Если ты знаешь, что человек не придет на встречу, ожидание становится бессмысленным и нелепым... разве что ты можешь слепо верить в чудо. Но это не тот случай...
Было время, когда он смотрел на часы. Когда-то очень давно, может, в другой жизни. А может, во сне. Он и сам уже точно не знал. Все дни были одинаковы в бледном свете неоновых ламп, который чуть-чуть приглушался только после сигнала отбоя. Да и вид, открывающийся из иллюминаторов, тоже всегда был одинаковым - черная пустота космоса с холодными звездами. Он не помнил, давно ли перестал находить удовольствие в их созерцании. Не знал, почему его часы, которые он всегда носил на руке, теперь лежат на полке и покрываются слоем поистине космической пыли. Единственным, что он знал точно, было его имя на привинченной к комбинезону металлической пластине. Инсан Сэмпл*. Буквы еле угадывались на стертой тусклой поверхности, но в память они врезались куда прочнее.
Его память была странным, хаотичным скоплением идентичных образов дней, людей, бесконечно повторяющихся звуков и даже запахов. Парадоксально, но он не мог разложить все это по полочкам. Отсутствие каких-либо происшествий, могущих послужить "метками", сделало его прошлое однообразной серой массой. При любой попытке структурировать ее масса ускользала сквозь пальцы. И только день за днем в нее вплеталось настоящее, меняя свое название и суть.
Ему мог бы помочь календарь, но на корабле их не было. Никогда. Единственный полумифический обратный счетчик был якобы заложен в управляющий компьютер и синхронизирован с курсом. По прибытии к конечной точке отсчет времени должен был завершиться, давая старт следующей части программы полета. Какой именно и в чем она состоит - не знал никто, кроме капитана. От счетчика зависела возможность корабля двигаться дальше, и вносить какие-либо изменения в программы компьютера запрещалось под страхом смерти. Приказ капитана.
Бумажные календари и любой подсчет дней тоже были запрещены. Еще один приказ - каждый на корабле знал, что лететь предстоит долго. Очень долго. Подсчет пройденных дней мог сильно подорвать моральный дух команды - так, по крайней мере, значилось в тексте приказа.
От счета времени остались только дни недели, необходимые, чтобы составлять график смен. А еще часы. Электронные часы в каждом коридоре, в каждой каюте, на самом видном месте. Они никогда не останавливались, и все были синхронизированы с точностью до секунды. Но, несмотря на это, члены экипажа носили на руках самые обычные механические часы, словно у каждого было свое собственное время, которое непрерывно сверялось со временем корабля. Оно было единственным настоящим капитаном.
Обратный счетчик не проявлял себя никак. Собственно, его даже никто не видел. Единственным сигналом того, что корабль движется, был легкий гул двигателей да еле заметная из-за своей привычности вибрация. Регулярно звучала сирена, и цвет световых панелей изменялся на тревожно-красноватый. Протяжные завывания длились около полуминуты - ровно столько отводилось на то, чтобы успеть добраться до ближайшего кокон-кресла. Сурового вида конструкции с мощными компенсаторами перегрузок и авто-ремнями имелись в каждой каюте и коридорной нише. Никому не улыбалось оказаться во время прыжка вне такого кокона - прецеденты уже были. Член экипажа, печально известный как Сплюх, умудрился проспать истошно воющую сирену. То, что осталось от Сплюха, вместе с отвинченной койкой завернули в полипластик и вынесли в шлюз. Через толстый дверной иллюминатор команда наблюдала, как страшный сверток медленно выплывает в раскрытые створки.
Сплюха помянули, его каюту опечатали. В разговорах старались эту тему обходить. И спать стали куда более чутко. На всякий случай - все в тех же коконах вместо обычных коек.
Постепенно экипаж научился высчитывать примерное время очередного прыжка. Привыкал к вою сирены и монотонному голосу обратного отсчета. Привыкал терпеть жесткий захват ремней и ждать, пока корабль не перейдет в гиперпространство... Пока гул двигательных установок не станет, как обычно, ровным и усыпляющим... Пока не зевнешь во весь рот, не потянешься и привычно не позавидуешь тем, у кого прыжок пришелся на время сна... А, выполнив все это, можно идти работать дальше.
Привычно пнуть ногой неторопливо расходящиеся створки и выйти раньше всех, чтобы насладиться хотя бы минуткой относительной тишины и покоя. Пройти по пустым коридорам, мимо кают, мимо вечно запертой двери, над которой постоянно горит красная лампа, мимо мостика, где тоже нет никого...
Он не поверил своим глазам. На мостике всегда, всегда кто-то есть.
