслед. В душе его в диком противоборстве сошлись два чувства. Он хотел убить гордячку на месте - и в то же время схватить ее, прижать к себе, покрыть поцелуями всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах...
   "Что же это такое? - удивился он сам себе. - Или влюбился, как мальчишка, с первого взгляда?"
   Внезапно ему пришло в голову, что, быть может, именно это он и искал в непролазных венедских лесах? Он покорял города, народы, он убивал врагов - так, быть может, в конце своего пути ему надлежит совершить свой главный подвиг: покорить эту неприступную лесную красавицу?
   А та уже приблизилась к воротам лагеря, и стража, видя нацеленный на них взгляд скептуха, вытянулись, ожидая приказа.
   - Вернуть! - распорядился Сагаур, понимая, что не в силах отпустить девушку.
   Перед Светаной сомкнулись копья. Она устало опустила плечи, повернулась к скептуху.
   - Ты, прямо, как баба: то иди, то вернись. Вот Велимир...
   - Замолчи про своего Велимира! - не выдержал скептух. - Что он может? Кто он такой? Да в те годы, когда я уже одержал свою первую победу, он еще пешком под стол ходил! А ты... - он схватил вернувшуюся Светану за руку и втянул в шатер. - Ты - чего хочешь? Хочешь быть царицей? В шелка одену, золотом осыплю!..
   - Почто? - Светана презрительно пожала плечами. - Тоже мне, дело: сидеть в шелках да золоте, как чучело какое. А вот скажи: ты сам говоришь, все тебе подвластно, столько подвигов совершил - а мог бы ты совершить настоящий подвиг?
   - Какой? - Сагаур в тот миг даже не сомневался, что нет дела, которое было бы ему неподвластно.
   - Мог бы ты бросить все и уйти к нам, в леса? Отказаться от своей власти, от добычи, от подвигов? И жить, как мы живем? Рубить дрова, пахать землю, хлеб сеять?
   Такого Сагаур не ожидал. Он вспомнил, какими трудами шел к нынешнему своему положению. Скольких погубил, скольких предал и обманул... И от всего отказаться? Ради вот этой венедской красавицы?
   Светана понимающе покачала головой.
   - Вот, все вы так. Говорите, что горы свернете - а дойдет до дела, так и оказывается, что даже самое простое не по плечу, - сказала она с грустью, думая о чем-то своем.
   Сагаур не мог уже ни гневаться, ни радоваться. Он вдруг понял, что столкнулся с невыполнимой задачей - и это испугало его сильнее самых больших тягот минувшего похода или предстоящего возвращения. Он понял, что НЕ МОЖЕТ сделать того, что просит эта девушка. Даже не ради нее - просто ради того, чтобы проверить свои силы... Да, этого он сделать не мог.
   - Ступай, - отпустил он ее. - Мои наложницы тебя накормят, уложат отдыхать и умастят благовониями. Вечером я хочу вновь видеть тебя.
   - До вечера поглядим, день еще длинный, - согласилась Светана и гордой походкой вышла из шатра скептуха.
   - К моим ее, - ответил Сагаур на вопросительный взгляд Хирама, и тот мягко, но настойчиво указал Светане следовать за ним.
   А сам скептух тем временем, торопливо сбросив халат и облачившись в доспех, едва умеряя шаг, бросился к Ингульфу.
   - Хороший же подарочек ты мне приготовил! - с ходу выкрикнул он, обрадовавшись возможности хоть на ком-то выместить свою злобу. - Никто меня еще не унижал так, как эта девка!
   Игнульф повернул к скептуху свое лицо - глаза мага смеялись, да и губы его едва не расплывались в широкой улыбке.
   - Неужели жалкая полонянка способна нанести урон достоинству скептуха? - произнес он вслух совершенно серьезным голосом. - Прикажи ее казнить, только и всего.
   Скептух поправил меч у пояса.
   - Да, - заявил он с решимостью отчаявшегося. - Да, я так и сделаю. И это будет особая казнь! Она будет мучиться и молить о пощаде! Я прикажу ее засунуть нагишом в муравейник! Нет - я велю ее сжечь заживо! Нет - я велю ее разрывать на части калеными клещами!
   - Ты сначала сам определись, - сочувственно посоветовал Ингульф. - Всех этих казней сразу она явно не перенесет, так что придется выбрать что-то одно.
   - Зачем ты отправил ее ко мне? - Сагаур подошел вплотную к жрецу. - Посмеяться надо мной вздумал?
   - Отчего же, - беззаботно отозвался Ингульф. - Я думал, она тебе понравится. И судя по тому обилию расправ, что ты для нее уготовил, она сумела произвести на тебя впечатление.
   - Клянусь всеми богами, - Сагаур посмотрел прямо в бездонные глаза мага, вдруг блеснувшие огнем. - Следующим после нее я велю казнить тебя. Ты нас сюда завел! Я знаю достаточно, чтобы понять - ты рвался к каким-то тайнам венедских волхвов, и использовал нас, как таран, чтобы пробиться к ним! Что же, радуйся! Венеды ждут тебя с распростертыми объятиями. Завтра с утра - а быть может, и сегодня вечером - ко мне придет Велимир, и за это я отдам венедам тебя. Устроит тебя такой обмен?
   Смех в глазах Ингульфа исчез, сменившись на миг проблеском страха. Но затем маг моргнул - и уже снова спокойно смотрел на скептуха.
   - Ты полагаешь, венеды отдадут своего князя в обмен на немощного старика?
   - Нет, маг. Они не отдадут князя! Князь станет моим слугой. Я распространю свою власть на весь этот край, они будут почитать меня, как своего верховного владыку, пополнять мое войско, а их девицы - ложа наших воинов. Тебя же я сошлю сюда в изгнание, под надзор моих новых подданных. Так что это не обмен. Это конец войны. Почетный конец, должен тебе сказать!
   Видя, как, несмотря на все свое самообладание, меняется в лице Ингульф, Сагаур расхохотался и почти бегом выскочил из шатра мага.
   - Пойдем! - он ворвался в палатку со своими наложницами, где три его женщины пытались о чем-то расспрашивать Светану, и схватил девушку за руку. - Пойдем, я расскажу тебе, что будет дальше.
   Он вывел ее к лагерному валу.
   - Да, ты права. Я уйду к вам в леса. Но не как отшельник или пахарь. Я построю тут свою столицу. Я стану повелителем и вашего, и своего народа, и буду править отсюда, мудро и справедливо - а ты будешь сидеть рядом со мной, и помогать мне в этом. Ты знаешь душу ваших людей, и ты научишь меня управлять ими, как сама ты сейчас управляешь мной. Что ты скажешь?
   Светана посмотрела на него в удивлении.
   - Жалко лес на город изводить, - произнесла она наконец. - У нас сами леса становятся защитой. Хочешь - я покажу тебе место у заводи, где можешь смело строить свои хоромы - никто туда не доберется, разве что вплавь?
   - Покажешь. Обязательно покажешь, - согласился Сагаур. Его переполняли такие силы, словно он заново родился. Он был готов на все. - Теперь осталось только дождаться твоего Велимира.
   И Велимир не заставил себя долго ждать.
   С холма, на котором укрепилось войско вятов, рысью спустилось несколько всадников. Впереди мчался молодой князь.
   - Велимир! Велимир! - радостно бросилась ему навстречу Светана.
   Сагаура точно огнем обожгло изнутри.
   - Назад! - он дернул девушку за руку, опрокинув на траву, и устремился к князю вятов, на ходу выдергивая меч. - Ну, что, пришел? Посчитаемся, или боишься?
   Велимир в удивлении спрыгнул на землю с седла.
   - Я шел к тебе, дабы закрепить клятвой наш уговор... - произнес он. - Но если ты хочешь поединка, как предлагал я давеча - изволь! - и тоже обнажил меч.
   И аланы в своем лагере, и вяты на холме застыли, не вполне понимая, что происходит.
   А их предводители уже сошлись в яростной схватке.
   Ратислав опомнился первым, по лагерю вятов помчались гонцы с приказом строиться. Потом звуки рогов Натура и Олтака привели в движение сарматов. Однако вожди обоих воинств не видели ничего, кроме свирепого блеска глаз друг друга.
   Они долго кружили по полю, обмениваясь ударами гудящих клинков и точно прощупывая оборону противника. Из лагеря алан несколько контофоров и конных стрелков выехали на помощь своему князю, но тот остановил их.
   - Не приближайтесь! Никто не посмеет сказать, что я одолел его с чьей-то помощью!
   - Успокойся, скептух! - попытался образумить князя Натур, однако Сагаур уже ничего не слышал.
   Между тем, и вяты, и аланы понемногу подтягивались к месту поединка, окружая бьющихся вождей двумя полукольцами, каждый со своей стороны. Удачные выпады своих предводителей они встречали одобрительными криками, пропущенные - тягостным молчанием.
   Долгое время бились молча, пока Сагаур не различил, что его соперник что-то чуть слышно напевает себе под нос. "Да он издевается надо мной! Все они надо мной издеваются!" - пронеслось в голове. Измученный событиями последних дней, когда всеобщее недоверие и ропот окружали его со всех сторон, заперев в склеп безысходности, Сагаур все больше терял терпение. По мере того как рос его гнев - он все чаще пропускал удары, оступался, и наконец, не удержался, растянувшись на земле.
   Аланы недовольно зашумели, вяты радостно приветствовали столь удачное завершение поединка, но никто не посмел вмешаться в суд Богов.
   - Ну, что, князь? - Велимир навис над ним с занесенным мечом. - Готов ли ты выполнить свое обещание?
   - Девку свою ты назад не получишь! - выкрикнул Сагаур по-венедски и попытался достать Велимира снизу.
   Князь вятов отбил удар. Негодующе заворчали и аланы, и вяты. Победа Велимира была слишком очевидной, а потому прием Сагаура показался зрителям совершенно недостойным.
   - Смерть ему! - крикнул кто-то из вятов. Велимир поднял глаза, отыскивая кричавшего среди дружинников.
   - Такой князь недостоин править нами! - донеслось и из строя аланов.
   Сагаур затравленно переводил глаза с занесенного меча своего соперника на ряды своих воинов - и с ужасом понимал, что ему не от кого ждать поддержки.
   - Оставь его! - неожиданный возглас Светаны ошеломил Велимира. Девушка бросилась к нему. - Остановись! Он и так столько всего перенес...
   Князь вятов опустил меч.
   Сагаур медленно поднимался на ноги.
   - Никогда я не мог вас понять, - горько усмехнулся он. - Предлагал тебе все богатства мира - а ты все грезила о Велимире. А вот, потерял все - и вдруг пожалела...
   - Не понять тебе того, да и не надо, - Светана вдруг загородила собой Сагаура от Велимира и от алан, уже оказавшихся позади князя вятов.
   - Не троньте его! Коли надо, так я и жизнью своей его жизнь выкупить готова!
   Из рядов алан после недолгого совещания вышел Натур.
   - Мы долго служили тебе верой и правдой, - медленно выговорил он. - Мы шли по твоему слову в битву, в огонь и в воду, в венедские леса и в колдовские болота. Но сегодня ты решил пойти против самих богов и наших родовых обычаев! Вот тебе наш суд - не князь ты нам больше! - он возвысил голос, и аланы одобрительно загудели. - Не годится вольным сарматам подчиняться человеку, не имеющему воинской чести!
   Сагаур стиснул кулаки.
   - Вы еще не знаете, как он получил свою власть, - от блистающих серебром латников в щебневой броне отделилась высокая темная фигура Ингульфа. - Я многое мог бы рассказать об этом. Желаешь ли ты этого, Сагаур? - маг сощурился.
   - Откуда ты можешь это знать, старик? - зло выкрикнул тот.
   - Многие тайны трех миров открыты перед моим оком, и я вижу их так же ясно, как свое отражение в стоячей воде, - отозвался Ингульф. - Вам тоже будет не лишне узнать, какого человека вы приютили, - сказал он венедам.
   - Былое нельзя забывать, - Велимир встал перед Ингульфом. - Но и поминать его не следует. Что было, быльем поросло. Мы примем его, что бы он ни сотворил прежде. За себя он будет держать ответ своей новой жизнью. Однако ответь лучше ты, маг, что ты забыл в наших краях?
   Они застыли друг против друга, пристально глядя глаза в глаза.
   Это противостояние длилось недолго. Позади Ингульфа, все нарастая, катился шумом речного прибоя ропот алан, уже обрадовавшихся грядущему возвращению в степь. Теперь их гнев мог обрушиться и на готского жреца, лишившегося верховного покровительства скептуха...
   - За мной! - приказал Ингульф, взбираясь в седло коня, подведенного Асгримом. В сопровождении Волкоглавых он тронулся прочь по широкому сарматскому следу.
   Несколько мгновений стояла глубокая тишина. Потом аланы с одной стороны, и вяты с другой устремились навстречу друг другу. Только теперь не ярость наполняла их сердца при виде своих недавних врагов. По рядам воинов паводком разливалась бурная, невиданная радость. Встретившись посреди поля, они оказались в объятиях друг друга, а позади дружины вятов, усмехаясь, шел Ратислав.
   К Велимиру приблизился Натур.
   - Ты оказался прав. Мы не должны убивать друг друга на радость нашим общим врагам. Морок Ингульфа, обманувшего Сагаура, заставил нас прийти сюда. Но более мы не желаем топтать ваши земли копытами своих коней. Я помню твое условие перед поединком - ты одолел нашего князя и теперь мы должны покинуть ваш край. Так и будет, клянусь девой Апутарой. Позволь лишь нам задержаться на несколько дней, чтобы собрать достаточно провианта для обратной дороги.
   - Мы охотно поможем вам в этом и снабдим всем необходимым, - пообещал Велимир. - Если ты хочешь, мы даже научим вас охотиться в лесах.
   - Это слова настоящего князя: благородного воина и справедливого правителя. Жизнь моя прошла в походах, но нигде, от равнин Данубия до персидских пустынь я не встречал человека, более достойного называться вождем своего народа, нежели ты. Поистине, я желал бы служить такому князю. Думаю, все наши воеводы разделяют мое мнение. Если ты решишь встать во главе сарматских родов, мы поддержим тебя.
   - Я могу быть князем лишь для своих сородичей, - возразил Велимир. - А о жизни в степях я ничего не знаю. Но я охотно готов принять вашу дружескую помощь в час опасности для моей земли. Если в наше нелегкое время родовичи наши станут побратимами - мы сможем отвратить беду, равно грозящую нашим народам и все сильнее надвигающуюся с заката.
   А бывший скептух так и стоял, заслоненный ото всех Светаной, и в молчании внимал происходящему вокруг.
   - Пойдем, - позвала Светана забытого всеми Сагаура. - Пойдем. Ты сможешь выполнить то, что обещал. И построишь дом в излучине реки.
  
  -- Глава 17. Белая Земля.
   В самую стужу, когда за окнами избушек завывал лютень, по замерзшей глади реки скакал на север небольшой отряд. Извилистое речное русло вело его вглубь венедских лесов, и весть об отряде, передаваясь из уст в уста, вскоре достигла князя вятов.
   Натура ждали.
   - Ты был прав, - войдя с мороза в дом и едва отряхнувшись от снега, заговорил воевода Железных Ястребов, обращаясь к Велимиру. - Готы договорились с римлянами. Наши земли отданы римлянами во владение готским вождям. Теперь мы для них - источник добычи и цель для их мечей. Думаю, то же ожидает и вас - вряд ли Ингульф отказался от своих замыслов.
   Велимир ответил не сразу, задумавшись возле потрескивающего огня.
   - Что же ты хочешь делать?
   Натур крякнул, грузно сел на лавку, усмехнулся невесело.
   - Не знаю, что тебе и ответить, княже. Тяжко нынче нашему народу. Многие из вольных степей перебрались в каменные города у подножия гор, отложили луки и копья - и готовы платить дань: что мне, что готам, что римлянам или персам, лишь бы не трогали их дома и семьи. Сагаур успел увлечь души наших воинов, пробудить в них новый огонь - но весь их порыв увяз в ваших болотах. Кто знает, если бы мы сразу приняли ваше предложение и вместо войны меж собою дружно ударили на римлян - все бы обернулось по-другому. Однако теперь поздно сожалеть об утраченном. Нет в нашем народе единства. Иные, кто ближе к лесам живет, готовы отдаться под власть готов. И не хватает мне сагауровой решимости их осудить...
   Дверь в избу внезапно отворилась, впуская запорошенного человека. Когда иней немного слетел с его бороды и усов, перед Натуром предстал Сагаур.
   - Какими судьбами? - бывший князь сарматов, казалось, не был особо удивлен, встретив давнего друга и подданного. - Что тебя занесло в наши края?
   - В ВАШИ края? - переспросил воевода Железных Ястребов с ухмылкой. - Ты говоришь так, как будто и впрямь завоевал эти земли!
   - Да, Натур, - Сагаур мечтательно зажмурился. - Весь мир теперь принадлежит мне. Я не покорил его, нет - но я стал его владыкой.
   - И как тебе тут живется? - полюбопытствовал сармат.
   - Неплохо, - с улыбкой ответил бывший скептух. - К лету ждем первенца. Слышно ли что-нибудь о Хираме?
   - Он пропал без следа, с тех пор как мы с тобой распрощались, - признался Натур. - Кто знает - может, еще объявится где-нибудь. Мы думали, он последует за тобой.
   - Нет, - Сагаур грустно покачал головой. - Как видно, благодарность человека живет в его сердце лишь до тех пор, пока его покровитель силен и властен. Только не мне его судить.
   - А коли доведется вновь воевать - пойдешь? - спросил Натур.
   - С тутошним князем защищать эти места - пойду, - отозвался Сагаур. - А обратно не зови.
   - Что ж, и степи бескрайние тебе по ночам не снятся?
   Сагаур вздохнул.
   - Я был там по осени. И объявлюсь к лету, коли дозволит высшая воля и Светана будет здорова. А когда придет смертный час, я бы хотел, чтобы в могилу со мной легли и кости моего коня. Степь не покинет меня, и я остаюсь с ней, даже среди лесов.
   - Ну, что ж, пусть не оставят вас боги в своем покровительстве, уж не знаю, каким богам ты сейчас молишься, - поклонился воевода Железных Ястребов с неожиданным для себя уважением. - Однако я остаюсь вождем своего племени, и не могу увести его в ваши леса, хотя, не сомневаюсь, что места у вас хватит всем.
   - По лесам вечно прятаться и не удастся, - покачал головой Велимир. - Да и не для того собрались мы вместе, чтобы вновь отступать. Довольно уже гоняли нас и годы, и твои собратья. Ведь можно жить иначе! Посмотри - разве ваш князь не счастлив у нас? Вот за что мы идем умирать. За право жить и трудиться на своей родной земле. Да, можно склонить главу, можно поднести дань победителю - но эта дань не пойдет в прок ему самому. Вот что удивительно. Ибо тот, кто привыкает жить поборами, требует все больше и больше, и уже не может остановиться. Рано или поздно он отнимает последнее у своих подданных - тех, кого уже покорил - либо идет разорять соседей. И пока кто-то не остановит его, он будет умножать зло. Почему ваши князья ходят в набеги? Да потому, что довелось им одним глазком взглянуть на красоты Рима, который их одурманил. С тех пор мечтают они жить так же привольно и богато. Но только забыли они, сколько соков со всех краев и земель высосал этот прекрасный Рим, чтобы создать и поддерживать свою красоту! Никому из иных народов не суждено уподобиться Риму, ибо он может быть только один - второго такого земля просто не выдержит...
   - Что же ты предлагаешь? - удивился Натур.
   - Прежде всего - поставить заслон жадности годов. А когда они будут усмирены и поймут наконец, что вокруг них - не источник постоянной добычи, а племена и народы, не менее их достойные жизни, тогда, объединившись, мы можем пойти и на Рим...
   - Ну, это ты хватил! - рассмеялся Натур.
   - Как знать, - пожал плечами Велимир. - Кто-то должен рассечь этот узел гнева и горя. Да, мне много рассказывали о его достоинствах и величии, но когда я думаю о том, сколько крови и слез стоило все это - мне он уже не кажется столь чудесным. Красота Рима мертва и безжизненна, от нее веет ледяным холодом.
   - Мы еще не отбили готов, - напомнил Натур, - а ты уж строишь замыслы похода на Рим. Не рано ли?
   - Против готов мы выступим сообща, - ответил Велимир. - А потому сумеем добиться успеха.
   - Это меня обнадеживает, - воевода Железных Ястребов улыбнулся. - Вы помните Луция Прима, что был военным советником при скептухе? - он повернулся к своему бывшему повелителю. Тот молча кивнул. - Теперь он советник у Эорманрика. Верно, ты не так уж не прав, князь, во всем обвиняя Рим, - заметил он Велимиру. - Не случайно трибун оказался при короле готов.
   Оставив Натура отдыхать в своей избе, Велимир в задумчивости отправился разыскать Ведислава. В своих мечтах он мог сколько угодно представлять, как побеждает ромеев на полях сражений, однако пока перед ним стояли совсем иные заботы.
   - Да, - старый волхв, несмотря на мороз, сидел на небольшом пне над высоким берегом реки и любовался белоснежными просторами, закутавшись в медвежью шубу. - Когда-то Рим начинался как земное отражение Белого Града. Его строители думали, что станут мудрыми, как белоградцы, и обретут высшую истину. Но и их поглотил Темный Круг, - Вед резко поднялся, повернувшись к молодому князю.
   - Я видел его, - тихо произнес Велимир. - Я видел Белый Город - там, в озере, недалеко от наших селений.
   Ведислав покачал головой.
   - Возможно, тебе приоткрылся самый край завесы, прячущий его туманную тайну. Только земным зреньем сей град не узреть, земным умом не прознать. Хоть и видят его люди пред собою, да различить не могут.
   Велимир непонимающе посмотрел на волхва.
   - Может, не на то смотрят? - предположил он.
   - Когда дом зачинают - в каждом воплощают его образ и дух. Хоромы наши - суть его отражение. Вот и в озерах нередко можно увидеть стены и башни белоградные...
   - Так что ж выходит, на деле и нет его вовсе? - со страхом осведомился Велимир.
   - Есть, - отвечал Вед. - Да только нет такого озера, через которое всяк желающий мог бы до него донырнуть. Возъявился он пред тобою, ибо ты оказался достоин его образа. Но путь к нему не протоптан по земле, не проведен по воде, не проложен по воздуху. Град Влесов, на дне Бело-Озера сокрытый, непрост. Белоградье - мир, расщепляющий все личины и покровы. Тот, кто еще не готов пожертвовать собственной плотью и разумом ради познанья его, не одолеет таинственных врат. Они - что кольцо свернувшегося звия, сожмутся намертво, раздавив смельчака. Пройдет лишь тот, кто снимет с себя все оковы маяты и морока, кто не убоиться потерять все, что имеет.
   - Не боюсь я ничего! - горячо тряхнул головой Велимир. Вед вновь помолчал.
   - Удаль молодецкая тобою движет. Страха в тебе нет, да только и ума маловато. Не ради суетного удальства, даже не ради спасения себя или земли своей идти туда надобно. Лишь тот, кто сам осенен знамением Вещего с этим справится. Тот, кого сама Предвечная Морена обласкала в своих холодных объятьях, одарив веданьем закрадного мира. Тот, кто превозмог саму навь, - только тот войдет в него и не сгинет.
   - Где же сыскать такого? - спросил Велимир.
   - Придет время, и он сам объявится, - отвечал Ведислав.
   У Велимира, слушавшего старого волхва, завертелись, закружились в голове какие-то смутные воспоминания. Птицы, струги, большая река. Образы давнего сна ожили, и он с удивлением понял, что все это время ощущал незримую связь с человеком, которого он совсем не знал и никогда не видел, но который был предречен богами ему в побратимы...
  
   "Тишь-то какая", - думал Светозар, оглядывая клубящиеся разводы непроницаемой листвы, простирающиеся до самого окоема и лишь кое-где расцвеченные Ярилиным златом, сумевшим найти лазейки в сплетении ветвей. Листва колыхалась, но совсем бесшумно - тише самого легкого ветерка, тише озерной ряби. Будто лес, обступающий со всех сторон молодого волхва был соткан из невесомого воздуха.
   Только когда Светозар поднялся на взгорок, покрытый ольшаником и липами, до слуха его донеслось сонное бормотание ручья и голоса птиц. Через несколько шагов он уже отчетливо слышал перекличку лазоревок и зорянок, в которую осторожно вступила синица с дальнего холма.
   Молодой волхв теперь шел меж дубов. У одного из них - черешчатого, мокрецкого остановился и коснулся пальцами коры. С полуночной стороны она была покрыта почти синим ворсом влажного мха и россыпью древесных грибов. В трещинах и извивах застряли палые листки, уже высохшие и свернувшиеся, а в прощелине Светозар углядел орех - видать, белка припрятала впрок.
   Деревья вокруг становились все выше, и волхв с восхищением осматривал их безупречно прямые стволы. Кустоши прибавилось, трава поднялась, цепляя колени, и он раздвигал ее своим трезубым посохом. Годы не слишком изменили облик Велесова потворника, а вот его деревянный спутник дальних дорог покрылся царапинами, выбоинами и протемнел от сыри. Кое-где пошли трещины. Но он все так же наполнял ярью ладонь, позволяя сердцу своего хозяина парить над далями вятских земель подобно соколу.
   Средь рощелий желтушника и душицы проглянули блестящие ягодки ежевики. Начинались плодовые деревья, и Светозар осторожно ступал, чтобы не раздавить рассеянные тут и там наливные яблоки. За кустом чубушника показался крапчатый суслик. Он сидел неподвижно, разглядывая человека искрящимися глазками. Светозар улыбнулся ему и вытянул руку. Суслик не убегал. Волхв потрепал его густую шерстку пальцами и тут же почуял, что на плечо опустился белокрылый клест. Поворковав немного с птахой, Светозар двинулся дальше и шел, отстраняя струны высокого дрока, покуда не достиг просвета в зеленой стене. Он уже видел ручей, петляющий шустрой змейкой. Один берег его был высок и кряжист, другой - ровен и низок. Пышнокроная ива полоскала свои ветви в холодной воде.
   Молодой волхв последовал за манящим золоченым водотоком, в котором шустрили бобры. Здесь поднимался белесый пар, своим сладким духом касаясь лба и щек. Постепенно ручей расширялся и становился все более бурным, его брызги долетали до губ и оставляли на них холодные капли.
   Светозар следил взглядом за каждым изгибом брега, который делался все более холмистым, ломанным с обилием густолистых кустов. Вскоре он увидел трех черных лебедей, словно легкие челны покачивающихся на воде. Черный лебедь птица редкая и молодой волхв остановился, не в силах отвести взор от точеного изгиба тонких шей и изящно очерченных крыльев. Лебеди манили его. Они неспешно плыли по течению и он пошел за ними, умерив шаг.
   Так через некоторое время Светозар достиг веси на косогоре. Открылась она сразу за сливовой рощей. Тына и верей здесь не было, лишь колоряд широких валунов и высокие капи с бородатыми лицами в шеломах обносили строй бревенчатых домин. Таких жилищ волхв еще отродясь не видывал: все окружены гульбищами с подзорами и скатными кровлями, над коими высились резные филины и совы. Двери узорьем богаты: огненными цветками Семаргла Сварожича, Ярилиными лучами и разлетом Громовитовых молоний. Дерева во дворах - кряжи утесные с ручищами в шесть охватов.
   Пока поднимался по тропе к веси, приметил в сторонке глубокую колею, будто громадное бревно волочили. Пригляделся и не поверил: в продавленном черноземе с травинками и листиками четко проступали отпечатки широких чешуек.
   "Точно змей-полоз здесь кольца вил, - Светозар коснулся посохом еще не высохшей канавы. - Ужель не перевелись еще на белом свете дивьи твари?"
   Эта находка заставила волхва чуть задержаться. Он присел на малом холмике, под ракитой, внимательнее осматривая селение. Камни-валуны будто гудели низкими тонами. Во всем: единство и лад. Травинка к травинке, лист к листу, бревно к бревну, соломина к соломине. Веяло тишиной, но стылой и нелюдимой. Внезапно в оконцах, что просечены были в стенах домин мелькнули белые глаза.
   Светозар поднялся с холмика, чтобы приветствовать хозяев селища. Навстречу ему уже шли трое старожилов в длинных рубахах из сухой травы, опоясанных тонкой бичевой, на коих углядывался семилучевой знак. Лица их были очень светлы, брови белым-белы, а губы прятались в дымчатых, похожих на зверью шерсть бородах. Дымчатыми были и волосья, стянутые железными обручами, заместо же оберегов на шеях висели ожерелья из волчьих клыков. Поступь старцев казалась бесшумной - будто облако катилось, но ноговицы чем-то показались волхву похожими на звериные лапы.
   - Поклон земной вам, старцы, - поприветствовал старожилов Светозар.
   - Кто ты, человече? - из-под белых бровей на волхва устремились пронзительные глаза. - Отколь держишь путь? Давнехонько к нам гости не захаживали.
   - Издалека иду, с закатных лесов. Много мозолей набил, покуда до края вашего добрался.
   - Тогда ступай за нами, отдохни с дороги, - предложили старцы. - Гостям мы завсегда рады, да токмо редко их видим.
   - Что ж так? - спросил Светозар, прищурившись. - Аль так трудно весь вашу сыскать?
   - Оно может труда и не доставит, да ведь не всякий глазами видит, а ушами слышит, как ты.
   Белобровые усмехнулись. Молодой волхв, вглядевшись в их очи, понял, что не с простыми людьми он речь ведет.
   - Да ведь и вы, как я погляжу, ведовством сильны. Кто ж вы, почтенные?
   - Старшие в роду Огненного Волка. Кудесники-огнянники.
   И старцы пригласили Светозара в просторную горницу самого большого жилища. Тут было светло и веяло свежестью. Большой стол покрывал белый рушник с красной вышивкой, в которой без труда узнавалась Макошь. Утицы, братины и горшки стояли на ее краю. В углах же выделялись лубяные короба и дощаны с водой.
   - Таких краев, что у вас, доселе не встречал, - признался Светозар, усаживаясь на лавку. - Во полюшках буй-туры привольно бродят, в ручьях сомы в два саженя длиною плескаются. А уж в чащах темных чудных зверей видимо-невидимо.
   - Это очи твои далече зрят, - объяснили старцы, - оттого, что сердце ведославием живет. Тебе и зов огня знаком, и песни ветров, и шепот озерный. Вот и проницаешь кромки Яви насквозь. Земля эта древняя, дыханье Вышнего во всех уголках своих сберегшая, что от самого первого вдоха его во Всемирье изошло.
   - То-то чую, силища от травы и ручьев подымается небывалая, - восхищенно вымолвил молодой волхв. - Но что ж за полоз могутный в вашем краю обретается?
   - Видал, значит, след, - улыбнулись кудесники-огнянники. - Золотой Звий и есть хранитель наших лесов. Да токмо логовище его не на земле, а под ней, в глубоких недрах неведомых. Там - сонмище Темянного Пути, кой открыт избранным.
   - Ужель к пределам Белой Земли подобрался? - удивился Светозар. - Много верст отмахал, а не чаял, что к заветной вотчине детей Яриных близок...
   - Исчерпал ты дорогу свою, путник, - глаза старцев заблистали огнем. - Ту дорожку судьбоносную, что тебе Небесная Пряха соткала. Дале - другой путь тебя ожидает. Не стрелой лететь, не пером шелестеть, не ужом ползти, не ветром стелиться. В урочище Вещего за златым яйцом вышнего смысла спуститься. А лежит то урочище за Навьей Лощиной.
   - Как же то урочище сыскать? - только и выспросил волхв у огнянников.
   Те посмотрели на него лукавым взглядом.
   - Там ручьи не звенят и трава не растет, но вечно алые цветы подымаются из черепов древних могутов. Алый цвет - руда сердца неувядающего, заря рассветная, огняная. Дерева там до самой неби остом стоят, а на самом на высоком из них птица Сирин вещая кощуны речет. Там свет и тьма, день и ночь, горнее и дольнее в неделимой содруге пребывают, камни же седые хоромами служат белому врану, сторожащему врата во ино. Как войдешь в те врата - узришь Белую Гору, туманом овеянную...
   Испив сбитня в избе кудесников, Светозар распрощался с ними и покинул весь. Уже спускаясь с холма по тропе средь кустов калины, он ощутил спиной теплые взгляды. Молодой волхв не удержался и обернулся: ни веси, ни старцев. Возле округлых валунов сидели три старых волка с дымчатой шерстью, провожающие его мудрыми глазами.
   "Неужто волкодлаки?" - подумал было Светозар, но сразу же покачал головой. Он вспомнил, что волки - вещие спутники Влесовы и часто приходят на помощь тем, кого считают своими братьями по крови.
   "Тако же и звий-полоз - помощник Навьего владыки, Суряного и Сивого бога, - сообразил молодой волхв. - Стало быть, все верно: здесь начинается межа вещей земли Велесовой".
   Холмов и косогоров в окружье становилось все больше, над ними плыли золоченые облака, то сплетаясь в табуны долгогривых коней, то уносясь вдаль хохлатыми птицами. Земля же как будто проснулась под ногами. Она била невидимыми ключами, она ворочалась под пятками и выдыхала снопы ветров, заплетающих косы травам. Все вокруг было живым, шевелящимся и чутким. Отовсюду ловил на себе молодой волхв незримые взоры, как будто бесчисленными очами было покрыто само пространство Всемирья.
   За большим полем, усеянным васильками, вдруг выступила волнующая ширь Великой Реки. Волны здесь воздымались буграми и тут же пенились пухом капель-перьев, словно это взлетали на гребни курганов быстрокрылые соколы. Светозар узрел отроги холмистых скатов на другой стороне, выстроившихся будто заполот из тесанных плах. Они шли уступами и пестрели рыже-зеленым ворсом можжевеловых кустков.
   Дыхание реки обдало молодого волхва с головы до пят. Он сразу услышал сердцем ее голос, проникся ее необорной мощью. Это была сама стихия воды: властная, таинственная и многомерная. Глас реки был сильнее покриков мятущихся чаек, что казались всего лишь пылинками над бездной Водомирья.
   Воздух совсем охолодел. Он лизал щеки Светозара точно снежный пушок, ложился на брови и губы колючим инеем прохлады. А еще - он создавал туманы. Это были пестроцветы туманов, просто смутные наслоения тонов, но они качали пространство, неуемно искривляли его формы, чтобы потом из бликов, теней и полутеней собирать новые гаммы.
   Образ, со всей неожиданностью выступивший перед волхвом, оказался узнаваем. То было обличье самой Хозяйки Великой Реки, Повелительницы Вод. Кокошник из крупных жемчужин облегал ее высокое чело, лучевые подвески спускались с висков, а гудящие хоралами водопадов власья переходили в длинные косицы. Лик казался тонким, полупрозрачным, однако от этого не менее правильным, чарующе прекрасным. На Светозара взирали бездонные глаза из под высоких бровей, на мягких губах застыла загадочная полуулыбка.
   - Здравствуй, Матушка Великая Река! - молвил волхв с почтением. - Дивьей красою своей застишь ты весь свет. Силою превозможешь все воды и потоки земли. На крылах своих несешь нам благо, кормилица внуков Даждьбожьих. Гой еси, мати вятская! Ты чиста, ты щедра, ты здравой полна. Судеб людьих ведница, сынов ярых обережница. Ладная и справная, зарод жизни зачинающая. Прими мой поклон!
   Светозар приложил руку к сердцу и склонился пред рекой, коснувшись земли. Шум волн стих, глас перешел в шепот. Волхв понял, что Владычица Вод услышала его. Вскоре образ развеялся, освободив изгибы лесных отрогов, уходящих за окоем.
   Светозар неспешно приблизился к берегу, опустился на корточки. Взор его скользнул по сиреневой глади, точно проницая самые покровы глубокой пучины. Сначала он не видел ничего, кроме темно-малиновой гущи водных разводов, но потом поверхность реки словно приотворилась, уступив его зову. Она на мгновение допустила взгляд молодого волхва в свои сокрытые чертоги и Светозар различил веселящихся русалок с растрепанными космами волос, что скакали на больших сомах наперегонки с громадными раками. А чуть поодаль важно объезжал свои владенья вешний страж водных глубин на тройке крылатых коньков. Борода его развевалась разноцветными водорослями поверх кафтана из рыбьей чешуи с ожерелком из плавников, в руке был зажат серебристый трезубец.
   С трудом отведя взгляд от заповедных чертогов речного омута, молодой волхв поднялся на ноги и огляделся. Он задумался о том, как ему перебраться на другую сторону, однако ширина Великой Реки не давала никакой надежды отыскать переправу. Светозар побрел вдоль берега и шел долго, мимо овражин и поваленных стволов ясеня, покуда не углядел на лужайке подпаска в бесформенной опоне, которая болталась на нем, как рыбий пузырь. Рябой отрок с зелеными глазами подгонял хворостиной двух черных коров с белыми крапинами.
   - Эй, малый! - обратился к нему волхв. - Ты, видать, из местных. Как на тот брег сплавиться?
   Отрок почесал лоб, закрытый взъерошенными волосами.
   - На Переплутовом Залавке рыбачат на лодьях, - молвил он. - Пройдешь березняки, там будет длинная леха из семи соломеней. За ней залавок. Да только тебя все одно никто не перевезет.
   - Отчего ж? - брови Светозара взлетели в недоумении.
   - Оттого, что за рекой - Гиблая Вежа, вход в Навью Лощину, - отвечал отрок. - Чернобогова власть там всюду простирается. От ней никуда не деться.
   - Но ежели рыбари не сплавят, - размышлял вслух Светозар, - то как туда попасть?
   - Спроси о том у черных лебедей.
   Волхв покачал головой.
   - Как-не то уговорю мужиков, - пробормотал он под нос. - Благодарствую.
   Путь через густые купины вскорости привел под своды молодых берез. Светозар подивился: черные крапины на белоснежных стволах все были похожи на коловраты. Подпасок не обманул. Через пол версты показалась гряда холмов, вздымающихся точно воевы шлемы. Молодой волхв обошел их стороной, по узкой тропке, нависающей над обрывом. За лехой Великая Река делала сильный изгиб. Тут, на широкой отмели толкались трое промыслян возле струга. Они о чем-то толковали меж собой, разматывая мрежи. Милоть на всех была холщовая, потрепанная, ноговицы стоптанные.
   - Блага вам, добрые люди, - покликал их Светозар, прикладывая руку к груди.
   - И тебе, странник, блага, - отвечали ему рыбари, поднимая на волхва прищуренные глаза.
   - Издалеча иду, - продолжал Светозар. - Много дорог одолел, а ноне на распутье встал. В толк не возьму, как через реку переправиться. Не перевезете ль меня, други?
   Курносый черновласый детина с широкой грудью и торчащей лопатой бородой только махнул рукой.
   - И думать о том забудь. Аль ты по доброй воле смерти ищешь? Лучше сам погляди, куда нас зазываешь.
   И он вытянул ладонь в сторону серо-бурого берега.
   Жест мужика указывал на кочки, которые сначала показались Светозару земляными. Но теперь, приглядевшись, он понял, что все это простираются вдоль реки протемневшие человеческие черепа, кое-где поросшие бурьяном. Меж них сновали мыши-полевки.
   - Видать, пыль дорожная да тля порожняя совсем тебе очи застила, - сказал молодому волхву другой рыбарь, - а с ними и разум. Берег-то сей есть, да не про людью честь. Дела там деятся нечистые, окаянные. Еже идти туда, то не ногами, еже на то смотреть, то не глазами.
   - Словом, извиняй нас странник, - заключил третий, - не повезем мы тебя. Еще на свете белом пожить хочется да деток понянчить. Оставь дурную затею, пошли лучше к нам в село.
   Светозар однако покачал головой и, простившись с промыслянами, тронулся дальше. В памяти его невольно начали всплывать непонятные слова подпаска о черных лебедях. Чем больше он о них думал, тем сильнее ощущал рядом с собой присутствие этих удивительных птиц. Пройдя шагов тридцать, волхв даже остановился, ибо услышал за спиной знакомый стук лебяжьих крыл.
   Он обернулся, ожидая увидеть стаю, опустившуюся на речную гладь, но вместо этого узрел маленький струг из темного мореного дуба с носом в виде лебединой головы. На струге во весь рост стояла женщина в белой распашной поневе, правившая тонкой жердью. Белой была и широкая прошва, и кайма по краям подола. Светозар удивился, так как такая одежа завсегда считалась траурной. Черные очи, что темнее самой ночи, власья жгучие, что вороново крыло. Лицо бело, а чело - будто месяц серебром светит.
   - Что, путник? - тихий, но протяжный глас прокатился над гладью вод и словно принес с собой ледяное дыхание северного ветра. - Уже, небось, и надежду потерял до Навьей Лощины добраться?
   - Как же туда попасть, коль не везет никто? - развел руками молодой волхв.
   - Если хочешь - я тебя сплавлю.
   Струг прибился к отмели, и в глаза Светозару бросился узор на вышивке прошвы незнакомки. Он весь состоял из бесчисленных лунных серпов.
   "Не иначе, как простой смертный в Закрадье доставить не властен, - невольно завертелись мысли в голове. - Только тот, кто сам Собью во ином проявлен..."
   - Ужель испужался? - пробудил его голос женщины.
   - Страх свой я в юности оставил, - невозмутимо отвечал Светозар. - Потому не вижу преград пред собой что в Явленном, что во Пекельном мире.
   - Коли так - садись, - женщина едва заметно улыбнулась холодной улыбкой и сделала приглашающий жест рукой.
   Волхв ни на миг не поколебался. Он ступил в струг, и тот сразу отчалил от берега. Чувство возникло такое, словно в Ладью Мертвых забрался - тело будто растаяло.
   - На Кощном Брегу законы иные, - молвила женщина, умело правя жердью. - Будь готов ко всему.
   - Я готов, Матушка, - смело сказал Светозар и впервые прямо посмотрел ей в глаза. - Тебе ль не знать?
   Она ничего не ответила. Ветер над рекой усилился.
   В долю мгновения долетели они до противоположного берега. Лебединый нос струга уперся в маленький серый мысок.
   - Дальше иди сам, - проговорила женщина. - Тут только ты сам сможешь себе помочь.
   - Благодарствую, Матушка, - Светозар поклонился своей провожатой и выбрался на отмель. Скоро он остался один.
   Земля здесь оказалась совсем стылая, окаменевшая. Видно, что человечья нога не ступала тут давным-давно. Бурьян густо разросся, он не просто оплетал ноги, он вцеплялся в них и тянул к себе. Проснувшаяся сухая трава, казалось, прорастает сквозь порты, чтобы намертво связать путника с этой серо-бурой почвой.
   Светозар решительно высвободился, очертив коло себя борозду своим трехзубым посохом. Хватка порослей ослабла, свившиеся в бесчисленное множество узлов тугие стебли распрямились и вновь безвольно повисли или прибились к земле.
   Зато загудели черепа. Они затрещали, затрубили на разные лады, и молодой волхв услышал голоса мертвых. Каждый из них рассказывал ему свою историю, сетовал на горькую недолю, на злую судьбу, заставившую во цвете лет во земь сыру лечь. Все сказы были разными, они множились, громоздясь и наслаиваясь друг на друга, так что скоро в голове Светозара наступила полная сумятица. Каждый из мертвых старался перекричать другого: рычал от отчаяния, стенал от скорби, выл от бессилия.
   Еще немного, и волхву показалось, что из земли к нему потянулись со всех сторон костлявые руки. Не понимая как, он очутился внутри костного, гибельного круга, начавшего очень быстро сужаться. Мертвые будто хотели напитаться его силой, добраться до его горячего сердца, до его кипучей кровушки, до животоков яри, укрытых клетью плоти. Над дальним лесом взошло черное солнце.
   Но Влесов посох вновь сослужил Светозару добрую службу. Волхв теперь выставил его пред собой, и вокруг него волчком закрутился водоворот ветров, разметав кости мертвых.
   - Покойтесь с миром, - промолвил Светозар. - Примите свой удел, ушедшие за грань, и пусть Вещий Владыка дарует вам глубокий сон.
   Хлад и сумрак тоже отступили. Черное солнце посветлело и налилось румянцем, словно спелое яблоко. Однако молодой волхв не долго радовался этому. С каждым его шагом земля нагревалась все сильнее. Она уже жгла пятки. В почве появились трещины, провалы. Сначала она пожелтела, а потом начала неудержимо краснеть. В лицо Светозару дохнул огнь, опалив ресницы. Чем дальше он продвигался, тем больше навстречь ему плыл оплавляющий, нестерпимый жар. Солнце сделалось пунцовым, одежа нагрелась и прожигала кожу. Все окрест преобразилось. Равнина перед лесом уже казалась волхву пустыней из языков колышущегося пламени. Он даже был вынужден прикрыть лицо рукавом.
   Чтобы справиться с окаянным пекельным жаром, Светозар несколько раз крутанулся округ себя и вновь вызвал ветер. Только теперь молодой волхв пригласил себе в помощь могучих Стрибожичей: Посвиста-Хладовея, Догоду-Тепловея, Восходный и Закатный ветра. Они завыли, засвистели, запели голосами степных зверей, а вскоре - уже кружились со Светозаром в одном хороводе. Поднялась настоящая вьюга, смерч, погасивший пламень равнины. Земля остывала, вновь возвращаясь к своему сонному покою.
   - Благодарю вас, внуки Стрибоговы, - Светозар приложил ладонь к сердцу. - Благодарю за стрелы ваши острые, за реющие крыла, за песни удалые. Возвращайтесь в Златую Сваргу к Стрибогу-Батюшке.
   Теперь он мог продолжить свой путь. Всего в десятке саженей от него замаячили сосны и ели. Когда он вступил в их колючую тень, лес стеной замкнулся позади него. Дерви словно множились на глазах, расходились, разрастались по обе стороны от волхва. И в то же время Светозар сознавал, что лес сей не настоящий. Не успел он приглядеться к сосновнику, как за ним встал второй лес - дубовый, за ним третий - ольховый. За ольховым же лесом начался лес, коего молодой волхв еще никогда не видал. Непривычные дерева с выпуклой корой и торчащими ершом листьями окунули в дремучую темень. Формой они были как плетеные бутыли. Случайно коснувшись одной из ветвей, Светозар порезал палец и капля его крови скатилась на землю. Он понял: все здесь - стволы с сучьями и листьями, лядины и даже трава - было как железо, заточенное до такой меры, что могло на части рассечь неосторожного путника. Будто в подтверждение этой догадки несколько листков упали с ветвей, глубоко вонзившись в землю. Молодой волхв едва поспел увернуться.
   - Гой еси, Боголесье! - молвил он тогда. - Дозволь миновать твои чертоги тому, кто давным-давно мертв, но еще живет. Очи мои зрят из пустых глазниц нездешним огнем. Кости мои, согнившие и ставшие тленом, неведомым образом несут на себе груз чужой плоти. Дыханье мое, давно растворившееся в смехе болот и оврагов, исторгается из незнаемого урочища того, кто не имеет имени. Так дозволь же тому, кто требой сделал все свое естество на капище Отречения, а сердце сожег на краде Вещего, пройти к Истоку Безначалия. Допусти меня, чтоб мог кровью истины омыть лик, не имеющий формы.
   После этих слов деревья и кусты расступились перед волхвом. Они открыли ему белую, серебрящуюся тропу. Светозар пошел по ней и шел долго. Потом он увидел луг, поросший не травой, но бурой звериной шерстью. В самой середине высился огромный чур, черный, как смола. Голова его была покрыта шлемом с одним острым рогом, очи сомкнуты, а посеребренные усы и брада спускались на грудь, окованную пластинами доспеха. В основании чура был просечен знак Темновитов: перевернутый трезуб. Округ капи торчали древние колья, на коих сидели насупившиеся коршуны.
   Светозар принял кощную постать, скрестив на груди руки.
   - Прими мой поклон, Отче-Чернобоже! Разрушающий броню плоти и оковы морока, Темный Воин, взносящийся над жизнью и смертью. Ты, ведающий все, что было, есть и будет - направь меня чрез навьи тропы и безвидные кущи Вельих Земель к свету, рождаемому мраком.
   Еще не затихли на окраине луга слова молодого волхва, как из леса, покинутого Светозаром, появилось трое всадников в длинных плащах. Черные кони, черные доспехи, черные плащи. Они промчались мимо волхва, словно увлекая его за собой и указывая дорогу. Светозар так и не понял, существа эти плотской природы или навии, но ему показалось, что на плечах у них песьи головы с оскаленными клыками. В нос ударил сильный запах тлена.
   Молодой волхв двинулся по их следу лугами и взгорками, выстеленными красными маками. Через версту впереди вырос громадный терем с кровлей, покрытой березовой корой и двумя башенками-смотрильнями, стоящий на широком подклете. Он был опоясан венцами могучих бревен: понизу шли просветцы-рамы с задвижками, поверху - оконца с наличьями в форме журавлиных голов. По окраине кровли выделялись прорезные полицы.
   Небо посветлело в этот миг, по нему словно крылы птиц заходили вперед-назад белоснежные разводы облаков. С каждым шагом к терему Светозар ощущал небывалую силищу, которой была наполнена здесь земля. Она колыхалась и бурлила ярью, кипела животоками, источала истый богатырский дух. Глаза волхва вскоре уперлись в исполинский щит с изображеньем Семаргла Огненного Пса, прислоненный к вбитым в сторонке кольям. Здесь же он обнаружил такие же непомерно большие шелом и палицу. Светозар простер над ними руки, чуя тепло, подобное раскаленной печи.
   - Не перевелись значит Волоты на свете белом, - прошептал он.
   В терем вступил не сразу. Обошел округ, осмотрелся. Молодой волхв знал, что волоты не просто могутные ратаи, но, прежде всего, дети и помощники Велесовы, Хранители исконного знания Белоземья.
   Не приметив хозяев, Светозар наконец поднялся по ступеням в жилище. Миновав сени, он вошел в высокую горницу. Стены ее были обшиты тесом, пол покрыт липовыми досками. Убранство оказалось простым: печь, за ней деревянный примост для спанья, долгие лавки, стольца. В углах стояли корзины и сундуки, на воронцах волхв разглядел горшки и плошки, которых было много также у печного прилуба. Все выглядело непривычно большим. Но сильнее всего поражал стол. Пяти саженей высотой он имел ножки, выточенные из лещины в виде медвежьих лап. Посередь, на домотканице, прошитой красными трезубами, стояло глиняное блюдо, накрытое деревянной крышкой с резной ручкой в форме ящера.
   Светозар не удержался, чтобы не заглянуть под крышку, осторожно сняв ее двумя руками. Здесь до краев была налита вода - чистая, студеная, недвижимая, сверкающая словно железо. Склонившись над ней, молодой волхв увидел свое отражение: густые власы, свешивающиеся на высокий лоб, синие, светящиеся глаза, тонкие губы, обрамленные усами и чуть курчавящейся брадой.
   Он смотрел на себя долго, неотрывно, словно притянутый какой-то необоримой силою. Не просто смотрел, но всем собой прозревал сей облик, и оттого тот становился все глубже, все пространнее, увлекая в незнаемую даль. Светозар видел себя и видел в себе превеликое множество иных лиц. Были то лица людские и лики божеские, все обилье личин и образов Великомирья. Они делались то туманнее, то вдруг очерчивались резкими гранями и наполнялись красками. Контуры и оттенки постоянно менялись, не менялась лишь суть. Это было все то же лицо - облик самой Вечности, проявленной в формах и выходящей за их предел, единый и бесконечный лик существования. Это было само Мирозданье, не знающее начала и конца.
   Внезапно Светозар будто очнулся ото сна. Перестав растекаться и множиться, его лик в отражении вновь стал ясным. Молодой волхв без труда узнал это лицо. Он смотрел в глаза Велесу, и Велес смотрел в его глаза. Смотрел и сознавал, что Вещий Кудесник и Повелитель Времен есть он сам: плоть от плоти, кровь от крови и собь от соби.
   Закрыв крышкой блюдо, молодой волхв с благодарностью приложил ладонь к сердцу, склоняясь пред светом истины. Он нашел то, что так долго искал. Он узнал то, что не чаял узнать. Он перешел все грани и вступил в Незыблемое.
  
  -- Глава 18. На исходе года.
   Зима подходила к концу.
   Когда вновь ударили метели, Велимир внезапно вспомнил о своем обещании, данном родителям Ружены - через год вновь явиться к ним и, коли отыщет их, вновь просить отдать за него их дочь. Казалось, целая жизнь минула с тех пор. Давая обещание, он еще не был князем вятов, не был облечен властью, обременен заботами. Теперь все сильно изменилось. У Велимира даже мелькнула мысль, что вовсе не княжье это дело - на поклон идти. А потому, позвав Ратислава, он хотел было его упросить стать княжеским сватом.
   - Что скажешь, княже? - спросил воевода, улыбаясь в бороду: воспитанника своего он знал достаточно, чтобы понять, что тревожит того не вполне обычное дело.
   - Да вот, - Велимир вдруг смутился. - Хотел узнать, скольких людей мы сможем выставить против годяков.
   - Мы с тобой вроде как уже всех перечли, - прищурился Ратислав с ухмылкой. - Ежели никто не подведет, сможем собрать до пяти тысяч вятов, да ярулы с ясами вдвое против нашего обещали дать. Правда, ясы готовы выступать в поход не ранее, чем зазеленеет трава, иначе кони их в мороз к нам не пройдут. Нам легче, у нас даже заболевших за минувшую зиму не было. Но ты, сдается мне, хотел о чем-то другом толковать...
   - Да, - Велимир опустил глаза. - Ты ведь слышал сказание о Белом Граде, что сокрыт глубоко в водах озера в нашем краю?
   - Слышать-то я слышал, - внезапно и Ратислав помрачнел. - Да только сдается мне, что укрыт он надежным пологом не только от инородных ворогов и прочих лиходеев, но и от людей, что испокон веку рядом с ним живут.
   Молодой князь поднял на него удивленный взгляд.
   - Ведома ли тебе причина, по которой я отказался принять княжескую власть? - неожиданно спросил воевода.
   - Правду сказать, твой отказ немало удивил меня, да и всех наших родовичей, - признался Велимир. - Ужель и он с Белоградьем как-то связан?
   - Я родился в Риме, - начал свой рассказ Ратислав. - Долгие годы служил своему городу верой и правдой - а он отплатил мне изгнанием. И тогда я затаил в душе горечь и обиду, отправившись искать иной доли. Вскоре я и пришел к готам...
   - Ты был у готов?
   - Да. Именно Ингульф, верховный жрец державы Эорманрика сделал меня своим помощником и доверенным человеком. Однажды он дал мне непростое поручение. Нужно было разыскать следы таинственного города, укрытого водами Солнце-Озера, как называют его германцы и римляне. Я отправился в ваши края, ибо знал, что сокровенный град находится где-то в землях вятов и седонов. Долгое время скитался я по непроходимым лесам, расспрашивая жителей окрестных племен. Тогда я и заметил одну странность: о Белом Граде потомков богов знали или слышали все, но вот указать туда путь не вызвался никто. О нем даже ничего толком не сказывали. Толковали одно: упрятан, мол, он от всякого лихого глаза так, что даже достойные люди к его пределам подступиться не смогут. Ну а мне и подавно путь туда заказан. После одной из стычек с твоими сородичами в лесах меня подобрал и выходил старец Ведислав. Тогда у меня впервые будто спала пелена с глаз. Я уразумел, что по глупости своей пытался пробиться обманом и силою туда, куда никто и не мешал пройти. Ибо не внешние преграды отделяют от запретной обители Мудрых, а лишь собственные сомнения и заблуждения. Потом я остался в ваших краях. Надеюсь, что искренней службой родам вятским искупил я ту вину, что невольно причинил вашей земле, но князем вашим я всяко быть не могу.
   Велимир помолчал.
   - И как там, в Риме? - спросил наконец.
   - Людей много, - признался Ратислав. - И хитрости людской. Никто не доверяет друг другу, всяк норовит вылезти на костях соседа. Вот и со мной так... - он умолк.
   - Да, темный круг, - вспомнилось Велимиру. - Давит он и заставляет врага видеть в друге... Вот о чем я тебя просить хотел, - князь вновь вернулся к тому, что волновало его сейчас сильнее всего, но только теперь в его голове родилось иное решение. - Надо мне нынче ненадолго уехать. Покуда меня не будет - позаботься о наших гриднях. Ведислав, если что, тебе поможет советом. Тебе люди доверяют, как мне. А, может, и поболе.
   - Позабочусь, княже, - прикрыл веки воевода. - Коль готы в зиму нападать не надумают, что у них не в обычае - ступай смело. Но скажу тебе, надобно нам все ж упредить годяков. Если они первыми ударят - удар Ингульфа может стать смертельным. Пока не собрали они всей своей силы, следует бить их по частям, а потому, едва снег начнет сходить, тронемся на соединение с ярулами, а там и ясы подоспеют.
   - Да будет так, - согласился Велимир. - К распутице вернусь.
   И, не задерживаясь ни на миг, князь оседлал коня и тронулся на север, к Великой Реке, где лежало Молодое Село.
   Он и помыслить себе не мог, где ему искать тайное убежище седонов, решив попросту довериться зову сердца. Двигался в обход дубрав, в которых лежал высокий снег, а дерева стали сухими от мороза, по прогалинам, по дну овражин. Стужа норовила забраться за ворот. Белые иглы укрывали ветви чудным узором, лес точно был запорошен серебром, искрился в низком зимнем солнце. Тихо скрипел наст, сгладивший кочки и ухабы, под ногами человека и копытами коня. Погрузив на коня поклажу, Велимир вел его в поводу, чтобы не провалиться в снег глубоко.
   Хладная глухомань, где ни скрипа ветки, ни покрика птицы не было на много верст окрест, встречала молодого князя. И только у Вороньего Поля взгляд его приметил след росомахи. А далее, за ельниками и горой бурелома, одетого белоснежными сугробинами, снег внезапно стал плотным и ровным, не продавливаясь под грузом чоботов. Здесь, у могучих сосен Велимир увидел людей. Навстречь ему вышли укутанные в белые меховые полушубки правители седонов.
   - Не ждал я, что ты воротишься, - признался отец Ружены, пристально вглядываясь в его лицо. - Ведали, что княжьей властью будешь сполна облечен и в голове родов вятских встанешь. Да только часто людские заботы ложатся на плечи тяжелою ношей. Тут уж не мудрено позабыть о давнем обещании, данном в пору беззаботную. Рад, что ошибся в тебе, - он отступил в сторону с легким поклоном.
   - О чем ты пришел просить нас? - справилась женщина.
   - Я прошу отдать мне в жены вашу дочь, - просто сказал Велимир. - Обещаю, что буду любить ее до смерти.
   - Ты не из тех, кто бросается обещаниями, так что слова твои дорогого стоят, - согласилась мать Ружены. - Что скажешь, отец?
   - Быть посему, - согласился тот. - Да вот только Ружена не передумала ль?
   Он обернулся: позади него зазвенели бубенцы, и из-за деревьев появились сани, запряженные оленями. В них сидела Ружена. Под взглядом отца она внезапно покраснела.
   - По весне ему предстоит поход, - сказала она, придерживая оленей. - Пусть вернется живым. А вы - отпустите меня с ним?
   - Хватит тебе по походам шататься, - строго возразила мать. - Раз ты невеста, будешь ждать своего жениха дома, да к свадьбе готовиться. А ему - пусть удача сопутствует, да греет душу мысль, что ждут его с победой. Так что проститесь сейчас до его возвращения.
   Ружена соскочила с саней, подошла к Велимиру.
   - Прощай, княже. Ждать тебя буду.
   - Жди. Едва зацветут синеглазые незабудки на полянах, я приду к тебе вновь.
   Он повернулся к ее родителям.
   - Ответьте мне на прощание. Вы - хранители Белоградья, так можно ль сыскать туда дорогу?
   Отец Ружены покачал головой.
   - Вещий Град далеко лежит от хоженых троп. Не сыскать его на прямом пути, не сыскать на окольном. Прямо под земь ведет, да пропадает. В омут водный спускается, да не покоиться середь вод. К облачным кущам дымкой струится, да рассеивает его легкий ветерок.
   - Что ж то значит?
   - Не на земле он, не под землей, не в воде и не за твердью небной. Он всюду и нигде.
   Велимир слушал отца Ружены в растерянности.
   - Самым зорким птицам не высмотреть его с высоты, - продолжал тот. - Тварям глубин не доползти до его врат. Самым упорным рыбам не доплыть до его златых чертогов.
   - Так может ли человек в него попасть? - нахмурился молодой князь.
   - Да. Земь его - наше сердце. Воздух его - наше дыханье. Омут водный его - наша душа. Потому каждый из нас уже стоит у порога его хором, уводящих к сиянью занебной прави, однако порог тот от него не отделен.
   - Но там, на дне озера, я видел... - начал было Велимир, однако мать Ружены остановила его.
   - Когда солнце ясноокое и луна дивноликая вновь встретятся - ты узнаешь всю правду о Белом Городе. Возвращайся с удачей!
   После этого напутствия все трое седонов уселись в сани и в один миг исчезли в серебристом снежном мареве.
   Когда же рассеялась дымка, Велимир с удивлением увидел перед собой несколько десятков - а, может, и сотен - воинов, в белых одеяниях, с круглыми щитами в руках и острыми шлемами на головах.
   - Меня зовут Иштен, - поклонился князю вятов высокий бородатый воин с секирой на плече. - Наш владыка прислал меня вам в помощь. Ты видишь наш передовой отряд, но следом за ним уже идут другие.
   В начавшейся распутице только вяты могли пробираться по валежнику и гатям через разверзшиеся болота и разлившиеся реки. К возвращению Велимира с седонами Ратислав успел выслать несколько дозоров в сторону годских владений. Скоро воеводе сообщили, что дружины годяков готовятся к большому походу.
   - Как сойдет снег, следует ждать гостей, - сразу предупредил Ратислав вернувшегося князя. - Не зря у них Луций Прим обретался. Ходят слухи, годы заключили с римлянами договор. В ознаменование этого римляне уже достраивают мост на Дунае. Так они хотят показать, что больше не опасаются своих неспокойных соседей. Да вот только годье племя не из тех, кто может жить в долгом мире и спокойствии. Нрав у них не таков. Мятежная душа требует битв и крови, и боги их под стать им.
   - Значит, будем готовиться и мы, - подытожил Велимир. - Все, кто на зиму уходил из наших полков, пусть возвращаются. Пошли человека к Натуру, пора и ему рассылать вести по кочевьям.
   Среди первых пришедших на зов молодого князя был Сагаур, правда, пришел он с оглядкой.
   - Светана говорит, сны ей нехорошие снятся в последнее время. Я уж вразумлял как мог: выбрось, мол, эту дурь из головы - а все одно не хочет меня отпускать, боится, что не вернусь. Знаю, что не мужское дело слушать бабские россказни, но очень она и за меня, и за дитя волнуется. Вот как разрешится от бремени - сразу вас нагоню. Пока же с ней побуду.
   - Добро, - с серьезным видом кивнул Велимир. - Не стоит тревожить будущую рожаницу излишними волнениями. Помни - место в дружине Ратиславовой всегда за тобой.
   Когда Сагаур удалился, Велимир не сдержал улыбки.
   - Кто бы мог подумать, что честолюбивый и заносчивый князь, проливший столько крови, сколько иные не выпили воды за всю жизнь, станет так переживать из-за женских страхов!
   - Как видно, любовь его и правда глубока, - отвечал Ратислав. - Кто такой воин, ежели не страж возле женщины, детей и дома своего? Сагаур наконец обрел смысл жизни. Думаю, когда он примкнет к нам, - а в том сомнений нет - не найдется средь наших удальцов никого, кто смог бы тягаться с ним в доблести и отваге. Потому как знает, за что биться идет.
   Готовясь к предстоящему походу, вожди готов велели не брать с собой тяжелых обозов, которые могли задержать продвижение дружин. Они полагали, что необходимую провизию в избытке найдут в земле противника. За зиму запасы зерна и мяса в городах сильно истощились, в самое время было бы заняться полевыми работами, однако правитель обширной готской державы не собирался отвлекать для них мужское население, сила которого была нужна ему в строю. Эорманрик намечал удары по двум направлениям. Сам он с Гундовальдом, своей личной дружиной и конунгами квадов и ругов намеревался вторгнуться в земли Аланского Союза, где уже начался разброд среди вождей. Другая дружина, усиленная гепидами и конниками языгов, отправлялась в край венедов. Удара в спину готы теперь могли не опасаться - ее надежно прикрывал сам Великий Рим.
   По замыслу Велимира, воеводе Железных Ястребов Натуру надлежало выделить против главного готского войска небольшой заслон. Заманивая силы короля в степь, он должен был воспрепятствовать его соединению с дружиной сына. А тем временем все вятские гридни и их союзники готовились обрушиться на Юннимунда, чтобы разгромить его воинство. После этого они расчитывали двинуться на помощь аланам и совместными усилиями одолеть Эорманрика.
   Для выяснения намерений готов вновь отправили дозорных, но теперь задача для них стала почти невыполнимой. По всем пределам державы Амалов готы выискивали представителей венедского роду-племени, дабы никто из них не мог упредить сородичей и сорвать замыслы короля.
  
   ...В сыром весеннем лесу разливался птичий гомон. Поймы речушек покрылись густым осокарем, пригорками выросли между берез муравейники, по древесным ветвям прыгали рыжие белки, искоса посматривая на человека. Но Асгриму не было сейчас нужды любоваться пением птиц и забавами зверей. Он вновь выслеживал добычу.
   Сейчас сын Берингара чувствовал себя настоящим лесным волком, охотящимся на опасную дичь. Даже зрение его точно затуманилось и расплылось. Оно воспринимало мир в черных и белых тонах. Черным была опасность, белым - добыча.
   Неожиданно Асгрим насторожился, различив в неумолчном шуме чащи странный звук. Приближался человек, сомнений быть не могло.
   Невидимой тенью сын Берингара скользнул к незнакомцу. Тот шел с опаскою, ступая почти неслышно, и если бы не случайно хрустнувшая ветка, мог остаться незамеченным. Для других дозорных, но не для Волкоглавого. Мир для воителя Братства представал совсем иным, нежели для обычного человека. Он видел тени других людей, различимые даже средь пестрой листвы деревьев, он замечал запахи, он чувствовал чужие мысли. Асгрим никогда не допускал ошибок, лишь единожды в своей жизни попав в положение, когда чутье подвело его. Вспоминая невесту венедского князя, оплошность с которой пошатнула его безупречную репутацию в глазах Ингульфа, он пришел к выводу, что стал жертвой чар более сильных, нежели те, с которыми он обычно имел дело. Сейчас же ему противостоял обыкновенный венедский воин-разведчик.
   Асгрим ударил лазутчика неслышно, подобравшись сзади. От одного удара в основание шеи тот обмяк, рухнул на влажную землю, и Волкоголовый, взвалив его на плечо, понес в селение.
   Хотя сын Берингара подчинялся только Ингульфу, имея право не держать ответ перед военными конунгами самого высшего звания, захваченного пленника он без колебаний доставил к Юннимунду. Королевский сын остановился в самом большом доме приграничного венедского селения. Это был деревянный сруб с двускатной крышей, с западной стороны переходящий в навес на столбах. Ограды вокруг него теперь были обвешаны продолговатыми расписными щитами с ромбами и полумесяцами, над охлупенью вился на ветру штандарт Юннимунда: черный коршун, клюющий льва.
   В доме, пол из притоптанной глины которого был устелен лоскутами синей и желтой кашмы, собрались на сдвинутых лавках у стола первейшие готские воители. Здесь находились Тургар, Хродгер и Вилигунд, а чуть поодаль разместились у глиняной жаровни на продольной скамье, служившей венедам лежаком, Ингульф и Луций Прим.
   Конунги были приставлены к Юннимунду отцом, чтобы приглядывать за ним в этом трудном походе. Помимо готов, в венедский край явились верные Эорманрику отряды латной конницы сарматов, которые возглавлял князь языгов Богар. После ухода Сагаура, сумевшего привести к покорности многие кочевые племена, сарматские роды желали усилить свои позиции в степи в пору наступившего там безвластия. Для этого им был важен союз с готами.
   При появлении конунга Волчьих Шкур Юннимунд, что-то оживленно обсуждавший с Тургаром, замолк на полуслове. Глаза его впились в живую добычу.
   - Наш Луций Прим опять оказался прав, - с некоторой ревностью признал королевский сын. - Венды подослали лазутчика.
   Ингульф подошел ближе неторопливой походкой.
   - Они теперь всюду, даже в нашем тылу. Не случайно твой отец распорядился выслеживать чужаков даже в наших городах и селах.
   Взоры собравшихся в жилище конунгов были прикованы к пленнику, которого Асгрим положил перед ними на пол. Тот постепенно приходил в себя.
   - Что скажешь, венд? - Юннимунд зло ткнул его носком сапога под ребра.
   - Постой, - удержал его Хродгер. - Этот дикарь наверняка не знает нашего языка. Пусть Ингульф расспросит его по-венедски.
   Жрец, слегка наклонился над лежащим и с уст его сорвались тихие, но строгие слова.
   Пленник не ответил. Сначала он поднял голову, оглядывая вождей, потом с усилием поднялся на ноги. На губах его появилась улыбка.
   - Чему ты улыбаешься? - Ингульф нахмурился.
   - Тому, что наконец вижу всех вас вместе, - ответил тот смело. - Тех, кто жег наши деревни, убивал моих собратьев и отбирал наш скот. Тех, из-за кого мы нахлебались лиха, блуждая по нехоженым зимним лесам. Тех, кто вновь пришел топтать нашу землю и кормиться нашей кровью и нашим добром.
   - Что он говорит? - спросил Юннимунд, уловив резкие интонации в голосе пленника.
   - Я не думаю, что дерзкие слова этого человека заслуживают высокого внимания наследника, - ответил жрец.
   Улыбка не исчезла с лица венеда.
   - Вам недолго осталось хозяйничать в чужих краях, - продолжал тот. - Все причиненное вами зло скоро вернется, и тогда вы забудете, что такое покой. Земля будет гореть под вашими ногами, а наши стрелы находить ваши тела даже в надежных убежищах. И тогда вы начнете молить о помощи ваших богов, но даже они не смогут отсрочить вашего конца.
   Ингульф, резко отвернувшись, сделал знак стоявшим у двери высоченным воинам в длинных кольчугах из личной охраны Юннимунда.
   - Венд не будет нам полезен. Ненависть застилает его разум, а потому лучше отправить его в землю, которую он так любит. Пусть его закопают в нее живьем.
   Королевич легким движением ресниц решил судьбу пленника.
   В этот момент в жилище ступил запыхавшийся сармат в сетчатом плаще с бахромой. Поклонившись вождям с порога, он нетерпеливо выпалил новость.
   - Венеды выступили нам навстречу! С ними несколько наших родов, что нарушили клятву и сговорились с этими лесными колдунами. Они движутся прямо сюда, их огромное множество, и их не остановить!
   Луций Прим, все еще стоявший в отдалении, рассмеялся. Сделав шаг вперед, так что звякнули наплечники чешуйчатой кавалерийской лорики, надетой поверх алой туники, он покачал головой.
   - У страха глаза велики, как известно. Давно ли великие готы и сарматы горделиво похвалялись покорить весь мир, что еще не подвластен августам Рима? А теперь бегут от какой-то горстки всадников?
   - Ты не веришь моим словам? - сармат грозно сверкнул глазами.
   - Я верю тебе, - примирительно сказал трибун. - Но в делах войны самое главное - точность. Я хочу сам убедиться в многочисленности нашего противника и понять, что он не вводит нас в заблуждение.
   - Это похвально, - отозвался Юннимунд. - Тогда тебе и выступать с передовыми частями. А мы с основными силами двинемся следом, ожидая от тебя вестей.
   Луций Прим медленно обвел взглядом стоящих вокруг него людей, и остановился на Асгриме.
   - Позволит ли мне верховный жрец взять в сопровождение предводителя его Волкоглавых?
   - Бери, - с неохотой согласился Ингульф. - Только верни в целости и сохранности.
   Королевич между тем кусал губы.
   - Я не стану спорить с твоим опытом, Прим, - сказал он с некоторой запальчивостью. - Но сдается мне, мы придаем слишком большое значение грядущей войне. Перед нами всего лишь лесные варвары, и войска у нас много. Отец ходил на сарматов и с меньшими силами, а они, как известно могучие и опасные воины. Когда поднимают мечи против нас, вместо того, чтобы жить в союзе и дружбе - одолеть их всегда бывает непросто. Сейчас же перед нами совсем иной враг. Что могут противопоставить силе наших закаленных в боях дружин жители лесов, чьи поселения рассеяны на десятки лиг пути? У них нет ни регулярного строя, ни дисциплины, ни боевого духа, которым в избытке обладаем мы!
   Трибун лишь улыбнулся про себя, вспомнив, что не так давно и в Риме точно то же думали о самих готах. Вместо него Юннимунду ответил Вилигунд.
   - Ты еще не был в их лесах, наследник. Поверь, там есть, чего опасаться. Даже поход в земли меренс, который мы когда-то пережили, может оказаться не так труден, как путь через венедские чащи. Этого противника нельзя недооценивать.
   Юннимунд однако не любил, когда ему возражали.
   - Что беспокоит моих доблестных конунгов? - поднял он брови. - Враг сам идет на сближение с нами, чтобы вступить в бой. На открытом пространстве наши дружины растопчут его как полевых гусениц.
   - Кто знает, что в запасе у этих лесных колдунов? - проворчал себе под нос Вилигунд. - Говорят, они теперь с меренс заодно. Это значит, что все силы и духи этих земель вновь поднимутся против нас. А с этим шутить нельзя. Тут даже нашим жрецам будет нелегко с ними тягаться... - гигант бросил испытующий взгляд на Ингульфа.
   Маг однако остался молчалив и спокоен.
   - Наши боги не оставят своих сынов, - возразил Юннимунд. - Кто дерзнет встать на пути детей Асгарда? Сам всесильный Рим некогда дрожал перед нами!
   - Однако Рим сумел вас остановить, - негромко напомнил Луций Прим. Кивком головы позвав Асгрима, он удалился.
   До войска венедов действительно оказалось намного ближе, чем он ожидал. Передовой отряд трибуна покрыл это расстояние в два дневных перехода. Вскоре за ольховым перелеском показалась большая равнина, на которой неприятель встал лагерем. Венеды стягивали силы. Перед многочисленными шатрами и коновязями Луций Прим различил пехотинцев меренс в шерстяных плащах, сарматских конных латников с аланскими символами на знаменах, скифов и герулов. Большого шума воины не издавали, но постоянно двигались.
   Асгрим застыл рядом с римлянином молчаливой тенью, готовый в любое мгновение отвести от него любую угрозу. Впрочем, Прим не рискнул выйти из под полога густолистых деревьев, довольствуясь оценкой обстановки издалека.
   Опытный глаз претора подсказал ему, что перед ним немногим более легиона. Войска были разделены на три корпуса: легкая конница с луками, тяжелая кавалерия - с пиками и в броне, - и крупный отряд пеших воинов. Но все это воинство носилось взад-вперед, создавая впечатление огромной массы людей, а к лагерю тем временем стекались все новые отряды.
   Увиденное не обеспокоило трибуна. Он знал, что готы могли выставить для битвы куда большие силы - по крайней мере, в полтора раза превосходящие объединенные дружины венедов. С учетом же контингента языгов численность войска Юннимунда и вовсе достигала двойного перевеса. Принимая во внимание уровень подготовки, дисциплину и боеспособность воинов, стоящих под знаменами королевича, можно было почти не сомневаться в успехе полевого сражения.
   И все же легкие сомнения коснулись чела Прима невидимой тенью. Юннимунд умел побеждать, однако был еще слишком горяч. Было бы куда лучше дождаться дружин Германариха после того, как тот приведет к покорности сарматские племена. Если бы только наследник умел ждать! Но Юннимунд никогда не допустил бы, чтобы славу победителя вырвали из его рук. Оставалось уповать на мощь войска и опыт бывалых военачальников во главе с Хродгером, которые были способны удержать королевского сына от излишней поспешности и необдуманности маневров.
   Повернувшись к Асгриму, трибун подал ему знак. Они отошли на несколько десятков шагов, где нашли в низине своих лошадей, привязанных к деревьям. Пора было возвращаться в расположение передового корпуса и послать извещение Юннимунду.
   Асгрим, ничем не выражая своих чувств, поскакал рядом. Он тоже видел достаточно и смог уловить даже то, что ускользнуло от цепкого взгляда трибуна. Конники венедов и сарматов не просто так перемещались по равнине. Как видно, вождь неприятеля обучал их особым приемам, способным остановить продвижение готских клиньев. Это следовало обдумать...
  
   ...Сагаур изо всех сил гнал коня, впряженного в легкую повозку. Светана слабо постанывала, держась за округлившийся живот. Что-то занеможила в последнее время его люба, и вся надежда его была сейчас на Ведислава, который, как говорили люди, теперь постоянно находился при войске Велимира.
   Порой в рощах мелькали заслоны готов, попадались дозоры вятов и сарматов, но Сагаур даже не отвлекался на них, торопясь довезти жену.
   Конь вылетел из леса, вознес повозку на пригорок над широким изгибом реки - и замер, удержанный рукой хозяина.
   - Что там стряслось? - Светана потянулась к краю повозки, чтобы отодвинуть войлочный полог.
   - Лежи, лежи, - удержал ее Сагаур. - Не тревожь себя. Вряд ли тебе стоит смотреть, как сходятся для битвы два войска.
   - Они уже сошлись? - Светана порывалась встать, и Сагаур уже пожалел о том, что сказал ей.
   - Нет, битва будет не скоро, - заверил ее муж. - С того места, где мы стоим, видно стан вятов, собравшихся на восточном конце поля. Видно и готов, которые скучились на западном краю. Но друг друга они еще не видят.
   Дальше он двинул коня, влекущего повозку, медленным шагом, и Светана, наконец, тоже смогла обозреть все поле. Однако для замутненного взора рожаницы оба воинства сейчас представали неясными темными полосами.
   - Вяты там? - спросила она, указывая на восход. - Ты различаешь, кто выступает на их стороне?
   - Я вижу стяги Натура и Олтака. И князь Велимир водрузил свой стяг во главе стана. С другой стороны тоже немало славных воинов. Ведет их Юннимунд. Первым воеводой у него старый Хродгер. С ним и Тургар, и Бертмар, и прочие доблестные мужи.
   Глаза у Сагаура заблестели.
   - Едем, - слабо попросила Светана. - Отдашь меня Веду, и ступай под стягами Велимира. Пусть хранят тебя боги.
   Сагаур сразу повеселел и быстрее погнал коня, двигаясь к переправе.
   В вятском стане, густо заполненном громыхающими оружием людьми, Ведислав осмотрел будущую рожаницу и заверил, что в ее состоянии нет ничего страшного.
   - Просто время приспело вашему первенцу появиться, - с улыбкой объяснил он. - В эту пору много всякого с женами приключается. Так что готовься, скоро Белый Свет Батюшка примет того, кто назовет тебя своим отцом. Не стоило тебе тащить жену за столько верст, любой знахарь в любом селе тебе б то же сказал.
   Светана покраснела.
   - Любит он меня сильно, - призналась она. - Только к тебе хотел вести, тебе одному доверяет.
   - Что любит - хорошо. Да только тебе покой нужен. Воротиться уже нельзя - останешься в нашем обозе.
   - А я, - заявил Сагаур, - зубами глотку перегрызу любому годяку, что попробует до обоза дотянуться!
   - Ступай, - отпустила мужа Светана. - Ступай, но береги себя!
   Ведислав сразу определил рожаницу под надзор женщин из соседних сел, наказав позвать его, если начнутся роды. Сам же в раздумье направился к Велимиру. Молодой князь как раз простился с Сагауром, отправив того в личную дружину Ратислава.
   - Как ты думаешь, откуда происходит наш народ? - Вед присел на древесную колоду на взгорке, устремив на Велимира внимательный взгляд.
   - Разве мы - не потомки жителей Белоградья? - удивился тот.
   - У любого человека есть отец и мать. А у них - свой отец и своя мать. Бесконечно тянутся нити, сплетаясь, расходясь, образуя удивительный узор ныне живущих родов. Все, кто жил когда-то - незримо присутствуют рядом с нами, оберегая своих потомков. Мы можем даже узреть их, и глядя в их заботливые очи, понять, кем были наши далекие предки. Когда жители Белоградья пришли в наши края, они нашли здесь иные племена. Поселившись рядом с ними, они брали в жены их женщин, а те - брали в жены девушек Белоградья. Так возник первый великий народ, Будины, населяющий обширные просторы этого края. Однако позже, когда усилился Темный Круг, когда не стало житья на земле от тягостной руки Рима, в наши леса бежали из-под его власти многие другие рода и общины. Мы всем давали приют. Тако было прежде, тако есть теперь, тако будет впредь.
   Домом отчим стала эта земля римлянину Скавру, коего знают ноне под именем Ратислав. Свое счастье и истую стезю обрел здесь кочевой князь Сагаур. Если перечислять всех - до полуночи не управимся.
   - Выходит, земля наша всем пристанище дает, всем помогает и всех защищает? - спросил молодой князь.
   - Да, - подтвердил Ведислав. - Тем она и славна. Никого не утесняя, позволяет привольно пути своему следовать в живе и прави. Но ежели являются сюда желающие оковы на нее надеть - встречает она тех сурово. Всяк, кто с оружьем приходил люд края сего рабами сделать, навязать свои порядки и чуждый искон - всех повергала она во прах, всем давала отпор. И тут не важно, люди то были, иль сами боги.
   - Даже боги? - недоверчиво спросил Велимир.
   - Именно так. Я поведаю тебе о борьбе Асов и Ванов, что развернулась на этих цветущих просторах в стародавние времена и от которой до наших дней дошли только сказы да песни сладкогласых боянов. Звались Асами могутные древние вои, коих в годьих краях ныне почитают богами и прародителями их родов. Ну а ваны... Быть может, и в них ты тоже кого-то узнаешь...
  -- Глава 19. Застава богов.
   ...Два черных ворона с широкими и округлыми, как изгиб луков, крыльями вернулись к своему хозяину, устроившись на его широких плечах. Они облетели весь край - от истока Большой Реки до хребтов Рудяной Горы и были поражены увиденным. Седобородый человек в синем плаще и войлочной шапке и сам залюбовался с высоты холма простерсшимися перед ним землями. Чутье никогда еще не подводило грозного вождя и правителя: в этом великолепии таилась угроза - угроза для него и его власти, долгое время бывшей незыблемой среди племен и народов. Потомок Бури с изумлением видел, что просторы плодородного края Ванов в своей первозданной красоте ничуть не уступят золоченым чертогам Асгарда.
   Волки, лежащие в высокой траве, подняли свои острые морды и разом завыли, угадав мысли своего господина. Но тот своим грозным взглядом заставил их умолкнуть. Неторопливо поднял тяжелое копье с листовидным наконечником и нацелил его острие на колосящиеся клевером луга, обрамленные жилами ручьев и гущей сосновых боров. Быть войне. Старая провидица Вельва не ошиблась: пока гордые и свободолюбивые Ваны безбедно живут в своем зеленом краю, не быть Асам властителями над всеми девятью мирами.
   В Священной Роще у восточных ворот Асгарда Воданаз собрал на совет свою дружину. В сияющих, словно солнце, доспехах и шлеме с рогами тура явился неустрашимый Тиваз, повелитель битв, не знающий поражений. На гремящей бронзовой колеснице прибыл на зов вождя рыжебородый Донар со своим молотом-сокрушителем, способным расщепить любое дерево и расколоть как яичную скорлупу самый прочный доспех. Хитроумный Лодур, искушенный в премудростях воинских интриг, возник словно из пустоты, встав спиной к темному вязу. Следом пришли и другие Асы.
   - Для чего собрал нас премудрый Всеотец? - спросил Браги, предводитель всех воинов-скальдов.
   Воданаз, обведя своих верных соратников взглядом единственного глаза, молвил, подняв ладонь.
   - Нам предстоит тяжелая война.
   - Неужели есть на свете храбрецы, что не убоятся неодолимой мощи сынов Асгарда? - изумленно поднял брови Тиваз.
   Другие Асы зашептались между собой, ошеломленные услышанной вестью.
   Воданаз еще не успел ответить, как заговорил Лодур, выступив из тени.
   - Есть только одно племя, способное бросить нам вызов и оспорить величие нашего славного рода.
   - Кто же это? - растерялись Асы.
   - Ваны, властители восточного края. Они никогда не признают нашего превосходства, пока не будут повержены к нашим ногам силой оружия.
   - Клянусь небесами, я один раздавлю все их войско, так, что и следа не останется, - загремел Донар, покрываясь краской.
   - Боюсь, что даже тебе это не под силу, - осадил рыжебородого исполина Воданаз. - У Ванов найдутся силачи, которые не уступят в ратной доблести ни тебе, ни победоносному Тивазу. Главные среди них - Сварог и Световид, вожди дружины Ванов.
   - Но кто такие эти Ваны и чем они живут? - более спокойно осведомился Видар, Лесной Воин.
   - Племя это гордое и более всего на свете ценит свободу. Ваны сильны единством своих обычаев, а закон у них один - служение своей земле. Одолеть их будет непросто. Нас питает своей силой пламень небес, а их - мощь плодородной земли-кормилицы, от которой они происходят и которую считают своей матерью. Если в нашем краю все звери полей, долин и лесов прислуживают нам, как своим полновластным хозяевам, то Ваны называют зверей своими братьями и сестрами, живя с ними в союзе. Еще все они считают себя равными друг другу, и среди них нет тех, кто стремился бы возвыситься над другими. Даже вожди следуют решению большинства и не могут навязывать свою волю племени.
   Асы переглянулись между собой в задумчивости.
   - Как же нам победить Ванов? - спросил Браги.
   - Если мы не одолеем их силой, то попробуем перехитрить, - отвечал Воданаз...
   Дружина Асов разбила свой стан у пограничья владений Ванов - дремучего непроглядного леса, кое-где взбирающегося на крутые холмы, а местами переходящего в перелески с ручьями и озерами. Стали совещаться, что делать.
   - Позволь, владыка, - обратился к Воданазу неуемный до славы Тиваз, которому не терпелось отличиться и снискать репутацию доблестнейшего среди всех детей Асгарда. - Я желал бы разведать путь, прежде чем наше воинство вступит в пределы этих темных чащоб.
   - Ступай, - согласился вождь, прикрыв веко единственного глаза.
   Взяв наперевес длинное копье и стараясь меньше звенеть латами, Повелитель Битв тронул коня шагом, постремляя его в дебри дерев и кустарников. Вскоре запах сосен и елей окутал Тиваза со всех сторон. Лес был очень густым, почти непролазным, но блистательный воитель умело находил тропы в самом тесном нагромождении стволов и порослей. Только конь, пьянея от будоражащего духа сосновой смолы, вскидывал голову и раздувал ноздри. Высокая трава доставала ему до колен.
   Проехав совсем немного, Тиваз уловил блеянье коз и овец. Он двинулся на звук и вскоре выехал на освещенную солнцем поляну, на которой паслось целое стадо. Рядом находился светлобородый пастух в грубой холщовой рубахе с оструганным посохом - он сидел на широком пне и жевал травинку. Тиваза немного удивил спокойный взгляд его голубых, словно покрывало неба глаз и каменная невозмутимость, исходящая от всей его фигуры. Но природное высокомерие героя сражений взяло верх над вежливой осмотрительностью.
   - Эй, пастух! - надменно крикнул Тиваз незнакомцу. - Ты наверняка должен знать, где сокрыты главные города Ванов. Покажи мне дорогу к ним или распрощаешься с головой.
   Пастух с улыбкой посмотрел на Аса.
   - Ты в одном из них, - отвечал он. - Города Ванов - это боры и рощи.
   - Вздумал водить меня за нос, безумец? - брови Тиваза гневно изогнулись. - Известно ли тебе, презренный погонщик скота, с кем ты разговариваешь?
   - К чему мне это знать? - пожал плечами пастух. - Многие проходят через этот лес, но он не запоминает их имен и лиц, а все следы их смывает полночная роса.
   Ярость, точно пламень, взыграла в сердце Повелителя Битв. Он вскинул копье, намереваясь наказать вздорного незнакомца за дерзость, и направил ему в грудь широкое острие наконечья. Однако неотразимое оружие словно натолкнулось на стену - это посох пастуха преградил ему путь с неожиданной силой. Древко копья треснуло посередине.
   От изумления и злобы Тиваз весь побагровел.
   - Если желаешь сражаться, лучше сойди с коня, - посоветовал пастух. - В лесу нужно биться пешим, чтобы кровь его земли питала твои ноги.
   Тиваз, стараясь сохранять самообладание, спрыгнул на землю. Он, победитель бесчисленных схваток и поединков, был осрамлен безвестным скотоводом. Воитель отбросил в сторону копье и обнажил меч. Краем глаза он успел заметить, что козы и овцы окружили противников сплошным кольцом. Начался бой, и воитель Асгарда сразу оценил мощь своего неведомого соперника: посох пастуха взлетал и падал как дракон в поднебесье, выписывая круги и зигзаги. Клинок Тиваза, способный перерубить даже столетний дуб, отскакивал от него, как от гранитной скалы. В своей стремительности и ловкости пастух ничуть не уступал Повелителю Битв. Они кружились по поляне, наносили жестокие удары, уклонялись и отскакивали. Щит Аса весь погнулся от тяжести посоха, а меч лишь вскользь коснулся несколько раз рубахи пастуха. Несмотря на усилия сражающихся, ни тот, ни другой не могли добиться решающего успеха. Тиваз отбивал выпады посоха, пастух отклонял сияющий клинок воителя, выкованный в лучшей кузне Асгарда.
   Наконец, Тиваз почувствовал, что рука его ослабевает. Оттеснив от себя противника целым каскадом движений, от которых даже воздух леса зашелся дрожью, Повелитель Битв отступил на шаг и вскочил в седло. Козы и овцы расступились, пропуская коня воителя, покидавшего место бесплодного противостояния. Тиваз понял, что ему не добиться победы в этом бою.
   - Ты не сумел одолеть обыкновенного пастуха? - не поверил своим ушам Донар, когда Повелитель Битв рассказал в стане о том, что произошло на лесной поляне.
   Среди Асов на миг воцарилась напряженная тишина.
   - Я не знаю, кто он, - уныло оправдывался Тиваз, - но он владеет посохом как бог и один стоит целого войска.
   - Все дело в том, - сказал Воданаз, - что тебе противостоял сам Световид, великий ратоборец, стоящий стражем на порубежье земли Ванов.
   - Теперь я понимаю, с каким серьезным врагом нам придется иметь дело, - вздохнул Видар, Лесной Воин.
   Однако Донар, выпуская изо рта густые клубы пара и все более наливаясь кровью от негодования, покачал головой.
   - Разреши мне, владыка, загладить нанесенное нам оскорбление. Нет такой силы, которая могла бы противостоять моему молоту.
   - Что ж, ступай, - отозвался Воданаз.
   Донар оставил в стане свою колесницу и снял доспехи, демонстрируя презрение к опасности.
   Вступив в черту хвойного леса, он долго бродил по его тропам, выискивая следы пастуха, однако тот как сквозь землю провалился. Зато возле небольшой речушки, журчащей за оврагом, Громовой Воин заслышал сильный шум. Направившись в его сторону, он стал свидетелем необычного зрелища. Молодой мускулистый юноша боролся с огромным бурым медведем. Они явно играли друг с другом, но в этой потехе каждый пытался одержать верх. Донар даже залюбовался этой картиной. Несмотря на свои вес и мощь, лесной зверь не мог повалить юношу, который спокойно выдерживал его железную хватку. После упорной возни юноша наконец ухитрился повергнуть медведя на землю. Тут глаза его встретились с глазами Донара, выступившего из-за раскидистых ветвей.
   - Сила твоя заслуживает восхищения, - отдал должное увиденному Ас. - Но не желаешь ли ты теперь испытать ее и на мне?
   - Почему бы не испытать? - легко согласился юноша. - Только подберу себе оружие подстать твоему молоту.
   Он что-то поискал в траве и извлек семигранную палицу.
   Донар, усмехнувшись, крепче взял в руки молот. Схватка началась. Она была подобна столкновению двух ураганов. Впервые неодолимый молот Громового Воина встретил достойный отпор. Ощущая тяжесть семигранной палицы, умело направляемой рукой юноши, он содрогался и рассыпал вокруг брызги огненных искр. Однако сколь ни силились поединщики, сколь ни напирали друг на друга, стремясь нанести верный и неотразимый удар, а ни один из них не мог достигнуть перевеса. От грохота боя лес заходил ходуном, птицы разлетелись, попряталось зверье. Противники же вновь и вновь повергали друг на друга ужасный вихрь разбушевавшегося железа. Они не знали сколько прошло времени, но когда в членах тела появилась усталость, исход противостояния все еще не был ясен.
   - Ты поистине искусно владеешь палицей, - вынужден был признать Донар, первым прекращая бой и опуская молот.
   Потеряв надежду обрести победу, он возвратился в стан Асов.
   Воданаз хладнокровно выслушал рассказ о схватке у реки.
   - Тебе довелось сойтись в единоборстве с сыном Сварога, - сообщил он. - Это Перун, которого Ваны зовут Громовитом. Он славится как непревзойденный воин.
   - Я в этом убедился, - хмуро подтвердил Донар. - Со своим оружием он управляется как бог.
   Среди Асов воцарилось уныние.
   - Но если наши первейшие воины не смогли сокрушить двух Ванов, вставших у них на дороге, то можем ли мы рассчитывать на победу в большой битве, когда лицом к лицу сойдутся наши дружины? - с сомнением вопросил повелителя Асгарда Лодур. - Ваны доказали, что они не слабее нас.
   - Против нашей совокупной мощи они не выстоят, - пообещал Воданаз, однако в голосе его Асам послышалась неуверенность.
   Обсуждая планы дальнейших действий, воители разделились во мнениях. Одни предлагали вызвать неприятеля на решительную битву и попытать счастья в честном бою, другие - вести войну более изворотливо. В числе последних был и Лодур, мнение которого в итоге возобладало. Он советовал Асам отравить все реки, ручьи и озера, чтобы вызвать потери в рядах Ванов и, тем самым, ослабить их войско.
   После некоторых колебаний Воданаз согласился. По округе разослали прислужников с сильнодействующими сыпучими ядами, которые всегда имел при себе Лодур. Однако воплотить замысел не удалось: на берегах всех лесных водоемов внезапно появилось неисчислимое множество белоснежных псов огромного размера с горящими огнем глазами. Они встали на защиту источников и смогли их отстоять.
   - Это боевые псы Сварога, - отметил Воданаз. - Белые Стражи.
   Повелитель Асгарда был огорчен, однако быстро сообразил, что делать. Его верные спутники - волки Жадный и Прожорливый - привели целое воинство свирепых волков из земель Асов. Сражение собак и волков, разыгравшееся на берегах, стало упорным и ожесточенным. Множество поверженных зверей и с той, и с другой стороны остались испускать дух на отмелях и поймах, окрасившихся их кровью. Потрепанные волки вернулись в стан Асов. Они не сумели одолеть Белых Стражей Сварога.
   Тогда Воданаз, смирившись с неудачей, велел воителям Асгарда построить ладьи и спустить их на воды Большой Реки, чтобы обогнуть непроходимые леса, под сводами которых Ваны казались неодолимыми.
   Так дружина Асгарда отправилась в плавание по необъятному зеленому краю, раскинувшемуся вокруг чащобами, дубравами и холмами.
   Впереди войска повелитель Асов неизменно высылал своих соглядатаев - воронов Думающего и Помнящего, которые осматривали близлежащие земли и возвращались с донесениями к своему хозяину. Вскоре Воданаз распорядился прибить суда к берегу и собрал дружину на совет.
   - Я узнал, - мрачно молвил он, - что впереди начинаются облачные берега, каменные леса, острова, на которых бьют огненные фонтаны и озера, которые плачут. Похоже, нам придется иметь дело не только с ратной доблестью Ванов, но и с их чарами. Они хотят помешать нам проникнуть в самое сердце своих владений.
   - Кто же может среди Ванов столь искусно управлять силами магии? - не скрывал своего удивления Лодур.
   - У них есть только один кудесник, способный на это. Его называют Вещим и он умеет изменять облик вещей, создавая любую иллюзию.
   Дабы оградить свое воинство от действия пагубных чар, способных ввести Асов в заблуждение, владыка Асгарда снял с себя свой чудесный синий плащ и простер его над головой, так что тот вырос в размерах и вскоре покрыл собой все небо. После того, как плащ вобрал в себя все ветры, вызывающие картины разноликих иллюзий, Воданаз уменьшил его до обычного размера и вновь водрузил на свои широкие плечи.
   Воители почувствовали себя уверенно. Вместо диковинных явлений они узрели перед собой обыкновенные перелески по краям реки, долины и косогоры. У плоского, освещенного солнцем берега флотилия сделала остановку и Асы высадились на просторный луг, колосящийся душистыми травами и цветами. В нескольких местах здесь росли сливовые деревья, уже налившиеся спелыми темными плодами. Трое воинов не удержались от искушения отведать их мякоти, однако быстро поплатились за свою опрометчивость. После первых же съеденных ягод все трое оглохли и ослепли. Это зрелище произвело на остальных Асов удручающее впечатление.
   - Что мы будем с ними делать? - спросил Воданаза Тиваз, указывая на пострадавших.
   - От них теперь мало пользы, - ответил Всеотец. - Оставим здесь.
   И он приказал поскорее отплыть от злополучного луга, досадуя, что не углядел в нем скрытой угрозы.
   Плавание продолжалось и через некоторое время ладьи уперлись носами в отмель маленького острова, поросшего высокими дубами. На сей раз Воданаз отправил обследовать это место своих воронов. Облетев остров несколько раз, Думающий и Помнящий сообщили хозяину, что ничего подозрительного они не заметили. Тогда Асы пристали к берегу. Однако когда первые пятеро из них вылезли из ладьи и коснулись ступнями бурого песка, сила мгновенно ушла из них и они повалились на землю.
   - Стойте! - придержал владыка Асгарда остальных дружинников.
   Он внимательно наблюдал за тем, что происходило с воинами. Упавшие поседели и скрючились, лица их покрылись глубокими и частыми морщинами.
   - Должно быть, этот остров вызывает быструю старость, - понял Воданаз. - Нам нечего здесь делать.
   - А как быть с этими пятью несчастными? - осведомился Браги.
   - От них нам не будет пользы в бою. Оставим здесь.
   Суда плыли до самой темноты, пока сгустившийся сумрак не заставил их прибиться к острому мысу с большим круглым камнем. Прежде чем вступить на берег, владыка Асгарда отправил изучить его своих верных волков. Жадный и Прожорливый вернулись целыми и невредимыми, после чего Асы начали выгружаться, чтобы отдохнуть от долгого и нелегкого плавания.
   Разбили стан, перенесли из ладей оружие. Долгое время все шло хорошо, пока Донар не обратился к Видару с каким-то вопросом. Тут вдруг выяснилось, что Асы совершенно перестали понимать друг друга. Они словно говорили на множестве разных языков и, вопреки всем усилиям, не могли прийти к согласию. Это испугало даже Воданаза, оценившего всю опасность магической силы Вещего Кудесника Ванов.
   Чтобы вывести своих соратников из бедственного положения, в которое они попали, он сварил из меда и кореньев чудотворный Напиток Единения, остановивший действие давлеющих над Асами чар. После этого повелитель Асгарда держал речь перед дружиной, в которой заметил, что не пристало столь доблестным воинам и далее скитаться по чужой земле, опасаясь вражеских козней на каждом шагу. Он распорядился сжечь ладьи и решительно двинуться в глубь края Ванов, овладевая им пядь за пядью. Такая речь вызвала единодушное согласие и восторги воителей.
   Войско продолжило поход, одолевая многочисленные холмы, пущи и равнины. Асы шли очень долго, не встречая на своем пути никаких следов обитания Ванов, пока двое воителей случайно не провалились в земляную расщелину посреди кустошей. Как ни пытались товарищи вызволить их оттуда - ничего у них не получилось. Асы лишь вздохнули, переживая новую потерю в своих рядах и тут заметили, что глаз Воданаза засиял огнем торжества. Слова повелителя повергли в изумление всех.
   - Ты останешься конунгом дружины, - сказал он Тивазу, - а Лодур будет тебе хорошим советчиком.
   - Куда же ты собрался, владыка? - вопросил Повелитель Битв.
   - Судьба посылает нам счастливую возможность и я не хочу упустить ее. Я спущусь под землю. Быть может, там я найду способ, как одолеть Ванов.
   - Ты собираешься спуститься под землю один? - зашумели Асы.
   - С собой я возьму только Донара.
   Воители не посмели спорить с Воданазом и пытаться отговорить его от столь рискованной затеи. Они условились с ним, что будут ждать его возвращения три дня на этом самом месте и если по истечении срока он не вернется - уйдут обратно в Асгард.
   Воданаз, запахнувшись в свой синий плащ, прыгнул в земляной провал, а гигант Донар с молотом на плече - за ним следом.
   Оказавшись глубоко под землей, оба смельчака замерли, пораженные увиденным. Перед ними простирался иной мир: с еще более богатыми и густыми лесами, с обширными долинами и такими широкими реками, каких им еще видеть не приходилось. За чередой лесов вздымалась белая гора.
   - Нам туда, - молвил Воданаз, указав на нее рукой.
   Донар молча подчинился. Чем ближе Асы подходили к горе, тем возрастало их удивление. На склонах уже отчетливо можно было разобрать зубчатую линию крепостных стен, точеные башни и своды причудливых строений, залитые золотыми лучами солнца. Повсеместно пели птицы.
   - Это тайный град Ванов, - поведал Громовому Воину Воданаз. - Он сотворен Вещим Кудесником и хранит в себе не только неисчислимые богатства, но и тайну абсолютной власти над всеми мирами.
   - Не будет ли опасно отправляться в подобное место вдвоем? - на миг засомневался Донар. - Не лучше ли было бы взять с собой всю дружину?
   - Дружина не пройдет там, где могут пройти двое, - ответил владыка Асгарда. - Тем более, что сила сего города не в копьях и мечах его воинов.
   - Тебе виднее, - согласился Донар. - Но если нам придется драться - не сомневайся, я размечу эти стены в пыль своим железным молотом.
   Поднявшись по склону белой горы, Асы приблизились к воротам города, которые сами распахнулись перед ними без видимых усилий. Вместо стражей их встретили прекрасные девы в узорчатых платьях, которые радушно приветствовали Воданаза и Донара. Они предложили им воспользоваться гостеприимством хозяина города, отдохнуть и отведать изысканных яств, приготовленных в их честь.
   Асы приняли предложение, однако владыка Асгарда шепнул Громовому Воину, чтобы тот не забывал про коварство Ванов. Девы проводили гостей в огромный сверкающий зал с несколькими дубовыми столами. На предложение омыть лицо и руки чистой ключевой водой и облачиться в тонкотканные одежды вместо запыленных доспехов Асы ответили отказом, опасаясь вражеской хитрости. Тогда к ним вышла статная женщина с черными как ночь глазами и волосами.
   - Я Морена, - промолвила она. - Супруга хозяина этого города. Мне поручено угощать и развлекать вас в его отсутствие.
   Она хлопнула в ладоши и зал заполнили певуньи и музыканты, чтобы услаждать слух Воданаза и Донара. Стол покрылся блюдами и кубками, однако больше всего внимание Асов привлекла огромная золотая чаша с выгравированным на ней лунным серпом и серебряное блюдо в форме ладьи со свеже зажаренным кабаном.
   - Из этой чаши, - сказала Морена, уловив взгляды гостей, - можно напоить вином целое войско, но даже тогда она не опустеет. Мясом этого кабана можно накормить целый город, но сколько бы от него не отрезали, оно не убудет.
   Воданаз и Донар лишь удивленно переглянулись между собой.
   - Вы можете есть и пить смело, - заверила хозяйка. - Пища и вино не отравлены. Чтобы доказать это, я сама разделю с вами трапезу.
   И она воссела за стол. Асы нерешительно присоединились к ней и отведали угощений. Музыка и песни лились рекой. В это время в зал через окно влетел большой черный филин и уселся на перекрытии под потолком. Однако Воданаз не напрасно когда-то отдал Мимиру один глаз, чтобы испить из источника мудрости. Он мгновенно распознал Вещего Кудесника, явившегося в облике ночной птицы.
   - Это так Ваны встречают гостей? - громко спросил властитель Асгарда. - В нашем краю хозяин сам приветствует странников, не прячась под чужим обличьем.
   Филин камнем упал с потолка на пол и обернулся старцем в плаще из медвежьей шерсти.
   - Мы рады гостям, - отвечал он. - Но когда они приходят с миром, а не с мечом. Для последних у нас прием иной и вы в этом уже убедились. И убедитесь вновь, если не вернетесь восвояси подобру-поздорову.
   - Мы пришли в эту землю по своей воле, - проговорил Воданаз твердо, - и только по своей воле можем ее покинуть. Над нами нет ничьей власти. Мы сами устанавливаем законы и делаем это по праву сильнейшего, как и принято среди всех девяти миров.
   - Асы - сильнейшие воители во всем свете, - вступился Донар, - от славы которых блекнет само солнце. Если вы склонитесь перед нами, мы сохраним ваши головы и даже будем согласны считать вас своими младшими братьями.
   Вещий Кудесник усмехнулся.
   - Однако пока я не углядел вашей знаменитой силы.
   Громовой Воин вскипел. Рука его невольно потянулась к молоту, который он положил у своих ног во время пиржества. Однако к удивлению Донара, он не смог не только поднять свое излюбленное оружие, но даже сдвинуть его с места. Молот стал тяжелее целой горы.
   - Это еще что за невидаль? - растерялся Ас и попытался встать со скамьи.
   Тут обнаружилось, что тело его точно намертво приросло к ней.
   Воданаз же остался спокоен.
   - Ты похваляешься своими магическими умениями, вместо того, чтобы принять честный бой, как подобает настоящим воинам, - сказал он хозяину города.
   - Тебе ли говорить о честности? - возразил Вещий. - Не сумев осилить в противоборстве двух наших воителей и отступив с позором, вы первыми встали на путь коварства и пагубы, стремясь добиться успеха любыми средствами. Именно поэтому я и заманил вас в свой город. В то время, как ваши собратья наверху в этот самый момент ведут тяжелую битву с дружиной Сварога и скоро будут повергнуты в пыль, у вас еще есть возможность спасти себя. Вы сможете вернуться в Асгард, если заключите договор о вечном мире между нашими землями.
   Воданаз покачал головой.
   - Хоть ты и искусен в создании чар, но не всесилен. Война еще не закончена.
   С этими словами владыка Асгарда снял свой чудесный синий плащ и накрыл им себя вместе с Донаром. Оба Аса пропали из виду. Воданаз свернул плащ только тогда, когда они были уже далеко от тайного города Ванов и им не угрожала опасность.
   - Что ты собираешься делать теперь, владыка? - вопросил его Донар.
   - Никогда еще у нас не было столь могучего врага, - невесело улыбнулся Воданаз. - Даже Етуны - дети в сравнении с ними. Но ничто еще не потеряно. Раз мы не властны добиться успеха здесь, под землей - вернемся на поверхность и поможем нашим отважным воинам, терпящим лишения.
   Между тем на равнине разыгралось ожесточенное противостояние двух дружин. Грохот и лязг железа застлали небо и землю. Солнце скрылось из виду, деревья окрестных лесов падали как подкошенные снопы, а река вспенилась и затопила берега. К приходу Воданаза и Донара Асы едва держались, готовые дрогнуть и откатиться вспять. Им было тяжело под напором Сварога и его дружины. Тогда повелитель Асгарда со своим копьем Гунгнир и Громовой Воин со своим молотом-разрушителем, вернувший утерянную силу, ринулись в ряды сражающихся с волчьим воем на устах и пламенем смерти во взоре.
   Битва стала еще более яростной. Не единожды чаша весов клонилась то на одну, то на другую сторону, однако решающий перелом все не наступал. Тогда Воданаз призвал на помощь Асам Дев-Воительниц и рать эйнхериев из Валгаллы, а Сварог - Перунов Полк из Закрадных Лугов. И сеча возобновилась с новой силой...
  
