На самом деле история моего грехопадения началась даже не утром пятого дня седьмой "л"-декады, когда за мной прилетели две фемы из агентства рейтингов, а накануне... Или намного раньше, но сейчас в голове такая мешанина, что я ни в чем не уверена.
В тот злополучный день мне позвонили, чтобы отменить секс-юз. Уже третий за месяц. Проклятье! Мой рейтинг неуклонно падал, что плохо отражалось на внешности: я не способна отказаться от еды в пользу косметических процедур. Надо было спасать положение, но вместо этого я заказала бутылку бордо и самым неприличным образом напилась...
Такие как я ни на что не годятся. Мне стыдно. Правда. И то, что за двести лет никто не смог уподобиться матриа, слабое утешение. Дашери -- мы дружили с ней в гимназиуме -- как-то сказала, что достигнуть подобного совершенства невозможно. Это было из ряда вон -- все равно что усомниться в величии матриа, да что там -- в самом их существовании. Мне следовало тут же рассказать об этом сестрам из морал-гаффер, но я промолчала. И мне за это ничего не было. Сестры врали, что умеют читать мысли, а то бы задали нужный вопрос, когда я держала руку на датчиках исповедальни. Думаю, с того случая и началось мое грехопадение.
Когда мои надежды на секс-юз потерпели фиаско, я чувствовала себя невостребованной и очень одинокой. Греховный напиток для меня страшное искушение, и чем больше проповедуют: "Не пий!", тем сильнее хочется, особенно когда грустно. Я знаю, что должна противиться, должна силу воли тренировать... Да если б она у меня была! Все, на что я способна -- оправдания искать, и нахожу ведь. К примеру: "Без искушений не познать всей глубины падения и высоты идеала". Кто написал, не помню, но как логично и красиво. Только вот мое падение в кроличью нору изрядно затянулось.
Опустошив полбутылки, я лежала на полу и прислушивалась к ощущениям. Казалось, плыву, таю, распадаюсь на элементарные частицы. И вдруг смешно стало: вот будет вакуум, если завтра мне назначат разгрузочный день и чистку крови, баллов-то мне хватило только на вино. Плохо быть низкорейтинговой. Ох матриа, как же есть хочется.
У вина был таинственный, чуть пугающий вкус, можно сказать, неповторимый характер. Я могла бы пить его каждый день. Да, я конченый человек. Но в тот момент осознание этого печального факта меня совсем не огорчило. Мысли текли вяло и думалось больше о приятном или бесполезном. Припомнилось, -- где-то читала, -- что в древности выпивали не просто так, а со смыслом -- за хорошее, с пожеланиями всякими. И мне захотелось так же; сестры могли бы порадоваться -- наконец-то Иллка Брук искренне радеет о счастье ближних. Первое, что пришло в голову -- пожелать высокого рейтинга знакомым. Да что там -- уровня матриа! Всем! И я как закричу: За то, чтобы все!.. Сорвалась на фальцет, раскашлялась.
Адапт-система тут же активировалась: "Ваше самочувствие вызывает беспокойство". "Все в порядке, не о чем тревожиться", -- врать надо с полной уверенностью, что говоришь правду. Это прием такой, вырабатывается в противостоянии несовершенного индивида и высокотехнологичной исповедальни.
Мне было хорошо, и я снова приложилась к бутылке, чтобы стало еще лучше.
***
Во рту было сухо и гадко, сердце колотилось, а в животе ощущение, будто я напилась не бордо, а средства для увеличения губ. Надо мной склонились фемы в красных чепцах и темно-серой форме рейтеров. Их нашивки с Фемидой меня почти ослепили, и я со стоном зажмурилась.
-- Сестра Иллка Брук, правильно? -- уточнила худая и остроносая. -- Приветствую. Меня зовут сестра Грюн, мою коллегу -- сестра Ковач.
-- Здр...сте, -- язык едва слушался.
-- Первое рейтинговое агентство, -- мягким голосом произнесла рыжеволосая Ковач. Как будто я идиотка и не отличаю рейтеров от морал-гаффер. Такое вот у них мнение о низкорейтинговых.
-- Собирайтесь! -- велела Грюн и поморщилась. Наверное, от меня жутко воняло.
-- Куда?..
-- Сестра Брук, настройтесь на детальное покаяние, раз уж вы оказались на минус втором стрипе, -- сказала Ковач. -- Поторопитесь, мы проводим вас до исповедальни.
Матриа мунди! Как я умудрилась так низко пасть -- минус второй стрип? В голове оглушительно запульсировало. Я с кряхтением повернулась набок, спиной к фемам, и пробормотала:
-- Пожалуйста, не сегодня, будьте милосердны.
Повисло недолгое молчание.
-- Взгляните, сестра! -- ужаснулась Ковач, и следом раздался писк миникома. -- Это было заказано вчера. Спирт -- шестнадцать процентов!
Так и есть -- обнаружили бутылку. Жаль, я не захоронила ее под шмотьем.
-- Это невероятно много, -- убежденно сказала Грюн. -- С кем вы вчера пили, сестра Брук?
-- Ни с кем, -- честно призналась я.
-- Вы утверждаете, что употребили это в одиночку?! -- Рыжая была в шоке.
