К десяти часам вечера кавалькада достигла Звениозера и по крутому мосту стариной кладки въехала на остров, где гордо высился Кедровый Оплот - крепость, замок и дворец, уже свыше тысячи лет служащий резиденцией Великих Айнов.
Всю дорогу к нему я проделала в настоящей карете, несомой парой вороных, с кортежем из всадников с факелами и с личным пажем на облучке - тем самым юным герольдом, зачитывавшим указ Нимрода. В карете сидели я и Вея.
- Ну, фрея Грю, - сказала Вея с чуть легкомысленной, но дружеской интонацией, когда лошади взяли ровный аллюр, - ты, конечно, не из тех, кому дух бахвальства топырит ноздри, но то, что устроил тебе сегодня Великий Айн (я сама не одобряла такой пышности) способно кому угодно вскружить голову. Поэтому надобно тебе кой-чего разъяснить.
Как ты сама догадываешься, торжество такого размаха не готовится за час или за два, а значит, всё было продумано заранее. Что из этого следует? Что мы - я, Дан, Лиль, Великий Айн, - предугадали почти в точности результаты твоего... эээ... посвящения в Орден Звучащих Сфер, по крайней мере, того, что касалось Гора. То, что произошло потом - с сестрой твоей Ульной, с закатным витражом, крестной феей, с сотворенной тобой Трелью, и, особенно, с шантильей, - вот тут ты нас и вправду удивила, да что там! - поразила, потрясла. За одно это достойна ты какой угодно награды.
Да только знай: награды ты сегодня не получила никакой. Вообще никакой, понимаешь? Око Рассвета... Око Рассвета в любом случае было бы дадено тебе, и не как награда, или, там, орден какой, а как орудие. Да и не орден он никакой вовсе, как правильно сказал Нимрод, он - духовный артефакт огромной, прямо-таки чудодейственной силы. Он был создан в процессе поисков совместными усилиями людей Гора (или следует говорить "Лиля"?) и наших, т.е. он - воплощенное слияние Старого и Нового, и, как многое из такого, до конца нами все еще не раскрыт.
Но одно стало ясно с самого начала: Око Рассвета должен принадлежать тебе. Это сложно объяснить, но по целому ряду окольных намеков-указаний мы это поняли. После того, как ты его познаешь, научишься с ним работать, он станет для тебя не только проводником в Тонкие сферы, но и мощнейшим амулетом-оберегом. А через тебя - и нашим. Но для этого его нужно активизировать, задействовать, и сделать это в полной мере сможешь только ты.
Это была идея Нимрода: обставить все так, будто Око Рассвета - орден высшей ступени и присуждается он тебе за заслуги и так далее... Красиво, конечно, но - лишнее, на мой взгляд.
Далее. Твое производство в дворянское звание. И это не награда, дорогая моя Грю, т.е. я хотела сказать, фрея Грю. Коли уж захотел Великий Айн тебя удочерить, то предварительно должен был "одворянить", без этого - никак...
А почему, собственно, вознамерился Великий Айн облагодетельствовать тебя княжьей милостью, назвать дочерью своей нареченной, да к тому же еще и с реальными шансами наследовать престол? Тут тоже всё достаточно ясно, но, видимо, не тебе, ты у нас в придворных сплетнях не особо сведуща, не так ли? Ну, так уж и быть, я тебя просвещу.
Как тебе, конечно же, известно, Нимрод не бездетен. У него и жены его, Ялты, трое сыновей. Да вот только, в смысле престолонаследства... как бы это сказать?.. Не всё с ними обстоит благополучно.
Старший сын, наследный принц Эрез, коему уже тридцать четыре пробило, ни в какую не желает восходить в трон. Государственные дела его не интересуют, на церемониях засыпает, ежели не игнорирует их вовсе, на традиции и заветы смотрит сквозь пальцы... Одно его заботит - наука и опыты. А какая такая наука - может полезное что, на общее благо и процветание направленное, или, там, на борьбу с Разладом, на восстановление Старого и Доброго? Как бы не так! Две вещи поглощают все время и силы Эреза: одно - астрономия. Сидит ночи на пролет в башне Кедрового Оплота, да в трубу на небо пялится, за светилами небесными наблюдает, будто без наблюдения его они и светить перестанут, и с путей своих собьются... И не из каких-то там астрологических побуждений: судьбы предсказывать, советы действенные давать, предупреждения, - это-то я бы, хоть как-то, да приняла б, хоть и не княжьих наследников это дело... Нет, он, видите ли, "из чистой науки, из жажды познаний..." "Вы, - говорит, - не понимаете, что магия ваша, суть, та же наука, только закостенелая и замшелая, как гнилой пень, что только так и можно постигать законы вселенские, а не молитвами и песнопениями вашими..." Привели мы его как-то в лаборатории наши новые, чтоб своими глазами увидел, что молитва - действенна, и что не только молитвами занимаемся. А он: "Все это, говорит, лишний раз доказывает, что я прав, и сами вы рано или поздно к тому же придете, дай бог, что б не слишком поздно..." В общем, ночи свои принц наш наследный Эрез в трубу просиживает.
