Небольшой отряд Горбенко, третий час продирается через заросли. В ущелье душно, тучи комаров висят над людьми. Где-то в кронах деревьев несмолкаемо звенят птичьи трели. По сухому - идти невозможно: густой, колючий кустарник не дал бы пройти и десятка саженей. Приходится идти по руслу горной речушки. Позеленевшие в воде камни - такие скользкие, что ступать на них, можно, только слегка потерев камень подошвой. Иначе - неминуемое падение.
Ещё в темноте отряд перевалил через хребет и спустился в урочище Богаго. Большой натухаевский аул спал ещё, когда пластуны прошли водораздел и начали спускаться по Адегойскому ущелью.
Горбенко вёл за собой двенадцать казаков из своей сотни. Эрастов назначил с ними подпоручика Зайневича из Варшавского сапёрного и поручика Щеглова. Последний, был из Крымского пехотного полка, но состоял при полковнике Эрастове, для особых поручений. Шёл с ними и тот самый человек, одетый по-черкесски, которого Горбенко привёл в крепость вместе с переговорщиками-армянами. За всё время, он не сказал и пары слов, в горном лесу вёл себя так, как будто здесь и вырос. Движения его были легки и точны, было похоже, что тяжёлый путь его совсем не утомляет, хотя он был несколько старше своих спутников. На привалах он не присаживается, остаётся стоять, опираясь на кизиловый посох, каким пользуются все горцы.
Как бы удивился Горбенко, если бы услышал вчера, как этот черкес беседует с Эрастовым на чистейшем немецком языке! Этого странного черкеса, на самом деле звали Алоиз фон Данберг, в его жилах удивительным образом перемешалась кровь остзейского барона и кабардинской княжны, которую барон, в своё время, выкрал из отчей сакли и увёз в сырую Прибалтику.
Горбенко удивился бы ещё более, узнав, что его спутник имеет чин штабс-капитана и состоит при Его Императорского величества Генеральном Штабе...
Об этом, конечно - никто не знал. Может быть, что-то известно Щеглову, но он не спешит делиться своими знаниями.
Шли молча, сквозь журчание ручья было слышно тяжёлое дыхание людей.
Через несколько вёрст - стены ущелья начали расходиться, появились поляны на берегах. Идти стало легче, но появилась опасность нарваться на шапсугов, у которых здесь были покосы и пасеки. Миновали малеьнкий аул, обходя его по зарослям на склоне ущелья. Слава Богу - собаки не почуяли. После аула - ручей резко поворачивал на северо-восток. Слева высилась высокая, конусовидная гора. Горбенко знал, что в основании горы есть пещеры, где можно укрыться на день, но тогда они бы сильно уклонились в сторону от своей цели. Пришлось, огибая невысокие горки, осторожно пробираться через лес к Коцехуру.
Риск был велик: под Коцехуром - немало мелких аулов. Заметят - шансов спастись, у маленького отряда не было. Тем более, и Горбенко знал это, на некоторых вершинах стоят горские секреты, которые внимательно наблюдают за окрестными долинами и чутко сторожат все проходы в горах.
Перевалили через гору, поросшую старым липовым лесом.
Теперь можно и отдохнуть.
По ущелью журчит небольшая речушка.
- Что там, выше по ущелью? - спрашивает Щеглов у Горбенко.
- Если идти вверх - заросли и обрывы, потом - другой ручей, можно к морю выходить. Но нам это не надо, здесь пушки и обоз - не протащишь. Только верхами, по Коцехуру. Правда, потрудиться придётся, вверх ходить - то же не мёд. - Отвечает Горбенко.
Павлюк огорчённо рассматривает замок своего штуцера:
- Затравок не напасёшся, ваше благородие. Говорыв же, на шо нам те штуцера, дывись, господин сотник, чуть об каменюку задел - стержень поломався...