Шокирующий своей непривычностью вид пустого помещения привел его в замешательство, и несколько секунд он стоял, не в силах сдвинуться с места, тупо разглядывая приборы. Потом вошел. Оглянулся по сторонам и нетвердым шагом приблизился к компьютеру. С третьей попытки ему удалось ввести свой личный код и получить доступ к системе связи.
Его голос разнесся по всему кораблю. Голос, вначале призывающий откликнуться хоть кого-то, а потом, со все нарастающей тревогой, просто и отчаянно, не скрывая страха, зовущий на помощь.
Он переключился со внутренней связи на внешнюю и увеличивал диапазон частот до тех пор, пока не достиг максимума. Но так и не услышал ничего, кроме тишины.
Тишина оглушала его. Казалось, разом исчезли все звуки, которые раньше не умолкали ни на секунду. Гул двигателей, шорох неплотно закрепленных пластиковых панелей, едва слышно трущихся друг о друга. Он вдруг вообразил, что даже часы перестали тикать, хотя, конечно, электроника никогда и не издавала тиканья.
Несколько долгих минут он просто сидел и смотрел на мониторы. Потом, словно в полусне, встал и пошел бродить по кораблю, будто еще надеясь кого-нибудь встретить. Он боялся признаться себе, боялся даже мысленно произнести страшную правду.
Его внимание привлекла та самая запертая дверь - лампа над ней сменила цвет на зеленый. Он повернул ручку и толкнул дверь - она открылась, впуская его.
Он поймал себя на мысли, что никогда раньше не представлял себе, что может быть за этой дверью. Даже опечатанная каюта Сплюха вызывала больше интереса, хотя он прекрасно помнил ее внутреннее устройство. А запертая дверь с красной лампой словно была всегда, и никого не волновало, что там внутри. Просто дверь и просто лампа. Так было и так будет. Но порядок вещей каким-то жутким образом нарушился, и вот дверь открылась. И что-либо воображать было уже поздно - глупо гадать, когда узнал правду. Помечать мечты задним числом - дело бессмысленное.
Поскольку у него не было никаких предположений, реальность его не могла разочаровать. Он просто принял как должное все увиденное - крошечную комнатку, где на полках вдоль стен лежат диски и даже - о, седая старина! - пыльные бумажные книги. Инсан поворошил диски - ни на одном не нашлось опознавательных знаков. Одинаковые серебристые кругляшки, припорошенные пепельным слоем. Сунув парочку в карман, он наклонился и стал рассматривать книги. Те представляли куда больший интерес - часть из них оказалась не чем иным, как дневниками. Имя на дневниках не стояло - пожелтевшие тетради в твердых обложках были просто пронумерованы и свалены кучей в углу одной из нижних полок.
Пожав плечами, Инсан прихватил тетради и вернулся на мостик. Уселся в пустующее кокон-кресло и раскрыл первую.
В глаза бросились непривычные рукописные строчки. По счастью, почерк был разборчивым, и Инсан погрузился в чтение.
"... Сегодня исполняется год с того момента, как наш корабль покинул Землю. Точнее, я неверно выражаюсь - не наш, а мой корабль. Целиком и полностью он - мое детище. Я через многое прошел, добиваясь независимости этого эксперимента. Это было даже сложнее, чем построить сам корабль и собрать команду. Но нет смысла тут описывать процесс - понять это можно, только испытав самому. Я искренне желаю каждому пройти через такое, чтобы познать настоящее счастье достижения цели. Но постройка корабля и формирование экспедиции, конечно, сами по себе еще не были конечной целью.
Я снова возвращаюсь к мысли, которая не дает мне покоя большую часть жизни. С каждым днем она появляется все чаще и все настойчивее зовет. Зовет сделать то, что может принести мне либо вечное счастье, либо сильнейшее разочарование. Никогда особо не любил риск... Но иногда без него не обойтись. Пока я могу бороться с этой мыслью, у меня есть время все просчитать. А там... там увидим."
Следующие несколько страниц были посвящены рассуждениям о достоинствах и недостатках корабля, местами их сменяли описания космических красот. Инсан пролистал все это, особо не вчитываясь. Его внимание привлек небольшой абзац, взятый в кривоватую рамочку.
"... Каждый день нашего путешествия доставляет мне невыразимую радость. Никогда в жизни я не был так счастлив, как сейчас. И дело даже не в том, что впереди меня ждет открытие, которое принесет славу, деньги и прочее. Все это здорово. Я должен бы гордиться тем, что мы - первая экспедиция, которой поручено достичь невероятной далекой звездной системы, где неусыпное око земных ученых сумело углядеть возможность жизни. Какой же одинокой должна быть эта жизнь... И я действительно горжусь - горжусь тем, что именно мы развеем это одиночество. Гордость переполняет меня, несмотря на актуальные трудности и возможные опасности, ждущие нас там. Но и это еще не все. Само ощущение ожидания этого события... Того, что моя жизнь не напрасна... Нет, не так... Ждать, зная, что ждешь не зря - наверное, это лучшие слова, которыми можно описать мои чувства. Понимать, что ожидаемое свершится..."
