В который раз уже пишу тебе домой, в Балаклаву. Ничего не поделаешь - служба. Долг перед страной надо выполнять. Есть приказ - он не обсуждается.
Как поживаете там? Слышал я, виноград хорошо плодоносит, хоть винный завод открывай.
А я и здесь служу, не подавая виду. Недавно увидел себя в зеркале и не узнал - чернявым стал, поджарым. Здесь днём жара, хоть топор вешай, а ночами слышится, как камни трескаются от холода. Всё здесь как и прежде: по пустыне рассекаем, да по горам басмачей ловим. Прошли уже времена, когда они ходили пешком, да и после войны мне нынешняя служба кажется обычной рутиной. Деликатесов здесь не сыскать, но мы не жалуемся. Помню ещё я времена, когда нас кормили дрянной похлёбкой из пшеницы, да и той две пшеничины на голову. Похлебаешь, як собака, и тому рад.
А лихие времена были тогда. Время было просто психопатическое. Я возвращался с фронта и видел, как разлагается общество, как разлагается армия. Корабли превратились в публичные дома, а в подворотнях толпы хулиганья. И как раз в эти дни, первые месяцы после революции, я встретил тебя. И знаешь, это лучшее, что могло со мной случиться.
Как сейчас помню, мы тогда на северо-западном фронте наспех собирали часть. Большинство из наших добровольцев ещё не держало в руках оружия, они не имели даже понятия о том, что такое армия. Реввоенсовет недолго раздумывал. Спросили, мол, был на империалистической? Я и ответил, что да. Меня без раздумий комвзвода поставили. Мне долго пришлось учить вверенных мне солдат правильно держать оружие, маршировать, стрелять. Почему-то я вспомнил себя. В четырнадцатом я был такой же зелёный, когда мы выдвигались под Ивангородом. Ох и били мы тогда немца... Казалось, вот она, победа! Она у нас в кармане! Но не тут-то оно было - немец зализал раны, подтянул резервы, и тогда уже отступать стали мы.
Как сейчас помню, пришёл сигнал: интервенты в Архангельске. Я со своим взводом был передан Петину. Он, некогда буржуй, теперь служил Красной Армии. Он смотрел на нас свысока, ведь не так давно о нас говорили "кухаркины дети". Но он честно служил нашему делу и старался беречь бойцов. Опытных кадров был дефицит. Многие из наших полегли в боях с армией Юденича. Тогда уже меня, конечно, беречь стали. Долгое время я занимался подготовкой бойцов там, в тылу. Сводки получали регулярно, а когда уже поступил сигнал готовиться к штурму Крыма, то мы немедля выдвинулись. Когда Фрунзе проводил смотр бойцов, я испытывал несметную гордость - у нас уже была настоящая армия. Та самая, в создании которой я принимал деятельное участие. Это уже не была та зелёная, необстрелянная пехота, принимавшая бой на северо-западе.
Теперь прошло уже три года. Сама война кажется мне дурным сном. Жизнь продолжается, служба идёт своим чередом. Мы в праздник веселимся от души. На службе тоже есть свои маленькие радости.
Но я скажу одно: жизнь налаживается. И я сейчас только одного хочу: чтобы наши сыновья не почувствовали на себе, что такое война, что значит голод, лишения, что значит быть живее всех живых. В наших силах сделать так, чтобы они, подрастающее поколение, лишь из наших уст да со страниц учебников знали о тех страшных временах.
Что ж, пора прощаться. С прошедшими тебя праздниками, да поцелуй сыновей за меня.