А дни? Тут уж и вовсе непотребство полное. Дни свои отдает он другой своей страсти-увлечению: фотографии. Да, фрея Грю, фотографии. Называет ее "великим искусством, увековечивающим мгновение". Понавыписывал себе из Большого мира аппаратов всяческих, чуть ли ни целое крыло Оплота под фотолабораторию себе отрядил, ходит везде, ящичками да коробочками обвешанный, и, знай себе, "увековечивает мгновенья". А как по мне - всё то блажь и непотребство, ежели не похуже чего: происки бесовы...
И все это в урон долгу своему престолонаследному...
- Средний сын Великого Айна - Волод, двадцати семи лет отроду, одногодка твой, значит. Тот, напротив, так и рвется к власти. Чего только не делает, дабы своего достичь. Да только нельзя его к власти допускать, никак нельзя. Злой он, Волод, злой и алчный. Ни добра в нем нет, ни духовности, ни понимания красоты..., да и ума-то он невеликого, всё больше хитрость одна. Как уразумел он, какими качествами наследнику обладать надобно, так принялся, якобы, в себе их воспитывать, а на деле - показуха одна: традиции блюдет, да обрядов придерживается - лишь коли присутственные они, прилюдные, значит. Щедрость и милосердие - показные, опять, же, по неумению все, по подсказкам прихлебателей. Он бы и перед убийством брата своего единоутробного, Эреза, не постоял, коли бы уверен был, что унаследует затем престол. Да только понимает он, что Эрез ему не помеха: с радостью от престола того откажется в чью угодно пользу... Ты уж прости меня, что неуважительно говорю о княжеских отпрысках - братьях твоих нареченных, да только правда то всё, чистая правда, и больно глядеть мне на такое, за землю, за народ больно.
И, наконец, меньшой сынок Нимрода с Ялтой, пятнадцатый годок пошел ему. Истрий звать его. Странное имя, не так ли? Да и сам он странный, более чем странный - нездешний. Кто другой сказал бы - "полоумный", но не я. Я-то знаю: Истрий умнее любого из нас, чистой воды гений, да вот беда: ум его - не от мира сего. От какого именно - не ведаю, много дала бы, дабы узнать, но - не ведаю. Контакта с ним почти никакого, языка нашего он то вовсе не разумеет, то редко и невпопад. В глаза тебе не глядит, все в бок: связи установить не позволяет. Сидит, молчит, иногда - воздух пальцем почертит, но, опять же, не пассы какие, нам понятные, а свое что-то, запредельное. Да и реакции у него странные, непредсказуемые, всякий раз иные: то вскрикнет радостно при виде батюшки своего или кормилицы, то волчонком глянет и в угол забьется, а то вдруг вовсе без причины, заголосит в голос, заверещит и давай по замку носиться, что ветер буйный, крушит, ломает, никакого спасу с ним нет, дабы в следующий миг застыть изваянием и заулыбаться мечтательно так, ни дать ни взять - влюбленный отрок, да и только...
Чего только ни делали Нимрод с Ялтой - и знахари, и чары, и врачеватели всякие..., из Большого мира крупного специалиста привозили - ничего. Тот им сказал, будто по-ихнему недуг его "аутизмом" зовется, что не болезнь сие, а так - "отклонение от нормы", и что по-настоящему вылечить это невозможно, а только вроде как сгладить, облегчить, да и то необходим для того надзор постоянный, методы особые, пансион закрытый...
Отказался Великий Айн с сыночком своим расставаться, в Большой мир его отсылать на сомнительное и частичное излечение. Так и остался Истрий в Оплоте. То буйный, то тихий, но всегда - нездешний. Знахарь тот, из Большого мира, сказал, что такие, как он, живут, мол, в своем собственном мире и входа туда нам - никакого. А какой он из себя, мир ихний, - то неведомо.
Вот и получается, что как ни посмотри, сыновей у Великого Айна трое, а наследников - ни одного...
Ну, хорошо, скажешь ты мне, предположим. Но почему же тогда не усыновить какого-нибудь знатного юношу, сироту, хорошего собой и подающего всяческие надежды? Ведь наверняка же, есть такие при дворе. Почему понадобилось удочерять меня, Грю, сироту, хоть и древнего, и уважаемого, но не дворянского роду, да и девушку, к тому же?
Тут вот какое дело. Не все я могу тебе рассказать, незачем тебе знать того, не время еще. Но есть одно древнее пророчество. Оно и раньше нам, Сестрам Силы, ведомо было, а в ходе поисков забытых рукописей в Гиблые годы мы еще один манускрипт нашли, там оно, как бы, в развернутом виде было, с подробностями разными. И хотя и не указывалось нигде точных дат, как обычно с пророчествами водится, но все описания удивительно под Нашу Эпоху подходят, даже имя Великого Айна - Нимрод - и то там есть: что в период властвования его-де, бедствие тяжкое народ постигнет, что сама земля, и люди, и Вера под угрозой будут, что Великое Кольцо разомкнется, что Тонкие уйдут - все есть. И говорится там, что унаследует его женщина. Сказано лишь, что сирота она знатного, но не княжеского роду, и что с Тонкими она в древнем родстве. Ну... и еще кой-какие подробности, все на тебя указующие.