  
  -- Глава 20. Сеча.
   Нескончаемое поле, выстеленное таволгой и козельцом, таяло в лучах утреннего, но уже по-летнему теплого солнца. Из маленького овражца, укрытого несколькими вишневыми деревцами, выпрыгнули два зайца-русака и принялись резво скакать вокруг кочек, шевеля серыми кончиками ушей. Раззадоренные солнцем, они то вставали на задние лапы, то вновь переходили на бег, играя друг с другом. Наконец, один из зайцев запрыгнул на вершину пригорка с одиноким кустом черемухи и замер, пугливо приложив уши. Второму зайцу передалась его тревога, но тот не стал искушать судьбу и поспешил укрыться в высокой траве. Еще миг - и от ушастых затейников не осталось и следа.
   Со стороны реки приближались всадники. Их было не больше десятка - одни в кожаных панцирях, с круглыми щитами, сверкающими острыми умбонами, заброшенными за спины, и короткими копьями в руках, другие в нашивной броне, с тяжелыми копьями, притороченными к седлу. Воин, скакавший впереди всех, в железном шлеме с наносником и назатыльником, закрывающим всю шею, был явно моложе других, но держался осанисто, и цепкий его взгляд скользил по платью цветов и трав, не упуская ни одной мелочи. Другой, постарше, с крепкими плечами, широкой грудью и расчесанной бородой, в которой мелькали седые волоски, не отставал, приподнимаясь в седле, чтобы лучше разглядеть овраги и низины поля. Третий, светловолосый, светлоусый, сухопарый, в высоком сарматском шлеме, держался чуть позади.
   - Равнина просторна для нас, но, пожалуй, будет тесновата для годов, - заметил младший из всадников.
   - Ты прав, Велимир, - согласился его товарищ. - Перевес в числе здесь будет немногого стоить. Пехота будет мешать коннице делать наскоки, пешие не смогут развернуть свои клинья. Годяки неизбежно скучатся и лишаться своего главного преимущества - стремительного натиска.
   Поднялся ветер, растрепав гривы коней и сорвав несколько стебельков на возвышенностях.
   - Стрибог нас не оставит, - улыбнулся Велимир. - Он гонит свои ветра с восхода, а значит, будет постоянно бить в лицо годов.
   Молодой князь указал на глубокий и длинный овраг, над которым вздымались три изогнутых березы.
   - Кони такой овраг не перепрыгнут, всадники застрянут. Нужно укрыть тут людей с длинными крючьями, чтоб стаскивали с седел. Что скажешь, Натур?
   - Готы привыкли решать исход боя стремительным напором, - согласился вождь ясов. - Страшная рукопашная рубка - их главная сила. Потому мы должны помешать этому любыми средствами. Да, для всадников готов это будет серьезной преградой. Если наступление Юннимунда увязнет с самого начала - у нас будет надежда на успех. Если мы их тут задержим, тогда наши конные стрелки смогут действовать.
   - У вас уже были конные стрелки, - хмуро припомнил Шуст, - да что-то они не слишком помешали Ерманареху подмять под себя южные степи.
   Натур гневно сверкнул глазами.
   - Сила солому ломит, - примирительно заметил Велимир. - Не было тогда меж ясов единства, вот и переломали их годы одно племя за другим. Иные и по сей день на их стороне воюют. Тут не только в конных стрелках дело.
   - Ты прав, - склонил голову Натур. - И потом, Ратислав показал нам новый способ боя. До сих пор наши конные лучники осыпали врага стрелами, а потом давали дорогу тяжелой коннице, застревавшей в готских клиньях. Теперь же они будут бить готов все время боя, сближаться с рассеявшимся врагом для рубки мечом и тут же отходить под защиту тяжелых всадников, наскакивать с боков и с тыла.
   - Да, так воевали сколоты, - задумчиво признал Ратислав. - Крутиться рядом и жалить стрелами, да так, чтоб годяки дух перевести не успевали.
   Велимир с удовлетворением вспомнил, что вместе с ясами Ратислав изрядно подготовил летучих всадников-стрелков из дружины Юных. Он научил их посылать стрелы в атаке, двигаясь колонной вперед, рассыпая боевой порядок, обходя с крыльев, отступая назад и действуя в тесном единстве с собственной пехотой. Без малого семь сотен конных лучников, половину из которых составляли подвижные эрулы, в совершенстве овладели всеми видами маневра и были готовы к битве. Сегодня многотрудные упражнения с Ратиславом должны были дать свои плоды в настоящем деле.
   Вернувшись в стан, князь и воеводы приободрили своих воинов. Некоторые, впрочем, в этом не нуждались. Так Улеб, вращая увесистым топором, пожимал плечами.
   - А что нам годь? Чай, доспех и щит у ней не тверже будет кряжистого вяза в чаще.
   Слышавшие его дружинники усмехнулись. Все знали тяжесть руки Улеба, умевшего срубить самое прочное дерево в несколько ударов. Остальные тоже готовились к битве, начищая пучками травы мечи и пики, упражняясь с палицами. Большие щиты Ратислав велел обшить медью и железом, чтобы годьи копья, клинки и стрелы не могли пробивать их насквозь. Пехотинцы дружины Юных были обучены по приказу смыкаться тесной стеной, составляя щиты в два ряда высотой. Так они могли закрываться от ливня летящих стрел и толкать врага единым движением, нанося при этом в промежутки сомкнутых щитов меткие уколы копьями.
   Впрочем, для недавно набранных по дальним селам отрядов оружия не хватало. Не было не только панцирей, но даже мечей. Потому ополченцы последнего набора пришли с палицами, утыканными гвоздями, костяными пиками и даже молотами. Всем им Ратислав отвел в предстоящем противостоянии вспомогательные задачи, сетуя на недостаток времени для всесторонней подготовки к войне.
   Проходя по стану, Велимир невольно заметил, что гридни с Сивого Взгорка косятся на водян и седонов, расположившихся на гребне двух широких холмов, с недоверием.
   - Уж больно чудны, - в ответ на укоризненный взгляд князя промолвил кареглазый верзила Борил. - Будто помесь зверей и духов лесных...
   - Все мы теперь - братья навек, - строго напомнил Велимир. - В одном строю будем стоять, недругов земель наших боронить.
   - Да ты посмотри сам, князь, - вздохнул воин. - Вишь, как глазища у них сверкают? Людь ли?
   - Оставь этот вздор, - Велимир сдвинул брови. - Седоны - лучшие стрелки из лука. Стрелы их ядовиты, и одной царапины хватит, чтобы свести со свету самого крепкого воя. У водян пики и стрелы хоть костяные, да с зазубринами. Коль в руку иль ногу попадет - уже не вытащишь. А уж топорами машут будь здоров.
   Он наблюдал, как Иштен, седонский воевода, наставляет своих ратичей перед боем. Все седоны были облачены в панцири из дубленых бычьих и воловьих шкур, а Иштен, в высоком железном налобнике с головой тура и корзене, наброшенном на плечи, блистал нагрудником из железных круглых блях. Лица и волосы седоны расписали красной и черной хной, так же как и гривы немногих скакунов, что смогло выставить племя.
   Водяне, во главе с вождем Озимом, из всего защитного вооружения имели лишь плетеные из прутьев щиты и широкие вязанные пояса, к которым крепились черные кожаные тулы, оперенные стрелами. На фоне больших вятских щитов с острыми умбонами, разрисованных солнечными лучами Ярилы и молниями Перуна, или блестящих доспехов сарматов смотрелось все это блекло, но Велимир ничуть не сомневался в доблести и умении "дивьего народа" сражаться на поле брани, даже вдали от своих любимых дремучих лесов.
   Вяты тоже не слишком любили открытую валу с врагом, предпочитая уловки засадного боя и стремительные наскоки с немедленным отступлением. Так воевали их деды и прадеды, под пологом вековых дубов, у излучин рек и в дерновых оврагах оставаясь неизменно непобедимыми и непредсказуемыми. Поэтому предстоящая битва была серьезным испытанием для всех. Однако готы больше не желали попадаться в старые ловушки, изучив методы войны своего лесного противника. К тому же с юга в любой миг могло подойти их основное войско во главе с королем, а потому Велимиру приходилось спешить и вступать в бой в обстановке, более привычной неприятелю.
   Зато союзникам вятов - ясам и эрулам - битва в чистом поле была не в новинку. Они чувствовали себя в ней как рыба в воде. Поэтому воевода Ратислав сделал расчет именно на полевое сражение. Он разделил пеших ратичей дружины Юных на три крыла, которые намеревался выстроить глубиной в шесть рядов таким образом, чтобы их порядок перегородил все полторы версты травяного поля: от косогора до реки. Правое крыло, Гридня Правой Руки, препоручалось Шусту из Нижнего Заречья, бывалому человеку, знавшему военное дело преизрядно. Над Гридней Левой Руки был поставлен Будивой. Эрулы же и ясы заняли промежутки между полками. Общее начало над конницей было у Натура. Ратислав поставил свою дружину за левым крылом, Натур же тяжелую конницу собрал позади правого крыла, чтобы поддержать, если понадобиться, и его, и Большой Полк.
   - Главный удар годи придется на середину, - задумчиво начал Ратислав.
   - Потому там встану я сам, - заявил Велимир.
   - Пешим станешь? - удивился Загреба. - Слезешь с коня и станешь в один ряд с пешниками?
   - Да, плечо к плечу. Так нужно, чтобы не дать годякам прежде времени раздавить нашу середку. Если ратичи будут биться в одном строю с князем, им будет стыдно показать свою слабость. Придется держаться до последнего.
   Товарищи Велимира посмотрели на него с недоумением, и только воевода согласился без возражений.
   - Пусть будет так, княже. Средняя Гридня - чело всей нашей силы. По ней ворог вдарит, что коваль по наковальне. В первые два ряда ставь самых рослых ратаев в прочных тягиляях. А за ними - два ряда пеших лучников: когда годы будут близко, пешие встанут на колено, и стрелки начнут бить поверх их голов стрелами. Меж крыльев пусть останутся проходы - чтоб комонники Натура с луками могли их занять...
   Воевода не договорил. Вернулись с дозора Замята и Добрыня, приволокли пленника.
   - Как исхитрились полоняника взять? - удивился Ратислав.
   - Кустошью обвязались, да подобрались поближе к годьему становищу, - с самодовольной улыбкой сообщил Добрыня. - Глядели, как рогатые костры разводят. А этот баран от стада отбился - пошел вереск искать. Тут мы его и спеленали.
   - Добро, - похвалил воевода и поднял голову пленника. - Много вас нынче явилось?
   Тот не проронил ни звука.
   - Напрасно молчишь, - покачал головой Велимир. - А вы что скажете? - вновь обратился он к дозорным.
   Парни почесали затылки.
   - Более тьмы наберется, - понурив глаза, выдавил Замята. - Комонников много, а пешцев еще поболе. Есть и ясы в броне.
   - Не брешешь? - строго спросил Велимир. - Ужель десять тысяч? Правда ль это? - снова задал вопрос пленнику через воеводу. Тот вдруг усмехнулся:
   - Может, и меньше, да ненамного.
   Весть эта озадачила Ратислава. Он понял, что ошибся в своих подсчетах.
   - Похоже, Юннимунд получил подкрепление, - тихо проговорил воевода.
   - Ты все еще настаиваешь на сражении в поле? - нахмурив брови, спросил Велимир. - Есть ли у нас теперь надежда на победу?
   - Надежда есть всегда, - ответил Ратислав. - Даже в самом трудном положении. Нередко судьбу битвы решает простая случайность, а самый верный план не оправдывает себя из-за того, что что-то пошло не так.
   И воевода распорядился сдвинуть стан вплотную к расположению войска. У лесистого холма вяты разместили в полукруг вежи, связав их между собой и оставив лишь несколько проходов, в которые могли отступить дружинники при неудачном итоге сражения. Небольшой отряд в сотню ополченцев с луками и сулицами оставался охранять эту передвижную крепость. В случае победы неприятеля на поле им было велено встретить его стрелами и дротами с повозок, не позволяя подойти близко.
   Потом Ратислав долго толковал с годьим воином на его языке. Ни Велимир, ни его товарищи так и не узнали, каким образом воевода сумел разговорить сурового ратича, злобно сверкавшего на вятов черными глазами исподлобья.
   - С сыном короля годов идут еще несколько конунгов, - поведал Ратислав. - Это Хродгер Хромоногий, Тургар Костолом и Бертмар, вождь гепидов. Но куда опаснее четвертый - Асгрим, предводитель Отчаянных...
   - Уж не те ли это оголтелые рубаки, что одевают на себя шкуры волков, кусают собственные щиты и верещат истошным голосом? - едва заметно вздрогнув, поинтересовался Загреба.
   - Говорят, они бьются как голодные звери и один такой стоит доброй дюжины простых ратичей, - вставил Отрад.
   - Да, - нехотя подтвердил Ратислав, - это они, Волкоглавыми зовутся. Избранные. Годяки пускают их в дело в самый трудный момент, когда иначе не могут сломить врага. Что-то вроде триариев у ромеев, да токмо намного опаснее.
   Несмотря на тревогу, установившуюся в стане Юной Дружины, никто и не думал впадать в уныние. Вяты ждали битвы, и близость ее ощущалась все отчетливее. Опустели верхушки далеких сосен - птицы потянулись за реку. А сама река словно притихла, умерив бег своих вод.
   Перед сражением вяты возносили моления к Небесному Ратаю и проводили обряды, упрашивая Перуна-Батюшку послать им победу.
   - Одели каменной твердью, огненной востротой молоний да расщепляющей силою громов, - раскинув в стороны руки, взывал к небесью молодой князь. - Укрепи сердца наши во славу отчей земли. К победе веди праведных, а супостатов низвергни во прах. Да пребудет воля твоя с нами в сече!
   Водяне и седоны, в стороне от княжеских воев, вершили свои ритуалы у разведенных костров, призывали родных богов и омывали оружие жертвенной кровью животных.
   Наконец, наступило время великой битвы.
   Первое, что увидели вяты, было бессчетное множество знамен: головы волков, кабанов, лис с привязанными к ним разноцветными лентами, трепещущими на ветру. Земля, принявшая на себя груз чужеродного воинства, напряглась и словно затянула какую-то заунывную песнь, многоголосым эхом расходившуюся среди лугов.
   Годьи знамена окрасили край неба в желтые, алые и черные тона, создав зловещую радугу над колышущимися потоками людей и лошадей. Еще миг, и загудели рога, забухали барабаны. Ветер, скрипя и ноя, вплетался в эту рваную музыку. Вот уже видны стали узоры на круглых, овальных и квадратных щитах, выписанные все теми же тремя красками. Заискрили блестками годьи шлемы, взметнулись рожоны пик на теле большой ползущей змеи Юннимундова воинства. Скоро уже можно было отличить пешников, гулко ступающих четким шагом, и покачивающихся в седлах всадников в суконных плащах.
   Войско перестраивалось на ходу. С невольным восхищением наблюдали вяты за точностью и уверенностью движений неприятельских воинов. Совсем не было слышно звуков команд, но дружины, не останавливаясь и на полшага, мгновенно растекались в шеренги, показывая изрядную выучку. Пешцы выравнивались в клинья, конники отодвигались к крыльям, растягивая боевую линию поперек поля. Вперед же доспешников и щитоносцев уже выдвинулись подвижные ратники в кожаных куртках и круглых шлемаках - легкая пехота гепидов. Скоро они перешли на бег.
   Наблюдая за приближением массы воинов с луками, дротами и метательными шарами, Велимир про себя высчитывал расстояние, отделяющее их от "стены" Юных. Пятьдесят шагов, сорок, тридцать. Пора! Князь вскинул десницу. Прощелы в шеренгах вятов выпустили из себя конных стрелков Натура, отпустивших поводья. Слышно было, как храпят лошади и щелкают на ветру складки портов и плащей наездников. Жаркое дыхание коней и людей соединились неразрывно. Стремительным галопом сблизившись с набегающими годами, вяты разом защелкали налучьями.
   Ратислав приучил конных лучников выпускать в цель по три стрелы подряд, как это умели некогда сколоты. Теперь жужжащий рой оперенных соколиными перьями стрел совершенно закрыл гепидов густой тучей и на некоторое время сделал их неразличимыми для вятских ратичей, стоящих под прикрытием щитов. Произошло это прежде, чем готы успели бросить хотя бы один дрот, камень или просто приладить стрелу к тетиве.
   Пыль заклубилась, сворачиваясь кольцами. Велимир понял, что легкая пехота Юннимунда смешалась и утратила всякое подобие порядка. А конники Натура продолжали наседать на нее, убрав в тулы луки и вытащив мечи. Теперь они крушили гепидов с седла, словно высокий сорняк. Вскоре однако Натур развернул эрульских стрелков: на помощь гепидам поспевала латная конница языгов, и встречаться с ней легкие всадники не собирались. Висящие на спине щиты спасли от нескольких брошенных вдогонку копий.
   Не настигнув врага, языги слаженно растеклись в стороны, давая возможность мгновенно перестроившимся гепидам продолжить наступление. В результате первого столкновения потери в дружине Велимира оказались невелики, но князь не спешил радоваться успеху. На пешие порядки его войска наползала громоздкая тень основных годьих сил.
   Несколько непрерывных валов легкой пехоты предваряли натиск железных клиньев Юннимунда, будто и не было в их рядах потерь и сумятицы. Вскоре тьма застила небо. Это взвились горы стрел: запели как птицы, зашипели как змеи, зажужжали как осы. Тяжелая лава нависла над вятским войском.
   - Щиты! - прозвучал приказ.
   Дружинники Средней Гридни составили массивные щиты в два ряда высотой, укрывшись за этой широкой стеной. Стрелы забарабанили по ней тяжелым градом. Они сотрясли вятов, но продавить не смогли - дубовый остов и железная обшивка сдержали смертоносные жала. Лишь немногие сумели пройти сквозь толщу щитов, оцарапав воинов Велимира.
   Едва этот могучий накат поутих, князь дал знак дружинникам. Ратичи двух передних шеренг припали на колено, а стрелки, стоявшие за ними, грянули своим железным дождем. Не имевшие защитного снаряжения и застигнутые врасплох, легкие пехотинцы гепидов оказались прекрасной мишенью для стрел - каждая без труда нашла себе цель. Ругательства, крики и рычание годяков, пробиваемых насквозь, стали настоящей отрадой для слуха дружинников "стены". Запели вражьи рога, призывая к отступлению, а на измятой траве остались нагромождения скрюченных и еще трепещущих тел.
   Однако уже гремели щитами, наползая на вятский строй щетинистые морды "кабаньих голов": годьи клинья разгонялись. Вяты встретили их сомкнутой стеной.
   - Держись, братцы! - выкрикнул кто-то из рядов.
   Скрип от соприкосновения двух ратей был такой силы, будто ураган повалил целую рощу деревьев. Фрамы, мечи, топоры рогатых вгрызлись в щитоносную плоть "стены", норовя искрошить ее в щепы. Юные держались стойко. Принимая на себя неприятельские удары, они выбирали нужный момент и сами кололи пиками поверх щитов, находя горячие вражьи тела. Когда, застревая в поверженных воях или натыкаясь на острие умбона, пики ломались, вяты извлекали мечи, чтобы разить недруга с новой силой.
   Протаранить сплошную стену, неустанно огрызающуюся меткими выпадами, воители Юннимунда не смогли. Клинья постепенно выравнивались в единую линию. Места для всех не хватало, и ратники толкались, сбивая ряд. Готов явно было слишком много для такого узкого поля.
   И хотя гридни Велимира несли потери, прорехи в рядах мгновенно заполнялись. На место упавших заступали их товарищи, сдвигая строй, так что готам казалось, будто они бьются с каменной скалой, не ведающей слабости. Однако готы не уступали противнику в упорстве. Все больше среди них стало мелькать рослых лохматых силачей с большими секирами, которые рубили с плеча, издавая несносимый хриплый визг. От этих ударов застонали вятские щиты, сдвинулись на несколько шагов люди.
   - Здоровы биться рогачи, - признал Велимир. - А ну, навались все разом!
   "Стена" подалась вперед. Слаженное усилие тысячи ратников оттеснило годь. Вяты толкали щитами, нарушая движения недругов, опрокидывали их и сминали. Внеся разор и сумятицу, они уже вновь вбивали клинки в прощелы между щитами, сея смерть и боль. Велимир, сражавшийся среди своих дружинников, подавал пример остальным. Точности его выпадов и их разрушающей силе могли бы позавидовать самые искушенные ратичи.
   - Побереги себя, князь, - шептались рядом. - Неровен час, годяк топором зацепит. Как без вождя будем?
   Но Велимир лишь хмурил брови и с еще большим пылом кидался в сечу, разбивая тяжелым мечом круглые щиты и шлемаки годов с фигурными навершиями, а рядом с ним рубились Улеб со своим топором, и высокий Борил с двумя мечами. Ярость противников достигла предела, никто не замечал усталости и ран. Исходя пеной и воплями, годь вновь и вновь шла на приступ "стены", все еще надеясь одолеть эту досадную помеху. Видя, что сдерживать численно превосходящие силы врага становится все труднее, Велимир вновь велел поредевшим дружинникам уйти вниз, дав простор стрелам лучников. Застучав навощенными тетивами, стрелки выпустили в воинов Юннимунда весь запас своих колчанов, после чего отступили в раздвинувшиеся проемы пятой боевой линии, которая немедленно сомкнулась вновь и тоже вступила в бой.
   Измотанные мечами и стрелами вятов, годы едва держались. Оседая на промокшую траву с пробитыми щеками, шеями и бедрами, они хрипели и булькали кровавыми пузырями. Другие же лишь скрипели зубами от бессилия. В новинку было для них сойтись на поле битвы со столь непреклонным врагом. Неистового напора годьих клиньев нередко не могли осилить даже хваленые легионы ромеев. Но вяты стояли. Как стена, как гора, как непробиваемая твердь. И суровые рогатые воители, повидавшие на своем веку немало баталий, начинали робеть и сомневаться: что за люди скрестили сегодня с ними оружие на этом замаранном кровью поле? Из чего они сделаны? Отчаянные взгляды Юных, в которых не было ни страха, ни сомнений, ни слабости, давали понять, что немногие из сынов Вотана вернутся сегодня в свои походные шатры. О легкой победе не было и речи.
   Казалось, продвижение годьих дружин завязло и дух потомков Асов угас. Но уже скоро со всей неизбежностью стала сказываться усталость вятов и численный перевес неприятеля. Юннимунд вводил в дело все новые резервы, тогда как заменить ратичей Средней Гридни Велимира, треть которых уже покрыла пластами бездыханных тел землю, было некем. Слишком трудно стало держать отяжелевшими руками большие щиты, вскидывать руки с липкими от крови врагов клинками. Веки слипались от пота, глаза уже плохо различали бородатые лица годьих воев, волна за волной захлестывавших боевой порядок дружинников. Рогатые же все точнее поражали их фрамами и топорами, выцеливая открывающиеся бреши в защите. Велимир и сам был ранен в плечо и бедро, но вида не подавал, успевая разить мечом и оглядывать прогибающуюся назад линию своих соратников. Гораздо сильнее его беспокоило сейчас положение на крыльях войска, где стояли не столь подготовленные ратичи. Ополченцы могли не сдержать конного натиска годи. Вся надежда была на Ратислава и его опыт.
   Опасения князя оказались не напрасны. Гридня Левой Руки, обескровленная бешеными наездами конной лавы Тургара Костолома, начинала отступать. Не имевшие навыка борьбы с конниками, чьи толстые длинные пики не рубились мечами и нанизывали на себя людей, как на вертел, ратники Будивоя оседали подобно сминаемой траве. Недавние пахари, охотники и рыбари, они так и не научились как следует держать строй и двигаться слаженно, помогая товарищам по ряду. "Стена" на левом крыле вятов рассыпалась стремительнее, чем ожидал князь. И хотя Будивой кричал, срывая голос, чтобы секли ноги вражьим лошадям и выше поднимали щиты, его либо не слышали из-за страшного грохота битвы, либо уже поникли, смирившись с жестокой недолей. В неистовом шквале годьего напора ломались мечи и копья, кровь из ран летела густыми брызгами, обдавая людей и коней, гогот озверевших воителей закладывал уши. Не помогли ни порывы усилившегося ветра, хлеставшего в лицо сынам Вотана, ни овраг с засадниками, которые лишь на несколько мгновений задержали стремительное продвижение комонников Тургара.
   Гридня Левой Руки неуклонно откатывалась назад, натыкаясь на падающие тела собственных товарищей и расстраивая то подобие боевого порядка, что еще оставалось. Оружие само вываливалось из рук - терпеливые труженики лесов и полей не могли так долго колоть и резать живую человеческую плоть. Неожиданно, перекрыв раскатистый гул, прозвучал голос Ратислава:
   - Други! Все - на одно колено! Щиты на плечи!
   Несмотря на начавшуюся панику и разброд, воеводу послушали. Слишком сильную власть над сердцами людей имел этот мужественный человек, слишком большим даром убеждения обладал. Бегства удалось избежать. Истомленные ратичи Будивоя опустились на колено, плотно, стык в стык, составив над головами большие щиты, и напрягли плечи. Они догадались, что хотел сделать Ратислав. Воевода Юных применил тактику, которую еще не встречали ни готы, ни, должно быть, даже ромеи и персы.
   По звуку рога конники Натура примчались на левое крыло. Согнувшиеся пешцы замерли, сопрягли щиты. И вот, медленно, разгоняясь - а потом едва касаясь копытами земли - из дальней линии в бой устремились кони, несущие всадников. С разгону они заскочили на образовавшийся живой помост.
   Такого вои Тургара не ждали. Прогромыхав копытами жеребцов по колеблющемуся настилу из щитов, сарматы низверглись на годов, уже торжествующих победу. Ударив их тяжелыми копьями, они тут же вытащили мечи и принялись с ожесточением рубить налево и направо. Готы растерялись. Сгустившаяся масса их отодвинулась назад. Несколько коней, испуганно встав на дыбы, сбросили с себя седоков в клубящуюся пыль.
   На правом крыле вятского войска противостояние происходило на удивление ровно. Ни та, ни другая сторона не могли добиться видимого успеха и хоть как-то потеснить врага. Седоны и водь, состоящие в гридне Шуста, каким-то неведомым образом смогли сдержать наступление конных годяков Хродгера и языгов Богара. Вожди этих могучих, но таинственных племен бились в первой линии. Озим - высекал искры своим бердышом, Иштен - срубал широким обоюдоострым мечом все, что вставало у него на пути: головы, руки, ноги.
   Хруст и дребезжащий скрежет катились над полем, и в них тонули истошные крики сражающихся. Завалы тел все множились, кони отчаянно брыкались, уже не в силах преодолевать такие препятствия. Многие готы спешивались, продолжая схватку среди нагромождений дымящейся плоти и покореженного оружия. Стяги их поникли, яркие прежде плащи вождей протемнели от грязи и крови. Небольшие же дружины води и седонов казались неуязвимыми - они стояли все так же, как и в начале битвы, точно и не несли потерь.
   Перелом в ходе боя все не наступал. Воителям с обеих сторон, разум которых уже застилало зыбким туманом, казалось, что эта страшная битва продолжается целую вечность. Зычные боевые возгласы постепенно перетекали в надсадный стон, который стелился над всей равниной. И стоном откликалась истоптанная ногами и копытами земля. Сражение превратилось в сущее безумие: противники едва различали своих и чужих. Теперь все были на одно лицо: черные, ободранные, в помятых панцирях и с погнутыми мечами, покрытыми зазубринами. Только глаза на этих темных лицах пылали как горячие угли.
   Видя, что положение на крыльях войска выровнялось, но в самом центре все дальше и дальше продавливает годь, Ратислав сам повел в бой три сотни мечников Юных, обученных технике обоерукого боя. По обе стороны от воеводы поспевали Отрад и Загреба. Ратислав искренне надеялся, что этот резервный отряд склонит чашу весов в пользу вятов.
   Действительно, в первые же мгновения молодые и бойкие удальцы, неистово вращающие парными клинками, нагнали испуга на пешников Юннимунда. Они, словно голодные волки, так и вгрызлись в ряды годяков, терзая их вихрем жестоких ударов. Обоерукие спасли дело, выровняв строй обескровленной потерями "стены" Велимира. Двигаться теперь приходилось по бесконечным телам людей и лошадей. Ноги цеплялись за обломки щитов, хлюпали и скользили в кровавых протоках с плавающими клочками одежд и перьями от годьих шлемов.
   - Навались, братцы! - кричал Велимир. - Наша берет. Еще совсем малость - и годь покажет пятки.
   Ратичи Средней Гридни и обоерукие Ратислава заставили годяков и впрямь попятиться на добрые два десятка шагов. Щиты и латы рогатых трещали и ныли под градом ударов дюжих вятских молодцов. Казалось, еще чуть-чуть - и недруг дрогнет, повернет вспять. Однако, увлеченные битвой, князь и воевода забыли о самом страшном оружии Юннимунда. Внезапное ликование, пронесшееся по истрепанным отрядам сынов Вотана, стало предвестием близкой беды.
   Ратислав первым понял, что им грозит - и стиснул зубы, закусив губу от отчаяния.
   - Волкоглавые, - вырвалось у Загребы.
   Это слово мгновенно облетела дружину Юных, внеся сомнение и сумятицу в сердца воинов, уже считавших себя победителями. Вслед за тем дикий, почти неотличимый от звериного рык прогудел над полем. От этого рыка лошади прижали уши и замерли от ужаса, у иных ратников выпали из рук клинки. Смертельная угроза нависла над воинством Юных. На него шли те, кто никогда не отступал с поля боя.
   Едва только Юные скрестили оружие с бойцами Асгрима, как сразу поняли, что не смогут им долго противостоять. Воины без доспехов, с волчьими шкурами вместо плащей и лицами, перекошенными от ярости, ураганом прошлись по рядам дружинников. Они напрыгивали на вятов, не замечая преград, и двигались так стремительно, что те просто не поспевали за ними. Если же удавалось вскользь зацепить одного-двух острием меча - это было для них как укус комара. Волкоглавые словно не были людьми из плоти и крови, а оружие не причиняло им вреда.
   Размолотив в куски щиты, которые Юные подставляли под их тяжелейшие удары, одержимые Асгрима пробили в шеренгах князя Велимира многочисленные бреши. Загреба, обливаясь кровью и зажимая распоротый бок, ошалело пятился назад вместе со всеми. Даже обоерукие оказались не готовы к подобной схватке: им противостоял враг, в котором не было ничего человеческого, и как его бить, они не знали.
   И тогда Велимир, подняв над собой два обагренных кровью меча, двинулся вперед. Внезапно из его уст полилась песня, и напев этот, сразу подхваченный остальными, словно наполнил их чудотворным нектаром мощи и доблести. Они пели - и били. Точно невиданный смертельный танец распростерся над полем.
   - "Ой, ты, зорька ясная,
   Ой, ты, солнце красное -
   Ты гони тоску-печаль,
   Гони ночку темную", - пел Велимир. Он вращал клинки, и сам крутился волчком, обрушивая на Волкоглавых неотразимые удары.
   - Ой, ты, лето жаркое,
   Ой, ты, радость светлая -
   Ты гони тоску-печаль,
   Гони стужу зимнюю... - подхватили ратичи дружины.
   Воины Асгрима попятились. Разом взлетали мечи вятов, и разом опускались на головы, на щиты врагов. Конники Натура, которых в строю осталось менее половины, тоже двинулись следом за медленно наступающей дружиной, вновь поменяв мечи на луки и осыпая годов меткими стрелами.
   - Ой, ты, сила трудная,
   Сила молодецкая -
   Ты гони-гони врага,
   Прочь от дома отчего! - пели вяты, тесня готов.
   На один миг Асгрим встретился глазами с Велимиром - и промедлил, пропустив удар. Правда, воспитанное годами чутье позволило ему отклонить тело, и удар пришелся плашмя - но предводитель Волкоглавых рухнул на землю без памяти.
   Его собратья попятились. Казалось, непостижимое колдовство разливается от звуков песни, перед которым Избранные становятся обычными воинами. Ратники Юннимунда, положившие в этот день людей больше, чем их противник, уже не горели желанием гибнуть в нечеловеческой схватке. Несмотря на призывы вождей, рогатые двигались вяло. Сейчас же, видя отступление своих лучших воинов, готы готовы были и вовсе пасть духом.
   Звуки рога вовремя отозвали их в лагерь. Готы отходили, тяжело переводя дух и еще не веря, что эта лютая сеча наконец завершилась.
   Ни та, ни другая сторона не могла радоваться победе. Да и сил радоваться не было ни у кого.
   И хотя вяты понимали, что каждый из них в отдельности и все вместе они сделали невозможное, чтобы победить, легче от этого не становилось - враг так и не был сломлен. Лишь огромный урон, нанесенный войску королевского сына, мог оправдать те жертвы, которые понесла дружина Юных, грудью вставшая на защиту родной земли.
  
  -- Глава 21. Коло Прави.
   - Чахлый лист опадает, чтоб на свободной от следов былого ветви занялись новые завязи, чтобы набухли почки новой жизни. Старое русло может иссякнуть, однако река сумеет проложить другой путь среди холмов и долин. Все то, что падает и высыхает - претворяет дорогу юности. Закон этот неизменен, вершась от круга до круга. Сколь бы мудрено ни водили свой хоровод изменяющиеся вещи - роса Сварги всегда будет увлажнять траву и листья, а за закатом следовать рассвет.
   Так и неудача, корни которой исходят из старых причин, становится зарницей великого достижения и победы над тем, что отжило свой век и должно обновиться. Потому, пусть не скорбит душа о тяжбах, испытующих крепь духа людского по воле богов. С помощью их они направляют по истой стезе тех, кто открыт переменам в грядущем. Даже когда нам кажется, что лад нарушен: путеводные тропы зарастают сорной травой, зловоние болот становится ветром лесов, а черное воронье вытесняет куропаток и соек - благо Всемирья не несет ущерба. Как и прежде ясное солнце Даждьбога сияет над сонными лугами, а Велесов челн луны бороздит нивы полночных небес.
   Кровь сынов Яриных, пролитая сегодня, оросит соком сердец затвердевшую почву и станет цветами полей, над которыми будут виться пчелы и бабочки. На смену им придут новые герои, осененные светом Ирийским. Очи богов улыбаются нам золотом небесных звезд, за каждой тропой в дубраве и роще маячит тень Вещего с филином на плече, в волосы которого вплетены древесные листья, а одеяние соткано из озерных туманов...
   Велимир и Ратислав не прерывали старого волхва. Они внимали его тихим словам, потупив взор.
   - Лад Земли-Матушки нашей необорим, ибо огнь Родов, Прави зов не померкнет в сердцах людьих. Его сберегают дерева-сторожеи безвременные, кони-ветры полей, духи озер и рек. Законы Богомирья вбиты в каждую прожилку нашей почвы, выщерблены в каждой канавке, прописаны в каждом листке. Никакому ворогу не под силу порушить их, сколь бы руды-кровушки сынков вятских не пролилось. Но мы должны уберечь край наш от оскудения. Смотрите! - Ведислав простер руку, указуя куда-то вдаль. - Задыхается землица под инородным отродьем. Кровь братьев ваших, ее огревшая, уж остудилась, а тени воев павших чрез Мертвую Реку в Закрадные Луга ушли - их след остыл. Хлад стоит, как перед зимней стужей. Злыми ветрами ревет, ломая ветви дерев, раскалывая почву. Белая дымка, что над яругами стелется, ноне на плащаницу Владычицы Черных Чар похожа. Коль не пособим землице родной - опустеет от края и до края. Возродить ее нелегко будет, ибо багряный закат войны все соки из нее выжмет.
   - А давеча еще хотели на Рим идти, - печально промолвил Ратислав.
   - Что ж делать, старче? - вопросил Велимир. - Вразуми нас.
   - Много было желающих до Рима дойти, - отвечал волхв. - Были и воители доблестнее вас. Только мало кто перед его соблазнами устоял. А нынче думать надо, как свою землю уберечь.
   - Натур доносит, с юга уже Ерманарех идет, с силой немеряной, на помощь сыну поспеть хочет, - напомнил воевода.
   - Выходит, не выстоять нам без помощи Белоградья... - проговорил Велимир задумчиво. - Я готов отправиться туда хоть сейчас. Но ты говорил, что не мой это путь...
   Ведислав посмотрел на него с грустной улыбкой.
   - Град Велесов, что белы веды в себе сберегает - пачелик, ибо зиждется на пути Духа. Ежели и отыщешь дорогу туда, то назад прежним не воротишься. Растворит его полнота тебя без остатка. То - приют людей вещей стези, но не наперсника Громовитого, призванного сородичей за собой вести. Не вместить тебе его солнца, не объять его луны.
   - Как же быть? - переносицу Ратислава пересекла черта недоумения.
   - Чтобы обрести помощь Белого Града, чтобы хранители его встали за вашей спиною, отразив худо и оградив от соблазнов Темного Круга, должно вам сожечь в огне сердца все мороки, застилающие явь. Тогда дана вам будет могута превеликая, об кою разобьются все силы ворогов и напасти судьбы. Учитесь видеть Всемирье истым оком, тогда все, что кажется тайным проявит свой подлинный лик, подобно тому образу, что ты, Велимир, узрел на миг в озерной мгле. В истом свете все не так, как привыкли видеть ваши глаза. Но покуда вы шаг за шагом подвигаетесь по лествице Прави, тьма вражья заполонит вашу Землю-Матушку. Нельзя медлить.
   Ведислав обвел князя и воеводу зорким взором.
   - Скоро уже явится в наши села человек, что чует дыханье Велесово и заветы хранит могутных волотов. Придет он с далекого порубежья земли вятской, годью поверженного, но вы его сразу признаете.
   - Как же признаем, старче?
   - По знаку Вещего - трезубцу. Дорога его - над лесами лежит, над реками летит, над лугами стелется. Скоро потворник Велесов и ратоборец Перунов наконец встретятся, чтоб стать братьями навек и покуту-судьбинушку земли вятской изменить. И будет нерушимым сей союз во благо всех нас, внуков Даждьбоговых...
  
   Покидая Навью Лощину, над которой высоко вознеслось золотое солнце рассвета, молодой волхв уже знал, куда ему нужно идти. Вещее сердце ясно показало ему дорогу. Темными полесьями, светлыми дубравами, сочными лугами ступал Светозар к Молодому Селу - главной вотчине вятов-ратаев, собравших под стягом Рода всех единокровников, сынов Яриных.
   Ветви дерев сами расступались пред радарем, постигшим вкус Черного Светила и возвернувшимся в долины Яви. В тесном хитросплетении бурелома сами собой открывались тайные тропы, коими ходили лишь лешие, а духи земли и воды охраняли покой волхва, когда он останавливался приложить голову на ночь и набраться сил. Ягоды и коренья неизменно оказывались под рукой, насыщая своей сластью, чистые ручьи с ключевой водицей избавляли от жажды.
   Продолжая свою путь, Светозар по-прежнему поражался красотам великого края, равного которому, должно быть, не было более во всей земле. Каждый бор, каждая балка являли ему чудеса и открытия. В липовой роще перед волхвом предстал косолапый великан двух саженей росту, настоящий князь-медведь вятских лесов. С оглушительным ревом он приветствовал путника, встряхивая косматой головой, а потом неторопливо ушел в свою берлогу. Тихими напевами встречали волхва болотные кикиморы, не показываясь однако ему на глаза. В небе реяли златоперые птицы, выписывая крылами диковинные узоры. А за ними, в кружевах лучистой Сварги угадывались лики светлых богов.
   За озерцом, возле которого водили хоровод долговласые дивы в платьях из кувшинок, Светозар узрел гигантское древо, на особь встававшее надо всею округой. Ветви его шевелились, как множество рук, крона, точно волосья развевалась по ветру, в узорье коры проглядывали черты сурового, но невозмутимого Древобога: тяжелые веки, длинный нос, узловатая борода.
   Молодой волхв поклонился древесному исполину, сообразив, что тот стоит здесь с самого зачина времен и верховодит всеми дервями вятских лесов со всеми их духами и сторожеями. Из под широких век на человека нисходил пространный, испытующий взгляд: Древобог изучал волхва. Это длилось долго, потом что-то за покровами извилистой коры вздрогнуло, заворочалось. Светозар увидел, как едва шевельнулись запрятанные в бородище губы исполина. Тонкий шепот листовеем спорхнул с них, растрепав волосы волхва.
   Древо поведало Светозару, что есть оно Древо Родово, съединяющее богов-пращуров и людей-наследков по воле Свароговой. Молодой волхв распростер руки в стороны и тут же ощутил силу невиданную и была та сила - духом Прави вышней из Сварги лучистой в мир земной нисходящим.
   - Слава Роду-Батюшке и всем богам отчей земли! - прошептал он в восхищении.
   Крона древа зашелестела. С заоблачных его высот спорхнула стая молодых кречетов, опустившись у ног человека. Светозар понял Древобога: тот выделил ему провожатых, чтоб довести до стана братьев-перунычей.
   Поблагодарив Рода и Хозяина Лесов, волхв тронулся в путь за птицами, что снова взвились ввысь, увлекая за собой.
  
   ...Бордовое небо начинало светлеть. Сквозь плотный его полог уже пробивались золотые стрелы солнечных лучей. Свет становился все более ярким, звенящим. Солнечные всполохи раздвинули густую пелену, освободив дорогу все крепнущему сиянию, несущему в себе отблески женских лиц. Белоснежная кожа, золотые локоны длинных волос, выбивающихся из под крылатых шлемов. Белые-белые глаза, в которых можно раствориться целиком...
   Зашуршали пунцовые плащи - нежно и мягко, как теплый ветерок в кронах деревьев. Лица приблизились почти вплотную к нему и вот уже со всех сторон потянулись такие же белоснежные руки в широких золотых браслетах. Еще миг - и он взмыл куда-то ввысь, в недоступную людям вышину жемчужных россыпей, смешанных с бисером звезд. Простор без дна и краев впустил его в себя, принял в свои объятия. Дыхание замедлилось, душа пела, разморенная каким-то томным блаженством. А впереди расступались дороги искрящихся светил, увлекая в неведомое.
   Девы-лебеди или чудноокие наездницы на облачных скакунах несли его, он не мог различить. Но это было совсем не важно. Упоительная невесомость завораживала. Он плыл в ней и тихое ликование сменялось накатывающими как прибой волнами покоя. Одна волна, другая... Когда казалось, что глубже проникнуть уже некуда - воздушный прибой накрывал его с головой, забирая в бездонный омут вековой тишины, в глубину непостижимого.
   Вдруг где-то впереди проступили краски мерцающей радуги, аркой-мостом уходящие к нестерпимо сияющим золотом башням и шпилям. Стены и скаты на вершине каменных гор, основание которых размыто в молочном тумане. Журчащий поток, бегущий средь сочно-зеленых полей. Приближаясь к самой высокой твердыне, он уже видел, что кровля ее сложена из бесчисленных золотых щитов. Но как же огромен этот блистательный чертог! Сотни дверей и врат, сотни могучих стен.
   На миг внимание его перестало быть отчетливым, он словно упал в пустоту, позабыв все, что видел. Потом смутным виденьем промелькнули перед взором кружащий орел, висящий над кованными дверьми дымчатый волк, неисчислимые мечи, что вместо светильников озаряли широкие залы и коридоры.
   Толчок и падение на спину. Что-то вновь подхватило, не позволив удариться о каменный пол. Неохватный разбег зала с бесчисленными резными столбами. Запах жареного мяса из котла, щекочущий ноздри. Голоса, звон кубков, переливы струн.
   - Владыка! - сильный женский голос звуком боевого рога прокатился над сводами. - Дитя Грома доставлен, чтобы предстать пред твоими очами.
   Молчание. Словно кто-то очень большой рассматривал его с высоты, внимательно изучал его лицо.
   - Ты ошиблась, Сиглинда, - раскатистый, но спокойный и размеренный голос заставил его почувствовать себя крошечной букашкой в океане вечности. - Жизненный срок сына Берингара в Мидгарде не исчерпал себя. Этот воин еще не выполнил своего предназначения, ради которого появился на свет. Он должен вернуться на землю.
   - Повинуюсь, Владыка, - отозвался женский голос.
   - Меч Дитя Грома омыл себя в алой крови славы, сделав его владельца достойным своих предков. Но сердце его по-прежнему спит впотьмах, не различая горизонтов своей судьбы. Когда он проснется и сполна познает росток Немеркнущего Огня, зажженного в нем - врата в Обитель Блаженства будут для него открыты. А пока - пусть возвращается назад, чтобы найти свое подлинное призвание в мире людей.
   - Да будет так, Владыка, - покорно откликнулось сразу несколько женских голосов.
   Потолок высокого зала, горящий светочами мечей и щитов завертелся перед глазами словно волчок. Он потускнел, помутнел, растворился, вытолкнув из себя в темно-синие разводы небес. Закружило ветром словно пушинку, повлекло куда-то по далям облачных лугов. Потом, искупав в родниках жемчужного бисера, отпустило падать в белесую дымку рассвета...
   ...Асгрим пришел в себя от тупой ноющей боли во всем теле. Голова, руки, ноги, приученные легко переносить раны и усталость, теперь отказывались служить своему хозяину. А он, с удивлением обнаружив, что его почти растворившаяся плоть вновь напомнила о своем существовании, боялся открыть глаза и узнать, где он находится. Какие еще образы и картины предстанут перед его взором? Что есть настоящее, а что - порожденье измученного ума?
   Однако сын Берингара заставил себя поднять голову и осмотреться. Военный лагерь, большие повозки, распряженные лошади, воины, снимающие с себя испещренные царапинами и вмятинами панцири. Стоны раненных, набухшие от крови тряпицы повсюду, бегающие между повозок женщины. Асгрим ясно различил венедскую речь и понял, что он в неприятельском стане. Он лежал в открытой повозке на нескольких кусках затвердевшей от крови рогожи, а чуть в стороне седовласый волхв врачевал тех, кто еще находился между жизнью и смертью. Сына Берингара словно не замечали. Люди вполголоса переговаривались между собой - израненные, с перемотанными головами, они ковыляли к кострам, опираясь на покрытые зазубринами древки копий.
   Конунг Волкоглавых силился вспомнить то, что почти стерлось в его памяти. Битву, небывалую в своей жестокости и упорстве, последний натиск Волчьих Шкур, боевой запев венедов, внезапно для всех придавший им силы волков и барсов и заставивший повернуть вспять уже почти рассыпавшиеся ряды. Потом - бездна беспамятства.
   Не требовалось большого труда догадаться, что готы отступили с поля боя, оставив его врагу, а его соратники из Братства, с которыми он делил невзгоды, победы, славу, одежду и пищу оставили своего вожака напирающим венедам. Те же - не добили, а подобрали и даже перевязали его раны... В душе воителя, с детства воспитанного в невозмутимости и хладнокровии, не подвластного проявлениям чувств, самым неожиданным образом всколыхнулась обида. Впрочем, он сразу подавил жалость к самому себе.
   Важно было одно: войско его разбито. Избранные, еще никогда не отступавшие ни перед каким врагом - бесславно бежали, покрыв вечным позором и свои имена, и имена своих родных богов. А он - просто не справился с испытанием, тяжести которого не предвидел. Он оказался недостоин служить владыкам Асгарда. Он обесчестил свой род. Оправдания подобному быть не могло. Сын Берингара не заслуживал жизни. И если небеса посмеялись над ним, сохранив его никчемную плоть в пылу сечи, то исправить жестокое недоразумение ему еще было по силам...
   - Поздравьте меня - сын родился! - прозвучал где-то рядом знакомый голос. Асгрим удивленно приподнялся на локте - у одного из шатров стоял Сагаур, а рядом с ним - князь венедов, Велимир. - И ведь в самую сечу. Настоящим воином вырастет!
   - Это непременно, - улыбнулся Велимир. Почуяв на себе внимательный взгляд сына Берингара, князь приблизился к нему.
   - Твои раны уже не опасны, но ты потерял много крови, - в голосе его Асгриму послышалась что-то похожее на заботу. - Да и я тебя напоследок так звезданул по голове, что, наверняка еще дня три пролежишь, прежде чем окончательно встанешь на ноги.
   - Для меня это не имеет значения, - мрачно выговорил Асгрим. - Не откажи мне еще в одной милости, раз уж я оказался в твоих руках, как некогда ты - в моих.
   - Что ты хочешь?
   - Ускорить свою участь. Я знаю, что мне уготована смерть от меча победителей - таков непреложный закон войны. Так не оттягивай ее.
   - Мы живем по другим законам, - князь покачал головой.
   - Тогда, - с нажимом сказал Асгрим, - верни мне мой меч, и я сам выполню свой последний долг перед своими богами и своим родом.
   Велимир пристально посмотрел в глаза сыну Берингара.
   - Ты великий воин, - признал он, - и твой народ может тобой гордиться. Для чего ты хочешь оборвать нить своей жизни? В случившемся с тобой нет бесчестья. Ты бился отважно, пока дыхание твое не пресеклось и разум не померк. Это ли позор для воина? В открытом противостоянии достойных друг друга противников всегда есть победители и есть проигравшие. Но если успех или неудача подчас зависят от воли богов, то честь воина - только от него самого. И я заявляю перед всеми своими собратьями, что не встречал более достойного соперника, чем ты. Ты привык смотреть в глаза смерти, не отводя взора, и ты равен своей славе. Потому - ты должен жить. Жить во благо своих потомков и ради памяти своих предков.
   Асгрим молчал.
   - Какую же участь ты мне предлагаешь? - спросил он наконец. Венедские слова давались ему с трудом, он еле ворочал языком. - Оковы пленника?
   - Ты можешь вернуться к своим сородичам, - твердо произнес Велимир. - Никто в моем лагере тебе в этом не воспрепятствует, даю слово.
   Сын Берингара еще колебался.
   - А мой меч? Я не могу уйти, оставив его в руках врага.
   - Твой меч я тебе вернуть не могу, - с сожалением ответил князь. - Но не потому, что хочу оставить себе победный трофей. Все мы слишком устали после битвы, чтобы разбирать оружие павших и раненых. Ты можешь выбрать себе любой клинок из общей добычи, - он указал на сложенное огромной горой оружие у ворот лагеря.
   Асгрим тяжело сполз с повозки и, прихрамывая, побрел к стальной груде. Свой скрамасакс с широкой рукоятью и хвостовиком в виде головы ворона он признал сразу. Вытащив его из-под обломков сарматских доспехов, сын Берингара протер его от грязи и пыли, задумчиво оглядев выбитую на клинке руну Уруз, означавшую власть над плотным и тонким миром. После этого он прицепил его к своему тяжелому поясу из железных колец.
   - Теперь позволь мне уйти, как обещал.
   Велимир пристально на него посмотрел.
   - Наш волхв, Ведислав, лечил тебя и других ваших раненых воинов. Ты можешь взять с собой тех, кто уже способен стоять на ногах, и идти с ними на все четыре стороны.
   - Я не в ответе за них, - пожал плечами Асгрим равнодушно.
   Князь хотел еще что-то сказать, но передумал и лишь приказал дозорным:
   - Пропустите его!
   Хромая, конунг Волкоглавых добрел до опушки леса и углубился в густую чащу по едва заметной тропе. Он не оглядывался назад.
   Однако, за первым же поворотом, скрывшим его от шума лагеря, он опустился на поваленную березу и глубоко задумался.
   Он не мог вернуться к Ингульфу. Асгрим так и не выполнил ни одного из распоряжений своего наставника и благодетеля. Он не воспрепятствовал отходу Избранных с поля боя тогда, и он упустил случай лишить жизни венедского князя сейчас, когда судьба дала ему в руки такую возможность. А ведь это в корне переломило бы ход войны и во многом сгладило бы горечь тягостной неудачи.
   Но бесстрашный воитель не сумел поднять меча на человека, подарившего ему жизнь и вернувшего свободу. Он не мог, не имел права причинить вреда тому, кто был не просто неприятельским вождем, но неделимой частью своей земли - такой же могучей и такой же милосердной. Возможно ли убить землю? Самая мысль о подобном противна человеческому естеству.
   Выходит, он не оправдал надежд Ингульфа, учившего его двигаться к высшим целям, не останавливаясь ни перед какими средствами и способами? Выходит, не изжил в себе чувственных слабостей, предрассудков и ограничений, заставивших его вместо холодной ненависти испытать к своему врагу благодарность и уважение?
   Неизбежного не отвратить. Сын Берингара смирился с тем, что у него остался только один путь - самый короткий из всех.
   Он огляделся. Слишком громко пели птицы. Слишком яркой была трава. Слишком сильно пахли голубые незабудки, смотревшие на него из под кустов крушины желтыми глазками, чтобы обагрять здесь землю кровью. Асгрим встал, и, приволакивая отяжелевшую ногу, двинулся в самую глубь леса.
   Тропа петляла, ведя под уклон, с холма, покрытого лещиной и волчьим лыком. Где-то совсем рядом журчала невидимая река. Впереди опять показался просвет. Должно быть, Асгрим сделал круг.
   Впрочем, какая разница, здесь или там? Он взялся за рукоять меча, уже нагревшуюся под лучами солнца - как вдруг из-за молодых липок, над цветками которых вились пчелы, прямо навстречу ему выплыло светлое облако.
   - Путь еще не завершен, - услышал - или, скорее, почувствовал он странный успокаивающий голос. - Ступай, и не сомневайся ни в чем. Нет вины, в которой ты мог бы корить себя перед лицом неба. Нет закона, который был бы нарушен тобой перед очами твоих предков. Призвание твое - не в том, чтобы служить орудием чужой воли и неведомых тебе помышлений. Оно - в поиске своей собственной стези. Когда ты узришь в своем сердце бутон Немеркнущего Огня, ты поймешь, что еще не начинал жить.
   Асгрим вздрогнул. Мимо него легко, точно не касаясь земли, прошел высокий путник в светлых одеяниях. Слова его мгновенно оживили в памяти то, что сын Берингара услышал от Вотана-Всеотца в сияющем чертоге Валгаллы, но забыл почти сразу, посчитав видением разгоряченного раной воображения.
   - Ты можешь вернуться, а можешь остаться здесь, - путник на миг остановился. - Твоя дальнейшая судьба всецело в твоей власти. Не забывай об этом.
   И той же легкой, облачной походкой он прошелестел куда-то вдаль.
   Асгрим проводил его взглядом. В душе воцарилось странное спокойствие. На какое-то мгновение он и правда задумался, не остаться ли ему здесь? Однако потом перед ним всплыло суровое лицо Ингульфа. Поступить так, не разрешив всех мучительных вопросов и не разобравшись в сложной завязи отношений с магом Асгрим не мог. Чтобы достигнуть свободы, он не должен был оставлять за своей спиной и тени сомнения.
   Отодвинув так и не вытащенный из ножен меч, сын Берингара подобрал длинный сук, чтобы использовать его вместо посоха, и медленно тронулся в обратном направлении - туда, где, по его расчетам, находился лагерь готов, отступивших с поля битвы. Сначала он ступал еще с трудом - но с каждым шагом на сердце становилось все радостнее, точно рядом с ним шел кто-то невидимый, поддерживающий - и понимающий...
  
   Солнце клонилось к закату, и странно дрожал воздух у самой земли. Войско, измученное тяготами ратных трудов, но не покорившееся недругу, готовилось к краткому ночному отдыху. С утра начнутся новые тревоги - надо будет отходить через полесья и долы, уклоняясь от встречи с самыми боеспособными частями годов и отсекать пути более слабым, потрепанным и обескровленным боями. Снова делать засеки, устраивать стремительные налеты, заманивать в ловушки и готовиться к неизбежной решительной битве за свой отчий край. Однако в сердцах людей не было сомнений. Лишь шрамы да суровые тени между бровями изменили облик ратичей, мужественных детей своей земли. Не было стонов, ворчаний и сетований на судьбу - дружины Юных хранили невозмутимое молчание, почти не отличимое от вековой дремы окрестных лесов.
   Велимир, неизменно разделявший все тяготы войны со своими собратьями, расставлял часовых, обходил полки, чтобы потолковать перед сном с каждым из воевод, да поглядывал, как готовят у костров ужин.
   - Смотрите! - вдруг выкрикнул кто-то, нарушив столь желанное для уставших людей затишье.
   Воинство застыло.
   Над высоким холмогорьем, там, где сливалось с окоемом уже потускневшее небо, выросла немыслимо высокая фигура волхва, в долгом одеянии, с посохом в руках. Она, казалось, головой упиралась в облака, плечами раздвигала перелески, а ногами ступала по земле, приближаясь к становищу уверенным шагом воина.
   - Волоты идут! - загомонили гридни. - Волоты, нам на подмогу...
   С каждым шагом, однако, странная фигура точно уменьшалась, сглаживалась в своих размерах, и вскоре дивный морок развеялся: по примятой траве шагал усталой походкой молодой волхв - однако в волосах его блистала седина.
   А перед выстроившимся рядом ратичей его уже поджидал другой волхв - старый, седой, чья белая борода падала на грудь нескончаемым потоком прядей.
   - Вот и свиделись мы, Светозар, - приветствовал гостя Вед. - Как говорил я тебе тогда, более десяти лет назад. Теперь пути наши стали одной дорогой, а судьба - единою судьбою во Роде и во Прави.
   - Видать, так было предрешено Вещим, - улыбнулся в ответ Светозар.
   - Ведом ли тебе самый корень волховского призвания? - вопросил старец.
   - Волхвы - радари Влесовы, - отвечал Светозар. - Иному принадлежат и во ином кругорядь вещей прозревают. Но стезя их не токмо вышнее ведать, но и лад во Всемирье ладить.
   - Справно речешь, - согласился Ведислав. - Где ж вышнее урочище Прави потаенной? Где Град Вещего, кой всей Земле-Матушке нашей основа? Аль не видал ты его?
   - И видел, и не видел, - молвил Светозар. - Град Вещего - сердце человеческое. Се - капище, глубью смысла заполненное. Чрез то капище знающий и с отчими богами съединяется, и со всеми вервями пращуров своих. Однако ж град сей проявлен и во Яви. Се - Белая Отчизна детей Яриных, край, во котором мы с тобою сейчас стоим. Чащобы лесные да верши холмовые ему стены заградные, что от иншего защищают и всякое лихо отваживают. Светлы рощи и дубравы - хоромы распрекрасные. Середь них и люди единокровные, и дивы, и сами боги заедино пребывают в полном согласии. А кудесья этого края ни от кого не скрыты. Коль очи омыты родниковой водицею Прави, то увидишь округ себя и волотов, и стражей стихий, и навьих сородичей. Поелику нет нужды искать кой-то особый град за пределами этого града. Бел-горюч свет его сияет ослепительно. Он отражает злато духа нашего, немеркнущий образ Всеродовый.
   - Тако и есть, - подтвердил старый волхв с удовлетворенной улыбкой. - Я рад, что ты переступил порог чертога Вечности и вернулся во явь, ведающим ее исток. Много дел уготовано тебе богами, много свершений предстоит воплотить, чтоб искон Рода средь племен вятских возродился и Коло Прави, пройдя полный оборот, возвернулось к Златой Эпохе Сварожичей, исчерпав лихо кощного времени. Птица Сва, расправив семицветные крыла, уже поет нам новую песнь и песнь та славутная. В ней - гордость за сынов Яриных, коим принадлежит заря будущего, окрашенная лучами древнего солнца - солнца Белой Земли. Прошел ты стезями трудными сквозь толщу миров темную. Сведал вереницу дорог, чтоб на закраине всех земных путей узнать Беловодье отверстыми очами. Отныне по воле Велесовой ты - хранитель его заповедных врат.
   Ратники, стоявшие рядом, тихо зашептались. Многие слышали про Беловодье, но мало кто знал о нем толком.
   - Да, - склонил голову Светозар. - Много ликов у Белой Земли, да сердце у нее одно. И бьется то сердце сейчас прямо под нашими ногами. А потому - низкий поклон вам, ратичи Перуновы, за то, что стали для него необорным щитом от худа и лиха инородного!
   - Но где ж сей чудный град? - Велимир, все еще не понимая волхвов, нетерпеливо выступил вперед. - Коль видел его - поведай нам!
   - Да ты и сам его каждый день видишь, да не узнаешь, - Светозар улыбнулся.
   - Я видел его лишь однажды, - признался князь. - В холодных водах Бело-Озера.
   - Нет, - Светозар покачал головой, - то лишь одно из отражений, во вещем проявленное. А Белый Град... Каждый день от утренницы до заката смотришь ты на хоромы его, да все никак не можешь их признать. Видишь стены, что идут округ него сплошной опояской? - он указал на кущи лесов. - Видишь улицы и мосты, что град сей на несколько частей разделяют? - вытянул длань в сторону рек и холмов. - Простор и краса Белой Земли пребудут с вами от века до века, ибо вы - дети ее, Сварожьим огнем согретые, млеком Лады-Матушки вскормленные и сурьей Белосветной прави напитанные. Здесь - сердце и ост Земли, душа Богомирья и капище Родовой сути, что пред каждым из вас середь трав и цветов расстилает облачные ковры Ирийских кущ...
   Собравшиеся возле молодого волхва люди в волнении смотрели за направлением его руки. Всем показалось, что не только посветлел свод небес, заиграв бирюзовыми бликами, но оделись бахромой златых блесток кроны высоких дерев, засеребрились в лугах рощелья, зазвенели янтарем и самоцветами голубые ручьи и протоки. А за этим многоцветным узорочьем уже проступали тонкими гранями совсем иные контуры, подобные сияющим теремам с широкими кровлями, фигурным светелкам и точеным башням, прорезающим изумрудный полог необъятного неба...
  
  -- Книга 3. Разорванный круг
  -- Пролог.
   Старый король умирал. Жизнь уходила из него по капле, вместе с пропитанными кровью тряпками, вместе с угасающим дыханием.
   Вокруг стояли его соратники, вожди покоренных племен, главы дружин. Эорманрик обвел их туманящимся взором. Он уже почти ничего не различал. Ему вдруг показалось, что ложе его обступили Ансила, Эдиульф и Вультвульф, его единокровные братья, умерщвленные его рукой в пору их юности. Он видел улыбки на их бледных лицах, светящиеся торжеством глаза. Они звали его к себе тихими голосами...
   - Юннимунд, сын мой, подойди, - с усилием прошептал конунг, отгоняя наваждение.
   Наследник подошел, опустился на колено.
   - Прости меня. Я оставляю тебе нашу державу в тяжелое время. Кто мог подумать, - слова давались королю с трудом, перемежались со стонами, - что наши рабы, покоренные и изгнанные в самые дальние уголки лесов и степей, дерзнут поднять мечи против своих хозяев, да еще и сражаться против нас лицом к лицу!
   - Мы накажем их, отец, - склонил голову Юннимунд.
   - Я хочу, чтобы меня похоронили по обычаю наших предков, ныне забытому вами, - продолжал вождь слабеющим голосом. - Я хочу быть сожженным на погребальном костре, дабы прах мой слился с землей, а дыхание растворилось в небе.
   - Это будет исполнено, отец, - обещал Юннимунд.
   - Ты уже достаточно мудр, чтобы принять на себя обязанности вождя, - слабо улыбнулся Эорманрик. - Тебе предстоит... - голос его прервался, глаза закатились, и он затих.
   Никто толком не знал, кто же нанес королю смертельную рану. Одни говорили, что это венды подослали убийц, отомстив за недавнюю расправу над несколькими своими соплеменниками, привезенными в Архемайр. Другие утверждали, что виной всему ссора с вождем ругов, заколовшим Эорманрика и сумевшим укрыться в земле сарматов.
   Как бы то ни было, но войско, лишившись своего предводителя, не успело соединиться с дружинами Юннимунда, ослабленными войной с вендами. Королевскому сыну пришлось отступить, ибо вместо подкреплений из Архемайра в венедский край явились степные дружины из Сарматии, чтобы поддержать его врагов.
   Теперь все жители в пределах обширной Готии пылали гневом и жаждой мести, но не знали, на кого должно обрушиться их возмездие. Повинуясь душевному порыву, Юннимунд дал клятву у смертного одра Эорманрика до конца жизни сражаться с лесными дикарями, осмелившимися бросить вызов божественной воле Амалов и погубившими самого великого вождя, которого помнили готы.
   Тело могучего воителя, наводившего беспримерный страх на все соседние племена и народы медленно остывало, а волки, огромными стаями вышедшие из лесов к стенам Архемайра, подняли заунывный вой. Они провожали в последний путь того, кто был с ними существом одной крови...
  
   Глава 1. Осколки былого величия.
  
   Тень от высоких маслин укрывала от жаркого майского солнца, но капли горячего пота вновь и вновь выступали на лбу и висках. Луций Прим, отирая их краем желтой льняной туники, с прищуром смотрел на Аппиеву дорогу. Вымощенная большими прямоугольными камнями, вытесанными из серого базальта, которые со времен Аппия Клавдия Цека покрылись бесчисленными выбоинами и вмятинами от ступиц повозок, она широкой лентой тянулась между цветущих кампанских вилл, утопающих в виноградниках, старых колумбариев Цецилиев и Юниев Силанов, гипогеев и катакомб святого Каллиста.
   Имение в тысячу югеров земли было подарено Септимием Севером легату Сексту Манию Приму за его помощь в борьбе с Клавдием Альбином. С той поры здесь разрослись виноградники, появились новые беседки в гестатионе, три фонтана со статуями фавнов, писцина в окружении цветников. При деде Луция на земле уже работала почти сотня рабов, выращивая пшеницу, оливковое масло и виноград. Однако именно Гессий Прим предрек упадок Империи. Приток добычи и невольников неизбежно сокращался, так как больших и успешных войн августы уже не вели, сосредоточившись на обороне рубежей римского мира. На смену рабам приходили колоны, все большее число римлян покидало города, чтобы заняться хозяйством на земле, дающей хоть какой-то достаток. Управителями городов становились люди из сословия декурионов, смещавшие прежних нобилей, всадники взяли в свои руки откуп налогов с провинций, а в долговую кабалу к менсариям попали даже именитые сенаторы и члены императорской фамилии.
   Оставив военную службу два года назад, Луций Прим перебрался из разрываемой противоречиями столицы в свое родовое имение, чтобы здесь, в двух миллариях от благодатной Капуи наслаждаться свободой под сенью цветущих деревьев. Ветеран желал покоя и отдохновения. Он вспоминал былые походы за кубком фалернского вина, следил за насадкой плодоносящего винограда и сам подрезал длинные лозы, любовался камелиями и мимозами, которые старый вольноотпущенник Фрикс, не захотевший покинуть своего хозяина, высаживал в амбулатионе.
   Еще бывший трибун подолгу следил с высоты открытой террасы, соединяемой с домом длинным портиком и выдающейся над окрестностями за счет насыпного холма, как тянутся, поднимая бурую пыль, эсседы, биги, цисиумы и бастерны, запряженные лошадьми разных мастей - от сирийских меринов до британских соловых жеребцов. Громыхая колесами, они катились мимо лугов и оросительных каналов, милевых столбов и древних рощ Марса и Деметры с остатками языческих кумирен.
   К Приму медленно подошел Фрикc.
   - Опять грустишь, хозяин? - спросил он тихо.
   - Я помню, - с легким вздохом заговорил бывший трибун, - как мы с отцом часами наблюдали за дорогой. Смотрели, как идут в Рим караваны с поклажей, мелькают пестрые свиты иноземных посланников, неутомимо ковыляют на приземистых мулах путешественники, гордо скачут кавалеристы в начищенных до блеска доспехах. А теперь все чаще повозки идут из Рима. Редко увидишь послов азиатских царьков или германских вождей - теперь посланников к ним на поклон посылает сама столица. Каждый день разорившиеся беженцы со всеми пожитками уносят ноги из Вечного Города, а среди гарцующих в ярких палудаментах всадниках не увидишь италийских лиц - или гельветы, или мавританы...
   - Времена изменились, - также тихо, но веско проговорил вольноотпущенник. - Империя стала другой. Варварский мир с каждым днем все теснее зажимает нас в свое кольцо.
   Прим горько усмехнулся и махнул рукой, направившись по аллее к фонтану, выложенному из черного известняка в виде шести больших черепах, вокруг которого пели горихвостки и иволги. Он уже почти дошел до мраморного гартибулума с тремя ножками, выточенными в форме лап грифонов и переносной катедры, чтобы, присев напротив гремящих водных струй, охлаждающих лицо, отведать миндаля и тарентийских устриц, как вдруг со стороны ксиста его окликнул янитор Агазон.
   - Господин! - голос раба прозвучал взволнованно. - Прибыл гонец императора из Рима.
   Прим на мгновение наморщил лоб.
   - Проводи его в триклиний. Пусть посланнику августа дадут мульсума и накормят его коня. Скоро я выйду к нему.
   Быстрым военным шагом хозяин виллы достиг каведиума, залитого игривыми солнечными бликами, и прошел в задрапированный синими портьерами таблиний, где скинул с себя пропотевшую тунику, облачившись в трабею из белой шерсти с алой каймой. Прим невольно почувствовал легкое волнение. За минувшие два года он очень редко принимал гостей в своем имении. Поначалу старые знакомые еще навещали отставного ветерана, но очень скоро о нем все забыли. Тем удивительнее оказалось неожиданное внимание к себе августейшей особы.
   В триклинии перед бывшим трибуном предстал императорский вестовой в кольчуге с серебряными фалерами, надетой поверх черной варварской рубашки-камизы, и в синих варварских бракках. Лацерна его была запачкана грязью и пылью. Низкий лоб, закрытый коротко стрижеными волосами, цепкие черные глаза, почти прижатые к переносице и продолговатый подбородок выдавали в нем бритта. При виде хозяина дома он поднялся с гостевого лектуса и приложил кулак к груди. Однако Прим жестом остановил его приветствие.
   - Какое дело привело посланника блистательного августа в мой дом?
   Гонец протянул свернутый пергамент.
   - Август Валент, правитель Востока, находящийся сейчас в Риме, просит тебя прибыть на Палатин. Он хорошо помнит тебя и нуждается в твоих услугах.
   Прим посмотрел на вестового вопрошающе.
   - Готы на границе диоцеза Фракии пришли в движение, - нехотя пояснил тот. - Их теснит с северо-востока неизвестное племя, заставляя покидать привычные места обитания. Судя по всему, новые варвары пришли со стороны Сарматии, опрокинув кочевые племена, а дружины готских вождей бессильны остановить столь мощный поток. Они вынуждены смещаться к нашим рубежам и просят у августа помощи и защиты.
   Прим развернул пергамент с императорской печатью и бегло пробежал его глазами.
   - Как называется это племя?
   - Германцы зовут их уннами, - ответил посланник.
   Бывший трибун оторвал взгляд от краткого эпистолярия, выведенного рукой искусного скрибы и вперил взгляд в лицо гонца.
   - Унны? - переспросил он.
   Слово это вызвало в памяти какие-то неприятные отклики.
   - Мы отправимся через час, - Прим уже принял решение. - После того как отобедаем и я отдам необходимые распоряжения по дому.
   Посланник склонил голову в знак согласия.
   Пока бывший трибун напутствовал Фрикcа, он пытался разобраться в ворохе собственных воспоминаний и сложить их в единую картину. После оставления военной службы он по-прежнему интересовался положением дел на границах Империи. Скудные слухи о продвижении варварских войск за Данувием, изменившем равновесие сил среди сарматских и готских племен, уже доходили до него. Окрепшие дружины венетов, подмяв под себя несколько степных племен, смогли нанести поражение дому Амалов, разрушив империю Германариха, казавшуюся несокрушимым форпостом Рима. Сам король тервингов умер от тяжелой раны, так и не сумев остановить напор опасных воителей с востока. Теперь же, воспрянувшие и увеличившиеся числом войска нового варварского короля, которого готы называли Фелимером, а сарматы - Баламиром, стали хозяевами многих земель и неуклонно приближались к римским границам. Они привлекли к союзу против готов и племена сарматов, и племена эрулов, самоназвание же их союза было очень созвучно тому обозначению, которое Прим услышал от императорского посланника. Унны... Кажется, тень новой и страшной угрозы уже нависла над Империей. Август волновался не напрасно.
   Прим косо усмехнулся. О Валенте он был невысокого мнения. В отличие от решительного и целеустремленного Юлиана, всегда шедшего до конца, Флавий Юлий не отличался душевным благородством и постоянством своих намерений. В делах управления государством он преуспел еще меньше, чем на военном поприще, и бывший трибун, скорее, доверил бы ему хозяйничать в мясной лавке, нежели носить пурпур и распоряжаться судьбами людей. Соправитель его и племянник, август Грациан, был гораздо более ловким и изворотливым, но столь же мало думал о судьбе подданных, что и Валент. Однако, как видно, так было угодно провидению: в самое отчаянное время, когда Империя сильнее всего нуждалась в твердой руке властителя, она оказалась доверенной двум мелким чиновникам, более заботящимся о своем кармане, нежели о будущем государства.
   Слуги между тем накрыли большую квадратную мензу и выставили кратер с цекубским вином из Южного Лациума, в которое были добавлены ягоды мирта и лепестки фиалок. Гонец Валента, скучающим взором рассматривавший фрески с изображением сбора винограда и отдыхающих сатиров, а также гипсовую лепнину и потускневшие канделябры, немного оживился, уловив в воздухе дразнящий запах свинины, приправленной сильфием, семенами сельдерея, медом и гарумом. Также ему были предложены гусиная печень в сушеной мяте, копченая макрель и зелень рапунцеля.
   - Что еще нового в Риме? - спросил Прим, по-солдатски прямо присаживаясь на имус с высокой спинкой. - Как здоровье августа Грациана?
   - Флавий Грациан чувствует себя прекрасно и преисполнен далеко идущих замыслов, - с загадочной улыбкой проговорил посланник, представившийся хозяину виллы римским именем Леонтий Руфус. - Наш благословенный император как всегда мудр и предусмотрителен, несмотря на свою молодость. Доверительно могу сообщить тебе, что он подумывает о походе за верхний Рейн против лентиензов.
   - Что же делает в Риме его дядя Валент?
   - Владыка Востока озабочен делами на границе с Данувием. Он попросил племянника о военной помощи и призвал в западную столицу корпус федератов Генобавта.
   - Франков? - удивился Прим.
   - Мы не можем сейчас ослаблять границы обеих Империй выделением вексилационов. Федераты, если только в качестве препозита над ними будет стоять какой-то благонадежный Империи человек, - Руфус сделал многозначительную паузу, - помогут сдержать натиск новых варваров, пока с Востока не будут переброшены подкрепления. И человек этот должен быть знаком с германскими и сарматскими делами не понаслышке. Так полагают все сенаторы.
   - Я понял тебя, - невозмутимо отозвался Прим. - Кто из вождей визиготов сейчас ведет борьбу с уннами?
   - Ты знаешь его. Это Атанарик, сын Аорика.
   Бывший трибун усмехнулся. Он еще помнил, как Валент грозился привезти Атанарика в Рим, прикованным к своей колеснице, но после утомительного похода за Данувий и невразумительной победы над одним из его отрядов, сумевшим отступить без больших потерь, заключил вынужденный мир. Зато с той поры август взял себе новый звучный титул: Валент Готский.
   - Отношения с Атанариком сейчас самые дружественные, - продолжал посланник, налегая на рыбу. - Король визиготов даже обещал прекратить гонения на проповедников истинной веры.
   - Валента не оставляет надежда обратить германцев в арианство? - губы Прима расплылись в насмешке.
   Бывший трибун скептически смотрел на пристрастия императора, которые тот изо всех сил стремился насаждать в пределах Империи и за ее границами. Прим был далек от религиозных споров и попыток трактовки христианских догматов. Он не понимал старого учения Церкви с ее признанием абсолютной природы Спасителя, не понимал и популярных ныне утверждений о неравенстве Бога-Отца и Бога-Сына. Положа руку на сердце, он мог признаться себе лишь в одном: ему гораздо ближе древняя вера предков, которую столь безуспешно пытался защищать император-воин Юлиан. Христианство же, выросшее из некогда презираемой римлянами религии рабов и превратившееся в могучую идеологию правящей власти, было ему явно не по нутру.
   Руфус нахмурил лоб.
   - Август надеется на благоразумие варваров, - сказал он серьезно. - Он желает направить к готам священников, искусных в проведении религиозных диспутов, чтобы просветить их заблудшие души и освободить от невежества. Язычники неизбежно должны склониться перед силой Божьего слова.
   - Что ж, пусть будет так, - равнодушно согласился Прим, чтобы закончить эту не слишком приятную для него беседу. Он хорошо понимал скрытые мотивы императора. Если бы готы, а за ними и все другие воинственные народы, висящие над Римом вечной грозовой тучей, отказались от своих племенных культов, приняв христианскую веру, они стали бы безоговорочно зависимы от Церкви, от августа и любой проводимой ими политики. Религиозное обращение лишило бы их своеволия, сделав послушным орудием в руках Рима. Тут замыслы императора были безупречны.
   После трапезы настало время отправляться в дорогу. Несмотря на все уговоры Фрикса запрячь для него тригу, Прим твердо решил ехать верхом. В сопровождение себе он взял молодого и крепкого раба Туазала, велев ему помимо багажа прихватить с собой меч и кинжал - даже в самом сердце Империи сейчас нельзя было чувствовать себя надежно защищенным, а беспечные путешествия нередко заканчивались трагедией. Дороги наводнили любители легкой наживы, которых не успевали вылавливать солдаты викариев, подразделения которых комплектовались из ветеранов германских ауксилий. Особое озлобление разорившихся масс населения вызвал новый закон против бродяг, по которому любой скиталец, не способный доказать статуса свободорожденного, объявлялся колоном, бежавшим от землевладельца. Он привел к появлению многочисленных кочующих шаек из бывших мастеровых и ремесленников городов, лишившихся заработка. Временами эти шайки пополнялись ветеранами, обделенными земельными наделами после окончания военной службы. Крупные землевладельцы пытались бороться с этой проблемой, в обход закона создавая собственные вооруженные отряды-буцеларии и свои тюрьмы.
   После полудня Прим, Руфус и Туазал выехали верхами из ворот имения, провожаемые неспокойным взглядом вольноотпущенника Фрикса. Копыта трех скакунов бодро цокали по разогретому солнцем базальту. Холмы, рощи и луга, купающиеся в полуденной неге, проносились мимо их взора. На просторных полях пастухи в серых долматиках с отвислыми рукавами перегоняли стада коров и баранов. Аппиева дорога была на удивление пустынна. Всадники обогнали лишь реду комедиантов, обтянутую парусиновым тентом и запряженную двумя ленивыми мулами, и телегу торговца тканями, подпрыгивающую на бугорках, из которой доносилась грубая ливийская брань.
   Однако не доезжая до Минтурны, сильный шум за спиной заставил путников оглянуться и придержать лошадей. На них неслась целая кавалькада.
   - Дорогу префекту претория Флавию Лупицину! - прокричал смуглолицый всадник в пенуле из плотного оранжевого кастора с откинутым капюшоном, скакавший впереди карпентума, обитого бархатом и отороченного прядями золотой бахромы. Руки всадника до локтя были увиты тяжелыми браслетами, в ушах сверкали серьги в форме морских звезд. Кавалькада пронеслась стремительно, подняв густую пыль. Следом за экипажем рысью двигались пятеро рослых конников с тяжелыми спатами на перевязях. Цепкий взгляд Прима сразу отметил атлетизм их фигур: узловатые руки, плиты грудных мышц, выпирающих из-под кольчатых рубах, ширину массивных плеч. Воины сопровождения мчались налегке - без шлемов и щитов.
   - Это гладиаторы, - проследив за направлением взгляда бывшего трибуна, сказал Руфус. - Флавий Лупицин первым в Риме ввел моду набирать охранение из лучших бойцов арены. Теперь ему подражают даже некоторые сенаторы.
   Приму оставалось лишь покачать головой.
   Солнце палило все нестерпимее. Кони начинали нервно взбрыкивать и кусать удила. Всадники не успевали вытирать лбы.
   - Остановимся в таверне Трех Привалов, - предложил Руфус. - Лошадей вымоют и накормят, а мы передохнем и выпьем по кубку местного альбанского вина. Заверяю тебя, оно здесь весьма недурное.
   Прим не стал возражать.
   Таверна Трех Привалов была хорошо известна всем путешественникам, имевшим обыкновение передвигаться по Аппиевой дороге. Когда-то в ней неизменно любил останавливаться Цицерон.
   За милевым столбом Адриана, на гранитной плите которого был выбит точный отчет о средствах, выделенных императором на ремонт этого участка дороги и пожертвованиях жителей Минтурны, перед путниками предстало довольно внушительное двухэтажное строение из потемневшего известняка с дощатой крышей и облупившейся вывеской. С левой стороны от него сгрудились хозяйственные пристрои и склады. Справа, возле крытого двора коновязи с распахнутыми воротами сидели на пустых винных бочках слуги хозяина таверны, в ожидании богатых путешественников игравшие в кости. Бросив им поводья коней и два дупондия, Прим со своими спутниками проследовал в трапезную Трех Привалов, занимавшую весь нижний этаж заведения. Верхний отводился под комнаты постояльцев.
   Увы, времена безупречного порядка и разделения имущественных классов в Империи остались далеко позади. Теперь гостиницы и придорожные таверны представляли собой помещения смешанного типа, не разграничиваемые, как прежде, на мансионесы для патрициев и стабулярии для плебеев. Найти в них приют мог каждый, имевший в дорожном кошеле или подкладке плаща звонкие денарии. Потому общество, собиравшееся в трапезных, обыкновенно было самым разношерстным.
   Зал оказался просторным и светлым из-за множества окон. В самом конце его трещал очаг, а стены вокруг, на тусклых фресках которых еще можно было угадать крылатых гениев, вакханок в развевающихся одеждах и парусные биремы, бороздящие пенные воды, покрывали следы копоти. Между окон пестрело несколько картин, основными мотивами которых были продукты животного и растительного происхождения, выписанные со всей тщательностью. Вперемешку с ними на гвоздях висели кровяные колбасы.
   Путники миновали входные колонны, оплетенные понизу высокими декоративными бутылями, и подошвы их зашелестели по мозаичному полу, затертому до такой степени, что на нем с немалым трудом угадывались двенадцать знаков Зодиака. В нос ударил запах жаркого, которое готовили за линялой синей занавесью в дальнем углу зала.
   В помещении было десять больших столов, обставленных широкими скамьями, но только три из них в этот час занимали посетители. И если греческие торговцы, приглушенно говорившие о чем-то, шевеля надушенными усами и бородами, и путешественник персидской внешности, восседавший на бархатных подушках перед разложенным свитком папируса, не привлекли внимания Прима, то компания, разместившаяся в середине зала, заставила его на миг задержать шаг. Бывший трибун сразу узнал телохранителей префекта претория, обогнавших его на дороге. Гладиаторы шумно развалились на скамьях с кубками вина, перемежая слова потоками грубого смеха и скабрезными ругательствами. Сам префект был среди них, он по-патрициански возлежал на левом боку, упираясь локтем в круглый валик, и ковырял пальцем в зубах. Плешивый, с заплывшими маленькими глазками и горбатым носом, он был закутан в тогу претексту с пурпурным подбоем и постоянно дергал одним плечом - по-видимому, его беспокоил какой-то скрытый недуг, о котором свидетельствовала и нездоровая бледность на пухлых щеках.
   - Хозяин! - Руфус невозмутимо окликнул появившегося из-за занавеси чернобородого человека с замасленными рукавами сиреневого хитона, на шее которого висела массивная серебряная цепь с круглым кулоном. - Кувшин альбанского! Еще пусть принесут твоего пшеничного пирога с медом.
   Владелец таверны понятливо кивнул.
   Прим и Туазал прошли к окну следом за императорским посланником, ловя на себе бесцеремонные взгляды гладиаторов, с головы до пят оглядевших новых посетителей. Бывший трибун снял пенулу, свернув и положив ее на скамью, Руфус последовал его примеру и тоже освободился от тяжелого сагума. Телохранители префекта, отвлекшиеся было от своих разговоров, вновь загудели в полный голос, гремя кубками и пересмеиваясь между собой. До Прима донеслись обрывки рассказов о похождениях сенаторских жен и беспутном президе Лузитании, за три дня пребывания в Риме спустившем в лупанарах и игральных домах все свое состояние.
   - Похоже, нравы в столице окончательно пали, раз даже презренные псы арены зубоскалят о людях высшего сословия в присутствии своего патрона, - хмуро пробормотал Прим.
   Руфус хотел что-то ответить ему, но постук копыт снаружи заставил его выглянуть в окно.
   - Сарматы, - промолвил он.
   Прим проследил за направлением его взгляда и увидел подъехавших к таверне всадников в алых плащах и конусовидных шлемах с белыми султанами. Соскочив с седел и гремя длинными ножнами мечей о кольчуги, они отдали лошадей слугам хозяина Трех Привалов.
   Сарматов было двое. Старший, с темноватой бородой, тронутой седыми прядями, отличался мужественным выражением лица, черты которого были словно выточены резцом из твердого мрамора. И неопытному глазу было понятно, что это бывалый воин. Молодой имел светлые волосы и еще совсем мягкую бородку, но осанка и поступь его говорили об уверенной силе и душевном спокойствии.
   Вскоре наездники степей уже были в трапезной.
   - Это аланы, - со знанием дела сказал Руфус. - Должно быть, из числа федератов, что обороняют границы Понта или служат у армянского Папа.
   Прим кивнул. Старший из алан показался ему смутно знакомым, однако он повидал за свою жизнь стольких варваров, что вспомнить, где могли пересекаться их пути, не представлялось возможным.
   Новоприбывших заметили и охранники префекта. Гладиаторы, покачивая головами и перешептываясь, встретили вступивших в зал воинов вызывающими взглядами. Только на мгновение старший сармат сдвинул брови, но уже вслед за тем хладнокровно прошел в дальний угол трапезной и подозвал хозяина.
   - Чтоб я оглох! - не удержал восклицания рыжеволосый гладиатор с мясистым лицом, висок которого украшал треугольный шрам, а мочка правого уха была порвана. - Эти доители степных кобыл изъясняются на языке Виргилия. Ущипни меня, Авкт, если я брежу.
   - Да, долгошлемные лепечут по-латыни, - признал тот, к которому он обращался.
   Не обращая внимания на замечания гладиаторов, сарматы разместились за столом, отстегнув тяжелые мечи и сняв шлемы, а старший из них на хорошей латыни велел хозяину принести гороховую похлебку и запеченную утку с соусом. Было видно, что они проделали длинный путь и устали с дороги. Вина они не заказали.
   - А мне говорили, что кочевники напиваются до одури и потом валяются у своих шатров или орут дикие песни, - заметил один из гладиаторов, не спускавших глаз с сарматов.
   - Я слышал, что скифы и сарматы начинают пить вино, едва выучившись ходить, - поддержал его другой, желтолицый с пухлыми африканскими губами и волосами пепельного цвета. - Они и воюют всегда хмельные.
   Внимание к гостям таверны со стороны охранников Флавия Лупицина только возрастало.
   - Эй, брат! - не удержался рыжеволосый, обращаясь к старшему сармату. - Отведай альбанского вина! Оно куда лучше того дрянного пойла, что ты привык пить в своей кибитке.
   - Не отказывай себе в удовольствии, раз ступил на землю благословенного Рима! - подхватил тот, кого называли Авктом.
   В этот момент Флавий Лупицин, прищурив свои мелкие глазки, наклонился к уху своего помощника с золотыми серьгами в ушах и что-то ему нашептал. Тот ухмыльнулся и громко сказал гладиатору, сидевшему с краю скамьи.
   - А ну-ка, Крисп, спроси у этих степных детей, есть ли у них разрешение на путешествие по Кампании и Лацию, заверенное викарием.
   Охранники разом развеселились. Крисп, тяжелый и длиннорукий галл с почти покатым лбом и бурыми волосами, торчащими ершом, сопя, поднялся и приблизился к сарматам, уже принявшимся за утку.
   - Известно ли чужеземцам, - загрохотал он, - что для перемещения по италийской земле нужно особое разрешение?
   Сарматы молчали, невозмутимо поглощая пищу.
   Крисп оглянулся на своих товарищей и пожал плечами.
   - Они либо глухие, либо потеряли языки от наших изысканных блюд.
   Он нагнулся над старшим воином и заглянул ему в лицо.
   - Покажи мне документ, заверенный должностным лицом. Он называется тессера хоспиталис.
   Сармат долго молчал, глядя на гладиатора и обдумывая свой ответ. На лице его на миг промелькнуло выражение гнева, но он тут же овладел собой.
   - У нас нет такого документа, - наконец ответил он как мог спокойнее.
   - Вы слышали? - Крисп усмехнулся товарищам. - У них нет разрешения! Друзья мои, - он вновь наклонился к сармату, - вы нарушаете законы Империи и нашего благословенного августа. Если нет документа, то нужно платить особую пошлину.
   - Я не хуже тебя знаю законы римлян, - пристально посмотрев ему в глаза, произнес старший сармат. - Они позволяют союзникам Империи, состоящим на военной службе, без помех передвигаться по стране в условиях военных действий на границах. Мы следуем в Рим к комиту, собирающему войска для отправки за Данубий.
   Однако Крисп не был смущен этим ответом.
   - Слишком много развелось в последнее время всяких "союзников", свободно гуляющих по нашей земле, - проворчал он. - Безродные варвары чувствуют себя у нас как дома...
   - Тебе ли говорить о чистоте крови? - усмехнулся сармат. - Или галлы уже перестали быть варварами?
   - Я гражданин Империи! - гневно прогремел Крисп, но тут же ошарашено взглянул на сармата. - Откуда ты знаешь, что я галл?
   - Твое происхождение написано на твоем лице.
   К столу сарматов уже подошли Авкт и еще два охранника префекта. Обстановка в таверне накалялась.
   - Эти коневоды невежественны и не знают, как подобает вести себя на земле великого Рима, - заявил Авкт. - Префект претория Флавий Лупицин представляет здесь закон, и мы, его служители, говорим от его имени. Потому с вас - по десять денариев с каждого, или префект прикажет применить силу, - он обернулся, подмигивая товарищам.
   Молодой сармат уже положил руку на рукоять меча, однако старший удержал его.
   - Теперь префекты в Империи издают законы? - спокойно спросил он. - А как же император?
   - Для варвара ты слишком много болтаешь, - потерял терпение Крисп. - Платите, если не хотите оказаться в темнице!
   Он положил свою большую ладонь на плечо молодого сармата, но в следующее мгновение оказался на полу. Это степной воин выкрутил его руку столь молниеносным захватом, что Крисп потерял равновесие и упал.
   Двое других гладиаторов схватились за спаты, однако старший сармат уже стоял перед ними лицом к лицу. Его руки легли на их кисти и намертво сковали свинцовой тяжестью. Герои арены, покраснев от напряжения до корней волос, но так и не вытащив клинки даже на волос, были вынуждены признать, что бессильны перед невероятной силой кочевника.
   Луций Прим, некоторое время безмолвно наблюдавший эту сцену, наконец поднялся из-за стола.
   - Если каждый цирковой раб будет оскорблять друзей Империи, то скоро наш благородный Валент останется без союзников, - сказал он охранникам префекта, взглянув на них в упор.
   Под суровым взором бывшего трибуна те немного растерялись.
   - А ты кто такой и почему вмешиваешься не в свое дело? - хмуро спросил Авкт, стараясь побороть недовольство.
   - Верный слуга августа Флавия Юлия, следующий в Рим по его личному приглашению.
   - Вот и следуй далее, верный слуга августа, - весьма нелюбезно отозвался Крисп, поднимаясь с пола и потирая ушибленное бедро. - А нам предоставь выполнять нашу работу.
   - Однако варвар прав, говоря, что союзники империи свободны в своих перемещениях. Я не думаю, что император будет рад узнать о своеволии одного из своих префектов.
   Крисп огляделся. Народу в таверне было слишком много, чтобы можно было тайком избавиться от свидетелей, и он со вздохом отступил под защиту хозяина. Флавий Лупицин, который по-прежнему не произнес ни слова, равнодушно наблюдая за происходящим, сделал глазами знак остальным гладиаторам вернуться за стол.
   - Благодарю тебя, - сказал старший сармат Приму и неожиданно улыбнулся. - Небо одарит тебя своими благами за душевное благородство, которое столь редко сейчас встретишь среди римлян. Если когда-нибудь доведется - я отплачу тебе тем же. Пусть хранят тебя твои боги.
   С этими словами он подозвал своего товарища, и степные воины поспешили покинуть трапезную.
   Прим снова сел за стол, взяв в руки кубок недопитого вина. Краем глаза он заметил, что префект снова что-то шепнул своим телохранителям. Послушно кивнув, рыжеволосый гладиатор поспешил догнать сарматов. Те уже вывели из загона коней, когда посланник префекта остановил их, подняв руку. Из окна трапезной был хорошо слышан разговор, состоявшийся перед дверями таверны.
   - Флавий Лупицин предлагает вам поступить к нему на службу, - сказал гладиатор. - Он не последнее лицо в Империи, и полномочия его простираются далеко. Наш хозяин не так давно оказал немалые услуги самому августу Флавию Юлию Валенту, а благодарность императора безгранична.
   - Передай своему хозяину, - ответил старший сармат, занося ногу в седло, - что нас не интересует его предложение. Мы свободные люди и сами привыкли выбирать, кому и чему нам служить.
   - Ты допускаешь большую ошибку, варвар. Повторяю тебе: Флавий Лупицин - важная фигура в государстве, и от него многое зависит. Я бы не рекомендовал тебе огорчать его отказом. Вам будет положено хорошее жалованье, и вы ни в чем не будете нуждаться.
   - Мы и так ни в чем не нуждаемся, - усмехнулся сармат. - А свои советы оставь для тех, кому они больше пригодятся.
   "Клянусь Юпитером, я уже где-то слышал этот голос и видел это лицо", - вновь подумалось бывшему трибуну.
   Вскоре цокот копыт степных воинов затих, а растерянный гладиатор продолжал стоять перед таверной, морща лоб и хмуря брови.
   - Когда-нибудь еще встретимся, - пробормотал он, не сводя с дороги взгляда, в котором клокотала ненависть. - И тогда нам никто не помешает...
   - Нам тоже пора, - напомнил Руфус своему спутнику, впавшему в глубокую задумчивость.
   Прим молча поднялся и последовал за императорским посыльным. Туазал поспешил за ними, прихватив пенулу хозяина.
   Через некоторое время путники уже миновали Таррацин, не преминув полюбоваться большой кирпичной гробницей сыновей Секста Помпея. А еще через пару часов въезжали в большие Капенские Ворота древней Сервиевой стены, восстановленные три столетия назад Диоклетианом в их первозданном виде. Рощи и луга пригорода столицы сменились тесными кварталами Целия, большую часть которых теперь составляли инсулы - грубые пятиэтажные дома бедняков с деревянным каркасом.
   Люд Субуранского района был самым разноплеменным: от коричневых египтян с вьющимися угольными волосами до белокожих германцев с рыжими косицами и желтоватых сирийцев с острыми заплетенными бородками. Обилие рынков и базаров, переполненных торговцами, попрошайками и авантюристами, делало это смешение масс еще более причудливым. В глазах сразу начинало рябить от алых греческих хитонов, полосатых персидских халатов и клетчатых суконных плащей пиктов. Попадались даже индусы в высоких белоснежных чалмах.
   Прим и его спутники пробивались через сутолоку толпы под крики детворы и лай собак. Обогнув старую базилику и храм божественного Клавдия, они оставили по правую руку термы Каракаллы и направились к Палатину.
   Главный из семи холмов, на которых когда-то и зародился Вечный Город, по-прежнему оставался центром всей политической жизни столицы и Империи. Ныне на нем размещались сразу пять дворцов: мраморный домус Августа с прилегающими к нему греческой библиотекой и храмом Весты; домус Тиберия; домус Калигулы, связывающий Палатин с Капитолием, домус Флавия, построенный Домицианом, и огромный Домус Севириана - место нынешнего обитания властителей римского мира. Этот монументальный дворец с обилием колонн и фонтаном, возведенный любителем архитектурных изысков Септимием Севером, поражал своим великолепием. Его многоэтажная громада была видна издалека.
   Путники вели к нему коней шагом по гулким мостовым в окружении высоких олив Фарнезских садов и капителей храма Кибеллы. У акведука Клавдия дорогу им преградили скутарии из императорской схолы, но, узнав Руфуса, без слов пропустили дальше, даже не потребовав предъявления свидетельства с печатью Грациана. Прим бросил задумчивый взгляд на покрытые позолотой доспехи и круглые красные щиты-туреосы с золотыми львами этих рослых и крепкоплечих солдат, заменивших легендарных преториацев. Старую дворцовую гвардию, переставшую отличаться надежностью и погрязшую в интригах, расформировал еще Константин, заложив основу нового войскового подразделения, включающего саггитариев, скутариев и клибанариев под общим началом магистра оффиций, беззаветно преданного августу. Эти солдаты имели всестороннюю подготовку, отличаясь умением биться и в пешем, и в конном бою, а также владеть всеми видами оружия. Впрочем, даже среди них теперь стало попадаться все больше рекрутов из варварских племен, идущих на смену италикам.
   Остий Домуса Севириана вел в широкий портик, ярко залитый солнечным светом, за которым в окружении еще трех портиков с колоннами коринфского стиля блистала словно отполированная гладь имплювия. В нем властитель Империи имел обыкновение плавать утром и вечером.
   Во дворце были также световые колодцы, многочисленные пруды с диковинными рыбами и пруд с нильскими крокодилами, которым, как поговаривали, Грациан скормил нескольких заговорщиков, поддержавших мятежника Прокопия.
   Лужайка вокруг имплювия светилась чистотой. Среди коротко подстриженной травы вставали широкие деревья, привезенные из Ливии и Индии, с необычными листьями, торчащими, словно иглы морского ежа. Между ними бродили африканские птицы-носороги, венценосные журавли и ушастые грифы. Расположение деревьев было четко выверено, составляя различные геометрические фигуры, в центре которых располагались мраморные статуи на высоких постаментах.
   Руфус повел Прима к восточному фасаду с высокими гранитными колоннами и лежащими сфинксами из известняка. Вступив в атрий с усыпанными пестрым рисунком фресок стенами и покрытыми позолотой статуями пенатов и ларов, оставшимися со времен Септимия Севера, они проследовали через него по длинному фауцу к каведию, в котором увидели комита доместиков, беседовавшего с несколькими варварскими воинами в длинных плащах. По куполовидным шлемам с надбровными обручами округлой формы и пластинами на ушах, кольчугам до колен, а главное - свисающим на грудь закрученным усам и тяжелым топорам-францискам, оттягивающим пояса, в них можно было узнать франков.
   В глазах германцев полыхал огонь, который Прим столь часто наблюдал у наемников. То была жажда войны и богатой добычи, разительно отличавшая федератов от жителей Империи, любыми путями стремившихся сохранить спасительный мир. Должно быть, среди римских сенаторов и полководцев не осталось никого, кто не сознавал бы, что даже победоносная война теперь опасна для государства, слабеющего с каждым годом от истощения людских ресурсов. К тому же армия триумфатора нередко становилась угрозой для самой правящей верхушки Империи, питая склонность к заговорам и переделу власти.
   Франки, видя тень беспокойства на лице комита, не могли скрыть презрительных гримас. Эти неустрашимые воины, именовавшие себя Отважными и поклонявшиеся камням, деревьям и озерам, уважали только настоящую силу, а политические игры считали занятием трусов, недостойных называться мужчинами.
   - Август возлагает на вас большие надежды, - объяснял долговязому воину с широким носом и сетчатым шрамом, пересекающим поперек всю правую щеку, комит. - Ты, Генобавт, уже имел дело с аланами и знаешь, чего они стоят в бою. Теперь в союзе с ними выступают лесные воины с севера и востока. Вместе с гелейтами Атанарика вы без труда опрокинете их и возьмете хорошую добычу. Все, что будет завоевано острием ваших мечей - останется вашей собственностью, на которую мы не будем претендовать.
   - Ваш император хочет, чтобы мы подчинялись готам в походе? - на ломаной латыни спросил вождь франков, и глаза его метнули молнии. - Каждый из Отважных стоит трех готов!
   - Над вами будет военачальник из числа римских граждан, - мягко ответил комит. - Но действовать вы должны сообща с Атанариком и его воинами.
   - Учти, римлянин, - брови Генобавта взлетели, как крылья беркута, - если ваш император снова обманет нас, бросив на верную смерть без помощи - наши братья придут сюда уже не как друзья и превратят этот дворец в руины.
   - В Константинополь скоро прибудет арабский корпус Фрументия, - поспешил заверить комит. - Он переправиться за Данувий и окажет вам поддержку.
   Руфус потянул приостановившегося Прима за край пенулы, увлекая к длинной колоннаде. Навстречу им уже шел номенклатор в оранжевой шерстяной тунике, подпоясанной кожаным сингулюмом с золотыми вставками.
   Посланник августа в пол голоса сообщил ему о прибытии Луция Прима и тот поспешил доложить эту новость Валенту, который в эти дни оставался безраздельным хозяином дворца вместо Грациана. Ждать перед атрием с солариумом на крыше и двумя боковыми пергулами пришлось недолго. Когда номенклатор вновь показался между громоздких колонн, выточенных из туфа, он сделал рукой приглашающий жест.
   - Благословенный Валент ждет вас.
   Оставив Туазала снаружи, Прим и Руфус вступили в атрий тестудинатум, служивший также картинной галереей. Здесь их встретили двое скутариев с массивными круглыми щитами, украшенными лабарумом, и в начищенных до блеска латах, на которых были выгравированы и инкрустированы золотом виноградные лозы и орлы. На головах их сияли покрытые позолотой шлемы с султанами в виде гусениц, на шеях висели золотые ожерелья-торки, со времен Констанция Второго ставшие отличительным знаком каждого протектора доместикуса при императоре. Воины препроводили путников на второй этаж аттика, фасад которого с открытыми балконами тянулся полукругом. Мраморные плиты стен покрывал горельеф со сценами триумфов принцепсов из династии Северов: битва под Ктесифоном, падение Селевкии, взятие Арбеллы войсками Каракаллы.
   В восьмиугольном помещении оказалось светло - лучи солнца заливали мозаичный пол, проникая из больших оконных проемов, шелковые портьеры и ширмы были отодвинуты. Между колонн, уносящихся под купольные перекрытия, живыми статуями застыли скутарии с длинными копьями. Вооружение их было облегченным: вместо лат - туники-стихарионы в красную и синюю полосу с короткими клавиями, белые плащи с золотистой бахромой, непокрытые головы. У всех имелись круглые щиты, разделенные на четыре поля, в самом нижнем - красном - выделялись лесные вепри. Прим знал, что когда-то этот знак был отличительной особенностью двадцатого легиона, служившего в Британии, но позже распространился и среди императорских гвардейцев.
   Бывший трибун, засмотревшись на воинов, чуть было не столкнулся с невысоким человеком в серой льняной комисии, зажимавшим в руке овчинный пиллей с короткими полями. Такую одежду обычно носили христианские священнослужители, но человек, пятившись, покидавший Валента, явно был германцем, хоть и коротко стриженным. Прим успел разглядеть его сухое лицо с удлиненными скулами и выпуклыми глазами, пересеченный двумя глубокими складками лоб и острый выбритый подбородок, оттягивавший широкую нижнюю губу.
   - Это Вульфилла, - украдкой шепнул Руфус, отследив недоумевающий взгляд бывшего трибуна. - Первый готский священник, который будет нести варварам учение Спасителя.
   Между тем звучный голос номенклатора представил августу Луция Прима, прибывшего для аудиенции.
   - Отец Отечества Флавий Юлий Валент, деус эт доминус Восточной Империи, повелевает тебе приблизиться! - объявил номенклатор в следующее мгновение.
   Руфус отступил в сторону, и Прим сделал несколько шагов по направлению к мраморному солиуму с ножками в виде львиных лап, стоящему на постаменте. Август сидел на нем, положив руки на округлые подлокотники в окружении воинов, закутанных в серые плащи бирус британикус и вексилярия с именным штандартом императора. Валент был облачен в пурпурную тогу со шлейфом, ставшую со времен Домициана неизменной одеждой правителей Империи. На голове его была золотая стемма с двумя жемчужными нитями по бокам. Золотыми паникеллиями с чеканкой были стянуты узкие предплечья, а пальцы блистали тяжелыми золотыми перстнями. После принятия новой веры в Империи значение золота в украшении августейших особ только возросло, сделавшись символом Святого Духа и чистоты божественного начала, отраженных в облике земного носителя власти.
   На Прима обратились большие, рыбьи глаза Валента из под высоких продолговатых бровей. Губы августа были сжаты, он внимательно изучал бывшего трибуна. Выходец из Паннонии, пробившийся к власти из числа многочисленных гвардейцев Юлиана не столько благодаря своим личным качествам, сколько в силу кровного родства с Валентианом, сделавшим его своим соправителем, Флавий Юлий цепко держался за императорскую диадему, неутомимо устраняя любые препятствия со своего пути.
   Прим поклонился, приложив кулак к груди, но август оборвал его доклад поднятием руки.
   - Ты старый солдат, Луций, и я спрошу тебя напрямик о том, что не дает мне спать вот уже несколько ночей, - заговорил он, обдав ветерана запахами мирры и шафрана. - Скажи мне без лукавства и уверток, как подобает воину и защитнику государства: так ли велика угроза, подбирающаяся к нашим фракийским границам, как о ней говорят наши союзники? Ты повидал многих варваров и их вождей. Я полагаюсь на твой опыт и твое чутье. Чего нам ждать?
   - Мой император, - ответил Прим, - боюсь, что слухи об опасности уннов не преувеличены...
   Пурпурная тога августа на фоне раковин из розового перламутра, которыми была выложена дальняя стена, вдруг затуманила мысленный взор бывшего трибуна, всколыхнув уже позабытые картины. Перед ним заплясали багряные краски побоища на равнине в дебрях венедских лесов. Он вновь видел неудержимо напирающих воинов с горящими глазами и лицами, искаженными яростью боя, которых было невозможно остановить. Видел оседающую волну готского строя, разбиваемую страшным напором.
   - Именно так, Божественный. Эти племена, собравшиеся в один ударный кулак с самых далеких полей и лесов, голодны, как молодые звери. Ими движет та первозданная сила, которую мы давно утратили и которая вовлекает в их поток все новые и новые племена. Потому - следует быть готовым к самому тяжелому противостоянию. Воины с востока не остановятся, пока не разрушат устои старого мира и не изменят его границ. Думаю, после такой лавины никто уже не сможет жить как прежде.
   - Ты полагаешь, что мощи всех наших легионов и союзников недостаточно, чтобы отбросить варваров обратно в их леса? - вены выступили на висках Валента.
   - Я не берусь этого утверждать. Но я не рекомендовал бы жертвовать гражданами Империи.
   - Что же ты предлагаешь?
   - Когда враг слишком силен, путь к победе над ним часто лежит через разложение его единства. В союзе уннов много разных племен, и их нужно разобщить между собой. Самое лучшее - заставить варваров воевать друг с другом.
   Август молчал, обдумывая слова Прима.
   - С чего же ты советуешь начать?
   - Прежде всего - надо поддержать визиготов, - твердо сказал бывший трибун. - Если уннам удастся подмять их под себя - мы окажемся в критическом положении. Германские племена не должны войти в новый варварский союз.
   - Я понял тебя, - хмуро произнес Валент. - Что же надо сделать затем?
   - Возобновить союз с аланами. Привлечь на свою сторону эрулов. И когда меренс, венеды и седоны останутся одни против множества ненавидящих их врагов - они не будут нам опасны.
   Валент нагнул голову, не спуская глаз с Прима. Взгляд его стал испытующим.
   - Начнем с первого твоего предложения. Готов ли ты направиться к Атанарику во главе ауксилии федератов?
   - Да, Божественный, - твердо ответил Прим. - Я сделаю все, что от меня зависит, для защиты рубежей Империи.
   - Ты назначаешься военным комитом при магистре милитуме Фракии. Под твоим началом будет три тысячи франкских пехотинцев и тысяча всадников. Позже восточная ауксилия Фрументия соединиться с тобой по ту сторону Данувия.
   Прим поклонился и Валент жестом отпустил его.
   - Твои предки всегда верно служили Риму, не щадя своей жизни, - прозвучало вслед новому комиту последнее напутствие. - Я и государство рассчитываем на тебя: на твою прозорливость, мужество и умение укрощать варваров. Не забывай, что ты гражданин Империи и поклялся служить ей до последнего вздоха.
   - Да, мой император, - Прим приложил кулак к груди и покинул зал уверенным шагом.
  
