Июльская ночь была душной. Слышно было затухающий перестук по стыкам рельсов вагонных колес ночных грузовых поездов, идущих по железной дороге, проходившей в нескольких километрах от дома; в открытое настежь окно вплывали запахи разнотравья и цветов, растущих под окном во дворе; полная луна заливала все мертвенно-бледным светом.
Дом строился всю жизнь. Сначала это была старая хибара, которую пришлось, внутри одной из комнат, подпереть бревном, подставив его под грозящую сломаться старую потолочную балку; этот архитектурный неожиданный элемент был красиво оклеен обоями, и в обои были понатыканы иголки с нитками, приколоты значки и какие-то важные мелкие бумажки; он походил не то на театральную тумбу, не то на диковинно украшенное жертвенное дерево какого-то дикого племени; и в самом деле, ночью надо было оторожно передвигаться мимо того столба, рискуя в столкновении с ним нажить немало неприятностей; крыша была худой, на стенах во время сильных дождей темнели водяные подтеки; как-то, однажды, дождь совсем смог доказать свое превосходство над ветхостью человеческого убежища и прорвался тонкой струйкой на потолке; срочно было принесено огромное корыто из оцинкованной жести и подставлено под падающий вниз ручеек; вода весело стучала мелкой дробью в основание корыта, пока ее не набралось там так много, что высокий тон дроби сменился низким, сочным бульканьем; природа брала свое под ругань и обещания уже летом следующего года обязательно начать постройку нового дома, снеся протекающую ветхость до самого основания; только маленьким детям было уютно и радостно от дождя, сбегающего в корыто; они тут же начали мастерить кораблики из страниц своих старых школьных тетрадей, запуская их в плавание среди просторов корыта; мокрые руки детей и их сверкающие от радости развлечения глаза немного скрашивали убогость ситуации.
Сначала это были проекты и красивые мечты, бесконечные разговоры о том, сколько должно быть комнат в новом доме, как их отделать; обязательно подчеркивалась нужность печи и камина; окна виделись широкими, дающими максимум света, с просторными подоконниками, на которых можно было бы разместить огромное количество комнатных цветов, радующих глаз яркой пестротой; двери обязательно мыслились белого цвета, филенчатые, двухстворчатые, наполовину застекленные, с ромбами и квадратами остекления, прохладными и массивными наощупь медными дверными ручками; полы - только из массивных, хорошо подогнанных досок, которые потом непременно нужно будет покрасить и обязательно покрыть еще сверху лаком; и обязательно, обязательно - застекленную, с огромными окнами с трех сторон, веранду, где вся семья будет собираться летом, при распахнутых в сад окнах, пить чай и весело болтать о приятных мелочах жизни.
Реализация всех этих ярких, будоражащих, вдохновляющих мечтаний, как это бывает, практически, у всех еще бездомных в этом мире, наталкивалась на серьезные трудности финансового порядка; нет, конечно, деньги на дом откладывались каждый раз в заветную шкатулку своевременно и регулярно, после пересчета полученной заработной платы и ее разделения по насущным потребностям; но неумолимая судьба постоянно вносила свои поправки в плановый бюджет - вдруг рвались последние ботинки у старшего, без которых было немыслимо его хождение в школу, приходилось доставать требуемую сумму для покупки новых из заветной шкатулки; среди лютой зимы, как назло, мог сильно простудиться и слечь совсем в постель глава семьи, и пока он не получил больничное пособие, надо было снова лезть в ту шкатулку, надеясь потом пополнить взятое оттуда; но пополнения шкатулки происходили значительно реже, чем постоянное уменьшение ее содержимого; жизнь всегда была сложной штукой с множеством неожиданных сюрпризов с самых разных сторон, от которых нельзя застраховать себя ни в одной страховой компании мира; можно только диву даваться, когда, наконец, через многие годы, в шкатулке набралось денег столько, что можно было снова немного помечтать о новом доме, но допуская некоторые замены и в планировке, и в отделке, в сторону их удешевления; впрочем, замены эти не разочаровывали и, как бы, даже не замечались; можно было даже и убедить себя, что именно так-то оно будет и лучше, и практичнее; красота робко пряталась от наступающих на нее вещественных ограничений; но что делать? реальная жизнь всегда торжествует в своей победе над идеалом, и мы с радостью соглашаемся торжествовать вместе с ней, убеждая себя в неизбежном отчаянии, в противном случае.