Инсан медленно закрыл тетрадь. Читать было трудно. Но и не читать он почему-то не мог. Слова, казавшиеся такими знакомыми, острой бритвой вспарывали разум.
"...Судя по моим расчетам, корабль достигнет намеченной цели через пять месяцев. Осталось всего сто пятьдесят дней будоражащего ожидания... Двадцать недель сладкой дрожи предвкушения... Мысль, а, точнее, сомнение, не оставляет меня ни на мгновение, и я уже не способен отогнать ее этими записями. Временами мне кажется, что мой рассудок помутился, настолько сильна борьба между этим сомнением и тем, что ведет меня к цели... но что это - то, что ведет?.. Я не могу найти точные слова, чтобы описать его. Наверное, это долг - на карту поставлены большие деньги и то, что куда важнее денег - честь и мое имя как ученого, моя репутация отличного капитана... человеческие жизни, в конце концов, а ведь это превыше всего... Хотя, в сущности, что есть все перечисленное? Не более, чем мгновение в вечном пути времени и истории. Все - от рождения до смерти, от слабой улыбки до величайшего счастья, от сильнейшей любви до неприязни, от боли в мышцах до мук сердца, от черного и белого, от ново..."
Как ни старался Инсан разобрать зачеркнутые слова, но не смог. Полторы строчки остались для него тайной, хотя их смысл угадать было нетрудно. В общих чертах.
"... суть лишь секунды, лишь ничто... меньше, чем ничто. Древнее, как сама Вселенная, ничто. Однако я повторяюсь... Я по-прежнему веду корабль намеченным маршрутом, но с каждым днем делать это становится все сложнее. Я подолгу сижу перед приборами, и зачастую мне приходится сжимать кулаки до боли, чтобы удержаться от смены курса. В те минуты, когда я нахожусь в рубке, сомнение захватывает меня целиком, в отличие от остального времени. Я подумываю о том, чтобы препоручить управление моему первому помощнику, но что-то не дает мне этого сделать. Я полностью ему доверяю, мы вместе не первый рейс, но... Но вся эта экспедиция целиком и полностью - мой проект, и управлять им могу и должен я - и только я. Слишком много всяких "но" на страницах этой тетради... Почему я пишу от руки? Наверное, устал от мониторов и клавиатур, а еще - потому, что они бы напоминали мне о рубке и приборах в ней, в которых, кажется, и поселилось это самое Сомнение. Теперь оно Сомнение с Большой Буквы. И, прежде чем пойти спать, хочу добавить еще одно - теперь я вспоминаю, что подобные мысли посещали меня и ранее, дома, и еще в космошколе...."
Между датой на последней странице тетради, и самым близким к ней числом из найденных в других дневниках, была разница почти в месяц. Двадцать четыре дня. Возможно, существовала еще одна тетрадь, но либо была уничтожена, либо просто лежала где-то в другом месте.
"...Мы будем вечно идти к своей цели...
Это старая песенка, ее пели еще в те времена, когда для полетов на большие расстояния экипаж приходилось погружать в криогенный сон. Я не помню ее целиком, лишь эту первую строчку, но мне достаточно. Я напеваю песенку про себя, потому что не хочу, чтобы кто-то из окружающих услышал и узнал, или хотя бы заподозрил, насколько все изменилось. Однако, по-видимому, они и так уже что-то замечают... Хотя бы то, что мое настроение больше не меняется, оно стабильно хорошее вследствие того, что сомнение (теперь уже с маленькой буквы) покинуло меня. Я освободился, я проложил себе дорожку к счастью. Я пью радость большими глотками, глядя на звезды за иллюминатором. Рисунок созвездий периодически повторяется после серии прыжков, но он не надоедает. Он никогда мне не надоест. До самой смерти."
А мне надоел, подумал Инсан, внезапно понимая, почему так давно не смотрел на звезды. Даже самое прекрасное, даже пресловутые огонь и вода, могут в конце концов наскучить. Даже самый любимый человек способен стать обузой. Если больше ничего нет.
Он встряхнулся, переворачивая страницу, и, пока лист медленно падал, выпущенный из пальцев, огляделся вокруг. Все оставалось таким же молчаливым, строгим и холодным. Корабль точно так же продолжал вечное движение к недостижимой цели. И прошлое Инсана было все тем же сплошным облаком серой мути.