   Глава 2. Исход.
  
   Осень выдалась ранняя. Уже желтели и сохли листья в рощах, чахла трава. В сплетении ветвей стало больше просветов, под копытами коня неустанно хрустел и ломался вереск. Всадник, закутанный в рысью шкуру, двигался медленно, оглядываясь по сторонам. Налетавший стремительными порывами ветер гудел в кронах дубов, зарывался в кустарники и трепал его длинные рыжие космы, заставляя прислушиваться к каждому звуку. Чуть придерживая поводья, всадник опускал правую ладонь на рукоять меча, внимая голосам полей и лесов, а потом снова позволял крепкому каурому жеребцу с почти такой же рыжей и густой гривой волос, как у его хозяина, ускорять шаг.
   Про себя Вилигунд лишь вздыхал. Миновав множество городков, селений, лугов и равнин готской земли, он везде видел одно и то же. Дома стояли в запустении, чернели пустым зевом покинутые амбары, хранилища и хлева с распахнутыми дверьми, в рост человека поднялась трава на пастбищах. А на городских подворьях толкалось немало пришлого люда: скиры, эсты, певкины, таифалы.
   У Вилигунда складывалось ощущение, что весь мир сошел с ума. Люди, веками жившие на одном месте, оставляли места привычного обитания, пускаясь в странствие со всеми своими семьями, смешивались с другими потоками племен, колесящими по дорогам великой Готии. Это походило на одно большое переселение, затронувшее север, запад и юг державы Амалов, распавшейся ныне на бесчисленное множество самостоятельных областей и уделов.
   Скрипящие повозки, всадники, табуны отощавших коней, у которых видны были ребра, стада коров и овец, совсем не обращающие внимания на палки погонщиков и бредущие, едва поднимая ноги - это то, что тянулось перед Вилигундом нескончаемой чередой. Попадались и вовсе непонятные люди, происхождение которых было трудно определить по облику и одежде. Но самым неприятным было то, что все теперь смотрели друг на друга недоверчиво и враждебно. От былого единства в державе Эорманрика не осталось и следа.
   Несколько городов, через которые пролегал путь Вилигунда, стояли с раскрытыми воротами, обдавая холодом и запустением. На башнях не было охраны, отсутствовали даже признаки власти. Зато всюду ощущались разброд и хаос. Прежние владельцы жилищ и полей устремлялись на запад со всеми пожитками, а те, что остались - сновали неприкаянными тенями в поисках случайной добычи. Они ломали склады, копошились в беспризорных теперь домах, рылись в старом хламе с единственной надеждой - найти хотя бы горсть крупы или кусок затвердевшей пшеничной лепешки.
   Вилигунд морщил лоб и понукал коня. Не стало настоящей жизни в некогда процветающем краю Амалов. Все это началось с раскола в среде вождей после смерти Эорманрика. Совсем немногие из них поддержали его сына и наследника, охваченного страстным порывом остановить продвижение восточных племен уннов. Вместо борьбы с внешним врагом, конунги увязли в противоречиях и спорах, стремясь урвать себе кусок владений и сколотить собственную дружину. Почти сразу отложились Хродгер и Гундовальд, появились новые вожди Теодемир и Эборих, о которых при прежнем короле никто не слышал. Теперь эти оравы оголтелых воителей, не имея достатка от походов, занялись разбоем и поборами с мирного населения. Происходили братоубийственные стычки, а некоторые готы и вовсе подались на службу к новому успешному вождю союза племен Фелимеру, объединившему роды эрулов, алан, вендов и меренс. Такой же выбор сделали старейшины ругов - племени, долгое время нерушимо хранившего преданность дому Амалов.
   Вилигунд устал от беспорядка и раздоров. Он больше не хотел воевать и не видел в этом смысла, хотя новые конунги, объявившие себя королями, делали попытки заполучить его в свои отряды. Смерть Эорманрика перевернула весь привычный мир гиганта, она разрушила самую его основу. Былые ценности и идеалы сразу потеряли свое значение. Вилигунд хотел просто спокойно дожить свою жизнь вдали от этого объятого пламенем и содрогающегося в последней агонии края, который когда-то казался самым счастливым и благодатным местом Мидгарда.
   Первоначально Вилигунд собирался отправиться на самый север, в Скандзу, однако потом изменил свое намерение, решив двигаться на запад. Где-то там, в королевстве Балтов, обретался его сводный брат, с которым гигант не виделся уже более десятка лет. Вилигунд искренне надеялся, что война и раздоры не доберутся до благополучной земли Атанарика, сына Аориха.
   Над всадником очень низко пролетел стриж, едва не задев волосы крылом и заставив придержать коня. Показалось, что с равнины, укрытой от взгляда небольшим еловым перелеском, доносится сильный шум и крики. Вилигунд пустил жеребца рысью и вскоре выехал из-за деревьев. Он тут же увидел двух густобородых людей в меховых куртках, опоясанных стегаными поясами, которые верхами преследовали взъерошенного мальчугана. Подросток лет двенадцати убегал от них, отчаянно зажимая что-то двумя руками.
   - Стой, звереныш! - кричали ему вдогонку. - Забьем до смерти!
   Вилигунд наконец рассмотрел, что мальчуган в дырявой рогоже уносит цыпленка. Его отделяло от преследователей не больше пятнадцати шагов и расстояние это все сокращалось. В руках всадников захлопали плети, перешибая верхушки клевера и резеды. Гигант направил жеребца им навстречу. Завидев его, беглец бросился к нему с последней отчаянной надеждой.
   - А ну стой! - рявкнул Вилигунд всадникам. - Хватит озоровать.
   По яростным лицам людей он понял, что подростку грозит нешуточная расправа.
   - Не мешай! - выкрикнул ему черноволосый коренастый гот с широкими ноздрями. - Этот маленький шакал украл цыпленка со двора нашего хозяина и заслужил наказание. Будь я проклят, если сохраню на его спине хоть клок нетронутой кожи.
   - Оставь парня в покое, - Вилигунд примирительно поднял ладонь.
   Однако черноволосый, поравнявшись с гигантом, загородившим собой и своим конем беглеца, изо всех сил стеганул его плетью. Вилигунд перехватил ее конец своей крепкой ладонью, не обращая внимания на режущую боль, и потянул на себя. Всадник повалился на траву вместе со своим скакуном. Второй, в долю мгновения оценив могучий торс незнакомца, его сильные руки и тяжелый меч на поясе, предпочел повернуть коня.
   - Запомни! - крикнул он, удаляясь. - Ты нанес оскорбление слугам благородного Рехиллы и помешал проведению его справедливого суда над вором. Можешь попрощаться со своей головой.
   Подросток между тем, все еще не веря в свое спасение, прильнул к колену гиганта и обнял его с благодарностью.
   - Пусть светлый Вотан и добрая Фрейя пошлют тебе радость, - пролепетал он тихо.
   Но Вилигунд посмотрел на него строго.
   - Зачем крадешь чужое?
   - Нам нечего есть, - оправдывался подросток. - Мать хворает, корова околела. А у Рехиллы двор забит отарами овец и баранов. Кур четыре десятка. Куда ему столько? От одного цыпленка не обеднеет.
   - Куда же смотрит твой отец?
   - Отца уже пять лет нет с нами. Как ушел с королем на римлян, так и не вернулся назад.
   Вилигунд смягчился. Он проводил взглядом черноволосого гота, который с трудом поднялся на ноги и бросился догонять ускакавшего коня, рассыпая вокруг себя ругательства.
   - Тебе надо уходить из наших краев, - вдруг сказал мальчик гиганту. - Рехилла очень могущественный человек. Ему сразу три селения принадлежат. А еще у него много слуг и полсотни воинов. Он отомстит тебе. Поезжай дальше.
   - Я не привык сворачивать с дороги. Кто конунг вашего племени?
   - Над нашими землями хозяин один - Фритигерн. Если Рехилла ему на тебя пожалуется - тебе несдобровать. Фритигерн сам любит разбирать тяжбы и преступления, чтобы прилюдно карать тех, кто нарушает законы. Вот только когда его люди на днях забрали пять лошадей у старого Алдигера - никто и слова не сказал. Разве же это справедливо?
   - Мал ты еще, чтобы о справедливости судить, - усмехнулся Вилигунд. - И заниматься твоим воспитанием некому. Как твое имя?
   - Оларик, - ответил мальчик.
   - Ну, Оларик, ступай со мной. Покажешь селение, в котором живешь, а я погляжу, что у вас там за порядки.
   - Нельзя нам теперь туда! - умоляюще заглянул в глаза гиганта подросток.
   - Не бойся, - заверил Вилигунд. - Как-нибудь разберемся.
   Поселение Эберхильд включало без малого четыре десятка домов, большинство из которых представляли собой прутяные хижины с кровлями, покрытыми соломой и землянки с надстройками из балок, подвязанных наклонно к коньковым брусьям. Однако в его южной части, за большим колодцем стояли терпы - насыпные холмы, на которых высились более громоздкие и основательные постройки. За палисадом угадывались бревенчатые дома на сваях, амбар, коровник и лошадиный загон. За терпами - сенные луга и выпасы.
   Вилигунд, ведущий коня в поводу, и Оларик, боязливо осматривающийся по сторонам, миновали цепочку родовых курганов и приблизились к окраине поселка. Вала здесь не было, первые домишки, вставшие на пути, оказались кожевенной мастерской и кузней, до самых балок крыш выложенные торфом. Залаяли собаки.
   - Говорю тебе, - мальчик отчаянно потянул гиганта за рукав, - не надо туда идти!
   Но Вилигунд был непреклонен. Вскоре он увидел жителей - мужчин и женщин в льняных рубахах и блузах с оторочкой из овчины, полотняных штанах, подвязанных ремешками и кожаных башмаках. При виде внушительной фигуры воина из края Амалов, от которой так и веяло силой и уверенностью, они замирали, не сводя с нее взгляда. Похоже, таких исполинов встречали здесь не часто.
   - Кто старейшина в селе? - спросил у подростка Вилигунд.
   - Дед Дагамунд, - ответил тот. - Но он ничего здесь не решает. Все селение - во владении Рехиллы, оно получено им за службу у Фритигерна. Он здесь полный господин.
   За ямами-хранилищами, обложенными плетнем показалось местное святилище: вырубленное из камня изображение Донара, окруженное цепью валунов и прямоугольной плетневой оградой.
   - Подержи коня, - сказал гигант подростку, и бросил на него недовольный взгляд - мальчик продолжал удерживать цыпленка, который пытался высвободиться из его рук. - Да отпусти ты его! Мы найдем, чем прокормиться.
   Вилигунд отдал поводья Оларику и приблизился к ограде святилища. Поприветствовав поклоном массивное изваяние Громового Воителя, он встретился с ним глазами. Брови Донара были длинными и широкими, клинья бороды закрывали большую часть лица.
   - Это он, - неожиданно прозвучал за спиной гиганта хриплый голос. - Тот разбойник, что напал на нас с Гульфом.
   Вилигунд обернулся. Оттеснив народ, к нему приближался целый десяток людей военного вида с секирами и копьями. Во главе их шел человек в буром плаще с треугольной застежкой и с желтоватыми волосами, собранными в узел на виске. У него единственного висел на поясе скрамасакс. Все смотрели на гиганта хмуро и враждебно.
   - Клянусь тебе, Бировист, - гот, которого Вилигунд свалил на землю в поле, обращался к воину в плаще. - Он не только защитил вора, но напал на нас и пытался зарубить мечом. Негодяю повезло, что мы оказались безоружными и нам пришлось отступить.
   Оларик открыл было рот, чтобы возразить, однако его сгребла рука одного из слуг Рехиллы.
   - Трусливое отродье! - Вилигунд бросил на говорившего гневный взгляд. - Такие, как ты, не могут называться мужчинами. Лучше нацепи юбку и сиди дома, не показывая носа. Полевые суслики и зайцы и то смелее тебя. Если бы мой меч покинул ножны - твою дрянную голову давно бы клевали вороны.
   - Вы слышали? - второй из слуг Рехиллы, сбежавший от Вилигунда, воззвал к своим товарищам. - Этот проходимец бросает вызов не только нам, но и чести нашего благородного господина.
   - Этот парень действительно опасен, - признал человек, которого звали Бировистом, вглядываясь в лицо гиганта. - Нужно немедленно надеть на него цепи. Рехилла сам выберет для него наказание. И не забудьте прихватить маленького паршивца.
   Выполняя приказ, трое воинов направили копья на Вилигунда, намереваясь приставить их к его груди, но тот одним движением перерубил их своим тяжелым мечом, выхваченным из ножен. Вслед за тем мощными шлепками плашмя по плечам и животу нападавших он опрокинул всех троих на землю, не желая однако пускать им кровь. Остальные невольно попятились.
   - Что встали?! - огрызнулся на них Бировист. - Если не можете пленить, то забейте его, как дикую собаку.
   Слуги Рехиллы образовали кольцо вокруг гиганта и начали осторожно кружить, примериваясь, как лучше достать его топорами, не попав под удар меча. Вилигунд лишь усмехнулся. Эти противники не слишком его беспокоили. Он лишь взял длинную рукоять меча двумя руками и расправил плечи, готовясь к схватке.
   - Остановитесь! - властный голос неожиданно заставил всех опустить оружие. - Как посмели вы осквернить распрей святилище всеславного Донара?
   Вилигунд увидел жреца в плаще из воловьей шкуры.
   - Прости нас, - с некоторой опаской обратился к нему Бировист. - Но этот человек -преступник и смутьян, восставший против законной власти. Мы обязаны его покарать.
   - Позволь мне решить его судьбу, - спокойным, однако не терпящим возражений голосом произнес жрец.
   Воины поклонились.
   - Убери меч, - велел жрец Вилигунду. - Тебя не тронут.
   Гигант, видя, что седовласый служитель святилища играет в поселке не последнюю роль, подчинился.
   - Пошли в мой дом, - пригласил жрец. - Там ты расскажешь, кто такой и зачем пришел в Эберхильд.
   - Мальчик пойдет со мной, - решил гигант.
   - Пусть будет так, - жрец не стал возражать.
   Он привел Вилигунда и Оларика почти на самую окраину поселка, где стояла хижина из кольев, оплетенных прутьями и укрепленных грунтовой подсыпкой. Улучив момент, гигант наклонился к подростку.
   - Почему его здесь так уважают?
   - Это Эрд, - шепотом ответил Оларик. - Он умеет менять человеческое обличье на звериное. Его сам Фритигерн ценит. Одно время жил с медведями в берлоге и они принимали его за своего. К волкам уходил и с ними по полям рыскал, охотясь на косуль. Еще он слышит мертвых: часто ходит к курганам по ночам и говорит с древними вождями.
   Убранство жилища Эрда оказалось скромным. Из мебели были лишь скамья и стул со спинкой из шкуры выдры. В котле на разожженном огне очага кипело какое-то пахучее варево. Жрец указал гостям на скамью, а сам сел на стул.
   - Напрасно ты проделал такой длинный путь из земли Амалов, - сказал он Вилигунду.
   - Откуда ты про это знаешь? - немного опешил гигант.
   Эрд усмехнулся, но не ответил.
   - В твоем краю разор и запустение, но беда уже нависла и над нами. Скоро и здесь разгорится пламя войны, а люди будут терпеть невзгоды и лишатся всего того, к чему привыкли.
   Жрец задумчиво посмотрел себе под ноги.
   - Я уже трижды видел один и тот же сон, - продолжал он после короткой паузы. - На большую равнину из темного леса выбираются десять белых волков, а во главе их идет большой медведь.
   - Ну и что? - не понял его Вилигунд.
   - Десять волков означают вражеское войско, пришедшее издалека, - пояснил Эрд. - Медведь во главе - вождь, обладающий поддержкой магических сил. Эта молодая стая придет со стороны Утгарда, преследуя старую лисицу, пытавшуюся преградить ей путь.
   - Что означает лисица? - приподнял одну бровь гигант.
   - Колдуна, познавшего власть превращений. Без успеха стремясь одолеть белых волков и медведя-вожака, он потерпел неудачу и до срока залег в тайной норе. А волки уже близко. Я даже чувствую их запах...
   Вилигунд засопел.
   - Я пришел сюда отдохнуть от распрей и бесконечной резни, - произнес он. - А по твоим словам война идет за мной следом.
   - От нее никому и нигде не спастись, - ответил жрец. - Скоро все изменится без возврата. Запад перемешается с востоком, юг с севером. Этот бурный поток перемен уже невозможно остановить, ибо так угодно тем, кто породил Мидгард. Всякий, кто попытается бороться с ним или бежать от него - будет безжалостно сметен.
   - Что же остается?
   - Двигаться в русле потока, - Эрд внимательно оглядел гиганта. - Тебе нужно присоединиться к кому-нибудь из тех, кто сможет оседлать его гребень. Пока еще не стало слишком поздно.
   - Ты предлагаешь мне служить кому-то из новых вождей?
   - Да. Из числа тех, кому богами дарована роль в разделе старого мира.
   Гигант задумался.
   - Я советую тебе отправиться к Фритигерну и присягнуть ему, - Эрд не спускал с Вилигунда пристального взгляда. - За ним большое будущее. Это вождь нового толка. Он один из немногих выстоит под обломками старого порядка и сможет выстроить новый. Фритигерн найдет путь, по которому нужно идти готам.
   Гигант, к удивлению для самого себя не стал спорить со жрецом.
   - Но что будет, если ваш Фритигерн не захочет меня принять? - спросил он.
   - Я отправлюсь с тобой к Дышащей Горе, так называется место, где расположено его главное поселение. Перед конунгом я замолвлю за тебя слово, чтобы ты не стал жертвой кривого навета.
   - А мальчик? - Вилигунд указал на Оларика. - Я хочу забрать его с собой.
   - Это будет правильно, - согласился Эрд. - Рехилла не даст ему здесь жизни. Пусть на время покинет дом, пока все не уляжется. Но тебе придется заплатить виру Рехилле и его людям.
   - Что?! - Вилигунд сверкнул глазами. - Ты шутишь, старик?
   - Это необходимо, чтобы люди Рехиллы не причинили вреда матери Оларика, - примирительно сказал жрец. - Ты отдашь им своего коня за цыпленка и за нанесенные побои.
   - Как же я буду без коня? - возмутился гигант.
   - На службе у Фритигерна ты получишь другого. А может быть и несколько. Но сейчас я советую тебе пожертвовать тем немногим, чем ты владеешь, ради своего будущего.
   Вилигунд еще колебался.
   - Поверь, слух о сегодняшнем происшествии достигнет Дышащей Горы раньше, чем мы придем туда. Будет лучше, если Фритигерн узнает не только о твоем мужестве и благородстве, но и о твоей щедрости. Ты не только сумеешь снискать его расположение, но и не оставишь врагов у себя за спиной.
   - Хорошо, - гигант сдался и махнул рукой. - Пусть забирает моего коня.
   - Я сам все улажу, - заключил жрец. - А завтра мы двинемся в путь.
   Поселение Золотой Улей на вершине Дышащей Горы было неплохо защищено от врагов самой природой. Отвесные склоны составляли фигуру, похожую на громадный шлем, и нависали над желтеющей равниной с несколькими ветлами, между которыми на деревянных шестах были укреплены коровьи и конские черепа, отпугивающие злых духов. За насыпным валом, усиленным крупными песчаниками, располагалось главное пристанище Фритигерна - вождя племени Рыжебородых и предводителя дружины Кречетов. К нему и направлялись по узкой тропе Эрд, Вилигунд и Оларик, ступая друг за другом.
   Длинные дома со стенами из столбового каркаса и двускатными кровлями, встретившие гиганта, сильно отличались от всех виденных им прежде жилищ. По селению бродили козы и овцы, попадались люди с плетневыми коробами и мотыгами.
   Появление гостей совпало с возвращением отряда дружинников после лесной охоты. Рослые воины в поясах из волчьего меха приволокли туши трех убитых лосей и двух косуль, сложив их перед жилищем с широкими резными подкрылками, стоящим особняком. Как догадался Вилигунд, это был дом конунга.
   На шум из жилища выглянула светловолосая женщина с правильными чертами лица под высокими бровями. Поверх ее пелерины и клетчатой льняной юбки была наброшена легкая шаль, скрепленная фигурной золотой булавкой. Бегло оглядев принесенную добычу, она скрылась за дверью.
   Вскоре из дома вышел плечистый человек в длинной блузе с золотыми застежками. Пояс его был покрыт бляхами в форме птичьих голов и цветными нитями, свисавшими до колен. По тяжелому взгляду глубоких черных глаз, а также властным губам, оттененным рыжими усами и расчесанной бородой, было понятно, что это вождь. Его лоб пересекали три длинных борозды, на переносице виднелась отметина от старой рубленой раны.
   - Это все, чем вы сегодня смогли разжиться? - хмуро спросил конунг.
   - Все, вождь, - подтвердил один из охотников.
   Фритигерн сделал вперед несколько крупных шагов и небрежно тронул тяжелым башмаком одну из лосиных туш.
   - Ты меня разочаровал, Танкред. Похоже, мои неутомимые Кречеты разучились выслеживать и бить зверя. Почему я не вижу здесь ни одного оленя? Или они перевелись в наших лесах?
   - Мы уже давно не видим в нашем краю оленей, - тихо ответил воин.
   Фритигерн упер руки в бока. Он размышлял.
   - Это плохо. Как раз сегодня я был намерен освежевать молодого оленя.
   Конунг огляделся вокруг себя.
   - Приведите сюда Хвитинга! - приказал он.
   Дружинники зашептались между собой, а двое из них отправились выполнять распоряжение.
   Вилигунд, которому надоело стоять в отдалении и наблюдать, уже хотел сделать шаг вперед, но Эрд придержал его за локоть.
   - Подожди, пока все не закончится, - шепнул он с некоторой настороженностью.
   Вскоре воины притащили к дому конунга человека в потрепанной кожаной куртке без пояса, туго связанного веревками. Лицо его показалось гиганту осунувшимся, а глаза тусклыми. Когда его поставили перед Фритигерном, тот опустил голову.
   Конунг без тени улыбки озвучил новый приказ.
   - Сегодня он будет нашим оленем. Развяжите его и наденьте на него оленью шкуру. Я покажу вам, как нужно охотиться.
   С этими словами Фритигерн взял у воинов два обоюдоострых метательных топора, обращением с которыми столь прославились франки.
   Вилигунд повернулся к жрецу, желая понять происходящее, однако конунг уже сам разъяснил причину своей странной прихоти.
   - Все вы, мои верные воины и собратья, помните, какое предательство против своего вождя совершил этот человек, - он указал топором на пленника. - Хвитинг входил в круг моих ближайших соратников, и мое доверие к нему было безгранично. Он имел все, что нужно истинному сыну Вотана - добрую добычу от походов, славу и уважение товарищей. Однако этого ему показалось недостаточно. Он захотел добиться высокого положения и выслужиться перед Атанариком, став слугой самого короля. За нашими спинами он строил свои козни и возводил на меня наветы. Если бы не случайность, я бы еще долго не узнал про шакала, под маской верности прятавшего ядовитые зубы. Сегодня Хвитинг получит заслуженную награду за свою службу.
   Тем временем дружинники принесли крапчатую шкуру с головой и рогами оленя и набросили ее на пленника, завязав веревками на груди и животе.
   - Однако, - продолжал Фритигерн, - и самое паршивое животное имеет шанс на спасение от руки охотника. Такой шанс я ему дам.
   Он кивнул воинам.
   - Выпускайте оленя. Пусть бежит к своему хозяину. Клянусь Донаром, если он сумеет уклониться от моего оружия, я подарю ему жизнь.
   Дружинники толкнули Хвитинга, и тот, неловко споткнувшись, судорожно бросился бежать. Народ расступился, освобождая ему дорогу. Когда он уже отдалился на десяток шагов и почти достиг угла ближайшего дома, воздух расчертил звук летящего топора. Хвитинг слышал его, но увернуться не успел. Лезвие с разгона вошло ему под лопатку. Охнув и прогнувшись назад от сильной боли, беглец на миг приостановился, однако нашел в себе силы сдвинуться с места. Казалось, еще один шаг - и он будет спасен. Вот только сделать этот шаг ему было не суждено: второй топор конунга вонзился ему в затылок, расколов череп. Свалившись на живот, Хвитинг испустил дух после короткой судороги.
   - Охота закончена, - громко сказал Фритигерн. - Уберите эту падаль с моих глаз. Это было самое паршивое животное, топтавшее мою землю.
   - Что делать с телом, вождь? - спросил Танкред.
   - Сбросьте с горы. Пусть вороны полакомятся его потрохами.
   С этими словами конунг ушел в дом, сделав вид, что не заметил жреца из Эберхильда, высокого незнакомого воина и подростка.
   - Хорошие дела у вас тут творятся, - покачал головой Вилигунд, провожая глазами двух дружинников, которые потащили за ноги окровавленное тело.
   - Фритигерн подлинный вождь и отец своего народа, - развел руками Эрд. - Он всегда награждает достойных, но к повинным у него нет снисхождения. Пошли.
   И жрец почти с усилием повлек гиганта к жилищу конунга.
   Внутри царил полумрак, потому что помещение было разделено на несколько перегородок, утопающих в тенях. Под ногами зашевелился ворс звериных шкур. Эрд шел на свет, к потрескивающему где-то впереди очагу. Вскоре он привел Вилигунда в комнату просторнее других, вдоль стен которой стояли длинные скамьи со спинками, состоящими из резных балясин, а сами стены были завешены рогами туров, шкурами барсов и длинными мечами. На пути гостей возник невысокий плешивый человек с железным ошейником на шее. Сухая кожа и свисающие веки делали его похожим на черепаху.
   - Мы пришли к вождю, Теоклис, - сказал ему жрец.
   Раб покорно отступил в сторону.
   Через мгновение Вилигунд рассмотрел в глубине комнаты два высоких стула, на которых рядом друг с другом восседали конунг Рыжебородых и светловолосая женщина, которая, как видно, была его супругой. Оларик поспешил спрятаться за спину гиганта.
   - Старый Эрд, - усмехнулся Фритигерн, завидев жреца. - Нет тебе покоя! Что на этот раз ты пришел мне поведать? Очередной вещий сон, грозящий бедой всему моему племени? Знамение великих перемен?
   - Нет, вождь, - возразил жрец. - Я привел к тебе человека.
   Конунг впился взглядом в фигуру Вилигунда. Брови его сдвинулись, вены на висках набухли. В выражении его почерневших глаз гиганту почудилось что-то недоброе.
   - Это воин из края Амалов, равного которому ты не сыщешь среди всех твоих Кречетов, - поспешил сообщить Эрд.
   - Правда? - усмехнулся Фритигерн, один глаз которого вдруг задергался. - А я думаю, что это тот самый злодей, что учинил беспорядки в Эберхильде и унизил моих слуг. Смутьян, который заслужил самое жестокое наказание.
   - Не верь злым языкам, вождь. Ты сам знаешь силу дурного наговора. Этот человек вступился за мальчишку перед людьми Рехиллы, однако свой спор они решили полюбовно и Рехилла получил хорошую виру. Недоразумение исчерпано.
   Но Фритигерн покачал головой.
   - Это пример, который послужит назиданию других. Я должен казнить его, чтобы мои подданные знали: никому не позволено нарушать законы и бросать вызов установленной власти. Если оставить этот проступок без внимания, другие уверяться в своей безнаказанности, а это рано или поздно приведет к смуте.
   Женщина наклонилась к уху конунга и что-то ему зашептала. Фритигерн недовольно нахмурился.
   - Назови свое имя, - велел он гиганту, уже опустившему голову.
   - Меня зовут Вилигунд. Жрец не солгал тебе. Я пришел из края Амалов, чтобы поступить к тебе на службу. Верой и правдой я служил своему вождю Эорманрику до последнего его вздоха.
   - Что же заставило тебя уйти со своей земли?
   - Сейчас, когда великий король и воитель пирует в Валгалле, а в его бывших владениях идет грызня за власть, я не хочу стать свидетелем падения некогда могучего рода. Мне больше нет там места.
   Фритигерн молчал, не спуская глаз с гиганта. Похоже, в нем боролись самые разные мысли и чувства.
   - Ты можешь верить этому человеку, - проговорил Эрд. - Он тебя не подведет.
   - Послушай жреца, - тихо посоветовала женщина, вновь наклонившись к конунгу.
   Однако Фритигерн еще не избавился от своих сомнений.
   - Чего ты хочешь? - напрямик спросил он Вилигунда, чуть подавшись вперед.
   Глаза гиганта загорелись.
   - Вновь увидеть блеск величия сынов Вотана и стоять за спиной человека, который своими делами будет достоин славы великого Эорманрика, - твердо заявил он.
   - Что ж, - Фритигерн взмахнул рукой, - можешь остаться в моем селении. Скоро нам всем предстоит тяжелая война, и тогда мы увидим, на что ты способен. Надеюсь, я не пожалею о своем решении.
  
   Глава 3. В Риме.
  
   - Не могу сказать, что твоя затея прикинуться ясами была удачной, - Велимир снял тяжелый шлем с головы, когда они остались вдвоем в небольшой полутемной комнатке на втором ярусе постоялого двора. Путники остановились в Субуре неподалеку от Эсквилинских Ворот, на улочке, зажатой складами со специями и хлебными амбарами. - Тем более что на их языке мы знаем едва ли несколько слов. Вот если бы с нами был Сагаур...
   - Сагаур сейчас - почтенный отец семейства, - возразил Ратислав. - Ему не до подобных приключений. Это мы с тобой два никому не нужных холостяка, вольные распоряжаться своей жизнью, как нам заблагорассудится.
   Велимир усмехнулся, но в его улыбке была скрыта печаль.
   Они сыграли свадьбу с Руженой сразу по его возвращении из первого похода против готов - и тут же разлучились вновь. С той поры и на протяжении уже двух лет виделись лишь урывками, когда молодой князь возвращался в родное селение на несколько дней. Жизнь Велимира проходила в походах, и хотя Ружена настойчиво стремилась его сопровождать, он не мог, подобно Сагауру, возить с собой и подвергать опасности свою любимую.
   - Вот римлянин из тебя получился бы более правдоподобный, - продолжил князь свою мысль. - Надо раздобыть римское платье и переодеться. Ты будешь римским патрицием, а я твоим телохранителем, наподобие тех парней, что нам встретились.
   Ратислав прикоснулся к бороде.
   - Боюсь, без этого украшения меня многие смогут легко узнать. Ты заметил, кто вступился за нас в таверне?
   - Нет.
   - Это же Луций Прим, тот самый, что был советником у покойного Эорманрика! Будь я в одежде римлянина, он бы узнал меня без труда.
   - И тем не менее, - продолжал настаивать Велимир. - Что мы будем делать, если встретимся с настоящими ясами? Их, я слышал, немало на службе у Рима...
   Ратислав размышлял.
   - Тех, кто знал меня по старой службе, осталось немного... Можно попробовать. Тем более, что воплощаться в готов нам точно нельзя. Их сейчас слишком много развелось при дворе императора, а это неминуемо вызовет расспросы. Не вздумай также говорить кому-либо, что ты - венд или вят! Сейчас о твоем народе складывают самые затейливые небылицы, перевирая даже его название. И все эти рассказы - отнюдь не добрые...
   Воевода придирчиво оглядел молодого князя с головы до ног.
   - Римлянин из тебя точно не выйдет. Округлое лицо, голубые глаза и курносый нос сразу выдадут уроженца северных лесов. Если будет нужда - назовись сарматом, принявшем римское гражданство. Или, на худой конец, их родичем: бастарном или хуном. Сейчас никто уже не помнит этих имен.
   - Говорить все равно придется тебе, - лукаво улыбнулся Велимир. - Вашу речь я разбираю еще хуже, чем речь Сагаура и Натура. Хотя некоторые слова и кажутся мне знакомыми. Домус - это ведь дом? Только зачем было уродовать их столь нелепыми окончаниями?
   Ратислав рассмеялся.
   - Если бы ты поговорил с нашими лучшими риторами и грамматиками, они объяснили бы тебе это лучше, чем я. Давай отдыхать.
   Утром Ратислав застал Велимира за странным занятием. Ругаясь и морщась, тот пытался сбрить бороду, глядя в медный полированный таз, своим кинжалом. На щеках уже зияли несколько кровоточащих борозд от порезов.
   - Ну, по меньшей мере, ты будешь необычным варваром, - оценил это зрелище воевода. - А о шрамах на твоем лице я буду говорить, как об особом обычае в вашем краю.
   Если Луций Прим въехал в Вечный Город через Капенские ворота, то Ратислав с Велимиром сделали небольшую дугу и явились с севера, по древней Фламиниевой дороге, вступив на мостовые столицы через двойные ворота в стене Аврелиана. Цитадель эта, облицованная красным кирпичом поверх бетонной кладки и имевшая, по словам воеводы, порядка трехсот башен, с первого взгляда поразила Велимира. Таких мощных укреплений видеть ему еще не приходилось.
   - Нелегко пришлось бы осаждать такую крепость, - только и сказал он, прикидывая высоту возносящихся ввысь стен с прощелами бойниц и широкими зубьями. Эта тяжеловесная махина отбрасывала на землю огромную тень.
   Ратислав лишь улыбнулся в ответ, придерживая коня.
   Окружной путь он избрал намеренно. Воевода рассчитывал, возобновив старые знакомства, добраться до Грациана, Владыки Запада, либо напрямую, либо через близких ему людей, чтобы посвятить его в некоторые свои замыслы. Племянник Валента, в силу своей молодости и амбициозности, немало тяготился опекой дяди и стремился к полной самостоятельности в решениях.
   Дорога Ратислава к одному из влиятельных знакомцев былых лет лежала в сторону Марсова Поля, предоставляя возможность его молодому спутнику оценить красоты Вечного Города с цветущими садами Лукулла по левую руку и мавзолеем Октавиана Августа по правую.
   Однако безмерно разросшийся во все стороны и давно утративший правильные очертания город произвел на Велимира куда меньшее впечатление, чем он ожидал. Плиты дорог из булыжника были покрыты грязью, в обшарпанных двух и трех ярусных домах из сырцового и обожженного кирпича ютились бедные семьи, живущие за государственный счет. Кучность строений действовала угнетающе.
   Ратислав разгадал мысли молодого князя.
   - Когда жителей стало слишком много, застроили все пустыри и даже свалки, - пояснил он. - Но очень скоро городской смрад и духота сделали жизнь совершенно невыносимой. Тогда сенаторы решили разбить на окраинах города большие сады с плодовыми деревьями. Один из них ты видишь сейчас. Есть еще сады Цезаря у Портовой дороги и сады Мецената у Тибуртинских ворот.
   - А это что за огромный курган? - Велимир указал рукой на громоздкое колоннообразное сооружение со статуей на вершине.
   - Мавзолей первого императора Рима, - ответил Ратислав. - Он действительно похож на рукотворный курган. Такую форму имели погребальницы древнего народа этрусков, они назывались тумулусы.
   Перед входом в мавзолей Велимир приметил террасу с колоннами и стелы с римскими надписями. Он с удивлением оглядел насыпанный поверх кровли земляной слой, на котором росли стройные зеленые деревья, уже виденные им вдоль дорог Италии. Их звали кипарисы.
   Между тем арки, треугольные и выпуклые крыши зданий снова смешались в один густой поток, разделяемый лишь малыми дорогами и жилами водостоков. Вскоре всадники повернули на достаточно широкую улицу, целиком состоящую из прямоугольных домов-садов с красными черепичными крышами, стены которых покрывал слой извести.
   Ратислав остановил коня подле узкой двери с подъемом в три ступени и громко постучал.
   Дверь открыл смуглый невольник в малиновом хитоне с белым кантом.
   - Может ли принять меня Тит Клементий Руфин? - обратился к нему воевода.
   - О ком прикажешь доложить? - подобострастно осведомился раб.
   - Скажи, что Помпилий Скавр прибыл с того света, дабы засвидетельствовать свое почтение старому другу, - Ратислав усмехнулся.
   Раб исчез, но уже через несколько мгновений выбежал обратно, приглашая гостей переступить порог, а откуда-то из глубины дома донеслись проклятия и радостные восклицания.
   Отдав поводья коней слуге Клементия, Ратислав уверенно ступил в атриум, увлекая за собой Велимира. Расположение дома совсем не изменилось с тех пор, когда ему приходилось подолгу здесь бывать, гуляя по саду или засиживаясь с хозяином на террасе таблинума.
   Крытый сводчатый двор имел большой четырехугольный проем в центре, через который проникал солнечный свет, отражаясь на поверхности бассейна. По углам бассейна вставали массивные колонны, а само пространство атриума было разделено перегородками с тяжелыми портьерами. В правой стороне Ратислав отыскал глазами ларарий - домашнее святилище с бюстами предков, статуями духов-ларов и широким жертвенным столом-картибулом, уже редко встречавшимся в италийских домах. Но жилище Клементия Руфуса оставалось домом старого образца, в котором былые ценности и устои римского мира еще не были преданы забвению.
   Откинув пурпурную занавесь парапета, отделяющего таблинум от атрия, к гостям вышел человек в строгом черном палии, обернутом вокруг талии и застегнутом на правом плече серебряной фибулой.
   - Да обрушит Громовержец на меня все свои молнии! И правда Скавр - собственной персоной!
   Почти седой, коротко стриженный утонченный патриций ругался, как последний легионер, не переставая удивляться. Глубоко посаженые черные глаза сверкнули двумя огоньками. Даже морщины на удлиненном лице с высоким лбом и горбатым носом на миг разгладились.
   - Мы думали, ты объявишься после смерти Констанция, - Клементий оглядел друга с головы до пят. - Неужели, говорили мы, наш неугомонный Скавр упустит возрождение старого доброго Рима? Но приход Флавия был недолог, все вернулось на круги своя... - махнул рукой хозяин. - Прокул, бездельник! - узрел он замершего рядом в поклоне раба. - Беги и скажи, чтобы накрывали столы в триклинии, да подали цекубского к ужину!
   Наконец, Клементий заметил стоящего позади воеводы Велимира.
   - Твой сын? - предположил он неуверенно.
   - Нет, но я бы гордился таким сыном, - признался Скавр. - Это мой воспитанник, - добавил он, чуть помедлив, и обратился к молодому князю на языке вятов:
   - Чувствуй себя как дома, Велимир. Как видишь, меня здесь еще помнят!
   - Что за странный язык! - покачал головой хозяин. - И в каких краях на нем разговаривают?
   - Скоро этот язык будет известен во многих землях, - пообещал Скавр.
   Клементий повел гостей в трапезную, не переставая расспрашивать. Велимир следовал за друзьями чуть приотстав, оглядывая обстановку дома, выходившего на улицу лишь узкой своей частью и сильно удаляющегося вглубь. Переднее строение с бассейном в середине плавно перетекало в другое, гораздо более широкое, имеющее надстройку с балконами, увитыми цветниками. Покрытые штукатуркой длинные коридоры со статуями соединяли между собой многочисленные комнаты и помещения, количество которых молодой князь так и не смог сосчитать.
   Вскоре гости вслед за хозяином вошли в просторную трапезную с тремя длинными ложами. Стены здесь были украшены разноцветными фресками с изображениями крылатых быков и юношей в лавровых венках, играющих на свирелях.
   - Итак... - вопросил Клементий Скавра, когда они возлегли на лектусы перед большим столом. Велимир, не привычный к подобному обычаю, сидел с краю, натянутый, как струна.
   - Итак, ты полагаешь, что если после стольких лет небытия я воскрес, на это должны быть веские причины? - закончил за него Скавр.
   - Именно так. Когда минуло краткое правление Юлиана, а ты не объявился, мы решили, что тебя нет в живых. Многие даже успели забыть твое имя. И вот ты здесь в добром здравии. Уверен, что для этого есть более основательный повод, нежели надежда на восстановление попранной справедливости.
   Скавр серьезно задумался, прежде чем ответить. Действительно, его не было более пятнадцати лет - он даже сбился со счета. Кем стали его бывшие друзья? Кем стал он сам? Может ли он быть с ними столь же откровенным, как в юности? Да и поймут ли они его? Чтобы понять то, что понял он - нужно пережить то, что пережил он.
   - Прежде чем ответить тебе, - осторожно начал Скавр, - я должен знать, с кем ты сейчас и кому служишь?
   - Я служу нашему доброму Риму, - усмехнулся Клементий. - Как и все мы. Да, теперь августы облюбовали для себя восток - но Восток всегда был нашим главным врагом, и только здесь, в Риме, сохраняется дух истинного мужества и благородства потомков Ромула.
   Хозяин отхлебнул из широкой чаши желтого полупрозрачного вина, в котором плавали лепестки розы.
   - Восток исконно противостоял нам как иной полюс мира, как иная система ценностей, - продолжал он свою мысль. - Именно оттуда в наши пределы вторгались армии Антиоха и Митридата, киликийские пираты, парфяне и персы, сотрясая самые устои нашего государства и покушаясь на целостность наших владений. Но еще страшнее было противостояние духовное. Восток, со всеми своими загадочными богами, магическими ритуалами, халдеями и священными книгами всегда стремились породить сомнение в наших сердцах. Он расшатывал основы нашего мировоззрения, подрывал нашу уверенность в заветах отцов. Когда в Империи воцарился Элагабал со своим культом солнечного бога и принудил некогда гордых римлян забыть своих богов и склониться перед Черным Камнем, Восток почти победил. Потребовалось единство целого народа, чтобы возродить попранное достоинство и сбросить рабские оковы.
   Скавр нахмурился. Он слышал о тех тягостных временах, когда на вершине священного Палатина был возведен храм нового азиатского бога, в верности которому заставляли клясться всех - от сенаторов до рабов, а невиданные прежде мистические действа и ритуалы заменили служение Олимпийцам.
   - Теперь все повторилось и нас заставляют поклоняться кресту, восхваляя нового восточного бога... - с безграничной горечью закончил Клементий.
   - Много ли в городе последователей новой веры? - уточнил гость.
   - Они есть, однако пока их сила в самом Риме не так велика, - отвечал Клементий. - Стойкие духом сыны Ромула еще чтут древние обычаи. Зато новая вера безраздельно царит на окраинах, в восточных и южных провинциях. Год за годом она медленно, но верно затягивает петлю на нашей шее. Противостоять этому дурману, застилающему умы людей, становится все труднее. Боюсь, что рано или поздно Восток возьмет свое, а наши отчие боги уже не смогут нас защитить от торжества его безумных жрецов...
   Клементий отставил в сторону пустую чашу и потупил взор. Потом он поднял глаза на Скавра и некоторое время безмолвно его изучал. После некоторых колебаний хозяин заговорил вновь, понизив голос. Давняя дружба пересилила недоверие.
   - Мы не повержены, пока еще живы истинные римляне.
   Гость уловил таинственные интонации в его голосе.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Если желаешь, ты можешь завтра встретиться с ними. Думаю, некоторые из них тебе хорошо известны.
   Сквавр был заинтригован.
   - Мы соберемся здесь, чтобы обсудить наши ближайшие планы, - пояснил Клементий. - Ты должен понимать, чем я рискую, выкладывая тебе подобные сведения. После смерти благородного Юлиана императоры полагают всех поборников старой веры заговорщиками. А Валент заговорщиков карает без разбирательств.
   - А Грациан?
   - Грациан еще молод. И, насколько я знаю, у них там, в среде последователей распятого бога, у самих идет раскол. Грациан поддерживает одних, Валент - других. Чем они между собой различаются, я не знаю, но страсти кипят нешуточные. Поклоняющиеся кресту едины только в одном: все они ждут близкого конца света, предсказанного в сочинении какого-то Иоанна. Там говорится о падении Рима и бесчисленных бедах, грозящих людям. Не удивительно, что в подобном сообществе умалишенных трудно сохранить рассудок.
   Клементий покачал головой.
   - Поэтому, - вздохнул он, - Грациан нам не помощник, а Валент, скорее, враг.
   Произнеся эти слова, хозяин неожиданно осекся.
   Скавр положил руку ему на плечо.
   - Не беспокойся. Тит Помпилий Скавр не изменился с тех давних пор, когда сидел за этим столом, обсуждая с тобой идеи возрождения забытых римских идеалов. Ты можешь мне верить во всем.
   Воспользовавшись возникшей задержкой, Ратислав с самого утра повел своего спутника знакомиться с главными достопримечательностями римской столицы. Однако Велимир был сдержан в своих чувствах. Чем дольше он находился среди римлян, тем острее видел их недостатки. Ни табуларии, ни базилики, ни театры не производили впечатления на молодого князя.
   Состязания колесниц, во время которых возничие, стремясь получить награду, стегали друг друга кнутом и норовили выкинуть из квадриг под колеса коней, вызвало у Велимира настоящее отвращение. Но наиболее угнетающе на него подействовали гладиаторские бои в Амфитеатре Флавиев, называемом также Колизеем. Под рев толпы десятки крепких людей, вооруженные мечами, копьями и трезубцами сражались между собой с яростью диких зверей, без жалости добивая поверженных противников.
   - Столько здоровых мужчин должны убивать друг друга на потеху бездельникам? - недоумевал он. - Куда полезнее было бы вручить им метлы и отправить убирать весь тот мусор, которым зарастает Великий Город.
   Ратислав горько усмехнулся.
   - Римлянину не пристало трудиться, как рабу, - отвечал он с грустью. - Для него лучше умереть на арене, чем жить с метлой в руке. Но ты прав - некогда священное действо давно превратилось в развлечение для праздного люда.
   - Священное? - удивился Велимир. - Что может быть священного в подобной драке?
   - У вас ведь тоже бьются стенка на стенку, а ваши девицы с удовольствием взирают на такие побоища.
   В столице Империи Ратислав вновь стал Скавром. Сбритая борода, привычное окружение и пробуждающиеся с каждым днем воспоминания о детстве и юности невольно заставляли его ощущать себя полнокровным римлянином.
   - Но мы же не забиваем друг друга до смерти! - возразил Велимир.
   - Я это знаю, - согласился его спутник. - В нашем же государстве обычай подобных боев был введен на заре древности. Тогда пленников, обращенных в рабов после победы, заставляли сражаться против бойцов Республики в их национальном вооружении. Это было, своего рода, формой гадания. Я слышал, у некоторых германских племен оно в ходу до сих пор, особенно тех, что живут за Рейном. Там воины сходятся в схватке с пленниками из племени, на которое замышляется поход. Если пленники одолевают - поход откладывается. Если проигрывают - вожди и старейшины воспринимают случившееся знаком верной победы и начинают войну. Думаю, мои предки в стародавние времена поступали сходным образом. Окруженные со всех сторон враждебными племенами сабинов, вольсков, этрусков и самнитов, они нуждались в воодушевляющем их примере и в знамениях, демонстрирующих волю родных богов.
   Скавр невесело усмехнулся.
   - Увы, постепенно тайный смысл сего действа оказался предан забвению. Бои на арене превратились в развлечение. Кровавое и жестокое, но приносящее выжившим участникам громкую славу, а их владельцам - немалый доход.
   Соглашаясь на предложение Ратислава о путешествии в Рим, Велимир в глубине души надеялся увидеть восхитительный город, о котором он столь многое слышал. Он хотел проникнуться величием древних правителей и полководцев, вдохновиться красотами грандиозных сооружений, возведенных самыми искусными мастерами. Однако действительность убедила его в правоте слов Ружены: мечты гораздо прекраснее реальности. Впрочем, на все недоуменные вопросы молодого князя Ратислав, которого даже самому Велимиру порой хотелось назвать Скавром, отвечал просто: упадок Империи.
   - Мы прибыли не в самое лучшее время. Императоры не занимаются управлением, погрязнув в богословских спорах, народ обнищал, а сам Вечный Город наводнили всевозможные варвары.
   - Вроде нас с тобой? - улыбнулся Велимир той лукавой и одновременно добродушной улыбкой, увидев которую, все его собеседники начинали неудержимо улыбаться в ответ. Ратислав усмехнулся.
   - Не в бровь, а в глаз, - признал он. - Да, мы сами, конечно, довели его до такого состояния, гоняясь за призраком власти над миром - и упустив собственное Отечество...
   Если бы Валенту сообщили о том, что предводитель столь опасных варваров, перед которыми дрожали его легионы и федераты, сейчас нашел приют в доме одного из его легатов на окраине Рима, он бы вряд ли этому поверил. Если же поверил бы, то наверняка тронулся умом от страха или безудержной радости. Впрочем, такая вероятность не грозила ни императору, ни князю уннов. Не тревожимые никем, Велимир и Ратислав спокойно дожидались возвращения Грациана, вслед за которым Валент должен был отбыть в новую столицу империи, Константинополь.
   Вечером дом Клементия Руфина превратился в подобие шатра воеводы - сюда собирались многочисленные люди, некоторые из которых были в полном воинском облачении и даже приезжали на богатых колесницах. Приветствуя хозяина поднятием руки, они произносили торжественную фразу: "Оптимус Максимус Сотер!", после чего следовали хорошо знакомой им дорогой. Под сводом кубикулы, спального покоя хозяина, начинался спуск в необычайно просторный подвал с колоннадой. Судя по всему, он занимал все подземное пространство дома от вестибулума до каведия. Пол здесь был гранитный, треножники и курильни, украшенные звериными лапами, стояли вдоль оштукатуренных стен.
   Скавр, занявший место по правую руку от хозяина в темном кукуле с капюшоном, наброшенном на голову, негромко заметил:
   - Если бы август хотел расправиться с заговорщиками, ему ничего бы не стоило накрыть ваше собрание.
   - Мы не строим заговоров против императора, - возразил Клементий. - В делах, касающихся блага и процветания как Рима, так и всей Империи, ему не сыскать более преданных слуг. Но все мы полагаем, что нынешняя политика и заигрывание с апологетами новой веры ведут нас к гибели! Обсуждать же это нам никто не в силах запретить, будь то хоть сам Юпитер Феретриус.
   Скавр кивнул понимающе.
   От дальней колоннады, возносящейся над основным пространством зала, спускалось несколько широких ступеней, на которых были расставлены катедры с высокими спинками для гостей. Присутствующие разместились на них, подобрав полы длинных плащей. Мечущиеся тени от светильников накрыли зал, исказив контуры львов, фавнов и орлов, выписанных расплавленным воском, смешанным с мраморной крошкой. Однако освещения было достаточно для того, чтобы видеть лица всех собравшихся.
   Клементий вывел Скавра вперед.
   - Я думаю, этот человек знаком многим из вас, - и он кивнул гостю.
   Тот снял капюшон с головы.
   - Клянусь Квирином, это Помпилий Скавр! - раздалось сразу несколько голосов в разных углах.
   - Мы думали, ты давно почил, оставив этот бренный мир!
   - Мы уже похоронили тебя!
   - Мы полагали, тебя более нет среди живых, - наперебой заговорили старые знакомые Скавра.
   Тот улыбнулся.
   - Как видите, я жив, и даже более жив, чем был, когда мы расстались.
   - Как понимать твои слова? - удивился пожилой патриций в правом углу - Скавр признал в нем трибуна своего легиона, Квинта Массилия.
   - Богам было угодно сохранить меня, и вложить новые силы в дряхлеющее тело. И я надеюсь, что боги будут и впредь благосклонны ко мне и к нашему городу, а силы эти вольются во всех нас свежим потоком, даровав волю к великим свершениям.
   - Ты предлагаешь нам союз с варварами? - догадался Юний Анций, из числа более молодых собравшихся. Он стоял в самом дальнем углу помещения в темной лорике линцее, поверх которой был наброшен белый сагум, отороченный алой каймой.
   Скавр помедлил, прежде чем ответить. Он обвел всех собравшихся долгим и пристальным взглядом.
   - Варвары сейчас сами заполняют наш город. Они проникают в него по одному, по два, целыми семействами. Они вступают в наши войска, служат магистратами - с тех пор как наши соотечественники перестали претендовать на эти должности. Они охотно перенимают наш язык и наши обычаи - однако исподволь растворяют нас в себе. Мы забываем свое высокое прошлое, мы уже забыли веру наших предков, и пока мы не забыли самих себя - я предлагаю союз. Но союз не просто с варварами! С теми из них, кто сам способен стать манящим маяком для всех стремящихся под их крыло племен и народов. С теми, кто еще не утратил первородной чистоты и мудрости. С теми, кто обладает могучей силой, однако пока не понимает, что с нею делать. Эта сила, словно целительное снадобье вытянет из наших городов всех тех, кто разъедает тело Империи изнутри, тех, кто отравляет его ядом бесчисленных пороков. Союз, о котором я говорю, даст нам свежую и чистую кровь, не знающую изъяна. Она очистит наши сердца и позволит возродить устои Древних - тех всемогущих и благородных мужей, что создали Вечный Город на семи холмах Лация.
   - Древние говорили, что не стоит звать в помощники равного себе - он может занять твое место, - заметил один из собравшихся, незнакомый Скавру.
   - Варвары, о которых я толкую, и мы - люди разной породы, подобно разным видам деревьев или разному сорту глины, - возразил Скавр. - У них иные ценности и взгляды на мир. Одно не может занять место другого. Я сейчас вам это докажу. Велимир, выйди к нам! - он позвал отчаянно скучающего юношу, так и не уловившего ни единого слова из всей беседы.
   Велимир выступил на середину зала и встал с гордым видом, положив руку на рукоять меча.
   Собравшиеся рассматривали его во все глаза, точно диковинку.
   - А почему щеки его изборождены шрамами? - поинтересовался один из старших гостей в строгой белой тоге пуре.
   - В его краю такой обычай, - усмехнулся Скавр, вспомнив страдания молодого князя.
   - Сколь сильно опустился Рим! - горестно воскликнул патриций. - Просить помощи у варваров со стороны, чтобы справиться с варварами, царящими в его сердце! Мир поистине катится в пропасть...
   - Помнится, лет тридцать назад эти же слова говорил мой дед, - заметил Клементий. - А ему - его дед. Из века в век убеленным сединами мужам кажется, что мир меняется только к худшему, ибо в молодости мы сильны и полны здоровья, в старости же все дается с трудом. Кто-то сейчас полагает, что вершиной расцвета Рима была эпоха Нумы Помпилия, подарившая мудрые и справедливые законы. Другие восхваляют времена Республики с ее строгостью нравов и душевным благородством, когда даже прославленные консулы вроде Мания Курия Дентата сами работали в поле и варили себе репу. Есть и те, что преклоняются перед принцепсами Августом и Траяном, воспевая дни ранней Империи.
   - Однако не всегда люди, утверждающие, что прежде было лучше, чем сейчас, оказываются неправы, - возразил Скавр. - Иначе сегодня в этом зале не собралось бы столько достойных мужей.
   Изначально замысел его был прост и логичен. Империя давно была поделена на две части, причем не только в силу указа Диоклетиана, но и по самому своему существу. Запад безудержно предавался удовольствиям, Восток молился. Трудно было сказать, кто из них представлял большую угрозу для зарождающихся молодых держав на рубежах римского мира. Можно было лишь, используя их неискоренимое соперничество, заключить союз с одним против другого, причем не важно, был ли то правитель Запада или властитель Востока - их взаимная ревность и амбиции гарантировали успех.
   Действовать следовало осторожно. Скавр сознавал, что открытое предложение подобного союза августу или цезарю неминуемо отправило бы его вслед за бедным Гиперетием, неосторожно поддержавшим Прокопия против Валента в пору междоусобицы. Но планомерное и ненавязчивое влияние через лиц, приближенных к августейшим особам, могло принести успех. Всегда и везде, рассуждал Скавр, можно найти колеблющихся и склонить их на свою сторону. Похоже, именно таких союзников и посылала сейчас судьба в самые его руки.
   Парадокс политической обстановки в Риме заключался в том, что почти такой же план Луций Прим предложил императору Валенту. Это была стратегия разобщения сил неприятеля, выискивания его уязвимых мест и удар по ним при защите собственных слабых сторон.
   Велимир не приветствовал подобный способ борьбы с врагом. Он полагал, что метод политической интриги низводит правителя до уровня его противников. В конце концов, чем тогда вяты с их союзом лучше коварных и хитроречивых ромеев? В глубине души молодой князь догадывался, что Скавр только строил из себя опытного дипломата, на деле стремясь просто повидать родные края. И все же из задуманного дела могло получиться что-то удачное.
   Велимира внимательно рассмотрели со всех сторон, обсудили его молодость, независимый вид, целеустремленный и открытый взгляд. Большинство присутствующих сошлись во мнении, что варвары, за объединение с которыми ратовал Скавр, достойны внимания истинных римлян. После этого молодой князь попросил позволения у Скавра покинуть собрание, на котором он все равно был лишним.
   Велимир без особой цели бродил по древним темнеющим улицам, разглядывая в алом свете заката величественные, но уже тронутые разрушением строения. Он видел водопроводы, несущие в город воду с горных источников и подающие ее через желобы в особых фигурных мостах, называемых римлянами акведуками. Видел цирки, из которых постоянно слышались азартные вопли зрителей, беломраморные храмы с капителями, разбросанные по всем холмам, - и поражался безмерным усилиям, затраченным людьми. Велимир не мог не признать, что многое из построенного здесь выглядело на редкость красиво: величественные триумфальные арки, богатые дворцы, базилики, обширная площадь, называемая форумом и двухъярусные каменные мосты - однако красота эта была ему чужой. Говорили, что Германарих хотел превратить свою державу в подобие Рима - но разве может чужая красота заменить собственную? Она просто пропадет, исчезнет, улетучится вместе с дуновением ветра... Та красота, что выстрадана, выношена, создана своими руками - она и ценна; а привнесенная со стороны - ценна для тех, кто ее сотворил, но вовсе не для тех, кто ее купил...
   За этими мыслями он не заметил, как к нему приблизился маленький тощий человечек с морщинистым лицом, закутанный в длинную серую хламиду.
   - Друг мой! - неожиданно обратился он к нему на готском языке, который Велимир неплохо изучил за годы минувшей войны. - Я вижу, ты не римлянин. Не происходишь ли ты из древнего и славного племени готов?
   - Нет, почтенный, - возразил Велимир, кусая губу от досады. Каждый день он подвергал себя мучению бритья в надежде походить если не на римлянина, то хотя бы на иноземца, давно живущего в Вечном Городе. Однако внешность и повадки его по-прежнему выдавали. - Я не гот, хотя и не из этих мест.
   - По-видимому, ты происходишь из северных краев, лежащих к востоку от Свевского Моря? Я вижу это по твоим светлым волосам и голубым глазам.
   - Тут ты прав, - вынужден был согласиться молодой князь.
   - Тогда ты мог бы оказать мне услугу. По слову властителя Рима я должен был направиться в земли тервингов, однако дела церкви задержали меня в столице на несколько лишних дней. Сегодня же я с удивлением заметил, что все верноподданные рода Балтов и родственных ему племен, с которыми меня связывают дальние кровные узы, как сквозь землю провалились. Это оказалось тем более странно, что Великий Город всегда кишел готами, как садок рыбой. Добрые люди объяснили мне, что август спешно отправил их на войну с дикими варварскими ордами, приближающимися к Данувию. Речь идет об уннах, подлинных исчадиях ада...
   Велимир с трудом сдержал улыбку. Видимо, под исчадьем ада подразумевался именно он, а Уннами была его дружина Юных, некогда собранная Ратиславом и впитавшая в себя представителей самых разных народов.
   - Чего же ты хочешь от меня?
   - Если ты надумаешь навестить родные края в ближайшие дни, я был бы счастлив присоединиться к твоему обществу. Видишь ли, мы живем в неспокойное время и дороги наводнены опасностями. Мне было бы не так боязно пробираться на север в твоей компании.
   - Я не знаю, сколь долго дела задержат меня в Риме, - нашелся Велимир, не желая сразу огорчать человека отказом. - Могу лишь обещать, что возьму тебя с собой, когда их улажу. Если, конечно, ты не встретишь до того времени других попутчиков и скажешь мне, где тебя искать.
   - Будь благословен, добрый варвар! - человек просиял, осеняя юношу странным движением руки крест-накрест. - Я живу в двух шагах отсюда - вон мой дом, между Юлиевой базиликой и языческим храмом Кастора - дом проповедника Вульфиллы. Запомни: Этрусская улица, не доходя до Коровьего рынка.
   Он поклонился Велимиру, и тот, не желая быть невежливым, тоже поклонился в ответ.
   - Позволь мне один вопрос, - проговорил молодой князь на прощание. - Почему император, посылая тебя к варварам, не позаботился о твоей охране?
   - Видимо, у него были другие спешные дела, ибо он покинул Палатин сегодня утром. Но мы, грешные служители церкви, слишком ничтожны, чтобы докучать августу подобными просьбами... Впрочем, - Вульфилла вздохнул, - тут есть и моя вина. Я опрометчиво пообещал Валенту выполнить его поручение, позабыв, что в столь опасном путешествии могут случиться разные неприятности.
   - Тогда почему тебе не задержаться в городе и не дождаться возвращения цезаря Грациана? - решил Велимир блеснуть знанием политических реалий. - Наверняка он согласится тебе помочь и выделит надежное сопровождение.
   Лицо Вульфиллы внезапно исказилось страхом и ненавистью.
   - Что? Встречаться с этим гонителем истинной веры? Уж лучше я буду просить помощи у безродного варвара! Прости, любезный, я вовсе не тебя имел в виду! - спохватился он, кланяясь Велимиру и опасаясь, что тот изменит свое решение. - Это еще одна причина, заставляющая меня желать твоего содействия: цезарь возвращается на третий день, в Майские Иды, и мне бы не хотелось, чтобы наши пути пересеклись.
   Молодой князь мало что понял из подобного объяснения, однако решил не расспрашивать более и простился с Вульфиллой, проводив его взглядом. Тот с радостным сердцем направился к своему дому - приземистому одноэтажному строению из камня, стены которого были покрыты уличными рисунками.
   Вернувшись в Субуру, Велимир застал Ратислава в их комнате на постоялом дворе. После собрания в доме Климентия он пребывал в благостном расположении духа.
   - У тебя, я вижу, хорошие новости? - вопросил Ратислав князя.
   - Даже две, - ответил тот. - Валент убыл на восток. Грациан возвращается послезавтра. А до чего договорились вы?
   - Все выказали тебе большое внимание. Я рассказал им кое-что, намекнув, что готов, с которыми они дружат, следует бояться больше, нежели нас. В смысле, вас. Поскольку мы прибыли вдвоем, наше посольство не произвело на них большого впечатления, но, по меньшей мере, они задумались о моем предложении и даже посвятили меня в свои планы. Они очень надеются на Грациана.
   - Тогда, быть может, ты знаешь и то, с какой целью Валент отправился на восток? - поинтересовался Велимир.
   - Готовить поход на алан, - довольно равнодушно отвечал Ратислав.
   Князь посмотрел на него долгим взглядом. Воевода, поймав этот взгляд, внезапно сообразил, что это значит.
   - А несколько дней назад все готы из Рима отправились на помощь своим соплеменникам, - подтвердил его догадку Велимир. - Друг мой, нам пора бросать наши дворцовые похождения и во весь опор мчаться назад! Хватит уже изощряться в лицемерии, в котором ни ты, ни я не сильны. Пришло время обратиться к тем средствам, которыми мы владеем куда лучше - к мечам.
   - Да, ты прав, - Ратислав грустно кивнул. - Как видно, Валент оценил нас по достоинству и готовит решительный удар, чтобы подавить нового врага, пока он не стал слишком силен... Сам он ударит с юга на наших союзников, вероятно, из Тавриды, а готы пойдут от Данувия. Это будет пострашнее, чем Эорманрик. Да, нам нужно ехать немедленно!
   - Вслед за Валентом? - уточнил Велимир.
   - Нет, раньше его. Он наверняка отправится морем, через Капую. Мы же двинемся на север. Сперва на Равенну, затем на Аквилею, оттуда через горы до Савы и дальше рекой до Данувия. Надеюсь, ветры задержат императора, мы же будем полагаться только на проворство наших коней и речное течение. Я не слишком жалею, что не успел встретиться с Грацианом. В конце концов, зерно посажено в подготовленную почву. Теперь пусть прорастет, а мы дождемся всходов. Твои новые и мои старые друзья нам помогут.
   - Хорошо, - согласился князь. - Готовься к отъезду, я же сообщу нашему попутчику, что мы выезжаем завтра же на рассвете.
   - У нас есть попутчик? - удивился Ратислав.
   - Есть. Я обещал одному человеку, что возьму его с собой, когда отправлюсь на север.
   - Надеюсь, он сумеет скакать так же быстро, как и мы, - воевода покачал головой.
   Путники встали еще засветло. В этот час город был погружен в полумрак, все оконные ставни в домах и створки лавок были закрыты и только на перекрестье улиц под статуями на постаментах мерцали тусклые светильни, по которым гости столицы могли находить дорогу. Было почти тихо. Лишь изредка слышался шорох бездомных бродяг и журчание уличных фонтанов. Двигаясь между Оппием и Циспием, Велимир и Ратислав наткнулись на фонари вигилы - ночной караульной службы, выполнявшей обход. Стражники, закутанные в длинные шерстяные плащи, окинули всадников беглым взглядом, но не замедлили шаг.
   Этрусская улица или Улица Благовоний являлась одной из главных связующих дорог Вечного Города. Она соединяла между собой Форум, Большой Цирк, Коровий рынок и Велабр - пространство между Капитолием и северо-западным Палатином. Днем здесь было не протолкнуться из-за обилия торговцев, однако сейчас таберны и аргентарии стояли закрытыми на засовы, а двухэтажные дома купались в тенях.
   Надо отдать должное Вульфилле - он оказался готовым к выступлению еще до того, как Ратислав и Велимир подъехали к его дому. Он встретил их, держа в поводу игреневую кобылицу с дымчатой гривой. Путники успели выбраться за главную городскую черту до того, как узкие улицы переродили многочисленные повозки и кавалерийские схолы гвардейцев, бесцеремонно продвигавшиеся по кварталам, стегая горожан плетьми. Велимир последним взглядом проводил Храм Юноны и Форум Траяна, посветлевшие в лучах нарождающегося солнца портики и бесчисленные монументы, хранящие память о былом величии римского государства.
   Всадники скакали до самого вечера, делая лишь краткие передышки. Несмотря на быструю скачку, Вульфилла не жаловался. Он лишь стискивал зубы и крепче сжимал поводья, чтобы удержаться в седле. Когда остановились на постой у двери дешевого дорожного стабулярия, Вульфилла почти свалился с лошади.
   - Как видно, придется тебя оставить здесь, - покачал головой Велимир, помогая спутнику войти в помещение с желтыми облупившимися стенами.
   - Нет-нет! - Вульфилла схватил его за руку. - Обещаю, что завтра я снова буду свеж и бодр. Меня растрясло с непривычки.
   Ратислав с сомнением покачал головой.
   Однако проповедник не обманул. С утра, подкрепившись хлебом, размоченным в молоке, сыром и несколькими маслинами, он оказался готовым продолжать путь.
   Десять дней непрерывной скачки путники почти не разговаривали между собой, обмениваясь только короткими фразами по поводу ночлега и утреннего подъема. И только перевалив хребет, отделяющий истоки Савы от берега моря, они смогли, наконец, перевести дух. Из опроса хозяев постоялых дворов Ратислав узнал, что готы и франки, следующие тем же путем, опередили их не больше чем на один день.
   - Нам надо их не просто догнать, - заметил Велимир, - но опередить. А нашего спутника мы вполне можем оставить под присмотром его родичей.
   - Почтенный, хватит ли у тебя сил еще для одного конного перехода? - обратился Ратислав к Вульфилле на латыни.
   - Разве вы не собирались плыть дальше по реке? - удивился тот.
   - Собирались, - ответил воевода. - Однако наши кони быстрее, чем лодка. Мы уже завтра нагоним отряды готов, которым сможем тебя препоручить. Под их надзором ты будешь в безопасности, а мы отправимся своим путем.
   - Благослови вас Бог! - провозгласил Вульфилла радостно. - На большее я и не рассчитывал. Что ж, если завтра мы сможем догнать моих соплеменников, то еще один день мучений я вполне готов потерпеть.
   Дорога шла по горам, срезая глубокие изгибы реки. На ночь остановились в маленьком сельском домике, хозяин которого - добродушный далмат - охотно предоставил путникам свой сарай для ночлега.
   - Зачем же ты так спешишь нагнать готов? - полюбопытствовал Велимир, впервые за много дней заговорив о чем-то, не касающемся дорожных хлопот.
   - Императором мне поручено просвещать моих собратьев, дабы они оставили свою ложную веру и обратились в лоно истинной.
   - А почему ты считаешь, что нынешняя их вера неистинна? - спросил Велимир уже с большим интересом.
   - Разве может быть истинной вера в какие-то деревянные истуканы? - торжествующе вопросил Вульфилла.
   - Должен тебя расстроить, почтенный проповедник, - улыбнулся молодой князь, - никто в деревянные истуканы не верит. Мы прекрасно понимаем, что это - лишь образ, зримое воплощение некой подлинной и совершенной силы, существующей помимо нашего понимания.
   Вульфилла, однако, не смутился.
   - Не всякой силе следует доверять. Разве можно поклоняться тем демонам, что требуют кровавых человеческих жертв для собственного удовольствия?
   Велимир вздрогнул.
   - Не знаю, кто тебе рассказывал такое, почтенный, - произнес он с некоторой обидой в голосе. - Да, на просторах наших земель порой встречаются люди, желающие откупиться жизнью соплеменника от недругов или неизвестных им могущественных сил. Однако бывает такое очень редко и в среде племен, давно утративших понимание небесной правды. Настоящая жертва - это добровольное самозаклание одного человека во благо единоплеменников. Это благородное деяние, искупающее подчас проступки целого народа. Разве Основатель вашего учения не поступил таким же образом?
   - Он был Богом, - возразил проповедник.
   - Пусть так. Однако я слышал, что каждому из последователей вашего учения предписано уподобиться ему и приблизиться к его деяниям в своей жизни. Когда вас преследовали и истребляли ромеи, многие из вас шли на смерть с радостью. Почему же ты отказываешь в такой добродетели нам?
   Вульфилла был поражен.
   - Я не думал об этом, - признался он.
   - Человек, не готовый погибнуть ради будущего своих ближних, недостоин быть их вождем, - произнес князь с такой внутренней убежденностью, что проповедник ни на миг не усомнился: если бы того требовали нужды его племени, его случайный попутник принял бы жертвенный венец, не задумываясь.
   С утра всадники продолжили торопливый путь. Скавр ехал чуть впереди, вглядываясь в извилистую горную тропу, по левую руку от которой слышался гул бурной реки. По мере удаления от Рима он вновь все больше превращался из Помпилия Скавра в воеводу Ратислава. Вульфилла, которому, по-видимому, не давали покоя вчерашние слова Велимира, возобновил с ним разговор.
   - Скажи, любезный варвар, разве ты никогда не задумывался о том, что жизнь твоя дана тебе не просто так, что ты не можешь ее проводить в удовольствиях и развлечениях?
   - Разумеется, - подтвердил молодой князь. - Жизнь дается нам, дабы мы смогли сделать что-то важное, вплести свою нить в бесконечное полотно Всемирья, добавив ему яркости и разнообразия. И кем мы в нем останемся - зависит от нас самих...
   Вульфилла вновь был вынужден умолкнуть. Ему даже на миг показалось, что его собеседник куда лучше понимает саму суть учения, которое он разными способами силился ему изложить, а вместо попыток вразумления молодого варвара следовало бы прислушаться к его советам.
   - Но как следует прожить свою жизнь? К чему стремиться, чего избегать? - проповедник, однако, не успокаивался.
   - У каждого своя стезя, - просто отвечал Велимир. - У кого-то стезя, у кого-то стежка. Достойно пройти по ней - вот путь в неизбывную вечность. Не оступиться, не забыть о главном - а слиться с Первородным, с тем, что бесконечно мудрее и выше нас, дабы глазами его увидеть всю подлинную красоту мира...
   - А если оступился? Все ошибаются - как же быть тому, кто сошел со своей стези?
   - Вернуться на нее, - отозвался Велимир. - И попытаться искупить вину за содеянное.
   - Но те, кто оказался тобой обижен, будут мстить тебе за обиды!
   - Месть - путь слабого. Сильный умеет прощать того, кто всего лишь оступился. Если люди будут вечно мстить друг другу за обиды - они никогда ни к чему не придут.
   - Да! - радостно поддержал Вульфилла. - Прощение обеспечит вас процветанием и силой. Сделав бывших врагов друзьями, вы сможете обратить их усилия на благо себе...
   - Однако не все и не всегда следует прощать, - резко возразил князь. - Есть деяния, совершив которые, человек сам вырывает себя из узора Великих Прях. Прощение всего - убивает жизненный смысл. Впрочем, сполна сведав высшего наказания и искупив свою вину поступком или кровью, человек всегда может вернуться на утерянный путь. Вот только искреннее раскаяние за провинность я встречал нечасто...
   - Это потому, что вы лишены истинной благодати, - заверил проповедник. - Если бы вы только осознали всю немыслимую глубину события, случившегося несколько веков назад, осознали неизмеримую милость Создателя к своим падшим чадам - вы бы немедленно раскаялись сами во всем содеянном и простили бы врагов своих, а они простили бы вас.
   - Мне не в чем каяться, - пожал плечами Велимир. - По крайней мере, я не знаю за собой таких деяний, за которые бы следовало извиняться.
   - Гордыня, гордыня, - произнес Вульфилла снисходительно. - Она погубила немало великих людей. Чем ближе человек к святости, тем больше грехов он у себя находит, ибо чем чище одежда, тем заметнее на ней даже малейшие пятна. На грязной же одежде новая грязь не видна.
   Велимир задумался.
   - Ты прав, жрец. Мне есть, в чем повиниться. Я обманул тебя - я не гот и не сармат, а отношусь к племени, которое ты полагаешь исчадьем ада. Я - вождь уннов! - он усмехнулся, наблюдая, как в выражении глаз собеседника проступает настоящий ужас.
   - Однако мы приехали. Дальше простирается земля тервингов, где ты будешь под защитой своих соплеменников. Нам же, как ты понимаешь, лучше там не появляться.
   И оставив растерянного проповедника на развилке, Велимир и Ратислав поскакали по восточной дороге.
  
   Глава 4.Черный Холм.
  
   Сиреневые луга небес стали раздольем для бесчисленных отар облачных барашков. Они то своенравно разбредались в разные стороны, то вновь сбивались в одно большое стадо, словно подгоняемые невидимым пастухом. Полуденная Сурья, что норовила спрятаться за их курчавыми спинами, вплетала в их белоснежное руно золотые пряди.
   Светозар вдыхал густой воздух, сладкий от сосновой смолы, всей грудью. Чащобы, березняки и дубравы приветствовали его перекличками неясыти и куликов. Поляны утопали в лютиках и резеде, точно отвечавшими улыбками на его зовущий взгляд. А он все еще не верил, что вернулся в дивный край дремотного спокойствия и стоит на вершине Утиного Холма.
   - Никто и не чаял тебя вновь свидеть, - промолвил дед Хоробор, присевший на большую кочку рядом. - Как-никак сам кудесник ноне. Самый главный вещун у Юных. Таких гостей не часто встречаем.
   - Полно, старче, - Светозар усмехнулся уголками рта. - Шутишь, небось? Ведать - мое призвание. Здесь я его и обрел. С той поры земле отчей служу по воле Рода, да единокровников от хмари и лиха сберегаю. Боле ничего.
   - Что ж вспомнил про нас?
   - Сердце в дорогу позвало, - признался волхв. - Шепнуло, что надобен я здесь.
   Взгляд старца стал хмурым.
   - Не обмануло тебя сердце.
   - Сказывай, - Светозар устремил на него пристальный взор. - Вижу, печаль-кручина вас изводит, душу гнетет.
   - Морочить тебя не стану, - согласился дед Хоробор, - скажу, как есть. Воспослед тому, как вы годяков отвадили и далеко на закат прогнали, поломав изрядно инородцам кости, появились на нашей земле чужаки. Не забродни, а те, что здесь осели тайком, да зажили своим почином.
   - Неслыханное дело, - подивился Светозар. - Берендееву сторону повсегда люд обходил.
   - Верно. Мы сами их не видали, иде хоронятся от нас крепко. Но следы их не единожды подмечали. Близ Черного Холма.
   - Что ж за холм такой? Вы мне о нем не сказывали.
   - Не любим мы о том толковать, - пожевал губами старец. - Место из всех - самое окаянное. На нем селищ нет с давних времен. Ты был там, за восходными лугами. И Три Заградные Дубравы видал.
   - Дубравы видал, - припомнилось Светозару. - А сам холм нет.
   - Они его ото взгляда закрывают. Жили там в стародавнюю пору, когда еще счета времени не вели, людины из рода Каменного Цветка. Иначе их прозывали людьми-коршунами - толковали, что с младенчества им ведом птичий язык. Они в этом краю прежде нас поселились, но пращуры наши их не застали, ибо сгинули люди-коршуны без следа. Токмо на Черном Холме, у пустого тына нашли тьму кольев с насаженными на них человечьими черепами.
   - Что ж то значит?
   - Род Каменного Цветка был силен черным ведовством. Волохи селища часто приносили людьи жертвы своим темным богам, о коих мы не знаем. Урочище, говорят, и по сей день сохранилось, но ушло глубоко под землю. Отроки наши его пытались на холме сыскать, да едва не сгибнули. Один раз буря поднялась, повалив дерева, в другой - появились дикие кони и едва не затоптали копытами. С той поры сородичи наши Черный Холм не привечают.
   Светозар в раздумье покрутил ус.
   - Ты говоришь, пришлые возле холма объявились?
   - Да. Обретаются где-то рядом. Не иначе как им то урочище потребно, - подтвердил дед Хоробор.
   - Расскажи еще о роде Каменного Цветка, - попросил Светозар.
   Старец пожал плечами.
   - Исконом они иным жили, незнаемым. Обычаи имели другие. Умерших не сжигали и не хоронили в землю, а подвешивали к деревам под самую крону, покуда те не обращались в прах. Три Заградные Дубравы - погребальный круг, где еще много ветхих костей. Слыхивал я, что по их поверьям человек после смерти обращался в зверя или птицу, дабы бродить или летать по родным лесам. Ведуны же и кобники становились у них дикими котами, что сторожили особые священные камни. У нас такие еще остались числом немалым. Это все, что о них ведаю.
   - И что же, с той поры, как люди-коршуны ушли, на Черном Холме никто не объявлялся?
   - Было единожды, - нехотя сказал дед Хоробор. - Поколений эдак двенадцать назад. Щуры толковали, были тут отметники. Укрывались на холме от кого-то. Не единоплеменники, а из разных родов, однако ж стояли одной общиной и звались в народе Черными Тайнознатцами. Они свои раденья на холме вершили и духи Трех Дубрав нас к ним не подпускали. Тогда еще рыбари да охотники с нашего селища стали пропадать. Ноне все повторилось...
   - Неужто они сыскали урочище?
   - Видать, да. И жертвы Каменному Цветку приносили. Потом пропали.
   - Ну, а те, что сейчас пришли, - допытывался Светозар, - какого они роду-племени?
   - Падун на деревах видел чужие резы, а на земле - чиры, выписанные кровью. Все они - годьи. Такими знаками служители Асов со своими богами якшаются.
   Волхв опустил голову. Он вспомнил, что, несмотря на все усилия отыскать Ингульфа, Юным так и не довелось выйти на его след.
   - Мы извечно в ладу живем с Всемирьем, - продолжал дед Хоробор. - И звери лесные нас братьями считают, и рыбы, и птицы. Но нынче все переменилось. Зверье ходит, будто одурманенное. И волк теперь опасен, и медведь, и лось. Каждый может на человека пойти. Без счета стало коршунов, что на баб и детей бросаются.
   - Выходит, чары чужаков сильны?
   - Сильны изрядно, - признал старец. - Вот и помышляем, что нам ноне делать. Как окаянное это дело разрешить, чтоб покой на эту землю вернулся.
   Слова старца камнем легли на душу Светозара. Немыслимым казалось ему, что всемогущие берендеи, которым исконно были подручны все природные стихии, теперь оказались бессильны обуздать неведомо откуда взявшихся инородцев.
   Волхв поселился в жилище деда Хоробора и Добравы. Казалось, здесь все осталось прежним. Селяне занимались привычными делами: дубили шкуры, плавили и ковали железо, очиняли дресву, ходили на ловы. Сила земли поднималась от душистой травы, так и льнущей к ногам, теплые ветра плели затейливые кудели из воздушных струй. И все же что-то изменилось. Не стало слышно песен, девицы не водили на лугу хороводы, не смеялись дети.
   Дева Добрава украдкою обмолвилась, что священный огонь Белбога, несколько поколений неугасимо пылавший в закрытой каменной кермети рода, уже дважды погасал, и его возжигали внове. В дупле же древнего сырого дуба над Туман-Ручьем кукушка высидела трехголовых птенцов. Все это немало тревожило селян.
   - Брушу были знаки, - вещал дед Хоробор угрюмо. - Полночный вран трепал сивошкурого бера во всполохах огнянных. Видать, крепко сердятся на нас отчие боги...
   А уже на другой день в селище хватились чеботаря Грежа, молодого еще парня, что подался в полесья Клубничного Яра на полунощной стороне, да там и сгинул. До вечерницы прождали - впустую. Ночь минула - так и не воротился.
   - Верно, беда стряслась, - дед Хоробор, возившийся по утру с прохудившимся пестерем, пристально посмотрел Светозару в глаза.
   - Я сыщу его, - ответил на его невысказанный призыв волхв.
   - Добро. Только воспомятуй о том, что я тебе давеча рек. Всемногие силы ополчились на нас, разгулялись удалой гурьбою. Еже не опрядешься подмогою вышней - сам худо можешь сведать.
   - Полно, старче, - Светозар намотал на ноги онучи и взял свой трехзубый посох. - С Правью в сердце ни в Яви, ни в Нави не согибнет человек. К полудню вернусь.
   Добрава, бросив на него тревожный взгляд, хотела проводить до околицы, но волхв ее удержал.
   - Ан не в последний раз видимся. К обеду ждите.
   До перелесков Клубничного Яра Светозар добрался скоро. Вступил под полог дерев, умеряя дыханье и растворяя мысли. Взор - как ясный месяц, плыл без преград, проницая все пред собой. Слух - на несколько верст вперед прознавал все переливы ладов Тремирья. По рунам ветвей Влесов потворник умело читал ведник путей-дорог. Шел твердо, без сомнений. От пахучих дервей тянуло теплом, но спертым и будто перегнилым. Осины, клены, дубы и рябины смотрели в глаза грустным взором. Желуди и листы сыпались без перебоя, колыхались папоротники, шуршала черемица.
   Следуя незримому зову, Светозар разыскал полянку среди кряжистых ясеней и тут же встал, как вкопанный. Подобное зрелище он видел впервые. Огромные разветвленные корневища ясеней вдоль и поперек оплели всю землю, точно накинув на нее тяжелую сеть. Они охомутали, избороздили ее. Под них попали кусты борщевиков и цветы ландышей, раздавленные и расторгнутые на клочья, несколько мышей, заяц и пустельга. Но главное - под грузом древесных лап лежал бездыханный человек, стиснутый ими от самой шеи до колен. Кости его оказались размолоты. Это и был чеботарь Греж.
   Волхв угрюмо взирал на недвижимое тело селянина. Он не знал, почему дерева погубили его, для чего выпустили могучие щупальца, смертельных объятий которых не смог избегнуть никто на этой поляне. Вызволив тело и взвалив все, что осталось от него, на плечо, Светозар повернул назад, чтобы вернуться к Утиному Холму.
   Двигаясь низиной между взгорками, утыканными ельником и редкими березами, он достиг небольшого ручейка, почти сокрытого высоко вымахавшей живокостью и вьюном. Здесь волхв вновь остановился в недоумении. Вода в ручье отливала багрянцем. Подойдя ближе, он увидел, что не вода это - кровь, густая, бьющая в нос нестерпимо кислым запахом.
   Светозар присел на корточки, всматриваясь в покачивающийся вязкий поток, однако вдруг вздрогнул. Над ним шевельнулась массивная тень. Это всадник проехал по гребню холма. Волхв успел различить, что конь под ним тяжелый, вороной, а человек, с бесформенной копной черных волос, стянутых железным начельем, облачен в широкий плащ, весь обшитый длинными птичьими перьями. На левом его плече узнавался рисунок двузубого коршуна. Что-то в этом наезднике Светозару показалось необычным, неправильным. Он проводил его долгим взором - и только тут скорее осознал, чем увидел, что одежда незнакомца скрывает пожелтевшие сухие кости, а под начельем - череп с провалившимися глазницами. Постука копыт волхв не услышал.
   Поспешая в селение со своим нерадостным грузом, Светозар пытался понять увиденное. Он знал, что обычно силы и духи лесов и полей не причиняют вреда своим обитателям, если только в дело не вмешивается более могучая стихия, размывающая кромки меж Явью и Навью. А присутствие этой стихии ощущалось все более отчетливо. Деревья повсюду ныли и охали, лопалась и трещала кора, поникли цветы.
   - Ты не мог его видеть, - покачал головой дед Хоробор, когда волхв описал ему облачение наездника. - Эдакие комонники сошли в Сыру Землю много поколений назад. Люди-коршуны из рода Каменного Цветка.
   - Я видел его ясно, - ответил Светозар. - Стало быть, люди-коршуны вернулись в ваш край. В образе духов, либо морока, но они теперь вольно бродят по вашим полям и перелескам.
   - Двузубый коршун - знак смерти, - прошептала молчавшая до того Добрава. - Лютая сила нынче в земле нашей пробавляется, раз она дерева и ручьи сневолила, заставив себе служить, да людье губить. Еще и мертвецов оживляет.
   - Ветер с Черного Холма дует, - сердито махнул рукой старец. - Тут уж сомнений нет. Одно в толк не возьму: отчего отвернул от нас очи Буй-Тур - Батюшка? Почему без пригляду оставил? Мы ведь присно под опекою Волохатого ходили. С тех стародавних деньков, когда сам главатарь наш Вышевид в край сей со своим родом пришел и первые вежи на холме вбил.
   - Про пращура вашего ты мне не сказывал, старче, - заметил Светозар.
   - Сказов о нем много, - пожал плечами дед Хоробор. - Велий человек был. Не токмо мудрый, но гойный и бесстрашный. В год, когда выдалась неурожайная пора и сородичам пришлось туго, Вышевид подался в окрестные леса, чтоб обратиться с молвью к богам. Он просил их о помощи, дабы вервь от безживотия спасли. Там, в Долгомошном Бору, на зов его вышел громадный медведь.
   - Медведь? - переспросил Светозар, невольно вспомнив свое давнее знакомство с хозяином леса, направившим его к Утиному Холму.
   - Дублий зверюга, настоящий исполин. Пошел на Вышевида во весь рост, готовый наполы порвать, а у того с собою только кий был. Но пращур наш не испужался, не отступил. В схватку ринулся первым, издав боевой клич. Так и сошлись косолапый и человек. Жаркой была вала, никто не хотел уступать. И хоть зверюга Вышевида добре помял, едва дух из него не выбив, однако ж и главатарь наш себя не посрамил - подранил косолапого. Поглядел медведь на супротивника своего, оценил его крепь и доблесть, да и ушел восвояси, в лесные свои хоромы. С того самого дня в селеньи нашем процветанье, а в земле - лад.
   - То Волос был, - подсказала волхву Добрава. - В медвежьем обличье явился Вышевиду, чтоб его испытать. Вызнать, достоин ли он в голове рода стоять и люд за собой вести. Пришелся наш пращур ему по душе. С той поры Волохатый нас под защиту взял как родичей единокровных и в обиду не давал никому. Так и жили-не тужили много поколений подряд.
   - Вот и ряди, отчего ноне все переменилось, - дед Хоробор заворчал. - Аль сызнова Буй-Тур - Батюшка испытать нас удумал, невзгоды на нас наслав? Поглядеть, не прогнемся ли, не обмелел ли род наш, не угасла ль ярь наша, не оскудела ли духа крепь? Поди знай...
   Старец засопел.
   - Ведомо и мне, и вам, - заговорил Светозар в задумчивости, - что люди суть помощники Вышним, содеятели их во Всемирьи. Зависим мы друг от дружки, и им тако же не обойтись без нас, как и нам без них.
   - Это верно, - согласился дед Хоробор. - Все скупью деем: лад ладим, да правь правим.
   - Вот я и помышляю, - продолжал волхв, - что коль Вышние не владыки над нами, но горние казители, по стезе направляющие, то мы - дети их единокровные. Без согласья с детьми в доме, что Всемирьем зовется, и порядку быть не может. Стало быть, разлад во земле нашей сообща надобно устранять. Не дожидаться, покуда сам собою мир водвориться произволеньем небесным, но действовать, не промедляя. Тем соединый искон восстановим.
   Вслед за тем волхв отправился к Трем Дубравам, чтобы издалеча поглядеть на Черный Холм.
   Сам землистый массив удивил его своей отчужденностью. Он будто выпадал из своего окружения, существовал независимо от окрестных полей и лесов. Три Дубравы были той робкой связующей тканью, что хоть как-то сглаживали резкий контраст между окутанной ельником неровной вершиной, веющей холодом и устремленной ввысь, и нежащимся в теплой безмятежности пространством берендеевых земель. Даже небо над холмом было темнее, а облака, казалось, избегали проноситься над ним, огибая окружьем его сумрачную маковицу.
   Светозар выбрал удобный взлобок на окраине одной из дубрав, с которого соломень был виден хорошо, и теперь зорко разглядывал все его выпуклости и изгибы. Травяной покров склонов смотрелся ершистым и колючим, однако кое-где в нем угадывались робкие тропинки, восходящие наверх. Темно-сизые ели на вершине мешали полному обзору, соединяясь разрозненными, но густыми островками. Тогда волхв попытался проникнуть сквозь эти заграды внутренним взором, разгоняя наружные покровы.
   Черный Холм словно размыло в легком мареве тумана, очертания его сгладились. В этот момент Светозару показалось, что весь массив насыпной, а составляют его бесчисленные груды давно истлевших человеческих тел. Откуда-то из глубины катился долгий гул. Всего на миг волхв увидел в самом основании холма древнее урочище, сложенное из больших валунов в форме птичьих крыльев.
   Потом сокрытые образы исчезли. Перед человеком вновь высилась одинокая лесистая вершина. Однако Светозар ощутил необычайную тяжесть. Изучение холма отняло у него слишком много сил и теперь глаза слезились, а тело одеревенело. Клонило в дрему. Волхв сделал несколько шагов, преодолевая сопротивление, но вынужден был опуститься на большую корягу. Шевелиться становилось все труднее, все члены сделались подобными камню.
   Светозар протер глаза, однако это не помогло. Голова плыла, смешиваясь с разливами облачных круч над дубравами. Сон сковывал веки, густое млеко забытья разливалось по венам.
   В забвении он провел всего лишь несколько мгновений. Когда с усилием встряхнулся и раскрыл глаза, обнаружил, что по самый пояс ушел в земь вместе с корягой. Невидимая тяга пядь за пядью вбирала в себя его тело. Светозар впился пальцами в травяные корневища по краям образовавшейся ямы и попытался дотянуться до ближайшего кустарника, чтобы ухватиться за его ветви. Однако попытка была напрасной, и тело его провалилось еще глубже. Тогда волхв, не теряя самообладания, возвысил голос:
   - Ой, ты, Мать Сыра Земля! Мыть Сыра Земля да кормилица! Не губи по воле иншей, от кривды идущей! Ибо сын я твой, соками твоими взлелеянный и кровушкой твоею выкормленный. Не позволяй, Рожаница всесущая, уйти в черное глинище дольнее и в горниле мари сочахнуть!
   Хватка земли ослабла. Светозар сумел выбраться из ямы и отдышаться. Он отряхнул одежду, все еще находясь под впечатлением произошедшего, и тут взгляд его вновь упал на склон Черного Холма: по тропке на него взбирался пастух, погоняющий большое стадо. Однако приглядевшись, волхв убедился, что незнакомец ведет на вершину не овец и не баранов, но несколько десятков волков с серой шерстью, стоящей дыбом, на плечи его накинута доха - волховский зипун, вывернутый наизнанку, а в руке длинный посох с набалдашником в виде головы коршуна. Звери безропотно повиновались своему хозяину. Поднявшись на холм, человек и волки словно растаяли в лучах солнца.
   Постояв еще немного на взгорке, Светозар повернул к селению берендеев. Ландыши, ягоды бузины и даже стебли щавеля на полянках, вдоль которых пролегал его путь, сделались черными, будто их опалило огнем. Волхв почувствовал, что подлески дышат тяжело - надсадно и с надрывом. Их точно что-то сковало.
   По восходной стороне Светозар добрался до липняков, что разделяли холмовую гряду Сивая Грива и Зыбун-Болото. Здесь, укрытое стройным палисадом рослых дервей притаилось хладное озеро Серебряный Полумесяц с чистейшей водой. Мягко касаясь стебельков медуницы, волхв приблизился к безупречно округлому брегу, обведенному осокорем и камышом. Взгляд его скользнул по ровной глади озера, которое казалось бирюзовым полотном. Даже призрачная рябь на нем исчезала прежде, чем ее успевал ухватить взгляд. Светозар простер к озеру руки.
   - Омут-свет! Дай мне свой ответ! Отколь громы гремучие да тучи могучие во земле нашей возъявились? Для чего без счета лихом расплодились? Правду скажи, да тайны тропы укажи! Темноочий промысел дозволь узнать, чтоб край от худа защищать!
   Шевельнулась ряска, дрогнул ветерок. С верхушек лип на воду упала тень, которая сразу расплылась в бурое пятно с пунцовым оттенком. Доли мгновения Светозару оказалось достаточно, чтобы разглядеть явленный озером образ. На волхва глянули колючие глаза из-под низких бровей. Плешивый горбоносый старец с желтоватым лицом и оттопыренными губами, висящими мочками ушей и редкой белой бородой, словно приклеенной к выступу подбородка.
   Когда поверхность Серебряного Полумесяца вновь стала чистой и безликой, Светозар уже знал все, что ему было нужно. Поблагодарив озеро и поклонившись ему, он продолжил свой путь.
   Весть о том, что служитель годьих богов Ингульф с несколькими своими приспешниками осел в берендеевой земле, не стала для волхва неожиданностью. Светозар уже и сам догадался о том. Ингульф давно и упорно стремился к тайнам берендеев и вятов. Но лишь теперь, когда во владеньях годских вождей, отчаянно бьющихся за власть, места для старика не осталось, а годякам более не стали нужны услуги некогда влиятельного жреца - он внезапно сумел проникнуть туда, куда много лет пробивался силой. Пристанищем мага стал Черный Холм за Тремя Дубравами. Здесь ему посчастливилось сыскать древнее урочище кудесников, познавших когда-то все виды темной волошбы и окруты. Возрождая их гибельный дух и мраколицую сущность, Ингульф намеревался вернуть свое попранное могущество и неизмеримо увеличить свои колдовские силы.
   Прежде чем идти в селение, Светозар надумал навестить еще одно место: овраг Туман-Ручья, в котором ему довелось некогда повстречаться с духами-обережниками Утиного Холма.
   Здесь все так же было влажно, а от тяжелых сосен, корни которых разложили на мшистой земле многочисленные чиры, исходил смоляной дух, пробиравший до самого нутра. Волхв последовал вдоль русла, водные струи которого гремели, перекликаясь на разные голоса, смеялись и что-то напевали. Бороды лишайников, облепившие кривые ели, словно улыбались ему из-за кустов зеленчука.
   Уже через несколько шагов Светозара начал окутывать зыбкий туман. С каждым мигом он все плотнел, утяжелялся и выравнивал пространство, съединяя верх и низ. Скоро рассмотреть что-либо стало трудно. Волхв замедлил шаг, чтобы не задевать сучья и стволы. Звуки, еще недавно окружавшие его гулкими россыпями, отодвинулись куда-то вдаль. Светозар остановился. Впереди, шагах в пяти от него, выросли фигуры старцев. Он больше почувствовал их, чем увидел: долгие одежи и бороды, посохи и светящиеся глаза. Глаза словно прожигали покровы тумана, двигались к волхву световыми снопами.
   - Зачем пожаловал? - прокатился дребезжащий глас вдоль оврага, повторенный сразу же гулким эхом.
   - Поклон вам, стар-отцы! - Светозар приложил ладонь к сердцу, а потом склонился к земле и коснулся ее пальцами. - Не праздности ради потревожил я ваш покой. Не помощи выпрашивать, но совета испросить явился к вам.
   - Говори, - дозволили старцы.
   - Ведомо мне, что отвратили вы лик свой от детей Утиного Соломеня, в заграде им отказали, хоть никогда прежде не было подобного.
   - Не по силам нам встать на пути Закатного Человека.
   - Ужель так могуч инородный маг? - подивился Светозар.
   - Вельми могуч. Токмо сила его не в нем самом, а в том, чей черный дух, дремавший под земью и камнем много столетий, он сумел пробудить.
   - Кто ж он такой?
   - Древний кобник. Имя ему - Темень. Во власти его - все духи лесов, полей и рек повсегда были, а стало быть - и мы. Не в праве мы восстать на своего владыку, кой правит в Нави безраздельно.
   - Но что ему тут делать? - с тревогой спросил Светозар.
   - Темень жил до вас, людей. Во времена славных Волотов. Как и они, Волосовы дети, был он ростом велик, силен, да чарами в избытке наделен. Издалека пришел Темень в сей край, со стороны Теплых Морей, с Полуденных земель. Пращуры его в тех землях прозывались титанами и вели смертную войну с богами. В кровавой вале были они повергнуты ниц и растоптаны, а имена их преданы поруганью. Только несколько потомков рода сберегли себя, уйдя на север, в дремучие леса. Сумели они избегнуть гнева южных богов и сохранить остатки знаний. Главным середь них был Темень, к коему перешла вся родова сила и премогутные уменья в обаве, волошбе и веданьи. Так мог он без труда оборачиваться и горой, и звием исполинским, сотрясать земь и помыкать всеми духами лесов, озер, полей и рек. На горе всему живому утвердился Темень в голове полунощного края, и не было числа бедам, что нес существам Всемирья сей черный исполин.
   - Но Темень был обуздан и лишен своей власти? - догадался Светозар.
   - Истинно так. Не снеся тяжести инородного гнета, обратились попавшие в неволю духи к тем, кто мог их защитить - к мудрым и отважным волотам. Князь их, Святогор, сын Рода, на тот призыв откликнулся и к нам пришел со дружиною. Так началась великая война. На стороне Святогора бились волоты-ратичи и волоты-ведуны, девы-богатырки и белоглазые кузнецы-кудесники. На стороне Темня: друды - пекельные вои, гомодзули, кромешники и черные навии. Тяжкой была вала, но повергли во прах супротивников своих славные волоты. По веленью Святогора тело Темня расчленили на множество частей и сожгли, раскидав прах в разных концах света. Однако ж черный дух его, оставив мертвую плоть, укрылся в Источнике Коршунов. Тебе ль не знать, что коль дух смешался с водой, то сила его сохраняется на века...
   - Что ж Святогор?
   - Князь волотовый оплошность свою понял, да было поздно. Тогда он повелел источник засыпать большими валунами, замуровать, забросать землей, а поверх - возвести высокий холм. Он стал Темню погребальным курганом.
   - Стало быть, дух Темня по сей день томится в основаньи Черного Холма?
   - Да. Не одну тысячу лет. Когда времена Волосовых детей минули, в землю эту пришли люди. В толще холма возвели они урочище черному исполину и поклонялись ему, чтоб перенять его силы и знания. Их нарекли Коршунами. То были первые черные кобники из людских родов, сполна постигшие кощную потвору. Творя волшбу и обряды, они надеялись пробудить дремлющего повелителя. В ту пору без счета размножилась в наших краях всяческая нечисть. Вторыми, спустя много поколений, объявились здесь Черные Тайнознатцы-отметники. Они тоже служили Темню, пытаясь воскресить его дух. Но только ныне удалось свершить это опасное дело.
   - Кому же то оказалось по плечу? - спросил Светозар, хотя уже знал ответ.
   - Сторожись Закатного Человека, - ответили духи Туман-Ручья. - В лютоверти его все живое может сочахнуть. С каждым днем сила Темня крепнет. Она наполняет иноплеменного кобника капля за каплей. Еже нынче ему не помешать, то плоть его станет носителем духа черного владыки и Темень обретет новую жизнь. Тогда с ним уже никому не совладать. Помни об этом. Закатный Человек ищет власти, не сознавая, что есть лишь орудие воли древнего владыки...
   - Благодарю вас, стар-отцы, за то, что просветили меня, - поклонился Светозар духам Туман-Ручья. - Совет ваш я приму сердцем.
   - Пусть боги помогут тебе и оградят от худа на твоем пути, - молвили на прощание старцы.
   Простившись с ними, волхв вернулся в селение. Он уже миновал отворенное заборало тына и приблизился к Гусь-Камню, подле которого теперь каждодневно сбирался и стар, и млад берендеев, принося родовой капи требы и прося о защите, как вдруг всех растревожил девичий крик. Селянки, что стояли на мостках заполота, ошалело показывали куда-то вниз. Народ, беспорядочно хлынувший на укрепления и к заборало, тут же пришел в смятение. Рощи и боры, плотной цепью облекавшие склоны холма, были объяты огнем. Ивы, ветлы, сосны и дубы полыхали алым пламенем, стремительно поглощавшим их стволы и ветви. Густой черный дым восходил к небесам, застилая окоем. В его рисунке различались хищные разводы птичьих крыл.
   Светозар вздрогнул. Дрогнули сердцем и старожилы села. В этом разрастающемся с каждым мигом пожарище, похожем на большую оскаленную пасть неведомого чудища, было что-то зловещее, угрожающее. Огонь неуклонно приближался к холму, и стало слышно, как стонут дерева, трещат и ломаются сучья древесных стражей, из века в век охранявших покой своих братьев с Утиного Соломеня. В этот момент всем стало ясно, что прежняя жизнь минула как сон, и потомки Вышевида вступили в новое, неведомое для них настоящее, столь же ненадежное и хрупкое, как полыхающий языками пламени древний лес.
  