То, что деньги на дом складывались в заветной шкатулке, а не отдавались банкам или иным финансовым институтам для заманчивого приумножения, вовсе не является исторической неточностью этого рассказа; знали бы вы, какое наслаждение доставляло доставание шкатулки и воодушевленное пересчитывание уже накопленного; разве сухие цифры банковской выписки по счету могут так возбудить воображение, быть столь осязаемыми, ощущаемыми, как эти туго схваченные резинкой пачки банкнот, за каждой из которых выглядывал прекрасный угол нового дома; да и банковский клерк тоже вполне живой человек, скрывающий самые настоящие чувства под маской вежливого безразличия; стоило ли будить в нем зависть, делиться с ним хотя бы одной частью своей мечты, отдавая ее финансовое обеспечение в его руки?
И вот наступил тот день, когда можно было уже начинать воплощение общей мечты, ломать ветхое пристанище своего жизненного счастья, вывозить ставшие бесформенными и вызывающими даже отвращение куски стен и той самой дырявой крыши; закладывать фундамент нового дома из великолепных, сияющих на солнце золотыми вкраплениями слюды, природных камней; подросшие дети, уже с вполне понятным пробуждающимся в них любопытством к созидательным профессиям, зорко наблюдали за укладкой камней на раствор коренастыми каменщиками в кожаных фартуках; те из детей, кто был поменьше, пытались слепить раствором маленькие камешки, найденные среди груды камней, возвышавшейся среди двора; было выбрано начало лета, чтобы успеть к осени вывести стены, устроить крышу и закончить отделочные работы внутри дома; вся нехитрая мебель давно уже была вывезена к знакомым, когда-то пережившим такое же воплощение мечты о собственном доме и с пониманием относящимся к свалившимся им на голову детям, мебели и вечерним разговорам о ситуации на стройке; дети весело носились в новой обстановке; их особенно потрясли огромные напольные часы с боем; первый же удар часов, сопровождавшийся отвратительным скрежетом запущенного механизма, застал детские души врасплох и вселил в них великий ужас; самые младшие бросились с ревом к коленям матери, спасаясь от ржавого звона новых ударов; взрослые, сидевшие за столом в беседе, весело смеялись над детской непосредственностью; они давно привыкли ко времени и совсем даже не замечали его; только определенная размеренность их жизни и чередование в ней различных событий и занятий составляли некоторое представление о продолжительности; часы с боем служили, скорее, шумной декорацией бытия, чем прибором для измерения этой продолжительности; тем не менее, их исправно заводили и тщательно вытирали пыль с деревянного корпуса, словно от них зависело наступление завтрашнего дня; однажды часы забыли завести и они остановились, но завтрашний день неизменно занялся утренним светом в полупрозрачных занавесках на окнах; ошибка была замечена и исправлена, часы заведены; но определенное недоумение по поводу их полезности тогда же превратилось в устойчивое пренебрежение к этому архаичному способу демонстрации превращения будущего в настоящее.
Как и следовало предполагать, имеющихся в шкатулке средств не хватило к осени, когда работы по строительству дома заканчивались; по этой причине разговоры взрослых за столом дома, где они всей семьей нашли временное пристанище, становились все более громкими и напряженными; дети затихали и сбивались в кучку; старшие держали руки на плечах младших, придавая им больше уверенности и спокойствия; по правде говоря, дети уже давно чувствовали свою вынужденную бездомность, дом, приютивший их, давно перестал был загадочным, интересным; лежа на высоких кроватях и симулируя с закрытыми глазами послеобеденный сон, каждый из них представлял себе сказочный свой дом с чудесным своим уголком, который будет таким уютным, добрым и наполненным теплом материнских рук; им верилось, что это самое главное, иметь свой дом, ощущать свою привязанность к нему, жить с ним одной целой жизнью; как это будет им хорошо и радостно; и навсегда.
Наконец, в дождливый осенний день, состоялся долгожданный переезд в новый дом; взрослые хмурились и старались не замечать режущее глаз отсутствие полов и штукатурки на стенах некоторых комнат; настеленные же дощатые полы не были еще даже остроганы и окрашены; остекленные фантазийные двери были заменены на простые, сплошные и несколько уродливые своей нескрываемой грубостью исполнения; конечно, и дверные ручки тоже не совпадали с нарисованными мечтательным воображением многие годы назад; окна веранды, из-за нехватки средств, были сделаны глухими, не распахивающимися во двор; долгожданное ожидание красоты сменилось для взрослых ощущением чьего-то ловкого обмана их доверчивости; не найдя в себе сил для понимания свершившегося, они упорно искали виновных на стороне, словно была реализована, столь огорчительно, не их собственная, давнишняя мечта о доме, а чужой, навязанный кем-то проект; лишь дети искренне радовались каждому уголку, каждому квадратному сантиметру этого нового, сказочного богатства; им все было хорошо, все мило, все радостно и счастливо; они носились с веселым визгом по комнатам, шумно хлопали дверьми, залезали на подоконники и долго смотрели в окно, очарованные видом двора, который уже успели подзабыть; старшие уже начинали ссориться, деля между собой места в комнатах; везде пахло свежей побелкой, смолистым деревом, краской; это был запах, будоражащий в детях неосознанные надежды; взрослых же он повергал в уныние, напоминая о том ворохе дел по устройству дома, которые еще предстояло совершить.
