Не знаю, почему именно эту сумеречную сказку пересказал нам средствами кино режиссер Андрон Сергеевич Михалков-Кончаловский, однако, сюжет оказался как нельзя кстати, чтобы поговорить о том, что вот уже полгода волнует и будоражит весь мир.
Итак, 'Щелкунчик и крысиный король'. Два мира, два образа и выбор, пусть маленького, но человека. Неплохое начало.
Кино особый мир чувственно воспринимаемых символов, лишь отдаленно напоминающих реальность. Символ больше чем предмет, он передает то, что наш язык передать не может, - идею, в которой как в зеркале отражается не столько внешние обстоятельства происходящего на наших глазах действа, сколько, мир ценностей и значимостей самого художника. И надо сказать, этими символами автор фильма пользуется блестяще.
Что же это за идея стоит за привычным миром вещей из, в общем-то, совсем другой оперы, из мира детства, где все похоже, и все так не похоже. Сказка начинается с первыми звуками челесты: хрупкими, призрачными, как новогоднее чудо... Все так, как всегда... давным-давно... то от чего уже не осталось ни следа, и только где-то в глубине памяти живет и продолжается связь времен, запахов, звуков, и сладких грез об ушедшем.
Вот дом, он особенный, совсем не такой как нынешние. Он из прошлого, когда вокруг еще царил культ красоты и манерности, в ее высоком понимании. Стильные интерьеры русского модерна. Пространство реальное до умопомрачения.
Скромное обаяние буржуазии начала двадцатого века: особняк на тихой улице, витражи на окнах, стенах, панно, мозаика, стремительный взлет мраморной лестницы, подобный колоратуре матери, подвижной, прозрачной, вибрирующей и отражающейся в зеркалах и подвесках. Голос и лик актрисы чем-то сродни Надежде Ивановне Забела-Врубель. Сказочный персонаж, говорили о ней друзья! Иначе и не скажешь.
Однако вернемся в дом. В нем нет ни вычурности, ни самодовольства, ни бюргерства. Есть простота и высочайший гедонизм богемы Русских сезонов в Париже, волной источающий красоту, вплоть до высоких человеческих отношений, с их моральной чистотой и бесхитростностью.
Но этот мир не изолирован. Параллельно с ним есть еще один - мир зазеркалья: унылый, тревожащий своей опустошенностью, отсутствием красок, света и теней. Он рядом, лишь руку протяни. Он полуживой, почти угасший. Через него герои фильма уходят в царство крысиного короля (облик которого, при всей заштампованности, все же не лишен внешнего лоска и, я бы даже сказала, шарма современной поп-звезды) и его матери, - особы истеричной, стареющей, но все еще мнящей себя желанной и сексуальной. Об этом пока не будем.
Итак, мир картины как мир любой семье произрастает из взаимной любви детей и взрослых, из их доверия и уважения друг к другу. Вот челядь, она добрая, но со странностями. Вот игрушки, населяющие пространство.
Игрушки это отдельная тема. Автор сумел приблизить и объединить общее пространство реального и нереального, не вступая в конфликт отношений. Пространство стало подвижным и взаимопроникающим.
Еще один домик, подарок на Рождество от одинокого родственника, друга семьи. Вполне узнаваемый музейный вариант Нащекинского домика, о котором мало кто уже помнит нынче. Макет, не игрушка. Он довольно точный - толи сцена, толи постоялый двор - где в перманентном конфликте друг с другом живут и враждуют ожившие куклы - сценические персонажи различных субкультур.
Так начинается эта совсем недетская сказка о любви. И тут мы сталкиваемся с реальным до боли миром. Он резок, колюч, переполнен конфликтами. Удивительно, но уровень эстетики снижается самой фонограммой, саундтреком, как принято ее теперь называть. Сказать по правде, саундтрек оказался самым проблемным звеном фильма.
Не знаю, чем объяснить, но он все время разрывал сказочную канву своей излишне бытовой интонацией. Не помогла даже музыка Чайковского П. И.. С нею, кстати, создатели фильма обошлись весьма фривольно. Все, что переиначивалось и перепевалось, постоянно входило в конфликт со зрительными переживаниями. То голос никак не хотел ложиться на партитуру, подобно караоке, и выпирал из-под нее углами, то жанр творил нечто совсем невообразимое, обратное ожидаемому, и ошарашивал сходу. Но это так, детали.
А дальше действие фильма покатилось-поехало и вдруг привело нас к неожиданному результату, к событиям сегодняшнего дня. Лично мне, смотреть этот фильм стало необычайно интересно. Нет, в этой части сюжета я не заметила культурного слоя художественных ценностей. Мир представал безликим и бездуховным, порой, примитивным до тошноты и даже антихудожественным.
Но в нем как зеркале отразились события, последовавшие сразу после выхода фильма на мировой экран, - военная агрессия в Ливии. Удивительно, но даже в названии фильма автор по причине, известной лишь ему одному, заменил оригинальное слово 'мышиный', на 'крысиный'. И все преобразилось.
Нечто серое, безликое, юркое уступило место наглому, агрессивному, черствому в основной своей массе, смысл существования которого определялся разрушением. Крысиная семейка стареющего отпрыска в годах и его хищной до власти маман, изгнавшие сообща принца, сумела превратить некогда прекрасную страну, в зону бедствия: опустошенную, заполненную дымом крематория, где ежедневно публично сжигали горы детских игрушек.
Точность метафоры поражает. Сказать, что это художественное прозрение,- ничего не сказать. Это внутреннее предвкушение войны, предчувствие, тотальная крысификации людей, утрата ими собственной индивидуальности и права оставаться людьми. Атрибутика хоть и сказочная, но вполне соответствующая своему назначению - убивать душу. Униформа времен первой и второй мировых войн, скрежет оружия, вой сирен, полеты крыс на железных крыльях.
Понятно, что фильм детский, и многие вещи в нем даны сквозь призму ребенка, наивно. Иначе нельзя. Нельзя превращать добрую сказку в триллер. Но было сказано главное: любая власть диктатора сильна страхом. Мало испугать одного, важно, чтобы каждый прочувствовал страх как собственный. Архиважно его зафиксировать, размножить, опубликовать, и заставить поверить всех, что это тотальный ужас, парализующий всех. Превратить испуг в бесконечный кошмар ожидания, и только потом устраивать всенародное шоу.
Сценам крысиного царства автор уделил более половины ленты. Мне эти кадры скучными не показались. Тем ярче воспринималось спасение героев и возвращение их в обычный мир. Не знаю, как сложится дальнейшая судьба фильма. Надеюсь, зритель к нему вернется, чтобы никогда не пережить того, о чем режиссер так убедительно рассказал нам с экрана, что вполне соответствует общеизвестному выражению Франсиско де Гойя: сон разума рождает чудовищ.