   Глава 5. Род Балтов.
  
   Вилигунд радостно возвращался с охоты. Дома его ждал Оларик, которого он успел полюбить, как родного сына, и его мать, ставшая то ли служанкой в доме Вилигунда, то ли хозяйкой - но с тех пор, как она поселилась под его крышей, в жилище пришел и уют.
   Сегодня добыча оказалась богатой. Вилигунд сумел загнать и забить матерого кабана. После войны более всего из занятий гот ценил охоту - впрочем, полагая ее тоже подготовкой к войне, ибо на охоте учились распознавать следы и располагать силы на местности, учились засадам, точным ударам и многим другим хитростям, как нельзя более полезным в ратном деле.
   Однако вместо радостного приветствия Оларика его ожидал его возмущенный крик:
   - Отпусти!
   Из-за угла дома появился слуга Фритигерна, тащивший мальчугана за выкрученную руку в сторону конюшни.
   - В чем дело? - Вилигунд сдвинул брови, спешиваясь.
   Увидев своего покровителя, мальчик ухитрился вывернуться из хватки слуги и юркнуть за спину гиганта.
   - Конунг приказал выпороть его на конюшне, дабы впредь не распускал руки!
   - Если он и впрямь провинился, я сам его выпорю, - пообещал Вилигунд, - но ваш конунг, кажется, забыл, что право наказывать сына принадлежит только его отцу! Что он натворил?
   - Он повздорил с сыном Фритигерна и ударил его палкой, так что у парня пошла носом кровь и он упал без чувств!
   - Ты хочешь сказать, что у сына Фритигерна не было палки, чтобы отразить удар? - уточнил Вилигунд.
   - Я этого не знаю, - смутился слуга.
   - Все у него было! - выкрикнул Оларик из-за спины Вилигунда. - Он назвал меня выродком и приемышем, а я сказал ему, чтобы защищался, если не хочет, чтобы я его отлупил. Но он только рассмеялся!
   - Ты так ему и сказал? - не поверил гигант.
   Оларик смутился.
   - Я сказал ему, что он сам урод, и замахнулся на него палкой. Мы до того с ним дрались на деревянных мечах, и я одолел. А он меня обозвал. Вот я и...
   - Передай Фритигерну, - произнес Вилигунд, обращаясь к слуге, - пусть сам как следует воспитывает своего сына, дабы следил за своим языком и умел за себя постоять. Я накажу Оларика, - он поймал собравшегося удрать парня за ухо, - но считаю его виновным только в том, что он излишне горячо защищался. А за удаль в бою не судят, - и, не выпуская уха мальчишки, повел его в дом.
   На пороге стояла Амаласвинта, мать Оларика.
   - Что он опять натворил? - спросила она виновато.
   - Пустяки, - заверил ее Вилигунд. - Тебе нечего опасаться. Позаботься лучше об обеде - я устал и хочу есть. По закону половина этого зверя полагается Фритигерну, но из другой выйдет славная похлебка, которой нам хватит на неделю!
   Жилище, отведенное воину в селении Золотой Улей, представляло собой мазанку из кольев, переплетенных ивовыми прутьями. Две балки с поперечинами удерживали покрытую торфом крышу, а внутри помещение разделялось тонкой перегородкой с проходом, завешенным лосиной шкурой, имело очаг, две лавки и стол, стоящие на земляном полу.
   Вилигунд устало опустился на лавку, предвкушая сытную трапезу, однако пообедать ему так и не довелось. Сильный шум со двора заглушил стук разделочного топора, которым орудовала Амаласвинта на трапезном столе за перегородкой. Глянув в оконце, воин увидел Фритигерна в сопровождении двух воинов, приближающихся к его дому быстрыми шагами. Воины вели за собой поникшего слугу, которого Вилигунд застал за попыткой наказать Оларика.
   - Ставьте его! - конунг властным движением указал на высокий чурбан у сарая, а потом окинул сжавшегося в комок человека суровым взглядом. - Клади руку!
   Вилигунд отдернул шкуру, закрывавшую вход в жилище, и вышел во двор.
   - Не хотел бы тебе мешать, вождь, - обратился он к Фритигерну, - но позволь мне узнать, что ты собрался делать на моем дворе?
   Конунг косо усмехнулся.
   - По нашим законам обязанность отца - наказывать своего сына за его проступки, в этом ты прав. Точно также обязанность всякого хозяина - наказывать своих слуг за неисполнение их обязанностей. Астинг дерзнул ослушаться моей воли. За это он лишится левой руки. Если что-то подобное повторится впредь - за ней последует голова.
   - Твой слуга невиновен, - гигант угрюмо покачал головой. - Он не выполнил твоего приказа, только потому, что я ему не позволил.
   - Меня не интересуют причины, - холодно отозвался Фритигерн. - Сыны Вотана потому возвышаются над всеми иными народами, что сделаны из железа, а не из глины. Когда воля вождя явлена его устами, дело его подданных выполнить ее любой ценой. Мое слово - ваши руки.
   Слугу толкнули к чурбану и поставили на колени.
   - Ты тоже заслужил наказание, - конунг пристально посмотрел в глаза Вилигунду. - За то, что взял на себя право распоряжаться моими людьми. Мальчишка же твой ведет себя слишком вызывающе, что недопустимо в нашем селении.
   - Что ты хочешь этим сказать? - гигант нахмурился.
   - Раз ты пренебрегаешь его воспитанием, мой долг его у тебя отобрать, а тебя - изгнать из нашего края.
   - Вождь, - Вилигунд пошире расставил ноги и на всякий случай подвинул меч, висевший на поясе, поближе к руке, - ты властен распоряжаться на своей земле и управлять своими людьми по своему почину. Но есть законы превыше человеческих, есть права, установленные для нас богами. Не покушайся на них! Где это слыхано, чтобы сына отбирали у отца?
   - Ты ему не отец, - возразил конунг.
   - Я стал ему отцом, - твердо заявил Вилигунд. - И, клянусь Вотаном, если ты попробуешь его забрать, буду драться за своего сына, за свое божественное право - против права людского!
   - Я с тобой, отец! - вдруг выкрикнул Оларик, подбежав к нему с рогатиной и луком в руках. Лук он отдал Вилигунду, а сам встал, уперев рогатину в землю и направив ее острие в сторону воинов конунга.
   Фритигерн побагровел.
   - Прежде ты был повинен в неповиновении своему вождю, но это - открытый бунт! - он сделал знак своим дружинникам. - Мечи к бою!
   Астинг, придя в себя и видя, что о нем забыли, попытался отползти в сторону.
   - Поднимайся! - Фритигерн пнул его ногой. - Бери в руки копье и искупай свою вину. Если проявишь себя как мужчина - заслужишь мою милость.
   Вилигунд положил стрелу на навощенную тетиву и неторопливо натянул ее, не спуская глаз с воинов конунга.
   - Видят боги, я никогда не изменял своему слову, однако право защищать свою жизнь дано мне богами, и за него я буду драться до последнего вздоха!
   - Клянусь, ты будешь драться не один! - неожиданно через частокол перевалил седеющий ратник с широкими плечами, крепкой грудью и узким станом, опоясанным поясом с большой бляхой в форме двух сцепившихся грифонов. К правому боку был прицеплен длинный сарматский меч в красных ножнах, к левому - римский гладиус. Следом возник еще один - молодой, с косыми шрамами на щеках, чуть скрытыми пробивающейся бородкой. Оба воина отстегнули длинные дорожные плащи, покрытые пылью, готовясь к схватке.
   Дружинники и слуга Фритигерна невольно попятились. К несчастью - или к счастью - для конунга, прочие его люди находились на охоте или в полюдье, в усадьбе же сегодня осталось не более пяти слуг, конюший и воины, которых он привел с собой. А потому помощи ждать было неоткуда.
   Осознав это и оценив грозный облик незнакомцев, дружинники поняли, что сила не на их стороне.
   - Откуда ты здесь взялся? - Вилигунд попытался побороть свое изумление при виде Скавра.
   - Я тут проездом. С учеником. Твой голос трудно не узнать и за сотню шагов! - заметил Ратислав.
   Велимир опустил меч и выступил вперед, обращаясь к конунгу и его ратникам.
   - Послушай меня, вождь, - заговорил он, глядя прямо в глаза Фритигерну. - Нет такой распри между людьми, которую нельзя было бы разрешить миром. Пролить кровь легко, но в том нет большой чести, если это кровь единоплеменников.
   Однако Фритигерн, недовольный возникшим препятствием, уже начал терять терпение.
   - Кто вы такие, чтобы давать советы конунгу Рыжебородых, стоя на его земле? Почему вмешиваетесь в мой суд? Ни один хозяин не потерпит, чтобы ему перечили в его собственном доме!
   - Я старый друг этого негодяя, - отозвался Скавр с улыбкой, кивнув в сторону Вилигунда. - Он всегда был несдержан в проявлениях как ненависти, так и любви. Но уж если он служит кому-то, связав себя клятвой - нет человека надежнее, нежели он. Ты можешь поверить мне, князь. Если он и провинился в чем перед тобой - наказание не исправит его нрав. А вот ожесточить может. Таких людей лучше иметь в числе своих друзей, но не врагов.
   - Ты говоришь обо мне как о каком-то герое, - тихо проворчал Вилигунд, зардевшись однако от удовольствия, так что его лицо почти сравнялось цветом с волосами и бородой.
   Скавр лишь улыбнулся в ответ.
   - Думаю, ты это заслужил.
   Фритигерн тем временем кусал губы. Он разрывался между желанием сурово наказать бунтовщиков и необходимостью с честью выйти из сложного положения. Потерпеть неудачу перед лицом слуг и воинов было бы куда худшим исходом, чем уступить сразу. Неожиданно взгляд конунга упал на бледное лицо Астинга, спрятавшегося за спинами его ратников.
   - Видят боги, эти незваные гости лишили тебя шанса заслужить мое прощение, - недобрая усмешка искривила губы Фритигерна. - Не взыщи.
   И он сделал знак воинам заняться слугой.
   - Довершите начатое! - громко объявил конунг.
   Вилигунд, нахмурившись, оглянулся на Оларика. Он не хотел, чтобы подросток стал свидетелем несправедливой расправы сильного над слабым.
   - Стой, вождь! - крикнул гигант, когда над рукой Астинга занесли меч. - Подожди!
   Фритигерн недовольно посмотрел на него исподлобья.
   - Твой слуга пострадал из-за меня, - продолжал Вилигунд решительно. - Мне и отвечать перед тобой.
   - Уж не хочешь ли ты, чтобы руку отрубили тебе? - удивился Фритигерн. - Тогда зачем ты мне будешь нужен, калека?
   - Я хочу выкупить жизнь этого человека.
   Конунг на мгновение задумался.
   - Будь по-твоему. Я готов уступить тебе эту паршивую овцу всего за десять денариев. И пусть все знают, что Фритигерн может быть не только суровым к повинным, но и милосердным.
   Вилигунд с надеждой взглянул на Скавра.
   - Одолжи мне денег, - попросил он шепотом.
   Тот достал из стеганого кошеля, висящего на поясе, несколько монет и протянул другу.
   Казалось, мир был восстановлен. Воины с обеих сторон убрали мечи в ножны.
   - Быть может, теперь, - глаза Фритигерна вновь обратились к Ратиславу и его спутнику, - вы сообщите мне цель, ради которой ступили на землю Рыжебородых?
   - Мы ехали к тебе, вождь, - неожиданно признался Велимир. - Мы - посланники вождя Уннов.
   Брови конунга высоко взлетели от изумления.
   - Вождь Уннов Велимир, - продолжал молодой князь, - желает, чтобы в краю готов воцарились долгожданный мир и спокойствие. Земля ваша уже истерзана междоусобными распрями. Мы проехали ее из конца в конец и везде видели одно и то же: пожары, грабежи и братоубийственные стычки. Пора положить этому конец.
   - Что же готов мне предложить вождь уннов?
   - Присоединиться к созданному им союзу во имя борьбы с внешним врагом - Римом. Велимир принимает в свои дружины всех готов, готовых служить ему и сражаться под его стягом. Он не желает истребления доблестных сынов Вотана.
   - Почему я должен верить тебе, воин? - вопросил Фритигерн. - О вашем вожде мне доводилось слышать совсем иное.
   - Прежде всего потому, - князь медленно выговаривал слова, - что перед тобой сам Велимир.
   Трудно сказать, кто сильнее изменился в лице, Фритигерн или Вилигунд.
   - Ты?! - взревел гигант, на лбу и щеках которого появились красные пятна. - Так ты и есть тот злодей, что вероломно лишил жизни великого Эорманрика, а его державу, сколоченную с таким трудом, развалил на части?!
   - Не горячись, - Скавр с трудом удержал Вилигунда за перевязь. - Вероломство не в чести у вятов. Ни Велимир, ни я не причастны к смерти твоего короля. Если мы ведем борьбу с противником, то делаем это открыто, на поле боя. Эорманрик сам внушил к себе ненависть близких себе людей, и заронил семена ненависти в сердцах своих союзников. За это он и поплатился, пав от руки ругов.
   Вилигунд еще сопел, однако постепенно доверие к словам Ратислава в нем перевесило гневный порыв.
   Фритигерн же, вокруг которого еще теснее сплотились его ратники, наблюдал за этой сценой, молча. Он не был склонен доверять своим неожиданным гостям.
   - Я должен тебя предостеречь, вождь, - уловив его тяжелый взгляд, сказал Велимир, - что попытки умертвить нас или сделать своими пленниками лишь усугубят вражду между нашими народами. Если я не вернусь - князем над Уннами станет другой, и он приведет сюда войско, которое превратит твой благополучный край в пепелище. Ты ничего не выгадаешь, но многое потеряешь. А потому - предлагаю тебе вступить в наш союз по своей воле. Так ты сохранишь уважение к своему роду и окажешься в числе вождей, которым предназначены в скором будущем великие свершения.
   - Это все, что ты хотел поведать мне? - уточнил Фритигерн.
   - Да, - Велимир кивнул.
   - Тогда послушай меня, вождь Уннов, - конунг на всякий случай огляделся, в тайне надеясь на возвращение дружинников с охоты. - Если вы со своим другом сейчас сядете на коней и покинете пределы моих владений до наступления темноты, я обязуюсь не преследовать вас. Но если я застигну вас утром на своей земле, то не взыщите.
   - Это твой окончательный ответ? - спросил Велимир.
   - Я не повторяю дважды.
   - Очень жаль, - молодой князь покачал головой. - Ты сделал свой выбор, а потому - не обессудь. Идем, Ратислав!
   Воевода, не спуская глаз с Фритигерна, последовал за своим князем.
   - Отдам, как свидимся! - вдогонку крикнул ему Вилигунд, похлопав себя по поясу.
   Вяты скрылись за частоколом, и конунг, наконец, облегченно вздохнул.
   - Пошли, Вилигунд, - махнул он рукой, - выпьем по чарке медовой. Я не наказываю за доблесть.
   Он сделал знак воинам отпустить Астинга, который, еще не веря своему счастью, кинулся к своему новому хозяину и его сыну.
   - За обедом ты мне расскажешь про этих людей, - добавил Фритигерн. - Я хочу знать о них все. Как я понял, одного из них ты знаешь достаточно хорошо.
   Между тем Велимир, оказавшись в седле, погнал коня со всей прытью.
   - Надо поторопиться, - бросил он на ходу догоняющему его Ратиславу.
   - Твоя правда, княже, - угрюмо согласился тот. - Фритигерн не из тех людей, что прощают обиды. Еще неизвестно, чем наше заступничество обернется для моего друга Вилигунда. Все-таки он славный малый и не заслужил, чтобы его голову клевали вороны под этой горой.
   В жилище конунга, громогласно называемом Домом Сильного, слуги накрыли длинный стол, заставив его яствами и выпивкой, а Фритигерн велел позвать скальда.
   - Сейчас, когда все разногласия между нами улажены, можно предаться отдыху, - Фритигерн воссел на свой высокий стул с резной спинкой и положил кисти на подлокотники подчеркнуто величественным жестом. - Забудем то недоразумение, что едва не омрачило наш благородный союз.
   Вилигунд засопел, пододвигая к себе блюдо с жареной треской, густо пропитанной льняным маслом.
   Длинноусый скальд начал пощипывать тонкими сухими пальцами лангарп.
   - Поведай нам о подвигах нашего могучего предка Донара, - бросил ему Фритигерн. - Ты ведь помнишь, как Громовой Воин одолел непобедимого великана Грунгнира? - конунг повернулся к Вилигунду.
   - При дворе Эорманрика мне часто приходилось слышать сказы об этом, - гигант отхлебнул из кубка.
   - Ветра вой над Каменной Горою
   Предвещает громовой раскат... - запел скальд звучным голосом.
   - Если ты знаешь эту историю, - заговорил Фритигерн, - то должен помнить, что даже столь прославленный воитель, не знавший себе равных ни среди богов, ни среди етунов, не мог обойтись без помощи верного слуги и боевого товарища. В одиночку он не совершил бы своих великих подвигов.
   В этот момент скальд запел о крестьянском сыне Тильваре, по воле судьбы ставшем оруженосцем Донара и сопровождавшем своего хозяина во всех его странствиях.
   - Владыка Каменных Гор Грунгнир, превосходящий всех етунов своей силой и свирепостью, вызвал Донара на смертный бой, - нетерпеливо заговорил конунг, не сводя глаз с Вилигунда. - Мы помним, как могуч был Грунгнир. В груди его билось каменное сердце, а голова его была сделана из гранита. И все же, жители Йотунхейма сомневались в исходе боя. Они изготовили великану особый щит, который мог выдержать удары молота Донара. Его ковало триста етунов, а величиной он был с два жилища. Но этого им показалось мало. Етуны вылепили из глины чудовищного исполина Мекуркалфа девяти поприщ ростом и в три поприща обхватом, который должен был помогать в схватке Грунгниру. Ничего этого Донар не знал. Ты помнишь, что было дальше.
   - Да, - нехотя отозвался Вилигунд. - Слуга Донара вызвался сходить на разведку и вызнать, что затевают етуны.
   - Так и было, - подхватил Фритигерн. - Верность и смекалка Тильвара спасли самого великого воителя всех времен. Страшно представить, что было бы, если бы сын Вотана не имел при себе столь преданного человека.
   Между тем скальд пел о том, как Тильвар обманул великана Грунгнира, убедив его, что Донар будет нападать на него снизу. Доверчивый исполин положил свой непробиваемый щит на землю и встал на него ногами. В этот момент с небес загремела колесница Громового Воина, и Донар швырнул во врага свой неотразимый молот.
   - Тильвар и сам был отменным воителем, - Фритигерн велел слугам вновь наполнить кубок Вилигунда. - Пока его хозяин сражался с Грунгниром, он вступил в поединок с чудовищным Меркулкалфом и разрубил его на части. После этого он пришел на помощь Донару, раненому палицей Грунгнира...
   - Я хорошо помню это предание, - наконец не выдержал Вилигунд. - Но я не пойму, вождь, зачем ты напоминаешь мне о давно забытых делах богов?
   - Только для того, чтобы ты понял главное. У каждого хозяина должен быть преданный слуга и соратник, готовый разделить тяжесть его дел и замыслов. Я хочу, чтобы ты, подобно славному Тильвару, имя которого будут вечно повторять люди, был готов к самым рискованным свершениям во благо своего покровителя.
   - Я готов ко всему, - сухо пробурчал Вилигунд. - Тебе незачем сомневаться во мне, вождь.
   - Хорошо, - Фритигерн насадил на сакс кусок бараньей печени. - Тогда докажи мне свою преданность.
   - Говори. Я все исполню.
   - Сначала поведай мне о людях, которых мы видели сегодня во дворе твоего дома.
   - Я знаю лишь одного из них, - так же ворчливо ответил Вилигунд, понимая, что не стоит вновь ссориться с конунгом, разрушая с таким трудом добытый мир. - Его имя Скавр. Это римский патриций, бежавший от гнева августа в наши края. Он служил Эорманрику, а потом пропал где-то в венедских лесах и о нем долго не было ничего слышно. Во время похода на вендов я случайно встретил его, но он уже носил новое имя и служил новым вождям. Скавр теперь считает себя вендом, а людей, живущих за Даном и Большой Рекой - своими сородичами.
   - Выходит, он так же легко меняет хозяина, как луна - свою форму, - кивнул Фритигерн с удовлетворением. - Надо попробовать переманить его на свою сторону. Согласится ли он послужить мне?
   - Это вряд ли, вождь, - Вилигунд постарался придать своему голосу дружелюбность. - Венеды - крепкие рубаки - нам доводилось иметь с ними дело в бою. Скавр теперь их возглавляет. Я слишком хорошо его знаю, чтобы рассчитывать на подобное. Парень сделал свой окончательный выбор. Так же как и я.
   Фритигерн нахмурился.
   - Это плохо. Надо ждать большой войны, которая скоро доберется и до нашего края. Ты мечтал о покое, однако здесь ты его тоже не найдешь.
   - Значит, будем воевать, - гигант равнодушно пожал плечами.
   Конунг поднялся со своего стула и подошел к нему, положив руку воину на плечо.
   - Ты хотел доказать мне свою преданность? Тогда слушай внимательно и выполни то, что я тебе сейчас поручу. Ты должен разыскать сына Эорманрика.
   - Юннимунда? - вскричал Вилигунд, не сдержавшись, однако поспешно прикусил язык.
   - Да. Перед лицом тяжелого противостояния я желал бы, чтобы самые могучие роды готов выступали сообща.
   - Уж не хочешь ли ты встать под знамена наследника дома Амалов? - неуверенно предположил Вилигунд.
   - Время покажет. Пока же - передай ему мои слова: сыны Вотана должны вновь сплотиться.
   - Все исполню, как велишь, вождь, - Вилигунд поднялся из-за стола в тот момент, когда в зал вошел один из ратников конунга и встал в дверях, ожидая распоряжений.
   - Скачите к Спафрану, - приметив его, бросил Фритигерн. - Пусть поспешит к переправе. Двое вендов не должны выбраться из наших владений живыми. Я буду ждать их головы.
   - Ты ж обещал им, вождь... - глухо проворчал Вилигунд.
   - Друг мой, - конунг пожал плечами. - Я никогда не считал должным держать слово, данное врагам. Быть может, потому мой род до сих пор процветает, а другие давно лежат во прахе.
   Легким наклоном головы попрощавшись с Фритигерном, воин поспешил покинуть его дом.
   Возвращаясь в свое жилище, Вилигунд мог только удивляться превратностям судьбы. Никогда не отличавшийся красотой слога или хитроумными изворотами мысли, он, тем не менее, то и дело оказывался исполнителем поручений не военного, а дипломатического свойства, требующих проявления непривычных ему качеств.
   Вечером, перед отправлением в дорогу, гигант навестил старого жреца в Эберхильде. От него он узнал, что Скавр со своим спутником сумели ускользнуть из-под носа воинов Фритигерна и уже находятся далеко.
   - Ты еще встретишься с ними в своем странствии, - молвил Эрд. - Новые руны событий уже прописаны на земле и камнях. Лиса повернулась в своем укрывище, а беркут на вершине древней сосны поет поминальную песнь о павших героях. Пусть поможет тебе Повелитель Битв и Отец Побед.
   Темный смысл слов жреца и его сумрачный взгляд дали понять Вилигунду, что легкой дороги ему ждать не приходится. Однако гигант поспешил отогнать тяжелые мысли. Смерти он никогда не боялся, страшась лишь бесславия воина.
   На пороге дома его ожидала Амаласвинта.
   - Уезжаешь? - спросила она в упор.
   - Откуда ты узнала? - Вилигунд удивился.
   Женщина бессильно потупила взгляд.
   - Я ждала, что это случится, но не думала, что все будет так скоро. Вождь не зря тебя вызывал...
   - Я вернусь назад, как только выполню его поручение, - уверенно пообещал Вилигунд.
   Амаласвинта покачала головой.
   - Без тебя нам тут не будет жизни. Возьми нас с собой!
   - Нет, женщина. Я не могу нагружать себя такой обузой. Меня ждут серьезные дела, а таскать тебя за собой, да еще и в придачу с дитем не годится для мужчины и воина.
   - Я не дитя! - возмущенно выкрикнул Оларик, неожиданно показавшийся из-за полога шкуры.
   - Ступай во двор, - строго велела ему мать.
   Когда сын убежал, она понизила голос.
   - Возьми хотя бы сына. Фритигерн его не взлюбил и неведомо, чем все закончится.
   Вилигунд заколебался.
   - Ты должен узнать главное, - Амаласвинта почти шептала, тревожно поводя глазами по сторонам. - Гунтигис, которого считают его отцом, вовсе не отец ему.
   - Кто же отец Оларика? - гигант наморщил лоб.
   - Двенадцать весен назад в нашем краю порядка не было. После войны с римлянами одни вожди отступали на север, другие укрылись в лесах. Через нашу деревню проходила дружина молодого конунга из рода Балтов. Я помню его как сейчас, - в глазах женщины появился блаженный туман воспоминаний. - Светловолосый, голубоглазый, кожа золотистая от загара... Он остановился у нас на постой. Я была дочерью простого землепашца, но он сразу обратил на меня взгляд. У нас была всего одна ночь...
   Амаласвинта умолкла, уносясь мыслями в неоглядную даль былого.
   - Потом он ушел, чтобы уже никогда не вернуться, - продолжила она. - Гунтигис, взявший меня в жены в тот же год, принял и родившегося от конунга ребенка. Он воспитал Оларика как родного сына и никто ничего не узнал... Мужу моему тоже был отпущен недолгий век, видно боги обрекли меня на вечное одиночество.
   - Оларик знает? - Вилигунд сопел, еще не до конца осознав открывшуюся перед ним новую тайну.
   - Нет. И ты не говори ему, но помни, что он происходит из могучего и славного рода. Быть может, когда-нибудь ему это пригодится, если судьба окажется к нему благосклонной.
   - Что ж, - Вилигунд принял решение. - Оларика я возьму. Пусть привыкает к будням воинской жизни.
  
   Глава 6. Перед выбором.
  
   Рано поутру, когда еще стелился белыми клочьями туман по земле, создавая узоры из заостренных пиков, подобные камням Муспелхейма, два всадника тихо покинули двор Фритигерна.
   - Не отставай, - строго велел Вилигунд своему юному спутнику. С того момента как он узнал, что в жилах его приемного сына струится кровь Балтов, он стал более строгим в выражении своих чувств. Оларик заметил это, но решил, что отец сердится на него за вчерашнее, и старался быть тише воды, ниже травы, без возражений выполняя любое его поручение.
   Вилигунд не очень верил в успех своего предприятия. Ему казалось, что если бы Юннимунд был жив, о нем было бы хоть что-то известно - слишком значимой являлась фигура королевского наследника из рода Амалов. Впрочем, о смерти его тоже никто ничего не слышал, а потому оставалась робкая, но надежда.
   Вилигунд решил начать поиски с Архемайра. Он рассудил, что сейчас, когда большинство подданных почившего Эорманрика разбежалось в разные края из его бывших владений, Юннимунд непременно должен был возвратиться в столицу своего отца и именно там собирать вокруг себя сторонников.
   К полудню путники миновали переправу, считающуюся границей владений Фритигерна, и углубились в леса, не принадлежавшие никому. Тут бродили дикие звери, не тревожимые охотниками, попадались шайки лихих людей, а на болотах, там, где трясина затягивает случайного путника в один миг, поговаривали, попадались и вовсе неведомые создания, явно не от благих богов происходящие...
   Впрочем, земель, не имевших постоянного хозяина, в последнее время становилось все меньше. Рода и отдельные общины вели упорную борьбу за территории, стремясь завладеть даже заболоченными участками. Притязания чаще всего разрешались просто. Главы родов касались мечами почвы на спорной меже, а потом вступали между собой в поединок в присутствии своих отрядов. Победивший, помимо захваченной земли, налагал на побежденного особую виру за необоснованное притязание. Так год за годом все сильнее перекраивались некогда цельные просторы Великой Готии. Квады соперничали с нориками, асдинги с силингами, а с запада уже двигалось новое могучее племя - лангобарды, называвшие себя любимцами Фрейи.
   Вилигунд ехал настороженно. Шершавые буки и клены, перемежающиеся с кривыми ивами и можжевельником, громоздились столь тесно, что скрывали от взгляда лесных обитателей. Гот узнавал их на слух. Вот сохатый ломает копытами вереск, плюхнулась в заводь выдра, заворчал в низине глухарь, а проворная рысь преследует суслика. Путь Вилигунда лежал на северо-восток, и он уже видел далекие гребни холмов, называвшихся Рудяными. За ними, у истока Белой Реки начинался край, занятый теперь фризами, вожди которых поклонялись Хеймдалю и имели обычай клясться собственными волосами. На Белой Реке у фризов были запруды и стояли водяные мельницы, а на косогорах разметалось несколько поселений общин.
   Внезапно гот уловил низкий свистящий звук.
   - Пригнись! - велел он Оларику, сопроводив свой окрик нажимом и почти придавив голову парня к самой гриве коня. Сам же гигант распластался вдоль шеи своего скакуна.
   Нож вонзился в дерево высоко над их головами. Вилигунд правильно понял намек - это был знак, требующий остановиться. Навстречу двум всадникам уже шел невысокий человек в сагуме из волчьей шерсти, застегнутом на правом плече треугольной пряжкой. Вскоре он остановился и стали хорошо различимы его глубокие глаза, отливающие железом, невозмутимо изучающие путников, сухощавая, но крепкая фигура, тяжелый топор на поясе. Вглядевшись в бледноватое лицо с удлиненными скулами и тонкую линию губ, Вилигунд вздрогнул. Он узнал Асгрима.
   Волкоглавый упер руки в бока, преградив всадникам дорогу. На некоторое время воцарилось холодное молчание.
   - Будь здрав, служитель Ингульфа, - первым не выдержал Вилигунд. Он не знал намерений сына Берингара и счел не лишним коснуться пальцами рукояти меча.
   Асгрим ответил не сразу. Своими блистающими, точно морозная луна глазами он разглядывал Оларика. Этот взгляд был таким пристальным и долгим, что мальчик почувствовал себя неуютно и захотел спрятаться за гривой коня.
   - Это твой сын? - только и спросил Волкоглавый.
   - Да, - ответил Вилигунд с настороженностью.
   Ему не нравилось, что воин из Братства так бесцеремонно глазеет на подростка, а его самого не замечает в упор. Да и задерживаться в его обществе гиганту совсем не хотелось.
   - Не слышал, чтобы у тебя была семья, - в голосе Асгрима прозвучало недоверие.
   - Все меняется, - пожал плечами Вилигунд.
   Однако провести Волкоглавого было трудно.
   - Мы расстались с тобой не более двух лет назад, а твоему юному спутнику не меньше одиннадцати.
   - Мне двенадцать! - гордо поправил Асгрима Оларик.
   - Какое тебе дело до него? - начиная терять терпение, спросил Вилигунд. Он не знал, как разрешится возникшая задержка и кому теперь служит сын Берингара. - Позволь нам далее следовать своей дорогой.
   - Это ваше право. Я не собираюсь тебя задерживать, - ответил Волкоглавый. - Только будь осторожен. Во всех окрестных лесах теперь много лихих людей, нападающих на путников. Даже сын короля Эорманрика, под стягом которого мы сражались когда-то, теперь верховодит шайкой отчаянных головорезов.
   - Юннимунд? - гигант, уже проехавший мимо отступившего в сторону Асгрима, резко придержал коня.
   - Да, у него около сотни воинов, но лишь несколько из них прежде служили в дружине Вепрей. Остальные - оголтелые рубаки, не гнушающиеся разбоя. Более всего Юннимунд любит ходить в набеги на селения вендов. Видно, до сих пор верен своей клятве сражаться с ними до конца.
   - Ты знаешь, где его искать? - с надеждой спросил Вилигунд. Он уже понял, что судьба не случайно свела его с Волкоглавым на лесной тропе.
   - В пяти днях пути отсюда. Он стоит лагерем у Мерцающего Озера. Я могу тебя проводить.
   - Буду тебе признателен, - заверил гигант.
   Неожиданно его поразила одна догадка.
   - Что же занесло Юннимунда так далеко от Архемайра? - спросил он напрямик.
   - Сын Эорманрика выслеживал вождя уннов, - поведал Асгрим. - Однако этот вождь, принесший всем нам столько бедствий, обладает настоящим звериным чутьем. Он сумел уйти от воинов Фритигерна, переполошивших весь речной берег, от людей Юннимунда и ... от меня.
   - Ты тоже его здесь поджидал?
   - Его и Скавра, ставшего у вендов одним из первых конунгов.
   Вилигунд задумчиво почесал затылок.
   - Что ж, тогда продолжим путь вместе, - проговорил он, не выдавая своих чувств.
   Конь Асгрима оказался неподалеку - крутобокий, ушастый, яблочной масти. Волглавый подозвал его свистом и взобрался в седло. Теперь уже трое всадников двинулись по узкой лесной тропе. Скоро глухомань леса стала редеть, высокие сосны пропускали под его своды снопы яркого солнечного света.
   На первом же привале, когда Оларик пошел собирать дрова для костра, а Асгрим достал из походного мешка вяленое мясо, Вилигунд подступил к Волкоглавому с расспросами.
   - Почему ты так долго разглядывал моего сына? Мне даже показалось, что ты его встречал прежде.
   - Так и есть, - признался Асгрим. - Давным-давно, в пору моей юности я уже видел эти брови, эти глаза и этот овал лица.
   - Как такое может быть? - поразился гигант. - Это ты у Ингульфа научился говорить загадками? Я тебя не понимаю.
   - В пору моего обучения на Ясеневой Горе мне было видение. Там я и увидел этого мальчика. Только он был много взрослее. Но спутать его я ни с кем не мог....
   - Наше воображение, - наставительно начал Вилигунд, - порой играет с нами странные шутки.
   - Быть может, ты прав, - спокойно согласился сын Берингара, чтобы закончить этот разговор. - Тем более, что виденный мною образ явил мне наследника из древнего рода Балтов... Это не может быть твой сын.
   Вилигунд посмотрел на Асгрима округлившимися глазами, однако сумел быстро взять себя в руки и побороть изумление.
   Вернувшийся Оларик принес целую груду сухих ветвей орешника.
   - Вы говорили обо мне? - спросил он, ухватив ухом последние слова Волкоглавого.
   - Разводи костер, - строго распорядился Вилигунд. - И никогда не подслушивай разговоры взрослых.
   Он снял плащ и расстелил его на земле.
   - А что Ингульф? - гигант вновь поднял глаза на Асгрима, желая переменить тему. - Далеко ли отсюда?
   Сын Берингара ответил каким-то пространным, отсутствующим взглядом.
   - Я давно ничего о нем не слышал. Наши пути разошлись.
   Все трое сели перекусить, разложив на клочке овчины длинные ломти мяса, сыр и пригоршню сухих бобов. Больше никто ни о чем не говорил до самого вечера.
   Асгрим всегда оставался для Вилигунда загадкой. Не отличаясь особой силой, он, тем не менее, ухитрялся побеждать лучших бойцов на ристаниях и в боевых походах. Впрочем, на войне сын Берингара редко вступал в открытый бой, предпочитая действовать из засад - но если доводилось принимать участие в схватке, он и его Волкоглавые не знали себе равных. Он редко разговаривал, однако все замечал. Наверное, трудно было пожелать спутника лучше - вот если бы только знать, чего он сам добивался... Помня о его прежней близости к Ингульфу и не испытывая любви к магу, Вилигунд не мог доверять и его бывшему помощнику.
   Наутро, после ночлега в лесу, продолжили путь. Оларик ехал теперь чуть позади и маялся от множества вертевшихся в его юной голове вопросов. Однако, ни Асгрим, ни Вилигунд не торопились удовлетворить его любопытство. Только на привале после переправы через рукав Белой Реки подросток сам рискнул заговорить, с почтением обратившись к Волкоглавому:
   - Скажи, славный воин, как мне тебя называть?
   Вилигунд одобрительно хмыкнул.
   - Ты можешь звать меня Асгримом, хотя среди своих собратьев меня знали как Дитя Грома, - отозвался тот.
   - А как имя твоего почтенного отца и как называется твой род?
   - Тебе не обязательно это знать. Я - последний воин Волкоглавых.
   - Последний? - удивился Вилигунд.
   Асгрим утвердительно наклонил голову.
   - После памятного тебе похода Юннимунда на вендов и сражения на равнине нас осталось всего несколько человек. Сейчас и они разошлись кто куда, нашли себе новых хозяев. Я их не виню. Но из сынов Братства, верных былым клятвам перед Вотаном, я остался один.
   - Скажи, Асгрим, последний воин Волкоглавых, - нетерпеливо продолжил Оларик, - а что такого особенного ты во мне увидел?
   - Ах, вот ты о чем! - рассмеялся Вилигунд. - То-то я смотрю, ты места себе не находишь! Тогда понятно, к чему такая учтивость...
   - Меня просто ослепило полуденное солнце, - скупо усмехнулся сын Берингара.
   Больше Оларик, несмотря на всю свою изворотливость, ничего не добился ни от приемного отца, ни от их попутчика.
   Путь теперь большей частью пролегал по лугам и равнинам с редкими перелесками, по некогда проторенным, а ныне зарастающим бурьяном тропам. Некогда густонаселенный край все больше погружался в запустение. Редкие поселки ютились за частоколами, прячась подальше от рек и дорог, в глубинах лесов. Вилигунд неодобрительно качал головой: путники все глубже продвигались к ключевым областям Центральной Готии, а окружение их казалось диким и лишенным всякого порядка. Не стало на земле Амалов настоящего хозяина, округа превратилась в одну большую усыпальницу.
   - Непрочной оказалась держава Эорманрика, - гигант покачал головой со вздохом. - Вот как отплатили ему умерщвленные братья...
   Оларик хотел что-то спросить, но промолчал. Он был здесь впервые, и с удивлением разглядывал окрестности.
   Вилигунд, однако, сам начал рассказывать.
   - Эорманрик, величайший король всех готов, придя к власти, предусмотрительно извел всех своих братьев. Думал так избежать смуты после своей смерти. Но это не помогло. Его сына, Юннимунда, в руки которого должна была перейти страна, поддержало ничтожное число сторонников. Руги, эрулы, гепиды, сарматы - все сразу стали его врагами. Те, кто боялся короля при жизни - вмиг изменили его сыну после его смерти.
   - А ты почему не с ним? - спросил Оларик.
   Вилигунд покачал головой:
   - Поначалу я пошел за ним, но нас оказалось слишком мало. Даже отважные Беркуты, клинками которых прежде выигрывали войны и наводили порядок - ушли за Хродгером. А мы метались по разным областям, пытаясь удержать распадающуюся державу. Исполняли волю юного короля...
   Вилигунд шумно засопел.
   - Ну, а потом? - теребил его Оларик.
   - Все было напрасно. Юннимунд не желал верить, что все потеряно, и ввязывался в безнадежные сражения, однако только терял остатки своих сторонников. Он посылал нас на север и на юг, на восток и на запад, требуя, чтобы мы приводили к покорности отпадающие народы. Что мы могли? Силы были слишком неравны. Те, что прежде склоняли голову перед Амалами - теперь сами решили стать себе хозяевами или стекались в дружины победителей. В десятках стычек и сражений довелось мне поучаствовать, множество военных бурь отгремело, пока судьба не развела нас с наследником. Он пропал без всякой вести, а я так и не сумел его разыскать. Потом я устал смотреть на угасание былой славы сынов Вотана, стало невмоготу. Утратив всякую надежду, я подался к визиготам...
   Гигант устремил взгляд на Асгрима.
   - Ты ведь был в Архемайре? Как там сейчас?
   - Столица Эорманрика заброшена и разорена, - ответил тот. - Разве что духи предков бродят по покинутым покоям.
   На этом разговор завершился, и до самого Мерцающего Озера ехали молча. Когда начались темные дубняки с редкими проплешинами и взгорками, сын Берингара предупредил своих спутников.
   - С людьми, что служат сейчас наследнику нужно быть осторожнее. Они всех считают врагами и скоры на расправу. Не думаю, что кто-то из них узнает тебя и встретит по-доброму.
   Волчье чутье Асгрима никогда его не подводило. За поляной, усеянной трухлявыми корягами и пнями, он приметил удаляющийся конный разъезд.
   - Не будем раньше времени показываться им на глаза, чтобы не получить стрелу в бок, - рассудил сын Берингара.
   По его знаку все спешились и повели коней в поводу, углубляясь в чащу по неприметным тропам. Они прошли заросшим логом, заваленным палыми листьями и обломанными ветвями, миновали журчащий родник - и внезапно оказались прямо над лагерем, пестреющим разожженными кострами.
   Юннимунд расположился в небольшой ложбине близ озера, окруженной лесом и зубьями холмов. Между палатками бродило несколько сторожевых воинов, вооруженных до зубов. На поясных ремнях у них висели спаты, скрамасаксы и топоры, за спину были переброшены круглые щиты, а в руках угрожающе растопырились фрамы и связки дротиков. Однако гостей они заметили только тогда, когда те приблизились почти к самой границе лагеря.
   - Кто такие? - запоздало вскинулся часовой.
   - Позови Юннимунда, - велел ему Асгрим. - Мы друзья вашего вождя.
   - Которых он будет очень рад видеть, - добавил Вилигунд.
   Часовой отступил на несколько шагов.
   - Гунторм! - крикнул он вглубь лагеря. - Трое бродяг хотят видеть короля!
   - Короля, - усмехнулся Вилигунд. - Ну, что ж...
   Вскоре прибывших окружили воины. Асгрим оказался прав - их было порядка сотни, не более. Наконец, появился Юннимунд.
   - Вилигунд?! - было первое, что он сказал, остолбенев от неожиданности при виде гиганта.
   Молодой вождь почти не изменился за минувшее время. Только лицо стало более суровым и обветренным, а в нескольких местах его украсили выбелевшие шрамы. Глаза сильно потускнели, утратив былую голубизну.
   - Боги благоволят тебе, Вилигунд. Я не сомневался, что ты пал в битве с костобокими и уже освоился в Обители Блаженства. Но, похоже, время пировать вместе с бессмертными для тебя еще не пришло.
   - Костобоки оказались куда более доброжелательны к нам, чем мы к ним, - отозвался Вилигунд. - Рад тебя видеть, вождь!
   Затем взор наследника упал на Волгоглавого.
   - Рад и тебя видеть в добром здравии, - Юннимунд сделал приглашающий жест. - Проходите к костру и отдохните с дороги.
   За ужином, состоящим только из уток, обжаренных в глине с добавлением тмина, Вилигунд не проронил ни слова. И лишь когда ратники наследника стали расходиться на ночлег, негромко предложил Юннимунду поговорить наедине.
   - Пойдемте в мой шатер, - предложил конунг.
   Вилигунд подманил жестом Оларика.
   - Встань у входа и следи, чтобы ни одна душа не подошла близко! - напутствовал он сына.
   Тот понимающе кивнул.
   Откинув войлочный полог и вступив внутрь, гости некоторое время стояли молча. Юннимунд, указав на расстеленные на полу шкуры, присел и заговорил первым.
   - Я вижу, ты пришел не с пустыми руками, а принес мне новые вести, - обратился он к Вилигунду.
   - Это правда, вождь, - наклонил голову гигант. - Хотя я не слишком верил, что смогу разыскать тебя на этом свете.
   - Волею Вотана я жив и готов продолжать борьбу, - ответил Юннимунд. - Надеюсь, ты займешь свое место в рядах моих воинов.
   - Борьба в одиночку безнадежна, - заметил Вилигунд.
   - Что ты хочешь этим сказать? - удивился конунг.
   - Я принес тебе устное послание от Фритигерна. Он предлагает вам объединить силы.
   - Объединить силы? - брови Юннимунда взлетели еще выше. - А кто такой этот Фритигерн? Мелкий вождь из челяди Атанарика?
   - Фритигерн сам по себе, он конунг Рыжебородых. Но и с Атанариком союз для тебя тоже не был бы унизительным, - заверил Вилигунд, мысленно кляня себя за неумение складно и убедительно говорить.
   - Союз - да, - признал Юннимунд. - Однако в войске должна быть одна голова. Это значит, что либо он, либо я признаем главенство второго. Атанарик слишком часто предавал моего отца, чтобы я мог ему доверять. А Фритигерн? Неужели ты думаешь, что он позвал меня, чтобы стать моим слугой? Он жаждет трона не меньше, чем другие вожди, и я нужен ему, чтобы доказать его силу: как же, сам сын Эорманрика склонился перед ним! Нет, к Фритигерну я не пойду. Уж лучше буду служить победителю, нежели паршивым слугам моего отца или его родичам, предавшим его в трудный час!
   Вилигунд удивленно посмотрел на наследника.
   Асгрим же усмехнулся про себя.
   - Похоже, тут не достает еще одного человека, - заметил он вслух.
   - Так и есть, - неожиданно в шатер через дальний ход ступил человек в темной каракалле и встал перед гостями конунга. Когда он откинул капюшон, все узнали Скавра.
   На миг воцарилось молчание.
   - Я тоже говорил с сыном Эонманрика о его будущем, - тихо признался Скавр.
   - Как? - Вилигунд теперь переводил взгляд со своего друга на бывшего повелителя. - Уж не хочешь ли ты сказать, что он согласился присягнуть вам???
   - Я пока не принял своего решения, - Юннимунд поднял ладонь, чтобы успокоить гиганта. - И повода доверять вождю вендов у меня тоже нет. Я попортил ему немало крови, а потому не склонен обольщаться, что он переступит через былую вражду.
   - Ты совсем его не знаешь, - сказал Скавр. - Среди разных родов и племен Велимир славен тем, что умеет прощать людей, готовых признать свои прошлые ошибки. Он ценит доблесть и воинскую честь. Отважного врага, бившегося с ним до последних сил, но познавшего вкус поражения, он встретит с уважением и охотно примет под свои знамена. Таковы все вяты. Правда иногда излишняя доверчивость их губит... Но уж если во главе их стоит вождь, умеющий отличать правду от лжи, они способны на многое.
   - Чего же потребует твой конунг? - все еще недоверчиво спросил Юннимунд.
   - Клятвы верности, как и от любого другого вождя. Ему уже принесли такую клятву эрулы, ясы, костобоки, берендес, руги, даже некоторые из готских вождей.
   Юннимунд поднялся со шкуры и заходил по шатру из конца в конец.
   - Стало быть, он поверит, что я готов забыть былые обиды?
   - Если ты будешь искренен - тебе не о чем беспокоиться, - пообещал Скавр. - Велимир умеет читать в душах людей.
   - Он сам - или его жрецы! - возразил Вилигунд.
   - Как бы то ни было, я озвучил предложение своего князя. Довольно нам уже проливать кровь друг друга. Римская держава вновь зашевелилась, почуяв угрозу в новом вожде. Сейчас она стремится создать надежный заслон из доверчивых соседей против натиска уных. Так что те, кто собираются сопротивляться нам, будут всего лишь защищать римлян.
   - Будто ты сам не римского рода! - усмехнулся Юннимунд.
   Лицо Скавра помрачнело.
   - Тот Рим, который я знал, давно канул в прошлое. Думаю, осталось всего несколько десятков людей, которые еще помнят его былое величие и пытаются его возродить. Так же, как и у тебя, вождь. И если всю эту дикость, чванливость, лицемерие, что расцвели за минувшие годы в Империи, сметет ураган с Востока - я буду только рад. Это будет заслуженным наказанием тем, кто в своем тщеславии возомнил себя равным богам.
   - Ты будешь сражаться со своими соплеменниками на стороне варваров?
   Скавр помолчал.
   - Нет. Со своими я сражаться не буду. Впрочем, римляне и не собираются сражаться. Против венедов они выставят вас, франков, арабов или любые другие племена, живущие на их пограничье и еще не утратившие умения держать в руках меч. Времена римской славы минули без возврата, хотя я искренне желал бы, чтобы Вечный Город, отравленный пороками, нашел в себе силы сбросить гниль и слабость, встав на защиту своих рубежей во имя памяти предков...
   Скавр глубоко вздохнул.
   - Увы, - продолжил он через мгновение. - Накопив немыслимые богатства, Рим не готов за них умирать. Он вновь и вновь будет пытаться их ценою купить себе жизнь, посылая на смерть наемников. Да и обязаны ли простые сограждане, лишившиеся ныне последних прав, умирать за привилегию кучки бездельников вести бессмысленную жизнь в роскоши и разврате? Нет, не за жалкие утехи, утрата которых для магистратов, сенаторов и префектов страшнее краха Империи, должны подняться подлинные римляне. За свою былую славу, за просвещенную культуру, за разумное устроение общества, существовавшее во времена Республики, и за воинское мастерство, которое прославило орлы легионов среди бесчисленных земель и морей всего мира. Но этого уже никогда не будет. И потому - я здесь, а не там.
   В шатре воцарилась тишина. Слышно было, как за тонкой войлочной обшивкой переминается с ноги на ногу Оларик.
   - Пора спать, - заключил Юннимунд. - Утром, с первыми лучами солнца, мне порою приходят в голову более здравые мысли. Я не хотел бы делать свой выбор сгоряча.
  
   Глава 7. Раздоры волхвов.
  
   Оставаясь в одиночестве, Велимир особенно остро чувствовал, как дорога ему Ружена. В ее присутствии он ощущал себя спокойным, сильным и мудрым; он знал, что, по крайней мере есть один человек, которому он может довериться полностью. Когда же ее не было рядом, вместе с ней его покидало и спокойствие. Дни были заняты непрерывными делами, выглядевшими важными и значительными, однако на поверку все это оказывалось лишь будничной суетой.
   Сейчас Велимира утешало только одно: каждый шаг приближал его к дому. Он уже предвкушал миг, когда увидит родное село на пригорке и белое с синей вышивкой платье Ружены, спешащей к нему навстречу...
   - Постой, княже! - вырвал его из сладких мечтаний голос Светозара.
   Велимир с неохотой натянул поводья коня - отказать волхву он не мог. С той поры как Вед удалился в неведомые северные леса, Светозар считался первым волхвом всей вятской земли.
   - Лихие вести тебе несу, - Светозар поклонился князю, выйдя на дорогу из березняков.
   - Сказывай, - Велимир соскочил с коня из уважения к волхву и с тревогой ждал его слова.
   - Ты ворогов по границам да окраинам гоняешь, а вражда лютая в самом сердце земли нашей проросла, - сообщил Светозар. - Вестима ли тебе судьба Ингульфа, годьего мага?
   Молодой князь нахмурился, почувствовав, что вопрос волхва неслучаен.
   - Я полагал, он бежал с Юннимундом и прочими готами куда-то на закат, - предположил он неуверенно.
   - Бежал, да поотстал малость. Занесли его ноги в берендеев край и нынче превеликое лихо там сотворяется. Нельзя тебе сейчас в поход выступать - со спины удар настичь может.
   Велимир задумался. Когда ушел Ведислав, словно нарушился исконный ход времен. Все сразу пошло не так, будто остался он без высшей защиты и помощи. Напрасно молодой князь потратил несколько месяцев, силясь отыскать поддержку в Риме. Его попытки примирить бывших данников готской державы привели лишь к запустению края, ибо готы продолжали люто мстить своим подданным, отвернувшимся от них, а те - драться меж собой за лучшие угодья и пашни, деля наследие прежних хозяев. Посовещавшись со старейшинами и волхвами, Велимир решил показать силу. Он рассудил, что коли доброе слово не может вразумить спорщиков, это сделает принуждение. Князь собирал в поход дружину, дабы угомонить мятежников, в своей ненасытной гордыне готовых погубить и себя, и других. Еще недавно благодатный край ныне лежал в запустении. Сосед боялся соседа, ожидая от него каверзы и внезапного налета. Были забыты все братские клятвы, нарушены все союзы и только шайки лиходеев чувствовали себя вольготно и безнаказанно. Однако даже им с каждым месяцем становилось все труднее находить поживу - обнищала разоренная земля.
   - Ты встречался с Ингульфом прежде, - Светозар прямо посмотрел в глаза Велимира. - Может ли что-то его остановить?
   - На то тебе только Вед ответил бы, - князь покачал головой. - Силы этого кобника мне неведомы, но знаю одно: простому человеку он не по зубам.
   - Тогда просьба у меня к тебе будет, как к князю. Созови совет старейшин и волхвов. Быть может, сообща и надумаем, как беду от порога нашего отвадить.
   Светозар сошел с дороги и скрылся за стволами берез, позволив Велимиру продолжить его путь.
   Вот уже и родные хоромы: кровли, стены, светлицы. Вот и Ружена, улыбаясь, машет ему рукой и бежит навстречу.
   Хотелось подхватить, радостно закружить ее в объятиях, однако Велимир сдержал себя - помнил, что супруга его вела себя на людях сдержанно, степенно. Это всегда отличало веретниц-вещуний, умеющих ведать сокрытое, от обычных девиц, живущих страстями и порывами. Он просто подошел и обнял, глядя в глубокие глаза, улыбающиеся, понимающие.
   - Что невесел, княже? - сразу спросила Ружена тем голосом, от которого все внутри него словно преображалось. Точно весна посреди зимы наступала. Хоть и тревога в вопросе - а все на душе легче.
   - Да вот встретил Светозара-волхва. Говорит, Ингульф к берендеям подался, лихо темное мутит.
   - Так на то волхвы и есть в нашей земле, чтоб с любым лихом управляться. Созови их, пускай они рядят, как быть. Тебя ж кручина о том не должна изводить.
   - Твоя правда, - согласился Велимир. - Пойдем в дом, страсть как проголодался.
   Волхвы начали сбираться на княжьем дворе уже следующим вечером - как видно, Светозар времени даром не терял. Старейшины из дальних весей и племен пока не поспели, но волхвам и без них было что обсудить.
   На третий день после объявленного толковища появился Сагаур. Даже в лесной глуши он не смог остаться простым рядовичем - окрестные жители, чьи хутора разбросались средь логов, кущ и займищ на многие версты пути, выбрали его над собой головою.
   А на восьмой день примчались дозорные, сообщив о приближении к селу конного отряда Юннимунда.
   Велимир сам вышел ему навстречу. С сыном главного недруга вятов ехала вся его немногочисленная дружина, а по бокам от конунга гарцевали Скавр и Асгрим.
   Приблизившись к вождю, Юннимунд спешился и склонил голову. Всего на один краткий миг. Он явил свою покорность - но не утратил достоинства.
   - Между нами было многое, - молвил он горделиво. - Однако благородный муж и воин не видит умаления своей чести в признании над собой власти сильнейшего.
   - Никакого умаления твоей чести не будет, - Велимир обнял его, шагнув навстречу. - Ты достойный сын своего отца, так владей по праву землями, что достались тебе от него. Довольно хозяйничать в них лихоимцам да разной нечисти; пусть возвратится вождь в свои законные владения! От нас тебе будет любая помощь, дабы восстановить попранное и порушенное. Лишь об одном прошу: ежели вражья угроза нависнет над нами - явись на подмогу со всеми своими воями без промедления.
   - Да будет так! - произнес Юннимунд, осанисто выпрямившись. - Пусть и мои, и ваши боги будут свидетелями моей клятвы верности тебе, вождь Юнных!
   - Ты прибыл в самую пору, - Велимир жестом пригласил гостей в свои хоромы. - Я собираю всех вождей, старейшин и волхвов на совет. Прими и ты в нем участие, как равный в кругу равных.
   С возвращением Ратислава Велимир почувствовал себя гораздо увереннее. Однако воевода выглядел угрюмым, что не укрылось от внимания молодого князя.
   - Там, в стане Юннимунда, я встретил Вилигунда, - признался Ратислав, - моего давнего друга и побратима. Это тот отчаянный малый, за которого мы с тобой вступились на дворе у Фритигерна.
   Взгляд Велимира стал еще внимательнее.
   - Он убеждал сына Эорманрика принять сторону Фритигерна в грядущей войне с нами, - нехотя продолжил воевода. - Юннимунд отказал, и Вилигунд ушел восвояси. Он заявил, что теперь свободен от клятвы верности роду Амалов и меч его всецело принадлежит Фритигерну. Отныне это его единственный господин. Мои уговоры поехать с нами на него не подействовали. Сказал, что не желает подавать дурной пример своему сыну.
   - Он был с сыном?
   - Да, - Ратислав сокрушенно кивнул головой. - С тем самым, что выскочил тогда с луком и рогатиной, чтобы его поддержать на дворе конунга. А ведь я даже не знал, что он успел обзавестись семьей...
   - Выходит, Фритигерн решил встать на сторону Рима... - задумчиво произнес Велимир. - Чувствуется рука наших новых знакомых... Сколь же долго еще слава Рима не будет давать покоя воинам и вождям? Ведь от нее давно остался один звук...
   - Твоя правда, княже, - признал воевода. - Как ни горько мне это признавать. Однако слава, добытая кровью предков, не скоро рассеется. Она еще послужит Империи, вызывая зависть и страх у соседей. Вряд ли хоть один сын получал такое дорогое наследство от своих родителей, как нынешние граждане Рима.
   Стояли последние погожие дни осени, когда, наконец, Велимир объявил начало сбора, прозываемого у вятов Кругом Ведичей. На большой поляне возле высокого Перунова ясеня, в стволе которого молния оставила причудливый след, похожий на четко прорезанный чир, расставили многочисленные лавки. Народу пришло столько, что ни одно жилище не могло вместить его под своей крышей.
   По левую руку от князя белели рубахи волхвов, выглядывающие из-под вершников и зипунов, белели также их долгие бороды и рассыпанные по плечам власья, перехваченные начельниками. Навершия посохов были увенчаны головами коней, лосей и филинов, а шеи волхователей - увиты оберегами и бусами из медвежьих когтей и волчьих зубов. Одесную от Велимира пестрели вышивки на рубахах и кушаках вождей и старейшин. Многие тут были при оружии.
   Велимир сделал знак Светозару, и тот, заступив в круг, поведал свою повесть, с которой большинство волхвов уже были знакомы.
   - Берендеи всегда славились своей ворожбой, - заметил один из старцев с наузом в виде козьей головы. - Если Темень их подчинит, добра не жди.
   - Рано Светозар растревожил наши сердца, - задумчиво промолвил другой. - Нет во всем белом свете под оком Святовидовым ничего, что было бы только дурным, темянным, кощным. Во всяком деянии, во всяком событии надобно искать научение и указание. Видать, что-то разладилось в нашей земле, коль вновь открылась старая язва...
   - Истину говоришь! - неожиданно прозвучал незнакомый большинству собравшихся голос, и на поляне появился человек, которого здесь явно не ждали. Льняная серая рубаха не могла скрыть его широких плеч и крутых выступов грудных мышц. Пронзительные черные глаза смотрели с загорелого лица, угольного цвета волосы и борода окаймляли выпуклые скулы и чуть приплюснутые губы.
   Велимир невольно приподнялся со своего княжеского стольца, а Сагаур не удержался и выскочил в круг.
   - Хирам! - выкрикнул он, впиваясь глазами в своего бывшего слугу. - Так вот куда ты подевался!
   Финикиец смерил его холодным, словно проходящим насквозь взглядом.
   - Великое бедствие надвигается на вашу землю, - невозмутимо продолжил он. - Брат будет убивать брата, а сосед обкрадывать соседа. Нивы зарастут сорняком, реки станут зловонными болотами, скотина околеет. Такова чаша воздаяния за злодеяния, свершенные вашими вождями в краю потомков Асов. Злодеяние воздастся вам стократ, и воцарится мертвая пустыня в ваших лесах и в ваших душах. Младшие забудут о почтении к старикам, изгоняя их прочь из своих жилищ, навеки умолкнет детский смех под вашим кровом, а дикие звери умножаться, чтобы терзать плоть слабых и бессильных. Захлопнутся двери домов, в источниках вместо воды потечет кровь.
   - Не велико ли наказание за наши проступки? - усмехнулся Велимир, пытаясь сохранить спокойствие. - Чем и перед кем мы так провинились?
   - Вы забыли о темных богах, презрев их власть, - мрачно выговорил Хирам. - Полагали их отрезанным ломтем, забытым преданием. А между тем, сила тьмы росла и крепла в северных лесах, пока ей не стало тесно. Там, за тремя реками, за пятью горами и десятью лесами отверзлись врата, чтобы выпустить наружу огонь черного гнева. Нет преград на его пути, и скоро земля ваша станет пеплом, а люди родов ваших - стылым прахом, рассеянным по полям. Всесокрушающий ветер ярости смешает дороги живых и мертвых, тень простертых над миром крыльев сумрака погасит солнце. В сердцах же тех из вас, кто сохранит плоть и разум, будет вечно звучать зов тьмы...
   Волхвы, старейшины и вожди на поляне притихли.
   - Пока властитель державы Амалов был жив, Ингульф удерживал лихо в его чертоге, не позволяя обрести власть над миром и людьми. Но теперь готская держава обратилась в руины, и грядет ваш черед. Если вы еще сомневаетесь и не верите в то, что вас ждет - спросите о том сына Эорманрика. Он поведает вам о судьбе Архемайра. Он расскажет о сыновьях, поднявших мечи против отцов, о вождях, истребляющих всех и каждого в безумной жажде власти...
   - Что же ты предлагаешь нам? - спросил Велимир. - Для чего явился сюда? Вернее, что предлагает твой нынешний хозяин? Ведь ты говоришь с нами от имени Ингульфа?
   Хирам посмотрел на него безличным взглядом, совсем не похожим на тот яростный взгляд, который молодой князь однажды видел сквозь прорези шлема.
   - Ингульф поручил передать вам следующие слова. Темные боги давно не видели жертвы. И они ждут ее. Если ты истинный князь своей земли, ты сам явишься к верховному жрецу, дабы он принес тебя в жертву согласно древнему обряду. Тогда насытятся боги и лихо уснет. Если же этого не произойдет - свершится то, что было речено вам. Торопитесь! Поступь смерти уже слышна в ваших домах, близится время кровавой жатвы.
   Хирам отступил в сторону и быстро исчез среди кустов.
   Велимир замер, чувствуя, что все собравшиеся пристально смотрят на него.
   - Не угнетай душу кривыми речами, - прозвучал ободряющий голос Светозара. - Не может пролитая кровь утишить лихо - она лишь усилит темных богов, сделав их проявление в Яви еще более зримым. Лишь тот, кто сам им служит и желает их воцарения, о том радеть станет.
   - Ну, а ежели правду поведал посланник? - возразил другой волхв. - Все ли ты знаешь о темянной стороне Нави? Прошел ли ее всю?
   Светозар безмолвно взглянул на говорившего, и тот пристыжено умолк, однако спор разгорался. Одни кричали, что прав Светозар, и что отдать князя в жертву Темню - значит лишь умножить его мощь. Другие возражали, приводя позабытые уже сказы пращуров. Согласно им, разбушевавшуюся силу тьмы можно было смирить, только пожертвовав самым лучшим из соплеменников.
   - Это ловушка, - горячо убеждал Ратислав. - Нас просто хотят лишить вождя.
   - Может и так, - прикрыл веки Светозар. - Но, боюсь я, не это самое страшное.
   - Что же нам может грозить хуже этого?
   Светозар обвел взглядом собравшихся.
   - Знаете ли вы о сути Кровавой Требы? Ведаете, откуда она пошла? И вестимо ли вам, сколь сильно извращен ныне ее первородный смысл? И вы, и я, и каждый из нас, кто согласится нынче отдать князя своего на заклание чужим богам - все станут их рабами.
   - Что еще за странное чародейство? - удивился кто-то.
   - Тут нет чародейства. Ежели народ позволяет, чтоб инородцы принесли в жертву своего князя - он сам отрекается от собственной воли. В тот самый миг, когда люди смиряются с таким решеньем, позволяя выкупить свои жизни ценою жизни другого - они и превращаются в рабов. Остальное - только видимое закрепление уже свершеного.
   - Но ведь такое бывало прежде...
   - Да! Когда беснующийся мрак - в самых разных своих обличьях - подступал к родным стенам, князь вступал с ним в бой. Иной раз он погибал на этом свете, дабы продолжить битву в мирах иных. Однако то была жертва добровольная, а не вынужденная, то была гибель воина, достойная славной тризны. Нынче борьба с мраком превратилась просто в откуп от темных богов. Так стало удобнее.
   После этих слов поднялся Велимир. Спор мгновенно затих.
   - Да будет так, как желает Ингульф. Я отправляюсь к нему, дабы продолжить битву в его владениях. Ежели требует того будущее земли нашей - я готов стать жертвой во имя ее сохраненья.
   - Я иду с тобой, - объявил Светозар. - Однако грядет большая война, а без тебя нам на ратном поприще не управиться.
   - Коль верно все, молвленное слугою Ингульфа - так и со мной вам удачи не ждать, - тяжело признал молодой князь. - Но что бы ни случилось, оставайтесь верны общему делу. Храните заветы пращуров наших, служите благу отчего края, сберегайте правду Рода в сердце своем.
   - Так может нагрянуть всем вместе, да и порушить силой урочище нечисти? - предложил Сагаур. - Сметем в прах этот темный холм, а с ним и лихомань в зародыше раздавим.
   Светозар покачал головой.
   - Нет, брат. Делать сего нельзя, ибо чем ближе подступает человек к логовищу Темня - тем более власти тот над душой его получает. И выходит, что ежели силой супротив Черного Холма идти - не одного человека, но целую рать получат темные боги себе в услуженье. Пускай отправятся от всех наших селений самые чистые мужи, в чьих душах лад преобладает над марью. Лишь те, кто грядет стезею Сварожичей, не ведая слабостей и страхов - должны стать спутниками нашего князя. Так будет по воле Рода.
   - Да, - соглашаясь с волхвом, заявил Велимир. - Не должны мы родовичей наших делать рабами темных богов. Потому - гридня будет заниматься своим делом, а князь отправится исполнять свой долг. Вместо меня воеводой останется Ратислав.
   - Нет, княже, - возразил тот. - Я тоже пойду с тобой. Не вправе я оставить тебя в такой час, да и с Ингульфом давно потолковать охота.
   Велимир в некотором замешательстве оглядел ряды старейшин и вождей, не зная, на ком остановить выбор. Будивой был слишком несдержан нравом, Шуст стар летами, Улеб - нелюдим. Не годились ни Ощера, ни Звяга, ни вожди из родов водян и седонов. Внезапно взгляд князя остановился на сыне Эорманрика.
   - Юннимунд! - возгласил Велимир. - Поистине, ты достоин встать в голове соединых наших дружин.
   Молодой гот вздрогнул. Он лишь нашел в себе силы склонить голову и прошептать:
   - Я сделаю все, что должен сделать вождь.
   Среди вятских старейшин поднялся ропот.
   - Негоже нам подчиняться годяку! - выступил один из них.
   - Юннимунд - самый достойный из всех нас, - возразил Велимир. - И вам должно уважать его ратное искусство, которое он доказал во множестве битв. Он не правитель над вами, но лишь воевода. Не забывайте, что в любом войске должна быть одна голова! Князя же, коли потребуется, изберете сами на общем толковище.
   Велимир поднялся и сделал знак Юннимунду сопровождать его. Молодой князь хотел посвятить сына Эорманрика в свои замыслы. К ним присоединился и Светозар.
   - Не торопись, княже, навстречу погибели, - тихо заметил волхв. - Не случалось доселе, чтобы служители Темня свое слово держали. Как бы не стала бы твоя треба напрасной...
   - Что ж мне остается? - поднял на него глаза Велимир. - Я не в праве отказать Ингульфу, коль все будущее нашей земли связано со мной. Не могу опозорить честь княжескую и предков наших, учивших жить по законам Прави.
   - Мы отправимся к Черному Холму вместе, - пояснил волхв. - Я неплохо знаю эти места и разумею, как нам выстоять против лиха людьего и худа дивьего. А с собою возьмем самых надежных воев.
   У недавно отстроенной в Новом Селе княжьей гридницы перед Велимиром внезапно возникла Ружена. В ее черных глазах плясали гневные огоньки.
   - И куда ты собрался? - напрямик спросила она. - То с войны тебя не дождешься, то из странствий. А теперь вон сам в нору зверя голову сунуть надумал. Нешто прежние встречи с Ингульфом тебя ничему не научили?
   Велимир улыбнулся в ответ. Хоть и сурово звучали слова супруги, но голос ее будил в нем только теплые чувства.
   - Люба моя, не волнуйся понапрасну. Мне ли, князю земель вятских, страшиться какого-то годьего волхователя?
   Однако взгляд Ружены был долгим и пристальным. Под его тяжестью Велимир опустил глаза.
   - Не ходи, - с нажимом произнесла молодая княгиня. - Не нужно тебе этого делать.
   - Я не могу, - князь обреченно покачал головой. - Нет у меня иного выбора. И нет иного пути для всех нас.
   - Хорошо, - Ружена неожиданно смирилась. - Тогда и я отправлюсь с тобой.
   Брови Велимира недоуменно взлетели.
   - На войну меня не берешь - ладно, - продолжала она. - Но здесь без меня тебе никак нельзя. Пропадешь зазря.
   Велимир беспомощно оглянулся на Светозара, ища у него поддержки. Однако ответ волхва поразил его в самое сердце.
   - Пускай идет с нами. Бывает на этом свете, что любовь сберегает человека пуще десятка добрых мечей.
   На лице Велимира отразилось отчаяние.
   - Что ж это? - он с упреком посмотрел на Светозара. - Мало мне тягот, что камнем легли на плечи! Теперь и за нее тревожиться?
   - Лишнее это, - Ружена взяла его за руку. - Я себя в обиду не дам. А без меня тебе с Ингульфом не справиться.
   Молодой князь еще мгновение колебался, но все же уступил.
   - Пусть будет так, - молвил он.
   Почти никто из старейшин, волхвов и вождей не разошелся по домам. Они негромко что-то обсуждали промеж себя и нетерпеливо спорили. Велимир и Юннимунд, остановившись у самого угла гридницы, хорошо видели их всех. Беспокойство среди людей не стихало. Князь обратил лицо к сыну Эорманрика, чтобы напутствовать его, однако осекся. Тот выглядел совсем потерянным. Похоже, он еще не до конца осознал все произошедшее.
   - Что кручинишься, воевода? - князь положил ладонь ему на плечо. - Как знать? Быть может, ты больше приобрел, чем потерял, став служителем там, где намеревался быть хозяином, - Велимир обнадеживающе улыбнулся. - Ведь земли, кои теперь под защитой твоего меча - дюже приумножились. В них пока царит разброд и лиходейство, но ты сумеешь навести порядок. Ныне, когда ты облечен правом вершить суд во всех весях на просторах нашего союза, ты справишься с этим успешнее, нежели прежде. За тобою пребудет и сила всех вятских родов. Поступай по своему разумению, однако не забывай советоваться со старейшинами и волхвами.
   - Не знаю, князь, - честно признался Юннимунд. - Мне в тягость оставаться здесь, когда такие дела творятся. Если Ингульф утвердится в самом сердце вашего края, его воля скоро распространится на все вендские и готские земли. Мне нужно идти с тобой. Я ведь, как-никак, король над ним, а все родовые жрецы должны подчиняться моему слову. Может, образумлю старика?
   Велимир покачал головой.
   - Ингульф не подчинялся твоему отцу, - напомнил он. - Ужель ты думаешь, что ты, его воспитанник, обладаешь над ним какой-то властью?
   Между тем разговор был нарушен спорами волхвов и старейшин, вспыхнувшими с новой силой.
   - Отколь нам знать, что князь свое обещание сдержит? - ворчал Звяга. - Может схорониться к надежном укрывище, а когда грянет лихо, Светозар объявит нам, что мы не угодили требой. Как проверишь?
   Светозар точно из-под земли вырос подле старейшины.
   - Никак. Но ежели не веришь князю своему и мне, то убеждать тебя никто не станет. За тебя и таких, как ты, Велимир готов свою жизнь положить, - а ты подозреваешь его в трусости и обмане? Может, желаешь местами с ним поменяться?
   Звяга засопел и опустил глаза.
   К волхву неслышно подошел Сагаур.
   - Слово у меня к тебе, кудесник. Позволь высказать то, что на сердце.
   - Говори, - позволил Светозар.
   - Сдается мне, лучше князю Юннимунда взять с собою. От этого ему больше пользы будет. Он и я - изрядные ратники, которые в этом деле могут сослужить свою службу. А воеводой пускай Натур остается. Он в ратной науке не меньше поднаторел, поверь мне. Его и наши люди знают, и готы. Так и передай Велимиру.
   - Что ж, - молвил волхв. - Дельно толкуешь.
   Молодой князь и Юннимунд все еще приглушенно беседовали о грядущем утверждении порядка в союзных землях. Сын Эорманрика по-прежнему был хмур и неспокоен.
   - Юннимунд! - окликнул его Светозар.
   Гот поднял на волхва растерянный взгляд.
   - Все еще желаешь встретиться с Ингульфом?
   - Да, - без колебаний подтвердил юноша.
   - Мы с князем тебе в этом пособим.
   - Как тебя понимать, Светозар? - удивился Велимир.
   - Сдается мне, княже, если поход наш не удастся - Ингульф без труда расправится с Юннимундом и в долю мгновения приберет к своим рукам земли, подвластные прежде Эорманрику. За ними последует и вятский край. Юннимунд слишком уязвим для мага, их все еще соединяют незримые узы. Это узы крови.
   - Твоя правда, кудесник, - признал Юннимунд. - По указке Ингульфа я забрал немало жизней, принес немало жертв во славу неведомых мне темных владык. Нельзя мне во главе дружин оставаться, о том и толкую.
   - Но кто же встанет заместо меня? - вопросил Велимир в задумчивости.
   - Сагаур советует тебе вспомнить о Натуре. Это достойный воин и вождь. Его давно связывает с вятскими родами искренняя дружба и крепкий союз. В самых разных краях помнят и ценят этого человека.
   - А еще - за ним пойдут скорее, чем за бывшим врагом, - усмехнулся Юннимунд невесело.
   - Стало быть, - продолжал Светозар, - над гриднями останется воевода, которому по плечу мир и лад в весях удержать, самые же испытанные вои и вожди станут тебе, княже, могучим щитом в твоем странствии к Черному Холму.
   - Уверен ли ты в верности такого решения, Светозар? - вопросил Велимир.
   - Да, княже. От похода нашего многое зависит. Поболе, чем от хлопот военных и водворения порядка середь мятежных племен. Еже не усмирить Ингульфа и поднятые им силы - можно проститься со всеми мечтами и надеждами. Никто не поддержит ни одно твое начинание, не станет верить твоим словам и служить твоей воле. И тогда все мы неизбежно вернемся в леса, вот только леса эти уже будут чужими. Там, где прежде нас привечали и любили, как заботливых хозяев - теперь будут встречать, будто назойливых пришельцев, силою ломящихся за чужим добром. Именно потому готы и не смогли удержаться над родами и общинами в своей славе - ибо пытались все взять огнем и мечом.
   - Как говорится, насильно мил не будешь, - заметил Велимир. - Думаю, ежели бы готы стремились более деять миром, и меньше - силой, держава Эорманрика процветала бы до сих пор. Силу всегда следует иметь под рукой - но не прибегать к ней без крайней нужды. Сыны Вотана гордились своей силой, и доблесть их была велика - однако они служили доблести ради нее самой. На своей же земле они всегда оставались захватчиками.
   Юннимунд кусал губы. Слова Велимира звучали обидно для него, однако самым обидным в них было то, что вождь вятов был прав.
   - Решено, - подвел итог молодой князь, смахивая со своего чела тень последних сомнений. - Мы выступаем к Черному Холму, в край берендеев. А когда вернемся - вместе будем возрождать лад земли нашей, согласно уряду пращуров и щуров. И тогда сила наша возрастет стократ. Разыщите Натура.
   Отряд сопровождения Велимира подобрался изрядный. Помимо волхва Светозара, в него вошли Ратислав, Ружена, Сагаур, Юннимунд и Асгрим. На участии Волкоглавого тоже настоял Светозар. Сын Берингара сильно изменился за последнее время, хотя его загадочную душу до конца понять было трудно. Но главным являлось то, что воин Братства, как и Юннимунд, оставался связанным с Ингульфом прочными путами. Потому важнее было иметь его рядом, нежели оставлять за спиной. Светозар чувствовал, что для успеха похода человек этот просто необходим.
   Бирючи разнесли по всем вятским весям слово князя: явиться в ополчение всем, кто обучен ратной науке. Свои подлинные намерения Светозар посоветовал Велимиру скрыть от народа во избежание пересудов и случайных смут. Для всех было объявлено, что поход направлен против гревтунгов, дабы привести к покорности вождей, отложившихся от Юннимунда. Так оно в действительности и было. Первый удар предполагалось направить против Витерика, сына погибшего вождя Витимара, во владения которого была послана гридня Улеба. Это было чело основных сил Юных, за которым через некоторое время должны были поспеть объединенные дружины князя. Вот только сам князь в готские земли не собирался. В планах Велимира было отделиться от войска на пути в Архемайр и остаться в краю берендеев с небольшим отрядом. Тяготы борьбы с гревтунгами целиком ложились на плечи Натура, нового воеводы союза Юных.
   Явившийся по первому зову с небольшой, но могучей аланской дружиной Натур даже опешил, узнав, для чего его призвали в княжью гридницу.
   - Мы все помним Ингульфа, - проговорил он и кивнул Сагауру, который согласно наклонил голову. - Ему нет веры ни в чем. Жрец этот вероломен и непредсказуем. Ради своих замыслов он не остановится перед тем, чтобы погубить целый народ, не говоря уже об отдельных вождях. Не слишком ли будет опрометчиво тебе, князь, бросаться в пучину такой опасности?
   - Речь не об Ингульфе, - покачал головой Велимир. - Я иду к его логову для того, чтобы люди не утратили веру в своего князя. Ведь священный долг князя - своей жизнью выкупить жизнь всего народа у стоящих над нами сил, коли так уготовано Макошью-судьбой. И даже если погибель моя будет напрасной - я буду знать, что сделал все, дабы отвести грозу от моей отчей земли и ее сынов.
   Натур поклонился Велимиру, смиряясь с его волей.
   На другой день Светозар вновь встретился с вятскими и седонскими волхвами, задержавшимися в Новом Селе. Отбыли лишь немногие. В чьем-то селище мор подкосил скотину и пришлось спешно отправляться в дорогу, в другом - рожанице приспело время разродиться от бремени. Однако главные волхователи и вещуны вновь сошлись на поляне под Перуновым ясенем, чтоб обсудить насущные заботы.
   - Как знать, уж не напрасно ль согласились мы предать в руки инородного кобника нашего князя? - угрюмо начал Светозар. - Быть может, ежели бы все мы съединили усилия нашего духа, то сумели бы противостоять Ингульфу и Темню? А мы заместо этого сами послали Велимира на верную смерть...
   - Пустое это, Светозар, - высказал сухощавый белобровый волхв Яромил из Слобожьей Вежи. - Ведь Темень пробудился и по нашей вине. Белый Путь ведающих, коим стояли в последнюю пору все наши общины, обязывает не идти силой против силы. Ратоборство лишь сеет в душах людьих семена ненависти и злобы. Можно сдержать порыв, образумить и обуздать ярь, искоренить пагубу сердца, не дозволяя ей изливаться в делах. Однако ж вставать поперек чужой силы и порушать ее напор - значит, высвобождать силу еще более неистовую, неразумную. Так и вышло с нами. Мы явились в эти суровые и скупые места, дабы вдохнуть в них новую жизнь. Своим трудом мы привели к благоденствию край, заронили всходы больших свершений. И мы терпеливо мирились с разгулом годьей лихомани, надеясь, что лад сам утвердиться в душах наших соседей. Но потом терпенье наше иссякло, и мы вступили с ними в разлад. Разбуженный ветром наших ратаний огонь взаимной ненависти выжег почву под нашими ногами и очернил наши сердца. Ветер военной бури стал началом нашего конца, теперь его не унять. Мы поплатились за собственный порыв и должны искупить свою вину пред Вышними. А посему - князь принял долю, которой не можно избежать.
   Светозар покачал головой.
   - Навь безвидна и бесплодна, - произнес он со скорбью. - Она стоит за всеми вещами, однако не властна вдохнуть в них дыханье жизни. Какой вид мы придадим ей - тот она и будет иметь. Темень - сила, но сила беспомощная без гнева Ингульфа. Маг нашел ее и направил, а вы хотите помочь ему в его гневе, подкармливая разбуженную черную пагубу. Огню все равно, где гореть - в очаге, в лесном пожарище или в горниле кузницы. И морю все равно, вздымается ли оно у берегов - или разрушает волнами прибрежные скалы, повергая в пучину города. Если вы будете раздувать огонь - он вырвется на волю и пожрет ваш дом.
   - Значит, такова наша судьба по воле Рода, - вздохнул Яромир. - Раньше надо было думать об этом. А теперь - можно лишь вертеться волчком, подобно Велимиру, метущемуся от ромейских градов до самых северных лесов в надежде что-то изменить. Или можно безропотно ждать, подобно седонам и водянам. Это уже ничего не исправит. Лавина тронулась со своего места, и пока она не разрушит все и сама не рухнет в пропасть - ее не остановить.
   Вновь - качание головы Светозара, на сей раз более упрямое.
   - Лавина вызвана людьми, и состоит из людей. У каждого человека есть разум, есть душа. Если до этой души достучаться - все еще может измениться.
   - Попробуй, - грустно согласился Яромир. - Но пока ты достучишься до одного - Темень войдет уже в души сотен и тысяч. Так что смирись и предоставь Велимиру свершить то, к чему он предуготован самими богами.
   Светозар обвел взглядом собравшихся.
   - Да будет так. Только вижу я в душах ваших, что есть среди вас те, кто сам уже надумал встать на сторону новых поднявшихся владык. Берегитесь - Ингульф не потерпит соперников.
  
   Глава 8. Угроза.
  
   На просторном лугу у южного подножия Дышащей Горы, над которой возносилась усадьба Фритигерна, собрался народ. Тут были и жители окрестных селений, и вожди, принесшие присягу конунгу Рыжебородых, и их дружинники; мелькали и женские платья.
   Однако появлялись также люди новые, незнакомые, явно явившиеся из дальних земель. Ожидали, по слухам, прибытия самого Атанарика, считавшегося верховным владыкой всех визиготов.
   Пока короля не было, перешептывались и обменивались слухами и новостями.
   - Говорят, Витерика и его людей просто смело, - рассказывал сухопарый воин с глазом, закрытым повязкой. - Уннов шло немеряно, но главное - за ними шли темные боги, сотрясающие самую основу Мидгарда.
   - Не иначе как правда близятся последние дни, - прикрыв себе рот рукой, в ужасе произнесла пожилая женщина, пряди волос которой были скреплены плетеными из шерсти шнурами.
   - Рагнарок близок, - зашептались в народе.
   - Ну, вот и посмотрим, кто из нас чего стоит, - ободряюще произнес Вилигунд, расправляя плечи. - Не зря боги последнюю битву пророчили, тут уж ясно будет, кто кремень, а кто так, снедь для Хель.
   Оларик шнырял здесь же, в толпе, с соседскими мальчишками. После минувшего похода авторитет приемного отца в его глазах вырос неимоверно. Так поставить себя перед грозным посланником венедского вождя, а потом отказать своему вождю, пошедшему в услужение к вендам! На это надо было иметь недюжинную смелость, Оларик не сомневался. Как он ему ответил! "Раз ты предал наше дело - то и я свободен от клятвы тебе, но верность своему господину Фритигерну я сохраню до самой смерти!"
   Наконец, появился и сам Фритигерн, однако на сей раз он ехал чуть позади другого, чернобородого вождя с резкими чертами лица и волосами, тронутыми сединой. Поверх доспеха, состоящего из железных блях в форме голов вепрей, был наброшен длинный плащ с меховым подбоем, скрепленный золотой фибулой на правом плече.
   - Атанарик, - зашептались в толпе, указывая на предводителя.
   Толпа на миг загудела - и смолкла, едва король из рода Балтов спешился, бросив поводья слугам и начал подниматься по тропе, ведущей на один из горных склонов. Сделав несколько шагов, он повернулся к народу и вскинул руку, увитую тяжелым браслетом.
   - Друзья мои! - начал Атанарик раскатистым голосом. - Страшный враг идет на нас. В этот час надлежит всем нам собраться в единый кулак. Отправьте свои семьи на юг, к берегам Дана. Пусть останутся только воины и те, кто еще способен держать меч. Объединившись, мы остановим неприятеля в горных проходах, на подступах к речным берегам. Но дома наши придется покинуть. Нам не устоять в поле против такого грозного противника. Берите только самое необходимое - после победы мы все отстроим заново.
   - Зачем нам куда-то идти, если за ними стоят темные боги? - воскликнул кто-то.
   - Я слышу слова труса! Пусть вся держава Хель будет за ними - с нами великий Вотан и воинство Асгарда!
   - А за ними Ингульф! - отозвались с другой стороны.
   - Да что там... Безнадежное это дело, - высказал один из старейшин - рыжебородый человек с посохом в шерстяной блузе и штанах, перетянутых ремнями на щиколотках.
   Атанарик грозно обвел взглядом слушателей.
   - Тот, кто сдался до битвы, уже проиграл! Или вы утратили веру своим богам?
   - А что нам дали твои боги? - спросил пожилой седовласый воин, высохший, точно скелет. - Защитили они наши дома, когда мы бежали из Архемайра? Или ты - пришел на помощь своему брату? Почему Эорманрик умирал один, покинутый друзьями и соратниками, в окружении врагов?
   - В ту пору мне угрожал Рим! - в гневе вскричал Атанарик. - Кто смеет упрекать меня, что я не чтил законов родства и зова долга?
   Вилигунд понял, что пришел его час.
   Пробившись в первые ряды, он взбежал по откосу и встал недалеко от короля, чтобы его могли видеть люди.
   - Вождь просит нас о помощи - а мы ропщем, точно малые дети? - он с упреком протянул руку к собравшимся. - Да пусть бы само небо рушилось на землю - разве не должны мы стоять рядом с конунгом и сражаться против наших врагов? Будь они даже самыми ужасными етунами и троллями мира. Я готов биться до конца бок о бок с ним, какой бы конец мне не уготовили Норны. Я знаю, что там, перед ликом Отца Богов мне не придется краснеть за свою жизнь, проведенную в Срединном Мире. Когда меня встретят мои отец и дед, я смогу уверенно взглянуть им в глаза, так как не посрамил славы своего рода.
   Атанарик с уважением посмотрел на рыжебородого гиганта.
   - Как твое имя?
   - Вилигунд, воин Фритигерна из отряда Кречетов, - гот прижал руку к груди.
   - Собирай дружину, Вилигунд. Если наберется хотя бы сотня таких храбрецов - мы непременно отбросим врага!
   - Не во враге дело, - Фритигерн медленно взобрался на утес. - Никакого врага, которого можно одолеть земным оружием, мои люди не боятся. Мы ведем речь об ином противнике. Слышал ли ты о тех силах, что вызвали из забвения веков колдуны уннов и ведут позади своей армии? Знаешь ли ты, как одолеть их? Наши жрецы молчат и боятся даже произнести их имена. Так для чего нам ввязываться в битву высших сил?
   - И ты, Фритигерн, конунг Рыжебородых, готов отступить? - изумился Атанарик.
   - Нет, как раз отступать я не готов и не намерен. Но если тебе Рим и обещал свою помощь, то мне он ничего не обещал. Тут живут мои подданные, тут мои угодья, мои земли. Разорять их самому или оставлять на поругание недругу, уходя в горы, я не желаю.
   - Выходит, ты погибнешь здесь, сражаясь в одиночестве?
   - Лучше погибнуть дома, чем жить на чужбине, - отозвался Фритигерн, и слушатели одобрительно загудели: никому не хотелось бросать дома и отправляться неведомо куда.
   - Тогда нас перебьют поодиночке, - заявил Атанарик мрачно. - Каждого у порога его дома.
   Фритигерн повернулся к своим соплеменникам, собравшимся у подножия горы - и Вилигунд поразился неожиданному блеску в его глазах. Весь облик конунга сильно преобразился. Фритигерн расправил плечи, он точно вырос, а лицо его засияло величественным светом.
   - Может ли допустить Отец Богов и другие владыки Асгарда, чтобы те, кто стоял с ними в одном ратном строю, встречая закат мира, пали бесславной смертью? В час Последней Битвы мы примем свой удел вместе с нашими богами. Неужели потомки Асов испугаются темных чар венедских колдунов, вылезших из болот? С нами Тиваз и Донар! С нами многославный Вотан! - и, выдернув меч, Фритигерн вскинул его над головой.
   Толпа ответила радостным ревом.
   Атанарик опешил.
   Он промедлил всего несколько мгновений, но этого времени оказалось достаточно для конунга Рыжебородых, чтобы полностью овладеть вниманием слушателей.
   - Пусть это наша последняя битва - она станет достойным концом Срединного Мира! Каждый совершит великие подвиги, и воссядет рядом с богами - разве не ради этого мы жили? Разве можно мечтать об ином завершении своего земного пути?
   - Боги оставили вас, - донесся громкий пронзительный голос с западной оконечности луга.
   Люди обернулись. Слова эти прозвучали сейчас особенно пугающе на фоне еще не угасших волнений и беспокойства.
   Ведя в поводу низкорослую игреневую кобылицу, к собравшимся приближался такой же невзрачный и невысокий человек, облаченный в серую ромейскую хламиду. Он бесстрашно прошел через толпу и поднялся на уступ склона, с которого Атанарик и Фритигерн обращались к народу.
   - Кто ты такой? - удивился король.
   - Я Вульфилла, - проповедник откинул капюшон с головы. - Посланник римского императора. Я пришел, чтобы сказать вам - "Покайтесь!" Ваши боги покинули вас, и вам незачем более служить им. Они погибнут в битве с подобными себе, и лишь один Предвечный и Нетленный Господь воссияет в мире. Спасутся только те, на ком будет Воля Его.
   - Откуда тебе знать волю богов? - неприязненно проговорил Атанарик.
   Проповедник взглянул на короля сияющими глазами:
   - Истина открывается каждому, кто верует в Истинного Бога!
   Атанарик переглянулся с Фритигерном. При этом Вилигунд успел заметить, что, несмотря на все размолвки, верховный вождь и его подданный понимают друг друга без слов.
   - Ты утверждаешь, что тебя прислал император, - с деланным недоверием спросил конунг Рыжебородых, и на лице его появилась кривая усмешка. - Неужели правитель Рима сделал это только для того, чтобы принести нам весть о гибели богов?
   - Великий август Валент желает спасения всем народам. И я говорю вам: покайтесь, откажитесь от богов своих, как они уже отказались от вас, и тогда вы все обретете спасение!
   В глазах Фритигерна заплясал веселый огонек.
   - Если ты так легко проникаешь в замыслы наших богов, - неожиданно предложил он, - тогда, быть может, тебя не затруднит явить нам в действии свое могущество?
   - Что ты хочешь этим сказать? - в недоумении повернулся к нему Вульфилла.
   - Отправляйся к темным богам, что угрожают нам гибелью, и убеди их обратить свой гнев на кого-нибудь другого. Пусть это будут, - он вновь усмехнулся, - те самые унны, дружины которых идут на нас войной. Если твой бог столь всесилен, то, полагаю, тебе это ничего не будет стоить!
   Вульфилла нахмурился.
   - Сказано - "Не искушай Господа своего!" Лишь он в силах явить чудо и изменить течение времени.
   - Выходит, ты испугался? - сурово осведомился Атанарик. - Или сомневаешься в своем боге?
   - Нет, - ответил проповедник. - Я всецело верю Господу, и верю, что он не оставит слугу своего. Раз таково ваше желание - я сделаю это во имя Его. Я отправляюсь в путь немедленно, и совсем скоро все вы удивитесь величию нашего Вседержителя!
   Вновь запахнувшись в накидку, Вульфилла спустился с утеса и прошел сквозь толпу. Большинство собравшихся еще смотрели на него с недоверием, однако в глазах некоторых появилась надежда.
   - Сдается мне, этот малый и впрямь намерен ехать в лагерь уннов, - заметил Вилигунд. - А то и дальше. Не лишне было бы приглядеть за ним.
   - Уверен, что этот самозванец даже не доедет до Тиры, - пренебрежительно махнул рукой Атанарик. - Как только холмы скроют его из виду - он сразу погонит свою клячу обходными путями, чтобы поскорее вернуться к своему императору.
   - А если нет? - настаивал Вилигунд.
   Король испытующе посмотрел на гиганта.
   - Ты прав, Вилигунд. В нашем тяжелом положении нельзя отвергать даже такой никчемный шанс. Отправляйся следом. Ты своими глазами увидишь, чем все это закончится. Сбежит ли этот выскочка раньше времени, или получит в земле вендов то, что заслуживает - я должен об этом знать.
   Атанарик рассмеялся в бороду.
   - К тому же, - продолжал он,- твой вождь Фритигерн, кажется, нашел новый повод задержаться в своих родовых землях. Теперь он будет ждать великого чуда: усмирения рати Хельхейма и вразумления венедских колдунов.
   Вилигунд, однако, был серьезен. Простившись с обоими вождями, он поспешил за своим конем, которого держал у подножия холма слуга Астинг. Подмигнув Оларику, гигант вскочил в седло, провожаемый взглядами толпы.
   Однако догнать Вульфиллу оказалось не так просто - проповедник лихо нахлестывал свою кобылицу и уже отъехал довольно далеко, приближаясь к Ласточкиной Гряде.
   - Постой, жрец! - решил окликнуть его Вилигунд.
   Вульфилла придержал поводья.
   - Чем я могу служить тебе, добрый человек? - повернулся он к гиганту.
   - Ты затеял опасное дело, а потому тебе пригодиться в дороге надежный спутник и защитник. Такой как я.
   Вульфилла посмотрел на гота с одобрением.
   - Благодарю тебя. Но тебе, должно быть, неведомо, что я нахожусь под охраной более высоких сил, нежели твое мужество и ратное искусство, - проповедник воздел руку в небу.
   Вилигунд наморщил лоб.
   - Тебе лучше вернуться к своим хозяевам, - добавил проповедник, - и передать им, что ради спасения их душ Вульфилла готов войти в самое логово их темных богов, кои суть бесы. И потом... - он лукаво усмехнулся, - у меня в тех краях тоже есть покровитель.
   - Кто? - еще сильнее нахмурился гигант.
   - Я знаком с вождем уннов, - отозвался Вульфилла и, нахлестывая кобылицу, спокойно поехал дальше, оставив Вилигунда в полной растерянности.
  
   Велимир был готов к выступлению в большой поход. Успех Улеба, рассеявшего разрозненные и не стойкие духом отряды Витерика, давал надежду, что Натур самостоятельно справиться с большими готскими дружинами. Главная угроза миновала - Валент с восточными легионами, намеревавшийся двинуться против алан, вынужден был спешно переправиться в Азию для борьбы с сарацинами, поднявшими там восстание. Сам же князь Юных был полностью поглощен мыслями о встрече с Ингульфом. В этот момент к нему в гридницу привели человека в серой льняной хламиде ромейского покроя. Узнав его, Велимир удивился не меньше, чем Вилигунд когда-то при виде Помпилия Скавра.
   Вульфилла проделал долгий и трудный путь по землям уннов, который занял у него больше месяца. Не раз он подвергался суровым опасностям и трудностям, но терпеливо их переносил. Встречавшим его людям он упорно твердил, что следует к верховному вождю всех уннов, и ему охотно помогали: воины, охотники, селяне.
   Внимательно рассмотрев в горнице этого неказистого на вид человека, Велимир вспомнил его сразу. Сейчас проповедник выглядел сильно осунувшимся и утомленным, однако в глазах его по-прежнему горел уверенный огонь. Поклонившись князю, он тяжело опустился на скамью у стены, над которой висели тяжелые пупырчатые щиты.
   - Я вижу, жрец, ты нашел в себе мужество явиться в самое урочище демонов, - усмехнулся Велимир.
   - Демоны обитают в душе человеческой, и только от нас зависит, служить им - или Богу, - мрачно возразил Вульфилла. - Ты показался мне при встрече человеком, имеющим Бога в сердце своем. Однако то, что я слышал о тебе и твоем народе за последнее время, заставляет меня думать, что я жестоко ошибался.
   - Зачем же ты приехал?
   - Чтобы во всем разобраться самому, - ответил Вульфилла. - Это будет лучше, чем пребывать в плену слухов и домыслов.
   Велимир посмотрел на гостя с уважением.
   - И ты не боишься, что наши демоны овладеют и твоей душой?
   - Тому, кто имеет Бога в сердце, нечего бояться демонов, - промолвил проповедник.
   - Достойный ответ, - нагнул голову молодой князь. - Я готов ответить на любой твой вопрос. Я даже покажу тебе все, что ты пожелаешь. Но у меня будет к тебе, жрец, одно важное условие, на которое ты должен согласиться.
   - Смотря, в чем оно будет заключаться, - насторожился Вульфилла.
   - Тебе придется остаться в нашем лагере до конца похода. Я не хочу, чтобы ты передал сведения, добытые в нашей земле, нашим врагам.
   Проповедник помрачнел.
   - Вождям моих сородичей и всему моему народу я обещал отвести угрозу, нависшую над ними по твоей вине. Однако глядя на тебя, я с прискорбием должен признать, что тебя ничто не отвратит от задуманного. К чему отмечать свой земной путь злодеяниями и множить человеческие страдания? Неужели демоны всецело воцарились в твоей душе, направляя твои силы на истребление людских племен? Или ты жаждешь погибели всего рода людского?
   - Рода людского, говоришь? - вспыхнул Велимир. - А мы, по-твоему, к этому роду не относимся? Или жизни достойны лишь те, кто признают Рим своим владыкой? Тот самый Рим, который существует трудом тысяч рабов и нищих крестьян, который возвел свое величие на костях и жилах, до нитки обирая и унижая покоренные племена. Стало быть, ОНИ - властители мира из Вечного Города, и все народы, согласные склонить главу пред мощью имперских орлов - имеют право на жизнь. Мы же - все те, кто ценит свою свободу и желает, чтобы каждый трудился и кормился собственным трудом - мы, получается, демоны?
   На лице проповедника проступили следы ожесточенной внутренней борьбы.
   - То, что ты говоришь, мы сами всегда проповедовали нашей пастве. Каждый должен трудиться сам, а не жить подачками патрона, который, в свою очередь, получает свое добро от трудов множества колонов. Тут ты прав. Но разве может один человек себя прокормить? Защитить? Выстроить дом? Вы тоже объединяетесь в огромные армии, и подчиняете себе народы - ради чего? Ради того, чтобы защититься от одного хозяина - вы отдаете себя в руки другого. Власть - она от Бога, и грешно противиться ей. Да, Рим нередко бывает несправедлив к своим соседям и собственным гражданам, однако так это выглядит с нашей, земной точки зрения. Рим - воплощение того порядка и стабильности, которые необходимы каждому человеку, чтобы иметь возможность приблизиться к Вседержителю своими помыслами и своим образом жизни. Ведь там, за чертой жизни земной он встретит подлинную справедливость, которую заслужил своим терпением и упорством. Тому, кто трудился, труд его вернется сторицей, тому же, кто обирал и нахлебничал, уготована куда более тяжкая участь.
   - Я бы хотел верить, что ты прав, - вздохнул Велимир. - Но наши волхвы говорили мне совсем иное.
   - Конечно, они скажут тебе иное! - порывисто заверил Вульфилла. - Они хотят удержать свою власть над вами, скрывая от вас истинное устроение мира! Истинное предназначение человека! Чему они вас учат? Ублажать жертвами ваших идолов? Жертвами, которые потом становятся трапезой самих волхвов?
   Князь тяжело провел рукой по лицу, удерживаясь от желания выгнать назойливого проповедника.
   - Не думаю, что ты способен понять наш жизненный уклад и ценности, раз полагаешь нас столь примитивными созданиями. Образы, которые ты называешь идолами, суть лишь слабые знаки истинного мира, к которым только и можно прикоснуться телесными очами. Это рукотворное выражение того необъятного и всесущего, что заполняет пространство вокруг нас и зовется Непреходящим. Образы эти позволяют через внешнее и зримое приблизиться к внутреннему, незримому, божественному. Они собирают воедино мысли наши, но мысли наши направлены не на них, ибо проницают наружные покровы древа и камня, покрытые резами, достигая чертогов вечности. Там, в неизмеримой дали, все мы едины: и боги, и люди. И души наши суть одна Мировая Душа... Впрочем, о чем я тебе говорю? - Велимир сам одернул себя. - Что ты пришел проповедовать? Что, исповедуя мертвого и воскресшего бога, я спасу свою душу? А как же быть тем, кто не знает об этом? Не слышит? Как быть с теми, кто слаб и немощен? На что мне моя душа - если народ мой погибнет?
   Вульфилла был поражен.
   - Подобно тебе говорили некоторые наши подвижники в древности. Они оставили нам свои писания. Почему же ты отрицаешь истинную веру?
   Князь поднял глаза на гостя.
   - Может быть, потому, что любая вера - истинна, если ведет человека к свету? И суть не в том, какие обряды ты совершаешь, а в том, очищают ли душу твою эти обряды, или же заставляют стыдиться, что ты человек? Может ты считаешь, что императоры Рима, с именем Христа посылающие на смерть сотни и тысячи людей - хорошие христиане?
   Вульфилла потупился.
   - К чему мериться - кто лучший христианин, кто худший? Спасение души - это личное дело каждого, тут нельзя указывать, что другой спасается не так, неправильно...
   - А по мне, так думать о спасении своей души и есть неверно. Ибо и душа, и тело принадлежат человеку лишь временно. Ничтожный вздох в дыхании мира... Капля в безбрежном море вечности... - он замолчал.
   Вульфилла тоже помолчал, однако сдаваться не собирался. Наконец, он кашлянул, привлекая к себе внимание князя.
   - Ты, вне сомнений, во многом прав. Эта чистая вера, свобода воли, слияние с миром - это все, конечно, прекрасно и возвышает человека над повседневной суетой. Но таким путем могут идти единицы - отрекаясь от себя, от того, что им дорого, от своих чувств и мыслей. Что же делать остальным?
   Проповедник вопросительно смотрел на Велимира.
   - Остальным необходимо точно знать, что хорошо - а что плохо, - с увлечением продолжал он. - Знать, как быть, если случилось оступиться и поступить дурно. Знать, что то, что они ценят в обычной жизни - не будет отвергнуто. Им нужно иметь зримые образы, которым следует молиться, очищая ум от соблазнов. Им нужны символы веры, которые укрепляют даже самый слабый дух. Еще им нужны праздники, песнопения, красота видимая: все то, что привлекает глаз и слух, что ведет их ввысь, а не пригибает к земле. Не всем дано постигать мир подлинный внутренним взором; многим без взора внешнего не постичь глубинных истин!
   - Да, - прикрыл веки Велимир. - И потому есть множество богов и верований. Есть красота песнопений и хороводов. Мы не призываем вас бросить ваши города и поселиться в наших лесах. Рим хранит мудрость многих поколений, однако эта мудрость - чужда нам. Если бы только Рим понял, что и он - лишь служитель, лишь часть этого мира, постиг свою великую долю в украшении Богомирья - все могло бы сложиться иначе... Но он полагает себя извечным владыкой, и никогда не смирится с чужой волей, неподвластной ему. А потому сегодня мы идем против него.
   Вульфилла опустил голову на грудь, и долгое время молчал, обдумывая слова князя.
   - Я тоже не все тебе сказал, - признался он. - Готские селения полны слухами о конце света. Говорят, вы разбудили древнее зло, и теперь темные боги явились, чтобы положить конец нашему земному существованию. Я не верю в темных готских богов, однако боюсь, что именно вас они полагают провозвестниками последних времен.
   - Мне не ведомо, кто разбудил это древнее зло, хотя кое о чем я догадываюсь, - отвечал молодой князь. - Но поверь мне, от него мы первыми и пострадали. А идем мы сейчас - только ради того, чтобы вернуть хотя бы малый покой в измученные усобицами земли. Хотя, ежели сложится, что древний бог одолеет, тогда - всякого следует ожидать...
   - Древний бог? - Вульфилла в удивлении поднял глаза.
   - Мы называем его Темень. У разных народов он именуется по-разному.
   - И как вы собираетесь его остановить?
   Велимир пожал плечами.
   - Скоро я выступаю ему навстречу. Когда встретимся - тогда и поглядим, что можно сделать.
   Христианский проповедник молча смотрел на князя. В его взгляде проступило какое-то подобие благоговения.
   - Возьми меня с собой, - попросил он робко. - Быть может, и моя помощь пригодится?
   - Нет, проповедник. Это наши дела. Ты даже не веришь в существование тех сил, что сошлись для битвы на нашей земле. Как же ты сможешь помочь в противостоянии с теми, чье бытие отрицаешь?
   - Истовая молитва и чистое сердце способны противостоять любому злу, хоть древнему, хоть нынешнему, - продолжал настаивать Вульфилла.
   В горницу заглянул Светозар.
   - Это ваш волхв? - спросил Вульфилла со страхом.
   - Да, - кивнул Велимир. - Это наш волхв. И тебе придется идти вместе с ним. Если ты полагаешь его служителем бесов и врагом себе - тебе не стоит участвовать в нашем походе. И себя, и нас погубишь.
   На лице проповедника отразилась тяжкая борьба.
   Светозар улыбнулся.
   - Возьмем его, Велимир, - медленно проговорил он. - Пусть поглядит на наших богов. Пусть увидит и нашу истину.
  