В новом доме годы потекли очень быстро, сменяясь, как картинки в переворачиваемом чьей-то рукой калейдоскопе; обстановка в доме постепенно менялась к лучшему; все комнаты были отделаны, обставлены мебелью, полагающейся быть при таком уровне достатка и общественного положения; появились ковры на полах из тех самых, уже прокрашенных и покрытых лаком досок, картины на стенах, цветы на подоконниках и на специальных напольных подставках; веранда со стороны двора была увита диким виноградом, так что распахивать ее окна во двор было бы и при желании невозможно; висели красивые люстры, бра и стояли настольные светильники; взрослые остепенились, приосанились, стали выглядеть уверенно и важно; давнишняя мечта о доме все более становилась реальностью, уже не о чем особенно было мечтать; разве, о покраске фасада дома или о новых занавесках из попавшегося на глаза женского журнала; дети тоже быстро выросли, дом перестал их интересовать, как раньше; в нем уже не было укромных уголков, тайн, ведомых только им одним; не было уединенных мест, где можно было спрятаться, затаив в себе какое-то новое чувство, с которым не хотелось делиться ни с кем из домашних; постепенно основная часть их жизни переместилась в пространство вне дома; самые старшие уже жили в университетских кампусах других городов, приезжая навестить оставшихся в доме членов семьи на совсем короткие несколько дней; подрастающие втайне мечтали о такой же самостоятельности вне родительского дома; жизнь постепенно делала новый виток, новый оборот; новый дом постепенно состарился, врастая в землю и обрастая высокими деревьями; такой огромный, почти величественный после своей постройки, он стал теряться на фоне стоящих рядом домов, заметно уступая им респектабельностью своего внешнего вида; сказать, что время накладывало на дом свой отпечаток, было бы слишком заманчиво, но неверно; скорее, менялись люди, взрослые и дети, которые жили в нем; это их старение и взросление наложило свой отпечаток на дом, на мечту, которая так и осталась там, в прошлом, вместе с надсадным боем старых напольных часов, всегда показывающих только настоящее время.
Наступил день, когда взрослые остались в доме одни. Все дети уже покинули дом их мечты, а самые старшие уже строили свои новые дома, реализуя свои собственные мечты или то, что было похоже на них; в доме стало тихо, спокойно; поздней осенью в окна стучали холодные дожди, зимой мороз рисовал затейливые узоры на стеклах окон, весной яркое солнце пробивалось сквозь густую сеть занавесок, летом густой вечерний воздух наполнял комнаты; состарившиеся взрослые уже двигались по дому неторопливо, подолгу останавливаясь, вглядываясь в воплощенную мечту, которой жили всю свою жизнь; в одну из душных июльских ночей, когда было слышно затухающий перестук по стыкам рельсов вагонных колес ночных грузовых поездов, идущих по железной дороге, проходившей в нескольких километрах от дома, в открытое настежь окно вплывали запахи разнотравья и цветов, растущих под окном во дворе, а полная луна заливала все мертвенно-бледным светом, взрослые включили в доме все освещение, которое там только было; они нашли старые магнитофонные записи, которые звучали еще в ту пору, когда была только мечта о новом доме, заглушая сбегающий в корыто ручеек пробившегося сквозь прохудившуюся крышу старого дома дождя; среди записей была одна забытая мелодия, под которую они танцевали молодыми; поставив ее на максимальную громкость, взрослые вышли во двор; отойдя к калитке, они остановились и повернулись лицом к дому; залитый ярким электрическим светом и переполненный мелодией их молодости, он казался полон шумного праздника, гостей, веселья и радости; он снова был новым, был их мечтой, был тем утерянным смыслом их жизни, ради которого были прожиты все эти годы; по нему с веселым смехом носились их маленькие дети, шумно спорили о чем-то давно потерянные на дорогах жизни друзья; они снова увидели себя в полуночной спальне, сплетенными в страстных и ненасытных объятиях; кажется, они оба плакали, понимая, что их мечта уже осталась в прошлом и, одновременно, переживет их, одарив их только одиночеством и ярко освещенным пустым домом, в котором звучит музыка их любви..