- Новые штуцера дали, за казённый кошт. - Поясняет Горбенко для офицеров, - Так у них затравочные стержни перекалили, чуть не так курок стукнул, или ещё, что - ломаются. Носим по нескольку запасных.
Зайневич достаёт несколько листов бумаги, карандаш, приспосабливает дощечку для удобства и начинает, поглядывая, то сторонам, то на компас, проводить линии, сверяется с картой, быстро что-то считает.
- Для сапёрного батальона - здесь на два дня работы, - говорит он, показывая на противоположный лесистый склон - пока одна рота будет рубить лес, две других будут срывать склон, где рыть нельзя - будем бить шурфы и рвать порохом. Обоз и артиллерию - вытащим. А что там наверху?
- Там ровные места, немного садов черкесских, фрукта разная. - отвечает Горбенко - Пройдём хорошо, только нам, зараз по верху хода нема - по склону пойдём...
На этом разговор заканчивается. Больше здесь делать нечего. Зайневич прячет свои бумаги, казаки крепят на себе амуницию, проверяют оружие. Через минуту все уже спускаются в ущелье. Опять та же духота и комары. Скользкие камни. Ещё три версты - понемногу, всё выше и выше. Опять водораздел. Справа - крутой, поросший вековым лесом склон. Зайневич, повторяет своё колдовство над бумагами и компасом.
- Нет, здесь невозможно, - заявляет он через некоторое время, - я посчитал, сколько уйдёт времени и сил на ущелье, потом на преодоление этого склона.... Это не подойдёт. Буду рекомендовать генералу, не пытаться сразу преодолевать Маркотх, а идти по Коцехуру. Там, всё-таки, будет намного проще...
Ночь опускается быстро. Сразу потянуло прохладой. Сразу в ущелье стало темно.
Быстро выбрали место для ночлега. Все устали - выход был почти сутки назад и всё время в движении. Даже "черкес", с удовольствием растянулся, подложив свой курджин под голову. Горбенко расставил посты, назначил время смены. Наскоро пожевали чёрствую лепёшку с черкесским сыром. Размешали в воде по куску засахарившегося мёда, выпили.
Горбенко предупредил всех, что бы и думать забыли о курении трубок - из ущелья, запах сразу наверх пойдёт, там, наверняка, шапсуги держат секреты...
С рассветом - снова по заросшему склону. Теперь искали место, где, через пару недель, экспедиционный отряд будет спускаться в долину Адерби. Зайневич неутомимо поднимался на все окрестные вершинки, продирался по зарослям, скользил по склону. Время от времени черкал карандашом на бумаге, раздражённо бросал скомканные листы. Приставленный к нему, Павлюк терпеливо собирал все клочки бумаги - никаких следов не должно оставаться! Каждый раз, перед рекогносцировкой, пластуны осторожно пробирались чуть не на вершину хребта, осматривались. За ними поднимался Зайневич с Павлюком. Горбенко и Щеглов следовали рядом.
В одном месте, на самой вершине хребта, разведчики увидели небольшой каменный крест, покосившийся от времени.
Горбенко спросил у Щеглова:
- почему черкесы кресты ставили, они ведь магометовой веры?
- раньше христианами были, - отдышавшись, отвечает Щеглов, - давно уже, лет триста назад. Потом турки и насадили магометово вероисповедание.
Словно отвечая ему, из долины донёсся голос азанчи, призывающий правоверных к намазу.
Горбенко с сомнением покачал головой, но не возражал.
- То-то я удивляюсь, скильки раз дывлюсь на кресты и удивляюсь! -
Это - Павлюк, появляясь с Зайневичем из-за невысокого можжевельника:
- Та воны и зараз не дуже в того аллаха верят, молятся дубам столетним та козлячие головы на пики втыкають, щоб сглазу не было, ихним саклям . А шо в каменных хатках у них було? Кажуть, шо могилы там?
- Дольмены это, - говорит Щеглов, - такие в Крыму есть и в Европе, кто их ставил - никто не знает, только не черкесы. Черкесы, своих покойников в земле хоронят.