То, что в истории нашей Великий Айн бывал и женщиной - Великой Княжной, - тебе ведомо, конечно. Не раз и не два такое случалось. Взять, хотя бы Бретту, - мифическую Бретту, с которой народ наш пришел в Землю по Исходу своему из Загорья, или Фирелью, под предводительством которой вышли мы на войну с Темными на стороне наших побратимов-эльфов, или... да чего далеко ходить, еще лет сто пятьдесят назад, - почти что на моей памяти, - народом правила Великая Айна Ирема, и как правила! Я уже не говорю о Верховных Жрицах, чья власть часто превышала власть самого Великого Айна. Так что женщины-правительницы, сама знаешь, у нас не редкость.
Короче, сверили мы древние пророчества с нынешним нашим житием, и получилось все один к одному: Грю, дочь Греи, и никто иной. К тому же, тут еще один нюанс имеется: я Великого Айна Нимрода с пеленок знаю, в молодости я и отец его, Великий Айн Орбут, благословенна память его... да чего уж там, давно все это было, а коли было, значит - правда.
Я это к чему? Да к тому, чтоб знала: не случайно всё это, не по капризу или прихоти какой - так должно быть, понимаешь? А коли должно быть, то и будет, как же иначе.
Только ты не волнуйся - не завтра тому быть и не через десяток лет. Нимроду еще править и править. И хорошо, что так: Нимрод - добрый Айн. И справедливый, и суровый в меру.
Еще одну вещь хочу сказать тебе, последнюю. Ты почему, думаешь, я на уступку Нимроду пошла, позволила ему провести весь этот спектакль сегодняшний с Оком Рассвета и прочим? Зачем дала тебя, дитя малое, неразумное, чуть ли не в героиню народного эпоса претворить, а?
Так вот, есть тому причина и хочу я, что бы ты ее знала, ибо кто предупрежден, тот вооружен, как говаривали наши недруги римляне. А причина вот какая: очень опасаюсь я Волода и приспешников его. Уж они-то тут же распознают в тебе явную и серьезнейшую угрозу себе и планам своим нечистым. И вот подумала я: дай-ка вознесу мою Грю на высоту недосягаемую, где только кумиры народные, да орлы дикие витают, глядишь, - и не посмеет он посягнуть на святыню нашу, на всеобщую...
Так что, как видишь, гордиться тебе тут особо нечем, ни подарков ты не получила, ни наград особых, больше все заботы да тяготы одни... К тому же, еще одно не забудь: ты - Внешний Дозорный. Это твое обличие никому я разменивать не стала, да и сама ты, знаю, не желаешь того. Даже сам Великий Айн и отец твой нареченный не в силах тебя со службы твоей Внешней снять, разве что случится нечто совсем уж из ряда вон...
А поэтому погуляешь ты ночку нынешнюю на пиру на княжьем, ознакомишься слегка с Кедровым Оплотом и порядками ихними и - на отдых, как обещала мне давеча, помнишь ли? Ну а потом - на Внешний Дозор, службу свою нести. Так-то вот, принцесса моя наследная, фрея Грю.
- А теперь - спать. День у тебя был - дольше некуда, да и вечер с ночью такие же предстоят, поэтому - спатки.
Вея сделала едва приметный жест рукой и я провалилась в глубокий сон. Это был настоящий живительный сон без сновидений по старинной системе Сестер Силы, и когда часа три спустя я пробудилась от него при подъезде к Звениозеру, то была отдохнувшей и свежей, как после безмятежной ночи.
***
Кедровый Оплот возвышался на озерном острове, словно сама чащоба вознамерилась объединить усилия деревьев-исполинов, дабы взметнуться башнями, стенами, бастионами. При свете дня замок поражал красотой, гармоничностью пропорций, законченностью форм. Крепость содержалась в отменном порядке: все деревянные части - огромные тесаные балки и панели, брусья и плиты - были начищены, отполированы и смазаны до блеска; благородные мхи и вьюнки покрывали гигантские каменные блоки; редкие породы дерева преобладали в этом мощном и горделивом строении, излучающем красоту и силу незнающего старости властелина, как то и подобает обители Великих Айнов.
Но сейчас была ночь, и темная громада Оплота высилась лишь силуэтом стен и башен, едва посеребренных ущербной луной.
Кавалькада звонко процокала по плитам моста и въехала в настежь распахнутые ворота. Две шеренги трубачей встретили нас приветственным мажором. Дверь кареты отворилась и, уже знакомый мне звонкий голос юного герольда, возвестил:
- Пожалуйте, фрея Грю, и Вы, матерь Вея, извольте проследовать за мной в тронную залу. - И добавил с нескрываемым волнением:
- По желанию Великого Айна Нимрода имею честь сопроводить Вас в качестве личного пажа, с разрешения фрейи, конечно...
- Ну конечно, конечно, - улыбнулась я приветливо и весело, - звать-то тебя как?
- Элем, фрея Грю, - ответил отрок и вновь зарделся в румянце.
- Вот и чудно, Элем, веди нас.
И мы с Веей были чинно проведены сквозь шеренги факельщиков в тронную залу резиденции Великих Айнов.
