В городе опять идёт дождь. Слоняться по улицам в такую погоду мне не хотелось, но и домой идти - тем более. Что там делать? Родители меня не ждут, им всё равно, есть я или нет. Они - занятые люди, им кажется, что их миссия - просто кормить и одевать меня. Ну и платить за гимназию, разумеется. А в этой школе я чувствовала себя, как загнанный зверь - кого ни встречу, любой норовит задеть, ударить. Так было всю жизнь и вряд ли что-то изменится и в выпускном классе. С тех пор, как умер дедушка, я предоставлена сама себе. Живу в своём мире, мало чем отличающемся от реального.
Я промокла до нитки и решила заглянуть в антикварную лавку, которой владел чудаковатый старик по имени Гердт. Он слеп, но отлично слышит и помнит своих клиентов по голосам. Однажды я у него разжилась несколькими патронами для "Берданки". Мне как раз не хватало самого оружия. Думаю, я бы справилась с ним - не зря покойный дедушка показывал мне мастер-класс по стрельбе.
- Смотри, Анна, - говорил он мне, придерживая ствол винтовки. - Делай вдох и медленно спускай курок... Нажимай на выдохе. Упор в плечо, чтобы отдача не сильно ударила.
Старик оглянулся на звон колокольчиков и, услышав моё приветствие, улыбнулся.
- О, фройляйн, я вас сразу узнал! - прохрипел старик.
- Интересно, как же?
- Да от тебя духами прёт, как от той шлюхи из Турина! - усмехнулся он. - Как такое не запомнить?
Сравнение задело меня, но я предпочла промолчать в ответ на колкости Гердта.
- А что, старик, у тебя новое поступление товаров, я смотрю?
- Ну, какие есть, - пожал плечами Гердт.
Я с интересом рассматривала старинные табакерки, обветшалые книги начала прошлого века, кремневые пистолеты и даже патроны к ним. А пули теперь сошли бы для шариков - сейчас как раз подобное используют для каких-то изобретений. Двадцатый век, прогресс не стоит на месте. Ещё во времена моего раннего детства было трудно встретить хотя бы один автомобиль, но теперь их в одном Инсбруке как минимум десяток. Виды их разные, каждый по-своему хорош. А сколько же их в самой Вене?
Тут мой взгляд упал на старую фанерную тумбу. На этой ветхой деревяшке стояла подставка, а на ней лежал револьвер. Ствол начищен до блеска, аж в глаза отсвечивает!
- Револьвер Ле Ма... Гравировка американских конфедератов... Боже мой! Надеюсь, это просто муляж...
- Да, шикарная... Слушай, Гердт, а продай мне его!
- Зачем тебе оружие? - с недоверием спросил старик.
- За тем же, зачем и вам. Надеюсь на ваше понимание, - с этими словами я сунула ему в руку несколько золотых монет вместе с бумажными кронами. - Это все мои сбережения. От сердца отрываю.
- Так уж и от сердца? - с недоверием спросил Гердт, но всё же выдал мне и оружие, и патроны к нему.
- Спасибо, дед! - сказала я, выходя из антикварной лавки.
- Нет проблем, заходи ещё.
Домой я вернулась только вечером и, не обращая внимания на вопросы матери, заперлась в комнате. Да, револьвер - вещь незаменимая. Но всё же мне требовалось что-то более существенное. Одного полного барабана точно не хватит. Господи, о чём я думаю... Нет, нет, нельзя это делать! Но с другой стороны... Что же дальше? Я не могу больше. Мне трудно взглянуть человеку в глаза, я разучилась ждать от людей что-то, кроме очередной подлости.
Именно поэтому я без колебаний сожгла фотографию нашего класса в полном составе. Я и здесь какая-то забитая - жмусь в угол, прячу руки и глаза от объектива фотокамеры.
Под кроватью у меня стояла канистра с керосином, котррый я купила ещё полгода назад на ярмарке. Так и стоит эта вонючая жидкость у меня в комнате и ждёт своего часа.
Частенько в нашей гимназии за провинности наказывали, запирая после уроков в четырёх стенах. За всё время моей учёбы я не раз такому подвергалась за прогулы, опоздания и за то, что отвечала на все выпады в мою сторону. Однажды я забыла из сумки убрать шило и в скором времени стала пускать его в ход, как только кто-то задевал меня словом или подстерегал за углом. Стоило мне кого-то уколоть, эта фройляйн тут же распускала сопли и бежала жаловаться на меня. Будь это обычная провинциальная гимназия, меня бы давно выставили, боюсь, в полицию бы донесли на моё агрессивное поведение. Не сказала бы, что агрессивное - я отвечала по мере возможностей и один укол был просто ничто по сравнению с тем, что за много лет натерпелась я. Наша же гимназия считалась одной из лучших в Тироле и начальству была дорога репутация заведения, поэтому выносить сор из избы никто не хотел. Родители ограничивались поучениями и оставляли всё, как есть, считая, что их миссия на этом завершена. Да и я давно привыкла к их нравоучениям.