Щеглов знает, что говорит: по примеру своего начальника он учит черкесский язык, перечитал все книги о Кавказе, сам, немало, где побывал.
Горбенко опять качает головой.
Наконец, Зайневич, находит подходящий склон. От хребта отходит пологий отрог, склоны его поросли лесом, но вершина его от леса свободна. По отрогу можно спуститься в самую долину Адерби. Оттуда тянет дымком, слышен лай собак.
Офицеры сидят на склоне, укрывшись в тени небольших, колючих деревьев. Пластуны расположились выше и ниже по склону, внимательно оглядывая окрестности. Аулы - совсем рядом, всё может быть.
- от этих аулов до Еленчика - рукой подать, - говорит Горбенко, показывая рукой вниз - там и дорога хорошая будет, черкесы давно накатали, своими арбами. Прямо по речке - она вокруг Маркотха течёт.
- дело сделали, - говорит Зайневич, присаживаясь рядом, сворачивая свои бумаги - теперь, за малым - вернуться обратно.
На этом привале отряд расстаётся с "черкесом". Дальше ему идти одному. Его путь, через Адербиевские аулы в сторону долины Шапсуго. По слухам, там, сейчас, сам Магомет-Эмин и Казбич.
Щеглов и "черкес" отходят чуть в сторону, негромко беседуют о чём-то. Щеглов пожимает руку "черкеса", тот, вскинув свой курджин на плечо, уходит по склону, не таясь. Казаки провожают его взглядами, многозначительно переглядываются.
- до ночи, надо дойти до водораздела, - прерывая молчание, говорит Горбенко: - там темноту переждём, отдохнём немного, на рассвете пойдём обратно.
Неприятности начались утром. Зайневич, поскользнувшись на мокром камне, упал в ручей, сломал лодыжку. Павлюк умело вправил перелом, приладил деревяшку. Порывшись в заплечном мешке, достал шмат сала, высек огонь, вытопил немного жира. Затем, разминая руками, смешал его с кусочком отвердевшего мёда, тщательно растёр смесью ногу, на месте перелома. Ступня Зайневича быстро распухла. Надеть на неё сапог - невозможно. Без посторонней помощи идти он не мог. Один из пластунов, орудуя тесаком, вырубил из кизилового куста костыль с развилкой, для опоры. Горбенко, из своего мешка, достал башлык, передал его Павлюку. Тот обмотал им ногу, обрывком сыромятины укрепил онучу.
Посовещавшись с Щегловым и с казаками, Горбенко назначил двоих пластунов, для помощи Зайневичу.
После этого смогли пройти только версту. Приходилось часто останавливаться, Зайневича на руках переносили по крутому склону, обходя небольшие водопады на ручье. Все быстро выбились из сил. У подпоручика начинался жар, он глухо стонал от толчков, крепился, как мог. Горбенко достал из мешка флягу, обшитую козьим мехом. Павленко смешал водку с мёдом, дал выпить больному. Потом из фляги, по очереди, отпили все. Остатки, Горбенко отдал Павлюку, кивнув на притихшего Зайневича. Павлюк спрятал флягу в свой мешок. Пополуденное солнце палило немилосердно, в сыром ущелье становилось душно. Прошли ещё с полверсты. Снова пришлось остановиться, перевести дух. Казаки давно уже скинули свои свитки, обвязали их вокруг пояса.
Так, останавливаясь, меняя носильщиков, дошли до места, где ручей поворачивал на север. Впереди, сквозь просветы в деревьях, замаячила Липовая гора. Отсюда, Горбенко отправил двоих пластунов на разведку. В окрестных урочищах - вокруг, много аулов, на макушках гор - черкесские секреты. Обходить их следовало крайне осторожно, попасться на глаза шапсугам - верная смерть, уходить по горам, с раненым - никакой возможности. Малейший шум - со всех аулов сразу же появится несколько сот конных, всё будет кончено, в каких-то час-полтора. Все это отлично понимали, передвигались крайне осторожно.
