Суета заполняла огромный зал, сплошь уставленный разнообразными столами. На широкой стене, поверх выцветших плакатов, фотографий, писанных маслом картин и даже подобия наскальных рисунков, сердито и громко тикали гигантские часы. Большая стрелка застыла на трёх.
- Самая сложная ночь в году, - ворчала маленькая старушка, подмахивая очередную бумагу и отправляя её в трубку вакуумной почты, - хуже только Новый год...
- Ох, да что ж они все меня об одном и том же вопрошают, - причитала её соседка, статная полногрудая дева в платье на манер тоги, - не могут о чём -нибудь кроме женихов подумать, что ли, матерь божья...
- Что? - откликнулись из-за соседнего стола.
- Простите, не вам...
Свет моргнул. Тысячи пар глаз синхронно поднялись к потолку.
- Азатот, не шали!
Вышло хором. Плафоны снова загорелись ровно.
- Перерывчик, - пробурчал лысый мужичок с огромными "тоннелями" в оттянутых мочках ушей, - пора подкрепиться.
Ловко лавируя между деревянными партами, резными каменными столами и едва обтёсанными кусками гранита, он нацелился на дальнюю дверь сбоку от часов. Над дверью слабо мерцала табличка "Хлеб - всему голова!", перечёркнутая и исправленная на "Не хлебом единым". На голову шлёпнулось что-то холодное и скользкое.
- Уж сколько раз твердили миру... - лысый снял с уха макаронину, - кыш отсюда!
- Чего "кыш"? - обиделись сверху, - я, между прочим, здесь на законных основаниях!
- Во что только люди не верят... - покачал головой лысый, косясь на гордо фланирующий вдаль железный дуршлаг, полный переваренной лапши. Надпись на боку дуршлага гласила: "Летающий Макаронный Монстр".
- Разве они ещё во что-то верят? - скрипуче раздалось сбоку.
- Сам видишь, сколько у нас работы, - машинально отозвался лысый, мысленно догоняя макаронника и опустошая дуршлаг. Да не просто так, а с мяском да маслицем.
- А что, разве работы так уж много? - не унимался скрипучий.
Лысый отвлёкся от мечтаний о монстре по-флотски и повернул голову к источнику беспокойства.
В самом углу за перевёрнутым ящиком устроился человечек невнятного вида в просторной хламиде сине-золотого... Нет, всё же золотисто-синего... Нет, небесно-голубого с позолотой - или всё-таки благородно-вызолоченного по синеве?..
Отчаявшись, лысый перевёл взгляд на ящик. На боку углём было выведено: "собственность Э. Шрёдингера", а рядом виднелись следы кошачьих когтей.
Кроме до половины налитого водой стакана, на ящике ничего не нашлось.
- А у вас, я смотрю, дел совсем нет? - несколько озадаченно спросил лысый.
- Так в меня ж никто не верит, - тип в хламиде пожал плечами и уставился на стакан.
- Как это? - лысый помотал головой, отчего вокруг возник небольшой сквозняк, - даже в неё верят!
Лысый кивнул в сторону, где восседала молодящаяся мадам средних лет с очками на строгом узком носу. "Астрея", сообщала табличка на аккуратно прибранной тумбе.
- Разве? - проскрипел сине-золотой, - ну в неё верят, а в меня нет.
- А ты кто? - не удержался лысый, - что-то я тебя вроде тут раньше не видел. Новенький, что ли? Какой-то модерновый культ, вроде этого? - он мотнул головой в направлении исчезнувшего макаронного монстра.