Выходные проходили всё так же уныло - я шаталась по Инсбруку, заглядывая в знакомую мне лавку. Гердт был искренне рад мне, говорил о новом поступлении товаров, а иногда подкидывал всякую ненужную ерунду. Стоило мне увидеть что-то блестящее, во мне просыпалась сорока и сами руки тянулись к этому. Знал об этом и Гердт, предпочитая поштучно отдавать мне патроны к револьверу.
- Берите, фройляйн, берите - у меня этого добра навалом, - улыбался старик.
В этом он мне очень напоминал моего покойного дедушку. Он признался однажды, что хотел внука, но родилась я. Впрочем, его это не смущало. Любил он рассказывать мне о славном боевом прошлом, как он бил французов в Седане, как триумфально вернулись они в Берлин.
- Немцы, - говорил он. - потомственные вояки. У них всегда две семьи.
У него было капсульное ружьё, из которого он учил меня стрелять. Он всегда выглядел весёлым и беззаботным, говорил, играла в нём дурная славянская кровь. Он был то ли болгарин наполовину, то ли серб. Но небеса забрали его слишком рано. Он заболел внезапно и буквально за месяц угас. Вечером я подслушала разговор мамы с соседкой и услышала, что старик уже превратился в мумию. Не узнаёт даже самых близких и не сегодня - завтра, отдаст богу душу. Буквально на следующее утро дедушка умер.
Тяжело было терять человека, хоть как-то заботившегося обо мне и проявлявшего живой интерес к моей жизни, но я привыкла. Вот уже восемь лет я сама по себе. Никогда не думала, что смогу зайти так далеко. Планы как отомстить своим муителяям давно закрались в мою уже изрядно почерневшую душу, но до поры я думала лишь о том, как бы их напугать. Но после инцидента с шилом, я увидела леденящий душу ужас в глазах тех, кто не давал мне прохода. Что я видела в этих глазах? Боль? Страх? Унижение? Трудно описать, но зверь окончательно проснулся. Бывало, задержусь на большом перерыве, да и припрячу где-нибудь в подвале "горючку". Но до поры я не решалась, временами даже хотела всё убрать, либо сознаться в том, что тоскаю в школу керосин, но случилось то, что сделало моё решение твёрдым, как алмаз.
В тот день я вновь оказалась заперта в школе. Изоляция так себе - окна довольно легко открывались и я могла выйти во внутренний двор. Но увы, там массивные ворота отрезали путь на волю. Это был служебный ход - сюда часто заезжали грузовые экипажи с инвентарём и прочим нужным и не очень хламом. Сегодня я вновь открыла окно и на сей раз услышала позади себя сиповатый голос сторожа:
- Далеко ли собралась лететь, птичка?
- А что мне, здесь задыхаться? - отрешённо ответила я. - Духота.
- Ай-яй, нехорошо тебе... За что ж тебя так, а?
Пока я слезала с подоконника, Генрих, так звали сторожа, подошёл ко мне очень близко, буквально вплотную. Я почувствовала сильное беспокойство и хотела отойти, но он схватил меня за плечо и повернул к себе.
- Анна, ты так много времени взаперти провела... Скучаешь, небось?
- Что вам нужно? - я всё ещё была в растерянности.
- Хочешь, я сделаю вид, что не заметил, как ты ушла? Я ведь помогу тебе, если ты очень хорошо меня об этом попросишь... - с этими словами Генрих попытался дать волю рукам, но я сопротивлялась, за что получила несколько чувствительных ударов по лицу. Они были такой силы, что я на некоторое время потеряла сознание и этого мерзавцу хватило, чтобы оттащить меня в сторону, где он разорвал на мне сарафан и, бурча что-то невнятное, собрался приступить к делу, но я умело притворилась бесчувственной, чем усыпила его бдительность. Он ослабил хватку на долю секунды, чего мне хватило, чтобы подобрать гвоздь с пола и силой ударить его по лицу. В следующий момент сторож вскрикнул и, пытаясь как-то унять кровь, зажал рукой довольно глубокий порез.
- Сволочь! - неслось мне вслед. - Ты у меня попляшешь, тварь!
Я бежала домой настолько быстро, насколько мне позволяла изорванная одежда. Я то и дело ловила на себе взгляды зевак и только когда вернулась в квартиру, заперев дверь своей комнаты, наконец выдохнула. Столько всего во мн перемешалось... Весь вечер я никак не могла успокоиться и унять душившие меня рыдания и только ближе к ночи мне удалось успокоиться. Я украдкой пробралась в гостиную и увидела, что стрелки показывают половину второго ночи. Вот уже полтора часа, как наступило двадцать второе октября. Я решила на учёбу в этот день не идти, а пока лишь попытаться хотя бы немного расслабиться, приняв ванну.
Но увы, водные процедуры должного эффекта не произвели. Я несколько минут рассматривала увечья на своём лице и в душе у меня разгоралась звериная ненависть ко всем окружающим. Я вспоминала, как несколькими месяцами ранее сожгла фотографию нашего класса. И тут я вспомнила о тайнике под кроватью, где уже давно дожидались своего часа рогатина, нож и револьвер с патронами. Господи, о чём я думаю? Но тогда я вряд ли могла думать о чём-то ещё, кроме как расквитаться с теми, кто старательно превращал мою жизнь в ад.