   Глава 9. Голос черного гнева.
  
   Зима, казалось, была на подходе - но погода не спешила признавать ее наступление. Реки не желали засыпать под ледяным панцирем, разбивая тонкую корку. Давно опавшая листва, поднятая ветрами, неслась в диком танце, бросаясь на попадающихся путников, точно стая мошкары. Бушевали грозы, лил дождь, и где-то на севере, в сердце лесного края, непрестанно клубились тучи.
   Тяжко было на сердце у Велимира. Он легко согласился отправиться к Ингульфу, ибо понимал, что нельзя иначе; однако чем ближе подступал день отбытия, тем сильнее его тревожили сомнения. В сомнениях же тех ему не могли помочь ни Ружена, ни Светозар.
   Стояло тихое осеннее утро. В воздухе повис туман, и только черная гладь реки под сенью деревьев неторопливо уводила взор куда-то на Полночь.
   Велимир ступил в лодку и оттолкнулся от стылой кромки веслом. Путь его был недолог. Занимался поздний рассвет, туман оседал, открывая величественный свод леса, смыкающийся у него над головой.
   Из клочьев белесой пены на берегу возникла фигура седовласого старца с посохом в руках, а вокруг него - целой стайки ребятишек. Молча смотрели они, как приближается к ним одинокий путник.
   Лодка ткнулась в округлую береговую луку, однако Велимир не сошел с нее.
   - Ты страшишься конца своего пути, - Вед, недавно вернувшийся из своих скитаний, приветствовал князя проникновенным напутствием. - Однако холодный страх будет подстерегать вас на каждом шагу. Ты поступил верно, взяв с собою Светозара, Ратислава и Сагаура. Это надежные спутники. Быть может, они сумеют помочь тебе там, где даже ты будешь готов отступить. Ружена тоже пускай будет рядом с тобой. Не гони ее. Женское сердце чует лучше мужского.
   Велимир стиснул весло.
   - Не кручинься, - успокоил старый волхв. - Поступай, внимая шепоту отчих Божичей, живущих в тебе. Помни, что каждый твой шаг по лествице Жизни восходит к Правде Рода Небесного. Дышащая плоть Всемирья откликается на каждое твое движение, на каждый всплеск твоей мысли. Не загрязняй исток сердца иншим и хмарным, тогда оставленные тобой следы лягут на ткани Вечности чирами прекрасного узора. Великие Суденицы пребудут с тобой.
   Велимир склонил голову.
   - А я детишек обучаю, - улыбнулся Вед, обводя рукой своих питомцев, теснящихся поближе к нему. - Сызмальства надо привыкать лад вещей распознавать ясным оком, покуда не затуманен духовзор наш маятой и мороком...
   Светлое дневное небо на миг заволокло тьмой. Велимир обернулся - показалась, что тень промелькнула на противоположном берегу реки. Ведислав тоже нахмурился.
   Уронив взгляд на воду, молодой князь увидел замершее отражение всадника, черного костобокого воина на вороном коне. Всадник точно смотрел на него из глубины пустыми глазницами. Но вот рябь разошлась сетью морщин - это Вед ударил по воде концом посоха. Видение исчезло.
   - Ступай! - напутствовал князя старый волхв. - Отринь прочь сомнения. Не все даровано нам ведать, однако мы вольны выбирать сами, куда нам идти.
   В путь выступили на следующее утро объединенными дружинами. Двигались комонники, пешцы, катились обозные повозки. Рать уверенно направлялась вдоль Большой Реки к землям берендеев. Первые пять дней, следуя вятскими кущами, пролесками и равнинами встречали веси родовичей, вежи промысловиков и развешанные на деревьях силья. Постепенно округа менялась, становясь все более безлюдной, стылой. Походники невольно хмурились, подавляемые тревожными мыслями. Появилось ощущение опасности, заставлявшее тяжело дышать и до боли сжимать влажными ладонями рукояти мечей и древки копий. Люди пребывали в постоянном ожидании беды.
   Близилась ночь и привал пришлось устроить в ложбине близ Желтых Заводей - места заболоченного, изборожденного поросшими камышом оврагами. Велимир распорядился поставить коновязь и расседлать лошадей, разбить походные шатры и выставить дозоры. Уставшие за день ратичи поспешили расположиться на ночлег. Князь и воеводы, еще раз обойдя стан, подходы к которому огородили повозками, тоже отправились отдыхать.
   Велимиру не спалось в эту ночь. Смутная тревога проникала в сердце, заставляя постоянно просыпаться. Какие-то бессвязные и беспорядочные образы крутились перед мысленным взором. В третью четверть ночной стражи князь не выдержал и вышел из палатки, чтобы подышать воздухом.
   В стане Юных было тихо. Земля пахла влагой и палой листвой: видно, прошел дождь. Дозорные, завернувшись в рогожи, чиркали кресалом, чтобы разжечь потухшие костры.
   Однако всего через несколько мгновений гомон встревоженных голосов заполнил собой весь лагерь. Люди вдруг стали выскакивать из шатров с криками и проклятьями. Некоторые сразу бежали к кострам, другие зажигали факелы. Как оказалось, с полсотни гридней пострадали от странной напасти: на телах у них обнаружились резанные, колотые и рваные раны, подобные тем, которые оставляет оружие. Никто не мог понять, что происходит.
   - Лютоверть взыграла, - жаловались люди. - Эдак всех нас изведет черная потвора...
   Велимир поспешил остановить начавшуюся в войске панику, однако растерянные и подавленные страхом вои слушали его неохотно. Тогда на выручку князю пришел Светозар.
   - Угомонитесь, брате! - воззвал он к Юным, взобравшись на пригорок и простирая пясти. - Окрута черных кобников сильна, но ей не сгубить тех, в чьих сердцах горит огнь Прави. Не должно падать духом в испытаниях, что встречают нас на правой стезе. Боги не оставят нас, ибо мы едины с ними, а потому - бессмертны. Они - в наших глазах, в наших дланях, в нашем дыхании. А коль нераздельны мы с Родом и всеми Сварожичами, то и одолеть нас не по силам никакому ворогу. Помните о том и не забывайте. Покуда во сердце своем держите вы Сварги свет самосиянный, покуда за именами да ликами своими провидите образ Родов, чрез вас во Явь взирающий - нет и не будет вам преград.
   Смятения удалось избежать. Походные знахари принялись врачевать раны пострадавших, промывая их травяными настоями. Сам же Светозар, перемолвившись с ними несколькими словами, начал осматривать стан.
   - Что ты хочешь найти? - удивился Велимир.
   Волхв помолчал, прежде чем ответить.
   - Каждое явление в этом мире имеет исток, из коего происходит. Даже когда исток сей незрим для ока и не уловим для слуха, след его возможет прочесть тот, что ведает семена и корни вещей.
   Поиски Светозара продолжались недолго. Осмотрев для начала утварь, оружие и одежду в нескольких шатрах, он вдруг начал решительно срывать шкуры и кашму, на которых спали вожди и простые гридни. Тут князя и воевод, сопровождавших его, ждало неожиданное открытие. На земле, под шерстяными и войлочными покровами обнаружились прорисованные кровью засохшие знаки.
   - Как они сюда попали? - Ратислав изумленно вскинул брови. - Когда разбивали лагерь, ничего не было.
   - Сила этих письмен, - заговорил волхв, словно не слыша его, - такова, что поражает живую плоть. Нужно немедленно засыпать их горячей золой.
   - Я знаю эту руну, - обмолвился стоявший рядом Юннимунд. - Это Хагалаз, Разрушение. Очень сильный знак, который через тонкий мир влияет на плотные вещи, расщепляя и повреждая их. Его цвет - багряный и алый, цвет крови. Маги применяют его, чтобы вызывать бедствия среди большого скопища людей.
   Велимир и Ратислав переглянулись между собой.
   - Будет лучше, если наши вои не узнают об этом, - заметил воевода, нахмурившись.
   После короткого завтрака войско выступило в путь, оставив злосчастную ложбину Желтых Заводей. Шли настороже, приглядываясь к каждой мелочи.
   Путь пролегал меж косогоров, поросших липняком, в обход испещренных сухим рогозом болотин и яругов, тесно забитых колючей лещиной. Велимир, двигавшийся в голове комонников, не спускал глаз с густо топорщащихся чащоб. Он велел гридням сообщать ему обо всем необычном.
   Ехавшая рядом Ружена внимательно посмотрела на князя. Одетая по-мужски, в облегченный полотняный доспех, она ловко управляла проворным каурым жеребцом.
   - Нечистое дело творится, Велимир, - шепнула она чуть слышно. - Сколько ходили через эти земли, а никогда никакого худа не знали. Чувствую, ворожба тут сотворяется лютая, землю исказила дочерна.
   - Ужели власть Ингульфа столь далеко простирается? - спросил Велимир. - От самого Черного Холма и до нашего края?
   Ружена покачала головой.
   - Ингульф - лишь человек, хоть облеченный древним знаньем и немалыми умениями. Тут же правит зло изначальное, первородное, коему еще наши пращуры противостояли...
   За озером Змеиное Око в земле ратарей к князю несмело подошел сотник Заруба.
   - Княже, - заговорил он, переминаясь с ноги на ногу. - Тут такое дело...
   - Говори, не тяни - приободрил его Велимир.
   - Второй раз молодцы мои старика на привалах примечают.
   - Что еще за старик? - вскинул брови князь.
   - Дед замшелый, в дырявом зипуне и с волосьями рыжими до самого пояса. Берется невесть отколь, а опосля пропадает. Ребятки его и хлебом, и сбитнем потчевали, да он ото всего отказывается. Посидит у костерка, послушает об чем люд толкует - и уж нет его. Как дым растворяется. Вот я и подумал - неладное то дело.
   - Ступай, - отпустил Зарубу князь, хмуря чело. - Добро, что сказал. И впредь держи ухо востро.
   Между тем Светозар, шагавший с пешими ратниками в центре дружины, все чаще стал останавливаться, трогать руками стволы дервей, присматриваться к палой листве и трещинам земли.
   - Край ратарев надобно миновать поскорее, - обмолвил он вскоре воеводам. - Лихомань по нему как косой прошлась. Все здесь нынче перекроено навьей волшбой, немалую угрозу в себе таит.
   Слова волхва подтвердились к полудню. Трое гридней из сотни Желыбы ушли собирать хворост для костра, а воротился назад только один.
   - Где Ягнило и Хлын? - напустился на него сотник.
   - Там, на пустыре остались, - ратич силился унять бившую его дрожь.
   - А ну, сказывай, что у вас там стряслось! - Желыба засверкал глазами.
   Послали за князем и воеводами.
   - Сперва все как обычно было, - заговорил воин, потупив взор. - Валежника сухого с избытком набрали, да уж назад хотели поворотить. А на пустыре за березками вдруг девок встретили. Хороводили себе, за руки держась, песни пели.
   - Что-то не слыхивали мы тут никаких песен, - проворчал Желыба.
   - Нам бы подивиться: с чего бы, мол, им там оказаться? На десять верст окрест весей нет. Да у Ягнилы и Хлына, видать, кровушка взыграла. Девки нас к себе поманили, они и пошли.
   - Что ж ты не пошел с ними? - спросил Ратислав.
   - Да оробел малость. Пока раздумывал, девки парней в круг впустили и пошли кружиться. Завертели их совсем, умаяли. У меня аж рябь пошла перед глазами - так быстро кружили...
   - Что было потом? - допытывался Велимир.
   Взгляд воина сделался странным.
   - Потом все кончилось, - пролепетал он. - Девки пропали, а на траве Ягнила и Хлын остались лежать. Не дышат совсем.
   - Что скажешь, кудесник? - вопросил Натур Светозара.
   - Что сказывать, - только и вздохнул тот. - Дело вестимое: коли человек в хоровод навиев попадает, живому ему не быть. Прибрали они наших молодцев к себе...
   На другой день перед дружиной возникло поселение на пригорке в самой излучине небольшой речки. Оно встретило ратников Велимира блеяньем овечьих гуртов, лаем собак, нестройной перекличкой мужиков и баб. Землянки с двускатными крышами и столбовые навесы обносил невысокий палисад, угадывались общинные хранилища и кузня, из которой шел густой дым. Однако при подходе Юных к веси, вся картина неожиданно переменилась. Пропали и люди, и звери. На них смотрели покосившиеся колья вереи, брошенные жилища с гнилыми кровлями, прохудившиеся пустые загоны.
   - Да, видать, давно люд отсюда ушел, - озадаченно проговорил Ратислав, разглядывая прочерневшие от дождей древесные планки.
   - Я своими глазами видел людей, - возразил Юннимунд, ерзая в седле. - И овец видел, и коров.
   - То лишь морок, - пояснил Светозар сумрачно. - Все те, кого мы встречаем в земле ратарей - давно мертвы. И старцы, и девицы, и скотина. А видите вы навиев-маятников, что меж миров остались блуждать, да чей-то воле служить. Извела, видно, народ темная потвора, в окаянных кромешников и стрыг обратила. Все то - лишь тенета морочные, но попасть в них страшитесь.
   В этот момент гридни услышали скрип колес и обернулись. По тропке средь примятого ковыля пожелтевшего луга волочился нагруженный бревнами воз, который тащил тяжеловесный мерин. На козлах с прутком сидел сутулый человек с серой однорядке.
   - Стой! - крикнули ему сразу несколько воев. - Поворачивай назад!
   Селянин не ответил и даже не повел ухом. Несколько комонников хотели припустить за ним верхами, чтобы догнать, однако Светозар остановил их.
   - Пустые хлопоты, - покачал он головой. - То - не человек, у него нет плоти.
   - Да как же не человек, коль мы его видим? - возразили гридни.
   Волхв сделал глазами знак Асгриму. Волкоглавый понял его мгновенно. Он подхватил сулицу и с разгона метнул в отъезжающий воз. Оружие прошло сквозь него, глубоко вонзившись в землю.
   - Ну, дела! - поразевали рты вяты.
   - Мы не должны задерживаться в этом краю призраков, - первым опомнился Юннимунд, обращаясь к Велимиру. - Вели, князь, войску двигаться дальше.
   - Кабы знать еще, что ждет нас впереди, - пробормотал Светозар задумчиво.
   Было решено более не делать привалов, покуда земля ратарей не останется за спиной.
   Вскоре луга и перелески сменились ельниками и сосновыми борами. За последней межой радаревого края Юные вздохнули с облегчением. Впрочем, радость их была преждевременной. Дружина не прошла, должно быть, и трех верст, как была остановлена страшным гулом, доносящимся как будто из-под земли.
   - Чем ближе мы подбираемся к цели, тем больше опасностей встает на пути, - только и сказал на это Ратислав.
   Люди отчетливо услышали звуки разразившегося где-то совсем рядом побоища. Трещали копья, лязгало железо, громыхали щиты, ревели боевые рога. Множество охваченных яростью боя людей исторгали свирепые выкрики, вплетающиеся в рваный хор стонов и предсмертных хрипов. Складывалось ощущение, что в суровую сечу вступила не одна тысяча неведомых супротивников.
   Остановившиеся гридни Ведимира крутили головами по сторонам в полном замешательстве. Они снова не понимали, что происходит. Некоторые, чтобы лучше слышать, припадали к земле. Вульфилла, ехавший в обозе, в самом конце колонны, истово крестился.
   Битва развернулась где-то совсем рядом, однако никто ее не видел. Когда же несколько воев поднялись с тропы, оглушенные гвалтом побоища, с лиц из заструил кровавый пот. В этот самый момент кровью покрылись все стяги Юных. Дружинники Велимира вновь почувствовали невыразимый страх.
   - Это плохой знак, князь, - сказал Юннимунд. - Не иначе, всем нам уготована жестокая погибель...
   - Надо возвращаться восвояси, - посыпались разрозненные, однако с каждым мгновением все крепнущие голоса людей, которые устали противостоять неведомому.
   - Ты сам знаешь, княже, - высказал за всех Будивой. - Мы в вале стоим крепко и с поля боя не отступали никогда. Но нынче от мечей и копий наших толку мало. Ворог иным почином деет. С лихом мы воевать не обучены.
   - И верно, княже, - поддерживали его другие. - Все ж поляжем ни за что - ни про что. Позорно, как собаки. Одно дело - с недругом в честной рубке сойтись и совсем другое - на рожон лезть к кобарям, что в волшбе черной себе равных не знают.
   - Я найду ответ, - пообещал Светозар. - Верьте мне, брате. Коль недруг наш столь могутною опорой обзавелся - наш черед сыскать свою.
   - В чем же опора для нас супротив лиходеев-мечтников? - спросил Будивой.
   - В пращурах наших. В богах и славных отцах.
   Однако, несмотря на заверение волхва, Юными владело тягостное уныние. Еще через день положение дружины и вовсе осложнилось. Многие гридни обнаружили в теле непонятную немощь: мечи и сулицы вываливались из рук, и удерживать их стало невозможно. Вес доспеха и щитов не позволял сдвинуться с места.
   Два десятка лошадей, охваченных внезапным безумием, сбросили всадников и унеслись в перелесок. Позже их растерзанные диким зверьем тела Юные нашли на поляне.
   Самым же неприятным стало частое нападение воронья. Всякий раз, когда походники доставали на привалах припасы, чтобы подкрепиться, с высоты обрушивались целые стаи ворон и растаскивали их, прежде чем птиц удавалось отогнать. Когда же лучники стали пытаться сбивать их стрелами, произошло и вовсе невиданное: стрелы пролетали мимо, тая с сиреневой дымке, а потом падали вниз, поражая своих же хозяев в шеи, плечи и руки. Тогда дружинники попробовали отпугнуть птиц огнем, но это чуть не закончилось пожаром всего лагеря. После этого стало ясно, что вои Велимира не сделают больше ни шага вперед.
   На совете воевод в шатре Велимира долго стояло неудобное молчание. Наконец заговорил Ратислав.
   - Надобно что-то решить, княже. Силком мы людей тягать за собой долго не сможем. Не верят они боле в удачу, в своих вождей не верят. Ингульф своего добился: все наши вои во власти страха.
   Взоры собравшихся невольно обратились к Светозару.
   - Что скажешь? - вопросил волхва Ратислав. - Как дале быть? Еще день-другой, и дружина, прочней коей еще не бывало на нашей земле, сама разбежится в разные стороны. Ратич приучен работать мечом и палицей, на поле брани он непобедим. Но духи тьмы ему не по плечу.
   - Сила лютоверти с каждым днем крепчает, - безрадостно признал Светозар. - Однако это уже давно не сила Ингульфа. Это сила Темня, который мстит нам, сынам Волотов, за то, что предки наши повергли его на нашей земле, лишив плоти и заточив под спудом каменной тверди.
   - Войско дальше не пойдет, - угрюмо подвел итог Юннимунд. - Выходит, мы проиграли.
   Велимир расправил плечи, точно сбрасывая висевшую на них тяжесть, и поднял голову.
   - Что ж, - молвил он невозмутимо. - Значит, здесь мы и разделимся. Натур! Отныне ты вожак рати. Выжди три дня и веди дружины к Архемайру. Я же и все те, кто обещался идти со мною к Ингульфу, по утреннице продолжим путь к Черному Холму.
   На рассвете следующего дня небольшой отряд отделился от лагеря Юных и двинулся на полночь. Шли пешими - по словам Светозара, там, где предстояло пройти путникам, от лошадей не было никакого проку. На себя нагрузили самое необходимое в заплечных мешках, и, провожаемые взглядами воинов, в которых боролись страх и надежда, исчезли в осиновом перелеске.
  
   Глава 10. Новые тропы войны.
  
   Высокие башмаки и калиги шлепали прямо по грязевой жиже и ошметкам навоза, которые уже изрядно размесили колеса походных повозок, обтянутых серой парусиной. Солдаты шли, сплевывая на землю черную слюну и ругая бьющий в лицо ветер. От них пахло луком, который многие жевали прямо на ходу, и потными кожаными обмотками, быстро стаптывающимися и деревеневшими от влаги.
   Ступали большими шагами. Десятки, сотни. По спинам стукали круглые деревянные щиты с железными шишаками, умбонами и скобами. На плечах несли копья - страшные франкские ангоны с длинными наконечниками, усыпанными острыми зазубринами. В бою такое копье из тела уже не вытащить. Поверх полотняных рубах елозили наплечные ремни с мечами и поясные ремни с ножами и обоюдоострыми топорами.
   Луций Прим хорошо знал умения франков в бою. Конную схватку они не любили, к лошадям привычки не имели. Не жаловали и луки с дротами, предпочитая поскорее сойтись в рубке на клинках и францисках, хоть топоры свои при случае метали без промаха. Римлянин только не мог понять, с чем же сподручнее биться франку. Меч его особый, кован из скрученного железа. Таким человека разрубишь надвое. Но и топор в его руках все равно, что молния или ураган. Несколько раз наблюдая погребение павших в битвах вождей и именитых воинов этого племени, Прим видел, что первым делом в могилы их клали франциски под особые речитативы и заговоры.
   Ауксилия Генобавта, состоящая из хамавов, ампсивариев и тубантов, была исключительно пехотной. Двигалась быстро, не обремененная тяжелым снаряжением. Лишь у сотников имелись кольчуги и железные шлемы из пластин с надбровными обручами и наушьем. Остальные - пугали встречных селян торчащими вверх пучками длинных волос на непокрытых головах, и свисающими, как у речных раков, длинными усами. Обычая защищать себя броней простые воины не имели.
   Взгляд комита оторвался от военных колонн, вновь заскользив по унылым полям Нижней Мезии, по которым он ехал на своем соловом скакуне в сопровождении вексилария и трибуна. Здесь, в полудне пути от Данувия совсем ничего не напоминало о господстве Рима. Замызганные деревенские хижины, встававшие на пути, запущенные поля, покосившиеся изгороди, облепленные кустарниками, размножившиеся в последнее время болота, далеко разносящие кваканье жаб. На проходящих мимо солдат смотрели горящими от голода глазами чумазые женщины и детвора, бегавшие среди луж в овчине и холщовых обносках. Никто из них не знал имени императора, управлявшего государством, а большинство даже не догадывались, что являются римлянами.
   Безграмотные мезы, дарданы и костобоки, населяющие этот северный рубеж Империи, были уравнены в правах с коренным населением Аппенин указом Антонина Каракаллы более сотни лет назад, однако это мало что изменило. Культура и просвещение так и не пришли в этот край. Вместо этого сюда зачастили сборщики налогов и вербовщики солдатских рекрутов, а на латыни и греческом языке научились говорить лишь те счастливчики, кому удалось занять важные должности в приморских городах провинции. Остальным же было все равно, какая сейчас власть в Риме или Константинополе и что происходит за пределами их деревни.
   Зато варвары - вечно опасные и неугомонные - были гораздо ближе августа с его легионами. Жить с ними в ладу казалось важнее. В каждом городке, поселке и деревне осталась память о набегах свирепых дикарей из-за реки. Сарматы, карпы, готы и бастарны перебирались через нее на лодках и плотах лунными ночами, переходили по зимнему льду на маленьких, но очень проворных лошадях. Людей они трогали редко, однако забирали весь скарб, все зерно из амбаров, уводили с собой скотину. Так было из года в год, и к этому привыкли.
   Солдаты Империи, некогда отступившие под варварским натиском за водораздел Данувия, оставив врагу благодатную Дакию, уже не могли закрепиться даже здесь, на пограничных берегах возле Эска, Новы и Аппиария. Валы и лимесы были разрушены, а небольшие укрепления вроде Триры и Мернеи служили, скорее, напоминанием о былой мощи Рима. Их немногочисленные гарнизоны предпочитали не препятствовать варварским отрядам грабить села, а иногда и сами опускались до мародерства.
   Не случайно именно в Нижней Мезии мятежный Прокопий нашел себе активную поддержку населения. Из Сердики и других городов и сел к нему бежали обнищавшие ремесленники и земледельцы, колоны и рабы, соблазненные обещаниями отмены налогов и многочисленных послаблений. Их силами был взят Константинополь.
   Луций Прим усмехнулся. Он хорошо помнил те дни, когда власть Валента и Валентиниана висела на нитке. Тяжелое сражение во Фракии, тяжелая победа. Валенту пришлось спешно составлять эдикты, дарующие жителям Империи дополнительные права и вольности. Он даже придумал должность дефензора, особого защитника плебса, чего никогда не было прежде. Страх, пережитый соправителями, был слишком велик.
   И все же порядка здесь, в мезийской земле, ничуть не прибавилось. Комит видел лишь гнилые сараи и прохудившиеся загоны сел, заросшие сорняком земельные угодья, пустые пастбища. Налоги выжимали из людей последнее, болезни косили скот, разбои не прекращались. Августу было слишком мало дела до окраинных рубежей Империи, население которых вымирало с каждым годом. А жители Мезии не знали, чего им стоит ожидать от завтрашнего дня.
   Именно здесь, на пространстве от Альма до Дуростора, от которого начиналась более благополучная Малая Скифия, царил наибольший упадок. Расплодились банды разбойников и беглых колонов, безнаказанно скрывавшиеся в горах и промышлявшие охотой. Все больше чувствовалось присутствие готов, которые по ночам властвовали над этим краем безраздельно. Луций Прим, косясь на угрюмые и сухие лица людей, понимал, что в случае большой войны никто из них не захочет взять в руки оружие, чтобы сражаться и умирать за своего императора.
   Мысли комита нарушил цокот копыт. Еще издали он заметил всадника, скачущего по дороге навстречу воинским колоннам со стороны городка Кастра Мартис, к которому и направлялась западная ауксилия федератов. Через несколько мгновений стала видна желтая шерстяная пенула, железный панцирь из чешуек с длинными подвесками, круглый кассис с козырьком и назатыльником. Прим распознал вестового.
   Поравнявшись с авангардом колонны франков, кавалерист начал объезжать ее краем, по ухабистой дорожной колее, поднимая густую рыжую пыль. Луций Прим, глазами сделав знак трибуну оставаться на месте, тронул своего коня навстречу вестовому.
   Всадник явно был римлянином: с крутым лбом, крепким, отмеченным горбинкой носом, выступающим вперед бритым подбородком и маленькими зелеными глазами, окруженными сетью морщинок. Приложив кулак к груди в знак приветствия, он вполголоса обратился к Приму.
   - Комит восточной ауксилии Марк Фрументий со своей личной центурией ожидает тебя в крепости Кастра Мартис.
   - Разве он не должен встретить меня на той стороне Данувия? - удивился Луций Прим.
   - Командир принял решение выступить тебе навстречу, - вестовой перешел на шепот. - Ввиду особых обстоятельств.
   Многозначительность его интонации заставили Прима больше не задавать вопросов. Он уже понял, что ему предстоит выслушать какую-то неприятную новость, вмешавшуюся в военные планы римлян и их союзников.
   - Имею распоряжение сопровождать тебя до города, - прибавил вестовой.
   Комит молча согласился.
   Городок Кастра Мартис показался впереди через два миллария. Желтоватые и бело-серые приземистые строения, обвитые виноградниками, были разбросаны совершенно хаотично. Кое-где они заползали на холмы, в центре же, возле старой полуразрушенной базилики и акведука скучивались очень тесно, с едва различимыми просветами. Римская крепость не обносила город стеной, а стояла чуть в стороне, на широком взгорке, поднимавшем ее над округой. Стены ее представляли собой деревянный палисад из уже протемневших и покосившихся местами бревен, усиленных снаружи валом из уплотненного торфа. Четыре дозорные башни с прохудившимися кровлями, на которых свили гнезда дрозды, выдавались по углам.
   Перед солдатами Прима распахнулись ворота, и ауксилия вступила во внутренний двор, пересеченный длинными линиями казарм и складов. Под стенами лежали горы булыжников и свинцовых шаров, стояло около десятка манубаллист. Еще полвека назад в этой крепости размещался рипариан в пять тысяч копий. Сейчас же укрепления удерживала лишь когорта ветеранов, оснащенная метательными галльскими копьями-трагулами и короткими хастами. Людей не хватало и граница сильно оголилась. А ведь когда-то, помимо гарнизонов нескольких лимесов, ее охраняли целых два легиона комитатов: Первый Италийский в Ноле и Одиннадцатый Клавдиев в Дуросторе, подчинявшиеся префекту побережья.
   Марк Фрументий лично встречал Прима. Лысоватый, с большими веками и чуть выпученными глазами, с грубым щербатым лицом, выдававшим плебейское происхождение, он больше походил на крестьянина, чем на командира большого воинского подразделения. Поверх белой туники его был надета начищенная до блеска перяная лорика из тонких заостренных чешуек.
   Луций неплохо знал этого человека и искренне его уважал. Простолюдин, выходец из среды аппулийских земледельцев, он начал службу под орлами еще в юном возрасте при Флавии Клавдии Константине. Вдоволь вкусив грязи солдатских лагерей, палок центурионов и кровавых схваток в Галлии, Британии и Испании, он сумел благодаря личным заслугам подняться от гастата Второго Геркулиева Легиона до центенария при Константине, позднее - до препозита при Константе, до трибуна при Юлиане и, наконец, до комита при Валентиниане.
   Неизменно исполнительный, преданный и лишенный амбиций, он нравился командирам, помогавшим его продвижению. Таких людей в легионах становилось все меньше. К тому же солдаты, зная, что начальник их происходит из простых землепашцев и не забыл ни тяжести плуга, ни запаха навоза, любили его как своего старшего товарища. Мир Фрументия был невелик, ограничиваясь пределами походного лагеря, но комита он вполне устраивал.
   - Пусть твой трибун расквартирует солдат по казармам, - сказал Фрументий Приму, - а мы с тобой пройдем в караульное помещение. Нам есть, о чем поговорить.
   Отдав все необходимые распоряжения, Луций Прим проследовал за командиром восточной ауксилии в надстройку восточной угловой башни. Бурые доски пола под дырявой крышей были все испещрены птичьим пометом, кое-где на стенах виднелись бесхитростные солдатские рисунки углем: антилопа в прыжке, заяц, стоящий на задних лапах, две птицы, похожие на куропаток. Был и рисунок рогатой бычьей головы - знак элитной ауксилии Корнутов, бойцы которой носили рогатые шлемы и в сражениях часто строились черепахой. Как видно, Корнуты побывали в крепости во время одного из многочисленных мятежей.
   Вдоль стен были беспорядочно расставлены две лавки с войлочными циновками, покореженный стул с одной обугленной ножкой, кувшины с водой и несколько круглых алых щитов с краями, обшитыми сыромятной кожей.
   Фрументий присел на лавку, изобразив своей грубой мозолистой рукой с приплюснутыми кончиками пальцев приглашающий жест.
   - Я ждал тебя за рекой, - первым начал разговор Прим.
   - На том берегу неспокойно, - с загадочным прищуром ответил Фрументий.
   - Готы? Опять изменили своим обещаниям?
   - Дело не в готах. Люди Атанарика сами потревожены как муравьи, к муравейнику которых подбирается лесной пожар. А идет тот пожар с венедской стороны...
   - Только не говори, что унны перешли в наступление, - Прим встревожился.
   - Войска уннов, - задумчиво заговорил Фрументий, - пришли в движение. Но пока они далеко от наших границ и намерения их неизвестны.
   - Что же тогда так напугало германцев?
   - Из земель венедских и меренских племен распространяются слухи о колдовстве местных жрецов, выкашивающем целые селения. Это зараза похуже, чем мор, и она расползается во все стороны.
   Прим изобразил презрительную гримасу. Он всегда подозревал Фрументия в излишнем простодушии.
   Однако тот выглядел совершенно серьезным.
   - Это колдовство, похожее на магию друидов или персидских атраванов, - терпеливо объяснял комит. - Только еще действеннее и страшнее. В краю уннов начался разброд. Люди со всеми семьями разбегаются кто куда, лишь бы спасти свою жизнь. Теперь эта напасть проникла и в готские владения.
   - Неужели такое бывает?
   - Поверь, я сам видел селения тервингов на том берегу. Многие жители охвачены паникой, а иные - стали жертвой безумия. Вожди и жрецы ничего не могут сделать.
   Неожиданно улыбка сошла с губ Луция Прима. Он невольно вспомнил свою далекую молодость и службу в Британии в составе Пятого Легиона Жаворонков. Тогда префект Максимин Вер был направлен на подавление мятежа пиктов, во главе которых стоял одиозный жрец-друид Матолух. Этот человек доставил немало хлопот римлянам. Он умел затуманивать разум, поднимать в воздух огромные валуны и поваленные деревья только лишь усилием воли, вызывать пламя и ветер. Пикты и другие племена бриттов шли за ним, как за божеством. Именно он придумал особые быстроходные колесницы, которые взрезали римский строй, словно спелый каравай.
   После многих тяжелых схваток пиктов удалось оттеснить к холмам Иски и большей частью уничтожить. Римляне использовали и подкуп местных вождей, и расправы над жителями деревень. Ценою огромного напряжения сил Матолух и его уцелевшие сторонники, скрывавшиеся от возмездия в приречных пещерах, были найдены и казнены.
   Прим не сомневался, что друид владел немалыми силами и знаниями. Он лично видел пещерный свод его последнего убежища. Там все было разрисовано загадочными кельтскими письменами и рисунками, которые могли светиться сами собой. Их так и не удалось ни стереть, ни вырубить мечами. Один из сельских старейшин потом шепнул римлянам, что Матолух обладал искусством Серебряной Магии, доставшимся от древних, и что совсем скоро бритты с ее помощью навсегда прогонят римлян с острова.
   Но раз был Матолух у пиктов, размышлял про себя Луций Прим, значит у венедов, меренс и германцев вполне могут оказаться чародеи подобного уровня. С ними придется считаться. И бороться...
   - Часть воинов Атанарика уже ненадежна, - прямо в лоб заявил Фрументий, выводя Прима из задумчивости. - Они не хотят воевать с уннами. Наверно, пребывают под действием колдовских чар. Однако страшно не это, - он понизил голос до шепота. - И среди моих солдат начала распространяться эта болезнь... Только и говорят о том, что гибель мира неотвратима, что людям больше не к чему стремиться. Вот потому я и прибыл в Кастра Мартис, чтобы предупредить тебя и упросить приглядывать за своими людьми. Будет лучше, если мы оградим твоих франков от общения с готами. Пусть встанут отдельно от станов Атанарика - полевым лагерем. Чтобы не пошли ненужные разговоры и настроения. А то германцы и их убедят в скором конце света и в том, что всех нас ждет ужасная смерть...
   - Я понял тебя, - так же тихо отозвался Прим.
   Переправа через Данувий состоялась на следующее утро и заняла не более часа. Солдаты ауксилии Генобавта были погружены на суда, направленные к верфи Кастра Мартис магистром милитумом Фракии из Том.
   Река в этот день оказалась на редкость спокойной и гостеприимной. Темные, с сиреневым отливом воды мерно расходились под носами актуарий и гептеров. Луций Прим вглядывался в противоположный берег, напряженно хмуря брови.
   Пограничный городок, сохранивший римское название Ромула и являвшийся важной торговой эмпорией для готов и жителей Империи встретил флотилию тишиной. Не было обычной портовой суеты, не было праздношатающегося люда. После того, как бросили строфили в гавани, а швартовые канаты закрепили к коричневому от ржавчины железному тонсиллу, франки начали выгружать на берег оружие и амуницию.
   В гавани Прим усмотрел лишь пять легких германских моноксил, которые готы делали из цельных кусков деревьев. Большие суда варвары строить еще не научились, хотя Атанарик, как знали многие, мечтал о создании сильного военного и торгового флота. Одним из главных условий его мирного договора с Валентом было сохранение и увеличение эмпорий по обеим берегам Данувия, чтобы торговля с Римом не прекращалась. От жителей Империи готы получали вино, оливковое масло, соль и ткани, взамен поставляя римлянам кожи и скот.
   С первого взгляда было заметно, что город пришел в упадок. Прим помнил, что при римской власти в Ромуле процветали ремесла, а улицы были переполнены гончарнями, оружейнями, ткацкими и ювелирными мастерскими. Сейчас же большинство из них оказались брошенными. После указа Аврелиана об оставлении Дакии лишь самые отчаянные италийцы, греки и геты, привязанные к своим домам, не ушли вслед за легионами. Мастерство вырождалось. Готы же, явившиеся сюда на смену римлянам, были, прежде всего, скотоводами. Все поля вокруг Ромулы сделались пастбищами, заполненными гуртами овец, баранов и коров.
   На городских улицах было грязно, царила ужасная вонь, а камни мостовых раскрошились от колес бесконечных телег. Форум стал торжищем, каменный Преторий и храм Весты превратились в кожевенные склады, вокруг которых прорыли бесчисленные зерновые ямы-хранилища.
   Заброшены при тервингах оказались и знаменитые дакийские золотоносные шахты, сделавшие когда-то Дакию при Буребисте могучим государством, способным долгие десятилетия противостоять лучшим легионам августов. Римляне содержали их в отменном порядке, увеличив на приисках золотодобычу. Однако германские племена, приученные лишь охотиться, воевать и пасти скот, пока не оценили всех преимуществ захваченных ими территорий. Хотя, насколько мог наблюдать Прим на просторах Готии, среди общин повсюду пропадал древний обычай народовластия, позволявший соплеменникам пользоваться общими плодами труда и добычей от военных походов и охотничьего промысла. Вслед за римлянами германцы начинали ценить золото, и теперь только богатый человек мог объявить себя вождем и собрать дружину. Правда, порой готы приписывали золоту магические свойства и мистическую власть над людьми, а свое служение владельцу золота, оплачивающему их услуги, объясняли чудотворной силой этого металла. Римляне над этим, разумеется, посмеивались.
   Ауксилия франков во главе с комитом и центурия Марка Фрументия разместились на просторной западной равнине за городом, разбив лагерь. Ожидали прибытия Атанарика, основные силы которого стояли севернее - в Буридаве.
   Ожидание затянулось. Чтобы солдаты не бездельничали, глазея на охотников, в окружении свор собак возвращавшихся из леса или пасущихся на лугу коров, Прим распорядился насыпать вал и вычистить до блеска все оружие. Он поставил на валу дозорных, чтобы отгонять назойливых торговцев и попрошаек из города, которые все чаще начинали подходить к лагерю.
   Атанарик появился ближе к вечеру, оповестив о своем приближении протяжным запевом рога. Его сопровождала лишь небольшая свита в сотню всадников из его личной дружины. На всех были переливающиеся кольчуги из мелких колец, зеленые плащи с темно-коричневыми продольными полосами и округлые конические шлемы, которые германцы звали спангенхелмами. С поясов свисали топоры и тяжелые лангсаксы.
   Луций Прим, в сопровождении Генобавта и своего легата Публия Бессиана, вышел навстречу Атанарику.
   - Приветствую тебя, король тервингов, - комит приложил кулак к груди. - Пусть благоволят тебе боги.
   - Прими и ты мое приветствие, римлянин, - сухо откликнулся конунг, спрыгивая с золотистого булана с черной, почти смоляной гривой. - Рад, что твой император не забыл о своем обещании.
   Атанарик снял с головы тяжелый шлем с фигурой дракона в навершии и раскинувшим крылья коршуном в носовике, передав его оруженосцу. Лицо конунга было хмурым.
   - Я буду говорить с тобой наедине, в твоей палатке, - бросил он на ходу тоном, не терпящим пререканий.
   - Как посчитаешь нужным, - согласился комит.
   Сделав знак легату присмотреть за воинами короля, он последовал за Атанариком. Когда они остались одни, вождь визиготов стал более приветливым.
   - Я ждал тебя, римлянин. Твои воины и ты сам нужны мне.
   Черные тени вокруг глаз Атанарика говорили о том, что он плохо спит по ночам. Черными стали и сами глаза - глаза, которые раньше загорались снопами огненных искр, воодушевляя людей на самые дерзкие свершения. Эти же самые глаза могли отливать спокойным железным блеском, скрывая горечь неудач и не позволяя подданным усомниться в своем правителе. Однако сейчас они померкли, словно два утомленных очага, и в них почти невозможно стало уловить движения жизни.
   - Я, Атанарик из рода Балтов, сын Аорика, - с горечью в голосе и насмешкой над самим собой продолжал король, - сегодня склоняю голову перед могучим Римом, чтобы найти защиту под его большим крылом.
   Прим посмотрел на него внимательно. Он знал, что этому человеку нельзя верить. Амбиции короля тервингов всегда были велики. Несмотря на поражение от Валента, он по-прежнему ни во что не ставил римлян, считая их существами низшего рода, равноправный союз с которыми недопустим для готов. По многочисленным донесениям, доставляемым в Рим и Константинополь, было известно, что Атанарик готовился к новой большой войне, строя крепости, метательные машины и увеличивая число воинов на границе с Данувием.
   Трудно сказать, что из всего этого вышло бы, если бы в замыслы неугомонного "народного короля" не вмешалась совершенно новая сила, подступившая к его рубежам с севера и востока. Перспектива борьбы с могучим противником, перед которым не устояли даже железные рати Эорманрика, поколебала веру Атанарика в себя. Было понятно, что уннов он опасается гораздо сильнее, чем легионов августа, а в правителях Империи надеется найти вынужденную опору и защиту. Но дело заключалось не только в этом.
   Должно быть, впервые в углубившихся складках лица этого неутомимого воителя, давно привыкшего к победам и неудачам, можно было различить тень страха. Атанарик столкнулся с тем, что превосходило все его представления о войне и неприятеле.
   Как уже давно заметил Прим, германцы всегда отличались редкой отвагой и умением стойко переносить трудности - бежавших с поля боя по их закону предавали позорной смерти. Не существовало такой армии и такого государства, что могли бы вызвать у них беспокойство и сомнения в собственной мощи и доблести. Однако это относилось лишь к миру людей из плоти и крови.
   В сфере же действия сил иного порядка германцы неизменно оказывались беспомощными, словно малые дети. Все таинственное и неподдающееся объяснению приводило в смятение самых суровых рубак. Если же речь заходила о темных альвах, детях Лодура или исчадиях Хель, то сама мысль о противостоянии им была способна заставить опустить руки даже прославленных вождей. Вот потому сын Аорика и его люди сегодня были не похожи сами на себя.
   - Против уннов, - заговорил комит, чтобы прервать затянувшуюся паузу, - надлежит выступить единым фронтом. Твои дружины и две наших ауксилии с Фрументием. Тогда мы сумеем отбросить их обратно в венедские леса.
   Атанарик кисло усмехнулся.
   - Известно ли тебе, римлянин, что говорят мои воины?
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что нелепые суеверия могут заставить твоих бойцов оробеть перед врагом? - Прим впился взглядом в лицо короля.
   - Они уверены, - продолжал Атанарик, словно не слыша комита, - что за спиной уннов стоит великан Сурт, повелитель всех темных духов, огненного меча которого опасались даже отважные Асы. Если же Сурт пробудился, то за ним последует черная дружина из Хеля.
   - Брось, - Прим махнул рукой. - Пусть простолюдины болтают о таких нелепицах. Ты просвещенный правитель и не можешь опускаться до их безумных россказней.
   - Попробуй убедить в этом моих воинов и мой народ, - пробурчал Атанарик. - Все они ждут Рогнарока. Готский корпус из Рима, который неделю назад переправился через реку и примкнул к нам согласно повелению Валента, уже почти разбежался. Римская нега сделала моих прежних единоплеменников слабыми и трусливыми. Но даже бойцы моей личной дружины, всегда бывшие стойкими духом, и то колеблются.
   - Вот потому, - комит посмотрел на короля ободряюще, - нам нужна быстрая победа. Пока твои подданные не утратили последнюю веру в тебя.
   Атанарик некоторое время осмысливал его слова.
   - Ты прав, римлянин. Прогоним прочь сомнения и начнем большую войну. Какие бы силы ни встали на нашем пути...
   - Вот это речь настоящего короля и победителя, - одобрил Прим. - В землях, занятых уннами, сейчас тоже нет порядка и спокойствия. Пока вожди их разбираются со своими своенравными колдунами, мы сможем нанести решительный удар и рассеять их главную боевую силу. После победы к тебе присоединятся племена, которых унны склонили на свою сторону страхом и оружием.
   - Быть по сему, римлянин, - Атанарик поднялся со складного походного стула. - Я немедленно отдам приказ Мундерику и Лагариману двинуться к правому берегу Тиры и встать там лагерем. Мы же выступим на рассвете.
   Не желая признаваться в том даже самому себе, Луций Прим в эти мгновения вновь и вновь ворочал в голове воспоминания о встречах с уннами, и воспоминания эти были наполнены странным чувством. Его нельзя было назвать страхом, - скорее, это было непонимание. Весь мир для комита делился на Империю - где царили закон и порядок, а жизнь была пронизана служением величию Отечества - и мир варваров, в котором преобладало право силы и из которого приходили толпы жаждущих обогащения людей. Этот второй мир можно было смирить, но у него нечему было научиться. Все варвары, с которыми Прим встречался до сих пор, являлись именно такими: грубыми, алчными до золота и любой другой добычи, простыми и предсказуемыми. Их было легко понять и ими было легко управлять. Однако когда он столкнулся с уннами, он вдруг ощутил, что совершенно ничего не понимает. За что умер венн-лазутчик, убитый по приказу Юннимунда? Многие, начиная с Геродота, полагали варваров дикарями, чей дом - кибитка, чья жизнь - дорога... Некоторые римские философы и писатели, вроде Тацита, восхищались их простотой, упрекая при этом в жестокости; другие просто презирали и считали породой недочеловеков, чем-то средним между людьми, почитающими порядок и стремящимися к прекрасному - и животными, живущими низшими побуждениями. Но Прим видел селения уннов. Он видел их произведения искусства, совсем не похожие на римские - и они тоже вызывали восхищение. Их резьба по дереву, их кузнечное дело, их умение обращаться с оружием казались иными, однако их нельзя было назвать "варварскими". А главное - они были готовы умирать за свои представления о справедливости. Причем, даже за чужих им людей, ввязываясь в безнадежный бой, подобно юному венедскому князю, едва не погибшему в застенках Ингульфа за своих врагов эрулов... В этом было что-то странное и не поддающееся здравому объяснению. Казалось, унны знают нечто, непостижное для римских философов...
   Луций Прим отмахнулся от воспоминаний и пошел готовить ауксилию к утреннему выступлению.
  
   Глава 11. Над пропастью тьмы.
  
   ...Волны поднялись уже высоко. Сиреневое море сгустилось, стало темно-синим, непрозрачно тягучим. Воздымаясь ввысь, оно клокотало, бурлило и билось могучими валами, а его пенные языки лизали бардовые выступы скал. Было видно, что в самых недрах его назревает что-то непомерно большое, опасное и неотвратимое. Это нечто прорывалось сквозь толщу тяжелых вод, чтобы явить себя миру.
   С каждым мгновением рокот моря усиливался. Волны раскачивались из стороны в сторону, ходили ходуном. Наконец свинцовая гуща вод с гулом разорвалась пополам. Из бездонных глубин взмыл черно-белый хребет исполина, а вслед за тем над оледеневшей пучиной вскинулась рогоносная голова с высоким гребнем. Пасть зверя раскрылась, чтобы испустить громоподобный рев, прокатившийся эхом по всем оконечностям Мидгарда. Беспечные чайки, первыми услышавшие боевую песнь Великого Змея, бездыханными свалились в бурлящий поток.
   Отливающая сталью чешуя исполина сделалась еще ярче. Змей свивал свои смертоносные кольца, вышибая фонтаны брызг. Вскоре тень его накрыла собой всю прибрежную долину с горами, рощами и оврагами. Волоча за собой свой громоздкий зубчатый гребень и громыхая латами чешуи, он вновь и вновь трубил, приближаясь к сжавшейся от страха земле. Из кроваво-красной пасти его вырывались клубы горячего пара, обжигающего воздух ядом.
   Владыка глубин умолк лишь тогда, когда под далекой Медовой Горой очнулся другой зверь и ответил ему долгим истошным воем. Громадный сивый волк, прикованный цепью к скальной тверди, встряхнулся после долгого сна. Шерсть его встала колом, в глазах заполыхал огонь. Зверь дернул массивной шеей, силясь сбросить ненавистные оковы, однако они выдержали его напор. Тогда волк взвыл еще протяжнее и громче, так что вороны с окрестных сосен попадали замертво. Он ощущал, что с каждым мигом тело его наполняет новая кровь, что сила его неуклонно прибывает, а лапы, хребет и зубы наливаются тяжестью, равной нескольким горным утесам.
   Волк рос и крепчал. Расправив холмы плеч, он осыпал на землю целый ворох скальных обломков. Медовая Гора треснула, не справляясь более с чудовищным натиском хищника, а следом лопнули и оковы, раскрошившись на части. Волк обрел долгожданную свободу.
   Теперь холодные очи Великого Змея и горящие, как два костра глаза Волка-Поглотителя смотрели в одну сторону. Их притягивал к себе потаенный холм, запрятанный в гуще дубового леса на краю земли. В его сумрачном логове вновь зародилось давно прервавшееся дыхание. Черный Великан растирал веки громадными ручищами. Вскоре он сдвинулся с места, и вековые дубы вокруг холма захрустели, словно разбитые ударами молний. Молодые же деревья от этого ворочания вывернуло с корнем, а зверье припустилось наутек, объятое безоглядным ужасом. И только в лоне подземных глубин с ликованием зашевелились темные духи-воители. Они были готовы ответить на зов своего повелителя, чтобы вступить в последнюю великую битву.
   - Эрмунганд, Фенрир и Сурт пробудились, - прозвучал с бирюзовой кромки небес отдаленный глас. - Тьма готова поглотить землю, коей уготовано стать полем тяжелого противостояния. Участь Срединного Мира скоро решится...
   Асгрим судорожно встрепенулся. Сгоняя с себя остатки вязкого сна, пробравшего его до самых костей тревогой, он огляделся. В его походной палатке было темно, утро еще не наступило. Нестерпимо ныло правое плечо. Сын Берингара коснулся его и ощутил неожиданную боль. На кончиках пальцев осталось что-то липкое и густое.
   "Что за невидаль?", - Асгрим уже догадался, что это кровь из открытой раны, но никак не мог объяснить себе ее появление.
   Он еще раз дотронулся до плеча. Мясо под разрезанной тканью льняной рубахи, затвердевшей, как древесная кора, набухло и вздулось, оттопырилось двумя горячими краями. Очень походило на след от огромных зубов.
   В голове Волкоглавого завертелся хоровод беспорядочных мыслей. Что произошло? Волки? Ночное нападение? Открылась старая рана? Ни одно объяснение не приближало его к разгадке. Асгрим разорвал рубаху и широким лоскутом перетянул плечо. После этого он поднялся с куска овчины, на которой спал, и выскочил из шатра, не забыв прихватить боевой топор. Сын Берингара хотел разыскать Юннимунда.
   Королевского сына Асгрим увидел неподалеку от шатра. Юннимунд сидел, согнувшись, на свернутой конской попоне и водил чадящим факелом над своей правой ладонью.
   - Что случилось? - Волкоглавый устремил на королевского сына вопрошающий взгляд. - Неужели налет на лагерь?
   Юннимунд посмотрел на Асгрима глазами, полными отчаяния. По губам его скользнула болезненная гримаса.
   - Боюсь, мы стали жертвой колдовства...
   Он показал на свет сквозную рану в середине ладони, сочащуюся кровью.
   - Как он вражьей стрелы, - Юннимунд снова поморщился. - Она появилась сама собой, без всякой причины.
   Воцарилось молчание. Асгрим наморщил лоб. Однако погрузиться в размышления ему не удалось.
   Оглушительный вой, точно пришедший из его сна, прорезал тишину.
   Из шатров повыскакивали все участники похода.
   Почти на каждом из них кровоточила рана.
   - Бесы! - кружась с поднятым в руке крестом, вопил Вульфилла.
   - Успокойся, - положил руку ему на плечо Велимир. - Это всего лишь еще одно испытание для нашего мужества.
   Несколько дней путники продвигались на Полночь. Давно уже должна была наступить зима - однако их окружала бесконечная осень. Мрачные сухие ветви деревьев, голая земля, чахлая трава - казалось, люди шли по умершему краю, забытому временем.
   - Боюсь, нас не пустят дальше, - опустил голову Юннимунд. - Мы просто не сможем сделать вперед и шага.
   - Сегодня - нет, - согласился Светозар.
   - Но разве завтра что-то изменится?
   - Все будет зависеть от нас и наших действий. Сейчас нам очень важно разбить стан на возвышенности и окружить его добрым валом.
   - Что ты задумал? - спросил волхва Велимир.
   Светозар оглядел своих спутников, взирающих на него, как на последнюю надежду.
   - Ингульф продолжает чинить нам преграды даже теперь, когда воинство наше осталось позади, а ты добровольно следуешь к жертвенному камню, - молвил он, обращаясь к князю. - Выходит, он боится.
   - Ингульф боится? - недоверчиво усмехнулся Велимир. - С чего бы?
   - Ты идешь к нему сам, по своей воле - не преданный и не изгнанный сородичами. Ты не сломлен тяжбами, не подавлен гнетом судьбы, ровно как и мы, твои сподвижники и спутники. Наш дух все так же силен, наша вера нерушима. Взгляни на проповедника из годьей земли - даже он тверд в своей решимости идти до конца, хоть взгляды его иные, и он не верит во многое из того, что столь дорого нам. Как же не страшиться Ингульфу? Ведь для того, чтобы Темень восторжествовал - каждый из нас должен уступить ему в своей душе. Приползти безропотно, как жертвенный скот, с мольбою о пощаде и надеждой на спасение. Мы же сами выбрали свою судьбу, а стало быть, мы уже не зависим ни от Ингульфа, ни от его властелина.
   - Что ж будет дальше? - вопросил Ратислав.
   - Испытанья, что воспоследуют за теми, кои мы уже одолели - превзойдут их в своей тяжести и изощренности. Мрак лихомани будет терзать наши тела и сердца, покуда мы сами не откажемся от задуманного. Быть может, он будет разъедать нас изнутри, лишая веры в себя и своих сотоварищей, сеять раздор промеж нас, отнимать наших близких, - волхв бегло взглянул на Ружену, стоящую возле Велимира. - Когда сил противостоять у нас уже не останется - души наши сами проникнуться дыханием мрака и Темень получит себе новых служителей, кои будут жить по его закону.
   - Но что же нам делать? - вскричал Юннимунд в отчаянии.
   - Когда-то, - невозмутимо напомнил Светозар, - Темня одолел Святогор, наш премогутный пращур, сделав бесплотным узником Черного Холма. Стало быть, только Святогор может помочь нам в этой борьбе и поведать, как завершить дело, начатое волотами.
   Слова волхва вызвали сильное недоумение у князя и его спутников, однако возражать ему никто не решился. Вульфилла, вцепившись в крест, безмолвно молился, бледный, как снег. Сагаур равнодушно жевал травинку.
   - Напрасно мы взяли с собой проповедника Мертвого Бога! - зло бросил Асгрим. - Разве его бог - не родич Темню?
   Вульфилла на миг застыл, преисполненный гневом и изумлением. Он уже собирался грозно ответить Волкоглавому, однако спор пресек Светозар.
   - Быть может, сам Вульфилла не ведает о том, но помыслы его обращены к тому же самому Богу, что живет и в наших сердцах - Всероду-Отцу, Первоистоку Всемирья, частью коего мы все являемся. Тьма не в Темне. Она в душах каждого из нас!
   Под взглядом волхва Асгрим смутился. Казалось, спокойствие внутри отряда было восстановлено, однако оно сохранялось недолго. Совсем нежданно воспрял Юннимунд.
   - Нас ослабляет не проповедник чужой веры, - мрачно сказал он. - Все дело в ней! - сын Эорманрика уверенно указал на Ружену.
   Глаза девушки вспыхнули.
   - Я слышал от мага, что ее природа иная, чем у нас, - Юннимунд продолжал с еще большим воодушевлением. - Что ей по плечу противостоять Ингульфу и его чарам. Не стоило брать ее в этот поход. Маг гневается на нас из-за нее, а вовсе не из-за нашего князя. И еще кто знает, как вышло бы, если бы она в свое время не нарушила планы Ингульфа. Может и Темень бы не возродился, и отец мой был бы жив...
   Губы Ружены дрогнули от обиды.
   Отвернувшись от всех, она бросилась прочь.
   - Прекратите! - громко воззвал Светозар. - Или Темень уже верховодит в ваших душах? Для чего ссориться на радость недругу, отравляя сердца ядом? Разве не это погубило твою державу, Юннимунд? Разве не поиск врагов, не жажда возвыситься за счет других - заставило каждого вашего подданного взяться за меч и доказывать свое право на власть?
   Ружена, спрятавшись за шатром, едва сдерживала рыдания. Внезапно она заметила, что рядом сидит Вульфилла, разглядывая высокие ветвистые ивы.
   - Когда тебе нанесли такую обиду, что, кажется, сил нет терпеть, - поведал он, - есть два выхода. Один - отомстить обидчику, чтобы ему стало так же плохо, как и тебе. Это прежде всего приходит на ум. Другой - идти к тому, кому уже плохо, чтобы облегчить тяжесть его страдания. Первый способ подобен добавлению огня в огонь - он лишь сильнее разжигает зардевшееся пламя, которое будет полыхать, пока не оставит после себя лишь мертвый пепел. Второй - похож на струю живительной влаги, которая охлаждает и гасит пламя, не позволяя жару страстей выжечь душу человеческую изнутри. И тогда обида растворяется...
   Ружена одарила проповедника благодарственным взглядом и поспешила к Велимиру. Князь крепко обнял ее.
   Когда путники вновь ощутили единство друг с другом, чуть было не утраченное в пылу споров, а улыбки осветили их лица, прогнав остатки теней, Светозар понял, что пора сказать самое главное.
   Он пристально посмотрел в глаза Велимиру.
   - Послушай, княже. Я знаю, как нам справиться с Ингульфом и заручиться высшей поддержкой супротив Темня. Тебе надобно делать то, что я тебе сейчас скажу.
   - Я слушаю тебя, Светозар. Свершу все, как велишь.
   - Мне нужно отправиться к Святогору. Только ему ведомо, в чем слабость Темного Бога. Покуда дух мой будет странствовать ведогоном по далям незнаемым, выискивая заветные тропы Волотовой Земли, тело мое надобно сберечь в сохранности, чтоб не случилось с ним худа. Ежели плоть вне духа повредиться, то ему некуда будет вернуться, и вы не узнаете совет, который даст нам всем Велий Ратай, сын Рода-Батюшки.
   - Мы не сведем с тебя глаз, - пообещал Ратислав.
   - Нет, воевода, - Светозар покачал головой. - Никто из вас не сгодится для охраны моего тела на тех тропах, на которые мне предстоит ступить.
   - Как же тогда?
   - Токмо на князя вся моя надежа. После того, как собь моя воспарит над плотицей, будь при ней неотлучно, сберегая и от людей, и от зверей. За день думаю управиться. Но ежели через день дух мой не воротиться в тело, жди еще два дня. Охраняй крепко. Только через три дня, коль не вернусь, сожгите плоть мою на погребальной краде. Тогда станет ясно, что я сгинул в Волотовом краю, не исполнив задуманного.
   - Ужель и там есть, чего опасаться? - изумился Ратислав.
   - Есть. Мы ничего не знаем о той стародавней поре, когда по Земле-Матушке бродили исполины двух и трех саженей ростом, по чащобам рыскали диковинные звери и даже деревья и камни были другими. Тот мир еще поболе нашего был насыщен опасностями. Но не в одних лишь неведомых созданьях его угроза, а в законах и уряде, кои для нас нынче непостижимы.
   - И ты отважишься идти туда, в неведомое? - Велимир не сомневался в ответе, однако чувствовал, что должен задать этот вопрос.
   - У нас уже нет иного пути. Коли не сумею я, не сумеет никто. С улыбкой Вещего в сердце да осилю все дороги и превозмогу невзгоды, что встанут предо мной преизрядно. Я должен повстречать Святогора.
   Ратислав наморщил чело.
   - Прости меня, кудесник, да ведь и Святогор, и мудрые волоты давным-давно почили с миром, а кости их стали прахом и землей. Как же ты думаешь их воскресить?
   - Никого воскрешать не нужно, - объяснил Светозар. - Всемирье, воевода, многолико и многоемко. В нем есть кромка, на коей пребываем мы, люди, полагая ее единственной. Есть кромка, населенная духами, на которой даже краски мира и объемы иные. Но то - один и тот же мир. Есть и разные слои времени. Минувшее - не отжило свой век, оно остается пребывать и деять в другом просторе, коего мы не видим. Также уже движется и извергает события слой, что будет после нас - мир наших далеких потомков.
   - Стало быть, ежели уйти внутрь еще глубже, можно дойти до слоя, в котором на земле одни боги жили и не было людей? - сообразил Велимир.
   - Да, княже. И даже до слоя, в коем не было самих богов, а Всемирье состояло из бесплотного тумана, ветра и дыма, еще не собравшихся воедино. Когда не было мысли, цвета, звука и запаха.
   Завороженные словами волхва, князь и его спутники притихли.
   - Ты, выходит, можешь все эти слои узреть? - наконец вопросил Юннимунд. - Не всякому магу такое по силам.
   - На это каждый способен, - возразил Светозар, - ибо каждый из нас носит Всемирье в самом себе со всеми его гранями и оттенками. Сердце наше - тот безупречный водоем, что отражает его события и явления. Надобно лишь проницать кромки вещей, добираясь до их сути, не теряться в круговерти личин, а постигать исходное в его вечном обновлении. Всякий из вас сподобился бы на это, если бы очистил свой духовзор от внешних покровов. Оттого и говорю вам: божественные наши Пращуры и премудрые Волоты тоже живут внутри нас. Нужно лишь отыскать их следы в многоцветной пряже Всемирья.
   - Выходит, темные духи тоже живут в нас? - догадался Сагаур.
   - Истинно так. Со всей нечистью мира Пекла и мира Черной Нави. Все это равно присутствует в нас и готово пробудиться в любой миг. Такое мы видели в этом трудном походе, ведь вера людей в природу Прави слаба, духовзор легко затуманить, а омут сердца замутить черной рябью. Вот тогда тьма вылезает из логовищ и нор, верша свой почин. Вы все это видели днесь.
   - Как же помешать сему? - задал вопрос Ратислав.
   - Все слои и кромки Богомирья, кои вмещает каждый из вас, должно сохранять в незыблемом ладу, чтоб одно не довлело над другим. Тогда негде будет проявиться лиху. За равновесьем же - надлежит прознавать ост Прави вышней, начало созиждущее, а не разрушающее, исток всех вещей. Вот тогда каждый из вас сам станет и отраженьем, и выразителем Прави во Яви каждодневной. Тогда не угодит в силки заблуждений, сомнений и навязчивых желаний, в сети морока. Аки солнце ясное не будете иметь вы в себе изъяна, следуя по дорогам вещей лучезарным светом. И никакой Темень не будет вам страшен, ибо будет вечно покоиться под каменным спудом забвения.
   - Но кто такой Темень? - справился вдруг Юннимунд.
   - Темень - тот, кто слеплен из ваших слабостей и страхов. Из неотступных желаний, неверия в себя и в безупречность своей исконной сути. Ежели бы каждый из вас развеял их, как дым, то и морок, что гнетет нас ноне, рассеялся бы сам собою, проявив лучистую Сваргу. Однако ж для этого недостает еще веры в ваших сердцах... Уж больно сильно каждый из вас отделяет себя от другого, да и всего Богомирья, заместо того, чтобы являть собой неделимость. Где уж тут прозреть светоч немеркнущей Прави, смагу бессмертной истины...
   - И воин не в силах обуздать своего Темня? - нахмурил брови Ратислав.
   - Добрый воин умеет побеждать страх и сомнения. Но из этого часто вырастает гордость, переходящая в тщеславие. Дух воина силен, однако над ним довлеет зов славы.
   - Разве это плохо? - изумился Юннимунд.
   - Это всего лишь стезя настоящего воителя. Стезя мудрого - иная. Мудрый не оставляет следов на теле мира, иде не обнаруживает себя среди явлений желаньями да стремленьями. Ему не нужна ни слава, ни власть, ни почет. Все это привязывает к бренной личине и тленному имени, суть коих - пустой звук.
   - Как же он живет? - Юннимунд слушал волхва очень внимательно.
   - Становится каплей воды, когда идет дождь, струей ветра, когда Стрибожьи жернова перемалывают воздух, солнечным бликом, когда Ярило раскрашивает златом холодную земь. Ежели он смотрит в омут на свое отраженье, он видит лишь проплывающие в вышине лодьи облаков и косяки птичьих стай.
   - Мудрено говоришь, - покачал головой Вульфилла. - Ни слова не понял я из того, что ты сказал.
   - Оттого Темень сегодня и подавил вас. Не разуметь умом надобно, но деять всем своим естеством: зреть корни вещей, не путая их с ветвями, собирать зерна правды, вычленяя их из паутины кривды. Знаю, что се нелегко. Для того и существуют волхвы, чтоб за весь род людской ответ держать пред оком Вышних.
   - Мы тебя услышали, Светозар, - промолвил за всех Велимир. - Похоже, только тебе по плечу нас вызволить, чтоб возродился лад в нашем краю. Сердцем своим и помыслами мы будем с тобой. Да ниспошлют тебе боги удачу.
   Молодой князь внезапно задумался и посмотрел куда-то вдаль.
   - Быть может, когда-нибудь все изменится и люди возвысятся до того, чтоб самим отражать источную Правь... Тогда и в вещих кудесниках нужды не будет, ибо каждый сможет ведать суть вещей. Однако покуда до этого далеко. Так далеко, что и не увидишь. Да и возможно ль такое? Что-то не слыхивал я от дедов про совершенный порядок без войн, распрей и смут. И в славный Волотов век Свет Белый чернили гомодзули и прочие супостаты. И середь богов раздоры случались. Может и надобно так? Может на том и смысл жизни завязан, чтоб было чего одолевать человеку? Иначе каждый сам возомнит себя богом. Но мир не может состоять из одних богов!
   - Из богов не может, но может состоять из сынов божьих, - незамедлительно встрял Вульфилла. - Если каждый гордыню свою отринет да устремит помыслы свои к небесам - разве не воцарится на земле Царство Божие?
   Князь покачал головой.
   - Не думаю, что придет хоть когда-нибудь время всеобщего совершенства. Не исчерпает время человеческие недостатки и слабости, и будут люди так же, как мы нынче, бороться с их плодами. Упорно и настойчиво. Будут терять свет Прави во мраке и возжигать его внове. Не научить всех людей жить в ладу со Всемирьем, не порушая его искона.
   Велимир отер лоб, устремив взор в невидимые прочим миры, которые заискрили перед ним многоцветными отблесками.
   - Однако можно научить их этот лад возрождать, одолевать тяжбы непреклонным мужеством духа, - продолжил он внезапно просветлевшим голосом. - А разве возрождение порушенного не есть такое же созидание, влекущее человека по стезе Прави?
   Светозар с улыбкой положил ладонь на плечо Велимира.
   - Я рад, что люди не ошиблись в тебе. Они избрали поистине достойного князя, призванье которого - в сбережении сердца отчего края и заветов пращуров. Ты повзрослел и многое сведал. Правда твоя нерушима. Это правда защитника вятской земли. Ее ты должен держаться крепко во имя всех людей, что доверили тебе свою жизнь и судьбу. Моя же правда в том, чтоб не дать прерваться свитню эпох и поколений, а плоть Всемирья избавлять от следов зияющих ран, наносимых враждою и невежеством.
  
   Глава 12. Пепел и сталь.
  
   Желто-серые косогоры с жухлой травой все круче поднимались вокруг тропы, по которой рысью следовали конники в круглых шлемах, украшенных пучками черной и красной шерсти. Мундерик, возглавлявший разведывательный отряд, втянул голову в плечи, став похожим на птицу, почуявшую близкую опасность. Глаза его бегали по почти отвесным склонам с редкими кустами смородины и пожелтевшими листьями ревеня. Старый воин имел нюх, как у лисицы. Он уже понял, что попытка отряда сократить путь к Соколиной Лощине, пройдя западиной среди гряды холмов Турьи Рога, оказалась ошибкой.
   Соединенное войско Атанариха переправилось через Тиру три дня назад, однако до сих пор нигде не обнаружило присутствия неприятеля. Несмотря на это, и конунги, и простые воины ощущали постоянную тревогу. Король неустанно высылал дозоры на несколько лиг вперед, ночами тщательно укреплял лагерь. Самые опытные следопыты уверяли вождя в том, что на равнинах Нижней Сарматии не видно признаков пребывания уннов. Но напряжение никак не спадало.
   Вот и сейчас Мундерик кожей осязал в воздухе невидимую угрозу. В этом узком месте, сдавленном косогорами, было слишком легко стать жертвой внезапного налета.
   - Поворачивай! - гаркнул он своим людям, придерживая коня. - Поедем другой дорогой.
   Недоуменные взгляды готов обратились на него.
   - Здесь мы как на ладони, - вынужден был пояснить Мундерик. - Если рядом есть унны, то они просто перебьют нас стрелами, словно беспомощных сусликов.
   Воины слушали тишину. Солнце начинало клониться к горизонту, на верхушках редких берез заискрили серебряные блики. Ни крика птицы, ни шума травы, колеблемой ветром. Нехотя, готы начали выполнять распоряжение командира, разворачивая жеребцов. Некоторые глухо ворчали.
   В этот миг все как один услышали длинный катящийся звук, который будто навис над оврагом. Было не очень понятно, откуда он исходит, однако звук, расширяясь и делаясь более плотным, явно двигался в сторону отряда подобно высокой морской волне. В этом ощущалось что-то столь пугающее, что часть всадников съежилась и выставила перед собой фрамы, точно обереги. Потом сразу с нескольких склонов полетели громадные валуны.
   - Поднять щиты! - заголосил Мундерик.
   Камни сорвались на головы людей прежде, чем команда была выполнена. Хруст и треск заполнил ложбину, вынудив людей заметаться по ее днищу. Одним раскроило голову, других вышибло из седла. Кони вставали на дыбы. Некоторые самые сноровистые готы поспешили вырваться из гиблого места, закрываясь своими круглыми щитами и бешено стегая скакунов. Но тяжелые валуны, продолжавшие срываться с высоты, проламывали эту ненадежную защиту и калечили лошадей, дробя им ноги.
   - Забавы етунов! - этот возглас мгновенно распространился среди всадников.
   Не видя на гребне холмов людей, они утратили всякое присутствие духа. Ужас обуял их сердца, несмотря на то, что Мундерик, как мог, пытался водворить порядок и слаженно вывести людей из оврага.
   - Черные воины Сурта и духи Хеля истребят нас всех! - бормотали готы.
   Суеверный страх горел в их глазах, заставлял лица бледнеть, а руки дрожать. Все забыли о своем оружии, о товарищах и вожаке, пытаясь спасти лишь собственную жизнь.
   - Стыдитесь, трусливые овцы! - ругался Мундерик. - Вспомните, кто вы такие...
   Его никто не слушал. Ужас застил разум даже бывалых ратников. Перескакивая через поверженных лошадей и людей, всадники неслись прочь. Из оврага вырвалась лишь треть разведывательного отряда. Теперь эти обезумевшие воины, побросав мечи и пики, летели в лагерь Атанарика, разбитый возле небольшого озера на равнине. Последним, оглашая воздух проклятиями, следовал Мундерик.
   Хаотичную ораву, уже не похожую на боевой отряд, дозорные стана увидели сразу. Они высыпали за ворота вала, чтобы узнать, что происходит.
   - Етуны! - еще издали кричали им отступающие, судорожно размахивая руками.
   В считанные мгновения сумятица воцарилась и в королевском лагере. Дружинники выскакивали из своих палаток, оставляя поклажу, и торопились выбраться за линию вала - всадники седлали коней, пехотинцы избавлялись от громоздких щитов и тяжелых плащей. Конунги ничего не могли с этим сделать. Откуда-то прошел слух, что сам лагерь уже захвачен чудовищами Хеля, а потому всех ожидает лютая кара.
   Атанарик, который с топором в руке встал в воротах, чтобы помешать позорному бегству, едва не был зарублен своими же воинами. Уклоняясь от их мечей, он вынужден был отскочить в сторону. Беспорядочное бегство становилось массовым. Только Луций Прим сумел навести порядок среди федератов и заставить франков, вооружившись и надев доспехи, переместиться к задним, северным воротам стана.
   Между тем события развивались стремительно. Разрозненные группы пеших и конных дружинников, которые теперь выбились за лагерное расположение, потоптав немало своих товарищей, оказались остановлены громкими звуками сигнальных рогов. Следом прогремел дружный боевой клич уннов. Тем, кто метался по стану, наталкиваясь на таких же ополоумевших и деморализованных людей, вдруг все стало понятно. Неприятель пошел в атаку.
   - Выводи людей через Северные Ворота! - приказал Луций Прим Генобавту. - Лагерь нам уже не удержать, а в поле еще есть шанс на спасение.
   С большим запозданием многие готские ратники прозрели: они стали жертвой военной уловки уннов. Образы ужасных исполинов, нарисованные разгоряченным умом, сразу рассеялись. Дружинники Атанариха оказались лицом к лицу с наступающим врагом, который шел на них слаженно и неотвратимо. Только было уже слишком поздно что-либо изменить.
   Панически смешавшееся воинство не давало никакой возможности перегруппировать его в боеспособные порядки. В результате сильной давки образовались большие завалы из людских и лошадиных тел, которые окончательно застопорили движение. Они не позволяли закрыть ворота лагеря, перейдя к грамотной обороне.
   Но хуже всего пришлось тем воинам, что в своем безоглядном бегстве уже рассеялись по равнине, далеко оторвавшись от вала. Их уже настигала тяжелая сарматская конница. Еще миг - и длинные пики степняков влетели в их тела. Работу копий и лошадиных копыт довершали мечи. Те же ратники, что поспешно стали сходиться в большой клин, прижатый основанием к лагерным вратам, подверглись нескольким залпам из дальнострельных луков и удару пехоты уннов, перешедшей в наступление с пиками наперевес.
   Луций Прим не терял надежды, хоть и сознавал, что дело приняло дурной оборот. Сумев вывести почти четыре тысячи федератов на равнину у северной оконечности озера, он незамедлительно принялся выстраивать их в шеренгу. Однако франков и здесь встретили напирающие отряды уннов. Стало ясно, что лагерь Атанариха окружен со всех сторон.
   - Строиться черепахой! - принял решение комит.
   Люди Генобавта, еще не до конца подавленные ситуацией и сохранившие не только мобильность, но и воинский дух, выполнили приказ. Правда наспех образованная ими фигура получилась несколько неуклюжей и малоподвижной. Франки слишком тесно жались друг к другу, наступая на ноги товарищам, а в покрове сомкнувшихся над головами людей и по бокам строя щитов оказались незаполненные прорехи.
   И, тем не менее, этот важный маневр давал комиту возможность совершить прорыв, избежав поголовного истребления. Стрелы уннов уже заколотили по воловьей обшивке щитов и железным умбонам. "Черепаха" ускоряла шаг, теряя бойцов, ноги которых прошивали насквозь длинные сарматские стрелы. Прим, вставший в первую линию вместе с трибуном Публием Бессианом, видел в прощелы строя неприятельских воинов. Тут были копьеносцы в кольчатых рубахах с деревянными щитами, расписанными лучами солнца, рослые бородатые воины в звериных шкурах с топорами, меченосцы в кожаных куртках. Обликом и снаряжением они различались между собой, но удивляли единой слаженностью движений, быстрым выполнением команд своих вождей.
   Уннов оказалось не так много, как представлялось сначала и боевое построение их отрядов не отличалось глубиной. Это было закономерно, так как для охвата лагеря противнику пришлось излишне рассредоточить свои силы.
   - Все будет хорошо, командир, - бормотал рядом Бессиан. - Мы пробьемся.
   А позади, со стороны оставленного лагеря, без перебоя неслись крики, стоны и вопли. Кто-то из готов Атанариха еще пытался запевать боевой баррит, однако куда больше было возгласов отчаяния. Прим мог только догадываться о судьбе Фрументия и его восточной ауксилии.
   Гам сражения расходился по всей равнине. Франки, невзирая на беспрерывные стрелы, градом колотившие по щитам и порой находящие плечи и шеи воинов через образующиеся при движении разрывы, уверенно шли вперед. Вскоре они шумно врезались в боевую линию неприятельской пехоты. Раздались лязг и скрежет. Копья и мечи, выставленные уннами навстречу этому живому тарану, ломались, не выдерживая напора. Федераты с ревом толкали врага щитами. Они слышали, как железо царапает их поверхность и отскакивает от нее, не в силах нанести ущерб. Это было подобно попыткам выковыривать черепаху из панциря: плотная костная оболочка не давала никакой возможности добраться до горячего мяса.
   Прим чувствовал все возрастающую ярость уннов. Боевой клич их закладывал уши. Но франки шаг за шагом пробивались все дальше, все глубже буравили неприятельские порядки и преодолевали отчаянное сопротивление противника. Комиту и его трибуну уже казалось, что желанный успех близок. Однако тактика уннов вскоре изменилась. Потеряв надежду остановить надвигающийся на них прямоугольник из сомкнутых щитов, они начали взбираться на плечи товарищей и запрыгивать на спину "черепахи". С каждым мгновением их становилось все больше, так что наступление ауксилии замедлилось под давлением и тяжестью многочисленных тел. И без того утомившимся франкам было слишком трудно волочить на себе подобную обузу.
   Вслед за тем унны, балансируя на щитах или упираясь в них одним коленом, принялись сверху врубаться в деревянную твердь топорами. Разогнать ход "черепахи", чтобы сбросить их вниз, не получалось: федераты были теперь зажаты и спереди, и с боков. Треск методично разбиваемых в щепы щитов только усиливался. Время от времени кому-нибудь из франков удавалось доставать неприятелей в прощелины, поражая клинками икры ног и ступни. Тогда унны с ревом падали на щиты, прокатываясь по ним, или слетали на землю. Но это были редкие удачи.
   К огорчению Луция Прима пробоин в покрове боевой фигуры становилось слишком много. Стоило уннам проделать брешь в толще щитов, как они с ожесточением расширяли ее и норовили забраться вглубь строя ауксилии. Постепенно "черепаха" рассыпалась изнутри. Снаружи же дело обстояло не лучше. На смену копьям, палицам и топорам в руках уннов пришли длинные пики с крючьями, которые просто выдирали щиты, обнажая тела воинов, и те незамедлительно становились мишенью для мечей. Ауксилия несла потери.
   - От пехоты мы еще сможем отбиться, - бормотал под нос Бессиан, как видно, для самоуспокоения. - Впереди холмы. Но если враг бросит против нас конницу - все будет кончено.
   Франки, между тем, начинали терять терпение. Устав от столь долгой и обременительной защиты, они просто жаждали схватиться с уннами в настоящем бою. Приму и даже Генобавту все труднее было их сдерживать. Некоторые воины, идущие по краям строя, сами отбрасывали в сторону щиты и со звериным воем врезались в ряды неприятеля, размахивая снятыми с пояса двуострыми секирами. Видя успех их действий и падающих под могучими ударами противников, к ним спешили присоединиться их товарищи, выкрикивая имена своих богов. Начинался настоящий разброд.
   - Чтобы не случилось, - сказал Прим трибуну, - мы должны добраться до подножия того холма, - он указал взглядом на проступившие впереди пологие склоны, - и закрепиться на его вершине. Сбить нас оттуда будет непросто.
   Бессиан лишь хмуро кивнул. Звуки королевского лагеря окончательно отдалились, так что рассчитывать на помощь дружинников Атанарика не имело никакого смысла. Вся надежда теперь была на собственный боевой опыт, умение и удачу. Однако комит оставался спокоен. За долгие годы службы, проведенные в походах и битвах, ему доводилось попадать и в более тяжелые переделки.
   - Перестроиться! - прокричал он зычно, оценив, что защитное построение исчерпало себя. - Топоры и мечи к бою!
   С радостным ревом франки поспешили выполнить эту команду. Здесь разгорелся настоящий бой - свирепый, безжалостный и очень кровопролитный. Федераты, скрипя зубами, силились выместить на недруге все свое накопившееся бешенство. Рослые и широкоплечие хамавы, ампсиварии и тубанты, не знающие страха и считающие себя лучшими воителями среди всех племен и народов, крушили на своем пути противников четкими, неотвратимыми ударами. Унны дрогнули под их железным натиском.
   Этого недолгого замешательства федератам оказалось достаточно для того, чтобы прорубить себе широкий коридор, освобождая путь к холмам. Секиры взлетали как зигзаги молний, рассыпая монолитность неприятельского строя. Они ломали копья уннов, перешибали мечи, сносили головы и руки. Своим яростным напором бойцы Генобавта наводили страх и сеяли смятение. Вереща во все горло, они не останавливались ни перед какими препятствиями, сокрушая самый прочный щит и самый надежный доспех.
   Особо распалявшихся рубак, далеко отрывавшихся от своих товарищей в пылу сечи, Прим и Бессиан отзывали назад. Склоны холма, усыпанные белыми и синими цветами, уже маячили перед глазами. Важно было не потерять единства боевого порядка, не увязнуть в затяжном противостоянии. Однако управлять подразделением, целиком состоящим из самых оголтелых и отчаянных варваров становилось все труднее.
   Приметив в гуще рядов уннов штандарт с головой медведя, франки преисполнились столь горячего желания заполучить этот трофей, что забыли обо всем на свете. Они словно ополоумели. Издавая звериный рык и сверкая налитыми кровью глазами, федераты изо всех сил прорубали дорогу к заветной добыче.
   Растерявшиеся поначалу унны, ошеломленные мощью врага, теперь будто опомнились и грудью встали на защиту боевого знамени. Тела, рассеченные вдоль, поперек и вкось повалились с обеих сторон, а брызги крови окрасили в пунцовый цвет лица сражающихся. Франки, еще недавно сшибавшиеся с противником с разбегу или скачком запрыгивающие в толщу неприятельского строя, теперь вынуждены были биться вплотную среди груды убитых и раненных. Руки их начинали тяжелеть, уста уже не издавали боевых выкриков и угроз.
   Прим, уверенно работавший легким испанским клинком, краем глаза увидел Генобавта. Вождь франков, массивным двуручным мечом положивший к своим ногам десятка два уннов, дышал тяжело. Панцирь его был покрыт пробоинами, на лоб и виски из-под шлема сочилась кровь, застилая глаза.
   Вдруг хруст разламываемых костей, хлюпанье протыкаемой насквозь плоти и скрежет щитов, края которых стали почти зубчатыми от зарубок перекрыл оглушительный громовой раскат. На равнину хлынули потоки холодной воды, будто сами боги решили остудить пыл сражающихся. Они хлестали в лицо воинам, смывая с них кровь, проникали под панцири и рубахи, орошали почву, вспаханную тысячами ног.
   "Похоже, сам Юпитер отвернулся от нас", - с тоской подумал комит.
   Он уже понял, что столь сильный ливень в считанные мгновения превратит землю в жидкую глину, лишив всякой возможности взобраться на склоны холма.
   Между тем два противоборствующих вала окончательно смешались, утратив даже подобие боевых порядков. Люди скользили в воде и крови, спотыкались и неловко цеплялись друг за друга. Боевой угар их начинал спадать, хотя положение ауксилии федератов по-прежнему не прояснилось. Несмотря на усилия франков отбросить врага, корпусу уннов пока удавалось удерживать их зажатыми в тисках. Глядя на нагромождения тел, Прим даже не мог определить, какая из сторон понесла наибольшие потери.
   Однако самая главная беда ждала впереди, оправдав наихудшие опасения комита.
   - Конница сарматов! - прокричал Публий Бессиан, повернувшись вполоборота назад.
   Темно-свинцовый поток с красным тряпичным драконом, развевающимся над кавалерийской колонной, надвигался со стороны оставленного королевского лагеря, грозя врезаться федератам в тыл.
   Трибун не успел больше сказать ни слова. Топор черноволосого унна с перекошенным лицом влетел ему под кадык. Разрубленные жилы и хрящи шеи низко взвизгнули, пенулу Прима окатила густая черная струя. Комит, подскочив ближе, одним движением рассек незащищенную шлемом голову варвара и успел подхватить обмякшее тело своего помощника. Бессиан, выпучив глаза, еще беззвучно шевелил губами, но из его рта вырывались, лопаясь, лишь красные пузыри.
   Все было ясно без слов. Надежды на спасение больше не было. Проклиная в душе кичливых франков, своим безрассудством задержавшим наступление и сорвавшим прорыв, комит понял, что приходит его последний час. Волею богов ему уготовано пасть от мечей вездесущих варваров, с которыми он воевал всю свою жизнь на благо Империи.
   Прим уже слышал цокот резвых сарматских жеребцов, слышал боевые выкрики степняков, которые не забыл со времен службы у Сагаура. Унны, с трудом переводящие дух, встретили эти звуки дружным ликованием.
   Теперь остатки ауксилии во главе с комитом и едва держащимся на ногах Генобавтом, в бедре которого сидел обломок копья, начали вынужденно сбиваться в круг. Они походили на зверей-подранков. Напористая кавалерийская атака почти мгновенно внесла смятение в их ряды. Пехотинцы уннов расступались, давая дорогу сверкающим железной чешуей латникам. Пики и мечи сарматов влекли с собой необратимый шквал смерти. Они разметали те остатки боевого порядка, что еще сохраняла истомленная боем ауксилия.
   Ливень утих. Скопившиеся под ногами лужи из грязной воды и крови булькали, покрывая воинов багряными потеками с головы до ног. Хлюпая в них и спотыкаясь, франки вступили в свое последнее противостояние. Тех, кто, позабыв о гордости, пытался найти спасение бегством, вырываясь из клубка соединенных сечей тел, тут же настигали всадники и повергали в грязь. Длинные мечи сарматов неутомимо рубили плоть обреченных. И хотя наиболее крепкие бойцы Генобавта ухитрялись стаскивать вражеских латников с седел, переломить исход боя они не могли. Один за другим валились они под копыта коней с разрубленными лицами и отсеченными руками. Тела федератов, однородные в кровяной жиже, выстроили бесчисленные холмы и курганы.
   Луций Прим был глубоко ранен в левое плечо. Не в силах удерживать щит, он обмотал руку пенулой и продолжал отбивать клинком вражеские удары. Однако вскоре его с десятком франков оттеснила в сторону густая кавалерийская волна. Комит оказался в окружении. Степняки, привставая в седлах, что-то кричали и указывали на его гравированную лорику, покрытую позолотой. Затем сквозь ряды их пробился всадник в лиловом плаще и с таким же лиловым султаном крашеной шерсти на заостренном шлеме с кольчужной бармицей.
   - Давно не виделись, трибун, - прозвучал знакомый голос.
   Всадник снял с головы шлем, и Прим увидел его лицо с широким носом, густыми, почти сросшимися бровями, клином торчащей бородой, отмеченной проседью, и прищуренными серыми глазами.
   - Опусти меч, - продолжал Натур, - и ты сохранишь свою жизнь.
   Комит сплюнул кровь из разорванной губы, но ничего не ответил.
   - Зачем ты ищешь смерти, римлянин? - в голосе вождя алан появилось удивление. - Во имя чего хочешь сложить свои кости на этой чужой для тебя земле?
   - Я сражаюсь за свое Отечество, за императора и мой народ, - угрюмо выговорил Прим, понурив взор.
   Натур недоверчиво усмехнулся.
   - Мы не поднимали оружия против Рима и не угрожали вашим границам. Это Рим руками наемников и соседей решил поставить нас на колени. Это не твоя война.
   Прим медленно обвел глазами лица обступивших его латников. Осознание полной безысходности заполнило его сердце. Однако страха не было. Было какое-то холодное равнодушие и отрешенность. Будто он и сам не знал, что забыл посреди этих рыжих равнин Нижней Сарматии, где так мало дубрав и рощ, но бегут быстрые реки с ледяной водой, а в небе неуемно курлычат вольные журавли.
   - Что с Атанариком? - вдруг спросил Прим.
   - Бежал. С горсткой верных ему воинов. Как трусливый заяц.
   - А войско?
   - Те, кто не желал сдаться и пришел сюда для того, чтобы вновь надеть на нас цепи - повергнуты и скоро станут пищей для коршунов. Но куда больше тех, кто сам перешел на нашу сторону. Мы не хотим зла ни готам, ни другим народам.
   Голос Натура был искренен.
   - Ты великий воин, - он неотрывно смотрел в глаза комита. - Не омрачай этот день никому не нужной жертвой. Сегодня уже пало немало достойных людей. Довольно крови.
   Луций Прим запрокинул голову. После дождя небо прояснилось и стало удивительно чистым: бирюзовое, звенящее, тронутое легкой ряской народившихся солнечных лучей. Комит полной грудью вдохнул желанную прохладу, разгонявшую жар уставшей земли. Она несла с собой усладу и покой. Она умеряла ярость живых и дарила отдохновение мертвым. Пальцы, сжимающие рукоять меча, невольно разжались, словно не стало больше сил удерживать вес непомерно утяжелившегося металла. Покрытый зазубринами и почерневшей кровью клинок с плеском упал в лужу. Всего миг, и его поглотила бурая вода, на поверхности которой сразу отразилось вышедшее из-за облаков сияющее солнце.
  
   Глава 13. Веды забытых дорог.
  