Зала поражала размерами, но еще больше - суровой стройностью и возвышенным благородством. Необхватные колонны из цельных стволов кедра возносили своды на неразличимую высоту. Арки и контрфорсы, балки и перекрытия - все из нетленных пород дерева, - изваянные многие века назад, дышали спокойной мощью, стены были облицованы громадными плитами из кедра, дуба, лиственницы, и производили впечатление живого камня. По центру протянулась плита стола, весящая на вид многие тонны. Только она, очевидно, и могла выдержать все те горы снеди, коими была уставлена.
У людей Рода никогда не было полного запрета на мясо, многих домашних животных употребляли в пищу. Однако у всех из нас имелись свои побратимы, и они, разумеется, были неприкосновенны. Поэтому, веками выработавшаяся традиция, негласный этикет, гласила, что дабы нечаянно не нанести ближнему смертельную обиду, пригласив его ненароком на трапезу из его побратима, следует предварительно и, по возможности, ненавязчиво, разузнать у него и о личных его связях в Кольце и об общем его отношении к корниворству. Так, например, было известно, что члены духовных орденов, - к каким бы сакрально-философским направлениям они не принадлежали, - мяса не потребляли вовсе, ни под каким предлогом, не говоря уже о духовных наставниках. К тому же было не мало иных, так сказать, "мирян", которые по тем или иным соображениям придерживались того же.
Но это еще не всё, ведь побратимами были не только животные, но и птицы, рыбы, насекомые, растения, а среди них, практически, все представители видов, употребляемых так иль иначе в пищу: злаки, овощи, фрукты, грибы и ягоды. Разумеется, запрета на их поедание не было, наоборот, считалось, что растение, употребляемое в пищу своим побратимом, приносит максимальную пользу его организму, с удвоенной силой отдавая ему свои целительные свойства. Точно так же, побратимы деревьев именно их избирали для изготовления той или иной деревянной утвари, а часто и самого дома.
И все же, трапеза, рассчитанная более, чем на несколько человек, всегда считалась настоящим вызовом не только кулинарным способностям хозяйки очага, но и испытанием ее памяти, искусства психической совместимости, просто элементарному такту. Что уж тут говорить о многолюдных торжествах с сотнями гостей... Как подбирать их друг к другу? Как рассаживать? Как и в каком порядке подавать? "Искусство гостеприимства" являлось одной из главных, и, быть может, наиболее деликатных статей придворного этикета, ему обучались долгие годы и опытные учителя в нем ценились не ниже государственного советника.
Я, выросшая в знатном, но не дворянском доме, была, к счастью, свободна от необходимости всего этого, ограничиваясь лишь опытом, перенятым у моей матери, да врожденной интуицией. И сейчас, глядя на необъятный стол, уставленный мисками и чашами, котлами и кувшинами, я была охвачена искренним любопытством: как советник Ольбрих, при всей своей истовой приверженности традициям и этикету, сумеет выйти с честью из столь непосильного испытания?
Мы вступили в тронную залу, Элем протрубил в рожок и, перекрывая нестройный гул голосов, возгласил:
- Матерь Вея и фрея Грю!
Все лица в зале обратились к нам, и в тишине, установившейся, как по мановению волшебной палочки, Вея и я проследовали в верхний, "княжеский" конец залы, где короткий, перпендикулярный главному, стол предназначался для семьи Великого Айна и ближайших придворных.
Все еще стояли подле своих кресел, ожидая сигнала к началу пиршества.
Завидя нас, Великий Айн подошел поближе:
- А вот и виновница торжества, наша почетная гостья и моя нареченная дочь! Прошу знакомиться: фрея Грю - гордость народа земли, покорительница Сфер запредельных и Большого мира в придачу!
Я подняла руку в приветственном жесте, но Великий Айн шутливо отмахнулся и подвел меня к высокой стройной женщине с тонкими чертами лица и большими задумчивыми серыми глазами. Европейцы назвали бы ее "пепельной блондинкой". На вид ей можно было дать не больше сорока, но я знала, что ей далеко за пятьдесят.
- Ялта, моя супруга (и лучший друг, к тому же), - конфиденциально добавил Нимрод голосом, который слышали абсолютно все.
Я сделала книксен и взглянула на княгиню и мою нареченную мать. Она смотрела на меня взглядом, который до боли напоминал мне что-то во взгляде моей собственной матери Греи. Очевидно, это отразилось у меня на лице или, быть может, мы с первого взгляда понравились друг другу, потому что Ялта подошла ко мне, тепло обняла и сказала тихо, так, чтобы слышали только я , ну и Вея с Нимродом:
- Я горжусь тобой, Грю. Ты найдешь во мне настоящую, а не только нареченную мать, а в Кедровом Оплоте прошу видеть свой дом.
- Мой старший сын, наследный принц Эрез, - провозгласил Великий Айн и обратил мой взгляд на статного мужчину, одетого на европейский манер - твидовый костюм, гольф и нашейный платок. Эрез носил короткую стрижку и чертами лица походил на мать: такие же внимательные серые глаза, такие же темно-русые волосы, бороды он не носил.
