Мог Рут, что означает "раб колеса", величайший из друидов Ирландии,
был в Риме, когда его названный брат Симон
поднялся над Капитолийским холмом и рухнул на землю.

Казалось, что день тянется бесконечно.
Мог Рут складывал на одном плаще осколки черепа
и обломки упавшего аппарата, не глядя по сторонам,
провидя грядущее, пелену над солнечным маревом и в ней прореху,
размышляя о том, что лик мира действительно изменился,
что потомки сложат иные мифы, пройдут по другим дорогам,
что тщетность
есть верность ушедшему.

...
Дочь Мог Рута по имени, кажется, Катха,
по римским меркам была отчаянно некрасива -
волосы словно выгоревшая солома, ростом с легионера,
лицо лошадиное.

На нее оборачивались, когда она тащила за собой из толпы
Истошно рыдающую Елену-Софию.
У фонтана они присели на парапете,
Елена выла, что все напрасно, что чудеса невозможны, любовь бессильна,
а смерть сильнее, и Катха слушала, внезапно не чувствуя раздражения
к этой крашеной шлюхе.
Там они и сидели, пока не стемнело.
Катха похлопала Елену по спине и сказала:
"Пойдем. Как бы то ни было,
он был хороший мужик, были хорошие дни,
а ты добралась до Рима"

...
Павел наблюдал за крушением идеологического противника,
чувствуя не торжество, но нечто вроде печали.
Он помолился бы, если бы мог молиться,
но слова не входили в его сознание.
От этой победы никому не было радости.

До последнего мига он вспоминал о собственной темноте,
о том, как не дошел до Дамаска, надеялся на чудо, на весть,
на изменение, но аппарат разбился, а Симон рухнул,
и пока толпа расходилась, Павел стоял в тишине,
внешней и внутренней,
но последний солнечный луч словно бы нехотя коснулся его лица,
и Павел вздрогнул, и прошептал:
"Храни нас, Иисусе"
Провидя в тот миг все - все до конца.

...
Греческий раб-мальчишка, обученный грамоте,
тоже стоял на площади с другими зеваками,
вспоминая старые мифы и размышляя,
как лично он изменил бы конструкцию аппарата.

Глядя на окровавленные обломки, перед внутренним взором
он видел крылья и зарево, строки и чертежи,
и что-то в тот миг росло сквозь него насквозь,
не ища оправдания, но ища оформление,
сквозь все времена, наотмашь.
Грек качнулся на пятках и проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:
"Чтобы люди научились летать, некоторым приходится падать".

...
Симон, которого прозвали в народе Магом,
в общем знал о недочетах конструкции,
и едва ли смог бы сказать, на что он надеется.

Известно, что власть материи мала перед голосом времени,
Известно, чем чудо отличается от законов природы,
Известно, что мага держат лишь воля и то, что можно назвать доверием.

Сколько ударов сердца парил он над Капитолием?
Все было так ясно, прозрачно, искренне,
замершие люди и облака, старые споры, новые истины,
высокие своды хрустального мироздания,
стайки взлетевших птиц - все было нелепо, смешно,
и полно величайшего смысла.
Озирая всю синь нараспашку, он прошептал одними губами:
"Твою мать, а все-таки я пробился".

На Землю он не вернулся.