И всё-таки, не убереглись.
Когда перешли через Адегой и начали подниматься по сыпучему склону, внизу раздались гортанные крики, эхом отдавшиеся по долине. Потом топот копыт, выстрел.
Шапсугов ещё не было видно, тревогу, скорее всего, подняли жители Адегойского аула, сушившие сено на лугах.
- у нас, примерно, час, полтора есть, что бы обойти вершину горы и подняться до хребта, - тяжело дыша и вытирая пот говорил Горбенко Щеглову.
- почему столько?
- они сразу в погоню не кинутся, сначала пошлют конных в Богаго, Уруснако и Перу, что бы поднять всех. Когда разберутся, что нас - немного, тогда и навалятся. Мы же, за это время, скорым шагом, по хребту, сможем до истока Псыжа дойти, а там?... там - видно будет.
На вершине хребта, шли почти бегом, прятаться - не было уже смысла. На ходу подхватывали носилки с Зайневичем, менялись. Солнце быстро заходило за хребет. Горбенко, все остальные, понимают, что ночь, может стать для них спасением, временной, но отсрочкой. Ночью черкесы не смогут найти их в горном лесу, да и не станут этого делать. Значит, нужно идти всю ночь, что бы утром, оказаться как можно ближе к русским постам.
Что будет происходить утром? Об этом Горбенко старается не думать.
В темноте, шли скорым шагом. Два казака шли впереди - саженях в ста, двое замыкали, отстав от отряда на такое же расстояние. Носилки несли вчетвером, меняясь, не обращая внимания на чины. Уже светало на востоке, когда начали спускаться в долину Псыжа. У небольшого ручья, остановились, смочили горячие лица прохладной водой, опустив головы в воду, долго пили. В версте от них, правее, из аула, доносился несмолкаемый лай собак. Было понятно, что аул не спит. Наверное, именно сейчас, конные шапсуги выезжают из аула на их поиски. Аул был немирный, тем более, давно было известно, что там нашли пристанище мутазиги Сефер-бея. После смерти своего предводителя, они больше чем кто-либо из шапсугов, нападали на русских, грабили торговцев, угоняли скот из мирных аулов. Они же, мутили головы и всем шапсугам и натухаевцам, призывая к войне с пришельцами. Так что, здесь - пощады не будет. Самое главное было - вынести к своим постам Зайневича. Весь смысл их вылазки был в этом. Горбенко и Щеглов знали, что без сведений, полученных Зайневичем, весь Адагумский отряд потратит не одну неделю, на поиски проходов через хребты. Будет беспомощно метаться в горных ущельях, попадая в засады и завалы, устроенные горцами, теряя убитыми и ранеными сотни солдат и казаков, бросая пушки и повозки. Вся экспедиция потерпит неудачу, никто не сможет вовремя прийти им на помощь, ждать подкреплений из Екатеринодара - бесполезно, там и войск почти что нет.
Другое дело, если отряд пройдёт без остановок, оставляя за собой укрепления, занятые войсками, хорошо зная дорогу. Тогда горцы не смогут так скоро организовать сильное сопротивление, не успеют собраться вместе, для разгрома адагумцев.
Топот копыт слышен хорошо в утреннем лесу. Ясно, что черкесы, методично прочёсывая конными разъездами всё урочище, рано или поздно наткнуться на разведчиков. Тогда, только одно - принимать бой.
Всё, сразу несколько выстрелов, саженях в трехстах. Подают сигнал.... Нашли, мол. Добежав до места, где ущельице разделяется надвое, пластуны вскарабкиваются на острый мыс, поросший лесом. Несколько столетних дубов, немного кизила и держидерева. Хоть какое то укрытие. Можно и оборону держать.