- Здравствуй, Грю, - сказал он, не сводя с меня глаз, - я всегда мечтал иметь сестру, но о такой даже не помышлял... - говорил он искренне, ни позерства, ни желания понравиться.
- Я тоже всегда мечтала о брате, принц Эрез, - ответила я, столь же открыто глядя на него. Он, опять же по-европейски, протянул мне руку, и мы обменялись теплым рукопожатием.
- А вот и мой средний сын, Волод, - услышала я голос Великого Айна. Я повернула голову и встретилась взглядом с... силой? брошенным вызовом? надменной волей? - со всем этим вместе и еще со сложной смесью чувств.
Волод тоже был высок, но плотен, даже кряжист. Прической, манерами, уверенностью, с которой он держал себя, - во всем старался он походить на отца. Но давалось ему это с видимым трудом, такие же буйные медно-каштановые кудри, борода, упругость хищника и резкость взгляда, но... непогрешимость черт отца, у Волода была словно смазана влажной губкой: манеры были заучены, а царственная недосягаемость, столь естественная Нимроду, не давалась ему вовсе. Волод был облачен в подчеркнуто дворянское платье, со всеми приличествующими случаю регалиями.
"Полный противовес старшему брату", подумала я и встретилась взглядом с Володом. Без сомнения, передо мной стоял человек страстей, - ноздри его раздувались, костяшки пальцев, унизанные перстнями и сжатые на богато украшенном каменьями широком поясе, побелели. Если бы сейчас, сей же миг, он подошел бы ко мне и отпустил увесистую пощечину, как самозванке и выскочке, я не особенно удивилась бы...
Но Волод отступил на шаг, склонился в церемонном поклоне, а когда вновь распрямился, - на лице его играла улыбка радушия.
- Не сомневаюсь, фрея Грю насладится каждой минутой, проведенной ею в Кедровом Оплоте, сколь бы коротки они ни были, - добавил он тоном управляющего, принимающего на испытательный срок новую горничную.
Это было почти открытое оскорбление. Я заметила, как напряглась Вея, как Ялта замерла, поднявши бровь...
Великий Айн Нимрод побледнел, казалось, вот-вот грянет буря, но, вспомнив, где находится, он натянуто улыбнулся и сказал:
- Все мы уверены, что пребывание Грю в ее новом доме будет исчисляться не минутами, а годами, долгими годами, - и, чуть замявшись, добавил, - У тебя есть еще один брат, мой младший сын, Истрий, но он... эээ... несколько нелюдим, поэтому познакомиться с ним не так уж и просто, он... да вот он сидит, вон там.
Я посмотрела в указанном направлении и различила в глубоком кресле в конце залы щуплую белобрысую фигурку, одетую во все бархатное, темно-синее. Я подняла руку и в приветственном жесте слабо пошевелила пальцами в воздухе. Светлая головка повернулась в мою сторону, зыркнула по мне двумя, такими же темно-синими зерцалами глаз, и (или то лишь почудилось мне?) по лицу ее пробежала тень чего-то неописуемого.
Ольбрих, зорко следящий за всем происходящим, подал незаметный знак, и звук рожка, теряясь в складках драпировки, возвестил о том, что гости призываются к вниманию. Когда в зале установилась тишина и глаза всех присутствующих обратились к княжьему столу, Великий Айн поднял руку в традиционном взмахе власти Дома Владык, и зычный голос его вознесся под своды:
- Люди Рода, фреи и фритты, благородные гости! Сегодня - тройной праздник: канун дня Березы, дня Песни Всего Нового, оплота нашей Веры, традиций и заветов предков, всего лучшего, что воплощает в себе наша культура. Сегодня народ наш отдает честь своей героине, самой знаменитой личности нашей бурной эпохи. Во втором году Новой Эры мы по праву чествуем фрею Грю. В ней, как в самой Березе-матери, воплощено наше славное прошлое и залог будущего - удивительного, нового и, уверен, прекрасного, как и она сама. И, наконец, сегодня я, Нимрод, и весь Дом Владык, обретают дочь и наследную фрею. По-моему, - добавил Великий Айн с улыбкой, - вполне достаточно, дабы поднять чарку-другую.
Одобрительный, сдержанный гул встретил его последнее предложение. Великий Айн сел в тронное кресло, что было знаком занять свои места и всем прочим. Мне указали на отведенное место и я поняла, что оно точнехонько между самим Великим Айном и его супругой Ялтой - высшая честь, коей мог бы удостоиться любой член княжеской семьи, и то - в одноразовом порядке и за редчайшие заслуги. Как меня просветила потом Вея, случай был попросту беспрецедентным: новонареченная дочь разъединила на один вечер неразрывную связь княжеских супругов. Обычно же сыновья Великого Айна сидят (как и сидели они сегодня) по правую руку владыки в убывающем возрастном порядке (Эрез, Волод, Истрий), а дочери, буде таковые имеются, - по левую руку Великой Княгини.
Заняв свое место и очутившись между двумя благороднейшими особами, я впервые по-настоящему осознала глубину перемены в моей жизни: принадлежность к роду Владык земли и всю связанную с этим ответственность. Тягость ее уверенно легла мне на плечи и вынудила прибегнуть к технике "концентрации воли", дабы остаться спокойной и внешне непринужденной.