   ...Светозар не узнавал мир. Он осторожно коснулся пальцами стволов высоких кустарников, вставших перед ним во весь рост, и неожиданная догадка осенила его: это были всего лишь травяные стебли - непомерно широкие и превосходившие его своей высотой. В проглянувших за ними сизых скальных уступах он еще несмело угадал каменные валуны. Однако очень скоро эти удивительные открытия наполнили его сердце настоящим восторгом. Он понял, что именно такой в стародавнюю пору была вся Земля-Матушка. Не только вещие люди волотого племени, но рощелья, зверье и птахи величиною своей отличались от тех, коим было суждено сменить их в коловерти эпох. Запрокинув голову, волхв разглядывал исполинские дерева, уносящиеся к лиловым облакам непомерно далекого неба. В ветвях их прыгали ярко-рыжие белки величиною с кошек.
   - Батюшка Всерод-Отец! - промолвил он в восхищеньи. - Ты всему начало и ты всему венец. Всей живе силу даришь, зарей Прави освящаешь!
   В этом неведомом лесу волхв сознавал себя малой букашкой. Проносящиеся над ним птицы накрывали тяжелой тенью, заставляя невольно вздрагивать. Им ничего не стоило поднять человека в воздух массивными изогнутыми клювами, которые были похожи на носы речных лодий. Даже мураши, неутомимо копошащиеся среди поломанных веток, образующих высокие завалы на пути, размером были с его ладонь. Солнце красное, огревая воздух морящим теплом и расцвечивая небоземь златом своих лучей, достигло зенита. Светозар знал, что в этом загадочном мире еще не существовало людей. Журчали водные потоки, наливались соком плоды, шелестела листва. Превеликое множество звуков рождалось под светло-зелеными лесными сводами, а ветер, вплетаясь в их разрозненный хор монотонным шепотом, доносил будоражащие запахи цветов.
   Светозар с немалым трудом пробирался через травостой, преодолевал овражины, которые, видимо, были всего лишь трещинами земли. В какой-то миг его чуть не опрокинул гигантский кузнечик, прыгнувший на грудь. Многоцветные бабочки, порхавшие над головой, казались крупнее воробьев. Волхв все еще не мог привыкнуть к бесконечным откровениям, которые на каждом шагу являло ему чудосветное пространство края волотов. Вскоре он остановился перед могучим неохватным пнем, на котором восседала бурая лягушка с желтыми пятнами, раздувая широченное брюхо. Она смотрела на него немигающим взглядом сверкающих, словно слюда глаз.
   "Сей мир не морок, - подумал волхв, - не кутерьма Нави. То вековечная быль, сокрытая в толще времен, неизбывная явь Земли-Матери, надежно укутанная одежей эпох".
   Жужжание пчел и мух закладывало уши. Под ноги Светозару свалилась сосновая шишка величиной с кадку, от которой он едва успел увернуться. В низине же взору его представился округлый провал, в котором угадывался след чей-то огромной лапы с растопыренными пальцами. А по сторонам протяжно трещали ветви, и можно было только догадываться, какие невиданные звери хозяйничают в этих глухих чащобах. До слуха волхва часто долетали голоса, которых он никогда не слышал в родных дубравах и рощах. Потому приходилось ступать мягко, не издавая лишнего шума. Он был здесь чужим, гостем, пред которым отворились запретные врата в древние чертоги, о которых сохранилась лишь ветхая память.
   Еще Светозар постоянно ощущал на себе чей-то незримый взгляд, словно отмечающий каждый его шаг. Тревожные скрипы и потрескивания окрест не утихали. Но в сердце волхва звучала призывная молвь и он шел вперед твердо, не ведая сомнений. Волхв знал, что Святогор, к которому он устремлял сейчас все свои помыслы, непременно должен откликнуться на его призыв.
   Внезапно за опушкой исполинского леса разверзся водный поток, преградивший путь. Это река с напором неслась меж двух берегов, громыхая и пенясь, однако Светозар догадался, что неудержимая для него стремнина есть, скорее всего, лишь ручей в этом чарующем и опасном мире великанов.
   Постояв немного над брегом, он решил двигаться вверх по течению, за солнцем вслед. Ярое светило совсем растопило небесный свод, сделав его почти пунцовым. Он продолжал течь, точно воск, плавиться, а потом вдруг выпустил из себя подвижный сгусток, очень быстро принявший узнаваемую форму. Волхв узрел вынырнувшего из световых разводов огненного коня с долгой гривой. Небесный скакун летел по облачной траве, величаво поводя точеной шеей и вскидывая копыта. Он точно увлекал за собой, дорогами Златой Сварги.
   Залюбовавшись чудо-конем, Светозар не заметил, много ли прошел. Теперь перед ним расстилалась необъятная гладь поля, пересеченного косогорами и оврагами. Кое-где вставали странные дерева с закругленными вверх ветвями. Двигаясь в сплетении раскидистых порослей, волхв не упускал из виду огненного коня. Тот иногда останавливался, словно поджидая человека, а потом вновь постремлялся вперед, взбивая копытами небесную пыль.
   Неожиданно Светозар вздрогнул. Громада холма, возникшего у него на пути, удивила его своим цветом и формой. Сероватый с белыми крапинами массив походил на какое-то лежащее существо. Более того, холм издавал низкий раскатистый звук, сотрясающий землю и катящийся над полем. Всмотревшись внимательнее, волхв распознал продолговатую голову с удлиненными челюстями, выступами многочисленных клыков и широкими ноздрями, темнеющими, словно пещерные провалы. Исполин напоминал кабана, но был лишен какого-либо шерстистого покрова.
   Обойдя тушу со всех сторон, Светозар окончательно убедился в своей догадке: неведомый зверь спал крепким сном. Последовав дальше, волхв наткнулся на другие возвышенности, при ближайшем рассмотрении также оказавшие спящими зверями и птицами. Дыхание великанов разбивалось на разные лады и заполняло все пространство. Некоторые из этих диковинных созданий имели на приплюснутых головах с длинными шеями острые чубы, а на спинах - ершистые гребни.
   "Это Поле Спящих", - догадался Светозар.
   Чувствуя себя неуютно среди впавших в дрему живых громад, он поспешил покинуть пределы поля. Его по-прежнему манил за собой огненный конь, след которого хорошо читался средь вытоптанных облаков. Волхв уже смекнул, что удивительный скакун наверняка отбился от табуна жар-коней Световида. Считалось, что являются эти кони только самым достойным из людей.
   Однако Светозар не успел достичь окраины поля. Его встрепенул сильный звук. Это разом вздрогнули все спящие звери и птицы. В них что-то протяжно затрещало, загудело, зашевелилось. Исполины начали пробуждаться. Обернувшись, волхв увидел, как задергались массивные лапы с длинными когтями, и прибавил шаг. Даже бесформенные темные выступы, которые он посчитал пнями и корягами тоже сдвинулись, ожили. Должно быть, и они являли собой каких-то неведомых людям созданий.
   Сопровождаемый грохотом земли, катившимся волной, Светозар едва успел укрыться в ближайшем перелеске. А позади уже вструбили громовые голоса, от которых древесные ветви стали трескаться и крошиться на части.
   - Зачем потревожил покой спящих? - неведомый шепот тише шелеста ветра прошелся по траве.
   Светозар огляделся по сторонам, однако никого не увидел. Широченные древесные стволы, кустарники с острыми листами, несколько покрытых мхом валунов доходящих ему до бровей, вот все, что составляло его окружение. И только в следующее мгновение волхв распознал своим ведовским чутьем большую белую змею, свернувшуюся кольцом вокруг камней.
   - Не по дурному умыслу содеял я это, - произнес он, осознав, что нарушил какой-то неизвестный ему порядок. - По неразумению, по оплошности.
   - Се - поле с Перелет-Травой, - опять качнулись листья. - На нем помощники Дубыни службу свою несут на благо всему живому.
   - Что ж за служба у них такая? - вопросил Светозар.
   - Звери и птицы из стражи Дубыниной силу свою лишь во дреме выказать могут. Покуда тело их сном сковано, дух над земью парит, от всяких бед ее сберегая. Они и тучи, и вихри разгоняют, мор и другие напасти отводят, да в пыль размалывают, не дозволяя стихиям лихим вволю разгуляться. А ты всю дрему их прервал.
   - Не ведал я, - развел руками Светозар. - Не познал еще сполна законы края вашего.
   Только теперь ему припомнились дедовы сказы о трех Стражах-Волотах, на заре времен оставленных Велесом боронить Всемирье от темных истечений Нави. Горыня был приставлен к горам сторожеем, Усыня к водам, а Дубыня к земле сырой.
   - Будь всегда начеку, коль в Березань-Край ступить сподобился, - донеслось тихое напутствие. - Вреда никому не чини, а лихо обходи стороною.
   - Ужель и в Волотовой земле лихо обретается? - вопросил волхв.
   - Так содеян порядок Всемирский. Катится Коло, свет с тьмою перемежая, да новые пути вещам указуя, чтоб не случилось нигде застоя и промедления. Коловерть Тремирья из трех начал путеводных являющаяся, далее на шесть путей Громовитовых распадается, а потом - на двенадцать Сварожьих. И так множатся без числа кругоряды явлений, суть свою и стезю в переменах прознавающие. Те перемены - порубежье свойств, что в разный черед друг друга подпитывают, порушают и зановляют. Таков Всеродов закон.
   Светозар с благодарностью поклонился вещей змее.
   - Преболе всего обходи краем Одноглазку и чаровника Дивия, - был последний совет волхву, после которого вокруг него воцарилась полная тишина.
   Светозар продолжил свой путь, примечая, что лес становится все более разнотравным, пестрым и причудливым. Кроны одних дервей походили своей формой на птичьи хвосты, другие, совершенно лишенные листвы, торчали как изогнутые рога туров, меж которых порхали большие стрекозы. Некоторые были широкими и округлыми, напоминая исполинские ставцы, но из них вылезали острые ветки с лиловыми плодами и белоснежными цветками. Кое-где средь древесных стволов узнавались папоротники, удивляя лишь непомерной своей высотой. Пространство, простор, бесконечность. Мир не поддавался взгляду, стремящемуся ограничить его пределом - все время двигался вширь, смывая любые представления и образы.
   Все зачиналось здесь, в горячем горниле земли, воды, воздуха и ветра. Все исходило из дыхания и крови первых начал, создавая, расщепляя и преображая бесчисленные вещи от самого оста Прави до всей мироколицы явлений. Первоединство, разделяясь на части, обретало лики и формы в схождениях, разладах, переливах и зановлениях. Будоражащее осознание присутствия в этом священнодействе наполняло Светозара настоящим торжеством духа.
   Часто темно-зеленые буруны неведомых растений были покрыты грибным наростом или сверкающими, точно злато, жуками в чешуйчатых панцирях. Листья же иных, гладкие и ровные, удивительным образом отражали все, что оказывалось над ними, словно озерная гладь. При этом, как заметил волхв, коснувшись их рукой, они оставляли на пальцах голубоватую пыльцу.
   Наконец лес начал отступать, оттесняемый песчаниками, а вдоль увалов и редких хвощей заискрились водные протоки. Кое-где они сходились, создавая журчащие рукава, стремящие через ложбины. Тут везде пахло илом. Светозар прикрыл глаза от ярого солнца, раскалившего небокрай. Он шел мимо завалов из сухостоя, в которых возились длинношерстные мыши, величиной с лисиц. Земля, испещренная бурым мхом, вела его к большой реке.
   Здесь снова стало много птиц, что сидели, сложив великанские налучья крыл над сооруженными из песка и камней пархалищами. Эти птахи могли быть опасны и волхв держался от них как можно дальше. Могучие тела их, покрытые ало-синим ворсом перьев, венчались головами с гладкой, туго натянутой кожей, какая бывает у ящериц, а пунцовыми очами своими высматривали округу из-под чешуи век.
   Неожиданно на пути выросли контуры исполинской лодьи, лежащей на песке кверху днищем. Судно это выглядело ветхим и имело пробоины в нескольких местах, через которые протянулись к солнцу хвойные кустоши. Светозар внимательно осмотрел его, обойдя вокруг. Ужели такие махины плавали прежде по воде? Удивление волхва не знало предела. Должно быть, в таком струге уместилось бы под сотню человек. Нос его имел форму клыкастой головы какого-то зверя с выступами гребня на макушке и еще сохранил следы красной и желтой охры, которой был некогда разукрашен.
   Пока Светозар изучал древнюю посудину, небо заметно потемнело. Недоброе предчувствие заставило волхва поднять глаза к облакам. Их неумолимо поглощала тяжелая туча, готовая разразиться дождем. Еще миг - и грянул раскат грома. Светозар поспешил укрыться под днищем и сделал это вовремя. Вместо водяных капель на землю с небес посыпались увесистые камни. Они забарабанили по доскам лодьи, сломали несколько кустов. Страшный град заставил судно гудеть и стонать на разные голоса, однако днище выдержало напор.
   Волхв уже знал, в чем дело. Из материных сказов он помнил, что великанша Одноглазка, существовавшая на земле в стародавнюю пору вместе с волотами, умела повелевать камнями, заставляя их служить своей воле и чинить всяческое лихо. Когда каменный дождь прекратился, Светозар выбрался из-под лодьи, спасшей его от гибели, и зашагал вдоль серой отмели, усеянной теперь гранитными сколами.
   Это был мир великанов: исполинских зверей, птиц и человекоподобных созданий, равно волнительный и пугающий. В нем обитали мудрые дети Велеса во главе с благородным князем Святогором, однако бок о бок с ними обретались и не менее могучие существа, призванные творить пагубу на темной стезе.
   Светозар прошел, должно быть, не более двух десятков шагов, прежде чем вновь ощутил беспокойство. Углубившись в свои мысли, он с удивлением обнаружил, что вокруг него появилось множество каменных увалов в сажень высотою - сизых и бардовых, с острыми выступами и пучками черного мха. Все они имели разную форму, очертаниями напоминая непонятных зверей. От них исходила столь явственная угроза, что Светозар попытался поскорее вырваться из этого каменного круга.
   Но тут произошло то, чего он и боялся. Увалы качнулись, точно живые создания, а потом с жутким скрипом и треском сдвинулись со своего места. Они поползли на человека, ломая встающие на пути кустоши. Это было поистине устрашающее зрелище. Тяжелые махины, отбрасывая угловатые тени, катили на волхва со всех сторон, грозя размолоть его в пыль.
   Видя, что выхода нет, волхв вытянул руки и вознес молвь к небесам. Однако из уст его вырвался лишь тихий бессильный свист - слова будто растворились в пространстве. Еще одна попытка возвысить голос тоже не увенчалась успехом. Увалы же были уже совсем рядом, поглощая своим протяжным рокотом. Тогда Светозар обратил зов внутрь себя, устремил глас в потаенные хоромы сердца, призывая богов.
   "Свенты Дзяды-Сварожичи! Вмите наследку вашему! Да буди сила ваша со мною: подолу земли оберег меня!"
   Каменные громады дрогнули, точно натолкнувшись на невидимое препятствие. Они приблизились еще на пару шагов, а потом с глухим гулом остановились. Еще долго над землей катился их остывающий стон. Светозар перевел дух. Власть камней более не довлела над ним. Невольно бросив взгляд на окоем, он всего на миг увидел огромного всадника на холме, взиравшего на него оком единственного глаза. Длинные власья его доходили до пояса, тяжелый скакун с бараньими рогами бил копытом и выдувал белые клубы пара из ноздрей. В следующее мгновение эта сумрачная фигура растаяла в порыве налетевшего ветра.
   Путь был свободен. Однако борьба с Одноглазкой потребовала от волхва такого неимоверного напряжения сил, что он почувствовал нудящую тяжесть в голове и ногах. Тело не желало далее слушаться его воли. Пройдя еще несколько шагов, Светозар нашел неглубокую западину. В ней он и примостился прямо на траве, положив главу на камень. Его мгновенно сморил сон, закрутив в водовороте безликих снов.
   Спал волхв крепко, а когда открыл глаза, в висках стучало так, будто сразу несколько человек били в било. Матовое небо над головой, лохматая кайма незнаемых лесов, очертившая виднокрай. Звон родниковых струй, падающих на камни с высоты отвесных горных уступов. Но что-то во всем этом было не так. Светозар не сразу понял, в чем тут причина. Она была в нем самом. Волхв совсем непривычно ощущал сейчас свои руки и ноги. Они казались ему другими - большими, неловкими.
   Светозар приподнял голову, силясь повернуться, и обмер. Черно-бурая длинная щетина с желтыми прядями покрывала его целиком. Кисти и ступни пропали, сгладились. Теперь конечности его завершали широкие копыта. Он стал диким кабаном.
   От этого открытия его прошибла дрожь. Светозар, борясь с грузом своего нового тела, попытался подняться, но упал на бок. Он не мог встать на ноги. После второй попытки неуклюже бухнулся на четвереньки и только теперь ощутил непомерный вес своей удлинившейся головы с заостренными, торчащими кверху ушами, влажным носом с большими ноздрями и выпирающими клыками.
   "Чары Дивия, - пронеслась где-то запоздалая мысль. - Это край, в котором нельзя спать..."
   Отчаяние подкатило волной, угрожая поглотить целиком.
   "Ужель это все? Ужель до конца моих дней носить се безобразное обличье, покуда охотник-великан иль зверюга покрупнее меня не вспорет брюхо и не раздерет на части?"
   Чтобы окончательно не пасть духом, смирившись с неизбежным, Светозар решил двигаться. Он принялся раскачивать это новое, громоздкое и непокорное тело из стороны в сторону, пока не подчинил его, не заставил служить своей еще крепкой воле. Идти было трудно, однако после нескольких спотыканий волхв начал осваиваться. В конце концов, плоть есть плоть. Если дух сидит в ее логове, как в могучей твердыне, он сможет направить ее к цели. Целью же для Светозара была сейчас тропа, ведущая к травяному лугу.
   Случайно он срубил клыком отросток высокого хвоща и где-то там, под толстой и густой шкурой шевельнулось странное ликование. Светозар обнаружил, что его распирает от безграничной силы. Эта дурманящая мощь стучала в нем голосом крови, принуждала ускоряться и бить копытом, оставляя глубокие выбоины в земле. Оказывается, он мог теперь двигаться очень быстро. Так быстро, как и представить себе не мог прежде. Последние сомнения отлетели прочь, и дикий молодой зверь ринулся вперед, чтобы окунуться в гущу душистых трав. Бабочки и стрекозы испуганно разлетались, уступая дорогу шерстистому исполину, а песня ветра звучала в ушах.
   Прошло совсем немного времени, и волхв уже позабыл, кем он был прежде. Теперь ему казалось, что он родился кабаном, чтобы вот так беззаботно резвиться среди бескрайних лугов и полей. Все противоречия исчезли. Он просто отдался этому новому естеству, подчинился природному зову. А спелый, залитый солнечным златом луг так и манил его к себе. Светозар купался в его мякоти. Наслаждался объятьями гибких стеблей, ласками листьев. Играючи срубал клыками целые кустоши, украшенные шапками белых и розовых цветков. Это была невероятная радость, недоступная ему прежде. Это было ликование самой жизни - целостной, естественной и чарующе простой.
   Волхв почувствовал голод, только когда вволю покружился среди растений и примял копытами целые ворохи трав. Но это его не обеспокоило. Неведомое, подспудное чутье почти сразу направило в полесье, доносящее сладкие ароматы плодов и кореньев. Раздвигая мордой высокое былие, Светозар вдыхал здесь терпкий дух корней. Ел он с немыслимым наслаждением. Коренья, орехи, ягоды заполнили его своим соком, одарили невиданными оттенками дивного вкуса. Насытившись, волхв миновал небольшую рощу и выбрел к заводи.
   Хоть движения его и замедлились, но он не смог избежать искушения и влетел в нее с разгона, окатив бока холодными брызгами. Потом он пил, погружая морду в журчащие воды, фыркал и довольно тряс мокрой гривой на выступающем затылке. Забравшись в воду по самую холку, полежал на илистом дне и только затем выбрел к песчаной отмели. Солнце сильно палило и шерсть обсыхала почти мгновенно.
   Только сейчас, после игр на лугу, сытной трапезы и водных забав, пришло неизбежное утомление. Ощутив своим звериным нутром, что прыть его идет на убыль, Светозар просто завалился на бок, чтобы остаться лежать среди осоки и ряски под шепот колышущихся волн.
   Много ли времени он проспал, волхв не понял. Когда раскрыл глаза, солнце стояло в зените. Молнией пронзило воспоминанье обо всем, что с ним случилось. Светозар осторожно оглядел себя, однако надежда угасла сразу. Человечье обличье не вернулось. Теперь многострадальное его существо было заключено в тело громадного серо-дымчатого барса с кольцевыми пятнами и длинным хвостом.
   Светозар не спешил подниматься. Он прислушивался к себе. Волхв никогда прежде не знал, какого это - быть столь безмерно большим и сильным. Хребет его таил в себе утесную мощь, лапы словно были отлиты из самого прочного металла. Когда он, наконец, встал на них, поводя хвостом, то осознал себя подлинным хозяином всех окрестных просторов. Один лишь взгляд его заставлял испуганно улетать прочь пичуг и врассыпную разбегаться зайцев и сусликов. Однако же столь грозная эта сила соседствовала с неимоверной подвижностью туловища, способного очень быстро разгонять увенчанные острыми когтями конечности, а также с удивительной гибкостью, ловкостью и неутомимостью.
   Светозар с интересом познавал возможности своего нового существа. Теперь он мог совершать длинные прыжки, отталкиваясь от земли задними лапами, чтобы без всяких усилий перемахнуть широкий овраг или запрыгнуть на взгорок. Он будто перестал видеть перед собой препятствия. Выполнял каскады скачков и вращений на песке, проносился вдоль береговой кромки быстрее ветра, взмывал на гребни холмов. Ярь кипела и бурлила в нем неисчерпаемым огнем.
   Все более увлекаясь уменьями своей дивной звериной плоти, волхв достиг нескольких разрозненных деревьев и, упиваясь клекотом мощи, обрушил на них удары тяжелых лап. Острые, будто выточенные из стали когти рассекли древесину и заставили дерева ныть, скрипеть и раскачиваться. Светозар не останавливался. В долю мгновений он измочалил плотные прежде стволы, превратив в сырую труху облегающую их кору. Это было настоящее торжество безудержной природной стихии. Когти вонзались все глубже, но он не умерил натиска, пока не раскрошил на куски самые большие сучковатые ветки.
   Только после этого с удовлетворением повернул в сторону голубеющих за песчаниками гор, ступая мерным шагом властителя лесов и полей. Все ближе гремели родниковые струи, все холоднее становился воздух. Светозар вдруг с удивлением обнаружил, что совершенно утратил желание освободиться от чужого обличья. Он принял дарованное ему естество, он вошел в русло перемен, став частью их нескончаемого потока.
   В конце концов, что есть жизнь? Неостановимая череда преобразований и зановлений вещей, не меняющихся в основе. Камень распадается на осколки и становится землей, на которой прорастают зеленые травы. Лепесток цветка, оторванный и подброшенный ветром, обращается в белокрылого мотылька. Желудь дуба, упавший в бурлящий под ним ручей, несется в стремнине до тех пор, пока не всплывет над гребнем воды серебристой рыбой с алыми плавниками. Сухой облетевший лист, съежившись комком, уползает в кусты жуком-ползуком.
   Сколь бы непостоянен не был облик вещи, заключающей в своем нутре семя жизни, он всегда остается самим собой. Зерна явлений всегда неизменны. А обличье, повинуясь искону Всемирья, будет вновь и вновь рассыпаться на сколки и ворохи неузнаваемых форм, но лишь для того, чтобы собраться в новые причудливые узоры. Расцветки и огранка вещей не ущемляют бьющийся внутри росток сути. Суть - само постоянство, сама вечность. Она - оттиск божественного огня, частица неувядающей Прави, отзвук предвечного гласа истины, что превосходит все имена и названия.
   Можно ли что-то потерять, когда ты постоянен? Можно ли погасить пламенеющий в каждой форме уголек бытия, если он - бессмертен, вневременен, подлинен и совершенен в самой своей природе? Так же бессмертен, как безвидная пряжа воздуха, бездонность глубоких вод, тепло солнечного диска и мерцание спокойной луны...
   Должно быть, опьяненный сознанием сей поразительной целостности, Светозар вновь уснул, завернувшись в одеяло листвы. Когда же проснулся - не спешил узнавать свою новую ипостась. За минувшее время он понял немало и был благодарен миру за ниспосланные ему откровения. Судьба же его переменчивой плоти давно перестала волновать волхва. Свершилось главное. Пройдя через цепь невиданных превращений, он отбросил последние отголоски привязанности к той бренной и шаткой оболочке, которая зовется телом. Светозар ведал лишь, что дух его, витающий меж мирами, нерушим. Теперь ему было все равно, в кого воплощаться. Человек, зверь, птица - какая разница?
   Потому, когда волхв ощутил покрывающее его остов плотное оперение, только улыбнулся про себя. А потом улыбнулся снова, представив, как может улыбаться птица. Он уже чувствовал, как вытянулась вся его лицевая часть, удлинилась, отвердела. Она превратилась в широкий, загибающийся книзу острым крюком клюв. Теперь лапы его были оперены до самых пальцев, а когти, прочные, будто железные клещи, превосходили по своей цепкости все то, что Светозар мог себе представить прежде.
   Волхв шевельнулся, приводя в движение свою новую пернатую стать. За спиной сразу заныли большие крылья, которые хотелось расправить. Пришлось встряхнуться несколько раз, прежде чем тело приняло устойчивое положение. Распределять вес птичьего существа, опираясь о землю только двумя лапами и не заваливаться ни назад, ни в бок под тяжестью хвоста и крыл для Светозара было пока непривычно. Наконец он справился с этой задачей, вцепившись когтями в твердую почву между двух каменных увалов. Голова вскинулась над массивными дугами крыльев.
   Волхв озирал окрестности. Он видел воздымающиеся со всех сторон горные отроги, вершины которых пушились от сосновых перелесков и облачной паутинки. Неожиданно Светозар поймал себя на том, что способен рассмотреть не только ветви, но даже листья самых удаленных дерев. Все более поражаясь столь удивительной зоркости, он проницал отвесные склоны до самого их подножья, он видел мелкие сколы камней, кусочки мха, мышей, шевелящих тонкими усиками на дне глубоких пропастей меж сизых хребтов. Пространство сделалось доступным для его взора во всех своих деталях.
   Светозар ощутил желание запрокинуть голову выше, к лазоревым небесам, и исторгнуть из самых глубин своего орлиного нутра протяжный клич. Эхо далеко разнесло его среди горных теснин. Клич этот стал песнью его новообретенного существа, запевом свободной птицы, над которой уже не властна тяга земли.
   Приноровившись к своим массивным крыльям, волхв, слегка раскачиваясь, подступил к обрыву. В нем не было и тени сомнений. Оттолкнувшись от скользких камней как можно сильнее, он взмыл ввысь - к облакам, к солнцу, к безграничному простору Золотой Сварги. Однако же удержать себя в пустом пространстве оказалось куда сложнее, чем он думал. Тело, судорожно забарахтавшись в сиреневых разводах, которые просто выталкивали его из себя, почти сразу поникло и постремилось вниз. Его неуклонно влекло к земле. Светозар не сдавался. Он пытался бороться с пространством, овладеть его бесформенной сущностью, но от этого делалось только хуже. Он падал. Небо не принимало его в себя, а камнем сбивало в ощеренный зев глубокой пропасти.
   "Слишком много усилий", - мелькнула мысль.
   В этот миг, когда уставшие от бессильных взмахов крылья волхва повисли, а тело перевернулось головой вниз, уже встречая несущиеся навстречу валуны и щебневые осколки обрыва, налетел порыв сырого ветра. Он был очень силен и даже раскрутил Светозара вокруг себя, однако волхву каким-то чудом удалось его оседлать. Уловив густоту и плотность потока, он вошел с ним в один лад, вновь распластав крылья. А когда приспособился к движенью ветряного волчка, сумел найти в нем опору. Дальше было проще. Воздух вне сомненья являлся стихией своенравной, но подчинить его мог тот, кто умел соотносить с ним свой дух и свою волю.
   Светозар сроднился с пространством, познал естество неба и смог стать с ним одним целым. Теперь он наслаждался полетом, не страшась падения. Он парил средь колышущихся волн воздушного моря: то забираясь в самую гущу белых облаков, где было еще холоднее, то чуть снижаясь к теплу и начиная кружиться над зубчатыми пиками гор, ручьями и озерами, зелеными лугами и округлыми долинами. В самой вышине свод небес точно давил ему на плечи, а вот под облаками летать было одно удовольствие. Волхв изучал проносящиеся под ним рощицы и дубравы, холмы и тропы с перепуганными косулями, что бежали со всех ног, поднимая пыль.
   Земь с высоты орлиного полета выглядела маленькой, совсем не настоящей. Светозар разглядывал ее очень внимательно. Сейчас, когда от взгляда его ничто не могло укрыться, он запоминал расположение темных лесов, горных цепей и многочисленных водоемов загадочного края Волотов, оставаясь недосягаемым для его обитателей и хозяев. Волхв уже вполне обучился не только менять направление своего полета и его высоту, но даже двигаться навстречу ветру - лоб в лоб, не теряя равновесия.
   Как же это было прекрасно! Ощущать небесную твердь Богомирья всем своим телом, дышать в унисон с облаками, солнцем и ветряными струями. Сполна познав полноту и богатство воздушного края, Светозар принял решение приземлиться. Теперь он устремился к светло-зеленой, с изумрудным отливом полянке, обрамленной венцом пышных дерев, в середине которой угадывалось деревянное строение с двумя треугольными крышами.
   Разгоняя широкими крылами облачные клочья на своем пути, волхв снижался, пронзая клювом многородные слои небес. Воздух над землей был совсем теплым, пряным и сладким на вкус. Вот уже замелькали приближающиеся деревья, а водотоки и косогоры на отшибах сделались нечеткими и дрожащими. Травы и разноцветье поляны готовы были принять в себя покорителя воздушных просторов. Однако соприкосновенье с ними вышло нежданным - слишком скорым и жестким. Вдоволь познав невесомость и полноту чарующей Сварги, Светозар совсем позабыл о могучей тверди Земли-Матушки. Ударившись об нее, он лишился чувств. Пред тем, как белый свет померк в его очах, успел лишь различить совсем неподалеку резные столбы расписной избы с фигурными коньками.
  
   Глава 14. Торг.
  
   Во дворе роскошного дома Флавия Лупицина, украшенного колоннадами и мраморными статуями, остановился взмыленный всадник. По рыжим волосам и бороде в нем можно было узнать гота, ростом же он превосходил выскочивших ему навстречу слуг, одетых в желтые рубахи с синей вышивкой, на целую голову.
   - К префекту Лупицину! - провозгласил гот басом, спрыгивая с коня.
   Охранник в кольчуге с длинными рукавами, опоясанный перевязью с крупными квадратными бляхами, молча протянул руку, указывая на меч воина. Тот на миг задумался, потом с горькой усмешкой качнул головой и отстегнул меч.
   - Не зря боится, - пробормотал он себе под нос. - Знает, чем дело пахнет.
   Оставшись без оружия, гот взбежал по лестнице на верхний ярус, пол которого был выложен мраморной плиткой, а сводчатый потолок возносил высоко над головой балки с накладками из слоновой кости. Префект, облаченный в пурпурную одежду, расшитую золотыми листьями, возлежал на длинном ложе перед столом, три высокие ножки которого имели форму крылатых львов. После купания он был поглощен утренней трапезой. Темнокожий раб с литыми браслетами на руках наливал ему вино в высокий кубок, две девушки в ярких оранжевых покрывалах расставляли блюда, среди которых гот рассмотрел жареного каплана и какую-то рыбу в белом мучном соусе. Все плиты вокруг ложа и стола пестрели разбросанными листьями мирта и лепестками цветов.
   - Что себе позволяют твои люди? - заговорил гот возмущенным тоном, решительно приближаясь к префекту.
   - Кто ты такой? - Лупицин удивленно привстал на подушках, сделав прислуге знак удалиться.
   - Я посланник моего короля Фритигерна, - слегка склонил голову великан. - Мое имя - Вилигунд.
   - И чем же твой король недоволен? - префект медленно поднялся, вдевая ноги в сандалии, и шагнул навстречу гостю. Было очевидно, что он сделал это не из вежливости, а из-за внезапно охватившего его волнения. - Разве вы не получили безопасного убежища на землях Рима? Разве мы не предоставили вам плодородные пашни провинции Фракия? Чего вы еще хотите от нас?
   - Было уговорено, - набычившись, напомнил Вилигунд, - что вы предоставляете нам еще и жалование за охрану вашей границы. Жалования мы в глаза не видели. И что теперь предлагает нам префект? Продаваться в рабство самим, чтобы прокормиться? Почему твои люди ездят по нашим селениям и скупают наших детей, уверяя, что спасают их от голодной смерти? Почему нас не пускают в города, чтобы выменять провизию у ваших граждан?
   - Друг мой, - теряя терпение, произнес Лупицин, - в чем ты меня обвиняешь? У вас есть земля - берите ее, трудитесь на ней и кормите себя сами! Кто виноват, что вы разучились работать и умеете только требовать или брать силой?
   Вилигунд почувствовал, что глаза у него наливаются кровью, однако неимоверным усилием воли сдержался.
   - Мы пришли посреди зимы, когда полевые работы или давно закончились - или еще не начинались. Что мы могли сделать? У нас не было запасов, а скотины осталось слишком мало - мы прибыли почти нищими, надеясь на вас, как на друзей, на которых мы всегда равнялись. Но что мы видим? Как вы приняли нас?
   - Благодари за это вашего верховного короля, Атанариха, бросившего наши войска в разгар битвы, - Лупицин говорил спокойно, однако в голосе его чувствовалась брезгливость. - Впрочем, я слышал, вас он тоже бросил...
   Вилигунд поднял руку со сжатым кулаком - и медленно опустил ее, положив на рукоять меча. Префект оценил угрозу.
   - Послушай, друг мой, - он настороженно бросил взгляд по сторонам, прикидывая пути возможного отступления и проверяя, далеко ли охрана, - не будем ссориться. В чем-то виноваты мы, в чем-то вы. Вы равнялись на нас - так ты сказал. Но ты позабыл, что к своему нынешнему могуществу мы шли много веков и поколений, превозмогая войны, смуты и другие бесчисленные испытания судьбы. На тяжбах, которые одолел Рим, построено его величие, на них, как на фундаменте вознеслось само здание Империи. Вы же хотите получить все и сразу. Так не бывает. Если мы можем вам помочь - мы всегда готовы это сделать. Пусть ваши вожди прибудут к нам, и мы в спокойной обстановке за кубком вина обсудим, у кого какие взаимные претензии. Если же вы будете только обвинять, ничем хорошим это не закончится. Так и передай своему королю.
   Вилигунд готов был уйти, однако задержался, вспомнив о коварстве римлян.
   - А что будет залогом того, что мой король придет и уйдет беспрепятственно?
   Префект нахмурился:
   - Ты не веришь мне или боишься? Мне говорили, что готы - бесстрашные люди.
   - После всего произошедшего мы вынуждены опасаться, - краснея, пробурчал Вилигунд. - Я бы хотел, чтобы на время переговоров несколько римских патрициев прибыли в наш стан.
   - Это не переговоры, а дружеская беседа, - возразил Лупицин. - Или вы перестали считать себя нашими союзниками и решили, что мы теперь враги?
   Вилигунд посмотрел в глаза префекту.
   - Если это дружеская беседа - отчего бы вам не явиться для нее к нам в лагерь? Если же вы замыслили недоброе - нам точно незачем приходить сюда. Разве не так?
   Лупицин развел руками, изображая разочарование.
   - Приходите в таком количестве, в каком сочтете нужным, чтобы не бояться за свою жизнь. Я и не подозревал, что готы столь трусливы!
   Вилигунд вспыхнул, стиснув кулаки:
   - Если бы я не был у тебя в гостях!.. Ты бы ответил мне за свои слова.
   - К чему обижаться на правду? - возразил Лупицин. - Либо я прав, и тогда тебе незачем мне мстить. Либо я неправ - тогда докажи мне это, и я первым принесу тебе свои извинения!
   - Нужны мне твои извинения, - проворчал гот. - Мы придем, на второй день, к вечеру. Жди нас, префект!
   - Непременно, - слегка нагнул голову Лупицин, скрывая от собеседника свои ярко блеснувшие глаза.
   На просторном дворе дома-усадьбы гот увидел нескольких только что прибывших всадников. Судя по их плащам из дорогой ткани с вышивкой, это были знатные римляне.
   - Клементий! - обратился один из гостей к своему товарищу. - Посмотри, похоже, наш префект решил договориться с варварами за нашей спиной!
   Вилигунд резко повернулся к говорившему.
   - Клянусь Донаром, проще ветру одолеть скалу, чем вашему префекту договориться с теми, кого вы зовете варварами!
   - Неужели вы не нашли общего языка? - со скрытой насмешкой спросил сухощавый римлянин, которого называли Клементием. - Я слышал, Лупицин очень способен к разным варварским наречиям.
   Вилигунд почувствовал, что снова краснеет. У римлян ему все время казалось, что эти люди, в своей беспредельной спеси похожие на надутых индюков, намеренно изъясняются иносказательно, дабы скрыть смысл своих слов. Даже когда они говорили на его родном языке, гигант не был уверен в том, что правильно понимал то, что слышало его ухо. Похоже, римлянам просто нравилось задевать и дразнить людей, называемых ими варварами. Даже в самой безобидной фразе, обращенной к ним, у них всегда присутствовала издевка.
   - Я не обладаю талантами вашего приятеля, - нашелся Вилигунд, - но ваш язык разобрать могу. И клянусь громом, никакой заносчивый римлянин не будет указывать свободному готу, что тот должен делать, а что - нет!
   - О! - Клементий с улыбкой повернулся к своим спутникам. - Теперь ты слышишь, Квинт Массилий, сколь свободолюбивы эти дикари! Совсем как наши гордые предки в годы Республики, смеявшиеся в лицо правителям всех иноземных держав. Быть может, наш Помпилий Скавр был в чем-то прав и лучше дружить с ними, нежели враждовать...
   Вилигунд, пройдя мимо фонтана и каменных фигур людей с козлиными головами, почти приблизился к конюшне, но оброненное Клементием имя заставило его задержать шаг.
   - О каком Скавре ты говоришь? - спросил он, обернувшись. - Я знал одного человека, называвшего себя так. Когда-то он был командиром вашего легиона и нашел пристанище при дворе моего вождя... Клянусь мечом Тиваза, это был лучший римлянин, которого доводилось видеть моим глазам. Лучший из всей вашей породы.
   - Тит Помпилий Скавр? - брови Клементия высоко взлетели.
   - Кажется, так его звали, - наморщил лоб Вилигунд.
   Римляне переглянулись.
   - Варвар прав, - заметил один из них. - Скавр долго жил среди готов. Должно быть, он и правда его знает.
   - Помпилий Скавр был и остается моим другом, - произнес Клементий, качая головой. - Я был бы рад любой вести о нем, так как его судьба мне не безразлична. И я рад встретить человека, который столь хорошо о нем отзывается.
   - О его нынешней судьбе мне неизвестно, - проговорил Вилигунд. - Наши пути давно разошлись и теперь он, боюсь, не друг, а враг мне... Однако память о нашем знакомстве и крепкой воинской дружбе заставляет меня просить богов, чтобы мы никогда не встречались в бою.
   - Что ж, - задумчиво произнес Клементий. - Мне бы тоже хотелось на это надеяться...
   Внезапно он изменил тему разговора.
   - Позволь мне узнать, что привело тебя к Флавию Лупицину? Быть может, я окажу тебе помощь советом.
   - Нам обещали хлеб и жалование, а вместо этого люди префекта отбирают у нас последнее под залог муки и масла! Многие вынуждены продавать даже родных детей! Не могу сказать, что такое поведение заставляет меня думать хорошо о вашем префекте.
   - Ну, жадностью Лупицин прославился еще со времен службы в Британии, - заметил Квинт Массилий. - С тех пор все не может остановиться, во всем ищет для себя выгоду.
   Однако римляне, казалось, были озабочены словами гота.
   - Мы стоим на страже порядка и благополучия в Мезии и Фракии, - продолжал Массилий, - а потому не хотим портить отношения с союзниками. Вражда между нами не нужна никому, тем более на пороге большой войны с персами...
   - Именно так, - поддержал его Клементий. - А потому готовы отправиться с тобой прямо сейчас, чтобы своими глазами убедиться в положении дел и доложить обо всем префекту. Мы найдем способ уладить возникшие недоразумения.
   Вилигунд согласился.
   - Наконец-то глаза мои видят достойных римлян! - одобрительно проворчал он. - Если вы не боитесь растрясти свои кости от быстрой скачки, то едем немедленно!
   Римляне снисходительно переглянулись и вновь забрались в седла.
   Выехав за ворота усадьбы, кавалькада тронулась по большой мощеной дороге, минуя городские кварталы Маркианополя. Когда серые стены и башни города остались позади, Вилигунд перевел дух. Он ехал первым, чуть оторвавшись от своих спутников. После духоты каменных строений и непривычных ему запахов ароматических масел дома префекта он с наслаждением вдыхал напитанный ветром воздух полей. Однако звуки разговора за его спиной заставили гиганта немного приструнить своего горячего скакуна.
   - Если варвары столь свободолюбивы, - вполголоса говорил Квинт Массилий с какой-то ленивой насмешкой, - то есть ли смысл для нас держать их на своей территории? Не лучше ли будет выдворить их обратно за реку, чтобы они решали там свои варварские проблемы? Раз они не хотят подчиняться нашим законам, не хотят трудиться на благо Рима - с какой стати мы должны им помогать? Издержки наших легатов, конечно, случаются, но я не стал бы столь рьяно обвинять их в нечистоплотности, как делает этот германец.
   Вилигунд резко обернулся, стиснув зубы, однако его поторопился упредить Клементий:
   - Прежде всего, они оберегают наши границы от гораздо более страшного врага, - сказал он громко и успокаивающе. - Если готы приняли нашу культуру, а некоторые из них даже знают наш язык, то народы, живущие за их владениями, лишены даже налета цивилизованности. Вспомни варвара, которого привозил Скавр. Он не мог выговорить ни единого слова на божественном языке Горация, он не понимал красоты наших храмов и дворцов, а лишь стремился скорее возвратиться в свои непроходимые леса и болота. Если бы дать ему волю, он и на месте Рима и Константинополя вырастил бы глухую чащобу, в которой жил бы вместе с кабанами и оленями, чувствуя себя, как дома.
   - Кажется, нам повезло, что мы не вняли уговорам Скавра и поддержали готов, - согласился Юний Анций, самый младший из римских спутников Вилигунда. Гот вновь отвернулся, погоняя коня и глядя на мелькающие вдоль дороги маслины. В голову его приходили невеселые мысли.
   Те, что ехали позади него, показались ему достойными римлянами. Но они обсуждали его соотечественников, ровно как и их врагов - лишь с точки зрения их полезности Риму. Вилигунд понимал, что сами готы всегда рассматривали все соседние народы, как своих будущих данников, как источник добычи и способ улучшения военного мастерства в походах на них. Однако сейчас, когда точно такую же мерку применили к нему самому и его сородичам, гигант почувствовал себя уязвленным. Невольно вспомнился Скавр. В одной из их встреч он с убежденностью повествовал о том, что нашел у северных варваров нечто такое, что было недоступно ни римлянам, ни германцам. Скавр пытался объяснить ему, что вольные жители северного края воспринимали себя частью окружающего мира, но точно такой же частью считали и другие племена и народы, не выделяя себя из их числа. Еще они полагали, что у всего живого есть его исконное место, и нужно лишь найти его. Это место существовало не ради благополучия горстки римлян, не ради охраны границ дряхлеющей империи. Это было естественное, природное место, дарованное каждому существу по праву рождения. Это была нить, вплетаемая каждым живым созданием в обширное полотно мира и создающая свой непохожий ни на что рисунок. Что-то еще в этом духе говорил тогда Скавр...
   - Скавр все желал вернуть времена, когда мы, потомки Ромула, своим трудом добывали плоды земли, сами защищали ее от врагов и сами строили свои жилища, не считали свой город центром мира, - слова Клементия оказались удивительно созвучны мыслям Вилигунда. - Мы слишком привыкли использовать для этого других, подавляя соседей своим влиянием или подкупая золотом. От ненужных мы легко избавляемся, нужных - одаряем титулом друзей, но держим на крепкой привязи... Похоже, в его речах есть справедливость...
   - К чему ты говоришь это? - с неожиданным вызовом и запальчивостью отозвался Юний Анций. - Или ты усомнился в том, что Великий Рим есть абсолютная ценность? Непреходящая надмирная Идея, облагораживающая человечество? Мы, римляне - носители этой идеи, перед которой надлежит преклоняться варварским народам и племенам. Они не могут постичь ее смысла, не в силах дотянуться до ее мудрости и всеохватности. А ты предлагаешь нам теперь лебезить перед ними и умиротворять их для того, чтобы они нас не трогали?
   - Я говорил о другом, - покачал головой Клементий. - Человек рождается, живет, достигает мудрости, потом старится и умирает. Иногда он заводит семью и продолжает свой род, иногда боги лишают его этой доли. Но так существуют все люди во всех племенах и народах, разница лишь в том, кому они служат. Мы всегда служили Риму, и это стало нам столь привычно, что мы решили, будто цель всех остальных народов - также служить ему. Однако Скавр говорит, что у каждого народа может быть свой путь и свое предназначение, более высокое, нежели земная жизнь.
   - Ты напомнил мне сейчас тех проповедников из числа крестопоклонников, которые ввергли Империю в пучину упадка и увядания, - жестко упрекнул Квинт Массилий. - Пока человек заботится о своей душе и служит высшим силам - враги захватывают его землю и убивают его детей.
   - Август совершил великую ошибку, приняв чужую веру, - согласился Клементий, - она лишила нас связи с нашими предками и былой силы, заключенной в их наследии. Однако для некоторых и этот путь может оказаться подлинным. Я видел под Артагерсом, как центурия солдат-христиан сражалась до последнего человека, окруженная превосходящей конницей персов, но ни один из них не сдался и не бежал с поля боя. Да, все мы должны служить процветанию и благу Империи - но разве готы должны служить тому же?
   - Твои слова кажутся мне странными, - удивился Массилий. - Какое нам за дело до того, что думают варвары? Они могут считать как угодно, наша же задача - заставить их служить нашим интересам, а не придуманному ими самими божественному пути!
   Вилигунд резко натянул поводья коня.
   - Пусть со мной поедет один Клементий, - он решительно указал на старшего из своих спутников. - Остальные будут лишними в нашем стане.
   Виски великана побагровели, однако он старался сохранять спокойствие.
   - Мои слова чем-то тебя оскорбили? - в голосе Массилия прозвучало недоумение. - Прости, друг варвар, я вовсе не собирался с тобой ссориться, - он протянул готу руку.
   Неимоверным усилием воли Вилигунд сдержал себя и пожал предплечье римлянина.
   - Надеюсь, когда времена изменятся, а вы и ваш город окажетесь в таком же положении, как мы теперь - вы сумеете избежать подобного унижения, - проговорил он. - Пусть ваши боги оберегают вас от этой чаши, ибо может ли быть что-то более тяжелое под небесами, чем когда победители решают твою судьбу, оценивая, пригодишься ты им еще или лучше сразу лишить тебя жизни?
   Клементий посмотрел на гота с участием.
   - Как получилось, что ваш народ дошел до этой черты?
   - Это превыше нашего разумения, - склонил голову Вилигунд. - Как видно, тут сошлись столь могучие божественные силы, что мы могли только наблюдать за их борьбой, не имея возможности на нее повлиять. Некоторые пытались вмешаться и немедленно пали, а гибель смельчаков объяснила уцелевшим, что человеческая воля тут бессильна.
   - Опять сказания о битвах богов! - возмутился Юний Анций. - Не кажется ли тебе, что все гораздо проще и вы просто оправдываете свою трусость?
   Вилигунд заскрипел зубами и стиснул рукоять меча.
   - Кто сомневается в моей смелости, может прямо сейчас выйти против меня: один на один или все втроем. Испытайте меня! А те, кто знает, как помочь нашей беде - пусть отправятся на север, где сейчас решаются судьбы нашей земли, и попробуют остановить поступь черных всадников - посланцев рока! Если Империя способна на это - мы преклоним перед ней колени и обязуемся стеречь ваши границы до скончания века.
   - У нас слишком много свидетельств того, что между Свевским Морем, Гипанисом и Борисфеном творится что-то невиданное, чтобы мы могли не доверять им, - Клементий сжал плечо своего юного спутника. - Дальние лесные племена вышли из своих чащоб и напали на своих соседей. Рушатся старые союзы и никто не рискует заключать союзы новые. И страх, и смерть расползаются по запустевшим землям. Нет, должно быть, гот прав, - произнес он уже себе под нос.
   Клементий сделал знак, и Вилигунд, тряхнув поводьями, вновь поскакал впереди отряда.
   К вечеру путники достигли заставы на дороге, за которой начинались владения, занятые готами. Молодой фракиец в льняном доспехе и сферическом шлеме, обвязывающим его подбородок кожаными ремнями, неприязненно покосился на Вилигунда.
   - Я не советовал бы благородным господам пересекать эту границу, - сказал он римлянам. - Шайки готов бродят по всей округе, занимаясь разбоем.
   - Открывай! - распорядился Клементий невозмутимо.
   Воин распахнул заскрипевшие створки ворот в длинной цепи просмоленного бревенчатого палисада с двумя караульными башенками, из которых пахнуло ветчиной и сыром. За укреплением простирались серые поля.
   Спутники Вилигунда вступили в некогда благодатный край Нижней Фракии. Однако вид, открывшийся им, оказался удручающим. Только что закончилась зима, земля лежала голой, редкие рощи поднимали к небу корявые пустые ветви. Не было ни птиц, ни зверей. И главное - никого из людей. Деревни стояли брошенными. По дорогам не тянулись возы, не проносились всадники.
   Массилий смерил Вилигунда суровым взглядом, но ничего не сказал, лишь крепче сомкнув свои тонкие сухие губы. Клементий излил чувства в горестном вздохе:
   - Увядание и печаль воцарились в краю, столь восхищавшем некогда Овидия. Будь жив великий поэт, он написал бы сейчас что-то еще более горестное, чем свои "Скорбные Элегии". Как вы смогли привести к такому упадку эти земли?
   - Мы привели? - удивился и возмутился гот. - Ты считаешь, что нам нужно было самим умереть с голоду?
   Римлянин не ответил, лишь уныло покачав головой.
   Однако через некоторое время до слуха всадников донесли голоса с окраины одной из заброшенных деревень. Подъехав ближе, они увидели у ветхого дома с соломенной крышей повозку, окруженную пятью кавалеристами в кольчугах с зубчатыми рукавами, надетыми поверх красных рубах, и в шлемах с длинными назатыльниками. Возле двери кричала заплаканная женщина. Она пыталась удержать за руку мальчика, которого упорно тянул к себе человек в сиреневом долматике, похожий на купца.
   - Не отчаивайся, женщина! По крайней мере, он не умрет от голода. Тридцати денариев, я думаю, будет довольно за такого тощего раба.
   Женщина вновь разразилась рыданиями. Вилигунд стиснул пальцы на рукояти меча, однако Клементий удержал его взглядом.
   - По мне, лучше умереть с голоду, чем быть рабом, - горделиво отчеканил Юний Анций. - Главное для человека - сохранить свое достоинство.
   - Я тоже надеюсь, что мой сын в случае необходимости предпочтет смерть рабству, - проворчал Вилигунд.
   - Эй, торговец! - Климентий вдруг повелительно окликнул человека в долматике. - Верни ребенка матери.
   Купец заморгал, собираясь что-то возразить, но умолк на полуслове, догадавшись, что имеет дело со знатным патрицием.
   - Возьми! - Клементий достал из подкладки плаща несколько монет и протянул женщине. - Здесь десять денариев. Они помогут тебе избежать нужды в ближайшие дни.
   И сделав знак остальным, он подстегнул коня, возвращаясь на дорогу.
   - Ты каждого встречного теперь будешь выкупать за десять денариев? - осведомился с насмешкой Квинт Массилий.
   - Пока мы встретили лишь одного, - возразил Клементий. - А раз встретили - значит, в том есть какой-то смысл и скрытое послание. Я не мог не вмешаться.
   Вилигунд одобрительно хмыкнул.
   Всадники тронулись дальше. Всего пару раз где-то на горизонте промелькнули конные силуэты. В остальном до самого стана готского короля они не видели людей. Большой лагерь, со всех сторон окруженный высокими повозками, вскоре предстал перед римлянами на широкой равнине.
   Тут жизнь явно была более бурной. Именно сюда съезжались всадники со всех окрестных селений, привозя с собой добычу, которую им посчастливилось найти. Вождь Фритигерн, ставший в последнее время главой почти всех тервингов, пришедших на землю Рима, пытался делить ее между своими подданными.
   На границе лагеря, заполненного разноголосым говором, лошадиным ржанием и писком точильных камней, на которых суровые воины очиняли острия своих мечей, хрипло напевая под нос подобие боевых песен, римлян остановили. Четверо высоких готов в кольчугах, на плоских щитах которых был изображен свернувшийся змей с красным жалом, встали у прохода между повозок, завешенных воловьими шкурами. Направив копья в сторону всадников, они долго рассматривали их прищуренными глазами. Наконец они узнали Вилигунда и губы их под густыми и длинными усами сложились в кривые улыбки. Римлянам было позволено проехать.
   Привязав лошадей к коновязи, представлявшей собой линию вбитых в землю длинных пик, они прошли за Вилигундом в шатер конунга.
   - Давно я не принимал у себя гостей! - Фритигерн поднялся с конской попоны, на которой сидел, навстречу римлянам.
   - Приветствуем тебя, вождь готов! - сказал за всех Клементий, встречая его скупым солдатским жестом.
   Квинт Масилий и Юний Анций тоже приложили кулаки к груди.
   - Хоть я и не ждал гостей, - произнес Фритигерн, - но у меня еще найдется, чем угостить вас с дороги. Не взыщите, если мой стол не так богат, как в римских домах. Теперь готские короли питаются хуже ваших солдат.
   - В легионах дают свинину, козлятину, твердый сыр и сало, - со знанием дела отозвался Вилигунд. - А в праздники - оленье мясо и вино.
   - Увы, - усмехнулся король. - Мы можем похвастать сегодня только ячменной кашей, лепешками и козьим сыром. А вино, которое моим воинам удалось раздобыть в пригороде Салиция, так кисло, что его не станут пить даже последние бродяги в Константинополе...
   - Мы прибыли, чтобы узнать о ваших трудностях и помочь избежать бедственного положения, в котором вы оказались, - сказал Клементий.
   - Это похвально, - снова улыбнулся Фритигерн. - Гордые сыны Рима проявляют заботу о своих недостойных союзниках.
   Римляне промолчали в ответ.
   - Лупицин предлагает встречу, - сообщил Вилигунд. - Но он просит явиться к нему наших главных вождей.
   - Когда? - глаза короля взблеснули.
   - Через день, в его усадьбе в Маркианополе.
   - Что ж, - согласился Фритигерн. - Уважим префекта.
   Он снова перевел взгляд на безмолвно стоящих перед ним римлян.
   - Вы можете спокойно ходить по нашему лагерю, смотреть на все, что вам заблагорассудиться, а также беседовать с воинами и вождями. Мне нечего скрывать от Лупицина. Пусть его помощники своими глазами увидят подлинную картину вещей и доведут до его сведения, в каком положении мы оказались по его вине.
   - Благодарю тебя, вождь, - ответил Клементий.
   - Я препоручаю вас заботам Вилигунда. Он обеспечит ваш ночлег. А через сутки... - Фритигерн задумчиво рассматривал гостей, внезапно остановив взгляд на Юнии Анции. - Ты, - он ткнул в него пальцем, - поедешь вместе с нами. Остальных я попрошу дождаться нашего возвращения в лагере, - король широко улыбнулся Клементию и Массилию. - Надеюсь, наше гостеприимство не будет вам в тягость.
   Римляне вновь сделали приветственный жест и покинули шатер вождя, ничем не выдавая своих чувств.
   Вилигунд виновато повел гостей в свою палатку. Амаласвинта вышла ему навстречу:
   - Ты не сказал, что у нас будут гости!
   - Доставай запасы, - велел Вилигунд. - Надо уважить римских патрициев.
   Примчался Оларик. Несмотря на вечное чувство голода, он ничуть не утратил своего буйного нрава и только в присутствии отца старался держаться почтительно.
   - Долго еще нас будут держать взаперти? - спросил он недовольно.
   - Ты хочешь, чтобы вас выпустили на просторы Империи? - усмехнулся Клементий, присматриваясь к мальчишке.
   - Кто это, отец? - обратился Оларик к Вилигунду, шмыгнув носом.
   - Наши гости. Постарайся быть с ними повежливее. Тит Клементий Руфус и Квинт Массилий задержатся у вас, а мы с королем скоро отбываем к префекту, в Маркианополь.
   - Береги себя, - Амаласвинта с надеждой посмотрела на Вилигунда, прекрасно понимая всю бесполезность своей просьбы. Гот в очередной раз заверил ее, что будет осторожен.
   Фритигерн собрал значительный отряд всадников, еще не съевших своих коней, чтобы его посольство получилось представительнее. Большей частью здесь были ратники из дружины Рыжебородых. Вместе с королем ехал и Алавив - конунг Белых Воронов, другого тервингского рода, жившего прежде на левобережье Пирета. Вождь этот уважал боевой опыт Фритигерна и его здравомыслие, но нередко проявлял свой горячий норов и склонность к самостоятельным решениям.
   Покидая стан, король обернулся к Клементию и Массилию, вышедшим к лагерным воротам, чтобы проводить отряд.
   - Именами Вотана и Фрейи обещаю, что если мы вернемся назад невредимыми - с почетом отпущу вас домой. Поехали! - он махнул рукой, и пять десятков конников выехали на равнину.
   Заставы достигли быстро. Присутствие Юния Анция позволило готам пересечь ее без больших проблем, хотя солдаты восприняли настороженно появление столь многочисленного отряда. Одного из своих воинов Фритигерн отправил вперед в качестве посланника, чтобы предупредить Лупицина о приезде вождей.
   Префект в белоснежной тоге встречал гостей в воротах города, окруженный слугами, которые держали в руках ветви олеандра. Однако за их спинами поблескивали шишаки и гребни солдат, а на крепостных башнях Фритигерн отметил присутствие многочисленных смуглолицых лучников в синих куртках.
   - Благородные вожди! - обратился Лупицин к Фритигерну и Алавиву, безошибочно выделив их из числа других готских воинов. - К чему вам такая большая вооруженная свита? В городе вы можете чувствовать себя в полной безопасности, так как являетесь моими почетными гостями. Я желал бы, чтобы наши народы жили в вечном мире и дружбе, но беспокоюсь, что присутствие ваших воинов может напугать граждан города, вызвав ненужные недоразумения. В наших силах избежать беспорядков и случайных раздоров.
   - Что ты предлагаешь нам? - спросил король.
   - Взять с собой лишь ближайших телохранителей и проследовать в мой дом. Столы накрыты, изысканные яства ждут вас, а за вашу жизнь я ручаюсь. Слово Флавия Лупицина - закон для всей Фракии.
   Фритигерн осмотрел своих спутников.
   - Вилигунд, Сверид, за мной!
   Алавив тоже отобрал двух человек из дружины Белых Воронов. В Маркианополь готы вступили вшестером, велев остальным дожидаться их возвращения.
   Когда копыта его коня коснулись камней мостовых, Фритигерн обратился к Лупицину.
   - Я позабыл тебе сказать, префект, что двое римских граждан нашли приют в моем лагере. Их имена Квинт Массилий и Клементий Руфус. Мне бы очень не хотелось, чтобы они долго скучали в мое отсутствие, да и беседы с ними доставляют мне подлинное удовольствие.
   - Но ты ведь не откажешься отведать отменных блюд, которые приготовил в вашу честь мой лучший повар? - Лупицин сделал широкий жест. - Я привез его из Антиохии и он - настоящий знаток своего дела. Вряд ли ты пробовал павлиньи яйца и мясо морского ежа в оливковой пасте.
   - Будь по-твоему, префект, - согласился король. - Мы отобедаем в твоем доме.
   - За столом и разрешим все наши противоречия, - удовлетворенно заключил Лупицин.
   Следом за префектом и его слугами готы проследовали мимо каменных и кирпичных домов, старых портиков, складов и городской хлебопекарни. За большим садом, который рассекала поперек мощеная дорога, проглянули красные черепичные скаты усадьбы Лупицина, с верхнего яруса которой доносились звуки струнных музыкальных инструментов.
   Вилигунд погонял коня последним и с настороженностью разглядывал стеной встающие строения, оттененные деревьями и статуями. Въехав в широкий крытый двор, отверстия в крыше которого образовывали большие стропила, гигант цепким взглядом заметил за колодцем с водостоком, в который собиралась дождевая вода, и примыкающими к нему каменными постаментами с фигурами лежащих львов многочисленные человеческие тени. Сверкнули пластины панцирей и наконечники копий. Пока рабы уводили готских лошадей, к Лупицину приблизился рослый крепкоплечий человек, похожий на галла, в кольчуге из больших колец с наплечниками. На поясе его висел тяжелый меч в инкрустированных ножнах с конской прядью.
   - Это протектор моей охраны, Крисп, - объявил префект гостям. - Его люди будут обеспечивать вашу безопасность на пиру.
   Вилигунд проследил взглядом за галлом, направившимся к колодцу, и увидел, что солдаты скрылись из виду в тени деревьев. Чувствуя беспокойство, гигант наклонился к уху Фритигерна.
   - Надо бы нам тоже ввести в город наших людей. Не нравятся мне эти охранники. Они слишком хорошо вооружены и их слишком много...
   Однако король, как видно, был полностью поглощен предвкушением пира. От доносящихся из трапезной ароматов у готов, изголодавшихся за последнее время, потекли слюнки.
   - Что ты за человек! - Фритигерн качнул головой. - Дай нам спокойно поесть, а уж потом начинай ссориться с хозяином.
   Вилигунд помрачнел еще больше.
   - Римляне не следуют нашим обычаям, король, - прошептал он. - Для них поднять меч против человека, сидящего с ними за одним столом - самое обыденное дело.
   Фритигерн остановился и закусил губу. Он думал.
   - Хорошо, - наконец согласился он, - Предосторожность не помешает. Попробуй предупредить наших воинов и, если удастся, занять городские ворота.
   - Проходите, друзья мои! - Лупицин провел гостей на второй этаж, в просторный пиржественный зал, где четыреугольником были составлены длинные столы, а вокруг них - ложа с изголовьями, покрытые шелковыми подушками. Рабы принесли несколько винных сосудов, поставив их рядом с треножниками.
   - Дом Флавия Лупицина рад приветствовать почетных гостей! - возгласил префект, простирая руки. - Для вашего увеселения я пригласил танцовщиц и музыкантов, которые скрасят наш досуг.
   Пока он говорил, Вилигунд попытался как можно незаметнее скрыться из его глаз.
   Однако великан не мог просто раствориться в воздухе. В длинном коридоре, расписанном фресками, он внезапно столкнулся с Криспом.
   - Быстро же ты встал из-за стола, варвар! - галл поспешно потянулся к мечу, закрывая готу проход к лестнице. - Или от голода у вас желудки ссохлись?
   - Мне кажется, - медленно и с угрозой произнес Вилигунд, - ты ищешь ссоры.
   Крисп рассмеялся. В следующее мгновение за спиной его возникли двое солдат.
   - Ты прав, варвар! - командир охраны обернулся к своим людям, но гот только этого и ждал. Одним движением оттолкнув галла, преграждавшего ему путь - и повалив этим броском еще двоих, так и не успевших вытащить клинки - он бросился к дверному проему. Добежать до него Вилигунд не успел, так как там тоже показались солдаты, однако вовремя заметил боковой проход в соседнюю комнату.
   - Убейте его! - выкрикнул Крисп. - Выпустите ему потроха!
   Приказ этот запоздал. Вилигунд проворно проскользнул в небольшое помещение, заставленное бюстами и восковыми масками - похоже, это было какое-то домашнее святилище. Там он, недолго думая, выскочил в окно и приземлился на пышные цветники во дворе.
   Пока в доме занималась паника, а солдаты с копьями наперевес и слуги метались, мешая друг другу, он сумел добраться до ворот, закрытых на засов. Здесь дорогу гиганту попробовал преградить желтолицый привратник, однако Вилигунд одним ударом кулака сбил его на землю, а потом сбросил и засов. Оказавшись за пределами усадьбы, он со всех ног побежал через сад.
   Вилигунд торопился. Он сознавал, что если люди Лупицина оседлают коней, догнать его будет просто. Но пока готу везло. Усадьба префекта располагалась всего в четверти лиги от центральных ворот Маркианополя, и это расстояние он пролетел стрелой. Только у массивных дубовых створ, обитых железом, Вилигунд перевел дух. Ошеломленные его появлением стражники схватились за копья.
   - Эй, парни! - раскатисто гаркнул великан своим соплеменникам, дожидавшимся снаружи. - Вожди в беде! Выручайте!
   В ворота с внешней стороны грянули удары боевых топоров. Стражники, растерянно озираясь по сторонам, не знали, как им поступить. Один из них хотел подать сигнал трубы на стены и в караульные помещения, однако Вилигунд поднял ладонь.
   - Если не хотите, чтобы ваш город превратился в груду развалин, - угрожающе заявил он, - откройте ворота и впустите наших всадников!
   - Мне кажется, - возразил декурион, - он превратится в развалины, если мы впустим вас!
   - Ты хочешь проверить? В одном дне пути отсюда стоят двадцать тысяч голодных готов. Если мы не появимся в своем лагере завтра утром, уже к вечеру они придут сюда!
   - Пусть приходят, - дозволил декурион, стараясь сохранять спокойствие.
   Однако близ караульных башен стремительно начинала собираться толпа горожан. Многие неодобрительно ворчали.
   - Опять наш префект проворачивает свои дела за нашей спиной, - сетовал кто-то. - А страдать всем придется...
   Вилигунд оценил эти настроения.
   - Эй, ребята! - вновь окликнул он своих товарищей. - Скачите в лагерь и передайте, что римляне хотят лишить жизни нашего короля! Пусть дружины идут на Маркианополь.
   - Стой! - декурион принял решение. - Чтоб поглотила тебя подземная бездна ... Открывайте ворота! - он сделал знак солдатам.
   Загудели тяжелые запоры, заскрипели петли отворяемых створ. Готский конный отряд влетел в город.
   - Надо торопиться! - сказал всадникам Вилигунд.
   Один из готов уступил ему своего коня, и великан, забравшись в седло, повел отряд к дому Лупицина.
   Ворота усадьбы оказались заперты, однако из трапезной на втором ярусе дома доносились крики и шум.
   На миг в оконном проеме мелькнул Фритигерн.
   - Это ты, Вилигунд? Ты вовремя!
   - Будь проклято это злосчастное племя Хель! - выругался гигант. - А ну, ребята, подсадите меня!
   Встав на плечи всадников, подъехавших к воротам, Вилигунд приземлился на выступ дворовой кровли. Следом за ним забрался еще десяток готов. Пройдя по перемычкам и каменным карнизным выступам, они добрались до боковой стены трапезной, окрашенной белой известью. Окна были невелики, однако гигант сумел протиснуться в одно из них. Спрыгнув на пол, он обнажил меч.
   В обеденной зале шло настоящее сражение. Фритигерн, Алавив, Сверид и еще двое воинов из числа Белых Воронов отбивались от солдат Криспа. Соорудив заграждение из опрокинутых столов и прижавшись к окнам, чтобы их нельзя было окружить, готы наносили удары клинками. Помощь подоспела вовремя - все пятеро уже имели неглубокие, но кровоточащие раны. В трапезной против них бились почти полтора десятка римлян, которые, как видно, имели хорошую воинскую подготовку и опыт.
   Помощь подоспела вовремя. С появлением Вилигунда и его товарищей сила склонилась на сторону Фритигерна. Лупицин поспешил выскользнуть из залы. Следом за ним понемногу начали отступать и люди Криспа.
   - Надо уходить, король! - крикнул Вилигунд. - Скоро здесь будет весь городской гарнизон!
   - Как не вовремя, - Фритигерн скривил губы. - Мы только сели за стол! Теперь не скоро еще нам удастся поесть по-человечески.
   Он оглянулся на дружинников.
   - Заворачивайте мясо и рыбу в плащи! Возвращаемся!
   Готы не заставили себя упрашивать, сорвав с плеч накидки и замотав в них разбросанную по полу снедь.
   Выбравшись через окна, они достигли, двигаясь поверху, центральной стены усадьбы, за воротами которой их дожидались соплеменники с лошадьми.
   - Все было подстроено! - Фритигерн яростно сверкал глазами, пока отряд галопом удалялся от дома префекта. - Проклятый Юний Анций подошел к Лупицину в начале пира и что-то ему шепнул. Сразу после этого ворвались головорезы хозяина и затворили двери. Если бы не вы, мы бы долго не продержались против их мечей. Как видно, нам пришлось скрестить клинки с бойцами арены. Легионеры дерутся по-другому.
   - Что теперь, вождь? - спросил Вилигунд.
   - Прежде всего - рассчитаюсь за гостеприимство, - зловеще улыбнулся король. - Клементию и Массилию осталось жить до нашего возвращения. А там - будем поднимать народ против Рима. Довольно терпеть произвол и беззаконие.
   Отряд вихрем промчался обратно к воротам. Солдаты караульной службы, не желая вступать в стычку с готами, отступили в сторону, позволив им вырваться на открытую равнину за городом.
  
   Глава 15. За гранью времен.
  
   Когда волхв снова пришел в себя, он понял, что лежит среди зеленой травы, словно лес вытянувшейся к солнцу огромными стеблями с широкими прожилками. Это могло значить только одно. Осмотрев себя, Светозар убедился, что вновь стал человеком. Власть превращений Дивия более не довлела над ним.
   Волхв медленно поднялся на ноги, даже не зная, радоваться ему теперь или огорчаться. Всего в нескольких шагах от него возносились исполинские столбы бревенчатых хором, которые с высоты птичьего полета казались лишь небольшой избушкой. Шатроподобная кровля имела четыре изогнутых схода с резными бычьими головами. Крашенная в темно-зеленый цвет, она напоминала чешую змея.
   Отряхнувшись и собравшись с духом, Светозар направился к причудливой домине, чтобы выяснить, кто живет в этом уединенном тереме за горами, наличники окон которого украшали фигуры рогатых коней, поддевающих месяц. Пролетев по воздуху немало верст, он оказался в другом краю, об обитателях которого у него не было ни малейшего представления.
   Крыльцо, стоящее на громоздких подрубах, встретило его высокими ступенями. Как очень быстро убедился волхв, взгромоздиться на них, чтобы достичь резных дверей было делом совсем непростым. Похоже, человечья ипостась слишком мало подходила для странствий по просторам загадочного мира великанов. Немало усилий ушло и на то, чтобы отодвинуть дверные створки и проникнуть в сенницу. Там было светло и просторно.
   Светозара встретил длинный залавок, тянущийся вдоль стен и доходящий ему до груди. Над ним висело оружие: топоры, палицы, копья и булатные мечи исполинских размеров. Как видно, здесь почивали ратники. С поклоном переступив порог избы, волхв окликнул хозяев, но никто не отозвался на его приветствие. Он оказался в помещении с подволоками, подшитыми алым тесом, с печью в центре, кониками под окнами и стоящими на полу ларями. Терем был пуст, однако Светозар почувствовал, что его обитатели ушли совсем недавно. Изба еще сохраняла их тепло, их горячие животоки словно клубились над полом.
   Волхв вернулся на крыльцо, чтоб с его высоты осмотреть окружающие поляну лесные пространства. В этот миг со стороны густого хвойного бора докатился грохот, заставивший даже траву прижаться к земле. Там явно происходило что-то важное.
   Переборов мимолетную робость, Светозар решился узнать причину столь страшного шума. В сеннице он попытался снять со стены какое-либо оружие, забравшись на залавок, однако все оно оказалось для него слишком тяжелым. Пришлось идти с пустыми руками.
   Между тем грохот нарастал с каждым мгновением, и поляну, на которую спустился волхв, начали сотрясать глубокие и длинные толчки. Не мешкая более, Светозар поспешил под сень уходящих в поднебесье сосен и елей - он опасался, что дрожь земли просто собьет его с ног.
   Однако бор, в который вскоре вступил волхв, был для него еще более опасным местом. С деревьев летели тяжелые шишки, от которых нужно было уклоняться, стволы гнулись и трещали. Светозару даже пришлось заскочить в нору какого-то мелкого грызуна, чтобы не быть погребенным под ворохом посыпавшихся с высоты ветвей. Бесформенные их обломки нагородили округ целые курганы.
   Улучив момент, когда дрожь леса немного ослабла, волхв выбрался из своего укрытия и проделал еще несколько осторожных шагов. Дальше он просто упал на землю, накрывшись широкой еловой веткой, так как представившееся его взору зрелище потрясло его сильнее, чем все то, что он доселе встречал в земле Волотов. За древесными стволами качались исполинские фигуры, стучало оружие, катился вой и рык нескольких голосов. Под сводами леса разыгралась настоящая схватка великанов.
   Когда Светозар пригляделся, он различил, что некоторые из сражающихся гигантов были светлокожими, синеглазыми, с длинными заплетенными косами, выбивающимися из-под округлых шеломов. Другие - смуглоликими, с иссиня-черными прядями бесформенных волос и горящими очами - в самом их облике было что-то звериное.
   "Быть того не может, - изумился волхв. - Богатырки-Перуницы и Темные Виевичи..."
   И снова забытые дедовы сказы словно сами собой ожили перед его взором, возвернув в стародавнюю быль Земли-Матушки.
   Схватка становилась все яростнее. Топоры, молоты, палицы и клинки с обеих сторон громоздили вокруг себя тяжелые удары, высекали искры, выбивали кровь. Гулко сталкиваясь, они издавали звуки рушащейся скалы. Светозар помнил, что часть древних великанов, подобных Одноглазке и Дивию, были порождены на свет Владыкой Подземного Мира на заре времен. К ним относились и Вои-Виевичи. Тогда как другие великаны - Волоты и Волосыни, вроде могучей Златогорки, брали начало от самого Рода. В старину противостояние их никогда не прекращалось, а успех в нем был столь же переменчив, как смена дня и ночи. Свидетелем одной из сцен этой вечной борьбы и стал невольно волхв.
   Рык воителей расщеплял сосны и под корень ломал ели, скрежет металла оглушал. Взмахи же рук великанов просто закручивали воздух в ветряные свитни. Казалось, сама земля ревет от боли.
   Оценив накал сечи, Светозар решил не дожидаться ее исхода. Почти ползком он выбрался из-под завала и со всех ног кинулся прочь из леса. Волхв рассудил просто. Если победят Перуницы, то они непременно вернуться в свой терем с головами поверженных Виевичей, где он дождется их, чтобы расспросить о Святогоре. Если же возобладают смуглолицые гиганты, то оставаться в бору будет слишком опасно. Как помнил волхв из дедовых сказов, эти уродливые создания нюхом своим превосходили всех лесных зверей.
   Едва Светозар достиг опушки и вырвался из-под темени лесных сводов, позади него с громовым раскатом рухнуло большое дерево.
   "Похоже, снова повезло", - только и подумал он, удивляясь, сколь много раз ему уже удалось избежать верной погибели.
   Однако радость волхва была недолгой. Поляна, на которую он возвратился, оказалась ему незнакомой. Алые и желтые цветы, похожие на маки, устилали ее целиком, а вместо терема богатырок впереди воздымались склоны горной вершины, исходящей ослепительным светом.
   "Ужель сбился с дороги?" - мелькнула в голове Светозара досадливая мысль.
   Как бы то ни было, разбираться было поздно. Волхв не мог вернуться в лес, а потому уверенно направился вперед. С каждым его шагом сияние горы словно усиливалось. Привыкший уже ко всякого рода чудесам, Светозар почти не удивился, обнаружив, что одинокая вершина целиком состоит из золотистого янтаря.
   Чувствовать под ногами янтарную твердь было очень непривычно - ступни непроизвольно скользили и искали впадины, чтобы зацепиться, ибо тропинок здесь не существовало, а поверхность оказалась излишне гладкой. Взбираясь все выше по склону горы, волхв оглядывал редкие деревья, кустарники и мох, переливавшиеся на солнце. Решившись потрогать их рукой, он убедился, что они тоже сделаны из крепкого янтаря, как и все на этой таинственной вершине. Подобного он прежде не встречал.
   Светозар неутомимо продолжал свое восхождение, огибая самые крутые выступы и отвесы. Временами балансировать в этом блистающем, безопорном мире становилось совсем трудно, но он не сдавался и даже не делал передышки. Все изменилось, когда волхв, двигаясь по окружности горы, переместился на ее северный склон. Чудесное сияние почти сразу померкло, налетел мокрый ветер, из-под ног посыпалась янтарная крошка. Сделав еще несколько шагов, он погрузился в глубокую вязкую тень.
   "Что же такое? - подумалось Светозару. - Один склон купается в лучах солнца и безветрии, а другой скован мраком?"
   И он поспешил вернуться на светлую сторону. Здесь он чувствовал себя увереннее, несмотря на то, что местами поверхность склонов напоминала ледовую корку и на ней разъезжались ноги. Однако волхв продолжал свой терпеливый путь к вершине, стараясь находить участки с деревьями, выступами и скальными обломками, за которые можно было как-то зацепиться.
   За полосой мягкого облачного тумана Светозара внезапно остановил блеск человеческих глаз. На одном из округлых выступов сидел мальчуган годов шести в белой холщовой рубахе и грубых синих портах. Росту в нем было сажени под две. Он подпирал руками голову, неподвижно глядя вперед себя.
   - Напрасно пришел ты на Янтарную Гору, - с грустью сказал отрок Светозару. - Ты совершил ошибку, которая будет дорого тебе стоить.
   - О чем ты говоришь? - вскинул брови волхв. - И кто ты вообще такой?
   - Я - Виторад. Старец с Медового Пустыря.
   - Какой же ты старец? - не поверил ему Светозар.
   - Я забрел в эти места две седмицы тому назад. Так же, как и ты, очарованный сияньем Янтарной Горы, я возжелал взойти на ее вершину.
   - Что ж с тобой приключилось?
   - Гора эта, - веско проговорил Виторад, - обращает время вспять. Посмотри на меня. Я был совсем дряхл и едва переставлял ноги. Но я взобрался на гору и уже через час почуял в себе новые силы. Кровь взбурлила во мне, возвращая крепь тела, хотя тогда я еще не ведал причины сего. Я взгромоздился на самую вершину, обозревая поля окрест, и с замиранием сердца слушал, как оживают в дряблых членах все животоки. С каждым мигом я становился все проворнее и сильнее.
   Отрок усмехнулся.
   - Тогда в душу ко мне закрались первые догадки. Я посмотрел на свои сморщенные и желтые, словно застывший воск руки и не узнал их. Кожа разгладилась и побелела. Я оглядел себя внимательней и убедился, что помолодел на добрых двадцать лет.
   - Сколь же ты пробыл на горе? - спросил Светозар.
   - Почти целый день. Не мудрено, что я возрадовался, еще не до конца веря своей удаче. Когда я спустился с Янтарной Горы и нашел в полях озеро, чтоб поглядеть на свое отраженье, я узрел, что седина из моих волос почти пропала, а кожа натянулась. Я выглядел уже на сорок лет - могучий, статный, с ясным и зорким взглядом...
   - Что было дальше? - Светозар чувствовал в словах Виторада какой-то подвох.
   - Я воротился на свой Медовый Пустырь и зажил пуще прежнего. Охотился, рыбачил, поражаясь собственной сноровке и вернувшимся уменьям. Но я продолжал молодеть! Всего через несколько дней стал подобен двадцатилетнему юноше. Сперва меня это радовало. Я распевал песни, скакал как серна, с брега нырял в реку и плескался в холодных водах. Беда была лишь в том, что тело не прекращало меняться. Вот тут я впервые сознал, что иду к собственной гибели.
   - Ты хочешь сказать... - начал было Светозар.
   - Да, - подхватил Виторад. - Тело должно пройти все рубежи жизни. Из старости возвернуться в зрелость, из зрелости - в юность, из юности - в детство. После же оно исчезнет вовсе, без остатка. Когда я уразумел это - со всех ног кинулся назад, к Янтарной Горе.
   - Но для чего?
   - Чтоб здесь, где был положен зачин сему преображенью, сыскать тайну горы и все вернуть на свои места, как было. На вершину я залез уже ребенком. Сейчас прыти во мне еще предостаточно. Однако же ведаю - еще день, и я стану так беспомощен, что даже не сумею добыть себе пропитание, ведь я продолжаю молодеть и уменьшаться.
   - Ты не открыл тайну горы? - догадался Светозар.
   - Увы, - понурил голову Виторад. - Облазил все склоны, заглянул в каждую щель и под каждый камень - все тщетно. Разгадка так же далека от меня, как и прежде. И тебя ждет та же участь. Мы оба поплатились за свое любопытство.
   Легкое недоверие к словам Виторада еще оставалось в душе волхва. Он тихонько коснулся лица пальцами. Волосы бороды стали мягче и пушистее, кожа щек и лба - нежнее. Пропали морщинки вокруг глаз.
   - Ты молодеешь, - безжалостно объявил Виторад. - Но, в отличие от меня, у тебя еще есть время в запасе, прежде чем ты возвратишься в Ничто, и растаешь в нем без следа.
   - Сколько? - с некоторым напряжением вопросил Светозар.
   - Не меньше седмицы. Этого изрядно для того, кто имеет верную цель.
   - Ты говоришь, что обратить моложение вспять нельзя, не ведая секрета Янтарной Горы. Однако ты не сумел его найти.
   - Боюсь, я ошибся. Его нет на горе. Тебе надобно обратиться к тому, кто стоит над всеми превращеньями нашего края.
   - Кто ж он такой?
   - Князь Святогор. Только он властен вызволить тебя из этой беды. Если б я мог, я бы и сам отправился к нему на поклон. Однако слишком поздно.
   Волхв вздрогнул, услышав имя владыки Волотов.
   - Но где искать Святогора?
   - За Железными Горами, за Курчавыми Долами, за Золотым Болотом и Ласточкиной Заводью. Ступай на полудень.
   И Виторад указал рукой в сторону темнеющего горного хребта на окоеме.
   - Как же ты? - Светозар оглядел его с головы до ног.
   - Я пожил довольно на Белом Свете. Потому приму свою долю такой, какую заслужил. А ты - ступай, ибо время дорого. Не повтори моей ошибки - сыщи премогутного князя. На него вся твоя надежа.
   Волхв поблагодарил Виторада и, скрепя сердце, покинул его, начав спускаться с Янтарной Горы.
   Просторы земель, расстилавшиеся перед Светозаром, по-прежнему завораживали его. Они вновь и вновь заставляли его чувствовать себя крошечной букашкой в море неизведанного. Однако теряться и робеть теперь было нельзя.
   Первой преградой на пути волхва встали горные кручи. Взбираясь на них, он воочию убедился, что состояли они из самого прочного железа, отдающегося гулом под каждым его шагом. Железные горы охали и сопели, точно одно большое существо. Иногда до Светозара доносились отголоски неясных слов и вздохи. Но он не сбавлял шаг.
   Разглядывая самые большие пики, волхв отмечал их затейливую форму. Одни были подобны простертым ввысь человечьим рукам, другие - пучеглазым совам, третьи - петушиным головам с волнистыми хохлами, четвертые - заостренным крышам хоромин. Через несколько шагов Светозар нашел объяснение необычным звукам гор. В чреве их явственно угадывался стук множества молотов. Вся гряда гудела, словно одна большая кузница, а сокрытые от посторонних взоров ковали ни на миг не прекращали своей работы. У одного из склонов волхв даже отыскал расщелину, из которой поднимался густой едкий дым от раскаленного горна.
   Светозар не стал здесь задерживаться, поспешив спуститься в долину. Почти сразу, у горного подножия, его приветствовал своим звонким журчанием ручей, бьющий прямо из-под земли. А чуть подалее возносилось ввысь единственное в долине древо с густо топорщащейся сиреневой кроной.
   От ручья исходил бодрящий дух, и волхв смекнул, что это самый настоящий медовый нектар. Сладкий аромат так и витал в воздухе, однако Светозар не решился отведать сего дивного угощения. Его внимание уже привлекло древо, в ветвях которого несколько ярко-рыжих белок грызли орехи. Ворохи скорлупок были густо просыпаны меж древесных корней. Волхв, склонившись над ними и положив одну на ладонь, удостоверился, что все они из чистого злата.
   "Видать, чудотворное место", - отметил он про себя.
   Впрочем, нужно было идти дальше без лишнего промедления. Светозар ощущал, что тело его становится легче, зрел, что кисти рук белеют, а власья бороды исчезают с подбородка и щек. Он неуклонно молодел.
   Курчавый Дол, поросший разномастным былием, приветствовал его тишиной. Не было слышно ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Однако то, что увидел волхв уже через несколько шагов, заставило его сердце учащенно забиться в груди. В разных местах долины громадными холмами выступали белые, с синими крапинами птичьи яйца саженей трех в высоту.
   "Что ж за детеныши тут народились?" - тень тревоги коснулась лица Светозара.
   Что-то подсказало ему, что он в большой опасности, избегнуть которой сможет, если как можно скорее пересечет полотно дола и укроется в камышовых зарослях близ Золотого Болота. В подтверждение этой мысли на одном из гигантских яиц появилась первая трещина. Волхв зашагал, торопливо переставляя ноги, потом побежал вовсю мочь, огибая встающие на пути махины. На середине дола его покачнул оглушительный треск. Яйца начали раскалываться.
   Светозар долетел до камышей стрелою. Под конец все же не выдержал, обернулся, привлеченный хрипящим звуком, который, по-видимому, издавали вылупляющиеся птицы. От неожиданности он даже охнул. Покрытые густой зеленой слизью морды с кинжалами острых зубов тянулись к солнцу и поводили глубокими ноздрями. Это были существа, чем-то подобные исполинским ящерам с алыми гребнями и сплошной чешуей. Они шевелили когтистыми лапами, силились разлепить тяжелые круглые веки и расправить сложенные за спиной крылья.
   Пораженный увиденным, волхв затаился за камышовой стеной. Ему повезло, что чудища его не заметили. Он уже понял, что повстречал тех лютых губительных тварей, летающих по воздуху и извергающих пламень, память о коих сохранили предания дедов.
   Дальнейший путь Светозара шел краем болота, которое он уже видел в прорехи дебрей сухой осоки. Почти ровная гладь его тихо поблескивала, лишь в нескольких местах нарушенная выступами кочек и белоснежными кувшинками, мерно покачивающимися в такт дыханию ветра.
   Удивительным было то, что с каждым шагом волхва сияние болотной глади словно усиливалось, насыщалось сочными красками алых, желтых и лазоревых тонов. Оно начинало слепить глаза. Светозар прикрыл их ладонью, но свет, сделавшись совсем нестерпимым, проникал сквозь нее без всяких препятствий.
   "Так вот почему болото прозывается Золотым", - уразумел волхв.
   Неудержимое сияние, разрастаясь, будто входило в него, подавляя разум и волю. Неуклонно и уверенно оно заполняло собой Светозара. Волхву, безуспешно пытавшемуся нарушить его могучую власть над собой, уже казалось, что внешний мир отслоился от него, как кожура плода.
   Светозар остановился, силясь понять, что же все-таки происходит. Убрав руку, он вглядывался в Золотое Болото точно в громадное зеркало. Вот только это зеркало не просто принимало в себя его взгляд, а вбирало, втягивало в себя самое его естество. Волхв хорошо видел свое отражение на золотистой глади: совсем посветлевшие волосы, ставшие ярко-голубыми из синих глаза, румянец на щеках, гладкий лоб без морщин и складок на переносице. Таким он был, когда выехал за ворота родного селения более двенадцати лет назад, чтобы уже не вернуться в него никогда.
   Золотое Болото отражало и окружение Светозара: стебли камышей, пики осоки, белесое небо за спиной. Однако к этой картине добавилось то, чего волхв прежде не замечал. Появились желтые кривые деревья с ветвями, растопыренными, как клешни раков. В узлах древесной коры можно было различить линии бровей, глаз, носов и губ. Крупные улитки, облеплявшие длинные корни, блистали, словно драгоценные каменья.
   Неожиданная догадка посетила Светозара. Он вдруг совершенно ясно понял, что находится теперь не снаружи болотистой глади, а за ней - по ту сторону Золотого Болота. Это очень озадачило волхва, который начал судорожно соображать, как ему преодолеть чары сего загадочного места.
   Между тем округа продолжала меняться. Светозар двигался средь камышей, но по обе стороны от него будто из пустоты выросли граненые белые камни с затейливыми письменами, выложенными мхом. Он видел огромные грибы на кочках, торчащие из земли костяные выступы, похожие на зубы или клыки, переползающие с места на место кустистые водоросли, которые невнятно что-то бормотали. А уже скоро, за палисадом из искрящихся рыбьих плавников вырос исполинский терем в виде ушастого пня с одним единственным глазом-окном и двумя подклетями в форме мшистых наростов.
   Светозар догадался, что перед ним хоромы владыки Золотого Болота. Он поклонился им в пояс и в следующий миг они ответили ему долгим скрипом. Волхву показалось, что окно-око взирает на него с интересом.
   - Гой еси, Властитель Болотный! - молвил Светозар. - Сила твоя велика, власть твоя неизбывна. Головы моей не губи, правому делу помоги. Закликаю тебя именем славным, именем пречистым. Под небом ясным и солнцем красным, во лугах душистых и на реках игристых благостен путь Святогора-Батюшки, сына Родова. Сему сыну и мы наследки - яко из Рода вышедши, во Роде вовек пребудем. Во благо детей земных, его стезю хранящих, убереги от лиха, да укажи верную дорогу в чертоги Пращура премогутного. Доколе миру стоять - дотоле Правде вышней быть!
   Когда отзвучали слова волхва, образы Золотого Болота рассеялись и Светозар оказался на широкой тропе, ведущей к Ласточкиной Заводи.
   Окоем прояснился. Усыпанные цветами поля, зажимавшие серебряную жилу заводи, колосились под мягким и теплым дыханием ветра. Впервые Светозар шел вперед твердо, без опасений и колебаний. Он явственно сознавал, что переступил тот рубеж, на котором невзгоды могут вмешиваться в русло его пути. Всякая тяжесть испарилась, тело сделалось легким, как пух. Волхв будто чувствовал за спиной крылья и стремил вперед вольно, без усилий. Совсем как птица. Только при этом он оставался человеком.
   Что это было? Неистовое воодушевление духа? Победное ликование сердца? Происходящее недвусмысленно говорило только об одном: час встречи со Святогором близок. Волхв одолел все тяжбы и испытания, что поставил перед ним мир Волотов, ни разу не отступив и не отказавшись от своей затеи. Он прошел самые опасные дороги неведомого края исполинов и чародеев, а значит - должен предстать пред ликом могучего князя. Это осознание вдруг сделало Светозара таким сильным, что он заулыбался, расправил грудь и плечи.
   Когда же через версту встретил поджидавших его громадных златошерстных псов с белыми крыльями за спиной - окончательно уверился в правоте своих ожиданий. Под защитой таких спутников, призванных доставить его в чертоги Святогоровы, волхв мог уже ничего не опасаться. За своими крылатыми провожатыми он проследовал безмятежно, с просветлевшим лицом и счастливо блестящими глазами.
   Вскоре человек и псы оставили позади Ласточкину Заводь. Они двигались вперед так быстро и неуловимо, словно вообще не касались земли. Только на миг волхва это удивило, но потом он отбросил всякие мысли.
   Впереди очертился контур малиновой горы, над которой взошла многоцветная радуга. На нее Светозар взобрался легко, так же стремительно, как и посланники князя Волотов. Взобрался и замер. У него даже перехватило дыхание. Там, за рекой, отделявшей вершину от брега, раскинулся цветущий городец. Расписные хоромы с точеными столбами, увенчанными фигурами дев-птиц и чешуйчатых рыб поднимались из-за палисада с массивными башнями, имевшими форму шеломов. На стенах и кровлях с охлупенями в виде конских голов можно было узреть рисунки солнца, трезуба и звезд. От нарядных теремов исходило настоящее сияние. Меж домов разгуливали жители трех-четырех саженей ростом в золоченых нарядах, по реке плавали резные лодьи с белоснежными парусами.
   - Вот он, град Святогоров! - восхищенно прошептал волхв. - Вот она, вотчина пресветлого князя Волотов.
   Подобной красы он никогда прежде не видел. Даже сиреневые облака, проплывавшие над городцом, сами собой сходились в фигуры длинногривых коней и чубатых птиц.
   Невольно поведя вокруг взглядом, Светозар обнаружил, что крылатые псы пропали. Он потрогал лицо, посмотрел на руки - облик его возвернулся в своем прежнем виде. Чары Янтарной Горы растворились.
   Ликование захлестнуло волхва целиком. Он понял, что приблизился к своей цели. Радуга заиграла еще ярче, и в этот самый миг свод небес будто раздвинулся, выпустив нестерпимо сверкающий образ. На самой вершине радужного моста появился всадник в золоченых доспехах. Белогривый конь его с длинным рогом во лбу, бил копытом и потрясал сбруей, украшенной самоцветами. Всадник, в шеломе с крылами беркута, придерживал его за упряжь, а на седле его можно было разглядеть щит с медвежьей головой, палицу, тул и лук. Окладистая светлая брада обрамляла его лик, подчеркивая мужественность и величавость воина-правителя. Глаза, горящие, словно несколько солнц, устремились на волхва.
   - Приветствую тебя, премогутный княже! - поклонился Светозар. - Благодарствую за то, что дозволил мне лицезреть твои ясны очи.
   - Ты долго шел ко мне, - было ему ответом. - И ни единожды не свернул с пути, поддавшись слабостям ума и плоти. Это сберегло тебя на нехоженых тропах сей источной земли, полной кудесов. Молви свое слово.
   - Речь моя о народе моем. О братьях, сестрах и чадах, что остались позади меня в годину грозных испытаний. Душа болит о наследках Родовых, ввергнутых в круговерть лиха, уже готового оборвать нити их судеб. Просвети нас, вликий наш Пращур! Как обуздать силы мари, порушить оковы морока, над коим не властна оберегова ярь наших сердец?
   Святогор молчал всего мгновение.
   - Тяжбы посланы вам Родом - Отцом, чтоб изменить порядок Всемирья, проторив новые дороги грядущим поколеньям. Они должны укрепить вас в духе и сплотить меж собой роды и общины, что извечно противостояли друг другу обычаем и исконом. Черед пришел новый лад сотворять. Людям пора превозмочь пределы, кои сами же себе они и отмерили. Узнать, что мирье не заканчивается на околице их сел, но простирается вдаль и вширь, в многомерье своем скрывая потаенную суть.
   - А как же пагуба, что косит народ аки мор? - спросил Светозар. - Что с лютовертью делать?
   - То - испытанье вышнее. Чрез тяжбу эту сыны Родовы должны съединиться друг с другом, уразумев, что питает их един исток и исходят они из общего древа, иде в спеси немерянной успели они позабыть о единокровности людьей. Ныне каждый ставит себя над соседом и славит лишь свой уряд.
   Молодой волхв понурил голову, что не укрылось от Святогора.
   - Не кручинься, потворник Велесов. Помогу я тебе.
   Взгляд Светозара засветился надеждой.
   - Сети лиходейские, - продолжал князь Волотов, - что ноне внуков Даждьбоговых со всех сторон охомутали - будут расторгнуты. В том тебе мое слово. Возвращайся в свой край и помни, что сила моя отныне пребудет с тобою. Вот только повергнуть Темня суждено вам самим, моим потомкам.
   - Как же се содеять?
   - Идущим стезей Прави потребно найти свой ответ. Здесь надобно явить высшую волю и истую отвагу духа, подобные тем, что выказал ты в этом нелегком странствии. Только теперь дело это - человека, что ведет за собой других. Он и только он - в ответе за будущее внуков Даждьбоговых.
   - Земной поклон тебе, пречистый княже, - молвил волхв. - Поклон от всех родов вятских от мала до велика.
   Лучезарный образ в небесье рассеялся. Светозар увидел у своих ног литой червленый перстень и понял, что это подарок Святогора. Перстень был тяжел и велик. Волхв, недолго думая, протиснул сквозь него пальцы и ладонь своей десницы. Перстень, точно браслет, с неожиданной крепостью облек запястье, будто ковался под него. Возблагодарив князя Волотов за могучий оберег, Светозар решил, что пришло время отправляться в обратный путь.
  
   Глава 16. Покушение.
  
   Лицо Светозара казалось недвижным, однако иногда по нему пробегала волна боли. Велимир застыл с обнаженным мечом над телом волхва, рядом стояла Ружена, не сводя глаз с князя. Никто не знал, с какими опасностями они могли столкнуться и из какого мира эти опасности могли прийти - но ждали всего, чего угодно.
   Вульфилла собрался было что-то сказать - да только махнул рукой.
   - Не думаю, что мои молитвы чем-то помогут в путешествии вашего жреца, - заметил он Ратиславу, - однако, если мне будет позволено, я бы хотел участвовать в его охране. Разреши мне читать молитвы, обходя шатер крестным ходом?
   Воевода задумался.
   - Все зависит от мыслей, что живут в твоем сердце. Если ты искренне готов помочь нам - от твоих слов и обрядов худа не будет.
   - Поверь, я не меньше вашего желаю благополучного исхода для всех нас!
   - Чем же объясняется твое желание?
   - Если мне удастся остановить зло, идущее с Севера, мои соплеменники-готы примут мою веру!
   Ратислав рассмеялся.
   - Да, тогда тебе есть, ради чего стараться. Но больно уж легко твои соплеменники готовы расстаться со старыми богами!
   - Боги сами оставили их, - отвечал Вульфилла. - Однако здесь и сейчас, рядом с вами, я не просто чувствую нависшую над нами, да и над всем миром, угрозу - я ощущаю ее всем своим естеством!
   - Должно быть, я слишком плохо знаю готский язык, - заметил воевода. Не вполне понимаю разницы между способностью чувствовать и ощущать.
   - Все очень просто - если ощущения наши исходят от тела, то чувства - от головы, - объяснил проповедник.
   - Я всегда полагал, что от сердца, - пожал плечами Ратислав. Вульфилла охотно согласился:
   - Конечно, испытывает их сердце, но почему они возникают? Боль чувствует тело - однако страх появляется, когда наш разум представляет себе боль! Страх - это уже чувство, и оно всегда связано с той картиной, которую рисует нам наш разум. А потому сколь ни многообразны ощущения, чувства намного богаче их, ибо кроме ощущений, вызываемых предметами, возникает огромное количество образов и связанных с ними переживаний, образов лишь предполагаемых нами, из которых воплотиться в реальность суждено совсем немногим. Однако сейчас опасность просто висит над нами. Тут не нужны сложные чувства и рассуждения.
   Ратислав покачал головой.
   - Мысли у тебя путанные. Надеюсь, что твои молитвы помогут тебе их успокоить.
   Вульфилла улыбнулся.
   - Есть те, кому суждено махать мечом и о ком будут слагать предания. А есть те, кто будет эти предания слагать и рассказывать. Вам пристало совершать деяния; мой же удел - следовать за вами, смотреть и запоминать, дабы потомки ваши знали о жизни своих предков. Потому я тоньше чувствую слово, но слабее в делах житейских. Зато там, где слово может быть оружием, я тоже кое на что способен.
   Над лагерем стало темнее. Воевода поднял голову: в небе стремительно сгущались тучи, сумрачно мохрявясь по краям.
   Читая нараспев, проповедник неторопливо двинулся вокруг шатра, в котором лежал Светозар и стояли на страже его покоя Велимир и Ружена. Ратислав смотрел на Вульфиллу внимательно и даже протер глаза. Ему почему-то показалось, что всякий раз, возникая из-за войлочной стены шатра, фигура проповедника становилась все туманнее. Она словно растворялась, терялась в надвигающейся дымке.
   Велимир скорее чутьем, чем зрением, уловил подбирающуюся опасность, и одним ударом меча отсек голову змее, скользнувшей к телу Светозара вьющейся черной лентой.
   В тот же миг змеи с громким шипением полезли со всех сторон. Князь не дремал. Он рубил и рубил вездесущих тварей, стремительно кружа вокруг тела волхва, которое оставалось недвижимым. Медвежьи и кабаньи шкуры, расстеленные на полу, покрылись дрожащими обрубками. Вдруг Ружена издала какой-то низкий и очень протяжный звук, не имеющий ничего общего со звуками, исторгаемыми человеческим голосом. Змеи немедленно исчезли.
   Небо расколола вспышка молнии. Потом еще и еще. Ратислав замер. Глаза его различили на соседнем пригорке, вздымающемся слева от лагерного вала, призрачный темный силуэт с посохом в руке, украшенным набалдашником в виде головы коршуна.
   - Юннимунд! - окликнул воевода молодого готского вождя. - Клянусь всеми богами, этот человек похож на Ингульфа.
   К Ратиславу приблизился король, вперив взгляд в тусклое марево, разлитое вокруг стана. Он всматривался долго.
   - Да, это он, - признал Юннимунд.
   Рядом совсем неслышно вырос Асгрим. Лицо его тоже стало напряженным. Какая-то тяжесть передалась обоим готам, сделав их неповоротливыми и отстраненными.
   - Лучше прямо сейчас решить все раз и навсегда, - заявил Ратислав. - Нужно позвать мага в наш стан и узнать, чего он от нас хочет.
   Юннимунд открыл было рот, чтобы окликнуть Ингульфа, но не успел. Черный силуэт сдвинулся с места и уже в следующее мгновение оказался внутри лагерного вала.
   - Вы по-прежнему ничего не поняли, - желтоватое сухое лицо колдуна тронула улыбка. - Вместо того чтобы склонить главу перед великой темной силой, равной которой не существует, и найти прибежище в ее лоне, вы пытаетесь противостоять тому, что превыше всех ваших представлений о мире. Из забвения времен поднялась незыблемая мощь, что покоилась в глубине веков, в сумраке ваших душ. Она сомнет вас, не заметив. Безумцы! Своими незрячими очами вы не в состоянии рассмотреть внутри этой мощи непреходящую мудрость Избранных. Там, за границами Жизни и Смерти, в долине безмолвия возгорелся Черный Огонь, сжигающий все бренное. Это огонь нетленного начала, поднявшийся на костях поверженных слабостей и сомнений. Это путь, родившийся в ночи великого разрушения земных оков. Но путем этим могут идти лишь единицы - самые лучшие, самые совершенные. Не привязанные ни к чему: ни к своим близким, ни к своему народу, ни к самому себе.
   Ратислав нахмурился.
   - Зачем ты говоришь это нам?
   - Вы трое, - Ингульф обвел взглядом воеводу, Юннимунда и Асгрима, - были приобщены мною к стезе Избранных, ибо в душе каждого из вас я узнал когда-то отблески Черного Солнца и зов предвечной тьмы, рождающей суть мира. Вы показались мне существами чистой породы, стоящими выше законов плоти, голоса крови и мирских уз. В вас была та волнующая свобода от всех условий, которая позволяет простому смертному вознестись над временем и пространством, подняться к совершенной власти над Формой и объять Неувядающее. Ведь смерть, боль, страдания и страх - путы чувствующих существ, не готовых сжечь свои страсти на жертвеннике Самоотречения. Отказавшись от человеческих правил, вы были способны, подобно мне, достичь Всевластия.
   Но что происходит теперь? Вы могли стать Первыми, однако предпочли остаться Последними среди подобных себе - слабых и беспомощных рабов жизни. Среди ничтожеств, которые - только игрушка в руках Всесокрушающей Силы Разрушения. Вы встали поперек пути Бессмертного Сумрака, а значит - должны быть готовы теперь к бесславному уничтожению. Вы оказались недостойны той мудрости, к светочу которой я пытался вас привести. Муравьи и черви, копошащиеся в хламе мирских привязанностях - вы будете растоптаны и станете грязью и илом под моими ногами.
   Губы Ингульфа исказило презрение.
   - Ни одному из вас не хватило твердости, чтобы искоренить ложные условности, которыми опутал вас мир, - продолжал он. - Ради чего или кого вы сражаетесь теперь? Во имя чего презрели Сокровенную Истину Мрака? Вы пытаетесь спасти каких-то жалких людишек, никчемный народ, который, по существу, не имеет к вам отношения. Но какого вы сами роду-племени? Может ли существовать родство у тех, кто порожден горнилом бездонной тьмы и предназначен к управлению всей бесхребетной массой рабов, называющих себя человеками? Мир изменяется постоянно, однако невежественные люди все силятся удержать привычный им образ вещей, порядок и нормы, которые навязывают затем своим столь же невежественным потомкам. Так возникают иллюзии, громогласно нарекаемые "родовыми устоями" и "божественными законами". Все это неизбежно становится тленом в водовороте Ветра Разрушения, трухой обломков под Молотом Времени, сохраняющем лишь Безграничное, Внепредельное - то, что стоит за мимолетным и относительным. Это - Черное Солнце Знающих, Светило Первейших. Только тем, кто сам стал его лучом, доступно превозмочь бездну изменений и управлять судьбами вещей, только им воистину принадлежит мироздание.
   В голосе Ингульфа появилась жесткость.
   - Ныне ход всесокрушающих изменений ускорится. В водоворот его попадут племена и народы, которые скоро станут пеплом. Пройдут годы, и никто даже не вспомнит имен вождей, воевод и жрецов, что ратуют сейчас за сохранение отжившего свое порядка. Никто не вспомнит тех, кто положил за это свои головы. Никто не вспомнит и вас, а также ваших бесплодных стараний, если только ваш затуманенный ум не постигнет запоздалое прозрение. Все это будет перемолото. А на прахе отжившего, как на удобрении земли, возникнет мир новый, который будет принадлежать Лучшим, носителям нетварного Черного Света. Я стою сейчас перед вами, павшими до уровня рабов жизни, чтобы вразумить в последний раз. Помните: все, за что вы цепляетесь сейчас - обратится в пустыню. Или вы пойдете со мной, или разделите участь тех неразумных, что пригодны стать лишь фундаментом нового мира. Вы еще можете послужить необоримой Истине Неизбывного, ступать за Черной Звездой, вскормленной плотью поверженных.
   - Если ты не знаешь препятствий и называешь защитников родового уклада и человеческих ценностей неразумными, то почему ты так их боишься? - спросил вдруг Ратислав. - Боишься столь сильно, что пытаешься любой ценой разобщить их единство и внести сомнения в их умы? Покажи нам силу своей Правды, которую считаешь необоримой.
   Юннимунд бросил на воеводу умоляющий взгляд, призывая не искушать мага, но Ратислав распалялся все больше.
   - Если мы защищаем лишь иллюзии и заблуждаемся в своем понимании жизни, то тебе и вовсе не следует с нами возиться. Все свершиться само собой, и мы исчезнем в бездне разрушения. Однако ты лезешь из кожи вон, чтобы остановить нас на том пути, который мы полагаем Подлинным. Как же тебя понимать, маг? Разве не страх поражения движет тобою? Или ты не уверен в своем могуществе?
   - Глупец, - Ингульф покачал головой.
   - Все дело в том, - продолжал Ратислав, - что ты сам давно уже не свободен. Ты призываешь нас служить истине, тогда как давно уже сделался слугою Темня. Клеймящий позором "рабов" - так ты зовешь всех, для кого благо ближнего и будущее его народа имеет значение - ты сам примерил на свою шею ярмо невольника темных сил. Очнись, колдун, ты замечтался! Власть давно выскользнула из твоих рук, и ты всего лишь инструмент того, кто помыкает всеми твоими желаниями. Когда ты выполнишь свое назначение, тебя просто не станет. Проводник чужой воли, ты сам превратишься в прах отжившего для того, кто уже заполняет тебя изнутри, используя твой разум и твою плоть.
   Лицо Ингульфа все больше искажалось, желваки на нем задрожали, а глаза сузились, словно щели.
   - Но и хозяин твой не всесилен, что бы ты нам не говорил, - Ратислав все не мог остановиться, ощутив необычайное душевное воодушевление. - Будучи побежден на заре эпох благородным Стражем Всемирья, призванным оберегать дарованные Творцами законы Созидания, он вновь поднял голову, надеясь воскресить эру Тьмы. Однако это ему не удастся. Святогора давно нет на этой земле, но остались мы - его дети. И покуда мы еще дышим - мы будем стоять щитом на защите Лада всего живого во имя грядущих поколений. Уходи, маг. Битва еще не завершена, и тебе рано праздновать победу. Угрозы же твои - жест отчаяния, ибо ты сам не веришь, что можешь сломить нас. У тебя нет власти над нашим духом, а сердца наши - без остатка принадлежат отчим богам и родной земле.
   Ингульф опустил глаза. Лицо его почти скрыла глубокая тень.
   - Ты верно сказал, Скавр, - глухо проговорил он. - Битва еще не завершена. Тех из вас, кто уцелеет в дороге, я буду ждать на Черном Холме. Вместе с вашим князем. Там, у жертвенного камня, мы увидим, какому порядку уготовано править миром и вершить судьбы людей.
   Маг сделал шаг назад, и через миг его фигура вновь едва различалась на вершине соседнего пригорка. На месте, на котором он стоял, трава стала черной, словно ее обжег огонь.
   - Ратислав! - Сагаур, карауливший подступы к стану со стороны хвойного перелеска, появился перед своими товарищами взволнованным. - Волки!
   На ходу выхватывая меч, воевода поспешил на его зов. Он даже не успел добежать до вала, как из-за кольев поднялись десятки волчьих голов.
   - К оружию! - прокричал Юннимунд.
   Истошный вой прокатился над лагерем. Матерые звери с горящими глазами и словно дымящейся шерстью ринулись к шатру.
   - Будь ты проклят, Ингульф! - выкрикнул Юннимунд.
   - Осторожнее с проклятиями, - покачал головой оказавшийся рядом Вульфилла. - Они могут обрушиться на голову произносящего их!
   С рыком волки пошли на приступ шатра.
   Увидев себя окруженным множеством оскаленных морд с острыми клыками, Вульфилла в ужасе упал на колени, поднимая крест как спасительное знамение. Через его голову перемахнул огромный волк с высокой холкой, устремившись к пологу шатра - но затем голова его покатилась по земле, срубленная клинком Ратислава.
   В долю мгновения мятущиеся серые тела хищников и алые пасти с капающей слюной заполонили пространство. Казалось, что они со всех сторон. Сагаур и Юннимунд вращались, словно два волчка, рассекая головы волков и уклоняясь от их яростных бросков. Двух из них поразил Асгрим своими ножами - оба глубоко ушли в переносицы хищников. Вслед за тем сын Берингара взялся за топор. Однако волки будто не замечали потерь. Они настойчиво двигались к шатру, покрывая землю поверженными телами, бьющимися в предсмертных судорогах. Их когтистые лапы рвали воздух, стремясь дотянуться до желанной цели, скрытой войлочным покровом. Ратислав упал, сбитый с ног обезумевшим раненным зверем, который сумел добраться до входа в шатер. На выручку пришел Велимир, сразив хищника своим мечом - встревоженный гулом схватки, он отвлекся от охраны Светозара и выглянул наружу.
   - Огонь! - в проеме возникла Ружена. - Волки боятся огня!
   Первым ее услышал Вульфилла. Заметив, что на него волки не обращают внимания, он на четвереньках поспешил к почти угасшему лагерному костру. Сухие ветви, подброшенные в тихо мерцающий огонь, разбудили его, вызвав могучее пламя. Запалив несколько длинных коряг, проповедник помчался с ними к защитникам шатра.
   Вскоре шатер был окружен огненной стеной. Каждый держал в одной руке меч, в другой - горящий сук. Волки рычали и скулили, однако не смели преодолеть пламенеющий рубеж.
   - Ага! - торжествующе заметил Сагаур. - Вперед! Выгоним их!
   И люди устремились вперед, вытесняя зверей за ограду лагеря. Подвывая, те обратились в бегство.
   Более полутора десятка тел осталось лежать на земле вокруг шатра. Еще несколько медленно испускали дух. Юннимунд зажимал рваную рану на бедре. Асгрим безмолвно качал головой, извлекая свои ножи из голов мертвых хищников.
   - Не спешите радоваться, - мрачно заметил Ратислав. - Похоже, это отнюдь не конец.
   Точно в ответ на его слова с темного неба хлынул дождь. Потоки холодной воды почти сразу залили костер и погасили факелы в руках людей.
   - Теперь волки могут возвращаться, - проворчал Сагаур, отбрасывая в сторону бесполезную корягу.
   Ружена поднялась на вал.
   - Их нет поблизости. Гроза спугнула волков.
   Леденящие струи били по лицам и телам людей, заставляя жаться к шатру. Одежда намокла и отяжелела.
   - Ступай внутрь, - мягко предложил девушке Вульфилла. - Мы сами здесь покараулим.
   - А ты молодец, проповедник, - одобрительно отметил Ратислав. - Первым сообразил бежать за огнем. И вообще - не растерялся.
   - Смотрите, что это? - голос Ружены вновь прозвучал тревожно. Приложив ладонь к глазам, она всматривалась с высоты вала куда-то в сторону полей, подступавших к холму с северной стороны.
   Дождь прекратился. Теперь о нем напоминали только качающиеся лужи, да тяжелые лохматые тучи над головой. Асгрим поднялся на вал за Руженой и неожиданно побледнел, утратив свою обычную невозмутимость.
   - Что там? - спросил Сагаур, присоединяясь к товарищам.
   Казалось, поля, покрытые травяными дебрями, все задвигались, зашевелились. Они поползли к лагерю.
   Асгрим догадался первым.
   - Это крысы, - проронил он чуть слышно. - Несметные полчища крыс.
   - Крысы сожрут все на своем пути, - Сагаур, бесстрашный и неутомимый воитель, уныло переводил взгляд с Асгрима на Ратислава в тщетной надежде найти выход.
   Вульфилла кинулся обратно к костру и зачиркал кресалом, пытаясь раздуть уцелевшие угли, но там все было пропитано влагой. Огонь упрямо не загорался.
   В этот тяжелый момент только Ружена сумела сохранить полное самообладание. Лицо ее сделалось очень сосредоточенным. Девушка подняла руки над головой, точно пытаясь зачерпнуть темноту низко летящих туч.
   - Охраняйте шатер, - попросила она чуть слышно.
   Асгрим кивнул и отступил.
   И вдруг с неба, сгущаясь из рваных клочьев тумана, на поля грянули целые стаи сов. Они рухнули на грызунов, вселяя в них ужас. Крысиным писком огласилась вся округа. Налетая друг на друга и сбиваясь в серые холмики, крысы пытались найти спасение от птиц. Несущиеся со всех сторон серые потоки, преследуемые наседающими тенями сов, обошли лагерь с двух сторон, чтобы вновь соединиться вблизи леса. Здесь они схлестнулись между собой, а над ними реяли силуэты расправленных птичьих крыльев.
   Люди молча наблюдали за этой битвой. Нескольким крысам все же удалось вырваться из шумного месива и достичь склонов холма, но защитники стана отогнали их мечами и палками, не позволив перебраться через вал.
   "Напрасно ты прибегла к этому средству, - глас этот, обращенный к Ружене, шелестом ветра пронесся над лагерем. Он отозвался эхом в головах людей. - Обратившись к помощи тьмы, вы уже не властны остановить ее поступь. Вы сами отперли дверь, позволив сумраку войти в ваши сердца".
   Тучи словно придвинулись ближе к земле. Теперь они катились, задевая верхушки деревьев. Эти кустистые лохмотья, тяжелея, сглаживали небокрай, наползали покрывалом теней на поля и равнины. Внезапно из густого темного марева вырвались тонкие струи, стремительно обрастая плотью и превращаясь в призрачных воинов - безликих и бесплотных, однако несущих с собой дыхание страха и смерти. Еще миг - и темное воинство вступило в лагерь.
   Вульфилла попытался броситься навстречу идущим с крестом в руке, но упал с глухим криком. Тени прошли сквозь Сагаура и Ратислава, загородивших им дорогу. Оба воителя без чувств распластались на земле.
   Внутри шатра тени были неразличимы, однако Велимир сразу же ощутил, как уплотнился воздух. Будто какой-то невидимый великан одним духом высосал жизнь из окружающего пространства. Теперь тени были уже внутри. Они сгрудились вокруг Велимира и подбирались к ложу неподвижно лежащего Светозара.
   - Прочь, - прохрипел князь, взмахивая мечом.
   Сталь прошла сквозь пришельцев, а клубы сумрачного тумана тонкими щупальцами потянулись к телу волхва.
   Пот заливал князю глаза. Сердце билось в изнеможении, словно пытаясь выпрыгнуть из груди. Последним усилием воли Велимир протянул руку, отгоняя тени. Внезапно пришельцы приостановились, обратив на него внимание. Оставив волхва, они потянулись к едва шевелящемуся князю. Велимиру упал на колено, бессильно оперевшись на бесполезный меч.
   За стеной войлока, однако, еще сохранялась жизнь.
   Темноту шатра, в которой задыхался князь, вдруг прорезала яркая вспышка пламени. Тени отпрянули. Отбивая ритм шагами, сквозь откинутый полог в шатер вступила Ружена. В руках ее были две лампадки на длинных веревках, полыхающие грозным огнем. Ружена легко крутила их вокруг себя, точно боевые цепы, окруженная жарким сиянием.
   Призрачные воины подались прочь. Тьма отступала. Рассыпая искры от лампад, девушка промчалась вдоль стен шатра, разгоняя тени. Это было настоящее огненное колдовство, не причиняющее вреда своей хозяйке - но беспощадно истребляющее сумрак.
   Закашлявшись, Велимир сполз на землю. Асгрим и Юннимунд, сумевшие удержаться на ногах, выволокли князя на воздух.
   - Нет, - слабо протестовал он. - Я должен быть рядом со Светозаром.
   - Сегодня нам больше нечего опасаться, - заверила Ружена, откидывая полог и вглядываясь вдаль. - Недруг наш тоже обессилел.
   Измотанные люди попадали на войлочные подголовники, кто где. Только Велимир и Ружена, чуть смежив веки, остались подле ложа Светозара.
   Когда первые утренние лучи проникли в шатер через отверстие дымохода, Ружена растерла руками лицо и поднялась на ноги. Тишина была очень странной, безжизненной. Девушка отодвинула тяжелый полог и выглянула наружу.
   В первый миг ей показалось, что она все еще спит. Холм, на котором стоял обнесенный защитным валом стан, превратился в настоящий остров посреди темно-багряных, плещущихся о его отмели вод. Поверхность самого острова казалась неровной, бугристой. Ее составляли какие-то белесые завалы и нагромождения. И только когда Ружена вышла из шатра, недоверчиво осматриваясь по сторонам, она все поняла. Нога ее поехала, зацепившись за совершенно высохшую берцовую кость. Остров оказался целиком сложен из звериных, птичьих и человеческих костей.
   - Что это? - прозвучал за спиной голос Сагаура.
   Обернувшись, девушка увидела своих проснувшихся товарищей, которые с не меньшим изумлением изучали преобразившийся мир.
   - Посмотрите на воду, - дрогнувшим голосом произнес Юннимунд.
   В самом деле, непривычный цвет волн, заливающих береговую кромку, вызывал подспудную тревогу. Их густота и вязкость, оставляющая следы на костях, рассеяли всякие сомнения.
   - Это кровь, - тихо прошептала Ружена.
   - Но ведь этого не может быть! - вскричал Вульфилла.
   - Ты прав, - согласилась девушка. - Это наваждение мира тьмы. Но оно осязаемо. Если мы не будем поддаваться его воздействию, оно не причинит нам вреда.
   Однако люди продолжали упорно разглядывать бесчисленные костные останки. Неожиданно в ноздри ударил тягостный запах гниения, а багряные волны донесли явственный кровяной смрад.
   - Вы только усиливаете мир тьмы, - осуждающе заметила Ружена. - Питаете его своими страхами.
   - Что же нам делать? - спросил Асгрим.
   - Идемте в шатер Светозара, - решила девушка.
   Когда воители и проповедник вступили под полог шатра, где над телом волхва стойко нес свою стражу Велимир, она продолжила:
   - Мрак, что ныне изливается перед нами в образах разложения и разрушения, на самом деле уже исчерпал себя. Он рассыпается в самой своей основе.
   - Как это понимать? - удивился Сагаур.
   - Сила тьмы достигла своего наивысшего пика, - объяснила Ружена. - А это значит, что скоро она начнет превращаться в свою противоположность. Неведомые нам события, происходящие где-то в иных мирах, подвели могущество сумрака к самому пределу. Природа его пока сохранилась, но власть над нами заканчивается. Мы должны ускорить это преображение - все сообща.
   Велимир, Юннимунд, Сагаур, Асгрим и даже Вульфилла необъяснимо поверили ее странным словам.
   - Что нужно делать? - только лишь спросил проповедник.
   - Садитесь все в круг, - Ружена указала на ложе Светозара, и ее сразу поняли.
   - Вы должны стать единым кольцом, взяв друг друга за руки, прикрыть очи и достичь покоя внутри себя, - напутствовала девушка.
   Она тоже присоединилась к остальным. Семь человек опустились на пол шатра, окружив волхва. Они постарались выбросить из головы все сомнения и страхи, внимая той бездонной тишине, что исторгалась недвижимым телом Светозара. Постепенно тревога растворилась. Сплотившиеся в одну живую цепь люди напитывали друг друга нерушимым духом единения. Даже ощущение времени стерлись. Зато начало казаться, что своды шатра раздвигаются вширь, удаляются ввысь. Шатер стал для всех собравшихся в нем целым миром.
   Дыхание волхва, еще недавно неразличимое, теперь сделалось отчетливым. Оно было неизмеримо глубоким, пространным, неисчерпаемым. Оно вело за собой, вбирая в свое русло. Вскоре оно поглотило все преграды на своем пути и стало дыханием целого Мироздания, самой жизнью и тем пульсирующим истоком, из которого исходят образы, имена и формы. Содрогание вещей и явлений, обретающих себя в круговерти дыхания, не нарушало безвидный покой, сохраняющийся за покровами движения. Покой этот был столь желанным и сладостным, что люди почувствовали настоящее умиление. В этом покое присутствовало и дуновение ветерка среди камней, и шорох кузнечиков в траве, и песня водяных лилий. В нем слышался рост семян, пробивающихся к солнцу через толщу земли, и мерцание лунной ладьи, отраженное в омуте среди горных утесов, и письмена богов, нанесенные невидимыми перстами на стволы деревьев в дремучей чаще.
   Неожиданно люди, сидящие в кругу, все как один раскрыли глаза. В ноздри ударил сильный запах цветов. По знаку Ружены они разжали руки и осторожно выглянули из шатра. Вокруг стана колосилось разноцветьем душистое поле. Колокольчики, ромашки, одуванчики и тюльпаны пестрели буйством красок. На березах и липах заливались бойкими трелями трясогуски и скворцы. Велимир первым вернулся к ложу волхва и сразу заметил, как тихонько шевельнулись его ресницы. В следующее мгновение Светозар глубоко выдохнул и раскрыл глаза.
  