Я вздохнула. Какой смысл отпираться.
-- Сестра Ковач, зафиксируйте -- имела место неудачная попытка суицида.
-- Нет, это не так! -- запротестовала я и даже села в кровати.
А вот и неоспоримое доказательство! -- Грюн торжествовала.
Я обернулась, не представляя, что могла обнаружить эта клювоносая.
Из панели адапт-системы торчала столовая вилка.
-- Продолжите отрицать, хоть сами повредили датчик?! -- в праведном гневе она сорвала с меня одеяло. -- Кроме вас, как мы уже выяснили, тут никого не было. Вы пили в одиночестве. Вы хотели у-ме-реть.
Нет, вчера не хотела, а вот сегодня...
Они с отвращением смотрели на мое некрасивое тело с неправильными пропорциями. Я прикрылась руками, к лицу прихлынула жаркая волна. Не важно, что секс-юз моя основная деятельность, некоторым нравится с уродливыми. Проблема в том, что я давно не ходила на эпиляцию. Растительность из меня перла, что трава на газоне, особенно в последнее время: гормональный баланс окончательно слетел с катушек.
Мне стало жалко себя до слез. Я не знала что хуже -- запущенная болезнь или минус второй стрип. Похоже, вчера я не просто укушалась вином, произошло что-то еще, что-то помимо фехтования вилкой. Неужели я правда хотела покончить с собой?
***
В медицинском блоке мне как обычно почистили кровь да еще вкололи что-то бонусное. На прощанье сестра милосердия поделилась булочкой с повидлом: всю процедуру в животе у меня урчало. Я чуть не расплакалась -- бывают же такие чудесные люди! Послала ей золотой профит, когда вышла за дверь. Затренькал браслет -- сестричка лайкнула, простая вежливость, а приятно.
Грюн и Ковач ожидали в приемном покое. Во взгляде клювоносой читалось: ты -- грязная тупая девка. Я разгладила на юбке несуществующие складки.
Двести метров до исповедальни показались бесконечностью. Не будь у меня на хвосте сопровождающих, никто бы и не догадался о минусовом стрипе.
Ожил браслет, -- я вздрогнула от неожиданности, -- кто-то расщедрился на профит из сочувствия, но меня и сотня бы не выручила. Если честно, я не симпатизирую доброхотам -- они всегда участвуют в акциях типа "Добродетель", "Возлюби", "Социалка" и прочих лишь потому, что вложенное когда-то вернут им с процентами. Хоть кто я такая, чтобы осуждать, меня даже на такой примитив не хватило. Конченая неудачница, более того -- преступница, мисс Минус второй стрип. Я отхватила полпирожка, часть повидла вывалилась на грудь, на белую блузку. Разве нормальные люди над подобным смеются? А у Грюн-то какая кислая морда! Ой, не могу...
В коридоре исповедальни Первого агентства было пусто. Над кабинами, за редким исключением, горел зеленый сигнал, но сестры повели меня дальше, поддерживая с двух сторон. Я хихикала -- дура дурой, -- никак не могла остановиться, хоть пик веселья уже прошел. Грюн бормотала у меня подмышкой про сестру милосердия и ошибку с дозировкой, Ковач не отвечала -- запыхалась. Забавное это "бонусное" лекарство, давно я так не веселилась. Надо бы отправить всем-всем по золотому профиту на прощанье, пока у меня есть на это право.
За последней дверью с неработающим табло оказался коридор, а в конце -- лифт. Меня сопроводили на минус первый этаж в маленькую исповедальню, вполне обычную, только без окон. У распахнутой двери в кабину ожидала престарелая морал-гаффер и приветливо улыбалась. Я оглянулась, не зная прощаться ли с Грюн и Ковач, вдруг им предписано проводить меня в район для отбросов. Но сестры, едва кивнув служительнице, ушли. Я для них больше не существовала. Удачного плавания за бортом, Иллка Брук.
Когда я уселась в неудобное кресло кокона, -- должно быть старого образца, -- служительница попросила меня закатать рукав и забабахала из инъектора какую-то дрянь. В категорию обычного это не вписывалось, и я отстраненно подумала, что должна была испугаться.
-- Покайтесь и примите приговор, -- напутствовала она меня.
Кокон закрылся. В темноте забрезжил экран монитора. Сначала я не узнала улицу, где живу -- непривычный ракурс. Камера наблюдения захватывала часть моей многоэтажки. Некоторое время ничего не происходило, потом распахнулось окно и... Матриа Мунди!
Я высунулась наружу и во всю глотку завопила: имела я вас и ваших придуманных матриа! Да, я уродина! Плевать! К чертям операцию! Дашери любила меня такой, как есть -- глупой недоженщиной!
Я взобралась на подоконник без лоскута одежды, широкоплечая, волосатая, с неприлично торчащим рудиментом. Давно, еще в гимназиуме, Дашери сделала мне на нем тату -- все равно ампутировать. Некоторым партнерам по секс-юзу нравилось наблюдать, как на моем теле расцветает роза. Это все, что осталось на память о Дашери. Она исчезла несколько лет назад. Сейчас, мне кажется, я знаю -- куда.