По левую руку Ялты сидела Вея, за ней - знатные фреи Дома. Я взглянула направо: в третьем кресле от Великого Айна, закинув ногу на подлокотник и устремив взгляд в пространство, сидел Истрий. За ним - Лиль и Дан, за ним - Ольбрих, Ливсток и еще несколько приближенных, мне не знакомых.
Эрез о чем-то говорил с отцом. Волод поймал мой взгляд и весело улыбнулся мне.
По залу стали разносить первый "круг": виночерпий с деревянными бадьями разливал по чаркам традиционный, настоянный на луговых травах, березовый сок. То был старинный, освященный веками обряд, требовавший особой песни-молитвы-благословенья.
Вея встала и, выпрямившись, высоко подняла чарку со священною влагой.
- Мать-Береза светлая, Мать-Береза белая, зеленью увитая, соком напоенная: соком, тайно зреющим, ток земли вбирающим.
Жизнь дающая, силы дарящая!
Матерь деревьев, радость творящая!
Кланяемся тебе поясно.
Благодарствуем!
И церемониальным жестом Вея осушила чарку целительного напитка. Все мы последовали ее примеру.
Атмосфера в зале оживилась, разговоры стали громче, послышались приветствия и шутки. Слуги стали обходить гостей с первым, опять же, традиционным блюдом, даже не "блюдом" вовсе, а, скорее, причащением: хлебцами с имбирем и чашами с густым яблочным сидром.
Разговоры затеялись и за княжеским столом. До меня доносились обрывки фраз:
- ... о, будьте уверены, повара у нас отменные, а учитывая изобилие нынешнего сезона... - Великий Айн обращался к Дану через головы всех троих своих отпрысков.
-...традициям надлежит следовать неукоснительно, - раздался голос Волода, слова, скорее всего, предназначались Лиллю, - не так ли, фрим Ольбрих? - Ольбрих взглянул на Волода и задумчиво кивнул.
- Скажи, дочь моя, - обратилась ко мне Ялта, - не утомил ли тебя весь сегодняшний день? Ведь если не ошибаюсь, он начался еще до рассвета, в Пралье? Как ты можешь выдерживать столь длительные и... насыщенные напряжения... и столь разнообразные? Или тут какая-то особая техника?
- Техника, конечно, есть, - улыбнулась я, - и опыт тоже, ведь я же, как ни как, сестра Силы, да и Внешний Дозорный, к тому же. В Большом Мире часто приходится сталкиваться с напряжениями самого разного толка. Хотя, - лукаво прибавила я, - дочерью княжеских особ с дворянским званием и наследной принцессой мне еще становиться не приходилось. Не говоря уж о том, - добавила я более серьезно, - что сегодня я впервые установила связь с Гором, со своей сестрой, Ульной, и с крестной феей, обрела новых отца и мать, семью... Сегодня, и впрямь, удивительный день. Но уверяю тебя, мать, я чудесно отдохнула по дороге в замок, благодаря помощи Матери Веи, и сейчас я свежа, как утренняя роса (это было уже некоторой натяжкой, но соответствовало общему возбуждению, царившему в зале). Ну, - поправилась я, - максимум, как вечерняя...
Ялта внимательно посмотрела на меня, покачала головой и сказала в задумчивости:
- Нет, ты, все-таки, удивительная девушка, Грю. Я, хоть и не прошла школу ни одного из этих орденов, зато у меня есть простая женская и материнская интуиция, меня не обманешь... - Она обвела меня долгим пристальным взглядом, и легкая тень тревоги промелькнула в ее прекрасных серых глазах. Или то лишь показалось мне?
- Эта Новая Эра, - сказала Ялта в раздумье и покачала головой, - что-то еще ждет нас в будущем? Слишком уж стремительно наступает на нас Новое. Или, быть может, это мы вступаем в него?
- Скорее, влетаем, мать Ялта, - ответила я. - Темпы перемен, и вправду, с трудом постижимы. Но все лучшие силы народа обращены к тому, чтобы наше вживание в него было... правильным. Ты, ведь, понимаешь о чём я? И, уверена, так оно и будет, не стоит тревожиться понапрасну.
- Я понимаю тебя, Грю. И верю.
Я почувствовала, что в чем-то сумела ее убедить, но не развенчала ее опасений окончательно. Знала ли Ялта что-то, чего не знала я? Или просто предчувствовала?