   Глава 17. Восстание.
  
   Юний Анций уже ясно видел ощетинившееся копьями войско, надвигающееся на позиции центурий, а память вновь и вновь оживляла перед его мысленным взором прошлогоднюю картину: широкий мезийский берег у Дуростора, неуклонно, точно саранчой, заполняемый разношерстными толпами варваров. В тот пасмурный день, когда небо было серым и задернулось клочьями бесформенных туч, он так же взирал на густой поток, вываливающийся из бесчисленных судов, лодок и плотов на землю Империи. Массы людей и животных тут же сбивались в целые караваны. Покатились тяжелые повозки с большими колесами, обитые овчиной, загудели беспорядочные голоса взрослых и детей, замычали коровы, заржали скакуны. Несметные табуны и отары скота будто паводок покрывали собой сухую почву.
   Люди были лохматые, с желтоватыми шершавыми лицами и глазами, сверкающими железом. Облаченные в шкуры и грубые льняные рубахи, они шли сбивчиво, беспорядочно и очень торопливо. Растрепанные женщины удерживали норовящих разбежаться детей, мужчины хмуро погоняли овец и баранов. По договору с Валентом оружия у них не было, за исключением поясных ножей, однако бесчисленные шрамы, покрывающие лица и открытые части рук готов ясно говорили о том, что каждый из них не обделен ратным опытом.
   Еще в тот день Юний Анций с удивлением отметил, что в рядах варваров совсем нет немощных старцев. Седовласые, седоусые готы с испещренными морщинами лбами двигались вполне уверенно и без посторонней помощи. Увешанные большим количеством железных амулетов, лежащих на отворотах бобровых курток, они даже каким-то неведомым образом сохраняли внушительность, ровную осанку и чистый взгляд.
   Именно в тот миг Юний впервые подумал о том, что земля эта уже никогда не будет прежней, что толпы голодных варваров, словно муравьи расползающиеся по мезийским дорогам, уже не уйдут отсюда назад. Более того, они принесут сюда, на эти северо-восточные земли Империи свои порядки, обычаи и нравы, необратимо изменив быт римлян, что волею судеб станут соседями этого большого, могучего и непредсказуемого народа.
   - У готов много племен, - проронил тогда стоявший рядом трибун Квинт Массилий, удерживая руку на перевязи. Как и другие военачальники, переброшенные августом на левый берег Данувия для контроля за переселенцами, он не скрывал своего недовольства и опасений. - Это тервинги, люди вождей Фритигерна и Алавива. Есть еще гревтунги и другие дикие племена, которых не сегодня-завтра следует ждать на нашей стороне. Все они долго и настойчиво просили у Валента позволения поселиться на землях Рима. Они не только обещали служить под нашими знаменами, но даже готовы принять новую веру. Страх перед уннами гонит их к нам с немыслимой скоростью. Словно отары овец, преследуемые волками.
   - Боюсь, что готы далеко не овцы, - угрюмо проговорил Юний. - Я слышал, через заставы прорвались и те варвары, которым в переселении было отказано? - поднял брови Юний.
   - Увы, это так. Орды Алафея и Сафрака, тех вождей, что прежде подчинялись Германариху. У Империи не хватает людей, чтобы перегородить все переправы, Валент слишком занят подготовкой к войне с персами.
   Из уст трибуна вырвался надсадный вздох.
   - Теперь этот сумасшедший вал уже не остановишь. Остается лишь смирится с тем, что дикари будут жить с нами бок о бок. А ждать от них можно всего, чего угодно...
   - Валент рассчитывает, что готы усилят его легионы для борьбы на Востоке, - пожал плечами Юний. - Хотя я не верю, что этих своенравных, словно неукрощенные степные жеребцы варваров можно удержать в повиновении. Зверьми они родились, зверьми и умрут. При первом удобном случае попытаются выпустить потроха из своих благодетелей.
   - Их соотечественники давно и успешно служат в наших войсках, - более спокойно возразил Клементий Руфин. - Немало военачальников вышло из числа германцев. Отчего же вы отказываете им в праве стать полноценными подданными Империи?
   Массилий только усмехнулся. Тогда еще никто не знал, что ждет римлян впереди...
   Эта сцена пронеслась перед глазами Юния, как будто все случилось вчера. Потом воспоминание растворилось, уступая место суровой реальности. Глядя на заполняющих поле под Маркианополем готских всадников и пехотинцев с длинными пиками и тяжелыми топорами, все солдаты из корпуса префекта Лупицина в глубине души сожалели об опрометчивости Валента, впустившего голодных хищников в свой дом. Пришло время расплачиваться за эту ошибку.
   Германцы двигались очень быстро - тучей, поднимая высокую пыль. Свои щиты они держали высоко. Постепенно пехотинцы переходили на бег. Когда же грянул разухабистый боевой клич дикарей, римляне поняли, что долго сдерживать этот свирепый вал они не смогут.
   Юний Анций уныло глянул вокруг себя. Некогда непобедимая армия, славящаяся железной спаянностью, дисциплиной и мужеством давно была уже не та. Из века в век римские легионеры боялись лишь своих командиров, с презрением относясь к любому внешнему врагу. Их воспитывала лоза центурионов и все основы воинской науки постигались на собственной шкуре. За каждую неточность при упражнениях или задержку в выполнении приказа солдаты подвергались столь суровым экзекуциям, что любая орда варваров после этого казалась лишь сборищем малых детей. С противником можно было сражаться, побои же командиров - только сносить, стискивая зубы. Такая закалка позволяла орлам легионов на протяжении столетий гордо реять на просторах земель от Британии до Мессопотамии.
   Однако времена давно изменились и теперь к делу подготовки солдат новые командиры относились без должного внимания. Многие из них и сами вышли из числа недавних варваров. Глядя на проворство и звериный азарт готских воинов, с радостным ревом приближающихся к позициям центурий, Юний отчетливо сознавал, что битва эта проиграна еще до того, как успели скреститься клинки. Тяжелое дыхание легионеров Лупицина слишком явно выдавало их душевный трепет. И вот уже взвились в небо хищные жала германских стрел, кровожадно ощерились пики и мечи, неся с собой боль и смерть...
   Почти в то же самое время, когда корпус префекта под Маркианополем был сметен дружиной Фритигерна, а сам Лупицин бесславно бежал, спасая свою жизнь, у Салиция, на нижнем Данувии, разыгралось другое сражение с варварами, из которого римляне вырвались с огромными потерями, не сумев даже сдержать врага. Пример Фритигерна, поднявшего готов на восстание против Рима, нарушившего свои обязательства, и его успех так воодушевили варварских вождей, что к мятежу присоединились даже те из них, кто еще недавно стремился сохранить дружбу с римлянами любой ценой.
   Однако и это был еще не предел бедствий, обрушенных провидением на голову августа. Отступая из Мезии и Скифии под натиском готов, трубин скутариев и карнутов Барцимер вступил в бой с конницей тервингов под стенами городка Дибальт и оказался жестоко разбит. Сам трибун пал в битве. Ситуация складывалась критическая. Римские военные контингенты Восточной Империи были деморализованы. Между тем дружины готов пополнялись беглыми рабами и каменотесами фракийских рудников, которых восстание германцев также вдохновило на борьбу с римской властью.
   Обеспокоенный Валент вынужден был прервать военные действия на Востоке и вызвать в Константинополь комита Траяна и префекта конницы Профутура с их армянскими легионами, а также обратиться за помощью к Грациану. Авгуры сообщили августу о большом количестве дурных предзнаменований, угрожающих будущему Империи. В Халкедоне, убирая развалины старых стен, была обнаружена каменная плита с надписанием, сулящим стране и ее правителю гибель от рук варваров, перешедших Данувий. Не проходило и дня, чтобы кто-нибудь из жителей римских городов не сталкивался с пугающими явлениями: находили орла с перерезанным горлом, туманы застилали утренний восход, а некоторые и вовсе видели тени призраков, предрекавших беды государству и трагический конец Валента.
   Все эти удручающие настроения подкреплялись военными неудачами. Готские отряды, запертые магистром конницы Сатурнином в теснинах Гермимонта, сумели совершить прорыв, предав огню и мечу все ближайшие фракийские селения. Удержать все увеличивающийся поток германцев казалось уже невозможным.
   Частным успехом Рима оказалось уничтожение варварского вождя Фарнобия, который во главе отряда из племени таифалов столкнулся с корпусом Фригерида - военачальника, присланного Грацианом и бывшего у него дуксом паннонских легионов. Однако свои главные надежды Валент возложил на одаренного полководца Себастиана, прибывшего из Италии. Назначив его магистром педитумом, август поручил ему руководить пешими силами в Мезии и Фракии вместо Траяна.
   Человек этот был широко известен в обеих Империях и имел немало как друзей и сторонников, так и врагов и завистников. Прославился он еще во времена персидского похода Юлиана, однако подлинную славу снискал в военную компанию Валентиниана против квадов. Популярность Себастиана среди солдат была высока. По прибытии в Константинополь, магистр собрал под знаменами две с половиной тысячи отборных воинов, имеющих хорошую подготовку.
   У старого ипподрома он устроил смотр, выстроив нумерии во главе с центенариями под стройный аккомпанемент буцинаторов и тубиценов. Себастиан обвел взглядом суровые лица ветеранов, многие из которых большую часть жизни сражались на берегах Рейна и в сирийских пустынях.
   - Запахом варваров пропиталась уже вся Фракия, - обратился к ним магистр. - Готы хозяйничают в наших домах, берут наших женщин, режут наш скот. В городах они разоряют склады и хранилища, оскверняют храмы. Скажу вам, сыны Рима, что угроза нависла над самим нашим миром. Эта разрушительная орда сметет все на своем пути, если ее не остановить, и даже высокие стены Константинополя и Вечного Города не смогут спасти тех, кто не желает сражаться за свою жизнь и жизнь своих детей. Варвары не уйдут, пока не смешают с пеплом наши города и не превратят в прах наши тела. Столетиями Рим боролся с варварскими войсками, но клянусь, что со времен нашествия галлов Бренна они не были столь опасны для нас. Их сила - в нашей слабости. Почуяв, что боевой дух наш оскудел, а руки, сжимающие меч, утратили твердость, германцы не остановятся, пока не насытят свою жажду крови и наживы. Вспомните, что вы - римляне! Если мы не отбросим оголтелые оравы дикарей обратно за Данувий - Империя превратится в руины.
   Речь магистра солдаты приняли восторженно, откликнувшись на нее слаженным гулом и поднятием рук.
   Себастиан хорошо знал свое дело. Невзирая на малочисленность своего корпуса, он начал совершать успешные рейды против отдельных готских отрядов во Фракии. Не последнюю роль сыграла и тщательная изученность военачальником территории боевых действий. Магистр каждый раз выбирал удобные моменты для атаки неприятеля, пользуясь разрозненностью готских вождей. Как правило, римляне нападали на их отряды после того, как те возвращались из опустошенных селений, нагруженные добычей, либо во время разбивки стана.
   Солдаты Себастиана были безжалостны, стремясь истреблять германцев до последнего человека. Возле Никополя они рассеяли тысячный корпус готов и загнали их в реку, расстреливая стрелами и дротиками. Тех, кто пытался выбираться на берег - рубили мечами, так что вода стала вишневой от пролитой крови. После боя у Берои захваченных в плен готов Себастиан приказал публично разорвать лошадьми. Успехи магистра педитума вызвали одобрение Валента.
   За короткие сроки удалось очистить от варваров многие области Фракии до самого Девелта. Однако далее победоносное продвижение корпуса Себастиана остановило донесение о приближении крупных готских частей, предводительствуемых вождем Сафраком. Разведчики сообщили о трех тысячах всадников и двух тысячах пехотинцев, идущих на сближение с римлянами.
   Себастиан отошел к реке Марица, где принял решение дать неприятелю бой, невзирая на его численное превосходство. Полководец внимательно осмотрел местность, после чего разместил своих солдат между двух холмов, прилегающих к реке. Позиция эта не позволяла обойти фронт центурий и задействовать в полной мере столь опасную варварскую конницу. Однако магистр применил и дополнительную военную хитрость. Фланги выстроившихся сплошным прямоугольником легионеров он оставил открытыми, выдвинув боевую линию несколько вперед. Они должны были создать у противника ощущение уязвимости.
   Пехотинцы встали плотно, плечо к плечу, закрывшись круглыми щитами. Сплоченный строй ощетинившихся копьями солдат без разрывов и промежутков давал надежду выдержать натиск ударных готских клиньев. Еще со времен Антонина Каракаллы военачальники Империи все чаще использовали в сражениях монолитные построения по типу греческих фаланг, поскольку противостоять безумному напору варварских войск становилось все труднее и труднее. Тактика ведения войны Римом окончательно и бесповоротно превратилась из наступательной в оборонительную.
   Первой поле возле реки заполнила лава готских конников, издающих отчаянные боевые возгласы. За ними, с протяжным пением рогов и труб подтянулась пехота Сафрака. Готы выстраивались, готовясь к битве, настрой их был самый решительный. Как и ожидал Себастиан, пехотинцы неприятеля встали по центру клиньями, а всадники, разместившись на крыльях, едва успели дождаться приказа своего вождя, чтобы сорваться вперед с громким гиканьем. Опустив перед собой длинные таранные копья с синими флажками, воины в панцирных рубахах летели галопом. Сафрак явно хотел взять римскую пехоту в клещи, а затем довершить дело мощным лобовым ударом пехоты.
   Набравшие разгон кавалеристы не сразу увидели частоколы из заостренных кольев, которые встретили их на флангах Себастиана. Путь вперед был перекрыт. Готы начали было разворачиваться, чтобы ударить в бок шеренгам легионеров, но из-за укреплений непрерывным потоком хлынул залп стрел. Это магистр предусмотрительно разместил за частоколами всех своих лучников. Теперь они просто расстреливали беззащитных конников Сафрака. Началась сильная суета, варвары несли большие потери и конный порядок их совершенно смешался.
   Еще не зная в чем дело и наблюдая лишь клубы поднявшейся пыли на флангах римских позиций, Сафрак двинул вперед пехотные клинья. При приближении к стене легионеров их встретил густой вал летящих дротиков. Он создал в рядах германцев несколько прорех. Готы перешли на бег, оглашая воздух звучным кличем. Вскоре они столкнулись с легионерами - и загудело железо. Несмотря на неистовый пыл варваров, солдаты Себастиана не позволили им продавить свою боевую линию. Монолитный строй римлян сковал врага, а в это время две резервные когорты, укрытые Себастианом в ближайшем овраге, ударили в левое крыло Сафрака по сигналу магистра. Обнажившийся после отступления конницы край готского войска был смят. Дрогнув и потеряв всякую надежду на победу, варвары начали отступление с поля боя. Многие бросали свои щиты и тяжелые фрамы.
   Сообщая о своей новой победе Валенту, магистр педитум известил августа об уничтожении тысячи германцев. Успех при Марице сильно укрепил положение римлян во Фракии. Выступления и мятежи рабов и колонов, поддерживавших варваров, прекратились.
   Однако уже через несколько дней в лагерь Себастиана под Кабилой, ожидавшего подкреплений и соединения с Сатурнином, прибыли контуберналы последнего, а также центурия ветеранов из Том во главе с трибуном Юнием Анцием.
   - Мы привезли тебе дурные новости, магистр, - отдав приветствие военачальнику, поведал Юний. - Готские отряды и племена объединились. Теперь предводитель тервингов Фритигерн стал верховным вождем всех варваров на наших территориях.
   Себастиан почесал высокий лоб, прикрытый ершом колючих волос.
   - А еще, - нехотя добавил Юний, - из-за Данувия переправились новые варварские отряды, которые примкнули к нему. Теперь германцы превосходят нас числом почти вдвое. Без легионов, обещанных Грацианом, у нас слишком мало шансов на окончательную победу.
   - Выше голову, трибун, - ответил магистр. - Нам доводилось бить врага и меньшими силами. Против квадов воевать было не легче.
   Чтобы приободрить своих солдат в ожидании Валента, который стягивал войска в Нике, щедро раздавая жалование перед решающим походом, Себастиан надумал развеселить их выступлением актерской труппы из Адрианополя. Главное представление, развернувшееся на равнине, напомнило римлянам о войне августа с Атанариком и поражении готов. Вслед за тем старый беззубый мим вывел перед легионерами обезьяну, наряженную в одежду готского вождя. Он дал ей в лапу деревянный меч, с которым животное обращалось очень неуклюже, пока не выронило его и не удостоилось от своего хозяина шлепка хворостиной.
   - Это Фритигерн! - кричали довольные солдаты.
   Надев на обезьяну в готской одежде тяжелую цепь, мим увел ее под бурные восторги зрителей.
  
   А тем временем в лагере готов, со всех сторон окруженном повозками, вожди держали в шатре Фритигерна военный совет. Перед верховным конунгом стоял гонец в запыленном плаще, который принес недобрую весть.
   - Так ты говоришь, - кустистые брови Фритигерна низко нависли над глазами, - Грациан разбил алеманнов?
   - Да, вождь. Дружина лентиензов, на помощь которых ты так рассчитывал, не устояла перед западными легионами. Грациан уже идет во Фракию со своим победоносным войском и через несколько дней будет в Сирмии.
   Предводители готских дружин, собравшиеся в шатре, тяжело засопели. Лица их стали сумрачными.
   - Что скажете, братья? - обратился к ним Фритигерн.
   - Скажу, что дело наше дрянь, - пробурчал старый Алатей. - Если всего один римский вождь Себастиан доставил нам столько бед, уничтожив множество наших воинов, то что будет, когда два императора объединят против нас все свои армии? Они просто сотрут нас в пыль. Как муравьев, попавших под копыта стада быков...
   - Собранных нами людей не хватит, чтобы противостоять такой силе, - более сдержанно высказал Сверид.
   - Что же нам делать? - сразу несколько глубоких морщин прочертили лоб короля.
   - У нас есть только один выход, - неожиданно подал голос Сафрак. - Нужно договариваться с уннами.
   Слова его были подобны внезапному раскату грома. Вожди переглянулись между собой в недоумении.
   - Ты хочешь просить о помощи у наших лютых врагов, от которых мы бежали, оставив отчие земли и курганы предков? - глаза Фритигерна расширились.
   - Мы бежали не от уннов! - возразил Колия. - Мы бежали от тех сил, что разбудили их жрецы. Людям бы мы смогли противостоять.
   - Если этого не сделать, - спокойно добавил Сафрак, - погибель ждет и нас, и наших детей. Тогда нашим родам уже не суждено будет возродиться на этой земле.
   - Сейчас у нас один враг - Рим, - поддержал его Колия. - Либо мы одолеем его, либо умрем.
   Гигант Вилигунд, который все это время молча сидел по правую руку от Фритигерна, вдруг поднялся.
   - Я знаю, как достичь согласия с уннами и их вождем Фелимером.
   - Мы еще не решили, желаем ли мы с ними договариваться, - возразил Фритигерн.
   - Это придется сделать в любом случае, - задумчиво произнес Алатей. - Мы не можем отбиваться одновременно со всех сторон. Где-то необходимо укрыть наших жен и детей, иначе мы всегда будем уязвимы.
   Фритигерн размышлял.
   - О чем же ты собираешься говорить с уннами? - обратился он к Вилигунду.
   - Я знаю их вождя и его советников. Они - достойные люди, и придут нам на выручку без всяких условий.
   - Что ж, тогда тебе и отправляться в их владения, - решил король. - Передай, что мы согласны присоединиться к созданному Фелимером союзу...
   Последние слова дались Фритигерну тяжело.
   - Я готов, - Вилигунд не повел и бровью.
   - Помни, - глаза короля стали неподвижными, - теперь от тебя зависит успех нашего общего дела и наша дальнейшая судьба. Действуй без промедления. Насколько будет возможно, мы будем избегать больших схваток с римлянами, но долго это продолжаться не сможет. Рано или поздно нам придется скрестить с ними мечи в настоящем бою. Если твоя подмога не подоспеет вовремя - все сложим здесь головы.
   - Доверься мне, вождь. Пришло мое время сдержать данную тебе клятву и доказать свою преданность. Я отправляюсь в путь немедленно.
   После этих слов гигант покинул шатер.
   - Мы же постараемся не дать римлянам соединиться, - следом за ним поднялся и Фритигерн. - Легкую конницу Хильдерита нужно направить навстречу Грациану. Пусть она нападает на его обозы и затрудняет продвижение западных легионов.
   Вожди послушно склонили головы.
  
   Густой запах смолы щекотал ноздри. Сосновые боры вырастали на пути настоящими крепостями: столетние деревья с мощными стволами были подобны исполинскому частоколу, достающему до самых небес. Вилигунд ехал по лесным тропам неспешно, ни на миг не теряя бдительности. Гигант не любил венедские леса со времен похода Сагаура, в котором ему довелось поучаствовать. В этом дремучем и непознанном мире темно-зеленых дебрей, полном загадок, трудно было не испытывать беспокойства. Здесь все выглядело живым и подвижным, Вилигунд осязал это поверхностью кожи. Леса венедов словно впивались в человека россыпью бесчисленных глаз. В камнях, листьях и пнях чудились лики таинственных богов.
   Путь готского посланника после его переправы через Дан пролегал вдоль течения реки Пирет, за которой еще виднелись развалины старых валов Траяна, по лугам, на которых паслись табуны необъезженных лошадей, по взгорьям, мимо заболоченных пустошей, займищ и рощ. Порою совсем рядом с ним проносились стада горбатых туров, сотрясая землю дробным грохотом, в заводях плескались бобры. У проточных озер виднелись спины рыбаков, охотники жгли кострища на взгорках, свежуя добычу, кое-где люд перетаскивал волоком лодки с товаром, чтобы сплавить их на реку и добраться до ближайших торговищ.
   Вопреки всем пугающим рассказы об уннах, на землях, занимаемых ныне этим племенным союзом, было спокойно. Вилигунду ни разу не пришлось защищать свою жизнь, обнажая меч, а на все его вопросы он получал от местных жителей доброжелательные ответы: где несколькими общими фразами, где жестами и знаками. Сарматы, венды и германы смешались довольно плотно. Часто селения их стояли поблизости, отделяемые друг от друга ручьем или оврагом. И все они были на удивление дружелюбны к вестнику готского конунга.
   Через семь дней пути перед Вилигундом возникло большое селение. Его встретили резанные из дуба изображения незнакомых богов с продолговатыми лицами и долгими бородами. Между избами чадили большие костры, возле которых мужчины в рубахах из холста дубили на камнях звериные шкуры. На высоких шестах, поднимающихся над плетневыми оградами, торчали черепа коров и лосей.
   Завидев всадника, люди о чем-то заговорили между собой. Все они словно изучали его, прикидывая, чего ожидать от рослого чужака с мечом на поясе и топором у седла. Однако Вилигунд уверенно направил к ним своего коня. Гигант чувствовал накопившуюся в теле усталость. С момента переправы через Дан он спал лишь в перелесках на ветвях тальника или расстеленном плаще среди степных трав, питался вяленым мясом, ягодами и орехами.
   Один из селян - с редкими белесыми волосами, стянутыми в пук, подслеповатыми глазами и узким вытянутым подбородком шагнул навстречу Вилигунду. На шее старожила болтался деревянный амулет, изображавший горностая. Встав перед всадником, он поклонился ему в пояс и что-то сказал на своем языке, которого Вилигунд не понял. Тогда селянин, медленно подбирая слова, обратился к нему по-готски.
   - Откуда путь держишь, говорю?
   Гигант махнул рукой назад.
   - Из-за Большого Дана.
   - Ого, - старожил задумчиво почесал бороду. - Издалече.
   Он оглядел Вилигунда с ног до головы и удовлетворенно проговорил:
   - Слазь с коня. Небось, устал с дороги, столько верст отмахал. Меня прозывают Берестенем, я здесь старейшина. Пойдем в мою избу, потолкуем. Авось, буду тебе полезен.
   Гот охотно согласился. Он спрыгнул с седла и размял утомленную спину. Коня привязал у плетня жилища старожила, которое оказалось бесхитростной землянкой с ивовой кровлей. Там, в полумраке Берестень указал ему на лавку, над которой висели шкурки куниц и большой бубен.
   - Сказывай, - велел старец, подвигая себе покрытый войлоком чурбак.
   Вилигунд опустился на лавку, затрещавшую под его весом, и упер руки в бока, еще не зная до конца, быть ли ему откровенным с вендом.
   - Князя вашего ищу, - сказал наконец. - За тем и приехал.
   - А почто тебе наш князь? - взгляд старейшины стал глубоким.
   - Дело есть к нему. От всех готских родов, что стоят сейчас за Даном, на имперской земле. Помощи хотим просить против Рима.
   Берестень даже причмокнул от удивления.
   - Вона как, - протянул он. - Супротив ромеев, значит, поднялись.
   - Нет у нас другого выхода, старик, - мрачно ответил Вилигунд.
   - Растолкуй мне, а то я что-то не уразумею, - попросил старейшина.
   - Римляне дозволили нам поселиться на своих северных землях: семьи привести, хозяйством разжиться, - с неохотой начал объяснять гигант, не любивший долгие рассказы. - За это по соглашению мы должны были воевать за них во всех их походах.
   - Стало быть, за землю ромейскую мечи свои продали?
   Вилигунд сверкнул было глазами, но быстро погасил в себе негодующий порыв.
   - Понимай как хочешь, старик. Жизни на прежнем месте не стало, вот и ушли за реку. Хотели покоя и сытой жизни.
   - А что получили? - в уголках губ Берестяня мелькнула усмешка.
   - Голод и рабские ошейники для наших детей, - процедил сквозь зубы гигант.
   - Немудрено это, - Берестень закряхтел. - Чего ж еще от ромеев ждать...
   - Вот и остается теперь одно, - продолжал Вилигунд. - Драться. За жизнь, за свободу, за род свой, чтоб не угас он на чужбине.
   - Ты, стало быть, думаешь, что Велимир вам поможет?
   - Про князя вашего немало хорошего слыхал. Добрый, говорят, воин. И вождь справедливый, раз столько племен ему служит по своей воле.
   - То верно, - согласился Берестень.
   - Так скажи, где искать вашего князя. Земли ваши я знаю плохо, хоть бывать здесь доводилось прежде. Сарматы толковали, где-то у Большой Реки его главное становище.
   - Э... - вздохнул старейшина. - Нелегко будет нынче князя нашего сыскать.
   - Отчего ж так? - нахмурился гигант.
   - Оттого, что в край берендеев пути-дорожки его завлекли, в места лихие, окаянные. Князь Велимир, аки младый Купало на своем гнедом жеребце в зеб Черномирья спускается, дабы правду от кривды уберечь. С верными сотоварищами в самое Пекло сподобился низринуться. А во Пекле том власть Чернозмиева не знает удержу. С сим супостатом и придется ему порататься, чтоб солнце красное да небо ясное над землей сияли и свет людям дарили.
   Вилигунд ничего не понял из объяснения Берестеня, лишь наморщил лоб и грузно засопел.
   - Ох, нелегкое то будет дело, - прикрыл глаза старейшина, забыв о присутствии гостя. - Но только сила княжеская не в мече булатном и секире вострой. Ведь кто князь таков? Земле отчей опора, народу своему отец, богам - наперстник. Правь божья - она в нем самом пребывает. Как же не осилить марь иншую? Сила всех князей-пращуров, что краем нашим верховодили со времен Сварожичей - ныне в Велимире. Каждый из них не только в сердце, но в теле его живет. Коль прознает это - непременно одолеет Черномирье. Пресветлый князь Святогор, чья мощь не ведала изъяна, а слава - забвения, и нонешний князь Велимир - одно. В новом лике воплощен на благо людей наш исконный предок, вот только младый княже то еще не сознал. Потому тропами Потьмы ходит и в опасности немалой пребывает. Всем миром надобно ему пособить и на свет Яри направить.
   - Что ж мне делать, старик? - Вилигунд не сводил глаз с Берестеня.
   - Отправляйся в землю берендеев, к Черному Холму. За Туман-Ручей, за Рысью Гряду. Там, близ Трех Дубрав можно сыскать нашего князя. Но торопись и помни, что и твоя помощь ему может понадобиться. Ради блага твоего народа будь готов принять любые испытания, кои может послать тебе судьба.
   - Будь уверен, старик, - промолвил гигант. - Я никогда не прятался от опасностей и трудностей. Если нужда в моей силе и умениях будет - меч Вилигунда не подведет.
  
   Глава 18. Сквозь дебри мрака.
  
   Небольшой отряд остановился у косогора, называемого Рысья Гряда, за которым начинались восходные веси берендеев, примыкающие к Трем Заградным Дубравам. Путники с напряженным вниманием вглядывались в верхушки ракитника, встающего вперемешь с лещиной и образующего настоящие теснины узловатых ветвей, подобных скрюченным пальцам. Все ощущали ноздрями тяжелый, мертвый запах, от которого сжимало грудь. Выносить его становилось все труднее.
   Теперь отряд состоял только из шести человек. Среди них уже не было ни Вульфиллы, ни Ружены. После возвращения Светозара из странствий по Иномирью, Велимир с неожиданным ужасом осознал, что если бы опасность коснулась его супруги - он мог бы повернуть назад, дабы уберечь любимую. Она по-прежнему была готова идти с ним до конца - вот только сможет ли он сам дойти до конца, когда ей будет грозить гибель?
   На счастье, среди лесных кущ путники натолкнулись на забытое в глуши селение. В нем жили седоны, соплеменники Ружены - два десятка охотников и рыболовов. Хижины с дерновыми крышами, родовое капище и плетни для просушки шкур - вот и вся весь. Но люди здесь оказались гостеприимные. Они приняли девушку с радостью, пообещав доставить ее домой, а также препроводить Вульфиллу к границам готских земель.
   Тягостным было прощание, однако Велимир знал, что Ружене нельзя далее оставаться с ним, чтобы его страх за ее судьбу не стал орудием в руках Ингульфа. С его помощью колдун мог заставить молодого князя поступить против воли, отказавшись от своего пути. Светозар долго убеждал в необходимости такого шага юную княгиню, пока наконец она, скрепя сердце, не согласилась возвратиться в Новое Село.
   - Пусть тело мое будет далеко, - сказала она мужу на прощание, - но душа останется с тобою. Она будет придавать тебе силы и отводить невзгоды.
   Вульфилле же Светозар молвил так:
   - Возвращайся в земли своих вождей и поведай им обо всем, что видели твои глаза. Пусть они и народ их знают о коварстве Ингульфа и могуте Темня. Пусть знают, что не от нас исходит эта страшная угроза. Недруг у нас общий. Дабы побороть его и выкорчевать самые корни зла - роды наши должны держаться братским союзом.
   Проповедник согласно кивнул. Никто не упрекнул его в малодушии. Скорее, напротив - простившись с ним, путники вздохнули с облегчением. Они продолжали путь вшестером, сквозь чащу, давно лишенную листвы, однако так и не укрытую снегом.
   - Скажи, - Велимир вдруг обратился к Асгриму, нахмурив взор, - ты ведь был с Ингульфом многие годы. Ужели тебе ничего не ведомо о его прошлом и о том, из чего берется его темная сила?
   Волкоглавый прищурил глаза в задумчивости.
   - Когда-то старый карлик Горст, упившись хмельного меда с бузиной, поведал мне одну историю, - признался он. - Вот только я не знаю, правда ли это.
   - Сказывай, - попросил князь.
   - Говорят, Ингульф происходит из семьи старейшины селения Берег Выдры, что где-то в верховьях Вистулы. Община там была невелика и жила особняком от других. Даже сборщики налогов Гебериха не добирались туда из-за высоких круч, которые отгораживали Берег Выдры от всего внешнего мира. Люди там жили своими обычаями и законами. Сразу за селом поднималась Горбатая Гора, которую селяне почитали. На вершине ее находилась глубокая расщелина, в которой, как считалось, обитал могучий дух Вострогор. Его еще называли хранителем селения Берег Выдры. Половину всей добычи и урожая селяне отдавали ему.
   Заинтересованные рассказом Асгрима, к нему приблизились Светозар, Сагаур и Ратислав.
   - Долгие годы Вострогор не давал в обиду общину, - продолжал Волкоглавый. - Он отводил от нее все беды и невзгоды. Но однажды все изменилось. В селение пришла заразная болезнь, разъедающая плоть, от которой люди начали умирать как мухи. Знахари оказались бессильны с ней справиться. Старейшина, стоящий во главе общины, и другие селяне молили о заступничестве богов, обращались к Вострогору - однако все было тщетно. С каждым днем погибало все больше людей. Страшная болезнь не щадила ни стар, ни млад, ни мужчин, ни женщин. Тогда старейшина отправился к жрецу и попросил его провести обряд гадания. По внутренностям зарезанного на священном камне теленка жрец определил, что Вострогору нужна жертва. Только она способна была отвадить от Берега Выдры несчастье и спасти тех, кто еще остался.
   - Ты говоришь про человеческую жертву? - догадался Велимир.
   - Да. Жрец поведал, что старейшина должен отдать своего единственного сына, бросив его в жерло горы. Тогда болезнь уйдет.
   Слушатели переглянулись.
   - Отец долго не мог решиться на такой ужасный поступок - человеческих жертв в общине никогда не приносили, а сам он был уже слишком стар, чтобы надеяться на пополнение своего рода. Однако селяне, узнав об исходе гадания, потребовали от старейшины исполнить волю Вострогора и свой прямой долг главы общины. С болью в сердце тот согласился. Так пятилетнего мальчика сбросили в расщелину Горбатой Горы. Через день болезнь действительно покинула селение.
   - Что же было потом? - спросил Сагаур.
   - Прошло не меньше тридцати лет. Повзрослевший и возмужавший сын старейшины вернулся в селение Берег Выдры.
   - Он не погиб?
   - Нет. Более того, он обрел удивительные способности. Он мог без особого труда читать мысли, предвидеть события и укрощать диких зверей. Должно быть, дух Горбатой Горы не только пощадил его, но и наделил своими знаниями и силой. Вскоре сын старейшины из села Берег Выдры стал известен даже среди соседних общин. Слух о нем долетел до самого Архемайра. Спустя небольшое время его призвали ко двору правившего тогда Гебериха. Так Ингульф стал верховным готским жрецом.
   - Я этого не знал, - прошептал Юннимунд.
   Остальные спутники Асгрима молчали, подавленные его рассказом.
   - Ингульф многое умел еще до того, как постиг тайну Черного Холма, - чуть помолчав, добавил Волкоглавый. - Он учил меня, как заговаривать воду, чтобы она показала образы грядущего. Объяснял, как нужно договариваться с духами деревьев, холмов и водоемов, чтобы они могли служить человеческой воле...
   Сын Берингара провел рукой по глазам, словно сбрасывая тень. Дальнейший путь проходил в молчании.
   За Рысьей Грядой перед отрядом Велимира предстало селение. Все жители его, а также домашний скот, оказались мертвы. Мужчины, женщины, дети лежали в разных позах с безумно выпученными глазами среди опрокинутых вершей и кадок. На лицах их угадывалось предсмертное напряжение. Выпученными и налитыми кровью были глаза околевших коров, волов и овец. Некоторым из них даже удалось вырваться из загонов, оборвав шейные хомуты. Но далеко не ушел никто.
   Среди спутников Велимира начались пересуды, которые взмахом руки остановил Светозар.
   - Людей и скотину убил не Темень, - сказал он, осмотрев тела, - и не Ингульф.
   - Кто же тогда? - вопросил Юннимунд.
   - Всему причиной - тайное урочище в толще Черного Холма, - сообщил волхв. - Это его ядовитые животоки и его марь погубили весь.
   Светозар закрыл глаза. Было видно, что его мысленный взор перемахнул через рощи и дубравы, достигнув логова Темня.
   - Я вижу это урочище, - молвил волхв, не открывая глаз. - Обряды древних кобников напитали его стены немереной силой, силой разрушения.
   - Расскажи, что ты видишь! - не удержался Велимир.
   - Оно имеет очень странную форму. Основание широкое, но стены сужаются к верхушке. Камни, из которых оно сложено, не встречаются в наших краях и не ведомы ни вятам, ни берендеям.
   - Что же это за камни? - удивился Юннимунд.
   - Они привезены из дальних земель и могут светиться. Таких камней на заре времен встречалось немало в краю Южных Вод, из которых происходили грозные исполины - из них они строили свои города. В старовину, когда людей на земле еще не существовало, исполины Юга и владыки морей боролись с волотами Севера из страны Яра. Чужеродные камни могутой своей превосходят все, что мы знаем. А еще - темное урочище охраняют духи древних воев, истребить коих не властен ни клинок, ни сила заговора.
   Светозар с усилием открыл глаза и растер лицо, сгоняя видение.
   - Худы наши дела, - проронил сквозь зубы Сагаур.
   Чем ближе отряд подбирался к Трем Заградным Дубравам, тем больше встречалось кряжистых валунов, испещренных знаками и рисунками. Рисунки напоминали незнакомых птиц и зверей, а знаки - годьи письмена.
   - Это не руны, - сказал, однако, Юннимунд. - Это более древние символы, значения которых я не знаю. Они появляются сами собой и несут нам какие-то послания.
   Миновали небольшой ручей, огибающий пригорок и несколько глубоких западин, заросших молодым ельником. За ними наткнулись на другое селение. Здесь было пусто: путники узрели покосившееся древоколье, обносившее дома, холодные жилища и загоны с висящими всюду клочьями паутины. Было ясно, что весь жители покинули давно. Сразу за селом пролегал овраг с замерзшим болотом. Обогнув его и выбравшись на поляну, покрытую сухим дерном, отряд Велимира остановился, как вкопанный.
   Их встретило громоздкое изваяние, рубленное из темного песчаника. Высотой оно достигало трех саженей, имело круглую голову на массивной шее и глубокие выступы глазниц. Нос его был бугристым с широкими ноздрями, тонкий изгиб губ складывался в какую-то загадочную полуулыбку.
   - Я знаю в этих краях каждый вершок, - в глубокой задумчивости промолвил Светозар. - Здесь прежде не было каменных чуров.
   Путники хмуро разглядывали изваяние. Оно вызывало у них непонятную тревогу. От каменного кумира тянуло тягучим холодом, проникавшим внутрь и словно вонзавшим в тело тысячи невидимых игл. Неожиданно водянистая капля выступила на лбу неведомого бога. Она потекла вниз и скатилась с носа. За ней последовала другая. Темный камень покрывался влагой, источаемой малыми и большими впадинами, прорезанными в его поверхности.
   - Что это? - изумился Юннимунд. - Чур потеет?
   Он приблизился к изваянию, недоверчиво рассматривая белесую прозрачную жидкость. Протянутую к капи руку остановил резкий выкрик Светозара.
   - Остановись! Не прикасайся к нему.
   Гот с непониманием посмотрел на волхва. Тогда тот сорвал длинный стебель дрока и подступил к изваянию. Он провел им по влажным желобкам темного камня. Стебель мгновенно затрещал и съежился. Он стал черным, и волхв поспешил его отбросить.
   - Это яд, - пояснил Светозар, - убивающий все живое.
   На лице Сагаура проступила догадка.
   - Да ведь перед нами изображение самого Темня, - ошалело проговорил он.
   - Ты прав, - подтвердил волхв. - Его рукотворный образ.
   Сагаур закусил губу и проворно ринулся вперед. Он выхватил меч и намеревался уже подскочить к капи, чтобы снести ей голову, но растянулся на земле. Всем показалось, будто что-то невидимое схватило его за ноги.
   - Нет! - поднял ладонь Светозар. - Стремясь уничтожить или повредить это изваяние, ты можешь погибнуть сам и погубить нас всех.
   - Как же быть? - спросил Ратислав.
   - Забудьте про него. Дорога наша лежит дальше.
   Спутники волхва послушались его. Сагаур вложил меч в ножны, готовый продолжить путь. Неожиданно они увидели побледневшее лицо Асгрима. Волкоглавый, замерев, смотрел куда-то назад. Обернувшись разом, побледнели все. На другой стороне оврага, у взгорка, стояли шестеро человек в холщовых плащах. Пятеро из них были облачены в кольчатые рубахи, как воины, и имели на поясах топоры и клинки, шестой - походил на волхва в вершнике, в руке которого был зажат трехзубый посох.
   - Да это же мы! - высказал вслух мучающую всех догадку Юннимунд.
   И правда, в каждом из этих людей за оврагом воины княжеского отряда узнали самих себя. Видение рассеялось быстро, однако еще долго все молчали.
   - Я слышал, что увидеть своего двойника - верный знак приближающейся смерти, - решился, наконец, высказать свое соображение Сагаур.
   - Оставь эти мысли, - посоветовал Светозар. - Мы и так потеряли здесь слишком много времени.
   Прибавив шаг, путники двинулись вдоль поляны. Преодолев небольшую рощу в полном безмолвии, сделали привал. До Трех Заградных Дубрав оставалось не более версты.
   Однако разжечь костер и подкрепиться не успели. Случилось непредвиденное. Всех спутников волхва охватил сильный приступ удушья. Вены на лбу у них натянулись, лица побагровели. Воины судорожно хватали ртом воздух, выпучив глаза, и держались за шеи. Светозар все понял сразу. Людей душили обереги.
   Вытащив нож, волхв поспешил на помощь товарищам. Первым он освободил князя, срезав с его шеи тяжелый науз. Сделать это оказалось не слишком просто: толстый конопляный шнур, став прочным, точно проволока, так и въелся в кожу, сдавив горло. Потом Светозар вызволил остальных.
   После того, как едва не погибшие нелепой смертью люди пришли в себя и отдышались, они осмотрели обереги, которые носили на себе с детских лет. Несмотря на то, что форма и материал наузов у всех были разными, сейчас все они необъяснимо превратились в бронзовые круги с выбитыми на них изображеньями глазастого широконосого существа - точно такого, каким был встреченный ими каменный чур.
   - Как ты объяснишь подобное, кудесник? - обратился к волхву Асгрим. - Мы были всего в шаге от гибели, чуть не став жертвой собственных амулетов. Почему облик Темного Бога проявился на них?
   - Темень защищает свои владения, - отозвался Светозар, - а мы подобрались к ним вплотную. Он чувствует, что вместе с нами сюда пришла угроза его власти и самому его существованию. Теперь мы должны завершить начатое, чего бы нам это ни стоило. Вернуться мы уже не можем. Каждый из вас отправился в поход по доброй воле, сознавая те трудности и опасности, с коими вы можете здесь столкнуться. Так что не падайте духом и идите до конца.
   - Мы были уверены, что правда на нашей стороне, - проворчал Ратислав. - А стало быть, и сила...
   - Ужель ныне ты в этом усомнился, воевода? - с легким упреком вопросил Светозар.
   - Нет, - качнул тот головой. - Я все так же уповаю на помощь богов, как ты и учил. Ведь правда божеская по-прежнему пребывает с нами?
   - Истинно так, - подтвердил волхв.
   - Мы пойдем до конца, - ответил за всех Велимир.
   Сагаур однако не выглядел столь уверенным. Тени залегли под его глазами, черная складка разбила переносицу, а брови нависли над глазами.
   - Покуда я не заметил, чтобы боги и их правда нас сберегали, - выговорил он сумрачно.
   - Все потому, что ты неверно понимаешь суть богов и их роль в этом мире, - слова Светозара оказались неожиданными для всех. На него посмотрели с непониманием.
   - Что же есть боги? - чуть дрогнувшим голосом осведомился Юннимунд.
   - Единое сердце Всемирья, - отвечал волхв. - Всеобщий путь явлений, с которым мы связаны нераздельно. Боги - незамутненная реальность потока жизни. Она имеет цельную природу и общее начало, но проявляет себя как множество природных стихий, заполняющих собой Всемирье. Исток Всебожья един, выражение - многолико, однако мы тоже вышли из этого истока, а посему - носим в себе душу Рода и обладаем божественным естеством.
   - Значит ли это, что мы подобны богам? - спросил Сагаур.
   - Мы от них неотличимы. Божественное - в каждом из нас. В него не нужно верить, его надобно ежемгновенно ощущать и позволять изливаться вовне. Дать проявить себя сути Всеродовой во всей полноте и величии, не затемняя ее ложными образами, идущими от ума.
   Волхв обвел пристальным взглядом лица своих товарищей.
   - Если вы желаете воплотить задуманное и повергнуть Темня в небытие раз и навсегда - отворите в себе божские врата, выпустите свет источного, который вы замуровали в склепе сомнений и слабостей. Темень лишь пробуждает то темное, созвучное его бытию, что есть в вашей душе. И чем больше вы боитесь - тем сильнее он. Пусть проявит себя закон Прави. Пусть вышние боги воплощают его, дея чрез ваше существо, вы сами лишаете их силы. Тогда будет возрожден попранный порядок Всемирья. Не ждите помощи свыше, но внимайте назиданью, звучащему в ваших сердцах. Без трепета ступайте по стопам Рода-Отца. Рассеяв свои слабости, вы рассеете реющий над нашим краем сумрак мари, чтоб вернуть в него торжество Лада.
   Видя, что лица его спутников оживились, Светозар добавил.
   - Только так мы сможем победить. Взирайте в исток своих сердец и пусть вас согреют улыбки отчих богов, что отражаются на его безупречно ясной поверхности.
   После привала путники продолжили путь бодро. Больше никто не говорил о страхах и опасностях.
   Дубравы, окружающие Черный Холм, встретили всадников тишиной и безветрием. С первого взгляда стало ясно, что места эти пустынны: ни птицы, ни зверя невозможно было уловить под суровыми сводами ветвей. Однако впечатление это оказалось обманчивым.
   Светозар почувствовал движение в древесных корнях. Виделось ему, что все они соединены меж собой в единую вязь под слоем почвы, образуя живое существо, которое чутко внимает каждому шороху посторонних. Можно было даже разобрать далекий катящийся звук, подобный утробному стону.
   Вступить под сень дубов оказалось не так просто. Ноги будто сами упирались, врастая в почву. Ратислав заметил, что по щеке Асгрима скатилась слеза.
   - Да пребудет с нами огнь Всеродов, разгоняющий тьму иншего! - возгласил Светозар, первым устремляясь вперед.
   Товарищи его последовали за ним, но уже через несколько шагов в нерешительности остановились. Впереди, средь шершавых стволов откуда ни возмись выросли многочисленные детские фигуры в белых рубахах. Глаза у всех были большими, немигающими. В них отражался какой-то зов, могучее притяжение. Путники смотрели на них, точно завороженные.
   - Кто это, кудесник? - спросил Юннимунд Светозара.
   - Скоро мы это узнаем, - отозвался волхв, нахмурившись.
   Между тем веки людей налились тяжестью, начали слипаться. Воины невольно утрачивали ясность ума. Светозар слишком поздно уразумел, что не следует долго глядеть в очи неведомых дубравных существ. Должно быть, на несколько мгновений все погрузились в сон. Из него вывел озабоченный возглас Сагаура.
   - Где Асгрим?
   И впрямь, Волкоглавый как сквозь землю провалился.
   - Что за шутки? - Велимир недоверчиво подошел к месту, где еще недавно находился сын Берингара.
   Он коснулся рукой почвы, которая оказалась необычно зеленого цвета, однако никаких следов не увидел. Пальцы и ладонь обдало холодом. Пропали и дети.
   Путники угрюмо переглянулись.
   - Мы непременно разыщем Асгрима, - заверил Светозар. - Но сейчас нужно двигаться дальше.
   Ему неохотно подчинились.
   Своды дубрав становились выше, однако при этом темнее. Деревья тоже, как будто, увеличились в охвате. Среди палых листьев теперь сновали быстрые тени, похожие на раздвоенные языки, откуда-то доносились треск и хруст. Догадка поразила Светозара.
   - Корни этих дубов порождают тени на поверхности земли, а из теней возникают образы. Отсюда и те существа, которых мы видели в облике детей.
   - Выходит, это они утащили Асгрима? - сообразил Ратислав.
   - Да. Будьте все время настороже.
   Путники шли очень медленно, выверяя каждое свое движение. Они все глубже проникали в дебри дубравного урочища, зорко осматриваясь по сторонам. Порою им казалось, что в просветах между дерев и кустарников мелькают непонятные существа с лягушачьими лапами и человечьими головами, по ветвям скачут бородатые филины. Пни переступали с места на место, по высоким стволам, точно гусеницы, ползли мшистые наросты и грибы. Некоторые кустоши были покрыты звериной шерстью, в сплетении мощных корневищ поблескивали внимательные глаза. Даже расщелы земли под ступнями складывались в очертания лиц неведомых клыкастых созданий.
   Однако когда странники приостанавливались, чтобы лучше разглядеть диковинные явления, они видели лишь тени - вездесущие, назойливые тени, обступающие плотной гурьбой. Тени сопровождали непрошеных гостей дубрав на каждом шагу.
   Вскоре тишину нарушил вой ветра. Ветви дубов затрещали, прогнулись. Кожи людей коснулось ледяное дыхание, под темными сводами прокатился долгий и гулкий смех, пробирающий до костей. Потом тела путников начал сковывать хлад. В доли мгновения воздух сделался настолько студеным, что одежда примерзала к телу, а пальцы рук заломило до боли. Ветер же только усиливался: ревел, рычал, гоготал.
   - Этот холод убьет нас, - сказал Сагаур, втягивая голову в плечи.
   Светозар оглядел своих товарищей. Пальцы окоченевших рук скрючились, лица побелели. Даже кора дубов повсюду изошла глубокими трещинами, а листья сморщились.
   - Похоже, это и есть дыхание смерти, - стуча зубами, проронил Ратислав.
   Волхв вспомнил про свой оберег, который носил на запястье. Он поднес к глазам перстень Святогора, на котором проступили знаки древних рун.
   - Пресветлый княже, пособи наследкам своим, - прошептал Светозар одними губами.
   Перстень излучал тепло, живительную силу яри. Сначала волхв ощущал ее только вокруг себя. Однако постепенно - неспешно, но верно - стал меняться морозный воздух дубрав. Словно треснул невидимый слой льда, через прорехи которого вновь пробилось солнце. С явной неохотой отступало ледяное дыхание. Вернулась тишина.
   Велимир и Сагаур, щеки которых теперь порозовели, невольно заулыбались, однако Светозар покачал головой.
   - Не спешите радоваться. Сдается мне, это не последнее испытание на нашем пути.
   Волхв оказался прав. Уже через версту тропа, по которой двигались путники, оборвалась крутым обрывом. Глубокий овраг шириною в четыре сажени словно разрезал поперек покровы земли.
   - И оврага здесь прежде не было, - точно говоря сам с собой, произнес Светозар в глубокой задумчивости.
   Переправиться через такой большой расщел, на дне которого белели острые каменные валуны, возможности не было никакой. Люди двинулись по краю отрогов, но быстро убедились, что овраг не собирается заканчиваться. Это не слишком удивило путников, уже привыкших к каверзам Трех Заградных Дубрав. Удивило то, что через полверсты впереди обозначился мост из связанных лыком дубовых бревен.
   - Вот и переправа, - озадаченно промолвил Велимир, еще не веря своим глазам.
   Он улыбнулся и первым двинулся к мосту.
   - Не спеши, княже! - одернул его Светозар, который уже увидел всю опасность происходящего.
   - В чем дело? - недовольно спросил Велимир. - Если есть мост, стало быть, надобно по нему переправиться. Через такую овражину мы по воздуху не перелетим, а конца-краю ей не видать, ты сам убедился.
   - То - не простая переправа, - лицо волхва стало сумрачным. - И не всякому дано ее одолеть.
   - О чем ты? - вскинул брови Ратислав.
   - Лишь тот, кто не имеет в себе тяжести, перейдет на ту сторону. Лишь тот, кто легок, аки лебяжий пух, и пуст, как порожняя чаша.
   - Мы не разумеем тебя, - сказал воевода.
   - Ежели ум ваш чист, а в сердце нет ни образов, ни имен - вы здесь пройдете, - пояснил Светозар. - Коль затаились внутри сомнения и мысли, а перед взором разума маячат зраки вещей - рухнете вниз на погибель.
   - Как же нам быть? - с тревогой вопросил молодой король готов.
   - Оставить на этой стороне все самостное. Отказаться от самих себя, коими вы себя помышляете в этом мире, и личин, под коими вас ведали люди. Покуда есть Юннимунд, Велимир, Ратислав и Сагаур - не быть благу. Вас встретит лишь лютизна.
   - Ты толкуешь о том, чтобы мы перестали быть собою? - недоверчиво уточнил Сагаур.
   Волхв улыбнулся в ответ.
   - Все дело в том, что никто из вас никогда собою не был. Это лишь заблуждение и кажимость, влекущее в сети морока. Единственно есть лишь всеродная Собь. Она узнает себя в отдельных каплях дыханья Всемирья, что зовутся людскими жизнями. Всеродная Собь оживотворяет те сгустки духа, что светятся свитнями людских судеб в Океане Вечности, но остаются неотделимыми от единородного свитня. Те капли и сгустки - суть отражение Одного. Вы знаете их как множество и зовете Юннимундом, Велимиром, Ратиславом, Сагауром. Однако то - лишь звуки, не передающие суть. Ежели познаете это всем сердцем своим - переправитесь на другой берег.
   По тому, как волхв выделил фразу "другой берег", его товарищи поняли, что говорит он вовсе не о другом крае оврага.
   - Асгрим стал жертвой Темня потому, - более сурово продолжил Светозар, - что не изжил в себе былые привязанности. В сердце его остался образ, который он полагал собою настоящим. Этот морочный оттиск затмения сгубил его. Сего бы не вышло, если б сын Берингара сознал, что суть его - пуста и безлика, как этот овраг.
   Волхв простер руку в сторону провала.
   - Можно сказать, что суть человека имеет очертания, подобно тому, как имеет их овраг. Однако то не верно. Взгляните! Овраг есть воплощение бесформенности. Его пустота придает смысл и назначение тому, что мы имеем пред собой - глубокому провалу. Без этой зияющей пустоты нет самого оврага. Его делает самим собой истое и совершенное отсутствие.
   Светозар обвел воинов взглядом.
   - Ежели уподобитесь самому оврагу в его безличии, то окажетесь на той стороне. Помните: вас нет, но вы есть, ибо благодаря чистоте вашего духа и пустоте разума все вещи вокруг обретают смысл и назначенье. Вы - бесплотны и бессущностны. Именно потому вы проявляете собой божскую суть. Не становитесь бренными людьми, закованными в латы мнимой личины. Будьте подлинными людьми - частью Вышних, что приводят к Ладу порядок вещей во Всемирье. Истый человек - тот, кто превыше и яри, и мари, и доли, и недоли. Он стоит за всеми кромками знаемого, а потому беды не властны выйти на его след.
   Велимир, Юннимунд, Ратислав и Сагаур безмолвно слушали волхва.
   - Ежели кто из вас, - добавил тот, - не в силах оставить на этой стороне груз своих морочных зраков - лучше сразу повернуть назад.
   - Мы справимся, - за всех высказал Ратислав. - Я немало прожил на свете, повидал много земель и народов. Я видел расцвет и падение правителей и держав, изломы судеб. Все то, чем я дышал, чему принадлежал и во что верил - я отринул, выбрав путь свободы духа. Я отказался от своего прошлого и своего имени, данного мне родителями. Я не держусь за настоящее и не грежу о будущем. Так можно ли сказать, что я привязан к своей мнимой личине? Это только призрачный образ, за которым очи мои уже давно прозрели вечность...
   - Мой путь был непрост, - в свою очередь, заговорил Сагаур. - Ослепленный желаниями и стремлениями этого мира, я долго пытался утолить свои жажды: власти, славы, богатства, пока не понял, что гоняюсь за бессмысленными тенями. Цели, которые на протяжении жизни я ставил перед собой, оказались всего лишь фальшивыми побрякушками, заслоняющими жизнь настоящую. Потом все это рухнуло, и остался просто человек, идущий по дорогам мира. Человек, который ничего с собой не несет и ничем не может владеть, ибо все приходящее, а постоянство вещей есть мираж. Слова "князь", "повелитель", "воин" и другие - только звуки, не передающие истины. Они часто меняются, но за ними движется то, что неизменно - безымянный странник, ступающий по тропе без начала и конца. Похоже это на облако, которое часто меняет форму, однако не имеет подлинной плоти...
   Юннимунд медлил, разглядывая дно оврага и хрупкий мост, соединяющий его берега. На лице его отразилась мучительная борьба. Он то подскакивал к самому краю - то вновь отступал.
   - Нет, - наконец, вымолвил он. - Я не могу. Как я расстанусь с тем, чем жил до сих пор? Как отступлюсь от того, кем себя считал, во что верил и на что надеялся? Если отринуть все это - что останется мне? Кем я буду, да и буду ли вообще? Ты манишь меня незнаемым - но как я могу верить тебе? Могу ли я быть убежден, что существует что-то иное, нежели то, что всегда меня окружало? А раз я не верю - то неминуемо погибну...
   - Возвращайся в Архемайр, - спокойно прорек Светозар. - Лучше честно признаться в своей слабости сейчас, чем пытаться свершить непосильное. Ступай, и да будет путь твой удачным. Ты найдешь себе стезю по плечу в землях твоего отца.
   На лице Юннимунда проступили пунцовые пятна - краска стыда. Опустив глаза, сын Эорманрика понуро ступил в тень деревьев.
   Теперь взоры обратились на Велимира. Все понимали, что юный князь тоже находится в начале своего жизненного пути и еще не имеет того сурового опыта прозрения, который было уготовано познать Ратиславу и Сагауру. Однако ответ Велимира был уверенным и непреклонным.
   - Отправляясь в этот поход, - молвил он, - я ясно сознавал, что он может стать для меня последним. Потому я готов встретить свой последний час в любой миг и сделаю это с улыбкой. Во благо моего народа и моей земли я согласился пожертвовать своей бренной плотью. Ужели может цепляться за образ своей личины тот, кто добровольно желает принести себя в жертву? Я не забыл уроков премудрого Ведислава и верю, что тело - всего лишь одежда духа. Человек может лишиться первого, однако ж второе отнять у него не властен никто, ибо дух наш бескраен и всеместен, заполняя собой весь простор Богомирья.
   - Теперь я вижу, что не ошибся в вас троих, - подвел итог Светозар. - Все вы достойны того пути, который расстилается пред вам. Ступайте вперед смело, и пусть пребудет с вами сила Всеродова!
   Волхв первым подал пример и без колебаний прошел по мосту над обрывом. Бревна даже не шевельнулись под его ногами, будто их коснулась бесплотная тень или солнечный блик.
   Вторым на переправу ступил Велимир. Мост чуть вздрогнул, лыковые завязи натянулись и скрипнули. Но молодой князь без помех переправился на противоположный берег. Под ногой Ратислава одно из бревен треснуло, от другого отлетел кусок коры и упал в провал. Под весом Сагаура мост и вовсе провис, а лыковые обвязки начали рваться, однако он успел дойти до конца и присоединиться к товарищам.
   Бросив взгляд на переправу, все увидели, как она рушится и с треском осыпается на дно оврага. Бревна раскрошились, словно сухая труха.
   - Ну, теперь уже ничто не отделяет нас от Ингульфа, - проговорил Светозар. - И обратного пути у нас нет.
  
   Глава 19. У подножия Черного Холма.
  
   - Где мы? - удивился Велимир.
   - Мы стоим на том же месте, - отвечал Светозар. - Но теперь вы видите мир иным взором.
   Вокруг клубился белый туман, однако вдалеке, за белым сумраком, вставал сумрак черный, горой поднимаясь над землей, а где-то в самой глубине его бушевало пламя, незримое для ока, но угадываемое сердцем.
   Черный Холм выступал перед путниками медленно. Сначала показалась его вершина, отороченная ворсом кустоши и редких деревьев. Она всплывала над зубчатым ограждением дубрав, высилась и крепла. Скоро очертились выпуклые отвесы склонов, прорезанные кое-где угловатыми впадинами и прорехами. Холм неуклонно надвигался, полз на людей, грозя подавить их своим все возрастающим суровым величием.
   Светозар, Велимир, Ратислав и Сагаур смотрели на него, не отводя глаз. Сначала, как им показалось, он был окрашен мягкой синевой, плавал в ее густеющем мареве, словно гигантское облако. Потом синева растворилась, проявив внутри себя плотную бурую глыбу, отливающую лазурью на самой макушке. С каждым шагом холм становился все больше, закрывая собой висящие в вышине облачные разводы. Это была будоражащая, пробирающая до глубины души утесная мощь. Она будто втягивала в себя смотрящего на нее человека, впитывала его, отнимая волю к сопротивлению. А еще - она переворачивала весь белый свет, меняя небо и землю местами. Путники, как околдованные, застыли в полном безмолвии. Они ощущали, как тает, растекается и плывет их тело, как погружается в кутерьму дымчатого бурого пара их разум.
   Ратислав, совершив над собой усилие, встряхнул плечами. Он хотел освободиться из сетей наваждения, вырвать себя из плена дурмана, власть которого становилась неодолимой. Неожиданно его оглушила пространная, необъятная тишина. Это было подобно погружению в самую пучину забвения. Через некоторое время звуки вернулись. Погасший небокрай разгорелся яркими красками и оттенками. Воевода прищурил глаза, чтобы рассмотреть проявившуюся картину.
   Перед ним по-прежнему высился холм: массивный, узловатый. Однако холм изменился. Теперь на нем можно было различить и линию укреплений, и ров, и серые кровли жилищ. Склоны были увиты виноградниками, маслинами и смоковницами. Кое-где поднимался дымок - пастухи на выпасах, покрытых травостоем, жгли костры, а в отдалении бродили коровы и овцы. Из-за палисада неслись песнопения, вплетавшиеся в журчание могучей реки, которую скрывали из виду многочисленные светло-зеленые рощи и окрестные болота. Солнце сильно припекало.
   Необъяснимым образом Ратислав вдруг понял, что перед ним Палатин - древний, забытый, незнакомый. Такой, каким он был в те времена, когда копье Ромула вонзилось в его твердь, дав начало новой жизни и новой эпохе. Внезапно цокот копыт привлек внимание воеводы. По проторенной дороге, ведущей к подножию холма и отмеченной следами повозок, несся всадник в голубой тунике с белой каймой, неистово погоняя крапчатого скакуна.
   - Беда! - крикнул он Ратиславу. - Латины осквернили святилище Эгерии.
   Ратислав, совершенно позабыв, кто он такой и куда держит путь, потеребил подбородок в глубокой задумчивости.
   - Очнись, Авидий! - сердито бросил ему всадник. - Надо поднимать народ. Святотатцы должны ответить за свое злодеяние.
   Вдруг воевода словно прозрел. Конечно же, он знал источник Совершенства, где стояла небольшая кумирня главной из всех нимф-камен, покровительствующих городу. Царь и жрецы постоянно подносили статуе Эгерии дары и совершали заклания жертвенных животных. В прошлом году Ромул повелел самому искусному мастеру Витрувию изготовить щит из чистого золота и украсить его драгоценными каменьями. На нем были выбиты посвятительные надписи, изображен дикий плющ и виноградная лоза. Этот щит понтифики повесили на ветви олеандра напротив кумирни, а на жертвенном камне под ним совершили возлияние вином и положили ячменные колосья. И вот теперь соседи латиняне из Альба-Лонги, которым не давали покоя успехи жителей Палатина, совершили преступление против богов и против народа.
   Ратислав перевел взгляд на свою одежду и вздрогнул. Грудь его облегала желтая льняная туника пура с темно-красным кантом, подпоясанная таким же красным поясом, щиколотки ног были перетянуты ремнями сандалий. В правой руке был зажат короткий меч в кожаных ножнах, обернутый шерстяным черным плащом.
   Между тем пастухи, заметившие всадника с пустырей холма, поспешили к укреплениям. Вскоре за палисадом начался настоящий переполох. Совершенно не понимая, что нужно делать, Ратислав последовал по тропе за человеком, принесшим дурную весть. Он почему-то вспомнил, что его жилище находится в самом центре городка, возле Мундуса - той самой ямы, которую вырыл Ромул в знак единения всех жителей Палатина, укрыв в земле плоды и зерно. Теперь там поместились мукомольня и мастерская кожевников.
   Ворота в стене укреплений стояли раскрытыми, из них начал выбегать народ. Это были юноши и зрелые мужи - налегке, без панцирей и щитов. Они успели прихватить с собой лишь мечи и копья. Неожиданно в одном из них Ратислав узнал Педания, горшечника, который жил с ним по-соседству.
   - Пошли с нами, Авидий, - сказал он. - Латины не могли уйти далеко. Возле болот у Вилинала мы их нагоним.
   - Не лучше ли дождаться Ромула? - возразил воевода.
   - Царь вернется только к вечеру, - буркнул Педаний. - Или ты забыл, что он гостит у Акрона?
   Ратислав сразу вспомнил, что с самого утра Ромул с отрядом лучших воинов отбыл в Ценину по приглашению царя сабинян.
   - А завтра Луперкалии, - продолжал горшечник. - Какое ужасное бедствие, лишиться милости царицы всех вод в такой день!
   Праздник Луперкалии был торжеством волка, на которое каждый год собирались у подножия холма не только палатинцы, но и жители Тарпеи. Он знаменовал собой единение человека с животными и всеми силами природы. Остаться без покровительства Эгерии, стоявшей во главе всех нимф-камен, было и страшно, и позорно.
   - Надо жестоко покарать святотатцев и любой ценой вернуть щит, - внезапно для себя согласился воевода. - Иначе гнев богов обрушиться на наши головы.
   Не раздумывая более, он примкнул к полусотне палатинцев, торопливо спустившихся к подошве холма. Их возглавил Клузий, крепкий кузнец-оружейник, который участвовал в нескольких боевых схватках. Происходил он родом из городка Фидены, стоявшего на левом берегу Тибра. Фиденцам доводилось не единожды скрещивать оружие с воинственными этруссками, чей горделивый город Вейи пытался подчинить их своей власти. Клузий случайно убил кулаком повздорившего с ним мясника на рынке и вынужден был бежать из Фиден, опасаясь кары сограждан. В Асилуме между Двух Рощ - месте, которое Ромул сделал пристанищем для всех изгоев Лациума и других земель, чтобы увеличить число своих подданных, кузнец нашел спасение. Палатинцы приняли его, как родственника и поселили на южной окраине холма. С тех пор Клузий стоял на страже интересов и законов Палатина.
   Отряд горожан двигался быстро. Следом за ним выехали восемь всадников во главе с торговым старшиной Нумерием. Они вооружились дротиками. Палатинцы уже видели впереди лавровую рощу Деметры, в стороне от которой поблескивала серебряная гладь озера Неми. Солнце прогрело воздух, сделав его почти горячим, однако иногда налетал порывистый ветерок, освежая лица людей пряным дыханием цветов и листвы. В ветвях деревьев пели жаворонки.
   Высокие стройные лавры, устремленные ввысь своими верхушками, выросли справа от тропы, бросив на нее полупрозрачную тень. Неожиданно путь палатинцам преградили люди в блистающих бронзовых шлемах и квадратных нагрудниках, надетых поверх белых туник. У многих были продолговатые деревянные щиты с рисунками кентавров, длинные копья и широкие клинки. Вперед всех вышел человек в оранжевом плаще и шлеме с заостренными нащечниками. На щите его красовалась химера - существо с головами льва и козы, а также змеевидным хвостом. Стало ясно, что латины укрылись в роще Деметры намеренно, чтобы напасть из засады. Появление их вызвало растерянность среди палатинцев. Однако в следующее мгновение Клузий, узнав воина в оранжевом плаще, гневно обратился к нему:
   - Я всегда знал, Фуфеций, что ты подлый и вероломный человек. Ты попираешь порядки людей, и ты оскверняешь законы богов. За это сегодня ты примешь справедливое наказание. Пусть Юпитер испепелит тебя огнем возмездия!
   - Юпитер далеко, а мой меч близко, Клузий, - с насмешкой ответил предводитель латинов. - И он найдет твое сердце раньше, чем ты успеешь воззвать к своим богам.
   Лица палатинцев исказили гнев и ярость.
   - Нечестивцы, не достойные ходить по этой земле! - выкрикнул Нумерий, швыряя дротик в Фуфеция. - Пришла пора ответить за свои злодеяния!
   Однако тот легко отбился щитом. С оглушительным криком два отряда ринулись друг на друга, застучали мечи и пики. Латины были гораздо лучше вооружены и подготовлены к бою, да и числом они превосходили своих противников. Этот перевес сказался уже в самом начале схватки, когда пятеро палатинцев упали от копий, пробивших их незакрытые нагрудниками тела. Но отступать никто не собирался. Жар ненависти распалял тела, жажда мести душила.
   Ратислав, обмотав плащом левое предплечье вместо щита, стиснул рукоять меча и кинулся в гущу сражающихся. Клинок его взлетал стремительно и опускался с гулом, оставляя глубокие зарубки на поверхности щитов, которыми закрывались воины Фуфеция. Воевода желал крови обидчиков своего народа. В рядах латинов он заметил юношу в отполированном нагруднике, на котором была выгравирована голова Минервы. Латин умело работал копьем и от его выпадов уже пали двое палатинцев. Воевода, расчистив себе дорогу несколькими мощными взмахами, пробился к противнику. Копье, направленное ему в грудь, Ратислав перерубил пополам, а в следующее мгновение вышиб из руки юноши щит. Меч уже был занесен для единственного, смертельного удара. Однако произошло непредвиденное. Острие клинка натолкнулось на железное препятствие. Перед Ратиславом оказался жрец с тяжелым жезлом, обвитым плющом, который отразил страшный выпад. Воеводу встретил спокойный, уверенный взгляд голубых глаз, лучащихся золотистым светом. Жрец в трабее шафранного цвета с пунцовой каймой заслонил собой молодого воина. Меч вывалился из руки Ратислава...
   - Опомнись, воевода! - этот оклик не сразу дошел до воспаленного боем ума.
   Ратислав отступил на шаг назад, протер глаза. Перед ним стоял Светозар со своим неизменным посохом. Чуть дальше - с бледными лицами застыли Велимир и Сагаур.
   - Ты едва не зарубил нашего князя! - голос Сагаура был гневным. - Что за помрачение на тебя нашло?
   Ратислав, чувствуя, что силы покидают его, присел на землю, обхватив голову руками.
   - Я не знаю, что произошло... - виновато вымолвил он. - Что-то из самых глубин моего естества прорвалось наружу. Что-то из моего дальнего прошлого, из того, что я уже когда-то проживал. Только не в этой жизни...
   - Оставьте его, - сказал Светозар Велимиру и Сагауру. - Ему сейчас нужно прийти в себя. Вам это тоже не повредит. После небольшой передышки мы продолжим наш путь.
   В глазах князя еще читалось недоумение, Сагаур же успокоился почти сразу. Он глубоко вдохнул свежий, напоенный прохладой воздух и поднял глаза к небесам. Там плыли курчавые белые облака, летел целый табун белогривых скакунов, задевая копытами травы спелого луга...
   Когда Сагаур вновь перевел взгляд на махину Черного Холма, до которого путники так и не дошли, его угрожающая мощь как будто сгладилась. Он по-прежнему оставался внушительно огромным, но то безотрадно темное начало, что проступало за всеми его очертаниями, куда-то пропало. Или тона его стали мягче, расплавленные полуденным солнцем? Густые травы, облекавшие сплошным изумрудным покровом склоны холма, сейчас радовали глаз, заставляли сердце необъяснимо ликовать. Сагаур явственно осязал скрытое величие этой громады. Это было подобно прикосновению к некой божественной тайне, встрече с урочищем первозданной силы.
   - Вот и сбылась твоя мечта, - прозвучал рядом чей-то очень знакомый голос. - Теперь ты можешь видеть его собственными глазами. Смотри, сын! Вот он, прямо перед тобой: курган могучего Таргитая, твоего славного предка! Именно здесь, близ излучины реки Герр три сына вождя - Колаксай, Липоксай и Арпаксай погребли прах своего доблестного родителя, воздав ему последние почести. От Таргитая происходит наш род. В жилах твоих течет его благородная кровь. Поклонись кургану вождя, сын, и почти героя, равного которому не было на земле.
   Сагаур осторожно взглянул на человека, называвшего его сыном, и увидел крепкого мужчину со скуластым лицом, черными глазами, разделенными глубокой переносицей, русой бородой и русыми волосами, которые непослушными прядями выбивались из-под синего башлыка. Двубортный кафтан его, расшитый золотистыми нитями и отороченный соболиным мехом, был застегнут на могучем торсе блестящими пуговицами, на груди лежала тяжелая гривна с изображением рыси.
   - А правда, отец, что Таргитай был сыном самого бога Папая и дочери реки Борустен Апи? - Сагаур даже не сразу понял, что это он сам задал вопрос.
   - Да, Танай. В нем соединилось небо и земля, божественная стихия воздуха и силы земли и воды. Союз этот священен, он породил на свет самых отважных воинов, которых еще никому не удалось одолеть. Ни парны, ни явуны не смогли надеть ярмо на детей Великой Степи. Мощь Таргитая, разлитая по нашим жилам, заполняющая наше дыхание и заставляющая биться наши сердца делает нас неуязвимыми.
   Сагаур обозрел взглядом просторную равнину, которая расстилалась до самого горизонта как большой ковер. Кое-где выступали кочки, пролегали овраги, но они не нарушали совершенного единства этого степного покрова, колосящегося под дуновением ветра стеблями таволги и свербиги. Среди травы сновали суслики, скакали по конусоверхим взгоркам пятнистые антилопы, где-то вдалеке слышалась трель зарянки.
   Там, за рекой начинались владения племени герров, покоренные мечом его отца, а за ними - родные кочевья. Много достойных воинов вышло из этих благословенных богами мест. Теперь, когда души их переправились по Золотому Мосту в Небесные Угодья, старожилы передают о них увлекательные сказания, гусляры слагают песни, иноземцы произносят их имена с чувством благоговейного почтения и страха. Он тоже непременно станет великим воином. Уже этой весной отец возьмет его в поход против меланхленов и юный сын вождя сумеет отличиться в настоящих боевых схватках. Он непременно привезет в родной шатер богатую добычу и удостоиться похвалы старейшин.
   Близость к кургану Таргитая наполняла Сагаура уверенностью в себе и гордостью приобщения к наследию рода. Исполинский холм словно плащом накрыл его своей тенью и это была тень бессмертия.
   Неожиданно мысли молодого воина нарушило хриплое надсадное карканье. Большой черный ворон, выскочив из зарослей козельца у подножия кургана, взмыл в вышину и принялся кружить над одинокой вершиной.
   Вождь присвистнул, прогоняя назойливую птицу, однако ворон не улетал. Он сделал над курганом еще круг и опустился на самую макушку родового урочища.
   - Прочь, негодная! - закричал Сагаур.
   Он затопал ногами, замахал руками, но все было тщетно. Ворон, сложив крылья, начал расхаживать вдоль склонов с таким важным видом, что юный воин воспринял это, как насмешку.
   - Дурной знак перед походом, - пробурчал в бороду вождь.
   - Отец! - не выдержал Сагаур. - Нельзя позволять воронью осквернить могилу нашего предка!
   - Ты прав, сын, нужно его прогнать, - согласился вождь.
   - А лучше - убить... - мстительно пробормотал Сагаур, накладывая на тетиву стрелу из горита.
   Прежде чем отец успел его остановить, он выстрелил в птицу.
   В следующий миг Сагаур ощутил сильный удар по своим рукам. Лук упал в траву.
   - Ты что, отец? - удивился он.
   Однако перед ним стоял Велимир и настойчиво тряс за плечо.
   - Очнись! Что за наважденье лишило всех вас сегодня разума?
   Сагаур медленно осознавал происходящее.
   - Твоя стрела пробила бы голову Ратиславу, если бы он вовремя не увернулся, - с упреком продолжал князь.
   Реальность наконец полностью раскрылась перед Сагауром. Не стало вождя, не стало Великой Степи, а курган Таргитая вновь обратился в сумрачную громаду Черного Холма, чьи угловатые контуры разрезали сиреневое небо.
   - Этот проклятый холм вызывает видения... - попытался оправдаться перед товарищами Сагаур. - Но, клянусь Священным Мечом, я воочию видел случай из моей юности, и я видел отца... Только это было не здесь, а когда-то давно. Когда меня еще не звали Сагауром...
   - Черный Холм приводит в движение свитни ваших земных судеб, распутывая их, словно клубок нитей, - раздумчиво проговорил Светозар. - Потому вы и переживаете сейчас моменты былого, когда на этом свете вы пребывали в других своих обличьях.
   - Это плохо для нас? - спросил Ратислав.
   - По меньшей мере, это может быть опасно. Вы должны помнить только ту великую цель, ради которой сюда пришли. Сохранять себя в настоящем и держаться в его русле, чтоб свершить затеянное.
   - Знать бы еще, что есть настоящее, - уныло отозвался Ратислав. - Оно меняется каждое мгновение. Его ни остановить, ни замедлить. Откуда нам знать, что то, что творится прямо сейчас - подлинное? Ежели мы теперь можем находиться в самых разных местах и проживать разные события из разных эпох, не будет ли стремление держаться за настоящий миг заблуждением?
   Светозар вздохнул.
   - Я научил вас разрывать цепи привязанностей к своему обличью, прозревая стоящее за ним естество. Так мы избежали многих бед. Но Черный Холм все видит и все чует, он постоянно за нами наблюдает. И он не преминул воспользоваться вашим изменением, чтобы найти новое уязвимое место и нанести туда удар. Узрев, что вы свободны от гнета плоти и плена собственного образа, он ныне может просто растворить вас в пространстве, затерять в пелене вневременья, где вы будете вечно носиться за отсветами своих бесчисленных земных проявлений.
   - Как же быть? - спросил Сагаур.
   - Ныне и до часа, когда мы все окажемся на вершине Черного Холма - сберегайте настоящий свой образ, связующий вас друг с другом и с нашей целью. Иначе вред, который вы можете нанести своим товарищам и себе, будет превелик, а последствия - ужасны. Запомните это крепко.
   Волхв перевел взгляд на молодого князя.
   - Велимир! Ты меня уразумел?
   Однако князь его не слышал. Глаза его потеряли блеск, тело будто оцепенело. Сагаур и Ратислав коснулись рук Велимира, но вывести его из забытья не смогли.
   - Он точно камень, - пожаловался воевода.
   - Не тревожьте его, - молвил Светозар. - Не надо ему сейчас мешать, его собь покинула плоть и ищет свои воплощенья в минувшем. Только приглядывайте, чтоб не упустить миг, когда он очнется.
   Ратислав и Сагаур сели по обе стороны от молодого князя, не отводя от него взоров. Лицо Велимира сделалось словно восковым, неживым и бесчувственным. Глаза остановились, не стало слышно дыхания.
   А сам Велимир, между тем, с волнением взирал на исполинский холм, оказавшийся на его пути. Непомерный, горделивый, покрытый целым лесом деревьев и растений, которых доселе видеть не приходилось. В просветах ветвей угадывалось что-то, подобное большому святилищу из фигурных резных брусьев.
   - Что за люд живет в этих краях? - вопросил Велимир озабоченно. - Каковы их обычаи?
   - Не ведомо, князь, - ответил кто-то рядом. - Мне доводилось слышать, что здесь начинаются владенья нескольких союзных племен, а в головах у них стоят могучие жрецы. На нашем языке эту землю называют Голубой Сваргой.
   - Предупреди людей, воевода, - распорядился Велимир. - Пускай ратники будут настороже. Здесь можно ждать любого приема.
   - Будь спокоен, князь. Наши вои не дремлют.
   Велимир оглянулся. Долгие месяцы пути утомили всех. Особенно тяжко пришлось женщинам, детям и старикам, лица которых выглядели изможденными. Уже немало разных земель преодолели они, но так и не нашли желанного пристанища. Немало вьючной скотины околело в дороге. Крутые горные перевалы, враждебные дикие племена, встречи с незнакомыми хищными зверьми - все это ослабило переселенцев. Однако все они верили своему князю, послушно следуя за ним по обширным просторам мира, которого прежде не знали, безбедно и беззаботно наслаждаясь покоем родной Лебедии. Так было из века в век, пока нежданная беда не нарушила исконные устои народа, благословенного самими богами. Почему так случилось - не понимал никто. В одночасье разгневанная стихия взбунтовалась против человека, уничтожив цветущие города Северного Края, поглотив святилища, дома, сады. Под глыбами льда, равным по своим размерам скальным утесам, пали великие вожди, жрецы и воины. Погребенным навек оказалось и Хранилище Мудрости с его собраньем Небесных Вед, завещанных людям Творцами. Очень немногим довелось выжить, и возглавил их он, Яровид из рода Ярых.
   Теперь все предстояло начать сначала. Найти места, пригодные для жизни, отстроить град, обеспечить будущее людей. Вся эта забота целиком ложилась на его плечи. После иссушающих пустынь, бескрайних болот и непроходимых лесов переселенцы наконец ступили в плодородную местность с чистыми реками, богатыми пастбищами и изобильными рощами, полными плодов. Здесь Яровид сумел досыта накормить свой народ. Доселе добыча, собираемая в лесах, и речные уловы были столь скудны, что вождь большую часть их отдавал детям и кормящим матерям, тогда как мужчины вынуждены были довольствоваться лишь кореньями. Однако теперь пропитания хватало всем.
   - Земля эта богата, - заметил с удовлетворением воевода Ветродар. - Вот бы остаться здесь, князь?
   - Поглядим, - неопределенно откликнулся Яровид. - Вышли людей верхами, чтоб осмотрели округу. А мы пока останемся у этого холма и дождемся вестей. Нельзя занимать землю, у которой может быть законный хозяин.
   - Как повелишь, - сказал воевода.
   И он выбрал нескольких всадников, поручив им разведать, есть ли поблизости города и селения.
   Князю же не давал покоя холм. Чем больше он смотрел на него, тем сильнее испытывал непреодолимую потребность на него забраться. Волнующие чувства теснили грудь, сердце стучало, нетерпение подкатывало к горлу. А где-то в самой глубине души зрело осознание того, что вершина эта каким-то загадочным образом связана с судьбой его народа.
   Дозорных прождали до вечера, однако они не вернулись. Наутро снова отрядили людей, но и те сгинули без следа.
   - Чую недоброе, - обеспокоился Ветродар. - Нужно уходить из этих мест, князь. Боюсь, беда близко ходит, как бы нас всех не прибрала.
   Яровид хмуро размышлял.
   - Твоя правда, - вынужден был согласиться он. - У этой земли свои законы и тайны. Лучше не тревожить ее покой. Однако мы не можем отступить или обойти этот край стороной, покуда не побываем в святилище на вершине этого холма.
   - Опомнись, князь! - взмахнул руками воевода. - На что тебе это?
   - Сердце говорит мне, что, не почтив урочище на холме, мы не обретем счастливой дороги. Выкажем уваженье святыне, которая стоит тут, верно, исстари, скрепляя все окружные владения печатью великого таинства.
   - Воля твоя, князь, - с неохотой смирился Ветродар.
   Вслед за Яровидом он слез с коня, отдав поводья воинам, и двинулся к подножию одного из склонов, вдоль которого тонкой лентой вилась белесая тропа. Однако вождь и воевода сделали по направлению к холму всего лишь с десяток шагов. Неожиданно землю под их ногами стали сотрясать сильные толчки, она застонала и заходила ходуном. Потом откуда-то из недр раздался столь жуткий вой, что кровь у переселенцев застыла в жилах.
   - Назад, князь! - возгласил Ветродар. - Пока эта голодная бездна не заглотила нас.
   Земля изошла глубокими разломами. Яровид и воевода с большим трудом удержались от падения в черные расщелины, из которых повалил густой белый дым. Добравшись до стана переселенцев, они перевели дух. Люди, едва не потерявшие своего князя, с волнением обступили его со всех сторон.
   - Говорил я, что надо было убираться отсюда подобру-поздорову, - проворчал Ветродар. - Чудом ведь спаслись...
   Однако Яровид отыскал в толпе Сивого, юного служителя из Хранилища Мудрости, который прежде состоял при Мудрейших. После гибели всех жрецов Лебедии под обломками льдов он единственный из северян разбирался в предсказаниях и мог читать природные знаки.
   - Что скажешь? - спросил его князь. - Ты пробыл в услужении у Мудрейших добрых три года и должен знать, что сулит нам судьба.
   Однако Сивый потупил глаза, не зная, что ответить вождю и своим собратьям.
   - Мне ведомо только то, что край сей опасен, а духи его изрядно сильны. Они не любят чужаков, а потому - их надобно ублажить, чтоб они не чинили нам вреда. Так я помышляю.
   - Мы не можем принести жертвы, - Яровид покачал головой. - Коней у нас осталось слишком мало, последние быки впряжены в повозки, а зерна и вовсе нет. Нам нечего поднести в дар силам этой земли.
   В этот момент дозорные оповестили о приближении незнакомцев. Князь и его воины развернулись им навстречу, обнажив мечи и подняв копья. Однако по дороге к ним приближались пятеро смуглолицых старцев в длинных алых одеждах и с венками на курчавых пепельных головах. Спокойствие в их взгляде и величественная поступь говорили о том, что это жрецы.
   - Здравия вам, чужеземцы! - еще издали крикнул один из них. - Опустите оружие, мы не несем вам зла.
   - Кто вы такие? - Яровид медленно убрал клинок в ножны, не спуская со старцев пристального взгляда.
   - Служители из рода Солнца. Вы в краю Землерожденных, в Долине Воя.
   - Эти земли принадлежат вам?
   - Да. Когда-то после долгой войны род наш овладел ими, одолев Воинов Бури.
   - Что за холм стоит в долине? - допытывался князь.
   - Молочная Гора. Она зовется так, потому что на вершине ее все деревья источают молоко. Оно лечит любые раны и продлевает жизнь. Наши предки полагают, что молочные деревья были посажены Белыми Богами много столетий назад. Ими же воздвигнут и храм.
   Переселенцы, слушавшие жрецов, изумленно переглянулись между собой.
   - Ты говоришь, храм построен самими богами? - спросил Яровид.
   - Да, ибо он хранит самое важное богатство, равного коему не существует. Это Клинок Времен - Великий судия небесной правды в мире людей. До сих пор у него нет владельца и он ждет того достойнейшего, который сможет принять свою судьбу, изменив облик целого мира.
   Князь мало что понял из слов жрецов.
   - Мы пытались подняться на холм, - поведал он, - но нам это не удалось. Будто сама земля взбунтовалась под нашими ногами.
   - Никому того пока и не удавалось, - невесело улыбнулись служители. - Наши деды рассказывали, что помимо нас в этом краю обитает клан Многоруких, сыны Ночи. Племя это очень могущественно, и на протяжении бесчисленных поколений ведет с людьми упорную борьбу. Оно умеет заклинать стихии и оживлять мертвых. Именно Многорукие стерегут подножие Молочной Горы. Стерегут от нас и от существ клана Змееродных, что также охотятся за Клинком Времен...
   - Если Многорукие так сильны, то почему до сих пор не получили его? - недоуменно поднял брови Яровид.
   - Еще на заре времен Белые Боги предвидели алчность темных родов, произошедших от смешения людей с существами подземного мира и животными. Они защитили склоны горы своим заклятьем. От них и простых людей, в сердцах которых гнездиться алчность и тщеславие. Многие не раз пытались подняться на вершину, однако тут же погибали от незримого огня.
   - Тогда почему вы сами не овладеете клинком и в чем его назначение?
   - Увы, среди нас нет людей, столь чистых духом и сильных волей.
   - Но кто же возможет подняться к храму?
   - Тот вождь, который сделает свой народ счастливым и процветающим в веках. Он принесет своим подданным славу, превосходящую все, о чем слышали люди. Он подарит им невиданное благоденствие и силу, способную преобразить целый мир. Однако сам он должен будет погибнуть.
   - Почему? - с горечью непонимания спросил Яровид.
   - Клинок Времен врос в Камень Солнца, что стоит в храме. Камень сей жертвенный, и на него должно взойти великому вождю, который во благо своего народа согласится отдать свою жизнь, дабы искупить вину людей перед Творцами. Неслыханное тщеславие людских родов привело к гибели двух благословенных городов, основанных Белыми Богами на Севере и на Юге. Для возрождения жизни и процветания сынов человеческих, являющихся божественными наследниками, достойный правитель должен принять на себя всю тяжесть людских проступков. Он должен стать прахом искупительной жертвы ради грядущих поколений.
   - Что же будет, если такой правитель пожертвует собой во благо своих сородичей? - чуть дрогнувшим голосом вопросил Яровид.
   - Наступит новая эпоха. Клинок Времен, освободившись из каменного плена, позволит преемникам великого вождя воздвигнуть город, который не уступит блистательным городам богов. Сыны лесов, степей и долин нарекут его Вещим Градом. Сияние сей чудотворной обители изменит сам лик земли и ее будущее. Он определит судьбу целых народов. Люди больше никогда не будут зависеть от Детей Ночи, а существа, порожденные междумирьем, навеки уйдут во тьму и лишаться своей силы при свете дня.
   Яровид размышлял. Он чуть прикрыл глаза и перед ним тут же встали высокие белые стены, сложенные из сырцового кирпича, конусы грациозных строений, сады, террасы, храмы, башни звездочетов для наблюдения за ходом небесных светил. Благоухающий зеленью град лежал на дне чашевидной долины у слияния двух кристально чистых рек с быстрым течением. Он так и искрился ослепительной белизной, за которой просматривались нежно зеленые, голубые и золотистые оттенки и полутона.
   Потом взор князя северян словно воспарил ввысь, к облакам, и стал кружить над городом, подобно птице. С высоты стало отчетливо видно, что формой град подобен большому кругу, в который вписан другой круг. Это были линии крепостных стен. За внутренними стенами вилась кольцевая дорога, от которой к центру града расходились лучи прямых улиц. Их соединяло остроконечное святилище, стоящее на широкой квадратной основе. Этот рисунок чем-то напоминал огромное колесо со множеством спиц. Потом Яровид понял, что подобная схема не случайна. Священное коло внутреннего града словно запирало внутри себя время, вмещало бесконечное течение жизни. В этой части обители Вещих наверняка жили посвященные жрецы и мудрецы, управляющие народом и владеющие сокровенными знаниями предков. Внешнее коло соответствовало пространству, его заполняли жилища ремесленников и воинов - всех тех, кто связывал существование города с внешним миром. Удивительным образом чудеснейший град в долине отражал собой самую суть мироздания. Восхищению Яровида не было предела. Своим совершенством и своей красотой место это могло потягаться с Северным Градом Лебедии, на заре эпох воздвигнутым сынами богов при помощи самих Творцов, но канувшим в небытие навеки...
   Яровид тряхнул головой. Последние сомнения развеялись.
   - Позовите Богумила! - велел он воинам.
   Вскоре светловласый, голубоглазый сын вождя уже стоял перед отцом, преданно гладя ему в очи. На лице двенадцатилетнего отрока ясно была написана решимость, в тугом разлете бровей читались настойчивость и воля, а в изгибе тонких губ - манера идти до конца, добиваясь своих целей. Богумил был достоин своего отца и воплотил в себе то лучшее, что отличало в северных землях род Ярых.
   - Ты возглавишь народ после моего ухода, - твердо сказал князь.
   - Куда ты собрался уйти? - простодушно осведомился подросток.
   - Туда, откуда не возвращаются.
   Ветродар с испугом подошел ближе к Яровиду.
   - Что ты намерен делать, князь? Неужели поверил словам чужеродных жрецов? Прошу тебя, подумай, прежде чем свершишь непоправимое.
   - Я уже все решил, воевода. Сын мой продолжит мой род и будет править вместо меня. А ты - поможешь ему своим советом и приглядишь за ним зорким оком. Такова воля богов, Ветродар, и я не могу ей противиться.
   Воевода попытался что-то возразить, однако князь выразительно поднял ладонь.
   - Я увидел свой путь и свою стезю. Мудрый всегда следует своей судьбе, а потому - не прекословь мне. Этот последний день князя Яровида станет первым днем возрождения великого народа Лебедии, избранных, хранящих заветы Белых Богов и ведущих за собой все иные племена и рода этого необъятного мира...
   ...Велимир растирал веки одеревеневшими пальцами. Рядом с напряженными лицами застыли Ратислав и Сагаур, готовые перехватить любое его резкое движение.
   - Все хорошо, - успокоил он товарищей. - Я вернулся.
   - Нам пора начинать восхождение, - напомнил Светозар.
   Неожиданно Велимир покачал головой.
   - На Черный Холм я поднимусь один. И один встречусь с Ингульфом.
   Ратислав и Сагаур переглянулись.
   - Что это значит? - поднял брови воевода.
   - Теперь я знаю свою судьбу, - ответил молодой князь. - Чтобы спасти мой народ, я должен принести в жертву свою жизнь. Таково мое предназначенье.
   Товарищи молодого князя растерялись. Только Светозар сохранил полную невозмутимость.
   - Ты убежден в верности своего решения? - спросил он.
   - Да, - подтвердил Велимир. - Я видел знак, который послали мне боги.
   - Что ж, да будет так, - согласился волхв, жестом давая понять Ратиславу и Сагауру, что возражения бесполезны.
   - Вам тоже найдется настоящее дело, - вполголоса заверил он их. - Борьба с Темнем еще не завершена, и ваши усилия скоро потребуются...
   ...Стоявшие стеной чахлые стволы напоминали Асгриму Мертвый Лес на южной оконечности владений вендов. Поваленные деревья, черные, точно выгоревшие бревна, и - невыносимая тишина. Ни пения птиц, ни гудения насекомых.
   Перепрыгнув через завал, Асгрим двинулся вглубь леса.
   И тут же голые ветки сошлись у него над головой, отрезав от неба. Воздух стал затхлым. Волкоглавый почувствовал, что сверху точно навалилась гора - он явно уходил под землю.
   Асгрим привык перемещаться в полной темноте, выбирая направление по запахам, звукам и неровностям почвы, но тут все чувства разом словно отказались служить ему. Он шагал наугад, просто переставляя ноги. Он не помнил, как оказался здесь, не знал, зачем он идет. И внезапно врезался в тело человека.
   - Пойду... Не пойду... - угрюмо бормотал тот. Сын Берингара с удивлением узнал голос Юннимунда.
   - Вставай, король! - Асгрим взял его за плечо.
   - Не пойду, - капризно отозвался тот, точно в детстве, когда старый Родвир заставлял его укладываться спать. - Никуда не пойду.
   - Мы сами выбрали наш путь, мы не можем отступать!
   - Не пойду, - упрямо повторил Юннимунд.
   - Ну, тогда поедешь, - Асгрим перехватил молодого короля за пояс и взвалил на плечи. Тот не сопротивлялся.
   С грузом брести оказалось тяжелее, однако Волкоглавый упорно шел, покачивался - но шел. И вскоре духота отступила, а в лицо повеял свежий ветер. Однако впереди по-прежнему оставался мрак...
   На вершине холма стояли двое - возле белой плиты в окружении каменных столпов.
   - Он идет, - сообщил Хирам равнодушно.
   - Это хорошо, - отозвался Ингульф. - Однако лучше было бы, чтобы он не пришел, а его привели.
   - Почему? - в голосе Хирама, быть может, впервые проскользнуло удивление.
   Жрец окинул своего помощника долгим взглядом.
   - Боги наделили человека одним свойством, с которым он сам не знает, что делать: правом и умением изменять мир вокруг себя. Но только боги не сказали, в какую сторону нужно его менять. И с тех пор он мучается, отыскивая себе цель жизни, понимание, куда идти и как поступать. А силы даны человеку немерянные, и сам он порою даже не ведает, какие. Жрецы из Белого Города внушили ему, будто он должен нести благо и свет всем живущим - однако это не более чем их ловкая придумка. Точно так же человек может нести тьму, и ничего в корне не изменится. Люди могут жить в радости и взаимовыручке - а могут жить в вечном ожесточении и борьбе. Это их выбор, и ни одно божество не способно навязать человеку, что правильнее. Но если нет перед человеком образа, манящего его за собой - жизнь его становится унылой.
   Хирам молча внимал жрецу. Воодушевляясь, Ингульф продолжал:
   - Мы нашли и создали эти образы. Посмотри на моих соплеменников. Любой из них, мечтая о славе, о доблестной гибели в бою, идет на смерть, не дрогнув. Он жаждет Вальгаллы, и спокойно проливает свою или чужую кровь. Повелители древности вдохновлялись жаждой власти и богатства, и возводили великие монументы, сохранившиеся по сей день. Нам всегда казалось, что мы знаем, как управлять людьми и куда их вести. Однако жрецы из Белого Града нашли другой образ. Образ жертвы. Не той несчастной и безвольной, которую приводят на заклание. Нет, они объявили бренным все наше величие, все, чего добивается человек в этом мире - а высшим счастьем нарекли способность положить жизнь за своих ближних. Потому те, кто следует за Белыми Жрецами - также охотно идут на смерть. Только не ради славы и даже не ради блаженства в садах Асгарда, но ради жизни и счастья своего народа, племени, а порой и вовсе чужих им людей. Образ жертвенности всецело захватил их разум. Сейчас к нам приближается один из тех, кто служит этому образу. Так что принесет мне и моим богам его жертва? Этот человек умрет с чистой совестью, не отягченный ни страхом, ни сожалением, и будет уверен, что выполнил свой долг. Однако мы еще посмотрим, так ли он непогрешим, как кажется. Или, возможно, найдется другая, лучшая жертва...
   - Мы на месте, король! - Асгрим с облегчением вырвался на светлый простор, где дышать сразу стало легче.
   Над ним нависала громада Черного Холма, а у его подножия застыли трое в немом ожидании.
   - Ты жив, Асгрим? - радостно и удивленно приветствовали его Сагаур, Ратислав и Светозар.
   - Да. И Юннимунд со мной, - сын Берингара указал на молодого гота, который истомленно прилег на густую траву, заложив за голову руки.
   Ратислав и Сагаур улыбнулись, однако лоб волхва прорезала тревожная складка.
   - А где Велимир? - осведомился Асгрим.
   - Ушел один к вершине холма, - сообщил Сагаур.
   - Вы не должны были отпускать его одного! - нахмурился Волкоглавый.
   Ратислав приподнял брови:
   - Я вижу, пребывание у лесных духов пошло тебе на пользу. Ты никогда прежде не отличался заботой о своих товарищах.
   - Мы еще можем успеть... - не обращая внимания на воеводу, Асгрим принялся тормошить Юннимунда, пытаясь поднять его на ноги.
   - Пусти меня! - вырвался молодой король. - Я пойду сам, - он с усилием выпрямился. - Не пристало сыну Эорманрика отступать перед последним шагом.
   Появление Юннимунда ничуть не удивило Сагаура и Ратислава. Светозар предвидел это, но беспокойных теней на его лице становилось все больше.
   - Идемте со мной, - сказал он своим спутникам.
   На вершине все оказалось ровно так, как и представлялось ему в его видении. Огромные светящиеся камни, сходящиеся конусами вершин. Черное капище. И - Велимир, стоящий у входа, прорубленного в виде звезды. А внутри, возле широкого жертвенника на ножках в виде когтистых звериных лап, уже начинался ритуал.
   Высокий сухопарый жрец повернулся к вошедшим. Они узнали Ингульфа.
   - Благодарю тебя, Асгрим, - прозвучал голос, подобный потрескиванию костра. - Благодарю за то, что ты привел его.
   Сын Берингара наклонил голову.
   - Кого? - удивился Светозар.
   - Его! - маг торжествующе указал на Юннимунда. - Или вы думали, что кровь безродного юнца из племени вендов может волновать Повелителя Вечного Мрака? Ему нужна благородная жертва - королевская кровь. Кровь того, кто сам посвятил себя служению темному богу, кто внес за себя столь тяжелую плату пред ликом вечности. Только она может окропить этот алтарь. Юннимунд, сын великого владыки народов, отправится на жертвенный камень!
   Юннимунд утратил дар речи. Замерли все, кроме князя вятов.
   - Ну, нет, - Велимир медленно вытащил меч. - Не ранее, чем ты одолеешь меня.
   - Отойди, князь! - с бездонным отчаянием выговорил Юннимунд. - Меня предали слуги, предали друзья, предал мой единственный защитник, а мой наставник теперь жаждет моей крови. Так пусть свершится предрешенное.
   - Асгрим, - Ингульф выразительным жестом указал на Велимира.
   Медленно, с неожиданно сковавшей его усталостью Волкоглавый подчинился своему учителю, тоже выдвигая меч.
   - Юннимунда нельзя отдавать Темню, - оповестил Светозар. - Страхи и желания в нем слишком сильны, а потому - темный бог получит то, чего жаждет.
   Асгрим взглянул сначала на Велимира, потом на Ингульфа. Скользнул взглядом по жертвеннику в глубине храма. Внезапно его осенило. Он ясно понял, для чего жил все эти годы и какого было его самое главное предназначение. Лицо сына Берингара просветлело, колебания остались позади. На губах проступила улыбка.
   Тучи над холмом сгустились и заполоскались молниями. Грохот повис над головами. И вдруг - удар молнии точно разрезал полотно мира. Когда глаза отошли от ослепившей их яркой вспышки, Велимир не увидел Асгрима возле себя.
   Светозар, Ратислав, Сагаур ринулись вперед. А Асгрим, оказавшись в самом центре святилища, легким движением вскочил на плиту жертвенника. Губы его что-то шептали, однако он уже не видел никого вокруг.
   - Что ты задумал? - Ингульф замер в растерянности, обращая к сыну Берингара вопрос-мольбу. - Опомнись! Ты избран Темнем! Ты - его наследник!
   Вспыхнул еще один удар молнии и Асгрим исчез.
   - Теперь бегите, - велел Светозар. - Сейчас тут все рухнет.
   Камни, составлявшие стены храма, задрожали и стали заваливаться внутрь.
   В последний момент Ратислав выхватил Велимира из-под падающего свода, и они покатились вниз по склону холма. Перевернувшись несколько раз, они достигли его подножия.
   Тучи стали рассеиваться, духота отступала.
   - Случилось так, как и должно было случиться, - подвел итог Светозар. - Принесена самая невероятная жертва, и Темень теперь не сможет выбраться из ловушки, которую нам уготовил Ингульф. Однако за победу мы заплатили большую цену.
   Он посмотрел на молодого князя. Тот неподвижно сидел на земле, мысли его блуждали где-то далеко. Всего миг назад он был готов расстаться с жизнью, а потому возвращение оказалось на редкость тяжким.
   - Еще не пробил твой час, и твоя жертва еще, быть может, ожидает тебя впереди, - ободрил его волхв. - Тебе был дан важный знак. Но верно ли понял ты его значение? Жертвенное служение своему народу еще не означает отказа от собственной плоти в угоду чужим желаниям. Ты сам хозяин своей судьбы, и только ты сам должен распоряжаться ей во благо своих соплеменников и их потомков. Идемте, нам предстоит обратный путь!
  
