Из помятой хрущобы, смотрит выпукло-впукло,
сквозь балконные двери, на заломанный клён,
(мощно, зримо, весомо, словно Храмовый купол)
поцарапанной медью, полковой геликон.

В книжной полке медали - тусклым отблеском славы.
Собутыльное братство - лабушьё-фрайера...
Ритуальные марши в полторы-две октавы,
кормят будни хмельные - от жмура до жмура.

Но, с того же балкона, (если в меру дерябнуть)
постаревшая Муза заглянёт всякий раз...
Снизойдёт потихоньку, чтобы душу царапнуть,
Божий свет, как в копейку, в засивушенный глаз.

После пары протяжных, характерных дифтонгов,
сгруппируются губы... И сосед, старый жид.
Лабух, (выпрямив спину) что-нибудь из Армстронга,
на трофейном корнете, виртуозно вонзит.

Серый кот на коленях спрячет жёлтые зенки.
Промурлычет тихонько свой любимый вальсок.
Из под старой афиши, на заляпанной стенке,
залабает на скрипке одинокий сверчок.

И салютом сойдёт, по ступеням заката,
первородный огонь, с отголосками тризн.
По уснувшей Москве, выбивая стаккато,
с неба скатится дождь в опустевшую жизнь.