Я оглядела залу, пиршественный стол, и на секунду мне показалось, что я девушка из Большого Мира, попавшая в сказочную страну, или удивительным образом перенесшаяся во времени далеко назад, в Средние Века или еще раньше, ибо почти всё (исключая некоторые второстепенные детали) живо напомнило мне фильмы, книги и картины из истории внешнего мира, или, как мы еще называем его, Заземелья. Хоть вентиляция в зале была хорошей, он постепенно затягивался синей дымкой от двух громадных очагов, где ярко пылали кедровые поленья - обязательный атрибут любого пиршества, да и просто собрания людей вместе, олицетворение домашнего тепла, духа дома; дальний конец стола уходил в даль, и вдоль него нескончаемой вереницей тянулись фигуры и лица, каждому из которых мог бы позавидовать ренессанский живописец, настолько они были колоритны, столь ярко отражали дух эпохи (какой эпохи, - спросила я себя, - Старой и Доброй? или Новой? Нет, - ответила я себе, - конечно же, Старой и Доброй). Все дышало тут патриархальной благостью, стоявшей под угрозой исчезновения в Гиблые Дни: изобилие, благодушие, дружеское подтрунивание, полушутливые бравады, удалое заламливание берета, кокетливо изогнутая бровь, стыдливо опущенный взгляд притворной скромницы... Слуги, факелы на стенах и колоннах, собаки, лениво развалившиеся пред очагами, тявканье щенков...
"Скоро, очень скоро, - сказала я себе, - по мере смены блюд и разлива напитков, шум усилится, голоса сделаются непринужденнее, жесты - резче, ужимки - нарочитее..." И всё же, любое застолье моей земли, и княжеское в том числе, не будет походить на подобное ему в Большом Мире: разнузданность и бесчинства, ядовитые оскорбления и поруганная честь, грубость, вульгарность и чревоугодие, алчность и плотские вожделения, корысть и злопыхательство... - все это есть и у нас, но как-то сглажено, облагорожено, что ли. Поведение и мысли людей, весь их психологический настрой веками впитывал в себя духовные ценности - они были живой, интегральной частью самой культуры, дорогой, свято почитаемой, коренной. В отличие от Большого Мира, они не были навязываемы религиозной догмой, не вызывали антагонизма, не становились пищею бунтарей-одиночек: люди исстари жили в непрерывном соприкосновении с чудом, в союзе со всем живым, в братстве. Там, где в Заземельи царили слепая вера и невежественное повиновение, у нас правили живой опыт и знание: доброта и взаимопомощь, радость и чистота устремлений - все это приносило свои незамедлительные плоды и не могло не отразиться на натуре людей.
"Нет, - сказала я себе, - это не Средневековье, это - моя земля, земля людей Рода, мы здоровее, чище, правильнее".
В шести нишах по периметру залы находились музыканты. Они играли на альнах светлые, напоенные истомой середины лета, мелодии и, хоть звуки и заглушались застольным гомоном, всё же создавали некий особый звуковой фон, словно обрамлявший собою картину пиршества, вознося ее ввысь под своды замка, туда, где она сплеталась воедино с самим духом Кедрового Оплота, и затем, погуляв округлым эхом под древними балками, нистекала теплотою, домашним уютом, благостью.
Я взглянула влево, в направлении ближнего музыканта и уголком глаза заметила Элема, моего новоиспеченного юного пажа. Он стоял навытяжку, как то и подобает ему, за моим креслом. Этикет не позволял мне обратиться к нему без крайней необходимости, потому я ограничилась подбадривающей улыбкой.
Когда я вновь обратилась к столу, то заметила, что подали новые блюда: моченые яблоки и соленые пряные травы: укроп, анис, лунную змейку, хубейзу. Это так же было традиционным, вполне предсказуемым продолжением кулинарного листа, кое по всем правилам предваряло собой первое, по-настоящему серьезное блюдо, и я стала гадать, каким же оно будет, когда близ моего уха раздался чопорный голос:
- Подарок от принца Волода фрее Грю.
И я увидела, как старческая рука обтянутая белой перчаткой с фамильным гербом семьи Великого Айна, - рука личного слуги принца Волода, - протягивает мне кубок с вином.
Я поняла, что подарок - собственно кубок, а наполняющее его вино - просто приличествующее случаю содержимое, временная принадлежность, так сказать. Кубок был изумительной старинной работы, темной меди, безупречных пропорций, инкрустированный драгоценными камнями - изумрудами и рубинами, увитый филигранной чеканкой, доминирующим элементом которой был кедр, увитый омелой - символ союза Силы и Веры, герб Великих Айнов. Волод дарил мне семейный кубок, признавая во мне сестру.
Я тут же оценила ситуацию: отказаться было невозможно, да и не за чем, наоборот, подумала я: вот он - превосходный случай проявить взаимное расположение.
- Передайте принцу Володу, что я признательна и тронута столь дорогим подарком, - сказала я слуге и взглянула в сторону кресла Волода. Он внимательно наблюдал за происходящим и, заметив мой взгляд, широко улыбнулся. Кресло Эреза пустовало. Смею добавить, фрея Грю, что и вино особое, раздался тот же скрипучий голос, - старинное фамильное вино Великих Айнов, у него совершенно неповторимый букет.
Я взглянула на содержимое кубка: вино было темно-бордовым, почти бурым, в нем пробегали зеленоватые блики.
- К соленьям полагается белое вино, проговорил тот же голос за моим плечом, - но высокая фрея, несомненно, поймет исключительность данного момента...
Я поднесла кубок к губам. На меня повеяло странным запахом: смесью притягательности и затхлости. Оценивая свои ощущения, я подумала: "Действительно, сложный букет...", и на миг моя рука замерла у губ. Краешком глаза я успела заметить обращенное ко мне встревоженное лицо княгини Ялты, поднятую в протесте руку Веи со сверкающим на ней перстнем...