Горбенко окидывает взглядом свой малочисленный отряд. Носилки с Зайневичем, ставят между двух толстых деревьев. Он, повернувшись на бок, осматривает свои пистолеты. Щеглов отпивает из фляжки, втыкает в землю, рядом с собой кабардинский кинжал.
И тут Горбенко осеняет...
- Павлюк!
- туточки, господин сотник!
- останешься с господином подпоручиком, они останутся то же - Горбенко кивает ещё на двух пластунов и Щеглова,
- я с казаками уведу хищников за собой, пусть они думают, что мы прорываемся на Неберджайскую поляну. Когда они уйдут за нами, через часок - уходите в сторону армянского аула, оттуда до наших постов рукой подать, всё поняли?
- та як же вы, господин сотник, не можу я так, мы ж одной станицы з вами?!
Павлюк действительно, так - не может. Он всего на два года моложе сотника, они росли рядом...
- давай, друже!
Горбенко приобнимает одностаничника рукой, треплет его по плечу. Чуть подталкивает...
- всё, нема разговору, делай, як я сказал!
Щеглов, сразу уяснив, в чём дело, подходит к Горбенко.
- вы, сотник, не забывайте, что я - русский офицер, отсиживаться не собираюсь. Носилки - казаки и втроём донесут, я иду с вами.
Горбенко, наткнувшись на колючий взгляд Щеглова, не протестует, машет рукой.
- вот так, подпоручик,
Зайневич, приподнявшись на руках, пытается встать на здоровую ногу.
- лежите, пан подпоручик, - говорит ему Щеглов, - за нас не беспокойтесь, мы сможем вырваться.
По щеке Зайневича бежит слеза. Поляку трудно даётся всё происходящее, взгляд его протестует.
- здесь ничего не поделаешь, если что, не поминайте лихом...
Горбенко машет рукой, остающимся. Сбегает вниз по склону, начинает взбираться на противоположный склон. Пластуны следуют за ним. Те, кто остался - крестят их вслед, шепчут слова молитвы. Когда уходящие скрываются за деревьями, Павлюк усаживается на землю, обхватывает чубатую голову руками.
Тянутся томительные минуты. По дальнему склону топают копыта, слышны возгласы. Здесь склон слишком крут для лошадей, черкесы поворачивают в сторону устья ущелья, голоса стихают.
Проходит ещё минут десять. Потом ещё...
У холма, очертания которого видны сквозь листву, хлопают выстрелы. Затем залп, по бою - слышно, штуцера. Несколько пистолетных выстрелов. Стихло. Снова стрельба, сначала недружная... Залп штуцеров - перекрывает разнобой выстрелов...
На мысу, никто не глядит друг на друга. Павлюк уставился на ствол дерева. Другой казак, взводит и снова опускает курок штуцера. Третий, словно пробуя лезвие, проводит тесаком по голенищу сапога. Зайневич лежит ничком, лицом вниз. Стрельба не утихает.
По противоположному склону, намётом проносятся несколько десятков конных. Через минуту, выстрелы сливаются в сплошной треск. Опять залп штуцеров. Тишина, некоторое время... Суматошные, гортанные крики, беспорядочные выстрелы. Стрельба смещается за холм, снова залп.
Ещё конные, скачут в ту сторону... Выстрелы всё глуше. Вроде утихли. Снова беспорядочная стрельба, перекрываемая залпом. Видно, хищникам не терпится, бросаются в кинжалы... Пластуны их не подпускают.
- Берёмся, хлопцы, господин подпоручик, потерпите ещё трошки, треба швыдче уходить, пока наши черкесов отвлекают -
Пластуны, подхватив носилки, почти бегом, по гребню, минуют открытое место. Павлюк, с штуцером наперевес, отходит, пятясь, лицом к дальнему склону. Вскоре все скрываются в густых зарослях. Ещё через пару минут, они уже идут по лесу, понемногу спускаясь к армянскому аулу.
Стрельба вдали почти стихла, иногда хлопают отдельные выстрелы. Залпов уже не слышно.