   Глава 20. Соглашение.
  
   Будоражащий дух земляники, вьющийся в кустарниках у береговых плесов, столь сильно перемежался с илистым зловонием, доносимым ветром, что получалась какая-то немыслимая смесь, дразнившая ноздри. Вилигунд несколько раз гулко чихнул, откинувшись в седле. Тяжелый крапчатый жеребец гота, кося по сторонам умными глазами, обходил поваленные деревья, почти лишившиеся коры и изъеденные червем, перескакивал овражцы, сплошь покрытые уродливо выпиравшими из земли сухими корнями. А всадник только кряхтел, утомленный дорогой и неизвестностью.
   До Рысьей Гряды оставались еще долгие версты, но Вилигунд надеялся перехватить вождя уннов на обратном пути. Он ехал неспокойно, то и дело протирая лицо от летевших клочков вездесущей паутины. Ветви лещины вставали острыми пиками, старые буки напротив - топорщились курчавой листвой, грозили скрученными лапищами ветвей. Если земли вендов вызывали у гиганта уныние, то край меренс холодил кровь, заставлял дышать часто и неровно. Здесь мерещилась опасность за каждым пнем, деревом и придорожным камнем. Когда на тропу выскакивали куницы или на плечи падали желуди с тяжелых дубов, дремлющих в собственной тени, Вилигунд вздрагивал и тянулся к рукояти меча. Бурую с золотистой полосой спину росомахи, промелькнувшую среди ельников, он чуть было не принял за лесное чудище.
   Для опасений у гота были причины. Рассказы о зловещих явлениях в округе, гибели людей и животных, а также колдовских происках в дубравах и рощах, которые ему пришлось выслушать в селениях от старожилов, не позволяли расслабиться. Порой Вилигунд и сам различал в перелесках скрипучую поступь ног, столь непохожую на человеческую, или отзвуки хриплого говора, принуждавшего трепетать молодую листву. Действие могучих чар, разлитое на просторах меренского края, чуял и конь гиганта, прикладывая уши или вдруг начиная упрямиться, отказываясь идти дальше. Он то оседал, мотая гривой, то исходил жалобным ржанием, разворачивая морду к хозяину.
   Вилигунд поглаживал его шею сухой мозолистой ладонью, хотя сам был неспокоен. Задирая голову к небесам, он словно молил богов о поддержке перед встречей с неизведанным. До рези в глазах вглядывался в бег кучевых облаков, силясь выискать за ними колесничную упряжку Донара, несущуюся по скатам радужного моста Бифрест, однако видел лишь хмурые серо-синие разводы. Иногда россыпи солнечных лучей пробивались сквозь груды облаков и блистали чистым златом. Они казались Вилигунду отсветами высоких кровлей Билскирнира, Чертога Громового Воителя. Когда солнце скрывалось из виду и налетал ветер, образуя в вышине малиновые дуги, отороченные белым пухом, ему представлялись густые волосы заботливой матери Фрейи.
   Лесные пущи становились все темнее. В своем суровом величии они походили на Железный Лес, породивший на свет детей Лодура, а каждый водный поток, громыхающий по перекатам между кривых берегов, вызывал в памяти зловещую реку Гьель, отделяющую мир людей от владений нежити. Казалось, прямо сейчас перед конем выскочит из-за стены бурелома четырехглазый пес Гарм с ощеренной пастью и окровавленными клыками.
   Но Вилигунд вновь и вновь возвращал невозмутимость, одолевая вгрызающуюся в сердце тревогу. Несколько советов мудрого Эрда, полученные гигантом когда-то в Эберхильде сослужили ему добрую службу. Старый жрец учил, что, попадая во владения темных сил, природа которых неизвестна, следует защищать себя надежными образами. Лучше всего представлять свое тело громадным вековым дубом с уходящими в землю разветвленными корнями либо скалистым утесом. Вилигунд уже не раз прибегал к этому средству, приостанавливаясь и пытаясь осознать свое существо чем-то нерушимым и незыблемым, чем-то по-настоящему надежным.
   Особенно это пригодилось за сосновой балкой, перед трясиной. Здесь, на пустыре с чахлой травой, торчали уродливыми черными силуэтами сучковатые ветлы, на которых были развешены шесть уже посиневших человеческих тел. Как видно, конь вывел гота к жертвенному месту, на котором два-три дня назад свершился темный ритуал. Вилигунд долго рассматривал костлявые фигуры мертвецов, выпученные остекленевшие глаза, разорванную одежду, под которой угадывались темно-красные борозды рун, прорезанные ножом прямо по коже. Такого он прежде не встречал, хотя слышал, что где-то на самом севере Скандзы, в урочище Упсала, подобным способом жрецы свеев приносят жертвы богам несколько раз в год. Поговаривали, что только кровавые заклания соплеменников спасли некогда этот народ от вторжения римских легионов, крепко увязших в земле херусков и так и не перешедших через Альбу.
   Отвернувшись, гигант погнал скакуна мимо трясины, мутнеющей ворсом осокоря. Здесь снова начинались хвойные перелески и липняки. Скоро под копытами коня заскрипела листва - тяжелая и жесткая, словно клочья старой древесной коры. За тощими деревами взблеснула заводь. Но Вилигунд умел находить тореные тропы. Перескочив рыхлую корягу, обросшую мхом и грибами, он достиг лесной прогалины, с которой был виден луг и дорога, ведущая к округлому взгорку. Гигант даже удивился: очертаниями взгорок очень походил на огромный щит, умбоном которому служил сизый гранитный валун на вершине. Изучая его, Вилигунд невольно уловил что-то живое в зарослях дрока.
   - Что остановился, воин? - сверкнули яркие глаза. - Перед тобой Дорога Славы. Поедешь по ней и свершишь немало великих подвигов, о которых не смеешь и мечтать.
   - Кто ты? - Вилигунд наполовину вытянул клинок из ножен. - Человек или иное создание?
   Ответа он не получил, успев лишь приметить смугловатое лицо с выступающими скулами и курчавые волосы угольного цвета. Незнакомец пропал, хотя готу на миг почудилось, что ему уже доводилось где-то его встречать.
   Вновь закряхтев, гигант погнал коня к взгорку. Не в его правилах было отступать и поддаваться робости, тем более что другого пути к Рысьей Гряде он не знал. Крапчатый вознес всадника на вершину и остановился. Казалось, удивлены были и конь, и человек. До самого горизонта широкая дорожная колея была густо усеяна покореженным оружием. Тут валялись погнутые щиты и пробитые шлемы, зазубренные мечи и обухи от боевых топоров, латы, пятнистые от пробоин и кровяных брызг, посеченные зарубками палицы и луки с оборванной тетивой. Над землей катился долгий надсадный плач. Эта картина сохранялась всего несколько мгновений. Ее развеял порыв ветра, закруживший в воздухе обрывки стеблей растений и головки цветков. Пропал и звук, сменившись зыбкой тишиной.
   Вилигунд, тряхнув головой и сжав губы, решительно тронул коня вперед. Он съехал на дорогу, подняв бурую пыль, и направился в сторону зеленеющих вдали холмов. Пыль однако не осела на землю, а завертелась волчком, заклубилась густым потоком и потянулась следом за всадником. Очень скоро она обволокла гота плотной пеленой. Конь фыркнул, высоко вскинув морду, гигант несколько раз взмахнул рукой, словно пытаясь разогнать образовавшуюся на пути завесу. Но бурое облако не выпускало его из себя. Оно закрыло обзор, обдало лицо мертвящей сухостью.
   Между тем где-то впереди послышалось какое-то шевеление. На всадника надвигался шум, покачнув почву под копытами коня. Сначала он был рассеянным и несвязным гомоном звуков, однако постепенно выровнялся и сделался одним потоком. У Вилигунда не осталось никаких сомнений: на него шло войско. Сквозь качающуюся вязкую пелену проглянул блеск доспехов и мечей, контуры лошадиных грив и плащей всадников.
   Необъяснимым образом гот ощутил внутри себя столь отчаянный и неудержимый порыв, что сразу сорвался вперед, подхлестнув скакуна. Без всяких колебаний он устремился навстречу опасности, обнажив клинок и издав боевой рык.
   В гущу врага Вилигунд врезался на полном скаку, принявшись неудержимо крушить неприятельских воинов направо и налево. Меч его свободно гулял, не зная преград и повергая на землю мертвые тела. Пыль бешено заплясала и задергалась, словно устрашенная натиском гота и его свирепым ревом. А тот поражал все новых противников, отсекая им головы и все глубже продвигаясь через толщу неприятельских рядов. Не выдержав такого неистовства, враг обратился в бегство.
   Вилигунд торжествовал победу. Осыпая отступающего противника насмешками и ругательствами, он продолжал преследовать его, не в силах унять безумное воодушевление боем. Кровь в его жилах стала подобной огню, а глаза сыпали искры. Неожиданно сбоку от дороги выступил большой камень, на котором неподвижно застыла человеческая фигура. Почему-то она сразу остудила пыл гиганта и развеяла дурман схватки.
   - Ты поистине великий воин, - прозвучал уже знакомый Вилигунду голос. - В одиночку перебил почти целое стадо косуль...
   - Что?! - взревел гот. - Ты смеешь насмехаться надо мной?
   Ярость вновь ударила в голову, но что-то заставило гота посмотреть назад. Пыль на месте боя почти осела, открыв взгляду изрубленные звериные тела, некоторые из которых еще дергались в последних конвульсиях. Все они были повержены мечом Вилигунда.
   Пораженный и обескураженный всей нелепостью случившегося, гигант даже разинул рот. Щеки его запылали от стыда, а руки затряслись от досады. Но Вилигунд быстро пришел в себя. С тихим рычанием он развернулся к камню и нанес смертельный удар в шею незнакомца. Однако человека на камне уже не оказалось. Клинок перерубил пополам молодую осину, которую гот сначала не заметил. Дерево хрустнуло и заскрипело. Оно повалилось на Вилигунда прежде, чем тот сумел отклониться или отогнать коня в сторону. Своими растопыренными ветвями осина вышибла всадника из седла. Скакун испуганно заржал и унесся прочь, оставив своего хозяина распластавшимся на земле.
   Когда оглушенный гигант поднялся на ноги, сбросив с себя обрубок дерева, он уже знал, что стал жертвой коварства Ингульфа и его служителя Хирама. Громко выругавшись, Вилигунд отправился дальше пешком. Он сознавал, что с ним играют, как с ребенком, но ничего не мог сделать. Против колдовских чар его воинское мастерство было бессильно, как железо перед ветром или туманом.
   Больше гот старался ни на что не обращать внимания, дабы вновь не угодить в темные путы. Вздохи и шепот, доносящиеся из дальних рощ, не могли заставить его повернуть голову. Смутные силуэты, иногда проступавшие впереди - не могли принудить поднять глаза.
   Дорога тем временем становилась все более узкой. На лицо Вилигунда упали широкие тени - это своды леса выросли над головой. Запахло сырой древесной корой и смолой. С каждым шагом становилось все темнее, а по обочинам дороги, окончательно превратившейся в тонкую лесную тропку, потянулись бесформенные коряги и трухлявые пни. Под ногами захрустела хвоя, захлюпала сочная мякоть раздавленных ягод.
   Гигант вытер рукавом выступивший на лбу пот. Теперь деревья хлестали его по плечам своими кривыми ветвями, норовили вцепиться в лицо - он отстранял самые назойливые из них и шел дальше. Протиснувшись сквозь лиственные заграждения, Вилигунд достиг опушки, окруженной рядом шершавых ив. От прелой земли, кое-где присыпанной валежником, тянуло паром. Здесь повсюду были просеяны бесконечные черные цветы с белыми глазками-тычинками. Они заполняли и низины, и кочки, и круглые ложбинки. От их обилия темнело в глазах.
   Внезапно тишину леса, в котором не пели даже птицы, нарушил трубный глас боевого рога. Вилигунд вздрогнул, невольно откликаясь телом на призыв. В следующий миг он с удивлением обнаружил, что не может идти дальше. Ноги точно приросли к земле. Гигант недоуменно посмотрел вниз и увидел, что это стебли черных цветов держат его щиколотки, охватив их двумя сплошными петлями. От негодования Вилигунд зарычал и попытался высвободиться могучим усилием. Хватка цветов только усилилась. У гота возникло ощущение, будто добрый десяток силачей удерживает его, не давая сдвинуться с места.
   Вновь выругавшись, гигант извлек из ножен меч. И тут случилось самое непонятное. Тяжелый клинок проворно выскользнул из его ладони, падая вниз. Вилигунд сумел лишь слегка отклониться, так что меч рассек его предплечье, а не отрубил всю руку.
   "Изведут меня сегодня темные чары", - подумал воин в отчаянии.
   Он стоял обездвиженный на опушке подлеска и был ранен своим собственным оружием. Кустарники затрещали, из ветвей лещины вывалил грузный вепрь с длинными клыками.
   "Похоже, не судьба мне добраться до Черного Холма", - пронеслось в голове Вилигунда.
   Он уже приготовился встретить смерть лицом к лицу, как вдруг произошло самое необъяснимое. Пространство вокруг заметно преобразилось. Потеплел холодный воздух, исчезли пар и привкус прелой земли. Посмотрев в небо, Вилигунд узрел ярко красное солнце, пробивающееся через заставы уродливых сизых облаков.
   Давление со стороны леса дало слабину, как будто могущество тьмы пошло на убыль, а тесный круг магических чар начал разжиматься. Вепрь, окинув человека равнодушным взглядом, тряхнул грязной палевой шерстью и показал спину. Черные цветы выпустили ноги Вилигунда, вернув ему свободу.
   Гигант подобрал свой меч, убрав его в ножны, и перетянул рану лоскутом своего плаща. Солнце катилось над деревьями, маня за собой и указывая дорогу. Вилигунд последовал за ним уверенно, понимая, что где-то в мире происходит нечто немыслимо важное. Когда дебри зарослей поредели, он вышел на простор луга - и ахнул. Высоко в небе, точно нарисованная на облаках, высилась утесная сумрачная гряда. Внутренний голос шепнул Вилигунду, что это и есть Черный Холм.
   Солнце плыло по направлению к нему золоченой ладьей, пробивая пороги тяжелой реки облаков. Вилигунд не мог различить, что происходит на вершине холма, сокрытой от взора колючими порослями деревьев и кустарников, но твердо знал, что там разыгралось нешуточное действо. Казалось, до него не более нескольких перелетов стрелы. Оставив мимолетные колебания, он вдохнул полной грудью живительный воздух и устремился вперед.
   Из самой толщи холма доносились гулкие звуки, которые постепенно заполняли своими отголосками всю округу, заставляя склоняться к земле луговые травы и стебли. Напряжение все возрастало. Вилигунд, не спускавший взгляда с Черного Холма, видел, что цвет его начал меняться. Из темно серого он сначала сделался сизым, потом бурым, потом багряным. Но игра тонов не прекращалась. Иногда в ней проскальзывали и вовсе яркие оттенки, вроде лилового и изумрудного, однако они были столь робкими, что почти сразу поглощались густыми плотными покровами.
   Гот остановился из-за сильной боли в глазах. Он растер их ладонями, пытаясь унять резь и слезотечение. На миг Вилигунд даже испугался, что ослепнет - так нестерпимо давил на него изменчивый облик зловещей твердыни. Когда снова обратил взор к холму, на лбу и спине выступил холодный пот. Теперь на него смотрел не исполинский земляной массив, а голова неведомого божества: глубокие, но пустые глазницы, широкий клин носа с большими ноздрями, высокий лоб, избитый продольными бороздами, выдвинутые вперед створки губ и завитки бороды. Лицо великана шевелилось - на лбу и щеках его появлялись все новые и новые складки.
   Собрав все свое мужество, Вилигунд двинулся навстречу темному богу. Вокруг него снова заклубился белесый пар, только теперь он был очень вязкий и едкий, забивающий ноздри и гортань горечью. Это было дыхание Темня. Сумеречная махина осветилась пылающими бликами - они пролегли в глазницах великана, ноздрях и складке губ. Потом полыхнуло настоящим огнем, так что Вилигунд невольно отпрянул. Алые снопы заплясали под тяжелыми веками - Темень открыл глаза. На гота дохнуло испепеляющим жаром. Огонь проступил также в многочисленных щелях и провалах, составляющих кожу громадной головы, так что весь Черный Холм стал похож на пылающую головешку.
   Прикрывая лицо от жара, опалившего ему брови и ресницы, Вилигунд из-под ладоней созерцал зрелище, способное вогнать в трепет любого смертного. Между тем торжество черного пламени длилось недолго. Откуда-то из самого основания головы божества послышался раскатистый треск. Безудержное свечение померкло, потускнели костры глазищ. На поверхности громады вновь задергались сменяющие друг друга многоцветные оттенки. Еще миг - и голова снова стала холмом: обрывистым и узловатым.
   Вилигунд различал уже мельчайшие детали у подножия громады, когда она начала медленно разрушаться. Сначала посыпались бугры самых крутых склонов, потом стали крошиться длинные пласты и выступы, составлявшие верхушку Черного Холма. Все это отслаивалось и летело вниз дробными сколами. Но главное происходило где-то внутри. Именно оттуда катился страшный гул, расходясь многолосицей звуков. В нем были и рык, и стон, и надсадный вой. Всю эту гамму хоралов испускало сейчас исполинское существо, переживавшее час своей последней агонии.
   Массив раскрылся словно цветок. Вилигунд успел заметить что-то белое в самой сердцевине холма, прежде чем грохот земляных пород стал всеобщим, обвергнув к подножию темную лавину. Луг от этого сотрясения забился долгой дрожью.
   Внезапно он углядел подобие человеческой тени, мелькнувшей на гребне одного из пластов распадающегося кряжа. Широкий обломок осыпался вниз, разлетаясь на части и увлекая тень за собой. Казалось, он похоронит ее под своей тяжестью. Однако тень соскользнула на землю раньше, чем ее достигли угловатые темные сколы - перевернулась, прокатилась далеко вперед и почти сразу сумела выпрямиться. Теперь Вилигунд не сомневался, что это человек. Он явно был оглушен падением и подволакивал ногу, но при этом уверенно удалялся с места драмы. Грянувшая вниз могучая осыпь не задела его, а всего лишь несколько раз покачнула. Человек направлялся в сторону дубравника. Гот прищурился. Это был крепкий плечистый мужчина в льняной куртке и коротком суконном плаще с длинным сарматским мечом на поясе - смуглый и чернявый.
   "Хирам!" - Вилигунд признал своего насмешника.
   Вновь ощутив бурлящую ярость, от которой загорелись щеки и уши, он хотел броситься в погоню, но новая судорога прошла по земле, швырнув гота на землю. Окрестности Черного Холма все еще дрожали от грохота последних опадающих обломков. Вскоре Черный Холм перестал существовать, превратившись в бесформенную земляную груду, засыпавшую луг до самого ручья.
   Когда Вилигунд пришел в себя, вокруг была удивительно мирная картина. Пели птицы, ласково светило солнце, а на еще недавно голых ветвях пробивались первые почки.
   Вилигунд хотел встать, как вдруг расслышал голоса. Перекатившись на бок, он присмотрелся. Увиденное заставило его лицо вытянуться от удивления.
   По тропе ступали двое. Высокий желтолицый старик опирался на плечо приземистого человека в серой хламиде. В первом Вилигунд узнал Ингульфа, во втором -- проповедника, посетившего селение Золотой Улей на исходе осени.
   - Пойми, - вещал проповедник уверенно, - ты полагаешь своих богов неким порождением человеческого разума, воплощением стихий, и потому относишься к ним, как с собственным слугам. Я же тебе говорю об ином Боге, о Творце всего, начале начал и основе основ!
   - Основа всего и начало вечности - пустота, - отозвался Ингульф. - Из нее исходит жизнь и движение.
   - Вовсе нет! - возражал Вульфилла. - Ты только представь, как будет прекрасно, если люди, совершенствуясь на своем жизненном пути и ведомые вождями, подобными Велимиру, осознают, что они - лишь часть единой Мировой Души, которая в свою очередь - лишь часть того Предвечного, что есть основа всего сущего. Разве не станут они тогда сами - Богом? И разве тогда он, единый и предвечный Творец, не воссуществует воистину?
   - Ты излагаешь мне учение вашего мудреца Оригена? - с раздражением спросил Ингульф. - Или нравоучения венедских волхвов, которые вещают о том же самом, вознося своего Рода-Отца?
   - Причем тут Ориген и при чем тут волхвы! - ответил Вульфилла в запальчивости. - Я говорю тебе о том, что если душа человеческая есть часть души божественной, то все люди - дети Божьи и часть Бога истинного. Что в основе - не пустота, не небытие, а эта душа, которой, быть может, только предстоит еще сотвориться! Но Бог - вечен, и потому те, кто познает Его, познают и тайну времени, и времени больше не будет для них существовать...
   - Я уже слышал подобное, - Ингульф устало покачал головой. -Это действительно звучит вдохновляюще. Однако пройдет совсем немного времени, и ты и твои единоверцы вдруг обнаружат, что люди требуют чуда, не желая забывать себя ни ради ближнего своего, ни уж тем более ради служения неведомому Божеству, с которым можно только лишь слиться душой. Вы так же будете возносить ему хвалы, строить храмы и приносить жертвы, как это делали мы и наши последователи на протяжении многих веков.
   - Может быть, - махнул рукой Вульфилла. - Может быть, так и будет. Но в конце концов, душа человеческая должна научиться любви. Бессмысленно объяснять, что такое любовь, тому, кто никогда не любил. Так же бессмысленно, как описывать слепцу от рождения, как выглядит радуга. Я могу лишь сравнить любовь с тем, что доступно твоему представлению. Это приятие того, что тебе дорого, желание блага тому, кто для тебя что-то значит. А еще - готовность жертвовать собой ради близкого человека и желание находиться с ним рядом. Души человеческие тяготеют друг к другу, вы же опутывали их и разъединяли много поколений пустыми стремлениями, принадлежащими бренному миру.
   - Время покажет, прав ли ты, - Ингульф, прихрамывал, опираясь на плечо Вульфиллы. - Быть может, все обстоит так, как ты говоришь. Но если существует единый Творец, и он, как верите вы, и правда приходил в этот мир взглянуть на него глазами человека - он, наверняка, немало подивился своему творению...
   Собеседники скрылись из глаз под сводами рощи. Вилигунд озадаченно поднялся на ноги - и лицом к лицу столкнулся с человеком, поспешающим за удалившимися жрецами. Перед готом предстал Хирам.
   - Узнаешь меня? - губы гиганта расплылись в ухмылке.
   Финикиец, казалось, не мог скрыть своего изумления.
   - Посмотрим теперь, - продолжал гот, извлекая клинок, - на что ты годишься без поддержки колдовских чар.
   - Дай мне пройти, - неожиданно попросил Хирам, разворачиваясь к Вилигунду всей грудью и опуская руку на рукоять меча. - Ни ты, ни я не знаем, чем закончиться бой между нами. Лучше не искушай судьбу. Твои друзья совсем рядом, у Козьего Болота. Ты можешь быстро догнать их.
   - Ну, нет, - решительно отверг это предложение гот, отирая бороду. - Этого момента я ждал давно. Теперь, когда тень Ингульфа уже не стоит за твоей спиной, я очень хочу увидеть цвет твоей крови. Стала ли она черной, как сажа, или по-прежнему похожа на красную кровь простых смертных?
   - Ингульф недостоин жить дальше, - мрачно выговорил финикиец. - Пропусти меня, и дай мне покончить с ним.
   - Чем досадил тебе дряхлый старик, растерявший всю свою силу? - удивился гигант.
   Хирам покачал головой.
   - Тебе этого не понять. Я служил тем, кто был достоин власти. Я пришел к Сагауру, когда тот стремился возродить великую державу, однако Сагаур предал и меня, и свою идею, бросив все ради прелестей женщины. Я пошел за Ингульфом, ибо надеялся, что он возродит державу готов - и что же? Темень пал и больше никогда не возродится на земле, растраченное могущество более не вернется. А Ингульф, пред которым я преклонялся, как перед святыней - теперь жалкий старик? Он недостоин жить...
   - Довольно болтать! - резко оборвал гигант. - Разбираться с магом - дело людей, владеющих магией. Дрянной старик свое получит, если опять возьмется за свое. Мое же дело, которое я знаю крепко - рубить мечом, изничтожая всякую падаль. И сейчас моя цель - снести тебе башку.
   Хирам, оценив, что дальнейшие разговоры бесполезны, сорвал с себя плащ, отбросив его в сторону, и выдернул меч из ножен. Стоять ему было тяжело, однако он не терял присутствия духа.
   - Ты упрям, как осел, - бросил он готу. - Похоже, это особенность людей твоей породы. Что ж, пусть будет по-твоему. Властитель Вечного Сумрака получит сегодня последнюю жертву, которой станешь ты. Почтим его славной тризной, как принято в этих краях!
   Противники, сверкнув глазами, сошлись друг с другом. Вилигунд первым ринулся вперед с хриплым горловым выдохом. Плечи его заходили как жернова, прокладывая дорогу для страшных ударов мечом. Отразить такой натиск было бы нелегко любому, однако финикиец не растерялся, продемонстрировав не только изрядное проворство, но и удивительную гибкость. Извиваясь телом, он ускользал от выпадов гота, почти не отражая их клинком. Когда же он сам начал наносить удары, техника его оказалась для Вилигунда непривычной. Несмотря на тяжесть сарматского меча, Хирам играл им свободно, раскручивая веером, обводя вокруг головы и плеч, и даже нанося уколы из прогиба, поворачиваясь к противнику спиной. Он бился очень умело, с какой-то утонченной восточной грацией. Если бы не больная нога, которая замедляла движения финикийца, Вилигунд уже получил бы не одну серьезную рану. Пока же клинок Хирама оставил лишь два пореза на боку гиганта, прорубив легкий кожаный доспех. Он сновал как челнок, обтекая громоздкую фигуру Вилигунда и оказываясь каждый раз в неожиданном месте.
   Тем не менее, после нескольких атак и отходов финикиец задышал ртом, а на лице его появилась гримаса. Темп боя был очень высок, и ему приходилось делать слишком много движений, вращая корпус. Похоже, он серьезно задел больную связку, и начал сильно хромать. Вилигунд же продолжал настойчиво рубить напрямик, прописывая мечом громоздкие дуги. В своем упорстве он был неудержим. Даже укол в левую ключицу, который Хирам, извернувшись, нанес в прощел панциря гота, не остановил его. Лицо финикийца густо заливал пот.
   Вилигунд чувствовал, что противник слабеет, и усилил напор. Из-под клинка его удары сыпались, словно молнии. Теперь Хирам был вынужден поспешно подставлять под них свой меч. Загудело и заныло железо. Было видно, как сотрясается от каждого такого столкновения тело финикийца, заставляя морщиться и щурить глаза. Хирам хотел вытереть пот, бежавший по щекам ручейками и капавший с носа, но в этот момент гот перебил его меч пополам. На челе финикийца проступила печать обреченности.
   - Ну, вот и все, - Вилигунд улыбнулся во всю ширину своего большого рта.
   Однако гигант слишком рано торжествовал. Финикиец столь быстро скользнул под его руку, что Вилигунд только чудом успел заслонить горло левой рукой. Обломок сарматского меча продырявил его ладонь насквозь. Вилигунд взвыл не столько от боли, сколько от бешенства, полностью потеряв над собой контроль. Он ринулся вперед, как растревоженный зверь, и сбил противника с ног. Потом, нависнув над ним глыбой, попытался замахнуться мечом, но Хирам каким-то ловким движением выкрутил его руку. Меч упал в траву. Это был последний успех финикийца. Навалившись на врага всем весом своего тела, гигант сгреб его обеими ручищами, точно медведь. Из этой страшной хватки вырваться Хираму было уже не суждено, несмотря на все его усилия. Захрустели сломанные позвонки. Убедившись, что его противник мертв, Вилигунд разжал руки и измождено перекатился на бок. Он долго набирался сил, прежде чем поднялся на ноги.
   Бывший слуга Ингульфа остался лежать с перекошенным лицом и остекленевшими, налитыми кровью глазами. Плюнув в его сторону, гот подобрал свой меч и направился к дубравам. Теперь он должен был разыскать Скавра и венедского вождя.
   На счастье Вилигунда, он встретил их довольно быстро. Велимир, Ратислав, Сагаур, Юннимунд и Светозар, возвращаясь к войску после случившегося на Черном Холме, остановились на отдых на пустыре между пролеском и болотами, у самой тропы, ведущей к Утиному Холму берендеев. Одинокую фигуру бредущего к ним гиганта первым заметил Сагаур.
   - Не верю своим глазам! - вымолвил он, присматриваясь. - Я хорошо помню этого парня. Его присылал мне Эорманрик.
   Ратислав даже присвистнул от удивления.
   Казалось, все тяготы и потрясения борьбы с Ингульфом в миг позабылись. Люди вскочили на ноги, переводя взгляд с приближающегося гота друг на друга.
   - И впрямь, Вилигунд, - признал Юннимунд. - Только каким ветром его сюда занесло?
   Гигант был уже совсем близко, так что последние сомнения пропали.
   - Теперь я у тебя в гостях, Скавр! - бросил Вилигунд Ратиславу. - Кажется, за мной водился должок?
   - Было дело, - усмехнулся воевода.
   - Прости, друг, - гигант развел руками. - Денег у меня нет. Может, чем другим возьмешь?
   - Что ты предлагаешь? - Ратислав уже видел, что обе руки Вилигунда перевязаны набухшими от крови лоскутами.
   - Голову Хирама, - ответил тот.
   - Хирам мертв? - изумились все.
   - Издох неподалеку отсюда. Воронью и коршунам будет, чем сегодня поживиться.
   - Стало быть, далеко не ушел, - Ратислав задумчиво посмотрел куда-то вдаль.
   - В отличие от Ингульфа, - проронил Сагаур.
   - Путь готского жреца еще не завершен, - спокойно сообщил Светозар. - И не нам его прерывать.
   - Отчего так? - Сагаур нахмурился.
   - Вестимо мне, что Ингульфа ждут впереди великие перемены. Пережив крах всех своих надежд и осознав их причины, он надолго утратит смысл существования, чтобы потом вновь обратиться к поиску источных знаний Всемирья. Но на сей раз он уже не свершит столь тяжкой ошибки, изменившей устои целых племен и народов.
   - Тебе и правда известна его дальнейшая судьба, кудесник? - поразился Юннимунд.
   - Все судьбы людские меж Небом-Отцом и Матушкой Сырой Землей, меж Щитом Даждьбоговым и Влесовым Серпом помечены оттиском средь облачных кущ, на ряби водной и в узорах рощелий полей и лесов. След сей в колохожденьи вещей - лишь тонкий образ, кой может менять свой вид во Яви подобно раскрывающемуся из завязи цветку. Однако ж он узнаваем в любой своей расцветке и форме. Читая образ стези Ингульфа, скажу, что она не исчерпана. Жрец спознает на своем долгом веку превеликое множество диковинных превращений. Быть может, на закате жизни он обретет настоящее прозрение. Но ваш путь с ним больше не связан.
   - Каков же наш путь ныне? - спросил Ратислав. - И куда он нас ведет?
   - О том лучше спросить у посланца годьих вождей, - Светозар взглядом указал на неподвижно стоявшего рядом Вилигунда, дожидающегося позволения говорить.
   Гигант, заметив, что к нему приковано всеобщее внимание, сделал легкий наклон головы в сторону Велимира.
   - К тебе обращаюсь, верховный вождь вендов и сарматов, - начал он. - Я принес тебе клич от всех родов готских, что за Большим Даном терпят лютые тяжбы от Рима. Всем нам и нашим семьям грозит гибель от римских мечей.
   - Твой вождь Фритигерн сам отверг союз с нами и предпочел искать счастья на чужбине, заместо того, чтобы стоять одной задругой и одним законом, - не удержался Ратислав.
   - Сейчас не время поминать былые распри и размолвки, - терпеливо заметил воеводе Велимир. - Выслушаем до конца, что желает сказать нам Фритигерн.
   Он вновь посмотрел на Вилигунда.
   - Римляне притесняют вас?
   - Совсем не дают продыху, - вздохнул гигант, насупившись. - Мы обязались служить их императорам, а они стали морить нас голодом, продавать в рабство наших детей, а главных наших вождей во главе с Фритигерном пытались перерезать, как свиней, на званном пиру. Мы долго терпели, но сейчас, когда Рим довел нас до последней черты, вспомнили, что у нас есть мечи, чтобы отстоять наши права и свободы.
   - Чего ж вы хотите от нас? - допытывался Велимир.
   - Началась большая война. В одиночку сломать костяк Риму нам не по зубам. О том не смел мечтать даже могучий Эорманрик в расцвете славы. Где ж тут сладить Фритигерну?
   - Видно, здорово поубавилось спеси у готов, - не сдержал усмешки Сагаур, - раз они явились просить о помощи у своих бывших врагов.
   Вилигунд заскрипел зубами.
   - Велика ли нынче сила у Рима? - хладнокровно допытывался Велимир.
   - Силы немеряно, - помрачнел гигант. - Август перебрасывает с Востока все новые и новые войска. Поначалу мы устроили римлянам изрядную взбучку: потрепали несколько легионов, захватили боевые знамена. Однако теперь удача от нас отвернулась. Римляне стали воевать умело и хитро, у них справные полководцы. Даже если мы бьем их - на место одного легиона встают два новых. А наши силы редеют...
   Гигант в отчаянии всплеснул руками.
   - Да и как воевать, когда в брюхе пусто, а половину боевых коней мы съели, чтобы не протянуть ноги? Дело идет к большой битве, и если вы не поможете нам - Империя уничтожит лучшие готские племена и вновь потянет свои щупальца на север. Когда-нибудь она доберется и до вас.
   - Сильный Рим нам под боком не нужен, - осторожно проговорил Юннимунд.
   Велимир и Ратислав размышляли.
   - Ты говоришь, легионы Валента превосходят вас числом? - осведомился князь.
   - В разы, - безрадостно подтвердил Вилигунд. - А с Запада уже спешит Грациан со своими войсками. Нас просто сотрут в пыль, так что следа не останется. Вот потому Фритигерн - король тервингов и конунг всех наших племен, а также другие вожди, просят тебя, правитель Уннов, поддержать нас в этот нелегкий час. Готы добра не забывают. Если доведется - отплатят тем же. Костьми ляжем, чтобы сослужить тебе службу. Но только позволь сохранить наши семьи, чтобы лучшие роды потомков Вотана не угасли навек. Фритигерн готов признать себя твоим подданным, как ты и желал.
   Велимир еще колебался. Ратислав кусал губы. Сагаур морщил лоб. Невольно их взоры обратились на Светозара. Все ждали решающего слова волхва.
   - Свершилось, - неторопливо молвил тот. - Днесь, на поле Великой Битвы, отзвуки кой еще не успели догореть в огне заката, взошла звезда нового мира, что будет указывать путь вашим потомкам в летоверти земных дорог. Посланник сей - вестник Времен, явившийся донести поступь грядущего.
   В глазах у князя и его товарищей застыло непонимание.
   - Это миг, который поворачивает русло явлений, зачиная круг новой жизни, - продолжал Светозар. - Пришел час порушить владычество Темного Круга, что на протяжении столетий довлел над судьбами народов и умами людей. Пришла пора совлечения ветхих покровов, мешающих зароду нового солнца. Боги благоволят вам. Съединив свои силы с готами, вы низринете твердыню, считавшуюся вековечной, и она уже никогда не поднимется вновь.
   - Приняв союз Фритигерна, мы сокрушим Рим? - уточнил Велимир.
   - Да. Правда для этого придется потрудиться. Не упусти нить, княже, которую сами боги вручают в твои руки.
   Велимир почувствовал сильное волнение и вытер лоб. Он украдкой посмотрел на Ратислава.
   - Ты готов выступить против своих прежних сородичей? - очень осторожно осведомился он.
   Воевода глубоко вдохнул, сознавая всю ответственность момента.
   - Я не подниму свой меч против них, - ответил он, поразмыслив. - Но я помогу вам одолеть римскую силу своим знанием и опытом. Я подскажу, как разбить легионы Валента.
   - В наших собственных землях сейчас разор и запустение, - напомнил Сагаур. - Натур на берегах Борустена воюет с самозваными королями из числа бывших слуг Эорманрика. Вятские и германские веси не оправились от ущерба, нанесенного Ингульфом. Чтобы навести порядок, нужны усилия. Разве можно сейчас отвести все дружины за Данувий и лишить народ князя?
   - Большое войско в походе не понадобиться, - проговорил Ратислав. - Возьмем две гридни, над которыми воеводами Отрад и Загреба. А ясов князя Олтака отправим за реку первыми. Пускай переправятся в Мезию и мешают Грациану соединиться с Валентом.
   - Но кто останется головою здесь, в сердце нашей земли, пока вы будете воевать с Римом? - не мог успокоиться Сагаур.
   - Ты, - неожиданно решил Велимир. - Здесь и дождешься возвращения Натура. Мы же с Ратиславом выступим через пару дней. Я полностью на тебя полагаюсь.
   Сагаур подчинился, больше не прекословя.
   - Не подведу, князь, - только и сказал он.
   - Возьми меня с собой, князь, - попросил Юннимунд. - После всех этих дрязг страсть как хочется позвенеть мечом в настоящем бою.
   - Добро, - согласился Велимир. - Поход выветрит у тебя из головы пережитые невзгоды и поможет забыть об Ингульфе. Думаю, в союзном войске для тебя найдется место.
   - Среди нас немало гревтунгов, которые раньше служили Эорманрику, - вставил Вилигунд. - Сейчас над ними вождями стоят Алафей и Сафрак, но они с радостью примут верховенство его благородного сына. У них самая сильная конница в нашем войске.
   - Тем лучше, - многозначительно промолвил Ратислав. - Потому что именно коннице я отвожу решающую роль в предстоящей сече. На нее мы сделаем главный упор.
   Солнце медленно клонилось к окоему. Велимир и его товарищи провожали его блестящими глазами, понимая, что вместе с ним уходит в сон земли эпоха противоборства богов, связующая с далекими предками и их туманными деяниями. Они знали, что новое утро будет всецело принадлежать только им, людям, которые своими свершениями заложат основу нового миропорядка для бесчисленных поколений потомков.
  
   Глава 21. Адрианополь.
  
   Боевой клич готов, поначалу еще разрозненный, нечеткий и приглушенный постепенно начал заполнять собой всю равнину. Он наползал со стороны лагеря Фритигерна, расширяясь с каждым мгновением, становился все плотнее и глубже, все неотвратимее. Он был подобен гулу морского прибоя, предвещающего удар высокой волны.
   Римляне, которых это всепоглощающее завывание теперь обволакивало со всех сторон, ощутили, что ноги их потяжелели, а в кистях рук появилась легкая дрожь. Тогда они принялись бить древками копий и обнаженными мечами по своим щитам, сотрясая воздух ритмичным стуком. Они делали это слаженно и монолитно, так что даже казалось, будто какой-то невидимый великан на равнине колотит в огромный барабан. Своим единством и крепко спаянной дисциплиной солдаты старались устрашить неприятеля, воинство которого по-прежнему представлялось им опасным, но хаотичным скопищем звероподобных варваров. Иногда в методичный гул вплетались громкие выкрики: "Слава августу!", "Слава Риму!" Массы легионной пехоты и конницы постепенно приходили в движение.
   Вскоре после успешных действий магистра Себастиана и объединения готских гелейтов во главе с Фритигерном, Флавий Юлий Валент стянул основные силы Западной Империи к Мелантиаде, чтобы нанести варварам решительный удар. Его ничуть не смутила задержка западной армии Грациана, которая возле Кастра-Мартис подверглась атаке перешедших Данувий алан, а также сообщение о вступлении в войну на стороне германцев дружины уннов. Август не желал делить лавры со своим племянником, победа которого в алеманской войне вызвала его скрытую зависть. На решительных действиях настаивал и Себастиан, наглядно доказавший, что в настоящем полевом бою готов победить можно. Последние колебания Валента пропали после того, как разведчики донесли о начале наступления Фритигерна. Готы двигались быстрым маршем от Кабилы к крепости Ника, расположенной близ Адрианополя. По-видимому, они намеревались ударить в тыл римлянам и отрезать их от Константинополя. Медлить было нельзя. Император принял решение дать сражение варварам на просторной равнине у Адрианополя.
   Раскаленный летний воздух затруднял дыхание. Его еще более нагрели разожженные готами костры, жар и дым от которых шел в сторону строящихся центурий и манипул. Похоже, не было ни одного солдата или командира в рядах имперской армии, кто не мечтал бы сейчас о спасительной влаге. Осушив до дна свои кожаные фляги, пехотинцы и конники Валента выдвигались на боевые позиции, лязгая снаряжением. Пыль вздымалась к небесам - желто-серая, непроглядная. Заползая в легкие через ноздри и рот, она сушила их и сдавливала гортань. Однако постепенно фигуры римского построения, оглашаемого мерным топотом тысяч ног и лошадиных копыт, делались все более отчетливыми.
   Центурия за центурией, манипула за манипулой растекались в широкий длинный прямоуголник, состоящий из двух основных полос. Группирование пехотинцев на правом крыле поддерживали кавалеристы, сильно выдвинувшись вперед. На левом крыле всадники несколько замешкались, рассредоточившись вдоль дороги и в густой пыли потеряв из виду своих командиров. Теперь столбы горячей и едкой пыли скрывали людей, создавая ползущие темные пятна, похожие на тучи, которые лишь местами прорывались блестками от наконечников копий и воинских штандартов. Контуры горных склонов точно сгустились, своей невозмутимой дымчатой каймой оттенив пространство равнины, которая в этот час исходила несносным гамом и зноем.
   По знаку Себастиана кавалерийский корпус правого фланга оторвался от еще не выстроившихся полностью легионных шеренг и стремительно полетел вперед, сокращая расстояние между собой и лагерем готов. Магистр направил схолу скутариев ибера Бакурия и конных лучников Кассиона провести разведку боем, чтобы выявить силу и слабость вражеских позиций. Он видел, что готы установили на своем левом крыле целую стену из телег, но подозревал, что ее можно обогнуть правее и внести суматоху в ряды варваров. Успехи предыдущих боев сделали Себастиана дерзким и уверенным в себе, он сознавал впечатляющее превосходство многотысячной римской армии над разноплеменными германскими отрядами.
   Кавалеристы, катившиеся размытым бурым маревом, на полном скаку обошли нагромождение повозок близ лагеря Фритигерна. За ним Кассион, летевший галопом на чалом британском скакуне, украшенном золотыми фаларами, усмотрел открытую брешь, в которую и ринулись его конные стрелки, засыпая спешно подбегающих готов множеством стрел. Следом грянули и схоларии, искрясь кольчугами и выведенными позолотой фигурами драконов на своих круглых щитах. Завязался бой. Под тяжестью стрел и спикулумов готы поддались, откатывая назад неплотный строй и наспех пытаясь составить заслон из больших щитов. Однако на смену лукам уже пришли увесистые римские спаты схолариев. Они крушили головы воинов Фритигерна, разбивая шлемы и кроша деревянный остов щитов. Натиск был успешен до того момента, пока Бакурий, привлекший к себе внимание варваров своей сияющей лорикой плюмата, не получил в бок укол длинным копьем. Торопясь вынести его из боя, римские кавалеристы разрушили единство своей атаки. В этот момент прозвучал рожок со стороны легионов, отзывающий конницу назад.
   Римляне поспешили выполнить приказ, разворачивая коней, вслед им летели готские стрелы и дротики. Оторвавшись от вражеских позиций на два десятка шагов, всадники поняли, какой опасности им удалось избежать. Густой поток латной аланской кавалерии и кольчужных германских конников громыхал со стороны нагорья, чтобы поддержать едва не рассеявшийся левый фланг Фритигерна. Это были те самые ударные части, которых так ждал готский вождь, оттягивая начало сражения. Они перемещались стремительно, как ветер, но этот ветер нес в себе тяжесть надвигающегося смерча.
   Звоном и скрежетом зашлись шеренги легионеров, которым было хорошо видно приближение неприятельской конницы. Построение еще не завершилось, а беспокойство уже прокатилось по рядам солдат. Гигантская каракатица из центурий и манипул грузно ворочалась, отливая своей чешуей. Легионеры как завороженные смотрели на алан, разогнавшихся до предела, несмотря на тяжесть своих доспехов. Они составили широкий клин, усиленный гревтунгами и походили на большую стрелу, выпущенную из тугого лука. Отвлекшись на это впечатляющее зрелище, римляне не сразу поняли, что вперед двинулась и пехота Фритигерна. Земля дрогнула, боевой клич снова сотряс небеса.
   Пока комиты армии Траян, Виктор и Себастиан воодушевляли легионеров, тервинги успели сильно сократить дистанцию. Теперь их разрисованные звездами и кабаньими головами щиты маячили где-нибудь в полусотне шагов от линии манипул. Близость битвы взбудоражила кровь римлян, закипевшую как нагретое на огне масло, сердца неистово забились в груди. Взвизгнули трубы, громыхнули литавры.
   - Слава Риму! - взлетели возгласы. - Слава Валенту! Победа!
   Между тем россыпи цепких аланских стрел хлынули на головы и плечи кавалеристов правого крыла, которое целиком возглавил теперь Кассион. Он что-то кричал, но голос его тонул в гвалте разгорающегося с каждым мгновением боя. Скутарии с окровавленными лицами из первого ряда внесли разлад в действия схолы, многие из них уже пали духом и пытались покинуть поле сражения. Товарищи и командиры грозили им мечами. Пока Кассион выравнивал прогибающийся назад, точно дуга, строй всадников, тяжелая конница Алафея и Сафрака, которую вел молодой вождь с эмблемой рода Амалов на щите, буквально вгрызлась в его порядки, словно обезумевший от голода хищник, дорвавшийся до желанной добычи. Длинные пики поддевали римлян и выковыривали их из седел. За самое короткое время правый фланг императорской армии превратился в месиво из израненных людей без щитов и озверевших от боли лошадей. Многие запутались в собственных плащах и словно мешки валились под копыта неостановимых готов и сарматов. Некоторые всадники искали своего командира, однако Кассион бесследно затерялся в гуще бронированной вражеской лавы. Лицо молодого вождя готов озарилось ликованием. Оно чем-то походило в своем ослепительном свете на лик юного Марса, на воплощение самой стихии войны.
   Пешие шеренги противников сшиблись в центре равнины, скрестив копья и мечи. Готы, неустанно разогревая себя криками, обрушили всю мощь своих фрам на линию круглых и овальных щитов-туреосов, сомкнувшихся перед ними прочным желтым поясом с красными прожилками. Они столь отчаянно бросились в бой, что ожидали немедленного бегства римских пехотинцев. Однако солдаты Рихомера, Сатурнина и Траяна стойко встретили их лицом к лицу. Отточенные наконечья длинных ланцей направлялись в тела германцев меткими, хорошо выверенными выпадами, прошивая кольчуги и кожаные рубахи, а поверх них густыми стальными струями падали смертоносные спикулумы. Гастаты и принцепсы стояли плечом к плечу. Выучка их была далеко не та, что во времена Севера или Каракаллы, но ее вполне хватало для того, чтобы противостоять в тесном строю и открытом поле разношерстной варварской пехоте. Плотность римского строя просто не позволяла пробуравить его или рассечь, как того хотелось готам. Самые яростные воители из числа тервингов с красными прядями на шлемах очень быстро вынуждены были охладить свой пыл.
   Возможно легионы, сковав напор гелейтов Фритигерна, смогли бы собраться с силами и даже отбросить неприятеля, перейдя в решительное наступление, однако в самый неожиданный момент они подверглись жестокому удару в правый край своих шеренг. Как оказалось, римская конница на фланге не выдержала изнурительной схватки и обратилась в бегство. Аланы и гревтунги смяли ее, хлынув в образовавшееся пространство, усеянное трупами людей и лошадей. Они несли с собой запах смерти. Вид этих конников с дико сверкающими глазами, познавшими сладость победы, в плащах, покрытых кровью их товарищей, обескуражил легионеров. На них обрушился железный ураган, ломающий и терзающий все, что оказывалось под копытами горячих варварских коней. Готы и аланы топтали солдат Валента, неутомимо кололи их пиками и рубили мечами. Грянули стрелы конных лучников Сафрака.
   Римляне держались изо всех сил. Стойкость римского солдата когда-то была хорошо известна любому народу, имевшему злосчастный опыт встречи с ним на полях сражений. Варварские воины Запада и Востока могли отличаться дерзновенной отвагой, кипучей яростью, неистовой страстью к победе, однако все эти качества с неизбежностью разбивалось о скалу невероятной стойкости легионеров. Невозмутимое мужество сынов Рима, приученных с презрением относиться к любым тяготам войны брало верх над гордостью пунийцев, свирепостью кельтов, доблестью иберов и безумным пылом бриттов. Железная дисциплина и настойчивость делали римлян лучшими среди всех воителей мира.
   Однако сейчас вместо квиритов Лукании, Умбрии и Бруциума в строю императора стояли такие же варвары - пастухи, пахари и коневоды из Мавритании, Каппадокии, Бельгики и Паннонии. Они были неплохо вымунштрованы палками кампигенов, но не могли тягаться в стойкости с солдатами прежних времен. Они могли умело и слаженно сражаться, однако делали это до тех пор, пока сохранялась их вера в победу.
   Теперь же, когда плотный строй манипул оказался зажат с флангов вражеской конницей, легионеры утратили всякое присутствие духа. На левом крыле армии тоже орудовали готы. Они опрокинули прикрывавшую его римскую схолу промотиев, обратив ее в беспорядочное бегство, а также разогнали плюмбариев, чьи неточно пущенные дротики почти не принесли им ущерба. Началась ужасная давка. Солдаты мешали друг другу, спотыкались и даже порою ранили своих товарищей, так как не могли развернуть плечо для хорошего удара мечом. Комиты и трибуны утратили над ними всякий контроль. Сорвавший голос Траян наконец упал под ноги сражающихся с перерубленной шеей, растерявшийся от безысходности Рихомер стонал, обхватив виски руками - из под пальцев его сочилась кровь. И только Себастиан, чье суровое желчное лицо сейчас стало черным, продолжал метаться среди принцепсов и триариев, взывая к их храбрости. Он чуть было собственной рукой не зарубил аквилифера, который в панике бросил сагнум и пытался спастись бегством.
   Готы напирали. Все множилось число раненых и убитых, а земля, несколько дней не знавшая влаги, досыта напиталась человеческой кровью. Зной, пыль и боль ослепляли солдат. Приходилось биться почти в слепую - в смрадном мареве дергающихся теней, наполненном воплями, кашлем и предсмертными хрипами. Мечи покрылись зазубринами, измочаленные копья рассыпались в руках, рассеченные панцири прирастали к кровящему мясу. С каждым мигом росла усталость, мешая держать оружие, и фигура римского строя сминалась, теряя правильные очертания. Оседали и падали солдаты, ординарии, центенарии и препозиты. Германцы же, видя успех своих собратьев на флангах, как будто наполнились свежими силами. Их было уже не остановить.
   - Все пропало, - вздыхали ветераны, поднимая невидящие глаза к небесам и проклиная свою судьбу.
   У многих были отрублены кисти рук, перерезаны жилы на ногах, распороты животы. Кого-то затоптали, кто-то сумел пробиться назад и спасти свою жизнь, кто-то от отчаяния сам бросился на неприятельские клинки, чтобы прекратить эту невыносимую муку. И только ланциарии и маттиарии, воины двух отборных императорских легионов, продолжали вести бой в окружении рычащих варваров. Готы никак не могли их сломить, сосредоточив на небольшом участке равнины наибольшее количество людей. Теперь настилом под ногами сражающихся была не трава и даже не кровавая грязь, а размолотые и искореженные тела мертвых, еще дымящиеся и булькающие лопнувшими внутренностями. Здесь германцы несли самые большие потери. Умудренные опытом бесчисленных баталий и имеющие отменные боевые качества, солдаты с голубыми щитами, обведенными двойной желтой полосой, в центре которых широко раскинул крылья красный орел, встали непробиваемой стеной. Эта стена отбрасывала от себя атакующие массы противников, а поверх нее с пугающей точностью вылетали почти неуловимые глазу жала клинков - каждый выпад ветеранов-гвардейцев повергал нападавших. Воины Фритигерна захватили уже немало римских знамен-драконов, но золоченые орлы отборных легионов все также гордо и уверенно реяли над строем железных шлемов с черными гребнями и выпуклыми лицевыми пластинами.
   Император, окруженный горсткой своих лучших буккелариев в тяжелых латах, часть которых сбежала, поддавшись общей панике, сумел пробиться под защиту легиона маттиариев и они поспешили замкнуть вокруг него защитное кольцо. Это был последний фортпост Валента. Бледный, с потерянным взглядом и дрожащей нижней губой, властитель Восточной Империи выглядел неуверенно и даже жалко. Тщеславие побудило его искать быстрой победы вопреки всем доводам разума, а суровая реальность сейчас разбивала на куски весь понятный ему мир. Ворох спутанных мыслей крутился в голове. В чем причина провала? Непродуманное наступление, плохая разведка, разногласия комитов, общая несогласованность действий или недостаток сведений о противнике? С тактикой германских дружин римляне были знакомы хорошо и умели побеждать их в открытом бою, однако сегодня за всеми действиями варваров угадывалось что-то новое. Это была какая-то невидимая рука, умело и грамотно руководившая наступлением войск Фритигерна. Как будто кто-то, искушенный во всех приемах стратегии, сумел рассчитать до мелочей план боя, предусмотреть все варианты его развития. И этот кто-то был явно не из числа готских вождей...
   - Хвала Спасителю, август, ты невредим! - через ряды триариев протиснулся Виктор.
   Магистр кавалерии был без коня, которого сразила вражеская стрела, в исцарапанной и промятой лорике, без плаща и шлема. На левой скуле зиял длинный порез, с подбородка был содран кусок кожи.
   - Мы проиграли? - Валент поднял на него страдающий взгляд.
   - Еще не все потеряно, - Виктор хотел казаться спокойным. - Если мы введем в дело резервы, у нас появится шанс.
   Валент на мгновение прикрыл глаза, призывая небеса даровать ему твердость.
   - Найди коня, - сказал он, - и скачи к батавам. Пусть они ударят на варваров справа.
   Магистр покорно приложил к сердцу кулак.
   - На все воля Создателя, - напутствовал его император.
   Виктор вовремя успел выбраться из строя маттиариев. На легионы накатил новый вал германцев. Однако когда римляне последним усилием воли сплотили шеренги, среди них рассыпались недоуменные реплики.
   - Кто это? Точно не готы... И на сарматов не похожи, хоть такие же светлые.
   Против двух отборных легионов теперь бились воины, которых легионерам прежде видеть еще не приходилось. Крепкие, русоволосые, щиты расписаны изогнутыми солнечными лучами и фигурами белокрылых соколов. Они вращали тяжелыми длинными мечами, под которыми гнулось железо, ребристыми палицами и топорами. Некоторые, в плащах из медвежьей шерсти, орудовали сразу двумя клинками, высекая неистовые световые молнии. Боевой клич новых врагов тоже оказался солдатам августа незнакомым, но от него по спине заструился холодный пот. Стоило только ветеранам-гвардейцам покрепче схватиться с нежданным противником, как застонали самые терпеливые. Воины эти были на порядок страшнее готов. Остановить их не могло ни копье, ни меч.
   - Слава Перуну! - громом, раскалывающим небо и землю, неслось из рядов наступающих.
   Русоволосые воители прорубали себе проходы в толще римских щитов. Казалось, они не замечают ран и не чувствуют боли. Легионеров охватил ужас. Солдаты пятились, разрушая остатки цельной боевой линии. Гастаты либо полегли, либо разбежались - в строю держались только принцепсы и триарии, а также три сотни скрибонов, отборных бойцов из Палатинской схолы, присланных Грацианом. Но и ими все более овладевало отчаяние. Чувство полной обреченности заставляло многих искать быстрой смерти на вражеских клинках, другие дрались за свою жизнь с беспримерным мужеством, достойным восхищения, третьи живым щитом заслоняли своего императора, силясь отсрочить грозу, которая уже нависла над его головой. Последними своими вздохами они славили Валента и Отечество, умирая со спокойной улыбкой и чувством выполненного долга. Однако чаша весов окончательно склонилась на сторону противников Империи.
   Бой длился уже много часов, солнце пошло на убыль. Изнемогая от ран и усталости, начали отступать самые несгибаемые. К бегству легионеров подстегнула весть о смерти Себастиана - самого непримиримого врага германцев и доблестнейшего командира. В довершении всех бед шальная стрела угодила в ключицу Валенту. Подхваченный под руки буккелариями, август поник и утратил дар речи. Римляне были сломлены. Шлепая по лужам крови, которые местами доходили до щиколоток, они неуклюже стремились выбраться из кипящего ада, теряя товарищей на каждом шагу. Больше не было строя, порядка, командиров. Бежала беспорядочная толпа исколотых и изрубленных людей, уже не похожих на солдат. Каждый думал только о собственном спасении.
   Готы, аланы и унны шли по пятам, добивая раненных и тех, кто еще пытался сопротивляться. По пути отхода август и его приближенные видели остатки разных разбитых частей армии, которые смешались между собой, видели запрудившие все дороги тела обескровленных людей, медленно испускающих дух, мертвых лошадей, брошенное оружие и поломанные штандарты.
   Вокруг Валента помимо буккелариев сгрудились несколько кандидатов - самые верные и преданные августу сподвижники. Однако неугомонные варварские стрелы без перебоя сыпали вдогонку, вырывая из рядов все новых и новых римлян. Пал, пораженный в спину конюший Валериан, пытавшийся прикрывать раненного императора своим телом. От метко брошенного германского копья нашел свою смерть Эквиций, управляющий константинопольского дворца.
   Преследователи не отставали, настойчиво истребляя бегущих. И если от готской пехоты еще можно было оторваться, то стремительная аланская конница настигала всюду, подобно хищной стае коршунов, клюющих зайцев-подранков. Иногда какой-нибудь триарий, доведеный до отчаяния бессилием и злобой, разворачивался, чтобы метнуть в неприятельских конников копье или постараться достать их мечом, но сразу же падал под копыта аланских коней, втоптанный в кровавую землю.
   Клубы пыли стали совсем непроглядными, что часто играло с римлянами дурную шутку. Лишенные четкого обзора окрестностей, осколки манипул и когорт нарывались на германские отряды, принимая их за императорские части. Из-за пыли было столь же трудно найти верное направление к городу. Люди плутали в безвестности, а страх подгонял их, словно бичом. Многие стремились любой ценой спасти свою жизнь. Так Рихомер и Сатурнин, бросив на произвол судьбы свои разгромленные подразделения, направились в сторону гор в сопровождении нескольких ординариев. Магистр кавалерии Виктор, узнав о бегстве резервных частей батавов, двинул коня в сторону Адрианополя.
   Экскорт Валента по пути рассеялся: кто-то был перехвачен противником, кто-то отстал, был убит или решил спасаться в одиночку. На счастье августа, сопровождаемого лишь тремя кандидатами и двумя буккелариями, его приметил Юний Анций, узнавший правителя по императорскому палудаменту, скрепленному аграфом на плече, и украшенной золотом лорике с алыми птеригами. С трибуном было два десятка секванов из галльской центурии, которых он пытался вывести проселочной дорогой, ведущей к деревне Мурсена. Лицо молодого командира напоминало восковую маску. Еще совсем недавно пережив трагическую неудачу под Маркианополем, ныне он был повергнут в самую пучину горя. На его глазах было растоптано вековое величие Рима. Крах римского оружия сегодня означал конец эпохи, безраздельно принадлежавшей Вечному Городу и созданной им Империи. Это был кровавый закат могущества, за которым следовал неизбежный упадок, увядание и бесславный конец. Похоже, настало время иных правителей, которые будут на части рвать с таким трудом созданную державу, превращать в руины ее цветущие города, примерять рабские оковы на ее свободолюбивых жителей, еще так недавно мнивших себя властителями мира.
   - Август! - громко окликнул Валента Юний.
   Он приблизился к императору, которого вели под руки кандидаты, и заглянул в его глаза. Они почти утратили всякое выражение, потускли и потемнели. Валент не отвечал. Было видно, что он страдает не только от раны, которую освободили от стрелы и наспех перетянули лоскутьями плащей, но и от удара судьбы, сломавшего его веру в себя. Тяжесть поражения прочертила на лице повелителя Востока темные борозды.
   Трибун быстро принял решение. Необходимо было любой ценой спасти императора. Дневной жар остывал. Медленно, словно нехотя оседала густая пыль, на смену которой шел вечерний полумрак. Юний окружил эскорт Валента своими людьми, намереваясь пробиваться к Адрианополю сельскими дорогами, на которых они были менее заметны для неприятельской конницы.
   Обстоятельства благоволили планам трибуна. Готы, увлеченные преследованием более крупных легионных частей, выпустили из виду маленький отряд римлян. На счастье Юния германцы не разбирались в императорских знаках отличия. Не углядели они ни золотые хризмы на щитах телохранителей, впрочем, покрытые теперь кровью и пылью, ни их парчовые стихарионы, ни даже личный лабарум августа с надписанием "Сим побеждай!", казавшийся сейчас насмешкой над венценосной особой.
   - Страшное бедствие пало на наши головы за наши земные прегрешения! - бормотал кандидат Альбий Проб, смахивая слезу. - Теперь уже ничто не спасет нас от безумства оголтелых варваров...
   - Пока жив август, еще не все потеряно, - нехотя откликнулся Юний, не желая углубляться в бессмысленные сейчас словопрения. - Если доберемся до города - появится надежда. Адрианополь готам так просто не взять, а Грациан со своими легионами уже близко.
   Он и сам не знал, верил ли в то, о чем говорил. Валент совсем ослабел. Ему все труднее становилось идти, и трибун приказал своим солдатам нести его на руках поочередно. Это сильно сказалось на подвижности отряда, уязвимого для летучей кавалерии победителей, однако другого выхода не оставалось. Раздобыть лошадей можно было лишь в деревне, на что Юний очень рассчитывал. Еще он рассчитывал на сгущающуюся темноту, которая могла скрыть беглецов от глаз преследователей. Уже сейчас она размывала очертания дальних гор, холмов и редких рощ. Рассмотреть людей тоже становилось все сложнее. Римляне больше полагались на свой слух.
   Готы и их союзники рассеялись по всем окрестностям, предаваясь грабежам убитых и опустошению римского лагеря. Еще они продолжали вылавливать римлян на разных направлениях дорог и предгорных тропах, о чем оповещали их торжествующие вопли. По этим звукам люди из сопровождения императора понимали, какие места им надлежит обходить стороной.
   Во время краткой передышки с Валента сняли пробитую лорику и поддоспешник, наложив новые повязки прямо на тело. Август впал в беспамятство, перестал узнавать своих приближенных и что-то бессвязно бормотал. Было видно, что он весь во власти жара. Нужно было спешить.
   Деревню Мурсену у горного перевала, от которого было меньше одного перехода до города нашли не без труда. Строения плавали в сумраке, людей не встречали собаки. Юний лично обошел несколько домов и разочарованно вздохнул. Жители покинули свое селение, угнав всю домашнюю скотину. Похоже, они очень быстро узнали об итоге сражения на равнине. Пропала всякая надежда найти лошадь или лекаря.
   - Что будем делать? - спросил трибуна один из секванов.
   Юний огляделся.
   - Несите августа в тот дом, - он указал на самое большое в деревне жилище с широкой треугольной кровлей, сильно выдававшееся над остальными за счет надстроя второго этаже. - Похоже, это дом старосты.
   Распахнув дверь, солдаты ступили внутрь. Впотьмах с трудом нашли лестницу, ведущую наверх. На втором этаже Валента положили на кровать, чтобы сделать ему перевязку. Император неожиданно открыл глаза и громко застонал. Альбий Проб взял его за руку.
   - Ты здесь в безопасности, август, - заверил он.
   Между тем Юний велел для надежности не просто запереть дверь на засовы, но завалить ее всей имеющейся в помещении мебелью. Солдаты придвинули лавки и громоздкий ларь. Потом трибун разместил людей у окон на обоих этажах, наказав не издавать шума и смотреть за округой. В деревне было тихо, однако в душу Юния прокралось какое-то нехорошее предчувствие. Оно оправдалось почти сразу. Сначала заржали кони, потом совсем рядом загудели возбужденные голоса. Римляне услышали германскую речь.
   - Как варвары нас так быстро нашли? - недоуменно прошептал кто-то из секванов.
   - Сам не знаю... - поник трибун.
   Он подступил к оконному проему и вгляделся в темноту. Фигуры конников в круглых шлемах и плащах носились по всей деревне. У некоторых были в руках факелы. Готы врывались в дома, амбары и конюшни. По разочарованным возгласам стало ясно, что конный отряд пришел в Мурсену в поисках добычи, однако не ожидал, что деревня уже опустела. Разочарование очень быстро сменила ярость. Германцы рычали и сыпали проклятиями.
   - Они еще не знают про нас, - заключил трибун, - но, боюсь, скоро нас обнаружат.
   Римляне все как один отчетливо ощутили свою обреченность. Варвары обходили дом за домом, приближаясь к жилищу старосты.
   Юний Анций решил подбодрить своих товарищей.
   - Это будет наш последний бой, - сказал он. - Встанем грудью за своего императора и умрем, достойные славы наших предков! Постарайтесь убить как можно больше врагов.
   Солдаты согласились с ним, но без воодушевления. Они были подавлены и с каждым мигом чувствовали близость своего смертного часа. Этот деревенский дом, ставший их пристанищем, скоро должен был превратиться в их общую могилу, которая не сохранит даже их имена. Римляне дышали тяжело. Большинство из них не хотели закончить свой земной путь под мечами и топорами кровожадных готов.
   Рев и визг варваров, за которыми последовал несносимый грохот, заставили всех вздрогнуть. Германцы колотили в дверь.
   - Держите оборону! - скомандовал Юний. - В плен лучше не попадать.
   Секваны подняли копья, не отрывая взгляда от окон. С верхнего этажа кто-то метнул дротик, выбив из седла одного из готских конников - широколицего грузного воина с прядью на шлеме. Германцы мгновенно рассвирепели. Они принялись рубить дверь и попытались забраться в окна, однако там их встретили жала пик. Вот-вот должна была разгореться отчаянная схватка. Однако этого не случилось. Кто-то вдруг отозвал готов назад.
   - Что это значит? - спросили Юния в темноте. - Варвары не хотят драться?
   Трибун опустил голову. Он понял, что жестокая судьба отняла у него и его соратников даже эту, последнюю надежду - достойно пасть в бою с оружием в руках. Стало слышно, как германцы подтаскивают к жилищу старейшины дрова из деревенских сараев, обкладывая дом с разных сторон. Солдаты наугад метнули свои копья, но те канули в пустоту. Затем вспыхнуло несколько факелов, затрещала солома. Дом занялся еще робким пламенем, которое варвары поспешили распалить, подбрасывая в него куски плетневых оград и охапки сухого камыша.
   Римляне даже застонали от отчаяния. Их ожидала медленная и мучительная смерть от огня. Высушенные за день палящим солнцем стены строения охотно покорялись все разрастающемуся пламени пожарища. Они трещали и ныли. В проемы окон дохнуло жаром, потом полез густой и едкий дым, отогнавший секванов. Люди панически заметались, не зная, что им делать. Некоторые начали задыхаться и кашлять.
   Юний, оценив ситуацию, поспешил к двери, чтобы разобрать завал. Двое солдат последовали его примеру. Их на мгновение остановил страшный грохот, покачнувший весь дом. Это рухнула крыша, похоронив под собой верхний этаж, а с ним императора и его телохранителей. Словно очнувшись от забытья, Юний лихорадочно принялся сдвигать в сторону лавки, пробираясь к засовам. Пламень клокотал уже и здесь, на первом этаже, обжигая тело и ослепляя глаза. Огонь и дым уничтожали последних защитников дома. Кто-то умер от удушья, кто-то сгорел, как лучина, кто-то испустил дух от нестерпимой боли, покрытый ожогами с головы до пят. Когда дверь наконец поддалась, трибун смог отворить ее только плечом - кожа на его руках полопалась и свисала клочьями. Он не просто вышел, а вывалился навстречу готам, однако удержался на ногах. Позади него живых уже не осталось.
   - Глупые бараны! - Юний смерил варваров уничижительным взглядом, обратившись к ним по-германски. - В ваших руках была жизнь властителя Восточной Империи, которого вы так бездарно погубили. Ничтожества, над которыми будут смеяться потомки...
   Готы остолбенели. Они переглянулись между собой, но никто не сказал ни слова. Запоздалое осознание того, что они могли пленить самого императора и получить от своего вождя неслыханное вознаграждение, казалось, лишило их разума. Ни копье, ни меч, ни топор не обрушились на голову римского трибуна.
   Юний Анций беспрепятственно прошел мимо вражеских воинов, ставших подобным каменным изваяниям. Ему никто не мешал. Трибун миновал разрушенную ограду возле дома, небольшой пустырь и сараи. Он уже почти достиг окраины деревни, когда глухой стук тетивы оборвал затянувшееся затишье. Готская стрела точно и глубоко вошла ему в затылок.
  
  -- Эпилог.
   Если поднять глаза к самому солнцу, то в его пламенеющем круге с расходящимися в разные стороны власьями жгучих лучей можно узнать лик предвечный - образ праотца Яра. Дышащий силой небесья, пылающий огнем немеркнущей славы, он освещает своим потомкам просторы рек и морей, гор и долин, степей и лесов. Под оком Солнцеликого сыны его, которых судьба разметала по свету горстями родов и общин, бывших на заре времен одной семьей, сохраняют память о своей исконной отчизне, о Сияющем Северном Граде и мудрости пращуров. Они сберегают силу Высшей Правды, завещанной им богами.
   Ныне мир детей Яриных превелик. От темных готских дубрав и обветренных свевских скал он протянулся до привольных сарматских степей, лесов Студеного Моря и зеленеющих гор Семиречья. Пространство этих земель чем-то похоже на дышащую единородную плоть, сложенную из костей-гор исполинов Волотов, из крови-водицы древних ратоборцев и волос-чащоб вещих кудесников.
   Вскормленный преданиями о Северном Граде и героях былого, обширный край этот не забыл величия предков, однако утратил согласие среди многоликих народов, в которые с годами превратились малые семьи и общины. Потомки богов позабыли свое единство, они увязли в раздорах. Так продолжалось долгие столетия. Поколение за поколением сменяло друг друга, но братоубийственные распри не стихали, не останавливались жернова войны, перемалывавшие в себе подчас целые племена сынов Яра. Звон стали и рев ярости сотрясали земли Солнцеликих.
   Однако ночь не может длиться вечно, а самая сильная буря неизменно исчерпывает свой свирепый напор, сменяясь умиротворенным покоем. Так и те, кто некогда вышел из одного лона, чтобы нести по свету огонь знаний Белых Богов, уже не могли далее выносить разобщенность и чернить свои души враждой. Долгожданный мир воцарился на просторах отчизны Яриных детей. Семьи, рода и целые народы зажили одним почином, подобно тому, как это было на заре времен в сияющем Северном Граде.
   Разорвав железные оковы Темного Круга, отравлявшего сердца ядом противоречий, наследники Яра вступили в эпоху братского согласия. На западе - привольно расселились отпрыски Вотана и Фригг, не страшась более римского оружия и рабских цепей. На юге - наездники, почитающие Священный Меч, отринули орды азиатских властителей, возродив порядок на землях Великой Степи. На севере и востоке - Даждьбоговы внуки и Волосовы наследники строили городцы среди дубрав и рощ, существуя единым исконом. Лад возвратился в древний край.
   Так размышлял Велимир, с высоты крутого речного брега оглядывая бесконечные массивы густых темно-зеленых лесов. Минули годы, и волосы князя посеребрила седина, на лбу и вокруг глаз затаились глубокие морщины, загорелая кожа лица и рук стала бугристой от шрамов, оставленных бесчисленными сражениями. Давно ушли к праотцам многие его боевые соратники и друзья, вчерашние отроки стали зрелыми мужами, а времена насыщенной бурными событиями молодости Велимира народная молва превратила в настоящие сказочные предания, которые воспевали сладкогласые бояны и спиваки. Эти сказы и песни вызывали трепет воспоминаний у старых и безудержный восторг у молодых, мечтающих уподобиться великим героям вятской земли. Неисчислимые и часто диковинные предания о хоробром князе Велимире, премудром волхве Светозаре, неодолимом воеводе Ратиславе, а также витязях Сагауре, Юннимунде и Асгриме ходили по всем далям вятского края, давно сделавшись его родовым наследием.
   На Западе, между тем, складывались свои предания. Спустя немногим более тридцати лет со дня судьбоносного разгрома Рима под Адрианополем, приемный сын Вилигунда Оларик довершил начинания своих соплеменников. Во главе могучей дружины он овладел Вечным Городом, окончательно уничтожив остатки римского величия. Тень Темного Круга перестала маячить над миром, растопленная лучами славы новых вождей и правителей, пришедших из лесов и степей на смену дряхлым самодержцам.
   Велимир вновь поднял голову к солнцу. Он вспомнил слова Светозара, говорившего, что Красное Светило есть исток сердца каждого человека, питающее его своей кровью, вселяющего веру в животворящую правду Небес и рождающего волю к высоким свершениям духа. Князю до сих пор недоставало рядом этого человека, умевшего прозревать самые сокровенные таинства мира. Более тридцати лет назад Светозар покинул вятские веси, чтобы навсегда удалиться в дремучие леса берендеев, с которыми его столь многое связывало. С той поры все решения Велимиру приходилось принимать самому, без огляда на вещих кудесников...
   - Мы стоим в самом сердце нашей земли, - вывел князя из задумчивости голос княжича Ижеслава. - А где кончается наша земля, отец?
   Велимир посмотрел на сына. Целая копна непослушных светлых волос, вечно восторженный взгляд глубоких голубых глаз. Он так напоминал князю самого себя в отроческие годы. Такой же бойкий и неуемный в своем любопытстве.
   - Наша земля начинается здесь, но у нее нет края, - ответил Велимир с улыбкой. - Она - сама бесконечность. Ее не объять, не обуздать, не заставить служить чьей-то воле, потому что происходит она из глубины нашего сердца. Весь мир округ нас - плоть Всерода-Отца и отраженье ликов Сварожичей. Возможно ль мерить его пределами?
   - Но ведь есть рубежи отчего края, которые мы должны защищать от врагов? - упорствовал Ижеслав.
   - Да, есть, - согласился князь. - То - межа всех вервей от колен Сварожьих, коло вятов, что ограждает со всех сторон сам пуп Всемирья - Белоземье. Межу эту мы и обязаны боронить пуще глаза. Покуда сберегаем ее от пагубы иноземцев - сберегаем в чистоте нашу душу. Мир превелик, да только немногие из земных родов помнят о том, что такое вышняя правда, ибо давно погрязли в алчности и злобе. Немногие нынче чтят заветы богов, стоят на страже закона созиданья. Иным куда сподручнее разрушать... Вот оттого боги от них и отвернулись.
   - Отец! - не отставал Ижеслав. - А что есть вышняя правда и заветы богов?
   - Лад, вот главная правда Всерода-Отца, главный завет пращуров наших. Лад в сердце, лад в доме, лад в верви, лад во Всемирьи. Сохраняй его и станешь побратимом всех сил, что складывают узор мироколицы вещей: солнца, луны и путеводных звезд, душистых трав и тенистых лесов, морских, речных и озерных вод. Пращуры наши говорили, что мудрости нужно учиться у самой земли, а не пытаться навязать ей свои прихоти, подобно безрассудным ромеям. Ведь это - наш бессменный дом. Если мы уважаем его - все дела наши спорятся сами собой, а удача следует по пятам. Почитай златосветную Сваргу, что стелется над головой многослойным покровом. Люби деревья, камни и водные ключи своей отчизны. Тогда мир наполнит тебя неиссякаемой мощью. Придет пора, и ты сам ощутишь в себе отголоски зова тех Всетворящих, что заронили росток света в темень безначалия на заре времен.
   Помни: пока расступаются пред тобою родные просторы лесов и полей, пока травы и цветы стелются мягким ковром, лаская ноги и насыщая трепетом жизни - не сможет истощиться в тебе кровь предков, не сможет угаснуть дыхание вечности, идущее от солнца несмертных богов...
  -- Примечания:
   Иордан - (ок. 500 - 560 гг.) - готский историк 6 в., остгот по происхождению. Автор сочинения "О происхождении и деяниях гетов" ("Гетика").
   Лангобарды (Длиннобородые) - германское племя, в 526 г. вторгшиеся в Италию, завоевавшие северную ее часть и создавшие Лангобардское королевство.
   Аммиан Марцеллин - (ок. 330 - 400 гг.) - римский историк, автор сочинения "Деяния".
   Помпей Трог - римский историк 1 в. до н.э.
   Борисфен - древнегреческое название реки Днепр.
   Танаис - древнегреческое название реки Дон.
   Венеты, венеды - германское наименование славянских племен Восточной Европы.
   Яр (Арий) - легендарный предок скифов и славян.
   Род - понятие, имеющее три уровня значений в славянской ведической традиции.
   Род, как духовная первооснова всех вещей, первопринцип мироздания.
   Род, как всевышний бог, творец и исконный отец-прародитель славян.
   Род, как вервь, преемственность людей по крови.
   Вяты - общее название древнеславянских племен.
   Сварга - небо в славянской космогонии, Колесо Сварога.
   Пядь - древнеславянская мера длины, изначально равная расстоянию между растянутыми пальцами руки (большим и указательным).
   Мор - бог смерти у славян.
   Мара (Морена) -богиня смерти у славян.
   Чур (капь) - вырезанный из дерева кумир рода.
   Капище - святилище с изваяниями богов.
   Сурья - солнце у славян. (Также священный напиток: заговоренное молоко с травами).
   Забродни - странники, скитальцы.
   Узбожь - утварь в доме славян, вещи.
   Доля и недоля (Среча и несреча) - благая и неблагая участь человека. Изначально - две дочери-богини Макоши-Судьбопряхи.
   Радари - духовные подвижники.
   Коливо - ритуальное поминальное блюдо (кутья), подносимое на капище.
   Волхв - жрец, мудрец.
   Тын - крепость, частокол.
   Делянка - участок земли, предназначенный для вырубки.
   Тремирье - правь, явь, навь.
   Святовид- бог света, оберегающий явь от нави.
   Великий Триглав - триединство верховных богов у славян. Имеет несколько вариаций: Сварог - Перун - Святовид; Сварог - Велес - Перун; Род - Белбог - Чернобог.
   Щуры и Пращуры - деды и прадеды (предки).
   Вервь - община.
   Сварог - верховодец всего Рода богов, Бог-Творец, бог Прави, Нави и Яви.
   Сыта - медовый напиток.
   Оратай - пахарь.
   Ратай - воин.
   Перун - бог-воитель, Разверзатель Хлябей Небесных.
   Причелина - верхняя горизонтальная перемычка двери.
   Омшаник - утепленное помещение для зимовки пчел.
   Сварожичи - божественные дети Рода. В другом значении - все потомки Сварога.
   Коловерть - круговорот явлений.
   Полдень - юг.
   Полночь - север.
   Гридница - помещение для княжеских дружинников.
   Седьмица - неделя.
   Вой - воин.
   Комонник - всадник.
   Радуница - праздник Красной Горы у славян на второй день навьей седьмицы.
   Годь, годяки - готы.
   Эорманрик, Ерманарех, Йорманрих (Германарих )- ум. ок. 395 г. - король готов, создавший обширную державу, включавшую земли не только германских, но и сарматских, балтских и ряда славянских земель.
   Ромеи - славянское обозначение римлян и позднее византийцев.
   Бирюч - глашатай.
   Корчага - емкость для вина, равная двум ведрам.
   Долбенка - боченок для меда.
   Братчина - вид пирования у славян.
   Сбитень - напиток из воды, меда и пряностей.
   Спиваки - певцы.
   Кныш - круглый пирог с начинкой.
   Сажень - мера длины от земли до кончиков пальцев вытянутой вверх руки, примерно 2, 5 м.
   Било - сигнальный инструмент из дерева или железа.
   Верста - мера расстояния, примерно 1, 027 км.
   Чело - передовой отряд.
   Гридня - войско, дружина.
   Гридень - дружинник.
   Росомон - римское обозначение славян.
   Подсяга - обряд посвящения в воины.
   Струг - лодка.
   Стрибог - бог ветра.
   Макошь - богиня судьбы.
   Еже - если.
   Вала - бой.
   Купно - сообща.
   Починок - городище.
   Лепший - лучший.
   Тевтоны и кимвры - германские племена, вторгшиеся во 2 в. до н.э. в пределы Римской Республики.
   Префект - командир римского легиона со времен Септимия Севера.
   Констанций Второй (Флавий Юлий Констанций) - римский император в 337 - 361 гг.
   Ангон - метательное оружие германцев.
   Сакс - кинжал.
   Донар - бог грома в германской мифологии.
   Вотан - верховный бог германцев и предводитель асов (богов.)
   Кампигены - инструкторы в римском легионе.
   Валгалла - небесный чертог в Асгарде (обители богов-асов).
   Валькирии - девы-воительницы, сопровождавшие души павших воинов в Валгаллу.
   Позумент - золотая тесьма.
   Амалы - германский королевский род, с 4 в. находившийся во главе остготов.
   Языги - сарматское племя.
   Паланкин -один из холмов в Риме.
   Пенула - римский плащ.
   Исполать - слава.
   Велес - податель богатств, владыка Нави и бог мудрости.
   Бродни - обувь из кожи.
   Кудесы - чудеса.
   Вежи - строения.
   Зипун - распашная одежда до колен.
   Беретьянница - хранилищница меда.
   Лопоть - одежда.
   Ажно - как.
   Повойник - женский головной убор.
   Приволока - верхняя короткая одежда.
   Навершник - нагрудная женская одежда из белого холста.
   Запона - верхняя женская одежда, не сшитая по краям.
   Лунница - металлическое украшение, оберег.
   Брашно - пища, кушание.
   Цежа - кисельный раствор.
   Лядина - заросль, кустарник.
   Яруг - овраг.
   Раздряга - раздор.
   Стамик - стояк в деревянном доме.
   Охлупень - бревно-оберег на крыше дома, имеющее продолный паз.
   Порты - штаны.
   Подоплека - подшивка к внутренней части одежды.
   Онучи - обувь.
   Зельный - сильный.
   Зрак - вид, образ.
   Ядь - еда.
   Кутья - каша.
   Вышний - Род.
   Буй-Тур, Волос - имена бога Велеса.
   Увоз - спуск, подъем.
   Ноговицы - обувь.
   Керметь - святилище.
   Мотня - средняя часть невода в виде мешка.
   Сходатай - выходец, потомок.
   Славутный - славный.
   Волохатый - волосатый.
   Отметник - отщепенец.
   Скора - подкладка одежда.
   Науз - шейный оберег.
   Хорс - бог солнца.
   Лука - изгиб.
   Смага - огонь, полымя, символ духовного пути у славян.
   Етуны - в германской мифологии великаны семейства Гримтурсенов и дети Аургельмира.
   Руны - письменность древних германцев.
   Скандза - Скарндинавия.
   Вистула - Висла.
   Эрминоны, ингвеоны, гревтунги, гепиды - германские племена.
   Ундины - женские духи воду у германцев.
   Альвы - природные духи света.
   Дварфы - природные духи тьмы.
   Фригг - супруга Вотана.
   Хель - мир мертвых у германцев.
   Вайделот - ведающий жрец.
   Гальды - заклинания в форме песен.
   Костобоки - сарматы.
   Акибы, навары - малые сарматские племена.
   Контос - четырехметровое копье у сарматов.
   Лорика - римский панцирь.
   Гастаты, принцепсы - воины первой и второй линий римского легиона.
   Велиты - легковооруженные римские воины.
   Гладиус - римский меч.
   Ала - подразделение конницы.
   Источно - первоначально.
   Протева - земля.
   Брезеть - хранить.
   Самовилы - демоны-духи.
   Соломень - холм.
   Знань - знание.
   Ошую - по левую сторону.
   Дублий - сильный.
   Паче - более, лучше.
   Заборало - ворота в ограде.
   Вещун - ведун, владеющий знанием.
   Свято - изображение богов.
   Собь - дух.
   Чоботы - обувь.
   Залаз - опасность.
   Наследки - потомки.
   Туга - печаль.
   Казитель - наставник.
   Лукно - лукошко.
   Чаромутное - беспорядочное.
   Милоть - овчина.
   Леторосли - побеги растений.
   Огниво -- перекрестье меча.
   Яблоко -- набалдашник меча.
   Сбеги -- беженцы.
   Днесе - сегодня.
   Архонт - высшее должностное лицо в греческих городах.
   Хиониты - обединение племен в Средней Азии в 4-5 вв.
   Шапур (Шапур Второй) - царь Ирана с 309 г. Из династии Селевкидов. Главный соперник Рима на Востоке.
   Аргимпаса - верховная богиня сарматов.
   Битва при Сингаре - сражение римлян с персами в 344 г., не принесшее преимущества ни одной из сторон.
   Алонта - река Терек.
   Кошуля - род верхней бористой рубахи.
   Ярило - бог весеннего солнца (Весень).
   Порекло - прозвище.
   Сиречь - то есть.
   Мрежа - сеть.
   Пестун - учитель.
   Скупь - вместе.
   Кый - который.
   Вельми - весьма.
   Личьба - счет.
   Грясти - идти.
   Асилки - великаны.
   Гомозули - гномы.
   Крада - погребальный костер.
   Призоры - злые чары.
   Чернобог - бог смерти и безумия.
   Ирий - рай у древних славян.
   Лада - супруга Сварога, богиня-рожаница.
   Токмо - только.
   Берендеи (от слова "бер", "медведь") - магический народ, способный, согласно представлениям славян оборачиваться медведями. Вероятно, представители Дьяковской культуры.
   Пенула - римский плащ.
   Лодур (Локи) - бог хитрости и обмана у германцев, известный своими злодействами.
   Ретиарий - гладиатор, сражавшийся трезубцем и сетью.
   Димахер - гладиатор использовавший парное оружие.
   Гойный - ладный.
   Морок - иллюзия, затмение ума.
   Кметы - профессиональные воины.
   Пря - противостояние.
   Жальники - могилы.
   Волоты - великаны.
   Бахари - сказители.
   Вятший - высший.
   Хоро - солнце.
   Горний - верхний.
   Облаци - облака.
   Иже - ибо.
   Ярь - жизненная сила.
   Закрад - за гранью яви.
   Иноверть - иное, тонкое существование.
   Балий - врач, заклинатель.
   Кобник - гадатель.
Свитень - спираль.
   Морена - богиня Смерти, супруга Велеса.
   Виднокрай - горизонт.
   Чиры - начертания.
   Ост - ось.
   Одесную - по правую сторону.
   Жива - жизь, богиня жизни.
   Глуздарь - птенец.
   Травень - май месяц.
   Присный - родной.
   Удесы - части тела.
   Веда - знание.
   Подмать - помочь.
   Дивий - дивный, дикий.
   Ратай-Сварожич - прозвище Перуна.
   Листопад - октябрь месяц.
   Мечтник - волхв, умеющий творить мыслеобразы.
   Живот - жизнь.
   Калинов Мост - мост между явью и навью.
   Аквилон - Северный Ветер у римлян.
   Лацерна - римский плащ.
   Пекельное Царство - подземный мир.
   Навии, кромешники - темные силы и духи.
   Кощный - смертельный, закрадный.
   Аршин - мера длины, равная 0, 72 метра.
   Вершок - 19, 76 кв. см.
   Марк Аврелий - римский император (161 - 180гг.)из династии Антонинов.
   Флавий Клавдий Юлиан - римский император в 361 - 363 гг.
   Птолемей и Страбон - древнегреческие географы.
   Битва при Аргенторате - сражение между римким войском Юлиана и германскими племенами в 357 г.
   Лимес - римское пограничное укрепление.
   Конунг - вождь у германцев.
   Друид - жрец у кельтов.
   Долон - мифологический защитник Трои.
   Артемида - богиня охоты у древних греков.
   Актеон - охотник, герой древнегреческого мифа.
   Ио - в мифологии древних греков жрица Геры, соблазненная Зевсом.
   Митридат Евпатор (134 - 63 гг. до н. э.) - создатель обширного Понтийского Царства. Провел три войны с Римом.
   Скептух - верховный предводитель у сарматов.
   Эпарх - градоначальник (греч.)
   Друнгарий - начальник флота.
   Комиты и протокомиты - должностные лица в вопросах гражданского управления и военных дел.
   Бирема - военный корабль.
   Принцепс - титул римских императоров.
   Спартокиды - династия правителей Боспорского царства (438 - 109 гг. до н. э.)
   Аршакиды - династия правителей Парфии (250 г. до н. э. - 224 г.)
   Базилевс - царь (греч.)
   Эргастерий - мастерская для рабов.
   Траян Марк Ульпий Нерва - римский император из династии Антонинов (98 - 117 гг.)
   Пританея - государственный совет (греч.)
   Закрадник - покойник.
   Ухожье - место для ульев.
   Мцельник - пчельник.
   Бортники - пчеловоды.
   Внуцы - внуки.
   Волошба - магические умения.
   Желдь - травы.
   Лепо - красиво.Ослоп - дубина.
   Стружие - древко копья.
   Однорядка - тонкая одежда.
   Овсени - день осеннего равноденствия.
   Семик - праздник Семиярило.
   Меренс - меря, меряне: фино-угорские племена, относящиеся к Дьяковской культуре.
   Имнискары - мещера.
   Плиний Старший - римский писатель, автор "Естественной истории".
   Диодор Сицилийский - древнегреческий историк (90 - 30 гг.)
   Зачин - начало.
   Дива Дидола - супруга Перуна, богиня охоты, заповедных лесов и зверей.
   Ожерелок - стоячий воротник.
   Здрава - здоровье.
   Десница - правая рука.
   Шуйца - левая рука.
   Потворники - служители, последователи.
   Коло - вокруг, около.
   Братина - обрядовая чаша.
   Опаница - чаша, посуда.
   Искон - закон рода.
   Черемный - красный.
   Треба - обрядовая жертва богам.
   Возрады, колославы - славления богам.
   Исподняя - подноготная.
   Хенир - германский бог из числа старших асов, которому было предсказано пережить Рогнарок и участвовать в возрождении мира.
   Могутный - могучий.
   Молонья - молния.
   Аки - как.
   Страва - пища.
   Обавник - маг, умеющий воздействовать на людей и явления с помощью слов и заговоров.
   Ганьба - позор.
   Застень - тень.
   Ясы - славянское название сарматских племен.
   Денница - рассвет.
   Харбард, Гримнир - прозвища Вотана.
   Атли - Атилла.
   Сагум - военный плащ, перенятый германцами у римлян.
   Лига - мера длины у древних германцев, равная 4828, 032 м.
   Визиготы (тервинги) - германские племена западного племенного объединения.
   Лацерна - римский плащ.
   Крес - огонь.
   Весь - село, деревня.
   Даждьбог - бог солнца, Податель Благ.
   Посолонь - по солнцу.
   Силяжь - кустарник.
   Сулица - короткое копье.
   Чигирь-звезда - древнеславянское название планеты Венера, по которой определялась доля или недоля человека, а так же дела, которые нужно было совершать и опасности, которых следовало избегать.
   Макошина Ладья - лунный серп.
   Вошвы - отделка на одежде, вшитая нитями.
   Заболонь - слой дерева, к которому прилегают луб и кора.
   Перевесы - сети больших размеров.
   Туески - небольшие круглые короба.
   Дежи - деревянные кадушки.
   Крина - криница.
   Седоны - племена фино-угорской группы, одни из предков мордвы и венгров.
   Кобник - гадатель, волхователь.
   Обавник - человек, свершающий волшбу с помощью слов.
   Кощная потвора - черная волошба.
   Огнищане - люди, ведущие подсечное земледелие.
   Боян - певец, сказитель.
   Ведогон - астральное тело человека.
   Окрута - оборотничество.
   Летнее Макошье - праздненство Макоши-Мокрины 19 липня (июля).
   Скора - мех.
   Дулебские земли - Дакия.
   Хорсунь - Херсонес.
   Митриды - боспорские греки.
   Битва прни Абритте - сражение 251 г. между римской армией императора Деция Трояна и войском каолиции варварских племен вождя Книвы в Скифскую войну.
   Василевс - базилевс (царь, император).
   Деций - римский император Гай Мессий Квинт Траян Деций. Правил в 249-251 гг.
   Рарог - сокол, спутник Перуна.
   Чароставы - символические знаки, обладающие энергией.
   Рощелья - растения.
   Колокрес - крест в круге (огонь в солнце), символ, восходящий к гиперборейской традиции.
   Веретница - вещунья.
   Резы - вертикальные начертания.
   Дервь - дерево. Так же - преемственность рода.
   Закрад - потустороннее, область мертвых.
   Потворы - магические умения.
   Знич - огонь.
   Стожар - шест, втыкаемый в землю посреди стога.
   Полика - оплечник рубашки.
   Серпень - август.
   Шугай - короткая верхняя одежда.
   Микитки - подвздошье.
   Киммерии - киммерийцы.
   Экседра - полукруглая ниша.
   Пастада - перекрытие, поддерживаемое опорами.
   Атанарих - вождь вестготов, правивший в 363 - 381 гг.
   Маллух - Мерькарт, бог мореплавания у финикийцев.
   Ваал - "Господин", олицетворение созидающей и разрушительной силы мироздания у финикийцев.
   Водь - фино-угоский народ, предшественники марийцев.
   Юмо - верховное божество у водян (марийцев).
   Вершник - верхняя одежда из шерсти.
   Гащи - штаны у славян.
   Жупан - верхняя одежда.
   Гашник - шнурок, продетый в верхнюю часть штанов.
   Увясла - женские головные повязки.
   Главатарь - старейшина, староста.
   Кметы - профессиональные воины.
   Бахари - сказители.
   Вятший - высший.
   Волохи - жрецы.
   Подклет - нижний ярус деревянного строения.
   Полица - нижняя пологая часть двускатной крыши.
   Кощуна - песнь или повествование о богах и предках.
   Запона - женская одежда из прямоугольного куска ткани, сложенного пополам.
   Милькарт - Мелькарт.
   Ханнон бен Хам-Милькарт - Ганнон, карфагенский мореплаватель 7-6 в. до н.э.
   Страна Канар - Канарские острова.
   Химилькон - Гамилькон, карфагенский мореплаватель.
   Оловянные Острова - древнее название Британии.
   Иево - морской бог.
   Эл - Элохим, верховное божество финикиян и глава совета богов.
   Анобрет - богиня Анат.
   Эшнун - бог-врачеватель.
   Муту - владыка подземного мира.
   Ваал-Шамим - Владыка Небес.
   Анату - сестра Ваала.
   Таргитай - прародитель всех скифских племен.
   Ариант - скифский царь 7 в. до н.э.
   Битва при Маранге - сражение 363 г. между римской армией Юлиана и персидскими войсками Шапура.
   Турма - римское подразделение эскадрона в 30-32 всадника.
   Эфталиты - хиониты, кочевые племена Средней Азии.
   Верея - ограда.
   Пехлеван - воин, герой.
   Лютень - февраль.
   Гульбище - терраса, окружающая здание.
   Подзор - резной карниз.
   Звий - змей.
   Вран - ворон.
   Заполот - палисад.
   Леха - гряда.
   Залавок - уступ в русле реки.
   Прошва - узкая полоска материи, вшиваемая в швы одежды.
   Постать - поклон.
   Велья Земля - Великая, Велесова земля.
   Полицы - нижняя пологая часть двускатной крыши.
   Воронцы - широкие брусчатые доски, идущие от печи к прилавку.
   Прилуб - перегородка.
   Бури - первосущество у германцев, отец Вотана.
   Воданаз - одно из имен Вотана.
   Тиваз - бог войны у германцев.
   Мимир - великан в германской мифологии.
   Эйнхерии - павшие воины, обитающие в Валгалле.
   Триарии - воины последней, резервной линии римского легиона.
   Перунов Полк - небесная дружина павших воинов.
   Закрадные Луга - мир Нави.
   Тул - колчан.
   Корзно - плащ.
   Тягиляй - плотный верхний кафтан, служивший доспехом для ополченцев.
   Тьма - десять тысяч воинов.
   Сиглинда - одна из валькирий.
   Аппий Клавдий Цек (340 - 273 гг. до н.э.) - римский государственный деятель, цензор и диктатор из рода Клавдиев. При нем началось строительство Аппиевой дороги, связывающей Рим и Капую.
   Колумбарий - хранилище урн с прахом после кремации в виде здания с полукруглыми нишами.
   Гипогеи - катакомбы для коллективных погребений.
   Гестатион - открытое помещение на древнеримской вилле.
   Писцина - бассейн в перистиле или большом саду.
   Фавн - римкое божество, сын Пикуса и внук Сатурна.
   Менсарии - банкиры в Риме, занимавшиеся торговлей деньгами.
   Декурион - начальник декурии всадников.
   Амбулатион - цветник римской виллы.
   Эсседы - кельтские двухколесные повозки.
   Биги - колестницы, запряженные двумя лошадьми.
   Цисиумы - легкие двухколесные коляски.
   Бастерны - крытые фургоны, запряженные волами.
   Палудамент - длинный римский плащ, оборачивавшийся вокруг бедер.
   Гартибулум - мраморный стол.
   Катедра - стул.
   Ксист - пространство перед домом в виде плоского сада.
   Янитор - слуга-привратник.
   Триклиний - столовая.
   Мульсум - римский винный напиток с медом.
   Каведиум - центральная часть древнеримского дома, световой двор.
   Таблиний - средняя комната в римском доме, примыкающая к атрию.
   Трабея - тога с продольными полосами.
   Бракки - штаны.
   Лацерна - узкий плащ с капюшоном.
   Лектус - римское ложе.
   Диоцез - территориальная единица, объединяющая несколько провинций с 300 г.
   Эпистолярий - послание.
   Скриба - секретарь.
   Менза - стол.
   Гарум - рыбный соус.
   Имус - стул.
   Лантиензы - племя алеманов.
   Федераты - племена варваров, служившие Риму. Также (в поздней Империи) союзники.
   Вексилационы - воинские подразделения из легионных частей.
   Препозит (предводитель) - военачальник. Новый офицерский чин 4 века.
   Трига - повозка.
   Викарий - наместник области.
   Ауксилия - вспомогательные войска, набираемые из чужеземцев.
   Буцеларии - личная стража или отряд.
   Префект претория - высшая гражданская должность поздней Империи, закрепляющая военную и административную власть.
   Долматик - одежда из плотной ткани с широкими рукавами.
   Реда - четырехколесная повозка.
   Кастор - тонкая шерстяная ткань.
   Карпентум - двухколесная повозка.
   Дупондий - римская бронзовая монета двойного номинала.
   Спата - длинный меч.
   Презид - наместник провинции.
   Диоцез - крупная административная единица, объединяюшщая несколько провинций.
   Лупанар - дом терпимости в Риме.
   Пап - царь Великой Армении, сын Аршака Второго.
   Комиты - высшие военные чины (магистры) в армии поздней Империи.
   Скутарии - воины поздней Империи, щитоносцы.
   Схола - формирование конницы дворцовых войск.
   Саггитарии - лучники.
   Клибанарии - тяжеловооруженные воины.
   Остий - передняя.
   Имплювий - водоем в атриуме.
   Пенады и лары - боги домашнего очага.
   Фауцы - коридоры, соединяющие атриум и перистиль.
   Комит доместиков - командир охранной стражи императора.
   Гелейты - дружины свободных воинов у германцев.
   Номенклатор - слуга, называвший гостей.
   Сингулюм - пояс.
   Солариум - балкон, терраса на плоской крыше с навесом, усаженная цветами и кустами.
   Пергулы - галлерея наверху дома.
   Протектор доместикус - гвардеец.
   Лабарум - императорский штандарт или его изображение.
   Атрий тестудинатум - атрий без отверстия в крыше для стока воды.
   Камисия - льняная рубаха облегающего покроя.
   Клавии - цветные полосы на одежде.
   Пиллей - головной убор в виде низкого цилиндра без полей.
   Солиум - трон.
   Вексилярий - знаменосец.
   Бирус британикус - плащ, прикрывающий шею.
   Стемма - широкий коронообразный венец с двумя жемчужными нитями.
   Паникеллии - чеканные обручи для рук.
   Магистр милитум - командующий армии.
   Дэус эт доминус - "бог и господин".
   Фрейя - богиня любви и войны у германцев.
   Вира - мера возмещения убытка.
   Пелерина - женская накидка на плечи.
   Элагабал (204 - 222 гг.) - римский император из династии Северов.
   Табуларий - государственный архив в риме
   Кукула - римский плащ.
   Квирин - один из верховных богов римлян.
   Нума Помпилий (715 - 673 гг. до н. э.) - второй царь Древнего Рима.
   Маний Курий Дентат - герой 3-ей Самнитской войны и войны с Пирром.
   Свевское море - Балтийское.
   Диоклетиан (245 - 305 гг.) - римский император, родоначальник домината.
   Оппий и Циспий - участки Эсквилина.
   Иды - день в середине римского месяца.
   Гиперетий - помощник и друг Прокопия, представитель старой муниципальной знати.
   Таберны - лавки.
   Аргентарии - лавки менял.
   Стабулярий - постоялый двор для плебса.
   Пестерь - корзина у славян.
   Лангарп - широкая продолговатая арфа.
   Грунгнир - в германской мифологии великан, властитель Етунхейма.
   Муспелхейм - Огненная Земля в германской мифологии, страна огненных великанов.
   Хеймдаль - страж богов и мирового древа, сын Одина.
   Хельхейм - подземный мир.
   Стрыга - женщина, превращенная в чудовище в результате чародейства.
   Хамавы, ампсиварии, тубанты - племена франков.
   Лимес - римское пограничное укрепление.
   Флавий Валентиниан (Первый) - римский император (321 - 375 г.г.) Управлял Западной Римской Империей, предоставив Восточную своему младшему брату Валенту.
   Кассис - римский шлем с полусферической тульей и чешуйчатой бармицей.
   Манубаллиста - метательная машина позднеримского периода.
   Рипариан - подразделение римской армии, несущее службу на приграничной территории и соотносимое по численности с легионом.
   Хаста - тяжелое римское копье пехотинца.
   Центенарий (центурион) - сотник в римской армии.
   Друиды - кельтские жрецы.
   Актуарии - быстроходные римские корабли.
   Гептеры - мощные римские суда с башнями.
   Эмпория - торговая фактория.
   Моноксилы - суда-долбенки.
   Строфиль - якорный канат.
   Тонсилл - соединение металлических береговых свай, к которому крепили швартовые.
   Преторий - административное здание в позднюю римскую эпоху.
   Буребиста - царь Дакии в 82 - 44 гг. до н. э.
   Лангсакс - германский обоюдоострый кинжал.
   Сурт - огненный великан с пылающим мечом, который, согласно предсказанию, должен был сражаться с Асами в Рогнарок.
   Фенрир - огромный волк, которому в предании о Последней Битве было предчертано убить Вотана.
   Эрмунганд - мировой змей, который должен был выйти на сушу из моря в день Последней Битвы.
   Ведогон - астральное путешествие, странствие души в тонких мирах.
   Крада - погребальный костер.
   Баррит - боевой клич.
   Березань-край - сакральная древняя земля.
   Артагерс - крепость в Армении, возле которой в 365 г. произошло сражение между римско-армянскими войсками и персами.
   Гипанис - река в Сарматии, нынешний Южный Буг.
   Овидий - Публий Овидий Назон, римский поэт (43 г. до н.э. - 18 г. н.э.)
   Пирет - левый приток Дуная.
   Протектор - позднеримская армейская должность.
   Залавок - длинный стол с крышкой, употреблявшийся вместо лавки.
   Коники - массивные резные доски.
   Подклет - нижний этаж.
   Дукс - римский военачальник.
   Нумерия - войсковое подразделение поздней Римской Империи.
   Буцинаторы - музыканты римской армии, игравшие на уховых трубах и рожках.
   Тубицены - музыканты,игравшие на тубе.
   Бренн - вождь галльского племени сенонов, совершивший в 387 г. до н.э. поход на Рим.
   Контубернал - адьютанты при полководцах в римской армии для поручений.
   Купало - славянский бог лета, сын Семаргла.
   Вистула - Висла.
   Эгерия - римская нимфа воды.
   Камены - женские божества источников.
   Понтифики - римские жрецы.
   Минерва - римская богиня войны.
   Меланхлены - племя, жившее в азиатской Сарматии.
   Голубая Сварга - Индия.
   Вещий Град - Аркаим.
   Спикулум - позднеримское копье, сменившее пилум.
   Ланцея - длинное позднеримское копье.
   Литавры - ударный музыкальный инструмент.
   Лабарум - государственное знамя императорского Рима.
   Хризма - надписание на императорском знамени (монограмма И. Христа.)
   Квириты - название римских граждан.
   Плюмбарии и промотии - пехотинцы поздней Риской Империи.
   Аквилифер - римский знаменосец.
   Батавы - германское племя, жившее в дельте Рейна.
   Птериги - окантовка пройм и подола доспеха.
   Секваны - кельтское племя, жившее между Сеной и Роной.
   Буккеларии - телохранители.
   Бифрест - радужный мост, связывающий Мидгард с Асгардом.
   Гарм - пес, зачатый Лодуром и охранявший мир мертвых.
   Свеи - скандинавы.
   Ориген - христианский философ 3-го века, основатель библейской филологии.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"