Я все еще держала кубок у самых губ...
В тот же миг два события произошли одновременно: ярчайшая белая вспышка ударила мне в лицо и что-то неуловимое синей молнией промелькнуло сбоку и выбило кубок с вином из моих рук. Чуть плеснув на бирюзовый лён моей мантии, кубок звонко упал на плиты и, гулко перекатываясь, затерялся под столом. Вино бурой лужицей застыло на полу.
Никто из сидящих за столом не успел ещё толком отреагировать на произошедшее, когда один из резвых щенков огромных горных овчарок, что игриво носились по зале, решив, очевидно, что хозяева позаботились, наконец-то, остудить его пыл, притормозив на бегу всеми четырьмя лапами, уткнулся в лужицу и стал жадно лакать густую жидкость. Он успел лизнуть не более двух раз, как по телу его пробежала судорога, он жалобно тявкнул, еще одна короткая судорога, и вот уже его толстое тельце безжизненно уткнулось в тёмную жидкость.
Я неотрывно смотрела на бедного щенка, а вокруг меня разливалась тишина. Фигуры за княжьим столом все еще застыли, словно окаменев в магическом "замри", когда сверкнула новая вспышка. Усилием воли я заставила себя повернуть голову и увидела, что Эрез приник к фотографическому треножнику. Объектив был направлен на Волода. Он, как и все, был прикован взглядом к лужице на полу, лицо его было белее мела и быстро покрывалось багровыми пятнами.
Как ни странно, первым из всеобщего ступора вышел Элем, мой верный паж. Он подскочил к щенку, схватил его за загривок и приподнял. Сверкнул подернутый пленкой сизый глаз, розовый язычок тускнел ядовитой зеленью... Элем опустил щенка, подбежал ко мне и стал торопливо вытирать платком пятно бурой жидкости на моем плече.
- Фрея Грю, тебе необходимо снять мантию, срочно, это очень опасно, яд может проникнуть и сквозь кожу, я знаю...
И он просительно указал мне на скрепляющую мантию гемму. В глазах его стояли слезы, слезы страха меня потерять, слезы стыда за то, что не сумел меня оградить от опасности...
- Он прав, Грю, послышался голос Веи, - немедленно снимай мантию, а если потребуется, - то и тунику. Я знаю этот яд - это страшное зелье.
Я поспешно отстегнула гемму и сняла бирюзовую тунику Ордена Звучащих Сфер. На правом плече темнело крохотное бурое пятнышко: яд просочился сквозь мантию на травянистую зелень туники Сестер Силы. Ткань туники была достаточно плотной и все же..., под ней на мне была лишь тонкая льняная рубашка.
- Вот, сказал Элем, - этого я и боялся. Еще бы чуть-чуть... Но рисковать не стоит. Лучше всего подложить под это губку или плотный слой ваты.
- Нет времени для всего этого, - заявила Вея, - Отрежь широкую полосу от мантии, сложи всемеро, подложи под пятно.
Я услышала, что Вея говорит Голосом. Элем повиновался мгновенно. Когда все было сделано, мы вспомнили, наконец, об окружающих. За столом почти ничего не изменилось. Все так же стояли на своих местах, но смотрели они уже не на бедного щенка, а на Волода.
А лужица тишины тем временем разливалась по зале, затопляла, поглощая смех и шутки, как осеннее половодье гасит жизнь. Музыка смолкла. Немота безмолвия едва шелестела в пространстве, от неё повеяло жутью.
Первым заговорил Великий Айн Нимрод:
- Надеюсь, тебе есть, что сказать, сын мой Волод. - Голос Нимрода был ровен и спокоен, но звенел силой - так звенит ветер на обнаженном клинке. Рука Великого Айна утвердилась на рукояти меча, костяшки побелели.
- О, да, отец мой Нимрод, - отвечал Волод, вызывающе вскинув голову, - мне есть, что сказать. Ты хочешь знать, что это значит, не так ли? Так вот, это значит, что я - единственный во всей вашей славной семейке, кто не намерен терпеть оскорбления, единственный, кто по-настоящему заботится о будущем земли, народа, трона, кто защищает честь Рода и традиций предков! Мало мне было старшего братца моего Эреза, которому на всё это наплевать, или младшего - дефекта и урода! Так нет, ты мне еще сестрицу сварганил. Как же! Народная героиня, покорительница миров, да к тому же еще умница и красавица! Дворянство ей, в дочки княжьи ее, нет, мало! Наследование ей прочишь! Ха! Как бы не так! Пока сохранилась в этом гнилом семействе хоть капля живой крови предков - не бывать этому!
- Довольно! - загремел Великий Айн трубным голосом. - Ты - позорище нашего Рода, всей земли! Веками были мы свободны от таких, как ты! Я отрекаюсь от тебя, как от сына, и отлучаю от Дома Айнов!
- Это я отрекаюсь от тебя, как от отца своего, - воскликнул Волод и выхватил короткий меч из ножен. Он не успел еще замахнуться им, как Ольбрих, стоявший позади, обхватил запястье Волода железной хваткой.